Александрия. Глава 2. 5

Разбор корреспонденции в резиденции епископа Александрийского шел своим чередом. Секретарь оглашал одно за другим полученные письма, и они либо отправлялись на стол епископа, если он желал самолично ознакомиться с ними, либо оставались у секретаря, чтобы после отправиться в архив до востребования.

- Епископ Никомидийский настоятельно предписывает отменить запрет на распространение учения Ария. В письме он утверждает верность арианского толкования Божественных Писаний и приводит свои, весьма многословные, аргументы в обосновании оного.

- Угу.

- Пресвитер Коллуф с негодованием обличает лжеучение бавкалейского пастыря и взывает к тебе на ближайшем поместном соборе рассмотреть вопрос об изгнании Ария из города.

- Оставь, я посмотрю.

- Пришло известие, что в Александрию направляется посланник от императора Константина - епископ Кордубский.

- Что ж, милости просим.

- Префект обвиняет катехизическое училище и его учеников в организации участившихся ночных беспорядков в Брухионе.

- Откуда у него сведения, что там были ученики школы? Неужели это правда?

- Не ведаю того, владыка. Однако префект грозит, в том случае, если потасовки и погромы будут продолжаться, ему придется от предписаний перейти к жестким мерам. Прежде всего, он грозит закрыть школу.

- Да бог с ним, с префектом и дежурной отпиской от его секретарей. Пока его сын обретается в училище, никаких показательных репрессий, понятное дело, не последует.

- Кстати, весьма смышленый юноша, - заметил секретарь.

- Скажи, Афанасий, ты можешь точно узнать, кто из твоих учеников причастен к беспорядкам? Если, конечно, все это не злокозненный наговор.

- Я могу только догадываться на этот счет, владыка, но не обвинять кого-то бездоказательно.

- Надо бы тебе точно разузнать об этом деле и сделать все возможное, чтобы отвратить учеников от участия в подобных бесчинствах. Выяви зачинщиков, проведи душеспасительные беседы, пригрози отлучением от школьных занятий, все что угодно, используй любые методы воздействия.

- Владыка, я не знаю, кто к тому причастен, но я точно знаю почему это происходит. Невозможно остановить распри, пока тот, кто возмущает мир и покой в душах христиан, не прекратит изрыгать прилюдно свои уничижительные речения. Среди крещеных прихожан, насколько мне известно, тоже много возмущенных и вполне вероятно, что те, кто ещё не присоединился к беспорядкам, вскорости примет в них самое активное участие. Кто же осудит истинно верующих за их праведный гнев?

- Знаю, знаю...- епископ удрученно покачал головой. -  Разлад охватывает и клир. А ведь я не зря постановил официальный запрет на его учение. Пресвитер имеет право толковать Священное Писание, но с амвона называть Сына Божьего тварью - это уже попросту хула и непристойность.

- Все так, владыка. Однако пресвитер Арий настолько поспешил подчиниться твоему запрету, что, едва получив его, принялся распространять среди народа свое лживое богомерзкое учение с удесятеренным энтузиазмом.  Ремесленники и матросы уже во всю распевают его богопротивные сочинения. Дети магнатов, приходя в училище, сходу принимаются цитировать выдержки из его проклятых Богом проповедей…

- Ты про дочку Сабина?

- Это не единственный случай! Ты просишь меня найти зачинщиков - вот тебе зачинщик – проповедник, который возмутительными богохульными речами искушает народ - вот с кем надо проводить душеспасительные беседы. А лучше гнать подальше от города, как бешеного зверя. Не представляется возможным запретить благочестивым христианам выражать свое справедливое возмущение столь дерзкой хулой на Спасителя!

- Ты без сомнений прав, Афанасий. Я обязательно поставлю вопрос об изгнании Ария из пределов города и епархии на ближайшем соборе, и, похоже, очень многие меня поддержат. Но не забывай, в то же время, что мы, как добрые пастыри, обязаны всеми силами увещевать и успокаивать нашу паству, отвращать от греховных и злых поступков. Потому что, как только прольется первая кровь, о мире и покое в городе снова можно будет позабыть на долгое время. И тебе настоятельно предписываю - используй все свое красноречие и влияние, чтобы образумить учеников. Слышишь?! Хватит с нас жертв и мучеников, да не прольется снова в Александрии кровь христиан! – и, посчитав на том разговор на данную тему завершенным, епископ обратился к оставшимся ещё не разобранными письмам. - Ну, что там у нас ещё?..

