Тверское ополчение. Бежецкие имена. 1812-14. Ч. 6

Часть Тверского ополчения не только выполняла полицейские обязанности, но также была употребляема для сопровождения пленных, т.е. исполняла функцию внутренних войск. Как происходило конвоирование партий пленных – мало изучено. Исследуя официальные документы, совместно с личными воспоминаниями бывших военнопленных в 1812 г., можно более объективно представить масштаб происходивших событий. Эта страница войны трагична.

Мемуарная информация наполеоновских офицеров частью предвзята и заставляет усомниться в ее объективности; даже находясь в плену, они продолжали считать себя «представителями цивилизованной нации» в варварской стране. В мемуарах полковника Бретона и медика Де Ла Флиза немало написано о жестоком поведении конвоя, состоящего из ополченцев:

«Несчастные пленные почти все были взяты в плен либо в деревнях, через которые прошла армия, либо возле костров, оставшихся после нее. Они все умирали от голода, утомления и холода и были не в силах подняться даже при приближении неприятеля из-за обмороженных ног. Эти несчастные, как было видно, передвигались с величайшими страданиями, и как только останавливались или падали от усталости, жестокие казаки, (французы как правило не видели разницы между настоящими казаками и крестьянами – ополченцами), которые конвоировали нас, кричали им: ;Марш!; Эти слова сопровождались многочисленными ударами пик и, когда эти несчастные окончательно не могли повиноваться, их бесчеловечно убивали. Тогда мы слышали жалобные душераздирающие крики жертв, которые эти каннибалы тащили умервщлять. Эти воспоминания заставляют меня содрогаться. Варварство жестоких казаков доходило до того, что они закапывали в землю в перемешку мертвых и умирающих».

Расписывая в подробностях ненависть ополченцев, иностранные мемуаристы приписывают это грубому и жестокому характеру простого русского народа, забывая причины, вызвавшие эту злобу. У русских солдат и ополченцев породило такое чувство звериная жестокость самих французов по отношению к русским военнопленным, которую они показывали на протяжении всего отступления из России. Это подтверждают не только российские, но и честные французские солдаты и офицеры. Тяжелые испытания выпали на долю русских пленных после Бородинского сражения и взятия неприятелем Москвы. А.И. Попов в статье «Русские военнопленные в 1812 г.» [Император, №№3, 4, 2004 г.] приводит свидетельства офицеров Великой армии.
17 сентября Наполеон приказал выводить русских пленных колоннами по 1000 человек под конвоем 200 вестфальцев.

Лейтенант 5-го вествальского полка Ф. Гиссе:

«Что делало нашу службу особенно угнетающей – так это многочисленные русские пленные: хотя мы сами натерпелись от своего жалкого состояния, но бедственное положение, в каком находились пленные, превосходит все человеческое воображение! Близкие к голодной смерти, изможденные – эти живые трупы как скот загоняли по вечерам в церкви, сараи и хлева, а по утру вновь выгоняли оттуда… Их пищей должно было стать мясо павших животных, которые лежали вдоль всей большой дороги! При таком внушающем ужас питании они день за днем проделывали утомительные марши, а конвоировавший их офицер нес личную ответственность за приведение в исполнение письменного императорского приказа, гласящего: "Каждый русский пленный, который из-за болезни, потери сил, или по злому умыслу остановился на марше и сможет продолжить путь, и тот, кто попытается дезертировать из транспорта или кто ранее дезертировал и вновь был задержан, должен быть расстрелян на месте!"»

Капитан 2-го батальона Линсинген (октябрь 1812 г.):

«Пленных приходилось прямо-таки гнать как скотину. Они дюжинами падали от изнеможения… Они были до такой степени изморены голодом, что с жадностью набрасывались на трупы. Во время одной остановки четверо русских бросились в колодец, чтобы покончить со своими мучениями».

Фурьер 8-го вестфальского полка Х. Ляйфельс:

«колонну пленных русских солдат конвоируют солдаты вестфальской гвардии. Эти негодяя попросту пристреливали шедших сзади русских так быстро, как только могли перезаряжать ружья! Несчастные русские сбились как овцы, и последние сталкивали передних с дороги…»

Когда Ляйфельс сказал одному из мерзавцев, добивавшему пленных «об омерзительности получать удовольствие от убийства, тот совершенно хладнокровно ответил, что его товарищи развлекаются этим!»

