Сарасвати

               
   Я хожу с корзинкой по мандариновому саду моих приятелей. Мандарин тут полным полно, они свисают с ветвей, десятками валяются в траве под деревьями. Никто, кроме меня, не обращает на них никакого внимания. А во мне еще жив ребенок Крайнего Севера. О, нам бы туда эти мандарины, представляю, что бы там было. У нас был тогда "северный завоз" и мы ждали баржи с грузами, приплывающими к нам с Большой земли. Картошка, мука, сгущенное молоко, а были ли там мандарины, что-то не помню.

  Я хожу, раздвигая ветви с плотными листьями, и пытаюсь вспомнить - были ли в завозе мандарины. А нет, точно, на баржах их не было, потому что
во время летней навигации они еще не поспевали, да и наверное, не доехали бы.
Зато я помню, как отец, вернувшись из командировки, привез мне мандарин. Он достал его из кармана - маленький, чуть-чуть помятый и слегка обвалянный в табачных крошках.

   Я стою, прислонившись к стволу дерева, прямо перед лицом свисает ветка, усыпанная сочными крепкими плодами, но я сейчас далеко. Я вижу маленькую девочку с косичками и тот слегка пожухлый мандарин в табачных мусоринках. А за окном огромные сугробы, снег, сосны, ничего кроме них. Пока я смотрю на эту картину, я вижу как где-то из-под нее проступает другая, бледная и выцветшая.
На ней мой дед-танкист, перебрасываемый со своей воинской частью на фронт,проезжает на поезде через городок, где остались его жена и маленький сын - мой отец. Как поезд остановился на станции и стоял, пропуская вперед более важные эшелоны и было неясно, долго ли будут стоять или уже вот-вот отправятся. И как дед метался, не зная, успеет ли добежать до дома и повидаться. И как решил рискнуть, и друзья-товарищи выгребали из карманов сахар из солдатских пайков - на гостинец, чтоб не с пустыми руками. И как он ворвался в дом и обнял своего сына. И как мой отец стоял в детской кроватке, с полным ртом этого сахара с привкусом табачных крошек, а дед уже помчался обратно в свой поезд. И больше они уже не виделись.

   Я стою так некоторое время с затуманенным взором, наблюдая одновременно маленькую себя и молодого отца в деревянном доме моего детства, где за окном мороз и снег,  вижу отца - пацаненка с сахаром во рту и молодого деда в военной форме.
И себя, в мандариновом саду получужой - полуродной страны. Если посмотреть на меня сверху, например, в просвет в этих низких тучах, из-за которых сейчас проглядывает солнце и дает то самое правильное лучшее освещение- мягкое, благородное, как на картинах старых мастеров, то я, наверное, тоже кажусь маленькой девочкой, снящей сны в зачарованном саду.

   Я смотрю на это, а потом рывком выдергиваю себя обратно.
Вот всегда со мной так, витаю где-то. Корзина пустая, работа не делается. И еще, я же хотела воспользоваться случаем, пока никто не вертится у меня под ногами, и поразмышлять о результатах последних внутренних раскопок - об архетипах Афины и Сарасвати. И если к Афине у меня нет вопросов - стратегия, цель, меч на боку, то при чем тут Сарасвати, мне неясно. Богиня индийского пантеона.
"Оружия в руках ее никто не видел"- бормочу я себе под нос, выбирая подходящий мандарин. Я вглядываюсь в него так, будто хочу разглядеть его сущность. Он должен быть безупречен внутри и снаружи. Как будто.. как будто пойдет на подношение богам.
"Сидящая на лотосе в покое, дающая спасенье и блаженство, как снег чиста.." Где эта Сарасвати и где я? - я иду дальше, признав мандарин годным и отправляя его в корзину.
   Я не такая дура, чтобы собирать крупные плоды с грубой твердой кожурой. Я охочусь за самыми мелкими мандаринами, теми, что чуть крупнее черешни. У них тонкая хрусткая кожица и такая сладость, что даже человек, который уже не может и смотреть на мандарины, он все ест их и ест и никак не может остановиться.
  "Изящную головку месяц как корона украшает", - ха, еще горстка мелких отравляется к собратьям. Я буду варить из них варенье.
Такое, где целые плоды варятся с кожицей в сахарном сиропе. Надо довести до кипения и отставить на ночь, чтобы они хорошо пропитались,
потом опять вернуть на плиту и опять отставить. И так несколько раз. Я добавлю немного гвоздики. А вот насчет звездочек бадьяна еще подумаю.
Работы тут немного, зато потом получаешь варенье как из чистого золота с полупрозрачными золотыми мандаринчиками. Пища богов.

