Девушка в окне

   В забытой тетради забытое слово!
   Я всё прожитое в ней вижу опять;
   Но странно, неловко и мило мне снова
   Во образе прежнем себя узнавать…
                А. Майков
      
      Человек на скамейке очнулся от тревожного сна; его  пробудил холод проникший под старенькое демисезонное пальто, что служило ему за место одеяла на столь не уютном ложе. С минуту не двигался, собирая обрывки мыслей, лежал скрестив руки на груди и вжав голову в плечи. Он пытался  своим дыханием согреть себя, дыша под ворот расстёгнутой рубахи, но это не спасало от нахлынувшей судорожной дрожи, а только усиливало пульсацию в висках. Он лежал на скамье стоящей в глубокой нише из кустов акации. Небо, поражавшее в начале ночи красотой и обилием звёздных скоплений, заполнилось  обрывками рваных облаков, которые словно небесные бурлаки натужено тянули за собой тяжёлые мрачные баржи хмурых туч. В ночном воздухе повисло напряженное ожидание грозового разрешения.  Сон улетучился, реальность овладела мыслями и отнесла человека на три недели назад. 
      
      Компания длинноволосых парней, уже слегка подвыпивших и желающих уединения для продолжения своего отдыха, перелезла через деревянный забор сада областной больницы. В вечернюю пору он был пуст, и сумерки медленно погружали его тенистые аллеи в меланхолическую дрёму. Пустующие скамейки, обреченные ежедневно выслушивать безрадостные диалоги больных людей, обременённых своими болезнями, облегченно вздыхали, наслаждаясь тишиной уходящего дня. Как вдруг на их гладкие отполированные доски уселись совершенно здоровые и весёлые  люди. Они по-хозяйски развернули газету, и все свежие новости, пахнущие типографской краской, беззастенчиво залили маслом от шпрот и томатным соком. Тишина нехотя отступила в дальний угол сада.
       Разговор после выпитого портвейна заметно оживился, куда девалась всякая пристойность; каждому хотелось поведать свою историю, рассказать о своих похождениях, в которых они выглядели настоящими героями и тем самым вызывали восхищённые возгласы слушателей. Лишь один паренёк лет восемнадцати, назовём его Михаил, больше слушал товарищей, — похваляться ему было не чем.  Жизнь его не была богата приключениями такого рода; не было разудалого ухарского опыта и стрелы амура до сей поры миновали его сердца. Он с любопытством вслушивался в речь приятелей, смачно сдобренную дворовыми прибаутками и уличным сленгом. Выпитое вино горячило кровь и звало вдогонку призрачных утех, красочно расписанных бывалыми ходоками.
      Михаил, выслушав очередную байку, решил прогуляться по саду, размять затёкшие, от долгого сидения, ноги. В мечтательной задумчивости прошелся по аллее к зданию больницы и, закурив сигарету, развернулся обратно, с намерением подальше отойти от окон, как вдруг его кто-то позвал. Он обернулся. Из окна первого этажа на него смотрело чьё-то лицо, худое и бледное. В обрамлении светлых волос оно выглядело ещё усталым и измождённым. Появившаяся рука поманила Михаила. На всякий случай он огляделся по сторонам и только после решился приблизиться.
       Оконный карниз был довольно высок, и дотянуться до него не было никакой возможности, если  только допрыгнуть, но в нескольких шагах от стены стояла скамейка, на которую Михаил и влез, чтобы как-то уровняться с зовущим его лицом. Створка окна приоткрылась и лицо, высунувшись наружу, улыбнулось. Это была девушка, болезнь не украсила её чела, отчего возрастом она могла показаться на несколько лет старше, чем на самом деле.   
      — Здравствуй, тебя как зовут?  Меня Наташа.
      Голос её поразил и обезоружил парня своей силой, никак не вязавшейся с внешним болезненным видом.  Он звучал как бы отдельно от неё. К тому же был не груб, а наоборот нежен и мелодичен. Мягкие шипящие могли свести с ума кого угодно своей интимной бархатистостью. Этот голос сразу очаровал Михаила. Ему никогда ещё не приходилось оставаться так один на один с девушкой, и слова, сочинённые для такой встречи, разом вылетели из головы, даже выпитый портвейн позорно бежал из его сознания, прихватив с собой порождённый им героизм.
      — Ми... Михаилом мамка с папкой нарекли, - пытался он сострить, напустив на себя чуждую его характеру ершистость. 
      — Что это с тобой?  Не меня ли испугался?  Бродил такой умно - задумчивый, и вдруг заикаться стал. А я только хотела попросить сходить за мороженным. Тут недалеко есть магазин, —  он допоздна работает. Сходишь? А?  Так мороженого хочется, хоть волком вой. Сбегай, будь добр. Ну пожалуйста. Денег я тебе дам, — закончила она нежно-просящим голосом, и состроила такую печальную гримасу, при виде которой невозможно было отказать. Девушка бросила из окна деньги, завернутые в газетный клочок, и парень ловко подхватив его, скрылся за деревьями. Магазин был действительно рядом и друзья даже не заметили исчезновения товарища.

