Подрясник

                «Quod licet Jovi, non licet bovi»*

 


   Протоиерей Дионисий Ветковский вдруг вспомнил, что позабыл забрать в приёмной у архиерея брошюры. Он развернул шарабан и по мощёной улице, на которой от проезжающих колясок маленькими вихрями танцевала пыль, покатил к кафедральному собору. На площади в июльский полдень стало так невыносимо жарко и душно, что протоиерей не выдержал, свернул в небольшую арку и остановил шарабан.

      
 Там он утёрся платком и, озираясь по сторонам, чтоб никто не заметил, быстро снял рясу – свою верхнюю парадную одежду.

 
 Обдувающий лёгкий ветерок в арке заставил его вновь вспомнить о жаре, обдав резким запахом лошадиного пота.


 «Ничего страшного не случится, ведь начальства на месте нет, – продолжив путь, размышлял он, – можно спокойно заявиться в одном подряснике и всё забрать».

      
 Остановившись у церковной ограды, протоиерей ещё раз протёр платком лицо и, услышав гудок парохода, вздохнул: «Ну, и пекло, даже река не спасает. Святые отроки не оставляйте!»


 Поднявшись на второй этаж по парадной лестнице, он отдышался, перевёл дух и услышал приглушённые женские голоса.


 «Странно, но тут что-то не так. Может, владыка вернулся?», – предположил он.
И, выходя из узкого коридора, он увидел письмоводителя, обмахивающегося газетой, успокоился и произнёс:
 – Божиего благословения вам ещё раз! Везёт же австралийским аборигенам, там нынче зима! – сострил отец Дионисий, – Я здесь утром, Матерь Божия, закопался с бумагами и, нате вам, оставил пачку брошюр.


 Письмоводитель, молодой человек лет двадцати пяти с чёрными загнутыми вверх усиками, сконфузился. Он медленно отложил в сторонку газету и покосился на приоткрытую дверь.


 Там виднелась голова архиерея. Видимо, у преосвященного находились какие-то важные посетители, ибо он не открыл дверь настежь, чтобы те, кто присутствовали в канцелярии, не могли слышать посторонних разговоров.


  – Как вы могли заявиться в приёмную без рясы? – укоризненно спросил преосвященный и зашевелил бровями.


 Несмотря на то, что архиерей был намного моложе протоиерея, и к его длинной красивой бороде ещё не притронулась седина, выглядел он настолько солидно и важно, что перед ним всякий смертный робел. Когда же он отчитывал, то подчинённые попросту теряли дар речи.


 Отец Дионисий от волнения растерялся, опустил руки в глубокие карманы подрясника и ответил:
 – Благословите владыка! Простите, я не ведал, что увижусь с вами… Я был уже нынче, и мне сказали, что ваше преосвященство в отъезде… И…
 – К подряснику вы можете приладить ночной колпак и укладываться спать в таком виде, но никак не заявляться сюда! – громко произнёс преосвященный и хлопнул дверью.


 Отец Дионисий нащупал рукой пачку брошюр и стал пятиться назад, едва не опрокинув кадку с пожелтевшей пальмой.


 Расстроенный, он сел в шарабан, отъехал, но, увидев на площади городового в белых перчатках, обливающегося потом, решил вернуться, облачиться в рясу и в знак прощения взять благословение у архиерея.


 Вновь подъехав к ограде, отец Дионисий перекрестился, разгладил руками смятые рукава рясы, поправил наперсный крест и во всеоружии направился к парадному входу.


 «Дернуло же меня поступить, как едва оперившемуся семинаристу! – думал он, – Ничего, упаду в ноги владыке, он точно простит».

 
 Как только протоиерей очутился за калиткой, его взгляду предстала следующая картина: преосвященный, окружённый дамами и господами, по-видимому, столичными гостями, прогуливался вокруг собора. Архиерей что-то увлечённо рассказывал, размахивал руками, но, вот мелочь, одет он был не во что иное, как в обыкновенный подрясник.

__________

*лат. Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку.