Тени мира

Пролог
Unam in armis salutem

Густая дымка серого тумана окутывает меня, приятно холодя разгоряченное тело и оседая капельками на непослушных волосах, завивая их. Влажный воздух наполняет легкие со вздохом, сворачивается облачком у потрескавшихся бледно-алых губ на выдохе.
Ловлю себя на навязчивой мысли, что не помню, как оказалась на узкой тропе из чёрного, как смоль, базальта, больно впивающегося в босые ноги и кое-где поросшего изумрудным мхом. Но, что важнее, я точно знаю: обратного пути нет. Красные тории формируют коридор, выход из которого скрыт загустевшим туманом: тёплый свет призрачных огней едва пробивается сквозь него, кидая блики на мои тот час поднятые руки. Белая мраморная кожа, ни единой ссадины, ни единого следа от былых увечий.
Теперь уж понятно! Этот мир сам по себе — концентрированное “ничто” — пустой сосуд, который человеческое сознание способно наполнить уцелевшими воспоминаниями. В этих воспоминаниях на моих ладонях нет чёрных пятен обожженной кожи, а стигма… — моментально подношу руку к левой щеке, прикрыв на мгновение глаза. Лишь легкое покалывание выдает её — метку Великой Силы на радужке левого глаза, из-за которой он кажется немного больше, нежели правый. Стигма — едва ли не единственный знак, отличающий нас от мирян. Мы все потомки легендарной Хэйм — её чёрная, как карбонадо, кровь, именуемая потоком Жизни, струится и пульсирует в наших жилах.

«Бриллиантово-красный же плескается лишь в запястьях людей...и демонов».

От одной мысли об этом меня переполняет волна накатившей тошноты, ощущаемая металлическим привкусом во рту.
Нужно выбираться отсюда! Осторожно делаю первый шаг, затем еще один, и еще… по обоим бокам ритуальных врат, у средины столбов вспыхивают призрачные огни в резных золотистых фонарях из камфорного дерева. Дурманящий аромат наполнил собою туман, пропитав моё тело — запах костра и цветущей вишни. Но деревянные фонари не сгорают. Ведь на сколько я помню: холодное «призрачное» пламя не дает тепла, его главное предназначение освещать во мраке путь блуждающих душ.
Вот так путешествовать можно вечность, ведь над мирами, подобными этому, время не властно. С другой же стороны, конечный пункт моего путешествия не так далек. И есть у меня одна догадка на этот счет… тории ведут меня к святилищу.
Благоухание, парящее в воздухе и затмевающее разум, свойственно дхарис — чаше с истолченными ступой лепестками амаранты. Этот запах невозможно спутать ни с чем. Так пахнут самые печальные воспоминания. Амаранта или Бессмертный цветок растет только в святилище. И я никому не пожелаю узнать каков запах у этого цветка.
Шумный выдох разрезал облачко тумана. Соберись же, черт тебя дери! Не время вспоминать былое. Быстрым движением касаюсь тоненькой цепочки на шее, сжав в кулак полупрозрачный голубой клык, привычно болтающийся меж ключиц. Моё наследие давно стало неким анальгетиком и успокоительным, пусть и хранит в себе память предшествующего десятилетия.
Слова сами вспоминаются, приглушая на мгновение весь тот поток мыслей: «unam in armis salutem». Излюбленная фраза отца, прозвучавшая и в последний раз, как мы виделись.
«Спасение в борьбе».
Нужно двигаться вперед!
Путь, которого я придерживаюсь, верный, пусть и единственный.

