Австрия. Летучие голландцы

      В этом году  едем кататься на лыжах в Альпы  на целую неделю раньше обычного.В соседней Голландии, оказывается, начались каникулы. Вилли — мой немецкий приятель, всё время ворчит:
— Жёлтая раса заполонила автобан. Рассчитывал, что  доеду до Иннсбрука спокойно. В глазах мельтешит от их жёлтых номеров.
 Молчу, будто и не слышу. Он снова за своё:
— Проклятые голландцы летят, как грачи весной!
Не могу больше сдерживаться:
— Не нравится, что тебя обгоняют? Почему проклятые? Не любишь их?
— Да так. Взаимно. После войны они на дух нас не переносили. Сейчас более-менее.
— А мне голландцы — симпатичны. Просты и непритязательны. Однажды ехала ночным поездом «Амстердам-Вена». Запомнилось, что они бегали в туалет в носках. Хочется узнать о них побольше, ведь я ношу голландскую фамилию.
— Завтра у тебя будет такая возможность. Они и в горах летают, как сумасшедшие. Тихо. Давай послушаем «Тирольские новости».
   Включает радио погромче: «Голландцы приехали кататься на лыжах во главе с королевой Беатрикс. Её охраняют два видимых телохранителя и три невидимых…»
— Ничего себе! Ведь ей лет семьдесят, — удивляюсь я.
— Семьдесят семь, — уточняет мой друг по спорту.

        Прибыли в заснеженный австрийский Фибербрун поздно вечером. Остановились в знакомом деревянном доме с резным балконом —  приватном отеле, где Вилли чувствует себя, как дома. На следующий день к завтраку в столовую входят «живые» голландцы, великолепная парочка. Голубоглазая, живая, в белом лыжном костюме женщина неопределённого возраста приветствует собравшихся:   
 —Здравствуйте, — ставит она руки в боки, — а вот и я. Меня зовут Элизабет-Александра-Мария-Тереза, а проще — Лиз.
  Как-будто Снегурочка явилась к нам или яркое солнце блеснуло из-за туч. За ручку её держит высокий, поджарый мужчина (по-моему, если русского распилить вдоль, получится два голландца). Светловолосый, глазки небольшие, лукавые, голубенькие. Улыбка — очаровательнейшая,  с белыми, блестящими зубами, как у многих голландцев. Мужчина — скромный, даже очень скромный, с коротеньким именем Ян.

        Моего друга Вилли хозяева дома спешат поздравить с 10-летним юбилеем: дарят сувенир и грамоту за верность отелю. Угощают грушёвой самогонкой местного производства. Хозяин-австриец разливает его в маленькие стаканчики из бронзы старинной работы. Лиз принесла из своей комнаты какое-то хорошее нидерландское вино, я — русские конфеты «Матрёшки» Старооскольской фабрики. Охотно разговорились,  супругов не приходится «тянуть за язык». Вскоре мы уже знали, что Лиз 50 лет, в прошлом — стюардесса, с «Голландскими авиалиниями» побывала даже в самых отдалённых частях света. Была замужем за лётчиком, потом — неожиданный развод и маленькая дочка на руках. Поскольку она прекрасно владела английским, стала искать  работу учителя.

 Ян продолжает рассказ:
— Я был молод, горяч и холост. Оставил работу в школе, так как меня незаслуженно обидели. Преподавал английский, голландский и литературу. Она упорно искала работу, но плохо её знала. Я стал ей помогать открывать секреты профессии. Вскоре Лиз взяли на работу в школу, а меня  пригласили в престижный университет города  Ляйдена.
— Это в котором 500 лет назад родился Рэмбранд?
— Да, да… Я амстердамовец, но учился в Ляйдене. Меня там помнили. В тот вечер впервые остался у Лиз. Как я был счастлив! Утром шёл от неё через зелёную поляну, где прогуливают собачек. Соседки задавали один и тот же провокационный вопрос: «Вы здесь живёте, господин Янсон?»  «Нет! Я здесь ночую», — с гордостью отвечал я. В школе об этом узнали раньше, чем Лиз пришла на урок. Мы и сейчас живём в этом романтичном городке на берегу моря. И я до сих пор с гордостью рублю дрова у её дома, правда, теперь для сауны или камина. У нас компьютеры в разных комнатах, когда соскучимся, перекидываемся фразами.

