Картинки с лестницы. Глава 1

ПРЕДИСЛОВИЕ

Сегодня очередная годовщина смерти моей мамы. Я смотрю на ее старинную черно-белую художественную фотографию, на которой ей не больше 20 лет, и думаю о том, как мало я знаю о ее жизни. В памяти только домашняя мама с повседневными заботами, радостями, заботами, печалями и опять заботами, заботами, заботами. А был же большой мир вокруг, мир до моего рождения и мир после моего рождения. Мир, где были разные люди и события, которые были важны для нее и конечно повлияли на ее жизнь. Пусть в итоге болезнь полностью свернула этот мир до размера небольшой комнаты в трехкомнатной квартиры на 8 этаже, но это было потом. А что она пережила и прожила в свои 5, 10, 15, 20, 25, 30 лет. Я практически ничего не знаю. А жаль. 
То же сейчас происходит и со мной. Мой сын Кирилл мало что знает о моей жизни до его рождения и уж конечно почти ничего не знает о своем роде в третьем или четвертом колене. Так случилось, что мы все  стали жить сегодняшним днем и даже гордимся этим. Но больше всего удручает то, что даже те фрагменты моей жизни, которые еще хранятся в памяти, скоро уйдут в небытие вместе со мной. И когда-нибудь настанет время и Кирилл также будет сидеть перед моей цветной фотографией и думать о том же, что и я сейчас: как мало мы знаем о жизни самых близких людей!
Я много раз думал начать писать автобиографическую повесть с семейно-историческим уклоном. Не потому, что моя жизнь или жизнь моих родных, близких и не очень близких мне людей,  какая-то особенно героическая или драматическая. Нет, это просто жизнь, где есть повседневный быт и работа, трагедия и комедия, любовь и ненависть, радость и боль. Все чем богата жизнь людей в этом мире. Но мне всегда очень хотелось зафиксировать эту реальную жизнь, как это сделали многие и многие писатели. Мне всегда казалось, что моему сыну Кириллу, а теперь и внучке Алисе будет интересно, да и познавательно, узнать о жизни своих родных и времени в котором они жили как говориться «из первых уст».
Начать писать не давала некоторая скромность темы. О чем писать? Родился, учился, опять учился, женился, работал, опять работал, растил сына, опять работал… Тоска. Но вдруг я понял, что надо писать не автобиографию в хронологическом порядке, а картинки жизни, которые мне дороги и видимо поэтому яркими красками запечатлелись в моей памяти. Картинки разбросаны по времени и не имеют хронологии, но они главное, что составляет мою жизнь. Мне так понравилась эта форма повествования, что в голове, как вспышки, стали появляться названия глав-картинок и их содержание. Сомнения и неуверенность отошли на второй план и пришел азарт художественного написательства.
Итак, нужно сделать вступление и начать рисовать мои картинки в виде глав этой книжки.
Мне 56 лет и с высоты своего возраста я буду рассказывать о своей жизни.
Классное вступление! А что такое высота возраста? Если прировнять каждый год прожитой жизни к одной ступени лестницы, то получится около 11 метров. Это высота 4-х этажного жилого дома. Высота конечно небольшая, но зато все видно. Вообще-то небоскребов Жизни не бывает, максимум 9 этажей и на такой предельной высоте почти всегда парят облака забвения, а значит никаких картинок не видно, все размыто как в тумане. Поэтому карабкаться выше опасно, видимость ухудшается, а каждая ступенька может стать последней. 
Итак, я сижу на крыше небольшого 4-х этажного дома и смотрю на длинную виртуальную лестницу до самой земли, на которой разными красками и в разных местах нарисованы картинки моей жизни, а также жизни многих людей, оказавшихся рядом со мной и конечно, по теории всеобщего взаимопроникновения, повлиявших на мою жизнь. Бывают картинки с выставки, из музея, в конце концов, из художественного магазина, а у меня получились картинки с лестницы.   
С чего начнем? Конечно с первых ступенек и с себя, а там видно будет.

Глава 1. «НАДОЕЛА МНЕ ЖИЗНЬ БЛАТНАЯ…»

Я родился в период волюнтаризма Никиты Хрущева и вырос в эпоху застоя Леонида Брежнева. Хрущевский волюнтаризм я по младости лет не помню, а Брежневский развитой и победивший социализм помню очень хорошо. В семейном архиве есть одна фотография, где мы с братом Юрой позируем неизвестному фотографу-любителю около подъезда дома. На улице ранняя весна и мы стоим в зимних пальто и шапках. Юре около десяти лет, мне соответственно около пяти. Я уверен, что мы ни чем не отличались от других детей того времени, но смотреть на нас просто страшно. Бесформенные шапки-ушанки, бесцветно-серые пальто с воротниками из искусственной цигейки, рукавицы на резинках, теплые портки, на мне валенки с галошами, а на Юре ботинки-бахилы, которые выдерживали только один сезон эксплуатации. Но мы счастливо улыбаемся и искренне довольны своим существованием, а также представившемуся редкому случаю быть сфотографированными на память. Мы любили эту жизнь такой, какая она есть, потому что другой не знали и не представляли.
