Чуйка

Осторожно спустившись по скользким ступенькам, я толкнул дверь и, в клубах морозного пара, быстро ввалился в кабачок на Лиговке. Зимний морозный вечер уже опустился на Петроград,  недавно ставший Ленинградом, и быстро загонял прохожих в тепло домов, подальше от декабрьской стужи. Судя по галдящей со всех сторон публике, заведение пользовалось популярностью у различных слоев населения. Однако работяг было немного, что хорошо, поскольку мой внешний вид совершенно не вписывался в интерьер рабочей пивной, а привлекать внимание мне совершенно не хотелось по весьма веским причинам.
Милиции на хвосте не было, ушел я чисто, но на этом плюсы заканчивались. Два тела, оставшиеся лежать в ювелирном на Большой Морской, не добавляли оптимизма, как и целых четыре часа до посадки на экспресс. Соваться на Варшавский вокзал следовало не раньше чем за четверть часа до отправления, поэтому требовалось срочно раствориться в каком-нибудь кабаке,  среди отработавшей световой день трудовой богемы новой страны Советов и обдумать сложившуюся ситуацию.
Семнадцать лет я шёл к своей мечте. Семнадцать долгих, полных риска и опасностей лет. Четырнадцать из которых, я тащил в свою мечту этого мрачного увальня с интеллектом младенца и силой Геркулеса. Как же так Гришаня, как же так? Мы из таких передряг выползали! Да на нас живого места нет! И демоны не спасли, и чуйка не помогла. Один выстрел, всего один и наповал. Был Гришаня и нет Гришани. Я уселся за столик с каким-то пьяным белокурым франтом, что-то неразборчиво бормотавшем и черкавшем карандашиком на оторванном блокнотном листке бумаги. Вроде тихий, мне с буйным сейчас совсем недосуг бодаться, совсем. Я быстро наполнил, из принесенного с барной стойки штофа, рюмку водки, выпил и не закусывая плеснул вторую, а затем и третью. Только после третьей мандраж стал отпускать и в мою расслабленную голову хлынули воспоминания.
В десять лет я стал взрослым. Вот так, раз и перестал быть ребенком, одним днём, одним ужасным днём. Отца не стало, когда я был совсем маленьким и мать тянула хозяйство одна, ибо родственников у нас не было. Поэтому летом мы регулярно занимались собирательством в лесу. В тот день, мы с мамой возвращались из леса с корзинками ягод, когда началась гроза. Хлынуло как из ведра и мы побежали от опушки к дому, благо он находился с самого краю села. Нам удалось пробежать почти всё поле, как молнии стали бить в землю вокруг нас. Я бросил корзинку и зайцем понесся к крыльцу, вихрем ворвавшись в дом с круглыми от ужаса глазами. В моей голове неразборчиво кричал хор чьих-то голосов, гнавших меня прочь от опасности. Так я потерял мать и приобрел демонов, появляющихся в моей голове по собственному желанию, но всегда в преддверии больших неприятностей. А ещё, мне теперь пришлось заботиться о старших, точнее о старшей сестре. Я батрачил, я подённичал, я ездил с мужиками на торг в Москву, я брался за любую работу, лишь бы в доме была трудовая копейка и мы с сестрой, как-то сводили концы с концами. Это был очень тяжелый год.  В этот год я потерял мать и детство, но в этот год я приобрёл мечту. Мечту, ради которой  и прожил до сегодняшнего дня.
Осенью я, будучи мальчиком на побегушках, поехал с мужиками на торг в Москву. Пока взрослые занимались торговыми делами, моё детское любопытство занесло меня (мимо кассы, конечно) в цирк шапито на представление индийских факиров и йогов. Спрятавшись под поднимающуюся вокруг арены конструкцию лавок, я вытаращив глаза, смотрел на представление, попутно слушая громкий шепот какого-то господина, из-под ног которого я и выглядывал, рассказывавшего своей даме про чудеса Индии. Так я заболел своей мечтой и решил, во что бы то не стало туда попасть.
Прошло еще два года, сестра расцвела нежной красотой шестнадцатилетней юности, своим медовым цветом привлекая различных обеспеченных шмелей, возжелавших обмакнуть свой хоботок в сей чудный нектар. И, когда управляющий барской усадьбой зачастил на свою охотничью заимку в ближний лес, а сестра плотно занялась сбором грибов и ягод, я понял, что пора двигаться навстречу своей мечте. Тем более, что управляющий был не глуп, женат на страшной тетке и слыл человеком незлобливым и благодарным. Справедливо рассудив, что за удобство надо платить и понимая, что в полицию вряд ли он обратится, опасаясь расспросов жены, - я обыскал заимку и найдя немалую заначку двинул в Москву.
