Хрупкая реальность. Часть 7

С этого дня их извращенная реальность обрела новые грани.  Теперь она приобрела некие элементы нормальности. Они оба обсуждали, какое блюдо им хотелось бы съесть, иногда даже вместе готовили, переговаривались друг с другом за обедом и делились впечатлениями от того, что у них получилось приготовить.  Постепенно Рита выпросила у своего тюремщика право на маленькие развлечения, и  после обеда они  теперь смотрели какую-нибудь передачу по телевизору. Вечерами они так же вместе ели на кухне, а потом часто играли в карты. Он очень любил карты, и научил ее покеру и преферансу. Так как их было всего двое, каждый из них играл за двух игроков, откладывая слева от себя дополнительный набор карт. Временами Рита забывалась и настолько погружалась в игру, что на какое-то время утрачивала представление о том, где и с кем она находится. Когда она впервые выиграла у него партию, то так искренне обрадовалась, словно выигрыш может быть настоящим. Со временем она стала выигрывать чаще, но когда ей стало ясно, что он поддавался всякий раз, когда победа оставалась за ней, интерес к игре пропал. Но ей по-прежнему хотелось иметь возможность хотя бы на короткое время забывать о своем вынужденном заключении. И тогда в их совместной жизни появилась игра в «нормальных», так про себя она называла ту иллюзию, что оба они искусственно создали под крышей этого дома. Оказавшись вынужденно привязанными друг к другу, они с охотой подпитывали эту иллюзию. Она, как примерная жена или заботливая сестра, следила за хозяйством, выбирала меню с утра, вычисляла, сколько продуктов им потребуется на неделю, если они будут есть то-то и то-то. Она отбраковывала грязную, несвежую одежду и раскладывала по пакетам то, что следовало отнести в прачечную. Писала длинные списки необходимой бытовой химии и прочего, что могло понадобиться по хозяйству.  В свою очередь, Сальвадор точно следовал ее предписаниям и привозил из города все, что она просила. Если требовалась мужская работа, он охотно ее исполнял. Когда кровать, на которой спала Рита, сломалась, он провел несколько часов в комнате, орудуя пилой и молотком, предварительно заперев девушку в подвале, разумеется.  Иногда из-за частых гроз в доме отключалось электричество, и он всякий раз, вооружившись фонариком, отправлялся в технический подвал, чтобы подключить бензиновый генератор, который он купил по ее просьбе, так как Рита боялась темноты. Когда Рита задумала совершить небольшую перестановку в комнате, где теперь ей было разрешено жить, Сальвадор покорно передвигал с места на место комод, кровать, шкаф и свое кресло.  В такие моменты между ними царила молчаливая гармония. Оба они черпали в этом симулировании нормальной жизни  необходимое удовлетворение своих потребностей. Рита на какое-то время обретала свободу,  ей частично вернули право выбора, и она с удовольствием им пользовалась. И еще ей нравилось его подчинять. Пусть не по-настоящему, пусть в игре, но она держала в руках кнопку, нажав на которую могла заставить его выполнить то или иное ее поручение. Сальвадор в свою очередь бессознательно искупал свою вину перед ней. Не то чтобы он горел желанием ублажать ее просьбы, нет. Но помимо собственной воли он ощущал некое чувство ответственности за нее. Она во всем зависела от него, и ему это чрезвычайно нравилось. Никогда, ни на один миг он не забывал о том, что удерживал ее в плену, хотя эта новая модель их совместного сосуществования медленно стирала границы, проведенные ранее между ними. В отличие от него, Рита предпочитала забыть о прошлом. Через пару недель нового режима  она настолько адаптировалась к нему, что не всякий раз отдавала себе отчет в том, что единственный ее собеседник – преступник, и   даже позволяла теперь себе смеяться над его редкими шутками.
Иногда на нее все же  накатывало желание поставить его в неудобное положение, тем самым лишний раз заставив его испытать чувство вины и долга перед ней. Когда он уезжал и спрашивал, что нужно купить, она писала длинные списки того, что ей необходимо. Это были типично женские товары, в которых мужчины не разбирались, как например крем с spf  от 30, воскоплав и сменные картриджи к нему, жидкость для снятия лака  без ацетона и апогей – тампоны с шелковистым покрытием, на три капельки. Когда он уточнял, все ли из этого ей действительно необходимо, она многозначительно говорила: «Все». Тем самым словно говоря ему: « Освободи меня, и больше не будешь краснеть в магазине».   Иногда она напрямую заявляла:
 - А как ты хотел?  Я ведь женщина.
