Хрупкая реальность. Часть 1

                «Самая сильная ненависть – порождение
                самой сильной любви».
                Томас Фуллер.

- Она открыла глаза. Доктор она пришла в себя!
Нерезкий, расплывчатый силуэт мужчины, склонившегося над ней, вторгся в ее сознание.
- Кто вы?  - Сухие,  спекшиеся от долгого молчания, ее губы едва разомкнулись. Этот  слабый, тихий голос в глубине большой больничной палаты госпиталя Альварадо никто не услышал.
В палате  суетились люди в белых халатах и голубых шапочках. Все вокруг нее было белым и имело размытые формы. Она ничего не понимала, не узнавала ни в одном из множества лиц знакомые черты. Растерянность  охватила все ее существо, и она решила, что нужно бежать. Собрав все свои силы, она отбросила серое шерстяное покрывало и рывком подалась вперед. Так ей показалось. На самом же деле ее сил едва хватило,  чтобы чуть-чуть приподнять голову, и она тут же упала назад, на плоскую подушку.
Одна из медсестер заметила движение и подошла к ней.
- Вы видите меня, Камилла?
Лицо женщины было так же размыто, как и все, что попадало в поле ее ослабленного зрения.   Камилла …  Кажется, ее зовут Камилла. Так обратилась к ней медсестра. Она не понимала, кто она есть, не могла вспомнить свое имя.  Это страшное открытие ошеломило ее неокрепший разум,  и она  почувствовала, как проваливается куда-то в невесомость.
Когда она открыла глаза в следующий раз, вокруг никого не было.  Свет теперь был не таким ярким и пугающим, и ослепительно-белые стены комнаты  смягчились мягкими тенями.  Ночь опустилась на Сан-Диего, окутав город спасительной  темнотой,  даруя долгожданную прохладу уставшим от дневного зноя жителям и всякой живой твари, обитающей здесь.  В госпитале Альварадо, в одиночной палате реанимации проснулась от длительного тяжелого сна девушка, которая не помнила даже своего имени.
Осознав, что находится одна, она решила  убежать.  Но как только она попыталась сесть, ее руку пронзила резкая боль.  Игла катетера вырвалась из вены, и в ту же секунду раздался противный писк,  повторяющийся с периодичностью в несколько секунд.   Через минуту двери палаты распахнулись, и вошла женщина в белом халате.   Она включила свет, и снова  помещение стало неуютным, белым, пустым.
- Вам нельзя  вставать, Камилла.
Женщина подошла к кровати пациентки и взяла ее за руку.
- Катетер нужно вернуть на место. 
  Обработав ранку и вернув катетер в вену, женщина улыбнулась и продолжила:
-  Меня зовут доктор Сандерс,   вы  находитесь в госпитале Альварадо. 
 Камилла была растеряна. Она не  помнила, как оказалась здесь, и это пугало ее.  Доктор  Сандерс  внушала ей доверие, и она заговорила:
- Почему я здесь?
- С вами случилась беда. Вы попали в автокатастрофу.  Вы помните это?
Камилла отрицательно мотнула головой, и тяжелая волна боли накрыла собой ее череп.  Простонав, она жалобно взглянула на доктора.
- У вас была черепно-мозговая травма, вам сделали операцию,   теперь все позади.  Главное, что вы пришли в себя. Сейчас вам нужен покой,  постарайтесь не волноваться.  Хорошо? – Доктор участливо улыбалась, и казалось, была рада тому, что Камилла пришла в себя.
- Я не могу вспомнить, кто я. – призналась Камилла.
Доктор Сандерс кивнула, как бы подтверждая, что знает об этом, и попыталась успокоить девушку:
- В вашем состоянии кратковременная потеря памяти не редкость.  Это пройдет, не переживайте. Память вернется, но сейчас вам нельзя слишком напрягать ее.  Договорились?  - она подмигнула девушке, и направилась к двери. У порога она обернулась и добавила: - Я к вам зайду утром, а сейчас я должна сообщить вашему мужу хорошие новости.
 Доктор Сандерс уже ушла, но ее последние слова все еще витали в воздухе.  Сообщить мужу хорошие новости?  Выходит, у  нее есть муж, но и его Камилла не могла вспомнить.  Смятение и страх снова окутали ее, и слезы  отчаяния потекли из ее глаз.   Опустошенная, она уснула. 
 Утром доктор Сандерс, как и обещала, заглянула в палату Камиллы.   Девушка уже проснулась и уныло разглядывала белый потолок. Заметив доктора, она лениво перевела взгляд на нее.
 - Доброе утро миссис Рейерс. Хорошо, что вы уже проснулись.  Как вы себя чувствуете?
- Так же как и вчера.  Голова болит, ничего не помню.  Хочу принять душ.
Доктор понимающе кивала головой и что-то записывала в голубую папку.   Затем  она достала тонометр и измерила артериальное давление Камилле.   Окончив, она улыбнулась и сообщила, что давление приходит в норму.
 - Сейчас вам принесут завтрак, а после сестра поможет вам принять душ.  Моя смена скоро окончится и после обеда к вам придет доктор Дэвис.   А сразу после него к вам заглянет еще один гость.
Заговорщицки подмигнув, она оставила Камиллу наедине с вопросами  и догадками.  Она догадывалась, что под «еще одним гостем» доктор подразумевала мужа Камиллы.  Встречи с ним она боялась.   А что, если она так и не сможет вспомнить его?  Что если он не понравится ей? 
Как и обещала доктор Сандерс, сразу после завтрака к Камилле пришла медсестра, и они вместе отправились в санузел, находящийся  в конце больничного коридора.  В ванной  было большое зеркало, и Камилла впервые увидела собственное отражение с того момента, как пришла в себя на больничной койке.  До этого момента она могла только представлять свое лицо, воображая, каким оно могло бы быть.
Из зазеркалья на нее глядела большими карими глазами худенькая, короткостриженная девушка.  Казалось, она была чем-то напугана.  Лицо ее было очень милым, но излишне заостренные черты привнесли в него нервозности.  Находясь в коме, она сильно похудела.   Темные волосы топорщились в разные стороны, и ей захотелось их пригладить.  Она подняла руки и  коснулась головы.  Жесткий ежик волос не понравился ей на ощупь,  почему-то Камилле казалось, что ее волосы были раньше длинными.    Как бы в подтверждение тому медсестра, заметив жест Камиллы, сказала:
- Не переживайте, волосы быстро отрастут.  Их необходимо было сбрить.
Пальцами Камилла продолжала ощупывать голову.   Волосы  не были совсем короткими, их явно сбрили не вчера.
 - Сколько я тут нахожусь? – спросила она медсестру.
  - Уже  два с половиной месяца, мэм.
С этими словами сестра включила воду и подкатила кресло с Камиллой к душу. 
 Ошарашенная Камилла покорно подчинялась действиям медсестры.  Та молча намыливала ее тело  жесткой мочалкой, после чего смывала мыльную пену не слишком теплой струей воды.  Но Камилла не замечала дискомфорта, она была поглощена собственными мыслями.   Ответ сестры ошеломил ее, она не предполагала, что так долго находилась без сознания. Доктор Сандерс ни слова не упомянула об этом.
Ближе к обеду двери в палату отворились, и вошел невысокий лысый толстячек. Бегло осмотрев его расползшуюся фигуру,  Камилла разволновалась. Неужели это ее муж? Она не узнавала его. Все в этом человеке казалось ей абсолютно чужим, и не совпадало с ее внутренними представлениями о мужской привлекательности. Толстяк шаркающей походкой приблизился к ее кровати, и она смогла рассмотреть что он, в довершение ко всему, еще и довольно стар.  Разочаровано опустив глаза на покрывало, она  не решалась начать разговор.
 - Ну как вы себя чувствуете, мэм?  Я доктор Дэвис, ваш лечащий врач.   Давайте–ка познакомимся.   – Слова старика, сказанные сипящим голосом, все расставили на свои места.
Ну конечно, Камилла вспомнила, что утром доктор Сандерс предупреждала ее о том, что в обед придет доктор Дэвис.  Облегченно выдохнув, она с улыбкой взглянула в веселое, немного хитрое лицо врача.
- Говорят, меня зовут Камилла. – пошутила она.
 - Ну, раз говорят, то так и есть.  А вы не помните? – спросил доктор, пролистывая ее историю болезни.
- Нет, доктор, я ничего не помню.
Доктор Дэвис кряхтнул и присел  возле Камиллы.
 - Не беда, деточка, не беда.  Доктор Сандерс что-нибудь говорила вам о том, что с вами произошло?
 Камилла пожала плечами и сказала:
- Автокатастрофа.
 Старик кивнул и пояснил:
 - Вам очень повезло. Когда вас доставили сюда, вы были без сознания.  Вам сделали операцию, подключили к системе, и вы без малого десять недель находились в коме.  Перфорационная амнезия  таких случаях -  явление не редкое. Постепенно память вернется к вам.  Сейчас самое главное улучшить ваше физическое  состояние. Расскажите, что вас беспокоит, деточка? 
 Доктор Дэвис подкупил Камиллу своей манерой разговаривать.  От него исходило тепло и участие,  и она даже не воспринимала его как врача.  Казалось, что этот старичок какой – то близкий знакомый, искренне сопереживающий ей.
 - Больше всего меня беспокоит то, что  я не могу о себе ничего вспомнить. – Призналась Камилла.
