Мы жили по соседству

Мы жили по соседству. Он был влюблен , я конечно и разумеется тоже, по крайней мере мне так казалось. Ведь в возрасте, полностью подчиненному тестотерону и его засилью в организме, любой, случайно брошенный взгляд, а не дай Бог слово-уже любовь. И  ночные придумки идеального образа, и «страданья» в кавычках и без оных,  и гранатовый браслет Куприна, и щемящие рок-баллады, слов которых ты не понимаешь, но уже все придумал – там точно про тебя и твою такую нежную, такую романтичную и обязательно с   несчастливой развязкой -любовь.
Утром начиналась другая история, потому что вот та, из «8а»,  с красной повязкой на рукаве дежурной по школе,  спросила тебя про твои замызганные грязью ботинки: «Почему грязные?». И ты понял сразу и все: это конечно намек,  это точно флирт, отмывая и отдирая куски прилипшей осенней грязи и глины в противной холодной воде из железного корыта перед входом на крыльцо школы.
А вот он попал по настоящему: втюрился, вбухался, втрескался по уши, по самую маковку, по полной…
 Был он долговяз, выше среднего роста, волосы тогда конечно не проявляли никаких признаков будущей лысины и  были черны, а  причесывались так, что хоть и с намеком под модную стрижку «финский мальчик», но все равно лежали горшком, потому как были упрямы, впрочем как и их обладатель. Еще он был крайне немногословен: то ли по причине малого словарного запаса, то ли в силу природной задумчивости и неторопливости суждений. И только с регулярно повторяющимися временными интервалами выдавал нечто такое : «имхууууууууууу». Это был вздох оленя самца, потерявшего рога в битве с соперником, кота в марте дико влюбленного в кошку из соседнего подвала. В общем чувство было настоящим.
Я видел ее регулярно, мы все учились в одной школе. Ростом выше среднего, красивая высокая грудь, фигура потянувшейся ото сна пантеры,- гибкая и чарующая. Шикарные длинные волосы, глаза с искорками озорства за очками в железной оправе. В ней было в идеале все то, что нравилось ему и подавляющей части мужского населения планеты, если они конечно не были идиотами или инвалидами по зрению (о  существовании другой половины от сильной половины этого самого человечества мы тогда в 70-х даже и не подозревали).  Короче, она была красавица.
Но что то там у них все время случалось: то ли время не пришло, то ли кто то (ну конечно она) кого то испытывал. Они все время ругались, ну и конечно мирились. В дни между примирениями и , возможно последующим «братанием», мы тупо утюжили проспекты – от Мира до Комсомольского и обратно. Цели конечно никакой не было, вернее она, тайная, разумеется  была, –встретить ее, ну, или их. И…. впрочем, что значит это «и…», и что надо делать дальше, если маршруты сойдутся, никто толком не знал. Чаще всего долгожданная встреча заканчивалась расхождением эскадр ледоколов левыми бортами. Моей задачей было придание этим «случайным» встречам ореола случайности. И вот, как последний дурак, при встрече ЕГО с НЕЙ , я делал вид, что нам настолько некогда и мы так торопимся, что вынуждены ускорять шаг, «оживленно» при этом разговаривая. Оживлялся даже на несколько секунд наш задумчивый и долговязый влюбленный. А потом, если у него как всегда не хватало духу остановить ее и выяснить отношения, раздавалось это незабываемое и уже традиционное: «имхууууууууууу».
В этой романтической глупости проходили дни и месяцы, мы взрослели и довзрослели до институтов. И тут их развела учеба в вузах в разные города. И теперь это было всерьез. Теперь это была настоящая проверка. Уж не знаю, что и как было у нее, а в нашей трехместке в общежитии мало чего менялось. Вздохи, описанные выше продолжали повторяться с примерной регулярностью. Пожалуй, добавилось еще одно проявление чувств. Как правило, плотно перекусив бутербродом, состоящим из половины белого батона, щедро намазанного сливочным маслом (или маргарином, в зависимости от удаления трапезы от срока получения стипендии) и прижатым таким же не очень скромным куском докторской колбасы, он занимал позу студенческого йога – горизонтальное положение на кровати со скрещенными на груди руками,  и… медитировал, глядя в одну и ту же не добеленную точку на потолке, опорожнив перед  сеансом медитации чайник крепчайшего чая.
Ну и конечно раздавалось до боли знакомое:
«имхууууууууууу».
Совершенно неожиданно для меня, в году эдак 1983-м, я из свидетеля этого , казалось вечного романа влюбленных, превратился в абсолютно реального свидетеля на свадьбе. И была свадьба. И была она веселая и добрая, впрочем как и все свадьбы того времени, времени, где был ясен путь и твердое завтра, и кроме волнений в Гондурасе и Чили, мало что могло опечалить советского человека, прикрытого мощным щитом мощной же империи.
Сейчас им на двоих больше века. А истории их любви больше сорока лет. И дети их рождены в Любви и выросли в Любви. И внуки и правнуки будут жить в Любви, ибо освещены ее светом. Ибо нет ничего мимолетней Любви, и нет ничего более вечного чем Любовь. И тот кто сумел  испытать и сохранить ее – сам вечен.