Чёрный камень тропы, казалось, настолько пропитался влагой, что стал мягким как губка. Осторожно ступаю, чтобы не поскользнуться, проходя очередные врата. Рассеянный свет фонарей охватывает и нуки с касаги: нижнюю и верхнюю перекладины врат, исчерченные переплетающимися линиями. А ведь я… я могу прочесть! Сотни надписей, аккуратно выведенных чернилами по дереву и кое-где стертые небрежной рукой времени. Поначалу разобрать слова было сложно, а тем более понять их суть. Но внимательно всматриваясь, запрокинув голову, я едва смогла прочитать треть посланий, не заметив, как прошла сквозь последние из сотен врат.
Сглатываю ком в горле. Это место в точности, как одиннадцать лет назад. Маленькая равнина, залитая водой, у подножия горы. По ту сторону — последние врата, будто выросшие с камня.
Через зеркальную гладь на каменные плиты лежит широкий деревянный мостик, кое-где обвитый зеленью. Само же озерце едва по колено глубиной. Водный пласт с легкостью пронизывают лучи света, играя бликами на гладких камнях дна. Из них вырывается могучий ствол древа, врезаясь в базальтовые чёрные плиты, на которых стоят врата. Пышная крона, как мне казалось тогда, заслоняла собою полнеба. Это в действительности так. Красные листья напоминают мне танцующие языки пламени. При малейшем дуновении ветра создается впечатление, будто древо пылает в огне, рассыпая искры — бело-розовый цвет.
Именно отсюда, у врат Камирикурэ начинался длинный путь ежегодного шествия духов на вершину горы в Рейн-рицу, чьи склоны — тёмный каскад широколистных деревьев. Сквозь лес на вершину ведет базальтовая лестница, но никто не мог сказать, насколько длинна дорога, потому что живым туда пути нет. Легенда гласит, что лишь пройдя весь путь, дух очищается, найдя перерождение в Рейн-рицу. Иного пути туда нет. Лес непроходим ни для живых, ни для мертвых. Там происходят вещи за пределами любого восприятия.
Поэтому из года в год каменные плиты у Камирикурэ — место последней встречи живых с умершими. Сюда добирались лишь отчаянные, желая проводить родных до самого конца.
Над красной черепичной крышей врат неустанно пылали три фонаря и пылают даже сейчас — в моих воспоминаниях.
Пламя в фонарях — флаар — символизирует единство трех начал: материи, нематериального духа и сознания, в основе которого лежит восприятие.
Стражники врат — небольшие каменные статуи лисиц, с повязанными на них красными передничками. В один миг оказываюсь у одного из лисов, который держит в зубах золотой ключ, другой же — подвешенную на цепи, с того же благородного металла, дхарис. Из маленькой, на вид хрупкой, чаши валит золотистый дым, чей дурманящий аромат был воспринят моим обонянием и ранее. Настолько детальный мир не может быть нереальным. Порыв прохладного ветра заставляет поежиться и обхватить плечи руками. Вместе с ветром до меня донесся и тонкий звон колокольчиков…
Звон, оповещающий о начале шествия духов.
Это значит, что пора посмотреть своим страхам в лицо.
Я поспешила отойти от врат и прижаться спиной к широкому стволу древа. Сердце бешено колотится в груди. Его не обманешь. Мне действительно страшно. Страшно не потому, что я вновь это переживаю, а потому, что не знаю, зачем. Для чего всё это. Каков конец моего путешествия? Ведь точка невозврата давно уже пройдена. Так я думала еще одиннадцать лет назад. На самом деле, это было многоточие.
Решаюсь наконец выглянуть. И…ни души. Лишь только искры-лепестки, рассыпаемые древом, парят в воздухе, как в танце. Всматриваюсь в стену густого тумана, окутавшего последние врата коридора, ведущего сюда.
Угольные пляшущие тени становятся черней. Мне ведь это не мерещится.
Еще немного и они сливаются в единый силуэт.
Клянусь, я почувствовала, как сердце пропустило удар. Холод окутал мои руки и ноги. Да так, что не пошевелиться. Вышедший из темени…
— Алекс?
Пройдя сквозь последние врата, юноша будто вынырнул со дна, расправив плечи. Туман пропитал и его тело, осев на светлой, слегка бледной, коже. Свет от фонарей бросал блики на взлохмаченные волосы, которые при таком освещении казались расплавленным серебром.
Он подошел ближе, став почти у самых врат и кинув на меня кроткий, отчаянный взгляд. По каменным плитам пробежали тени колыхающегося пламени.
— Что ты…
Всё, что я способна вымолвить дрожащими губами.
Ощущение, будто я не видела его целую вечность. И сейчас предо мной вовсе не тот человек, что был раньше.
Левое плечо исчертил рваной линией длинный шрам, выглядывающий из-под чёрной футболки. Я знаю все шрамы Алекса лучше своих собственных, но этот вижу впервые.
И лишь внимательней присмотревшись, понимаю, что грудь его не вздымается. Он не дышит.
В следующее мгновение моя рука уже крепко сжимала его запястье, а вторая тянулась к щеке.
