Саншайн

       Круглые часы с белым, как тарелка, циферблатом висели над камином, громко тикая. Лежа в постели, Шэрон прислушивалась к ним, думая о том, что время всегда идет вперед  и никогда назад. Значит, умирая, человек не воскресает, жизнь  не возвращается. Возможно, и существуют какие-то другие формы бытия, но они настолько другие, что любые их варианты не  заменяют жизнь. Выходит, смерть означает только одно – конец кино. Она посмотрела в окно. Ночь была теплой и плюшевой, как большинство ночей в южной Калифорнии. Шэрон подбила подушку, повернулась на бок и с тоской взглянула на Майкла. Он спал, дыша глубоко и уверенно, как человек с чистой совестью.
   Два дня тому они сняли бунгало с небольшой кухней и спальней всего в трех часах езды от Лос-Анджелеса. Стивен привез их на  машине, завалил холодильник продуктами и со словами: «Дорогие родители, помиритесь – жизнь  прекрасна!» -  укатил в свою хай скул заканчивать полугодие.
   Она свесила ноги с кровати и, нашарив гостиничные тапочки, набросила на плечи шелковый халат с меткой  «Warnings Spring» на внутренней стороне воротника.
 Вся эта поездка была отвратительной. На прошлой неделе она стоила планы укатить под благовидным предлогом с Питером в Сан-Франциско, на его ранчо, где пару раз в году они предавались любви, заряжаясь на ожидание следующих встреч, но разве устоишь перед Стивеном?
   Она вздохнула и, стараясь не скрипеть дверью, тихо, как приведение, выскользнула на воздух.
   Со стороны горячих источников  тухло потянуло сероводородом. Дурной запах здорового образа жизни и унылая пища из обезжиренных йогуртов, по уверению ее сына,  очень полезны для поддержания организма.
Шэрон запахнула халат, перепрыгивая с кочки на кочку, и  направилась к природным  источникам. Мутная вода бурлила и пенилась, как в джакузи.  Она подняла голову  – пальмы, облитые  седеющим серебром, застыли  в синем воздухе, небо нависло так низко, что,  если б  его не сдерживали их гигантские макушки на слоновьих ногах, оно бы свалилось и придавило  ее.
    Шэрон поежилась, слизывая покатившиеся слезы, и пошла без цели, не заметив, как очутилась возле  стоящей на лысоватом плато  деревянной церкви  с витражным окошком.
Через открытую дверь из  темной  глубины мерцали  светлячками развешанные  по углам  лампады. Церковь окружали стриженые кусты с глянцевыми, до половины желтыми листьями,  острые концы которых будто кисть художника покрыла алым воском.
Ветерок шевелил листья, и казалось,  кусты вспыхивают и гаснут.
     В эту минуту все вокруг показалось ей знакомым.
Да! Она была здесь давно, была… Это случилось в тот  день, когда они впервые встретились с Майклом.
   Выйдя из госпиталя, она села в машину, зажав в руке шершавый листок с диагнозом «Бездетность», слезы катились по щекам,  как сейчас.
 Сбившись с хайвея, она резко  свернула  и,  не вписавшись в поворот  чуть не слетела с обрыва. Машина дернулась и заглохла.
Ее подобрал на дороге черноволосый мускулистый  весельчак в небесно-голубой  рубашке и, уверяя, что все будет о` кей, почти насильно усадил в  свой джип.
 Она сжалась, как пойманная птица, вцепившись краем глаза в его загорелый висок, прошитый синей ниточкой вен.
Весь путь он непринужденно болтал, вибрируя гладко выбритыми скулами,  но слова сливались в  общий гул,
 больно ударяя в  ее  оголенный, как после похмелья, мозг. Она попросила остановить машину и  вышла именно возле этой  церкви.
 Двери и тогда были открыты, проходившая мимо  девушка с длинной розовой челкой,   взглянув  на нее, дружелюбно бросила на ходу: «Вы заходите, заходите - это церковь  сто лет как построена индейцами,  она всегда открыта, люди сами ее поддерживают  без священника,  здесь сбываются мечты».
*
Шэрон чувствовала себя неловко в халате на пороге церкви, но войдя, уже знала, что идет к той самой иконе, у которой однажды стояла.
Прямо на нее глядело освещенное лампадой лицо Николая Угодника с гордыми чертами  вождя индейского племени,
черно-белое фото которого   висело на стене у входа.
Шэрон не верила в Бога, никогда не молилась, но в ту ночь, до боли сжав руки, кинулась к этой  странной иконе в  иступленном безумии: «Пошли мне, Господи, ребенка: красивого, здорового, умного, доброго, честного», -  всхлипывала она,  невольно озвучивая самые заветные мечты каждой матери и каждой семьи, живущей на  земле.
Ее спаситель стоял в тени трепещущих лампад, глядя на  хрупкую спину, светлые  волосы, вздрагивающие плечи и думал: эта женщина будет моей.
Ночь была такой же пушистой, как сейчас, они долго  молча ехали по темной дороге, ей было безразлично куда. Впереди мелькали зеленые указатели с белыми  надписями, она машинально прочла: «Аризона».
Неожиданно над грудастой черной горой появилось  красная ресница солнца, ресница  быстро начала  расти, превращаясь в круг.
Машина свернула с  дороги и  через несколько миль  остановилась посреди пустыни. Шэрон, не открывая взгляда от неба, с каждым  движением солнца вскрикивала, раскрыв рот, смеясь и плача, как это случается с людьми на грани  истерики.
Солнце выкатило свой огненно разверстый глаз,
мгновенно раскалив воздух. Сделалось нестерпимо жарко.
Глядя на ее искусанные в кровь губы, он,  не в силах более сдерживать себя, смял хрупкие плечи, впиваясь в открытый  влажный рот и,  коснувшись языком горячего неба, рванул блузку, сжимая маленькую нежную грудь.
Шэрон,  мотнув головой, принялась колотить  кулачками по его лицу.
– Это все ты, это из-за таких, как ты, я всю жизнь, всей жизнью
расплачиваюсь!
Ты живешь, ешь спишь, ты ничего не знаешь обо мне.
Я не хотела той ночи, мне  было больно! За что, почему?
 Как горько, как страшно!
С воплями  «Убирайся!»  она рванула  дверную ручку,
пытаясь вытолкнуть его из машины.
 Он поймал ее руки:
–Тут нельзя, выходить нельзя – это опасно!
Не слушая, она кидалась, как дикий зверек, разрывая на нем рубашку:
- Ты убил мою жизнь! Растоптал  просто так!
- Да пойми! - он старался усмирить ее, -  здесь нельзя выходить- здесь опасно, остановись!
  Охватив голову  руками, она обессиленно  зарыдала.
- Хорошо.
Он  открыл дверь и ступил на желтую,  покрытую сухими колючками землю.
В машину заполз удушающий, как из сухой парилки, воздух.
Он шел в порванной рубашке, кожа блестела на солнце,
и вдруг  серая колючка размером с тенистый мяч оторвалась от сухого торчащего кустарника и, пролетев по воздуху,  вцепилась ему в спину, кровь потекла юркой струйкой.
Внезапно, как от нахлынувшего ветра, вокруг него
зашевелились  растения, шары колючек, с треском отделяясь от скрюченных веток, полетели со всех сторон, присасываясь к спине.
Она в ужасе закричала, он шел, не защищаясь от нападавших растений.
Шэрон пересела за руль и завела машину, догоняя его.
- Прости, пожалуйста, прости! Ты   ни в чем не виноват- это несправедливо, нечестно!
Какой-то малолетний болван что-то украдет, его судят, сажают в тюрьму, а взрослый, сильный, подлый,  украдет твою жизнь,  растопчет -  и никто ничего не скажет!
 Ведь сломать судьбу – это не преступление?!
Пустяки!  Еще и посмеются: попалась глупая девчонка!
А мы не глупые, просто вырасти не успеешь, как опытные подонки уже охотятся на тебя, столько боли!
Он шел не оборачиваясь.
- Но ты не виноват, ты ни в чем не виноват!
 Машина ползла,  будоража след коричневатой  пыли. Вдруг  огромная колючка кинулась, ударив  его в висок, брызнула кровь.
