Пошли подтянемся

       Колготки у нас были неудобные. Вроде и размер твой, и резинка туга,  только сползают они и всё тут. А это очень некрасиво, когда у тебя чулки гармошкой. Поэтому, «пошли подтянемся» было первое, что девчонки говорили друг дружке, вылезая из-за парт на переменку. И мы шли в тубзик.
       Чтоб колготки не висели мешком, самое простое — это ещё одна резинка. Она надевалась на талию поверх  колгот, мотня тянулась до самых подмышек, перегибалась через резиночную страховку и расправлялась этакой маленькой юбочкой. Хватало до следующей переменки, а там – снова здорово.
        Еще мальчишки эти. Носятся как бешеные и юбки задирают. Ну никакого житья! Только начнем прыгать в резиночку или в «пау-папа» играть, глядь – поганец Набока или жирный Комаров тут как тут!
        – А ну-ка, пошли-ка подтянемся, ¬– сказала Галька, как прозвенел звонок на большую перемену. – Ты на физру идёшь?
       – Ну да, а что?
       – Возьми трусы от формы. 
       – Зачем?
       – Увидишь.
    Мы взяли из портфелей черные трусы, положили в карманы фартуков и проследовали в уборную, где уже, не смотря на толкотню и визг малышни,  наводили марафет вредные пятиклассницы. Мы забились в уголок.
    – Делай, как я. –  сказала Галька и, прямо не снимая сандалей, напялила поверх колгот тугие спортивные трусики. Все лишнее она подтянула, подправила под них и получилось красиво, опрятно и здорово. У одной дылды даже челюсть отвисла. Она пихнула локтем свою подружку, мол, глянь, что мелюзга творит. А я быстро проделала то же самое, и мы с Галькой побежали прыгать дальше, пока звонок не прозвенел.
      Прыгала Ирка Николаева, когда мы «подбежали на новенького». Ух и прыгает же она — выше некуда! Ни за что не заденет. У  неё уж пятки чуть ли не до макушки долетают.
   А мы стоим и держим резиночку. Тут мерзавец Набока подкрался к Гальке сзади, раз! – и юбку ей задрал. А Галька стоит и ноль внимания. Набока стоит, глазами хлопает: где визг? Где смятение и слёзы? Где эти беспомощные восклицания «ну ты дурак?» – ничего такого. Спектакль сорван, и разочарованные зрители-мальчишки разбрелись. А  Набока остался.
     – Виталь, – говорю я надменно и руки в боки, –  Не надоело тебе? Что ль, на физре на трусы не насмотрелся?
      А Галька  хохотнула, потом серьезно так ему:
     – Короче. Хочешь с нами – давай. Или отойди и не мешайся.
     – Ладно, – говорит. Шагнул в резиночную петлю и встал на моё место. А я выпуталась, присела на корточки, подняла её до Виталькиных коленок, и мы стали прыгать.
    На следующей переменке Галька мне опять:
– Пошли подтянемся.
Я говорю:
– Зачем теперь-то?
– По-настоящему подтянемся. Меня папа научил. Пошли!
  А у нас все кабинки в туалете по верху соединены деревянным бруском, чтоб перегородки крепче держались, а дверей нет. Вот она встала на унитаз, ухватилась за эту планку, повисла и ржёт-качается.
– Ну? – говорю.
– Ща. – говорит, – перестану болтаться и...
    И она подтянулась! Раз, и два, и три! – такая силачка! Пеппи Длинныйчулок! А она спрыгнула, ладони трёт и улыбается.
– Надо готовиться. А вдруг война? Я, – говорит – танкисткой стану.
– Ой! И я тоже!
   Тут я вспомнила, как подбегала к телеку и целовала Янека в холодные губы, красивого блондина из «Четырех танкистов и собаки». Маленькая была, шесть лет…Что с ребенка взять.
– Во,– говорит Галька, – потрогай, видишь, какой у меня уже бицепс. – И руку с кулаком сжатым согнула, напряглась, аж покраснела вся. 
     Тут девчонки стояли, из других классов, все Гальку страшно зауважали. Но никто не стал даже пробовать повторить её подвиг. А я решилась. И у меня почти уже получилось подтягивание, но опять зазвенел этот противный звонок.
      А после была физра. Тут уж не до игр. Нужно бежать переодеваться.
      Физрук Пузиков мальчишкам и нам дал разные задания. Мы отжимаемся, а ребята подтягиваются. Десять раз надо. Физрук нам всё показал, куда руки, куда ноги, и пошёл на ту половину зала. Мальчишки не могли допрыгнуть до колец, и их нужно было подсаживать и страховать на соскоке. Ну мы с девчонками поотжимались чуток и стали глазеть на ребят, кто из них сильнее и скрасивее. Ну ясно. Мохов с Григорьевым – первый сорт ребята. Тринадцать и пятнадцать раз подтянулись. И спрыгнули эффектно так, по-настоящему. Гуляев семь, Набока два, Королев один раз.
       А самый маленький у нас Андрюшка был Омельченко. Настала его очередь. Вот Пузиков его подхватил, подвесил, а ручищи свои не убрал, потому как не доверял Андрющкиным стараниям. Он ему помог пару раз, поподнимал, а потом сказал:
– Давай сам.
 Жалкое было зрелище. Висит, болтается, ну, никак.
   Тут Галька как прыснет:
– П-сых! Дрыгается, как лягушка! Ха-ха-ха!
   Девчонки засмеялись. А Пузиков как свистнет в свисток свой синий тренерский, и аж побагровел:
– Это кто там сказал?! Кто!..Это!!..Сказал?!!! – и эхо его голоса отразили серые блочные дома десятого квартала. Он поставил Андрюшку на мат и пошёл на нас. Галька бедная вжалась в шведскую стенку.
– Ты? – сразу понял физрук и схватил Гальку за плечо. – Пошли, Ткачёва. Посмотрим, кто тут лягушка.
     Тут Галька поняла, что убивать её не будут, надо просто...
     Не успела она опомниться, как Пузиков ухватил её поперёк, поднял, и она, поймав недающиеся в руки кольца, повисла в гробовой тишине.
– Ну-ну. Давай. А мы все считать будем. – Пузиков обвел класс ироничным взглядом и подмигнул ожившему Андрюшке.
   Тут Ткачёва разозлилась, оттянула носочки, выдохнула шумно, и...
– Ра–а–з! – взревели мы всем классом.
– Два–а–а! – орали девчонки.
– Три–и–и–и!! – это сам Пузиков уже гаркнул, с парнями заодно.
– Четы–ы–ыре–е–е!!! – он выставил руки, чтоб подхватить красную от напряжения Гальку. Но она рванулась, дрыгнулась по-лягушачьи и вытянулась струной, высоко задрав подбородок над трясущимися сжатыми намертво кулаками.
– Пя-а-а-ать! Пять!!! - Лягушка моя дорогая! Царевна! – физрук подхватил её и поцеловал! – Пять в четверти! Дневник мне сюда!