Bahama mama
- Ну вот, пацан, - с ухмылкой, произнес Толик, отрывая стакан с портвейном от ПОЛА разложенной на снежном насте плащ-палатке, поднеся его ко рту, продолжил. – Теперь и штатами руководят наши люди.
Я, в свою очередь, ухватился за другой и так же поднес его к своему хавальнику.
- Не понял тебя, - выдыхая и закусывая кусочком огурца, густо сдобренного солью, сказал я.
- Ты еще сопляк, - Толик сплюнул в сторону, ухватил с импровизированного стола половинку помидора и засунул его в рот. Чавкая и кряхтя, он прошамкал. – Сейчас, дерябнем еще по одной, и я тебе расскажу эту занимательную историю.
Он опять крякнул и потянулся за бутылкой портвейна.
- Только, чур, это всё будет между нами, - он вопросительно посмотрел на меня, словно мы были с ним какими-нибудь заговорщиками, готовящими в регионе некую пакость.
- Без базара, Толян - кивнул я.
Впрочем. Какой он для меня Толик? Скорее, он мне в отцы годиться, судя по виду-возрасту, а посему и называть его следовало чуть-чуть уважительнее, ну, хотя бы Иваныч, если уж не совсем официально - Анатолий Иванович. Но, мы обычные Питерские люди, и разговариваем друг с другом по-простому, без показного пиетета. Тем паче, что приехали мы сюда на рыбалку, да выпить, а не ножками друг перед другом расшаркиваться. Как известно, - рыбак рыбака. В общем, мы не на светском рауте, не на президентском балу, не на приеме в Смольном по поводу 150-летия правления Валентины Ивановны. Мы на льду Финского залива, в пятидесяти километрах от Петербурга, в январе две тысячи девятого года, в самый разгар мирового экономического кризиса, который, к удивлению нашtго премьера и президента достал и нашу страну, являющуюся, как было нам растолковано, «островком стабильности, в бушующем мировом океане финансовых передряг», ловим рыбу, пьем портвейн, поэтому и базарим как вздумается.
Вообще-то, я не поклонник зимней рыбалки, предпочитая летнюю, но отказать Анатолию, я не мог, тем более что не виделись мы с ним с конца восьмидесятых годов прошлого века, когда и страна была другой, и рыба ловилась лучше, и солнце ярче светило. Оттого, рыбалка получилась не так – не сяк. Иваныч поймал трех окушков да с десяток ершей, я же двух плотвичек и какую-то хлабуду, название которой не знал даже опытный рыбак Анатолий.
Просидев на морозном воздухе и леденящем душу ветру несколько часов, согреваясь лишь горячим, чаем с малиной, мы решили бросить это занятие и приступить к более приятной процедуре данного субботнего мероприятия. А именно, к полуденной трапезе, которая подразумевала под собой, поглощение всяческих нехитрых закусок и опустошения некоторого количества винных бутылок. Мы бы взяли водку, как цивилизованные люди, но после нового года она резко подорожала, вероятно, в связи с кризисом мировой экономики, а размазывать «малек» по щекам совсем не улыбалось. Какая это к черту рыбалка?
Мы выпили еще по одной, и, закурили. Толик опорожнив свой мочевой пузырь прямо в лунку (согласно старинной рыбацкой присказке: «На ссаньё идет окуньё»), водрузил свой зад на рыболовный ящик и приступил к своему повествованию.
Революционные ветры перемен, разбуженные горсткой кубинских товарищей во главе с Фиделем, и примкнувшим к ним Че, носились по всей планете, стирая с лица Земли, то один, то другой реакционные колониальные режимы. Начавшаяся в начале века Первая мировая война привела к распаду великих империй и частичной деколонизацией, которая ощутимо ярко проявилась после конца Второй мировой войны, а позднее победы Кастро на Кубе. Пожар освободительной войны охватил почти весь «третий мир». Особенно страшно полыхал африканский континент. То там, то здесь в различных частях Африки появлялись, провозглашались, образовывались новые, доселе неизвестные государства, с причудливыми названиями. В числе оных и была родина нашего героя – Кения. Освободительная борьба против колонизаторов, англичан, кенийские племена вели не одно столетие, но стать независимой страной случилось только сейчас, вместе с еще несколькими десятками новых стран Африки, Юго-Восточной Азии и Латинской Америки. Советский Союз активно поддерживал стремление черных, красных и желтых братьев к независимости, и усердно протягивал им «руку дружбы и помощи», помогая оружием и деньгами, мечтая вовлечь неоперившихся молодых правителей в сферу своих интересов. Фестиваль молодежи и студентов в конце пятидесятых в Москве, лишь укрепил позиции тех членов Политбюро, которые считали, что будущее социалистической идеи во многом зависит от того, куда обратит свои взоры молодежь новообразуемых стран. Благодатная почва «банановых», «апельсиновых» и «кокосовых» республик, должна вырастить новое поколение людей, не знавших унижения и рабства, и способных повести за собой широкие массы трудящихся черных, желтых и красных братьев в светлое коммунистическое будущее. В Москве открылся Университет Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы, в котором новоиспеченным студентам прививали антиимпериалистические прививки в виде «научного коммунизма» и прочей совковой дряни. Университет курировали серьезные дяди из КГБ и различных идеологических отделов ЦК КПСС. В деревянные, оловянные и стеклянные бошки юных свободных дарований тяжелыми молотами вгонялись основы Марксизма-Ленинизма и преимущества советского образа жизни. Большинство же неокрепших мозгов отторгало от себя любую идеологию, будь-то коммунистическую или капиталистическую. Юношам и девушкам было весело, легко и непривычно чувствовать себя «цивилизованными» людьми, ходить в кино, на концерты, демонстрации и субботники, едва спустившись с кокосовой пальмы, держа в руках какую-нибудь живность или какой-нибудь фрукт, вдруг увидеть перед собой на белой скатерти вилку и ложку. Нашего героя, участника активного освободительной борьбы кенийского народа за независимость, нелегкая занесла в Союз на двадцать четвертом году жизни. У видного, сильного, деятельного чернокожего парня энергия била через край. Но, к сожалению, совсем не подвигала его грызть гранит коммунистической науки. Он охотней гонял в футбол с южноамериканскими мачо, тискал вьетнамских и эфиопских девушек, нежели зубрил «Три источника и три составных части марксизма». Звали его Хусейн Нур Хассан. Вырос он в бедной семье, отнюдь не самого знатного рода-племени Кении, а посему и обречен был трудиться до конца дней своих на родимой матушке земле. Если бы не его неуемный, свободолюбивый характер, то так бы и случилось. Но, Хусейн Нур Хассан был непоседа, забияки и авантюрист. Он постоянно ввязывался в различные авантюры, участвовал в различных движениях и группах. «Как так? – спросите вы. – Ведь он же тупоголовый крестьянин, нибельмеса не понимающий не только в политике и экономике, но и, попросту, безграмотный черный бабуин. И, в сущности, вы были бы правы, если бы не одно «но». С восемнадцати лет парнишка служил в вооруженных силах Ее Величества королевы Великобритании, где обучился не только воинскому ремеслу, но и выучился английскому языку. Неуемная энергия, неуживчивый свободолюбивый характер не позволили Хусейн Нур Хассану добиться значимого продвижения по службе, но преподали многогранный урок. После деколонизации и объявления о независимости, новые правители республики, решили послать парня на учебу в Советский Союз, благо, что за это почти не требовалась оплата, в отличии, от всяких Оксфордов и Кембриджей, что и было осуществлено. Братский советский народ с распростертыми объятьями принял Хусейн Нур Хассана со своими соплеменниками в ряды многоцветной, многоголосой и дружной новой общности свободных людей. Прошел год учебы и Хусейн Нур Хассану стало скучно!
Хусейн Нур Хассану было скучно, и он даже подумывал слинять отсюда в Южную Родезию, где продолжалась освободительная борьба намибийского и мозамбикского народов против южноафриканского апартеида, который издевался над коренными жителями не только своей страны и Ботсваны, но и соседними государствами. Вероятно, что Хусейну удалось бы покинут Союз, но тут случился БАМ.
После «освоения целины» миллионам советских студентов некуда было приложить свою силу и энергию, и часть «несознательной молодежи» стала откровенно симпатизировать своим западным коллегам. Появились всякие; стиляги, хиппи, битники и прочие антисоветские движения, разлагавшие правильную молодежь своими выходками, музыкой, манерой одеваться и буржуазной идеологией. Партийным органам нужно было срочно придумать нечто грандиозное, широкомасштабное, идеологически выверенное, а заодно и полезное для системы, чтобы отвлечь молодежь от «тлетворного влияния» западной цивилизации. Молодежи нужна романтика и порыв, а не банальное загнивание в хиреющих городах. Нужны были новые, грандиозные проекты и всесоюзные стройки. Кто-то вспомнил о «великом кормчем», который всего за какие-то несколько десятилетий сумел модернизировать отсталую крестьянскую страну, превратив ее в развитую индустриальную державу. Основой рабсилы в те времена служили заключенные ГУЛАГа, и сейчас эта фишка не пройдет, времена изменились, да и совсем недавно мы развеяли «культ личности», значит, следует подключить к работе нашу передовую молодежь, - студенчество, а возглавит ее передовой отряд, - комсомол. В периодической печати, на телевидении и радио появилась масса статей и передач с призывами к партии и правительству, больше доверять передовым комсомольским отрядам, которые готовы «к великим свершениям, ради скорейшего построения коммунизма в нашей стране». И партия доверила!
Партия решила. «А не послать бы их (комсомольцев) куда-нибудь подальше. Ну, к примеру, на три буквы! Так и появилась аббревиатура БАМ, - Байкало –Амурская магистраль». То, что проект строительства железной дороги был до конца не просчитан, то, что он был очень сырым, нерентабельным и, вообще, никому не нужным, не смущало высоколобых членов политбюро во главе с «серым кардиналом партии» Михаилом Сусловым. Главное это занять молодежь, а чем занять не столь важно. Авось, что-нибудь построят путное, возможно для чего-нибудь и пригодиться. Из многообразных репродукторов и радиоприемников зазвучали песни в исполнении кобзонов, гуляевых, лещенок и бюль-бюльоглов о прелестях жизни в тундре, на крайнем севере и дальнем востоке, о том, что скоро мы не только в космос полетим и освоим казахские степи, перекроем Енисей, но и построим столь нужною советской промышленности железную дорогу, пробив тоннели сквозь многокилометровые толщи забайкальских гор. Кроме всего прочего, точнее, кроме идеологии проект имел и существенную экономическую составляющую. За работу на БАМе платили неплохие по тем временам деньги, что для бессребряной молодежи являлось существенным подспорьем, - «отстоял» вахту, считай «Запорожец» у тебя в кармане. Тогда то переделали слова в песне про тундру, - «А я еду за деньгами, за туманом едут только дураки!».