Вечером сего же дня, вместо того, чтобы направиться в Ракотис, где жила его семья – мать с братом, которых он давно собирался проведать, но никак не мог выгадать времени для визита из-за своих многочисленных обязанностей по службе, Афанасий свернул совсем в другую сторону и вскоре оказался неподалёку от Бавкалеоса. Редкие прохожие, спеша по домам, выглядели здесь довольно неприветливо – одни бросали в его сторону хмурые, полные укора взгляды, другие смотрели с откровенным ядовитым вызовом. Давно он не встречал таких мрачных лиц в своем родном прекрасном городе, которым привык восхищаться и который очень любил. Он ускорил шаг - гнев подгонял его. Он не знал зачем идет и что скажет, понимал, что поступает довольно опрометчиво, неподобающе и неправомерно, но ноги сами вели его.

Жилище священника находилось в маленькой невзрачной пристройке во дворе храма: Арий славился своим аскетическим образом жизни и не в последнюю очередь именно простотой и скромностью в быту снискал искреннее почтение среди прихожан.

- Отче, к тебе от епископа, - поспешил сообщить священнику храмовый служка, с которым Афанасий столкнулся в дверях.

Арий сидел за столом, всецело поглощенный внимательным изучением некоего манускрипта.

- Говори, - равнодушно бросил он вновь прибывшему, махнув рукой служке, что он свободен, и все это, не отрывая глаз от свитка, который читал при мерцающем огоньке светильника.

«Книжный червь, терзающий Божественные Писания злохудожными разумениями, выдергивающий из Святых Благовествований по букве, чтобы убить в них весь истинный высший смысл. Одержимый дьявольской гордыней старик, жаждущий человеческой крови упырь, готовый заплатить чужими жизнями ради своих неуемных амбиций…»

- Новый пасквиль на Спасителя сочиняешь? – с горечью произнес Афанасий, бросив взгляд на заваленный свитками стол.

Арий, наконец, оторвал глаза от рукописи и удостоил пришедшего взглядом, в котором на мгновение скользнула довольно ехидная ухмылка: то, что секретарь епископа примчался к нему в бешенстве было для Ария хорошей новостью – значит префект выполнил обещанное и пригрозил закрыть катехизисное училище в Неаполисе – этот рассадник нетерпимости. А грубость и несдержанность на язык его людей сулила епископу только ещё больше неприятностей.

- Не твоего ума дело, - беззлобно молвил старец.

- Что, и вечных мук не боишься?

- Мне не по чину с тобой пререкаться, Афанасий, и не по разумению твоему тебе со мной беседовать. Говори, что велено и убирайся вон.

- Полагаешь, что чин ересиарха столь высоко тебя вознес?

- Ересиарх – это савеллианствующий епископ Александрийский, - сверкнув глазами молвил Арий, но тут же поспешил спрятать гнев за привычной маской благонравия.

- Владыка Александр не оскверняет имя Господа и не сеет распрю и ненависть среди прихожан, - отвечал диакон. – Насчет Бавкалеоса же по городу давно ходят слухи, что этот храм перестал быть домом Бога, и что теперь это дом дьявольской хулы на Господа!

- Ты невежественен и не тебе судить о моих проповедях, предерзкий юноша, - высокомерно отозвался священник.

- Зачем ты искушаешь людей, пресвитер?! – не слушая его, гневно продолжал диакон. - Ты разделяешь прихожан, стравливаешь их меж собой, заставляешь их ненавидеть друг друга, жертвуешь на алтарь своей бесовской гордыне мир и благополучие лавры, а, впрочем, и всего города!

Лицо священника застыло, под маской ледяного бесстрастия скрывая накатывающее негодование.