Не затормозив, Шэрон выпрыгнула  наружу, застыв от ужаса - пустыня гудела, как маяк,  провожающий пароходы  - струя крови скатилась  по его виску, расползаясь кривым пятном на рубашке. 
- Умоляю, садись!
Она потянула его за рукав к обогнавшей их на нейтралке машине.
- Где у тебя аптечка?
Он положил руки на руль, опустив голову.
Она нашла в бардачке пластырь, рванув зубами  хрустящую упаковку и осторожно снимая  прожорливые шаровидные колючки, полила на ранки шипящую перекись.
– Какой ужас!
– Это известное в пустыне растение, -  не поднимая головы, сказал он, -  когда оно хочет пить,  кидается на все влажное.
Здесь нельзя выходить, там везде таблички висят.
Шэрон стянула с него рубашку, вытирая кровоподтеки.
- Я не знала, честное слово!
Она не замечала своей расстегнутой блузки, открытой груди, старательно обрабатывая раненые места.
Он болезненно сморщился.
 - Прости, прости, -  она подула на  висок, коснувшись его  губами,  и стала целовать  глаза,  шею, плечи…
 - Сейчас умру, -   простонал он,  положив руку ей на грудь;  соски напряглись под его пальцами. 
Шэрон почувствовала блаженную, разламывающую тяжесть внизу живота.
Подавшись наплыву душной нежности, он  осторожно поцеловал ее грудь, рука опустилась ниже, скользнув под юбку.
- Да? -  глухо прошептал он, сжимая ее плоть.
Сидение щелкнуло, откинувшись назад.
  - Да, - выдохнула она,  ощутив, как налитая твердость проникла,
заполнив собой ее нутро. Он стал ритмично двигаться, покрывая поцелуями мокрое от слез лицо.
 Солнце  ворвалось в нее,  перекатываясь внутри,  сделалось темно, она застонала, сжав его ягодицы, тело ее
вытянулось, покрывшись испариной, дыхание прервалось,  и в мозгу разорвался салют.
- Невесомость, -  раскрыв глаза, изумленно прошептала Шэрон, -
что это?
Нагнетая волну тягучего блаженства, он  проник глубже, касаясь матки.
- Это оргазм.
Она обвила его шею, уткнулась в подмышку и по-детски растеряно спросила:
- Как тебя зовут?
- Майкл, а тебя?
Она  рассмеялась.
Несколько дней они провели в машине.
Майкл покупал бутерброды,  студеную воду в запотевших пластиковых бутылках и кормил ее с рук,  как птенца.
- Хочешь, я покажу тебе рогатых зайцев?
- Гибрид зайца с оленем? Такого не бывает!
- Еще как бывает!  Они водятся в пустыне,
бегают среди столетних пятитонных кактусов и называются кролень, или зайцелоб.
- Ой, не могу, кролень, - зайцелоб, пятитонные кактусы, не верю!
- Да как ты смеешь не верить?! Когда город Дуглас в штате Вайоминг называется столицей рогатых зайцев!
Там лицензии продаются для охоты на них!
Шэрон отрицательно крутила головой, пытаясь дать ему щелбан.
- Да если хочешь знать, у президента Рональда Рейгана
в его калифорнийском ранчо есть рогатый заяц! Он хвастается им, показывает гостям! Спорим?!
Но она не хотела спорить, не хотела смотреть на рогатых зайцев, не хотела покидать маленькое пространство джипа, боясь спугнуть окутавшее счастье всепоглощающей любви.
Он мыл ее разгоряченное тело прямо  в  салоне машины,
 лил  прохладную воду на живот, впиваясь губами, трогая языком самые сокровенные места.
  Прикрыв веки,  она шептала:
    - Хочу, чтобы это никогда не кончилось,  чтобы ты всегда был во мне, хочу носить тебя в себе.
 *
 Майкл поселил ее в своем доме на Голливудских холмах.
Он недурно зарабатывал программированием, сутками просиживая за компьютером.
 Однажды, загадочно взглянув на нее, он вдруг сорвался, ничего не объяснив,  и выскочил из дому. Шэрон застыла у окна в тревожном ожидании.
 Вернулся  он  довольно быстро.
 Со словами  «это сюрприз» стянул с нее белые трусики  и,  держа, как ребенка, над унитазом, заставил мочиться.
Через минуту на  тесте проступили две красные полоски.
 - Не может быть! - лихорадочно воскликнула Шэрон, уставившись
на волшебные полоски.
Ему пришлось снова бежать в аптеку,  и только после третьего теста, обезумев от страха и счастья,  она поехала к врачу, не веря в случившиеся.
*
Пока  Шэрон, стоя в пустой церкви, вспоминала пустыню с колючками-людоедами и тест с красными полосками,
Майкл, заложив руки за голову, лежал в прохладном бунгало,
уставившись на висящую в форточке луну.
«Хорошо, что фрамуга узкая, -   думал он, -  иначе эта жирная  луна вкатилась бы в комнату и, наехав, раздавила меня в лепешку» .
Он не удивился, что Шэрон не оказалось рядом, они давно жили мимо друг друга, и  теперь он пытался уловить тот  момент, когда между ними наступило охлаждение.
Подспудно ему казалось, что в чем-то главном виноват  Стивен.
Хотелось поймать  эту скользкую мысль,  зажать ее в сознании  и расколоть, как грецкий орех в дверном проеме.
Но сознание уплывало в  размытое прошлое, вылавливая оттуда мелочные подробности ничего не значащих эпизодов.
Напрягая помять, он почти физически уловил в ушах ее ласковый, щекочущий шепот:
- Малютке   уже  три недели, его зовут Блэстэсис!
– Что ты выдумываешь,  детка!
 -  Ничего не выдумываю! - нашептывала она, -   бластоциста - это зародыш, бэби в закваске, понимаешь? Малюсенький шарик, состоящий из скопления клеток. Они катятся по фаллопиевой трубе  и делятся: 2, 4, 8, ....
 
По утрам Майкла будил все тот же теплый возбужденный шепот:
– У нас большая новость: седьмая неделя!
 У него появились ручки и ножки, похожие на толстенькие лопаточки, и хвост. 
Она босиком понеслась на кухню.
 Хлопнул холодильник,  в кране зажурчала вода,
из полуприкрытой двери в комнату  вплыла ее ладонь, на которой блестела свежевымытая зеленая гроздь винограда с дрожащими прозрачными каплями.
– Смотри,  он размером с виноградину, у него прекрасные, полуприкрытые веки и уже появился кончик носа! Его венки покрывает тонкая кожица!
– Ему ведь еще и двух месяцев нет – это пока никто, вишенка, виноградина, может,  черника!
Майкл обнял ее, вдыхая  волосы, пахнущие морем.
–Ты что?! - она обижено отстранилась, - у него уже есть два полушария, они стремительно развиваются, а его печень  вырабатывает красные кровяные клетки, он непрестанно трудится! Шутка ли - вырабатывать кровяные клетки!
 *
Майкл пытался отогнать эти ненужные мелочи, стараясь сосредоточится на главном.
Стивен  был совершенно не похож ни  на одного ребенка,
которого ему когда-либо приходилось видеть.
Необычайно красив какой-то идеальной красотой, даже не
так, как  бывают красивы манекенщики, у них все же случаются недостатки, Стивен был абсолютно безупречен,  как сам манекен.
*
Однажды вечером они с Шэрон сидели в экзотическом
 японском ресторане.  Он пил горячее саке, а ей
плеснул в пиалу манговый сок. Она подняла пиалу, поднося к губам, на блюдце открылся голубоватый рисунок, сценка минета: японка в синем кимоно с кисточками в волосах, прикрыв ресницы,  с наслаждением держала во рту внушительный член.
 От неожиданности Шэрон вскрикнула, засмеялась и, покраснев,  опустила пиалу на блюдце, прикрыв рисунок.
 - По-моему, японцы себе нагло льстят, - сказал Майкл.
- Они вообще  странные, -  кивнула она, -  пьют горячее виски из чашек без ручек! Едят палками сухие рисины с сырой рыбой, сидя прямо на полу. Носят одежду без пуговиц - замоталась в занавеску и пошла в магазин.
