О! женщины!

           Евгений Павлович умер во сне ночью в четверг. Просто сердце внезапно остановилось, и уже затухающим сознанием он ощутил, как какая-то  неведомая сила подхватила его и повлекла, то ли в туннель, то ли в длиннющий коридор, в конце  которого был виден яркий свет. Там на выходе открылось бескрайнее освещенное пространство, принявшее его астральную сущность. Однако, что-то похожее на любопытство  заставило эту сущность задержаться, взглянуть на оставленную  в прежней жизни тленную оболочку.  Ведь не сегодня – завтра она будет  скрыта в земле или станет пригоршней золы.
           Между тем, привыкшие ко всему работницы морга обмыли тело Евгения, нарядили его в костюм, который тот не одевал двадцать лет, зачесали за уши остатки его белокурых кудрей, опрыскали одеколоном и припудрили лицо. Евгений сразу помолодел лет на двадцать. Потом его положили в гроб, добротный, полированный, итальянский (не пожадничали детки), водрузили на задрапированную бархатом тележку  и вывезли в траурный зал.
          Распахнулись наружные двери, из скрытых динамиков полились звуки печальной музыки, и в зал вошли провожающие. О, сколько их здесь!
                ***
          Жены  среди провожающих нет – пережил её Евгений на целых пять годков. Может быть, встретятся теперь, но уже в другой реальности и если грехи позволят. А пока родней всех дочка – стоит рядом,  скрестив руки. Какая же она красавица – высокая, стройная, волосы иссиня-черные так гармонируют с черным костюмом. К тому же умница – руководит модным ателье, хорошо зарабатывает. Кто-кто, а она не пропадет. И дети удались – оба мальчишки, рядом стоят. В хорошую школу ходят, спортом занимаются, а еще и английским.
          Зять позади, вернее, бывший зять – развелись два года назад. Никаких особенных претензий, но уж больно мягок, мечтателен, не расторопен. Пишет какие-то рассказы, а кому они теперь нужны? Да и денег не приносят. Но мальчишек не забывает, и по жене явно тоскует.
          А вот с другой стороны стоят друзья закадычные, еще со школы - Николай и Юрий. Николай на палку опирается, согнулся, от прежней шевелюры почти ничего не осталось. А Юрка бодрячком, с виду и не подумаешь, что три операции перенес, в том числе на глазах  – искусственные хрусталики поставил. Последний раз они встречались пару месяцев назад, хорошо тогда посидели, поговорили о будущем. Не ожидали, что дело так повернется.
          Остальные провожающие расположились ближе к ногам. Всего человек десять-пятнадцать, с кем встречался по жизни. Кто именно - сразу и не поймешь: стоят понурившись, глаза опустили, у женщин головы  повязаны.  У той, что спереди, по щекам черные ручейки бегут - никак плачет! Когда-то все они были молодыми, но время беспощадно, возраст не скроешь. Вон та, седенькая, в длинном платье, старушка, можно сказать… Кто такая? Не Маша ли?
                ***
          Маша была почти одного возраста с Женькой, они росли вместе, как говорят, «с пеленок». На улице, где они жили, все хорошо знали друг друга. Дети из соседних домов тоже между собой дружили, играли поочередно, то у одних, то у других. Не было тогда ни телевиденья, ни игровых приставок – игры придумывали сами и были счастливы.
          Малышами они не различали, где мальчики, а где девочки, и когда в жаркий летний день Машин отец подключал шланг, чтобы поливать грядки, они дружно скидывали с себя одежку и весело прыгали под прохладным дождиком.
          Шли годы,  они росли, игры и интересы менялись. Глядя на взрослых, мальчишки стали копировать отцов, девочки матерей – прежняя бесполое время закончилось. А когда пришла пора ходить в школу, Женька шел один, без Маши – иначе другие мальчишки стали бы над ним смеяться. Впрочем, дома они часто вместе готовили уроки или помогали друг другу по хозяйству.