 - Я понимаю, понимаю.  – Кивнул доктор. – Но мне нужно знать, что у вас болит, какие ощущения тревожат, доставляют дискомфорт.  Без этого мы не сможем двигаться дальше.
 - Ну,- задумчиво протянула девушка -  пожалуй, голова часто и сильно болит.
 - Так, продолжайте. – Подбодрил врач.
 - Слабость, головокружения.  Вот, наверное, и все.
Осмотрев ее и снова измерив давление, доктор Дэвис попрощался, пообещав зайти вечером.  Уходя, он подбодрил Камиллу:
 - Не огорчайтесь из – за амнезии. Я видел много подобных случаев, и поверьте, память всегда возвращается.
Слова доктора вселили в нее надежду, и впервые с момента своего пробуждения она почувствовала прилив сил.  Она лежала на жесткой больничной койке и представляла всю свою жизнь, стараясь понять кем она могла бы быть, в каком доме она хотела бы жить, какими были ее друзья и семья.  Отдавшись фантазии, она не услышала, как в палату кто-то вошел.
 - Привет.
Мужской грубый голос вырвал ее из мира иллюзий, и она вздрогнула от неожиданности.  Рядом с кроватью стоял очень высокий, крупный человек с черной гривой волос, на вид лет тридцати пяти.  Его кожа была темной, с бронзовым отливом, глаза почти что черными, а зубы белоснежными.  Его можно было назвать красивым, но Камилле он показался устрашающим.  Даже под элегантным костюмом она разглядела его выпирающие мышцы,  отчего он показался ей диким хищным животным, облаченным в маску человека.
 Не дав ей опомниться,  незнакомец сел на кровать и взял ее маленькую ручку в свои большие ладони.
 - Наконец ты пришла в себя.  Я так боялся за тебя.
С этими словами сомнения Камиллы рассеялись.   Она поняла, что это ее муж, которого она по-прежнему не могла вспомнить, как бы ни напрягалась ее память.
 - Доктор сказала мне, что ты ничего не помнишь.  Это правда? Ты не узнаешь меня? – он заглядывал в ее глаза, пытаясь уловить в них какую – то реакцию, но кроме испуга и удивления ничего в них не прочел.
 - Правда. – Наконец вымолвила она.  – Я не помню даже своего имени.   Совсем ничего.
  - Я Симон.  Твой муж.  – Голос его был полон разочарования. Но на жестком волевом лице не было видно ни единой эмоции. Непроницаемая маска серьезности и спокойствия скрывала все его чувства, и угадать их было невозможно.
Камилле было неловко. Казалось нелепо вот так сидеть рядом с совершенно незнакомым человеком, преданно заглядывающим в ее глаза и утверждающим что он ее муж.  Она так хотела его вспомнить, так хотела сказать ему, что тоже любит его.  Но  не могла. Она ощущала себя одинокой, потерянной и смущенной.  Казалось что это все лишь сон, слишком неправдоподобной была вся эта ситуация, в которой она по воле судьбы оказалась.
 - Прости. Я не помню тебя.  – Она чувствовала себя виноватой.  Должно быть, ужасно осознавать, что любимый человек забыл тебя.
 Симон стиснул ее руку и произнес:
- Ты вспомнишь, дорогая. Я помогу тебе вспомнить.
Камилла еще раз заглянула в его лицо.  Быть может,  сейчас оно покажется ей знакомым?  Нет, тщетно всматривалась она в крупные черты этого смуглого лица.  Ни темно – карие глаза с прищуром под густыми черными бровями, ни  прямой нос, ни жесткие губы, ни волевой подбородок с ямочкой не  пробудили в ее памяти ни малейшего намека на  то, что она знала и любила этого человека.  Как ни старалась она увидеть в нем нечто родное и знакомое, этот человек только пугал ее своей неприкрытой силой, сквозившей сквозь все его тело.  От него исходило ощущение опасности.
Когда Симон приблизил свое лицо к ней, чтобы поцеловать, она отшатнулась и инстинктивно выбросила вперед руку.  Он горько усмехнулся и встал с кровати.
 - Прости, я не хотела.  Не знаю, как так вышло.   
 Камилла чувствовала себя ужасно, ее раздирали противоречия.  Ей хотелось, чтобы он ушел, но, с другой стороны, он  мог помочь ей вспомнить всю ее жизнь.
 - Ты, наверное, сейчас в ужасе.  Не знаешь с чего начать узнавать саму себя.  Я понимаю, и не обижаюсь. Я здесь, чтобы помочь тебе все вспомнить.  А если ты не сможешь вспомнить, то я буду стараться, чтобы ты полюбила меня снова.
 Она уселась в кровати и попросила:
 - Расскажи мне кто я.
 - Доктор предупреждал меня, что ты об этом попросишь.  Но сейчас тебе нельзя напрягать память.  Ты ведь не вспомнила меня, на сегодня хватит откровений.
Камилла разочарованно кивнула и попрощалась с мужем.  Когда за ним закрылась дверь, она испытала огромное облегчение, но вместе с тем и сожаление.  Ей было безумно жаль, что не удалось вспомнить хоть что-то.
Выйдя из палаты, Симон быстрым шагом направился  в ординаторскую.
 - Могу я поговорить с доктором Дэвисом?   - спросил он, приоткрыв дверь.
Толстый лысый старик медленно поднялся с  глубокого кресла и вышел в коридор.
 - Слушаю вас, мистер Рейерс. Вы уже навестили Камиллу?
 Симон огляделся по сторонам и, удостоверившись, что их никто не слышит, сказал:
  - Да доктор.   Мне нужно поговорить с вами.
 - Конечно. Я слушаю.
Словно не решаясь заговорить, Симон нервно  озирался по сторонам, но вот, наконец, он спросил:
 - Что нужно сделать, чтобы к ней вернулась память?
Старик сдвинул очки на кончик носа, прищурил выцветшие глаза  и пояснил:
 - Видите ли, в случае амнезии сложно предсказать, в какой момент память может вернуться к пациенту.  Трудно так же сказать,  что именно  может послужить толчком для ее  возвращения.  Бывает так, что пациент сам в какой – то момент   вспоминает все, а бывает  что не помогают ни близкие, ни окружение, ни специальные стимуляторы.  В этом случае, чем больше факторов, способных вызвать воспоминания, тем лучше.  В случае с вашей женой все оказалось сложнее, чем мы думали.  Я предполагал, что у нее частичная потеря памяти, но сегодня вскрылось очевидное.  Потеря памяти полная, увы. Но и в этом случае вероятность возвращения воспоминаний высока, нужно иметь время, терпение и самое главное веру в успех.
 - Подождите, вы сказали, что есть какие – то стимуляторы.  Верно? – перебил Симон.
 - Да, совершенно верно. К сожалению, одной психотерапии недостаточно.  Ваша супруга пока не готова к такому лечению, но как только ее организм окрепнет, мы обязательно подключим в лечение  ноотропные препараты, биостимуляторы, ангиопротекторы и  адаптогены, которые в комплексе могут существенно ускорить возвращение памяти. Если результатов не будет, придется прибегнуть к такому кардинальному способу как наркопсихотерапия.  От лица всего нашего персонала могу заверить вас, что мы сделаем все от нас зависящее, чтобы вылечить вашу жену.
 - Послушайте, доктор. – Симон снова огляделся и продолжил: - А нельзя ли обойтись без этих стимуляторов?
 Врач недоуменно пожал плечами и пояснил:
 - Я понимаю, вы беспокоитесь за нее, но поверьте, мы знаем что делаем, и под нашим контролем лечение гарантирует полную безопасность.
  - Да нет доктор, вы не поняли меня.  Я не хочу, чтобы вы применяли эти стимуляторы.
Смутная догадка шевельнулась в уме старика, но он все же уточнил:
 - Я правильно вас понял, вы не хотите,  чтобы к вашей жене вернулась память?
 - Приятно иметь дело с догадливым человеком.  – Симон раздвинул полы пиджака и показал на внутренний карман, из которого выглядывала внушительная пачка стодолларовых купюр.
 Напряженная работа мысли отражалась на лице старика.  Наконец он кивнул и произнес:
 - Я не знаю, зачем вам это нужно.  Но я обязан вам сказать, что вы вправе письменно отказаться от любого лечения в нашем госпитале.  Если этого не сделать, у меня могут возникнуть проблемы. За ваш письменный отказ мне не нужны деньги. Но если ваша жена спросит, почему не проводится лечение, я должен буду солгать ей.  А ложь доктора – дело не бесплатное.
Симон молча вынул пачку купюр и передал ее Дэвису.  Тот спрятал ее в кармане брюк и напомнил:
 - Пройдите на пост и напишите отказ.
Камилла провела в госпитале еще две недели. Ее молодой организм   быстро набирался сил после длительного угнетения, и за это время она прибавила в весе шесть килограмм, вернув себе прежнюю форму.  Головные боли утихли, силы почти полностью восстановились, и она  не видела дальнейшего смысла пребывать в госпитале.  Память к ней не возвращалась, врачи ничего не могли поделать.  Симон уговорил ее выписаться и поехать домой.
 - Может, в нашем доме ты сможешь быстрее все вспомнить.
Камилла согласилась, ее угнетала больничная обстановка, белые стены палаты и жесткая койка.   Настал день выписки.  Симон помог ей устроиться в машине и сел за руль. Черный  Мерседес плавно тронулся с места, и за окнами поплыли пейзажи солнечного города. Через некоторое время они въехали в Ла Хойя, и Камилла увидела чудесные пляжи,  пальмы, тянущиеся своими короткими пышными кронами в синее безоблачное небо, загорелых веселых людей, стройных серфингистов, качающихся на волнах лазурного океана. 