Спроси любого нормального человека: «Сэр, что  вы  предпочитаете:  холодный рис и сырую рыбу или горячий плов с бараниной?»
- А еще, -  рассмеялся Майкл, любуясь ею, -  пририсовывают себе несуществующие в природе члены.
- Ага! Все это выдумали мужчины, жуткие хвастуны и лжецы, чтобы обмануть женщин, поработить, привязать к себе: пусть обслуживает!
– Японку поставили на котурны,  завернув в узкое  кимоно -  узкое, чтобы передвигалась мелкими шажками, как стреноженная лошадь, а китаянкам с рождения пеленали ноги, ломая кости, особой красотой считалась ступня женщины размером десять сантиметров – это вот такусенькая, -  она показала расстояние между большим и указательным пальцем, -  как у трехлетнего ребенка . Но видеть эту ножку голой, по их  представлениям, ужасный стыд! Пальцы скручены, кости вывихнуты, на таких ногах дальше кухни не уйдешь - мода держалась большие тысячи лет, представляешь?
 - Не представляю, дикость какая-то! Зато суши для малыша полезны. 
Он ловко подцепил палочками роллы, макнув в соевый соус:
 - Я вас покормлю, открываем ротик, делаем ам!
Жуя, Шэрон заговорщицки шептала:
 - А в 12 недель у него появятся перепончатые пальчики, веки полностью покроют глаза, его хвостик пропадет!
Представляешь, сначала он был круглой загогулиной, потом квадратной, совсем не блистал красотой.
- Смятение загогулин, - он рассмеялся, - это пубертатный период.
 Она положила его руку на  свой живот с такой осторожностью, будто внутри нее находился хрустальный шар:
- И все же он очень обаятельный!
Майкл тряхнул головой, пытаясь сбросить с себя навязчивые картинки.
 *
 Стивен был умен, необыкновенно добр, учился исключительно,  но что-то странное  все-таки происходило  в его присутствии, чувствовался неуловимый дискомфорт.
Как-то  во время ланча Майкл увидел его из окна машины.
Он, куда-то торопясь, бежал вприпрыжку по оживленному Сан-Сету, пружиня каждый шаг,  будто нащупывая в себе гуляние молодых сил. Майкл подумал, что мог бы провести этот вечер с любовницей, его секретарша - китаянка с фарфоровым личиком  не отказывала ему ни в чем.
Если догнать Стивена и через него передать Шерон, что он останется ночью поработать в офисе,  можно избежать неловких объяснений  по телефону.
С этой мыслью он припарковался, рискуя получить тикет,  и побежал за ним. По ходу Стивен наклонился, поднял валявшуюся на тротуаре бумажку и,  бросив ее в урну,  стоявшую возле  стеклянных дверей магазинчика, побежал дальше.
Дверь открылась, вышел пузатый мужик в шортах, с косматыми, как у гоминида, ногами, видимо, хозяин, и, вытащив бумажку из урны,  демонстративно швырнул  на  прежнее место.
Серия магазинов шла сплошной стеклянной стеной,
которую на ночь закрывали гремящими железными шторами, защелкивая внизу висячими замками.
 Через минуту из таких же дверей вынырнула тетка в накрахмаленном чепце, хозяйка или продавщица конкурирующей торговой точки, и, подняв бумажку, швырнула в толстяка.
 Подбоченясь, он заорал:
 - Нечего бросать ваш мусор в нашу урну !
Фирменный чепец, агрессивно топорщась, двинулся на него.
Майк, преследуя Стивена,  оставил эту войну позади.
*
Луна нехотя отплыла от форточки,  бунгало покрылось тенью .
Он задремал, мысли, путаясь, уносились куда-то в далекое вчера.
Вот они  с Шэрон едут, поминутно целуясь в машине, в Глендейл,  делать сонограмму
В офисе, украшенном напольными индийскими вазами с сухими декоративными цветами, чернокожая, как смоль,  медсестра, похожая на Брэнди, что вместе с Уитни Хьюстон играла Синдиреллу в голливудском фильме, положила Шэрон на кушетку, обильно  смазав ее  живот тепленьким подогретым гелем, и начала водить по нему круглой фишкой,  будто играя в настольный аэрохоккей.
 Майкл с пластиковым стаканчиком сладкого кофе плюхнулся
рядом на кожаный белый диван,  с интересом наблюдая на широкоформатном экране, как в кинозале, внутриутробное плавание трогательного эмбриона.
- Его почки уже производят аммиак, - глядя на экран, сказала Синдирелла, -  ручки дисциплинируют  хватательный рефлекс.
- А печень? - встревожено спросила Шерон.
 - Печень вырабатывает желчь. 
Шэрон взяла со столика фонарик и включила над своим животом:
- Смотрите, смотрите, он щурится и отодвигается вглубь !
Похож на гуманоида с большой головой и глазами на висках...
Ученые выясняют: есть ли жизнь во Вселенной?
Вот дураки, конечно, есть! Вселенная - это  я,  а он – гуманоид в космосе! Ой, смотрите!
 - Это он  икает, -  улыбнулась Синдирелла, - у него развивается диафрагма. Вам надо сдать тест.
 - Что за тест? - заволновалась Шэрон.
 - Кровь из вены, в штате Калифорния обязательный тест
делают всем, чтобы узнать, нет ли опасности  синдрома Дауна.
 - А как можно увидеть эту опасность? - она приподнялась, облокотившись на локоть.
 – Это лишняя, третья хромосома в 21-й паре называется  трисома-21.  Потом проверяют на трисому-18 – это лишняя хромосома 18-ой пары,   еще бывает лишняя в13-й; это все разные аномалии. Следят, чтобы позвоночник у зародыша не получился поверх кожи спины или чтобы кишки не были поверх живота, снаружи тела.
- Ой, какие страхи ! А что же тогда делать?
- Если что-то не так,  мать на основании теста может отказаться иметь такого ребенка.
- Сейчас сонограмма показывает, что его сердечко бьется 160 раз в минуту. За день его сердце перекачивает  23 литра крови.
- Ого! А у взрослого  за день сколько? -  поинтересовалась Шэрон, будучи целиком поглощена своей процедурой.
- Сердце взрослого перекачивает около десяти тысяч литров крови в сутки, - с готовностью пояснила Синдирелла, видимо, привыкшая развлекать своих пациенток всякой занятной информацией. - У женщин  сердце бьется каждую  минуту на 8 ударов чаще, чем у мужчин. Для сравнения – у слонов частота пульса  30 ударов в минуту, а у мышей – 500 !
– Цифры впечатляют! -  восхитилась Шэрон.
- Ну разве это цифры? - пожала плечами Синдирелла,  следя за действием на мониторе своего компьютера, - человек состоит из  ста триллионов клеток, а у того же слона шесть с половиной квадрильонов!
- Боже,  - Шэрон округлила глаза, - эти слоновьи квадрильоны –за гранью фантазии! Не представляю, как такое число  написать цифрами, смогу только прописью.
Синдирелла достала из ящика небольшие  шарики в прозрачном пакетике.
- Вам нужно носить вот это!
 - Что это за мячики? -  она с любопытством рассматривала их, перекатывая в ладони.
- Это  для беременных, надо носить несколько часов в день.
- Хорошо, спасибо, - она послушно кивнула, кладя шарики в карман.
– Я обязательно буду носить!
– Нет, нет, засмеялась  медсестра, ослепляя  снежными зубами.
Это специальные мячики, которые нужно носить в  вагине.
– Где-е?
– В вашей вагине,  они укрепляют мышцы, чтобы при родах не было разрывов. Физкультура необходима не только мышцам ног, рук, спины,  но и внутренним, через которые ребенок идет на выход. К родам надо готовиться, чтобы мышцы были эластичны, не рвались, ведь боль во время рождения человека не норма,
ее можно смягчить, укрепляя мышечную систему.
– Дайте-ка мне эти милые шарики, -  протянул руку Майк, -  я сам определю их на место.
– Но разве не чудо?! - не отрываясь от экрана, восторженно воскликнула Шэрон. - Хочу еще раз увидеть жемчужную нить его позвонков!
 – Конечно, чудо, - продолжая гулять по выпуклому животу своей шайбой,  согласилась Синдирелла, - роды - это вообще чудо! Ведь  диаметр головы ребенка  гораздо больше туннеля,  через который он пробирается к свету.
– Просачивается, точно  верблюжонок в угольное ушко! Да?
– Да! Она улыбнулась.
Эмбрион на экране кувыркнулся, показав животик.
– МАЛЬЧИК!!!!!! Воскликнула Шэрон, всплеснув руками.
Какое счастье, не сломает мою любимую куклу!
*
Майк встал с постели, налил из-под крана воды, громко глотая, выпил залпом, затем плотно закрыл штору, чтобы не видеть круглую, как скаутский барабан, луну, которая,  выкатившись из-под мохнатого облака,  снова беспардонно заглядывала в окно.
Его раздражали  сумбурные мысли, настырно лезущие в голову, как колония муравьев в сахарницу.
Он пробивался к другим воспоминаниям, пытаясь нащупать начальный момент трещины в их отношениях.
О чем я думал? О Сан-Сет, я бежал за Стивеном.
На парковке крутозадая африканка в куртке «Дорожный патруль»,  выписывая штраф за просроченный  митер,  болтала по селфону через наушник,  со стороны как сумасшедшая, которая разговаривает сама с собой:
 – Это последний штраф, котик, твоя мышка  до 12: 30 перевыполнила план, ура ! Теперь мы получим бонус  и летим на Гавайи!
Пробегавший мимо Стивен заметил, что кому-то не повезло, и на ходу ловко забросил 25 центов в митер.
За спиной Майк услышал вопль крутозадой дорожной патрульши:
 – Фак! Котик, только что какой-то сукин сын сломан нашу поездку!  Из-за него у меня не получился сотый штраф! Представляешь,  бросил квотар – вот же беложопый  урод!
 
 А Стивен, на секунду остановившись, подхватил выскочившего на дорогу малыша, его мамаша, не заметив этого, покупала мороженое, он  плюхнул малыша в сидячую коляску и, подпрыгивая, понесся дальше.
Мамаша повернулась и с воплем возмущения схватила ребенка  на руки, в коляске под ним  оказалось смятая,  как блин, коробка  с пирожными.
На углу Сан-Сета и Голливуда Майк, наконец, догнал его,
  попросив передать Шэрон, что  задержится на работе, у них аврал - большой проект.
 – Может, тебе нужна помощь? - с готовностью откликнулся Стивен, -  вечером зайду к вам в офис! Ты не должен переутомляться, папа!
И, не дожидаясь ответа,  побежал дальше. 
Чертыхнувшись, Майкл остолбенел посреди дороги, поскольку не собирался торчать  ночью в офисе, но теперь, видимо, придется. 
Время ланча заканчивалось.
Издалека он увидел на своей парковке крутозадую дорожную патрульшу и бросился бежать, надеясь перехватить штраф.
Но когда достиг машины, патрульша, как ему показалось, мстительно ухмыляясь, уже заводила, оседлав свой драндулет, с видом выполненного долга.
 На лобовом стекле  джипа  красовался мерзкий оранжевый тикет. Майкл рванул его, чуть не сломав дворник – 75 долларов, корова гавайская!
 Он раздраженно хлопнул дверцей, резко завел мотор и, выехав на дорогу, с ходу попал в пробку.
Машина завязла в трафике,  как муха в бульоне.
– Еще не хватало опоздать!
Он достал из кармашка передней дверцы  нычку тонких черных сигарет  «Море» в красной пачке и, закуривая, нажал кнопку. Боковое стекло поползло вниз, ветерок взбодрил  шевелюру, время ланча  заканчивалось.
Впереди, на автобусной остановке со скамейки
поднялась растрепанная бомжиха и, протянув руку, уверенно направилась прямо к нему.
 Обычно он давал милостыню, но сейчас,  содрогнувшись при мысли, что,  передавая мелочь, может  коснуться этой грязной руки, быстро нажал на кнопку.
 Едва бомжиха приблизилась к его окну, оно плавно закрылось прямо перед ее носом.
Всхлипнув, она отвернулась и с упавшими плечами поплелась обратно на остановку.
Майк подумал, что сейчас она снова завалится в своих лохмотьях на скамейку.
Но бомжиха остановилась и зарыдала, сотрясаясь всем телом, она начала исступлено хлестать себя по лицу, выкрикивая в небо ругательства.
Пробка зашевелилось, Майкл открыл бардачок, ища  мелочь,.
Джип приближался к остановке.
Поравнявшись с бомжихой, он не глядя зачерпнул жменю купюр и, открыв  окно, бросил на тротуар.
Джип покатил дальше, в  боковом зеркале, он увидел, как бомжиха, приплясывая, поднимает  купюры и  хохоча посылает в  небо, «с которого упали деньги», воздушные поцелуи.
На работу он опоздал, получив еще один штраф.
*
  В бунгало было темно, шторы не пропускали ни полоски света. Майкл натянул одеяло до подбородка, в ушах зазвучал  нежный лепет Шэрон
*
 - Он подрос, но еще очень махонький. У него уже есть отпечатки пальцев! Неповторимая индивидуальность.  Скоро он начнет покрываться мхом – такими крошечными волосками. А в16 недель  на пальчиках  появятся ногти! Он умеет щуриться и сосать большой палец! Это мастерство меня сводит с ума!
 Спасибо мозговым импульсам за то, что они дают сигнал лицевым мускулам, которые формируют мимику его личика .
Майкла тронуло это «Спасибо мозговым импульсам»
 - У него в голове выделяются специальные участки, предназначенные для восприятия пяти чувств, а на скальпе образовались ростки волос.
Его покрывает восковая смазка, чтобы он не «замариновался» в околоплодных водах, как огурец в банке, - она счастливо рассмеялась. - В 20 с половиной недель у него появятся брови! Представляешь,  брови! А его кожа делится на 4 слоя – как земной шар, как почва! Можно услышать его пульс!  Послушай…
 *
Он скинул одеяло и потер лоб,  стараясь стереть навязчивую ерунду, что роилась в его голове  вспышками ненужных нюансов и попытался вспомнить рождение их близнецов Дэвида и Джессики, появившихся через полтора года после Стивена. Но их младенчество  подчистую улетучилось из памяти.


*
Щекасто упитанный  симпатяга Дэвид любил сидеть на подоконнике, обложившись комиксами, листать страницы и непременно  что-нибудь жевать:  пиццу, гамбургер или буррито с яйцом и зеленым, раздавленным, как жирная гусеница,  авокадо.
Как-то в поисках флешки  Майкл заглянул в комнату детей.
Дэвид жаловался Джессике, что его дразнят биг-пинк, типа, большой свин.  Стивен что-то писал за столом.
Джессика, вплетая в ярко-синие волосы  шелковые оранжевые косички,  собиралась на свидание.
Ее милое личико с аккуратно вздернутым носиком и темной  родинкой над пухлой капризной  губой  отражалось в круглом зеркале,  рамку  которого облепили фотографии Уитни Хьюстон, Джексона и Мадонны.
Стройную фигурку Джессики  облегала рваная, надетая швами наружу футболка.
Сиреневые чулки с фирменно дырявыми коленями  охватывали ровные ножки  сантиметров на десять ниже короткой, пышно плиссерованной юбки.
 Громадные черные бутсы на толстой подошве,  с разноцветными шнурками, стояли на растрепанном альбоме, из которого торчали фото кумиров, вырезанные из разных глянцевых журналов.
- Девчонки от меня не тащатся, потому что я жирный, - канючил Дэвид , -  похудеть    было бы круто, но это пустая мечта!
- Расслабься, у всех свои проблемы, -  приятным, низковатым, как у Шэрон,  голосом, не отрываясь от зеркала, сказала Джессика . - Меня вот математичка достала, ее прям колбасит, так хочет впарить  работу на лето.
Но мы с бойфрендом в августе  завеемся в штат Невада на фестиваль  Борнинг Мен!
– А кто у тебя сейчас, тот прыщавый тормоз из 10?
– Не-а, я сейчас зависаю с Кевином из 11-го, его плющит от меня, а летом не знаю, кто нарисуется, но мы  железно рванем в пустыню Блэк-Рок на Burning Man, чтобы оттянуться по полной,  и пусть  математичка выпьет яду и убьется ап стену!