      Девушки в окне не было.  Это послужило Михаилу короткой паузой передышки после быстрого бега. Отдышавшись, он кинул на карниз комок сухой земли. Комок ударившись о железо громыхнул и рассыпался прахом. Мгновение спустя мелькнуло детское лицо, хихикнуло зажав рот и исчезло,  следом за ним показалась Наташа. Посыльный привязал пакет со стаканчиками пломбира к концу бинта, спущенного из окна, и быстро отошел чуть в сторону, чтобы разглядеть девушку. Она исчезла и долго не появлялась, видно разносила мороженое. Михаил уже приуныл и готов был вернуться к друзьям, но те сами по-цыгански шумною толпой вылезли из кустов.
      — Мы его везде ищем, а он вон где — под окнами, гитары только не хватает у бедного идальго. Ну и где твоя Дульсинея?
      Михаил не успел ответить, как из окна выглянула девичья голова в кой он не сразу признал девушку, что разговаривала с ним несколько минут назад. Лицо её преобразилось и бледность, придававшая челу усталый болезненный вид уже не страшила, а наоборот приятно дополняла природой данною красоту. Девичей румянец, чуть тронувший припухшие  ланиты, подчеркивал её юность, а огромные изумрудные глаза отражали душевное тепло и внутреннею силу. Однако взгляд этих глаз, тронутых не детской печалью, таил в бездонной глубине бирюзовых вод своих — боль, прикрытую внешним спокойствием.
        Увидев в оконном проёме столь милое создание, говорливые ребята прикусили языки и сглотнули сладострастную слюну.   
      —  Ого, вы даже читали Дон Кихота, и должно быть в школе хорошо учились.
       — А как же, библиотеку регулярно посещаем; работаем над своей культурой, духовной и физической, — ответил один из компании, подмигивая своим товарищам. — А вот он — показывая на Михаила — отделился от общества и один наслаждается общением с вами.  Разве это честно?
      Миша весь зарделся, стал что-то мямлить себе под нос, от чего щёки ещё более раскалились. В этот миг он себя ненавидел, а так же ненавидел своих друзей, что запросто вели беседу бросая ничего не значащие слова. А она им отвечала тем же, заливаясь звонки смехом, поглядывая из-под густых ресниц  на стеснительного паренька, готового провалиться сквозь землю.  Даже не искушенным взглядом было заметно её предпочтение, не смотря на его упрямое молчание.    
      Внезапно в окне возник новый персонаж в белом колпаке. Медсестра, услышав громкие голоса нарушающие тишину больничных палат, пришла навести порядок.
      — Давайте расходитесь!  Устроили тут ералаш, здесь больница, а не санаторий.
      Наташа чиркнула глазами по лицу Михаила и вспыхнувший в них озорной огонёк будто искоркой от костра взметнулся  и больно  кольнул парня в грудь. Окно опустело, осталось  лишь отражения на стекле куска серого неба и верхушек деревьев.  Компания молодых людей молча подчинилась — скрылась за кустами. Присев на скамейку поделились  впечатлениями о девушке и единогласно признали её клёвой чувихой. На этом закончив обсуждение выбрались из больничного сада: начавшийся вечер звал  на поиски новых приключений.
      Весь следующий день Михаил вспоминал девушку в окне, даже повестка из военкомата с вызовом на медицинскую комиссию произвела на него слабое воздействие. Все мысли были посвящены ей. Они так и лезли в голову смущая душу. Перед глазами витал её образ, единожды  виденный, но высеченный в памяти зарождающимися чувствами. Минуты рабочего дня растянулись до бесконечности. Он снял наручные часы и спрятал в карман, чтобы не заглядывать на них, но это не помогло – рука сама тянулась к карману и извлекала за ремешок застеклённый циферблат   застывшего времени. Товарищи по цеху с насмешкой толкали его в бок – «Проснись, замерзнешь!» Видение исчезало, и он вновь возвращался к действительности.
     После смены Михаил ощутил себя совершенно разбитым и для того чтобы как-то развеяться пошел с друзьями на танцы в парк.  Перед этим они немного выпили, так для задора и вступили под сень клёнов, окружавших танцплощадку.
      С первыми звуками знакомой мелодии тоска вновь завладела его сердцем, и как ни пытался он забыться в бешеном ритме танца — всё напрасно.  Не выдержав, он сбежал от друзей и оказался в больничном саду.
      Был поздний вечер и Миша мог смело расхаживать по тёмным аллеям, не страшась быть увиденным.  Зачем он здесь, чего ждёт? — задавал он себе  вопрос и не находил ответа. Желтый свет, выходящий из больничного окна, меланхоличной грустью вливался в закрытое до сей поры сердце и неизведанные ранее чувства сладкой томительной негой обволакивали его сознание. Мысль о том, что там под этим светом в эту самую минуту находится она, ранее незнакомая ему, не известная девушка, которую и видел всего лишь один раз, сводила Михаила с ума.