Итак, клич был дан с высоких трибун XIV съезда ВЛКСМ, и со всех концов огромной страны потянулись на Байкал тысячи искателей приключений. Кроме комсомольцев туда поехали простые работяги, авантюристы всех мастей, а на самые тяжелые участки завозили зеков, как при Сталине. Как и во времена «великого перелома» комсомольская стройка поскрипела, поднатужилась и покатила. Каждый день в программе «Время» на головы некоторых советских граждан (телевизоры были далеко не у всех) сыпались новости о новых достижениях, свершениях и прочих геройствах молодых строителей коммунизма. На комсомольских собраниях в местных ячейках, вывешивались графики, обязательства и призывы. Вот уже скоро, лет через десять -двадцать, две кривые линии, (стройка велась с двух концов) должны было соединиться в одной точке, для чего будущему академику от архитектуры юному товарищу Церетели, поручили отлить золотой костыль, который предстояло забить на месте смычки рельсов серебряной кувалдой. Что означало бы не только победу советского народа над природой, но и победу коммунистической идеологии, а значит, - скорого построения коммунизма.
Совсем обезумевший Хусейн Нур Хассан, забросил учебу и, забыв о своих революционных проектах, решил, во что бы то ни стало, поучаствовать в строительстве столь великого объекта. В своей Кении кроме пальм, баобабов и мелких речек он ничерта не видел, и его завораживали масштабы, столь невообразимые и недоступные ранее даже для его воспаленного воображения. Байкал, Енисей, Амур. Какой-то там хребет, фиг выговоришь, и тундра, температура под минус пятьдесят, мухи Це-Це, палатки, бараки и прочее, не давали спокойно спать чернокожему кенийцу.
Хусейн Нур Хассан долго размышлял и, наконец, решился пойти в деканат и рассказать о своих проблемах. Декан внимательно, даже заинтересованно выслушал кенийского студента, сочувственно покачал головой и обещал подумать. После встречи оба отправились в разные стороны: декан к начальнику 1-го отдела, вернее к куратору из отдела народов Африки, а студент к знакомой вьетнамке – Му Ши Минь, утолить накопившийся сексуальный голод, а заодно и рассказать ей о своей родившейся идеи и предложить совместную поездку. Если у Хусейна все разрешилось довольно быстро, хотя и с некоторыми неприятностями в виде расцарапанного и разбитого лица, то у декана состоялась наисерьезнейшая беседа с проректором университета, начальником 1-го отдела, идеологического отдела, отдела стран Африки и Латинской Америки, комсомольского и профсоюзного сектора и какого-то сероглазого человека с лазоревым отблеском, который со скучающим видом сидел в углу и, лишь иногда, барабанил пальцами по подоконнику.
Итак. Результаты встреч следующие.
Хусейн Нур Хассан переспав со своей старой подружкой и предложив ей отправиться с ним в далекую Сибирь, получил маленькой желтой ручкой по роже, истерический вопли, обвинения во всех смертных грехах, главным из которых был тот, что «ти, серная гадин, вонючий обезьян, насель себя длугой ****ь и бросиль свой маленький мишиный ****а!». Хусейн Нур Хассан попытался, было, оправдаться, но, поняв всю бесперспективность этого, развернулся и вышел вон. Точнее, вышел из комнаты №576 и отправился в комнату№765, где жила его старая подружка из Верхней Вольты. Хусейн Нур Хассан отчего-то был уверен, что его отпустят на «великий сройка гомунизма».
Рассмотрением же неожиданной просьбы африканского студента занималось сразу же несколько советских организаций, начиная от различных отделов ЦК КПСС, КГБ, МИДа и кончая университетскими партийными, комсомольскими и профсоюзными лидерами. Решение принималось долго и натужно. Представитель органов госбезопасности напирал на то, что «не может черномазая обезьяна самостоятельно принять такое непростое решение» и намекал на провокацию со стороны американской военщины, «Он же служил в британской армии. Наверняка был завербован Ми-5». Представитель МИДа рассказывал о непростых переговорах с посольством Кении: «Ребята там ушлые. Ну, представьте, столько лет под англичанами лежали, уж могли бы кое-чему научиться. Боюсь, что начнутся неприятности и банальный торг. Янки и британцы попытаются раздуть из этого международный скандал, нахлобучить нам по самые яйца!». Мелочь из университетских коридоров смотрела в рот каждому из говорящих, и была согласна с любыми их решениями, лишь бы к ним не приставали с тем, чтобы выслушать их мнения. Короче, все должен был решить серьезный дядька из какого-то отдела при ЦККПСС. Высокий, худощавый, рыжеволосый мужчина, неопределенно-среднего возраста, со слегка опухшей красной мордой, тонкими губами, серыми глазами лазурного блеска, носом, напоминающим соленый огурец из большой деревянной кадки в городском гастрономе, на котором восседали очки в золоченой оправе, безупречном коричневом двубортном костюме с золотыми пуговицами и запонками, белоснежной рубашкой, с расстегнутой верхней пуговицей, фиолетовым галстуком, в зеленый горошек и перламутровой заколкой долго обводил взглядом всех присутствующих на совещании. Люди предпочитали отводить глаза от его всепроникающего взгляда, лишь один чекист с Лубянки, вызывающе весело взглянул в лицо «партсмена», но через мгновение потупил взгляд, настолько силен был дурманящий взор человека из ЦК. Товарищ в золотых очках, золотых пуговицах и запонках откашлялся и тихо сказал: «****ь». Больше он ничего не сказал, собрал со стола ворох бумаг, уложил их в папку, застегнул ее, поправил на огуречнообразном носу, очки, еще раз матюгнулся, попрощался со всеми за руку и вышел из аудитории, введя оставшихся в ступор, из которого они выплыли, словно зомби, лишь спустя час, когда уборщица пришла убирать помещение. Такой вот силой обладало партийное слово.
На самом деле, судьба Хусейна была решена заранее и одобрена в самых высоких кабинетах. В весьма непростой международной обстановке, желание представителя «освободившихся от империалистических цепей» народов, вносило здоровую, живительную нотку и доказывало преимущество советской системы, над той же хваленой английским парламентаризмом и «дерьмократией». Да и в посольстве Кении довольно вяло отреагировали на желание представителя какого-то захудалого племени, остаться в Союзе. Вот если бы это был член правящей элиты тогда да, а так, обычная обезьяна. Африканцы из высших каст и племен, так же как и остальной мир недолюбливал своих отсталых родичей, называя их, то черножопой волосатой обезьяной, то гамадрилообразными нигерами и Гаврилами-гориллами. Один сотрудник посольства, отчаянный гомосексуалист, сочинил даже стишок, в стиле русских классиков Ильфа и Петрова: «Служил Гаврила гамадрилой / Гаврила не был гамадрил / Гаврила был простым педрилой / Ну, а по нашему педрил!». В общем, решили в определенных кругах, что ничего страшного оттого, что кениец останется в Советском Союзе не будет. Подвели под эту его инициативу идеологическую базу, поговорили с людьми из других зарубежных представительств, в первую очередь, с товарищами из стран социалистического содружества, попили с кем надо водки, с кем кумыса, а с кем-то и трубку мира закурили. Получили высочайшее одобрение, опохмелились, вновь покурили, и посему постановили: «Создать на базе университета Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы студенческий строительный отряд (на строго добровольной основе) и отправить его на строительство Байкало-Амурской магистрали». Пущай катятся, - коли хочется.
Вот так. Все было очень просто и не стоило затевать весь этот сыр-бор с собраниями, совещаниями и прочими мероприятиями из-за такого пустяка, который решался в каких-то пятнадцать секунд, стоило только слегка пошевелить мозгами. Собрали отряд, выбрали командира и комиссара, естественно из сотрудников, «ввели» негласного куратора о существовании которого не знали даже комиссар с командиром, выдали всем форму, сухие пайки, кувалды и лопаты и, со здоровой социалистической помпой проводили отряд «неизведанное и такое прекрасное далеко».
На дворе стояло прохладное северное лето, но Хусейн Нур Хассан довольно спокойно переносил «русскую зиму», да и что там московская слякоть в сравнении с сибирскими морозами! Потому и не волновался он за свое могучее здоровье. Разномастная, многоголосая, шумная ватага молодых людей всех цветов радуги с песнями и шутками, плясками и прибаутками погрузилась в вагоны с купе «СВ», (за отправкой наблюдало много нежелательных глаз) и, под марш «Прощание славянки», ликование провожающей толпы и легкими взмахами рук сановных чиновников, показным всхлипыванием их слезливых жен, отправилась на восток, между прочим – Дальний Восток.
Простившись с хлебосольной столицей советской империи, участники будущих великих строек, рассредоточились по своим вагонам, купе и койко-местам. Кто-то занялся тотчас блудом, кто-то перечитывал «Капитал» Маркса, многие втихую молились различным богам, кто-то вел собственный дневник, мечтая позже описать свои приключения, впечатления, душевные терзания и прославиться на весь мир. Хусейн Нур Хасан безбожник и разгильдяй просто напился с каким-то эфиопом, похожим на Пушкина, и бесцельно шлялся по поезду, пугая молоденьких проводниц своими ужимками и жестами и приставал к командиру отряда с вопросами, «ну когда же они приедут на БАМ? ». Командир отряда был так увлечен девушкой из Кампучии, что только отмахивался от кенийца, отсылая его к комиссару. Комиссар был пьян в дупель, поэтому так же не смог удовлетворить законное требование Хусейна рассказать ему, когда же, наконец, они приедут на «Великий стройка!». Отчего тот выбил в тамбуре стекло и, высунув окно свой черный член, поливал мочой и ругательствами ни в чем не повинных пассажиров, ожидающих свои поезда на маленьких, утопающих в зелени и дерьме, станциях..