- И чо за кайф в этих пустынях? - жуя, отмахнулся Дэвид.
- Дык это ж самый фантастический фестиваль в мире! Огненные инсталляции,  фаер шоу - супер!
- Угу, там все на колесах торчат, -  он скривился.
- Дурак ты,  Дэн! Колеса в пустыне не катят, на третий день воще не вставляют,  сколько б ни съел! Туда, реально со всего мира  шестьдесят тысяч человек прилетают,  некоторые на своих самолетах,.
- Нет, Джесси,  я не въезжаю в этот фан, фу, в пыли сидеть.
- Не тупи,  Дэн! Там ты себя чувствуешь дома! Пустыня взрывает сознание, сносит крышу и торкает душу. Там каждый упакован в такой прикид, на какой хватит
воображения и айкью. Каждый  реализует свои арт- фантазии,  создает  мир,  все   помогают, угощают друг друга. Такого  чуда нет на всей на земле, только там.
- Прикольно!  - кивнул Дэвид, -  видать,  ты этим реально фанатеешь
- Да перестань хомячить, Дэн!  Не тормози, просто включи мозги:  пустыня взрыхляет твою сущность,  с человеком случаются супер-откровения. На прошлом Борнинг Мене  Кевин попробовал айваску,  и на него понеслось громадное чудовище – это оказалось знаешь чо?
– Чо , -  как эхо повторил Дэвид, листая комикс.
– Это было реально его собственное ЭГО,  прикинь,  его тупой эгоизм.
- Блин!  - он  затрясся от смеха. -  Чувак потащился в пустыню,  чтобы реально пережить срач кирпичами себе на голову.  Очуметь!
—  Ты просто не въезжаешь, это самопознание, человек снимает свою тупую категоричность! Переосмысляет себя.
— Ну и чо? Этот кошмар на лапках помог Кевину?
 — Да, он его оставил в храме.
— В каком храме?
—Там строят храм — место покоя,  ты наедине с собой вспоминаешь  ушедших,   тех, кого любил. Стены  храма исписаны личными тайнами. В конце фестиваля храм сжигают, люди оставляют свою боль, она отпускает их.
Потом сжигают гигантскую скульптуру  Борнинг Мена, наступает типа  единение, родство душ, катарсис, понимаешь?   Народ разгребается по домам, каждый что-то особое понял про себя. Все убирают сами, на совесть, в пустыне остается только белая пыль, в которой мы прожили, став другими.
 - Прикольно!  - лениво кивнул Дэвид. -  Но я не алле в теме.
- Фишка в том, Дэн, что со слов в эту тему не вкатишь, пустыню надо видеть, а увидишь -  зафанатеешь.
- Ты правда хочешь похудеть, -  не слушая про пустыню,  спросил Стивен.
 - Еще бы, -  оторвавшись от комикса, слегка оживился Дэвид.
 - А ты вправду  хочешь справиться с математикой?
Зажав в зубах шпильки, Джессика утвердительно затрясла головой, разбрызгивая оранжевые косички по комнате.
- Я помогу! - с готовностью отозвался он.
- Стив, прогугли : как сбросить лишний вес, воткнув шпильки в волосы, посоветовала Джессика.
Стивен зашелестел по клаве, Интернет  выдал кучу советов,  и, составив план будущей спортивной фигуры Дэвида, он со словами: «Мечты должны сбываться!» -  куда-то унесся.
Майкл, наконец,  нашел флешку под столом.
 
Когда Стивен вернулся,   держа секундомер, спортивные шорты и пакет морковки, Джессика  уже улепетнула на парти.
- Вот твой ежедневный завтрак, - радостно сообщил он.
- Не вкатил,  бро, а это еще зачем? -  простонал Дэвид. - Чо за тетрадь?
- Тетрадь для Джессики, тут  математика, я буду заниматься с ней каждый вечер, а с тобой бегать утром.
- Угу, - уныло кивнул Дэвид,  -  офигенно.
- Через три месяца не узнаешь себя, бро!
- Через три?
– Понимаю , -  участливо коснулся его плеча, - Стивен, но я помогу.  Ешь, морковка  сладкая, я выбирал органик, - он ободряюще захрустел органиком.
-О, кей,  - без энтузиазма буркнул Дэвид, уставившись в свой комикс.
 
*
Разноцветный  комикс   напомнил Майклу  Библию с картинками.
Беременная их первенцем Шэрон сидела в кресле-качалке,  рассматривая иллюстрации библейских сюжетов.
- Какой ужас это Благовещение!
- Почему? -  Майкл заглянул через ее плечо в книжку.
-  Смотри, -  она  перевернула страницу, - Архангел Гавриил сообщает Марии Благую весть.
– Если бы надо мной  такой мужик завис, - сложив ладони рупором,  она забасила: « У тебя будет ребенок!» - я бы бухнулась в обморок.
Он рассмеялся.
–  А что,  нет? - пожала плечами Шерон.  – Это же дикий ужас!  Сидишь  дома, варишь кашу, никого не трогаешь, -  ее глаза округлились, -  и вдруг   над тобой с потолка зависает мужик с цветком и птица: « Хеллоу, дева прекрасная,  ты не то чтобы невинна, а наоборот,  глубоко беременна!» Это же два ужаса сразу! Страшен и сам маньячелло Гавриил -  ходит сквозь стены -   и то, что он говорит  -  тихий ужас! Жуткое насилие! Марию никто не спрашивал, сделать человека беременным. против  воли -  это изнасилование, кто бы  ты ни был, Ангел или святой дух,  по факту случившегося   ее изнасиловали. А попугай тоже разговаривал?
– Это  голубь, -  расхохотался Майк.
– Ой, все эти ужасы мужики насочиняли, никто не думает о человеке. Ложишься спать,  и вдруг: «Хай, я Гавриил! Я к  тебе с дрессированной птицей!» А птица  тоже что-то сказала?
– Ага, -  он кивнул. - Тоже!
– Значит,  все-таки с попугаем приходил!
– Нет же, это был голубь .
– Голуби не могут разговаривать, только попугаи. Ничего себе шутки, даже Хичкок до такого страха не додумался.
– А ты права,  - Майкл  задумчиво поскреб подбородок, -  Мария сначала действительно испугалась архангела, не поверила, убежала,  ему три раза пришлось приходить.
– А-а... так он над ней издевался?! Подглядывал? Кошмар…  от него и не спрятаться – три раза приходил! Она задвинет дубовый засов, а что ему -  он же АРХАНГЕЛ,
с потолка заваливает, ужас !
Шэрон встала, зябко кутаясь в плед,  и плотно прикрыла дверь.
— У тебя,  кажется начинается агорафобия, -  засмеялся Майкл .
 — Что это за гадость?
— Боязнь открытых дверей, вообще открытого пространства;  бессознательный страх...
—Еще бы,  и не такая агорафобия начнется,  когда узнаешь как этот маньячело с птицей пугал бедную девушку. Так и не отстал,  пока она не сказала: «Ну хорошо, пусть  будет ребенок! Отцепись уже!»
Майк открыл дверь.
— Думаю,  Мария более ригористически общалась с Архангелом Гавриилом.
— Как это? - не поняла Шэрон.
— Ну,  типа  соблюдала нравственные принципы  в речах и поведении.
— Какие могут быть принципы, когда так  страшно,  что хочется заныкаться в какую-нибудь  нору  от этого архангела, от святого насильника, от всех этих жутких  событий,  - поежилась Шерон.   — Знаешь,  один писатель сказал, что человеку нужно  всего два метра земли, а другой ему ответил: «Ты что, дурак ?! Два метра нужно покойнику, а человеку нужен мир!  И я с ним очень  согласна!»
— Я тоже!
 - А кого Бог больше любит -  архангела или человека?  Кто ему важней?
Она вопросительно взглянула на Майкла.
— Наверное,  все же человек.
— Почему?  - с радостной надеждой  вспыхнула Шэрон.
— Наверное, потому,  что у ангелов нет гениталиев,  они не знают, что такое страсть,  жажда любви, борьба, зависть,  преодоление себя.  Нет гениталиев, нет проблем - сплошная святость.  Но согласись, не такая уж великая заслуга сохранять добродетель,  на которую никто не посягает! Ведь добро -  это нечто противоестественное человеческой природе, за него надо бороться.
