Золотая Гора моя малая родина

Здесь очаги наши.
Здесь погосты наши.
Здесь ангелы – хранители наши.

Неумолим бег времени. Мы рождаемся, учимся, работаем, уходим на пенсию. Но память сно-ва и снова уносит меня в далекие предвоенные годы детства на прииск, затерявшийся в глухой тайге на севере нашей области, с красивым и многообещающим названием – Золотая Гора, где я родился в начале тридцатых годов, и где провел свое детство и юность. До районного центра, города Зеи – около ста километров, до ближайшей железнодорожной станции Тыгда – около двухсот. Придет машина к нам в поселок два – три раза в неделю с продовольствием и почтой – вот и вся связь с внешним миром.
Расположен был поселок на водоразделе речек Хугдер и Обки, в долине, протянувшейся ки-лометров на пять с юга на север, и зажатой сопками с запада и востока, основную часть, которой со-ставляла так называемая золотоносная Петровская россыпь. Речка Хугдер разделяла поселок на два стана: левый, расположенный на восточном склоне золотой горы, и правый, расположенный на за-падном склоне противоположной сопки. Левый стан считался первым, правый – вторым (тот стан). Так и говорили: я живу на этом стане, или, я живу на том. Если спрашивали: «Ты куда пошел»? От-вечали: «На тот стан».
Схему расположения учреждений и домов знакомых и друзей поселка помню до сих пор: она и сейчас стоит у меня перед глазами. Вот, у подножья склона золотой горы, расположился наш дом. Напротив, через дорогу – спортивная площадка и дом начальника золотопродснаба Морозова. Чуть повыше, на пригорке – школа. А подальше и левее – оба магазина: золотоскупка и простой, и продуктовая база. От магазина идет улочка, на которой живут семьи Летягиных: Семена и Сергея. Сын Сергея Васька был моим другом. Дальше эта улочка делала резкий крюк налево и снова продолжалась. На этой улочки жил Шурка Пичужкин: это его мать известила нас, школьников, девятого мая об окончании войны. А в самом конце этой улочки жили Захаровы, у которых было три сына: Мишка, Федька и Колька. Мишка – парень степенный, спокойный. А Федька и Колька были отъявленными хулиганами. Но, не смотря на это, мать их называла только ласково: Мишенька, Феденька и Коленька. А еще на одной улочке, которая шла от школы вправо, были пошивочная и сапожная мастерские. Храбрым портным был Нечай, а веселым сапожником – Морозов. За этими мастерскими шли три добротных двухквартирных дома. В одном из них жил начальник золотопродснаба Самойлов, заменивший Морозова, и главный бухгалтер прииска Чегис. Лиля Самойлова училась классом старше меня, а её брат Борис – классом младше. А Лева и Юра Чегис были оба старше меня. Выше этих домов, на самой окраине поселка, находилась больница: в бараке побольше располагался стационар, а рядом, в небольшом домике – амбулатория. Заведовала больницей Тамара Михайловна Будкина, а амбулаторный прием больных вел фельдшер Данилов.
А на второй улочке, идущей от школы, располагались почта и двухквартирный дом. В одной из квартир этого дома жила директор школы Мария Ивановна Соловьева, а в другой - продавец золотоскупки Чупина. Её сын, Колька Чупин, был моим одноклассником и другом. На этой улице находился и клуб. А заканчивалась эта улочка двадцать пятым бараком. Почему он так назывался – я не знаю. Это было общежитие с небольшими комнатами, где жил золотогорский пролетариат.
Итак, с первым станом знакомиться закончили. Но, а на втором стане располагалась контора прииска, поссовет, столовая, баня, электростанция. И жили на том стане Ленька Иванов, Толька Таратунин и Колька Поляхов.
Странно: с той поры как я уехал с Золотой горы, прошло уже более шестидесяти лет. А поселок до сих пор стоит у меня перед глазами. А происходит, это очевидно, по двум причинам. Первая: детство – очень впечатлительная пора нашей жизни. Вторая – у меня еще нет склероза.