          Известно, что девочки взрослеют раньше мальчишек. К последним школьным каникулам Маша выросла, округлилась, и вообще, выглядела уже не девочкой, а девушкой. Она научилась красиво укладывать свои слегка рыжеватые волосы, в лице её появилось что-то невысказанное, а  походка стала лёгкой, женственной. Родители купили ей новые туфельки, впервые на небольшом каблучке. Она же всё свободное    время  отдавала книгам, не тем, что были в школьной программе, а другим – про любовь.Читала иногда до поздней ночи.
          А Женька к шестнадцати годам еще оставался мальчишкой. Он, правда, вырос из брюк и тужурки, в которых ходил в школу, но не сильно был этим озабочен. Едва заметные усики только-только начинали пробиваться у него над верхней губой. Как и большинство сверстников, Женька увлекался футболом: в будни с ребятами гонял мяч на ближнем пустыре, по выходным «болел» на городском стадионе  за местную команду. Но незаметно и в его сознание что-то стало меняться: еще недавно он демонстрировал полное пренебрежение к девчонкам, а теперь непроизвольно провожал их глазами, когда встречал на улице.
                ***
           Потом наступил август. В палисадниках вовсю цвели флоксы, и царственные розы благоухали на клумбах. В садах поспела смородина, а ветки слив, перегруженные плодами, бессильно никли к земле. Солнце как бы неохотно погружалось за кромку горизонта, уступая место ночному звездному куполу. Маша сидела с книгой у открытого окна, выходившего в сад. Она была всё еще под впечатлением от прочитанного. Свет не спешила зажигать. Откуда-то выпорхнула ночная бабочка, присела на открытой странице, сложив крылья.  Немного посидела и улетела в сгущающуюся темноту.
           Маша прислушалась – как будто бы осторожные шаги. Кто бы это мог быть? Она не успела испугаться, как в проеме окна возникло смущенное лицо Женьки.
         - Ты? Что случилось?
         -Хотел пригласить тебя прогуляться, - соврал Женька. Трудно было объяснить, что же на  самом деле привело его сюда. Не сознаваться же, что собирался подглядывать.
        - Мои все спят, – ответила Маша. - Ладно. Я через окно.
          С этими словами она села на подоконник и спустила ноги наружу.
        - Помогай.
          Она оперлась Женьке на плечи и спрыгнула на землю. Взявшись, как дети за руки, они осторожно пробрались через кусты смородины, по тропинке прошли к границе сада, где росли старые липы и стояла скамейка.
          Где-то за соседними домами еще догорал закат. Черной тенью  промелькнула запоздалая птица. Ущербный диск луны показался над кронами деревьев. В отдалении возник звук проходящего поезда. Они сидели молча, всё еще не расцепляя рук, через которые циркулировали какие-то таинственные токи, отдававшиеся в их пульсирующих сердцах.
          Неподалеку хлопнула дверь, и заскрипели половицы.
        - Ой! Мне надо идти, – она чмокнула Женьку в щёку, – до завтра…
                ***
          Весь следующий день Женька ходил  как на крыльях, и легкая улыбка не сходила с его лица. Вооружившись инструментами, он взялся за починку забора, о чем давно его просил отец. Потом помог матери развесить выстиранное бельё и поработал косилкой на лужайке перед домом.
          Маша на улице не появлялась, а время шло так медленно, что нервы его начали сдавать, и по телу пошла предательская дрожь. Но вечер наступил в положенный час, старые часы в доме пробили одиннадцать, и Женька отправился на сеновал в сарае, где он всегда спал в летние месяцы. Вся улица тоже отходила ко сну, и лишь в редких окнах пока еще горел свет.
          У Маши окно было открыто, а в комнате темно. Женьке даже показалось, что там никого нет. Минута томительного ожидания – и вот она бесшумно возникла из  темноты и сделала ему знак рукой. Как и накануне – спустилась с  подоконника на землю, только на этот раз прихватила с собой одеяло.
          Они прошли на прежнее место. Там между деревьями на травке  Маша расстелила одеяло и потянула за собой Женьку. Они обнялись  и попробовали целоваться - опыта не было у обоих - знали только по  книгам и по рассказам  подруг и приятелей.
