Оторванный грозою лист

(Рассказ из цикла "Летучие мгновения жизни")

Мой прадед в последние годы своей жизни нарисовал эскизик генеалогического древа своего рода и завещал моей бабушке довести дело до конца: дополнить свежими данными и разрисовать в красивой форме. Бабушке естественно все некогда было – хозяйство, дети, внуки там всякие, но… все-таки, а это был конец 1980-х, взялась за порученное отцом дело. Звонила по родственникам, уточняла про новых потомков. Потом вытащила с антресолей запыленную чертежную доску, приколола большой лист ватмана и стала чертить квадратики.
Есть два варианта генеалогического древа: нисходящее –  какого-то древнего предка помещаешь в квадратик наверху и далее ниже его дети и последующие потомки до нынешних времен, или восходящее – самого себя рисуешь внизу и потом квадратики рисуешь вверх по материнской и отцовской линии по предкам сколько информации имеешь.

Бабушка начертила нисходящую родословную. Наверху – родоначальники рода «Григорий Милославский и Юдифь Сандомирская». Года рождения – начало XIX века. Ниже – их 9 детей. Чьи-то даты рождения/смерти известны, чьи-то нет. Дальше – дикое количество их внуков. Потом человечество додумалось, что не надо иметь столько детей – а то бы не хватило ватмана для всех потомков...  Где-то в шестой линии чертежа появляюсь я. И бабушка уже нарисовала несколько квадратиков в седьмой линии. А если дополнить «древо» сейчас, то проросла  уже восьмая линии. Время бежит!

Весь чертеж действительно выглядит как живое дерево: какие-то ветви кустятся, какие-то обрубаются. Меня всегда интересовала история предков, поэтому я наблюдал за этой работой. Про многих из родственников бабушка мне рассказывала разные байки, которые я (по молодости все мы глупы!) не записал.
Но эти истории не прошли мимо моего подсознания: периодически мне снится сон. Я в одних трусах стою в огромном зале старинного каменного замка. Дрожу от холода и страха. Замок заброшен, темно, холодно, везде паутина, из живого – только летучие мыши. На стенах висят портреты предков, и сквозь темноту я ощущаю их сверлящий меня укоризненный взгляд. Вдруг со скрипом в конце зала открываются тяжелые огромные двери, и из них выходит пара древних стариков. Голос диктора, который с одной стороны глухой загробный, а с другой – бьет по ушным перепонкам громким эхом, объявляет: «Г-р-и-г-о-р-и-й М-и-л-о-с-л-а-в-с-к-и-й, Ю-д-и-ф-ь С-а-н-д-о-м-и-р-с-к-а-я-я-я-я!!!» Что происходит дальше - никогда не узнаю, так как каждый раз в этой точке я, естественно, просыпаюсь в холодном поту.

Недавно этот сон мне опять вернулся, и я решил, что это знак - надо бы посмотреть на «генеалогическое древо». Вытащил из шкафа распечатку,  проглядел ее и вдруг вспомнил одну из бабушкиных историй про одну «оборвавшуюся ветвь». 

У бабушки был двоюродный брат Жозеф. Его мать Ребека в нем души не чаяла. Единственный ребенок - он подавал сначала надежды как шахматист: играл в турнире с самим Алехиным. Потом он бросил шахматы, стал поэтом-футуристом, попал в Есенинскую тусовку:  там стал регулярно шляться по кабакам, выпивать. Родители попытались его направить классическим путем – отправили учиться в медицинский институт. Но жизнь московской богемы ему была явно интереснее, так что институт Жозеф не закончил. Однажды он принес домой снимок, на котором фотограф заснял его спящим в постели. Фотография – ничего особенного, но солнечный блик так упал на его шею, что голова казалось отделенной от туловища. Его маме эта фотография ужасно не понравилась, и она спрятала ее подальше. Но этот снимок все время всплывал на поверхность: то кто-то его смотрел и оставлял на столе, то кому-то Жозеф его показывал. Как будто неуклонное появление этого фото что-то предсказывало. Так и случилось! Через несколько месяцев произошла трагедия: Жозеф, возвращаясь с очередной гулянки, попал под трамвай, и ему отрезало голову. Ему было 23 года! После этого Ребека тронулась мозгами, и через год умерла.  А за год до этих несчастий умер от тифа ее муж.

Так за пару лет одна ветвь в родословной закончилась навсегда. Вся «большая» семья была под сильным впечатлением.

А жизнь текла своим чередом: репрессии, война, разные хорошие и плохие события…  Постепенно память о Жозефе притуплялась, заслоняясь другими переживаниями. Какое-то время оставалось ощущение какой-то странной смеси бесцельности жизни и пафосной трагичности гибели. А еще запомнилась эпиграмма, написанная на него одним из родственников:

Оторванный грозою лист,
Напоминает он калеку:
Поэт ты? Врач? Иль шахматист?
Ни бе ни ме ни кукареку…

Прошло 36 лет. И в 1966-ом в журнале «Москва» был напечатан роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».  И там одному из героев романа Берлиозу трамвай отрезал голову. Известно, что у Булгакова все герои имели своих прототипов, места действий имели свои географические привязки, а события – аналоги из истории. При этом он все это перемешал в замысловатый бульон, и сейчас булгаковеды в спорах пытаются расшифровать «первоисточники», которые он взял за основу.  А в нашей семье возникла версия, что этот эпизод с трамваем и отрезанной головой Берлиоза Михаил Афанасьевич срисовал с нашего несчастного Жозефа. Эта трагедия произошла как раз в 1930-м году, когда Булгаков писал первую версию своего романа. Жозеф был вхож в писательскую среду, было это в Москве.  Так что наверняка в Центральном доме литераторов эта трагедия обсуждалась, и Булгаков был в курсе. Если это так, то память о Жозефе окрашивается другим цветом – он стал если не прототипом героя, то  прототипом ключевого события, которое случилось в шедевре мирового значения. А это уже другой коленкор!

Все эти семейные истории очень интересны - только вот не хочу, чтобы все это мне снилось…