Ящик Пандоры

То, что жизнь не может состоять из одних радостей, знает каждый от младенческих ногтей до последнего вздоха.  Свет и тень, добро и зло, радость и горе, счастье здоровья и горести недугов идут рядом. Из таких пар «да» и «нет» состоит жизнь. Многие слышали про ящик Пандоры, в котором сокрыты все беды и несчастья мира. Не дай бог открыть его. Горе тому, кто это сделает.  Но не все знают, что в этом ящике зла спрятаны и зёрна добра, ибо в познании бед и несчастий заключён и мёд исцеления. На дне сосуда, дарованного Зевсом земной женщине, лежит надежда.
Не сразу понял это и один из простых смертных по имени и отчеству Иван Кузьмич. Болел он, по слабости здоровья и немолодого возраста, довольно часто. То одно приключится, то другое. И неприятности бывали. Иной раз сыпались, как из дырявого мешка. Вспоминался античный миф. Злополучный ящик представлялся как сундук, из которого, как из бездны ада, вылетали тёмные безобразные духи, цель которых была в том, чтобы вредить людям. Сама Пандора виделась в образе коварной колдуньи. «Вот гадина! - возмущался Иван Кузьмич. - Родятся же такие чудовища на свет. И зачем богам понадобилось так наказывать людей?» Один раз во сне он даже увидел страшный ящик в виде огромного продолговатого четырёхгранника, полного омерзительных нечистот. Но во время последней приключившейся  хвори ему вдруг  открылась неожиданная тайна загадочного хранилища…
Медленно шло выздоровление Ивана Кузьмича. Хотелось быстрее. И болезнь-то пустяковая: всего–навсего весенняя простуда. Легко оделся, посидел раз-другой на лавочке, дома походил при открытом окне лишний час, набрался сырости - вот теперь она и выходит насморком, чиханиями. Как будто острыми опилками осыпана эта уязвимая часть головы под лобной корой. И боли-то острой нет, а как-то не по себе. Что-то смутное ворочается внутри. Ни собраться с мыслями, ни понять, чего хочется хотя бы из еды. Два дня Иван Кузьмич почти ничего не ел. Оно бы и кстати. Кончалась Страстная неделя. И хотя не был он истово верующим, но обычаи помнил. Иной раз и в церковь заглядывал. А в этот раз не то что куличек посвятить, но и трансляцию пасхального богослужения смотреть не стал. Больно поздно, да и желания никакого не было. Кусочек из Иерусалимского Храма Господня посмотрел о нисхождении Благодатного огня, послушал начало проповеди патриарха Кирилла из Храма Христа Спаситедя.
- Праздник праздников наступил. Величайшая радость! - возглашал с амвона Предстоятель Русской Православной церкви.
И хотя испытывал Иван Кузьмич уважение к патриарху, радости никакой не ощутил. Да и в окружавших людях не чувствовалось разлития благостного чувства. Все были поглощены своими заботами. Ни улыбка не освещала хмурые лица, ни искренности не слышалось в поздравлениях. Тяжёлая весна, перемены погоды.
- Христос воскресе! - говорили одни.
И другие, изображая радость, отвечали:
- Воистину воскресе!
Отвечал также на телефонные поздравления и Иван Кузьмич, сознавая, что не верит в само Воскресение Христа, а говорит так, чтобы не обижать чувства верующих.
И радость, написанная на лицах воцерковленных людей, находившихся в храме, казалась Ивану Кузьмичу искусственной,  подстёгнутой. И ещё эти толки о тайне Благодатного огня пробуждали сомнения в том, что исходил он действительно по Божьей воли, а не по хитрости человеческой.
