Давнее, волшебное моё детство. Парадный портрет

                «Парадный портрет».


               «А Вы мужчинский художник, дядя Федя?», - наблюдая из-за спины за неторопливыми мазками кисти соседа и отчаянно икая, спрашивает Люська. Дядя Федя неторопливо вытирает грязной тряпочкой кисть. Широкая его спина медленно поворачивается и вдруг он громко рявкает. Люська от неожиданности шарахается и перестаёт икать. Видимо довольный результатом, он громко и раскатисто хохочет. «Это почему же я мужчинский художник?»,- спрашивает он у остолбеневшей девочки. «Му…, муж…, потому, что ваша жена женский врач»,- лепечет она. Брови дяди Феди медленно ползут вверх. И немного поразмышляв, он опять принимается хохотать. Люська немного приходит в себя и тоже начинает улыбаться. «Ну что, отмякла? Не сердись на меня. Пришлось напугать тебя, чтобы ты перестала икать. Самый верный способ. Как видишь, сработал». И, показав на стул, гортанным голосом произносит: «Утргыз, кызым». Люська уже знает, что по-татарски это приглашение сесть.

               Неторопливо выбирая другую кисть и размазывая на круглой, замысловатой формы фанерке несколько тонов краски, он терпеливо объясняет девочке, что жена его лечит женщин, а он работает для всех. Люська, склонив головку с торчащими непослушно волосами, и, болтая одной ногой, с интересом разглядывает непонятную, в тёмных тонах картину: «А про что это, дядя Федя?». «Про что?» Коротко задумавшись, глядя долгим грустным взглядом на девочку, он начинает декламировать стихотворение на татарском языке. «А это про что?»,- оторопевшая девчушка чувствует, что это стихотворение рассказано не ей, а скорее самому дяде Феде, или может быть ещё кому-то. «Это Муса Джалиль, слышала о таком поэте?». Люська отрицательно мотает головой и уверенно говорит: «Это точно не про весёлое». «Да, это точно не про весёлое»,- тихо говорит художник.

               Он тянется к широкой полке, беспорядочно заваленной кипами бумаги, книгами, какими-то коробками и вытягивает большой белый плотный лист. Подложив под него жёсткую картонную папку и уперев эту конструкцию в колено, он начинает быстрыми неуловимыми штрихами что-то наносить на чистую бумагу. Беседа продолжается и, выяснив, что Люське больше нравятся весёлые стихи, дядя Федя начинает с Чуковского. Люська подхватывает и заливисто хохочет, глядя, как добрый сосед пытается в лицах изобразить букашачек, козявочек и другую сказочную живность.

               Поняв, что весёлая соседка знает всё и даже больше, дядя Федя морщит лоб: «А вот это ты точно не знаешь, потому что оно написано совсем недавно». Люська настораживается и мгновенно грустнеет услышав:
 
                В роще убили белку. Была эта белка – мать.
                Остались бельчата мелкие, что могут они понимать?
                Сели в кружок и заплакали.
 
Карандаш художника летает по белому листу. Люська не замечает коротких цепких взглядов, она напряжённо ждёт: а что же дальше?

                Но старшая, векша лесная, сказала мудро, как мать:
                -Знаете что? Я знаю:
                давайте будем линять,
                Мама всегда так делала.


               Люська с минуту озадаченно молчит, а потом личико её светлеет: «А ещё? Почитайте что-нибудь ещё». Дядя Федя поднимает палец вверх и некоторое время, помалкивая, работает, а потом продолжает неспешно:

                Свежая избёнка пахла стружкой.
                Ростом же – с варяжскую ладью.
                Девочка в окошке, как старушка:
                - Самолёты летят. К дождю!


               Девочка опять растерянно замолкает. Видно, что она силится уловить что-то. Видно, что стихи очень привлекают её. Чем? Художник, улыбаясь, внимательно поглядывает на неё и продолжает, уже не дождавшись просьбы:

                Растеряв на дорожке калошки,
                Вбегает она, как мальчишка:
                - Дидя, как ты думаешь, при кошке
                Не стоит говорить, что я мышка?!

                Глаза Люськи восхищённо блестят. Она откинулась на стуле и открыла рот в немой улыбке: «А кто это так говорит?». «Это внучка говорит своему деду, поэту Сельвинскому. А он всё это и на-пи-са-а-ал!». Дядя Федя удовлетворённо хмыкает: «Ну вот, другое дело, а то причесали, видите-ли».


                Девочка, ещё находясь под впечатлением необычных стихов, тихо соскальзывает со стула и с удивлением долго глядит на своё отражение в его руках. «Мне нравится, а вот бабушке вряд ли»,- задумчиво произносит она.

                С белого листа на неё глядит она сама, озорная, лохматая, неуёмная и вроде бы даже красивая. «А мы ей и не покажем пока, а то она опять причешет тебя, как тогда». И Люська вдруг вспомнила, как на просьбу соседа – художника нарисовать девочку, бабушка, конечно же, из лучших побуждений, густо намазала непослушные волосы внучки репейным маслом и так туго заплела ей косы, что глаза у Люськи оказались подтянутыми к вискам.

                Дядя Федя покачал тогда головой и, взяв фотоаппарат, просто сфотографировал их со своей маленькой дочкой Алиёй. «Вот и парадный портрет»,- почему-то сказал он тогда. А фотография та до сих пор хранится в семейном альбоме.

продолжение следует