— Нет! Когда проголодаемся, — уточняет Лиз, — он пишет мне: «Булка с угрем, крабами, селёдкой, раками?» Мы почти не едим мясо. Рыба намного вкуснее. У нас её —  много, и разных сортов! А ещё голландцы очень любят салаты. К столу подаётся огромная тарелка с зеленью. У наших людей не только своя традиция еды, но и мыслей! Голландцы прочно стоят на своих ногах, много находчивых, умных, умелых!
— Возможно оттого, что в рыбе много фосфора, это положительно сказывается на  работе мозговых клеток…, —  рассуждаю я.
—  Да, да! Несомненно, Лиз очень умная! — улыбается Ян, — деревня, где она родилась, знаменита копчёными угрями. Очень вкусные! Они потом в Африку уплывают. В их землях  есть традиция — первую селёдку продавать на аукционе весной в ящиках. Все едят её на улицах: держа за хвост,  на весу отправляют в рот. Она без костей, нежная, малосольная, тает во рту. Вырученные деньги спонсируют нуждающимся, иногда выручают до 20-ти тысяч евро. Продают прямо на берегу у корабля.
 
       К сожалению, рассказ голландцев прерывается; пора идти  кататься на лыжах! Они поедут к подножью гор  на своей маленькой машинке, а мы почти от порога дома отправляемся на шестикилометровую лыжню- дистанцию. Даю Лиз и Яну задание: вспомнить, что ещё очень типично для голландцев.

     Слепящее солнце ударяет в глаза, без тёмных очков невозможно смотреть. За ночь снегу намело почти по колено. Удивляюсь: почему он не тает, как в России, весной? Мой спорткамерад в ярко-красном спортивном костюме на белоснежном фоне радует глаз сочетанием цветов,  но ещё не «акклиматизировался», всё ворчит. Выйдя на лыжню, командует: «не спеши», «держись только правой стороны», «остановка», «соблюдай дистанцию». Моя душа протестует, делаю всё наоборот. Русский человек живёт своим умом, тем болеее, женщина...

     Я радуюсь погоде и природе, а немец — экономии. Не заплатил за лыжню и в — восторге! Доволен, что кассирша не заметила, когда мы промчались мимо её бревенчатой сторожки (ни дать-ни взять:  из сказки избушка на курьих ножках). Контроллёров в пути не встретили. Вилли мечтает, что завтра он сэкономит и на горном катании, пойдёт после обеда, перекупит билет с рук  на весь оставшийся день. Я стыжу его:
— Ты и в отпуске не можешь расслабиться, всё время считаешь. Как-будто, ты самый бедный человек...
— Я всё калькулирую, поэтому — не бедный. Я не должен выходить за рамки своих расчётов, — оправдывается он.
А мне уже дурно от его калькуляции, хочется поскорее опять встретиться с новыми знакомыми, голландцами — общительными, открытыми. Но это будет вечером.

   А пока — вперёд по горной долине между соснами, вдоль спустившейся с гор речки, скованной прозрачным льдом по краям, мимо одиноких милых домиков с аккуратно сложенными поленицами дров до самой крыши. Подсушиваются на жарком солнце. Встречные лыжники всех возрастов здороваются по тирольски, любят остановиться и поболтать.Подуставшие, на обратном пути завидуем наездникам на породистых спортивных лошадках, цокающих копытцами по наезженной дороге.

