Письма для космонавта

Гриша Горелик по прозвищу "Красный", которое получил за невозможную рыжую гриву, подыхал. Сырая и дождливая зима, непонятный заморский вирус, и почти неделя без еды и ночлега совсем доконали его. Гриша, едва только почувствовал гадкий озноб, сунулся домой, но дверь была опечатана,  мать в психушке- допилась до белки, а участковый - жучара уже спал и видел, как через черных риэлторов продаст квартиру, в которой был прописан и Гришка тоже.
Домой, стало быть нельзя - с черными риэлторами, которых крышует участковый, лучше не встречаться.  Подвал, в котором Гришка жил, затопило  говном -  хлипкая канализация и дебилы-жильцы, которые теперь, в зиму, сидели без воды и в дерьме, но скидываться на аварийку не хотели. Аварийка же за "спасибо" тоже не спешила ехать и нырять в фекалии.
Гришка кантовался то в переходах метро, то в крытом рынке, но везде сырость и мокрота, и он чувствовал, как все ближе и ближе подходит к нему смерть. Слабость и боль  от каждого движения -  уже на грани обморока, сквозь серую дымку лихорадки он вдруг увидел открытую дверь парадного. Там внутри сухо и тепло - даже на лестничной клетке батареи отопления. Гриша, непонятно из каких сил, втерся в это замечательное парадное, заполз на самый верхний этаж и прислонившись к теплой батарее провалился в спасительный сон.

Снилась ему бабушка, которая называла его "Солнышко" и целовала в макушку, еще до того, как отца сбила машина, а мать с тоски запила и стала по пьяни бить его смертным боем. Так Гришка  оказался на улице.
Бабушка Даша после того, как похоронили отца, прожила недолго. До последнего вздоха тревожилась она о Гришке, понимала, что как только ее не станет, Гришке в этой жизни уже никто не поможет.
  Бабушка во сне была молодая. Пожалуй, такой молодой Гришка ее не мог помнить. Она снимала с него грязные одежки, протирала вкусно пахнущей губкой, потом поила с ложки теплым бульоном, таким  душистым, что Гришка сам захотел стать губкой, чтоб впитать этот золотистый бульон весь, до последней капельки. Было так тепло и хорошо, что Гришка из сна с бабушкой провалился в мягкое, как перина, забытье.

То ли слеза, то ли капелька пота затекла Гришке в ухо и от щекотки он проснулся. Сперва показалось, что сон продолжается - он лежал на кровати, под одеялом и не было ни серой пелены лихорадки, ни боли, ни ломоты. Потом Гришка огляделся и увидел, что он в чистой комнате и за столом спиной к нему сидит человек и что-то пишет в тетрадку.
Гриша Горелик по прозвищу "Красный" сперва струхнул, но когда человек повернулся к нему, то страх прошел. Гриша его знал. Еще в прошлой жизни, когда Гришка ходил в школу, он приходил к ним в класс, приглашал в Дом детского творчества, в кружок юнных литераторов.
Еще  он преподавал литературу в вечерней школе и неизвестно почему, но за ним ученики ходили как привязаные. Хоть с виду дядька был чистый "космонавт"- так Гришкина бабуля называла чудаков не от мира сего, добавляла еще "на своих мультиках". Космонавта  звали
Марк Илларионович, но точно Гришка не запомнил.
Космонавт бросил свою тетрадку и подскочил к мальчишке.
- Мальчик, ты не бойся, меня зовут Марк Илларионович,  я нашел тебя около своей двери. Из-за высокой температуры ты был без сознания, и врачи "скорой" не хотели брать тебя в больницу, чтоб статистику не портить. Вот наша соседка - доктор, лечила тебя, а я помогал. И в милицию мы не ходили потому, что тебя нельзя оставлять, ты очень серьезно болен. Тебя родители ищут наверное? Раз ты очнулся, скажи телефон, я им позвоню.
- У меня нет родителей. Я сейчас уйду.
-Это совершенно невозможно. Ты три дня бредил, у тебя пневмония. Вылечишься, в потом уж уйдешь, если так нужно, но я тебя не гоню.
И с этими словами Марк Илларионович принес из кухни клюквенный морс и заставил Гришку его выпить. Морс оказался очень вкусным. Потом Гриша ел кашу. Он был так слаб, что еле держал ложку. После еды Гришу сморило сразу и он провалился в сны. А Марк Илларионович вернулся к записям в тетрадке.
День за днем Гришка поправлялся. Прошла противная слабость и потливость,  исчезла дрожь в ногах, еще немного донимал кашель, особенно по утрам, но Тамара Никандровна говорила, что это нормально и скоро пройдет и кашель.
Гришка читал книги, которых было у Космонавта множество и чем лучше он себя чувствовал, тем груснее ему становилось. Скоро уже нужно будет уходить. А идти-то некуда. Он жил на улице, но не в стае. Ни с бомжами ни с цыганами ни с малолетними ворами он не знался. Гришка Красный, еще помнил, что он Горелик и не терял надежды вернуться к нормальной жизни.