Или упрекала:
 - Еще и этого хочешь меня лишить?
 
  Их ежедневная жизнь была однообразной и не давала девушке полноценного чувства свободы и безопасности, но все же это было намного лучше сырого холодного подвала.  К тому же иллюзия нормальности постепенно втянула ее в этот образ жизни, который она была вынуждена принять.
  Они оба старательно выполняли все пункты договора, выдвинутого Ритой на лестнице после неудачной попытки сразить Сальвадора наповал своими смехотворными ударами.  Она больше не пыталась убежать, а он старался удовлетворить все ее пожелания.  Если что-то ему казалось сомнительным, или вызывало подозрения, он вносил изменения в этот пункт, но старался обеспечить выдвинутое требование хотя бы частично.  Так, например, когда она попросилась на прогулку, он отказал, посчитав это слишком опасным, но немногим позже подвел ее  к открытому окну на втором этаже и позволил ей долго наслаждаться влажным тропическим воздухом,  пока она не сообщила, что ей достаточно.  Риту угнетала необходимость периодически снова спускаться в подвал на несколько часов, но она больше никогда не спала на синем надувном матрасе.  Ночи Сальвадор проводил дома, и она спала в своей новой комнате наверху, окно которой выходило в лес.  Он привязывал ее руки к спинке кровати, а сам спал на раскладном кресле, которое он перенес в эту комнату из какой-то комнаты внизу.
Когда он уходил,  Рита отправлялась в подвал, предварительно прихватив с собой несколько бутылок с водой и какую-нибудь книгу.  Со временем она привыкла к такому режиму, и всегда добровольно протягивала руки, если он собирался ее связать.  Единственное, что ее по-настоящему пугало,  так это то, что с Сальвадором может что-нибудь случиться в городе, и тогда она навеки окажется погребена в этом ужасном подвале.  Однажды она поделилась с ним своими опасениями, но он только засмеялся и ответил:
 - Я вернусь. Что может со мной случиться?
Почти каждый раз, возвращаясь из города, он привозил для нее что-нибудь, о чем она не просила. Это могла быть одежда, что-то из косметики или какая-нибудь безделушка, способная развлечь Риту во время его отсутствия. Поначалу ее раздражала его щедрость, ей казалось, будто он стремится таким способом купить ее благодарность. Но его мотивы были совсем иными. Это был очередной инструмент контроля. Ему хотелось, чтобы она была красива и весела, и еще больше ему хотелось видеть, как она становится красивой и веселой благодаря его подаркам. Рита росла в бедности, и подарки казались ей унизительными, тем более от Сальвадора. Однако постепенно желание прикоснуться к приятным, новым вещам пересилило. Примерив купленное им платье, она нашла себя прехорошенькой в нем, и подумала, что не так уж это и унизительно – принять подарок от человека, который привязывал ее ночами к кровати, чтобы она не убежала.  С тех пор все, что бы он ей ни принес, она с готовностью брала.  К тому же она заметила, что всякий раз, как она появлялась перед ним в обновках, он становился менее суровым.  Рита не знала, почему ему так важно, чтобы она брала эти вещи, но раз от этого он становился уступчивее и добрее, то почему бы и нет? Тем более что ей и самой начало это нравиться. Хоть капля женской радости.
Эта новая модель отношений явилась настоящим убежищем, где они могли скрываться от  собственных тягостных мыслей.  Сальвадор таким образом смягчал чувство вины, которое он глубоко скрывал от Риты, а она, подобно Скарлетт О’Харра, предпочитала задвинуть подальше неприятные мысли и вопросы, на которые ей не удавалось найти ответа.