В начале тридцатых годов прошлого веке было создано Золотогорское приисковое управление, и Золотая Гора стала административным центром нескольких приисков: Комсомольский, Миллионный, Кукушка, Джуваскит. Сюда же входили и маленькие посёлочки – Обка и Дубакит.
На прииске в то время имелись: начальная школа, больница, клуб, два магазина, почта, столовая, баня – иными словами все самое необходимое для нормальной жизни людей. Основным заняти-ем населения, конечно же, была добыча золота. А главная причина долголетия прииска – освоение залежей золота Петровской россыпи.
До войны люди на прииске жили хорошо, дружно, весело. Это было время бурного вторжения в жизнь людей патефонов, велосипедов, радио, кино. В поселковом клубе с большим успехом, всегда при переполненном зале демонстрировались художественные фильмы.
Проживало на прииске в то время порядка тысячи человек. В основном это были спецпереселенцы – раскулаченные зажиточные крестьяне, цвет сельского хозяйства страны, пригнанные сюда со всех уголков нашей необъятной Родины: русские, украинцы, белорусы, татары.… Но и на новом месте они освоились быстро: построили себе жилье, раскорчевали тайгу под огороды, завели живность: коров, свиней, кур и даже лошадей.
Лучшая лошадь была, конечно – же, у Семена Летягина – вороной жеребец по кличке Быстрый. И не было ему равных в поселке и в красоте и в скорости. Семен смастерил незамысловатую кошевку и любил, посадив в неё ребятишек, прокатить их по поселку с ветерком. Была и у нас лошадь – жеребец Гаврюшка. Ни красотой, ни особой скоростью он не отличался, но был хорошей палочкой-выручалочкой в хозяйстве.
Для руководства прииска мужчины, имеющие лошадей, были существенной подмогой в решении поселковых проблем: они возили различные грузы на прииски Комсомольский, Миллионный, и другие. Принимал участие в этих поездках и мой отец. Да, это был замечательный гужевой транспорт. Но во время войны всех лошадей у частников безвозмездно аннулировали.
За поведением спецпереселенцев очень внимательно следило недремлющее око НКВД. На
Золотой Горе это был комендант прииска Анатолий Коробкин: молодой, симпатичный мужчина, одетый всегда в милицейскую форму, и при оружии. Без его разрешения никто из спецпереселенцев не имел права отлучаться из поселка. Вели себя спецпереселенцы, конечно же, вполне прилично: трудились хорошо, не пьянствовали, не делали прогулов, не дебоширили, не воровали. И на золото-добыче вчерашние труженики села работали также добросовестно, как и в поле. Люди в то время ни днем ни ночью не закрывали на замки двери своих квартир: в лучшем случае их закрывали на крючок, и то – не от воров, а для порядка.
Но, несмотря на примерное поведение переселенцев, в 1937 году семь человек из них признали врагами народа, (очевидно шифровки отправляли в Америку о количестве добытого драгоценного металла), увезли их в неизвестном направлении, и больше о них не было, ни слуху, ни духу. Фамилии помню только двоих: Селиверстов Николай и Антон Бзенко. Оба – милейшие люди, совершенно не похожие ни на шпионов, ни на предателей, а просто попавшие в сталинскую мясорубку, которая молола тогда всех подряд. Дядя Коля Селиверстов, например, мог наизусть прочитать несколько глав «Евгения Онегина». А Антон Бзенко работал на шахте забойщиком, и был стахановцем.
Жили на прииске и несколько китайцев. Дома в то время в поселке в основном были невзрачные, но, а их жильё напоминало фанзы. Всем им было уже за семьдесят. По молодости они тоже промышляли золотодобычей, а теперь вот – устарели. Жили китайцы грязно: в их домах всегда была антисанитария – стены, с развешенными на них связками лука и чеснока, были покрыты толстым слоем копоти, полы не мылись, и в домах всегда был запах гари, чеснока и пыли. Но вот что интересно: если в домах у них был полный ералаш, то на огородах – полный порядок. У них у первых всегда всходили картошка, лук, чеснок – и совершенно не было сорняков. На какие средства они жили – не знаю. Но думаю, что запасы золотишка имел каждый из них.
