Стержень жизни Глава 2 Детский Дом

           Глава 2    Детский дом.

    Детский дом, в который определили нас с  Коленькой и Фаинькой,  располагался на окраине небольшого городка.  С одной стороны, детский дом обрамляли сопки, в отличии,  от наших –  абсолютно голые, с каменистыми выступами.  С другой стороны протекала горная, бурная, река, с третьей  расположился  глубокий овраг, поросший вдоль дна, мелкими кустарниками.  В верховье  оврага можно было увидеть глинистый карьер. Со стороны городка пролегала узкая полоска проселочной дороги, которая заканчивалась большими воротами на территории детдома.

        Сам, детский дом, был огорожен деревянным забором. На территории находились несколько строений, в основе своей саманных и деревянных. Воспитанники жили в двух
 баракообразных строениях.  Причем, девчата жили в правом бараке, а мальчишки в левом.  В торце девчачьего барака была пристроена баня. В самом большом деревянном доме располагались администрация, медпункт с изолятором, и здесь же проживало и все наше начальство. Обслуга и столовая располагались в трех других домиках.  Здесь же, вдоль площадки, между бараками был сооружен навес с  длинным деревянным столом и  служили сами  бараки, отопляемые печками, которые  топились кизяком.  Кизяк  заготавливали летом на скотном дворе. Километрах   в трех вверх по реке стояли базы. На  площади  детского дома  возвышалась небольшая  трибуна, где проводили митинги и  вечерние проверки. В самом северном углу, вдоль забора, теснились несколько сбитых из горбыля пристроек. Там же находилась маленькая конюшня, в которой, как оказалось позже, жила старенькая кляча.  Она таскала за собой арбу на двух больших колесах. Рядом  с конюшней, чуть  в  стороне, был вырыт  глубокий  колодец. Вода  в нем была холодная и  вкусная. Высокий журавель скрипел, пошатывался, был сер, от времени, но, достаточно надежен.  Продукты привозили каждый день на двух подводах, под охраной двух солдат.
      Зимой в бараках, было относительно тепло. Правда, те кто спали ближе к дверям, мерзли. Постель была проста. Вечером, перед сном, расстилалась кошма, ложились в ряд, один возле другого. Дежурный воспитатель накрывал нас другим рулоном кошмы. Ночью воспитатель поддерживал огонь в двух печках и следил за порядком.  Днем проводились занятия по  политграмоте. На занятиях мы узнали, что родители - лишенцы , враги народа, обещали, что летом преведут  в город. Там строился корпус. Леонтич, старичок неопределенного возраста, много рассказывал про окружающий нас мир. Он родился и рос, где –то далеко, на большой реке Волга. Бывал в Москве, Хорошо читал, воевал в гражданскую  войну, был ранен в ногу, по причине сего хромал. Семьи у него не было. Любил нас слушать, сочувствовал. Говорил:
       - Вот построим коммунизм, будем все жить богато и счастливо! Голыдьбы и беспризорных не будет. Встанете утром, захотели каши с маслом – пожалуйста! Хлебца – от пуза! Все в хороших домах, в красивых костюмах, с портфелями. Как у нашего директора.
        Директора мы видели, портфель тоже, а вот зачем он нам – не понимали. Но,  жить, как он нам обещал, были не против.
        Кормили нас, мягко сказать, плохо! Утром пайка хлеба и кипяток. Днем выдавали суп – баланду. Ложкой водишь попусту.  Пайки не хватало. Мы быстро росли и постоянно думали о еде. Любой и побольше! Вечером кусочек хлеба и кипяток, заваренный сушеной морковкой. Малышня лет пяти ползала по полу и собирало крошки.
     Был у нас такой мальчишка, шибздик, как его называл Леонтьич – по  кличке Ленька – Спор. Очень спорить любил. И была у него заготовка домашняя.  Худющий такой, как и все мы, но с большим рахитичным животом. Постоянно голодный , он ходил по двору, приставая ко всем:
    - Давай, на пайку поспорим?
     Те, кто знал его, никогда с ним не связывались, а новички бывало,  клевали. Приходит новичок в барак, а он уже тут, как тут. Вертится с расспросами:
      - Откуда родом? Как зовут?  Мамка с папкой тоже лишенцы? У нас тут хорошо, никто не обидит. Если, кто тронет – скажи. Вмиг юшку начистим.  За нами не застоится! Мы коммуна!
        Находился простачек, Ленька всегда спорил на пайку, что может за один присест, выпить ведро воды!   По такому случаю собирался почти весь барак. Лешка,черпал в колодце ведро воды, Важно так, медленно, умел же поганец выпендриваться. Перебирая руками,  шест гусака доставал ведро из колодца. И в два – три приема выпивал! Окружающие его поддерживали, кричали, хотя и знали – выпьет. Ну а, позже он бежал за угол барака, совал два пальца в рот и опоражнивал желудок.
      Так прошли голодные осень и зима. Пришла весна. С хлебом совсем стало плохо. Да и то,  начинались голодные тридцатые. Пайку срезали, выдавали раз в день. В мае за бараком,  вдоль забора, на пустыре высыпала первая зелень:  конотоп да калачник! Зеленая поросль манила к себе, да и кто в детские годы не пробовал этой травки. Но никто из нас не знал, что таит в себе этот прикорм. Травка на голодные желудки, которые болели и требовали пищи, кричали:
     - Хоть, что нибудь  - отозвалось по своему.
       Нас просто стало дуть. Хорошо,  если кто отходил  простым поносом! Хуже, когда начинались колики. Желудок, просто переставал принимать пищу. Вот тут и нашлась работа нашей арбе и старому конюху. Фельдшер наш ничем помочь не мог!  Да и не было у него лекарств, я думаю. Рано утром , сразу с подъемом, снимали кошму и выносили, тех, кто умер! Грузили в арбу и молча увозили к глинистому карьеру. Строго – настрого было запрещено есть траву, но разве желудку прикажешь? Привезли несколько мешков прелого ячменя, я потому знаю, что помогал их разгружать, от них так приятно пахло! Вечером сварили ячменную похлебку! Но ребята мерли.  Коленька пару раз лупил меня, приговаривая:
       - Сдохнуть,  хочешь? А Фаиньку,  кто беречь будет? Тятька, что говорил? Держаться вместе, пока живы. Вместе мы сила! А порознь – что блоха. Раздавит любой!
     Я то,  видел, он потихоньку пайку делил. При случае сестренке передавал, да и мне перепадало. Хотя, сам на полголовы меня выше, и худющий такой!
       Как не крути, а голод и вша вместе ходят. С зимы мы вышли вместе с ними. Стригли нас налысо – что пацанов что девчат. В бане мыли каждую субботу, с какой то жидкостью. Кошму выносили на улицу и зимой и летом. Но вошь она живуча.
        Не знаю, совпадение это было или еще что, но поздней осенью, как на грех пришла страшная беда! Брюшной  тиф! Первым заболел Коленька, а за ним и я. Изолятор был переполнен. Смерть была быстрой, но нас пополняли и пополняли новыми лишенцами. Где столько кулаков находили, не знаю! С нами в бараке были пацаны с нашей деревни, с разных семей, которых раскулачили за за одну паровую маслобойку.
         Лихорадка,   сыпь и постоянное желание пить, пить и пить. В том году рано выпал снег, в канун ноябрьских праздников, и уже не растаял. От отчаянности или простой необходимости, но температуру сбивали снежной простыней. Расстилали простыню, насыпали слой снега и заворачивали больного. Минут через  десять простыня была сухой!  И так несколько раз. В изоляторе с нами была нянька. Она следила за больными, топила печь, на которой стоял большой бачок с водой. Воду кипятили и поили больных. Той ночью я проснулся от того, что кто – попросил пить. Послышалось, что это Коленька. В полубреду я встал и на четвереньках пополз к бачку, но потерял сознание. Очнулся только утром. Место, где лежал Коленька,  было пустым. Я понял, что братка - умер! Нянька, которая сменила напарницу, сказала:
      - Ты не убивайся, значить не судьба ему, сердешному. Тетка Вера, нянька Ваша, тоже нчью умерла. Царство им небесное. Прямо возле печки и кончилась. Братик твой, маленький еще был, безгрешным умер, значить прямо к ангелам попал. Там ему лучше будет.
 Вот тогда я и понял, что теперь стержнем в жизни для меня стало желание во что бы то не стало выжить самому и сберечь Фаиньку!