 - Здесь очень красиво. Наш дом далеко отсюда?
Ей пришлось по душе это место, и она подумала, что было бы неплохо отправляться сюда на прогулки.
Симон оглянулся назад, где  на кожаных креслах растянулась Камилла, и улыбнулся, обнажив белоснежные крепкие зубы.
 - Тебе нравится?
Она энергично кивнула и улыбнулась в ответ.
 - Очень.
 - Мы почти приехали. Пути осталось немного.
 Черный автомобиль вскоре сбавил скорость и, шурша шинами, подъехал к высокому забору, окружающему довольно большой периметр. 
 - Вот ты и дома. – Сказал Симон и заглушил мотор.
Камилла была потрясена. Медленно выйдя из машины, она приблизилась к высоким воротам, за которыми виднелся ухоженный сад. Вдалеке, в просвете между раскидистыми пальмами, голубой хрустальной струей бил в чистое, безоблачное небо фонтан.  Петляющие в  глубине сада дорожки, покрытые темным матовым камнем, были со всех сторон засажены пестрыми ухоженными клумбами. Справа виднелся край бассейна, скрывающийся за фасадом большого двухэтажного дома с плоской крышей. Первый этаж был отделан шероховатым камнем нейтрального песочного оттенка, а второй покрывали деревянные панели цвета антрацит.   Снизу квадратные колонны подпирали несколько балконов второго этажа.  Размах и кричащее богатство этого места поразили Камиллу и обескуражили.  Она не представляла, что  их положение было настолько прочным. Восторженно улыбнувшись, она обернулась на Симона.  Он стоял у машины и наблюдал за ней.  Его поза была сдержанной, но во взгляде читалось видимое волнение.
 - Неужели это наш дом? – спросила она, подходя к нему.
 Он кивнул и подвел ее к воротам:
 - Идем. Пора зайти внутрь.
Минуя ухоженный, залитый солнечным светом сад, они оказались возле больших стеклянных дверей, ведущих в дом. Симон коснулся одной из  гладких створок, и стеклянные полотна разъехались в стороны.   Ее взгляду открылась большая квадратная комната, дизайн которой был выдержан в лаконичном современном стиле. Комнату делила пополам лестница из темного дерева, без перил и держателей.
 - О, как красиво! Я просто в восторге!!! – Камилла не могла скрыть восхищения.  К тому же, ее приятно поразил  внезапно вскрывшийся факт их очевидного богатства.
Симон  обнял ее и проговорил:
 - Наконец ты вернулась домой.
 На этот раз она не оттолкнула его.  Напротив, она даже прильнула к его груди и позволила поцеловать себя. От его кожи исходил приятный горьковатый аромат травы, табака и гвоздики. Она с наслаждением втянула этот запах в себя и прикрыла глаза. И в этот миг в ее голове пронеслись какие–то картинки,  словно частички мозаики в калейдоскопе, которые она не успевала собрать воедино и рассмотреть. Она  вцепилась пальцами в его плечи, словно стараясь зацепиться за эти неуловимые  мгновения из прошлой жизни.
 - Что такое? – Симон отстранился и обеспокоено заглянул в ее лицо.  Камилла открыла глаза и нахмурила черные, слегка изогнутые брови.
 - Милая, все в порядке?
 - Тсс, я вспоминаю что-то.  –  Ее взгляд был рассредоточен, направлен в пустоту окружающего пространства. Она прислушивалась к своим ощущениям. Наконец она перевела взгляд на него и повторила: – Да, я вспоминаю что-то!
 Он подвел ее к коричневому низкому дивану, делившему гостиную пополам, и усадил.
 - Что ты вспомнила?
 - Ничего. – Она разочаровано выдохнула и опустила голову. – Мне просто показалось, что я что-то вспоминаю, какие – то картинки будто замелькали перед глазами, но у меня не вышло.
Симон накрыл ее ладонь своей и произнес:
 - Доктор сказал  тебе нельзя слишком напрягать память.  Давай не будем спешить. Самое главное ты дома, и тебе уже ничего не угрожает.
Она обратила к нему доверчивые глаза и спросила:
 - Ты ведь поможешь мне вспомнить?
 Он прижал ее к себе и поцеловал в макушку.  Камилла не видела его глаз, в которых застыло  выражение настороженной тревоги.  Но эта тревога была вызвана отнюдь не  амнезией жены.  Симона напугало столь быстрое возвращение ее воспоминаний, их потеря была ему лишь на руку. Но стоило ей выйти из больницы, как в первый же день прошлое дало о себе знать и картинки прежней жизни упрямыми ростками прорвались наружу. А она не должна была знать о прошлом. Не должна.
 - Как странно, что я не могу вспомнить даже дом.  Мне кажется, я впервые здесь. – Сказала она, спускаясь по лестнице. Она уже осмотрела оба этажа и ни одна из этих просторных, дорого и стильно обставленных комнат не показалась ей знакомой.
 - Я хочу узнать, как мы познакомились.  Чем ты занимаешься и что делала я до аварии. Я хочу знать все. – Она села в кресло и выжидательно посмотрела на него.
 Он замешкался.   Казалось, он не был готов говорить, но она не собиралась отступать и повторила свой вопрос. 
 - Я хочу знать.
 - Хорошо. – Наконец сдался он. – Мы с тобой познакомились три года назад, на одной вечеринке в Лос-Анджелесе.  Я начал ухаживать за тобой, вскоре мы поженились, и ты переехала ко мне, в Сан – Диего.  В этот дом.
 - Значит, я из Лос-Анджелеса?  - уточнила она.
  -  Да, оттуда. – Подтвердил Симон.
 - А как же мои родственники?  Где мои родители? Почему они не приехали ко мне в госпиталь?
 Он замялся,  не зная, что ответить.
 - Где мои родители, Симон? – повторила она.
 - У тебя нет родителей. – Наконец сказал он.  – Больше мне ничего не известно. Ты всегда говорила, что их нет.
Эта новость ошарашила ее.  Внезапно она почувствовала себя одинокой, брошенной на произвол судьбы, словно  путник в пустыне, не имеющий понятия о том, куда двигаться дальше.
 - А друзья? Подруги у меня были? – с надеждой спросила Камилла.
 Симон встал и подошел к креслу, в котором она сидела, и опустился перед ней на корточки.
 - Послушай, Камилла. Кроме меня у тебя никого нет.  Это правда.
Словно селевой поток обрушились на нее эти слова.  Она ощутила всепоглощающую пустоту,  разверзшуюся пропастью в ее  сознании.  Ей казался невероятным тот факт, что она была столь одинока.   Неожиданно для самой себя она заплакала.
  - Не плачь, не надо. – Симон вытер слезы с ее лица и прижал к себе, стараясь утешить.
 Вволю наплакавшись, она утерла нос и отстранилась от его груди.
 - Почему я была так одинока?  У меня совсем никого нет.
 Он пожал плечами и ободрил:
 - Мы есть друг у друга.  Этого достаточно.
Заметив слабую улыбку на ее лице, он подхватил ее на руки и понес наверх, в супружескую спальню.
Через месяц после возвращения домой Камилла привыкла к тому образу жизни, что предлагал ей Симон.  По его словам, он имел свой крупный бизнес, а она проводила время так, как ей хотелось. Это подразумевало под собой прогулки по пляжам, походы по магазинам, салонам красоты и различные маленькие прихоти, спонтанно охватывающие ее и щедро оплачиваемые Симоном.  Всеми домашними делами занималась прислуга, и Камилла имела возможность погрузиться в себя, отчаянно копаясь в собственной голове в безуспешных попытках вспомнить хоть что-то.  Память не возвращалась.
 Внимание и забота Симона смогли расположить ее к себе.  Она перестала его бояться и  привыкла к его свирепому виду.  Очень скоро она поверила в то, что любила его раньше.  Он по своей сути был серьезным, неразговорчивым и скупо выражал свои эмоции. Она, напротив, ощущала в себе сильную жажду к общению и выражению чувств. Но все менялось ночью. Из сдержанного, тихого человека он превращался в страстного, горячего мачо, стоило только им лечь в постель.   А она послушно подчинялась его животному натиску.  Ей доставляло особое удовольствие ощущать себя беззащитной, полностью в его власти.  Между ними царила гармония как между мужчиной и женщиной, и это очень облегчало ее душевное состояние.
Очень скоро после возвращения Камилла начала ощущать нечто, теснящееся в ее груди, похожее на влюбленность.  Когда она наблюдала за Симоном в бассейне или по утрам, когда он выходил из душа в одном полотенце на бедрах, то всякий раз ловила себя на мысли о том, что находит его слишком привлекательным.  Ей нравилось, как он откидывал свои длинные кучерявые волосы назад, и при этом его сильные накаченные руки, словно крылья, разводились в стороны.  Он часто бывал молчалив, инициатором бесед всегда выступала Камилла, правда и тогда он, как правило, молчал.  Их общение в основном происходило на языке тела, жестов и взглядов.  Когда его тяжелый взгляд темно-карих глаз останавливался на ней, она всегда это чувствовала, и если их взгляды встречались, все окружающее пространство наполнялось невидимыми электрическими потоками, с помощью которых два жаждущих друг друга человека делились скрытыми, редко высказываемыми чувствами.