Пьяный состав с черепашьей скоростью мчался по просторам великой страны. Командиру, и изредка комиссару вместе с каким-нибудь экзотическим «фруктом», типа азиата или африканца приходилось вываливаться из штабного вагона, почти на каждой узловой станции, и произносить пламенную речь, о мире, дружбе народов, разрядке разоружений и прочие заумности, от которых у ораторов и аудитории мгновенно съезжала крыша. И лишь присутствие на импровизированной трибуне какого-нибудь негра, кое-как сглаживало довольно заунывное и серое впечатление от происходящего. Особенно радовались детишки, показывая пальцами на «зивых церьних облизьян!», улюлюкая и хлопая в ладони. Смущенные мамы одергивали своих несмышленых чад, но те все равно были счастливы от бесплатного зоопарка, тем более, что в их захолустьях и зоопарков-то никогда не было. О существовании цирков и зоопарков они знали, вернее, догадывались, из книжек и иногда из документальных кинофильмов. Кто помнит то время, то знает, что с телевидением и собственно, с самими передатчиками картинки в стране была большая проблема.
Единственной пользой от этих остановок было то, что страждущие интернационалисты могли затариться алкоголем до следующей остановки, любители местной экзотики и гурманы отведать свежей картошки с укропом и солеными огурцами, кое-кто могли бесцельно пошляться, размяться по грязным улицам, Ну, а кто-то набросать-забросить ряд строк-дров в топку будущего «великого романа».
Дни сменялись ночами, города – селами и деревнями, заливные поля – разливными реками, а Хусейн Нур Хассан все так же очумело бегал по составу и спрашивал у всех, «когда же они приедут?».
Истинной же причиной радости кенийца никто не ведал, а была она и печальна и светла. Диагноз нехорошей болезни, которой наградила его противная Му Ши, вероятно от ревности и зловредности, не подтвердился. Под большим секретом и за малое вознаграждение, Хусейн Нур Хассан поделился своей проблемой со стройотрядовским фельдшером, то сделал анализы и сообщил незадачливому африканцу, что к него не триппер, а обычный трихомоноз, от которого он сможет вылечиться при помощи всего лишь четырех таблеток, кои и продал Хусейн Нур Хассану втридорога.
Поезд в очередной раз остановился где-то посередине глухого черного леса. Было раннее июньское утро. В полуопущенные окна вагонов вместе с густым туманом, прохладным воздухом, резким запахом хвои и влажной земли, вползал опьяняющий запах дыма, запах человеческого стойбища, запах разудалой жизни. Пассажиры поезда недоуменно прилипли к окнам, плюща разноцветные носы о запотевшие стекла.
И тут. Вокруг все засверкало, засияло, заблестело! Заурчали многосильные моторы, заревели пришпандоренные к соснам и кедрам динамики, выдавая нагара пламенные, бравурные марши. Поляна, возле которой остановился состав, наполнилась веселыми (с виду) людьми, размахивающими транспарантами и знаменами всех Советских республик, и бумажными флажками стран участниц данного мероприятия.
«Прибыли товарищи!», - с пафосом объявил командир строительного отряда, отпихивая от себя приставучую азиатку.
Не пивший два дня и сильно мучающийся комиссар испуганно озираясь по сторонам, прихлебывал из жестяной фляги огуречный рассол, припасенный им заранее, на экстренный случай. Стройотрядовцы гуртом высыпали на улицу, инстинктивно обнимаясь с их русскими товарищами. Хусейн Нур Хассан бегал среди восторженной толпы, норовя потискать сисястых русских баб и обняться с их суровыми мужьями. Он все время орал как угорелый «О! БАМа! О! БАМа!». Вот так он и получил своё прозвище. Поначалу его звали Хусейн Нур Хассан, после *** в сене и Хусейн Обамович, а потом просто Обама. Все так и говорили, когда тот в очередной раз где-то терялся: «Где этот мудак, -Обама?». А этот «мудак» в то время обхаживал единственную русскую девушку, которая непонятным образом очутилась в международном отряде. Впрочем, ничего удивительного в том не было. Раз стройотряд многонациональный, то от чего ж там не могли оказаться представители страны победившего социализма? Жили «влюбленные» в соседних бараках и их соседи частенько слышали по ночам страстный лепет чернокожего Отелло и звонкие поцелуи, которые отвешивала ему белокурая Дездемона.
А кончались эти «соловьиные» ночи суровыми рабочими буднями. Жилось передовой западной молодежи, скажем прямо, не сладко. Работа была занудной, тяжелой и муторной. Кроме заунывной работы нещадно доставала мошкара, норовившая забраться даже в нижнее белье, кусая в самые интимные места. И если на индейцах укусы были практически не видны, то на черных они светились фиолетовым светом, а на коже азиатов вскакивали огромные красные волдыри, которые ужасно саднили и чесались. К фельдшеру приходили и постоянно жаловались, то юноши, то девушки. И лишь один вьетнамец был «осень сильно довольна. Да!». Он пришел к фельдшеру с одной интересной просьбой. «Доктора, - сказал он. – Меня в *** мошка кусать! Ты, доктора, боль убери, а опухоль оставлять. Да?!». Фельдшер пообещал, за определенную плату (его выпрут из отряда за эти дела через три месяца), что поможет горю узкоплюского и выписал ему обычный «аспирин», а когда разочарованный желтолицый донжуан прибежал к нему с претензиями, - «слюшай фельдшера. А хуя-то снова маленький-маленький!» тот отчитал его «за неправильный прием серьезного лекарства» и выставил за дверь, посоветовав, походить немного по лесу с высунутым из штанов концом и ждать, авось опять кто-нибудь да укусит.
Кроме всего прочего, еда была однообразной: тушенка да картошка. Спасали грибы и ягоды, растущие в этих местах в изобилии. Но, а где же обещанные бананы, апельсины, киви? «А говна на лопате не хотите? Вас сюда никто за волосы не тянул, все сами согласились. Может вам ваши заявления показать? – бурчал вечно пьяный комиссар, прихлебывая из жестяной фляги, в которой плескался не огуречный рассол, а чистый медицинский спирт. – Тоже мне, работнички ***вы!».
Развлечения были убогими: политинформация каждое утро перед выходом на смену, подвижные игры в выходные и раз в месяц дискотеки. Если соседям-русским было нипочем, они были привычны и к природе, и к погоде и к тяжелому физическому труду, то местная экзотика все больше раздражала непривычных «стойко переносить все тяготы и лишения» иноземцев. Многие болели и хворали, кто физически, а кто душевно. Примерно, через месяц спятил один сириец, оттого, что ему не давали молиться «безбожники» из Берега Слоновой кости, которые курили какую-то дрянь возле барака и распевали заунывные песни под душераздирающие звуки тамтама. Когда сирийца признали сумасшедшим и с оказией отправили сначала в Москву, а потом Дамаск, то многие из трудящихся интернационалистов поняли, каким образом можно исправить свою глупую ошибку. О творящихся в отряде настроениях задумались верхи. Было созвано срочное совещание актива, на котором предстояло выработать «правильную» позицию.
В воскресение, когда подопечные веселились на дискотеке, в домике комсостава, который квартировал отдельно от остальных стройотрядовцев, собрались несколько человек. Командир, комиссар, заместитель руководителя участка, пара интернационалистов и русская девушка Лариса. Поговаривали, что она была любовницей командира, который окончательно расстался со своей кхмерской дамой, но точно никто не знал, точнее свечку никто не держал. Да, и гуляла она с кенийцем Обамой прямо и открыто.
Лариса была молодая, дородная белокурая девушка, обладающая не только привлекательной внешностью и великолепной фигурой, но имеющая сильный характер, острый ум, железную хватку и безразмерную сексуальность. Она никогда не рефлексировала в любых сложных ситуациях. Родом она была из Литвы, мать была русская, а отец литовец. После школы она оказалась в Москве на юрфаке в МГУ. Закончив его, работала в правоохранительных органах около года, на должности следователя, но потом перешла на комсомольскую работу в районный отдел, а позже пропала из поля зрения друзей и знакомых, всплыв в качестве младшего научного сотрудника в отделе международных отношений научно-исследовательского института им. ХХ–го съезда КПСС, при ЦК ВЛКСМ. Кому-то из руководителей замысла интернационального отряда пришло в голову «прикрепить» молодую даму к сему коллективу, руководствуясь тем, что она прекрасно образована (знание нескольких языков), идеологически подкована и морально устойчива. Ее функции состояли в том, чтобы изнутри присматривать за настроением разношерстной людской массы и если получиться, то самостоятельно направлять все в нужное русло. В случае чрезвычайных ситуаций, ей следовало доложить о случившемся по инстанции, что собственно, она сейчас и сделала.
Впрочем, и без ее доклада было ясно, что ситуация может выйти из-под контроля. В отряде обосновался тайный враг. Ну, вы же помните, что любые происшествия и события в те времена, наше руководство связывало с работой внутренних и внешних врагов. Ссылки на хреновое питание, необустроенность, тяжелые условия труда, (хотя, по большому счету цветные интернационалисты были задействованы только на самых легких работах, которые мог выполнить любой советский ребенок. Да и те работы были пустяшные, шутейные, так, для блезиру, скажем, для мировой прессы, а не для пользы дела) да простую тоску по родине, не принимались в расчет. Руководство посчитало, что в дружную, интернациональную семью проник агент влияния мирового империализма. Следовало выяснить его и изобличить.
Все посмотрели на Ларису.
«Ну, хорошо, - согласилась та. – С мужиками я переспать могу, с меня не убудет, но с бабами я категорически отказываюсь трахаться, я не лесбиянка какая-то!». Лариса посмотрела в сторону командира отряда. Тот густо покраснел. Все знали о его любви к азиатским женщинам.
Чувствуя, что ситуация становиться неоднозначной, комиссар отряда пришел на помощь своему товарищу (они были тайными любовниками, от чего комиссар и бухал безостановочно, когда командир вошкался со своей камбоджийкой).
«А может поручить эту функцию кому-нибудь из обезьян?» - сказал он и вопрошающе взглянул на Ларису.
«Ты не охуел, часом, парень! – возмутилась сексапильная блондинка - агент влияния, поняв, в чей огород пущен камень. – Я ебись с мужиками, он с бабами, а вы с командиром междусобойчики решать станете, а потом все лавры вам в постель! Не отдам Обаму, он мне самой нужен!»
На сей раз, покраснели не только командир и комиссар, но и все присутствующие на совещании. Разгоревшийся было конфликт сумел потушить дядька курирующий отряд из руководства строительства (полковник КГБ). «Не ссоритесь, уважаемые друзья, - ласково сказал он, поглаживая пухлую коленку Ларисы. – Я пришлю к вам одного смышленого ебаря, а то ему уже не раз наши парни намеревались яйца оторвать и скормить росомахам». На том и порешили.
