Экзистенциальный каприз

Путешествовать полезно, это заставляет работать
воображение. Все остальное – разочарование и
усталость. Наше путешествие целиком выдумано.
В этом его сила.
– Л.Ф.Селин “Путешествие на край ночи“




Город напоминал крошащийся от времени памятник прошлому: некогда крупный портовый центр, сейчас он был заброшен.  Мрачным стройным рядом над землей возвышались панельные восьмиэтажки, закрывающие горизонт. С моря дул пронизывающий ветер, завывая в щелях потрескавшихся зданий.   Как и все вокруг, небо выглядело выцветшим и лишенным красок.
У подножия  одного из строений в мусорном контейнере рылся высокий пожилой мужчина худощавого телосложения. Его одежда выглядела потрепанной, и больше всего досталось пуховой горнолыжной куртке – отовсюду выбивались короткие перья, а вместо капюшона и вовсе свисал лишь оборванный кусок ткани.
С неба в своем безумном танце кружились и падали снежинки,  находя покой  в неухоженных седых волосах и бороде старика. Однако содержимое мусорного контейнера, казалось, занимало его намного больше безудержной снежной бури. Обнаружив и вытащив со дна дырявый вязаный свитер, старик расплылся в улыбке, как если бы свитер был тем подарком Вселенной, о котором он давно мечтал. Очистив его от гниющих ошметков, он немедленно натянул его под свой пуховик.
Захлопнув крышку контейнера, и закутавшись в одежды, старик зашаркал в сторону маленького импровизированного лаза, образовавшегося в результате обрушившегося аккурат между двумя накренившимися зданиями огромного неонового табло.  Протиснувшись между проржавевшими прутьями, старик выбрался наружу и оказался  на площади при набережной – запустевшей и полной вырванных с корнями обледеневших деревьев. 
С моря накатывали огромные волны, разбиваясь о протяженную металлическую дамбу, сооруженную из сваленных воедино автомобилей. Конструкция не выглядела надежной, но, тем не менее, скрипя от напряжения, каким-то образом успешно отражала натиск стихии. Старик подошел к краю и оперся на перила. Шум ветра и бьющихся о металл волн заглушил его разочарованный вздох.
Старик отсутствовал больше половины века, и помнил порт гораздо более приятным местом. Местные воды были спокойнее, климат – мягче. Не было никаких импровизированных металлических дамб, зато было великое множество людей, собирающихся на восходах и закатах чтобы поймать в кадр уходящие за пылающий горизонт нагруженные рыбой или углем величественные баржи.  Старик уехал юношей, имеющим, разве что, надежду на лучшее, а вернулся разочарованным пожилым человек. Человеком в разрушенном мире, у которого осталось последнее желание – увидеть, как в юности, с пристани, багровый восход – ослепительно яркий, как напоминание, что ночь рано или поздно заканчивается.
Окруженный такой же серой действительностью, как и той, откуда он пришел, старик понимал, что шансы увидеть луч солнца на Северном побережье были ничтожно малы – здесь были те же самые руины, как и везде. Свирепствовала буря, постепенно кроша и без того разрушенные здания.  Оставаться не было ни малейшего смысла, но что-то останавливало старика. Он до последнего не хотел отпускать то самое воспоминание, которое он пронес с собой всю жизнь.
В конце концов, старик решил остаться. Все равно идти было больше некуда.

***

Внезапно заигравший рингтон вырвал Алекса из творческого процесса:
“Скоро в путь пора идти, сквозь снега и сквозь дожди
Через поля, где брезжит луч на горизонте”
пронзительно пел мужчина, чей звонкий голос был наполнен восторженными чувствами.
Алекс не помнил, как устанавливал рингтон, как не и помнил последние несколько дней, но каким-то неведомым образом песня подходила под общий настрой.  Перед тем, как снять трубку, Алекс бегло пробежался глазами по последним строчкам.
– Какое же это все дерьмо, – вздохнул он и нажал вызов. – Да?
– Ты в порядке? – в трубке прозвучал встревоженный женский голос, и Алекс сразу узнал его.
– Да, а в чем дело?
– Ты совсем пропал.
– Куда пропал?
– Не знаю куда. Но онлайн тебя давно не было видно.
В современном мире уже нельзя было пропасть без повода – всем сразу становится любопытно, подумал Алекс, куда ты делся и на что променял удивительный мир социальных сетей. Однако из всех, кому могло было быть дело до его исчезновения, Алекс меньше всего ожидал звонка от нее. 
– Просто я хотел отдохнуть некоторое время от интернета, – пробормотал Алекс. – Надо было доказать себе, что я не зависим.
Алекс соврал: он не знал, почему в последнее время избегал любых контактов с миром. Он не был занят ни работой, ни каким-нибудь интересным делом, способным увлечь его настолько, что он и не посмотрел бы в сторону компьютера. Алекс практически не покидал квартиру – исключение составлял ближайших круглосуточный магазин, где раз в пару дней он закупался разогреваемой едой и писательским топливом. Сколько-то дней назад Алекс начал и с тех пор предпринимал попытки вернуться к книге, но выходило неважно, и все, чем он в основном был занят, по большей части заключалось с апатичном брожении по неубранной однокомнатной квартире. Меряя площадь шагами – шесть на пять –  Алекс периодически прерывался на вылазку на кухню, где от безысходности опрокидывал стаканчик-другой писательского топлива.
– Здорово. – В трубке на некоторое время повисло молчание, как если бы девушка пыталась угадать настроение своего собеседника. – Я волновалась из-за тебя.
– Что я опять сделал не так?
– Да ничего. Решила тебя проверить.
– Очень мило с твоей стороны. 
Сдерживать эмоции становилось все труднее и труднее. Некоторые знакомые Алекса называли его неплохим игроком в покер из-за его способности сохранять безразличное выражение лица, однако Алекс не особо разделял их энтузиазм: возможно хмурая физиономия и давала преимущество в картах, но едва ли была преимуществом в любых других жизненных обстоятельствах.