В общем света в душе никакого, а только  муть в голове, жар в теле, бестолковые, бессонные ночи, наполненные роем бессвязных сновидений. Жизнь не мила, ничего не хочется. Была бы рядом жена, как-нибудь смягчила бы страдания, заполнила бы заботой душу. Но вот уже пятый год как нет её. Дочь в другом городе. Звонит, конечно, утешает, с Пасхой поздравила. Внуки что-то щебечут в трубку. Знакомые не забывают, да всё это утешения на минуту-другую. А потом снова метель ненужных мыслей, нежеланных образов, воспоминаний. Что делает болезнь с мозгом человека! Старость и недуги соединяются, чтобы ослабить волю человека, лишить его разума, хотя бы на время. И это мучительно, как и сами телесные страдания. Небольшие, но, может быть, оттого ещё более досадные. Было бы из-за чего мучиться, а то какая-то простуда!
Посмотреть бы что-нибудь для души по ящику, и то невозможно. Все новые постановки какие-то торопливые, и дикторы, и актёры говорят, как будто с цепи сорвались. Вот новая киноверсия «Анны Карениной». Ни чувства времени, ни атмосферы  романа и в помине нет. Ни тембр голоса, ни интонации актёров  на душу не ложатся. Язык операторов не наш. Герои неузнаваемы. Анна говорит, как гавкает, злобная, издёрганная истеричка. Зачем и кто ставит такие фильмы, если есть старые хорошие экранизации? Близорукость ли это новых незрелых, нетерпеливых умов, жаждущих самоутверждения, или сознательная политика разрушения культуры? От последнего предположения Ивану Кузьмичу сделалось страшно. Дикая пустыня, по которой бродят злобные тени убийц, представилась его внутреннему взору. Ему стало холодно.
Да, старое исчезает, по всему видно. Много хорошего забывается, уходит, как вода в песок. Вот уж давно никто такого отчества «Кузьмич» не  носит, да и Иванами называют детей всё реже. Разлом какой-то прошёл между поколениями. Скачок эволюции. И так, наверно, бывало не один раз. И всё ли к лучшему в этой смене? Может быть, правы старики, упрекая новые поколения в порче нравов, в утрате совести, в распущенности? Да, видно, так оно идёт всё в жизни: хорошее растёт, и плохое не отстаёт, а то и вперёд выходит. Техника забивает в людях человеческое. Да и не техника, а деньги, безумие золотого тельца.
Однако что это он зафилософствовался? Не иначе дело на поправку идёт. Вот уж и с мыслями собраться можно. Опять стать «человеком разумным». Сегодня ночью он даже спал глубоко. Бессвязных видений не было. Проснулся не сразу. Чуть-чуть даже забрезжил свет в душе. Вот что значит здоровье! И чувствуется, и видится по-другому. Все мы ; дети настроений. В сущности, и наши мысли, переходящие в устойчивые убеждения, рождаются из настроений.
Иван Кузьмич даже посидел за компьютером, проверил почту, написал что-то на Фесбуке. Поглядев в окно, остановился взглядом на фиалке в горшке и рядом стоящем кактусе. Ни тот, ни другой цветок не получали влаги уже три дня. Для колючего уроженца пустыни ничего, для нежной фиалки пора прервать засуху. Пробившийся среди густой листвы розовый бутон раскрыл свои лепестки в ожидании влаги, как птенчик раскрывает клюв.
Прошло часа два. Иван Кузьмич почувствовал, что устал. Пришлось снова лечь в постель. В конце концов, необходимо время от времени отдыхать, отключаться от текущей жизни: не слушать радио, не смотреть телевизор. Просто лежать и смотреть в потолок, вслушиваясь в то, что происходит внутри тебя. Благо, метель болезни, кажется, отбушевала; можно собраться с мыслями, никуда не спешить. По всему видать, из лазарета выписываться ему ещё рано.
Это подтвердилось и на следующий день. Ночь, хотя и не была такой мучительной, как первые две, всё же не принесла отрады и отдыха. Снова гуляли на свободе, как ветры в степи, неподвластные воле образы. Правда, в них уже проглядывал некоторый смысл, и они не были такими бессвязными, как в начале болезни. Как ни странно, в сумерках сознания многое кажется яснее, чем при свете дня. Самое же главное, что отметил Иван Кузьмич, видения эти содержали в себе если не отчётливую связь с действительностью, то прорезывались новыми состояниями ума. Состояния эти приоткрывали какие-то доселе неведомые грани в понимании и оценке людей. Появлялось чувство открытия чего-то такого, что раньше не замечалось, мимо чего проходил. Открывалось второе, внутреннее зрение, как будто из туманной дымки проступало далёкое солнце.