Один из китайцев, по имени Алеша, жил на Шахте. Он очень любил маленьких детей. Я частенько бывал в гостях у Алеши в его фанзе, и он всегда угощал меня конфетами. Особенно он любил моего младшего брата – Анатолия. Жила на Шахте и семья немцев по фамилии Шиндлер. Они запомнились мне тем, что однажды я ел у них очень вкусные щи с мясом. Во время войны эта семья исчезла в неизвестном направлении. А на окраине поселка, в землянке жил маленький, худенький старичок – Лукерьянов. Имени его никто не знал, а звали все его – Головушка. Такое имя он приобрел потому, что всем и всегда говорил, что у него болит головушка.
Весть о нападении фашистской Германии на нашу страну жителями Золотой Горы была воспринята подобно грому, разразившемуся на ясном небе. Все были уверены, что война долго не про-тянется, и через два – три месяца враг будет разбит. Ведь мы учили, что если начнется война, то на-ша страна будет воевать только на чужой территории. Нам говорили, что Красная Армия всех сильней, что «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Мы пели:
Знает Сталин – отец,
Знает Родина – мать,
Что советский боец
Не привык отступать.
Помню теплый, солнечный июньский день 41-го. Мой дед, Меркулий Силантьевич, сидит на лавочке возле нашего дома. Воскресенье. Третий день войны. Дед одет в белую рубашку, праздничный светло-серый костюм. На голове – любимая коричневая шляпа, которую ему по его просьбе привез из самой Москвы начальник золотопродснаба Морозов. Люди, проходящие мимо нашего дома, приветливо здороваются с дедом и задают ему один и тот же вопрос:
–Ну как, Меркулий Силантьевич, долго война будет длиться?
–Да куда немцу до нас! – отвечал он, - через месяц победим фрица.
К великому сожалению, дед оказался плохим пророком. С фронта стали приходить плохие вести. Знаменитый в то время радиодиктор Юрий Левитан с тревогой и скорбью в голосе ежедневно сообщал: «От Советского Информбюро! Говорит Москва! Сегодня, после упорных боев, наши войска оставили Орёл…Курск…Калугу…»
С первых же дней войны на фронт ушла молодежь: Михаил Стариков, Петр Поляхов, Василий и Арсентий Зелик, Михаил Сухарев, Виктор Таратунин и многие другие. Среди них был и Владимир Пермяков, ставший потом Героем Советского Союза. Механик – водитель Т-34. Звание Героя ему было присвоено в конце войны за уничтожение пяти самолетов на немецком аэродроме близ города Любень, куда ведомый им танк ворвался первым.
А вслед за ними ушли на фронт и мужчины более старшего возраста. Но люди не дрогнули. Мужчин, ушедших на фронт, заменили женщины. Вот что писала по этому поводу наша районная газета «Коммунистический труд» в статье: «Передовые женщины прииска Золотая Гора»
– Вместе со всеми рабочими, ИТР и служащими женщины прииска выполняют большую и ответственную задачу в организации всех сил на выполнение плана золотодобычи. Заменив мужчин, ушедших в ряды Красной Армии, наши женщины работают не покладая рук и справляются с таки-ми работами, которые раньше считались посильными только мужчинам.
На прииске сейчас работает 125 женщин, все они пришли на производство в дни войны. Упорно работая над собой, многие из них стали высококвалифицированными рабочими.
Так, Мамаева Н., Отцова А., Широкова М., Мурзина А. получили дипломы машинистов ста-ционарного парового двигателя. Боровинская С., Мищенко А., Руденко Э., Золотовская А. стали  машинистами на драгах. Получили профессию мониторщиков гидроустановок Тружко Т., Туркова А., Петуховская, Островская Я. и Шикалова А.
Стали забойщиками на подземных работах Зайцева М., Лукерьянова А., Сачкова В. и многие другие.
