Сияние Севера

Ранним субботним утром, когда весь город еще нежится в постелях, наслушавшись за ночь проливные крещендо обильного дождя, - я улетаю на север, на писательское собрание.
Я чувствую себя большой перелетной птицей.
Стюардесса - уютная сибирская девушка с русой косой завёрнутой на затылке, выбивающиеся непослушные волосы делают ее домашней, разлохмаченной, наклоняется к сидящему рядом со мной высокому и совершенно серому от цвета вытянутой кофты до седины волос мужчине. Он открыл рот, чтобы сказать ей что-то, и пространство сразу же заполнилось вонью плохих рыбных консервов. По всем приметам я лечу на север.
В Умео пронзительно холодно, снег с дождем. Несколько пассажиров с чемоданами на выдвижных ручках, подпрыгивают, чтобы согреться, у одинокого телеграфного столба, организовав никуда не двигающуюся очередь. Такси нет и нет. Подъехавший автобус заглатывает всех, и очень быстро, без остановок, привозит в центр города. Улыбчивый шофер показывает нам дорогу к отелю. Но заселение только после трех часов, свободных комнат нет, а до начала собрания еще около часа.
Что может быть приятнее и интереснее прогулки по незнакомому городу? За каждым поворотом поджидает неизведанное. Вглядываться в лица горожан, рассматривать архитектуру и планировку улиц, и, стягивая с руки шерстяную перчатку, быстро снимать на телефон понравившееся.
Внутри огороженной высокими домами площади позеленела от холода и влажности металлическая скульптура в виде нагромождения непонятных загогулин.
Стягиваю перчатку, достаю телефон… Боковым зрением вижу, как от припаркованного к скульптуре автобуса с красочной рекламой красного креста и приема крови, отделяется окоченевшая фигура женщины в белом поверх пальто халате, прижимающая к груди пачку бланков, или буклетов. Никого вокруг: только я, она, и автобус. Женщина уверенно бежит мне навстречу, хочет моей крови… От этой мысли по спине пробегает холодок, (куда уже холоднее), но я делаю приветливое лицо, и переспрашиваю: «Фюрлот?» (Извините?). Она сразу же прибавляет в голосе бодрости и надежды: «Ты наш новый сдатчик крови?»  В Швеции все, независимо от возраста и положения, обращаются на «ты», такова особенность языка, и культуры этой социально ориентированной страны. Только к королю и его семье принято обращаться на «вы». Но король сюда в такой холод не поедет, и, тем более, не будет сдавать свою королевскую кровь припаркованному рекламному автобусу. Как, впрочем, и я.
- Что ты говоришь?
Не чувствуя подвоха, она доверчиво повторяет вопрос, и тут я замахала на нее руками: «Да ты что! Я только что прилетела из Гётебурга, встала в пять утра!»
- А, ну извини…
О, этот будет длинный день, с перемещениями на обед в какой-то отдаленный буфет, в огромном, пустом, и отвечающим гулким эхом на каждый шаг непонятно чего музее, по насквозь продрогшему и продуваемому городу, чтобы потом обратно, и утомительные заседаловки в «Народном доме» на предмет улучшения работы нашей организации.
Зато вечером ужин в прелестном книжном кафе, где продают книги, и комнаты по-домашнему обставлены книжными полками, дисками, пластинками, картинами и статуэтками. Словом, приятная атмосфера удачного соседства книг и еды.
Культурную программу открывает вокально-инструментальный ансамбль, состоящий из двух гитаристов: парень и девушка, солистки, подыгрывающей себе на электрическом фортепьяно, и ударника. Все невероятно молодые, невероятно изможденные, все в черном. Солистка разбавляет общий фон белой наглухо застегнутой блузкой. Она шепотом читает в микрофон свои песни, прильнув к нему губами, тексты «оригинальные», никто так раньше не догадался, заунывно на тему погоды, природы, времени суток. Все это сопровождается монотонным повторением всхлипывающих электрогитар, и сомнамбулическим раскачиванием остальных членов творческой группы.
Наконец они уходят под громкие аплодисменты в соседнее помещение, где, вот удача, можно приобрести виниловые пластинки с записями их нетленок, и опустевшую сцену отдают «открытому микрофону». Ведущий приглашает несколько осоловевших уже к этому часу от обильной еды и дешевого вина гостей к освободившемуся микрофону, по ранее составленному списку, и каждый может выступить (прочесть, например, что-то свое), но не более пяти минут. Звучат стихи, отрывки из романов. Даже песни.
