Трактат

Соломон Маркович Кунст, широко расставив ноги, покряхтывая, встал перед блаженно дремавшей заполненной аудиторией. Слушать его научный отчёт готовились довольно давно, но теперь, когда время пришло, многие уже не волновались, будто смирились. За окнами рокотал, некогда самый великий, но теперь сильно обмелевший, возможно заболевший тяжёлой болезнью океан. И болезнь та постоянно напоминала о себе, заставляя его непосильно покряхтывать, безучастно вспенивая внеочередной прилив. По-калибрийски разговаривали на берегу туземцы, приготовившиеся подстричь дивиденды, оставленные схлынувшей водой. Пахло цветами.
Кунст хлебнул из гранёного Мухинского стакана, бережно прикрытого салфеткой. Словно запил прожитые годы, которых набралось почти сто, и пятьдесят из которых, он бодро руководил этим нелёгким производством. Затем, почтительно улыбаясь и оглядев из-под массивных надбровных дуг блаженствующий зал, неторопливо снял с левой ноги каучуковое сабо. Хлопок подошвы о кафедру, в цейсовской акустике помещения, разразился как гром небесный, как что-то небывалое. Некоторые от неожиданности привстали, вращая головами. Тогда гул океана ворвался в открытые окна, всё усиливаясь, топорщась солёным воздухом и криком заморских птиц.
Соломон Маркович важно поднял вертикально ладошку и порядок мигом восстановился. Заскрипели перья по белому глянцу блокнотов.

- Други! – выплеснул первое слово в тишину зала он, и аудитория внутренне поджалась. – Много всяких лет утекло с той поры, как мы плохо посовещавшись, нырнули с головой в этот эксперимент. Самые - самые нетерпеливые, эти головы тут же и потеряли. Достаньте свои стаканы, да помянем их добрым словом.

В образовавшийся парадокс паузы ворвалось, мигом заполнив её, шуршание мантий и тихое бульканье жидкости о грани стекла. Послышался глоток множества глоток соединённых воедино:

- Слава! – ударило в потолок, и мутный хрусталь люстры ответил им перезвоном полевых колокольчиков, вырвавшимся из полукружия подвесок.

- Други! – ещё раз повторил он, и аудитория разжалась, и распрямилась в креслах. – Так вот, эти годы протекали не оборачиваясь, а мы работали. В дождь, ветер, землетрясения. Вон скольких каменных изваяний сбросили они с пьедесталов, а мы продолжали изводить материал, создавая изделия. Сначала десятки, следом тысячи, миллионы, и наконец, миллиарды. Мы вживляли эти суглинки в биологическую субстанцию роботов, созданных высшей силой, попросту говоря Богом.

- А мы против вмешательства, – донеслось из первого ряда. – Нация не
вправе вторгаться в исторически сложившиеся четвертные рефлексы. Что есть суглинок? А он есмь и вы все извещены.

- Удлинитель! – совершенно не сговариваясь шарахнули в зал свою малую осведомлённость третьи. – Только вот нейтрализатора к нему нет!

- Будет и этот компонент, родные други. Ничего в нашем мире не бывает абсолютно бесполезно: снег, дождь и ветер. Солнце, Луна и Сириус. Трава, пустошь и пересмешник. Но…для одного находится источник, для иного нет. Всходит светило, через горизонт перебирается, ярко. Заходит за горы – темь. Синтезатор волн несовременен, приливы морские участились, не понято, где та серая пунктирная линия, сходящаяся в сплошные пучки, осекается. Сплотитесь, други!

- Тихо там! – принеслось с галёрки. – Продолжайте Соломон!

- Те изваяния из дальнего прошлого бычили каменные лбы, не смазанные бриллиантовой зеленью. Таинственно прилетали с других планет непризнанные гении, шуршали конспектами, несолоно хлебали. Может, пришло время признаться самим себе и мировым кураторам в самом главном отличии? В два раза лучше согласие и союз, чем бесплодное ристалище, в закрытых забралах. Богиня не даром предостерегает: - Будьте бдительны!..

