Девушка, бившая зеркала

        На улице стоял разгар лета, зовущего к свободе. Свобода ощущалась в движении нагретого воздуха, влетавшего сквозь открытое окно его автомобиля, в густой листве берез, рассаженных вдоль шоссе. Он миновал узкий мостик через обмелевшую реку, сплошь заросшую белыми водяными лилиями с ярко-желтыми сердцевинами, бросил машину в тени размашистых деревьев, в которых утонул старый загородный поселок, и отыскал во внезапно нагрянувшей тишине нужное ему здание.
        Чтобы пройти внутрь, следовало нажать на звонок и ждать неопределенный срок, поняв, наконец, что здешнее время имеет иную значимость и вес для обитателей по ту сторону этих стен… Наконец, со скрипом открылась дверь, которую тут же заперла на ключ женщина в белом халате. Так вы попадали в невзрачную комнату, скорее, некий тамбур, потому что далее следовала такая же запертая на ключ дверь.
        Странное место для человека, живущего привычной жизнью. В необновляемой десятилетия комнате ожидания с ядовито-синими облезлыми стенами, не крашенными еще с советской эпохи, пахло унынием и безнадегой. Немногие из тех, что сидели здесь на обшарпанных стульях, - посетители и люди из-за второй запертой двери – вполголоса переговаривались меж собою. Их лица были землисты, иногда обрюзгши, возраст их казался неопределенным. За стенами цвело одинокое зовущее лето, недолгое и радостное, как символ праздника жизни, и причина погребения тех, кто был превращен в тени этих темниц, выглядела странной и непостижимой.
        Здесь не было ни единого окна, висела лишь тусклая лампочка под серым, когда-то побеленным потолком. Невольно он улавливал реплики временных обитателей тамбура – они были обрывочные, но по ним можно было восстановить мозаику сущности разговора, зацикленного на каких-то очень мелких бытовых вещах и ничего не значащих деталях. Тогда из-за запертой двери вышла девушка, резко отличавшаяся от тех, кто, казалось, изначально явился прообразом будущих набросков какого-то безумного карикатуриста.
        Это была писаная белокурая красавица. Дело в том, что лица многих миловидных женщин меняются, и часто не в лучшую сторону, когда они полуобернутся, и вы увидите их профиль: вдруг нарисуется силуэт горбинки на носу, выплывут утяжеленность подбородка, сутулость осанки. И наоборот, классический профиль отнюдь не предполагает безукоризненной посадки глаз, великолепного ряда белоснежных зубов и влекущей улыбки обворожительных губ. Этой же молодой женщиной можно было любоваться со всех сторон, как статуей античного ваятеля. Ее маленький аккуратный носик был великолепен, ее осанка горделива, ее относительно высокий рост и стройность сразу выделяли ее, придавая значимость ее фигуре; припухлая наполненность бедер, округлости груди и живота, столь боготворимые первобытными языческими працивилизациями, говорили о бесподобной женственности; при этом изумительный изгиб икр, линия которого устремлялась вверх по всей ее фигуре, свидетельствовал о пружинистой силе  азартной теннисистки.
        Тем абсурднее выглядела причина, по которой оказалась красотка в этом безотрадном и сумрачном месте: просто иногда она начинала казаться себе отвратительной и ужасной, и ощущения ее были столь невыносимы, что она била зеркала, в которые смотрелась…
        -Здравствуй, Ихтиандр! – произнесла она тихо и заторможенно. Он сразу понял, что ее напичкали транквилизаторами. Ихтиандром она называла его в шутку за то, что он любил далеко заплывать и подолгу не выходить из воды.
        Нет, она далеко не всегда плохо думала о своем внешнем виде. Однажды они купались на озере у стен древнего монастыря. Он как всегда чуть не за полверсты уплыл, сорвал для нее с того берега залива шикарный камыш, а когда вернулся, то обнаружил ее в обществе средних лет мужчины, с которым она что-то заинтересованно обсуждала. Камыш он выбросил на каменистом берегу, так и не вручив. Мужчина, проведав, что стоящая перед ним длинноволосая русалка имеет профессию провизора, предлагал ей совместный бизнес и неограниченное вложение своих несметных капиталов. Рука его уже потянулась в барсетку, чтоб записать номер ее телефона…
        -Запишите, пожалуйста, номер моего телефона, так как я ее менеджер, и все вопросы мы будем решать через меня, - нашелся «Ихтиандр», оставив незнакомца в некоторой растерянности. После этого он уговорил ее сесть в автомобиль, и они поспешно перебрались в другое место.
        Она стала объяснять ему, что зря он отшил незнакомца, продиктовав не существующий номер, тот рисовал действительно захватывающие коммерческие перспективы…
        -Да охмурить он тебя собирался, вот и вешал лапшу на уши!..