У нас никогда не было и не могло быть яркой добротной одежды и красивых игрушек, но детская жизнь от этого не была менее интересной и веселой.
В свои 8 лет я был уже вполне самостоятельным человеком с гипертрофированным чувством свободы и независимости. Я гулял во дворе и его окрестностях без какого-либо присмотра со стороны родителей. Юра, в этот период, был в интернате и не мог повлиять на мое поведение.  Особым шиком я считал долгие вечерние загулы с взрослыми ребятами и девочками в беседке напротив подъезда. Летними вечерами я мог до 11 часов вечера засиживаться с ними и слушать серьезные разговоры о том кто с кем гуляет и уже вовсю целуется. Мальчишкам я не мешал, а девочки, с удовольствием, играли со мной как с большой куклой Суок из «Трех толстяков» Ю. Олеши. Однако, такая свобода поведения требовала поступков, соответствующих взрослому человеку. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдет.
Историческая справка.
Брежневская эпоха характерна безудержным пьянством народонаселения страны. Пили все, много и по любому поводу. Интеллигенция устраивала культурные квартирники с коньячком и песнями под гитару. Рабочий класс, без затей, пил горькую и борматуху – красное вино весьма сомнительного качества. В итоге и те и другие пили все, что есть и столько сколько было в наличии. Статистики по заболеванию алкоголизмом не было, так как тогда это явление не считалось болезнью, а представляло собой социальное зло, с которым должен бороться здоровый трудовой коллектив. Количество выпитого чистого алкоголя на душу населения было засекречено, так как продажа алкоголя была главной статьей доходной части бюджета страны. Нефть была дешевая, газопроводов пока не построили, а автоматы Калашникова раздавали бесплатно всем развивающимся в сторону социализма странам Африки.
Была зима. Прошел месяц, как мне исполнилось 10 лет. Через неделю наступят зимние школьные каникулы. Будет праздничная елка, подарки и много чего интересного. Так случилось, что в соседнем доме кто-то торжественно и громко отмечал свадьбу под Новый год. При всей малогабаритности хрущевок, свадьбы отмечались исключительно дома. На то было несколько причин. Во-первых: это традиция деревенских жителей, которые в это время составляли большую часть населения городов. Во-вторых: сыграть свадьбу в ресторане или столовой было баснословно дорого. Эта традиция войдет в моду только через 10 лет, когда благосостояние населения немного вырастит. В-третьих: на свадьбе гуляло так много приглашенных и не приглашенных гостей, что ротация столующихся была технически возможна только в режиме свободного доступа, который могла обеспечить только квартира.
Как то как случилось, что Валет и Зюка, малолетние бандиты нашего двора, заныкали из свадебных запасников бутылку самогона. Самогон держали в запасниках для последнего выстрела в голову самым стойким гостям свадьбы или откупа от нежданных гостей, родственные связи которых с женихом и невестой  никто уже не мог установить.
Валет и Зюка, настоящие имена которых были одинаковыми – Валера, представляли собой не проходящую головную боль всего нашего двора. Они были однолетки, старше меня почти на три года, и считались уже неисправимыми хулиганами всего района. Ну, почему первого Валеру звали Валет это понятно, а второй Валера получил свое прозвище по фамилии, то ли Зюзин, то ли Зюкин, я уже не помню, да это сейчас и не важно. Разница в возрасте между ними и мной была огромная. Для меня, до сих пор существует геометрическое ощущение разницы в возрасте. Если кто-то старше меня на один год, то это и есть один год. Если разница в возрасте два года, то жизненный разрыв составляет уже четыре года. Если разница в три – то получается уже девять. Мой брат, который  был старше меня на пять лет, всегда воспринимался мной как недосягаемо взрослый человек.
Так вот, эти два представителя абсолютного зла нашего двора, по неосторожности и наивности показали мне бутылку мутной жидкости с бумажной пробкой из газеты и предложили разделить с ними радость взрослой жизни. Они даже не подозревали, что их шутливое предложение попало на давно взрыхленную почву моего самоутверждения. Вот она взрослая жизнь во всем величии. Разделить радость настоящего застолья с главным его атрибутом – самогоном это как раз то чего мне не хватало. Пусть застолья не предполагалось, но главный атрибут был в наличии.
