Искры северного костра. Начало

Пролог

Когда-то давно я собиралась стать писателем, это мне гарантировала училка  русского языка и литературы. Периодически, в трудные минуты жизни, меня тянуло к тетради, и я начинала писать дневники, сочинять стихи и песни. Я мечтала, что буду жить на лесной заимке и писать книгу. В молодости дар складывать слова в красивые предложения таки проявился, но это отдельная глава. А суть в том, что годам к тридцати я впервые задумалась о написании автобиографической повести. Зачем? Славы снискать? Вряд ли. Проявился интерес к родовым корням, истории предков. Захотелось написать о своей непутёвой, грустной и счастливой жизни, чтобы мои потомки не совершали очевидных жизненных ошибок, не наступали на «те же грабли»…

Много раз мне предоставлялась возможность воплотить в жизнь мою творческую мечту. И я даже публиковала рассказы о себе и своей жизни в разных газетах. Но сегодня… Сегодня я начинаю писать свою жизнь для тех, кто никогда в прошлой жизни меня не видел и только по рассказам знал о моём существовании. Я начинаю писать для своих братьев, Юры и Серёжи, которых мне подарил отец мой, Константин Григорьевич и, как мне кажется, Господь Бог. И, конечно, для сына Артёма, он должен знать историю своего рода хотя бы по материнской линии. Он должен понять меня, как я сама, с опозданием, но поняла и пожалела свою мамочку, Надежду Михайловну Солдатову-Башаеву.

***
Настоящие писатели сюжеты для своих книг берут из жизни. Иногда из своей. Но очень непросто написать всю подноготную, ибо нет абсолютно правильных и искренних судеб, кроме жития святых… Трудно писать о своей мелкой подлости, зависти, лжи якобы во спасение?... Вот только не надо тут.. Киньте в меня камень, кто сам без греха!

У мастеров прозы в ход идёт творческое осмысление, домысливание и переосмысление, где можно уйти от истины во имя мифической красоты истории. Я постараюсь написать так, как думала, делала, видела. Пусть не всегда это будет меня красить, но это будет реальный портрет серого винтика социалистического общества, искренне верящего в светлое завтра и строящего коммунизм в отдельно взятой стране… Это будет портрет того мира, в котором выросли миллионы людей, составляющие наибольшую часть самой огромной страны мира – Советского союза.

А ещё хочу предупредить, что в повествовании не будет плавного течения лет, вообще не будет традиционной хронологии. Потому что я не вела ежедневников. А когда заводила дневники, по окончании депрессий и тоски они улетали в печку. А память штука странная. Она запоминает какие-то истории, совершенно не важные и не значимые, а большое, имеющее ценность, порой вычёркивает. И вот вдруг озаряет, как искра костра в ночном небе, какое-то событие – то без истоков, то без последствий… А почему память его достала из архивных извилин – непонятно…
Поэтому я выстроила сюжет, привязывая события к людям, своим родным, друзьям, незнакомцам… Ну, ещё раз подтвердила, что женская логика объяснениям не поддаётся и непредсказуема в принципе. Но, думаю, этим она и интересна, моя женская логика жизни…

Предыстория

Жаль, что нет у меня  истории жизни наших прадедов до седьмого колена. Так бы все хоть знали, где кто «накосячил», и чьи мы  отрабатываем грехи. Я как-то пыталась воссоздать генеалогическое древо по линии матери. Получилось весьма ветвисто. Обязательно восстановлю и приложу к этой писанине. А пока…
Я точно знаю, что по материнской линии я являюсь потомком донских казаков из Сальских степей. У нашего прадеда было две лошади и шесть дочерей. Крепкий был хозяйственник казак Григорий Кирсанов, по меркам революционного пролетариата – кулак. И потому был раскулачен со многими зажиточными соседями Сальской станицы. И на телегах со всей семьёй сослан осваивать Дальний Восток.

Сейчас в Дальнереченском районе Приморского края есть село Сальское. Говорят, там и живут потомки сальских казаков с Дона и мои дальние родственники. И могилы предков моих находятся на Сальском старом кладбище… И в посёлке ЛДК у меня, думаю, много «братьев по крови». Потому как все бабушкины сёстры жили во времена моего детства именно там: баба Вера, баба Катя, баба Фая… Старшая из них после смерти моей бабушки Нюры жила в её доме, я к ней в гости ездила… А вот как зовут – забыла.

Была ещё баба Надя. Она жила во Владивостоке. И была она среди всех сестёр особенной. Потому что имела дар - гадала на картах обыкновенных. НО как гадала!.. Я думаю, что она и без карт могла всё сказать, карты так, для настройки… Мы виделись с ней один раз. И она, поставив меня рядом, за полчаса рассказала, как надо раскладывать гадальный пасьянс, что означают карты и их соединения. Зачем? Вспомнила я всё это через много лет, в трудную минуту и… потом частенько пользовалась подаренным бабой Надей знанием.

