Зеркальный перекресток

 

- Дорогой! Мне кажется, что на меня оттуда кто-то смотрит и даже подслушивает все наши разговоры…

"Трамвайные талоны к доктору" (1999)


   Массивная входная дверь медленно и тихо открылась, но в коридоре никого не было. Справа, в районе кухни, кто-то насвистывал старый марш энтузиастов, гремел посудой и шаркал обувью по паркету.
- Эй, вы! Не стесняйтесь…, проходите! – раздался хрипловатый голос, затем кто-то прокашлялся и продолжил весело насвистывать марш.
 Майор Барский вошел, прикрыл дверь и остался один в длинном коридоре. Впервые за долгие годы оперативной работы он по- настоящему струсил. Внутри своей логики он уже пожалел, что согласился зайти в эту квартиру и аккуратно проверить неоднократную жалобу отца его близкого друга. Барский замер, прислушиваясь к учащенному биению своего сердца и к ощущениям мелкой дрожи правой ладони, лежащей на кобуре. Машинально достав новенький носовой платок, он вытер вспотевший лоб. Физические реакции на трусость были явными. Увидев свое испуганное лицо в зеркале коридора, майор сделал глубокий вдох и выдох. Затем, как на тренировках дзюдо, быстро хрустнул шеей для уверенности, прошел вперед и начал осмотр комнаты, стараясь изо всех сил подавить внутреннюю тревогу и бегающие мурашки страха на спине. Из кухни, все так же, доносилось шуршание подошвы туфель и бодрая мелодия марша, побуждающая к торжественному подъему знамени. Страх понемногу стал покидать его сознание.
 Большие старые часы ритмично отстукивали секунды в тишине большой комнаты. Они были похожи на настоящий вместительный гроб, сделанный мастерски тонко с фигурной резьбой по редкому сорту зеленого дуба, выросшего на болоте. Тяжелый серебряный маятник, в виде полной Луны, мило улыбался всем, кто годами заглядывал за стекло с желанием рассмотреть течение времени. Он заставлял чужие глаза двигаться влево и вправо по ходу ровных отрезков часового дыхания и прислушиваться к стуку скрытого сердечного механизма, но секрет времени не показывал никогда. Эти часы умело управляли человеческим любопытством.  ,, Как хорошо, что сюда не вставили кукушку. Хотя для такого творения были бы более уместными крупная ворона, глазастый филин или птеродактиль. Но, нет же…, другие творцы, другие правила и каноны красоты! ,, - подумал Барский и продолжил тщательный осмотр экспонатов, часто поглядывая в сторону двери. Сбоку над резным дубовым узором угадывалась серебряная табличка со следами тщательной заботы. На ней без очков можно было прочитать надпись - ,, Beyer - 1854,, Этого было достаточно для правильных выводов и огромного уважения к искусству старых мастеров. Рядом с часами стояло большое зеркало размером в средний рост человека. Оно могло поворачиваться и удовлетворять визуальные прихоти женщин, провожать на сцену актеров и показывать обыкновенную правду любому, кто в него заглянул. На зеркале виднелись потеки какой-то жидкости и размытые надписи химическим карандашом в уголках. Центральная, самая большая и длинная стена комнаты была заполнена множеством картин соцреализма и не только. Мощные индустриальные трубы с обязательным дымом, нагромождения подъемных кранов, грустные проселочные дороги у густых пшеничных квадратов, бесконечные рельсы за горизонт и очень суровые лица могучих строителей БАМа. Все это наполняло комнату энтузиазмом великих свершений прошлых лет и даже текстами песен прошлого. Но одна из картин выделялась сразу, заставляя остановить глаза и начинать удивляться. На полотне был изображен обыкновенный прилавок, за которым стояли две замечательно выписанные полногрудые буфетчицы. Они смотрели в противоположные стороны друг от друга. Художник молча советовал всем присмотреться к деталям. Он удивительно тонко передал разность женских лиц и содержание их внутреннего мира. У одной был взгляд очень уставшей честной женщины, а у другой- взгляд отпетой воровки, знающей подлинную себестоимость местного компота с прибылью в собственный карман. Именно у нее на груди висел перевернутый комсомольский значок. Необычная подпись советского художника была изуродована четырехугольным синим штемпелем ,, Запрещено к показу ,, что сразу поднимало картину в цене до ближайших небес. Далее внимание Барского остановилось на небольшой рамке, висевшей рядом. Под стеклом находилась американская стодолларовая банкнота с беспристрастным взглядом мудрого масона Франклина. Она была самой обыкновенной, каких миллиарды, если бы не ее странный номер – АА 00000000 А. Барский сосредоточился на этом номере и не мог поверить своим глазам. На банкноте был указан год выпуска сорокалетней давности и все девятнадцать признаков подлинности купюры были налицо, но сама цифра не делилась на тайную формулу проверки всех долларовых банкнот и делиться не могла по всем законам секретной математической формулы для денег. В любом случае делить было нечего, одни нули, похожие на пустые куриные яйца.