          На Маше было лишь тонкое платьице, и жар её молодого тела так и рвался наружу. А Женька дрожащими пальцами всё никак не мог справиться с брюками. Когда же, наконец, избавился от них, и наугад, вслепую попытался совершить то, что          ожидала она, его накопившееся внутреннее напряжение выплеснулось на одеяло.
        - Дурак, - сказала Маша, поднимаясь. Она сложила одеяло и быстро ушла, оставив Женьку наедине с его позором.
         «Нет, сама я дура, самая настоящая дура!» - уже лежа в постели, повторяла она про себя. – «И хорошо, что так случилось, о последствиях напрочь забыла!»
                ***
          И всё же они оставались соседями и продолжали встречаться по разным поводам. Говорить старались  о постороннем, хотя искры взаимного притяжения то и дело проскакивали между ними. Но потом в веренице дел и впечатлений пережитое стушевалось, осталась дружба, хотя, как знать, костер, может быть, еще тлел, и чего-то малого не хватило, чтобы вспыхнула любовь.
          После окончания школы все разъехались, кто куда, а Евгений поступил в Московский Полиграфический институт. Возникли новые интересы, новые знакомства. И, кажется, один из тогдашних приятелей   тоже пришел сегодня с ним проститься. Располневший и грузный, но вполне узнаваемый Иосиф, или просто  Оська.
                ***
          На художественно-оформительское отделение Оська  пошел, соблюдая семейную традицию, – его отец был довольно известным художником, успешно работавшим в рекламе. У  них была большая квартира в «сталинском» доме на Проспекте Мира и еще зимняя дача в Абрамцево. К тому же Оська всегда был при деньгах и не скупился.
          У Евгения ни квартиры, ни свободных денег. На правах бедного родственника он квартировал у тетки в тесной комнатушке, где едва помещался старый топчан. Зато рисовал он отменно, часто и за Оську тоже. Такая меркантильная дружба была у них.
          В конце мая, когда заканчивалась весенняя сессия, Оська предложил Евгению:
        - Неплохо бы расслабиться, Жека? Как ты считаешь? Девчонок я беру на себя.
          Женька купил бутылку ликера «Амаретто» и в назначенное время позвонил в квартиру Иосифа. Вскоре подошли и остальные участники вечеринки:  приятель Оськи Лео (Леонид), студент литературного факультета МГУ и девушки из подтанцовки известного эстрадного певца. Все три длинноногие и такие похожие друг на друга, как будто сошли с конвейера. Они весело щебетали, как стайка птиц возле кормушки.
          И, правда, - стол был, что надо: три или четыре сорта колбас, окорок, французский сыр «Бри», несколько салатов, маслины, грибочки. Оська еще и  пиццу заказал. Напитки на выбор, начиная с виски.
          Девушки тоже выпивали, не жеманились, а когда хорошенько поддали, Оська предложил всем «ассоциативную» игру: кто-то называет слово, например, «художник». Следующий по ассоциации должен сказать что-то близкое, скажем, - «краска», и так далее по кругу. Первый, кто ошибется, платит штраф – снимает что-то с себя. Через полчаса такой игры девушки остались в нижнем белье - на него был объявлен мораторий.
          Оська повозился у музыкального центра, нашел Modern Talking – Space Mix, немного притушил свет и объявил перерыв на танцы. Толстячок Оська был на голову ниже своей девушки и, танцуя, упирался лбом в её груди. А Женька впервые танцевал с полуголой партнершей. Она, подчиняясь ритму музыки, то сладострастно извивалась перед ним, то льнула к нему всем телом, увлекая  за собой. Он и не заметил, как и куда исчез Лео со своей девицей, а потом и Оська сделал ему знак, что намерен  уединиться. Женька понял, что свободной жилплощади больше нет. Разве что ванная комната? Он вопросительно посмотрел на свою девушку.
        - О! Отличное корыто! – обрадовалась она, сбрасывая с себя остатки одежды. – Залезай!
          Для Евгения всё это было крайне непривычно. В кутерьме он даже имя девушки не запомнил – то ли Джейн, то ли Мэйн. У всех  троих имена  были на английский манер. Преодолевая смущение, он снял брюки и рубашку и, оставшись только в плавках, сел в ванну напротив партнерши.