Алекс услышал, как на другом конце девушка затянулась сигаретой:
– Ты опять куришь? – спросил он.
– Нет. В плане не совсем. Я бросила и даже купила себе пачку никотиновых пластырей. Наклеила, наверное, три за раз, но они не работают.
– Хотя бы не чертов вейп.
– Ага. Но я так глупо себя чувствовала, сидя с облепленной рукой, что решила один разок затянуться нормально. – Девушка говорила беспокойно, как если бы нервничала. Это не укрылось от Алекса: ему показалось, что она тянула время, обсуждая всякую чепуху и избегая истиной причины своего звонка. – Саш, это были очень странные несколько месяцев.
– Не самые простые.
– И… – она помедлила. – Есть другая причина, почему я звоню.
– Какая?
– Скажи, мы можем встретиться?
– Встретиться? – тупо повторил Алекс.
– Я бы хотела поговорить.
– Мы можем поговорить по телефону.
– Лучше вживую.
– Ты ведь не стоишь внизу сейчас? – подозрительно спросил Алекс.
– Нет, – девушка усмехнулась. Мне надо было взять кое-какую работу на дом, сижу – занимаюсь. Конец года – сам знаешь,  какой сейчас завал в отделе.
– Кипа скучных отчетов?
– Они.
– Хоть кто-то из нас двоих занят нормальной работой, – брякнул Алекс и немедленно пожалел о сказанном. Не стоило поднимать тему, которая в прошлом ни до чего хорошего не доводила. – Забудь, – тут же добавил он.
Девушка не настаивала.
– А твоя как? – спросила она.
– Пока пишу короткую ерунду, нежели что-то серьезное. Если что-то нормальное выйдет – дам тебе знать. 
– Буду ждать.
Ну да, конечно, подумал Алекс.
Скажи, ты можешь завтра? – спросила девушка.  – Через дорогу от моего дома есть небольшое кафе, где подают…
– Там подают яблочные пироги, – закончил Алекс. – Я помню.
– Тогда в районе 10? Позвони мне снизу.
– Хорошо.
– Тогда до завтра?
– До завтра,– Алекс повесил трубку. Он положил телефон на стол и вытер вспотевшую ладонь об штанину.
Ветер завывал из щели у окна, и Алекс, подняв с пола пачку газет, оторвал и затолкал в тонкий разъем между окном и рамой кусочек мягкой бумаги.  Свист затих, но исчез, и теперь раздражал тем, как едва различим и далек он казался. Алекс бросил взгляд на градусник и  получил то, что и ожидал: еще утром в новостях написали, что декабрь будет самым холодным за последнюю сотню лет. Спорить не хотелось. Батареи едва топили, чайные пакетики пора было прекращать заваривать по третьему разу и последняя надежда согреться и, по совместительству, нормально провести день, ждала своего часа на нижней полке морозильной камеры на кухне.
Постояв несколько мгновений, убивая время прислушиваясь к буре на улице,  Алекс двинулся на кухню. Ему была нужна уверенность в правильности принятого решения, и найти ее можно было лишь на дне того, что хранилось в морозилке. Решительным движением открыв створку и выдвинув ящик, Алекс опустился на корточки и посмотрел на стройный ряд лежащих бутылок, покрытых порошкой. Бутылки испуганно посмотрели на Алекса. Причина их беспокойства была понятна – они были пусты.  Подняв и перевернув каждую в надежде выдавить хоть каплю, Алекс остался разочарован: 
– Херово, – сказал он и закрыл морозилку.
Возможно, творить пьяным и править трезвым могло бы сработать в его случае, но топливо было не просто на исходе – его и вовсе не было. Закрыв ноутбук, Алекс рухнул на кровать и зарылся лицом в подушку – не было ни малейшего смысла в том, чтобы выдавливать из себя слова, когда они сами по себе отказывались выходить наружу. Когда яд скопится, решил Алекс, он сам собой выйдет наружу.
Провалявшись в попытках задремать несколько часов, Алекс достиг состояния, когда тошнило буквально от всего: не было сил не подняться, не лежать дальше. Стемнело и стало еще холоднее, волны тоски и восторга обрушивались на Алекса, швыряя его из стороны в сторону, и были они слишком сильны, чтобы он мог сопротивляться. Барахтаясь какое-то время, Алекс все же ушел под воду и достиг самого низа. Там он стукнулся о дно и проснулся.
Время было – половина 12 вечера. Буря за окном стихла. Был ли это знак Вселенной, указывающей на необходимость смены обстановки? Алекс не знал. Однако проветриться и выпить где-нибудь еще было всяко лучше, чем гнить на одном месте в ожидании утра. Накинув свитер и пуховик и захватив сумку с ноутбуком, Алекс вышел на улицу.  По пути, он остановился у почтовых ящиков, из каждого из которых торчала агитационная листовка. “Голосуй за светлое будущее!” гласила надпись на бумажке. Алекс не стал дочитывать и отправил ее в мусорный бак.
Это район вызывал мурашки: было темно – фонари едва мерцали. Однообразные здания возвышались над Алексом,  с симметричными и серыми фасадами. Погода не была холодной – противной, скорее. Шатаясь, он побрел в сторону единственного места, где он мог поправить собственный душевный настрой. Точнее, это не было одним местом: скорее, это был проверенный временем рецепт  от тоски, представляющий из себя три бара, последовательно расположившихся на протяжении улицы 25летия Великой Октябрьской Революции. Среди немногочисленных друзей и знакомых Алекса комбинация называлась “любовным треугольником”, но народ непосвященный знал их как “Воблу”, “Курилку” и “Рюмочную”.
Первое местечко отдавало вульгарностью, и в нем плохо пахло, но зато у него были аутентичность и дань традициям – пиво тут всегда наливали до отметки, а водку всем без исключения подавали с ломтиком черного хлеба. На памяти Алекса лишь однажды хлеба не оказалось, и бармен тогда то и дело рассыпаясь в извинениях. Единственная проблема  с местом заключалось в наличии телевизора, по которому практически всегда играл футбол. В районе было множество фанатов, так что судить владельцев Алекс был не в праве – решение было коммерческим и исключительно логичным.