 Бывали дни, когда Сальвадор весь день находился дома, и они проводили время вместе.   В такой день для Риты был настоящий праздник, ведь ей не приходилось спускаться в подвал, который все еще вызывал в ней сильнейшую неприязнь.  К тому же, можно было подолгу смотреть телевизор, приобщаясь на некоторое время к нормальной, настоящей жизни.  В один из таких дней Сальвадор включил первый попавшийся канал, где транслировали какую-то политическую передачу. Риту она не заинтересовала, к тому же, она ни слова не понимала, так как говорили на испанском языке. Но попросить Сальвадора переключить канал она не решилась и потому  удрученно уставилась в телевизор. На радость ей, передача скоро закончилась, и начался показ старого фильма с Робертом Тейлором в главной роли.
Девушка воодушевилась. Она любила такие фильмы. Старые, черно – белые, с великолепной игрой актеров. Едва сдерживая радость, она устроилась поудобнее, и настроила себя на приятное времяпрепровождение. Разумеется, настолько приятное, насколько оно могло быть приятным в тех условиях, что сложились вокруг нее. 
Фильм назывался «Мост Ватерлоо» , и в нем, помимо Тейлора, играла Вивьен Ли, которую Рита очень любила.  Периодически во время фильма она украдкой бросала взгляды на Сальвадора. Почему-то ей хотелось удостовериться, что он тоже смотрит кино. Он смотрел. И ей даже казалось, что он наблюдает за происходящим на экране с неподдельным интересом.
Фильм уже почти кончился, и на экране телевизора обезумевшая Вивьен Ли выскочила на дорогу и бросилась под экипаж. И в это момент Рита воскликнула:
-Не надо!
Она раньше не видела этот фильм, и до последнего надеялась, что Рою удастся отыскать Майру раньше, чем та наделает глупостей. Но в этой картине хеппи-энда не оказалось. Майра погибла.
Когда фильм окончился, и на экране побежали титры, Сальвадор спросил:
- Ты бы хотела, чтобы девушка осталась жива?
Рита медленно перевела на него взгляд.
-Да. Естественно.
Она почувствовала, что Сальвадор хочет поговорить с ней. Это и удивило, и обрадовало ее. Ей и самой не хватало общения, и краткие, сухие фразы, брошенные им по необходимости, совсем не восполняли ее потребности в полноценном общении, когда обе стороны добровольно идут на контакт друг с другом. Добровольно, а не вынужденно.
-Но у нее не было другого выбора. – Продолжил он.
Рита пожала плечами. Она так не считала, но все же спросила:
-Почему ты так говоришь?
Сальвадор нахмурил брови и выдохнул. Казалось, какая-то незримая преграда удерживает его от дальнейшего разговора, и он вот-вот замкнется и снова замолчит, но через несколько секунд он пояснил:
-Когда человек виноват перед другими, он может избежать наказания. Но когда человеку некуда бежать от самого себя, он вынужден совершить такой поступок. Рано или поздно он сам себя изведет.
Рита была удивленна его ответом. И не только потому, что в сказанном Сальвадором скрывался достаточно глубокий смысл, но и потому, что он вдруг сказал так много. Обычно он был весьма молчалив, и казался ей довольно примитивным, ограниченным существом. Она отождествляла его с животным, не имеющим души и интеллекта. Услышанное поразило ее, и она, широко раскрыв глаза, смотрела на него, пытаясь разглядеть в темных,  непроницаемых глазах хотя бы тень человечности.
-Почему ты так смотришь на меня? Ты удивлена тем, что я сказал? Или, быть может, ты удивлена тем, что это сказал я? – Сальвадор верно расценил ее реакцию, и теперь его глаза будто начали смеяться.
-В целом, да. Это прозвучало неожиданно.
В Рите боролись двойственные чувства. Ей хотелось закончить этот разговор, потому что в голосе его послышалась провокация, и она боялась, что он может выйти из себя. Но с другой стороны, ей стало интересно понять, что же скрывается под звероподобной маской отъявленного преступника на самом деле.
-А ты думала, что люди вроде меня неспособны ни на что, кроме как держать в руках пушку? А может, ты и за людей парней вроде меня не считаешь? К твоему сведению, я учился в колледже, и уж наверняка понимаю не меньше вашего, мисс.
Сальвадор был удовлетворен. Ему удалось удивить ее, и зажечь в ней искру интереса. Она заметила его, впервые она смотрела на него не как на гориллу в вольере, а как на человека.