          Ни прежде, ни потом ничего подобного у Женьки не было. Всё же он был обыкновенный провинциальный парень, воспитанный в традиционной русской семье, где слово «секс» часто отождествлялось со словом «разврат». Всё, что выходило за традиционные рамки, с негодованием отвергалось.
           А сейчас инициатива была за девицей и она ею воспользовалась в полной мере. Улыбаясь своим алчущим ртом, она как пианистка пробежалась тонкими пальчиками по его телу…
                ***
           Вернувшись домой, Евгений завалился спать. Встал, когда спиртное выветрилось. Ощущение было такое  будто он чем-то выпачкался. Посмотрел на себя в зеркало и заметил небольшие складки в уголках рта – раньше их не было. Подумалось: «Вот еще один Дориан Грей! Так дальше не пойдёт».
           Но всё же через два дня он успешно завершил сессию, а Оська экзамен завалил.
         - Барахло этот институт, - сказал он Евгению. – Пойду-ка я лучше в Строгановку. Там настоящее художественное образование. Живопись мне ближе.
           Надо сказать, Оська не обманул, хотя дипломов  так и не приобрел, но художником всё же стал, авангардистом. Сначала его работы были доступны узкому кругу любителей. Но известность росла, и на полувековой юбилей он организовал персональную выставку.
           На выставке они и встретились. Евгений уже был женат. Надо сказать, жёнушка у него была красавица и завидная во всех отношениях, и Оська тут же стал к ней клеиться. Пришлось Женьке сказать ему «пару ласковых». Жену Евгений любил по-настоящему, хотя как человек творческий допускал изредка походы «налево». Виноват ли он в том, что женщины так к нему льнули? Ну, вот хотя бы Нателла – тоже пришла проститься, стоит, спрятавшись от всех под капюшоном. И откуда она узнала о случившемся?
                ***
         С Нателлой у Евгения было короткое, но памятное приключение. В Ереване это случилось, куда он прилетел всего на несколько дней по делам издательства. Остановился в лучшем на то время в городе отеле «Армения», в хорошем одноместном номере.
         День был у него насыщенный: с утра совещание, обед, после прогулка по городу. Он побывал в хранилище древних  рукописей «Матенадаране», поднялся на вершину Большого каскада и полюбовался  оттуда библейским Араратом. Долго бродил по центральным улицам, разглядывая нежно розовые фасады домов, сложенные из уникального «артикского» туфа. Всюду искусная резьба по камню, многочисленные скульптуры, маленькие фонтанчики с чистейшей холодной водой.  Все, с кем из местных он заговаривал,  единодушно и восторженно нахваливали свою столицу. Нам бы москвичам такой патриотизм!
          Настроение было хорошее, вечером в баре отеля он выпил рюмку армянского коньяка, заказал кофе. Внимание его привлекла молодая женщина, как и он сидевшая у барной стойки: у неё было светлое не типичное для армянок лицо, тонкий с горбинкой нос и большие карие глаза. Короткая юбка открывала на обозрение мраморной белизны ноги..
          Она встретилась с Евгением взглядом, чуть заметно улыбнулась, потом встала и куда-то ушла. А он посидел еще минут пятнадцать, расплатился и отправился к лифту. Надо же – пассажиркой лифта оказалась и та самая женщина, и они оба вышли на четвертом этаже.
          В номере Евгений принял душ, одел пижаму, постоял немного у открытого окна. Перед ним была площадь Республики, окруженная красиво иллюминированными зданиями и заполненная гуляющим народом. После дневной жары так приятен был прохладный воздух, стекавший с горного массива Арагац.
          Евгений взял какой-то журнал из числа имевшихся в номере и лег в постель. Неожиданно зазвонил телефон, он удивился: «Кто бы это мог быть?» В трубке помедлили, а потом женский голос спросил:
        - Чем занимаетесь?
        - Скучаю, - ответил Евгений.
        - Тогда я приду. Не закрывайтесь.
