Вкус жизни

    – Ты не представляешь, деточка, какой мир ждёт тебя там, – говорила игуменья молодой монахине.
   Она тщательно подбирала слова, вкладывая в них всё умение убеждать, наработанное за долгие годы службы в монастыре.
    – Какой мир, матушка? – робко спрашивала девушка, бледность лица которой так контрастировала с чёрной мантией христовой невесты.

     Единственное окно маленькой комнаты игуменьи едва освещало лица женщин, сидящих напротив друг друга. Пожилая пыталась делать строгое лицо. Но доброта и нежность по отношению к молодой собеседнице проглядывала в её взгляде и даже в дрожащих руках, едва держащих узловатыми морщинистыми пальцами большой серебряный крест. Казалось, матушка искала в нём поддержки в попытке наставить сестру на истинный путь. Монашка же поглядывала на крест с сомнением и страхом, словно видя в нём символ Божьей обиды за свой поступок. Её губы, то ли покусанные от досады, то ли воспалённые от холодных сквозняков монастыря, слегка шевелились. Как будто произносились молитвы, помогающие укрепить её в решении навек уйти из монастыря. А может, это были слова признания в любви тому, чьё существование  меняло её судьбу.

    – Ты же только что приняла малую схиму, – продолжала матушка, недоумённо вглядываясь в чёрные глаза собеседницы, с горевшим в них вопреки правилам света огнём какого-то неистовства. – И теперь губишь собственную жизнь. И из-за кого? Из-за какого-то уголовника, прости Господи.
    – Он не уголовник, матушка, – робко возражала отступница. – Он сидел в тюрьме по навету.
    – Не важно, за что сидел. Не бывает наказания без вины. Значит, грешил много. Вот и покарал Господь. На всё воля божья, деточка.
    – Он наоборот, заступился за девушку, которую хотели изнасиловать. Не его вина, что один из этих нечестивцев оказался сыном большого начальника.
    – Все они сидят ни за что. Зачем полез в драку? Словами можно было вразумить этих грешников.
    – Он в десантниках служил. Там не принято словами...
    – Вот и поплатился за эту блудницу. Ходят в срамном виде… Говорят, она даже не пришла на суд. А ему, я слыхала, и афганские награды не помогли.
    – Потом помогли, матушка. Генерал один за него вступился. С которым вместе там были. Повторный суд был. Оправдали Семёна.
    – Видишь, какая несправедливость в миру. Человек полтора года ни за что отсидел. Ты не готова к такой жизни. С юных лет отречена от их мира. Откажись от этой мысли и отделаешься только епитимьей.
    – Не смогу я без него, матушка...
    – Не сможешь? А как ходить по улице будешь, бесстыжая? Город у нас маленький, не спрячешься от людских глаз.
    – Сёма сказал, что мы сразу на юг поедем. Ему отец той девушки денег дал. А потом все забудут про нас.
    – Ты же нетронутая ещё, а он здоровый парень, который сначала в армии был, потом в тюрьме.
    – Бог помилует, матушка.
    – Если не отвернётся от вас...
    – Я молиться за нас обоих буду.
    – А у вас уже было что-нибудь? – понизив голос, спросила матушка уже с обычным женским любопытством.
    – Только поцеловались, – зардевшись, опустила голову девушка.
    – Ох, Катя. Ты всегда нравилась мне. Только поэтому похлопочу за тебя перед матушкой Ефросиньей. А то ведь навсегда отлучит от церкви.
    – Спасибо, матушка, – поцеловала руку девушка.
    Поклонившись, она вышла и, пошатываясь точно пьяная, побрела к себе в келью. Там, под молчаливо-осуждающие взгляды сестёр стала собирать в старый чемодан свои нехитрые пожитки.

                * * *

    – С  пристрастием испытывает тебя жизнь, сынок, – седой мужчина, наполнял большие алюминиевые кружки, стоящие на столе. – В свои двадцать пять успел повоевать, посидеть в тюрьме, а теперь женишься на монашке.
    – Я же люблю её отец, – глядя в глаза ещё трезвому отцу, отвечал крепкий худощавый парень, сидевший напротив в голубой тельняшке, брюках и тапках на босу ногу.
    – Так я разве против, Сёма? – воскликнул мужчина, искренне удивляясь, что тот не почувствовал одобрения своего поступка в словах отца. – Мне она очень понравилась, ещё тогда, на похоронах её тётки. Тебе с ней будет хорошо, спокойно.
    Глухо звякнули кружки. В ответ на столкновение, в них хищно плеснулась водка.
    – И потом, если что, она профессионально замолит ваши общие грехи, – шутил  захмелевший отец. Ему было известно о девственности будущей невестки. И это странным образом радовало и даже возбуждало его, в связи с каким-то воспоминанием из далёкой молодости.
    – Я и без этого никогда не брошу её, – убеждённо говорил парень. – На войне, да и в тюрьме, я понял некоторые вещи. И про Бога тоже. И если девушка идёт на такой поступок ради меня, я буду последней сволочью, если когда-нибудь оттолкну её. Всё, отец, я больше не буду. Мне вечером встречать Катю.
    – И я не буду больше, Семён. Ты не думай, я и не пил почти, пока тебя не было. Это только из-за последних событий дал слабину. Спроси у матери, если не веришь. Иди, она тебя откармливать надумала. По ускоренной программе. Вон как исхудал на зоне.

