Воскресенье в воскресение

Какого чёрта его понесло на ЛЭП-500, то ли "Белочка" (она же белая горячка, она же derilium tremens, он же алкогольный делирий), то ли весеннее обострение тоски и депрессии - это теперь известно лишь ему самому да Господу Богу. Нам же, глядя на его полностью обгоревшее тело,  со слов жены и бригады "Скорой помощи" было известно, что этот здоровенный бугай под два метра роста и весом килограммов этак сто двадцать, вечерком, как, обычно поколотив жену и погоняв соседей по бараку внезапно изменил свой ежевечерний распорядок развлечений. Вдруг с яростными матюками и истошным криком он понесся в сторону линии электропередач высокого напряжения, мгновенно взлетел на одну из опор и кинулся на провода. Со слов очевидцев, горел он синим, неестественным пламенем, продолжая поносить отборным матом  с высоты своего положения собравшихся зевак.  Снимали его долго. Вначале пришлось обесточить линию. Затем электрики совместно с пожарниками спустили обгорельца с опоры. И только спустя три часа после горения он был доставлен к нам в госпиталь. Зрелище было страшным да же для нас видавших многое. Тело  все обугленное, покрытое черным струпом, и   было похоже на картинки якобы инопланетян  хранящихся на одной из баз ВВС США.  Запах гари и жареного мяса, агональное дыхание  и истошный вой супруги обгоревшего, порождало чувство абсолютной безысходности и неотвратимости смерти. 
Мы начали осторожно перекладывать пострадавшего  на операционный стол в реанимационном зале. При прикосновении к телу обожженного  (перчатки в те времена были страшным дефицитом) ожоговый струп трескался под нашими ладонями. Обнажавшиеся мышцы были коричнево-красные, но кровотечения не было. Кровь просто запеклась в сосудах.  Мы все же успели перевести бедолагу на искусственную вентиляцию легких, закатетеризировать центральную вену и начать противошоковую терапию. Он умер через тридцать минут после поступления.  Звали его Вася Беркутов, и было ему от роду всего сорок два годочка.
Параллельно в операционную поступил молодой практикант-пэтэушник из трамвайного депо. Получил по неосторожности в лоб удар бревна. Но не сильно. Парень был в сознании, без неврологических расстройств, но при этом имел линейный перелом лобной кости справа. Рану на лбу обработали и парня из операционной перевели в реанимацию под наблюдение. Опасаясь проявления различных осложнений, будь то внутричерепные гематомы, или судорожный припадок. Короче, как говаривали отцы-учителя -лучше перебдеть, чем не добдеть.  Тем более травма у молодого пацана и при этом производственная. Звали мальца Петр Соколов, и было ему 16 лет.
Остаток ночи прошел в пустых хлопотах. Одно ножевое ранение в область живота, но не проникающее. Один повешенный, но без витальных нарушений. Но всё это требовало времени и внимания. Так, что к восьми утра в воскресенье   наша бригада была изнасилована донельзя.
Нас меняли легендарные герои анестезиологи-реаниматологи, Витя  Шмит и Вова Рваев. Витя маленький, плюгавенький, похожий на Иудушку Головлева, с приплюснутым черепом и жиденькими волосиками, в очках с минус пять и вечно висячей соплей из одной (именно из одной) ноздри. Тридцати пяти лет от роду, всегда неряшливо одетый и непременно в шерстяных, вязаных носках во все сезоны, был он выпускником Одесского медицинского института и всегда любил повторять нам,
- Пацаны, когда вы еще садились первый раз за студенческую скамью, я уже отвозил своих первых пациентов на старое еврейское кладбище.
Как он был неопрятен внешне, так же он был неопрятен и небрежен профессионально. Но зато постоянно на одесских понтах. Звали его все просто " Кузя".
Вова Рваев выпускник Семипалатинского медицинского института, лет сорока, видно был сильно опален последствиями  испытаний на близлежащем ядерном полигоне. Он всем походил на героя русских народных сказок - Иванушку Дурачка. Выходец из народа, интеллигент в первом поколении он был смешон и постоянно попадал в дурацкие ситуации из-за своего желания казаться грамотным, начитанным и высокообразованным.  Он  таскал с собой портфель с книгами по философии, математике, астрономии, так же учебник грузинского языка (на фиг это нужно анестезиологу-реаниматологу). Однажды подобрав ключик к его портфелю, мы выложили эти занятные книженции и положили вместо них два кирпича. Вова мужественно таскал кирпичики недели две. И однажды, придя утром на работу, я застал его в ординаторской стоящего посередине и державшего по кирпичу в каждой руке и с явным намерением дать мне по башке этими красными кубиками.
