получка

  Пап, ну зачем так напиваться? Ведь если бы я не пошёл тебя искать,
вы с дядей Гришей замёрзли бы! -- прохныкал я, со слезами в голосе и
жалостью к родному отцу.Отец сидел на маленьком стульчике, у камина с
раскалённой до красна плитой, низко опустив голову. Не у того камина,
что пришёл в Россию из Европы и служит больше украшением в некоторых
домах, владельцев,выпендривающихся роскошью друг перед другом, а у того,
что отапливает маленькую избу да служит плитой для приготовления не
хитрой пищи обитателям дома и корма поголовью небольшого подсобного
хозяйства.

  Батя мой, со своим другом и коллегой по работе, дядей Гришей Богдановым,
в день получки, всегда покупали по бутылке водки марки Московская по
два рубля восемьдесят семь копеек за штуку. Я знаю это точно, потому, что
мне с двух трёхрублёвок оставалось двадцать шесть копеек. Сегодня
был день зарплаты. Выпивали они, как всегда, прячась в укромных местах от
жён, недовольных их попойками. В этот раз всё было, как и всегда, стой лишь
разницей, что на дворе была зима, столбик термометра опустился до - 20
градусов и рано темнело. 26 копеек не звенели в моём кармане и этот факт
настораживал меня. Когда я выступал в качестве посыльного, то знал место
их дислокации и количество боеприпасов на одного выпивающего. А водка
в СССР была качественная.

  Мама управлялась с домашними делами, привычно ворча в сторону любителя
"собирать стаканы", как она часто называла отца. Время шло и ворчание её
сменилось беспокойством. Я надел пальто и шапку.
- Ты куда это собрался -- спросила меня мама.
- К Тольке Калинину, задание не записал по физике. -- на ходу бросил я,
что бы мама не поймала меня на вранье.
Зимой, наши партизаны, обычно заседали в холодных кладовых,
предназначенных для хранения инструмента ремонтных бригад ЖД путей.
На двери кладовых висел амбарный замок. Большие петли, на которых висел
замок, позволяли образоваться щели сантиметра в три между косяком и
дверью. Заглянув в щель я увидел на полу две пустых бутылки из под
денатурата, с этикетками, как флаг у пиратов на корабле. Не далеко от
кладовок, метрах в пятидесяти, под ЖД полотном была проложена труба для
стока дождевых и вешних вод. Края стока, что бы не размывало полотно,
были оборудованы бетонными отводами в виде крыльев, раскрытыми на
встречу водным потокам и сомкнутыми до размеров трубы со стороны центра
самого полотна железной дороги. Сами отводы в этом месте были чуть выше
человеческого роста и засыпаны снегом. Там, услышав в полной тишине,
какие-то непонятные звуки, я и нашёл двух друзей по несчастью.Они тщетно
пытались выбраться из этой ловушки, карабкаясь вверх по скользким от снега
стенам отводов, слабо помогая друг другу из-за усиливающегося мороза.
А всего-то надо было пойти обратно по своим следам и обойти этот
неприступный рубеж в нескольких метра справа или слева. Однако упрямое
стремление идти вперёд, под действием отравы, влитой в их организмы,
не давало рационально мыслить. Я словами и плачущим голосом добился
их внимания, прося идти или даже ползти за мной. На моё удивление,
они оказались ещё мобильными и послушными.Видимо изрядно намучившись и
замерзнув сознание начало работать на самосохранение. Так потихоньку мы
добрались до дома Богдановых, а там и наш дом был уже не далеко.

  Отец у печи стал отогреваться и шмыгать носом. Снял рабочую телогрейку.
Я помог стащить с его ног валенки и ватники. Оставшись в тёплых кальсонах,
раздеваться или одеваться далее он отказался, отстранив меня рукой.
- Дай кисет и газетку. -- попросил он меня.Я скоро исполнил.Кисет всегда
лежал наготове, в сухом месте возле печки.Мне было больно смотреть, как он
 скручивал сигарету.Получалось не ладно.Пальцы не слушались с мороза.
- Пап, давай я скручу.
- Ты, что, куришь -- отец насторожился, глядя на меня.
- Нет и не собираюсь.
- Это потому, что ты с немцами дружишь.Они "бахтисты"...не пьют и не курят.
Ты продолжай с ними дружить, сынок.-- сколько я не поправлял его произношение 
слова баптисты, он всегда произносил его на свой лад. Так сложилось,
что после войны, отец построил наш дом по соседству с переселёнными немецкими
семьями и мне судьбой был предоставлен счастливый случай, дружить с этими
замечательными мальчишками и девчонками, которые позже, уже будучи взрослыми
уехали на свою историческую родину.

 Скрутив самокрутку в козью ножку, по другому я не умел, передал её отцу.
Он поджог толстый конец самокрутки, длинно затянулся и выпустив большие
клубы дыма, наконец расслабился и улыбнулся мне. Я тоже пришёл в норму
после пережитого. Улыбнулся ему в ответ.Вошла в дом, хлопотавшая до сих
пор по хозяйству, мама, строго глянув на отца.
- Половину зарплаты пропил наверное? - спросила она.Отец хитро улыбаясь,
тянул время с ответом.
- Или потерял -- начала волноваться мама. Отец, как большой артист
держал паузу.
- Вытащить у "простодыры" раз плюнуть! -- вконец распалилась, доведённая
молчанием отца, мама. Батя полез в карман, валявшейся рядом телогрейки,
которую я не успел ещё убрать на вешалку перед выходом, грубо сколоченную
из двух строганых досок в профиль в виде буквы Г и набитых как попало
гвоздей большого калибра. Вытащив на свет из замасленного кармана небольшую
стопку красных купюр, сложенную пополам, он протянул её домашнему казначею.
Мама, пересчитав купюры, недоверчиво посмотрела в сторону, смеющегося мужа,
заключила
- Опять в долг напился! Потом будет отдавать с халтуры. Чтобы в дом.
   Так нет! - не дожидаясь оправданий, уверенная в правильности вывода,
ушла в комнату где стоял телевизор. Маленький, чёрно-белый телевизор Аэлита,
как мы радовались его покупке.Как берегли и сколько раз уже ремонтировали в
телеателье, то и дело меняя в нём какие-то лампы и резисторы. По телику передавали,
что-то предпраздничное,  ведь скоро 23 февраля. Диктор поздравлял с наступающим
днём Советской Армии всех жителей  страны и особо ветеранов Великой Отечественной
Войны.

  Папа, о чём-то стал говорить. В начале я не очень разобрал его слова и не
мог войти в русло его повествования.
- Не замёрз бы, ты у меня на что...а Вовка с Танькой? Меня в войну только
два раза зацепило. Да о таком ранении все солдаты мечтали, а мне вишь как...
Все боялись плена пуще смерти. А меня ранить, что бы серьёзно, не ранило и
плен был...А ни одна живая душа...потому, что язык всегда на замке.
А ежели проболтался бы, к стенке по закону военного времени, некогда разбираться.
Хотя и пленом то это не назовёшь. Всего одна ночь, а тайна на всю жизнь.
Тут меня зацепило. Я стал ловить каждое его слово. Он рассказывал долго и подробно.
 Вот, что я тогда услышал и это село крепко в моём сознании,так,
как шло в разрез с тем, что мы проходили в школе и видели с экранов.

             Вот его военный рассказ: (продолжение следует)