В Симоне была скрыта какая-то таинственность, неприступность и отчужденность, и порой Камилла явственно ощущала, что муж многое не договаривает ей, но вместе с тем ее безгранично влекло к нему, и она часто в течение дня предавалась мечтам о его сильных, полных страсти объятиях.  С каждым днем она впадала все в большую зависимость от его присутствия, он был необходим ей, и казалось, что любовь вернулась в ее жизнь.
Но смыслом ее существования оставалось по-прежнему возвратить утраченную память.  Ежедневно, просыпаясь по утрам, ощущала она свою неполноценность.  Осознание потери собственного «я» не давало ей покоя.  Она во что бы то ни стало должна вспомнить все.   Камилла ежедневно расспрашивала Симона о своем прошлом, заставляя его повторять один и тот же скупой рассказ.  Но то, что он говорил ей, не пробуждало в сознании девушки ни малейшего признака воспоминания.
 Однажды, когда она принимала утренний душ, взгляд ее упал на толстый шрам, опоясывающий щиколотку.  За те дни, что она провела на лазурных пляжах Ла Хойя и Пацифик Бич, ее кожа приобрела загар  золотистого оттенка, и жирный белый шрам теперь явно выделялся на  теле.  Она  дотронулась до него кончиками пальцев, и в этот миг ее зрение помутнело, голова закружилась, и перед глазами замельтешили картинки.
Она видела темное, сырое, дурнопахнущее помещение, слабо освещенное  светом единственной тусклой лампочкой, свисающей с потолка на коротком шнуре.  Из-под двери пробивался луч дневного света,  указывая путь. 
 Стекло, в руках она держала стекло.  Ноги ее были скованы чем – то, и она занесла руку.  Рывок, еще рывок. Резкая боль обожгла  ее, потекла горячая кровь. Стекло прорвало ее кожу,  истерзало пальцы рук, но она продолжала резать. 
 Она вздрогнула и выронила кусок мыла. Услышав, как он шлепнулся об воду, она пришла в себя и огляделась по сторонам.  Она находилась в душевой кабине у себя дома, струи теплой воды смывали мыльную пену с ее обнаженного тела.  Видение рассеялось без следа, словно его и не было.
 Вытеревшись полотенцем, она накинула халат и спустилась на кухню.  Симон был там и заканчивал завтрак. Увидев Камиллу, он встал и поспешил к ней, чтобы обнять.  Но вместо того, чтобы как обычно обнять его в ответ, она распахнула халат и закинула ногу на стол.
 - Откуда у меня этот шрам? – ее палец уперся в плотный слой побелевшей кожи.
 Он замер, не решаясь нарушить тишину.  Он не знал, вернулись ли к ней воспоминания или же она просто хочет узнать что-то, как это часто бывало. Любой ее вопрос теперь казался ему подвохом.
 - Откуда этот шрам, Симон? – повторила она.
 Он осторожно поставил ее ногу обратно и ответил:
 - Ты ведь попадала в аварию.
 - Это случилось раньше, чем авария.  – Протестовала она. -  Посмотри, он совсем белый. – Она снова задрала ногу и показала ему шрам еще раз.
 Симон склонился над ним, делая вид, что рассматривает его, потом снова сказал:
 - Порез был неглубоким, рана быстро зарубцевалась.  Поэтому он так быстро побелел.
Камилла села на табурет и задумчиво протянула:
 - Мне кажется, я вспомнила что-то.
 -Что именно? – насторожился он.
В его груди заворочался холодный липкий ком тревожного ожидания.  Неизвестно что ей удалось вспомнить, и как ему повести себя тоже оставалось неизвестным.
 Она посмотрела на него испуганным взглядом и сказала:
 - Что-то страшное.
Он отшвырнул чашку с недопитым кофе в раковину и впервые повысил голос:
 - Сколько можно повторять – тебе нельзя напрягать память, иначе может быть только хуже.  Сейчас тебе мерещится то, чего никогда не было, и куда заведут тебя эти ложные воспоминания – неизвестно. 
 Внезапная гневная вспышка мужа потрясла Камиллу.  Страх сковал все ее тело, и она съежилась на стуле, словно пытаясь укрыться от обрушившегося на нее потока его слов.
Симон подошел к ней и приподнял лицо жены за подбородок:
 - Прекрати это. Ты поняла?
Камилла осмелилась взглянуть ему в лицо, и в этот миг   ее объял ужас.  Во взгляде Симона она отчетливо разглядела жестокость, грубую силу человека, который не привык договариваться и терпеть отказы.  Ей показалось, что этот тяжелый черный взгляд уже когда – то пригвождал ее к стене, она пыталась избежать его, но эти длинные крепкие пальцы так же, как сейчас, впивались в ее узкий подбородок, не позволяя опустить глаза и заставляя смотреть на него.
 - Ты поняла меня??? – Не дождавшись ответа, он тряхнул ее со всей силы и она, объятая ужасом, накатившим на нее из самых глубин ее сознания, оттолкнула его и стремительно бросилась бежать.  В ней словно сработал некий переключатель, все логичное и разумное отключилось в ее голове.  Ее гнал животный страх, ужас перед  необъяснимой силой, неотвратимо надвигающейся на ее хрупкое существо. « Ты поняла? Ты поняла?  Ты поняла?...» звучало в ее голове. Голос Симона застыл в ее ушах, и как эхо повторялся множество раз, пока она взбиралась по лестнице наверх.
 Добравшись до спальни, она захлопнула за собой дверь и плюхнулась на пол.  Отдышавшись, она прислушалась к звукам в коридоре. Она слышала, как по лестнице поднимается Симон, и с каждым его шагом  ее  словно ошпаривала волна страха. Шаги становились все отчетливее, он поднимался все выше и выше.  Вот звук ходьбы уже совсем близко, и через несколько секунд вовсе остановился. Симон стоял по ту сторону двери, положив руку на коричневое деревянное полотно одной из створок.
 Затаившись,  она боялась издать хоть  один звук, способный выдать ее местонахождение.  Сердце бешено стучало в ее груди, не давая нормально дышать.  Камилла была напугана, и в этот миг совершенно не осознавала что происходит.
 - Открой, Камилла.  – Голос Симона был уже не таким резким и категоричным, как несколько минут назад.    – Камилла, извини меня. Мне жаль.
Переключатель снова щелкнул, и она огляделась по сторонам.  Теперь она не понимала, что так напугало ее.  Неловкое чувство стыда за столь необоснованный приступ паники овладело ею, и она, подстегиваемая им, встала и отперла дверь.
 Он стоял, облокотившись об косяк, и со смешливым упреком оглядывал ее, растерянную и смущенную.
 - Ты чего? – наконец спросил он.
 Не находя, что ответить,  она пожала плечами и прильнула в его раскрытые объятия.
 - Я не знаю, что со мной. – Тихо пролепетала она.
 Симон отстранился и посмотрел ей в глаза:
 - Ты должна прекратить все попытки вспомнить прошлое. Видишь, к чему это может привести.  Доктор предупреждал меня, что воспоминания могут быть ложными.  Брось это и живи настоящим.
Эти слова нашли отклик в ее душе.  Возможно, он прав, и в ее жизни никогда не происходило ничего настолько потрясающего, что могло бы вызвать столь неподдельный, непреодолимый ужас.  Скорее всего, эти ужасные картины, мельком увиденные ею утром в душе, просто плод ее воображения.  Он был рядом, всегда готовый защитить и обезопасить от всех тревог.  Нельзя быть столь неблагодарной к человеку, который окружил заботой всю ее жизнь, избавив от любых, даже мимолетных волнений.
 - Я постараюсь. – Пообещала Камилла и крепко прижалась к широкой груди Симона.
 После этого случая она, как и обещала, больше не приставала к нему с ежедневными расспросами.  Память к ней не возвращалась, а те пугающие видения не могли внести ясность в ее сознание.  Последовав совету Симона, она все свои силы и внимание переключила на их нынешнюю жизнь.  Теперь они вместе строили планы на будущее, обсуждая, куда стоит отправиться в путешествие или как  назвать будущих детей.
Днем он часто отсутствовал, и Камилле было одиноко.  Ей не удалось завязать новых знакомств, и все свое время она проводила наедине с собой.  Скоро одиночество и скука невыносимым гнетом легли ей на сердце.  Поэтому  когда однажды утром Камилла заподозрила, что беременна, всеобъемлющее чувство счастья охватило ее. 
 Когда они с Симоном вышли из больницы, где врач подтвердил ее подозрения, ей показалось что теперь все вокруг нее иначе: солнце стало будто ярче и его лучи теперь как никогда ласково касались ее тела; небо своей чистой синевой  распростерлось, казалось, еще выше; запах бушующих волн теперь врезался в ее ноздри свежим, солоноватым вихрем, упоительно наполняющим ее легкие.  Она ощущала себя самой счастливой на свете.
Симон изменился с того дня.  Как мог, он старался выразить всю нежность и теплоту к Камилле.  Каждый раз перед сном он ложил свою крупную, сильную ладонь на ее пока что плоский живот и шептал на ухо «Спасибо». Она впервые увидела его другим. Он часто улыбался, и ему очень это шло.  В это время она впервые заметила, что у него на щеках есть ямочки.  Когда они играли на его лице, он выглядел добряком. Таким он нравился ей намного больше.
