Сель. Рассказ из книги Мысли не вслух

       Алексей Максимович Горький всю жизнь пытался писать лирические стихи. У «Буревестника Революции» ничего путного не выходило и он откровенно завидовал поэтам. После его смерти вышел крошечный сборник с опусами, которые при жизни он сам не решался опубликовать. Все же несколько стихотворений я запомнил. Одно из них начиналось так:
О том, куда ветер дует
Нам часто былинка скажет.
О том чего женщина хочет
Сам Бог не знает даже.
      Другой великий прозаик и знаток человеческих душ, Лев Николаевич Толстой тоже отличился. В первой части романа «Война и Мир» он трогательно выписал образ романтической феи – юной графини Наташи Ростовой. А в конце романа вдруг дал ей убийственную характеристику: «Наташа превратилась в красивую похотливую самку!». Насчет похотливой, я точно не помню, но то что в самку – ручаюсь. С чего бы молодой женщине отвесить такой сомнительный комплимент? Уж не из личного опыта многолетней совместной жизни с Софьей Андреевной? Хотя, злые языки говорят, что граф и крестьянками не гнушался. Модест Мусоргский всю жизнь любил падшую (как тогда говорили) женщину. Чем она его приворожила, никто понять не мог.

К чему я веду? А к тому, что по-настоящему понять женщину крайне сложно. А порой и невозможно вовсе. Мой друг, классный геолог, выражается таким образом:  «Даже и не пытайся! Просто мы и они - разные животные». Вроде того, что собака никогда не поймет кошку. Потому, что это совсем другое животное. Не хуже и не лучше нас, а просто другое. Антагонизм, прямо как у Редьярда Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток! И вместе им не сойтись!». Суровый был мужчина Редьярд – сказал, как отрезал.

       В одной из геологических партий, работающей на северном Кавказе, в середине сезона появилась молодая девица лет девятнадцати. Назовем ее Лена. Тоненькая, хрупкая с огромными карими глазами. Зачем девушки такого склада выбирают профессию геолога непонятно. Кончила она геологоразведочный техникум, вот ее к нам распределили. Работы было невпроворот – съемка двухсоттысячного масштаба. На первых порах определили ее коллектором.
 
      Поскольку людей как всегда не хватало, в маршруты она ходила с разными отрядами. Каждый раз начальник партии подбирал ей маршрут полегче. Горные маршруты с большим перепадом высот не все мужики выдерживали. Приходилось делать ночевки, причем без палаток – благо тепло. Если легких маршрутов было несколько, все мужики из этих отрядов подкатывались к Лене с незатейливыми знаками внимания. То цветочек подарят, то редкий образец, то на кухне помогут дежурить. Девица, надо сказать, была переборчивая. С какими-то отрядами она шла без пререканий. С какими-то - под большим нажимом начальника. С отрядами Саши Лакомба и Гоши Ревадзе не ходила никогда. Не помогали ни цветочки, ни образцы, ни уговоры.

       Обстановка в партии была нервозная. Начальник преклонного возраста, армянин Хачикян собирался закончить составление листа карты и уйти на пенсию. Молодые, но уже достаточно опытные геологи Саша и Гоша, естественно, мечтали занять вакантное место. Соперничали во всем. Остроту действий определял южный темперамент и то, что один был наполовину абхазец, а второй наполовину грузин. Эти половины принципиально не терпели друг друга. Грузины веками не ладили с абхазами. Но полукровки хотели быть ортодоксальнее ортодоксов. Как молодые петушки они постоянно спорили, подкалывали друг друга. Хотя до оскорблений дело не доходило. На Кавказе любое оскорбление всегда чревато серьезными последствиями. Вообще же в штате партии был полный интернационал.

       Я же был в этой геологической партии лицом абсолютно нейтральным. Аспирант, командированный из далекого Ленинграда. К тому же имевший добро на ознакомление с материалами даже не от экспедиционного начальства, а из более высокой инстанции – Северо-Кавказского геологического управления. Как человек нейтральный, к тому же женатый и не скрывавший этого, имел с Леной чисто дружеские и доверительные отношения. Опекал ее от мелких служебных проколов и даже научил правильно заворачивать образцы в бумагу. Что же делать, если мешочки кончились?
- Ты почему с этими отрядами в маршруты не ходишь? – спрашивал я у нее.
- Ну, Саша слишком строгий, никому поблажек не дает. Говорят, он тоже собирает материалы на диссертацию и будет поступать в аспирантуру. Мне с моими знаниями с ним тяжело работать - отвечала Лена.
- А с Гошей почему не ладишь? – интересовался я.
- Да бешеный он какой-то. Глазами так и раздевает. И парни у него такие же. Он вроде даже и не грузин, а какой-то другой нации. Поди разбери их здесь на Кавказе. Я только три года отработаю и рвану домой в Киев.