         И такие ситуации, появись он с ней на публике, возникали постоянно. Мужики безотказно «клевали» на нее, как на сладкую приманку. Целовали ручки, щечки, заглядывали в глаза, мололи всякую чепуху. Еще бы, ведь кроме красивой внешности она была еще весьма обаятельна и остроумна. Как-то вот так же бродили по пляжу одного тихого курортика с одноэтажными домиками для туристов рядом с семейной парочкой, с которой почти подружились. Глава семейства так и косил на нее украдкой глазами, почти съел, совсем забыв про жену.
        -Нечего ездить в Тулу со своим самоваром, - тихо и иронично  шепнула она с усмешкой Ихтиандру на ухо. Нет, она прекрасно понимала, что очень нравится мужчинам.
        Но иногда без видимых внешних причин что-то менялось в ее настроении, и на нее, как цунами, обрушивалась неизбывная хандра. Тогда она почти не ела, ее мучила бессонница и головная боль, и она таяла на глазах. Она начинала считать себя хронической неудачницей и ничтожеством, а свой облик находила отвратительным – таков был разлад между действительностью и ее внутренним представлением о ней. Будто она почти мертва и находится на грани небытия, будто лично она виновата в несправедливостях жизни, которые невозможно изменить. Ее раздражение и подавленность становились агрессивными и переходили на него. Она приписывала ему то, в чем он был не виноват. Она, еще недавно признававшаяся ему в болезненной привязанности и любви к нему, выгоняла его из дома, как нашкодившего кота, и била зеркала, так как находила свое лицо отвратительным.
        Да, потом она будет плакать, каяться и признаваться, что сошла с ума, как молитву, повторять тихим голосом: «Мы должны беречь друг друга…Я никого никогда так не любила, как тебя…» Но это будет потом.
        Сейчас, в сером тусклом тамбуре больницы, она бережно тронула его за воротник рубашки:
        -Твоя одежда не свежая, приноси сюда, я постираю…
        -Где ты будешь стирать, милая! Я постираюсь сам.

        Она неспешно рассказывала ему о здешнем ритме жизни. Иногда ее вызывает на беседу женщина-психиатр. Очень редко. Разговоры формальные. Психиатр должен стремиться все узнать о больных, а эта – отбывает лишь время, что видно невооруженным глазом.  Более того, ученая дама считает ее действия показушными, а разговоры о нежелании жить – пустой игрой на публику. Лишь одну правильную вещь она сказала: «Вам нужен другой человек, который бы заботился о вас».
        -Ты говорила с ней обо мне?
        -Да. И она сказала: «Вам нужен другой человек».
        Он промолчал, понимая, что неуместно дискутировать на эту тему.
       Психиатр считает, что девять из десяти женщин не довольны своей внешностью, они ненавидят свое отражение в зеркале и считают его своим личным врагом. Они портят себе и другим настроение своими мешками под глазами и мнимой полнотой. Нужно просто забыть про зеркала и никогда не смотреть в них. И тогда вы избавитесь от оков собственных предрассудков…
        -И только лишь?.. – скептически произнес он.
        -Да, - кивнула девушка, бившая зеркала.
        -Видимо, ваша психиатресса действительно ничего не понимает, - с плохо скрываемой досадой ответил он.
        Он не стал разъяснять, что имел в виду. Но инстинктивно чувствовал, что зеркала – лишь поверхностное проявление, а истинная причина запрятана где-то далеко внутри и не связана с обычными женскими страхами. Причина – в той дисгармонии, которая заставляла считать самою себя ничтожной и бесталанной (хотя она блестяще закончила вуз).
        -Но ты ведь теперь не будешь бить зеркала, - сказал он с улыбкой, мягко взяв ее за руку. – Они ни в чем не виноваты. И потом, это очень плохая примета. Зеркала таят в себе магию…
        -Я не верю в приметы, ты прекрасно знаешь… Ну а бояться худшего… Для меня худшее уже произошло.
        Он не знал, что ответить. Внезапно в памяти всплыла когда-то оброненная ею фраза: «Будет лучше для всех, если я избавлю этот мир от себя…»
        Ему вспомнился такой же разгар лета, год назад. Между ними тогда произошел какой-то внутренний разлад. Нет, все было вроде бы хорошо… Но они настолько понимали друг друга, что не нуждались во внешних проявлениях чувств, и мелькнувшую тень в их отношениях ощутили оба. Какое-то время они не виделись. Но очень скоро разлука стала болезненной и невыносимой. Вечером он ждал ее на скамейке у дома. Свет в окне не горел, а на телефонный звонок она не отвечала. Наконец, он увидел ее – в легком платье с белой дамской сумкой на руке.  «Где ты была?» - спросил он, когда она приблизилась к своему дому. – «Я ходила на могилу к твоей маме». – «Зачем? Ведь ты ее не знала». – «Я хотела спросить у нее совета, могу ли взять тебя к себе, чтоб мы были вместе всегда… Имею ли право так вмешаться в твою жизнь, ведь тебе будет не просто». – «И что ты поняла?..» - «Она сказала мне «да».
        Мороз пробежал у него по коже от ее слов. Тогда этот странный диалог и еще более странный, отдающий эзотерикой поступок опахнули его какой-то волной сюрреальности происходящего, но в то же время всерьез заставили задуматься о глубине ее мыслей и чувств.
        Он очнулся от воспоминания, и синие облезшие стены вновь проявились, словно сквозь объектив фотоаппарата, наконец-то поймавшего фокус.
        -Но надо отдать должное – врач все же заботится о тебе, успокаивает… - произнес он, стараясь ее приободрить.
        -Нисколько. Я же сказала, все в ней формальное. Я ей не доверяю. И еще я чувствую, как она всех нас презирает…

