Троллейбус

     Есть у нас в городе очень опасное место пересечение двух проспектов, - Фрунзе и Комсомольского. Опасен этот перекрёсток тем, что по Комсомольскому проспекту носятся трамваи, водители их боятся и называют, - «Железный слесарь», поэтому резко притормаживают, не обращая внимания на сигнал светофора, на всякий случай. Только убедившись, что трамвай при своём движении не врежется сбоку в транспортное средство, начинали быстрое движение через перекрёсток, хорошо, когда не было гололёда. 23 февраля гололёд был, троллейбус ехал на большой скорости, а навстречу ему летел гружёный панелевоз, притормозили оба, занесла на встречную полосу движения обоих, на приличной скорости. Встретились они лбами, захрустел металл, КРАЗ, оказался куда прочнее троллейбуса, у которого оборвались дуги, внутри погас свет,  с той стороны, где сидел я, все окна треснули и вылетели, наступила тишина. В этой тишине раздался голос самого находчивого, - «Давайте окна разобьём и вылезем», в ответ ему прозвучал голос реалиста, - «Зачем разбивать, можно спокойно вылезть в любое уже разбитое, слева по движению, которого нет». Шутка реалиста, в столь трудную минуту, понравилась, смеялись все.


 Только когда смех умолк, начали раздаваться стоны, удар был сильный, сиденья оторвались  от пола и они собрались в кучу, я оказался в седине этой кучи. Когда только началось их сжатие, я упёрся обеими руками впереди стоящие сиденье, самого меня не прижало, но сильно сдавило ноги. Я долго не мог их освободить, там, на улице одна, за одной подъезжали машины скорой помощи и увозили пострадавших. Самым последним вышел я, ко мне сразу подбежали работники скорой помощи и начали ощупывать мои руки и ноги. Задрав обе свои штанины, я увидел стекавшую по ногам кровь, мне предложили пройти в машину скорой помощи, для осмотра и обработки ран. Мне не хотелось занимать место рядом с действительно покалеченными людьми, у которых переломаны руки или ноги, забинтованы головы, или вообще потерявших сознание, у меня с сознанием и сознательностью было всё в порядке.


      Кабину троллейбуса смяло так, что у водителя видна была одна голова, отколупывать его из металлического плена пришлось с помощью ломов. Когда его удалось извлечь, то по настоянию врачей скорой помощи санитары переносили его горизонтально. Я заметил, что тело его, уже не представляло собой одно целое, оно изгибалось в любом месте как на волнах. Водитель троллейбуса был в сознании, не кричал и не плакал, он как бы руководил процессом, только просил, чтобы его переносили осторожней, видно испытывал боль. Его положили на носилки, погрузили в машину скорой помощи, на ней он отправился в свой последний путь под завывания сирен. Это я потом узнал, что спасти его не удалось. Не удалось спасти и сам троллейбус, позже отправляясь на лыжные прогулки, я часто проходил мимо двора троллейбусного парка, где стояли машины, не подлежащие ремонту. Я даже, номер написанный, на его боку запомнил, - 105, сомнений не было это он, видно было по характеру повреждений, не каждый день происходят такие аварии с троллейбусами.


    Отказавшись от помощи, я побрёл домой, пройти надо было всего четыре остановки, надеяться на транспорт не приходилось. Движение троллейбусов было нарушено, а автобусы ходили по маршруту очень редко, даже в нормальной обстановке. Я шёл быстро уверенно, кровь на ногах не то остановилась, не то замёрзла, я так боялся испачкать брюки. Ни каких кальсон на мне не было, я старался вообще их не носить, для утепления хватало собственной шерсти, то есть волос. Лучше бы на голове росли, но они меня не слушались, росли на всех частях тела кроме головы, даже майку не приходилось носить. Мой второй зять тоже не носил маек, утверждал, что это просто лишняя стирка, майки не предохраняют воротники рубашек, потом они пропитываются всё равно, их также приходится часто стирать.


   Домой я пришёл поздно, но жена и дочка ещё не спали, на большую прочитанную мне мораль я не стал отвечать, а просто опять задрал штанины. Зрелище предстало перед ними, не для слабонервных людей. На обеих ногах была содрана кожа, начиная от колен и почти до взъёмов ступней, прячась под носками и немного пропитывая их кровью. Мои девочки ахнули, и перестали мучать меня упёками, а начали мучать меня вопросами, - что, где, когда? Как в телевизионной передаче, которую я так не любил, она не развивала мышление, а наоборот сковывала человека, кучей предположенных ответов, из которых надо была выбрать один, как в лотерее.


    Сейчас трудно вспомнить, как именно я отвечал на них, помню самое главное, - «Меня придавило в троллейбусе». Эти слова  врезались в память моей дочки, которая, тёплой водой со слабым раствором йода, обмывала мои раны на ногах. Потому, что жена, начав такую процедуру, делала мне больно так, что моя боль расширяла и без того большие глаза моей дочки. Йод развели, от того, что найти марганцовку не смогли, у нас в доме было всё, но найти что-либо в нужный момент было абсолютно невозможно. Я боролся с этим как мог, не с помощью глупых вопросов или упрёков, яркий пример тому ножницы.