-Если это так, то почему тогда…
Ей не удалось договорить. Внезапно она прикусила язык и осеклась. Если он выйдет из себя, разговор не состоится, и скорее всего больше не возобновится. А ей безумно хотелось поговорить, пускай даже и с преступником. В конце концов, он прав – он тоже человек.
-Почему что? Не бойся, говори до конца. Почему я стал таким? Ты это хотела спросить? – он выглядел очень уверенным в себе, держался спокойно и уравновешено, и Рита немного осмелела.
-Да, я хотела это спросить.
Он откинул волосы назад и облокотился на кресло, лицом к ней.
-Я родился и вырос в Каракасе. В этом городе нет другого способа разбогатеть, кроме как заняться криминалом. В юности я учился в штатах, мне повезло, я получил такую возможность. Как ни парадоксально, но я изучал право, и должен был научиться ловить преступников и защищать их жертв. Я окончил колледж и вернулся сюда. Я был полон планов, меня переполняли амбиции. Но жизнь не всегда поворачивается к нам лицом, и реализовать свои мечты добропорядочным способом я не сумел. Вскоре познакомился с ребятами Дона Хосе. Легкие деньги  вскружили мне голову, и я пошел по той дороге, которую выбирают помимо меня тысячи людей в этих местах.  Выбирают не по своей воле, Рита. 
Она слушала его, и с каждым сказанным словом в ней закипало возмущение. Что он говорит? Не по своей воле стал он преступником? Не по своей воле избил ее в подвале? Не по своей воле удерживает ее в плену? Не по своей воле выхватил оружие и застрелил человека? Неужели своим рассказом он надеялся разжалобить ее? Быть может, ей еще стоит его пожалеть? И уж не старается ли он найти своим поступкам оправдание, которого нет и не может быть?
Она покачала головой, и Сальвадор понял, что его слова не нашли в ней отклика.
-Если ты можешь мне возразить – возрази. Я не запрещаю.
-Да, мне есть что возразить. – Наконец, сказала Рита.
Он приподнял брови и кивком головы указал ей, что готов слушать.
-Ты рассказал о своей жизни так, словно ты был вынужден стать преступником.
-Так и есть. Ты не знаешь этих мест и их законов жизни.
-Мне не нужно ничего знать. Нет таких обстоятельств, чтобы заставить делать то, чего  ты не хочешь. Все зависит лишь от того, что каждый человек выбирает для себя сам. Послушай, что я расскажу тебе о себе. И ты поймешь, что я права.
Я родилась в России, ты знаешь, где это? Это очень далеко, и людям там живется не намного легче, чем здесь. Когда я была маленькой, моя мама умерла. Я жила с отцом и бабушкой. Бабушка любила меня, и всегда защищала. А отец пил. Напиваясь каждый вечер, он нередко избивал меня. Был вечно всем недоволен, постоянно ругал меня и отвешивал подзатыльники по любому поводу.  Мое детство продолжалось до того момента, пока не умерла бабушка. После ее смерти отец стал пить еще больше и вскоре его выгнали с работы. Мы жили в нищете, на одно жалкое пособие, что он сразу пропивал. Мне никогда не покупали новую одежду, и мне приходилось донашивать то, что уже давно было мало и изношено. Ты и представить себе не можешь, каково это, когда  ты идешь по школьному коридору в старом заштопанном платье, тебе пятнадцать лет, и мальчик, который тебе безумно нравится, смеется тебе вслед и обзывает нищенкой. Тебе даже в страшных снах никогда не снилось, каково это – чувствовать себя никому не нужной, обреченной на пожизненные издевательства и муки. Тебе не понять, что это такое, когда ты возвращаешься домой после занятий в институте, и по пути заходишь во все магазинчики подряд только для того, чтобы дорога до дома растянулась подольше. Потому что дома – ад.
Иногда мне казалось, что выхода нет, и никогда не будет. И мысль о том, что я буду пожизненно нести этот крест, вгоняла меня в исступленный ужас.
Я мечтала о том, что появится прекрасный принц и спасет меня от этой ужасной жизни, увезет меня в сказку, где меня будут любить, ценить и уважать. Я верила в то, что чудо обязательно случится, и ждала, когда же настанет этот счастливый день.  Я верила в это до тех пор, пока не осознала – никто мне не поможет. И моя жизнь никому не нужна, кроме меня самой.  И тогда я решилась все изменить. Окончив институт, я подала на отца в суд, мы разделили квартиру, и я продала свою долю. Вырученных денег хватило на билет до Лос-Анджелеса и на то, чтобы снять небольшую квартирку на первое время.