Йорген состоит в обществе любителей шведской истории. Он увлекается викингами, языческими богами, рунами, боями с обнаженным торсом, и инсценировками жизни минувших времен. Поэтому никогда не стрижет свои поседевшие волосы, свисающие с полысевшей головы неровными космами ниже пояса. Он весело смеется. Он жизнелюб. Он оптимист. Он будет петь. Тихим голосом проговорил в микрофон коротенький текст, смысл которого сводится к «ай-ай-ай, ты проснулась, и дала мне все, что я хотел», а потом отошел от микрофона в целях безопасности, и предварил следующее выступление сообщением, о том, что сейчас будет исполнена песня древних богов, сексуальная, что-то в этом роде. Он открыл рот, и зарычал. Заорал всем нутром, перепугав присутствующих, и стал трубно перекатывать свой рык, углубляя смысл вариациями, что напомнило мне рев марала в кадре «Неоконченной пьесы для механического пианино». Пять минут давно прошли. Сердце мое колотилось, от внутреннего дискомфорта стало совсем уже невыносимо, и я принялась протестно стучать по столу, отчего подпрыгивали пустые стаканы, и звенели столовые приборы. Поклонился и отошел, обидевшись на то, что я не дала ему доорать.
Сидящий напротив седовласый писатель, невероятно худой, в огромных очках, старательно и выразительно демонстрировал свою нелюбовь к русским. Он рассказывал, что написал книгу, исторический роман, про то, как в прошлые века часть территории перешла от Шведов к русским. И о том, как русские отобрали у Шведов Эстонию, и Финляндию… Ради этого он долго работал в архивах.
Немного погодя он, пересиливая себя, отвечал на мои вопросы, и делится семейной историей встречи его родителей, и о мобилизации в армию во время войны его отца.
- В какую армию? – не поняла я. Ведь Швеция была нейтральной страной. Оставим за скобками санатории, в которые поездами приезжали лечиться раненные немецкие солдаты, и помощь Германии добываемым в Швеции железом, все-таки официально Швеция не воевала.
- В какую же арию забрали отца?
- Защищать Швецию.
- От кого?
- Я же сказал защищать.
Открытому микрофону я поведала историю про то, какой необычный сегодня день - день рождения Ленина, и рассказала, как мы от мала до велика «праздновали» его в советское время, всегда обязаны были выходить на субботники, и работать даром, и нельзя было себе представить. что когда то я смогу перешагнуть «железный занавес», поехать за границу.
- А теперь вот я тут, в Умео, перед вами, - и развела в стороны руки, как бы желая обнять всех присутствующих. Они благодарно захлопали, радостно засмеялись. -  И праздную совсем не день рождения Ленина, а другой праздник, и спасибо, что вы есть в моей жизни. Хотела было спеть старинный русский романс, но решила, что не буду конкурировать с Ларсом, после его такой оригинальной и красивой мелодии. Я прочту мои стихи по-русски.  И прочла о музыке, словно спела.
- Бра ёббат (хорошая работа) Вера! – хлопнула мою ладонь восхищенная коллега, какая ты необыкновенная и прекрасная! Даже если и ни слова не понятно, все равно красиво, как здорово прочла…
Следующим утром на завтрак в ресторане …звездочного отеля тяжелая, плохая еда, и целый день, вплоть до возвращения домой, словно пуля в желудке, оказывающая свое неблагоприятное влияние и на голову.
В аэропорту вместе с коллегой наблюдаем, как две широкие женщины, одетые  в цветные длинные капюшоны, прохаживаются между рядами, и неотрывно говорят в телефон.
- Наша рабочая сила, - кивает он головой. И рассказывает, как в школу, где он работает, пришла жаловаться на плохое отношение к ее сыну, и на отсутствие помощи такая вот мама.
- Сколько в семье детей?
- Восемь.
- Сколько ты получаешь на них пособие?
- Не твое дело.
- Ты же жалуешься, что не помогают. Говори.
- Полторы тысячи крон на ребенка (около 160 евро),
- Муж работает?
- Нет.
- Ты работаешь?
- Нет.