       На второй день всё повторилось, но вечер завершился иначе. Желание вновь увидеть Наташу боролось с юношеской   застенчивостью, что тягучими нитями неосознанного страха опутывала его. Он понимал всю нелепость своей робости, но она вводила в полный ступор и сковывала все его действия. В особенности речь, звучащую ярко и образно в компании друзей, в чужом же обществе язык костенел, путался, теряя красноречие. 
      По мере приближения к знакомому забору шаги его укорачивались, а дыхание участилось. Перемахнуть через преграду было секундным делом. Скрываясь в зарослях акации, он сквозь просветы в листве разглядел желанное окно. На подоконнике сидела девушка лет пятнадцати и читала книгу. 
      Может он ошибся? Нет, вот и скамейка под окном. Должно быть соседка по палате, она-то и позовёт Наташу. … А что вдруг та не захочет с ним разговаривать, да ещё надсмеётся? Такое тоже может случиться.
      Решительности у парня поубавилась, а возникшие сомнения встревожили душу.  Взволновано достал сигарету, но заметив дрожь в руках, чуть было не взвыл от обиды за самого себя. Резко измял её, отбросил в сторону и, выйдя на открытое место, направился к окну. 
     Девчушка, заметив в саду молодого симпатичного парня отложила книгу обращаясь к кому-то в палате, — с минуту они разговаривали. Немного спустя в окне появилась Наташа. Она приоткрыла одну створку и, облокотившись о подоконник, высунулась наружу.   
      Последние сентябрьские денёчки радовали тёплой погодой и прозрачной хрустальностью воздуха. Осень медленно бродила по аллеям парков и садов, окутывая природу в меланхоличную дрёму. Колдовала над цветастыми вышивками деревьев и кустов. А лёгкий ветерок шаловливо подыгрывал ей, укладывая листопадную мозаику под ноги.  Эта чудная пора в народе прозвана «Бабье лето».
      — А я вчера тебя ждала. Сама даже не знаю почему. Просто ждала, хотелось тебя увидеть.  И сегодня весь день думаю о тебе. Смешно правда?! Я даже совсем тебя не знаю, а мысленно всё рано упрямо тянусь к тебе. Может я о себе много возомнила. Скажи: Ты думал вчера обо мне? Слыхал мои мысли? Хотя, что я спрашиваю — ты здесь! Я очень рада тебя видеть.
      Михаил не ожидал подобных слов, а слова эти пришлись ему по сердцу, и от услышанного враз спали ненавистные кандалы юношеской застенчивости. Вскоре молодые беззаботно щебетали словно две пташки сидящие на одном суку.
      День катастрофически укорачивался, отдавая по началу минуты, а после и часы вечерним сумеркам. Михаил проводил всё свободное время рядом с Наташей, вернее сказать под её окном. Он нашел и принёс из старых сараев, что доживали свой век рядом, большой ящик и уже не стоял на скамейке в стороне, а приблизился на столько, что мог коснуться руки девушки. Вечерняя прохлада не позволяла широко раскрывать окно больничной палаты, поэтому им приходилось общаться через не большую щелочку. Иногда она протягивала руку и её тонкие, бледные пальцы касались его взлохмаченной головы.  Она лёгким движением приглаживала их, задумчиво глядя куда-то вдаль, в эту минуту они оба замолкали, вдыхая в себя пьянящие мгновения встречи.
       Друзья, почувствовав перемены в поведении Михаила, пристали с расспросами, пытаясь разгадать причину внезапной метаморфозы происшедшей с товарищем. А он ни от кого не скрывал и не прятал своих чувств. Наоборот душа его была раскрыта, и он был рад поделиться с близкими своим счастьем. Любовный жар как наркотический дурман овладел всем сознанием Михаила.  Он полюбил, да, впервые в жизни полюбил, и ему ответили взаимностью. Это возвысило в собственных глазах и придало уверенности в себе. 
        Один за другим проходили вечера, наполненные до краёв  беспечным счастьем юности. Под любовные вздохи засыпал уставший сад. А молодые пылкие сердца грезили о любви. 
       Как вдруг он заметил в глазах Наташи поднявшуюся из глубин печаль и взор её, до этого излучавший весеннее цветение души, потух. Она стала молчалива. Паузы молчания затягивались, а Михаил не мог найти на это ответа. Он спрашивал себя и её — Что случилось? — но она только грустно улыбалась в ответ, отведя взгляд в сторону.  А позавчера, с дрожью в голосе объявила; что пришло время разлуки и они больше никогда не увидятся, её выписывают, и она уезжает в свой родной город Арзамас.
      Взглянув в её глаза, ставшие за это время дорогими и близкими, он прочёл в них приговор, который не могли произнести любящие губы:
      — Прости, любимый, но это наша последняя встреча, Прости, и уходи. Только не спрашивай ни о чём, прошу тебя.  Уходи. Слышишь.  Уходи, иначе я заплачу ...  я не вынесу этого …  уходи.   
      Он не стал ни о чём спрашивать, хотя сердце рвалось из груди с криком:
      — Почему?  За что? 
      Он ушёл. Ушел не оборачиваясь, хотя и знал, что её глаза провожают его.  Он ушел, бессознательно повинуясь её взгляду.
      
