Стержень жизни

Глава 1. Начало

         Тот июнь, был самым обычным. Конец месяца,  прошел без тревог и спокойно, Мы  отсеялись, готовили технику к сенокосу.

     - Слава Богу!  Управились…  Отдохнем,  дома работы море. Да и речка с малышами ждет!
     А,  вот тебе и нет.  Травы подошли. Да такие хорошие! Рясные, сочные, мясистые – коню по грудь!

    Студент последнего курса агрономического факультета сельскохозяйственного  института, я был направлен  на производственную практику в рядовой совхоз. Встретили радушно. На посевной поработал учетчиком, на сенокос направили помощником бригадира. Вот,  здесь -  то мы с ним,  и встретились…
     Обычный деревенский мужик, лет сорока пяти. В потертом, хлопчатобумажном пиджаке, кирзовых сапогах и тряпочной кепке. Но с какой - то искрой  в глазах, не хитринкой, чуть мудро – усталой и такой доброй, располагающей к себе искрой, что,   не вольно глазам тем веришь, чувствуешь – они не соврут!
Я работал с ним в одном звене и не столько набирался, опыта руководителя, сколько просто учился  жизненному  опыту, смекалке и той народной мудрости, которую,   к сожалению,  не почерпнешь, более  негде,   кроме нашей глубинки.
    Мы много говорили вечерами, иногда в перерывах, между работой. Мне было сложно вызвать его на откровения, но постепенно мы притерлись, и вот, что он мне поведал…

          Родился я в далекой сибирской деревне Бобровка. Красивые места! – скажу я, вам.  Горы не очень высокие, поросшие лесом. Речка, по имени которой и названа деревня , достаточно крепкая, луга  заливные, рыбы и зверья  много. Трудись с рассвета и до заката – не ленись!  Воздаться сторицей!  Да оно и понятно. Столько вольности в центре России и не снилось. Батька с мамкой  молодые – красивые!   Потому  и  ребятишек  много было, аж шестеро.  Хотя для того времени средняя семья – то. Старший – Агафон, затем дочки Ксения да Варвара, братик Коленька и я, а уж за нами последыш – младшенькая сестреночка Фаинька. Помнится, батенька все время говорил:
       - Крепость наша в чем? А. в том, что ежели вместе, да дружно держаться, не сломать наш корень, стержень не сломать!
     Вот с тем и жили и трудились.
     Батька, с Агафоном, в поле, мамка с сестрами по хозяйству. Мы, по меньшеству, няньчились  друг с другом и как могли,  помогали старшим, стараясь не мешать.  Речька у нас хоть и небольшенька была, а на рыбу богата, не сродни вашей!  Вот лето с рыбой и были. Ягоду, да грибы собирали. Ну, а если страда,- все вместе: косить, копнить, молотить одно удовольствие – кто впереди! В конце двадцатых и вовсе повезло. Купец местный, Стулов, вдруг засобирался куда – то, да и давай хозяйство свое продавать! Батька, знамо дело, соблазнился на уговоры и решил подкупить кое – что. Лобогрейку, да половину пасеки семей в полста! А у самого дойных коров с десяток было, лошадок с  пяток, да по мелочи кое – что.
      А в тот год, Агафон – заневестился. Засватали невесту из местных. Ладная девка попалась. Свое хозяйство поднимать начал. Вечерами зимними собирались у батьки. Семечки лузгали, да в лото играли. Мамка сказочки, да байки сказывала. Грамотной была, училась у ссыльных, питерских. Стихов много знала. Дочки вместе с ней пряжу пряли, вязали, часто пели песни.
       В Бога верили все, крещеные. Церквей было три. Православная, старообрядческая,
и иноверческая. Это, потом,  все порушили, но иконы и книги церковные берегли,  пуще живота своего. За стол, без молитвы – не моги!
       Кони у бати были хорошие. Особо два -  на выезд. Уж, как он их холил! Без кусочка хлебушка не подходи…  Чистил, чесал их, мы с Коленькой помогали. Выехать – особый ритуал был! С  утра управлялся, сбрую чинил, если надо было, перебирал. После запрягал сам. Мы – подай, принеси.
       - Учитесь и запоминайте. Сами хозяевами будете. Конек – дело святое! В жизни без конька одна морока и значимости никакой! Так себе, ни баба не мужик!
 Знать бы тогда, сколько и каких коньков  мне запрягать и распрягать придется!

