Лабиринты

 «Ты  уводишь меня
  В мир подземных ходов,
  Коридоров, зеркал, тупиков,
  Поворотов, мостов, лабиринтов… »

                гр. «Сплин»




                intro


… смотрел на этот текст. А ведь как всё легко и просто начиналось. Всего лишь со склонности занимать время чтением.

- …да, а бывает, читаю книги.
- Правда? Выделяешь время?
- Случается. Вот сейчас увлёкся Мураками. И перечитываю, и новое.

 Он выглядит сосредоточенным и самоуглублённым. Кажется, это называется интровертивностью.

- У меня жена тоже его читает, - говорю я и смахиваю с плеча несколько снежинок. –Считает, Мураками – это модно. Говорит, что Пелевин «уже не тот». Хотя – «не тот» он у неё уже после третьей книги. А мне нравится. Да и к тому же Виктор Олегович…

 Но он не даёт мне закончить фразу.

- Только вот, знаешь,… во мне это рождает желание писать самому.
- Вот как. Ты серьёзно?

1.

 Посещение библиотеки. Есть в этом что-то старомодно-классическое. Можно почувствовать себя Читателем. С большой буквы. Так рассуждал я, отправляясь в путь. Настроение – самое безоблачное. Как небо над головой.
Солнышко опять же светит. Лето в конце концов! И вот, моя цель близка.

 Подхожу к зданию. «Сколько на свете песен, сколько на свете книг… », - плавно вопрошает у меня в наушниках «Сплин» - «Сколько событий каждый миг ».

 После полуденного марева и суеты улиц внутри тихо и прохладно. Приятно.
В читальном зале редкие студенты крошат «гранит науки» в  крошку конспектов. Но «граниту» нипочём. От него не убывает. Интересуюсь книгой «Колыбель для кошки» Курта Воннегута. Миловидная пожилая женщина-библиотекарь сомневается в её наличии, но доброжелательно предлагает заменить искомое другим «замечательным изданием» - «Тысяча и один совет любителям кошек».

- Вы любите кошек? – радостно спрашивает она, видимо увидев во мне соратника по интересам. Я растерянно бормочу что-то о принадлежности названной мной книги к литературным произведениям. Библиотекарь искренне огорчена тем, что не может мне помочь.

- Но у нас ещё есть книга – «Всё о кошках»! – сообщает она. И в её глазах теплится надежда всё же удовлетворить мой читательский интерес.

 В удивлении, переходящем в недоумение, покидаю цитадель литературно-информационных сокровищ.
В наушниках сладко мурлычет Шаде.

  Так бесславно завершилось моё путешествие. Жена посмеялась над моим Великим Походом.
- Экспедиция в читальный зал закончилась провалом! – потешалась она.
- Да, полным фиаско. Зато не скучно получилось, – горестно вздыхая, я пытаюсь найти какие-то положительные моменты.
-  И чего тебя туда понесло? Дома книг достаточно.
- Захотел почувствовать себя настоящим Читателем, – просто ответил я.
- Ах, вот оно что.

Я покорно приготовился к новым шуткам в свой адрес. Но она решила проявить милосердие.
- Для того, чтобы стать читателем, достаточно просто подойти к книжной полке, выбрать книгу и открыть её.
И можно начинать получать интеллектуальное удовольствие.

Она наугад взяла книгу и протянула её мне.

- Держи.
- Ты очень добрая. – констатировал я.
- Да, знаю.

Бросаю взгляд на обложку.

- «Охота на овец». Это про браконьеров что ли?
- Ну-у… как тебе сказать. Там даже не в том дело, кто за кем охотится.

Я выжидающе смотрю на неё. Она любит говорить о прочитанных книгах. Намёками. Поэтому услышать её версию мне всегда интереснее, чем читать оригинал самому. Наверное, мне просто очень нравиться её слушать.

- Там всё дело в человеческих взаимоотношениях! Вот. А вообще, как кто-то выразился, адекватно и внятно пересказывать Мураками можно только в изменённом состоянии сознания. А ты знаешь – я столько не пью. В общем, читай сам!

 И чтение началось.

 Вечерами под негромкую музыку я нырял в лабиринты миров Мураками. Проваливаясь в бездонную пустоту межстрочного пространства, ловил фантомы ускользающих смыслов. Из приглушенных динамиков, как из приоткрытой двери в соседнюю реальность, клубами вязкого музыкального тумана медленно текли потусторонние звуки «Radiohead». Окружающий мир расширялся дополнительной гранью нового измерения. Сменялись вуали впечатлений, воспоминаний и настроений.
Засыпал потом легко и крепко. Покидая сознанием привычную трёхмерность, погружался в другую, неизведанную.
И непредсказуемую…


2.