Родители

Не знаю почему, но судьба выделила мне для рождения, увы, не офигенную Италию, где, как пишут в эзотерических книжках, я жила в прошлой жизни, а суровую и снежную Чукотку. Тем более, трудно понять, как там в одно время оказались мои родители – восемнадцатилетняя сестра начальницы почты Надежда (хотя все звали её почему-то Нонной), родившаяся под Хабаровском, и рисковый молодой шахтёр, взрывник-подземщик Константин, которого на Дальний Восток забросила советская армия – срочная служба. А если знать, что на этом краю Советского союза разница во времени с его родной Калининградской областью составляла в то время ровно 12 часов, то и вовсе непонятно: «что ищет он в краю далёком…»?

Суровый край, суровые люди, очень разная и очень нелёгкая работа у обоих. Но так было угодно Богу, чтобы они встретились. Думаю, случилось это весной или в начале лета в 1959 году. Нонна жила у сестры Раисы, которая была категорически против её замужества.  Костю она не жаловала. И у него в то время была только койка в шахтёрском общежитии. Так что зачата я была, скорее всего, летом в тундре, в трёх километрах от посёлка Нагорный, где на берегу лагуны Берингова моря жители шахтёрского и прибрежного посёлков любили рыбачить и отдыхать.

Костя был парнем разбитным, выпить любил, покуролесить. И вот когда Раиса в очередной раз не пустила его в гости и не отпустила Нонку на свидание, он поддал для храбрости градуса и, засунув ноги в кухонную форточку, лежал на снежном сугробе и пел про любовь. Кстати, сугробы у нас к февралю заметали дома по третий этаж, жители первых этажей по полгода жили в снежных пещерах, выходя на улицу через окно на лестнице третьего этажа. А тех, кто жил в бараках и балках (это отдельные деревянные дома так у нас называются), после очередной пурги находили только по торчащим высоким трубам и откапывали полдня, снежные коридоры-лазы рыли.

***
В общем, как ни противилась старшая мамина сестра, но я 24 марта 1960 года появилась на свет. И, как бы там ни было, тундра стала моей Родиной. Моё отношение к этой далёкой северной земле очень точно передала чукчанка-поэтесса Антонина Кымытваль. Услышала один раз по радио и запомнила на всю оставшуюся жизнь. Когда совсем трудно становится, я читаю его про себя и вслух, выдавливаю слезу и появляется чувство равновесия, гармонии и твёрдости.
Тундра, тундра, мне очень трудно.
К штормовым берегам, к тебе
Уплывает другое судно,
Говорит о другой судьбе.
Отсчитают на судне склянки,
Сменят вахту, поднимут лот.
На последней в пути стоянке
Пассажирка одна сойдёт.
Будут чайки кричать ей тоже,
Будут нарты лететь звеня…
Приглядись к ней, она похожа
Удивительно на меня!
Белоснежная, будь повежливей,
Поскорей огоньком приветь.
А не то на сыром побережье
Ей захочется зареветь…
Я не плачу, ты слышишь, тундра.
Просто трудно забыть причал…
Уплывает другое судно.
Тундра – утро моих начал.

На Западе в это время, в конце марта, уже цветёт сирень, а на Чукотке стабильно продолжается зима. Мало кто обрадовался моему появлению. Разве что мама. Папа ждал сына и жутко расстроился. Но, ненадолго, потому что его первая дочка была чудо как привлекательна, внимательна и не слишком мешала жить… Пока в семь месяцев не начала болтать и ходить. Константин понял, что его дочь – вундеркинд и никакой пацан её не заменит!

Имя мне выбрали хорошее – Ирина, как весенний ручеёк журчит, светлое такое имечко, в переводе с греческого означает «мир несущая». А вот с характером – бедные  родители –повезло меньше, сейчас это называется гиперактивность. А в 60-е северные годы с моей непоседливостью и активностью боролись, как могли, с переменным успехом. 

Я обезьяной лазала по трубе отопления к потолку. Кровать с панцирной сеткой была для меня батутом, на котором я лихо выписывала пируэты и сальто. В общем коридоре нашего барака не было никого, кто мог бы обогнать  меня на скорость.  От меня одно время прятали на шкаф сливочное масло, я научилась подтягиваться по одёжным полкам и доставать его. Катание на дверях, ползание в распор по дверным косякам, стояние на голове на табуретке – это самые невинные мелочи из моего детства.

Любимое занятие – прыгать со стиральной машины, когда папа ловил и сразу подкидывал к потолку. Однажды я прыгнула не прямо в руки отцу, а вверх. Он не успел поймать, и я упала на железную банку, сильно разрезав о её край ногу. Испугалась я последней, потому что не сразу почувствовала боль. Сначала завопила мама, потом отец заорал, чтобы привести её в чувство от вида «истекающей кровью малышки». Потом они быстро нашли кусок марли, вату и огуречный лосьон. Резким движением отец выливает на рану полбутылки лосьона, мать изо всех сил дует и промокает ватой. А я молчу, глядя на первую в своей жизни травму. И тут вдруг начинает сильно щипать, и сразу появляется боль. Эх, и выдала я тогда своим предкам – половина общежития сбежалась – думали, убивают ребёнка!..

Притом при всём, меня очень любили и в детском саду, и в общежитии, и во дворе. Я никогда не задиралась, не обижала младших.  Сама,  будучи девчонкой махонькой и худенькой, я слыла защитником слабых и никогда не боялась старших и более сильных. Я просто знала, так учили меня родители, что всё равно правда победит…