       Однажды в выходной день мне потребовались ножницы, но, увы, я не смог их найти, а было у нас их много. От маникюрных и для работ по вышиванию, до больших портновских, работ по бумаге и даже по металлу. Все они ежечасно пропали не оставив следов, на предположительных местах своего обитания. Я всегда решал вопросы кардинально, оделся, прошёл несколько магазинов и купил все разновидности ножниц, который мне только попались на глаза. Возвратившись, домой, я разбросал их по всей квартире, теперь ножницы были везде: на балконе и в ванной, на телевизоре и  в шифоньере.


   Они недолго валялись, где попало, жена сама вбила, на большой высоте, в косяк двери в ванную комнату и повесила все найденные ей ножницы на этот гвоздь. Я похвалил её за это, но предупредил, что когда-нибудь они обязательно падая, воткнутся в кого-нибудь своими острыми концами. Так оно и произошло, с самой затейницей, то есть с женой, слава богу, детям невозможно было их достать. Особенного удобства, от этой затеи не наблюдалось тоже, для того, чтобы достать ножницы, завешанные первыми, надо было снимать все, а потом обратно одевать все, причём каждые отдельно, операция с ножницами повторялась снова при возвращении первых на место. Хитро придумано, как тут не воткнуть их при снятии и возвращении и повторении, вероятность падения увеличивалась в четыре раза, а что вы хотели?


     Мои раненные ноги, мои девочки даже забинтовали, но не умело, их можно простить, они же не служили в армии, хотя и там не особо учат. Нам повезло, или не повезло, даже не знаю, как сказать, когда лежал в военном госпитале, со своим радикулитом к нам положили одного полковника-замполита. Этот полковник, замотал нас всякими занятиями, то, как разные перевязки делать, нас каждого учила медсестра из хирургии, то сам начинал лекции читать, про наших врагов империалистов. Иногда нёс, какую то ахинею, про ядерное оружие, в котором понимал намного меньше меня, ну не сна, не отдыха измученной душе и болезному телу. Закончилось это нашей забастовкой на буфетные работы, мы просто устали мыть посуду за «господами» офицерами и сверхсрочниками, их было больше и жилось им вольготно, как в частях, так и в госпиталях.

   Я не мог согнуться над раковиной, а были  больные ещё хуже меня, которые падали в обмороки, или с трудом стояли на ногах. Как ни странно, нас поддержал этот самый полковник-замполит, вызвался первым из офицеров сам мыть посуду. Бунт в нервном отделении сразу пошёл на убыль,  так и не набрав силы  броненосца «Потёмкина». Полковник нас ещё рассмешил. Он, наверное, и дома мыл посуду, видно было, что, его жена, «надполковник», а не подполковник. Когда мы приносили не мытые тарелки стопкой, он даже  визжал, ему не хотелось мыть понапрасну дно тарелок с обратной стороны, а мы не могли таскать их по одной. Вот так верхи не хотели, а низы не могли, вроде как по Ленину, в его обществе чистых тарелок и вечном противоречии буржуазии и пролетариата. Когда я вижу, как ставят не мытую посуду в раковину стопкой, всегда вспоминаю и говорю, - «Полковника на вас нет».


    Кое-как на другой день дошёл до работы, всё время, перематывая бинты, а уже там сделал хорошую повязку, как меня учили по приказу, - полковника-замполита. С ней и вернулся домой, ни разу не сползла, с ней и пошёл в детский сад за дочкой, а там вчера был праздник. Дети наперебой, рассказывали, кем служили их  отцы: танкистами, лётчиками и генералами, это конечно не правда, только моя дочка не знала, кем служил я, молча стояла в сторонке. Воспитатель заметила её, успокоив детей, сказала, что Ирочка завтра расскажет нам, кем служил её папа? Ирочка омывала, мои раны и забыла спросить, но выкрутилась очень круто.


   Когда я пришёл за ней, вместе с ней вышла вся группа и все в один голос спрашивали меня, - «А правда, что вас в троллейбусе придавило»? «Правда»! - сказал я.  Уже который раз, задирал штанины, дети замерли от изумления глядя на мои повязки, а моя дочка, уже одетая, с высоко поднятой головой вышла со мной, держась за руку «героя». Какие-то там неведомые танкисты и лётчики, и особенно мифические генералы, а тут живой человек весь в бинтах, получивший ранение, и ведь сам пришёл и показал. Я больше никогда не был предметом гордости для моей дочери, а жаль, у меня были поступки, заслуживающие уважения,  увы, не судьба мне больше быть героем в её глазах.


    Я бы забыл этот курьёзный случаи, если бы не моя «литературная деятельность», к которой меня, всё время, подталкивала сама жизнь. Время от времени, против своего желания я становился редактором какой-нибудь стенгазеты: в школе, в армии, на работе. Поскольку желающих помогать мне в этом деле не было, приходилось выкручиваться самому, рисовать к тому времени я уже разучился, но грамоту знал, хотя и не очень, спасибо хоть ошибки исправляли. Пришлось работу поставить на поток, а именно, - приклеивать к полотну из ватмана напечатанные полиграфические плакаты, заметки от авторов из народа выдавливали руководители, но всё это было тускло и не смешно. У меня дома скопилась небольшая библиотека сборников стихов, с юмором приходилось изворачиваться самому. Вот тогда-то я и вспомнил, как меня придавило в троллейбусе 23 февраля. Ко дню Советской армии этот случай подходил даже по дате, и не беда, что героем я был только в глазах у дочери, многим даже такого счастья увидеть не удалось.