Ввалившись в “Воблу” и протиснувшись сквозь толпу, Алекс подошел к барной стойке. Шел какой-то матч,  и несмотря на поздний час фанаты занимали каждый свободный столик, галдя и ожесточенно жестикулируя в попытках доказать именно свою правоту.
– Какие люди, –  удивился бармен. – Я вас с бородой и не узнал.
– Не вы первый, не вы последний, – ответил Алекс. – У вас прямо аншлаг. Никто спать не собирается?
Бармен пожал плечами:
– Я днем прикорнул, так что еще пару часов выдержу, – сказал он.
– Вот и я. Теперь хожу думаю, как себя занять.
– Книжка совсем не идет?
– Топливо кончилось, и личные проблемы нахлынули. Не знаю, куда себя деть теперь и какие решения в жизни принять.
– Так может вас тогда угостить пинтой псковского крафта?
– А можно с воблой в честь нового года?
– Ну в честь нового года – можно. С условием, что вы в новом году будете также часто ходить.
– Легко, – сказал Алекс. Бармен кивнул и скрылся на кухне. Алекс сместился в дальний угол стойки – туда, где было чуть свободнее, и достал ноутбук.

***

Прошло несколько недель. Ночую в палатке, разбитой внутри разрушенного здания, старик был частично защищен от ветра и снега, но возникла проблема иного рода – начала заканчиваться еда. К своему удивлению, старик обнаружил, что содержимое большинства консерв  оказалось плесенью. Винить было некого – старик был один, окруженный остатками разрушенной цивилизацией.
Занятий в порту было немного – можно было прочесывать местность в поисках чего-либо, что могло бы пригодиться. День старика начинался на побережье: каждое утро, в ожидании багрового восхода, он выходил к морю и, дождавшись очередного разочарования, снова отправлялся на поиски по городу. Так продолжалось некоторое время: дни сменялись ночами и наоборот, но разница при этом была едва различима. Старик и не видел ее до тех, пока однажды не снял с останков человеческого тела маленький фонарик и треснувшие наручные часы. Каким-то чудом, они все еще показывали время: верное ли – в этом был вопрос.  Найти что-либо съестное, увы, никак не удавалось. 
Оставшееся время старик посвящал дневнику – толстой тетради со вклеенными в нее листами разных размеров и разметок, на которых он делал свои записи. Длина заметок разнилась – порой, они занимала несколько страниц, а иногда – несколько строк, и лишь изредка повествование выглядело ни как коллекция разрозненных воспоминаний, а как цельная история. Под вечер, – если верить часам – вернувшись из южной части города, старик достал из рюкзака дневник и пролистнул страницы в поисках места, где остановился в прошлый раз. Затем он разжёг костер и принялся разглядывать огонь, внимательно наблюдая, как языки пламени пожирают заготовленные ветки и поднимаются к потолку. Буря немного стихла, и старик замер, закрыв глаза и  растворяясь в спокойствии момента. Его разум был спокоен и гармоничен, устремляясь к самым отдаленным уголкам Вселенной. В течении таких мгновений он не был стариком в разрушенном мире – он был молодым человеком, который в ожидании восхода каждое утро стоял на берегу и слушал крики чаек.
Момент прошел, и старик вернулся в реальность. Достав из рюкзака  небольшую кастрюльку и зачерпнув ей снега, он поставил его кипятиться на огонь, а сам вернулся к своим записям. Через какое-то время, старик перелил вскипячённую воду во фляжку и положил в снег охлаждаться. Затем он порылся в рюкзаке и извлек три консервные банки “Тушёнка дяди Вани”. Вскрыв первую, он сморщился и отбросил в сторону – каким-то образом, и эта была испорчена. Со второй повезло больше: понюхав и удовлетворившись запахом, старик принялся жадно ест, параллельно продолжая писать строчку за строчкой.
В какой-то момент, он остановился и перечитал, что написал.

***

– Немыслимая чушь. – сказал Алекс. – Стереть бы к чертовой матери.
      – Развелось вас тут хипстеров ****ых! Сидят тут с ноутбуками своими, футбол не дают нормально посмотреть. – Кто-то толкнул Алекса, и тот захлопнул ноутбук.
– А чем я мешаю то? – ответил он, поворачиваясь к незнакомцу. Им оказался массивный бритоголовый  фанат с потертой дубленке, которая казалась ему велика. Подвыпивший, фанат переносил вес тела с одной ноги на другую, балансируя и разглядывая Алекса остекленевшими глазами. Отклонившись в какой-то момент слишком сильно, он едва не упал назад, но чудом сохранил равновесие.
– Сидишь тут с загадочной рожей, будто нас всех лучше, – пробурчал он. – Чего пишешь-то хоть? Поэзию?
– Почти.
– Я люблю Пушкина. Дашь глянуть по-братски?
– Поверьте мне, это слишком плохо написано, вы не хотите тратить на это свое время.
– Жлобишься?
– Да нет, просто…
– Жлобишься. Не вывели, значит, вас, пидорасов, – фанат с нескрываемым презрением отшатнулся от Алекса и демонстративно повернулся к экрану телевизора.
– Прошу, – сказал вернувшийся с кухне бармен и поставил на стойку тарелку с  очищенной воблой и кружку пузырящегося светлого пива. По бокалу лениво стекала пенка.  – Извините, что долго. Но бесплатно сами знаете.
– А конечно дико извиняюсь, а что, поэтам бесплатно наливают? – фанат вновь встрял в разговор.
– Нет, – вступился бармен. – Только сегодня и только старым клиентам.
– Так я может тут тоже давно и тоже выпить бесплатно хочу. – Фанат облокотился на барную стойку.
– Послушайте, я не хочу показаться грубым… – начал Алекс.