      Всю ночь провёл Михаил словно в бреду, будто обкурившись дурманом бесконечно вызывал в своём воображении образ Наташи, ни на секунду не сомкнул глаз. А стоило востоку чуть окраситься алой зорькой, он уже дежурил у входа в больницу. Прохаживаясь по набережной, куда выходили двери приёмного покоя, он в лихорадочном волнении ждал её выписки. Чувство обиды, выползающее из потаённых глубин оскорблённого самолюбия, овладевало им. Ещё одним обманутым сердцем на свете стало больше — думал он, орошая свою несбывшуюся мечту о любви, горькими слезами наступающего одиночества. 
      У входа затормозило такси. Водитель, выйдя из машины, закурил и стал прохаживаться в ожидании по тротуару. Михаил стоял в стороне, некоторое время наблюдал за ним, и хотел уже отвернуться, как вышедшая из больницы женщина, что-то сказала водителю, тот поспешил   распахнуть дверцу. Из приёмного покоя вывели девушку,  ноги плохо её слушались и она, неуклюже изогнувшись, волочила их, опираясь на костыли.  Две женщины поддерживая, подвели её к машине и стали усаживать. В этот момент она невзначай обернулась и, взглянув на Мишу, застыла в неловкой позе. Глаза их встретились. Это была Наташа. 
       Михаил онемел,  окаменел от неожиданности. Он стоял, как истукан и, глядя на неё во все глаза, молчал. Женщины, помогавшие девушке, обернулись в его сторону. По лицу Наташи скользнула виноватая улыбка и мгновение помедлив она позволила усадить себя в машину. Дверца захлопнулась. Водитель плавно тронул машину с места. Сизое облачко выхлопных газов медленно растворилось, оставив в воздухе лёгкий запах бензина. 
       
