Задонские яруги. Цикл Донская природа

     На правом берегу Дона, высоком и всхолмленном, сложенном меловыми отложениями мелового периода, прикрытыми незначительным слоем степных чернозёмных почв, имеется много крупных оврагов, разрезающих своими глубокими каньонами Задонье от водораздела до самого Дона. Местное население называет эти овраги ярами. Вершины этих яров упираются в водоразделы, сильно выположены оползневыми явлениями и заращены яружными (буерачными) лесами. Такие леса называются у нас яругами, которые имеют названия, соответствующие тем ярам, в вершинах которых они находятся. Во время своего детства и юности я побывал во многих задонских яругах, любовался их красотой, летом собирал на их полянах землянику, осенью ходил туда за плодами боярышника и шиповника.
     В этом рассказе я хочу поведать о походе, уже в зрелом возрасте, с моим товарищем Василием Сотниковым в один солнечный, жаркий, летний день в ближайшие к нашему селу задонские яруги - Перескопскую и Кошарскую. Это был интересный и увлекательный поход, запомнившийся мне на всю жизнь. Василий в это время работал егерем в местном охотничьем хозяйстве, и хорошо знал все тропы и интересные уголки местных лесов. Я уже несколько лет жил и работал в городе Ростове-на-Дону, и в родное село приехал в отпуск.
     Рано утром на плоскодонной деревянной лодке мы переплыли через Дон в районе Перескопского яра, и отправились по суходольному руслу этого яра в его верховье. Дно яра давно просохло от весеннего водотока, в устье было песчаным, но по мере нашего движения вверх, становилось каменистым, берега яра становились высокими, обрывистыми, с обнажениями глинистых и меловых пород. Днище и склоны яра заросли высокой травой. Во многих местах встречались кусты тёрна, боярышника и шиповника с не вызревшими ещё на них плодами. В огромных кустах боярышника часто встречались круглые, защищённые от дождя и солнца, сорочьи гнёзда. Мелкие пташки щебетали и шныряли в траве и в кустарниках, спугнутые из своих гнёзд нашим появлением.
     При подходе к Перескопской яруге, яр был уже настолько глубок, и имел высокие, обрывистые, меловые берега, что нам из него трудно было выбраться. Василий предложил идти дальше в лес по одному из глубоких отвершков яра до приемлемого его выположения. Я согласился, и мы продолжили своё шествие дальше. Опушка Перескопской яруги была заращена густыми кустами лещины, на которой виднелись молодые, ещё не созревшие, орехи. Повсюду прижимались к лесу кусты тёрна, боярышника и шиповника. В отдельных местах виднелись дикие яблони и груши с обещаемым обильным урожаем своих фруктов. В глубине яруги нас обступал старый стройный лес с преобладанием дуба, ясеня и черноклёна. В глубине леса присматривались белеющие стволы осин и тополей. Повсюду внизу господствовал густой подлесок, представленный кустами бересклета, крушины и жестера. С подъёмом дальше в лес наш отвершек быстро выполаживался, и вскоре превратился в легкопроходимую лесную тропу, излюбленную и проторенную местными дикими кабанами. Вскоре тропа стала, заметно, мокрой, и на-ней стал, виден небольшой ручеёк воды, струящейся откуда-то сверху. Слева и справа от нас в лесных зарослях стали просматриваться лежбища диких кабанов. К нашему счастью самих кабанов не было видно. То ли они ещё с утра ушли в наиболее глухие места леса, то ли сбежали при нашем приближении. Наконец, мы подошли к вершине отвершка, где из-под мелового камня выходил небольшой родничок, с прозрачной холодной водой.
     Родничок был обустроен и облагорожен, даже рядом на меловом камне стояла небольшая жестяная кружечка для посетителей. Я догадался, что это работа местных егерей. Василий заранее знал этот маршрут, и уверенно вёл меня по нему.
     Посидев и отдохнув несколько минут у родничка, мы продолжили свой путь дальше. По хорошо проторенной тропе мы вышли из леса на водораздел, и по полевой дороге пошли направо к следующей яруге, называемой Кошарской, расположенной в вершине Кошарского яра. Вскоре мы подошли к перекрёстку, от которого шла наезженная дорога вглубь Кошарской яруги. По этой дороге, извилистой и сильно заросшей травой, мы спустились в центральную часть леса, где на обширной, красивой поляне размещалась пасека. Два десятка разноцветных ульев стояли на поляне, а у края поляны, под развесистым дубом, находился временный шалаш пасечника. Возле шалаша было оборудовано место для отдыха и приёма пищи.
     Из шалаша вышел пасечник, крепкий бородатый мужчина, уже преклонного возраста, в лёгкой хлопчатобумажной одежде, в соломенной шляпе, и пошёл нам навстречу.
     -Добрый день, Иван Петрович! - поприветствовал его Василий. – Как живётся-можется? Давненько я у тебя не был. Чай, и соскучился уже!