Я, с чувством собственного достоинства, принял предложение выпить и прилип к ним как репейник к хвосту дворняги. Мы гуськом пошли в сторону подвала соседнего двора. В сумеречной темноте подвала Зюка открыл пробку бутылки, понюхал эту зверскую смесь воды, сивушных масел и спирта и протянул ее мне, в тайне надеясь, что этот невыносимый запах отобьет у меня  всякое желание пить спиртное в ближайшие десять лет как минимум. Не тут то было. Я решил сполна воспользоваться, подвернувшимся случаем почувствовать себя взрослым. Сейчас, я абсолютно уверен, что пить это пойло было невозможно, но тогда, непредсказуемый детский организм, как-то отключил все безусловные рефлексы самосохранения и я залпом из горлышка выпил добрую треть емкости, явно торопясь, пока не отняли. Валет вырвал у меня  бутылку с остатками спиртного и сказал Зюке, что тот как был дурак так им остался. Единственную конфету батончик он отдал мне на закуску.
  Все, что происходило потом, я знаю по рассказам очевидцев этой трагикомедии.
Наша компания выбралась из чужого подвала и направилась в свой двор, поближе к теплым и родным подъездам. Был тихий декабрьский вечер. Небольшой мороз. Повсюду лежал чистый белый снег, который дворники аккуратно укладывали в высокие сугробы по обочинам тротуаров и дорог. Так было принято, снег никто никуда не вывозил и он спокойно лежал до весны под окнами наших пятиэтажек. Солнце уже спряталось за крыши домов, но фонари еще не включили, так как снег давал много отраженного света. В этой городской идиллии, три снеговика медленно, но настойчиво, продвигались в сторону двора. Было скользко, и все трое беспрестанно падали и поднимались, изредка и не очень успешно помогая друг другу встать. В конце пути, те, что были повыше и поустойчивее, с большой осторожностью просто перекатывали своего меньшего собрата, который утратил всякую способность позиционировать себя в пространстве.
Общими усилиями и во многом благодаря правильному уклону дороги в сторону нашего двора, компания в полном составе добралась до беседки напротив нашего подъезда. Старшие братья по несчастью уселись отдохнуть на заснеженную скамеечку, а я остался лежать в снегу, изредка подавая признаки жизни. Дальнейшее развитие событий можно объяснить только высшим провидением, которое из всех возможных вариантов выбирает самый непредсказуемый и в моем случае самый благоприятный.
Моя мама шла из магазина домой и, заметив мальчишек, решила подойти и спросить не видели ли они меня поблизости. Зимние вечерние сумерки с каждой минутой ухудшают видимость, а чистый снег хорошо маскирует не только пограничников  в дозоре, но и всех остальных людей, укрывающихся в его сугробах, умело используя естественные и искусственные складки местности. Мама остановилась в шаге от меня, не подозревая о том, что это не сугроб,  а пока еще живой человек. Зюка быстро вскочил со скамейки и стал, как сломанная грампластинка, громким шепотом повторять:
- Андрюха, атас,- не сильно пиная живой сугроб ногой.
Валет, оттеснив Зюку, встал между мной и мамой, надеясь, что разговор с ней сильно не затянется и она уйдет домой готовить ужин, оставив их в прежнем состоянии и позволив развиваться событиям в неизвестном никому направлении.   
 Но случилось неожиданное. Я, видимо очнувшись от Зюкиных пинков, пришел в себя и довольно проворно стал вскарабкиваться по Вальту. Приняв относительно устойчивое вертикальное положение с опорой на обоих старших товарищей, я отчетливо и громко сказал:
- Надоела мне жизнь блатная, убегу из дома.
После чего звонко икнул и рухнул как подкошенный в, ставший уже родным, сугроб.
Наступила, как говорят в театре, немая сцена.
В полной тишине, мама подняла меня на руки и осторожно понесла домой.
Дома, Юра, увидев мое бесчувственное тело, сказал только два слова:
- Убью Вальта, - и опрометью выбежал во двор.
Событие такого порядка не могло пройти без последствий. Мой детский организм довольно легко справился с алкогольно-сивушным отравлением и уже вечером следующего дня я чувствовал себя вполне нормально. В понедельник о происшедшем знали уже все, включая директора школы.
Педагогический коллектив школы конечно не мог остаться в стороне от столь вопиющего факта выпивающих прямо на улице детей и подростков. Нас по очереди  водили в кабинет директора школы, где задавали главный вопрос: Кто это все устроил? Я тупо молчал или бормотал, что ничего не помню, что в общем-то соответствовало действительности. В коридоре, около кабинета директора, мы, как арестанты СИЗО, столкнулись с Вальтом.
- Валет, я тебя не выдал,- прошептал я на ходу не поднимая глаз.
 Административных последствий для нас никаких не было. Валет и Зюка только упрочили свои позиции неисправимых малолетних хулиганов. На учете в милиции они уже давно стояли. А я видимо был признан жертвой обстоятельств.
Ни мама, ни  брат, ни отец не сказали мне тогда ни слова. Этот день был просто вычеркнут из жизни раз и навсегда.
Я не стал абсолютным трезвенником. В жизни было еще много чего, связанного с алкоголем, но этот безумный день моего детства я не забывал никогда.