Прекрасными образцами производительности труда встретили 8 марта женщины нашего прииска. В ходе социалистического соревнования 9 женщинам и девушкам присвоено звание стахановок военного времени, звание ударников получили 15 человек. За образцовое отношение к поручен-ной работе тт. Мамаевой Н., Отцовой А., Мурзиной А., ученице на слесаря т. Курьевой М., управделами Косицкой З., бухгалтеру Ершовой А., мотористу электростанции Шапран М., забойщицам Лукерьяновой А., Зайцевой М. и Красиковой М. начальник прииска т. Соболев вынес благодарность
Женщины прииска проявляют большую заботу о фронтовиках. Ко дню празднования 25-й годовщины Красной Армии женщины отправили на фронт посылку, в которую вложили 125 кисетов, 175 носовых платков, 180 воротничков и много других вещей.
И. Томский
профорг.
08.03.43г.
Да, золотогорцы не дрогнули. Прииск продолжал давать стране драгоценный металл, и даже в большем количестве, чем до войны. Были построены и новые шахты. Условия труда на шахтах были тяжелые. Шахта, на которой работал забойщиком мой отец, находилась примерно в двух километрах от поселка. В забоях было сыро. Вода лилась и сверху. Спецодежда – брезентовые куртка и брюки, резиновые сапоги. Бытовки, где можно было бы погреться, обсушиться, переодеться - не было. Отсутствовал и транспорт, который мог бы доставлять шахтеров на работу и с работы. Летом было еще терпимо. А вот зимой, в сорокоградусные морозы, промокшие до последней нитки шахтеры шли пешком до дома целых два километра. И когда отец приходил домой, его брезентовая куртка и брюки превращались в сплошной ледяной панцирь, который без нашей ребячьей помощи он стянуть с себя не мог.
А шахты, построенные вовремя войны, углублялись, как и прежние, до золотоносного слоя Петровской россыпи, на глубину 15-20 метров. Петровская россыпь – это золотоносный слой, который природа запрятала далеко под землей, и который протянулся  примерно на три километра в дли-ну: между истоками рек Обка и Хугдер, в их водоразделе.
Но все попытки людей в разные годы взять самое богатое золото в центре россыпи не увенчались успехом: шахты, которые были пробиты до золотоносного слоя, отрабатывать до конца так, и не удавалось: они затапливались грунтовыми водами. Техника того времени не в состоянии была справиться с водой и плывунами.
В начале сороковых годов, когда на Западе бушевала война, была сделана ещё одна попытка осушить территорию Петровской россыпи путем подведения к её центру водоотводного штрека от истока реки Обки. Этот штрек подводили именно к той шахте, на которой работал отец, и которую я в летнее время посещал неоднократно. Осушить россыпь при помощи штрека, конечно - же, не удалось, но на шахте, на которой забойщиком работал отец, потоки воды все – же уменьшились, улучшились и условия труда, что позволило продолжать на этой шахте добывать золото ещё несколько лет.
Вот что писала наша районная газета «Коммунистический труд» в августе 1943 года.
«Коллектив работников прииска Золотая Гора, выполняя указания правительства – дать стране как можно больше золота для оснащения нашей доблестной Красной Армии, не считаясь ни с какими трудностями, приступил к плановой разработке Петровской россыпи путем водоотливного штрека. Первая шахта пробита по этому плану на глубину 16 метров. С 15 июля даем стране первый металл Петровской россыпи!»
Так бодро отрапортовало руководство прииска в августе 1943 года, в самый разгар войны.
Но дорогой ценой доставался этот металл! Кроме того, что значительные средства были потрачены на дорогостоящее отливное сооружение (штрек), приходилось много тратить средств и на его содержание – водоотлив требовал большого количества вспомогательных рабочих. Техника того времени с трудом справлялась с водой и плавунами.
В 1944 году на Золотой Горе побывал известный специалист по золотодобыче профессор Ю. А. Билибин, давший консультацию по разработке Петровской россыпи. Но… увы! Это не помогло: Петровская россыпь упорно не хотела расставаться со своим богатством. Для её покорения нужна была другая, более мощная техника. Но россыпь продолжала разведываться глубокими скважинами. Бур, который работал на прииске в годы войны, назывался – «Буркестон».