Прошел месяц. Гришка совсем выздоровел.  И он понимал - пора уходить - не медаль он висеть на шее очень хорошего, но очень небогатого человека. Марк Илларионович тревожился, что Гришку потянет на улицу к каким-то мутным компаниям, а Тамара Никандровна ждала, что шустрый мальчишка со дня на день обнесет квартиру этого лопуха -Марка Илларионовича, который был хуже малого ребенка - всем верил и всех жалел.

Марк Илларионович не выдержал первым. Его университетский друг трудился в  Опекунском совете. К нему, нарядившись в  парадный костюм, пришел Марк посоветоваться. Вернулся Марк Илларионович весело насвистывая - видимо друг из Опекунского обнадежил. Вечером он решил побеседовать с Гришей.
- Ты понимаешь - начал он волнуясь - тебе нужно учиться.
-Что, в интернат меня отправите?
-Нет, зачем? Я могу тебя устроить в вечернюю школу, где я работаю.
- Правда? А днем я смогу где-то работать! Я уже узнавал! Можно флаера раздавать или на мойке работать. Меня возьмут - я старательный!
Марк Илларионович не ожидал такой радости. Он готовился долго уговаривать Гришу, доказывать и спорить, а тут такая радость.
-Но я не хочу, чтоб ты работал. Ты ребенок еще!
-Я - мужчина. И я не могу висеть на вашей шее. Дядя Марк, ну пожалуйста!
- Хорошо. Но только не в ущерб учебе.
Так Гришка прижился у Марка Илларионовича. Тамара Никандровна качала головой и приговаривала - теперь у меня по соседству два мальчишки - рыжий и седой. А Марк и Гриша громко хохотали  и в один голос отвечали - "Не выдумывайте, Тамара Никандровна".
Хоть Марк Илларионович уже давно был вдовцом, а дочь жила в Америке, но его небольшая квартира никогда не пустовала. Гости приходили и званные и незванные. Читали стихи свои и чужие, спорили, даже ссорились, потом тут же мирились. Гриша не любил стихи. Наверное потому, что не понимал. Обычно читал первую строку, редко вторую и тут же терял интерес. Но споры слушал внимательно, хотя понимал мало. Но Марк с горящими глазами, веселый и даже какой-то удалой, в такие моменты был совершенно счастлив, поэтому Гришка не сразу, но привык к поэтическим гостям и бесконечным поэтическим спорам.

