Молочная река - кисельные берега...

Присказка
 "Эй, послушай, люд честной!
      Жили-были муж с женой;
      Муж-то примется за шутки,
      А жена за прибаутки,
      И пойдет у них тут пир,
      Что на весь крещеный мир!"
      Это присказка ведется,
      Сказка послее начнется.
Вот въезжают на поляну
      Прямо к морю-окияну;
      Поперек его лежит
      Чудо-юдо рыба-кит.
      Все бока его изрыты,
      Частоколы в ребра вбиты,
      На хвосте сыр-бор шумит,
      На спине село стоит;
      Мужички на губе пашут,
      Между глаз мальчишки пляшут,
      А в дубраве, меж усов,
      Ищут девушки грибов.
П.П. Ершов. «Конёк – горбунок»

Океан был спокоен, впрочем, это состояние ему свойственно больше чем гневная буря, титаны не любят бурных проявлений чувств. Над безбрежной водной гладью царил полный штиль, и только игра солнца на утренней либо вечерней заре приносила разнообразие цвета. А иногда глубоководные жители океана вносили свою лепту и наполняли безмолвие тишины причудливыми граффити фосфорного свечения. Из самой бездны всплывали левиафаны глубин, вода пузырилась и расцвечивалась самыми необычайными красками. Но это чаще всего происходило, когда звезда Солнца - Ярило, уходило в свои чертоги и гладь могучего Океан – Моря подсвечивали лупастые звёзды и вечный спутник Земли Луна.
Гладь океана редко встречала изменения на своём полотне, кроме привычных глазу игр дельфинов, фонтанов китов или стремительных полётов летучих рыб напуганных тунцом, ни что не нарушало привычную картину мира.
Но нынче безбрежную водную пустынь заполняло огромное тело Рыбы – Кит. Оно лежало на тихих волнах как остров, и только тихий прибой говорил, что Океан ныне спокоен как замёрзший пруд.  Тело – остров было не менее трёх вёрст в земном исчислении простого пахаря, а может и больше, кто мерил лаптем Великую Рыбу – Кит.
Тело гигантского хозяина Океан – Моря вместо чешуи, было украшено развалинами, к которым явно была приложена человеческая рука. На богатых кальцием наростах шкуры Великой – Рыбы, как кораллы южных морей прилепились останки людского поселения. Часовня с руинами церковки и остатками погоста, фундаменты смытых волнами Окиян – Моря крестьянских изб и дворовых построек. Ближе к хвосту Рыбы – Кит даже сохранилась башенка мельницы с решётками крыльев.
Казалось, что всё это было давно мертво, но вот, из самого дыхала Кита – Рыбы, размером с кратер вулкана средней силы показалась человекоподобная фигурка. Впрочем, кроме рук и ног  с крупной лохматой головой фигура к человеку имела мало отношения. Это, скорее всего, был дварф, нибелунг либо ещё какой-то  гном.  Во всяком случае, это явно был не человек, ростом с аршин и почти такой же в плечах. Существо выползло на свет, неторопливо справило малую нужду у размытого погоста и отправилась к голове Рыбы – Кит.  Существо было голым, но убранным в боевой шлем и изрядно побитую кольчугу. Броня явно была выкована не из феррума, то есть железа, так как на ней не было ни единого пятнышка ржавчины.  Дварф, назовём так эту низкорослую личность, задрал кольчугу, душевно почесал богатые щетиной чресла. Затем снял с плеча начищенную до блеска латунную тубу чудовищного размера, облизал мундштук жёлтой кости и на одном дыхании исполнил «Оду Радости».  Дослушав последние ноты, пронзившие стылый Океан существо высморкалось в океанскую волну в скрылось в жерле дыхала, не дожидаясь просыпающегося фонтана жизни…
Огромное тело Чудо-юдо Рыбы – Кит медленно проснулось, лениво шевельнуло хвостом и неторопливо двинулось в сторону Лукоморья, выпустив фонтан из воды и спёртого воздуха. Вокруг струй воды и пара засветилась малая радуга игриво подсвеченная лучами заходящего светила.
Колесо мира слегка дёрнулось на своей ступице, замерло на миг, который принёс тряску земли в Поднебесную и провернулось в обратную сторону.
В древней пещере на алтарь из порфира рухнули сталагмиты.
Что-то изменилось во Вселенной, в том числе и в Христианском Мире….
…..
Байка
Не далеко, не рядом,
А в царстве тридевятом,
А может тридесятом,
За тридевять земель.
Семь пятниц на неделе,
И разные Емели
На печке едут к речке.
 Хлебать лаптём кисель,
Не знаю адрес точно я,
Но далеко в лугах
Течёт река молочная,
В кисельных берегах!
(Детская песенка)

Карпус пришёл в себя от того что Кот Баюн уселся ему на грудь и весьма ощутимо хлопал его лапой по ноздрям. Рядом на корточках сидела Рябинка. В её взоре была редкая для духобабы тревога и сочувствие. Карп спихнул Кота, перевернулся на бок и, упираясь двумя рукам с трудом сел, удар Иди-ки потряс его основательно. Рябинка тут же сунула ему под нос открытую кожаную флягу. В ноздри хозяина избушки – норушки ударил запах вереска и мёда. Он жадно хлебнул и тут же закашлялся от крепкого духа вымороженного мёда. Издать он смог только одно:
- Э…эээ.