-Вова- закричал  я,- Ты делаешь сразу две ошибки.
При этом я выскочил из ординаторской. Держа крепко дверь в ординаторскую и не выпуская из нее разьяренного Рваева я продолжал орать.
         - Вова, ошибка первая - ты убиваешь абсолютно невинного. Вова, ошибка вторая - тебе дадут срок, и ты не сможешь вегетарианствовать в зоне, а так же читать своих любимых авторов. Вова одумайся!!!!.
Естественно ни Вова, ни Кузя  не испытывали ко мне симпатий. Но и  между ними были не очень теплые отношения. Вова, единственный из врачей нашего отделения запирал свой ящик в столе, храня там всякую дрянь и, конечно же, предметы гигиены. Вова был очень помешан на гигиене. Он пил только из своей кружки. Больничную пайку он так же ел только из своей посуды. Витя, же наш Одесский раздолбай ни когда не носил с собой ни пасту, ни мыло, а потом перестал носить и зубную щетку. Ибо....Наш пострел подобрал ключик к Вовиному ящичку и стал пользоваться и его зубной пастой, и его зубной щеткой. Витя не был брезглив. Халявная гигиена длилась для Кузи года полтора и естественно все мы об этом знали. Знали, но не молчали, а всякий раз хохотали по утрам, после Кузиных дежурств наблюдая, как Вова, наш сын трудового народа, тщательно перебирает предметы в своем ящичке и, сетуя на влажность, не позволяющей высохнуть его зубной щетке.
Когда Вова узнал, о том, что вечно сопливый Кузя пользовался его щеткой, его бритвой, он слег. Он болел целую неделю. И еще месяц не разговаривал с нами.
И вот эти  герои нас меняли. День весенний, утро воскресное  и мне страшно хотелось побыстрее покинуть нашу богадельню, наш приют для сирых и убогих, наш оазис горя и печали.  Кузя дежурил по реанимации, Вова по анестезиологии. Но все условно. Ибо при поступлении в операционную более одного пациента в работу включался, тот который стоял на реанимации. И, наоборот, в писании дневников в реанимации всегда помогал анестезиолог. В реанимации было десять человек. Пятеро были в коме и на искусственной вентиляции легких, но стабильны. Остальные готовились к переводу в отделения, в понедельник. Я доложил Кузе  о прошедшей ночи, о летальном исходе, о том, что все документы на погибшего оформлены, родственники оповещены, труп отправлен в судебно-медицинский морг. Кузя, слушая в вполуха и отпуская цинично-дебильные комментарии по ходу моего доклада, умудрялся при этом смотреть телевизор, читать газету и попивать чаек. Усталый и раздраженный до нельзя, я так же, попивая чаек, решил немножко привлечь внимание своего визави и как бы случайно, и как бы не видя, наклонил свою кружечку и чаек весело понесся на Кузину промежность. Заорав, Шмит вот уж воистину обратил на меня все свое внимание. Матерясь и проклиная мою полоротость, он вскочил и кинулся к раковине замывать следы чайной катастрофы и остужая место попадания горячего (но поверьте не очень) чая.  Под веселый аккомпанемент его проклятий и пожеланий я выскочил из госпиталя на волю.
Несмотря на весеннюю, солнечную погоду я проспал, провалялся весь день на диване, смотрел телевизор и читал какую-то простую, не отягощающую литературу. Утром же бодренький и готовый к новым подвигам я явился в родной госпиталь.
Что-то было не так. У приемного отделения стояла черная "Волга" нашего начальника КГБ. Так же стояли торжественно одетые, люди в черном. Мужчины в черных костюмах, черных рубашках, женщины в черных платьях с накинутыми на голову черными платками. Вся эта публика резко отличалась от обычных жителей нашего города, шахтеров и работяг с заводов, своей неприкрытой элитностью и эмоциональной сдержанностью. Я прошел в приемное отделение и спросил дежурную сестру,
- Что это к нам с утра такая торжественная делегация? Ктой-то нас покинул из мира сильных и отчего же это мне, начальнику реанимации-анестезиологии не сообщили о столь значимом событии в жизни нашего госпиталя и, судя по присутствию машины начальника КГБ, полковника Шедырбанова, может быть и всего Советского Союза.
- Ой, Артем Сергеевич, так Вы же сами схоронили мужчину сгоревшего на проводах. Это все по поводу его собрались.
Ба, чудны твои дела Господи. Этот забулдон, этот люмпен живущий в грязном, нищем бараке оказался-то королевских кровей. Ну, слава Богу, там всё было ясно и ни один из судебных не кинет в нас камень. Ожег ста процентов тела третьей степени, мог привести только к одному исходу.