Минула весна и начались каникулы. И Марк и Гриша радовались предстоящему лету и свободному времени. В июне должна была приехать дочь Марка - Лиза. Она с мужем и сыном жили в Америке потому, что ее муж - физик работал по контракту. Контракт уже два раза продлевали - видать шибко умный этот Паша. Гришка чувствовал, что зятя Марк не жаловал, но  Тамара Никандровна была согласна приютить Гришку в июне, так что он не вникивался особо. В июле намечалась поездка к морю в детский лагерь. Одна ученица Марка Илларионовича работала директором детского лагеря, и там нашлась работа и для Марка и для Гришки.
Но неприятности следовали одна за другой. Сперва Лиза с семьей отменили поездку потому, что у Паши случилась какая-то конференция, где ему нужно было читать доклад. Весь июнь Марк ходил грусный и Гришка ничем не мог его приободрить. Потом в июле зарядили дожди и отдых в лагере был испорчен. Марк простудился, кашлял почти неделю,  и до конца смены так и не выздоровел окончательно. Он как-то резко исхудал, стал плохо спать и быстро уставать. Когда в конце июля Гришка и Марк Илларионович вернулись в город, то Тамара Никандровна погнала соседа в больницу.
В больнице назначили кучу обследований и анализов. Марк Илларионович пытался по скайпу связаться с дочкой, но Лиза не отвечала. После огромного количества анализов, Марка госпитализировали. Гришка весь август,как заведенный, драил подьезды, раздавал у метро рекламные проспекты по утрам, потом бежал к Марку в больницу, а вечером выгуливал за умеренную плату собак и таскал из магазина тяжеленные сумки для одной семьи. Почти все деньги Гришка тратил на продукты для Марка. Тамара Никандровна говорила, что в таком состоянии полезно есть черную икру, гранаты, перепелинные яйца и свежую телятину. Он днем, перед тихим часом забегал в больницу, потом вечером очень ненадолго. Гришка тоже исхудал и побледнел. Ночами наяривал Лизе, просил приехать, а она как будто не понимала, что отцу все хуже и хуже давала какие-то  дебильные советы - пить больше воды и есть только овощи.
Гришка понял, что Лизе не до отца и звонить перестал, зато стал писать за нее Марку письма. Пришлось выуживать из памяти какие-то мелкие подробности, рассказы о Лизе и напрягать всю свою фантазию. Но проколоться было категорически нельзя, поэтому Гришка нашел своей авантюре сообщницу - Тамару Никандровну. Он, прежде чем порадовать письмом Марка, читал ей. Он даже не ожидал, что так хорошо получится. Тамара сперва даже поверила, что письмо от Лизы.
Когда Гришка принес Марку в больницу кроме продуктов письмо, то был поражен - казалось, что его спаситель преобразился - и голос стал обычным, а не дребезжащим, и щеки разрумянились и аппетит проснулся. Гришка ушел довольный и радостный.
Так через день - чаще он просто не мог, Гриша приносил Марку Илларионовичу письма от дочери, которые он сочинял, записывал, а потом распечатывал на принтере. Он  ужасно уставал от работы, от страха за Марка и от своей, пусть благородной, но лжи.

Начался учебный год, а  Марка  Илларионовича еще лечили. Болезнь хоть и отступала, но очень медленно. Теперь не только Гришка и Тамара Никандровна посещали Марка Илларионовича, но и многочисленные ученики. В палате было почти так же шумно, как и его квартире. Медсестрам хоть и не нравилось движение и суета, но они не очень ворчали - больной шел на поправку, хоть никакого внятного диагноза ему так и не поставили. Уже был назначен консилиум и Марк очень волновался. Гришка всю ночь сочинял письмо от Лизы, извел кучу бумаги - ничего не выходило. В голову лезли всякие нелепые мысли. Почему-то вспомнился отец и бабушка Даша. Гришка расплакался - было жаль и папу и бабулю и Марка и даже Тамару Никандровну. Он вдруг вспомнил, как Марк читал стихи с чистого листа - это называлось импровизация - это еще в молодости, когда он учился, то со своими друзьями ходили по ночным улицам и на ходу сочиняли стихи.
Гришка вытер слезы и придумал что он напишет в письме.  Скоро он распечатал письмо и уснул.
Утром чуть не проспал. И проспал бы, но сон, проклятый сон, который всегда означал только одно - еще один близкий человек уйдет из жизни... Снилось, что Гриша провожает Марка Илларионовича на вокзал. Причем вещей никаких при нем нет и едет он в гости к бабе Даше. Гришка вскрикнул и проснулся. Собрался мигом и помчался в больницу. "Только не умирай, космонавт мой хороший, ну пожалуйста - не умирай!" Дыхания не хватало и сердце билось где-то высоко в горле, но Гришка бежал со всех ног... Вот и лечебный корпус. Целую вечность лифт поднимал его на нужный этаж.
Палата пугающе белела и Марк Илларионович казался таким маленьким на чудо-кровати, которая управлялась пультом. Гришка широко улыбнулся и как можно чеснее сказал :
- А вам письмо от Лизы.
-Не надо, дружочек. Больше не надо.
-Вы что - с самого начала знали?
- Какая разница? Ты знаешь, что ты - большой талант? Ты замечательный сочинитель! Сегодня был консилиум -  врачи в один голос говорят, что свершилось чудо. Несмотря на все их старания, я все-таки еще поживу. Анализы пока плохие, но идет улучшение, медленно, но идет.
Гришка чтоб не разреветься обнял Марка и спрятал лицо на его груди.
-Ты никогда не умрешь! - все повторял и повторял Гришка то ли вслух, то ли про себя, а Марк Илларионович - космонавт, на своих мультиках, гладил его непослушные вихры цвета листьев  канадских кленов, которые осень своим холодным солнцем раскалила почти докрасна.