Я без конца ходила по киностудиям, оставляла свои фото и резюме, но в большинстве случаев получала отказ. Я не унывала, и бралась за любую работу. Снималась в рекламе, музыкальных клипах, небольших реконструкциях и в массовке. Но и этих денег было немного, поэтому мне пришлось переехать в Санта-Монику и снять малюсенький домик возле побережья. Я продолжала работать, и со временем моя жизнь обрела стабильность. Да, меня не снимали в кино, как я мечтала. Меня не узнавали на улицах и не просили автограф. Но я могла позволить себе достойную жизнь. И самое главное – мне удалось освободиться от того кошмара, в котором я жила.  Так ответь мне на вопрос – почему я, слабая одинокая девушка, смогла избавиться от жизни, которая не устраивала меня, а ты – здоровый сильный мужик, не смог этого сделать и пошел по легкой дорожке? Может потому, что тебе этого хотелось? Или потому, что тебе проще стать преступником и оправдываться обстановкой в городе, чем бороться за свое будущее? Ты мог остаться в штатах, найти там работу, стать порядочным человеком. Но ты предпочел вернуться, не работать и отбирать у других людей их деньги, имущество и свободу.
Сальвадор сорвался с кресла и  быстро подошел к ней:
-Довольно. Заткнись! Я вижу, ты стала забывать кто ты. Ночь в подвале напомнит тебе об этом.
Он схватил ее и потащил в сторону подвала. Рита пыталась освободиться от его железных объятий, брыкалась и даже укусила его в плечо, но без толку. Он швырнул ее в сырую зловонную тюрьму и с треском запер двери. Она, поднявшись с пола, подбежала к двери и прокричала:
-Ты взбесился потому, что я сказала правду!!!
Ответа не последовало. Сальвадор вышел из дома и закурил сигару.
Эта ссора стала первой серьезной стычкой между ними с тех пор, как Рита в последний раз пыталась убежать. Давно она не видела в глазах Сальвадора это выражение ярости, необузданной жестокости.  Но впервые она не испугалась, оказавшись лицом к лицу с его гневной вспышкой.  Она радовалась тому, что сумела высказать ему все это.  Пусть знает, что она не боится его, и потом, она и на самом деле считала себя правой.
С этими мыслями Рита плюхнулась на матрас, и принялась за чтение журнала, который валялся здесь еще со вчерашнего дня.  В глубине души она была уверенна, что он скоро остынет и вернется, чтобы выпустить ее.  Но она ошибалась.
 Впервые со дня ее пребывания в этом доме Сальвадор не хотел ее видеть.  Слова, едко брошенные ею, удивительно сильно задели его самолюбие. Не потому, что она позволила себе такую дерзость, ведь отчасти она была права.  Но именно сегодня он как никогда остро ощутил, насколько глубока пропасть между ними, и отчетливо понял, что ему никогда ее не преодолеть.  Какие бы поблажки он не давал ей, как бы честно не выполнял он свои обещания, для нее он навсегда останется чужим, непонятым, ненавистным.  Эти мысли привнесли смятение в его душу, не знавшую прежде таких тонких переживаний. Не зная, как себя теперь вести с ней, он предпочел оставить ее в подвале на всю ночь. 
 Когда Рита поняла, что  Сальвадор не придет за ней, то сначала обозлилась, однако вскоре поняла, что кроме себя в том, что нынешнюю ночь ей предстоит провести в сыром подвале, ей винить некого. Если раньше она покорно передавала бразды правления Сальвадору, перекладывая на него всю ответственность за развитие событий, то теперь она начала осознавать, что и от нее кое-что зависит. В том, что ее слова задели его, не было сомнений.  И прокрутив их в своей голове несколько раз, Рита поняла, что обидела его. Как она могла судить его жизнь, не зная о ней ничего?  Разве не гласила одна из библейских заповедей, в которые она до сих пор верила -  «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете»?