Во время войны была сделана также попытка найти золото и в самой золотой горе, в честь которой и был назван прииск. Здесь оно, в отличии от россыпного, залегало в горе золотоносными жилами. С этой целью к центру горы, к старой шахте пробили штольню. Но золота тогда не нашли.
А вот летом 1948 года рабочий Антон Шлапак и его подручный Тимофей Арбузов проникли через штольню в старую шахту и обнаружили там богатую золотую жилу. И прииск пережил на-стоящую золотую лихорадку.
Были в те военные годы на прииске и старатели, которые добывали золото мелкими бригада-ми по 3-4 человека. Техника здесь была самая примитивная: кайло, лопата, бакса, бутара, лоток. Поработав часика 3-4 (летом – побольше) делали съемку: убирали породу, оставшуюся в бутаре на коврике,и  в лотке её промывали. На дне лотка оставалось шлихтовое (неочищенное) золото. Его «поджаривали» в металлической посудине на костре и относили в золотоприемную кассу. У нас на Золо-той в кассе всю войну работал Федя Плоцкий – боевой мужчина лет тридцати, с выраженным чувством юмора. Золото он принимал всегда с шутками и прибаутками, не забывая при этом и про свою выгоду. А поэтому жил Федя припеваючи.
Золото в то время было добывать очень выгодно: золотоскупка манила людей своим изобилием. На прииске тогда было два магазина. Один, где всё продавалось за деньги и только по хлебным и продуктовым карточкам. Ассортимент продуктов и товаров здесь был очень бедный. В отличие от этого, в другом магазине – золотоскупке можно было купить, что душе угодно, и сколько угодно: хлеб, муку, масло, сахар, крупы, конфеты, и т. д. Но – за боны. А чтобы иметь боны, надо было на-мыть золота.
Поэтому люди мыли золото все – от мала до велика: где только можно и как только можно. Отрабатывались даже бедные участки россыпного золота. По несколько раз перемывались отвалы от старых выработок. Но для этого, нужна была проточная вода: или воду подводили от какого - либо водоема к старым отвалам. На воду ставилась бакса с бутарой. В баксу лопатами бросали породу, которую вода продвигала по бутаре. На коврике бутары оседало золото. Иными словами весь процесс золотодобычи повторялся, как и при работе на шурфах, только здесь воду не поливали в баксу черпаком, а она текла сама. И опять же проблемы были с водой: старых отработок и отвалов на Золотой хватало, а вот проточной воды было мало – особенно, если лето было засушливым. А зимой на эти цели растапливали лед и снег.
Этот метод добычи золота мне особенно хорошо знаком. Каждое лето мы: отец, мать, братья (семейный подряд) промывали таким способом не по одному отвалу, что было хорошим подспорьем для нашей многодетной семьи. А две баксы, бутара и лоток у нас имелись свои – не говоря уже о лопатах и кайло. Зимой вся эта «боевая гвардия» отдыхала. А с наступлением тепла мы снова добывали драгоценный металл, перенося весь этот скарб с одного места на другое. Поселок окружали старые, отработанные отвалы, в которых основная масса золота была уже взята предшественниками, но кое-что в них все же еще оставалось. И этого «кое-чего» на хлебушек нам хватало. Да, трудное было это время. Но выручало золото.
…Имелась у нас в то время в посёлке и электростанция. Это был небольшой домик, в котором установили дизель. Подавала она свет жителям Золотой Горы обычно с наступлением темноты и до полуночи. Работали на электростанции всего два человека: Владимир Полищук и мой дед – Меркулий Силантьевич. Владимир – за главного, а дед – сторож. Владимир – мужчина невысокого роста, средних лет, угрюмый, малоразговорчивый. И самое главное в его работе было – завести дизель. Я частенько заглядывал к деду на работу, поэтому был свидетелем происходящего.
Обычно Владимир, примерно за час до наступления сумерек, брал рукоятку, вставлял её в со-ответствующее отверстие трактора и начитал её крутить. Один оборот, два, три, десять – трактор не заводится. Полищук начинал возмущаться. Двадцать, тридцать резких оборотов рукоятки – трактор начинает помаленьку чхать, но по-прежнему, не заводится. Владимир начинал материться, делая по восемь – десять резких оборотов подряд. Но дизель был так стар, что ни на резкие обороты рукоятки, ни на маты не реагировал. И заводился только тогда, когда Владимир, обливаясь потом, отправлял в его адрес несколько сот отборных матов.