        Она рассказала о том, что иногда с ними проводят занятия по рукоделию и рисованию и водят на недолгие прогулки. Но в основном они спят. Еще она рассказала о странных пациентах, с которыми приходится общаться. Одна убеждена, что ее мать подменили абсолютным двойником, а настоящую куда-то забрали. Другая постоянно врет, в том числе о том, что происходит в палате, передергивает всем им известные вещи, хотя в том нет никакого смысла…
        Несколькими днями ранее он хотел пообщаться с психиатром, но получил отказ. Говорить о проблемах пациентов разрешалось лишь с близкими родственниками или мужем. Он же не является ни тем и не другим (они были не расписаны). И теперь Ихтиандр выслушивал свою русалку с сочувствием и сожалением.
         И все же он ощутил некое облегчение: после долгих одиноких дней разлуки и неопределенности он наконец-то с ней, пусть заторможенной, но такой же родной и красивой…
        -Ваше время истекло, - донесся до него голос сестры.
        Зеркало, размышлял он, садясь в машину. Зеркало, в которое виден отраженный мир. И кто-то видит его совсем не так… И среди них те, кто управляет целыми государствами и народами…
        Он размышлял о том, как природа воспроизвела на свет ее безукоризненные лицо и фигуру. Должно быть, ее далекие предки находились в постоянном поиске лучших партнеров и никогда не останавливались на тех, в ком была малейшая червоточина, не шли на компромиссы с собою и легко расставались с теми, в ком разочаровывались. И не заметили, что это патологическое стремление к совершенству превратилось в свой антипод, в болезнь, которая поставила крест на смысле вечных поисков.
        Геном ее идеальной красоты пробивался ростком из бездны веков сквозь переплетения биологических слияний, сквозь безвестные истории знакомств и соитий, тенеты триумфов и трагедий человеческих, чтоб донести на тонкую поверхность существующей жизни, покоящейся на толщах отмерших отложений, этот прекрасный плод, в котором таился все же этот страшный изъян… И те, кто устремлялся к ней в безумном рвении, как мотыльки на огонь, и не подозревали, что их ждали одни лишь разбитые зеркала.
        Так что это было, ее и его несчастьем? Его судьбой? Зачем, почему? Но разве спрашивает судьба кого-то?.. Да, он должен был начать заботиться о ней намного раньше, с самого начала, и быть более внимательным. Но ведь он относился к ней, как к обычному человеку, даже не подозревая, что это – болезнь. И в том состояла главная его ошибка, о которой он не догадывался.
        Да, сейчас те вирусы тревог заморожены в ней сильнодействующим успокоительным. Но однажды, словно в растаявших многолетних льдах, они очнутся от спячки и проявят свой разрушительный характер и для нее, и для ее близкого окружения, у которого не будет к ним иммунитета.

        Всего два года спустя, когда красавица, бившая зеркала, его самый близкий человек, однажды не проснулась, приняв две смертельных дозы седативов, он все искал и искал в специальной литературе причины ее недуга. И понял: это не шизофрения, которую ей приписали, а биполярное расстройство - когда мир представляется то черным, то белым. Когда мир волшебен и полон любви, и когда он вдруг оборачивается темной стороной луны, где чувства обостряются до озарения, но каждое движение при этом причиняет боль… Болезнь, затрагивающая не интеллект, но эмоции, которые рано или поздно приходят в норму. Болезнь идиотов и поэтических гениев. Болезнь, которую очень редко распознают психиатры, потому что, чтоб правильно поставить диагноз, нужно очень хорошо знать объект своих исследований…
        И поняв свои ошибки и убедившись в правильности выводов, он с манией одержимого, окутанный вселенской тоской, продолжал читать и читать эту литературу, будто та могла спасти его от чего-то и что-то изменить… Для чего? Зачем?.. Ведь плоти той, которая была его всем, которой когда-то могли помочь эти знания, больше не существовало. Он словно бы хотел обрести то время и вернуть ее. Все бы сейчас было по-другому. Было бы…