Период беременности Камиллы окончательно их сблизил.  Их объединяло нечто общее, жизненно – важное, необходимое для них обоих.  То подобие стены непонимания и отчуждения между ними окончательно распалось с зарождением в ее теле новой, их общей жизни.  Они оба с нетерпением ждали появления малыша, и когда ее живот стал заметно увеличиваться и ребенок стал совершать свои первые движения внутри матери, они могли наглядно убедиться в том, что совсем скоро их семья станет полноценной, и дом наполнится топотом детских ножек, смехом и улыбками.
Августовским душным днем их ребенок появился на свет. Крупный, здоровый черноглазый мальчик с румянцем на щечках впервые схватил беззубым ротиком грудь Камиллы, и в этот миг она впервые ощутила, что живет в полную силу.  Мгновенно забылись боль и страх, что ей пришлось познать, как и любой матери, при родах.  Дискомфорт и неудобства беременности вмиг позабылись. Все осталось позади, все тревоги, страхи и неуверенность. Маленькое родное существо прильнуло к ней и жадно, причмокивая, питалось ее соками.  С каждым его движением в ней все увереннее разрасталось самоощущение полноценности.  Теперь она впервые после пробуждения в госпитале Альварадо знала, кто она есть.  Она жена. Она мать.
 Она назвала его Роджер, но между собой они называли его Джерри.  Камилла и Симон окружали малыша вниманием, топили его в своей заботе и ласке.  Между ними постоянно шла борьба за его внимание. Симон настаивал, что сын тянется к нему больше.  По его словам, он чувствовал мужика, и вообще сыновья – это дети отцов. На что Камилла всегда обижалась и напоминала, что это она его родила, и это ее грудью он питался до восьми месяцев.  Но на самом деле она радовалась фанатичному отцовству Симона.  В те редкие часы, когда он бывал дома, он не спускал сына с рук и не позволял ей кормить или купать Джерри.  Малыш всякий раз смеялся, когда его огромного роста и могучего телосложения отец корчил перед ним смешные рожицы, изображая различных персонажей из сказок, которые читались в это время нежным певучим голосом мамы. Камилла и сама не могла сдержать смеха в такие моменты и украдкой прыскала в кулак, пока Симон устраивал эти мини-представления.
 Когда в одиннадцать месяцев Джерри пошел, Симон выкупил на вечер ресторан на Проспект Стрит, и устроил целое масштабное шоу с музыкантами и танцами.   А на первую годовщину сына  он организовал поездку в Париж, сделав тем самым подарок Камилле, которая часто упоминала о том, как бы ей хотелось побывать в самом романтичном городе мира. 
Жизнь  казалась Камилле сказочной. Она имела то, о чем мечтает каждая женщина: красавец муж; чудесный малыш; огромный богатый дом; беззаботная жизнь;  молодость и красота. Единственное, что омрачало  ее, казалось бы, безоблачное счастье -  забытое прошлое.  Она больше не цеплялась за каждую соломинку, чтобы вспомнить ту, забытую жизнь, но  червячок сомнения подтачивал ее изнутри время от времени. Как она ни старалась держать обещание, данное Симону больше не вспоминать о прошлом, множество нюансов постоянно заставляли ее насторожиться и задуматься.  Например, ее смущало, что ее муж так же, как и она, не имел родителей и близких друзей.  За все то время, что они жили под одной крышей, ни один человек, кроме прислуги, не переступил порог их дома.  Им никто не звонил, никто не искал встреч с ними. 
Однажды Камилла задумала распечатать некоторые фотографии Джерри и собственноручно собрать альбом, где были бы исключительно детские фото, чтобы потом, когда он вырастет, показать сыну каким маленьким он был и как постепенно менялся.  По ее задумке, на первой странице альбома должны были располагаться фото ее и Симона, после их свадебное фото, а потом фото беременной Камиллы.  Вдохновленная этой идеей, она с любовью отобрала и напечатала фото Джерри, и после принялась за поиски остальных снимков.  Все было готово, только фото со свадьбы ей никак не удавалось найти.  Вечером, когда Симон приехал домой, она пожаловалась, что не может никак отыскать их свадебный альбом. 
Прочный фундамент спокойствия, пришедшего в жизнь Симона с того момента, как Камилла забеременела и наконец оставила настойчивые попытки разузнать о собственном прошлом, в один миг пошатнулся. Вопрос жены обрушился на него неожиданно, врасплох, именно в тот момент, когда он был меньше всего к этому готов. Казалось, что теперь он, наконец, может вздохнуть свободно, избавиться от напряжения, вызванного ее расспросами, преисполненными подозрений. Нормальная жизнь, о которой он столько времени мечтал, теперь, наконец, стала реальной. Не нужно было больше опасаться,  тревожные страхи улеглись в его душе, и все его внимание переключилось на настоящее, в котором он имел любимую жену и обожаемого сына. Но нет, она снова спустила его с небес на землю, снова влезла своим пытливым умом туда, куда ей лезть совсем не стоило. Зачем, зачем она опять копается там, куда он с облегчением закрыл двери? Зачем снова хочет напомнить то, о чем он почти уже забыл?
  Растерянно он перебирал в голове варианты ответа, и никак не мог выбрать наиболее достойный.  А она вновь спросила:
 - Милый, так ты не в курсе, где он может быть?
Нужно было что-то отвечать, не медлить. Он не должен дать ей повод усомниться.  Придав голосу максимально беззаботную интонацию, он «предположил» что альбом, скорее всего, как и многие другие вещи, потерялся при переезде.
Он осознал, что допустил оплошность в тот же миг, что сказал это.  И теперь в напряжении следил за ее реакцией.  И она не заставила себя долго ждать. Камилла, сдвинув на переносице брови, с недоверием посмотрела на него и уточнила:
 - О каком переезде идет речь?  Разве ты не жил в этом доме до того, как я переехала к тебе, еще до свадьбы?
 В каждом ее слове он слышал подозрение, перерастающее в  обвинение. Но, не имея другой тактики, он решил придерживаться версии с переездом.
 -  Раньше мы жили в другом доме, пока тут велись работы. Когда мы переезжали сюда, несколько коробок выпали из машины.  Там были все наши фотографии.
Голос его обрел уверенность, он возвратил себе невозмутимое спокойствие и, казалось, сам поверил в то, что говорит. Но Камилла в это явно не поверила.
 - А они вообще были, эти фотографии?
Она оставила его наедине с  последним вопросом и вышла на улицу.  Нервно выхаживая между кустов камелии, выступающих из сумерек в глубине пышного сада, она боялась думать о том, что так явно теперь вылезло наружу. Ни в какой переезд она не верила, так же как не верила и в то, что все фото были безвозвратно утрачены.  Да, она потеряла память, говорила она себе, но разум она не утратила.  Надо быть полной идиоткой, слепой и глухой, чтобы не видеть во всей этой истории чего-то подозрительного, таинственного, скрытного. Если раньше она лишь смутно догадывалась о том, что Симон врет об их прошлом, то теперь она обрела в этом безоговорочную уверенность. Но зачем? Для чего ему нужно это? В том, что он любит ее, а еще больше любит Джерри, она не сомневалась.  За те два с половиной года со дня ее возвращения из госпиталя, они стали настоящей семьей, счастливой, полноценной, гармоничной.  Для чего Симону нужно врать?
Ломая голову над этим вопросом, она не заметила, как окончательно стемнело, и на город спустилась ночь, неся в себе прохладу. Нужно было возвращаться в дом, она волновалась за Джерри и уже начала замерзать.  Но в то же время ей необходимо было навести порядок в мыслях, разлетевшихся как карточный домик, разрушивших всю структуру ее нынешнего восприятия жизни.  Она не могла решить, как теперь вести себя. Не могла подобрать слов, которые должна будет рано или поздно ему сказать.  Но только одно она знала наверняка – настала пора положить конец тайнам в их семье. И если Симон отказывается говорить, она все узнает сама.  Уверенная в этой мысли, она вернулась  дом.
С того вечера миновало несколько недель, и напряженная атмосфера, царившая все это время между Камиллой и Симоном, начала потихоньку рассеиваться.  Она больше не упоминала о том, что случилось, а он, безмерно благодарный ей за это, тешил себя надеждой что она, возможно, и вовсе забыла об этом инциденте.  Но он ошибался. Камилла поняла, что ничего не добьется от него, и приняла решение действовать самостоятельно. Если раньше ему удавалось убедить ее прекратить копаться в памяти, стараясь вспомнить прошлое, под прикрытием заботы в первую очередь о ее собственном здоровье, то теперь Камилла не сомневалась – Симон скрывал от нее что-то, и оберегал ее память отнюдь не в ее интересах.
Для начала она решила съездить в Лос-Анджелес, где она, по словам Симона, раньше жила.  Она здраво предположила, что если это действительно так, то там наверняка найдется множество людей, которые с ней знакомы, и могут помочь ей вспомнить ту реальность, которая существовала на самом деле. Камилла держала свою идею в тайне, и осторожно, постепенно готовилась к ее реализации.  Она не имела четкого плана, не знала наверняка, чем она займется по приезду в Лос-Анджелес, как начнет действовать и к кому, собственно, ей потребуется обратиться в этом городе. Но в глубине души, интуитивно, она была уверена, что оказавшись там, она, словно ведомая чьей-то невидимой рукой, отправится в нужном направлении.