- Мы победили, наш герой, убивец зомби – великанов,  - промурлыкал Баюн, - хотя признаюсь: - Победа была добыта в нелёгком бою!
В доказательство Кот почесал свой изрядно подпаленный бок. Карп основательно присосался к кожаной фляге. С каждым глотком живительной влаги вереска в голове прояснялось, морок от удара обсидиановой молнией уходил в каменистую покрытую лишайником землю Острова Мёртвых.   В голову плавно входил алкоголь, лучший релаксант супротив всякой магии.
- Отдай, сосальщик печёночный, - Рябинка вырвала у Карпуса фляжку с мёдом, при этом, чуть не вырвав резцы, - ещё бы и засосал весь неприкосновенный запас до Лукоморья.
- Ты легко отделался, стрелок, удар шамана пришёлся в Гром – трубу. Признаюсь, она поглотила половину силы каменных клинков, - Баюн продемонстрировал трофейный обсидиановый нож.
- Они особо страшны при первом выплеске энергии, особенно когда долго лежат, заряжаясь от спуда земли. Я их с собой захвачу, хоть и силу они свою полную примут седмиц через семь. А огнестрел не подкачал, сразу видно, выкован кудесниками на совесть, поди, они из будущего.
- Вот глянь, только патина по меди пошла, надеюсь, при следующем выстреле не разорвёт. Ты молодец, приловчился стрелять, не зря я тебя учил. Три выстрела – три попадания, и каких! Аж зёнки выбил!!
Кот довольно покрутил в лапе хрустальный глаз Зомбара, посмотрел на уходящее с зенита солнышко и скомандовал Рябинке:
- Давай помогай грузиться стрелку на Героя, не ходок он нынче, чай к утру очухается.
- Что там с паромом! – спросил Кот пытаясь помочь духобабе грузить Карпуса на присевшего лося.
Кот тащил Карпа за ворот кожаной куртки, а Рябинка пихала стрелка под зад. С горем пополам расслабленное тело было водружено на спину сохатого, туда же в кожаную кобуру запихнули Гром - трубу.
- Цел твой паром, - задыхаясь, ответила дриада, - Мишка с Машкой даже вёсла отыскали.
- Вот и хорошо, - ответил Баюн, с трудом запрыгивая на загривок Героя.
- Я, пожалуй, тоже проедусь на лосе, день был тяжёлый. Спасибо тебе, что вернулась вовремя, спасла ты  нас с Карпом. Кто же знал, что здесь нас ждут такие приключения.
Карпус ехал, покачиваясь в такт иноходи Героя. В налобной перевязи доносилась перебранка Кота Баюна и сохатого. Герой вспоминал недобрым словом кудесника Глузда и всех своих путников, Карпу доставалось больше других. Баюн меж тем советовал лосю заткнуться, есть меньше мухоморов и быть благодарным, что его не пустили на подножный корм племени волотов. Рябинка, бежала, рядом придерживая Карпуса за лодыжку при этом тоже без конца бранясь на бестолковых спутников. Преодолев южный холм Острова Мёртвых, путешественники снова увидели блеск реки Калины. Под гору лось понёс ездоков веселей, смешно подбрасывая голенастые ноги. Духобаба мчалась рядом, отпустив ногу хозяина – избушки норушки  и в свою очередь поливала бранью сумасшедших сохатых. От тряски Карп сомлел и лишился чувств, но тут из-за прибрежных кустов калины показался плот парома с медвежатами на борту.  Машка и Мишка сражались за право рулить большим веслом, вытесанным из легкой, но крепкой осины. Весло-кормило тёсаное покойным Эйтом было слишком велико для медвежат и ни как не хотело вставляться в специальную рогатку уключину. Мишки вконец рассорились и устроили потасовку на борту плота-парома, и когда путники приблизились к переправе, медвежата скатились с плота сами и уронили весло в воды реки Калины.
- Ах вы, непоседы толстопятые, - вскричала Рябинка, бросаясь в воду за осиновым кормилом.  Она одного за другим схватила Машу и Мишу за загривок и забросила на борт парома. Но пока она спасала весло,  холодная вода подкатила духобабе под самые микитки. Не умеющая плавать дриада тонко взвизгнула, ухватившись за осиновое кормило. Ей на помощь пришёл Герой. Лось сбросил бесчувственного Карпа на палубу парома и спокойно шагнул в струи реки Калины. Рябинка не бросая весла, вскарабкалась на своего спасителя при этом ни на минуту не прекращая ругаться на малоизвестном языке овражных гномов. Сохатый же прокомментировал пристроенное к его крупу кормило, пустив по течению Калины группу изящных навозных розочек. Лось  широко загрёб ногами, почувствовал сушу и неторопливо вступил на брёвна парома, где Кот Баюн пристраивал впавшего в беспамятство Карпуса. Мокрое воинство потихоньку приходило в себя, медвежата занялись своими шкурками, а Рябинка, вымокшая с головы до ног, надумала переодеться. Она скомандовала Коту:
- Набрось-ка что нибудь на рожу этому охальнику – глазопялке,  мне переодеться надо, а то он мне в заднице вторую дырку просверлит.
