Казачья Сага, 15. Счастье -курица лапой отгребла

У Ининых жизнь шла своим чередом. Все члены семьи много работали по хозяйству. Теперь стал помогать и Гриша. Он ремонтировал сельскохозяйственный инвентарь. Вася успешно окончил гимназию и работал на хуторе учителем. Ждали домой младшую сестру Машу. Она училась в Царицыно три года на портниху. Отец уехал за ней. Раздался звон колокольчиков и все побежали к воротам. Засеменил следом и дед.
Маша соскочила с тарантаса и распахнула калитку, влетела на баз, обнимая и целуя всех подряд. Шум, смех, возгласы – всё смешалось воедино.
- Маня! Да ты совсем стала городская, - сказала мать.
- А какое платье у неё красивое, - заметила Раиса.
- А ты чаво же такая худая? Прямо, как доска стала, спросила Феня. Тебя там не кормили что ля?
- Вася! Какой ты стал красивый, статный, настоящий учитель, - целуя брата, сказал Маша. Мне батяня всё про тебя рассказал.
- А ты что, хвораешь что ли? – обнимая Гришу, спросила она.
- Да так. И не хвораю, и не здоров.
- Мать дёрнула Машу за платье.
Ну, пошли, мои родненькие обедать. Чай с дороги то с отцом проголодались. Ой, Маня, какая же ты худая! И в чём только душа держится. Отец гутарил, что ты один раз в день ела, а утром и вечером пустые чаи пивала. А с воды сытый не будешь, так и ноги протянешь. Ну, пошли! Вон и отец идёть, с лошадьми управился.
Все сели за стол. У отца с матерью до того светились счастьем глаза, что они даже помолодели.
- Ну, вот. Слава Богу, вся семья собралась. Как хорошо-то, сказал отец, - только вот Василия всё в Иловлю тянет, хотить переходить туды учительствовать. Видать покедова там учился, приглянулась какая.
- Батяня, не надо об этом.

- Ну, чаво ж Вася, тут зазорного? Дело житейское. К этому всё идёть. Так уж Богом сотворено. Вот хучь бы взять птиц. Вырастають у них птенцы и улетають из гнезда. А их родители мечутся, летають вокруг них, боятся, чтобы их кошка, али ишо там какой зверёк несъел. А птенцы летять, куды им вздумается и, горя им нету, что их родители мечутся. Так и у людей: вырастають дети, выходють замуж, уходють в затья. А у родителей за всех душа болит. Так вот, если ты желаешь переехать в Иловлю, мы с матерью супротивничать не будем. Ты теперича на свои харчи пошёл.
- А мне моя учительница Надежда Ивановна советовала открыть в станице мастерскую и набрать учениц, - сказала Маша. Она говорит, что все расходы на мастерскую скоро окупятся. Я у неё была самая лучшая ученица. Она мне давала самые сложные фасоны и я спрвлялась. За три года я много пошила и никто не жаловался на меня.
Иван Михайлович слушал дочь и думал:
- Вот ить город чаво делает с людьми. Кубыть и на хуторе не росла и не гутарила по-нашенски.
- Ну, что касаемо мастерской, - сказал он дочери, - мы ишо с матерью погутарим, подумаем и порешим, иде тебе жить. А зараз пойдите и поглядите, какой стал сад. У  меня много делов. Тишка и Райка со мной, будете подсоблять. А ты Вася наточи мотыги и проверь у них черенки, всё аккуратно сложи. Да ишо напои лошадей, гляди разгорячёнными не пои, скоро зябь пахать.

Гриша с Машей пошли в сад и сели на скамейку.
- Маня, ты слыхала про Машу?
- Батяня рассказал дорогой. Я всё думаю, какие мы все невезучие. Всем нам обязательно кто-нибудь да и ляжет на дороге.
- Ну, тебе то никто не ляжет: ни батяня, ни маманя, живи себе, как хочешь, выходи за кого хочешь.
- Они всё для нас сделают, а вот другие вставляют палки в колёса. Вот твоё счастье с Машей кто разбил? Машин отец. Ну пусть Захар хороший человек, очень любит Феню. Но она то тоскует по Степану, а он по ней. А кто моё счастье разбил. Колина мать.
- Чего ты сказала? Постой, постой! Ты кого-нибудь любила?
- А чево это ты удивился? Я ведь привык считать тебя девочкой, а ты уже барышня. А кто же он такой будет, городской?
- Да. Моей учительницы, Надежды Ивановны сын.
- Ты же её только что за обедом хвалила.
- Хвалила. Она и в самом деле хорошая учительница. Только вот у неё сын один разъединственный. Она его выучила на инженера по паровозам, но и хочет найти ему жену городскую, богатую, а я то деревенская. Ты знаешь Гриша, я даже при ней боялась разговаривать. Как скажу по-нашему «гутарить», так она посмотрит на меня удивлёнными глазами и говорит:

