Дед Н Кака

                У Леви Стросса я вычитал, что Дедом Н’Какой назывался злой дух, приходивший пугать юношей африканского племени во время инициации. Своего пожилого знакомого Вениамина Сергеевича Бородина я так прозвал из чистого озорства. Мне тогда исполнилось лет тридцать шесть, а Вениамину Сергеевичу семьдесят семь. К моменту нашего знакомства он уже был на пенсии, а до этого преподавал в университете на филологическом факультете. Что именно преподавал, я не знаю. Несмотря на возраст, он был очень подвижен и полон энергии. Я отлично помню его высокую, худощавую, сутулую фигуру в стареньком пальто нараспашку, без головного убора, с развевающимися довольно длинными седыми волосами над высоким лбом, и несколько суетливую манеру, словно он боялся, что человек, которого он встретил или который к нему пришёл, сей же миг убежит, если его не заморочить и не вовлечь в разговор. Меня к нему направили общие знакомые обследовать его жену на предмет пневмонии. Я тогда работал в стационаре противотуберкулёзного диспансера.

                Вениамин Сергеевич любил общение и старался залучить к себе людей, с которыми интересно обсудить что-нибудь высокое. Он был знаком с писателями, врачами, артистами. Не то, что бы эти люди являлись звёздами первой величины, но всё же некое слабое подобие салона получалось. Я впрочем не любил присутствовать на сходках пожилых и не очень пожилых его знакомых. Я вообще не люблю долгих разговоров с малознакомыми людьми. Когда Вениамин Сергеевич собрал компанию для совместного чтения в лицах пьесы Блока «Роза и Крест», я, к несчастью, не разобрав что происходит, остался и едва не заснул.

                Больше всего меня сейчас удивляет – что Вениамин Сергеевич серьёзно ко мне относился. Он прожил непростую жизнь, пережил довоенные репрессии, войну, послевоенный мрак, знаком был со многими людьми. Я был на сорок лет младше. Теперь мне стыдно вспоминать свою самонадеянность и категоричные суждения. Но и тогда меня удивляло, что он внимательно меня слушает и усиленно приглашает заходить. У меня как раз наступил метафизический  период и мы часто обсуждали, к примеру, «Розу Мира» Даниила Андреева. Я хорошо помню его подёргивающееся от волнения лицо. Как я понимаю, он очень интересовался разными взглядами на посмертный путь души и есть ли этот путь вообще. В «Розе Мира» его более всего поражало полное равноправие, во всяком случае в восприятии Даниила Андреева, живых и мёртвых. Знал бы я, что судьба приведёт меня к тому же! Впрочем, хорошо, что не знал, а то при моей слабой психической конституции ещё бы и в психушку загремел. Жена его, очень симпатичная приветливая женщина, в наших разговорах участия не принимала и по-моему к теме наших дискуссий серьёзно не относилась.
 
                Постепенно мне наскучило общение с человеком намного старше меня и я начал уходить в сторону. Но последнее время я частенько вспоминаю Деда Н’Каку. Во-первых, его оптимизм и неугомонная энергия всплывают в памяти. Я всё ещё намного младше, чем он в те годы, а уже устаю и впадаю в депрессию. Во-вторых, многие его взгляды, которые я тогда не разделял и самоуверенно оспаривал, теперь сделались и моими.
 
                Я иной раз думаю, что если православная вера в посмертные «воздушные мытарства» души сооответствует действительности, то эти мытарства, которые я в шутку называю «безвоздушными», потому что какой же воздух на том свете, мне предстоят очень даже нелёгкие. Обидней всего, что с возрастом мало меняешься - ума прибавляется куда меньше, чем хотелось бы. Я имею в виду, что делаю ошибки в отношениях с людьми, говорю зачастую не то, что, задним числом понимаю, нужно было сказать, и так далее. И это при том, что раскаиваюсь очень во многом, содеянном в прошлом. Казалось бы, должно измениться и поведение, и отношения с людьми претерпеть кардинальные изменения. Но нет, горбатого могила исправит.