         После ужина мужчины под пиво «болеют» за своих.  По телевидению идут  соревнования горнолыжников. Ян просматривает корреспонденцию. Подаёт мне тирольскую газету с фотографией и заголовком: «Батурина — жена мэра Москвы, покупает виллу в Альпах». Ничуть не удивляясь, говорю: «На моей родине, в Белгородщине, она скупила чернозёмные земли и несколько цементных заводов». Австрийцы, немцы, голландцы недоумевают. Глядя в экран телевизора, Лиз комментирует соревнования:
— Всё равно победят наши… А знаете почему голландцы завоёвывают медали в зимних олимпиадах, несмотря на свой мягкий климат?
— Нет, — отвечаю.
— У нас любовь к конькам и лыжам, как бы правильнее выразиться, в крови, впитыается с молоком матери.  Ян приходит на помощь, по-немецки он говорит гораздо увереннее:
—  Есть у нас конькобежный марафон «Хафэркамп»». Это — суперуникально! Нигде  в мире нет такого. Вся Голландия сходит с ума, как и здесь на лыжах. Сам король Вильгельм-Александер принимал в нём участие.  Это начинается в пять утра во Фрисланде. Там множество каналов. Соревнование — это праздник, ожидание, восторг, когда по первому льду мчатся  200 километров участники турнира из 11-ти городов. В прошлом для голландца было самым важным уметь бегать на коньках. Климат был суровее: люди замерзали от холода, сильного ветра, обмораживались. Но, несмотря на это,  все приходили поболеть. Никто не оставался дома.

— А ещё мы очень любим с детства Санта-Клауса, — говорит мне Лиз.
Она с восторгом ребёнка рассказывает, как он, «чёрный, загорелый, приходит из Испании» под Рождество и раздаёт подарки. Выяснилось, что голландцы умеют не только работать, но и праздновать гораздо чаще, чем другие народы Европы. У них рекордное количество праздников —  шестнадцать в году, в том числе и «Праздник конопли».
— Как??? Ведь, это наркотик, — удивляюсь я.
Ян смеётся:
— Марихуана в малых дозах не вредна и не вызывает привыкания. Я пробовал пару раз в молодости, и, как видите, ничего со мной не случилось.
— И всё-таки я категорически против того, что в сувенирных магазинах Амстердама продают шкатулочки, стаканчики, косыночки с изображением зелёных листиков конопли.
— Но никого не заставляют их покупать.Это ваш личный выбор. Голландец любит прежде всего свободу.
— Ян, я уверена, что детям излишняя свобода только во вред.  Когда увидела конфеты с добавлением  марихуаны, то весь день не могла успокоиться. Продавать в кафе гашиш, даже, если и не более пяти граммов, совершеннолетним, — это преступление!
— А мы считаем, что человек должен сам учиться думать и выбирать. Раньше дети были не свободны от старых традиций, потому, что пол-жизни боролись с родительскими обычаями. Разве не женились в старые времена без любви, по совету родителей? Или не заставляли выбирать нелюбимую профессию? Было много плохих традиций, мы знаем примеры из классической литературы…
— Насчёт любви — я согласна. Но это и в наши дни спорный вопрос.
Ян продолжает настаивать на своём:

— Гениальные люди свободны от традиционного мышления, поэтому они гениальны! Этому есть много доказательств. Когда люди думают и поступают нетрадиционно, чего бы им это не стоило, они свободны в мыслях. Они творят, изобретают новое, двигают прогресс! Например, у нас компьютерная техника лучше, чем в Японии. Например, у нас знаменитая голландская школа живописи, «ботршиф» — плоский корабль — экзотика голландцев…
— Бесспорно, вам есть чем гордиться; вы первыми додумывались до многих гениальных вещей. А как у вас относятся к религии и иностранцам?
— Весьма толерантно. Свобода вероисповеданий для всех иностранцев. У нас самая большая в Европе мечеть.  Лично я думаю, что любая религия является властью над людьми, а иногда унижает человека: не желай того, этого — будешь наказан. Хотя пользы от библии и корана больше, чем вреда…Жаль, конечно, что марокканские и  турецкие женщины плохо интегрируются в  общество. Не хотят учиться, а их дети, юноши, по вечерам терроризируют наши города. Через 10–15 лет в Амстердаме будет 60% африканцев и турок. Есть группы-партии, хотя и незначительное количество, борющиеся против иностранцев. Но в основном голландцы считают, что иностранцам тоже должно быть равноправное место среди нас. 
—Интересно, много у вас в стране людей, похожих на вас, в смысле, менталитета?
— Думаю — таких большинство. Никто не выпячивается, хотя всегда жили по принципу «купи-продай». Но в северной Голландии наши люди, как и немцы ходят в гости к детям и родителям по термину, т.е., в точное,  заранее обговоренное время. Там много экономных, проще говоря, жадных. Бельгийцы любят сочинять про нас анекдоты типа: «У голландца зеркало висит так, чтоб в него было видно, кто стоит на крыльце и хочет войти».