Невысокий летний домик, стоящий посреди сада, полностью скрыт цветущими деревьями и кустарником. К нему ведёт тропинка. Медленно ступаю по ней. Деревья посажены близко к краю тропинки, кроны подстрижены низко и густо разрослись. Это замедляет движение. Тонкие ветви эластичны и мягко касаются моих плеч. Часто отвожу их от лица. Нежные лепестки – то светло-розовых, то персиковых оттенков – осыпаются мне под ноги. Тропинка почти полностью покрыта ими. Воздух наполнен сладковатым цветочным ароматом. Иногда встречаются деловитые пчёлы. Зависают над очередным цветком, осторожно опускаются в его центр. Замирают там.

 Дверь у дома закрыта. И мне очень не хочется обнаружить её запертой. Но, подойдя ближе, замечаю, что её «неприветливость» детально прорисована на полотняном пологе.

 От лёгкого движения воздуха полог распахивается, открывая для меня вход. Прочность и надёжность двери оказывается реалистичным рисунком. В центре комнаты стоит письменный стол, за которым, лицом ко мне сидит мой Писатель. Он приветливо улыбается и вновь склоняется над столом, продолжая писать. Переступаю порог. Внутри комнаты плавно кружатся, нехотя опускаясь, несколько снежинок. Будто вместо потолка – снежное облако. С моим появлением их становится больше. Меня это почему-то не удивляет. Даже появляется чувство уюта. Подхожу ближе к столу, желая заглянуть в рукопись.
Снегопад усиливается…

 Я вижу, как рождается текст. Как мысли обретают одеяния фраз. Читаю:

 «  … и произносимые слова, и чётко сформулированные мысли не растворялись в воздухе, зависнув дымкой эха на время.
Они разлетались свежестью зелёной листвы, сочными лепестками цветов. Или осыпались сохнущей на лету хвоей. Мысли и высказанные фразы распадались на слова. Оседали на землю, шурша под ногами ломкими увядающими воспоминаниями… »

 На поверхность листа плавно тёк текст. На белом поле капли букв наполняли строки.
Я смотрел, и мне казалось, что я начинаю слышать их ритм.

- О чём ты пишешь? – спросил я.
- Я рисую…
- Рисуешь?
- Я мог бы сказать, что не рисую, а например – играю мелодию. Ничего бы не изменилось. И то, и другое – лишь дверь.
- И что ты сделаешь, когда её дорисуешь? Откроешь и уйдёшь?
- Да нет же, - усмехнулся он в ответ. – Дверь, она – для других. Это приглашение войти.


 … и всё же, мне пора. Я уходил. Воздух стал гуще, заставляя дыхание становиться глубже, а движения замедленными, словно я двигался в воде. Наполнявшие сад ароматы ослабли и почти не различались. Несколько розовато-алых лепестков, приостановив своё плавное падение, повисли без движения. Я оглянулся на дом. Через дверной проём было видно, как снежинки в комнате застыли, оставшись неподвижной частью структуры пространства, причудливым мерцающим украшением.

 Мой Писатель, по-прежнему сидя за столом, произнёс:
- Возвращайся, снова. Моя книга ещё не дописана. История не окончена.
Я благодарно кивнул ему в ответ:
- Хорошо. Я скоро вернусь.

3.

 Что же побуждает человека писать?
Скука, желание самовыразиться в наскальных каракулях? Готовность расшифровывать в эзопов язык, понятный читателю, символизм своих снов… Намерение поделиться опытом и историями с тем, кто «топчет колею» этой жизни следом?
 Но где граница между Намерением и Вдохновением? И что есть Вдохновение? Где его причина? И чего хочет автор от пришедшего на его зов читателя? Что принесёт на своей волне открытая им строка, смешивая в коктейль из образов впечатления от внешних обстоятельств? В какие причудливые формы выльются они, пройдя через фильтр его личности, переплетаясь с эмоциональными состояниями и переживаниями воспоминаний?  Какими иносказаниями и аллегориями окрасятся, посетившим его по чьему-то капризу вдохновением?
  На какие тропы пригласит он путешествующего по его мирам...

 Как проводник-сталкер, ведя читателя по территории текста, он задаёт темп движения, обозначает маршрут, не позволяя отклонятся в стороны. Предупреждает, что не стоит, пренебрегая повествованием, заглядывать сразу в финал. Говорит о невозможности вернуться к началу, так как часть пути-текста пройдена и не может быть стёрта. И от этого не уйти.
Там может открыться что-то «новое», ранее не замеченное. Но это уже «хоженая тропа» и всякая новизна – кажущаяся.
И помня о не дошедших до конца пути и переставших быть Читателями, призывает с уважением относиться к открывшейся реальности. В которой неизвестно «что происходит в отсутствии человека», но с приходом Читателя текст оживает.
 И с надеждой на внимательное чтение, доверительно сообщает пришедшему, основной секрет – «главное, это верить».