         - Засиделись мы с тобой. Да и костер видишь, уже почти потух. Давай стелится , да на боковую. Сходи, коней глянь.  Малой и заснуть может. Завтра день добрый должен быть. Нам робить, да робить надо, пока ведро.
     А ночь была на удивление светлой да тихой. Было чуть слышно, как шумят ивы и тополя, журчит речка, фыркают невдалеке кони, стрекочут кузнечики, да где –то  на берегу не спал соловей. Пел свою песню, немного веселую, немного грустную. Звезды высыпали густо и низко. Я лежал на спине, у гаснущего костра, и мне казалось, что это  вечное,  звездное покрывало оберегает нас. И где – там, далеко – далеко, есть нечто , что наблюдает за всем этим прекрасным, хорошим и плохим, оценивает нас. «И воздастся каждому по делам его!»
     Известно, что ночь в июне, только шесть часов. Сначала высветилось небо на востоке, потом появилась плоска зари на горизонте, затем вспыхнули верхушки гор на западе. Начинался новый лень.
    С утра и до заката солнца, с перерывом на обед, в самый пик жары, когда мы в речке сидели, косили, гребли, возили на конных волокушах сено, скирдовали. Позно вечером разожгли костер, поставили уху (ребятня – волокушники днем неводили). Бросили в золу картошку, запечь. Я спросил:
Ну, а дальше что?