- Пардон дева леса, мы платочков не носим, - чинно отвечал Баюн, - можешь порты свои мокрые набросить. Правда боюсь, он от сего духа твоего, «девичьего», либо заикой очнется, либо навсегда в сирые равнины уйдёт.
- Заразы, мужики, - просипела сквозь зубы, духобаба прыгая на одной ноге скидывая хлебнувший речной водицы сапожок.
- Скоты комолые, - продолжила ругаться дриада, кидая на палубу парома кожаную куртку.
- Блудяшки косоротые, -  бранилась Рябинка на весь мужской и кошачий  род.
 С трудом стягивая мокрую  сорочку – срачицу с покрытого мурашками тела, по очереди: сверкая острыми возбуждёнными сосками грудей и такими же резко очерченными юношескими лопатками. Она бросила  мокрую сорочку в Кота Баюна:
- Прикрой и ты свою наглую усатую морду буслай, - Рябинка достала из пристяжной сумы сухую рубаху накинула на плечи и запрыгала, стягивая лосины, прилипшие к крепким, но мокрым ягодицам.
Карп пришёл в себя от шума и криков. Сквозь ресницы узрел по очереди; то крепкий как орешек задок, то покрытый тугими рыжими колечками девичий лобок. Узрел и снова впал в беспамятство, перешедшее в глубокий, эротический сон с поллюцией.
Где-то в глубине Острова Мёртвых загудело, над речным каньоном прошёл стон, а Калина покрылась мелкой рябью как перед грозой. Гул приобрёл какой-то инфернальный ритм, а над берегом подул ветер, неся вековую пыль острова и прошлогодние листья.
- Всё, сматываем удочки, - возопил Баюн, - древние боги волотов гневаются!
- Хватит гузкой трясти, Рябинка!  Надо немедленно отчаливать!
Кот Баюн выхватил у Карпуса засапожный нож и стал пилить толстое вервие каната, на который был принайтован паром. Через миг, с малым топориком, к Коту присоединилась дриада. Конопляные крепи, были разбиты и разорваны, но с плотом ничего не произошло. Он так и стоял вросший в осоку и ряску, уж больно обмелела река Калина этим засушливым  летом.
- Герой, - скомандовал Баюн, - на берег, толкай рогами, что есть сил!
- Мишка! Машка! Упирайтесь веслами как шестами!! Рябинка, крути ворот, тащи за перевозный канат!!!
Герой спрыгнул на мелководье и толкал рогами паром засевшей на отмели. Лось медленно утопал по мосластые колени в мягкой тине, сопя и покрываясь пеной. Медвежата безуспешно висели на болтающихся веслах, а дриада срывала кожу с ладоней, крутя ворот, таща канат, соединяющий берега.  Казалось, что Остров Мёртвых не хотел отпускать пришельцев без сатисфакции.
 Кот вскочил на ворот, похожий на простой колодезный кругляк из бревна которых полно в каждом селе и деревне, проорал что-то на среднем, между древним арамейским и санскритом перейдя на вой и свист кроманьонцев. Плот подпрыгнул, как глиссер и понёсся к противоположному берегу.
Последним клацая копытами на плот вскочил Герой. хрипло дыша он отряхнулся окатив путешественников вёдрами воды.
- Стой, - орал Кот, - Рябинка, руби канат.
- Маша, Миша, правьте на стрежень.
Паром поднял большой столб брызг, стал медленно вращаться, вышел на стрежень и неспешно поплыл по Калине реке. За спиной путников оставался Остров Мёртвых. Когда паром миновал северную оконечность острова, путешественники увидели дымящиеся остатки Калинового Моста. Где-то на высоком берегу Калины мелькали редкие фигуры вымирающего племени волотов.
Рябинка развесила на вороте и обрывках каната мокрую одёжку, помогла медвежатам выровнять плот и путешественники медленно устремились в плавание навстречу приключениям.
Карпус окончательно пришёл в себя от звуков животного восстания. Лось Герой трубными звуками оглашал гладь реки Калины, к нему присоединился дуэт медвежат. Всё трио хором выводило, что оно хочет жрать. И если они сейчас же не пристанут к берегу, они немедленно покинут плот, а остальные бывайте себе как звали. Кот порылся в пристяжных сумах, оценил потребности голосящих и скомандовал остановку у ближайшей косы.
Паром, направляемый голодными кормчими, медленно свернул со стрежня и уткнулся в редкие камыши малого ручья притоки, намывшего небольшой пляж у берега Калины.
- Так, быстро бежите за своим подножным кормом, а мы заодно сами перекусим. Я смотрю, Карп знает, когда очухиваться.