- Маша, не надо произносить это ужасное слово. Ухо режет, неужели тебе трудно сказать: «говорить». И потом не надо каждое слово в конце произносить мягко. Не «идуть», а идут. Ой, как я намучилась. Как ложусь спать, так и твержу наши слова по ихнему. И так три года подряд. Мне хотелось, чтобы Коле не было за меня стыдно. Он мне много приносил книг и я читала. Мы с ним встречались тайком, то мимоходом дома, то в церкви, то когда я несу заказ на квартиру. Но Надежда Ивановна знала и следила за нами.
Однажды Коля ей сказал, что любит меня и просит благословить нас. Она ему знаешь, что ответила:
- Маша девушка хорошая. Я её люблю лучше всех учениц. И семья у неё хорошая. Но Маша больна чахоткой. Народит она тебе детей, а сама умрёт и останишься ты молодым вдовцом.
Это он мне всё рассказал, а потом и говорит:
- Давай поженимся без её благословения.

- Ну, подумай Гриша, разве можно так. Я же всю жизнь буду мучиться. Она нас проклянёт. Я тогда не спала ночами и всё плакала. Разве я больная чахоткой? Мы все от её харчей в скелеты превратились. И каждая радовались, когда она давала хлебную корочку чистить сукно. Так вот почистим этой корочкой сукно, снимем с неё ворсу и съедаем, как конфетку. А всем ученицам,  из станиц харчей возили возами, а мы, как свиньи, какую-то болтушку ели и всё молчали, боялись, что выгонит. И выгнала бы. Ей Коля сказал, что я буду с ними за одним столом кушать.
- Что ты, что ты, закричала она, - тебе надо хорошо питаться, ты много работаешь!
- Вот тебе и хорошая твоя учительница. А куда же она девала всё, что привозили?
- Один раз я видела, как она продавала соседке масло.

- Маня! А ты ведь сама своё счастье, как курица лапой, отгребла. Чево ты её испугалась? Ну, думаешь, пропали бы что ли. Он уже при деньгах, ты выучилась и шила бы, батяня помог. А его мать попрыгала бы, попрыгала, да на том месте и села, на каком всегда сидит. Куда бы она делась? Да ещё, глядишь, лучше, лучшей бы была. Эх ты глупышка ещё.
- У Маши так и брызнули слёзы.
- Ну, будя, будя! После драки кулаками не машут. Придёт и твое счастье. Это вот я уже старик-калека. Кому теперь я такой нужен. Моя песня уже спета.
- Что ты Гриша! Ты такой красивый, умный. Ты зря себя занехаил. Да за тебя самая лучшая девушка пойдёт, а вот я на хуторе так и засохну. За кого тут пойдёшь замуж? У всех хозяйство, надо в поле работать, а у меня какая сила? Не посадят же меня на божницу вместо иконы, да не будут на меня молиться. Да и без любли я замуж не пойду. Что это за жизнь будет.
- Не беспокойся, Маня, ты будешь жить в станице. Батаня не зря тебя учил. Он устроит тебе мастерскую, ну может быть сначала небольшую, а там видно будет. Я ещё с ним поговорю.

- Поговори, Гриша, поговори. Ты знаешь, как я раньше боялась жить без родных, а теперь сама хочу уехать в станицу. Вот три года назад, когда батяня привёз меня к Надежде Ивановне и уехал, я всю ночь проплакала и думала, что не вынесу такую разлуку, пешком уйду домой. А тут ещё городские ученицы смеялись над каждым моим словом. Но я всё таки выдержала, да ещё над одной вволю насмеялась. Знаешь проучилась я три месяца и приехал ко мне батяня на быках, привёз харчей. Одна городская ученица куда-то ушла. Мы сидим, шьём. Вдруг она вбегает в мастерскую бледная, как смерть, глаза вылупила, руки подняла, что-то бормочет, не разберём.  Мы все подбежали к ней и спрашиваем:
- Что с тобой? Что случилось?
- Вот такие роги, вот такие ноги, вот такая голова идёт прямо на меня! – говорит с ужасом она и показывает на дверь.
Мы выскочили на крыльцо, а там стоят наш бык и батяня говорит:
- Уж больно ваша барышня перепугалась быков, так закричала, ажник быки попятились назад. Вот с тех пор мы и стали её звать «Вот такие роги».