— Ты слышишь меня, Алекс?
Он смотрел на меня все теми же глазами цвета рысьего сапфира — иолита, в чьих гранях отражались призрачные огни. Холодные щеки как вытесанный мрамор статуй на ощупь. Всё в нем, окромя глаз, казалось безжизненным. Как опустелый от пережитых потрясений сосуд.
— Прости меня, — наконец сказал он, и кивнул в сторону врат, — я не смог сдержать обещания.
— О чем ты говоришь? Алекс, ведь этот мир…
Договорить я не смогла.
Усилившийся ветер поднял вверх золотистый дым и закружил в вихре бледно-розовые искорки.
Волосы разметались по плечам, упав на лицо.
Аккуратным, плавным движением он откинул непослушную прядь и в мгновение сократил меж нами считанные сантиметры расстояния, заставив меня уткнуться носом ему в грудь.
Объятия эти были какими-то неестественными. Было в них что-то тоскливое и печальное. Отчего заныло сердце в груди.
Алекс лишь склонил голову к моему плечу.
— Ника, — едва слышно прошептал он, — моя стигма иссякла. Я мертв и моё спасение вовсе не в борьбе. Оно в тебе.
Перед глазами все темнело, яркие краски выцветали, размываясь чернилами. Не держи он меня, я бы точно упала на колени, чувствуя каждый удар сердца о реберную клетку. Эти слова пронзили всё мое живое естество.
— Алекс, этот мир — не объективная реальность. Я создатель, мне под силу это всё разрушить.
— Глупышка, — он наконец отстранился, взглянув на меня с такой глубокой горечью в глазах, что мои собственные налились слезами, — с чего ты взяла, что этот мир создан ТОБОЙ?
Серая пелена размыла картинку пред глазами, оставив лишь силуэты: сгорающее в настоящем пламени древо; озерце, наполненное черной кровью и его светлые, цвета платины, волосы.
Золотистая дымка поглотила нас обоих, стирая всякий контур.
Пытаюсь ухватиться за эту тонкую красную нить, но тщетно.
Тьма быстро сменяется светом и я, щурясь, пытаюсь открыть глаза.
Мне не раз прежде доводилось просыпаться в холодном поту после жуткого кошмара, но в этот раз подушка была мокрой лишь от слез.
Это ведь правда был сон?
Пытаюсь приподняться на локтях, осмотревшись. Судя по слабому белому свету, льющемуся сквозь открытое настежь окно — сейчас ранее утро.
Не удивительно, что мне было так холодно. Машинально подношу руку к цепочке и облегченно выдыхаю. Клык на месте. И вторю, откинувшись обратно на подушки: «всего лишь сон, Ника, еще один чертовски странный сон, не более».
Счастливыми можно назвать те ночи, когда я либо вовсе не ложусь спать, либо сразу проваливаюсь в небытие. А таких было не так уж много.
Освободив голову от навязчивых мыслей, я слышу грохот и чьи-то недовольства на кухне. Надо вставать, пока она мне весь дом не разнесла!
— И чего тебе только не спится? — влетаю на кухню, на ходу завязывая волосы в высокий хвост, и бреду к кувшину с водой.
— А, доброе утро, Ника, — я могу слышать как она улыбается, пусть даже не отрываясь от плиты ни на секунду. Завтракать будешь? Я просто подумала, что вчера немного перебрала…и чтобы загладить вину, приготовила нам завтрак.
— Т.е. завалиться ко мне в три часа ночи с перепачканным лицом и еле стоять в дверях — это у тебя «немного перебрала»?
Лим обернулась, поджав губы.
— Нуу, не будь злюкой.
Она примирительно подняла вверх тарелку с тостами, улыбнувшись своей ослепительной улыбкой. Так улыбаться, пожалуй, умела только она.
— Ваш английский завтрак, мадам, — объявила Лим с вычурным английским акцентом.
— Да ты настоящий кулинарный талант, — улыбаюсь я ей, взяв тост с тарелки и пройдя к столу. Там меня ждет яичница с зеленью. Мм.
— Это еще что. А вот как я завариваю чай!
Столько воодушевления я давно в ней не видела. И пусть она вчера рассказывала мне, как кареглазый демон угостил её выпивкой в «Синехвостом кобольте», и как потом она разбила эту же бутылку об его рогатую голову, чтобы не распускал руки; как бежала, прихватив один рог в качестве трофея (кстати, он так и валяется в прихожей). После такого приключения она быстро отключилась, и как для леди, прилично выпившей, ни малейшего запаха алкоголя от неё не было слышно. Этой ночью Лим знатно потрепало, и, как мне кажется, кареглазый демон здесь явно не при чем.
Она поставила чашки чая на стол, на секунду окинув меня удивленным взглядом.
— Тебе ведь тоже не спалось, да?
В моей голове вновь возникли фрагменты странного сна, в этот раз более размытые и нечеткие, за исключением одного момента. Нужно как можно скорее собраться и встретиться с Алексом.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты наверное из-за меня и вовсе не ложилась. Была у древа памяти?
— Нет, я только проснулась. А с чего ты это взяла?
— Странно. У тебя волосы пахнут дымом.
Я перебрала прядки кончиками пальцев.
— Запах костра и цветущей вишни… — шепчу я.

«Еще один чертовски странный сон, Ника?».