…Тогда, в туманной дали прошлого, совсем молодой учёный Соломон Кунст, всерьёз озаботился трактатом о неизбежности. Просиживал штаны в научной библиотеке, жевал впопыхах заскорузлые бутерброды. Суматошно колотилась головой о стекло окна субтильная, осенняя муха. Членистоногий паук, осмотрительно выбравшийся из частной паутины, ждал, мысленно потирая руки. Глупая дичь сама рвалась в его обескровливающие объятия, и он тогда по - наполеоновски подбоченясь, тоскливо осязал это. Трактат тот всепоглощающе застрял в кудлатой голове, располагаясь там как бы вверх тормашками, оттого как заключение его было понятно, начало ни чуть-чуть. Естественно он бился, бился, бился – отчего начало становилось ближе, заключение путалось и не поддавалось теперь.

- « …Но это лишь два предела, две разности, два конца…» - мигом вспоминались в нём стародавние стихи, а он доподлинно обожал поэзию.

В тех потрёпанных по - углам архивах, с ошибками подчёркнутыми красным карандашом, было множество явных улик гениев, повторявшим мысли своих оппонентов. Он сильно изменился, почитав всуе, сей трактат, изменился и наружно и внутренне. Протестное настроение самовыражалось чётными синусами теорем, вынесенными за рамку логарифмической линейки на жидких кристаллах. В праздники не отдыхалось совсем, съев в впопыхах салат из морских мхов, выросших на бортах затонувших фрегатов. Вопросик,
однако, оставался, и не только один. Убелённые жизнью академики спокойно созерцали молодецкие потуги юноши. Молодо – зелено, бока то пообломает в миг. Открывай мир.
Но выжил и теперь стоял на кафедре, а убелённые сединами мужья, почтительно слушали:

- И вот тогда, когда плавающие в морях материки нашей старушки планеты оказались перенаселены изделиями, неожиданно с верху упала в разумы директива. Директива не простая, а с контролем, для чего в правом верхнем углу, красным карандашом, проставлена разлапистая буква «к»…

- Помним – выдохнул зал.

…- Увеличить срок использования до двух раз, и мы бегом взяли под козырёк, встали по стойке смирно, перестали есть – пить, любить женщин. Нам и вознаграждение слитками в сейфы складывали. Да что я вам говорю, вы прекрасно всё знаете.

- Знаем! – прилетело из зала. – Но молодёжь зелёная думает иначе, для них всё на деревьях выросло, знай поливай из шланга.

В то далёкое время в будущем, которое я и описываю, выкрики от слушателей всячески поощрялись, приветствовались и благословлялись. А причина одна: экономия времени, диспуты ведь отменялись в принципе. Вот и вскакивали с откидных мест, и перебивая друг дружку, задавали тему. Тут же хватались за грудки и седые бороды. Решали дилеммы, решали проблемы, рубили гордиев узел. Для того и не брились.

- А когда Вы поняли, что изделия заполонившие шарик, под названием человек, являются биологическим роботом?

- На это было множество подсказок. Все они мигом перелопачивались до мельчайших ингредиентов, до серой пыли. Как написал великий поэт древности Владимир Маяковский: «изводили тысячи тонн словесной руды, единого слова ради». Но главное было то, что оболочка души человека, проще сказать тело, старело и изнашивалось. И вот, когда душа оставалась без изъянов, сосуд в котором она находилась, беззастенчиво устаревал до того предела, что приходилось переселяться в иную ипостась. А это заботы, траты, и неудобства.

- Ну и что? – недоумевал очередной вопрос.