– Конечно, не хочешь.
Помедлив мгновение, разглядывая раскрасневшееся от алкоголя лицо фаната, Алекс вздохнул и вытащил из кошелька купюру.
– На, – сказал он, положив бумажку на стол и постучав по ней пальцами. – Выпей бесплатно.
– Да нахуй мне твой бесплатный напиток, я его хочу бесплатный напиток. Эй, ты, – фанат наклонился через стойку и потянулся к лицу бармена. – Тебя твои усы не спасут!
Алекс вздохнул и взглянул на бармена.
– Я пытался, – сказал он и резко выбросив вперед кулак, сбил фаната с ног.
ГОЛ! – кто-то в телевизоре ухитрился забить мяч в ворота.
Толпа взорвалась криками и, ликуя, обступила барную стойку, разделяя участников перепалки. Воспользовавшись моментом, Алекс схватил ноутбук и выскользнул на улицу – он не горел желанием узнать, что будет дальше.
На улице Алекс перевел дыхание, шумно втягивая ледяной воздух. Он никогда не считал насилие абсолютным ответом на все вопросы, но чем больше он жил, тем больше убеждался в обратном. Насилие стало казаться универсальным языком – языком, на котором говорят не все, но понимает большинство, особенно если говорить достаточно громко. Изображать крутого у Алекса никогда не получалось, да он и не стремился: это казалось ему неестественным и даже лицемерным, как если бы он плевался на могилы всех прочитанных им когда-либо гуманистов. Но действовать все-таки было нужно – мир был решительно упрям в противодействии мирным методам. Алекс называл это воинствующим пацифизмом.
Алекс взглянул на свои руки – они были жирными от воблы – и засунул на несколько секунд в ближайший сугроб. Затем, он потер их друг об друга и спрятал погреть в карманы. Внезапно, за спиной послышался громкий звук падающего на землю тяжелого предмета, и Алекс резко обернулся, ожидая худшего. Однако, это было не возвращение пьяного фаната – за спиной Алекса оказался лежащий в снегу мужчина в дорогостоящем пальто и с кожаным портфелем, который тот прижимал к груди.
– Вы в порядке? – встревоженно спросил Алекс. – Мне вызвать врача?
– Нет, – голос мужчины дрожал. – Врач тут не поможет.
– Что случилось?
– Да ничего. Я шел домой и кажется понял, что у меня в груди дыра.
        – В плане дыра? Я ее не вижу.
– И не увидите. Она глубоко внутри.
– Может кому-нибудь позвонить? У вас кто-то есть дома? – спросил Алекс.
– Кто-то есть, – ответил мужчина. – Но разве это важно, когда они не ждут?
– Может я тогда могу что-нибудь сделать для вас? – Алекс предпринял последнюю попытку.
– Нет, ничем. Спасибо.
– Хорошо, тогда я оставлю вас.
– Молодой человек?
– Что?
– Вам следует прилечь рядом. У вас в груди тоже растет дыра, я вижу ее.
Алекс не ответил. Лишь постоял немного и продолжил свой путь. А мужчина – он так и остался лежать в снегу и смотреть на серое небо, ожидая, пока снежинки накроют его с головой.
Идя по улице, Алекс размышлял над услышанным. Если бы он лежал на снегу – что он говорил бы проходящим незнакомцам? Что дома его также никто не ждал? Что чтобы избежать разочарований еще задолго дневного телефонного звонка он предпочел сдаться и позволил Вселенной самой решать его судьбу? Алекс взглянул на свое отражение в заиндевевшей витрине: синяки говорили о невыспатости, а взгляд, лишенный привычной задорности, – об общем неудовлетворении жизнью. Было ли этого достаточно, чтобы бухнуться лицом в снег и лежать до полного окоченения – Алекс не знал, и потому решил повременить с выводами. Тряхнул пару раз головой, избавляясь от мрачных мыслей – нужно было следовать плану, и следующим пунктом была “Курилка”.
В “Курилке” Алекс столкнулся с Бароном Субботой, который в одиночестве трапезничал в пустынном баре. Когда-то Барона знали под другим именем, но оно не сильно ему подходило.
Бармен поднял руку в приветствии:
– Гоийенааанд, – сказал он. Бармен в “Курилке” не говорил ни на русском, ни на английском, и в этом была его прелесть. Алекс слышал, что его отец был из Нигерии, а мама – откуда-то с Дальнего Востока. Вот он и затерялся где-то посередине, перетягиваясь ближе то к одной стороне, то к другой. За полтора года работы он только и смог выучить “Давай еще по одной на дорожку”. Никто не знал, как он выживал в суровой реальности с такими скромными познаниями, но в узких кругах они имели большой успех.
Алекс заказал два ерша и уселся рядом с Бароном, который как раз заканчивал свою полуночную трапезу. К моменту когда Алекс поставил кружки с ершом на стол, Барон успел прикончить винегрет и теперь медлил, в сомнении тыкая бефстроганов вилкой.
– Это что, ужин-завтрак? – спросил Алекс.
– По-моему, еда разогрета, – разочарованно сказал Барон.
– Ну а ты что думал? Что кто-то будет готовить посреди ночи?
– Пахнет как “Дядя Ваня”. На – Барон придвинул тарелку к Алексу. – Понюхай, тухлятина же.
– Определенно просроченное мясо, – согласился Алекс, отодвигая тарелку с горячим. Так она и стояла там, пока Бармен не забрал ее и не растворился, как если бы их обоих и не было.
– Как жизнь?
– Сам как думаешь? Разочарование.
– С каких это пор?
Барон вздохнул и поболтал кружкой, задумчиво разглядывая, как вращается и пузырится жидкость. Потом он отпил и нейтрально причмокнул, так и не выразив ни одобрения, ни недовольства. Вероятно, все это время он просто подбирал правильные слова.
– Этим летом, – начал Барон. – Я был в Париже с Лидой. Ты помнишь ее, да? – Алекс кивнул. – Лида, которая с протезом. Не суть. Мы были на бранче, потягивали шприц.