- Какая-то загадочная чушь! – произнес он тихо с подтверждением своих мыслей для собственных ушей. Машинально вытащив из кармана пиджака мобильный телефон, он увидел, что сеть отсутствует.
- Здравствуйте, уважаемый посетитель…, хотите чаю? – громко спросил кто-то, появившись у входа в комнату с синим баллончиком в руке. Барский напрягся и быстро повернул голову. Лицо человека показалось ему удивительно знакомым. Это был старик, бодро шаркающий по квартире и его предполагаемый возраст не мог соответствовать действительности ни по какой визуальной диагностике. В этом странном седом человеке было что-то очень не так. Даже его голос мог украсить любой музыкальный класс, голос бодрости и здоровья без нот носовой старческой тяжести, медлительности и отдышки. Когда он говорил, его круглые очки подергивались на носу, иногда поблескивая правым мутным стеклом, а всклокоченные неуправляемые волосы переливались седыми оттенками.
- Здравствуйте! От чая не откажусь, только мне без сахара! – как можно вежливей ответил Барский, успокаивая свою внутреннюю тревогу. Он посмотрел на белоснежного попугая, сидящего на ветке китайской розы в большом вазоне у окна. Птица была в свободном полете по квартире и, по-видимому, пользовалась большим доверием хозяина. Увидев старика, попугай замер, затем быстро перешел с ветки на подоконник и запрятался за вазой, заметно дрожа. Старик, насвистывая какую-то песенку, ушел. Пока чайник на кухне стал выводить первые паровые ноты под давлением, Барский внимательно осмотрел следующие экспонаты в стеклянных рамках: пожелтевшую ресторанную салфетку с росписью Сергея Есенина, две редчайшие бабочки Брамея Уоллиха и Подалирий, приятную акварель с разборчивой подписью ,, А. Гитлер,, Французский орден Почетного Легиона с выцветшим бантом, зимний пейзаж какого-то неизвестного художника и добрался глазами до яркой картины ,, Лот и его дочери,, Хендрика Гольциуса  и…
- Это не копия! – раздался из кухни веселый голос. – Копия в музее, а у меня исключительно подлинник.
,, Ну да…, картина 1616 года, подлинник на стене квартиры в центре Москвы просто так для обозрения всем приходящим. Большой шутник этот дедушка…, а как он узнал находясь на кухне, что я смотрю сейчас именно эту вещь? ,, - прозвучал внутренний вопрос в ушах Барского. И наконец, он увидел большую редкость, о которой слышал не раз, пожелтевшую фотографию в рамке под стеклом. Случайные слухи подтвердились. Фото было несомненно подлинным со всеми признаками, которые майор Барский читал быстро, как ,, Отче наш ,, Штемпель старой конторы НКВД с характерно-насыщенным синюшным оттенком краски, желтоватые следы ржавчины от многолетнего использования одной и той же скрепки, задиристые надрывы от перемещений фото, трещины по краям и даже наслоение жирных следов от тысяч прикосновений большого пальца правой руки в одном и том же месте. Несомненно, фото было подлинником из тайных государственных архивов. На нем было лицо Феликса Дадаева, абсолютного двойника товарища Сталина в те годы. Профиль и анфас. Осознав правильность своих догадок, сыщик замер и подавил в себе ненужную эйфорию, которая всегда мешает правильно делать выводы. Увидев в длинном коридоре хозяина квартиры с подносом, он быстро нажал на кнопку диктофона в кармане пиджака и сделал два шага к массивному столу.