       Наступила осень. В партию из экспедиции прислали старый УАЗик. Достался он отряду Саши, ибо занимался он картированием меловых отложений, а добираться к ним (обнажениям) было проще всего на машине. В один из дней, когда Саша уехал работать, разразился буквально тропический ливень. Я сидел в камералке с материалами, когда раздался осторожный стук в дверь. Открыл. Передо мной стояли насквозь промокшие дети и говорили что-то на совершенно непонятном мне абхазском языке. Что-то мне в их поведении не понравилось. Не долго думая, я повел их к Хачикяну, который проработал в этих краях лет двадцать и разбирался во всех местных наречиях.

        Выслушав детей, Хачикян взялся за голову:
- Вай мне! Плакала моя пенсия! Большое несчастье случилось.
- Да говори ты толком! Какое несчастье? С кем случилось? Где?
Хачикян, сморкаясь, выдавил из себя только два слова: Саша! И Сель!
- От кого сведения? Здесь уже лет 10 не было селей!
- Дети видели. Они из соседнего аула, баранов пасли.
- Ну, так заводи свой мотоцикл. Детей в коляску. Может успеем?

       Когда мы подъехали к нужному месту, спасать было некого. Огромные глыбы завалили машину и превратили ее в лепешку. Сель есть сель. Меня поразило другое: как Саша, опытный геолог, мог поставить машину так неудачно. На обрывке первой террасы, в трех метрах выше уреза воды. Он ведь местный, прекрасно знал нрав горных рек. Потом, когда я стал соображать, увидел метрах в тридцати прекрасное обнажение нижнего мела. Ясно, они хотели подъехать к нему вплотную. А когда начался ливень, побежали прятаться в машину. Тут их и накрыло.

      К вечеру к месту трагедии собралась вся партия. Приехал автокран, бульдозер. Но вытащить остатки машины оказалось не так просто. Провозились двое суток. Все это время никто не спал. Лена тихо плакала у меня на плече. Сквозь слезы я с трудом разобрал, что Сашу она, оказывается, любила. И теперь уж никогда, никогда не выйдет замуж.

       Еще через день, после похорон я уехал в Питер. Работать стало невозможно. Комиссия за комиссией, Куча начальства, милиция. Нескончаемый «разбор полетов».
Вновь в эту партию я попал спустя шесть лет. Уже защитив кандидатскую и будучи в ранге начальника собственной экспедиции. На участке, где базировалось партия, многое изменилось. Построили пятиэтажный дом для сотрудников и кернохранилище. В открытых дверях гаража виднелись два новых УАЗа. Хотя некоторые камералки остались старые. Теперь люди имели хоть нормальную крышу над головой. Всего этого добился новый начальник партии Гоша, или как теперь его называли Георгий Аркадьевич, человек непонятной «кавказской» национальности.

      В заново отделанной вагонкой конторе он встретил меня, как родного. Не глядя, подписал все бумажки. И куда-то заторопился. Извини, ехать надо. Да здесь и не поговоришь. Но вечером непременно у меня. И он с гордостью показал на новенькую пятиэтажку. Давай в шесть и без церемоний. Квартира у меня №16.
Дверь мне открыла чуть пополневшая, но по-прежнему красивая Лена. Елена прекрасная, как в шутку звали ее ребята в партии. Заходи! Стол уже накрыт. Гоша подъедет через полчаса. Уехал на буровую, там что-то не ладится. Велел его непременно дождаться. Приедет. Он человек обязательный.

       За эти полчаса я выяснил все. После гибели Саши, погоревав месяца три, она вышла замуж за Гошу.
- Ты же говорила, что он бешеный, удивился я.
- Никакой он не бешеный. Куражился слегка. Он и грузин-то липовый. Как сам говорит: «Я грузин московского разлива». Мать у него русская, а отца он почти не знает. Воспитала его мать. Школу кончил в Москве. Потом Московский геологоразведочный институт. После женитьбы Гоша резко изменился. Стал серьезнее, хозяйственнее. Его назначили начальником партии. И тут он развернулся. И пятиэтажку построил. Мы тут времянку снимали, а теперь у нас трехкомнатная квартира. И машины выбил.

      «… О том чего женщина хочет». Лена знала, чего она хочет. Хозяйственным Гоша стал под ее влиянием ручным. Наука его не интересовала. Выйди она за Сашу – так и жили бы во времянке. И еще неизвестно, какие дивиденты принесла бы им наука. Его диссертация, ее учеба – это годы труда и лишений. Она все поняла сразу. И теперь превратилась в то, о чем писал Лев Николаевич, характеризуя Наташу Ростову. Романтическая фея исчезла. Болконский был забыт. А вот некрасивый слегка слабовольный Пьер Безухов оказался востребованным. Из него можно было лепить все, что угодно. А женщина именно этого и хочет.