– Низко же пали великие.
Барон отмахнулся и продолжил:
– Мы сидели в ресторанчике и знаешь, кого Лида замечает за соседним столиком? Луи Гарреля!
– Я не знал, что ты смотрел его фильмы, – удивился Алекс.
– Лида его любит, я не знал. Так вот Гаррель сидит со своим другом, и они замечают Лиду. Подходят к ней, начинают знакомиться. Тут я возвращаюсь из туалета – они начинают извиняться и спрашивают, могут ли присоединиться. Мы говорим им, что почему бы и нет, и они садятся с нами, и Гаррель начинает говорить про свой новый фильм. Друг его вскоре уходит под надуманным предлогом, а мы решаем заказать еще бутылочку красненького. Гаррель – уже поддатый – пьянеет в хлам и начинает говорить уже не о фильме, а о собственном детстве. Он хихикает, вспоминает подробности, а потом начинает показывать фокусы. Гаррель берет платок и пытается сделать так, чтобы монета исчезла, но она все никак не исчезает. Мерде, говорит Гаррель, прошу простить за этот конфуз. И уходит к барной стойке за то ли монетой поменьше, то ли за куском ткани побольше. Тем временем Лида поворачивается ко мне и закуривает. Ей так идет курить, что я забылся и погладил ее по коленке протеза. Она, естественно, ничего не чувствует и спрашивает, как мне Гаррель. Я отвечаю, что-то вроде что и не мент, и не кент, и спрашиваю ее мнения. Она затягивается сигаретой и – честное слово – выдает: такое ощущение, говорит, что жизнь моя достигла своего пика, когда Луи Гаррель в центре Парижа показывает мне свои фокусы, а я чувствую, что он уже заебал.
– Неплохо, – хохотнул Алекс. – Так Луи в конечном итоге удался фокус с монеткой?
– А я не знаю, мы встали и ушли не расплатившись.
– Окей, в чем была соль истории?
Барон посмотрел на Алекса, как на идиота.
– Дела. Как в чем? В том, что ты Гарреля в “Курилке” никогда не встретишь.  Да и в страну он в эту не поедет никогда, вот в чем проблема.
– Я не очень понимаю, чего ты так завелся из-за малоизвестного французского актера за чьей карьерой ты не следишь.
– Да ты не понимаешь, это модель. Ничего не происходит. То есть происходит,  но это либо снег выпал раньше или позже положенного, либо ограбили кого-то.
– Ты утрируешь слегка, но в целом – да, – Алекс улыбнулся. – А тебе лично снег или воровство больше раздражают?
– Это очевидно, конечно снег.
– Это вызывает вопрос, ведь ты можешь взять и переехать куда-нибудь потеплее.
Барон хмыкнул:
– Брат, тут ресурс, пусть он и в снегу. Так что ты понимаешь, что даже если бы я хотел, меня бы никто не отпустил.
Барон откинулся на спинку стула и достал пачку сигарет из нагрудного кармана пиджака.
– Никто ничего не скажет, – ухмыльнулся он, поймав взгляд Алекса. Курение было запрещено уже несколько лет назад, и с тех пор среди людей ходили слухи о легендарной стране по соседству, где в помещениях все еще можно было дымить. И Алекс, и Барон там бывали, и каждый остался по-своему разочарован – вероятно, даже во взрослых людях остается элемент ребячества, когда то, что более не запрещено, уже не вызывает сильного восторга и соблазна.  Как владелец “Курилки”, Барон до последнего боролся с законом, но в результате проиграл, и был вынужден довольствоваться одиночными привилегиями. Как-то закурив в кабинке туалета, Барон услышал за стенкой чье-то категоричное замечание по этому поводу. Он дождался обидчика у раковин и предложил выйти на улицу вдвоем – подышать воздухом. Когда обидчик отказался и назвал Барона “хамлом”, Барон взял табурет с полотенцами для рук и треснул человеку по голове.
– Я удивлен, что ты знаешь эту историю, – задумчиво сказал Барон. –  Там папа немало усилий приложил, чтобы она никуда не вышла.
– Хорошо, когда есть такой папа, – заметил Алекс.
– Хорошо то хорошо, – сказал Барон затянулся. – Но после всей этой истории из Парижа прошлым летом пришлось везти на два ящика Бордо больше, чем планировал – замглавы по округу его очень любит. Он кстати заходит сюда иногда, могу познакомить.
– Как-нибудь, сейчас дел много.
– Какие у тебя дела, ты же писатель.
– Довольно непоследовательный. Одни заметки выходят.
– И о чем они?
– Ты слышал про экзистенциальный каприз? – спросил Алекс.
– Нет. – Барон закурил новую.
– Каприз – это внезапный позыв, желание, о которого нет логического объяснения.
– Похоже на мою жизнь, – заметил Барон.
– Представь мир в руинах. Природа взяла свое после ядерной войны, кругом разруха, и от цивилизации ничего не осталось. Старик возвращается в свой родной город. Ему уже нечего терять – он старый, больной, в мире уже ничего не осталось, что может его порадовать. Все, о чем он мечтает, это в родном городе вновь увидеть багровый рассвет, как в детстве, до войны.
– Ты пишешь про ядерную войну? – спросил Барон. – Зная тебя, будет масса отсылок к малоизвестным фильмам и книжкам, о которых никто не слышал.
– А мне все равно, – Алекс пожал плечами. – Я просто хочу написать о тоске по прошлому без излишних соплей. Отсюда и экзистенциальный каприз – в конце жизни протагонист, поняв, что терять уже нечего,  возвращается в разрушенный родной город смотреть восход.
– А в чем проблема? – спросил Барон.
– Ядерная катастрофа, атмосфера изменилась до неузнаваемости. Солнца не видно, не говоря о багровых восходах, – ответил Алекс.
– А как закончится все? Он встретит бабу?
– Издеваешься? Нет, я еще не решил.   