Возможно, она была права в своем убеждении, и кто знает, как сложились бы события, поедь она на самом деле в Лос-Анджелес. Возможно, память пробудилась бы в ее сознании и вернула ей все утраченные воспоминания в тот момент, как только ее нога ступила бы на знакомые с детства улицы. Вполне возможно, что на оживленных, переполненных улицах в толпе прохожих она вычленила бы знакомое лицо и тот час узнала бы его, или же наоборот – кто-то из ее прежних знакомых узнал бы ее, и тогда ей, наконец, открылась бы правда – кто она такая на самом деле.  Все это могло бы быть, и даже несмотря на ничтожную вероятность успеха, она вполне могла оказаться именно в нужном месте и в нужное время. Но об этом уже никто и никогда не узнает.
До ее запланированного отъезда оставалось несколько дней, и Камилла, стараясь не вызывать излишних подозрений, вела себя как обычно. За исключением того, что теперь она тщательно оберегала свою тайну, ничего не изменилось между ней и Симоном.  В один из обычных для этого города солнечных дней, она беззаботно растянулась на диване в гостиной, предвкушая недолгий отдых в виде просмотра телевизора. Джерри, еще десять минут назад носившийся по комнатам, и с радостным визгом  раскидывающий все, до чего только могла дотянуться его маленькая смуглая ручонка,  теперь спал в своей комнате, вымотанный активными играми и полуденным зноем. 
Камилла включила телевизор и лениво принялась щелкать пультом. Остановив свой выбор на одном из исторических каналов, она отправилась на кухню, приготовить чай со льдом.  Возвратившись, она бросила взгляд на экран. На золотом фоне вечернего заката солнца, погружающегося своим огненным диском в желтые пески, было написано «Клеопатра». Она очень любила такие передачи, ее всегда интересовало прошлое цивилизаций, бесследно растворившихся в мире современности. Загадочный магнетизм древности притягивал ее, и, предвкушая приятное времяпрепровождение, она удобнее устроилась на диване со стаканом прохладного мятного чая. 
 Реконструированные интерьеры древнеегипетских дворцов сменялись один за другим, и Камилла с нетерпеливым вожделением впилась взглядом в экран. Вот, наконец, появилась и сама Клеопатра. Царица принимала ванну, и сидела  вполоборота к камере, так что зритель мог видеть лишь ее точеный профиль, прикрытый черной, как смоль, вуалью волос. Когда же план сменился, и Клеопатра оказалась лицом к камере, Камилла застыла в исступленном ужасе.  С телеэкрана, прямо на нее, смотрела большими, выразительными карими глазами... она сама! Пронзительный взгляд подведенных глаз последней царицы Египта принадлежал ей, Камилле!
Трудно сказать, сколько времени просидела она вот так, молча уставившись в телевизор. Очнулась она от звона стекла. Это стакан с чаем выскользнул из ее ослабевших рук и разлетелся на мелкие кусочки, ударившись об пол.  Еще не соображая, что происходит, Камилла схватила ручку и принялась записывать все, что видела в этой передаче, на детской книжке Джерри, которую тот, по обыкновению, бросил на пол возле дивана и позабыл о ней.  Она записывала все – сюжет, имена, а когда передача окончилась, и побежали титры,  ей удалось успеть разглядеть только название телестудии.  Тут же эта информация оказалась перенесена ее рукой на поля детской книжки.  Сомнений быть не могло – актриса, изображающая Клеопатру на экране – ни кто иная, как она, Камилла Рейерс.
Словно одурманенная, она встала и подошла к окну.  Оно было высоким, почти до потолка, и раньше ей всегда нравилось, что сквозь эти гигантские стеклянные стены в дом проникает так много света, но теперь, стоя вплотную к стеклу, она ощутила прилив паники.  За окном, прямо напротив нее, цвел высокий и раскидистый куст магнолии, и она захотела протянуть руку, чтобы дотронуться до воскового белого цветка, заманчиво выглядывающего из-под жестких темно-зеленых листьев.  Казалось, только протяни руку, и вот она, эта свежая, чуть горьковатая плоть совершенного, утонченного цветка. Но Камилла не могла дотронуться до этого прекрасного отпрыска природы, между ней и этим живым чудом непреодолимой преградой выросло толстое, непробиваемое стекло.  Внешне казалось, что его будто и нет, однако оно безжалостно отрезало путь в живое царство пышущей природы для нее.  Там, за стеклом была жизнь, которую она только видела, но прикоснуться к ней не могла.  Словно обезумев, она ударила кулаком по стеклу и выкрикнула с отчаяньем:
 - Это моя тюрьма. Я - пленница!!!
 Странная решительность охватила ее вдруг. Пелена дурмана вмиг спала и теперь она рассуждала холодно, расчетливо.  В голове выстроился четкий план действий, и она, меряя шагами комнату, с каждой секундой обретала все большую ясность мыслей.  Нужно узнать как можно больше о девушке-Клеопатре. Как?  Найти в интернете ту самую студию, где  был создан  этот фильм, узнать имя актрисы, найти ее.  Да, нужно действовать. 
Прыжками она взобралась по лестнице и направилась в кабинет. Там включила компьютер и вышла в сеть. Найдя на полях детской книжки Джерри название телестудии, она вбила ее в поиск. На сайте она открыла основную страницу  и выписала телефон студии.  Перепроверив на несколько раз точность, она выключила компьютер и спустилась вниз.
Держа в руках зажатый лист бумаги с нужной информацией, Камилла в нерешительности топталась возле телефона. Она находилась на пороге чего-то важного, ей предстояло открыть дверь, за которой таилось нечто, возможно, способное изменить всю ее жизнь. Но эта дверь уже приоткрылась, и пройти мимо она не могла. Выдохнув, она решительно сняла трубку телефона и набрала номер телестудии. Гудки были короткими, линия все время была занята.  Но вот, наконец, пошел длинный гудок, и трубку сняли.
 - Говорите. – Раздался задорный женский голос из трубки.
 - Э…мэм…Я… - Камилла замешкалась, внезапно она осознала, что не может подобрать нужных слов.
 - Говорите же! – голос стал сердитым и нетерпеливым. Испугавшись, что невидимая собеседница сейчас повесит трубку, Камилла собралась и уже более спокойно сказала:
 - Мэм, меня зовут Лиза. Я агент по набору актеров. На вашей студии был выпущен документальный фильм « Клеопатра».  Я разыскиваю одну актрису. Скажите, с кем я могла бы поговорить по этому поводу?
Ложь далась Камилле на удивление легко, и она говорила так, словно была в курсе того, что требуется сказать в таких случаях. 
- Сейчас соединю. – Разочаровано сказала девушка из трубки и добавила: - Оставайтесь на линии.
 Раздались щелчки, потом трубку снова сняли и уже другой женский голос, усталый и тусклый, сказал:
 - Алло. Слушаю.
Камилла воодушевленно повторила байку, в глубине души опасаясь, что ее заставят полностью представиться, но тусклый голос, выслушав ее просьбу, возмущенно уточнил, что не обязан в обеденный перерыв давать какие-либо сведения, но все же  велел подождать и через пару минут уточнил:
 - Вы еще тут? Записывайте, Маргарита Свидерская, Санта-Моника, телефон (310) 4589-7734, записали?
 - Записала. – Сглотнув от волнения, Камилла перепроверила цифры на бумаге.
- Все? Или еще что-нибудь? – уточнил голос.
 - Спасибо, вы мне очень помогли. – Скомкано проговорила Камилла и поспешно повесила трубку.
Информация, которую она только что узнала, оказалась более чем неожиданной.  Кто такая Маргарита? Может быть, она ошиблась, и девушка с экрана просто похожа на нее? Но разве могут родиться на свет столь одинаковые люди? Клеопатра походила на Камиллу как две капли воды, ни малейшего отличия. «А что, если я сошла с ума?» - подумала она и поспешно вернулась в кабинет. Снова включила компьютер, нашла видео с передачей и пересмотрела ее вновь.  На этот раз она искала то, что послужило бы аргументом «против».  Может быть, форма носа? Или полнота губ? Овал лица? Нет, она смотрелась в экран, как в зеркало.  Когда, на стоп-кадре, она обнаружила маленькую родинку на левой щеке Клеопатры, сомнения рассеялись без следа. Это все-таки была она.
   - Но я не понимаю, не понимаю… - растерянно лепетала Камилла.  Вдруг внезапно у нее закружилась голова, и в глазах потемнело. Перед ними снова, как после выписки из госпиталя, начали появляться отрывочные образы, складывающиеся в картинки.
Она увидела, как сидит перед большим зеркалом, раму которого обрамляют яркие накаленные добела лампочки. В комнате, кроме нее, еще несколько человек сидят перед такими же большими зеркалами и о чем-то весело переговариваются между собой.  Иногда раздаются взрывы хохота, и она тоже смеется с ними.  Смотрит в зеркало, в отражении Клеопатра заразительно смеется, обнажая маленькие белые зубы, и потряхивает черными, как вороново крыло, волосами.  К Клеопатре подходит какая-то девушка и надевает ей на голову золотой обруч с большим синим камнем в середине. 
 - Он давит мне, скажи, чтобы растянули. – Просит Клеопатра. Девушка снимает обруч и уходит.
