Глава первая. Гостья

- Крепость была построена в девятом веке для защиты населения от внешнего врага…
 
- Митя, пора обедать, - бабушка Галя вошла в комнату, вытирая руки ярким кухонным полотенцем. – Накрыли все, сейчас остывать начнет.

Мальчик, в напряжении замерший перед телевизором, повернул голову.

- Бабушка, две минуты.

- И никаких двух минут, - Галина Ивановна решительно подошла к дивану и взяла пульт. Раздался щелчок, и старенький «Филипс» выключился. – Что вам, в Москве телевизора не хватает? Мама просила, чтобы ты отдохнул. Нужно гулять, а не в ящик пялиться.

- Вот я удивляюсь, - внук соскочил с дивана, - как ты сама без телевизора летом выживаешь? Никогда не видел, чтобы ты его включала. Или ты смотришь днем, пока меня нет?

- Ничего я не смотрю, - Галина Ивановна аккуратно сложила полотенце. – Я, в отличие от вас, молодых, устраиваю иногда себе отдых. Поверь, одна грядочка клубники с успехом заменяет пять сериалов.

- Вот-вот, - Митька усмехнулся. – Я про твои сериалы и говорю. Ты же серий семьдесят за лето пропускаешь.

- Да ладно, - бабушка усмехнулась, - это разве беда? Там все равно и через семьдесят серий понятно, что происходит. Я же зимой все это от скуки смотрю. А здесь… здесь природа. Обедать уже иди.

Они вместе с бабушкой вышли на крыльцо и спустились по ступенькам. Вымощенная старенькими, потрескавшимися после тяжелой зимы плитками дорожка вела к маленькой деревянной беседке. По вертикальным столбикам вился ярко-зелеными листьями виноград, упиравшийся в круглую крышу. За столом уже сидела давняя бабушкина приятельница, Елена Николаевна, жившая через дом от них. Она быстро и деловито перемешивала ложкой салат. Рядом дымилась огромная сковорода с жареной картошкой.
Митька подошел и осторожно опустился на стул.

- Здравствуйте, Елена Николаевна. Бабушка, а ты не говорила, что у нас гости будут.

- Так это разве гости! – Галина Ивановна потрепала внука по голове. – Пора бы уже привыкнуть, что ко мне заходят подруги. А им приглашение не нужно. Я человек, слава Богу, общительный, людей от себя ничем не отпугиваю.

- Мить, она шутит, - Елена Николаевна улыбнулась. – Не обращай внимания. На самом деле, у меня повод есть. Пришла Гале про племянницу рассказать.

Галина Ивановна  протянула Мите вилку и недовольно поморщилась.

- Да, Лена вот говорит, что к ней племянница приезжает на недельку-другую. Погостить. У нее, видите ли, каникулы начинаются. Студенты, что с них взять. Наверняка какая-нибудь заносчивая особа. Где ты говоришь, она учится?

- На факультете иностранных языков, - Елена Николаевна покраснела. – И никакая она не заносчивая. Обычная девушка, добрая, вежливая.

Это была полная женщина, возраст которой Митя всегда тщетно пытался угадать. Она была какая-то круглая, мягкая, всегда излучающая доброту и теплоту. Несмотря на довольно грубые черты лица, она внушала доверие и почему-то всегда заставляла при разговоре с ней  вспоминать только приятное и надеяться на лучшее. Митя нечасто видел соседку, но, замечая ее улыбку, каждый раз широко улыбался в ответ. Бабушка Елену Николаевну любила, он это знал. И общалась с ней не от скуки, в этом мальчик был уверен. Галина Ивановна была человеком молчаливым, замкнутым и даже немножечко злым, так что ее дружба с соседкой была скорее исключением. В Москве пенсионерка Голубева общалась исключительно с телевизором и вязальными принадлежностями, полагая, что тратить время на поддержание сомнительных знакомств совершенно необязательно. Впрочем, в сферу ее интересов входил и внук.

- Можно подумать, ты так часто ее видишь, - Галина Ивановна с сомнением покачала головой.

- Ну, часто не часто, а раз в два месяца приезжает. Об учебе рассказывает.

- Наверняка какая-нибудь отличница, - фыркнула бабушка.

Галина Ивановна всю жизнь проработала водителем трамвая и к «интеллигенции» всегда относилась  с подозрением. В свое время, насколько знал Митя по маминым рассказам, она была даже против того, чтобы дочь поступала на вечернее. Но папе с мамой удалось уговорить родственницу. Митя относился к этому факту скептически: иметь маму-учительницу – незавидная судьба.