– Ладно, – сказал Барон. – Я ничего не понял, но мне нравится. Главное, чтобы было побольше действия и поменьше размышлений. Почему бы тебе и вовсе не вернуться к прежнему стилю? В нем было больше страсти!
Алекс воззрился на Барона. На лице Субботы не дрогнул ни единый мускул несмотря на огромное желание рассмеяться. В конце – концов, он не выдержал и прыснул.
– Так и знал, что издеваешься, – сказал Алекс. – Ты же даже журналы не читаешь, чего уж говорить про мои рассказы.
– Ты был так увлечен, – хихикал Барон. – Я решил, что тебе нужна поддержка.  Но я не хотел издеваться – я рад, что ты снова пишешь. Этого ведь не было со времен?...
– Именно.
– Вы не общаетесь?
– Практически нет. Но она позвонила сегодня, предложила встретиться.
– Дела. Что будешь делать?
Алекс пожал плечами. Он уже и не знал, что нужно было бы сделать. У Вселенной наверняка был правильный ответ, но она не спешила им делиться.
– Решать тебе, – осторожно сказал Барон. – Но если ты спросил бы меня, то я ответил, что если хочешь что-то сделать хорошо, то это нужно делать самому. Понимаешь, о чем я.
– Понимаю.
– Ладно, – сказал Барон поднимаясь. – Ты со всем разберешься, а мне надо ехать домой, а то водитель уже заждался, наверное. Загонял я его в последнее время. Тебя подбросить?
Алекс отказался. Они пожали руки, и Барон вышел из здания. В окно Алекс увидел, как тот закутался в пальто и шарф и уселся в открытую для него дверцу черного “мерседеса”. Алекс проводил машину взглядом – почему-то ему казалось, что за всей тонировкой Барон продолжал смотреть на него и может быть даже помахал на прощание.

***

Старик открыл глаза, проснувшись от странного звука. Это не был шум ветра – скорее, звук напоминал шорох, как если бы кто-то крался снаружи палатки. Продолжая слушать, старик потянулся к рюкзаку и вытянул короткое обмотанное скотчем лезвие. Старик был не из пугливых, однако – встреча с людьми редко сулила что-либо хорошее в последнее время, а значит и повод взволноваться был. Затаив дыхание, старик медленно придвинулся к выходу из палатки, одной рукой сжимая клинок, а другой – фонарик. Прыжок, и он очутился снаружи.
Что-то тявкнуло и отпрыгнуло в сторону, спрятавшись за крошащейся стеной. Направив фонарик, старик замер, терпеливо ожидая, когда незваный гость проявит себя. Тот не заставил себя долго ждать. Старик с облегчением выдохнул, когда свет от фонаря выхватил из полумрака белоснежную морду с блестящими глазами, опасливо выглядывающую из-за угла. Это была огромная тощая зимняя лиса.
Сделав шаг вперед, старик остановился, почувствовав, как наступил на что-то. Нагнувшись, он заметил одну из консерв, едва прокусанную в нескольких местах в неудачной попытке открыть.  Старик поднял глаза на лису и потряс головой. Ловким движением он открыл банку и протянул перед собой:
– Все в плесени, – проскрипел старик и удивленно потрогал шею – голос звучал незнакомо, чуждо. – Ты ведь не хочешь отравиться?
Прижав морду к земле, лиса отошла от стены, показав наконец себя целиком. Облезлая и истощенная, лиса едва стояла на ногах, но при этом каким-то неведомым образом ее плавные движения сохраняли остатки былой грации. Медленно и гордо лиса подошла к человеку, обнюхивая банку.
– Ведь не хочешь же, – повторил старик и бросил консервы на пол.  – У меня нечего тебе дать.
Лиса стояла и смотрела на него, все также – с опаской и любопытством. Через мгновение, она развернулась и скрылась в проеме, ведущим на улицу.
– Эй, – крикнул старик, вскакивая с места.

***

Помахав бармену, Алекс вышел на улицу,  где взглянул на часы и прикинул, сколько оставалось до утра. Времени было аккурат на напиток в “Рюмочной”,  но только маленький и очень вдумчивый. Тем более, что идти было совсем недалеко. Потом следовало бы прийти домой, принять душ и взвесить все за и против про утреннюю встречу. 
Следовало ли идти или следовало ли пресечь все подобные дальнейшие попытки общения? Оба варианта привлекали по своему, но вот какой был из них верный – этого сказать наверняка было нельзя. Внезапный звонок напоминал подарок, который пока не открыт: бант не развязан, обертка не сорвана, а значит и внутри могло оказаться  что угодно – от самого желанного предмета до абсолютно бесполезного. В таком случае момент, когда руки на обертке, но она еще не снята – самый сильный по эмоциям, а значит растягивать его хотелось как можно дольше.
На улице было темно, и лишь где-то вдали, подобно светлячкам, горели неоновые огни, ни знающие отдыха ни днем, ни ночью. Алекс сощурился – даже находясь вдали, огоньки слепили после полумрака.  На мгновение, Алекс почувствовал себя ночным хищником, выбравшимся на вечернюю прогулку со своей кровожадной целью. Но никого не было – улица все также была пустынна. Тогда Алекс задумался над тем, как Земля выглядела из космоса много-много лет назад, задолго до того, как ее осветили неоновые светлячки и прочие источники искусственного света. Скорее всего, планета напоминала маленькую черную сферу, вращающуюся в пустоте и не привлекающую внимания. А люди слонялись в потемках, натыкаясь на предметы и на друг на друга, ожидая первых лучей солнца и искренне радуясь рассвету.  В этом всем была своя аскетичная романтика, подумал Алекс. А еще он подумал о малиновом чае с бурбоном, который он уже давно не пил, но который стал бы прекрасным завершением ночи.
