Всё может быть

Москвичу, сменному сантехнику Кириллу Перемогову было тогда сорок с небольшим.  При  нём были ещё крепкое здоровье и любимое им изречение: «Всё может быть».
- Как думаешь, наш зять с нашей Варварой приедут к нам нынешним летом? – спрашивает   его однажды черноглазая, завидного телосложения и весёлого нрава жена Наталья.
- Всё может быть! - слышит привычный ответ.
- Што, могут и не приехать?
- Я же сказал: всё может быть.
В другой раз:
- Ты, Кирюша, на даче огорожу по весне будешь латать?
- Если доживу.
- Што, можешь не дожить? – крутя выразительно пальцем у своего виска, весело таращится Наталья.
- Всё может быть!

Правда, в тот раз он, как в воду глядел. В феврале, на рыбалке, провалился под  ослабленный лёд. Три раза, выныривая дельфином,  попадал теменем в шершавую изнанку льда. На четвёртый - угодил в свободную воду и выкарабкался на прочную льдину. Сильно простудился.  С воспалением лёгких пролежал в больнице почти до апреля. Затем две недели – дома, по больничному листу. К выздоровлению других срочных дел накопилось. Обветшавшую же огорожу «залатал» только поздней осенью.

О своём, вечно сомневающемся муже Наталья как-то заговорила с её духовником протоиереем отцом Антонием. Не грешит ли, дескать, тем самым Кирилл перед Господом Богом?
- Напротив, - сдержанно улыбнулся отец Антоний. – Кирилл просто убеждён: все мы живём под Божиим призрением.  И помимо наших желаний, над нами довлеет ещё и  Божия воля.
- Да-да, - закивала Наталья, - он иногда к своему: «Всё может быть» добавляет – «На всё воля Божия».

+        +        +

Лето в тот год выдалось очень урожайным на лесные дары. Кирилл, заядлый грибник, отработав сутки, укатил на дачу. Места там грибные и ягодные. Да к тому ж – болотистые. Опытный в своих промысловых вылазках, в рыбацких сапогах, он нередко забирался за полтора десятка вёрст. Возвращался измотанный,  усталый, но довольный: корзина всегда сверх краёв была наполнена чистыми, крепкими, благородными грибами. По иному вышло в один выходной день. В час, когда Наталья из города приехала на дачу, своего Кирюши она там уже не застала. Вместо самого, на столе записка: «Наташа, телефон мой разрядился. Зарядка осталась дома, в Москве. Я ушёл в лес, за Бобровую падь. Готовь всё нужное для закрутки и сушки моей лесной добычи. Целую. Твой Кирилл-Кирюша».

Наталья, не сетуя на мужа, вняла однако его совету. Ужасно скрипя лестницей, подняла на чердак почти пять пудов своего ладного, крепкого тела. Пыхтя,  спустилась оттуда, со звякающими в мешке разнокалиберными стеклянными банками. Промыла их в воде, с содой. Прокалила на солнце. Стала ждать своего добытчика-лесовика. А того нет и нет. Солнце к закату – он не возвращается. Обеспокоенная понеслась к соседям Моргуновым – флегматичному Павлу и обо всём осведомлённой, трескучей Татьяне.
- Уж кто-кто, а твой не заблудится! – затараторила соседка. – Знай, вернётся!
Павел воспринял всё рассудительно:
- Итить сичас, в темь, да, где болота, опасно! – отозвался он.
Потом, исподлобья, жалеючи, взглянул на опечаленную соседку и добавил:
- Не расстраивайся. Мужик он опытный. Лес вдоль и поперек исходил-обнюхал.

В итоге порешили ждать. Ну, что ж: ждут. Каждый по-своему. У соседей свет в окнах давно погас, а Наталье – не до сна. Предчувствия покоя не дают. Встала перед иконой Богородицы. Начала горячо молиться за благополучный исход мужниного путешествия. Утром же, едва засизовело,  в дверь неожиданно постучала её вчерашняя "утешительница" - Татьяна:
- Не пришёл? - пытает, уже с тревогой.
- Не-е-ет, - шмыгая носом, всхлипывает Наталья.

+      +        +

Не дожидаясь восхода солнца, со своей и соседней улиц собрали десятка два охотников-поисковиков. По обильной, тяжёлой росе цепью двинулись по направлению Бобровой пади. Обув резиновые сапоги, плащ, с капюшоном, вместе со всеми пошла и Наталья. Скоро упарилась и поотстала от остальных. Села на пень передохнуть, уже подсознательно прислушиваясь к голосам-крикам:
- Ки-и-рил! От-зо-ви-и-ись!..
Через минуту-другую всё стало глохнуть. И неожиданно, в стороне она услышала едва уловимый, хриплый крик. Сердце ёкнуло, застучало громко и часто, мешая вниманию и слуху. Собралась. Притихла. Точно – слабый мужской зов:
- Лю-ди-и!..

Всполошенная до последнего нерва женщина со всех ног кинулась на голос. Бежала, ломая грудью, всем телом сучья, разрывая плети кустов и бурьяна. Вымахивает к мшистому болоту. Глядь бегло по нему, а по его середине, из ржавой трясины виднеется чья-то, покрытая грязью и зелёной ряской голова. Лицо, по глаза, залито перемешанными с жижей потёками алой, как сок, крови. Поодаль, на кочках, Наталья сразу узнала опрокинутую, с рассыпанными вокруг неё грибами корзину.
- Ки-ри-и-ил! – страшным, не своим голосом завопила  женщина и только теперь заметила: правой рукой тонущий держится за верхушку упавшей берёзки.

Но берёзка уже почти полностью  вырвана из мшистых кочек и едва-едва связана с ними всего несколькими плетями корней.
- Наташа! – узнал её муж. – Сам Бог тебя послал… Не подходи! – прохрипел он отчаянно. – Трясина! Утонешь. Оба утонем! Иди зови людей. Я слышал. Они недалёко.
- Не-ет, я сама тебя вытащу-у! – в голос завыла,  заплакала  женщина.

Тут же решительно шагнула вперёд и сразу угодила по колени в жидкую, засасывающую грязь.
- Наза-а-ад! – захлёбываясь жижей, кашляя, но со страшным надрывом заорал на неё муж. – Хватайся за тот куст и назад. Зови людей.
- Кирюша, я быстро. Ты продержишься?
Ожидавшая услышать привычное: «Всё может быть», она вдруг обострённым слухом уловила твёрдое:
- Продер-р-р-жусь!
-Кирюша, почему ты в крови? Голова поранена?
- Комары и слепни изъели. Беги! Полчаса-час я продержусь…

С соседями Павлом, Татьяной, другими дачниками вконец изнурённая, запыхавшаяся Наталья вернулась к злополучному месту. Вернулась, а на поверхности – лишь начисто вырванная с корнями та самая берёзка, за которую ещё полчаса назад, из последних сил держался её несчастный муж. Поняв всё, Наталья дико закричала, рванула на голове прядь волос и повалилась на влажный мох без чувств.

+      +       +

Тело утопленника вызволили только к вечеру. Через два дня, уже на похоронах,  протоиерей отец Антоний, выслушав горький, прерываемый рыданиями рассказ Натальи, сделает такое внушение. В момент, когда Кирилл, изменив своему правилу, самонадеянно крикну ей: «Продержусь!» - он переживал не за себя, а за неё. За самого близкого ему человека – жену, мать его детей, друга. Он переживал за то, чтобы она в отчаянии не полезла в трясину спасать его и не погибла вместе с ним сама. А это – по-православному, по-христиански. Честь и хвала за это Кириллу. Вечная ему память и Царство Небесное.