- Да, Рябинка, вели своей команде, пусть натащат себе жратвы, приставать каждые три часа к берегу я не собираюсь.
Плот не успел приткнуться, как лось с медвежатами дружно спрыгнули и скрылись в прибрежных зарослях. Следом легко сошла Рябинка, она быстро привязала паром к ближайшей вербе, сменила тетиву на луке и скрылась в купинах бузины и ольшаника.
Карп, неспешно потягиваясь, встал и стал с интересом изучать плавательное средство. Паром волотов представлял собой трапециевидную конструкцию из легкой смолёной сосны с палубой, набранной из осиновых плах. С трёх сторон были вёсла – кормила, а по центру стоял разорённый Рябинкой кабестан с воротом. Пока Карпус изучал плавсредство, Кот Баюн накрывал ширинку с остатками съестного из даров кудесника Глузда. Не успел он дать команду к принятию пищи, как из густой прибрежной смородины явилась дриада.  В одной руке она держала пару уток в другой щуку на полпуда. Она свалила добычу на речной песок, буркнула:
- Потрошите, да костёр разведите, - и исчезла так же стремительно, как и появилась.
Кот чертыхнулся, оглядел зевающего Карпуса и велел ему собрать валежника да плавника и развести огонь, а сам стал с удовольствием чистить и потрошить добычу.
Когда вернулись медвежата, ведя гружёного фуражом лося, над костром жарилось с полдюжины крякв, пеклась щука, да коптился пудовый сом. Как-то незаметно накатили сумерки, и команда решила остаться здесь на ночёвку. Уж больно место всем приглянулось и ручеёк с дивно вкусной водой густой ивняк прикрывавший пляж от чужих взоров. Рябинка заявила: - «путь длинный, а запас короток», с этими словами она пошла, пострелять уток на вечерней зорьке. Вслед дриаде весело бежали медвежата, у них был уговор: они таскают подбитую дичь, а взамен получат потроха. Лось Герой решил, что лишним фураж не будет и затрещал в зарослях козьей ивы. Карпус покопался в походной торбе, достал моток бечевы – лесы, нанизал на кованые крючки утиные головы и поставил под старой ветлой четыре донки на крупную добычу.
С восходом месяца вернулись перегруженные пернатой дичью охотники, Баюн который приготовился, было поджарить утиной печёночки, испытал глубокое разочарование, увидев раздутые медвежьи бока. Рябинка отмахнулась от ворчливого Кота, развесила богатую добычу на осиновые жерди и завалилась спать под бок храпящему Карпу. Она даже не сунула ему традиционного тумака, а мгновенно уснула, к ней в ноги рухнули объевшиеся медвежата и весь квартет стал дружно исполнять оду Морфею.
- А кто будет нести караульную службу!? – Всполошился Кот Баюн.
Тут из ивняка тяжело отдуваясь, появился сохатый.
- Так, - обрадовался Баюн, - Герой ты несёшь вахту до третьих петухов. Тебе всё равно завтра весь день дрыхнуть, так что стой тщательно пережёвывай и службу неси. А нужду свою лосиную в речку справляй, а то сейчас навалишь, знаю я твоё рогатое племя, за ночь задохнешься, и голова всё утро трещать будет. Баюн напоследок погрозил флегматичной скотине и завалился на плоту, «караулить, по его словам, паром», и  Кот,  не уделив должного внимания вылизыванию шерсти, свернувшись в клубок,  заснул.
Рано утром, на зорьке Карпус проснулся, отпихнул лижущую его Машку, с трудом скинул с ног Мишку и, кряхтя да ругаясь, пошёл проверять донки.
На одну что стояла поодаль, попался грустный налим фунтов на восемь. На трёх крюки были срезаны вместе с бечевой.
….
Человек, пошатываясь, вышел из пещеры, он был наг и терзаем болью. Глаза, отвыкшие от солнечного света, слезились, а утренний пейзаж с рекой размывался и покрывался тёмными мушками. Мрак прижал левую руку к лицу, а правой рукой, без конца, круговыми движениями, гладил шрам на воющем от боли чреве. От боли толчками рвущей плоть казалось, нет спасения. Берендей прижал вторую руку к животу, из приоткрытого рта тонкой струйкой бежала слюна.
- «Надо бы поесть», - голове сформировалась и стала главной первая мысль с момента пробуждения, - «надо найти еду», - идея стала принимать конкретную форму.