       Михаил опомнился, кинулся было вослед, но было уже поздно, такси скрылось за поворотом. Пройдя по инерции еще несколько шагов остановился. Толи пыль попала в глаза или ещё что-то, но его взгляд замутился и по щеке сбежала слеза, одна, другая, третья. Прохожие кто с удивлением, кто с тревогой обходили стоявшего парня, не видящими от слёз глазами смотрящего вдаль.
       Вот она, разгадка последних слов, печальных вздохов, и взглядов. А он–то глупец усомнился в её искренности, в чистоте чувств её, в непорочности помыслов.  Но возможно ли было такое даже представить?  Не укладывается в голове. Всё сместилось со своих мест и закружилось как в сумбурном сне. Стыдно! Стыдно за свои мысли, сомнения.
      — Господи, да что же это такое! — вырвалось из его груди.
    
      Больничный сад, убаюканный ночной музыкой, беспокойно вздыхал  во сне поскрипывая ветвями. Сверчок задумчиво, не спеша выводил  под шелест листвы нескончаемые рулады, провожая своим пением в последний путь одинокие листья, сорванные ветром с родительских ветвей, и кружащихся в медленном танце. 
      Молодой парень, сидящий на скамейке, встал, подхватив сползающее на землю пальто, которое спасало его от ночной прохлады: всю ночь он провёл в саду с тягостными мыслями и только под утро, приняв решение уснул. Зябко поеживаясь, он оделся. И уже не глядя на окно покинул сад. Он знал, что ему надо делать.   
       
      Двухэтажный дом с мансардой стоял в глубине большого пустынного двора. Единственное крыльцо, украшенное деревянной резьбой, как и наличники на окнах, было чуть перекошено временем. Несколько ступенек, ведущих к раскрытым створкам коридорной двери, нестройно пропели жалобные фуги под лёгкой поступью Михаила. В коридорном полумраке можно было увидеть несколько  дверей уходящих куда-то в глубь, но нужная цифра была нарисована мелом на клеенчатой обивке первой от входа. Не найдя звонок Миша постучал. Никто не отозвался. Из мрака коридора мягкой поступью вышла кошка, взглянула на пришельца и, задрав хвост, стала тереться о ноги. Миша слышал в тишине только её мурлыканье и биение своего сердца. Он постучал в соседнюю дверь и в следующую.  Дом словно вымер. Следом за кошкой появилась старушка, её хозяйка, она и объяснила, где искать Наташу. 
         
