Анкаголик

 
Это слово жена Лёхи Рябинина, коренного жителя заветлужской  деревни
Пустынь, выговаривала именно так, и никакой ошибки тут искать не надо.
 В разных житейских ситуациях оно звучало из её уст в адрес супруга по –
разному  Изредка бывало, что даже без большой ругани и скандала. Почти
ласково.
     На выходе из запоя, в  самой переломной точке, видя несусветные его
мучения, Зинаида придвигала всё – таки к Лёхиным, не находящим покоя
 рукам стопку спиртного и выговаривала : « Пей, да не захлебнись, анкаголик
ты мой несчастный !»  Смирный и благодарный, конечно, не за эти слова, а
за два – три глотка спасительной на сей момент самогонки, Лёха в очередной
раз  зарекался без всякой «зашивки» «не пить на сколь сил хватит».
       Сил хватало на пару месяцев, не больше. Этот благодатный период был
 таковым не только для Рябининых, но и для всей деревни, так как был Лёха
в свои пятьдесят с небольшим лет незаменимым работником, и слесарем, и
 плотником А к тому, что окликали его пустынцы неполным именем, он уже
давно привык.  Авария ли на водопроводе, замыкание ли где в электросети
случится, больного доставить ли до райбольницы -  во всех подобных
случаях все спешили за помощью к Алексею Никандровичу Рябинину.
       Районные начальники так же обращались к нему , будто был он штатным
бригадиром или старостой , но денег, конечно , не платили.
      Если же нужда в его услугах возникала в стандартный недельный запой,
всем просителям Зинаида Рябинина отвечала негромко, но твёрдо :
-Нет Лёхи. Был да весь вышел.-  И всем было всё ясно и понятно . Если
терпится, надо было ждать, когда мастер «поправиться».
Все понимали, что запой, как обложной дождь, надо просто переждать.
    За годы после развала местного колхоза многих нестарых ещё мужиков
поистребили  аптечные «фанфурики», водка бодяжная, спирт «Роял» и
прочие стеклоочистители. Время было такое. Многие лавочники - киоскёры
спешили сколотить первичный капиталец. Капиталец - то скопили, а мужиков
 не стало . Конечно же, сами они и виноваты. Молча, с пониманием и без
осуждения  своих спившихся земляков воспринималось всё это остающимися
в живых. И постепенно становилась Пустынь деревней старух.
        Но на этот раз свершилось настоящее чудо. Навсегда и без кодирования
Лёха Рябинин бросил пить. Если бы на сей счёт была бы предложена анкета,
то на вопрос : «Почему Никандрович так резко стал убеждённым
  трезвенником?» - он, кажется, должен был ответить: «По медицинским
 показаниям.» Но про себя, в уме мужик держал всё же другие соображения.
            Случилось так, что в одну из ночей особо тягостного бодяжного
похмелья  приплохело  Лёхе нестерпимо.  Ломать и корёжить руки и ноги
стало всяко и разно, а левые конечности становились ватными и совсем
чужими. Он сопротивлялся, шепеляво матерился.
         Жена вызвала «скорую».
Из районной больницы отправили страдальца транзитом до городского
 сосудистого центра. Был месяц ноябрь, лепил мокрый снег.
Внутри больничного уазика было сыро и холодно. Медики разрешили
Зинаиде сопровождать мужа до приёмного покоя. Лёжа на брезенте
носилок, Лёха всё пытался ей что - то сказать покосившимся ртом.
А она не впервой угадывала его желания без всяких слов.
     «Скорая» резко затормозила. Водитель, чертыхаясь, попросил медсестру
почистить снег с лобового стекла:  забарахлили дворники .
    Оставшись наедине с мужем, Зинаида выхватила из кармана куртки
баночку из – под детского питания, быстро свернула крышку и поднесла
 посудинку к  Лёхиным  синюшным губам.
    Они ещё не раз останавливались чистить снег, делали пациенту укол в
вену, но всего этого Лёха уже не помнил.
      Сидевшей в  изголовье жене хотелось бежать впереди скорой, чтобы
спасти его . В мутном окошке уазика в эти тягостные минуты высветились
 для неё и годы соседского деревенского детства, и школьная парта, за
 которой они с Лёшенькой сидели рядышком, и много ещё чего
 сокровенного и дорогого только им двоим…
     В палате интенсивной терапии через пару дней пояснили Лёхе, что
 опоздай он минут на десять к врачам, «деревянный бушлат» пришлось
 примерить бы непременно . В лучшем случае (в лучшем, ли?) лежал бы
бревном неподвижным.
Повезло, а может Бог помог, только ведь оклемался болезный. И рука и нога
зашевелились, и вскоре встал Лёха на ноги. И что бы врачи ни толковали, он
– то точно знал , кто его спас, – жёнушка его родная.
    Если бы она в дороге не влила бы в его горящее, но уже остывающее нутро
живительную влагу из баночки, «крандец» ему был бы неминуем.
Благодарен он своей Зинаиде по тот самый гроб жизни.
   Запои, как рукой сняло. Тяга к «фанфурикам» и прочей дряни исчезла
 напрочь.
Сама же Зинаида на его намёки лишь загадочно и счастливо улыбалась.
И кто её знает, что было в той баночке с розовым яблоком на этикетке .
Может быть крепчайшая, как кованый гвоздь самогонка, а может и святая
светлоярская водица .