Щурясь, глаза медленно, но привыкали к свету, берендей обвёл взглядом окружающую его действительность. Он стоял на берегу не широкой реки на узком песчаном пляже. Утренний влажный песок холодил ступни, впрочем, голого человека давно бил озноб. От мыслей о еде и мелкой тряски застывших мышц боль снова скрутила истощённое тело. Но тут появилось новое чувство, запах. Пахло едой. От запаха пищи, болевой приступ пронзил Мрака с утроенной силой, берендей пошатнулся и осел на холодный песок. Собравшись, он встал на четвереньки, поднёс ладонь, козырьком, к глазам и огляделся более внимательно. С левой стороны пляжа под сломанной вербой стоял шалаш, сплетённый из травы и тонких веток. Рядом тлел прогоревший костер, над которым на треноге висел котелок. Издавая ревущий стон и подвывая Мрак, пополз к еде на четвереньках. В полуобморочном состоянии он схватил латунный горшок,  давясь и обливаясь рыбной похлебкой, стал жадно глотать, не обращая внимания на пульсирующую в животе боль. Внезапно накатила чудовищная слабость, он осел, аккуратно поставил котелок рядом с кострищем, завалился на правый бок и уснул. К вечеру он проснулся от колотящего его озноба, с реки полз туман. Мрак жадно доел остатки ухи и огляделся. На четвереньках заполз в шалаш, там, на постилке из сухой травы лежала старая кошма. Берендей кое-как завернулся в овчину и провалился в глубокий сон.
Утром, стуча зубами и болезненно урча голодным чревом, Мрак изучил своё убежище. В углу лежала вязанка сухого хвороста, сверху дровишек лежал малый бредень, а рядом стояли две торбы, и берестяной туес. В одном была одежда: исподнее две срачицы, грубые домотканые порты и безрукавка из стриженой овчины. Рядом стояли поношенные, но ещё крепкие поршни связанные верёвочкой. В другой торбе лежала дюжина полотняных мешочков с крупой, кожаный кисет с солью и короткий нож с деревянной ручкой,  два мотка бечевы и деревянная коробка с крючками и кресалом. В туесе была склянка с делениями и мерная ложечка, пергаментные пакетики с травами, и крохотный колдунок с вонючей мазью; - «Лекарство», - сообразил человек.
Он с трудом, постанывая, оделся. Согревшись, накапал густой декокт в мерку, и проглотил. Густая горечь наполнила рот, в голове зашумело, он откинулся на кошму и снова уснул.
Лучи заходящего солнца и голод разбудили спящего человека. Берендей с трудом встал. Взял котелок и пошёл к реке. Казалась, этому походу не будет конца, особенно тяжело дался обратный путь. Небольшой казан был неподъёмен, ослабленное болезнью тело, отвыкшее от движения, с трудом слушалось хозяина.
Скрипя зубами, Мрак повесил латунный казан на треногу и тяжело дыша сел, покрывшись испариной. Потом на четвереньках заполз в шалаш, взял огниво, сухую полоску бересты,  сунул за пазуху. Мешочек с крупой и хворост просто бросил в сторону кострища. С трудом выполз, сложил сухие ветки колодезем вокруг лоскута берёзовой коры и принялся выбивать искры кресалом. Казалось, прошла целая вечность пока над хворостом появились первые язычки пламени. Пока вода грелась и закипала, берендей изучал содержимое полотняного мешочка. Оно состояло из плющеного лущеного овса, кусочков рыбы, кореньев и сухих травок. Пока вода закипела четверть концентрата, голодный человек сжевал сухим. С трудом дождавшись пока похлёбка остынет, обжигаясь, берендей жадно съел содержимое котелка. Потом встав на четвереньки, постанывая, Мрак заполз в шалаш и уснул мёртвым сном. Так началась жизнь у реки.   
Первые три дня человек спал, он с трудом добирался до реки, разводил костёр и готовил себе еду и лечебный отвар. На пятый день берендей решил проведать пещеру, из которой явился на белый свет. Но расселина, по которой он вышел к реке, исчезла, как будто её и никогда не было.
«Надо прекращать хлебать опий», - решил Мрак, впрочем, настойка счастливо кончилась, и берендей перешёл на целебные порошки.
Наутро седьмого дня, идя к реке человек, прихватил с собой нож и бечеву с рыболовными крючками. Первую плотвичку Мрак практически проглотил целиком, сырую слегка выпотрошив. А к вечеру сварил себе уху, экономя крупу, разделил, рассыпал оставшиеся четыре  мешочка с крупой по пустой таре. 
Утром вновь сходил к скале, ища пещеру, но там не было даже трещины, в которую можно было бы вставить лезвие ножа.
Почесав изрядно заросший подбородок берендей, решил после рыбалки устроить банный день и постирушку. Покопавшись под болотистым бережком, где он копал ручейников он нашёл мыльный корень. В небольшом омуте, где отражалось июльское небо, он впервые рассмотрел своё отражение, на человека смотрел совершенно седой старец с сивой бородой и багровым кривым рубцом во весь впалый живот. Со злостью, он простирнул исподнее и развесил его на ближайшей ивовой поросли.  Затем остатком мыльного корня намылил бороду и острым, как бритва ножом принялся уничтожать отросшую щетину. Грязные клоки бороды медленно уплывали по ленивому течению Молочной реки, унося прошлую жизнь берендея к далёкому Лукоморью, к самому Окиян – морю. А раскаты далёкой, но приближающейся грозы, обещали жизнь новую полную ярких событий.
«Пережду грозу, соберу еду, вон сколь рыбы насушил да накоптил, и уйду отсюда, в жопу такую жисть», - решил берендей и уснул под грозовые раскаты.