   
      Прежде чем отворить калитку за домом, он остановился. Восстановил дыхание. Привёл в порядок свой внешний вид, из газеты извлёк красную розу. Осторожно поправил смятые в дороге лепестки цветка и стрепетом ступил на тропинку ведущую в сад. 
      Она сидела на скамейке спиной к нему и читала книгу. Лучи солнца, еще таящие в себе тепло, ласкали её льняные волоса, которые струйками золотоносных ручейков растекались по плечам укутанных пледом. Деревья в пёстрых нарядах обступив сидящую девушку тихо шептались между собой боясь нарушить благоговейную тишину одиночества. Золотой ковёр осени был брошен к её ногам.   
      Он не успел коснуться её плеча. Она отложила книгу в сторону и обернулась. Кроткая улыбка коснулась бледных губ, они задрожали. В потухших очах вспыхнул, затрепетал огонёк нечаянной радости, засиял, заслоняя своим светом  часы постылого одиночества.
      — Мишка! — она попыталась встать, но не удержалась. Он поймал её хрупкое тело и,  прижав к себе, прошептал дорогие для каждого слова любви.  Губы их соприкоснулись, впервые познав друг друга.
      — Прости, я не послушаться тебя и пришел. Ты можешь меня прогнать сегодня, завтра, хоть тысячу раз,  но я всё равно буду приходить. Потому что ты мне нужна, потому что я люблю тебя. Слышишь? Люблю такой, какая ты есть! Верь мне!  Верь!
      — Что ты, это я должна просить прощения. Это я скрыла от тебя свою беду, утонув в своё одиночество. Ведь я инвалид. Понимаешь. Инвалид! Посмотри! Весь мой мир ограничен четырьмя стенами и этим садом. Я живу в уединении, общаюсь сама с собой, ибо ваш мир меня отвергает. Мой удел лишь наблюдать чужой праздник жизни.  И тут появился ты. Во мне что-то перевернулось. Мне стало страшно и я испугалось, пыталась боролась с этим как могла, но рождённое чувство оказалось сильнее.  Желание любить и быть любимой. Из сада ты не мог видеть мои костыли, а я, боясь тебя потерять, не решалась раскрыть свою тайну. Даже перед выпиской не нашла в себе силы сказать правду. Прости меня. Мне хотелось сохранить нашу любовь в чистоте, пускай даже путём разлуки.   

      С детских лет Наташа занималась спортивной гимнастикой; выступала на городских  соревнованиях, ездила по области, занимала призовые места. Тренер пророчил спортивную карьеру, если бы не трагическая случайность: во время показательных выступлений на брусьях лопнула стяжка. На этом детство и спорт закончились. Ей было всего двенадцать лет. Два года пролежала в различных больницах, в результате могла самостоятельно сидеть и передвигаться в инвалидной коляске. Ещё два долгих, томительных года, благодаря спортивной закалке и выдержке, ушло на то чтобы окончить школу и сделать первые попытки встать на костыли.  В семнадцать лет тело её приобрело необходимые в этом возрасте формы и сидя за столом она ничем не отличалась от своих сверстниц.  Но ограниченные возможности стали сказываться на характере. Мир замкнутый в четырёх стенах, постоянное одиночество заставляло осознавать собственную ущербность. Видеть в людских глазах жалость к себе  становились невыносимо. Круг друзей сузился, подруги по спорту разъехались, а других у неё не было.  Оставался лишь маленьким садиком за домом да полка перечитанных книг. Внутренние силы, на которых она ещё держалась, иссякли. Человеческое бессилие перед судьбой овладело душой и слёзы стали частыми гостями её изумрудных глаз. 

      Михаил служит в армии, далеко за полярным кругом, ему остаётся  несколько месяцев до возвращения домой. Между ним и Наташей идёт активная переписка.
                Здравствуй Миша!
      Извини, что задержалась с ответом. Я сейчас в городской больнице на реабилитации, второй раз после твоего ухода в армию, и спешу тебя порадовать: сегодня пыталась ходить без посторонней помощи. Врачи советовали повременить, назначили специальный курс гимнастики. Но я-то знаю, что смогу, вот и сделала первые шаги. Доктор рассердился, но всё же похвалил меня и сознался, что не ожидал таких результатов.   
      А еще тебе хочу сказать, что я сильно скучаю по тебе, и очень, очень, очень сильно люблю тебя и с нетерпением ЖДУ нашей встречи.
       Спасибо тебе за то, что ты у меня есть! 
                Твоя Наташа
      P. S.  Прости что письмо получилось коротким и сумбурным, но я переполнена эмоциями и не могу не поделиться с тобой радостью. Сегодня вечером напишу другое и как ты просил, не упущу не минутки из своей жизни.