Гриша улыбнулся. Маша обрадовалась. Давно она не видала, как он улыбается.
Да, Маня, по жизни тихо, гладко не пройдёшь. Всё канавы да рытвины. Только выйдешь на ровное место, ан глядь, а ты уже в канаве с разбитым носом. Да ещё кто-то впивается в твоё тело и терзает тебя. Я ведь всё испытал в своей жизни, разных людей повидал. Первым начал колечить моё тело и душу наш дед. Я и теперь не могу смотреть на него без отвращения, хотя он и смиренный стал.

 А в монастыре сколько этой погани насмотрелся. Сколько лжи, жадности, лицемерия, жестокости скрывается под чёрной магией святош. Я восстал против этого, а они меня сделали калекой. Одному с ними не справиться. Я это понял слишком поздно, что плетью обуха не перебьёшь. Над моими казачьими словами тоже смеялись. Но я научился говорить правильно. Это куда легче, чем научиться быть человеком, не лгать, не обирать людей. А твоя учительница не лучше тех святош, которых я видал, не лучше Попова, который продал Машу за богатство, не лучше попов, которые обманывают верующих. Я перестал верить в Бога и молиться. Но слава Богу, есть много хороший людей на свете. И я их встречал.

В Царицыне старушка делила со мной последний кусок хлеба, когда я у неё лежал больной и за последний грош отправила меня домой. А три года тому назад меня больного на дороге подобрал один человек, привёз к себе домой и выходил вместе с женой. Эти люди большой доброты полюбили меня, как сына, отдавали самый лучший кусочек и радовались. Как дети, моему выздоровлению. Вот на таких людях и земля держится, а не на подлецах.
- Гриша! Батяня говорит, что вы собираетесь поехать к тем людям? А мне можно с вами?
- Но это мы все вместе решим, кто поедет. Вот и поговорили мы с тобой Маня. Давно ни с кем так не разговаривал, думал что уже и разучился. Поёдём, покажу тебе сад.
В эту ночь отец с матерью долго не спали, думали, как быть с Машей. А утром, когда сели завтракать, отец сказал:

- Вот мы с матерью погутарили и порешили: купить тебе Маша две машинки «Зингер» в кредит и нанять небольшой курень. И набирай себе учениц. Ежели так, как гутарить твоя учительница, кубыть скоро окупятся расходы, то ладно. Бог даст на этот год  хороший урожай, быстрее расплатимся. Рабочих рук у нас зараз хватаить. Так вот я на днях поеду в контору «Зингер». Маша от радости запрыгала и стала благодарить родителей. Гриша посмотрел на неё, улыбнулся и подумал:
- А сколько в ней ещё детства, но жизнь понимает правильно.
Отец не откладывал дело в долгий ящик, через два дня рано утром поехал в станицу, поговорил там со знакомыми и снял у вдовы офицерши небольшой курень для мастерской, в конторе «Зингер» заказал две швейные машинки и довольный успехами приехал домой. В семье только и говорили о Машиной мастерской. А она представляла себя в роли учительницы, но не такой, как Надежда Ивановна, а более обходительной и более доступной для учениц.

В воскресенье все сели завтракать. Вдруг у ворот заржала лошадь и в калитку вошли мужчина и женщина. Гриша глянул в окно, встал со стула и прихрамывая, побежал к ним, стал обнимать.
- Ба! Да ить это никак Василий Афанасьевич с супругой, - сказал отец и пошёл им навстречу. Здорово живёте! Проходите гости дорогие, проходите в кухню. Там все зараз завтракають. Вот обрадуются-то. Веди, Гриша гостей, а я поставлю лошадь.
Все взрослые и дети уже высыпали на баз. Вася вперёд отца побежал открывать ворота и заводить лошадь. Мать, улыбаясь подошла к гостям, поздаровалась и пригласила их в кухню.
 
- Да вот моя баба совсем меня извела, - сказал Василий Афанасьевич. Ждала, ждала вас да и гутарит мне, мол поедем к ним, мочи нет, стосковалась по Грише. Вот мы и прикатили!
- И правильно сделали, что приехали. А у нас дочь приехал из Царицына, - сказал отец, - как-то завертелись все дела. Но мы собирались ехать к вам.
Гостей привели в кухню, со всеми познакомили  и пригласили за стол. Анна Ивановна села рядом с Гришей и никак не могла наглядеться на него. Она во время разговора с ним бросала беглый взгляд на Машу. Маша заметила это и смутилась. Щёки её зарделись румянцем.
- Гриша! А Маша-то у вас хороша. Ни дать ни взять, как у нашей барыни дочка. А какая тоненькая, как тростиночка. И глаза красивые, чёрные, как угли горят. А платье-то нарядное, по-городскому сшито.
- Она в Царицыне на портниху училась, а теперь ей батяня в станице мастерскую открывает. Привозите материю, она вам сошьёт модное платье.