Однако гроза, пришедшая, как всегда, с Запада, уходить не спешила, а отгремев, сменилась похолоданием и мелким противным дождём. А когда Мрак вышел с бреднем наловить рыбки на дорожку, из-за поворота реки появилась деревянная голова медведя. А вслед за ним и весь ушкуй  пиратов. Он неторопливо выполз на песчаный пляж своей узкой грудью и всклокоченный разбойник, рыжий и краснолицый, хрипло выкрикнул на чисто русском языке:
- Старче, - ты тут берендея по кличке Мрак, не видал?
Человек раздраженно почесал побледневший, но по-прежнему грубый шрам, потрогал короткий нож, засунутый в порты стянутые вервием, сплюнул и ответил:
- Ну, я Мрак из племени Берендеев, и это моё родовое имя, а не кличка собачья.
- Извиняй старче, пожалуй, на борт, надо плыть, пока вода после дождей высокая, а то потом волоком лодью тащить вёрст пять по перекатам.
Берендей взял потощавшую торбу и взошёл на корабль с головой медведя на носу по любезно сброшенным сходням. Ушкуй уплывал сквозь пелену дождя окропившие воды Молочной реки. Мрак смотрел, как за поворотом реки остаётся его прошлое, а будущее было скрыто поднимавшимся с тёплой реки туманом.
Через пару часов, сквозь радугу, перекинувшуюся через Молочную Реку к берегу причалил паром с Котом Баюном, Карпусом, Рябинкой, Лосем Героем и медвежатами: Машей и Мишей.
….
Кот Баюн мрачно разглядывал обрезанные донки.
- Да что же за судьба такая, то волоты грабят, то мавки голозадые путешествующих пилигримов объедают. Видно река-то Молочная недалече, там они вовсю шуруют.
- Герой, хренов, ты же вахту нёс!! Тебе велено было до третьих петухов не спать, блюсти караульную службу. Знать это ты второй раз нашу компанию подставляешь, смерти голодной всем желаешь!?!?
- Надо бы бросить тебя здесь на сыть волотам, мешок ты травяной! Да вот Глузду обещал тебя беречь, да Рябинку жаль, будет убиваться по духу твоего навоза. Вот ведь как бабы говорят-то: - на умной голове рога не растут!!!
Сохатый было, со сна, застеснялся, опустил голову, а потом встрепенулся, гордо задрал рога и навалил целую гору розочек.
- Тьфу, на тебя, - в сердцах сплюнул Кот.
- Грузитесь, оглашенные. Снедать по пути будете, а костёр теперь к вечеру разведёте, на следующей, если повезёт, стоянке.
- Рогатый толкай!
Плот заскользил по неспешным водам реки Калины. Чтобы придать скорости Баюн дал указ править на стрежень ближе к высокому берегу. Встающие солнце, скользящие над водой стрекозы всё наводило на романтическое настроение.
Рябинка напевала что-то похожее на песнь жаворонка и шум ветвей после дождя, при этом она расчёсывала пушистые шубки отлинявших медвежат. Карпус перестав убиваться по утерянным крючкам, исподтишка любовался дриадой. Та делала вид, что не замечает взглядов, целовалась с Мишуткой и шуточно боролась с ревнивой Машкой. Баюн что-то пестовал лосю Герою, копаясь в оскудевшей торбе собранной на дорогу путешественникам кудесником Глуздом. По правую руку от плывущих на сорванном плашкоуте путников высилась высокая круча берега Калины, а по левой руке пошли плесы, поросшие речной травой и камышом. Все это говорило о том, что близко устье впадения Калины в Молочную реку. Перед самым устьем пошло очередное полустёртое Великим Ледником нагорье, которое Калина описывала по большой дуге, сужаясь на стрежне и расплываясь широким болотистым плесом.
Круча  медленно наползала на плывущий по стремнине плот длинной послеобеденной тенью.
Внезапно прямо перед носом украденного парома река вздыбилась огромным всплеском  высотой не менее шести саженей, окропив водой плывущих на плоту. Вслед за первым слева и справа от плота река вспучилась, образуя два могучих водяных фонтана. Чуть позже прямо под корму плашкоута влетел четвёртый камень, облив водой путешественников с головы до ног.
- Ах-ты, ёж-ты, - возопил Кот Баюн, - Мишка, Машка баньте влево, уходим из под каменюк! Ах мать вашу медведицу, лево там где камыши!
 Плот ёрзнул и медленно повернул к камышам низкого берега. Через минуту возле плашкоута, один за другим вновь вспенились водяные фонтаны.
- Вашу мать, правьте в камыши, - дико орал Баюн.
- Карп, Рябинка, помогайте, надо уйти из под падающих каменей!!
На высокой круче появлялось с полдюжины волотов, у одного на плечах сидела непонятная фигура, размахивающая деревянным прутком рогаткой.
Паром медленно уходил из-под обстрела, двухпудовые камни падали с недолётом. Ещё несколько гребков всей команды и плашкоут сел на мель поросшую камышом. Но покой путникам только снился, среди заросшего плеса, то тут, то там стали появляться всплески и совсем не рыбьи хвосты.