 Этой ночью Рита почти не спала.  В голове ее роились сотни мыслей, мешающих заснуть.  Бессознательно, помимо воли, она потихоньку поворачивалась лицом к тому, кто был с ней так близко и в то же время так далеко.  Впервые ей захотелось протянуть руку и приподнять эту маску неприступной черствой холодности, под которой все же был живой человек со своими переживаниями и чувствами.  Да, Сальвадор не был хоть сколько нибудь похож на нее, но он был вовсе не обязан соответствовать ее представлениям о том, что правильно, а что нет.   И какой бы ни была его жизнь, она не имела права ставить ее значение под сомнение.   Он был другим, не похожим ни на кого, кто ей встречался прежде, но это не значило, что он не имеет права иметь собственный жизненный опыт, который, как и у большинства людей, был полон ошибок и темных пятен.  А отрицая весь его путь, которым он шел до сегодняшнего дня, Рита будто указала ему на то, что его жизнь слишком ничтожна, чтобы он имел право быть даже не понятым, а хотя бы выслушанным.
 Безусловно, он причинил ей много боли, но в то же время это были сущие пустяки по сравнению с тем, что ее могло бы ожидать, окажись на месте Сальвадора кто-нибудь другой.   Рита не раз подмечала, как он с интересом оглядывает ее, думая, что она этого не видит. Они находились вдвоем, в замкнутом пространстве, и при этом она была красивой девушкой, а он вполне молодым и здоровым мужчиной, и наверняка ему приходила в голову мысль о том, что он мог бы с ней сделать, особенно после того, как однажды он уже убедился в том, что соблазнить ее легко.  Однако он не прикасался к ней, и за это Рита была ему благодарна.  Более того, она понимала, что абсолютно не нужна ему в этом доме, и даже в некотором смысле обременяет его своим присутствием, вынуждая постоянно заботиться о себе.  Он мог бы решить эту проблему очень просто, но он решил сохранить ей жизнь.  А многочисленные уступки, на которые он день ото дня все больше и больше шел?  Да с ним она жила лучше, чем в Питере с родным отцом!  Она хорошо и вкусно питалась, и даже немного поправилась за то время, что находилась здесь.  Она ни в чем не знала отказа, и любая ее материальная прихоть почти наверняка оказывалась удовлетворенной.  Конечно, все это было в обмен на самое драгоценное в жизни любого человека – свободу, но ведь Сальвадор мог ничего этого не делать, если бы в нем не было чего-то хорошего. 
 Это только в патетичных фильмах или книгах герои до последнего стоически соглашаются терпеть муки голода, холода и пытки, лишь бы не уронить честь и не затоптать гордость.  Однако в жизни все обстояло иначе, и теперь Рита понимала это, как никто другой. Какой толк был в ее заносчивой гордости, если бы она умирала с голоду, а по ночам ей приходилось бы трястись от холода на сырых подвальных половицах? Что она хотела доказать сегодня Сальвадору своими упреками? О чем хотела рассказать?  Будто он хуже нее знал, как он жил и кем являлся.  И вот результат – она осталась без ужина, отправлена на ночь в ненавистный подвал, и то подобие хрупкого мира, в котором они теперь жили, начало распадаться. 
По поводу последнего Рита особенно сильно переживала.  А что, если теперь все вернется обратно, в то время, когда Сальвадор  был груб и жесток, и не позволял ей выходить из подвала? Этого она боялась больше всего, и корила себя за то, что надерзила ему.
 Когда утром Сальвадор спустился за ней, чтобы накормить, Рита набралась решимости и в тот момент, когда он стиснул ее запястье, она подняла на него глаза и проникновенным голосом (все же она была актрисой) произнесла:
 - Я не должна была так говорить. Извини, я была не права.
 Сальвадор ничего не ответил тогда, но с того момента шаткое подобие гармонии возобновилось между ними.  При первой же угрозе, что эта тонкая ниточка, держась за которую они могли бы избегать необходимости возвращаться к своим ролям жертвы и злодея, оборвется, они оба осознали, что порвав ее, они уже не смогут вернуться в этот спасительный мир псевдонормальной жизни.