Первопрестольная уже не пугала меня своим хаосом и столпотворением местного люда. И, хотя я и выглядел деревенским простачком, я был собран, а быстрые руки помогали голове двигаться к заветной мечте, за счет карманов разных ротозеев. Хитровка была благодатным местом, но не любила одиночек. Меня вычислили быстро, как и ещё одного нерасторопного увальня, ошивавшегося на торгу с такой же целью и только хор демонов взвывших в моей голове, не позволил быстро закончится на остром пере, столь удачно начавшейся карьере щипача. Быстро прочувствовав опасность ситуации и поняв, что в одиночку против пятка резвых шкетов мне не справиться, я подскочил к мускулистому увальню и ухватив его за руку, шепнув: - валим, резво рванул из сужавшегося кольца в ближайший проулок. Уйти нам, конечно, не дали. Местные, как ни как, территорию лучше знают, но бой мы приняли на наших условиях, прижавшись спинами к стене тупика, с выставленными на противника моим ножом и обломком оглобли, который на бегу успел подобрать бежавший следом крепыш. Собственно боя то, как такового и не получилось. Пацаны оказались тертые и увидев такой расклад, решили поберечь здоровье, быстро перейдя на тёрочный базар. Нам объявили, что территория за Косматым (собственно Косматый сам и объявил), чужих здесь не любят, но крепкие парни с хорошей чуйкой могут влиться в их славную компанию на определенных условиях, которые мы, переглянувшись, сочли приемлемыми. Так я познакомился с Гришей, а у банды Косматого появились Бык и Чуйка.
Мы были маленькой, но очень сплочённой бандой, где у каждого была своя роль. Косматый рулил тёрки с центровыми в "Сибири", там же сбывая награбленное. Ушастый терся на торгу в паре с Глазастым выискивая клиентов с кошельками. Тёртый и я работали руками, опустошая зазевавшихся недотёп, а Бык и Лоб осуществляли силовое прикрытие, начиная драку с облапошенными, отвлекая их внимание сразу после нашей работы. Ушлый, последний из нашей шайки, терся с полицией, работая тайным осведомителем, сдавая аккуратно конкурентов и предупреждая нас о полицейских рейдах.
Щипачество и воровство пусть и давало неплохой прибыток, но не позволяло жить на широкую ногу. Немалая часть дохода уходила "центровым", за право работать на территории. Мы быстро взрослели и "взрослые дяди" стали нас подтягивать на более серьёзные дела. Начавшаяся первая мировая добавила хаоса в столице, что позволило смелым людям половить свою рыбку в этой мутной воде. Налёты на торговые и ювелирные лавки чередовались смелыми операциями по обчистке квартир и апартаментов. Мы удачно маскировались под революционеров, пуская полицию по ложному следу, попутно сдавая борцов с режимом. Тут мой талант проявился во всей красе. Ни одно дело не начиналось, пока я не осмотрюсь на территории. Мои демоны верещали при малейшей опасности и даже провальные налеты мы проходили без фатальных потерь, хотя без ранений и увечий не обходилось. Лоб остался без двух пальцев на правой руке в одной перестрелке, а Гришаня Бык, словил пулю в бедро, вынося, контуженного ударом топора Тёртого, из одной переделки. Два месяца я ухаживал за другом, помогая ему "встать на ноги", продолжая рассказы о чудесной Индии, в которую мы с ним обязательно попадем, как только "сорвем банк". Но годы шли, деньги уходили сквозь пальцы, растворяясь на баб, оружие, инвентарь и прикид для дел, а мечта так и оставалась мечтой.
Грянувшая революция существенно ухудшила ситуацию. Банды плодились как грибы. Терки между своими переросли в кровавые разборки. Рябой, Яшка-король, Адвокат и прочие, не давали простора нашей маленькой банде. А чекисты, не в пример старой полиции, активно пытались навести свой порядок в городе. Косматый с Ушлым попали "под раздачу" в "Сибири", когда слили списки полицейских осведомителей. После убийств чекистов Тульке и Павлова за Хитровку взялись всерьёз. Остатки нашей банды рассыпались, как семечки из кулька, по всем щелям. Мы с Гришаней поколесили по стране, перебиваясь редкими но вескими налётами, выходя за счет моего фарта "сухими из воды", урезая себя во всем, собирая средства, твердо решив покинуть Совдепию.
Повзрослев, пройдя "Огни и воды" Гришаня заматерел, ощерился стал  выглядеть мрачно и угрюмо. из розовощекого увальня он превратился в матерого злого волка, пугавшего людей одним своим видом. Никто не видел его улыбающимся. Никто кроме меня. Его детская наивная улыбка, совсем не изменилась с тех первых лет нашего знакомства, когда я в первый раз рассказал ему о своей мечте. Именно она подталкивала меня все эти годы. Сам я давно перегорел бы от этой несбыточной мысли, но его улыбка, такая детская, совсем не подходящая к огрубевшему озлобленному и мрачному лицу, не позволяла мне усомниться в нашей затее.