Бабушка вообще была его кумиром. Человеком, которого он с детства привык внимательно слушать. Ее слова он аккуратно запоминал, чтобы потом на досуге о многом поразмыслить. Почему-то всегда выходило, что бабушка права.

Елена Николаевна нахмурилась.

- Ну, что ты вечно передергиваешь? Ну да, Анечка хорошо учится. Что в этом плохого?

- Ну, ты уж не обижайся на дуру старую, - Галина Ивановна принялась разливать чай. – Не люблю я просто всех этих разговоров умных… Небось только что экзамены сдала, и в голове одна наука вертится. А на огороде она помочь сможет?
- Сможет, почему же не сможет.

Митя отхлебнул чай. Кончик языка слегка обожгло. Он любил пить горячий чай. Маленькими глотками, так, чтобы невозможно было обжечься. Внутри сразу появлялось приятное ощущение тепла. И, хотя на улице было жарко, он все равно не оставлял своей привычки.

- Еще не доел, а пьешь уже, - Галина Ивановна поправила очки на переносице и осуждающе посмотрела на внука. – Говори, не говори… Наверное, они все такие.

Елена Николаевна пожала плечами.

- Не вижу ничего плохого. Может, он просто хочет пить.

На пару минут за столом воцарилось молчание. Митька сосредоточенно жевал, поглядывая временами то на бабушку, то на ее подругу. Те, казалось, продолжать начатый разговор не собирались. Бабушка полной, отекшей рукой насыпала ложка за ложкой сахар в огромную кружку, привезенную, как она говорила, когда-то давно из далекого Крыма.

Наконец, сама Галина Ивановна все же нарушила молчание.

- На станцию, поди, встречать пойдешь? – осведомилась она безразличным тоном.
Митька осторожно подцепил вилкой последнюю картошину. Доедать почему-то не хотелось. Что-то такое было в этом разговоре, от чего мучительно не хотелось уходить.

- Да нет, здесь нехорошо как раз вышло, - соседка тихо вздохнула. – Меня завтра Иваныч попросил за сараем посмотреть – уезжает он.

- Вот оно, значит, как, - поддакнула бабушка, отхлебывая из кружки.

- Да, - Елена Николаевна рассеянно посмотрела вокруг. – Прямо не знаю, что делать. Места-то у нас запутанные.

- Четыре километра, - поддакнула бабушка. – Четыре. Правда, Митя?

- Три.

- Ну, три… - Галина Ивановна недовольно поджала губы. – Все равно много. Заблудится ангел твой, как пить дать, заблудится. Тут даже я иногда, когда со станции иду, думаю: а туда я свернула, или нет? К вечеру жди, может, дорогу найдет. – Она еле слышно хихикнула.

- Тебе бы только смеяться, - Елена Николаевна снова вздохнула. – А я хотела племянницу встретить.

- Да Господи, да в чем беда? – бабушка с грохотом поставила кружку на стол. – Этот постреленок все равно целыми днями ничего не делает. Только и знает, что по улицам шляться. А так пользу принесет. Бери, не жалко мне.

Собеседница удивленно посмотрела на Митю.

- А ведь и правда…

- Ты доел? – бабушка грозно посмотрела на мальчика. Митя этого взгляда всегда немного побаивался – Галина Ивановна, казалось, сверлит собеседника глазами, проникает в самые затаенные уголки души. Так было и с совершенно незнакомыми людьми, а что уж говорить о маленьком Митьке, о котором бабушка, казалось, знала все.

  - Да, - он сделал последний глоток и выпрямился.

- Тогда слушай, - бабушка горделиво вскинула голову, - завтра будешь выполнять важное задание. Племянницу Николавны нужно опознать, встретить и сопроводить до дома. Сможешь?

Митя пожал плечами.

 - Вот и договорились, - Галина Ивановна повернулась к замершей от изумления соседке. – Во сколько электричка у твоей, говоришь?

- Утром, в одиннадцать, - Елена Николаевна медленно поставила кружку на стол. – Право, мне так неудобно…

Бабушка махнула рукой – нечего, мол, нам тут перечить, когда все уже и так решено.

- Быстро же у вас решаются вопросы, - соседка улыбнулась. – Ну, хорошо, пусть Дима ее встретит. Может, подружатся. Я тогда к обеду вернусь.

