Обретенное лето. 26-е августа

   

     ПОГРАНИЧНИКИ НЕ ДРЕМЛЮТ
       ИЛИ  "А ВОТ И МЫ!"

     В Кемь поезд прибыл рано утром, еще не было шести часов.  Но проснулись мы все гораздо раньше, потому что проклятый старик ночью переполошил весь вагон. Он оказался шизофреником и временами это сказывалось. Еще накануне вечером он выразил недовольство тем, что «в хату набилось столько народа», и будь он здесь хозяином, то запер бы все двери и никого не пустил. Видимо, это и послужило поводом к тому, что среди ночи он решил в знак протеста выйти из хаты, то есть просто-напросто на полном ходу поезда открыл дверь и вывалился бы неминуемо, не заметь его проводник. Он-то и оттащил чокнутого старика от двери в небытие. После этого проводник уже не спускает с деда глаз, но несмотря на это он еще раз поднял гвалт на весь вагон: ему привиделось, что трактор наехал на его хату, и он взревел дурным голосом. Под утро стал шляться по вагону и разыскивать то сало, то спички, то пропавшую куда-то бабу, хотя никакой бабы с ним нет, а едет он с внуком, мальчонкой лет девяти.  И как ему только доверили мальца?

     Кроме этого, никаких происшествий больше не было, и мы даже забыли о том, что билеты у нас только до Сегежи, которую давно проехали.

     ...В Кеми было пасмурно и хотелось спать. Поэтому когда Татьяна спросила, что будем делать, ей дружно ответили: спать. Но вместо этого, оставив вещи в камере хранения, дружно зашагали по указанной улице в поисках Успенского собора. Если вернуться все к тому же Лавреневу, которого мы уже стали подзабывать, то относительно него (собора) можно прочесть следующее: " Один из древнейших городов этого края - Кемь- упоминается еще в документах ХУ1 века как одно из владений Соловецкого монастыря.  На окраине города, на огромном гранитном плато, поднимающемся над бурной порожистой рекой, возвышается тремя своими шатрами знаменитый деревянный Успенский собор. Он построен в 1714-и году на месте старого, погибшего во время пожара. Огромную художественную ценность представляют иконы пятиярусного иконостаса, написанные новгородскими живописцами ХУ1 века".

     Собор действительно интересен и иконы, наверное, тоже хороши, но для того, чтобы увидеть их, нужно бить челом отцам города. Так и написано на табличке: Вход по разрешениям горисполкома. Как это все расшифровывать, мы так и не узнали.

     Вы вообще-то не были в Кеми? Ну, так и не ездите - гнусный городишко, мрачный и холодный, Медвежьегорск гораздо лучше.

Черное, черное, черное небо,
Как будто солнца нету и не было.
Сопки завешены траурным крепом,
В воздухе ладаном пахнет и склепом.

    Ну как тут не вспомнить притчу-байку о происхождении названия КЕМЬ.

 Тогдашний царь (не вспомню, кто это был) когда был на кого-то очень сердит, начертывал рескрипт: " Сослать к определенной маме". А куда именно, не указывал. Думные дьяки ломали голову, но поскольку монастырю требовалось большое количество рабочей силы, а здесь как раз в то время производился большой лесоповал, то и ссылали именно сюда, в этот еще безымянный тогда пункт. А потом кто-то догадался собрать воедино первые буквы царева указа и для благозвучия добавил в конце мягкий знак. Поневоле поверишь в эту байку, побывав в Кеми.

     Что еще можно сказать об этом городе? Бросается в глаза здание тюрьмы, расположенное на той же упице, что и собор, окруженное сплошным высоким деревянным забором. И еще столовая, где мы и позавтракали, Гардеробщица чуть не упала в обморок при виде наших штормовок, но все же, овладев собой, скрепя сердце повесила их. А под штормовками-то мы еще выглядим вполне прилично. Когда мы уходили, она спросила:

      -Куда дальше поедете, ребята, на юг или на север?

     -На Соловки, мамаша, на Соловки.

     -Ну вот там девочки их и постирают. Там тепло.

     -Неужто тепло (за три часа пребывания в Кеми мы уже успели соскучиться по теплу)?

     -Ну конечно, там как на юге. На острове свой микроклимат.
   
     Это известие нас очень обрадовало, и мы клятвенно обещали постирать наше обветшавшее обмундирование.

     Перед отъездом из Кеми, на берегу стремительной речки я решил провести референдум с целью выяснить общественное мнение относительно моих усов. Дело в том, что на протяжении почти двух недель я отращивал их. Такое решение пришло ко мне утром пятнадцатого августа как раз в тот момент, когда, поеживаясь на утреннем ветерке, отцеплял от коряги Славкину многострадальную блесну «канаду». К моменту нашего прибытия в Кемь растительность над верхней губой уже достигла ощутимых размеров (дурацкое дело нехитро) и вид у меня стал вполне бродяжный.
     Итак, я решил провести плебисцит (до сих пор не знаю, чем последний отличается от референдума) и опросить последовательно всю шестерку. Товарищи мои высказались так:

    Таня: отец, по-моему ты сейчас нашел себя.