- Значит вы из моей зарплаты получаете все вместе пособия больше 20 000 крон в месяц не работая, а говоришь не помогают…
У нас всего пять минут для пересадки в Стокгольме.
Он выходит первым, и сообщает мне, что нам нужен 27 гейт (выход). Странно, - подумала я, - обычно прилет и вылет этих самолетов практически в соседних гейтах, 43 и 46. Но мало ли что сегодня могло повлиять...
Мы бежим, обхватив пальто и сумки, вдоль стеклянных витрин «дьюти фри», но на горизонте никак не видно нужной нам цифры. Встречный служитель в желтом форменном жилете поворачивает голову, вслушиваясь в странное произношение цифр, и, не торопясь, одев очки, смотрит в посадочный талон. А потом неестественно растягивая слова говорит: «Так это у тебя место в самолете номер 27, а куда летите-то? А, ну это вам надо смотреть номер гейта на табло».
Но к этому моменту я уже высмотрела на информационном табло, что нам как-раз к гейту 46, и мы, обхватив пальто и сумки, бежим теперь уже обратно, мимо тех же сверкающих витрин.
Самолет задерживается. И я наблюдаю, как девочка играет в компьютерную игру на планшете, а рядом сидящая мама пытается отвлечь ее внимание наставлениями, поскольку девочку уже ожидает сопровождающий, который отведет её в самолет, но она не хочет отрываться, и протестует, когда мама просит ее завершить игру, и с упреком, нервозно, рывками запихивает планшет в дорожную сумку. Сопровождающий вежливо предлагает ей поднести сумку, но она обижена и на него. – Нет!
Мама кричит ей в след: «Счастливого пути!»  и «Поцелуй меня на прощание (Пус!)». Но девочка не оборачивается, и ее сердито выгнутая спина скрывается за поворотом выхода к самолету.
Дома приятный сюрприз. Даже два. Во-первых, во время наших заседаний на севере, управление организацией кулуарно приняло решение о том, что писательская организация не будет в этом году участвовать в Гётебургской книжной ярмарке, потому, что там участвует какая-то экстремистская газета крайней правой партии. Об этом всем членам сообщили по возвращении домой электронным письмом, и постом на фэйсбуке. Сюрприз! Сюрприз! Возражения о том, что мы не политическая организация, и главная цель - помогать писателям представлять их творчество в библиотеках, и книжной торговле, - не принимаются. Демократия. Диалог и убеждение.  Кто-то в комментарии написал, что это ошибка, не надо протестовать, наоборот, надо туда идти, и бить морды этим газетчикам, а кто-то ответил, что полностью согласен, и не может дождаться этой минуты.
Кроме того, по ТВ предполагается показ премьеры нового театра. Но вначале реклама. Молодая женщина, блондинка с короткой стрижкой, в длинном пальто поверх тонкой шелковой блузки, -  встревожена, идет домой, где ее ждет другая молодая женщина, с пышной копной мелко вьющихся черных волос. С порога блондинка сообщает дрожащим голосом, прижав руку к груди: «Мы будем родителями!» Бурная радость. Объятия. Вместе идут в комнату. Оглядываются: «Здесь переставим шкаф, поставим детскую кровать». - Нет, -восклицает брюнетка, у меня есть идея получше. И достает огромный золотистый конверт почтовой лотереи, (то есть платить ежемесячно определенную сумму, и однажды смотреть по телевидению розыгрыш выигравших номеров). Наконец телевизионный экран заполняется картинкой театрального зала. И на сцену в полумраке и при перемигивании света выдвигаются металлические рамы. Много рам, разного калибра. На протяжении часа они будут двигаться под скрежет и мигание лампочек, выстраиваясь в комбинации, и распадаясь на части. Чистая механика, ни одного диалога, ни одного актера, только скрежет, и движение рам.
 – Вы называете это театр? – интересуется ведущий программы у прогрессивного режиссера.
 – Ну конечно! Люди ведь могут часами смотреть на неподвижные звезды в ночном небе, например, а тут намного интереснее, тут движение, и возникают разные формы, и картины.
Бегущая строка внизу экрана сообщает, что американская подводная лодка подошла к берегам Кореи, и Трамп собирает военный совет, чтобы, в конце концов, «разобраться с этой Северной Кореей».


Рецензии