— Думаешь? - удивилась Шерон.
— Конечно,  - он утвердительно кивнул, - зло можно совершить,  ничего не делая, тебя просят:  спаси, помоги! - а ты не шевелишься, и свершается зло. А добро требует сознательных усилий, часто в ущерб своему покою, комфорту,  выгоде. С кем-то делиться  - у себя отнять, другому отдать …  нравственное преодоление природных инстинктов …
— Инстинктов все подминать под себя, да?
— Ага, примерно так.
— А любовь -  это что?
— Любовь?  Это  когда кто-то для тебя важнее тебя самого.
— Так просто?
— Да, так просто.
— А зависть?
— Зависть  -  когда  некто является укором тебе, твоей судьбе, твоим результатам… 
— А подставлять левую щеку, когда бьют по правой, -  перебила Шэрон,  - это настоящее смирение  или как?
— По моему, это форменное издевательство жертвы над палачом!   Человека ударили по одной щеке, а  он подставляет вторую: « На, сука, бей, сколько хочешь,  и смотри,  какое ты дерьмо!»
— А зачем тогда человек делает добро, если оно противоестественно  людской природе?
— Затем, что человек хочет быть хорошим, чтобы его любили, хвалили, гладили,  ведь это приятно  и даже совершенно необходимо, -  сказал Майкл, гладя ее волосы и живот. -  Человек  - маленькая вселенная, которая строит свой мир,  внутри большой…
— А мне нравится у нас в Даун-тауне храм пяти религий .  Это вселенная - мое любимое место на Земле! — там и Будда,  и Христос,  и Аллах -  все дружат,  славно,  правда?.
 — Да, но в храме 5 религий  возникает странное чувство. Люди разной веры поражают своим видом.
Шэрон отложила  Библию с картинками.
— Чем же они поражают?
— Шляпами!
— Шутишь?
— Ничуть,  все дело в шляпе!   Вот заходит в храм католик,  снимает шляпу. Идет католичка, наоборот,  надевает. Заходит   еврейка, должна снять шляпу, а еврей,  наоборот, должен надеть. Будто кто-то переворачивает все эту фигню туда-сюда.
Идет индус – напялил чалму, араб - тюрбан на голову накрутил,  кардинал  ходит в красной шапочке, а  папа римский -  в белой, у каждого своя шляпа – одна группа снимает эти шляпы, а другая надевает –  и дело в шляпе. Ты в какой группе?
— Я не знаю, -  расхохоталась Шэрон.
— Религия  программирует людям мозги, я программист, и поверь, знаю толк в этом деле.
— А зачем это религии, что это дает?
—  Это дает контроль, власть над людьми, ибо изнасилование чужого мозга - рудиментарный инстинкт  человека.  Любая, самая гуманная религия доминирует, устанавливает контроль над нашей речью, над  мыслями.
— А для чего им это нужно?
— Ну, для чего я пишу программы?  Чтобы управлять, манипулировать процессом, религия  закладывает  в головы установки, лишает самостоятельности:
 это  можно говорить,  это нельзя;  указывает по часам — утром говори то, такие-то слова молитвы,   вечером это...  когда пробьет колокол... делай так. Мусульманин,  падай на коврик, христианин,  зажигай свечку.  Загружает в мозг свою программу,  как в компьютер,  думать должен вот так, понимать обязан вот этак, и не иначе.
 Интернет  легко привился, потому что человечество веками тренировалось жить в виртуальном мире,  разговаривать с воздухом, существовать в воображении, например, на небе. История, которую впаривает религия - чемпион по запудриванию мозгов всех времен и народов! Политика – безусловная  грязь,  религия бьет все! Она чемпион ложных обещаний –   вне конкуренции!  Подумай только:  религия убедила людей, что на небе есть невидимый мужик, который каждую секунду следит за тем, что ты делаешь.
У невидимого мужика есть список 10-ти вещей, которые он не хочет, чтобы ты делал. А  если кто  не слушает, то у него есть специальное место,  полное огня и дыма, куда он отправляет всех непослушных, чтобы они там жарились,   как цыплята табака на сковородках, и плакали  веки вечные, до скончания времен! При этом невидимый мужик нас любит.
Шерон беззвучно смеялась, уткнувшись в книгу.
- Но это же абсурд!
- Конечно,  абсурд, но отсутствие здравого смысла меньше ужасает, чем осознание своей смертности. Чтобы принять  реальность надо иметь мужество. Легче поверить в ерунду, согласиться с ней и успокоиться.
 *
 Стивен родился под Новый Год,  как подарок. Майкл привез ее  в высокое, красивое здание роддома на  Вестерне.
Как старых знакомых,  их встретила Синдирелла, которая вела всю беременность.
 На стенах в витых рамах висели натюрморты  и пейзажи, звучала приятная музыка, паркетные полы блестели,  как леденцы,  никто никого не останавливал, не просил надеть халаты.
Роженицы находились в отдельных комнатах –  в каждой стояла кровать, диван, два кресла, телевизор, телефон,  компьтер, столик с едой для гостей, была  дверь в туалетную и душевую комнату.
Шерон положили на  кровать,  прикрыли покрывальцем, застегнув на кисти правой руки маленький  передатчик.
Майкл сидел на диване - ел фрукты и болтал с ней о малыше.
 - Как ты думаешь, -  спросила Шэрон,  -  мы ему понравимся?
 - Еще бы!  - улыбнулся Майк,  - особенно когда он познакомится с другими людьми.
Начинались схватки,  она,   регулируя процесс,  нажимала на  кнопку своего передатчика, чтобы не чувствовать боли. Периодически заходил врач и осматривал  ее под покрывальцем.
Во время родов Майкл стоят у изголовья -  когда извлекли младенца,  он перерезал пуповину  под аплодисменты  персонала.
Смех и аплодисменты раздавались из разных комнат!
 - Конгратюлэйшн,  -  воскликнула Синдирелла,  искренне улыбаясь.
 Вымыв младенца под краном, она надела на него дайперс,  прицепила к ножке синий браслетик и положила голышом рядом с Шерон на столик под теплую лампу.
 - Смотрите,  - ласково сказала она, - малыш улыбается.  Саншайн – солнечное сияние.
В дальнейшем Этим именем Стивена награждали все.  Кто бы с ним ни познакомился.  Точно заранее сговариваясь между собой.
- Вы замечательно  отрезали пуповину,  - улыбнулась она Майклу.
- Еще бы, зря что ли я посещал  занятия  по подготовке отцов, -  он поцеловал розовую пяточку малыша.
 - Ну, здавствуй, Саншаин!
И осторожно приложил его к груди Шерон.
 Она с опаской,  взглянув на дверь:
 - А вдруг его украдут?  Двери всех комнат открыты, а если я нечаянно засну?...
Синдералла,  повернулась  к Шерон,  поправила  покрывало на постели.
- Не волнуйтесь, у каждого младенца на ножке обруч, такой же как у матери на руке, никто без вашего ведома  не может вынести его из комнаты, даже врач.
 - А если все же вынесут?  - беспокоилась Шэрон.
 - Тогда на все окна автоматически упадут решетки и двери во всем здании заблокируются.
Она взглянула на Майкла:
 - Вы можете находиться с матерью и младенцем сколько хотите, в том числе ночевать в их комнате.
С этими слова она вышла, оставив их семью.
 - Какое чудо,  - воскликнула Шерон, любуясь малышом. -   Саншайн!  Мне хочется раздавать автографы!
 
Майкл забрал их из роддома на третий день.
Стивен рос во всех отношениях изумительным. Никогда не плакал, ничем не болел, спал ночью, ел замечательно, поставили на ножки – пошел, показали,  как читать – прочитал. В школе учился лучше всех. Добрый, отзывчивый, честный, готовый помочь каждому, в ком замечал малейшую нужду.
Майкл даже присел на кровати,  сбросив одеяло,  и провел рукой по взмокшему лбу.
 В этот момент  с ясностью закатившегося в лузу шара он осознал:  у его сына не было недостатков. Никогда, никаких, ни в чем.
В полной тишине эта мысль ударила его  шаровой молнией.
В голове яркими вспышками пролистывались страницы пройденной жизни.