- А вот и чаёк! – весело произнес старик, внося в комнату серебряный поднос с одной чашкой и лимонными дольками, нарезанными странными, толстыми и неровными квадратами. В его худой фигуре сразу же угадывалось полное несоответствие возрасту и нервозная подвижность. Высокий лоб старика был в испарине, а маленькая капля пота висела на самом кончике носа под круглыми очками. Поднос был настолько отполирован, что отражал в себе все, что только можно было отражать. – Извините, уважаемый товарищ, плюшек и круассанов к чаю нет, варенья тоже не обнаружил нигде, искал…, искал, шкаф на кухне пустой, живу по- стариковски, откуда варенью взяться. Не моё нынче время, не моё. Я так рад, так рад, что хоть кто-то ко мне заглянул из внешнего суетливого мира. Не каждый день сюда заходит посетитель, который, так сказать, точит пространство своей логикой, рассматривает мою скромную коллекцию и заглядывает в зеркало из БДТ имени Горького. Ведь это зеркало не простое, оно из гримерки самого Лебедева Евгения Алексеевича. Я помню, как он бесновался, когда это зеркало вытащили и продали мне за очень дорого. Боже ж мой! Святители Угодники! Как он красиво на всех кричал, какой слог, манеры, интонации, какой изысканный и тонкий театральный мат! Браво, брависсимо! Не актер был, а настоящий Утес, Мэтр…, Глыба, Старейшина Олимпа, сейчас таких уже нет. Да-а-а! Уходит старая гвардия, уходит, не тот нынче актер, нет золотых слитков с каменьями, одни квадратные платочки сусального золота… Русская драматическая школа, я вам должен сказать, это вечный мотор, будоражащий души только восьми процентам населения, регулярно посещающих театры. Всего лишь восемь процентов визуально погружаются в произведения, чтобы утолить, так сказать, духовный голод. И я должен сразу же добавить, что русская драматическая школа, это вам не египетские письмена на граните, это не полет каких-то там вагнеровских валькирий, это постоянный поиск духовных истин!
- Как замечательно пахнет ваш чай! – притворно произнес Барский, чтобы остановить словоохотливого старика и повернуть разговор в нужное ему русло.
- Ну да! Чай не может судить о себе сам, поэтому оценку дают потребители. Чай ужасный, не колониальный, если бы моя воля, я бы этот чай…! Вот раньше у нас были чаи, в настоящих серебряных подстаканниках, под дискуссию о Коминтерне…, - резко замолчал старик, сверкнув правым стеклом пенсне и, искусственно растянув губы в неискренней улыбке, продолжил,- а, впрочем, я забыл вам задать закономерный в данной ситуации вопрос: что именно вас привело ко мне? Вы пришли за консультацией, дорогой товарищ? Бога ради, чем смогу- помогу. Может у вас есть какое-то зеркальце трехсотлетней давности, может золотая монетка Искандера Зуль Карнайна или подлинное письмо товарища Маркса к товарищу Фридриху? Выкладывайте карты на стол, уважаемый! Какой я становлюсь рассеянный, как пшеничные зерна на полях, ужас!
- Нет, ни зеркальце, ни монетку я не принес, но вы правы, я пришел к вам не только за консультацией, но и за разрешением сфотографировать архивное фото двойника Сталина Феликса Дадаева. У вас на стене висит последняя выжившая фотография из засекреченного архива. Она уже не только исторический документ, но и редчайшая реликвия на все времена.
- Ага! Так это все- таки его двойник! А я давно предполагал, что рано или поздно узнаю об этом. Ну что ж, это закономерный процесс человеческой подлости моего прошлого. Мой ответ - нет! Боже сохрани! Упаси вас господь от такой идеи! Вы что? Взрослый человек, понимающий чужие обстоятельства, пришли в гости и хотите вынести тайну из моей квартиры и обнародовать, так сказать, ее, эту чужую собственность, всему народонаселению? Нет, ну что вы, товарищ, это невозможно, это абсурд и весьма неумная затея. Никаких фотографирований с моих экспонатов я делать не разрешаю на категорическом уровне, я жив до сих пор только благодаря моей осторожности и предусмотрительности. Пейте чай, остывает же… Не чай, а Мексиканская поэзия, пейте, пейте, там и витамины есть…, в сахаре конечно, не в чае. – Перед Барским стояла фарфоровая чашка до верху засыпанная сухим черным чаем и сахаром. Он улыбнулся и с поддельной благодарностью посмотрел в лицо странного старика, которого он уже опознал.