- Заговариваешься, Афанасий, - холодно отвечал он, -  ты, верно, только из трактира, да? Остынь и приди в себя. Что до моих прихожан – все они горячо любящие друг друга братья и сестры во Христе, сплоченнее паствы нет ни в одной лавре города. Да мне любой пресвитер позавидует! Они и завидуют, оттого и строчат доносы епископу день и ночь, – чтобы справиться с гневом, Арий поднялся из-за стола и прошелся по комнате - единственному помещению в его скромном жилище. - А что касается, прикормленных вами, взбесившихся язычников, - тут он зло усмехнулся в лицо диакону, - да-да, думаешь, мне неизвестно, кто еженощно устраивает здесь беспорядки?! - очень скоро их повяжут всех до одного, можешь не сомневаться, и проучат хорошенько так, что они и дорогу к Бавкалеосу забудут. А не угомонятся, так отправятся куда подальше, в каменоломни, вот и весь мой тебе сказ.

Афанасий мрачно усмехнулся.

- Пойми, пресвитер, невозможно повязать и упрятать в узилище всех, кого оскорбляют твои богомерзкие проповеди, ибо в Александрии нет столько тюрем. Но ты-то только рад бы видеть хоть полгорода под стражей, лишь бы никто не мешал тебе возводить хулу на Спасителя! Опомнись, безумный старик! Ты творишь зло и тем действуешь против заповедей Господа! Не боишься людского суда, так побойся хоть Божеского!

- Что?! Александр грозит мне судом? Мне? Одному из тех, кто рукоположил его в сан?

- Епископ ничего не знает об этом разговоре. Я пришел предупредить тебя от себя лично: страшись, Арий, ибо умаляя Единородного Сына Божия ты хулишь Бога и делаешь тем самого себя достойным самого жестокого наказания!

- От себя лично? – переспросил священник, не веря своим ушам и тут уже вовсю дал волю гневу: - Ах ты мошка мелкая! Значит, смеешь угрожать мне?! Ты?! Да я тебя прихлопну за назойливость и сам того не замечу!  Ты понимаешь кому грозишь, остолоп ты этакий?! Или последнее соображение пропил?! Ну что ж, я тебя тогда тоже предупрежу, в первый и он же последний раз: поостерегись мешаться мне на пути! Поостерегись, слышишь! – и, спохватившись, добавил, уже спокойнее и мягче, словно отчее внушение: -  Тебе, диакон, надлежит усердствовать о своих обязанностях, а не лезть в те дела, в которых по скудоумию, невежеству и молодости своих лет ты ничего не смыслишь.

Считая, что пустой и неприятный разговор, который и без того затянулся безо всякого на то основания, окончен, и не имея возможности, по своей старческой немощи, вытолкать неугодного визитера за дверь, Арий предпочел оставить гостя одного, а сам направился к выходу. Однако Афанасий, который не успел ещё высказать и малой доли того, что накипело в его душе против бавкалейского пресвитера, решительно остановил его, преградив путь.

- Бывают такие супостаты, что открыто провозглашают диавола своим отцом и, творя всякого рода преступления, упиваются своими злодеяниями, а вот иные - такие как ты, Арий! - творя бесчестья и зло, жестоко при этом обманываются, видя себя святыми учителями и благодетелями народа. Как же ты заблуждаешься на свой счет! Ты сам ещё даже не понял, что давно и преданно служишь князю мира сего, и потому не получить тебе отпущения грехов ни в сем веке, ни в будущем, а гореть тебе в аду! - лишь высказав все то, что намеривался высказать, диакон отступил от двери, позволив священнику уйти.

- Ты ещё пожалеешь, - мрачно бросил тот из дверей, и вышел, безжалостно хлопнув ими, так что взвыли дверные крючья, оставив диакона наедине с кипой своих бесценных свитков и кодексов, покрывавших не только все пространство стола, но и большую часть помещения - по количеству этих сокровищ Арий был богаче любого магната.

На следующий день Афанасию был объявлен строжайший выговор за самоуправство и недостойное для духовного лица поведение, а кроме этого епископ наложил на диакона многодневную епитимью, которую тот, однако, принял с искренней благодарностью, поскольку и сам страстно желал очистить свою душу, воистину уже пожалев о том, что осквернил её непристойным гневом и тем огорчил Небесного Отца.