Где ты, дедушка?

 

         С грустью я пишу эти строки, но мне кажется, что я должен был это сделать. Своего деда по материнской линии я никогда не видел. Да и не мог видеть, ведь я родился только в 65-ом. Я знаю о нём очень немного. Маму я не расспрашивал о дедушке. Не хотел её расстраивать. Я и так принёс ей в жизни много огорчений. Лишь только однажды мама рассказала, что в их глухом таёжном посёлке Приморского края в один из жарких августовских дней 1938 года были похороны какого-то поселкового начальника и что в этой связи после похорон был необычайно, что называется, "богатый" стол накрыт для поминок. На тех злополучных поминках дед ненароком как-то обронил фразу, что, мол, почаще бы были такие похороны. Он имел ввиду, что не часто бывает столь богато накрытый стол. Кто-то донёс на него и вскоре за ним приехали сотрудники НКВД. Вместе с ним арестовали ещё несколько человек, из числа тех кто был на тех похоронах. Больше моего деда после этого никто и никогда не видел. Когда арестованных увезли, со слов мамы, в посёлке несколько дней стоял бабий вой. В прямом смысле этого слова. Это всё, что я знаю о своём дедушке. Звали его Баженов Иван.

         Другой мой дедушка по отцовской линии, которого я также никогда не видел, был полковником Царской армии и поставлял лошадей ко двору Его Императорского Величества Царя Николая Второго. Имел огромное хозяйство. Впоследствии был советской властью, как говорилось, раскулачен и сослан на Дальний Восток. Я очень хорошо представляю его, так как в семье чудом сохранилась фотокарточка деда со времени еще до Первой Мировой войны. Звали деда Никифор Степанович Лоц-Кучерявый (в польско-украинской версии возможно- Лодзь-Кучерявый).

          Конечно, связующим звеном между мною и моими дедами являлись мои родители, на долю которых тоже выпала суровая судьба и тяжкие испытания. Не хочу показаться излишне сентиментальным и изливать тут императивно душу в анонимном порядке, но почему-то захотелось об этом написать.

          Из воспоминаний отца. Апрель 1945-го года, конец войны. Концентрационный лагерь вблизи немецкого города Альтенграбов (Старые могилы). Это земля Саксония-Анхальт, примерно посередине между Магдебургом и Потсдамом. До этого уже длительное время немцы никого не расстреливали и ни над кем из заключенных не издевались. Просто как бы по необходимости присутствовали. Утром одного из тех апрельских дней заключенным показалась странным невероятная тишина, царившая на территории концлагеря. Когда стали выходить из бараков, то выяснилось, что все...все! без исключения охранники и персонал концлагеря ушли. Исчезли. Послышался стрекот. Такого звука заключенные до этого не слышали. Ворота концлагеря были открыты, но за пределы лагеря никто не выходил. А куда, собственно, было идти, находясь в полном неведении, тем более в концентрационной робе. К воротам на большой скорости подъехал джип армии США. Первым из него вывалился абсолютно пьяный водитель и остался лежать возле автомобиля. На него потом несколько часов никто не обращал внимания, пока тот не пришёл в себя. В джипе было еще двое американских солдат. Они побросали свои винтовки на землю, из вещмешка достали огромную буханку белого хлеба и стали играючи бросать её друг другу, за не имением видимо такого овального кожаного меча, которым обычно играют в регби. На заключенных концлагеря никто из солдат не обращал никакого внимания. Потом один из солдат не смог поймать бросок и с досады пнул эту буханку, которая, перелетев через ограждение, попала к заключенным...Что там началось... Вскоре через какое-то время после американцев появились и советские военные и представители других органов. Американцы спрашивали каждого из пленных, как бы он хотел дальнейшего для себя развития событий. Были и те, кто не захотел возвращаться на Родину в Советский Союз. Но только не мой отец. А потом для него опять был концлагерь, только уже не немецкий- советский. Целых десять лет.

         Находясь в лагере, отец, наверняка, также про себя спрашивал молча: "Где ты, тату?". Не сгинуть в лагерях ему помогла только одна надежда и желание во что бы то ни стало вновь увидеть своих родителей и младшую сестру, которую он любил до беспамятства. В Германии он вместе с другими заключенными работал на поле и ферме у одного бюргера, дочь которого, Урсула, была влюблена в отца. Отец очень хорошо, почти без акцента говорил на немецком (с баварским диалектом). Девушка упрашивала отца: "Теодор (Фёдор), не возвращайся, дома тебя ждет тюрьма, так все говорят, прошу тебя, останься!". Но нет, не остался. Скорее всего у меня в Германии есть сводный брат или сводная сестра. Может из них кто-то сейчас также про себя спрашивает молча: "Где ты...".