 А что же Читатель?
Вступая в заповедное пространство произведения, встретит ли он самое желанное – Себя?
Увидит ли знакомое отражение в том зеркале, к которому подводит его проводник-автор?
И, узнавший себя, услышавший мелодию текста, что испытает: радость узнавания, удовлетворение? Станет ли добрее…

 Или же в «то простом и лёгком, то запутанном до невозможности» пути всё останется для него неуютным, чуждым? Путешественник-читатель покинет область текста скучающим. И, выйдя, окончательно утвердится в своём равнодушии.
С упорством диггера проискав в лабиринте чужих фантазий неуловимого Минотавра и с разочарованием обнаружив, что «минотавр» - лишь полустёршийся иероглиф на стене этих катакомб.
 Но то, что найдёт читатель по завершении чтения, чем именно обогатится, что отразится для него в этом зеркале – ответный ли отзвук сердца, либо слепота безразличия – зависит от него самого. От того, с чем и каким он пришёл.

4.

… душ. Тёплая вода, струясь, омывает ветвистые узоры тату на предплечьях. Успокаивает и расслабляет. Покачивает цепочку с серебряной подвеской, впитавшей своей символикой тысячи лет истории. Стою, подставив желанному потоку шею и плечи. Перед глазами вновь, словно запечатлённые на киноплёнке, прокручиваются фрагменты встречи с Писателем. Опускаю веки и вполне ясно вижу, как светлыми снежными буквами на тёмной, цвета мокрого асфальта, поверхности отпечатывается прочитанный мною текст:

«… и произносимые слова и чётко сформулированные мысли не растворялись в воздухе, зависнув дымкой эха на время…
 Мысли и высказанные фразы распадались на слова. Оседали на землю, шурша под ногами ломкими увядающими воспоминаниями. Разносились ветром вдоль дорог, по склонам холмов, по сокрытым заповедным полянам сердец, по одиноким запрудам пустырей.
 Они прорастали строгим и упрямым подорожником, модником одуванчиком, меняющим наряды с ярко-солнечных на воздушно-прозрачные. Возрождались неброскими, не кричащими о себе полевыми цветами, радующими своим тихим и скромным постоянством. Или зарослями крапивы, зло жалящей при встрече с памятью.
 А некоторые ростки мыслей удостаивались чести называться «декоративными». Люди ухаживали за ними, удобряли почву. От этого цветы росли веселее, быстро увеличиваясь в размерах и давали новые побеги. Через какое-то время рядом появлялся ещё один цветок.
 Эти люди были писателями, которые растили свои строки…»
 
- Послушай, - спросил я перед уходом. – А почему здесь идёт снег?
- Ну как почему? – он улыбнулся. – Потому, что сейчас ты читаешь мою книгу. Этот снег написал я.

5.

 Ранним зябким утром выхожу из подъезда. Вижу, как лучи проснувшегося солнца начали разгонять густой предутренний туман. Довольно сыро. Накидываю капюшон. В наушниках Дельфин, цитирующий Кастанеду, бодрит ныряющее в окружающую действительность сознание. Как крепкий утренний кофе после холодного душа для вхождения в резонанс с Миром. После первых «обжигающих» звуков приходит спокойствие. Это музыкальный «кофе», взбодрив рецепторы, побежал по «венам» системы восприятия реальности. Утилитарный резонанс найден. На циферблатах приборов – «Начало дня».

 Вспоминаю дочитанную накануне книгу и свой сон…

 Так о чём же писал автор? Что хотел мне рассказать, чем заинтересовать, ненавязчиво затягивая в пространство книжного сюрреализма? Я увидел, как за кажущуюся простоту первых глав он искусно запрятал философскую притчу о Выборе и его иллюзорности. Слегка пропитывая повествование необычным, но постепенно увеличивая концентрацию. Развёртывая странное в мистическое, необычное – в потустороннее, незнакомое, приходящее в открытый им Мир. Или постоянно живущее в нём? Словно незаметными каплями влаги в воздухе, наполняя собой, вплетаясь в рисунок обыденности гармоничным, почти до естественности, узором. До не различения границ.

 Интересно, все писатели такие фантазёры?



                Эпилог.
 


За окном всё утро, не переставая, падает снег.

- Ну и как тебе последняя книга? – спрашивает моя «букинистка».
- Так, - изображаю я ворчание. – Кисель мутный, но довольно жидкий.
- О-о… Какие образы! А может, сам писать начнёшь?
- И зачем мне, - решаю подыграть ей. – Открывать двери в свои интеллектуальные фантазии?
- И не только – интеллектуальные… , - в её глазах заиграли хитрые весёлые искорки. – Признавайся, какие у тебя фантазии?
- Хочешь об этом услышать?
- В виде прелюдии, - подошла вплотную ко мне. – Женщины любят ушами, знаешь это?

 Горячее дыхание… её руки… мои…

- … иди сюда. Я расскажу тебе… Какие у меня фантазии…



«Ты уводишь меня
  В мир, где я – это я.
  И не действует больше
  Закон притяжения… »

             гр. «Сплин»