Однако у “Рюмочной” Алекс столкнулся с неприятным фактом: входная дверь была заперта. Изнутри, тем не менее, слышалась музыка, и Алекс прильнул к окну, надеясь разглядеть что-либо за слоем инея. Внутри в самом разгаре происходила свадебная вечеринка: в невероятном платье в центре зала кружилась невеста с бутылкой в руках, разбрызгивая во все стороны шампанское, а гости – по большей части лысеющие усатые мужчины за пятьдесят и полные хохочущие женщины – стояли кругом и хлопали в ладоши.  Несмотря на то, что происходящее отдавало вакханалией, Алекс не мог оторваться от невесты – что-то неуловимо знакомое прослеживалось в ее движениях и мимике, когда танцуя и смеясь она проносилась по залу. Что – Алекс никак не мог понять.
Внезапно послышался звук отпираемой двери, и прозвенел колокольчик. На улицу вышел мужчина среднего возраста с натянутой поверх фрака кожанке. Оглядевшись, как если бы он опасался возможных свидетелей, мужчина достал пачку и дрожащими пальцами вытянул из нее сигарету.
– Холод какой, – пробормотал он и повернулся к Алексу.  – Друг, зажигалки не будет? Я в чужой куртке вышел.
– Была, – Алекс порылся в карманах. – Держите.
– Благодарю. – Закурив, мужчина затянулся и довольно улыбнулся, выпуская дым. Похоже, он долго сдерживался, ведь даже холод не смог остановить его, и так аппетитно он курил, что Алекс сдался:
– Мне можно одну? Я свои прикончил.
– Конечно.
Незнакомцы разделили огонь и несколько мгновений курили молча, рассматривая, как тлеют кончики сигарет.
– Дебильная свадьба, – мужчина прервал тишину.
– Что-что?
– Дебильная, говорю. Не думаете?
Не зная, как реагировать, Алекс решил просто согласиться:
– Да, наверное, – сказал он. Мужчина потоптался на месте и внезапно бросил:
– Моя.
Сказал он это без гордости или разочарования – казалось, просто констатировал.  В лице мужчины не было ни намека на выжидание – по крайней мере так показалось Алексу. Его собеседник не хотел услышать слова поддержки или, наоборот, порицания – уж тем более от незнакомца. Возможно, он просто хотел признаться в том, что было на душе, чтобы потом вернуться к выбранной жизни и уже ни с кем об этом не говорить.
– Поздравляю, – все, что смог сказать Алекс.
– Спасибо, – улыбнулся жених. – А вы чего так поздно ходите?
– Мне было грустно, и я захотел выпить.
– Серьезный повод. Я бы вас впустил, но – увы – не мне решать. – Кивок жениха в сторону танцующей невесты был едва заметен.
– Да я всё равно думал уже домой пойти.
– Вы сюда догуляли? – мужчина искренне удивился. – В такую погоду?
– Я не очень далеко живу.
– Говорят, что зима будет самой холодной за сотню лет.
– Да, я тоже что-то такое слышал.
– Ну так и чего ходите, как сомнамбула? – добродушно спросил мужчина. – Ехали бы к девушке лучше или к родным. Праздник скоро же.
– Родные в другом городе. А про девушку вы интересную тему подняли.
– Почему, если я могу спросить?
Эмоции начали сдавать – усталость накапливалось, эйфория от выпитого проходила. Наступал черед катарсиса, и отстрочить его мог лишь малиновый чай с бурбоном, на спасительные свойства которого так надеялся Алекс. Увы, вход в “Рюмочную” был закрыт.
– Может быть утром ее встречу, но скверно все. Давно ее очень не видел.
Мужчина смотрел на Алекса с каким-то совершенным пониманием, как если бы тот рассказывал ему хорошо забытую историю или исповедовался бы через шторку в каком грехе. На его лице возникла теплая улыбка, и после некоторого замешательства Алекс понял ее природу: перед ним стоял только что женившийся мужчина средних лет, который, вероятно, после некоторых поисков нашел любовь своей жизни. И ему рассказывал о своей жизни человек намного младше его, человек, который фактически был только в начале пройденного мужчиной пути.
– Как ее зовут? – спросил мужчина.
– Дон.
– Дона?
– Нет, Дон.
– Не совсем русское имя.
– У нее родители не совсем русские были.
Мужчина задумался, перебирая в голове возможные переводы, а поняв по-доброму усмехнулся.
– Красивое имя, – сказал он.
– Красивое, – согласился Алекс.
– Знаете, – сказал мужчина, бросая окурок. – Мне, к сожалению, нужно идти обратно, но вот, что я вам скажу: ни у кого не бывает идеально. Это, черт возьми, так банально, но лучшего утешения еще никто не придумал. Скажи мне кто несколько лет назад, что мы – он указал на невесту в окне. – будем вместе, я бы ни то, что не поверил, я бы в глаз дал. Но вышло все совсем по-другому. Так что большой вам удачи.
– Слушайте, ну вы даете. – На душе у Алекса немедленно потеплело. – Спасибо вам, и тоже большой удачи.
Он протянул руку, и мужчина ее пожал. А затем звякнул колокольчик и щелкнул засов – мужчина вернулся к своей жизни, оставляя Алекса наедине с его.
Было ли это совпадение или Вселенная пыталась что-то сказать? В далеком детстве Алекс мечтал о том, чтобы встретить самого себя из будущего – уже пережившего все испытания и прибывшего ненадолго в прошлое, чтобы придать самому себе уверенности. Они бы встретились на улице и, обменявшись взглядами, постаревший Алекс бы сказал что-то вроде:
– У тебя будет чудесная жизнь.
Затем он растворился бы как утренний туман.
Ребячество.
А может и нет. Как бы там ни было,  наверное, Вселенная и правда расставит все со временем на места. Алекс свернул за угол и прошел несколько километров до дома, оставляя за собой на снегу длинную одинокую цепочку следов. Был почти восход, а значит до утренней встречи оставалось не так уж и долго. Сомнение сходило на нет, уступая место какому-то другому чувству, пока еще плохо сформировавшемуся, но готовому набраться сил с началом нового дня.
– Эй, парень!