- А и то – спокойно продолжал выступление Кунст. – Устройство не успевало отработать свою суть. И потом продолжительность ейная была разновеликой, кто-то продолжался Х лет, кто-то один месяц. Справедливости
ради отметим – первых было большинство. Так вот задача была обеспечить всех равной продолжительностью, равной не менее чем век. И медленно, преодолевая подводные течения, успех изволил проявляться. Несколько дней в год, несколько месяцев, несколько лет.

- Зачем же тогда время ускорили, раз всё получалось? – поднялся с самого первого основополагающего ряда кресел Велимир Велимирович Пустовойтов, главный оппонент Кунста, маститый биолог из Византии.

- Это есть тайна – непроизвольно вздохнул Соломон Маркович. – А за разглашение по головке не погладят. Кому-то охота в дебри надзирательной канцелярии?

- Не увиливайте от ответа! – провозгласили через рупор с галёрки.

- Присутствующие тут химики и алхимики меня поймут, если я скажу, что это произошло для ускорения реакции. Своего рода галоген.

- Отговорка – махнул рукавом, в котором хранился главный довод, византиец. – Расскажите ещё про человеколюбие. Да высший разум, представленный на планете в форме матери, мог бы восполнить любой урон. Даже после светопреставления, и её отрыжки: термоядерной войны.

- И превратить поверхность в сплошное кладбище.

- Создать перерабатывающие предприятия! – ярко ворвалось в зал из-за двери. – Не говоря уже о возможности перевозки роботов на другую планету, лучше на ту, что убирает прожитые года, словно шелуху.

- Мы работали непосредственно над проблемой и вы все, кто входит в обслуживающие парламенты и рейхстаги изначально должны нам помогать, а не задавать сопутствующие вопросы, раздирая ситуацию до подклада.

- Мы и помогаем!

- Так вот, други! Когда мы, наконец, разгадали мироустройство и поняли, что несть конца слабым человекам, тогда то и заговорила в нас профессиональная загвоздка. Безжалостно забирали в Пи-лаборатории представителей рас и умножали опыты. Знаменатель на числитель. А они никак не желали быть дольше, и мятежные души бесследно исчезали из них в ту сторону. У нас тут пропал аппетит и в куще событий мало кто заметил благоприятную подвижку. То один робот был на месяц более обычного, подвижен в триллионах неподвижных. То два… Сотни, тысячи, миллионы. Тогда мы приняли простомол и перестали навещать летние унитазы. Создали резервацию, в самонадувные бараки расселили склонных к самовыражению и
анализу. Суглинки делали своё удлиняющее дело, процесс пошёл шатко и валко, веселее. Но пришла другая напасть, среди пожара утерялся рецепт изготовления суглинка, его осталось мало на дальнем запланетном складе.

- Кто записал формулу суглинка?! – взревел зал.

- Никто!

- Тогда запрягайте свою ржавую тарелку, включайте бортовые огни, вспарывайте туманность Андромеды боковым подкрылком, уноситесь! – всё более бескомпромиссно донеслось из третьего ряда.

- В том то и дело, что развязывая тугие узлы проблем, мы небрежно упустили числящийся крутящий момент перезагрузки межгалактической карты навигационных путей - разочарованно вздохнул Соломон Кунст. - И теперь консистенция пускового ключа стала ниже допустимой. А значит надо ждать – пождать очередного вселенского недоразумения. И вот тогда…

- Тогда уносите ноги! – сверкнул глазами Теодор Пищак, польский астроном, восседавший своим грузным телом на откидном сидении. Отчего то жалобно поскрипывало.

- А парк бездымных ракет для транспортировки роботов на спутник Солнца – Константу? Нельзя ли на одной смотаться, так сказать за тридевять земель, где упакован суглинок?

И тут в зале симпозиума, сметая всё со своего пути, вытирая ноги о ковровые дорожки, взревел набатный серен призывавший участников не на вече, но на обед. В том далёком будущем времени покушать любили все. И молодые, и старые, и равновеликие времени, пережевывали пищащих устриц, черпая их ладонями из ясеневых бочек. Более на планете людей ничего не было. Даже завалящего ржаного сухаря, забытого на отвесной горной тропе странствующим пилигримом.