     Мужчина уверенными, твёрдыми шагами подошёл к нам, обнял Василия и легнько похлопал его своей огромной, натруженной ладонью по спине. Потом повернулся ко мне, внимательно осмотрел меня своими наблюдательными глазами, и протянул свою крепкую правую ладонь для приветствия и знакомства.
     -Иван Петрович – местный пасечник, и любитель донской природы! – представился он, и крепко пожал ладонь моей правой руки. Силу и крепость его пожатия я ощутил сразу, почувствовав к этому человеку уважение и симпатию. Василий опередил меня, сообщив Ивану Петровичу, кто я и откуда.
     На пасеке у Ивана Петровича мы пробыли около двух часов. Сидели на самодельных скамейках, и за таком же самодельным столом, под развесистым дубом, пили, быстро приготовленный в большом медном самоваре, чай, угощались свежими сотами с мёдом, и вели беседу на самые разные темы.
     Иван Петрович оказался интересным и приятным собеседником, грамотным и эрудированным во многих областях человеческих знаний. Бывший учитель биологии из села Новой Калитвы, недавно вышедший на пенсию, и теперь целиком посвятивший остаток жизнь пасечному делу. В его незамысловатом шалаше оказалась старенькая русская гармошка и шахматная доска с шахматами. Время от времени он разнообразил свою одинокую жизнь в глухом лесу игрой на гармошке,
 а на шахматной доске решал сложные шахматные этюды. Тут же в шалаше, на небольшом обрезке от ствола толстого дерева, приспособленном под тумбочку, лежала кипа свежих газет и две-три художественных книги. По старой доброй привычке Иван Петрович от жизни не отставал, был в курсе главных событий в стране и в районе, читал новинки художественной литературы. Часто навещавшая его, внучка из Новой Калитвы, снабжала деда не только свежими домашними продуктами, но и духовной пищей.
     По нашей просьбе Иван Петрович сыграл на гармошке, и даже спел несколько песен собственного сочинения. Голос у него был приятный и мелодичный. Музыка гармошки и душевное пение пасечника витали над лесной поляной, улетали вглубь леса, и там растворялись. Потом мы с Иваном Петровичем сыграли несколько партий в шахматы. Играл он в шахматы так же хорошо, как и на гармошке. В общем зачёте победа в шахматной игре оказалась за ним.
     Ближе к вечеру, когда полуденная жара несколько спала, мы распрощались с Иваном Петровичем и отправились в низ яруги по хорошо проторенной тропе. При прощании Иван Петрович подарил нам по пол литровой баночке мёда и по свёртку, аккуратно упакованных в фольгу, медовых сот. Настроение у меня было хорошее. Мне даже не хотелось расставаться с таким приятным человеком. Я готов был остаться у Ивана Петровича на пасеке на несколько дней, но обстоятельства требовали моего возвращения в село. Завораживающая лесная тишина, естественный природный покой, запах лесных деревьев и трав, пение лесных птиц, монотонное жужжание работающих пчёл, - всё это наполняло душу радостью, и приносило огромное удовлетворение.
     Спустившись по тропе на несколько метров, мы неожиданно оказались у природного родника, выходившего из-под небольшого обрыва под корнями огромного старого дуба. Родник был хорошо ухожен и аккуратно оплетен ивовой плетёнкой. Вода в роднике была настолько чистой и прозрачной, что даже все мелкие камешки на его дне хорошо просматривались. Мы с Василием не могли преодолеть искушение, и попили прохладной родниковой воды из родника, использовав для этого, тут же висевшую на небольшом сучке дуба, алюминиевую кружечку. От родника по склону между деревьями, рядом с тропой, устремился вниз небольшой ручеёк. Этот ручеёк, вместе с тропой, и повёл нас из леса к Кошарскому яру. Лес, окружавший нас, был очень похожим на тот лес, который мы видели в Перескопской яруге. Только Кошарская яруга выглядела более обжитой, обустроенной и приветливой. Без большого труда мы быстро спустились по тропе к низовой опушке яруги и оказались в голове глубокого Кошарского яра. По дну яра идти дальше к Дону мы не решились, а пошли по хорошо проторенной дороге, у верхней кромки яра. Вскоре дорога привела нас к широкому устью яра, вокруг которого в обе стороны простиралось ровное широкое пространство, изрезанное отвершками и устьевыми рукавами Кошарского яра. Здесь до войны располагался хутор Кошарный. Сейчас на его месте остались только бугорки да ямы от бывших крестьянских дворов, жалкие остатки одичавших фруктовых садов, да маячившие вдали, на холме, кресты старого, заброшенного кладбища.
     Спустившись к Дону, мы по меловой террасе, у высокой отвесной кручи, прошли к устью Перескопского яра, нашли там, оставленную утром, лодку, и благополучно переправились через Дон, на левый берег. Уставшие, но довольные предпринятым походом и переполненные неизгладимыми впечатлениями, мы по луговой дороге пошли в родное село.