Хорошо работала в те годы политическая агитация и пропаганда. С первых же дней войны в поселке появились агитплакаты: «Родина – мать зовет!»,  «А ты записался добровольцем?», и лозунги: «Все для фронта, все для победы!», «Наше дело правое, враг будет разбит!», - и другие.
На фронт отправлялись посылки с теплыми носками, рукавичками, красивыми платочками и кисетами, мылом, махоркой, зубным порошком. Активное участие в этом принимали и мы, школьники. Наши девчонки Надя Зелик, Дора Старикова, Лида Хаткевич создавали настоящие произведения искусств, вышивая на платочках и кисетах красивые узоры, надписи к воинам беспощадно бить врага. И можно с полной уверенностью сказать, что здесь, в глухом далёком тылу, наш посёлок, за-терявшейся в тайге, ковал победу над врагом вместе со всей страной.
Да, золото нас в военное лихолетье очень выручало. Но выручал нас и второй хлеб - картошка. Наша многодетная семья имела три больших огорода, которые мы ежегодно старательно удобряли навозом. А поэтому и урожаи картошки были всегда высокие, и картошки хватало на весь год – до нового урожая.
…Но, а кроме картошки подспорьем к обеденному столу были и грибы. О них можно писать целые оды. И сразу вспоминается четверостишье Петра Комарова:
Я снова жду дождя грибного,
Я по лесам бродить привык,
Когда на свет пробьется снова
Едва приметный боровик.
Я хорошо знал все грибные места. Подосиновики – на Аляске и Березовом, грузди – на Цен-тральной сопке. Ну а если уж очень хотелось полакомиться опятами, шел на сопку, где было когда-то старое кладбище.
Грибы тогда и жарили, и солили, и сушили, и мариновали. Питались ими все лето, да и на зиму заготавливали в достаточном количестве и каждая семья, и «Золотопродснаб», который на сбор грибов мобилизовывал школьников. Запрягали лошадь в телегу, ставили на нее бочки три-четыре – и в лес, за грибами.
За подводой дружно шагала (а где и бежала) ватага школьников. Обычно рейд совершали на Аляску: сопка была, как бы предназначена для выращивания грибов – березки здесь росли вперемешку с осинками, а землю покрывал толстый слой опавших многолетних листьев.
Подвода с бочками останавливалась на дороге у подножия сопки, и мы, ребятишки, разбегались по лесу. А через полчаса - час возвращались с полными ведрами красноголовиков. Грибы вы-сыпали в бочки, а сами снова бежали в лес. До обеда каждый из нас успевал сделать две-три ходки, после чего с полными бочками лесных даров возвращались домой. Таким образом, каждый школьник имел возможность в летние каникулы заработать немного денег, а ОРС прииска – заготовить на всю зиму грибы для поселковой столовой. Местный стихоплёт даже сочинил в то время такое четверостишье:
Что в столовой?
Суп перловый,
Суп грибной,
Грибы солены.
…Большой популярностью в то суровое время пользовалась наша школьная художественная самодеятельность. И хотя школа была начальная – всего четыре класса, но талантливых артистов среди нас, малолеток, было много. Пьесы ставились, конечно же, на военные темы. Особенно отличался своим мастерством Ленька Иванов, который с блеском играл роли немцев, убедительно показывая всё их ничтожество и звериное нутро. Спектакли всегда проходили в переполненном клубном зале. Их ждали. О них знали заранее не только дети, но и взрослые. А выхода Леньки на сцену ждали с особым нетерпением.