 Не отдавая себе в том отчета, Рита научилась улавливать  малейшие изменения в  настроении своего надсмотрщика, и даже подстраиваться под них. Предугадывая по его жестам и взглядам, как он поступит, она имела возможность подготовиться к последствиям.  И чем дольше они оставались наедине друг с другом, тем прочнее становилась эта незримая нить взаимодействия, при котором два человека из разных миров так или иначе соприкасались не только физически, но и духовно.  Казалось бы, о какой духовной связи может идти тут речь, когда один из этих людей находится в тотальном подчинении другому?  Но это только на первый взгляд кажется, будто добро и зло являются антиподами друг для друга, тогда как на самом деле они всего лишь полярные полюса одного и того же, и служат лишь для того, чтобы людям было проще классифицировать свои действия, подводя их под понятия добра или зла.  Более того, один и тот же поступок может быть расценен кем-то как проявление абсолютного зла, и в то же время являться для кого-то другого истинным добром.  Любой поступок, который бы мы ни совершили, обязательно имеет оборотную сторону, а то еще и  вовсе не одну. Порой нам кажется, что мир абстрактно поделен на строго определенные понятия, регламентируемые силой стереотипов. И зачастую, когда в реальной жизни какое-то из этих понятий перестает укладываться в рамки этих  стереотипов, противореча нашим ожиданиям,  мы либо стараемся сразу же изолировать эту ситуацию, ибо то, что ты не в силах объяснить и понять, принято вовсе не замечать, либо, что бывает значительно реже, начинаем познавать ее всесторонние грани, ища истину.
Оказавшись в замкнутом пространстве искусственно созданной ситуации, сосуществуя друг с другом, неизбежно входя в ежедневный контакт, и Рита, и Сальвадор были вынуждены принять те условия, которые диктовала теперь их хрупкая, неопределенная реальность.  Они не осознавали того, что в этом иллюзорном мире между ними зародилась и прочно укоренилась неразрывная связь,  столь прочная, что они, будто близкие друзья или родственники, научились буквально читать мысли друг друга, без слов предвосхищая то, что только должно было случиться.  Независимо от того, кто из них на каком полюсе находился, оба они были полноправными участниками процесса перерождения насилия в норму, жестокости в сострадание, враждебной отчужденности во взаимопонимание. 
 Из них двоих Рита была более склонна к подобным рассуждениям, и нередко проводила долгие часы заточения в подвале за подобными мыслями.  Ее теперь часто посещал вопрос – почему все люди рождаются на свет одинаковыми, а когда вырастают, встают по разные стороны баррикад, ненавидят друг друга и сознательно возводят стены непонимания между собой?  Частенько смотря на Сальвадора, она представляла то время, когда он был еще ребенком.  Каким он был тогда? Наверное, весьма милым мальчуганом, весело катающимся на велосипеде со своими друзьями. Смогла бы она ненавидеть маленького мальчика, которым он когда-то был?  Что должно было случиться, чтобы из обычного ребенка, который боится темноты, зовет по ночам маму, плачет над горестями и смеется от радости, вдруг вырос хладнокровный преступник, без малейшего колебания способный одним взводом курка отправить другого человека на тот свет? Она ничего не знала о его жизни, но справедливо предполагала, что она не всегда была такой мрачной.  Наверняка у него, как и у всех, было в прошлом что-то, что заставляло бы оживать струны души.  Была ли у него возлюбленная или жена? Каким он был с нею?  Наверное, не таким жестоким и безжалостным, каким мог быть с ней.
 Но помимо рассуждений, Рита делала выводы. Выводы из тех поступков, что он совершал в нынешней реальности.  Хотела она этого или нет, Сальвадор все меньше и меньше походил на тупого, примитивного бандита.  Да, он и в самом деле был немногословен, из-за чего казался не очень умным, однако вскоре Рита осознала, что ее мнение о своем надзирателе – ошибочное.   Было в нем что-то такое, что никак не укладывалось в узкий психопортрет, составленный ею в самом начале.  Пока что это были лишь ощущения и догадки, но она уже начала понимать, что помимо преступника он был кем-то еще и, как и все люди, обладал характером, который имеет множество оттенков и граней.  И какие-то из этих граней побуждали его заботиться о ней,  следить за тем, чтобы она хорошо питалась, обеспечивать ей безопасность и позволять следить за гигиеной.  Все это помогало Рите день за днем учиться видеть не только то, что на первый взгляд очевидно.