    Наталья: немедленно сбрить эту гадость, и никаких плебисцитов быть не может. Долой!

    Митрич индифферентно пожал плечами: как хочешь, твое дело.. В душе он, понятно, мне завидовал, ведь его затея с бородой очень скоро выявила свою полную несостоятельность, поскольку то, то у него выросло, очень напоминало вьетнамского лидера дядюшку Хо (Шимина) и потерпела полный крах на Святухе. Сейчас он гол, как колено.

     Славка заявил сразу, без обиняков: -Это что же, я один, что ли, буду шляться с бородой? Нет уж, брат, назвался груздем – держись за гуж. По крайней мере до конца похода, а там как знаешь.

     Какурина скривила губы, скорчила скорбную мину, топнула ногой, мотнула головой и еще что-то. В общем, смысл ее манипуляций сводился к тому, что усы должны быть ликвидированы.

     Когда я начинал этот опрос, трудно было сказать, к чему сам склонялся. Но теперь, когда мое детище оказалось под угрозой, я внутренне возроптал. Пять мнений пока привели к ремизу, поскольку командор своего мнения так и не высказал. Оставалась еще Алена, которая куда-то отлучилась. Что-то она скажет? Можно представить, с каким волнением я подходил к ней, когда она появилась. Изложил суть дела и стал ждать ее решения.

     Алена посмотрела на меня внимательно, как будто увидела первый раз, и изрекла: -А что, если они тебе не мешают, то носи на здоровье. Чем бы дитя не тешилось …и так далее. Я возликовал – теперь на Соловки я прибуду в полной боевой форме!

     …Дорога до порта неожиданно оказалась длинной и растянулась в добрых сорок пять минут езды на автобусе. На пути встречались такие же мрачные картины, как и весь этот город: баран, жующий кору от деревьев за неимением другой еды, соколенок, безуспешно охотившийся за скворцами… И вот, наконец, сам порт. В одиннадцать часов на Соловки отходил пароходик «Лермонтов», до отплытия оставалось еще двадцать минут. Мы с командором заглянули в ближайший магазин посмотреть, нет ли там чего. Но ничего не было, не говоря уже о том, что и куревом местные мужики бедствовали и с вожделением посматривали на нашу «Шипку». Мы были щедры и выделили на всех пару сигарет. Так ни с чем и вернулись на пароход, где остальные уже занимались изготовлением дорожных бутербродов.

     Но когда до команды «по местам стоять, с якоря сниматься!» оставались какие-то минуты, в подпалубном помещении появился щеголеватый лейтенант в сопровождении старшины и солдата. У всех троих зеленые околыши на фуражках. Пограничный патруль, проверка документов.

     Мы, конечно, никак не ожидали подобного визита, за время странствий совсем забыли о том, что существуют две системы, границы между государствами, визы и прочая подобная чепуха. Теперь за это едва не поплатились.

     Ретивые погранцы приступили к проверке. Пассажиров на пароходе было немного, и скоро очередь дошла до нас. Но не все из нас могли удостоверить свою личность, в числе «беспачпортных» оказались Галина, Славка и Алена. Но если у последней случайно нашелся потрепанный студбилет КИСИ, где было указано, что «рок вступу 1984-й», то у остальной двоицы и того не было. И если Галку, притихшую и затаившуюся, как мышка, пограничники попросту не заметили, то Славкина заросшая бородищей физиономия сразу бросалась в глаза: если не шпион, то во всяком случае контрабандист, не иначе. Лейтенант хотел было дернуть его за бороду, чтобы проверить, не фальшивая ли она, и уже поплевал для этого на руки, но тут мы всем скопом – мы-то уже доказали стражам границы свою лояльность – кинулись на защиту нашего боевого товарища. Стали наперебой убеждать лейтенанта, что он признаёт себя виновным в том, что фамилию имеет Мирошниченко, а зовут его Славик, а можно и Стасик, поскольку полное имя Станислав, а больше он ни в чем и не виноват, к тому же он хороший производственник и вообще больше никогда не будет. В заключение все поклялись не спускать с него глаз, а при малейшей попытке подозреваемого перейти ( переплыть, переползти) границу тут же сообщить по месту жительства, а также лично ему, лейтенанту. На том и порешили. А в это время провинившийся, бледный как мел, совсем лишился дара речи и только хлопал глазами.

     Так пограничники едва не вернули наш отряд к первоначальному числу участников, вырвав из наших рядов Славу Мирошниченко. Но мы его отстояли.

    После отбития атаки все занялись бутербродами, а нашему другу кусок в горло не лез. Но это не помешало ему написать стишь на заданные еще на Святухе рифмы для сегодняшнего праздничного вечера по случаю нашего пришествия на Соловки. Этим же занялись и остальные. Чтобы скоротать время, девушки исхитрились коллективно написать целых два варианта. А командор в одиночку сочинил два стиха, на то он и командор. Решили сразу их не зачитывать, а отложить до вечера. Правда, при определении праздничной темы опять вышли небольшие споры: первоначальный вариант «ЗдорОво, Соловки!» был отвергнут, как слишком фамильярный, и в результате столковались на «А вот и мы!»

