20 8 1941

2/8/1960. По газетным делам судьба забросила меня в Страсбург. Времена то были Хрущевские и поездки в капстраны становились реальностью. Там-то мне и удалось наконец её разыскать. После освобождения пленных союзниками их времменно поселили во Франции, где она познакомилась с местным инженером-французом. Там и осталась: решила не возвращаться на родину, учитывая то, что побывала в плену. Да, она помнила отца. Еще бы - строчила на штабном Ундервуде десятки приказов для комдива. "Полковник все трубку посасывал, точно товарищ Сталин" - в зеркале напротив на стене я уловил её улыбку. Когда штаб попал в окружение, чего-чего, а уж оружия у них было полно - целый склад. Немцы наступали так быстро, что дивизию отбросило назад, и штаб оказался в кольце. Так что раздать оружие и боеприпасы войскам было уже невозможно. Штабистам и бойцам подразделения охраны ничего другого не оставалось,  как попытаться прорваться к своим. Она была тогда совсем ещё девчонкой. Ей выдали автомат. Она даже выпустила очередь из окна в сторону врага, но автомат так запрыгал в её руках, что боялась попасть в кого-нибудь из своих. Она повесила автомат за спину от греха подальше и тот больно лупил её при каждом резком движении, так как был он тяжеленный и к нему ещё шло несколько дисков. Oни выпрыгнули из окон нижнего этажа и, пригнувшись, куда-то побежали. Была сильная стрельба. Она думала, что в неё сейчас попадут. Она просто бежала за комдивом, стараясь не отставать, не очень то и понимая куда именно все они должны прорваться. Но тут комдив вдруг на всём ходу рухнул на землю. Его окружило несколько офицеров штаба и потащили к лесу. Один из них махнул ей рукой бежать дальше, но она боялась бежать одна. Их небольшая группа стала отставать. Комдив едва перебирал ногами, наверняка был тяжело ранен. Казалось он бредил - снова и снова говорил что-то о сыне, попавшем в беду, и что он должен что-то срочно предпринять. Потом пришёл в себя и приказал всем его оставить. Спорили с ним недолго - дали автомат и несколько дисков и что было сил рванули за оторвавшимися от них товарищами. Комдив отстреливался за их спинами и это давало им надежду на спасение. Но было уже поздно - где-то рядом заухал автомат. Она обернулась и увидела совсем рядом немецких солдат. Перед ней оба её спутника медленно оседали на землю. Она поняла, что теперь её очередь. Солдат, что стрелял, перевёл дымящийся ствол оружия на неё. На миг их глаза встретились. Ей тогда едва стукнуло девятнадцать, маленькая, хрупкая...  Другой немец поравнялся со стрелявшим и крикнул ему что-то на своём языке. Тот опустил оружие и махнул ей рукой, чтобы подошла. Так она попала в плен... Какого числа? Сейчас уже и не помнит. Помнит только, что всего за несколько часов до попытки прорыва печатала приказ комдива об уничтожении оружия и боеприпасов, чтоб те не попали к врагу. Если тот приказ удалось вынести тогда вместе с другими штабными документами и, если сохранился в архивах, то там на нём должно быть число.

20/8/1941. Вокруг меня не осталось никого. Перестреляли ли всех или же мы просто потеряли друг друга из виду, но немцы теперь преследовали только меня. Подобно затравленному зверю я бежал и бежал, без остановки, не переводя дух, куда глаза глядят. Впрочем, бежать дальше казалось бессмысленным - немцы были повсюду. Передо мной на холме возвышалась небольшая церквушка. Стены её были изрешечены снарядами. В бога я не верил, но почему-то это изуродованное войной строение излучало непонятное чувство надежды, которому в моём положении я просто не мог не подчиниться, каким бы абсурдным оно ни казалось с точки зрения логики. Ввязавшись в короткий бой у входа в церквушку, я прорвался вовнутрь, хотя не очень-то и понимая зачем: выйти из этой церквушки живым представлялось невозможным. Я оказался в прохладном полумраке довольно большого помещения, пронизанном косыми лучами солнца. А те струились сквозь фонарные окна под куполом и сквозь пробоины в стенах. На мгновение меня потрясли тишина и покой царившие под этими сводами. Я медленно шёл к тёмного дерева алтарю, украшенному резьбой, пыльному, покрытому густым слоем паутины по углам. Над алтарём поблёскивали иконы, покрытые пылью и копотью. У алтаря я присел, чтобы сменить диск. Но тот что был в моём автомате оказался последним. Тяжёлые двери нефа за моей спиной медленно со скрипом открылись.  На фоне яркого света, хлынувшего сквозь дверной проём, были видны чёткие силуэты людей в касках. Их было много. Я вышел из-за алтаря. Пусть стреляют - в плен не сдамся. С минуту мы молча глядели друг на друга. Немцы не стреляли. Тогда я первым поднял автомат, целя в лоб тому, что стоял прямо передо мной. Ну уж теперь точно прикончат, они ведь не знают, что у меня нет патронов в диске. Но солдаты по-прежнему не стреляли. Они-то и смотрели вовсе не на меня. Их лица в контражуре, трудно различимые  в свете солнечных лучей, струившихся сквозь дверной проём за их спинами, казалось, внезапно исказило выражение переходящего в ужас изумления. Это чувство никак не могло быть вызвано видом моего оружия - их было много, это были люди прошедшие огонь и воду, которых не так уж и просто напугать. Нет, явно не я был причиной страха, исказившего их лица. Я обернулся. Прямо за мной над алтарём чётко вырисовывалась фигура человека. Тёмный силуэт казался полупрозрачным, сквозь его очертания был виден свет, струившийся сквозь оконные проёмы и пробоины в стенах. Фигура эта словно застыла в воздухе, не касаясь алтаря ногами. Была она в несколько раз больше человеческой и её очертания слегка колебались, как порой колеблется раскалённый солнцем асфальт в жаркую погоду. Немцы передо мной начали медленно пятится.  В следующий момент все они ринулись обратно к двери и исчезли в её проёме. А я так и остался стоять один, с поднятым автоматом, в холодном полумраке полуразрушенной церкви, в котором эта фигура растворилась прямо перед моими глазами ...

12/3/1952. Я только что вернулся с работы. Поцеловав открывшую мне дверь жену, я спешу в гостиную. Там мой маленький дорогой человечек, которого мать только что отобрала из ясель, беспечно катает машинки по паркету пола. Глядя на него я испытываю чувство необъяснимого волнения. По всему телу пробегает тёплая волна, словно осушив бокал крепкого спиртного напитка. Глядя в пустой угол комнаты, малыш счастливо улыбается, что-то тараторя своим детским лепетом неясно кому в том углу. В комнату заходит наш кот Филя, мурлыча тот прогибает спину, потягивается и, поглядывая в тот же пустой угол комнаты, медленно направляется на балкон. Я невольно тоже гляжу туда же... Угол как угол...

2/12/1960. Как корреспонденту центральной газеты выбить доступ к архивным материалам в конечном счёте оказалось не столь уж и сложным делом. И вот в архиве министерства Обороны мне наконец откопали пожелтевший от времени документ. Это приказ. Мои глаза скользят по строке, выбитой неровными печатными буквами на тонком, прохудившемся на сгибах, листике бумаги "все имеющиеся в наличии боеприпасы и вооружение немедленно уничтожить..." В нижнем левом углу подпись отца и дата - 20/8/1941...