      Однажды пришла осень. Самая хмурая и страшная осень моей жизни. В начале ноября, утро выдалось пасмурным и прохладным. Неделю, как выпал снег, да и больше уже и таял. Слова: колхоз, коммуна – были не знакомы, резали уши, пугали. Взрослые говорили про них вполголоса, нам зажимали уши. Слухи, как тараканы, ползли по деревне. Кулак и единоличник были обидны, непонятны и глупы, как клички. Носители этих слов стали вдруг врагами!  Раскулачили несколько семей. Я их хорошо знал! Дядя Семен – сосед, - у него трое взрослых сыновей – кулак! Дядя Прокоп – сирота, купил, как и мы, у купца мельницу, продав почти весь скот. Восемь детей, из них пять сынов – враг народа! Увезли, вместе с семьей,  неизвестно,  куда.
     Батька приходил домой – чернее ночи. Шептался о чем – то с Агафоном, мамкой.
      Тем утром, пришли и к нам. Вернее приехали на трех подводах. Зашли в избу , не постучав. Мы, мелочь, на полатях, забились в одеяла, слушали. Зачитали бумагу. Мамка запричитала. Батька, в исподней рубахе, побриться не успел, стоял бледным и чужим. Только желваками играл, да пальцами в кулаках хрустел. Позвали на двор, мы к окнам. Пошли, сначала к амбару. Стали насыпать кули с зерном, грузить на подводы. Трое пришлых, открыли конюшню. Вывели рабочих лошадей, запрягли в наши брички, подогнали к погрузке. Батя,  свернул самокрутку, закурил. Пришли соседи. Выкатили лобогрейку. Все были мрачными, испуганными.  Прибежал, расхристанный Агафон, встал возле отца. О чем  – то тихо говорили. Мамка забежала в дом, упала на колени перед иконами, истово молилась. Мы плакали…
    Тем временем за окном, стали требовать, ключи от конюшни, где стояла пара ездовых лошадей. Агафон, вместе с тятей, встали возле дверей. Четверо красноармейцев, с  винтовками наперевес,  штыками оттеснили их. Сорвали замок.
      - Ироды!!! Будьте вы прокляты, - сорвался отец, -Это же все, что я своим горбом нажил! По миру пускаете! Не отдам!
     Его сбили с ног. Агафона скрутили, увели. Батьку бил озноб. Он поднялся, отошел к стогу. И тут ему на глаза попались вилы. Короткие, не стоговые. Он, этими вилами кормил скотину, обычный трезубец, деревянный, струганный им нынешним летом, на сенокосе. Отполированный его руками
       - Не да-а-а-а-м!
      С вилами наперевес он бросился к конюшне. Все произошло быстро. Он ударил прямо в грудь одного из выводивших коней. Его снова сбили с ног, прикладом по голове. Скрутили, поволокли к ходку. Конь вырвался и убежал. Мужика с вилами понесли к саням.  Почти потерявший сознание  отец глухо хрипел:
       - Это мое! Не дам!
      Мамка увидела это в окно. Сначала замерла, потом завыла и бросилась на улицу. Мы побежали вслед за ней. Лежа на животе, ему скрутили руки,  и не давали встать, красноармейцы, он прокричал:
       - Живи мать, теперь, как можешь! Прости меня! Детей береги! Вместе держитесь! Бог даст – свидимся…

       Больше мы его никогда не видели.


     В тот год согнали всех оставшихся единоличников в колхоз, вместе с утварью, и скотом. Зимой началась бескормица. Не только скот, но и люди, жили впроголодь.
     Весной, оказалось, сеять было нечего. Да, и пахать было не на чем.
    Маменька, как – то сразу свернулась, усохла, заболела, а через год  и преставилась. Нас, как сирот, врага народа, определили в детские дома. Агафона отпустили перед войной. Мы, с Коленькой и Фаинькой попали вместе, остальные не знамо куда. Вот так и рассыпалось наше дружное гнездо. Видать,  в то время, стержнем для нас был отец!!!

      Сено в этом году и впрямь было хорошим. Мы, с первого дня, соорудили большой шалаш, где отдыхали в обеденный зной, и спали ночью. Коней отпускали на ночь с подпаском – тут же неподалеку. Вечеряли у костра. Днем, нас кормили сытным обедом, завтракать и ужинать предпочитали своим. Деревня наша была под боком. Нам приносили молоко, вареные яйца и зеленый лук с  редиской.
   
      Ах!  Какие парные ночи в конце июня! А ушица, с пескаря да окуня!  А, сон на свежескошенной траве, с запахом земляники. Это, я скажу вам не перина, душная и вонючая. Достаточно пять часов, и ты бодр, свеж и полон сил, для созидания! Как мне не хватает этих, увы, молодых, здоровых снов!
Ну, да с вашего  разрешения, продолжим.


           Глава 2    Детский дом.