- Обнародовать копию этой фотографии я не буду по множеству причин этического и профессионального содержания. Я здесь, уважаемый Лев Давыдович, как частное лицо. Если есть вопросы, то обязательно существуют и ответы, это аксиома и один из этих ответов висит на этой стене под стеклом. Мне оригинал не нужен, мне нужна только одна единственная, очень качественная фотокопия и всё! – убедительно произнес Барский и дотронулся пальцами до диктофона в кармане. Механизм записывающего устройства едва уловимо подрагивал и работал исправно, запись продолжалась, равномерно наматывая микропленку.
 - Ну что вы, об этом не может быть и речи! – резко изменившись в лице, зло ответил седой собеседник, наконец-то обронив капельку пота с кончика носа на салфетку. Он быстро поднялся, подошел в стене и внимательно уставился на фото двойника Сталина. Его голос изменился, стал дрожать, отдавая каким-то странным и едва уловимым повтором. Это был голос внутреннего нервного триумфа. Затем он быстро достал зеркальный портсигар с блестящим камушком в центре гравировки ленинского профиля и вытащил оттуда единственную пожелтевшую папиросу. Мастерски выверенными движениями, он прикурил от спички, быстро и с шумом выпустив дым в лицо фотографии, продолжил рассуждать. – Да ну что вы, нет…, никогда, не может быть. Об эту фотографию много народу сломали свои глаза даже не догадываясь, что это вовсе не Иосиф, а его двойник. А я подозревал еще тогда, я не сомневался, что это… Этот Дадаев, изображенный на фото, прошел сквозь чужую жизнь, так и не дотронувшись к своей. Молчаливая марионетка, ничего не скажешь. Разменял Божий дар, так сказать, на всё чужое. Подневольный раб. Это что же получается? Вдруг через столько лет из московских глубин возникает человек, мгновенно понимающий об этом фото всю закрытую информацию и начинает меня просить сделать с нее повтор? Нет, этого не может произойти. Слишком дорогим путем она мне досталась, чтобы я делал копии и показывал их гуманитарным врагам по ту сторону жизни. Нет…, я вам запрещаю и не упрашивайте меня!
Барский прошелся глазами по комнате и нигде не увидел пепельницы. Белый попугай сидел за вазой все в той же позе самосохранения, опустив голову на бок. Он был похож на аккуратно сшитую елочную игрушку, сделанную из ваты с двумя глазными бусинками. Птица вела себя странно, полностью отрицая повадки своих генетических родственников. Сам Лев Давыдович завелся не на шутку, увлекшись своей речью, наслаждаясь словами, разглядывая фотографию и с удовольствием выпуская в нее папиросный дым, он продолжал частить, уходя все дальше в дебри собственных переживаний и размышлений. Барский внимательно слушал и заметил новую странность: в папиросе Льва Давидовича никак не образовывался пепел, она тлела на одном и том же уровне, несмотря на частые нервные затяжки. Предательские мурашки страха снова пробежали по спине. Майор молчал, вслушиваясь в странный логический ряд и старался не потерять смысл.
- … вам, дорогой товарищ, нужно давно уже делать дезинфекцию понятий, и вы должны понимать, что обо мне печется особое проведение. В течение всей моей жизни социум вывернул мне лопатки, но не мои руки, поэтому я еще жив и с давно ушедшими ровесниками меня не сравнить. Мое кажущееся благополучие создает уважение сразу и мало кто знает мои тайные убеждения, что бедность без долгов- это зажиточность и никак иначе! Иначе в другом месте, но не со мной. Понятно вам?
- Безусловно понятно. Я полностью согласен с последним тезисом! – быстро подыграл майор и принюхался к запаху странной папиросы. Запах сгоревшего табака в комнате полностью отсутствовал, как - будто никто и не думал здесь курить.