- Мавки, - констатировал  Баюн, - обложили по всем правилам, интересно кто организовал засаду.
- А что там спрашивать, - сплюнула Рябинка,- вон она ведьма, на плечах сидит у самого здорового лохмача.
 - Я думала она лет сто как сдохла.
- Ладно, сейчас разберёмся, посмотрим, кто из нас кто!
Кот раскрыл отощавшую торбу собранную кудесником Глуздом. Достал мешочек  серой замши, сложил два трофейных обсидиановых клинка как ножницы, а вместо гвоздика положил невзрачный камушек.
- Не ожидал, что здесь будет батарейка.
- Что, чего, - не понял Карпус.
- Да вот, камушек из желчного пузыря кстати пришёлся.
- Какого?
- Да был один вредный кудесник, сродни тебе смерд, возмечтавший о величии великом, - буркнул Баюн, кладя желчный камень на средокрестие обсидиановых ножей.
- Накопил неистраченную злобу, да и помёр от этого камня, как и от лопнувшего желчного пузыря.
При этих словах зеленоватый камень задымил на вулканическом стекле, а обсидиан заблистал как перл в лунную ночь, и растаял, уйдя в камень магмы.
- Рябинка, следи за мавками!
- Карп, бери ножи, - Кот взобрался хозяину избушки – норушки на плечи, - скрести их, держи плотней, и цель на бугор где ведьма скачет!
Тем временем самый крупный волот метнул камень в сторону плота, было видно, что двухпудовый валун, задымил, извилисто меняя свой путь в сторону плота. Не долетев до парома с десяток саженей, булыжник стал сыпать красной искрой, ударился о воду и взорвался. Над головой путешественников с визгом пролетело с полсотни осколков. Полдюжины острых камней дымясь, ударили по дощатому настилу парома. Самый подлый осколок попал в торбу Карпа от чего тот загорелся, синим волшебным пламенем.
Панику и пожар предотвратила Рябинка. Она сорвала с плеча Карпуса острогу, подхватила ей, как вилами, горящий вещмешок и забросила его в прибрежные камыши. Он задымил, затрещал, напугал мавок и предотвратил нападение из глубины. Карп, возмущённый таким бесцеремонным обращением с его собственностью хотел было повернуться и прочитать «ижицу» дриаде, но был остановлен Котом. Баюн грубо схватил хозяина избушки – норушки когтями за уши и развернул голову наводчика в сторону кручи с великанами и ведьмой.
- Целься, хватит башкой крутить! По команде клацни клинками!
- Навёл?!
- Не в ведьму!! В кручу!!
- На три аршина ниже вон того куста ракиты,что прилепился на краю косогора!!
- Готово, - просипел Карпус, у него дико зудели уши.
- Бей!!!
Карп клацнул обсидианом, как ему показалось  - слишком тихо. Но вулканическое стекло со звоном, заложившим уши, разлетелось на мельчайшие осколки иглы, ударившие веером по камышам. Было осмелевшие мавки вновь дали стрекача.
 Казалось, что ничего не произошло, луч смерти, вызванный древними клинками, был не заметен взору человека. Но внезапно по правому берегу реки Калины прошла дрожащая волна судороги. Древний известняк юрского периода вспучился пошёл трещинами. Вершина косогора скрылась в белом облаке пыли и рухнула в речной стрежень, увлекая волотов и ведьму.
Одинокий волот, последний в племени охотник, а может быть последний волот в новом, христианском мире, упал на четвереньки, дико завыл и скрылся с разрушенной вершины. Остальные вместе с колдуньей Живой скрылись в речной пене под каменной осыпью.
Завал из глины и камня ненадолго запрудил Калину, плот снялся с камышовой отмели и поплыл по густым камышам в сторону Молочной реки.
Миша и Маша, гордые тем, что не упустили вёсла, под руководством Рябинки тушили тлеющие осколки разрывного снаряда. Закончив работу, духобаба вручила острогу Карпусу, который чесал ободранные уши.
- Ты лучше, водицей промой, - в этот момент паром вплывал в белые воды Молочной реки.
- Вода тут целебная, а когти у котов заразу всякую содержат.
В ответ на такой поклёп Баюн только зыркнул на пожарную команду и её брандмейстера.
Паром тягуче вплыл в струи Молочной реки её берега, в отличии от Калины были одинаковы по высоте, слева и справа, нарушая все законы Кориолиса, как и всего Земного Мира. Оба глинистых берега как кисеей были покрыты зарослями речной травы с белыми метёлками. Прибрежная каолиновая глина отражалась в мутных струях реки, окрашивая их в белёсый цвет. Карп осторожно присел на край плота и по очереди промыл кровоточащие уши, а потом с удовольствием умылся и напился речной водицы.