Время текло, железнодорожные рельсы-километры все удалялись и удалялись от Москвы в сторону Амура, а агента так и не удалось выявить. Зато и Лариса и «смышленый ебарь» натрахались на всю оставшуюся жизнь. Обама смотрел сквозь пальцы на проделки любимой, он и сам не единожды «ходил на сторону», как обычно говорили русские, и лишь слегка разволновался ранней весной, когда Лариса сообщила ему, что беременна от него. Хусейн посидел возле черного ручья, по которому изредка проплывали льдинки, и решил жениться на «беспутно-любимой русской бабе», о чем и сообщил публично в клубе во время лекции по изучению доклада товарища Брежнева на пленуме ЦК КПСС, посвященного сложной международной ситуации возникшей по вине американской администрации. «Товарищи по счастью» радостными воплями встретили это его решение и то, что он скоро станет отцом. «Кто же это счастливая мать?» никто не спрашивал, весь лагерь знал о теплых отношениях между ним и русской красавицей.
Свадьбу сыграли в середине лета, через неделю родился мальчик, которому всем отрядом придумывали имя, за исключением матери новорожденного, которая еще находилась в санитарной части. Кто-то предлагал назвать его Юрой, - в честь Гагарина, кто-то Робертом, - в честь лидера Зимбабве Роберта Мугабе, Луисом, - в честь Корвалана, Кимом в честь…. Предложений было много, но Хусейн Нур Хассан или попросту Обама был категорично непреклонен. «Мы жили здесь, еблись здесь где?» «Где?» - спросил его комиссар отряда «В бараке, был зачат мой маленький сын! А на нашем наречье Барак значит Счастливый!» - радужной улыбкой расцвел Обама. – Я и сам обрел здесь новое имя! Вот и назовем нашего с Ларисой первенца Бараком Обамой!» Присутствующие загалдели, заулюлюкали, запели. Кто-то пустился в пляс, кто-то начал лупить по тамтамам и дудеть на воловьих рогах. Короче, обретение имени новорожденному, праздновали все воскресение.
Новоиспеченная мамаша ничего не знала об этом и преспокойно кормила грудью черный комочек, который лежал возле ее правой груди, когда к ней в импровизированную родильную палату, сооруженную наспех в медсанчасти, зашел тот самый «смышленый ебарь». Лариса улыбнулась ему, совершенно не стесняясь своей обнаженной груди, но лицо вошедшего было суровым, он придвинул к кровати стул, сел на него даже не взглянув на чмокающего малыша.
«Думаю, Лора, ты догадываешься о цели моего визита?»
Лариса вздрогнула. Она уже успела позабыть, о том, как ее зовут в действительности. Мужчина закурил, хотя курить в палате строго воспрещалось. Лора–Лариса молча ждала.
«Если говорить откровенно, - продолжил мужчина. – То я давно подозревал, что ты двойной агент, еще в то время, когда мы не смогли установить место где погибли твои родители во время фашистской оккупации. Вы прекрасно все подготовили и организовали. Легенда была отличной, - сирота, скитавшаяся по белу-свету, которую приютили добрые люди. Школа, в которой нет твоих метрик и фотографий, училище, университет. ЦРУ сработало как швейцарские часы, но и мы не лыком шиты. Путем сложнейших математически выверенных операций, мы смогли выйти на агента, который стал работать на нас, вот он-то и раскрыл нам глаза!» Лариса молчала, едва покусывая губы, она догадалась, кто был предатель. Новоиспеченный Барак мирно спал у нее на руке.
«Какую вы преследовали цель?» Лариса подняла брови «Какого черта ты поперлась сюда в эту глухомань?» «Мне терять нечего, - храбро ответила роженица. – Цель это ваш проклятый БАМ. Мое правительство поручило мне взорвать ваш этот БАМ к едрени-фени!» «А для чего? – изумился наш разведчик. – Он нам самим-то не нужен!» «Да? – в свою очередь, удивилась Лора. – Значит мы жестоко просчитались!»
И она зарыдала, обливаясь потоком горьких слез.
…
Американскую шпионку Лору Пуш вместе с ее мужем, русским разведчиком (что предстояло еще доказать американцам) Хусейном Нур Хасаном и их новорожденным сыном Бараком Обамой выдворили за пределы Советского Союза безо всякой помпы, скромно и тихо. Семья поселилась в Соединенных Штатах родине Лоры Пуш. Правда, вскоре Обаму-старшего вновь потянуло на подвиги, и он отправился на родину в Кению, совершать уже контрреволюцию, насмотревшись на прелести жизни в Советском Союзе, где его след затерялся. Лора воспитывала сына до поступления в школу, а потом, вспоминая молодость, ушла работать в какую-то секретную службу. Маленького Барака поставила на ноги бабушка по материнской линии.
- Вот так и получился новый президент США, - заключил Толик, едва не свалившись с рыболовного ящика.
Толик был настолько пьян, что мне пришлось волочить его до станции на своем горбу в течении двух часов. В электричке его еще пуще развезло, он пел американские песни и все время пытался подраться с каким-то пожилым узбеком сидевшим возле приоткрытой двери. Наконец, он угомонился и задремал, а я размышлял над причудами его повествования.
«Наврал, гад, конечно, - думал я поплотнее укутываясь в дубленку. – Но как складно наплел, и не подкопаешься!»
За окнами стемнело.
Поезд медленно, стуча колесами, двигался в сторону Петербурга, а где-то далеко в Вашингтоне в Овальном кабинете Белого дома стоял у окна и смотрел на, взошедшее над его страной, зимнее солнце сорок четвертый президент США.
Кстати, НАШ президент. Рожденный в эСэСэСэР.
2009 г.
БАБУШКА И ВНУЧЕК
- Пойдем ко мне, - предложил он.
- Да, неудобно как-то, - я пожал плечами. – У тебя небось родственники дома.
- Нет, у меня никого нет, отец бросил нас, когда я был совсем маленьким, а мать в психушке.
- Да ты что? – удивился я его откровенности. Обычно люди предпочитают не распространяться на такие скользкие темы, тем более, если это касается близкого человека, а тем более родной матери.
Мы познакомились два часа назад, случайно оказавшись за одним столиком в кафе на Севастопольской улице, возле седьмого отделения милиции. Я пришел обменивать паспорт, но опоздал на прием, и решил с горя пойти выпить пива, а заодно и перекусить. Это кафе я знаю довольно давно, и здесь готовят не плохие салаты, что же касается пива, так оно везде одинаково.
Когда я пришел сюда, то он уже сидел за столиком и пил пиво, закусывая сухариками. На вид ему было лет двадцать пять, не больше. Одет он был скромно, но с определенным вкусом, ничего броского, вызывающего, как привыкла ходит наша молодежь, и в тоже время, стильно и приятно. Вы только не подумайте, что я эстет или «голубой», упаси бог, просто я сам не умею одеваться и носить одежду, но зато чувствую, когда кто-то одет ярко, но пошло и дурно, а кто-то скромно, но естественно и стильно. В общем, я совсем запутался и сам не понимаю, что хочу сказать. Проехали!
На вид ему, как я сказал, было чуть за двадцать. У него были тонкие, даже женственные черты лица: узкие лицо, карие, слегка миналевидные глаза, раскосые брови, прямой нос, едва заостренный, как клюв у сойки, тонкие, белые губы, почти лишенные всякой кровинки. Иногда, таких как он, я видел по телевизору во время всяких: дефиле, показов высокой моды, коллекций от кутюр и прочих обезьяньих прибамбасов. Выходит этакий хлыщ на сцену или подиум, пойди разберись, и начинает по ней фланировать, играя бедрами, как заправская проститутка. Я не хочу оскорблять своего соседа по столику, но вот хвостик на голове, я бы лично убрал, не вяжется он сего обликом, да и волосы у него жидкие, да и цвет какой-то пегий. Ну, вот. Сижу, я ем салат из свеклы с чесноком и грецкими орехами, гадаю, что же мне с паспортом делать, ведь скоро все сроки пройдут и меня штрафовать начнут, как проклятого. То, что начнут, так в этом я не сомневаюсь, у меня рожа какая-то дефективная, меня как любой мент заметит, так сразу же орет: «Иди сюда!» Я подхожу: «Дыхни!» «А, может, тебе еще и перднуть?» – интересуюсь я. Все, - кутузка и штраф. Выхожу из милиции, иду домой, вдруг: «Стой! Иди сюда!» Я стою. «Стой! Иди сюда!» – мент повторяет указания. Я стою, ведь первой командой была команда «Стоять!», вот я и стою, как вкопанный. Мент злится и идет ко мне. Кутузка – штраф. Вот и сегодня. Иду и вдруг: «Иди сюда!» Ну, я и пошел, в бар, пива попить.
Ем я салат с орехами и чесноком, пью пиво, а сам за соседний столик поглядываю, на ножки какой-то шестнадцатилетней шлюхи, которую разводит какой-то айзер. У нас в районе этих чертей, как собак не резанных, и что самое поразительное, наши русские бабы, совсем еще дети, ну, простые мокрощелки, ебутся с ними налево и направо, как с ума все по - сходили. Детей от этого беспредела уже, наверное, полрайона, а что дальше будет, об этом и думать не хочется. Надоело мне на эту ****ь смотреть, я к окну повернулся, туда поглядел. А что, там за окном ни черта интересного, моросит какая-то дрянь с неба, и ни дождь и не снег, а говно какое-то. Вы не думайте, будто я брюзга какой-то и решил вам своим видом настроение подпортить, это есть конечно, мененько, но, не сильно. Я не брюзга, просто мне эта сучка из паспортного стола все настроение испортила, вышла, этакая ***** из-за двери, и говорит: «Очередь не занимать, всех принять не успею!» Да, ты что, ты как шлюха что ли, миньет там у посетителей делаешь? Она видите ли «обслужить всех не сможет», а меня это волнует? Написано «часы работы с 17 до19», вот и все, будь любезна, а сейчас всего 18:39, и передо мной всего двадцать человек, кстати, в основном «черножопые», это мы вертаемся к вопросу о ****ях. С кем им еще пороться, если в районе русской хари днем согнем.
- Простите, вы не знаете, здесь можно курить? – разбудил меня от спячки, голос моего соседа по столику.
- Нельзя, - не очень вежливо, но зато четко, по-нашему, по-военному, ответил я. – Вон, табличка висит, - я показал ему на висевшую над стойкой аляповатую надпись «Извините, у нас не курят!» и зачем извиняться. Сказано, не курить, - значит НЕ КУРИТ! И точка.