Утром двадцатого декабря 1925 мы прибыли на Московский вокзал после удачного налета на обмен валюты в Москве, в темпе спланировав и провернув его за три дня пребывания в столице. Дольше светиться было нельзя, МУРовские  НКВДешники плотно прикрыли столицу и можно было нарваться по крупному. Рисковать имея на руках набранный к отъезду улов в десять с хвостиком кг. золотом совершенно не хотелось, поэтому сняв небольшую кассу мы стремительно переместились в Питер. Впереди нас ждал финал воровской карьеры и перемещение в Европу с объемным в денежном эквиваленте приятным увесистым грузом, для дальнейшего движения в Индию.
Ювелирных на Большой Морской, благодаря НЭПу, снова стало много, осталось выбрать, сорвать банк и исчезнуть.
План был хорош! На закате зимнего солнечного дня, когда большие стеклянные витрины чётной половины домов озаряются огненным отражением, с улицы невозможно разглядеть происходящее внутри, не приблизившись вплотную. А кто будет тереться у витрин в мороз? Идеальный налет. Я, в приличном пальто с каракулем, изображаю заинтересованного покупателя, отвлекая хозяина на себя. Правильная речь и приветливое ухоженное лицо, всегда помогали мне расположить жертву. Гришаня, в привычном образе охранника, дожидается моего знака и, повернув рукоять трости, высвобождая клинок, накалывает клиента, словно бабочку, прямо через прилавок. Быстро и главное отработано временем. Этой схемой мы пользовались еще со старых Хитровских времён. Знак простой, тыча правой рукой в прилавок, пальцами левой, опущенной вдоль тела и не видимой продавцу, я показываю сначала готовность, а потом начало атаки. Одно стремительное движение и мы пакуем брюлики. Пять минут на сборы, спокойный выход и отход через ближайший проходной двор. Тихо и без шума.
Ну кто мог предположить, что задник витринных подиумов у лавки тоже зеркальный, а хозяин в нише под прилавком держит руку на взведенном револьвере? Нет, демоны не оставили меня, они взвыли, как только мы вошли, но лавка была абсолютно просматриваемая. Хозяин мил и приветлив. Я просто подумал, что сложности начнутся при отходе и тыча рукой в прилавок начал игру, показав другой комбинацию напарнику приготовиться. Приглушенный выстрел грянул, как только Гриша повернул рукоять и начал поднимать клинок. Пуля глухо чавкнула в живот, перебила позвоночник и отбросила Быка на пол сломанной куклой. Мгновением позже, стальной наконечник-клинок в указательном пальце моей правой перчатки, прошел насквозь глаз ювелира и воткнулся в его мозг. Два удара сердца, два тела на полу и полный прилавок украшений, переливающиеся кровавым огнем в лучах багряного заката. Пять минут сборов и степенный господин с потяжелевшим саквояжем вышел из лавки, повернул входную табличку стороной закрыто и растворился в соседнем проходном дворе. Четверть часа хождений в несложных Питерских лабиринтах и уютный кабак на Лиговке принял одинокого гостя.
Штоф медленно пустел, зубы механически жевали закуску, услужливо принесенную половым. В сердце черной пустотой таяла мечта, подобная сгорающему листку бумаги в руках соседа, превращающего какие-то рифмованные строчки в пепел, смотрящего мне в глаза и рассказывающего, видимо уже давно, историю своей несчастной любви. Звуки питейного заведения вернулись в мою голову, вместе с хором завывших демонов. Я увидел, как его глаза на миг протрезвели, рука схвавила штоф, а губы, перед тем как выпить остатки его содержимого, четко произнесли: - спаси меня, они меня убьют. Голова его запрокинулась, вливая в желудок оставшуюся водку, тело обмякло, уронив руку со штофом на стол, а лицо озарила знакомая до боли детская улыбка Гришани. Пожалуйста, прошептал он и уронил голову на руки.
Клубы папиросного дыма висели в кабаке сизым туманом. Подпитая громко базарящая публика не обратила никакого внимания на респектабельного господина, с улыбкой повернувшегося к соседнему столику. Стальные пальцы перчаток с тихим чавканьем пронзили глаза двух неприметных работяг, сидевших за его спиной. НКВДешники, пронеслось в мозгу, в тон замолкающим голосам. Нам пора, дружище, произнес я, сгребая его в охапку и пристраивая на свое плечо. я увезу тебя в свою мечту, обещаю.
Тёмным морозным вечером двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот двадцать пятого года, два сильно пьяных господина погрузились в поезд навстречу своей мечте. Я сидел в купе, поставив ногу на чемодан с золотом и смотрел на своего нового друга, со смешной фамилией Есенин, который улыбался мне милой улыбкой наивного ребенка и, под стук колес, тихо рассказывал ему про Индию, про нашу Мечту.

23.04.17.