     Старик «Лермонтов», постанывая, пробивал себе дорогу к Большому Соловецкому острову. По правому борту солнце пыталось выглянуть на улицу и посмотреть, что там делается, но тучи, которых на этот раз было явно больше, легко пресекали его слабые попытки. А море и впрямь было белое, как будто присыпанное сахарной пудрой. Наверное, от пробивающихся солнечных лучей оно так блестело. Говорят, здесь нередки штормы до десяти-двенадцати баллов, бр-р-р! Но сегодня оно спокойно.

     Промелькнули в иллюминаторах братья Жужмуи, большой и малый. И, наконец, через два часа плавания прямо по курсу показалась полоска земли. Все высыпали на палубу, снимали, пока можно (вообще это запрещено) надвигающуюся панораму острова. Монастырь все виднее, уже начали различаться его обезглавленные башни. Он был больше похож на видавшую виды крепость.

     На пристани бушевала громадная толпа уезжающих, в основном это туристы. Сейчас они уплывут на том же «Лермонтове», для них срок уже закончился. Нам же все только предстоит. Нас, приехавших, гораздо меньше: сезон, в общем, уже кончился, сегодня как-никак двадцать шестое августа.

     Обычно билеты на «Лермонтове» проверяют при выходе на берег. Зная это, мы запаслись оными, но молодой юнга, который должен был учинить проверку, едва лишь швартовочный канат зацепился за кнехт на пристани, схватил сумку и стремглав помчался куда-то. Впрочем, нетрудно было догадаться, куда именно: в Кеми-то, как известно, ничего нет, а здесь на острове туристское снабжение, поэтому ВСЁ есть, вот он и торопится. «Лермонтов» стоит всего тридцать минут, и если чуть зазеваешься, то, наверное, выстроится хвост из туристов и прочего досужего люда.

     Мы тоже сразу пошли туда. Но, как это ни странно, в обоих магазинах (а они прямо в небольшом дворе, как бы прихожей соловецкого кремля), никого не оказалось. Поэтому спокойно и неторопливо закупили все, что нам потребуется для праздничного вечера. Даже – о чудо! – питьевой спирт, чего раньше никогда не видели, ибо в наших столичных краях ничего подобного вообще не продается.

     Наша Татьяна и здесь успела в свое время побывать и знала неподалеку чудесное место для стоянки около лодочной станции, расположенной в двух километрах от кремля. Дорога туда ведет через лес и смотрится очень приятно. У лодочной станции сделали привал. Здесь явно стояли туристы, валялись обрывки бумаги, зеленый металлический ящичек с крышкой и готовые удочки. Все это (кроме бумаги) припрятали в кусты, чтобы забрать завтра: в хозяйстве и поросеночек пригодится.

     Место для стоянки отыскалось не сразу: сначала разведчики во главе с Татьяной вернулись ни с чем, и только после тщательной сверки с картой нашли, наконец, что искали. Место оказалось совсем неподалеку, всего в двухстах метров от этого холма, на другом холме над озером В. Перт (великий, наверное). Видимо, когда-то монахи держали здесь оборону от кого-то, так как с двух сторон шла глубокая траншея. Может быть, здесь были более поздние окопы? Но раздумывать над этим вопросом особо долго не пришлось, поскольку едва мы пришли на это место, заморосил противный дождь.

     Сначала он не очень мешал, и палатки были поставлены вовремя: это сделали девушки под руководством Славки, а мы с Ободовским взялись было пилить валявшуюся неподалеку ель, но очень скоро убедились, что не имеем на это достаточных оснований, ель не поддавалась и точка. Все же, несмотря на усилившийся дождь, костер был раскочегарен и в канах что-то забулькало и зашипело.

     Праздничный обед из-за дождя все же пришлось перенести в палатку, во второй раз за время похода: впервые это было все на той же Святухе. Однако, праздничная часть прошла вполне успешно: вечер под названием «А вот и мы!» включал в программу водку-закуску, песни-загадки и стихи собственного изготовления на тему «М и Ж». По зачтении их пальму первенства решили единогласно отдать Ободовскому, и не потому, что он командор, а по делу.

     Так за шутками и песнями мы и не заметили, что наступил вечер, наш первый вечер на Соловках, Дождь приутих, и мы, изрядно уставшие за день ( шутка ли: гвалтливый старик в поезде, устроивший нам бессонную ночь, прибытие в Кемь, плавание на «Лермонтове» и переход на место стоянки – все это вкупе дало о себе знать). Поэтому решили укладываться спать.  Как хорошо засыпать, когда над душой ничего не висит.

    «Завтра встанем утречком, часиков в двенадцать», как сказал «известный поэт". А пока – спать!