- Спасибо, - сказал сосед, сунул в зубы сигарету, встал из-за стола и пошел смолить на улицу.
Не люблю я этих курильщиков. Как они могут эту дрянь в себя вдыхать? Ну, действительно, скажите, чего в этом хорошего. Вы, видели легкие этих полоумных? Нет, так включите программу «Здоровье» по одному из федеральных каналов и дивитесь, какие у этих дымокуров дымоходы – все черные, закопченные. Уж лучше пиво попить или водочки. Что, я слышу возгласы протеста, и вы еще россиянином себя называете? Бандит вы с большой дороги, буш-младший, а не россиянин. Вы Гоголя читали? Прочитайте: «какой же ты русский, если не любишь быстрой езды на «Мерседесе», баб 90-60-90 и водку, чистую, как слеза надменной куртизанки». Во как! Нет, уж лучше водка, чем табак. И не надо мне про печень говорить ничего! Я уши закрыл и ничего не слышу. Вы все просто дураки! Цирроз не только от алкоголя, он от жирной и жаренной пищи, от острой и соленой, от горькой и кислой. Конечно, и на легкие тоже не только табачный дым влияние оказывает, конечно, еще и заводы, фабрики, всяческая экология и прочая ерунда, типа выхлопных газов, но главное, что зайдешь, я извиняюсь, поссать в общественный туалет, а там так накурено, что и писсуара не видно, вот и выходишь, обоссав себе все ботинки, да еще и благоухаешь, как гаванская сигара.
Пока я тут читал лекцию о вреде пьян…, пардон. табакокурения, вернулся мой сосед, подошел к стойке и взял себе еще кружку пива. Я же, назло вам всем, пошел и купил сто грамм водки. Смотрите и завидуйте, я гражданин, а не конь с горы. До чего же я не люблю болтливых мужиков, ну, то бы знал. И сидит он напротив, и гундосит что-то о своей паршивой жизни, и то ему не нравиться, и это не так. Тьфу! А, молчунов, этих я вообще на дух не переношу. Уствится в свой бока и сидит, думает. О чем думает? А поди его, разбери. Может, он террорист какой, хочет, к примеру это бар взорвать. Нет, хуже молчунов никого нет, они все себе на уме, скрытые такие, скользкие, как ужи. Тьфу! А сосед сидит себе, молчит и пиво пьет. Я бы так бы и ушел, да только в тот момент Цой по радио запел. Вот ведь был же музыкант: « Я пьян, но я слышу дождь…» или «Мои друзья всегда идут по жизни маршем. И остановки только у пивных ларьков!», а вот еще «Мои друзья там пьют вино». Короче, из наших из русских, хотя папа у него и кореец.
Смотрю, а этот тоже от Цоя ведется, видно вспомнил, как тот про пачку сигарет спел. Короче, на этой почве мы с ним и познакомились. Поболтали о том, о сем, в общем – не о чем. Ну, естественно, я его угостил, хотя он долго отпирался, но я его прямо спросил: «Ты меня уважаешь?». После этого, он уже не сопротивлялся. А когда он соверщенно озверел, точнее, окосел, то он и предложил мне, пойти к нему домой, нас уже пару раз хотели выгнать, за то, что я пепел от сигареты напол стряхиваю. Что? Да я. Как напьюсь, так вечно курить начинаю, хотя еще вчера решил завязать, окончательно и бесповоротно. «Что ж, не получается пока, но я так быстро не сдаюсь…» – это песня такая была в Советском Союзе. Ее какой-то эстонец исполнял, - Пенис Мяягкий, во, как его звали. Короче, когда я опять пепел уронил на пол, он мне и сказал:
- Пойдем ко мне.
Я посмотрел на него замутненным взглядом, хотел его спросить, а кто он такой, но вместо этого сказал:
- Да не удобно как-то…
В общем, мы пошли к нему, бухать так бухать, я вам помашу рукой!
Жил он совсем рядом от кафе, на улице Губина, но не этого придурка, который песенки похабные поет, а другого, героя Великой Отечественной, там он и рассказал мне эту грустную историю.
* * *
Он рос крепким, на вид здоровым мальчиком, этаким бутузом, почти круглым, как арбуз. Я познакомился с ним на даче в поселке Песочный, что находится по дороге в Выборг, в получасе езды на электричке с Финляндского вокзала. Родители там снимали дачу, а он со своими родственниками жил в соседнем доме. Мне тогда было лет восемь, а ему шесть. Не скажу, что мы подружились, но когда мои приятели уезжали в город, то я часто болтался с ним по поселку, и шалил. Обычно, мы надували лягушек, через соломинку в заднем проходе и давили их ногами. Они лопались, как мыльные пузыри, а мы веселились и хлопали в ладоши. За такие шалости, родители часто пороли меня, а его ругала бабка. Жил он, в основном, с бабкой, потому что, родичи его все время были в каких то командировках. Бабка у него была строгих правил и ужасно злющая, как цербер. К примеру, я зове его лягушек давить, а она не пускает, или говорю: «Пойдем кошку соседскую помучим?», - а он не может, бабка не отпускает. Как-то раз я не выдержал и науськал его. «Ты» – говорю я – «Пошли свою старую каргу, подальше, а то она всю жизнь тебе исковеркает». Он послушался меня, и , действительно, послал ее в жопу, это я его такому слову научил. Что тут было! Он тут же меня сдал, а посему, я был выдран крапивой, как сидорова коза, а он посажен домой на три дня. Это в летнюю-то жару! Суровая у него была бабка, человек строгих правил, старой формации, отсталая стерва. После этого мы долго не общались, ему было строго-настрого сказано, чтобы он не водился с плохими мальчиками. Имелся ввиду, конечно, я. Но, потом все обиды забылись, и мы снова давили лягушек, стреляли из рогатки по воробьям и мучили соседскую кошку. И вот как-то раз прибегает к нам в дом его мамаша и разговаривает с моим отцом. Отец у меня –хирург, работал в детской больнице имени Раукфуса, что находится рядом с площадью Восстания, а мать работала там же медсестрой, в больнице они и познакомились. Вот, прибегает она, ну, матушка этого парня, заперлись они в комнате и о чем-то долго разговаривали. Только когда они вышли, то отец был весь красный как рак, а его мать белая, как сметана. А потом я узнал, что оказывается у него врожденный порок сердца. Естественно, в восемь лет тебе ничего не скажет этот диагноз, что это такое, с чем его едят. Я понимаю, если бы сказали, что у него грипп или ангина, а то врожденный порок сердца, ну и что?
А ничего!
По совету моего отца, родители отвезли приятеля в больницу, и там стали готовиться к операции. Как я узнал позже, врачи давали не много шансов, что после проведения операции, мальчишка останется жив, но его родители, по совету отца, согласие на ее проведение дали, и лишь его бабка категорически была против нее. «Уж пусть так живет» – говорила она – «Чем умрет под скальпелем хирурга». Но, от судьбы не спасешься. Операция была назначена на сентябрь. Мы догуливали последние денечки уходящего в небытие лета, ходили в лес за брусникой и клюквой, ловили рыбу в речке – говнотечке, давили лягух и кормили комаров. Потом мы уехали в город, а они еще остались на даче.
А потом я узнал, что ему сделали операцию. Как казалось тогда, что она прошла успешно, и лишь мой отец, как-то странно качал головой. После операции, мальчика поместили в палату интенсивной терапии, в отделение, где работала моя мать. Именно она и ухаживала за больным мальчиком. Рядом с палатой, попеременно дежурили его родители, и лишь бабка денно и нощно не покидала больничного коридора. В палату никого кроме медсестер и врачей не допускали. И даже моя мать не могла ничем им помочь.
Когда мальчик пришел в себя после наркоза, то первым делом он попросил попить и позвать ему бабушку. Мать протерла его засохшие губы влажным тампоном, смоченным подслащенной водой, но бабушку не позвала, сказав, что она придет завтра. Ночью мальчику стало хуже. Он метался в постели, бредил и постоянно звал свою бабушку.
Бабка сидела за дверью, в коридоре, слышала его стоны и хрип, но войти не решалась, помня о предупреждении врачей, что любой стресс для мальчика смертелен. А мальчик, все плакал и звал свою бабушку. «Бабуля, бабуля, где ты, любимая. Приди ко мне, мне плохо, бабуля!». Он звал не мать ни отца, а свою строгую и суровую бабку, а она тихонько плакала, сидя на кушетке в коридоре рядом с его палатой. Так прошла ночь. Под утро мальчик успокоился, но к вечеру все повторилось вновь. Тогда, моя мать не выдержала и сказала ему: «Если ты будешь все время звать свою бабушку, то она умрет. Так и знай!». И мальчик затих, он не произнес больше не единого звука, чтобы его любимая бабушка осталась жива. В палату постоянно заходили врачи, о чем-то переговаривались между собой, а он лежал с глазами полными слез и молчал. Он больше никогда ничего не сказал, не успел. Он умер в ту ночь. Когда мать вошла в его палату, она отлучалась за каким-то раствором витамина, то увидела, что мальчик лежит и не дышит. На бледных щеках его, застыли ручейки соленых слез, а все губы были искусаны в кровь, до мяса, до нельзя. Он хотел позвать бабушку, но сделать этого не мог, он хотел, чтобы бабушка жила вечно. Когда мать повернула голову, то увидела, что рядом с ней стоит его бабка и улыбаясь смотрит на внука.
- Он спит? – спросила она.
- Да, - ответила мать. – Он никогда не проснется!
Бабка кивнула головой и вышла из палаты. Лишь в конце коридоры раздался ее страшный вой.
Потом выяснилось, что парня можно было спасти, но хирург во время операции допустил какую-то незначительную ошибку. Он не виноват в этом, но…
Через несколько лет после этого, к матери по ночам стал приходить этот мальчик и укорять ее, а потом и его бабка. Мать подсела на транквилизаторы, а потом у нее и вовсе крыша поехала. Она укоряла себя за то, что послушалась совету врачей и не пускала бабушку проститься с внуком, ведь шансов на то, что он выживет было не много. Вот так, мать теперь и слоняется из дома в больницу, из больницы домой. Ничего ей не помогает, все напрасно, тот случай сломал ей психику, перемолов всю ее, да и мою жизнь.
- А хирург? – спросил я. – Ну, тот, который операцию делал, у него-то сердце не стонет, душа не воет?
Он помолчал не много, а потом сказал6
- Хирург, - он грустно усмехнулся. – А хирург повесился!