   Так что там дальше с этой Сарасвати ?
 "Покой и счастье, искусство, мудрость. Период важных изменений, энергий очищенья,
путь свободы-просветленья."  Ну, ну... Моя корзина почти полна, но я не спешу уходить. Я знаю, уходить нельзя.
Кружу по саду как заблудившаяся в трех соснах, только сосны у меня остались там, теперь я плутаю в мандариновых садах.
Я кружу по саду. Пусть, пусть там, за теми деревьями будут сосны,  пусть хотя бы три сосны, мне хватит, чтобы вернуться. Я вернусь не с пустыми руками, а с целой корзиной сладких и спелых плодов.
Я молодец и  у меня все получилось.
  Я брожу между деревьев и все думаю - а что, если бы дед не рискнул и не побежал тогда? О чем бы он думал потом, трясясь в этом прокуренном вагоне, наверное, грыз себя и хотел бы вернуть время вспять и все переиграть. И что бы мог
рассказать мне о деде отец, если этот рассказ - единственный? И интересно, принес бы мне отец этот мандарин, если бы не этот случай с дедом?
И причем тут эта Сарасвати, ничего не сходится, а ведь, казалось, вот-вот пазл сложится и все станет ясно.
 
   Я уже не вижу картину с дедом, его эшелон унес его, мелькнул последний вагон с чьей-то выглядывающей головой в пилотке.
Еще некоторое время были видны рельсы, потом и они пропали. Осталась девочка с косичками, крепко зажав в руке мандарин, она укрылась за шторой и смотрит в окно. Окно изнутри покрыто толстым слоем наледи. Надо нагреть на печке пятак, а потом прикладывать его к окну, тогда там появится маленькое окошко, через которое можно смотреть на улицу. На улице темно и почти ничего не видно, кроме темных силуэтов сосен, но это даже лучше.
И при чем тут эта Сарасвати?
 
   Низкие зимние тучи слегка раздвинулись, образовав окошко, луч солнца пронизывает листву и высвечивает маленький мандаринчик у меня над головой, как будто прямо указывает на него. Я тяну к нему руки, вижу игру света, солнечные блики на листьях и смотрю на мандарин. Он слегка пожух и примят, и мне кажется, я вижу на нем маленькие табачные крошки. Да, все правильно.

   Девочка с мандарином смотрит в оттаявшее окошко.
Там уже нет сугробов, теперь там сад, да, это большой мандариновый сад.
Пусть это будет сад друзей, да, так. И чтобы ходить по нему и собирать сколько захочешь, и вообще, там столько этих мандаринов,
что их никто и не ест, уже надоело. Падают с веток и никто не собирает.
 Шелест листвы, тяжесть корзины в руке, мягкий золотистый свет, льющийся с неба - совсем как на той картинке в журнале. Мы обе смотрим, как я хожу и собираю мандарины. Мой полусон, ее детское колдовство.

   "Роль Сарасвати как проводника в мире снов — в творческом бессознательном — описывается в Йогавасишта, тексте первых столетий христианской эры. В нем Сарасвати говорит о "мире подобий", или "мире дуальности", который кажется нам столь плотным и реальным, хотя на самом деле является творческим миром сновидений богов. Если наш "реальный" мир — игра их снов, говорит Сарасвати, то как они сотворили или "приснили" нас, так и мы во сне тоже боги, сотворяющие иллюзорно плотные, реальные характеры, которые существуют краткое время, воспринимая свою жизнь и ее сцену очень серьезно.»