 Лиз оживляется при слове «анекдот»:
— «Если едешь на лодке в Англию и будет плохая погода… ой, нет. Это про другое. Лучше: «Если летишь на самолёте над Голландией, то видно, как на верёвке сушится бельё и кусочки туалетной бумаги». Ха-ха-ха!
— А мы в отместку сочиняем анекдоты про глупых бельгийцев, — говорит Ян, — «Поехал голландец в Антверпэн на машине. Стал парковаться и сделал вмятину на «Мерседесе» бельгийца. Тот расстроился, голландец успокаивает его:
— Не волнуйся, дело поправимое, стоит только подуть вот в эту дырочку — выхлопную трубу.
Бельгиец дул-дул, но безрезультатно.
— Ты же забыл закрыть стёкла,— смеётся над ним голландец».
 Лиз уже изрядно захмелела от своего нидерландского вина, и попрощавшись, ушла первой. Пора уже расходиться и нам;  старинные часы с боем, висящие между  зимним и летним тирольскими пейзажами,  вышитыми крестиком, бъют два раза.

     На следующее утро голландцы проспали завтрак. Но позже, высоко в горах у подъёмника мы случайно их увидели. Они весело машут нам лыжными палками и едут навстречу. Вилли пыхтя пристёгивается вместе с жёсткими ботинками к лыжам и осторожно скользит, лёгонький Ян добровольно сопровождает его, как телохранитель: птицей закружил по пологой горе, резко рулит то вправо, то влево. Я не успела встать на лыжи, как весёлая бесшабашная Лиз подъезжает и падает от усталости на лавку:

— Давай отдохнём от мужчин, — предлагает она и, сделав знак официанту, заказывает два глювейна.  Мы «балдеем» сначала молча, отпивая маленькими глоточками горячее вино. Греем о стаканы руки, беззаботно глядя по сторонам. Чуть пониже нас, в покатой ложбине подуставшие лыжники загорают на солнышке полулёжа в креслах с шерстяными пледами тирольских национальных расцветок.Тренера в ярко-жёлтом жилете, как цыплята наседку, окружили дошкольники в жёлтых шлемах и  жилетках. Подъехали ещё две группы — в синих и красных с прозрачными карманчиками, в которых просвечиваются денежки и мобильные телефончики. Дети катаются  уверенно  на коротеньких лыжах, иногда падают. Один малыш свалился и… расплакался. Я, вспомнив своего годовалого внука, который плачет неутешным горем, если мама отойдёт к умывальнику, и тут же сияет от безмерного счастья при её возвращении, спрашиваю новую подругу голландку:
— У моего внука тройное имя Леонардо-Константинос-Джеймс, а теперь ещё прибавилось четвёртое, сокращённое от второго — Динос. Я беспокоюсь, что это неудобно. Будет ему помехой в жизни.

— Наоборот! — отвечает Лиз, — Я прекрасно себя чувствую с четырьмя именами. Нас — пять сестёр  и у каждой по четыре имени. Знаешь, что для меня самое главное в жизни? Вот  ЭТО!  ПРИРОДА!  И она показывает двумя руками на вершины Альп, кипящих под солнцем, как сталь в доменной печи,  потом ниже — на вершины елей в серо-синем тумане,  а ближе — на ёлки в хрустальном инее,  на искристую, снежную шапку на круглой крыше кафе, на длинную кисею прозрачных сосулек, висящих по её краям. Потом, слегка помолчав, добавляет:
 — Летом у себя дома я люблю голубой воздух с белыми облаками,  спокойное море свинцового цвета с крупными чайками, простор с зелёным полем и нашими коровами… Свою единственную дочь я тоже научила любить природу. Конечно, жаль, что  мы с ней редко видимся. Но я очень горжусь своей девочкой! Она обучается в Америке, состоит в организации «Welthielfe» (всемирная помощь). Учится на врача, чтобы лечить детей в слаборазвитых странах, оказывать помощь раненым. Скоро поедет в Афганистан. С детства решила не есть мясо, потому что очень любит  животных. Вегетарианка полная! Когда была здесь с нами в Альпах, покаталась и сказала: «Это не для меня. Лыжники губят природу: пастбища и леса».
 