Наполеон через своего посла Лористона 23 сентября предлагал М.И. Кутузову размен пленными. Но русский главнокомандующий отказался, о чем и рапортовал царю. В результате тысячи русских солдат и офицеров, в основном раненые, попавшие в плен на поле боя и из брошенных лазаретов, усеяли своими трупами весь путь отступления Великой армии. В плен попадали и ополченцы. Так, прапорщика П.М. Храповицкого, составившего конную команду из своих крепостных, 4 октября захватил отряд французских кавалеристов. Ему, к счастью, удалось сбежать из рук врага. Прапорщик В.А. Перовский 2-й, незаконно задержанный в Москве неприятелем, потом писал, что военнопленными объявлялись многие из купцов и крестьян:

«Французы, ссылаясь на их бороды, уверяли меня, что это казаки. Тут были и дворовые люди, и даже лакеи в ливреях, которые, по мнению провожающих нас, были также переодетые солдаты».

Наполеоновские солдаты боялись попасть в русский плен. «Наше обращение с их пленными неминуемо отразится и на нас». Но для многих из них именно русский плен стал спасением. На территорию Тверской губернии военнопленные попадали из Смоленской, Владимирской и Новгородской губерний. 17 июля тверской гражданский губернатор Кологривов доложил принцу Г. Ольденбургскому, что смоленский губернатор отправил в Тверь с сопроводительными документами от генерала Римского-Корсакова несколько пленных, в том числе и полковника принца Гогенлоэ. Тверскому полицмейстеру было предписано «отвести им квартиру, иметь от внутренней стражи пристойный караул и каждый день о них доносить».

Принц Г. Ольденбургский 19 июля направил рапорт Александру I, в котором отмечал, что назначение в Тверь и Новгород пленных «весьма неудобно». Опасаясь, что в его губернаторство вторгнутся армии врага, он просил отправлять пленных в Ярославскую губернию, а живших в Твери военнопленных выслать на жительство в Тамбов и Саратов. До Высочайшего повеления всех французов отправили в Весьегонск. Согласно циркулярному предписанию Министерства полиции от 29 августа пленных следовало отправлять в Пермскую, Оренбургскую, Саратовскую и Вятскую губернии. Тверская губерния, таким образом, превратилась в транзитную. После занятия Москвы неприятелем через Тверскую землю проходил северный путь движения военнопленных. Один шел из Кашинского и Калязинского уездов (Тверской губ.) через Мышкинский уезд Ярославской губернии на Углич. По этой дороге в Угличский уезд были доставлены: два генерала, шесть штаб-офицера, 53 обер-офицера и 4047 нижних чинов неприятельской армии. Другая дорога вела из Весьегонского уезда (Тверской губ.) в Мологский уезд и далее в Рыбинск. В Ярославскую губернию здесь прошли, как сказано в ведомости мологского земского суда от 7 февраля: один штаб-офицер, 6 обер-офицеров и 1084 нижних чина неприятеля.

В основном конвоировать военнопленных приходилось ратникам ополчения, из-за нехватки офицеров в казачьих полках старшими конвоя становились даже урядники. Пленные двигались в основном пешком. Так, медик С.Б. Пешке двигался со своей партией военнопленных из окрестностей Москвы через Тверь. Он писал, что путь от Твери до Ярославля занял целый месяц. Это расстояние можно было пройти за меньший срок, но, по словам медика, возглавлявшему конвой сержанту было выгодно тянуть время, так как он наживался, экономя на содержании пленных.

Определенную роль в формировании общероссийского законодательства о пленных в 1812 г. сыграли донесения и просьбы принца Г. Ольденбургского императору Александру I. Генерал-губернатор Тверской, Новгородский и Ярославский, как, впрочем, и российский император, считал себя просвещенным европейцем и заботился о своей репутации. Поэтому отношение к пленным наполеоновским солдатам было не хуже, а часто лучше участи крепостных русских ополченцев. Г. Ольденбургский возмущался видом французов, прибывших в Ярославль:

«они босы, оборваны, одним словом в рубищах, которые им дают более вид нищих, нежели пленных».

