То было

Фото из Интернета.

За что мы любим свою память? За то, что она хранит, как правило, только хорошее, только светлое.  Даже из самого мрачных глубин своего прошлого. С каким удовольствием вспоминаются смешные эпизоды из тюремной, армейской (что не очень и разнится), даже пионерской жизни.

 А вот плохое, возможно, помнят злые, мстительные люди, но и на них частенько накатывает светлая ностальгия по давно минувшему прошлому, которое, увы, не возвращается. Верно рассчитала природа, оставляя в памяти лучшее. И без того тяжёл жизненный крест.
               

В 1950-ом году я устроился, как тогда говорили, на работу обойщиком в мебельную артель «Проммебель». Исполнилось всего-то пятнадцать, оптимизма полна голова, жизнь прекрасна. До этого я «ишачил» (ещё одно сленговое слово тех времён) на киевской экспериментальной фабрике, где наловчился довольно бойко изготовлять матрасы, диваны, тахты. Работа буквально горела в руках.

 О качестве скромно умолчу, но считать его высоким, как-то не поворачивается язык. «Пиргали» (портачили) быстро, а вот, что выходило... Главное – снять готовую продукцию с козелков, чтобы она не рассыпалась, а дальше: дело торговли. Но в послевоенные годы из мебельных магазинов выметалось всё! Любая продукция. Времена были незатейливые, о достижениях химии никто слыхом не слыхивал. Никакой синтетики.

 Дерево для каркаса, металл для пружин, морская трава, сено-солома для мягкости и тик, кретон, дерматин для обивки. И всё. Никакой, естественно, механизации, пневмомолотков и в помине не было. Что, однако, не мешало нашему руководству ежегодно повышать расценки на работу. Т.е. делай больше – получай меньше.
               

В вышеназванной артели трудился прочный еврейский коллектив. Были, само собой, и представители титульной национальности, но они находились или у кормила власти (директор, парторг, профлидер), или же на низшей ступени: грузчики, дворники, водители. Никакого само возвеличивания в этом утверждении прошу не усматривать.

 Бывали исключения, но они, как известно, подтверждают правило. После более, чем полувекового отрезка времени, прошедшего с того времени, имена и  фамилии вспоминаются с трудом. Но некоторые эпизоды в памяти закрепились навечно. И даже сопутствующие им имена или фамилии.

 Расскажу о двух забавных эпизодах из жизни артели «Проммебель». Конечно, их было несравненно больше. Вся наша тогдашняя жизнь проходила как громадный трагикомический эпизод.
               

Работал в обойном цеху старый мастер с седой, как говорят южные зулусы: бородой на голове. Нам, 15-16-летним пацанам, он виделся посланцем из позднего мезозоя, в лучшем случае каменного века, что отнюдь не мешало устраивать ему меленькие, но, подчеркну, безобидные подковырки.

 Помещение цеха находилось в плачевном состоянии. Дыры в стенах оборотистое начальство просто приказало закрыть плакатами, на которых, крупными буквами отмечались достижения народного хозяйства, ожидающее всех, не менее светлое, будущее и постоянная, но успешная, борьба с гнусным империализмом.

Висел также будильник. Хохма, которую мы проделали,  заключалась в следующем. Вытащив по чьей-то гениальной придумке из часов механизм, его запихнули в дыру под плакатом, где он продолжал бойко отсчитывать безостановочный бег времени. Об этом знали все, кроме, естественно, нашего подопытного.

 Стрелки выставили на пятнадцать или двадцать минут девятого. Начав работать, ветеран обойного производства, взглянул на часы. Народ прикипел к нему взглядами. Через несколько минут он снова посмотрел на циферблат. Тень лёгкого сомнения легла ему на чело. Процесс пошёл!

 Две-три минуты позже клиент встал со своего стула, а, учитывая возраст, он варганил валики для диванов, что делалось, сидя, и подошёл к часам. Послушал: идут ли они. Механизм весело тикал из расположенной в непосредственной  близости дырки под плакатом.