Награждения  Стивена,  олимпиады, спортивные соревнования - вот он прибежал первым, сорвав красную ленточку.   Вот  стоит на пьедестале почета  с  золотым кубком.
 Какой-то проигравший мальчик плачет, прижавшись к стене.  Заметив это,  Стивен подбежал, обнял мальчика, вручив ему свой кубок и убежал к ребятам.
Мальчик швырнул кубок на землю, пытаясь растоптать его  ногами.  Майкл, сидя на  трибуне,  наблюдал всю сцену. 
 Вот Дэвид ранним утром  прячется  в их спальне, залез под кровать, умоляя сказать, будто его здесь нет, не хочет включаться в здоровый  бег.
Джессика,  изнывая,  с гримасой скуки  поминутно смотрит на часы, пока Стивен старательно объясняет ей уравнение.
 И Шэрон всегда стесняется его, как человека,  в присутствии которого  все,  что в тебе не так,  выпячивается наружу. Стивен всегда делает только хорошие вещи, он безупречен, но почему-то все вокруг втайне  не выносят его присутствия.
Наконец он поймал эту мысль:  разлад с Шэрон произошел  после того ужасного землетрясения, которое перетряхнуло и весь город и их судьбу. Среди ночи он проснулся от сильного толчка , со всех сторон на него полетели книги, вазы, фотографии в рамках, и  страшная волна ударила с бешенной силой по окнам, послышался звон стекла,  поток воды хлынул в комнату.
- Откуда вода? - крикнул Майкл, почувствовав,  что у него отнимаются ноги.  Океан был от них в часе езды.
- Бассейн взорвался от тока, - послышался голос Стивена,  - не бойтесь,  я иду на помощь!
Земля мелко затряслась, последовал сильный толчок, со стены соскочил плазменный телевизор и,  вспыхнув, мгновенно загорелся.
Шэрон судорожно сорвала с постели одеяло,  набросив на огонь.
Еще толчок, потолок с треском  разломался, огромная балка упала рядом с Майклом, покрыв комнату столбом пыли.
 Он ошпарено вскочил,  перепрыгивая через разбросанные вещи, выбежал на улицу.  Кругом было  полно людей,  как на демонстрации.
Еще один толчок почвы  - и улица, будто скинув с себя дома, превратилась в руины.
Пыль гигантской копной взлетела, точно от взрыва бомбы;  казалось, камни падают с неба, дома на глазах  дробились, превращаясь  в груды развалин, женщины хватали детей,  прижимая к груди, полуголые со сна мужчины ошалело прыгали в машины  и мчались, обезумев от страха,  прочь от места катастрофы.
В этот момент люди становились теми, кто они есть.
Через туман  осевшей штукатурки Майкл увидел  на фоне треснутой стены, из которой торчали обрывки проводов,  сыпавших красными искрами, Шэрон с перекошенным от ужаса лицом, прижавшую к себе Джессику.
Люстра  с хрустальными подвесками  качнулась,  с размаху ударившись о торчащую балку,  и грохнулась, едва не придавив Стивена, который тащил на себе  вопящего Дэвида.
 - Боже! – закричала Шэрон.
- Не бойся мама! Я с тобой!
И тут Майкл увидел  себя, садящегося в джип.
Он никогда не вспоминал проклятый момент, когда,  подавшись всеобщей панике, какому-то массовому психозу, завел машину и умчался,  не видя дороги, чувствуя только тряску под колесами от разъезжающейся почвы. Перед ним зашатался дом с розово-лиловой богенвилой,  обвивающей балкон,  как шарф из перьев марабу.
В окнах этого дома клубилось пламя, затрепетав красными языками в его мозгу.
В ушах раздался, как с магнитофона,  крик Стивена:
- Не бойся,  мама! Я с тобой!
- Где они?!  - закричал Майкл,  давя на тормоз, -  боже мой! 
 И развернул джип. Обратный путь был уже завален щебенкой, стеклами, кусками сорванных крыш.  Он бросил машину и,  прыгая через камни, побежал к своим.
Балкон с порванным шарфом багенвилы сорвался со стены и повис вертикально.
На пороге появилась светловолосая  женщина,  держа на руках двоих черных малышей, трое белых детей  постарше с усами копоти под носами  кричали,  цепляясь в  за ее юбку.
Балкон покосился набок, треснул и упал,  завалив выход.
 Майк услышал сдавленный стон женщины и кинулся,  разгребая камни,  вытаскивать  из-под обломков балкона детей, отшвыривая их в сторону.
- Белый, -  бормотал он,  - черный, еще один белый, сколько их? Два белых и черный - сколько это?
Женщина лежала с проломленной головой, серая мозговая жижа текла по ее разбитому лицу. Майкл обернулся,  ища глазами отброшенных в сторону детей.
 - Все или нет? Один, два, три… -  глаза слезились, -  четыре…  Сколько вас? - задыхаясь от дыма, закричал он. - Кого нет?!
Голоса детей не были  слышны.
- Малыш, малыш, ты здесь,  где ты ? Малыш!
Около убитой женщины послышался мышиный писк.
На ее раздробленных ногах лежал кусок балкона.
Майкл обхватил его двумя руками,  напрягся и,  сдвинув, перевернул женщину, снимая с ее волос лиловые лепестки.
За спиной лежал, свернувшись комочком,  губастый малыш с головкой,  расчерченной,  как глобус,  цветными заколочками.
- Так ты девочка! -  почему то обрадовался он.
Наверху что-то затрещало. Едва успев закрыть собой ребенка, он дернулся от
жуткого удара, будто в голову  влетел вагон локомотива,  и упал. Стало тихо,  темно – все исчезло.
*
Несколько недель он провалялся в госпитале без сознания. Документов при нем не оказалось.
Шэрон и дети ничего не знали о нем.
Едва оклемавшись, Майкл отправился на их поиски, первым делом поехав домой.
Вид дома  без боковой стены   покоробил его,  их кровать, обои  выглядели  как декорации в театре.
Семью он нашел в гостинице, все были живы, только Джессика сломала ногу.
Он хотел рассказать Шэрон  о случившемся, но она так неприступно посмотрела, что он осекся, замолк,  и пауза эта затянулась на годы.
После землетрясения  в городе случился невиданный бум разводов.
Женщины, оставшись без жилья, с детьми, готовы были тащить в одиночку на себе свалившееся горе, лишь бы не быть с теми, кто покинул их во время катастрофы.
Шэрон не сказала Майклу ни слова упрека, тема землетрясения, которая без умолку звучала из каждой говорящей точки, включая человеческие рты, по умолчанию  не озвучивалась между ними,  будто ничего не произошло.
Только Стивен, обняв его за плечи,  сказал:
- Ничего,  папа, с каждым может случиться, не переживай.
От этих слов Майкл почувствовал на губах такую нестерпимую горечь  и подступившую тошноту, что его чуть не вырвало.
Они получили страховку  на восстановление жилья.
Он ездил в Мексику, в Тейхуану,  всего 3 - 4 часа от Лос-Анджелеса, привозил оттуда плитку, обои, рамы для окон, сантехнику, купленную по более низким ценам.
Жизнь налаживалась, но трещина, возникшая между ними, как в той стене с оголенными проводами, не закрывалась,  и каждый постепенно начал жить мимо другого.
*
Шэрон  стояла возле иконы Николая Угодника, глотая слезы.
Светало, в витражное окошко пробились первые лучи солнца, она смотрела на сгоревшую свечу, фитилек,  дрожа в лужице воска, поколебался и угас.
Впервые она осознала, что в этой забытой церкви  много лет тому назад вымолила мечту  каждой матери и каждой семьи на земле.
«Саншайн - сияющее солнце, волшебный дар неба, почему же мы все так несчастны?» - думала она не отводя глаз от погасшего фитилька. 
 Разве трудно  просто  оставаться  хорошим человеком, честным, добрым, любящим?  Ведь Саншайн никогда не прикладывает к этому особых стараний, он естественный в своей замечательности. А она, самолюбивая, злопамятная,  не нашла в себе великодушия простить, забыть слабость Майкла, ни разу за все эти годы не поговорила с ним. Чувства исчезли, нет больше любящих, нежных ночей, трепет, доверие, искренность превратились в механические соития, в меланхоличное  существование. Терпящее само себя.