- Повесился?!
- Да, это был мой отец!
2004 г.
.
В ПУТИ (ГОНДОНЫ)
Дует сильный северо-западный ветер. Уже отцвела черемуха, сейчас во всю распустилась сирень, густо и безвкусно посаженная в нашем районе. До 300- летия города еще год, но репетиция идет полным ходом. Как это называется? Осваиваются деньги, - так вроде. Я в этих делах совершенный профан.
Итак. Утро, май, почти июнь, а на улице сыро и промозгло, хотя синоптики и обещали около двадцати. На небе серые и темные облака. Возможно, что скоро пойдет дождь. Мы естественно без зонтов.
Может, пронесет?
Воскресенье. Площадь напротив Витебского вокзала. Народа очень мало. Вероятно, что кто-то еще не продрал глаза, кто-то на своих «шести сотках», а кто-то ложиться спать, после ночных посиделок в клубах и колбаса на дискотеках. Наверное и водители трамваев тоже еще не проснулись, потому что, мы стоим уже добрых пол часа, но так не один и не появился. Маршрутки, те честно отрабатывают свое, - шустрят во все направления, но нам такси не по карману. На бутылку бы наскрести. Конечно, у Рыжего деньги есть: он вчера занял у матери штуку, но, как он говорит: «Ленич, мне долг надо отдать!». Врет, конечно, но я молчу, какую-то часть мы все равно пропьем.
Нет, вы не подумайте, мы с ним не алкоголики какие-нибудь. Просто, мы ездили вчера к одной девушке «на чашку чая» и так надрались, что голова с утра трещала, как афганские маджахеды под натиском сил коалиции. Эта самая девчонка, она давняя подруга Рыжего да и я с ней не много знаком. Так вот. Она выходит замуж за итальянца и уезжает в Италию есть оливки, спагетти, пиццу, пить кьянти и чензано, кататься на гондолах и изучать повадки «Каморры». Вот она и устроила «девишник» по случаю своего отбытия. Что такое девичник для девушки которая буквально через неделю будет штопать носки и готовить спагетти какому-то ревнивому итальяшке, - я думаю, вы догадываетесь. Короче собрались все, кто когда-нибудь и что-нибудь. Я, если честно, попал туда совершенно случайно, в близких отношениях я с дамой не состоял, просто рыжий сказал: «Ленич, поехали!», и я поехал.
Сначала все было пристойно, а потом… Потом все перепились «в усмерть», дама в слезы, кавалеры ее утешать, по очереди, а я, я что, я сижу себе на кухне и рюмкой встречаю каждого утешившего. В итоге, я к утру так убрался, что рухнул под стол и заплакал от жалости, что такая славная девчонка покидает родные края. В восемь меня разбудил Рыжий, который все время встает не свет ни заря6 «Ленич, надо ехать, - долг отдавать, а то…». Что именно он хотел этим сказать, я так и не понял, ясно было только, что он обшарил все углы, где могла сохраниться хоть капля спиртного, ничего не нашел, и теперь рвался к живительной влаге. Поскольку, мы живем с ним в одном районе, то естественно, что компанию ему мог составить только я, да и до денег он жадный, не хотел больше никого «спонсировать». А может, ему, действительно, надо было долг вернуть. В общем, поднялся я с пола, сходил в туалет и ванну, и мы попрощались с сонной хозяйкой. Резинка, такую кличку получила она еще во времена развитого социализма, за то, что у нее в наличии всегда имелись фирменные презервативы, когда остальным приходилось пользоваться изделиями №2 советского производства, так расчувствовалась, что выделила мне парочку гондонов с какими-то усами и пупырышками. Буркнув «спасибо», не понятно за какие заслуги, я вышел на лестницу вслед за Рыжим, засунув презервативы в карман.
Как я уже говорил, было довольно прохладно, а может это после вчерашнего перепоя знобило, не понять. Однако, надо было что-то предпринимать.
- Бухарест будапешт?
- Будапешт, будапешт, - ответил Рыжий.
- Давай!
- Ленич, не гони лошадей, доберемся до Нарвской и там в капельнице купим.
- Так поехали тогда на метро. Битый час стоим, пока этого козла дождемся!
Под козлом я понимал трамвай 28 маршрута, который подвез бы нас практически до дома.
- Да! – Рыжий зыркнул на меня подслеповатыми глазами и ехидно спросил. – А кирять на что будем?
- Так у тебя тысяча, - пытался оправдаться я.
- Это на долг, - отрезал Рыжий. – Стой и жди, а не нравиться иди пешком. Тут не так и далеко, в твоем состоянии, за пару часов дошкандыбаешь.
Тащиться пешком мне совершенно не улыбалось, впрочем, как и расстаться с Рыжим у которого на портвейн деньги были. Но ждать. Как это утомительно ждать, гораздо хуже, чем догонять. В последнем случае, хоть что-то зависит от тебя, а в первом… Странно, что Рыжий, который обычно первым бежит в магазин или разливуху, чтобы залить огонь в груди, на этот раз какой-то нервный и упрямый. Вероятно, расставание с давней подругой так на него подействовало.
И верно. Трахаешся, трахаешся с человеком, а он - бац! И тю-тю, - «гуд бай Америка!». Расстроился Рыжий, весь напряжен, думает о чем-то, но опохмелиться хочет не меньше моего. По глазам вижу, - хочет! Вот и злиться, вот и не дает деньги ни на метро, ни на портвейн.
Начал накрапывать мелкий дождик. Я поежился. Все кто были на остановке спрятались под навес. Рядом какие-то ханурики пили что-то из пластиковой бутылки из под «тоника», вероятно какой-то стеклоочиститель. Говорят, что тех «Снежинок», «Льдинок» и прочих «Красных шапочек» уже почти не осталось. Сейчас в бутылки из под них разливают технический спирт, разбавленный водой. Что ж: и дешево и сердито. Синяк за тринадцать рублей купит четвертинку, разбавит ее пополам, - вот вам и поллитра! А в магазин приди. Там, что лучше? Такой же спирт с водой, только уже не за тринадцать а за семьдесят два рубля. Что же касается смертности от отравлений, то мне кажется, и от спирта и от водки она примерно одинаковая.
Спивается народец наш.
Но это к слову.
Рядом с навесом шаверма. Из этого ларька с арабским сендвичем так ароматно пахнет, что у меня текут слюни и урчит в животе. Эх, надо было хоть бутерброд с собой захватить или там позавтракать, а так. Но, кто же знал, что так долго придется прождать этот драный трамвай. Сложив на наш транспорт все мыслимые и не мыслимые проклятия, я жалобно смотрю в сторону Загородного проспекта, Рыжий безучастен к моим страданьям, он как Петр Великий6 «дум каких-то полн, на берегу пустынных волн». И о чудо! Вдалеке показалось странное, рогатое чудовище, напоминавшее собой гусеницу, которая еле-еле ползла по ветке дерева, постарев, созрев, дождавшись срока, для того, чтобы окуклиться. Лишь бы это был наш!
Бог услышал мои молитвы, - это оказался именно 28.
Со скрежетом и ревом, как сказочный дракон из фильма о Кащее Бессмертном, он остановился возле нас и распахнул свои двери. Распахнул, это было явной натяжкой. По сколько у этого доисторического монстра с лязгом и треском раскрылась лишь передняя дверь, к коей и устремились те немногочисленные людишки стоящие на остановке. Мы прошли в самый конец вагона, впрочем, особо не рассчитывая, что кондуктор до нас не доберется, как я уже говорил, трамвай был практически пустой. Оставалось надеяться, что кондуктор окажется флегматичным и невыспавшимся, и не станет отрывать свою задницу от теплого сидения. Кондуктора ведь тоже люди.
Кстати, есть несколько видов людей «обилечивающих пассажиропоток». В основе своей это женщины предпенсионного возраста, всю свою прежнюю жизнь честно просидевшие в каком-нибудь НИИ или КБ, шуршавшие бумажками и стоящие у пульмана, ездящие в подшефные совхозы и перебиравшие гнилые яблоки на плодоовощных базах. Жизнь, которая казалась размеренной, спокойной и тихой, повернулась к ним спиной. НИИ и КБ закрыли, люди их профессий и возраста оказались невостребованны новыми условиями, вот и помыкавшись по ларькам и «польшам» они подались в кондуктора. Благо работа не у станка, не с метлой и не в прачечной. Трудно, конечно, было поменять уютный стол в просторном кабинете, устоявшиеся связи, подруг, но что делать, детей кормить надо, да и себя тоже, ведь на мужиков надежды не много, - новые условия многих из них сделали безработными, а переучиваться не каждый сумел, да и тяжело это когда тебе за 50. Вот и быкуют эти злобные тетки, вот и приходиться от них либо ныкаться, либо глаза воротить. Но они достаточно злобливы и не на какие искусы не поддаются: либо платишь - либо выходишь.
С мужиками, с теми проще. Видит, что не забулдыга какой-то, а просто поддатый паренек, так он и рукой махнет неглядючя. А если ты интеллигент в шляпе, либо алкаш, - то в этом случае, как говориться – «будьте любезны». Вообще-то, они мужики нормальные, хотя, некоторые экземпляры, бывают, и лезут на рожон.
Про молодежь говорить еще проще: парни – им все по-барабану, а девчонки, - так те таких как я, вообще, считают за пустое место. Вроде бы ты есть, и в то же время, тебя для нее просто не существует, ты же не принц на серебристом «мерсюке». А что касается выручки, так она свое и без моих копеек заработает.
Итак. Мы разместились с Рыжим на задней площадке, но садиться не стали, а повернувшись «к лесу задом» принялись таращиться на проезжую часть. Кондуктор не объявлялся. Вскоре, возле Военмеха народу прибавилось, и возле нас оказались двое мужиков пенсионного возраста, какая-то старушенция с авоськами, и дама бальзаковского вида, в смысле возраста. Рыжий был поглощен своими мыслями и всю дорогу молчал, поэтому, от нечего делать, я прислушался к разговору двух мужиков. Как оказалось они были сотрудниками или преподавателями «Устинки». Сначала они беседовали о нерадивых студентах, о зачетах, экзаменах и прочей ерунде, затем перешли к обсуждению городских проблем, и наконец, коснулись дел общегосударственного масштаба.
Один из их диалогов особо привлек мое внимание.
- Ты слышал, - спросил один. - Что говорил вчера профессор Преображенский?
- Это в курилке?
- Так точно, - ответил первый.
- Про ребус?
- Именно.