Только он перехватил врученную острогу и аккуратно трогая уши, стал привставать с колен, как из белёсой воды на плот влетела мокрая мавка. Речная дева съёздила Карпусу кулачком по сопатке, схватилась за древко остроги и стала выкручивать её у сомлевшего хозяина древнего оружия. Честно говоря, трудно не сомлеть так неожиданно встретив речной дух, глаза в глаза. Глаза, кстати, у мавки были ярко зелёные миндалевидные, с длинными жадеитовыми ресницами. Чертовка была чертовски хороша. Волосы цвета осоки, изящные заострённые ушки, тонкий нос с перепонками,  и яркие карминовые губы, скрывавшие острые игольчатые зубы. Гибкое тело было покрыто плотной блестящей кожей с лёгким рыбьим муаром, спинка более темная в крапинку, как у форели. Брюшко и грудь были светлее и лишены пятен кроме острых почти чёрных сосков. Хвоста было не видно, а от изящных ягодиц тело было покрыто мелкой резной чешуёй. Но тонкие жилистые руки портили всю картину. Кисти с длинными пальцами и перепонками между ними были украшены мощными когтями цвета малахита и покрыты кожистыми наростами, похожими на рыбьи плавники.
Мавка мощно ухватилась за новое древко остроги, с недюжинной силой выворачивая оружие из рук Карпуса. Никто не хотел сдаваться. Карпа подстёгивали вопли Баюна и Рябинки:
- Не можешь сам врезать, подвинься, я ей меж глаз стрелу вставлю!
- Остриём ткни, остриём, - К месту сражения подлетел Кот Баюн, прижал уши и зашипел на мавку.
Вес Карпа давал ему небольшое преимущество, и он стал валиться на спину, увлекая водный дух на плот и освобождая место для лучницы. Мавка не сдавалась, изо всех сил упёрлась хвостом в подводную часть парома. Перехватила левой рукой саму острогу и приготовилась мощным рывком содрать Карпуса с плота. Чтобы увлечь того в речную пучину на радость острозубым товаркам. Карп сопротивлялся изо всех сил, он что было мочи, дёрнул острогу к себе. Крепкая, но мокрая ладошка водного духа скользнула по гладкому ясеневому древку и ухватилась за древнюю бронзу.
Раздался тонкий звон, как будто разбился фряжский хрустальный бокал, вокруг бронзового наконечника вспыхнул лиловый шар, и запахло жареной рыбой. Мавка издала толи стон, толи плач, оттолкнулась от парома и, сделав сальто, без всплеска ушла в глубины Молочной реки. 
- Ты чего не стреляешь, - Баюн набросился на рябинку, - вон их сколько, вода кипит.
- Не буди лихо, пока оно тихо, Кот, - духобаба закинула ненужную стрелу в колчан.
- Мавки – духи воды, они боязливы от природы, да и воевать не умеют.
- Но убей одну из них, сразу страх потеряют и набросятся скопом. Они, наверняка, все сестры из одного помёта.
- Прав ты, Баюн, непростые это вилы, теперь сама убедилась.
- С таким воителем, - Рябинка похлопала Карпа по плечу кожаной куртки, - мой лук полный анахронизм, - дриада козырнула редким по лесистой местности образованием.
- А так как он ещё и с гром – трубой ловко обращается, и ножами троглодитов, мне вообще пора в отставку, - грустно подвела итог дриада.
- Да и вообще пора нам с медвежатами и Героем домой, Глузд, поди, совсем извёлся.
- Хорошо, - согласился Кот Баюн, - вот минуем эту старицу с мавками. Доберёмся уже до не столь далёкого Лукоморья, а там я знаю один нейтральный портал транслятор, мигом назад обернётесь.
- Что же сразу нам в Лукоморье было не попасть!? Комаров по болотам кормили. От волотов бегали, да и сейчас с мавками и ведьмами сражаемся.
- Эх, дева леса, - прямой путь к цели всегда труднее и опаснее, чем дверь через чёрный выход. Да и открывается та часто в одну лишь сторону.
Плот медленно плыл по стрежню Молочной реки  днём и ночью, путники решили не причаливать к скрытым в кисее зарослей берегам. Наглые русалки поначалу не отставали, и вроде бы играясь, шлёпали хвостами, брызгались и толкали паром в днище. Это продолжалось до тех пор, пока Баюн не велел Карпусу пошурудить острогой под днищем плота в момент особо дерзкого нападения. Эффект применения древней бронзы превзошел все кошачьи ожидания. Вода под паромом вскипела и ошпаренные мавки больше не приближались к плашкоуту, а держались на безопасном расстоянии. В конце седмицы вода в Молочной реке стала светлеть и стала прозрачной и слегка солоноватой, водные духи оставили путников в покое и, «не солоно хлебавши», скрылись в поредевшей кисее камышей.
- Вот и Лукоморье, - с лёгкой грустью констатировал Кот Баюн.
- Правьте к левому берегу, передохнём и пешком пойдём в Лукоморск местную столицу, край ушкуйников и прочих лихих людишек.
Вечерело, к речному духу примешивался незнакомый Карпу запах близкого Моря – Окияна. А взошедшие над головой звёзды показались совсем незнакомыми, звёздами иного, а может чуждого мира.