- Ей, угодниче, вскормивший народ – чинно молились биологические роботы. – Дай нам избавления от чревоугодничества.

Отчего засыхала на корню золотая пшеница и кукуруза теряла оземь налитые початки. Только устрицы сначала поев в океане всю живность, а после того и желеобразных медуз вместо холодца, выжили и размножились. Специальные плавучие химбригады ловили их частым гиперболическим бреднем, засаливали, брикетировали в печах, словно кирпичи. Крапивный, свежевыжатый сок, несмотря на свою жгучесть и высыпания на коже, прекрасно утолял жажду. А побочные эффекты лучезарно уничтожали синеокие наложницы, которых вахтенно завозили на планету в специальном
межпланетном корабле, вручную обработанном карболкой.

- Приятного аппетита! – вскрыл бочку бочмен. – И здоровья!

Учёные запищали пищей. Теперь они на недолгое время обеденной трапезы были глухи к соседям. Больше брикета всё равно не осилишь, по одной простой причине, что больше тут не выдавали. Некоторые, на заре туманной юности, попытались пронести за пазухой, но были пойманы летучими дружинниками и прилюдно опозорены. С тех пор поползновения прекратились.
Через малое время вытерли рты салфетками и прислушались к внутри себя. Там попискивало. Подали свежий крапивный сок, и он подавил звуки, принятый вовнутрь. В коридорах, курилке, туалетах и прочих смежных помещениях в виде диванных, заскрежетал звонок.

- Заседание продолжается! – по круглякам титановых репродукторов продублировался регламентёр.

-Други!

Тогда аборигены, поговаривая себе на калибрийском языке начали делить добычу принесённую человекам (а мы теперь твёрдо знаем, что все они являются биологическими роботами). И делили они её громко и разгорячено, что за открытыми створками окон слышалось отчётливо. Океан лизал золотой песок побережья и посмеивался в усы пены, не жалея ничего до последней капли.

-Но…прошло время. Прилетела из - за оттуда голубая звезда, в виде гуманитарной помощи. Проблематика суглинка явно и скрытно засела за штурвалы летающих модулей. Строить или не строить заводы, производящие добавку в капроновых мешках здесь, или везти суперламинад на планету с неправильной точкой опоры, где всё готово. И тогда слово взял высший разум. Горемычная эта планета, по вершку с гаком принялась исподволь вытягиваться на полюсах. Изменялась форма и центр гравитации, изменялся период вращения округ запотухающей звезды. Короче, из плоской, как лицо азиата, она становилась круглой. Вначале, как мяч для игры в регби, немного погодя круглой как футбольный мяч. Вы же знаете, что немного погодя равно трём векам в исчислении биологических роботов. Тогда же объявился во всей красе побочный эффект в виде ББМов. Кто не знает, довожу до их сведения: ББМ – это Безмозглая Биологическая Масса. Но…но…но, срок действия роботов зачал удлиняться без суглинка и удлинителя.

- А перенаселение? А горячая вода? – мигом взъярились голоса из зашевелившегося, было заснувшего опосля приёма устриц, зала. – Большой и маленький апофеоз как? Уж Вы нам убогим плесните суть, ж мы благодарны
будем, по крышке жизни.

- Горячая вода нашлась не сразу, не в миг, а с перебоями. Это признали все, от мала до велика. Она пошла однажды, поздней весной сумасбродного года. Когда все - все захотели навестить берёзовую баню, помахать вениками сменить нижнее бельё и хрустяще чистыми посетить женщин. Которые, к тому времени так истосковались, что ждали тех у порога своих спален. Жилища закачались и прекратили работу государственные нотариусы, функционировали только аптеки, продававшие противозачаточные средства для выбравших лимит времени воспроизводства. Во всяческом научном поползновении, знаете ли, возможны и имеют место быть, достойные и недостойные быть упомянутыми всуе, издержки. Прошу не судить нас строго, прошу не убавлять норму устриц, и так мало.