- Я как-то не обратил внимания на его вопрос, - сказал второй. – Напомни мне суть проблемы.
- Он спрашивал: «Куда движется страна?». А для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо поменять местами первую и третью буквы фамилии президента, и вместо последней буквы в фамилии президента, поставить первую букву фамилии премеъера, вот и вскроется отгадка.
- Любопытно, - ответил второй.
Я судорожно начал решать головоломку, и уже был близок к разгадке, но ход моих мыслей спутал истошный вопль старушки, которая примостилась возле преподавателей. Я обернулся. Возле нас стоил парень с какой-то книгой в руках и протягивал ее девушке, которая сидела напротив бабки. Бабка же тем временем верещала:
- Ишь что выдумал! Вы слышали граждане, что этот негодяй ей предложил? Х.. в руки и с мудаками в норвежский лес! Это надо же! Прямо в общественном транспорте! Ты бы еще ей в рот предложил, а не в руки. Ну, какая нынче молодежь пошла! Вон, в наше время, после войны….
- Бабуля, вы успокойтесь пожалуйста, - пытался образумить старуху покрасневший как кумач пацан. – Если у вас проблемы со слухом, то не стоит из-за этого весь трамвай на уши ставить.
- Он еще хамит, - не унималась бабка. – Я сама слышала, как ты ей про х… сказал: «возьми, говоришь, его в руку и в лес к норвежцам».
- Костя, - девушка встала со своего места. – Пошли отсюда, не обращай ты внимание на эту полоумную, лучше пешком прогуляемся.
На шум, наконец, оторвав свою задницу от сиденья, приближалась кондукторша. Парень с девушкой прошли мимо нее, но она даже не соизволила посмотреть в их сторону. У парня в руке была книжка в белой глянцевой обложке, характерного дизайна. Я сразу узнал ее. Это был Харуки Мураками – «Норвежский лес». Вот, оказывается, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор. Но, радости это не прибавило, к нам приближалась кондукторша.
Рыжий по прежнему безучастно уставился в окно. Казалось, что все происходящее вокруг, его абсолютно не волнует.
Да, а как же ребус?
- Вагон идет до 13-ой Красноармейской - в тупик, - зычно прокричала кондуктор. – Следующая конечная!
Послышался слабый ропот.
- А почему это? – спросил один из мужиков, который чем-то напоминал молодого Брежнева.
- Потому это, - последовал безапелляционный ответ кондуктора.
- На Рижском пути сняли, - сообщила старуха, которая никогда не слышала о модном ныне японском прозаике.
- Как сняли? – удивился «преподаватель». - Их же только-только положили.
- Вчера положили, сегодня сняли, - заявила дама бальзаковского возраста. – Пишите письма губернатору Яковлеву, а не кроссворды гадайте – « что будет. если да к носу Иван Ивановича приделать уши Ивана Никифоровича!» Тьфу!
Пришлось нам вылезать возле гостиницы «Советская». Рыжий был злой, как собака, идти предстояло добрых пол часа, или тащиться на Обводный и ждать очередного трамвая, а дождавшись – гадать, поедет ли он вообще.
- Ленич, - решительность Рыжего не знала границ. – Ты знаешь, где здесь поблизости магазин?
- На Рижском возле аптеки, - ответил я, мысленно аплодируя губернатору, за его «достижение».
- Пошли!
Мы довольно шустро добрались до магазина. Задумчивость и апатию с Рыжего смыло, как грязь с весенних питерских улиц первый апрельский дождь. Бывший специализированный магазин нынче торговал всевозможными продуктами и товарами. Даже «однорукий бандит» присутствовал здесь, словно это было его законное место. Народа в небольшом помещении было довольно много, и нам предстояло отстоять немалую очередь. Какая-то женщина брала яйца.
- Мужчина, - обратилась она к продавцу. – У вас яйца мытые?
- Чистые, - ответил флегматичный дядька.
- Точно чистые? – допытывалась она.
Сейчас, в связи с разразившейся в Азии эпидемии птичьего гриппа, все как с ума посходили, особенно на счет яиц и ножек Буша. Ножки берем только свои, отечественные, а яйца должны быть чистыми и опрятными, как женщина после душа.
- Я вчера в бане был! – злобно пошутил продавец.
Женщина открыла рот, чтобы высказать ему все, что она думает по этому поводу, но тут я чихнул. Все невольно обернулись в нашу сторону. И тут Рыжий сказал:
- Ленич, ты после поездки в Китай у врача был?
- Зачем? – не понял я суть его хохмы.
- Надо бы провериться, - ответил Рыжий.
Только тогда, когда в магазине, кроме нас и продавца никого не оказалось, я оценил уровень находчивости и смекалки приятеля. Перебросившись с мужиком, который обещал взять на вооружение достижение научной мысли Рыжего, парой ничего не значащих фраз, мы взяли бутылку 777 и вышли из магазина. Возле входа толпился народ, который при виде нас, расступился и шушукаясь, проводил нас недовольными взглядами. Мы зашли в ближайший дворик и сели на скамейку, обсуждая события вчерашней ночи и сегодняшнего утра.
Понурый дождь, который то моросил, то прекращался, не мог уже испортить нам настроение, - портвейн сделал свое дело, да и происшествие в магазине, способствовало тому, чтобы последовало продолжение банкета.
- Пошли, - сказал я, когда бутылка была пуста и мирно стояла возле детского домика.
- Давай еще одну, - предложил Рыжий, который уже успел поймать кайф. – Чего церемониться.
- Может около нас? – сказал я, хотя, сам был не прочь выпить еще немного.
- Брось, - сказал Рыжий. - Хорошо сидим, никто не мешает. А к ним припремся, так там обязательно кто-нибудь на хвост упадет. Давай, не дуркуй, сходи еще за одной.
Вздохнув и изобразив на физиономии неудовольствие, я взял у Рыжего деньги и направился в магазин. На этот раз никаких происшествий не произошло. Я мирно отстоял очередь, подмигнул продавцу, купил бутылку и вышел.
Во дворике меня ждал сюрприз.
Возле детского домика стояла «мусоровозка», из которой вышли двое ментов и обыскивали Рыжего. Вероятно, какая-то особо ретивая и бдительная жительница двора, увидела, что некие неопрятные и неаккуратные молодые люди, имеют наглость выпивать портвейн перед ее окнами, да еще в рабочее время. Впрочем. Я конечно утрирую. Сейчас этим никого не удивишь, просто, кому-то не нравиться, когда пьют и ссут прямо под окнами, вот они и накручивают диск телефона.
Я подошел.
Рыжего обыскивал какой-то сержант, причем, я успел обратить внимание, что на земле, возле ног Сереги валялись деньги. По всей видимости, сержант сумел выбить деньги из внутреннего кармана куртки Рыжего. Они на эти дела мастера, не хуже воров.
- О, еще один, - обрадовался, стоящий подле прапорщик. – И с бутылкой, и пьяный!
- Серега, - сказал я. – У тебя деньги выпали из кармана.
Рыжий посмотрел под ноги, наклонился и поднял деньги:
- Действительно, выпали, - промямлил он.
Сержант явно был раздосадован таким поворотом дела, ведь если бы не мое внезапное появление, то он сорвал бы не плохой куш.
Рыжий недоуменно засовывал купюры в карман.
- Запрещенные предметы, оружие, наркотики, - сержант принялся за меня, принявшись хлопать по моим карманам.
- Гондоны, - сказал я.
- Что?! – прапорщик злобно посмотрел в мою сторону и шагнул ко мне.
- Гондоны…
В следующее мгновение резкий удар в живот, переломил меня пополам. Я упал на колени. За ударом в живот последовал удар по шее, а за тем в область почек. Я очутился на влажной земле.
Почему нас не забрали, это остается загадкой. Только, когда я пришел в себя, то понял, что сижу на скамейка, а Рыжий старательно вытирает мне лицо от крови и грязи.
- Зачем ты Ленич, - увещевал он. – Деньги же они не взяли.
- Что, зачем? – спросил я, сплевывая на землю соленую кровянистую слюну и потирая распухающую на глазах шею.
- Зачем ты его гондоном обозвал? – сказал Рыжий, откупоривая бутылку, которая выпала у меня из рук во время экзекуции. Бутылку менты тоже не тронули.
- Я хотел только спросить: «Презервативы являются запрещенными вещами или нет?». Пошутить хотел.*
- Ну, как, пошутил? – Рыжий открыл бутылку, отхлебнул и беззвучно рассмеявшись, протянул ее мне. – Меру надо знать во всем, особенно при общении с нашими доблестными стражами правопорядка.
- Это я понял, - согласился я, делая большой глоток.
- И все-таки он действительно ГОНДОНЫ! – резюмировал Серега, когда срасти немного поутихли.
- Это точно! – ответил я, ощупывая языком разбитую губу. –Да, а я ведь разгадал тот ребус профессора Преображенского!
2004 г.
ВРИМЕНА ГОДА
ЮКА
(весна)
- Привет Солнышко, - говорю я, улыбаясь, и чмокаю Юльку в щеку. – Ты обворожительна!
- Привет, - она чмокает меня в ответ и тоже улыбается. – Разве солнышко может быть иным?
- Конечно, нет, - соглашаюсь я, и тут же, говорю гадость. – На тебя, даже годы не оказывают своего тлетворного влияние. Такое ощущение, что тебе не тридцать пять, а лет двадцать, вся цветешь.
- И пахнешь, - добавляет она сквозь зубы, явно злясь на мое неуместное напоминание ей о том, что она далеко не та симпатичная девчушка, коей была семнадцать лет назад. Впрочем, Юлька не остается в долгу и спрашивает меня с ехидцей. – Как твои дела? Ты что, опять на кочерге?
- Нет, - вру я, хотя понимаю, что отпираться бесполезно. По моей роже видно, что бухаю я, по крайней мере, дней сто, если не больше.
- Тьфу на тебя, - она искривляет губи и исподлобья заглядывает мне в глаза. – Врешь, как всегда!
На самом деле, ей бесконечно плевать, пьян я или тверез, главное, чтобы стоял на ногах, не приставал, не ругался матом и не нес всякую околесицу.
- Почему ты все время врешь? – повторила она и, не дожидаясь моего ответа, тут же задала новый вопрос. – Куда пойдем?