Зачем держать обиды, жить,  сцепив зубы, тиранить друг друга, ведь пока мы недовольны жизнью,  она проходит. А потом – темнота, пустота, холод, бесчувствие и провал в бездну.
Шэрон  посмотрела в лицо Николая Угодника  с гордыми чертами индейского вождя и поклялась  все изменить.
Любовь вернется, не надо будет лгать Майклу, лучшему человеку на свете, стыдиться Саншайна, который все понимает;  они вместе, всей семьей поедут на океан, будут плавать по волнам на серфинге.  Дэвид похудеет,  Джессика встретит настоящую любовь,  Майкл забудет землетрясение…
 И,  пообещав Николаю Угоднику,  что они будут благодарны и счастливы, она с облегчением покинула  церковь,  легко побежала по залитой солнцем дорожке  в бунгало, полна решимости начать все сначала.
*
На пороге их временного жилья  она увидела спину Майкла в голубой рубашке, он сосредоточенно что-то искал,  выворачивая карманы.
Шэрон тихо подошла, нежно обняв его сзади.
- Ты не знаешь,  где ключи?!
 Он резко стряхнул с себя ее руки.
- Нет, а что? -  расслабленно спросила она.
- Садись в машину, звонили из госпиталя,  он в реанимации, при смерти.
 - Кто?  - отшатнувшись,  выдохнула Шэрон, еще не осознав смыл сказанного.
- Саншайн.
Майкл лихорадочно сорвал с вешалки ветровку,  вытряхивая ее, ключи со звоном упали на пол.
Схватив их,  он побежал к машине. Шэрон метнулась следом.
*
У центрального входа в госпиталь  стояли в окружении одноклассников  и учителей  заплаканные Джессика и Дэвид.
Увидев родителей  Стивена,  все притихли и расступились.
- Как он? -  сорвавшимся голосом спросила Шэрон.
- Он умирает, -  выдавил из себя Дэвид и,  никого не стесняясь,  громко заплакал, вытирая глаза рукавом .
Схватившись за сердце,  Шэрон побежала по длинному  госпитальному коридору, растеряв гостиничные тапочки.
Майкл разговаривал с высоким  сухопарым доктором.
- Его сбила машина, мы сделали все возможное.
Босая, растрепанная, обезумев от душеной боли,  она вцепилась в докторский рукав:
- Можно к нему?
- Он без сознания.
- Пустите меня! - закричала, тряся его за рукав,  Шэрон, - впустите! 
Майкл бросился к медсестре:
- Воды, дайте воды!
Запрокинув голову, она залпом осушила стакан.
- Я хочу видеть моего сына.
Врач,  взяв ее под руку, проводил в реанимационную палату.
Стивен лежал  без признаков жизни,  перебинтованный, бледный,  и казался на большой больничной койке резко похудевшим.
К нему тянулись проводки от мониторов, на экранах бежали мелким почерком зеленые волны, из капельницы в вену по прозрачному шнуру медленно стекала кровь.
Шэрон рухнула на колени, прижавшись губами к его восковой руке.  Майкл стоял у изголовья, белый и неподвижный,  не сводя глаз с сына .
- Он поправится,  - хрипло  сказала Шэрон, застыв в этой позе.
Часы остановились для нее.
Дверь беззвучно открылась,  в палату,  держа пакет с апельсинами, заглянула Джессика.
Она тихо вошла и,  положив апельсины на тумбочку, склонилась над братом.
 - Стивен, ты лучший мальчик на свете, пожалуйста не умирай! Я буду делать с тобой математику каждый день! Я больше никогда никогда не огорчу тебя, я ведь даже ни разу не сказала, что люблю тебя, реально люблю,  братишка, родной мой, родной, -  она дрожала, глотая слезы.
Пакет под  тяжестью цитрусов наклонился, апельсины выкатились , гулко падая на пол, как удары сердца: бум, бум…
Джессика бросилась подбирать их.
Шэрон почувствовала, что тело  затекло и онемело,  и только сейчас  заметила, что за окном стемнело.
 Она поднялась, пошатываясь,  и вышла в коридор.
 Никто из пришедших утром не расходился.
Не в силах сдвинуться с места, Шэрон прижалась спиной к холодной стене и медленно сползла на корточки.
Посетители разговаривали между собой вполголоса.
Худенькая черноволосая девочка  протянула Дэвиду бутерброд в упаковке Макдонольда.
- Поешь.
-Не хочу, -  всхлипнул Дэвид, -  ты не знаешь,  какой человек мой брат, он самый добрый, самый лучший! Он не может умереть, как же бегать по утрам? Как мы будем жить без него? Без него нельзя жить!
- А мне он однажды свой кубок подарил,  - неожиданно громко сказал невысокий мальчик.
 - А меня он возил в школу, когда у нас машина сломалась.
Шэрон не видела лиц , в голове ее раскачивался колокол, звучали обрывки голосов.
Все, перебивая друг друга, говорили  о том,  какой замечательный Стивен, никто не мог себе представить жизни без него.
 Каждый, вспомнив что-то теплое, доброе, желал поделился этим.
Облако всеобщей любви к ее необыкновенному ребенку накрыло Шэрон,  и она лишилась чувств.
Стивен долго не приходил в сознание, за это время больничная палата  оказалась заставлена цветами, фруктами и подарками, как гримерная кинозвезды. Постоянно  кто-то из знавших его приходил, что-то приносил,  желая доставить приятное . Общая атмосфера в школе  была заметно подавленной, будто каждый  почему-то чувствовал себя виноватым.
- Я бы все отдала, лишь бы он поправился,  - плакала Джессика, -  все на свете!
Шэрон с Майклом ночами дежурили у него, оба  потускнели и выглядели понуро.
Вдруг ночью Стивен закашлял, Шэрон включила свет.
Полулежа,  он сидел на кровати с открытыми глазами.
- Мама, где это мы?
Она бросилась обнимать его:
 - Мальчик мой, мой дорогой мальчик!
-  Что мы делаем тут?
- Ты заболел.
- Не может быть, -  бодро сказал Стивен. - Что это?
- Капельница, ты ничего не ел.
- Да, я очень голоден.
Шэрон нажала кнопку вызова, прибежала ночная сестра.
Вызвали ургентного доктора.
Доктор осмотрел Стивена, удивленно хмыкнув,  и,  потирая ладони сообщил, что ему можно поесть.
Весть о  выздоровлении мгновенно облетела  школу. Больничная палата заполнилась шумными гостями. Стивен сидел причесанный,  в новой красной рубашке,  и
с видимым удовольствием поглощал янтарные ломтики манго, разложенные на тарелочке.
- Как он красив, -  раздался чей-то восторженный в общем гомоне возглас.
 - Дэвид!  - радостно кивнул Стивен, -  скоро начнем бегать, бро!
Лицо Дэвида медленно омрачилось,  съехав в обычную лениво- полусонную гримасу.
Не заметив этого, Стивен  повернулся к сестре, приветственно помахав синей тетрадкой:
 - Не забудь, нас с тобой ждет математика, я помогу!
Джессика  разочарованно собрала брови домиком , закусив пухлую губу с маленькой родинкой .
У Шэрон в кармане завибрировал телефон. Украдкой она взглянула на экран.
 Эсэмес от Питера: «Дорогая, все готово, едем в Сан-Франциско? Целую».
Воровато  оглянувшись, Шэрон отбила перламутровым ноготком две буквы: «Да».
Секретарша Майкла  с розовым  фарфоровым личиком, положив на тумбочку плитку шоколада, поймала на себе  раздевающий взгляд босса и,  взглянув на Стивена,  виновато улыбнулась.
 Градус общей радости  заметно снизился.
Все стали расходиться, в воздухе  повисло душноватое разочарование.
 - Опять начнутся наши мучения,  блин,  - буркнул на лестнице Дэвид,
откусывая кусок гамбургера.
Лоскуток желтой обертки прилип к его круглой щеке, подпрыгивая в такт энергичной работе челюстей.
 - Да,  - вздохнула Джессика, пожав плечами,  - лучше бы он того, ведь жить с ним совершенно несносно, просто немыслимо.