И вот он появлялся, фриц – немец. В шинели до пят, в больших кирзовых сапогах или в старых валенках с заплатками, на голове – затрапезная немецкая фуражка. Публика встречала своего кумира бурными аплодисментами. А Ленька, смешивая русскую речь с немецкой, начинал с такой силой разоблачать на поселковой сцене фашизм и доказывать его неминуемую гибель, что наша по-беда в войне уже ни у кого из сидящих зрителей в зале не вызывала сомнения. В конце спектакля Ленька – фриц всегда имел неприятности: или попадал в какую то глупую, смешную историю, или в плен к партизанам, или его убивали. Играли мы на клубной сцене даже «Молодую гвардию» Фадеева, где я успешно сыграл роль Ивана Туркенича.
Был у нас и школьный хор, аккомпанировал которому на баяне наш же школьник – Колька Чупин. И вот представьте себе: сидит на стуле маленький мальчик, а на коленях у него – огромный баян.
И даже во время войны руководство прииска совместно со школой организовывали летний отдых детей. Для этого создавались пионерские лагеря, в которых дважды удалось побывать и мне. Первый раз – в поселке Обка, где находилось подсобное хозяйство золотопродснаба. Это – в восемнадцати километрах от прииска. Место очень живописное. Жили в стареньком деревянном бараке. Обка – речка мелкая, для купания совершенно непригодная, но побарахтаться и охладиться в ней в летнюю жару было можно – что мы и делали.
Второй раз отдыхал в лагере на прииске Комсомольском, который тоже находился в восемнадцати километрах от нашего поселка, но в противоположной стороне. Жили в здании школы. Дети и на Обке, и на Комсомольском были не только с Золотой Горы, но также и с других приисков – Миллионного и Кукушки. От Комсомольского мы дважды совершали поход до небольшого посёлка Дубакит, расположенного на реке Гилюй. Купались в Гилюе, любовались его перекатами, ели дикий лук, который рос в изобилии по берегам этой реки. Запомнился мне по Комсомольскому лагерю Володя Гредюшко, который любил в тихий час, во время послеобеденного сна прикинуться лунатиком.
А по окончанию лагерей были пионерские костры с играми и песнями, из которых мне особенно понравилась вот эта:
– Прощай наш лагерь, до новой встречи!
Реке и роще привет от нас!
Опять закинув мешок за плечи,
Прощай наш лагерь – и здравствуй класс!
Окрепнув дружным, большим отрядом,
Опять за парты садимся рядом.
Открыты книжки, звонок зовет –
Мы начинаем учебный год!
Замечательная песенка. С той поры я ни разу не слыхал, чтобы её кто-то где-то пел. И сейчас её не поют. А зря.
Поясню насчёт – мешка. В то время машин на прииске и в помине не было. Поэтому до лагеря и обратно добирались пешком. А скарб – в мешок и за плечи: или это называли тогда – котомкой.
....Но вот с фронта стали поступать всё более радостные, обнадеживающие вести. Усаживаясь у радиоприемников – тарелок, мы с большим нетерпением ожидали последние известия о войне. И вот голос Левитана, который сразу узнавали все, сообщает: «Говорит Москва! От Советского информбюро. Сегодня, после упорных боев с немецко-фашистскими захватчиками, наши войска освободили город Орел!» После этого были освобождены Киев, Минск, Варшава…. И вот наши войска штурмуют уже столицу Германии – Берлин.
А долгожданную весть об окончании войны мы, школьники поселка, узнали так. Девятого мая, во время урока, открывается классная дверь, и тетя Маша Пичужкина кричит: «Ребята! Чего вы здесь сидите, война кончилась!» Занятия, конечно же, сразу прекратились. Все мы высыпали на улицу. А там уже полно народу. Всеобщая радость. Всеобщее ликование. Победа!
С той поры прошло семьдесят лет. Много ещё дала стране драгоценного металла моя малая родина. Но всему когда-то приходит конец. Кончилось и золото на Золотой Горе. Люди разъехались с прииска. И сейчас в поселке проживает не более ста человек, в основном – пенсионеров. И нет теперь на Золотой Горе ни школы, ни больницы, ни почти, ни столовой. Но я, как и прежде, люблю свою малую родину, горжусь ей, и через два-три года стараюсь побывать на Золотой. А на погосте, что при въезде на Золоту, покоятся мои дед с бабкой по отцовской линии.