   Тем временем, подъехали наши мужчины и мы решили обедать вчетвером на улице — усаживаемся на деревянных лавках  ресторана под открытым небом. Нам подают тёмного цвета густые супы с рубленными кусочками мяса, как в Баварии. Непонятно: то ли это первое блюдо, то ли второе. Главное — вкусно и сытно! Остренькие, с пахучими южными приправами. После них всех в жар бросило, хоть раздевайся. Мы вылазим из верхней части наших лыжных комбинезонов, как улитки из своего панцыря, остаёмся в одних  футболках. Официант принёс розового тушёного зайца с картофельным пюре, обсыпанном тмином. Ян не может без шуток:         
— Австрийцы нас, голландцев, очень «любят». Зайцев деликатесных готовят для нас, потому что они отравлены выхлопными газами.
— Не слушайте его, этого вруна, — говорит Лиз, аппетитно доедая суп.
 Договариваемся вечером идти в «Румбо-будэ», т.е. в румбо-хибару на дискотеку. Вилли слегка протестует:
— Думаю это для молодых…
— Почему нет? Непременно пойдём, — говорит Лиз, — молодость — это состояние души, а не тела!

    А мне, в принципе, всё равно куда идти, лишь бы вместе с голландцами. Под вечер не знаю, что надеть? Спрашиваю совета у хозяйки нашего отеля Марты. Отвечает: «Никаких шпилек и бальных платьев. Туда все идут с лыжни». Мы принимаем душ, наводим «лёгкий глянец» и отправляемся пешком к подножию горы. Помещение одноэтажное, просторное,  с отделкой из светлого дерева, в австрийском стиле и заполнено до предела.

      На первый взгляд там царит абсолютный хаос. Никогда в жизни не видела, чтобы так веселился народ! Голландцы всех возрастов  поют, оживлённо беседуют, танцуют. Красавчики-тирольцы в оркестре — в коротких замшевых штанишках до колен или чуть ниже «выделывают номера». Гости импровизируют, как могут вместе с артистами. Танцуют с рюкзаками за спиной, в солнечных очках на лбу, в лыжных ботинках и с пивными кружками в руках! Лыжи повешены на гвозди вдоль стены. Расшнурованные ботинки «отдыхают» высоко на деревянных перекладинах, смотрится, как «дополнение к интерьеру». Парень снял майку и развесил её сушить на балке прямо перед тирольскими артистами на сцене. Там же усаживается девушка лицом к зрителям,  подпевает и хлопает в ладоши. Посетители сидят на подоконниках,  спортивные куртки лежат, где придётся.
 
    Навожу объектив на пеленальный столик с крошечным «бэби» и совсем молодой мамой. Тут же без слов и лишних вопросов мне позируют улыбающиеся подростки. Дети разных возрастов карабкаются под столами и бегают по лавкам, потом танцуют с родителями и … с королевой Беатрикс! В спортивном одеянии я её и не признала. Не разобрала, кто у неё видимые телохранители, кто невидимые. К одиннадцати вечера, натанцевавшись до упаду, обмахиваясь одним на всех веером, мы с голландцами «приземляемся» на свои места. Потом находим куртки и выскакиваем на воздух.
— Это какое то сумасшествие! — говорю я,  не совсем отдышавшись.
— Лучше веселиться всем народом вместе, чем швыряться бомбами, — хрипит Лиз голосом, сорвавшимся от громкого пения.
Мой спорткамерад Вилли, «правильный» немец,  улыбается. В сегодняшний вечер он в большом восторге от «сумасшедших» голландцев!

На фото: акварель автора "Греция. Мармарас". 50х60см.