- Ой, Гриша! Мне-то старухе, модное платье. Да на хуторе враз засмеют. А какие у вас молодые родители. Любо дорого поглядеть на них. И детей сколько у них много, да все крепкие, здоровенькие, ну прямо один к одному хороши. А мы вот без тебя совсем осиротели, пустота, аж в курень входить не хочется, - она вытерла кончиком платка набежавшие слёзы. Вот только часто прибегает к нам Мотя, да всё про тебя спрашивает. Она посмотрела на Гришу и поняла, что зря говорит про неё.
За столом было шумно и нельзя было разобрать чей-либо разговор. После завтрака гостей пригласили в курень. Мужчины побыли немного и пошли на баз, а мать с Анной Ивановной долго говорили о Грише так, словно они давно знали одна другую.
- Прасковья Семёновна! Пущай Гриша зиму поживёт у нас. В его комнатке мы ничего не трогаем, так и стоит его струмент. Да там ить одна девка дюже по нём сохнет. А девка справная, красивая.

- Мотя! Да зачем он тебе хворый нужин,- это я ей говорю. А она отвечает:
- А нам хозяйство без надобности. Вот вы не помёрли без паевой земли и мы не помрём. У Гриши руки золотые, без быков и лошадей проживём, а с коровой, овцами и птицей я сама справлюсь. У меня силы для двоих хватит. Уж дюжа я его люблю и акромя его мне никто не нужен. Уже сколько за меня присылали сватов, а я и слухать-то про них не хочу. А отец меня бронит, боится кабы в девках не осталась. Ну уж лучше в девках, чем идти за немилого.
- Анна Ивановна! Я бы рада, кабы он женился.  Да с ним про это и гутарить зараз нельзя. А к вам он собирался ехать. Пущай поедить, мы ить не супротив этого.
Поле обеда Куликовы, тепло распрощавшись с Иниными, поехали домой. Анна Ивановна сидела в бричке и шмыгала носом.

- И чего это ты там, как лошадь, фыркаешь ноздрями. Будя сушить себе душу. Приедит он к нам в зиму, приедит. Ишо наглядишься на него вдосталь, - дёргая вожжи, говорил Василий Афанасьевич жене.
- Вот, Вася, жизня-то какая. Сроду мы этих людей не знали, а свиделись и роднее родных стали. Уж больно люди-то душевные. А с другими, глядишь, век бок о бок проживёшь, а они так на тебя волком и глядят, так и держут камень за пазухой. А у них как-то все ладно, просто, открыто. А эта Маша-то ихняя мне очень понравилсь.  Как барынька, тощенькая, вроде и не в их породу. Вася! А зять-то ихний, видать дюжа  жену любит. Всё так ласково на неё глядел. А чего это он всё молчком сидел?
- Это уж мне неведомо знать. Не всем же, как ты, трещать трещёткой, надо кому-то слухать.
- Вася! Какая тебя нонче муха укусила? И чего это ты на меня наершился? Вроде бы зло на мне срываешь.
Срываешь, срываешь! Ты думаешь мне не хотиться такую семью иметь. А ты всё про них гутаришь да душу теребишь. Вон Степушка залез на руки ко мне, пуговицу теребит, силится сорвать, фыркает, мягенькими своими ручонками по щеке водит, а я и пошелохнуться боюсь, а то думаю зараз убегёт. А мы с тобой сидим дома, как два старых пня. Чего уж тут хорошего.

- Да нешто я виновата?
- А кто ж? Я что ли был должен нарожать детей?!
Анна Ивановна снова зашмыгала носом.
- Фу, ты пропасть какая! И чего это я налетел на неё, как кочет на мокрую курицу. Зачал на старости лет её детьми попрекать. Она всю жизнь говорила, что было мало детей, а я ишо её по больному месту вдарил. Совсем одурел. Ну уж ладно. Анна, не серчай,- обратился он ласково к жене, - я не хотел. Это у меня как-то невзначай с языка сорвалось. Кабыть сам чёрт за язык дёрнул. Я ж не созла. А ты так уж враз и насупенилась.
- Лучше бы он тебя за другое место дёрнул.  Всё бы было пользительно.
Иван Афанасьевич увидел, как жена прикрыла улыбку платком.
- Та ить я не супротив, - весело сказал он, - только бес то дёргает не по моему хотению, а по своему разумению. А ты Анна зря не пошла поглядеть сад у Ининых. Ох, и сад!
- Да хотелось с Прасковьей Семёновной за Гришу погутарить. Мотя то вся извелась по нём. Так за разговором быстро пролетело время. Показался их курень.

Далее - Глава 16. Мотя
http://www.proza.ru/2017/05/11/490