 - Вот и порешили, - Галина Ивановна решительно встала и принялась собирать посуду. – Друг друга найдут, никуда не денутся. А местность этот пострел знает лучше всякой карты. Целыми днями где-то пропадает.

Митька молчал.

- Ну, Митя, спасибо тебе, - Елена Николаевна протянула руку. – Выручаешь старушку.

   Мальчик робко ответил на пожатие и, отодвинув хиленькую скамейку и негромко попрощавшись, пулей вылетел из беседки.

- Ты ей скажи, что он кепку свою наденет, эту, с флагом заграничным, - послышался позади голос бабушки.

- Молчаливый он у тебя, - ответил ей голос, казавшийся от резкого контраста слишком тихим.

***
   
Бабушка Галина всю вторую половину жизни пробыла «маленьким начальством» - была администратором в небольшой гостинице. Привыкнув выдавать ключи, давать ценные указания и наказывать непослушных, она и на пенсии стремилась быть чуть-чуть выше остальных. Громкий голос, резкие движения, горделивое спокойствие и деловая хватка во всем, казалось, были неотделимы от этой женщины. Дочь ее с этим мирилась с трудом, поэтому в семье часто случались ссоры, а вот Митька как-то привык, что за его жизнью постоянно наблюдают. На даче это чувствовалось особенно сильно – бабушка восполняла те девять месяцев, в течение которых почти не видела единственного внука. Но тот от природы был терпеливым и спокойным. Если бабушка просила убрать листву с импровизированного газона, на котором, казалось, растут все виды трав, известные человечеству, кроме правильных английских стебельков, он, не раздумывая, брал в руки грабли. Так же нужно было поступать и с клубникой, у которой выросли слишком длинные усики, и с горой посуды в маленькой старой мойке, доживающей свой век на улице. В этом повиновении заключалась маленькая хитрость: когда у бабушки заканчивались задания, которые нужно было сделать безотлагательно, она задумчиво смотрела на внука, а затем, махнув рукой, отпускала на все четыре стороны. И тогда уже можно было наверстывать потерянное время, тогда можно было… Впрочем, бабушка ничего об этом не знала и знать не должна была.

Митя оглянулся назад. Калитка, кажется, за неделю еще сильнее съехала набок. И ведь починить некому – папа приедет только через месяц. А, может, и вообще не приедет. На свете нет людей, которые спокойно относились бы к скандалам. Папа терпел, упорно делал вид, что ничего не замечает, но внутри, наверное, давно уже закипала злость. Зачем каждый раз ехать в этот дом, если знаешь, что только один человечек встретит тебя улыбкой, только одному человечку будет интересно, как у тебя дела? Да и тот не сможет как следует с тобой пообщаться, потому что другие будут до конца вечера упрекать тебя, казнить и в тысячный раз искать известные всем причины…

Сзади послышался шум быстро вертящихся колес. Митька обернулся. Петька, полный мальчишка, всего на год его младше, сосредоточенно крутил педали, фыркая и стараясь скрыть, что дышать тяжело и силы кончаются.

- Митяй, привет, - приятель неумело затормозил и завалился на бок, едва коснувшись митькиной ноги передним колесом. – А ты чего тут?

- Бабушка только что отпустила, - Митька посмотрел в узкие, маленькие глазки Петьки, кажется, не знавшие, что такое блеск. Встречаться с кем-нибудь сейчас ему совсем не хотелось. Но в этом была особенность товарища Старостина, как Петьку в шутку называла его бабушка, - появляться всегда там, где его совершенно не желают видеть.

- Надо же, - мальчишка все никак не мог перевести дух. – А мы уже на пруд успели сходить. И в деревню. Колька всем конфет купил.

Еще бы он не купил – новые деньги в его карман поступают каждые два дня.

Видя, что Митька молчит, Петька продолжил:

- А завтра мы вообще в лес пойдем… В тот, который густой. Тебе, наверное, Дениска скажет, он вызвался.

Не понимал Петя Старостин, как это, когда не хотят с тобой разговаривать. И дело было не в  том, что ему не хватало такта или он был очень вредным, просто он не понимал. Митька уже почти привык к мысли, что люди слишком разные для того, чтобы на них обижаться.

- А ты куда? – приятель перешел к вопросам.

- К себе, - Митька сделал шаг. Может, если идти медленно, Петьке надоест и он уедет вперед?

Он почти угадал – перебирать ногами, сидя на велосипеде, для Петьки было очень тяжело. Но он самоотверженно покатил вперед, терпя все лишения.