 Произведение агитационного искусства информировало, к слову, о недопустимости потери рабочего времени из-за непомерно возросшего давления империализма на рабочий класс и трудовое крестьянство вкупе с передовой интеллигенцией. Народ зашёлся в здоровом смехе.

Когда же он снова взглянул через большой промежуток времени на будильник, кто-то из старших по возрасту не выдержал и объяснил суть просходящего. Уже забылась реакции этого человека на происшедшее, но не помнится что-то скандальное, плохое. Возможно, и сам он был таким в молодости?


                Вспоминается обойщик по фамилии Аронов. Мощный мужик, из-за близорукости носивший очень сильные линзы. Умом, мягко говоря, не блистал, был бесхитростным, и вечным объектом шуток. Одна из любимых была, когда ему советовали не ходить на футбол в дождливую погоду без головного убора. – Почему? – спрашивал простодушный Аронов.

 – У Вас железная голова и она может от воды заржаветь. Надевайте кепку, мы Вас просим. - Тот ещё юморок. Но эпизод, о котором поведаю ниже, произошёл со мной и его племянником Абрашкой. Аронов сыграл в нём второстепенную, но важную роль.

Артель гнала, наряду с диванами, матрасы под полосатым тиком. Такие расцветки повторили в будущем форму хоккейных судей. Изготовление начиналось с деревянной рамы, на которую крепились пружины, после делался переплёт, а уже финальным аккордом была обивка предмета спальной принадлежности, т.н. «верхом».

 С ударением на первый слог. И устроили мы с Абрамом гонку. Кто раньше! Аронов страстно болел за своего племяша, правда, не подавая вида. Битва «гигантов» достигла своего апогея, когда начался самый последний этап соревнования. Матрас  покрывался куском тиковой материи, которую прибивали к раме.

 Для скорости обойные гвозди, густо покрытые машинным маслом, набирались  прямо в рот. Особым шиком считалось забить гвоздик в два удара. Наживил и вколотил. Ударная часть молотка была размером с ноготь среднего пальца, так что нередко и по ним доставалось.

Кончилась тем, что я на пару минут раньше снял свой матрас с козел. Когда мой разочарованный конкурент поставил свою продукцию рядом, дядюшка не выдержал и быстро подканал к нам. – Что это за работа? – грозно вопросил он.  «Пиргач»! - продолжил он, глядя на меня и желая подсластить пилюлю, выписанную его племяннику.

 При этом, благодаря своей незатейливости, он по ошибке указал перстом на матрас,…изготовленный Абрашкой. Столь подлого удара в спину, да от родного дяди к тому же, тот не ожидал. Поэтому, не откладывая дело в долгий ящик, он довольно ловко снял очки у родственника, положил их на пол и со смаком ударил каблуком.

 Вспорхнувшие  в разные стороны осколки напомнили популярное танго «Брызги шампанского». Аронов онемел. Такая плата за поддержку? Но потом ему удалось на ощупь поймать сына своего брата, и они покатились в дружеской схватке. Лето 50-го было ну очень жарким! Начальник цеха, Наум, изнывал в одних трусах и полудрёме в своей каптёрке.

 Услышав шум, он интенсивно вырвался из укрытия и поспешил к месту схватки. Науму, однако, не так уж сильно и повезло. Обычно весь пол в цеху был густо усеян «медными», как мы говорили, или декоративными обойными гвоздями, которые имели постоянную тенденцию лежать острием вверх.

 Босоногий начальник цеха тут же загнал в пятку гвоздь и, дико взвыв, запрыгал на одной ноге, но, помнится, в сторону сражающихся бойцов. Я скромно стоял в стороне, не ощущая, ну абсолютно никакой, вины. Что поделать: работа в моих руках просто горела.

               Ян  Подорожный.            Любек.