- … вам кажется, что вы отрастили себе большую совесть, как испытатель правд с высоким порогом собственной нравственности, и можете вот так вот церемонно прийти ко мне с невыполнимой просьбой, думая, что я клюну на этот ваш МХАТ? Боже ж мой! Вы наверняка перед приходом сюда с кем-то советовались и вам сказали, что антиквар Лев Давидович Троицкий очень давно заморозил любую деловую активность с внешним миром, поэтому договариваться со мной бесполезно! Хотя раньше было очень полезно, но я давно поставлен на вялый режим. Понятно вам, дорогой товарищ? Кто меня уже помнит в вашем мире? Я вас умоляю…, почти никто! – улыбнулся старик, быстро открыл портсигар с ленинским профилем и вставил под резиночку ту же самую, никак не сгоревшую, совершенно целую пожелтевшую папиросу. Барский снова напрягся, сглотнул слюну, глубоко вдохнул в себя побольше воздуха и покосился взглядом на попугая. Птица не шевелилась, продолжая настороженно выглядывать из-за вазы. Мобильный телефон все также молчал, показывая полное отсутствие мобильной сети в центре огромного города. Следователь находился в квартире уже долго, а дубовые часы ни разу не отбили ровный промежуток. Часы ритмично шли в никуда, отсчитывая монотонность пространства и одевая его только в секунды, напоминая, что жизнь пока еще продолжается, благодаря кем-то заведенному вселенскому механизму… Уходили ровные отрезки времени, но почему-то гробовые часы об этом упрямо помалкивали…
- Я не с кем не советовался перед приходом к вам! – спокойно вставил Барский, заметив, что Лев Давыдович Троицкий был в старых поношенных туфлях без шнурков, вместо уютных домашних тапочек.
-… раньше были потомственные дворяне, потомственные революционеры, сейчас потомственные алкоголики, - продолжал высказываться отрывочными мыслями ложный антиквар,- разве о таких изменениях мечтали мы - свободные, образованные люди огромной страны? Разве такой мир мы хотели построить? Все было иначе, совсем иначе, все было на своих местах. Кто-то христорадил у церкви, кто-то подавал целковый и все были довольны, хотя религия –это не наш метод! Божий баланс не был еще нарушен…, черт побери! - произнес он с пафосом и, достав несвежий платок с дырочкой, громко высморкался. Затем, этим же платком он протер правое стекло своих мутных очков и водрузил их обратно на нос, тихо чихнув.
- А сейчас? – вставил вопрос Барский, поддерживая мысль и специально затягивая время.
- Мне кажется…, э-э-э…, так сказать, в целом, э-э-э…, по большому счету, с учетом мнения, так сказать товарищей по бывшей партии, не нарушая, так сказать, регламента и основной линии Коминтерна, архи важно отметить, что…, - начал блудить фразами Троицкий, - сейчас все весьма глупо, без равновесия разума, одни выращивают частные состояния, другие катаются на атласных одеялах по заснеженным зарубежным болотам! Уже не бродит призрак коммунизма по миру, а гуляет махрово-извращенный капитализм…, думали ли мы о таком плачевном итоге наших начинаний? Я уверен, что вы поняли мои аллегории и привязали их к современности. А недавно я заходил в гости к одним милым людям и заглянул в телевидение. Позвольте, но там за целый день никто ни слова не промолвил про книги, там постоянно показывают разнообразную еду в различных формах ее исполнения. Хочется спросить: нажраться, это главная задача вашей жизни? В стране снова голод? Снова неурожай? Глобальная цель всего народа - это много кушать разнообразной еды? А где книги? К кому бы я ни заходил в гости, ни у кого нет собственной библиотеки. Вы что живете без опыта прошлого? Какой ужас…, это же катастрофа!
- Не может быть! – воскликнул сыщик и внимательно посмотрел в глаза антиквару. Они были холодные, сосредоточенно- внимательные, мутного янтарного цвета с многочисленными тавиальными точками по кругу светлого зрачка, означающими только одно: наличие внутренних многочисленных деструктивных процессов. Троицкий тоже замер и внимательно посмотрел в глаза Барскому, как будто рассматривал атлас чужой жизни и старался найти там хоть какой-то мыс Доброй Надежды… Его седая, выцветшая, клиновидная бородка подрагивала, выдавая внутреннее напряжение. Майор Барский, сцепив зубы тоже выдержал взгляд собеседника. Трех секунд жизненного замедления хватило, чтобы каждый понял многое.
- Угощайтесь чаем, многоуважаемый товарищ! – быстро произнес Троицкий, отведя глаза в сторону и выходя из лабиринта задумчивого ступора. Перед Барским все также стояла фарфоровая чашка до верху наполненная сахаром и сухим черным чаем. Кипяченой воды в чайнике не было, он был горячий, но совершенно пустой.

Уважаемый читатель! Продолжение на сайте - kamillnurakhmetov.com.ua