А Клеопатра берет в руки толстую пушистую кисть на короткой деревянной ножке и окунает ее в баночку с бронзовым порошком. Взмах, еще один взмах, и лицо и шею Клеопатры покрывает тонкий слой бронзовой пудры, она любуется собой, поворачивает голову то в одну, то в другую сторону.  Потом встает, и видит себя в полный рост. На ней длинное белое платье с плиссировкой, открытыми руками и расклешенным подолом.  Смуглую золотистую шею украшает тяжелое ожерелье из толстых пластин под золото, на предплечьях надеты витые браслеты в виде змеи и лилии, на пальцах царские перстни. Довольная собой, она начинает кружиться, кружиться вокруг самой себя, белое платье мелькает в зеркале, взмах черных волос приоткрывает красивое, смуглое лицо, раскрытые в улыбке губы, блеск карих глаз.  Вдруг кто-то подходит сзади, и строгим голосом говорит:
 - Пора на площадку.
Пора на площадку…пора на площадку…на площадку…площадку…
 - Камилла, ты дома?
Голос Симона возвратил ее к реальности. Клеопатра убегала от нее в лабиринты памяти, заманчиво мелькало ее белое плиссированное платье, развевающееся на ветру. Видения рассеялись, голоса стихли.
Сегодня он вернулся довольно рано, и Камилла вспомнила, что они собирались сводить Джерри на день рождения к соседскому мальчику.
 - Вы еще не готовы? – Симон поднялся наверх и застиг Камиллу в коридоре. Она выглядела растерянной, побледнела и была сама не своя. Предчувствуя расспросы, Камилла постаралась вернуть себе ясность мыслей, и натянуто улыбнулась.
 - Джерри уснул, я пойду, разбужу его.
Симон подошел к ней и приобнял за талию:
 - Время еще есть. Побудем вместе? – он заглянул ей в глаза и плотоядно улыбнулся. В последние недели она, охваченная недоверием и подозрениями, отдалилась от него. Когда он выходил по вечерам из душа, она прикидывалась уже спящей чтобы избежать того, что сейчас он так неприкрыто предлагал.
 Симон притянул ее к себе и поцеловал, и она сдалась. Отказаться от его тела на такой длительный срок было непросто, и сейчас он одержал победу. Она словно перенеслась в другое измерение, будто и не было в этот день никаких потрясений и поразительных открытий, перевернувших все в ее сознании.  Поддавшись ему, она оказалась бессильна перед вихрем несокрушимой животной страсти, и, вовлеченная в этот сумбурный, безрассудный поток желания, успела подумать только о том, что ей необходимо сбросить стресс. Это самооправдание вполне ее удовлетворило и она, прикрыв глаза, доверилась ему.
На празднике собралось несколько семей, сопровождающих приглашенных детей.  Джерри был самым младшим из малышей, однако никому не уступал в играх и активном баловстве, в честь праздника разрешенном родителями именинника.  Симон примкнул к группке скучающих мужчин за столиком позади дома.  А Камилла, вместе с другими мамочками, упоенно наблюдала  за тем, как резвятся на идеально подстриженной лужайке перед домом девочки в нарядных платьях и сорванцы-мальчишки, среди которых Джерри, несомненно, был первым заводилой. Несмотря на то, что он пока еще говорил мало слов, он обладал особенностью приковать все внимание  к себе, и вовлечь в свои игры старших детей.
Камилла была влюблена в сына. Он стал смыслом ее жизни еще тогда, когда она только поняла, что беременна. Ей казалось, что ее ребенок должен быть каким-то совершенно необыкновенным, не похожим на других, пусть и весьма милых малышей.  И он оправдал ее ожидания.  С каждым днем он проявлял все большую сообразительность, живость, артистичность.  Она считала, что это он унаследовал от нее. Симон наградил сына черными глазами, вьющимися волосами, крепким здоровьем и внушительными габаритами,  а Камилла наделила его блеском глаз, заразительной обаятельной улыбкой, желанием красоваться и постоянно привлекать к себе внимание.  Не помня, кем она являлась на самом деле, она подсознательно узнавала об этом, глядя на Джерри. Она часто называла его «мой артист» или «маленькая звезда», не отдавая себе отчета в том, как близка она к разгадке своей тайны.
Ее упоенное любование сыном прервала одна из женщин, подсевших к ней.
 - Вы не будете против, если я составлю вам компанию?
Камилла рассеяно взглянула на женщину и ответила:
 - Нет, что вы. Конечно я не против.
Соседка оказалась одной из тех любопытных активных дам, которым всегда и все нужно знать.  Для женщин такого рода было совершенно необходимо состоять в различных обществах и привлекать туда других скучающих домохозяек.  С этой целью она и подсела к загадочной соседке, которая ни с кем в районе особо не общалась, лишь из вежливости здоровалась на улице или около кассы в маркете. 
 - Вашему сыну так нравится общаться с другими детьми.  Почему бы вам не последовать его примеру?
 - Что вы имеете ввиду? – с улыбкой уточнила Камилла.
 - О, я знаю, почти наверняка вы невыносимо скучаете в одиночестве, пока ваш муж на работе. Наши мужчины уходят, чтобы обеспечить нам все это – тут дама многозначительно обвела глазами большой ухоженный сад и  вычурный, кричащий богатством дом, в который все они сегодня были приглашены. Но – продолжила она,- мы тоже можем найти себе занятия.
Раньше Камилла обязательно нашла бы предлог и отделалась бы от назойливой активистки, но сейчас ей пришла в голову одна мысль, и она решила ее проверить.
 - Да-да, я понимаю, о чем вы говорите. – Поддержала она разговор.
 - Это отлично! – Женщина всплеснула в ладоши и придвинулась к Камилле поближе.
 - Мы тут организовали общество, в котором состоят почти все женщины района. И когда в наш район переезжают новые соседи, я, как председатель нашей организации, просто обязана помочь новичкам  полностью влиться в нашу жизнь.  Я понимаю, как вам тяжело привыкнуть к новому району и к новым людям, поэтому-то я и предлагаю вам как можно скорее присоединиться к нам. Я давно собиралась к вам зайти, как только вы въехали в этот дом. Но потом я увидела вас в положении, и не решилась побеспокоить. Вот прежняя  хозяйка вашего дома, Кэролайн, была одной их самых больших наших активисток. Я подумала, что наверняка вы захотите занять ее место в нашем обществе. Ну, знаете, как это бывает – ее дом теперь ваш, вы ходите по тем же улицам, покупаете продукты в тех же магазинах.  Так почему же не вступить в наше общество?
Прервав ее восторженную чушь, Камилла вставила в этот поток нескончаемых  незавуалированных призывов куда-то там примкнуть свой вопрос:
 - Вы сказали прежняя хозяйка дома?
 - Да, Кэролайн. Неужели вы с ней незнакомы?  Славная женщина.
 - Не сомневаюсь. - Едко подметила Камилла. Но ее глупая, невнимательная собеседница не обратила на издевку никакого внимания и принялась сетовать на то, что без умницы-Кэролайн их общество буквально осиротело.
 -   А скажите, давно Кэролайн переехала отсюда? – снова прервала речевой поток Камилла.
 - Так сразу перед тем, как вы въехали.  Я и удивилась, что вы не знакомы.  Как же тогда вы покупали этот дом? Хотя сейчас агенты столь необязательны…
 - Подождите, а эта ваша Кэролайн жила одна? – вновь оборвала собеседницу Камилла.
 - Да, муж бедняжки умер,  ей поэтому и пришлось продать дом, она-то ни дня в своей жизни не работала, как бы ей удалось содержать все это в одиночку?
 Ошарашенная правдой, Камилла все же собралась и задала последний, решающий вопрос:
 - Скажите, вы когда-нибудь видели моего мужа в доме Кэролайн до того, как она продала его?
 - По-правде говоря, я его впервые увидела здесь еще позже, чем вас.  Кэролайн говорила, что дом покупает молодая пара, но я никогда не видела их.  Должно быть, речь шла именно о вас.
 - Спасибо вам…
Медленно Камилла поднялась с шезлонга и направилась к играющему поодаль Джерри. То, что она и так давно уже подозревала, теперь оказалось совершенной правдой. На удивление, она была весьма спокойна.  В глубине души она давно понимала, что все, что ее сейчас окружает – ложь.  Поэтому рассказ болтливой соседки лишь подтвердил ее собственные домыслы.
 - Подождите, подождите!  - Ее догоняла соседка, возмущенная столь резким окончанием диалога.
 - Что еще? – Камилла сердито обернулась и буквально выплеснула этот вопрос на растерянную представительницу женского общества.
 - Так что же с нашим делом? Вы придете на собрание? Оно состоится в субботу, после обеда…
 - Нет, не приду. И в общество ваше не вступлю. Оставьте меня в покое.
Она отвернулась и поспешно удалилась от назойливой, словно муха, активистки, оставив ту с открытым от возмущения ртом.
Сначала она хотела забрать сына и немедленно уйти отсюда, но потом передумала и вышла на улицу одна. Оглянувшись и убедившись, что ее никто не видел, она поспешила домой.  За Джерри она не беспокоилась, на празднике было много взрослых, к тому же с отцом он был в полной безопасности.
Буквально ворвавшись в дом, она велела прислуге уйти до завтрашнего утра и решительно направилась в кабинет. Там всегда подолгу работал Симон. Там же он хранил все рабочие и другие важные документы.  Раскрыв все ящики письменного стола, она перерыла в них все, что могла. Здесь были всевозможные папки с бумагами, справками, накладными, какими-то таблицами, по-видимому, с налоговой отчетностью. Но того, что она искала, ей найти не удалось. Тогда она принялась за папки, стоявшие в открытом доступе на стеллажах. То же самое, цифры, цифры, цифры.  Бросив беглый взгляд на противоположную стену, она отметила, что картина с распускающимся цветком лотоса висит криво, и тут же ее осенила мысль. Ринувшись к картине, она приподняла ее и увидела обитую железом маленькую дверь. Сейф! Ну конечно, как же она раньше не подумала о том, что в доме наверняка есть сейф!