          Евгений почесал в затылке: «Наверное, розыгрыш?» На всякий случай  отпер дверь и лег обратно в постель. Прошло минут пять: «Ну, точно розыгрыш!» - подумал он, как вдруг дверь бесшумно отворилась, и та самая женщина из бара вошла в номер. Только теперь она была в длинном махровом халате. Ни слова ни говоря, она скинула его – больше на ней ничего не оказалось, если не считать аккуратного черного треугольника на лобке. Улыбаясь, она подошла к постели и нырнула под одеяло. Евгении от неожиданности не проронил ни слова.
         - Прости. - сказала она шёпотом. - Меня зовут Нателла, и я вовсе не путана. Я потом тебе всё объясню, а сейчас делай со мной что хочешь.
                ***
           Нателла, Нателла! Грузинка, тридцать пять лет, замужем, детей нет. Искусствовед, в  Ереване по вопросу культурного обмена. Всё это она рассказала Евгению после, когда они лежали рядом, утомленные любовными играми. 
         - Знаешь? – сказал Евгений. - Я всегда считал грузинских мужчин этакими «мачо», сексуальными гигантами, перед которыми никли наши русские девчонки. Это мне, вообще-то, не больно нравилось. – Евгений помолчал. – Но женщины в Грузии – они мне представлялись такими гордыми, неприступными?
         - Так и есть! – отвечала Нателла, - Мы и правда гордые, и грузинского темперамента никто не отменял. Но ты, прошу тебя,  не допытывайся, почему я пришла. Будем считать, что влюбилась в настоящего русского мужика.
           Она поправила  рукой его мягкие пушистые волосы, нежно обняла,  трижды поцеловала и сказала:
         - До завтра. – И, закутавшись в халат,  убежала.
                ***
           Утром Евгений целый час дежурил в коридоре – ждал её. Вчера так опрометчиво  забыл справиться, в каком она номере. А у него еще  были дела по работе и он опаздывал. В конце концов пришлось покинуть пост.
           Весь день прошел в нервном ожидании, и Евгению уже стало казаться, что вчерашнее ему приснилось, либо пригрезилось. Но видение было таким четким, руки его еще помнили бархат её кожи, а на губах ощущался аромат её губ. Волшебница, жрица любви – где же она!
           Вечером, как и накануне,  Евгений опять зашел в бар и заказал коньяк. Он сидел, разглядывая в задумчивости рюмку с янтарным напитком, как вдруг чьи-то руки заслонили глаза – Нателла!
         - Где же ты была? Разве можно так? Не предупредив, исчезнуть?
         - Прости меня Женечка. – отвечала она. – Но так было нужно. У тебя семья и у меня тоже. Мы перед своими близкими  в ответе. И кроме того я сегодня уезжаю – поезд в Тбилиси через полтора часа. Проводи меня, только немного. Не люблю долгие проводы, тем более на вокзале.
           Она уже с рюкзаком и одета соответственно  – в джинсовый костюм.
        -  Что же, мы больше никогда не увидимся? Навсегда расстаёмся?
         - Не знаю, смогу ли я когда-нибудь прилететь в Москву. Мы же теперь живем в разных государствах  - сложные отношения, виза требуется. На всякий случай – прощай!
                ***
           В памяти Евгения навсегда запечатлелось это ереванское происшествие. Тайна их мимолетной встречи долго не давала ему покоя. Теплилась надежда, что она приедет и он её снова увидит. Но встреча произошла  только теперь, когда он уже в другой реальности:  ни обнять её, ни расцеловать.
           А она еще и с юношей, которого  держит под руку? Лет четырнадцати – пятнадцати, голубоглазый блондин. Не в нем ли разгадка тайны? Парень вполне мог бы быть его сыном, а он его биологическим отцом? Дитя их странной любви,  продолжавшейся  всего одну ночь? Не хочется думать, что  он в этой истории   всего лишь донор?
                ***
           Что ни говори, а жизнь коротка. Обо всём теперь приходится говорить в прошедшем времени: о семье, о детях, о друзьях. Маша, Нателла, другие женщины – они как яркие страницы в его книге жизни. И тут, когда казалось, что всё, повесть окончена и продолжения не будет, случилась  эта история  с Настей! Она его неоплаченный долг – он ушел из жизни, не успев расплатиться. И это она, конечно, плачет,  одна из всех провожающих? Не скрывает своего горя.