Перед восьмиэтажкой, где жил Алекс, стояло четверо.
– Парень, я дико извиняюсь, что прерываю твою утреннюю прогулку.
Четверо бритоголовых парней в красных шарфах двинулись в сторону Алекса. Начинало светать, и уже можно было хорошо разглядеть их лица даже на расстоянии: на лице одного из них красовалась здоровая ссадина. Одним из ребят был фанат из бара.
– Идем и видим – идет кто-то знакомый. Думаем: ты или не ты? Оказалось – ты, – радостно сказал фанат, подходя. – Скажи, ты вот мне не успел рассказать – за какую команду болеешь.
– Ни за какую, – ответил Алекс.
– Нет, ну так нельзя, какую-то же ты все таки поддерживаешь больше. Ты если придешь вот в бар и не будешь знать, какое пиво выбрать, все равно какое-нибудь закажешь, верно?
– Смогу я пиво выбрать, что за дела?
– Блять, этом метафора. Ты же поэт, ты должен понимать метафоры. Знаешь, что это значит? Я вот знаю.
– Слушай, давай ему просто ****ы ввалим и дело с концом? – предложил один из парней.
– Погоди, – сказал фанат. – Может он еще человеком окажется, откуда я знаю. Ну, за кого ты, друг?
Бежать – куда бежать? Четверо, да и все равно догонят – бегать Алекс не любил. Бить первым тоже было не особенно рационально. Быстро соображая, Алекс пожалел, что редко следил за спортивными новостями.
– Зенит? – выдавил он, в надежде на лучшее. Фанат выдохнул.
– Понятно, – сказал он. – Тебя как звали то?
– Алекс.
– Алекс… Это Саша по-нашему? Вот и говори по-человечески. Я – Валентин. Саш, ты чего по жизни делал?
– Я пишу.
– То есть ты поэзией реально на жизнь зарабатываешь?
– Да не поэзия, с чего вы взяли то это?
– Слушай, да ты можешь все, что хочешь, – улыбнулся фанат и надел на руку кастет. – Знаешь, как говорят: тебя ограничивает только твоя фантазия. Скажи, ты нагулялся?
– Мне вообще быть надо скоро кое-где.
Фанат поцокал языком:
– Не, ну это вряд ли.
Он придвинул свое лицо вплотную к лицу Алекса.
– Вот сейчас мы тебе ****ы и ввалим.
Все закончилось быстро, или так показалось Алексу.
Он упал почти сразу, прикрывая голову руками и не ожидая удара по коленке. Перекатившись, но попытался защититься от града ударов ногами, но вскоре понял, что конечности онемели и были не в состоянии оказать нормальную защиту. Кость в левой руке хрустнула и показалась наружу. Затем, кажется, треснуло ребро, но Алекс уже потерял сознание.
Вернулось оно у нему уже через несколько минут, когда Алекс почувствовал, что его куда-то тащат за ноги. Тело являлось одним большим очагом боли, но Алекс еще не мог понять, что было хуже – раны или фальшивое фанатское исполнение одной из последних песен Ленинграда, которую тебе пытались исполнять в унисон.
Пение продолжалось еще какое-то время, а затем Алекс услышал, как кто-то открывает металлический контейнер. Он услышал скрип шарниров, а потом почувствовал, как поднимается в воздух. Сопротивляться не было сил, а в голове, почему-то, засела фраза из недавно прочитанного стиха: “За что не любите, гады, поэтов?”
За взлетом последовало падение – Алекс почувствовал, как летит вниз, и приземлился на что-то мягкое и вязкое. Крышка захлопнулась, оставив Алекса беспомощно лежать в темноте. На этот счет Алекс не был уверен – были ли это просто темно, или он снова начинал терять сознание.

***

Старик сидел прислонившись к выкорчеванному дереву, на набережной, закутавшись в обрывки пуховика и лисиную шкуру. Он голодал уже несколько дней и знал точно, что в близлежащих районах города не осталось ни одного не обысканного здания. Неспособный пошевелиться, старик лежал и чувствовал, как внутри него рос огромный комок отчаяния и гнева. Разглядывая серое небо, которое не изменилось ни капли с момента возвращения в город, старик задавался вопросом – стоило ли бессмысленное колыхание старого приложенных усилий? Ответа он не знал, но знал точно, что не так представлял окончание пути. Хотя бы я дома, успокоил он себя.
Внезапно, вдали возникла маленькая и стремительно набирающая скорость точка. Увеличиваясь с каждым мгновением, она двигалась с юга в сторону моря. Старик понятия не имел, что это могло быть, но некий хаос в его отточенном распорядке отвлек его от действительности. Силясь подняться, старик оперся на дерево и с трудом встал на ноги. Точка уже была не точкой, а крупным удлиненным объектом. Рыча, он пронесся в нескольких сотнях метрах над головой старика и устремился за горизонт. Через мгновение, тучи скрыли его вдали.
А затем пропал звук.Больше не шумела буря. Больше не бились о металлическую дамбу волны. В момент спокойствия, мир взял паузу и перестал вращаться. Как завороженный, старик смотрел, как вдали розовеет, а затем становится багряным небо, и как озаряется горизонт. Прогремел гром, и слышен он был за многие километры.
Постанывая, старик захромал к каменным ступенькам, ведущим к песчаному берегу. Миновав раскиданные ветки, он осторожно спустился вниз, не спуская глаз в багрового неба, который он так долго ждал. Восход наступил, он видел его, и сердце его билось в бешенном ритме, как если бы он вновь был молодым. Он сделал несколько шагов и упал на колени. Треснутые часы слетели с руки, и прилив забрал их.
Старик не видел, как на горизонте к небу взметается огненный гриб неимоверных размеров. Он не слышал приближающийся взрывной вальс. Старик улыбался, лежа на боку и видя, как летают на фоне багрового восхода голодные чайки и устремляются в направлении пристающих к берегу блестящих барж, груженных рыбой. Они думали, что сардины начнут выбрасывать в воду.