21 октября генерал-губернатор предписывает тверскому гражданскому губернатору донести, получают ли пленные при проводе через Тверскую губернию все необходимое, и подтвердил необходимость соблюдать нормы законодательства, регулировавшего положение пленных. 26 октября Кологривов отвечает Ольденбургскому, что он приказал полицмейстеру и исправнику закупать одежду от подрядчика: тулупы, полушубки, суконные шаровары, теплые чулки, рукавицы. Гражданский губернатор жалуется на приказ своего начальника:

«Подлинно рубища, в которых их приводят сюда, не делают почти никакого в отпуске всех вещей на обмундировку из назначенных исключения, мундиры их ветхие и разорванные, шинели и шапки редко у кого есть, а обуви и совсем почти нет».
Принц Г. Ольденбургский чем только может помогает пленным, бывшие воины Великой армии могли даже обращаться к нему не только с просьбами, но и с жалобами. Так, польский полковник Савинский сетовал, «что он помещен здешней полицией в одной комнате с хозяином дома, тогда как он, потеряв в сражении ногу и без того страдает». 3 ноября генерал-губернатор предписывает тверской полиции
«дать сему тяжелораненому офицеру удобную квартиру и впредь в помещении больных здесь в городе так распоряжаться, чтобы и человечеству оказываемо было сострадание, и чтобы я отнюдь не мог встречаться с подобными жалобами».
Бросив русских военнопленных на милость французов, а если сказать правду – на произвол судьбы, российский государь и многие губернаторы, заботясь о французских военнопленных, доказали свою гуманность Европе. Принц Г. Ольденбургский умер в Твери в ночь с 14 на 15 декабря, заразившись тифом от пленных во время осмотра одного из госпиталей. Оценила ли его милосердие Европа? Оценили ли это солдаты Великой армии, пришедшие в Россию для того, чтобы дать цивилизацию варварскому народу с оружием в руках?

Французский медик Де Ла Флиз, описывая в подробностях ужасы и страдания русского плена, жестокость конвойных ополченцев, как должное воспринимает хорошее отношение и милосердие жителей России: русские офицеры угощают их обедом и дают личные деньги французам на новые сапоги, «размещаясь у крестьян, те оказывают им столько же почтения, как и русским офицерам, кормят и поят». Де Ла Флиз не хочет замечать, что холод и трудности пути с ними одинаково переносил и конвой. Ополченцев умирает не меньше французов:

«Должно быть, казаки заразились тифом через платья больных наших солдат, которое они сдирали с них для своего употребления. Четверо казаков испустили дух в страшном бреду, упоминая варварство, какие они совершали с нашими товарищами. Мне удалось вылечить унтер-офицера и других казаков, а также несколько наших солдат».
Погибали в 1812 г. не только в боях и походах, но и от заразных болезней, разносчиками которыми были военнопленные.

«С некоторого времени каждый день слышался по деревне колокольный звон, а затем мимо нас проходила погребальная процессия с бородатым попом впереди, за которым следовали хоругви, развевавшиеся на ветру. Занесенный нашими солдатами тиф заразил местных обывателей, а так как у них не водится ни докторов, ни каких-либо рациональных мер, то болезнь похищала много жертв… Несмотря на то, что мы достаточно пригляделись к смерти, это ежедневное зрелище наводило уныние, особенно при виде несчастных сирот, с отчаяньем провожавших отца или мать до могилы». [Де Ла Флиз. Поход Наполеона на Москву. Император. 2006. №1. С. 5-10.]
24 декабря 1812 г. конвоирование в глубь России было приостановлено до весны 1813 г. из-за распространившихся среди военнопленных болезней. Самые большие потери Тверское ополчение понесло именно от тифа, которым казаки заразились от французов. Пленные наполеоновские солдаты даже при конвоировании не всегда были покорны. Происходили случаи неповиновения, пьянства, драк и даже насилия над местными жителями. Некоторые младшие офицеры, чтобы получать более высокое денежное содержание, выплачиваемое им русским правительством, самовольно повышали себя в чине. Так в городе Сергаче городничий провел расследование среди французских офицеров, и оказалось, что из 73-х 18 оказались нижними чинами. Поляки, находившиеся в составе Великой армии, по пленению оказывались российскими подданными, поэтому их статус приравнивался к государственной измене. Как преступников их определяли в отдельные партии и отправляли в Грузию для пополнения гарнизонов Кавказской пограничной линии.