          Настя – она  для Евгения, а для остальных Анастасия Федоровна. По сию пору работает в плановом отделе издательства, где и Евгений трудился. До поры до времени он просто её не замечал. Она была точь-в-точь «мымра» из фильма Рязанова «Служебный роман».  Волосы гладко причесаны на прямой пробор, очки какие-то допотопные, линялого цвета кофта всегда наглухо застегнута, на ногах грубые башмаки. На вид ей было около пятидесяти.
          И вот случилось так, что по делам издательства они вместе летят в командировку в Благовещенск – Евгений по дизайнерским  делам, а Настя с чем-то вроде аудита. Перелет предстоял с промежуточной посадкой в Красноярске. Но по прилёте туда всем предложили выйти – по какой-то причине продолжение полета откладывалось на шесть часов. Обыкновенная история.
          Не без труда они нашли место в зале ожидания и молча сидели рядом – её строгий вид не располагал к общению, хотелось спать, так как по Москве была уже полночь. Евгений крепился, а Настя заснула сидя и непроизвольно склонилась ему на плечо.  Сейчас он мог хорошенько её рассмотреть: естественный изгиб бровей, густые и длинные ресницы, чуть подрагивающие во сне губы без всяких следов помады. «Несколько умелых штрихов, и её можно бы считать красивой» - подумал Евгений. – «Что такое произошло, отчего она носит на себе маску монашки?»
          Так они сидели в одном положении часа два, когда он вынужденно пошевелился. Настя проснулась. Она явно была смущена и сказала, отстраняясь:
        - Извините ради Бога! Какой стыд. Никогда себе этого не прощу.
        - Ну, что вы, что вы! Я тоже дремал и ничего не чувствовал, – ответил  Евгений. – Сидите. А я пойду,  узнаю, как с нашим вылетом.
          По-видимому, на трассе распогодилось, вскоре объявили посадку, и они заняли свои места в самолете – опять в соседних креслах. Даже поговорили немного на вечную тему – о погоде.
                ***
          В аэропорту Благовещенска коллег из столицы встретили, провезли по набережной, показали противоположный берег Амура. Там теснились высотки китайского Хэйхэ: за несколько последних десятилетий на месте захолустного местечка китайцы возвели миллионный город. А на нашей стороне изменений немного, можно еще встретить деревянные дома с резными наличниками – память о дореволюционном прошлом.
          С гостиницами в городе сложно, но у принимающей фирмы для командированных была трехкомнатная квартира в недавно построенном доме. Там, правда, уже проживали  двое гостей из Питера, но через два дня они собирались  улетать.
          Питерские  мужчина и женщина, молодые – не старше тридцати,  оказались довольно симпатичными. Вечером Евгений сходил в магазин, взял бутылку хорошего вина, закуски и предложил поужинать вместе. У молодежи тоже кое-что нашлось. Получилось вполне приятное застолье. Настя сначала отказывалась, но потом присоединилась, даже выпила чуть-чуть. Спать разошлись в двенадцатом часу – мужчинам постелили в общей комнате на диванах, женщинам достались две меньшие комнаты.
           После утомительного перелета Евгений уснул быстро, но через пару-тройку часов его разбудили посторонние звуки – это в одной из комнат охала и стонала женщина из Питера, и слышался предательский скрип пружин. Евгений досадливо поморщился: « Дело, конечно, молодое, но они могли бы и воздержаться. Не вполне корректно по отношению к вновь прибывшим». Несмотря на возраст, мужское начало Евгения давало о себе знать. Угомонилась пара только на рассвете.
           Утром не выспавшийся Евгений, конечно, ничего не сказал и отправился по делам. День был солнечный, жаркий, его разморило, и он решил искупаться – пляж был прямо на набережной. Линия, за которую не разрешалось заплывать,  обозначена буйками. Граница с Китаем где-то в двухстах метрах посреди Амура. По китайской стороне фарватера движутся разномастные суда и слышится музыка. Чудно – лицом к лицу два совершенно разных мира.
           Вернувшись вечером, Евгений застал всех обитателей квартиры на месте.  Настя показалась на минуту и, ни слова не говоря, скрылась в своей комнате. Питерские тоже поспешили уединиться, предстоящая ночь была у них  последней.  А Евгению опять предстояли  «танталовы муки».