                * * *

    Автобус весело катил по узкой, тревожно петляющей дороге Крыма. Странная парочка сидела в глубине салона. Там наверняка было жарко. Но, несмотря на свободные места, они упорно оставались на месте. Парень не раз предлагал девушке пересесть. Она отказывалась, трогательно смущаясь. Молодой человек чувствовал себя более раскованно. Под его полосатой майкой и бледной кожей, давно не знавшей загара, бугрились крепкие мышцы. На плече, будто нарисованная синими чернилами на бумаге, виднелась татуировка с совсем не грозным парашютом воздушно - десантных войск.
     Взгляд, которым парень изредка обводил лица сидящих в автобусе, был спокойным. Лишь иногда в нём проскакивала строгость и готовность защитить спутницу от возможных посягательств. И тогда пассажиры, разглядывающие девушку, поспешно отводили глаза, чувствуя опасность.
 
     Тело девушки сложно было разглядеть под одетой не по сезону тёмной кофточкой с длинными рукавами. Но даже так угадывалось, что солнце тоже не часто ласкало её бледную шею, а скорее всего и высокую крепкую грудь, которой она явно стеснялась. Парень с девушкой негромко разговаривали.
    – Ты, наверно, никогда не была на море? – с жалостью к ней, то ли спрашивал, то ли утверждал Семён.
    – Не угадал! – Словно преподнося любимому сюрприз, с улыбкой возразила Катя. – Мне было пять лет, когда папа возил нас с мамой в Коктебель. Правда, я почти ничего не помню. – Она произнесла последнюю фразу и радость, только что присутствующая в её голосе, померкла. Семён почувствовал, как нежность – такое привычное в последнее время чувство, снова шевельнулось в его сердце.
    – Когда родители погибли, тебя сразу отдали в монастырь? – спросил он, тут же решив, что больше не задаст ей ни одного подобного вопроса.
    – Да, почти сразу. Знаешь, я нисколько не жалею, что попала туда. А теперь не жалею, что ушла. Пока не жалею, – поспешно добавила она, застенчиво улыбнувшись и незаметно для пассажиров прижалась к плечу парня.
    – Я всё сделаю, чтобы ты не пожалела, –  таким твёрдым голосом сказал Семён, что заставил невольно вздрогнуть сидевшего недалеко парня.
    – Мы поселимся у генерала? – шёпотом спросила Катя, снижая тон разговора.
    – Генерал специально приехал пораньше на свою дачу в Судаке. Хочет сам нас устроить.
    – Ой, а это удобно? Чужие люди приедут... Там, наверное, и генеральша будет.
    – После всего, что мы пережили с ним, и не только в Афгане, мы далеко не чужие, – говорил Семён, проходя с чемоданом по автобусу и создавая вокруг Кати пространство, свободное от возможных прикосновений. Впрочем, к странной парочке и так избегали приближаться.

    После душного автобуса, воздух Крыма показался божественным. Терпко пахло морем и горячим соком раскалённых на солнце трав. Они стояли перед красивым белым домом, огороженным высоким забором.
    – Здесь мы и начнём изо всех сил пробовать жизнь на вкус, – с улыбкой сказал Семён. Но улыбка получилась грустной. Да и у Кати глаза отчего-то наполнились слезами.
    Они стояли и оба вспоминали свою недавнюю жизнь. Словно пытаясь их утешить, вокруг радостно пели птицы и звонко трещали цикады.
    – Семён!!! – генерал как мальчишка бежал навстречу бывшему зеку и бывшей монахине.
    – Здравствуйте, Виктор Палыч, – только и успел выдохнуть Семён перед крепким объятием генерала.
    – Зина! – командным голосом заорал генерал. – Встречай гостей.
    – Какие вы белые. Прямо бледные, как... – осеклась под генеральским взглядом жена.

    Катя во все глаза всматривалась в картину новой жизни. Ласковое море и красивый генеральский дом мало напоминали суровый быт монастыря.
    – Мы решили поселить вас здесь, – торжественно показал лучшую комнату хозяин. Отсюда прекрасный вид на море. А завтра я покатаю вас на своей новой яхте. Хозяйка согласно кивала с видом человека, тоже обожающего делать сюрпризы.
    – Нет, Виктор Палыч. Мы не хотим вас стеснять. Нам поскромнее бы что-нибудь.
    – Сержант Фёдоров! – рявкнул генерал. – Немедленно занять казарму!
    – Есть, – согласился десантник и, бережно обняв застывшую Катю, осторожно подтолкнул её вперёд.
    – Я тебе, кажется, рассказывал про него? – спросил у жены генерал.
    – Прости дорогой, что-то не припомню.
    – Это же он вынес меня тогда раненого в Афганистане...

    Ночь спустилась с гор, принеся в комнату молодых полную темноту. Широкая крепкая кровать не издавала ни малейшего скрипа. Девушка лежала неподвижно, о чём-то напряжённо думая. Семён так же молча лежал на спине рядом. Он не прикасался к ней, предоставляя право всё решать самой. Наконец  девушка, словно что-то окончательно определив для себя, медленно и осторожно положила голову ему на грудь. Как будто на эшафоте опустила на пахнущую потом и кровью плаху, способную перенести душу из одного мира в другой.