Маршруты, по которым были направлены тверские ополченцы, конвоировавшие военнопленных, с трудом можно определить по сохранившимся источникам:
«6-8 декабря в Арзамасе находилась партия пленных, следовавшая из Витебска в Симбирск. Под командой поручика Тверского ополчения Мечкова находилась (пленных 7 офицеров и 83 нижних чина)».

«12 марта 1814 года. Рапорт прапорщика Тверского ополчения 1-го пешего полка Сумина олонецкому губернатору В.Ф. Мертенсу о доставлении на поселение в Олонецкую губернию из Вологодской губернии 249 военнопленных нижних чинов французской и прочих национальностей».

Тверские ополченцы считались военным конвоем, который во внутренних губерниях страны сменялся на конвой внутренней стражи. Но в гарнизонных батальонах был большой некомплект как офицеров, так и нижних чинов, и поэтому зачастую пленных французов сдавали конвою, состоящему из мелких дворянских чиновников и простых обывателей. В предписании от 29 августа 1812 г. конвойным командам указывалось, чтобы «пленным нигде ни от кого никакого притеснения оказываемо не было, но чтоб и они вели себя скромно и послушно, за чем иметь наблюдение, внушая им, что за дерзкое поведение одного, отвечают все они; а равно пресекать им способы к побегам и отлучкам».

Также пленные снабжались одеждой и обувью «по времени года и обеспечиваться лошадьми по одной обывательской подводе». В зависимости от чина определялось денежное содержание и провиант. Заболевших приказывалось отделять от транспорта и «отдавать на излечение в городские больницы». По-разному складывались отношения пленных со своим конвоем: наиболее тяжелым для них было конвоирование воинскими командами, где отмечались злоупотребления со стороны начальства, были случаи оскорбления и избиения ополченцами «нижних чинов». Конвойные офицеры пытались извлечь определенную выгоду для себя, не полностью расплачиваясь с обывателями за транспорт и постой, обычно мотивируя нехваткой денежных средств. Местное население областей, затронутых войной, относилось к французам враждебно. Во время остановок на ночлег пленные размещались в домах местных жителей, которые сами испытывали во всем нужду.

Но не только горькую память оставили о себе на тверской земле французские военнопленные. Часть из них после освобождения в 1814 г. предпочла навсегда остаться в России: приняли подданство, поступили на государственную и частную службу, завели семьи, а некоторые поменяли и вероисповедание. В Кашине французы обустроили по самым высоким европейским требованиям того времени местный городской сад. А в селе Кушалино (ныне Рамешковский район) считается, что там было французское кладбище, которое к настоящему времени утрачено. Там хоронили солдат и офицеров Великой армии, умерших во время этапирования в глубь страны. Документы сохранили лишь единицы фамилий наполеоновских офицеров, бывших на поселении в Тверской губернии:

Наленч-Малаховский С. Граф, полковник 14-го польского полка. Взят в плен 18 ноября 1812 г. в 5-м часу утра вблизи Дубровны партией есаула И.И. Попова из полка Иловайского 12-го. Был отправлен в Тверь, где числился в феврале-марте 1813 г., откуда был направлен в Тамбов. Освобожден из плена 5 мая 1814 года.
Шето Бартоломей, майор 2-го конно-артиллерийского полка. Находился на поселении в Тверской губернии.

Совинский Юзеф, шеф батальона, начальник артиллерии 16-й пехотной дивизии. Находился на поселении в Тверской губернии.

Россия сохранила их имена, а вот император Франции Наполеон I, покидая остатки своей разгромленной Великой армии, сказал:

«Правда, я потерял в России двести тысяч человек; в том числе были сто тысяч лучших французских солдат; о них я действительно жалею. Что до остальных, то это были итальянцы, поляки и главным образом немцы…»

Закончился 1812 год, но война продолжалась.



Продолжение следует...

Графическая работа «Октябрь 1812 г. Ратники 2-го казачьего пешего полка Тверского ополчения обучаются стрельбе и строю» художника Л.Н. Константинова