По залу прошелестел тут вздох горести. Убелённые и лысые мужи, и зелёная поросль, и Хомосапиенсы в отдельной ложе вспомнили и былое времечко, и былое времяпровождение. Сновали туда – сюда коммерческие космические тарелки за пределами зала, закричали, коверкая английский алфавит круглопузые чайки, пролился с небосвода солнечный свет.
Время шло, приближая концовку то ли сообщения, то ли доклада, то ли трактата об удлинении. Уже задрёмывали в жёстких сидениях ветераны, уже вспыхивали высоковисящие замутнённые хрустальные люстры, будившие отклонившихся от регламента.

- Други!..

И тут в неспокойный зал, в белой нательной тоге, вошёл представитель Высшего Разума. Он, в тесном сопровождении, ещё двух законновыдвинутых руководителей проектов расселения только что прибыл на алой тарелке, под флагом планеты Твид. Не обращая должного внимания на ярое недовольство присутствующих, ступил на кафедру и сказал:

- Приветствую вас доблестные учёные мужи! Я доставил вам письмо от Высшего Разума. Письмо это состоит в первом ряду рейтинга и имеет мнение легкодоступное посвящённым. Зачитываю, - лаконично и как бы торопливо возвестил он, - без запинок:

«Мир вам, о подносители моих идей! Проведена огромная и успешная работа по удлинению возможностей роботов, в простонародье называющихся человеком. Теперь они поголовно, так сказать проживают, более века. Опыт удался повсеместно и я имею честь поздравить вас с этим успехом. Да, будут благословенны бесподобные умы, вложенные в Ваши черепные коробки! Будьте здравы».

Ленивые аплодисменты зашуршали после тех хвалебных слов в дебрях
кулуаров и собственно самого делегатского зала.

- Помогло и изменение внешних параметров планеты, проведённое Высшим Разумом, в помощь нам – быстро прекратил нестройные хлопки Кунст. – Предлагаю прерваться и выпить соку.

- Другой разговор! – поддержали его с приставных мест.

- А мне пора в миры иные – заторопился представитель. – Там, прямо теперь, работают над эволюцией алгоритмов отстающих. Фундаментальные изделия задумали провести технический анализ, а это хиромантия. Большие массивы данных получают всё большее распространение. А умозримые мгновенные инвестиции как обычно запаздывают, и им грозит судьба чёрных ящиков. Тот технический анализ это скорее искусство, чем наука, хочу вам сказать. Бережно надо!

- Мягкой посадки! – пожелали ему в ответ.

- Сядем все!

Уже вечер ступил своими мягкими лапами на берег океана, а волна стала серой и неприветливой, хотя аборигены продолжали выжимать из воды последние крохи малой добычи. Участники важного симпозиума, насквозь пропахшие цветами устали, отчего желали окончания дискуссии.

- Други! – ощутил свежий запах крапивного сока изо рта Соломон Маркович. – Подведем некоторые итоги, во славу науки.

- И то надо – взошло из зала.

- Опыт удался, и хотя разведка доложила, что именно в нашу сторону направляется летучая эскадра с планеты – агрессора. Собственно для этого и удлинялось время действия человеков. И теперь трудно и нудно достигнув желаемого, мы чувствуем себя спокойнее. Изменилось состояние планеты и это тоже льёт воду на нашу мельницу. Думаю, справимся…+

- Знаем, плавали!

- Благодарю всех присутствующих за внимание! Желаю много устриц и крапивного сока. Немедленно приступаем всем скопом к удлинению сроков воспроизводства. В здоровом теле, здоровый дух! Имею честь!!!

За окнами вздохнул океан, натягивая на себя одеяло звёзд…

Москва. 2017г.