                ***
          На следующий день он  освободился поздно. Ужинать в ресторане не хотелось, зашел в магазин, купил пельмени и сметану. Подумал и взял еще шампанское и плитку шоколада.
          В квартире была только Настя,  с книжкой в руках она сидела на диване, поджав ноги. На ней был красивый легкий халат, но, самое главное,  волосы её были освобождены от заколок и шпилек и крупными локонами струились по плечам. И, о Боже! Она покрасила губы - это её сразу преобразило.
          В голове у Евгения что-то щелкнуло, он выложил покупки на стол и, руководствуясь больше инстинктом, чем разумом, подошел к Насте. Он взял её за плечи, притянул к себе и решительно завладел её губами.
        - Не надо, не надо! – отталкивая его, пыталась возражать она, но вместо этого руки её сами собой сплелись у него на шее.
          Долой халат, долой лифчик. Он принялся покрывать поцелуями её плечи, шею, грудь. Чувствовалось, как она напряглась в нетерпеливом ожидание. Евгению показалось, что её освобожденная от одежды фигура почти такая же, как у Мэрилин Монро – 90-60-90.
        - Не надо, не надо!  - всё повторяла Настя, а сама торопливо и дрожащими пальцами расстегивала пуговицы его сорочки.    
          Он был, конечно, искушен в сексе, но тут напрочь отбросил   все тонкости прелюдии и пошел напролом. Две возбуждающие ночи сделали своё дело и с ним и с ней.
                ***
          Срок командировки у них был разный: у Насти неделя, у Евгения десять дней, но пять из них своего рода «медовый месяц». Евгения, надо думать, ударил «бес в ребро», а с Настей посложнее – она неохотно говорила о своем прошлом, полунамеками. Евгений понял, что еще в школьном возрасте она стала жертвой изнасилования, пережила боль, страх, отвращение. Потом замкнулась, жила, сторонясь компаний и развлечений, только работа бесхитростная и однообразная. Но заложенное природой никуда не делось и ждало своего срока. И вот эта поездка: мягкое и  ненавязчивое  внимание Евгения, и эта квартира, пропитанная  ароматом страсти. Всё, что копилось в Настиной душе,  взбунтовалось и выплеснулось наружу. Иначе, как объяснить?
           В Москву они летели поодиночке:  сначала Настя, через три дня Евгений.  В Домодедово он  забрал свой багаж и вышел к электричке. О повседневности, к которой возвращался, думать не хотелось. Так бывает, когда в зале кинотеатра заканчивается фильм совсем о другой жизни, и зрители выходят на сумеречную улицу под мелкий моросящий дождь.
           По возвращении первое, что собирался сделать Евгений - это увидеть её. Он отправился к плановикам, прихватив с собой букетик хризантем. В небольшой комнате несколько женщин сидели с бумагами за столами. И Настя была здесь.
         - Горячий привет труженицам пера! – сказал он, наклоняясь к Насте. Но она не обернулась, только еще ниже опустила голову, и, как заметил Евгений, густо покраснела.
          «Всё ясно - для сослуживцев здесь прежняя Анастасия Федоровна, и она намерена скрывать всё происшедшее с ними», - понял Евгений. 
           Он дождался окончания рабочего дня и, когда Настя вышла, пошел с ней рядом. Он попытался взять её под руку, но она сказала, останавливаясь:
         - Прошу Вас, Евгений Павлович! Я дурно себя вела, о чем искренне сожалею. Ничего подобного больше не произойдет. Забудьте всё. И я постараюсь.
                ***
           А теперь Евгений, не тот, что лежал в траурном зале, а другой, бестелесный, видя её плачущей,  пытался подобрать  слова утешения:
         - Милая Настя! – хотелось ему сказать. -  Как я благодарен за твою любовь! Живи, не отвергай радости жизни, вспоминай изредка обо мне и будь счастлива!
           Скорее всего, никто его не  услышал, так как общение  мира живого  с миром астральным  большинству  недоступно. Но, может быть, для любящих женщин возможны исключения?

                Конец