- Да, к себе… А ты в других местах писать совсем не можешь, да?

Великий знаток литературы, толстый Петька… Митька еще раз посмотрел на отдувавшегося, но еще храбрившегося велосипедиста. Петька. Наивный, добрый малец, почему-то из всех мальчишек выбравший именно Митьку. Он мог ходить за ним часами, часами что-то рассказывать. Он любил Митьку всем своим пухленьким сердечком, отчего-то его иногда прямо-таки боготворил. Митька этого понять не мог – он вообще редко привязывался к людям. Но ему, конечно, было приятно, что есть те, кому он небезразличен. С другой стороны, он неплохо разбирался в сверстниках и прекрасно понимал, что Петька – натура ветреная. Сегодня за ним ходит, за Митькой, а завтра убежит и, может, даже предаст. И от осознания этого факта, от этой простой, но такой горькой житейской арифметики становилось чуть легче. Было не так стыдно, что тебя любят, а ты… А ты просто так. От скуки.

- А мы с батей в мае на рыбалку ходили. Поймали там…

Он иногда задумывался над тем, что будет, если через год на даче не окажется Петьки. Строго говоря, думать было не о чем – ничего не будет… К такому выводу он приходил чаще всего. Изредка, правда, казалось, что это не так, что он будет грустить. Правда, не сильно. Воспоминаний о совместных посиделках у маленького костра и расшибленных коленках не будет. И быть не может.

- Тебе же туда, да?

Митька вздрогнул и огляделся. Они незаметно дошли до мелкого, покрытого тиной пруда, который служил единственным водоемом для нескольких поселков. Митька всегда мечтал, чтобы рядом с дачей была речка – широкая, быстрая, с крутыми берегами и обязательно мостиком, с которого можно нырять. Рыбкой. Как учил когда-то отец.

- Слушай, - Петька все-таки слез с велосипеда и серьезно посмотрел на Митю. – Ничего, что я все время про батю рассказываю?

- А что? – нужно было отучать себя задумываться. Хотя, в сущности, зачем? Что интересного можно пропустить, если не прислушиваться?

- Ну… - приятель снова фыркнул. Если бы они не знали друг друга сто лет, это могло бы показаться смешным, но все настолько привыкли к тучному, неуклюжему Петьке, что даже жалеть его уже перестали. Так всегда – сначала смеешься, потом жалеешь, а потом уже, вроде как, все равно. – У тебя же нет.

- У меня есть. Просто он далеко и с нами не живет.

Вот такой он – глупый Петька. И не бестактный, и не нахал, а просто Петька. Наверное, это и есть те пресловутые типы, которыми так часто набивают литературу, только это самые что ни на есть настоящие, жизненные. Петька был типом, человеком, у которого лишних черт не было, а был только стандартный набор – задайся целью, и найдешь сотни точно таких же.

- Ясно…

Он уже ведь не в первый раз спрашивал. Наверное, кто-то из родителей сказал, что нужно быть поосторожнее – у Димы Игнатенко родители в разводе. Вот Петька и старается. Аж глубокая складка на лбу проступила, а по щеке течет крупная капля пота.

- Тебе направо? – почему-то хотелось улыбнуться. Митя и сам не знал, чему. Петькиному старанию быть вежливым и внимательным? А почему это должно вызывать улыбку?

Петька сейчас повернет направо. Там маленький мостик, сделанный какими-то местными мастерами. Потом поедет по неудобной тропинке, там песок, перемешанный с крупной галькой. А потом, наверное, к магазину, сделать круг почета, и домой, потому что тетя Света уже напекла оладьев и ждет сына к ужину.

- Придешь завтра?

- Конечно, приду.

Довольный Петька кивнул, и, в последний раз жадно оглянувшись на друга, покатил к другому берегу. А Митька только сейчас вспомнил, что никуда он завтра прийти не сможет, потому что нужно будет встречать какую-то племянницу на станции, где на открытой платформе по утрам нестерпимо печет, а до этого идти по раскаленному шоссе, уступая дорогу автомобилистам. И тщетно Петька будет его ждать, и тщетно будет просить остальных подождать еще пять минуточек, потому что Митька точно должен и обещал.

Впрочем, ничего изменить уже нельзя. Митька вздохнул, просто так, чтобы перестроиться, и повернулся. Ему нужно туда – левее, по узенькой тропинке. Туда – это «к себе». В крепость.