Медленно текла река времени, неспешно очищалось её течение. Сознание не спешило просыпаться, включаться в бег дневного колеса. В расслабленном по-детски состоянии проснулся Иван Кузьмич и на пятое утро болезни. Шёл восьмой час. В окно смотрел серый свет ненастья. Но постепенно светлело. И вот уже первые снопы солнечного света ввалились в комнату. Иван Кузьмич включил плиту, поставил чайник и, открыв створку окна, вдохнув бодрый холодный воздух, ощутил лёгкое радостное волнение от солнечного света, чистоты воздуха. Он не стал включать радио. Не хотелось нарушать тишину в душе голосами дикторов, привычными оборотами речи. Пусть в мире всё идёт, как идёт. Он побудет в тишине. И тогда слова придут сами, простые, как дети. В них скажется то, что должно сказаться, что созрело и появилось на свет, как лист из почки, как птенец из яйца, как всякая новая жизнь, которой пришло время появиться на свет.
В такие мгновенья, как из-под плёнки, проступали новые понимания всего, что плыло внутри и не могло сказаться до срока. В эту ночь из глубин невидимой реки вдруг поднялись на поверхность и открылись сознанию некоторые из тайн женской логики чувств, лёгкой порхающей смены настроений, особого, второго, женского языка чувств: мимики, глаз, интонаций, движений, неуловимых для мужского ума. Может быть, сказалось впечатление, полученное от просмотренного вечером фильма «Женщины, которым повезло» 1989 года создания, когда кино ещё выражалось на понятном людям языке. Что мы знаем о женщинах в молодости, да и потом? Смотрим на них как на предмет наших алчных желаний, не проникая в сложный и тонкий мир женской души, не видя и не признавая её человеческого содержания. Многое стало понятно Ивану Кузьмичу в поведении любившей и всё ещё любящей его женщины. Она любила в нём черты необыкновенного человека, его неповторимую сущность. И вдруг в какой-то момент сказала:
- Господи, и что я нашла в нём? Самый обыкновенный, такой же, как все.
Теперь, следя за извилистой линией её настроений, он понял, что его неответность погасила тот цветной пожар чувств, который играл всеми красками в её душе многие годы, и этот потухающий костёр она приняла как трезвую правду, и очень удивилась, что всё пережитое можно увидеть и в обычном дневном свете. Потом она это поняла, но воскресить потухший, или, может быть, потухающий, огонь вряд ли было возможно. А, может быть, пришло ему в голову, что и её задело это веяние феминизма, когда женщины перестают уважать мужчин, не ставят их ни во что, даже не замечают. Как бы там ни было, его чувство к ней  тоже изменилось.
Так он плыл в эту ночь из круга в круг, из состояния в состояние, из «да» в «нет» и наоборот.
Вся жизнь должна пройти, бесчисленные болезни посетить его тело, чтобы он, наконец, понял и это, и что-то ещё, в чём пока даже не успел разобраться, для чего не успел подобрать слов. Сознание его, словно выйдя из тела, поднялось куда-то выше привычной планки, расширилось и включило в себя нечто новое.
И когда это произошло, ларец Пандоры закрылся. Крышка мягко захлопнулась без всякого злобного стука. И в этой мягкости Ивану Кузьмичу послышалось нечто благосклонное и мудрое. Мудрость заключалась в том, что всё в природе существует не зря. И свет, и тень, и добро, и зло, и счастье здоровья, и испытания болезней необходимы и нужны для равновесия жизни. Одно дополняет другое, переходит, переплывает в другое, чтобы не разъединялись концы существования, ибо без болезни нет чувства здоровья, а без здоровья нет и болезни. В переходах из одного состояния в другое и содержится тот тайный путь истины, без поисков которого не может пройти свой путь ни один человек.