-Тьфу, пронесло, - подумал я про себя.
Но, войдя в ординаторскую, понял, не пронесло, радовался я рано. На диване, как два суслика сидели герои Вова и Кузя. На их лицах читался ужас и полное отрешение от реальности. Зато мой друг, толстяк и весельчак Богдан Ступка,  сын репрессированных украинцев-западенцев, ржал, как конь и приговаривал.
- Ну, что допрыгались, долетались. Готовьте сухарики, чемоданчики деревянные. Сейчас вас повяжут под белые рученьки и на Колыму.
Увидев меня, продолжал.
- И начальничка  нашего то же повяжут из-за вас придурков лагерных. Но его по блату отпустят. Он же друг гэбистского начальника, он же его сосед. А вам, хлопцы, кердык, всё.
Хлопцы уже чуть ли не рыдали. И было странно смотреть на этих больших дядей находящихся в состоянии близком к обморочному, как после глубокого нокдауна.
- Богдан, прекрати, что случилось?- заорал я.
- Что случилось? А ты спроси у этих придурков.
- Я у тебя спрашиваю, кончай дурить.
- Тема, ты похоронил обожженного?
- Ну и что, там все было ясно, сто процентов нулевой исход.
- А может ты скажешь, как его фамилия?
- Ну, Беркутов, ну откуда мне знать, что он с такими родственниками.
После этих слов Богдан, еще пуще, зашелся в смехе, а суслики на диване уже чуть не рыдали.
- Тема, вчера в девять утра, после твоего ухода один из этих уродов сообщил по телефону  родственникам   пацана-практиканта, что он помер от несовместимой с жизнью травмой. Они  раз пятнадцать перезванивали и  переспрашивали про Соколова Петра, и эти мудаки все время отвечали про то, что тело и что от него осталось можно завтра забирать и хоронить.
- Артем Сергеевич, хочу официально заявить, что я в это время был в операционной и ни кому и ни чего я не отвечал. Все вопросы не ко мне - промямлил Вова, сын трудового народа.
- Ах, ты, крыса - опять заржал Богдан, - сдаешь подельника.
- Ни фига, вместе на Колыму, вместе.
        Теперь всё стало мне понятно. Раздолбай Кузя проассоциировал Беркутова с Соколовым и, конечно же, все перепутал. Да, дела. Богдан продолжил уже серьезно.
- Знаешь, кто родной дядя Петрухи Соколова оказался?  Зам.начальника КГБ Беларусии.  Он сразу же вылетел в Москву, и оттуда к нам. Сейчас он с твоим друганом-сатрапом (Богдан ненавидел гэбистов) у начальника госпиталя. Представляешь, за сутки до нас добрался, шесть тысяч верст. А мой батька шесть месяцев ехал в "столыпинском".  Начальника трамвайного депо уже арестовали. Памятник , могилу и гроб уже подготовили. Вот так, Тёма, держись. Но самое главное, ни родители, ни дядя, ни начальник госпиталя не знают о том, что малой жив. Так, что дуй в административный корпус, а я тут этих преступников посторожу. А то или повесятся, или смоются, уроды.
        Я, конечно же, пошел. Я попросил секретаршу тихо вызвать из кабинета полковника Шедырбанова и объяснил ему, что произошло. Он вначале оторопел, затем побледнел, затем покраснел и вдруг зашелся в тихом истерическом хохоте. Тут, уже побледнел я. Но Витя отхохатавшись, махнул стакан воды и ни чего не говоря вошел в кабинет к начальнику госпиталя. Через пятнадцать минут я входил в кабинет. Сидело трое. Двоих я знал хорошо. Третий, дядя мальца, в гражданском костюме, но судя по всему генерал-майор, выглядел удрученно-счастливо и торжественно.  Я представился, мы пожали друг другу руки. Он тихо сказал,
- Я все понимаю, будем считать это досадным недоразумением, ни каких организационно-штатных мероприятий проводить не будем. С негодяями, я думаю, Вы с начальником госпиталя сами разберетесь. А сейчас я Вас очень прошу встретить мою сестру, маму Петруши и проводить её к сыну.
      Я выскочил из кабинета, понимая, что всё выше сказанное не есть индульгенция, и что логика чекистов столь непонятна простым смертным и столь извращена, что не известно, что ждать.
        Маму мы проводили к ребенку. Я боялся, что она от радости сойдет с ума. Но все обошлось. Нас не тронули. Начальник госпиталя не тронул меня, я же не тронул наших придурков. Ибо, боялся за их рассудок. При выбывании двух бойцов анестезиологов-реаниматологов трудно было найти замену в нашей Сибирской глуши.
Короче, Воскресение в Воскресенье