Конечно, она не рассчитывала, что сможет подобрать верную комбинацию для его открытия. Но все же наудачу подергала за круглое колечко, призывно торчащее из дверцы. К ее удивлению дверь поддалась, и она тут же распахнула ее настежь.  Бумаги сразу бросились ей в глаза. Они лежали, свернутые в трубочку, прямо рядом с дверью сейфа. Камилла схватила их и нетерпеливо развернула.
Все подтвердилось. В руках она держала заверенный нотариусом документ, подтверждающий, что некая Кэролайн Бродерик продавала свое имущество в виде двухэтажного дома и прилегающего участка некоему Симону Рейерс.  Дата, указанная в документе, указывала на то, что данная сделка была осуществлена в те дни, когда Камилла еще находилась в госпитале Альварадо.
Неожиданно для самой себя, Камилла не утратила самообладания и восприняла эту новость удивительно спокойно, даже хладнокровно. Аккуратно свернув документы, она положила их обратно в сейф. Она уже собиралась закрыть стальную дверь, как вдруг любопытство овладело ею. Она просунула руку внутрь сейфа, нащупала его обратную стенку и принялась методично исследовать  на ощупь все его пространство. Казалось, что кроме бумаг в нем ничего не было, но когда она добралась до дна, то обнаружила какой-то плотный бумажный сверток и еще что-то холодное.  Сначала она вытащила сверток и при свете дня рассмотрела его. Это был конверт из плотной желтой бумаги, внутри которого лежали деньги.  Их было много, стодолларовые банкноты были собраны в несколько толстых  пачек и перетянуты тонкими силиконовыми резинками.  Десятки, а может и за сотню тысяч. Она не стала их считать, а засунула обратно в конверт и спрятала в сейф.  Вновь ее рука наткнулась на что-то холодное, и она дрожащими пальцами извлекла из стальных недр сейфа гладкий, черный, блестящий на свету пистолет. Это уже напугало ее. Без сомнения, пистолет принадлежал Симону.
Осторожно погрузив оружие обратно, она поспешно закрыла сейф и поправила покосившуюся картину. Затем методично, спокойно навела порядок в кабинете. Разложила разбросанные документы обратно по папкам, аккуратно задвинула ящики стола и после этого спустилась вниз, к телефону. Отступать было некуда. Узнав так много, она не имела права остановиться.
Сняв телефонную трубку, она набрала номер, который ей дала унылая женщина на телестудии. Камилла звонила  в Санта-Монику, чтобы окончательно покончить с иллюзией, сплетенной изо лжи. Не важно, что она узнает сейчас. Важно только то, что теперь ей будет известна правда, а там уже будет время подумать, что с ней, с этой правдой, делать.
Длинные гудки вереницей неслись из трубки. Никто не подходил к телефону, и Камилла подумала про себя, что, наверное, величайшая глупость звонить самой себе.  Она хотела уже повесить трубку, как, наконец, на том конце провода раздался сонный мужской голос.
 - Какого черта вам надо?
 - Я ищу Маргариту. -  Без лишних объяснений выпалила она.
 - Какую Маргариту? Ты кто? Я Чарли, никакой Маргариты не знаю.
Судя по всему, невидимый Чарли был изрядно пьян, но Камилла не отступала:
 - Слушай, Чарли, скажи в твоем доме жила Маргарита Свидерская? Ты с ней знаком?
 - О, черт, да говорю же,  я не знаю никакой Маргариты! Я вообще этот дом снял месяц назад. Откуда я знаю кто тут раньше жил.
После этого Чарли повесил трубку, но Камилла узнала то, что хотела. Если дом был съемным, значит, Маргарита вполне могла когда-то там жить. Только вот как теперь ее найти?
И тут она подумала – а почему бы не попробовать найти Маргариту через все тот же интернет? Если она была актрисой, то наверняка какие-то упоминания о ней должны быть в сети.
Поднявшись наверх и включив компьютер, она набрала в строке поиска «Маргарита Свидерская, актриса».  Результаты поиска разочаровали ее. Видимо, эта Маргарита была далеко не звезда, потому что ни одной фотографии, ни одного видео с ней не оказалось найдено.  Просматривая все сайты, на которых так или иначе употреблялось бы это сочетание имени и фамилии, Камилла натолкнулась на интернет-сайт одной из газет. Там в рубрике «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» она увидела свою фотографию в отвратительном черно-белом качестве.  Под фото помещалась краткая информация:
«Маргарита Александровна Свидерская, 1980 года рождения. Пропала в августе 2005 года на острове Гренада во время съемок фильма «Тайна моего сердца». Всем, кому известна информация о местоположении Маргариты Александровны, просьба обращаться в любое отделение полиции Соединенных Штатов Америки».
Похолодевшими пальцами Камилла набрала в строке поиска «Маргарита Свидерская пропала» и нажала кнопку «поиск».  В голове ее крутилась только одна мысль: « Это только сон, все это просто сон».  Странное отупение накрыло ее, на удивление она не испытывала никакого волнения, только глухая странная боль накрыла собой ее голову, мешая быстро соображать.
Браузер отреагировал на новый запрос иначе, и теперь в первом же результате поиска она снова увидела свое фото, на этот раз цветное. На новостном сайте размещалась целая статья, посвященная ей. Нервно сглотнув, Камилла принялась читать.
« Полиция Лос-Анджелеса прекратила поиски пропавшей полгода назад молодой актрисы Маргариты Свидерской – так сообщил пресс-секретарь Говард Хиддсон. Напомним, что Свидерская пропала в августе прошлого года на острове Гренада, в окрестностях города Сент-Джорджес, где  проходили съемки фильма «Тайна моего сердца», в которых она принимала участие.  Вечером 16 августа 2005 года после завершения съемок Свидерская отправилась в отель одна, предупредив остальную группу о том, что скоро вернется на пляж с целью искупаться.  Однако, по словам членов съемочной группы, а именно режиссера Алекса Нортона и актера Дэвида Прайсли, Свидерская на пляж не вернулась.  Когда члены съемочной группы возвратились в отель, от администратора они узнали что в отель Свидерская с утра не приходила. Прайсли с оператором Майклом Ричардсоном отправились на поиски Свидерской, однако девушку найти не удалось. По возвращении в отель Прайсли вызвал полицию. До сегодняшнего дня Маргариту Свидерскую обнаружить не удалось, и основная версия следствия – по данным, озвученным  Говардом  Хиддсоном -  девушка утонула – окончательно подтверждена. И хотя тело Маргариты Свидерской найти так же не удалось, дело об ее пропаже закрыто.
Мир новостей, 25 февраля 2006 года».
Она читала эти строки отчужденно, словно ее это совершенно не касалось. Ее настигло странное ощущение, описать которое невозможно одним словом. С одной стороны, все происходящее словно было дурным сном, казалось чем-то нереальным, ненастоящим. Стоит только открыть глаза, и весь этот запутанный кошмар, в который она каким-то непостижимым образом оказалась втянута, рассеется как дым.  Какая-то часть нее пребывала в пограничном состоянии между сном и реальностью, и все казалось неестественным, вымышленным, глупым. Но другая ее часть, здравая и трезвомыслящая, говорила о том, что ей открылась ужасная правда о собственной жизни. Никакая она не Камилла. И этот дом никогда не был ее, так же как и Симон никогда не был ее мужем. Она была актрисой, теперь она не сомневалась в этом. Клеопатра снова к ней вернулась, и теперь ее зеркальное отражение потихоньку отделялось от зеркала, проникая собой в ее тело, возвращая ей ту потерянную часть собственного существа, которая так ярко проявлялась теперь в ее сыне.
Острая боль пронзила ее виски, будто палка, насквозь, заставив ее тело скорчиться на полу. Но вместе с болью к ней пришли видения.  Теперь она знала, что это не просто картинки, порожденные ее воображением, как настаивал Симон.  Все, что она видела в своих отрывочных видениях, было самой настоящей правдой. Единственной правдой в ее жизни.  Весь этот фальшивый мир, состоявший из этого огромного дома, пышного сада, дорогих машин, чужого мужчины, был ненастоящим.  Он заключил ее в этой морилке как бабочку, обманом заставил принять этот мир, чуждый ей.  Она не понимала, кто он такой. Она боялась его. Не верила ему ни на йоту.
Что-то нарастало внутри ее сознания, как лавина, которая вот-вот сойдет и сметет на своем пути всех и вся, оставив после себя ровный и чистый слой снега. Боль в висках стала невыносимой, и она, прижав ладони к голове, вымученно прокричала:
 - Я не могу больше!!! Не могу больше!!!
Упав лицом вверх, она широко раскрыла глаза и почувствовала, как проваливается куда-то в невесомость, уносясь прочь из этого насквозь фальшивого мира.  Перед глазами вновь замелькали картинки, но теперь они были цельные, длинные, как кинолента. Память, так долго дремавшая в недрах ее сознания, наконец-то пробудилась и теперь размашистыми, уверенными шагами возвращалась к ней, сметая все на своем пути.