Я честно не знаю, куда нам идти, а уж тем более не знаю, отчего я такой врун. Я, вообще, ничего не знаю. Мне сейчас бы выпить грамм двести пятьдесят, а уж после отвечать на ее вопросы… Я виновато смотрю на нее и улыбаюсь. Когда-то улыбка спасала меня, когда я попадал в тупиковые ситуации, но сейчас… Сейчас она вряд ли поможет мне. Ну, скажите, кому доставит удовольствие, смотреть на опухшую морду со сломанным носом, рваной губой и выбитыми передними зубами?
Мне стыдно, что я пьян, что без цветов, что … Зачем я ей позвонил вчера?
- Пошли, - Юлька морщится, как от зубной боли, и берет инициативу в свои руки. Вероятно, она тоже не знает, для чего я позвонил ей, и для чего просил о встрече. Юлька забросила дамскую сумочку за спину и пошагала по проспекту, по направлению к одному кафе, в котором мы часто встречались в той, старой жизни.
Я плетусь за ней следом, роюсь в карманах в поиске зажигалки и рассматриваю ее фигуру. Юлька выглядит обалденно: высокая, стройная, загорелая… . Как там в пословице: «Бабе стало тридцать пять, - Она ягодка опять!». Ну, положим, что это не ко всем подходит, и все же…
Ветер, такой сумасшедший, что тяжело идти. Он просто сбивает с ног, треплет одежду и волосы, мешает дышать. Песок забивается в нос, рот, глаза и уши. Мы идем по Ленинскому проспекту теплым ветреным майским вечером 1987 года. У тебя короткая цветастая летняя юбка, идеально открывающая твои великолепные девичьи ноги, блузка с короткими рукавами. Туфли-лодочки малинового цвета. Твои русые волосы растрепались, тушь на ресницах потекла. Ты постоянно выплевываешь изо рта придорожную пыль и ругаешься. Мы держимся за руки и продолжаем идти вперед, борясь с ветром. Вскоре мы свернем на ул. Десантников и ветер больше не будет так доставать нас. Мы уж несколько дней встречаемся, и я все больше и больше влюбляюсь в тебя. Нет, я просто люблю тебя. Вот ты и пришла, моя первая любовь. Мне двадцать один, тебе восемнадцать самый возраст для влюбленности. Я шепчу тебе о любви, но ты не слышишь, вредный ветер уносит мои слова прочь. Может это и к лучшему, сейчас. Хочется покурить, но я сдерживаю свое желание, чтобы не спугнуть нахлынувшее неизвестное чувство. У меня было много подруг, особенно в последние годы, но такой. Нет, ты и не подруга, ты любимая. Я всегда стеснялся целоваться при людях, разве, что по пьяни, а с тобой мне совершенно не стыдно и не стеснительно. Я смотрю на себя со стороны и вижу, какой я глупый, неуклюжий и такой наивный, для своих двадцати одного. Май восемьдесят седьмого, я смотрю на него, сквозь призму прожитых лет, и понимаю, что это был один из самых счастливых месяцев в моей бурной жизни. На следующий день мы сидели у тебя дома и пили сухое вино. Я был пьян, но пьян не от вина, а от самой красивой девушки на свете. Мы долго целовались, я раздел тебя. Я целовал тебе шею, грудь, руки… Потом. Потом мы любили друг друга. Забавно, что в самый интересный момент, вдруг отворилась дверь в комнату и вошла твоя бабка. Я даже не успел опомниться, но ты уже шептала мне на ухо: « Не волнуйся, она уже ничего не соображает. Давай дальше!». И, действительно, старушка посмотрела, не много, на наши развлечения и закрыла за собой дверь. В этот день я стал мужчиной и когда ехал домой, то ревел не знаю от чего.
Больше мы не ложились с Юлькой в постель. Вскоре мы расстались, и это был первый серьезный удар в моей жизни. Я мучился, переживал, я молил, я требовал объяснений. Но объяснений не последовало. Все было довольно просто. Она вернулась к своему парню, которого любила, и с которым поссорилась накануне нашего знакомства. Потом вышла замуж за другого парня, родила дочку, я же встретил свою половинку. Безумно полюбил, женился, родился сын. Наш брак продлился восемь лет, и вот я снова один. Да, с Юлькой мы иногда встречаемся и вспоминаем тот самый ветреный май. Правда, в последнее время, мне стыдно встречаться со своей первой любовью. Я стал алкоголиком, у меня страшное лицо, мутные глаза, грязные волосы и трясущиеся руки. Если она меня, хоть чуточку любила, то пусть лучше запомнит меня тем двадцатиоднолетним пацаном, идущим с ней за руку по Ленинскому проспекту. Пусть запомнит ветер, теплый вечер и мой влюбленный взгляд.
Еще пара фраз Мы никогда не поссоримся с тобой и не простимся, если не случится нечто экстраординарное, я почему-то в этом уверен. Знаешь, что мне сказал Вовка Чиж, когда мы встречались вместе с тобой и Риткой у него дома. « Ты знаешь Ленька, у меня будет много женщин, много денег и всего прочего, но такой красивой девчонки, как твоя Юлька, у меня не будет никогда». Я не знаю, к чему он это сказал, но знаю одно, что ты была единственная на свете - моя первая любовь.
Мы познакомились несколько дней назад. Через несколько дней мы расстанемся.
В середине мая 87 года наш комсомольский лидер Феликс, решил устроить комсомольский субботник на институтской базе отдыха, где-то за Сланцами, возле реки Нарова. Мы с моим приятелем Вовкой Чижом тут же согласились, народу, вообще, много набралось, оставалось дело за малым: за бухаловым и бабами. Если с «квасом» вопрос был решен практически незамедлительно, его приятель Серега тут же прикупил два ящика «сухаря», то решение второго вопроса повисло в воздухе. Но, голь на выдумки хитра. Вова взял ключи у Феликса от комитета комсомола и мы пошли на третий этаж шустрить по спискам наших юных комсомолок. Старух под тридцать лет, в нашем нежном возрасте, поить на халяву не хотелось. Добравшись до списка телефонов и паспортных данных, мы приступили к методичному обзвону наших потенциальных спутниц. Некоторых, наиболее симпатичных, мы знали по именам, но вот с фамилиями было сложнее. Конечно, можно было просто вызывать всех подряд в комитет и «от имени и по поручению» приглашать на субботнее мероприятие. Но мы посчитали это сверх наглостью. Поэтому, ограничились лишь обзвоном. К нашему неудовольствию, комсомолки оказались народом ленивым и меланхоличным. На наш призыв, откликнулись несколько экземпляров, причем, нам совсем не подходящих.
И вот оно чудо!
Стук в дверь. Я небрежно бросаю: «Войдите». Входит та, которую я больше всего хотел бы видеть на слете-субботнике. Она смущенно поздоровалась. Мы солидно ответили. «Вы, по какому вопросу, девушка?»- спросил я. «Мне надо подпись поставить в характеристику»- ответила она и добавила – «Для поступления в институт». Мы с Вовой переглянулись. «Учиться собираетесь, это хорошее дело товарищ, передразнил я Вовкиного тезку, верной дорогой идете». Девушка улыбнулась. «Ну-ка дайте-ка вашу характеристику», – прокартавил я. «Мне, собственно, Феликс нужен»- сказала она, поняв, что над ней стебутся. Но я уже выхватил у нее из рук листок и успел прочесть ее данные. Вот тогда-то я и узнал ее девичью фамилию – Коко. Больше ее характеристика мне была не нужна и я вернул ее законному хозяину. «Товарищ Феликс Дзержинский подойдет через час» – сказал Вовка, высматривая в списках что-нибудь подходящее. Мне же уже никто не был нужен. «А вы не собираетесь на субботник?» – спросил я, уже без излишней самоуверенности. Юка неопределенно пожала плечами и вышла. Зачем я ей нахамил? Вовка что-то трендел мне под ухом, но я не слушал его, я думал о той, которую, только что выпроводил за дверь, по собственной глупости.
Но, видно, раз на роду написано быть повешенным, то бесполезно топиться. На следующий день, я выхожу в курилку и, тут идет она. Я никогда не пристаю к женщинам, если хорошо не знаю их, а здесь, словно кто-то меня за язык схватил: «Ну, так как девушка, вы едете завтра на слет?». Она остановилась и спросила: «А во сколько?». У меня видно здорово переменилось лицо, поскольку я и ответить то сразу не сумел. «Так во сколько?» – улыбаясь, спросила она. «В восемь» – пробормотал я. «Ладненько, я приду» – сказала она и упорхнула наверх, как сладкий весенний мотылек.
Я не спал всю ночь!!!
В половине восьмого я был уже около института. К этому же времени подтянулся Серега на своей славной тачанке под названием «Москвич -407» и Вовчик. Мы поздоровались. Вовка, деловито, открыл багажник. Среди тряпок и запасок стояли два ящика отличного «Ркацетели». Я предложил начать субботник прямо здесь, но товарищи меня остановили. Я дал себя уговорить. Подъехал автобус, на котором должна была ехать основная масса комсомольцев, впрочем, все, исключая нас. У некоторых активистов в сумках что-то соблазнительно позвякивало. «Наши бойцы» –резюмировал Вовка. Собралось человек двадцать, не было только ее. Вовка уже начал злорадствовать и подтрунивать надо мной, когда из-за поворота показалось «мое ясно солнышко», слегка не выспавшееся, но выглядевшее довольно бодро. Она подошла к нам и оглядела драндулет. «Вот на этой машине я поеду?» – она мило скривила губки. «Да ты что?» – заверещал Вовка – «Зверь, а не машина! Движок от «Альфа-ромео». «Сто пятьдесят с места берет»- подтвердил Серега. Юка усмехнулась, как серпом по …. «Ладно, уговорили» –согласилась она. Вероятно ей самой было не очень охота ехать с комсомольским активом и петь под гитару песни типа: « И Ленин такой молодой…». Рассевшись по местам, мы двинулись вслед за автобусом. Вовка сел на переднее сидение, рядом с Серегой, а мне «пришлось» довольствоваться обществом дамы. Правда Юлька пыталась затащить к нам в «броневик» какую-то свою подругу, но Серега, все понимавший, с легкостью отбил эти атаки, уложив рядом с нами рюкзак с палаткой. «Места нет» – с явным сожалением сказал он, хотя в багажнике его было предостаточно.
В дороге мы весело болтали, пока не проехали Сланцы. Автобус не много укатил вперед, но поскольку я знал дорогу, нас это не очень волновало. Но тут наш «броневик» заартачился, закряхтел, зачихал и встал. Еб! Это-то на проселочной дороге, где до ближайшего населенного пункта несколько километров. Мы с Вовой, чтобы разогнать тоску, вытащили из ящика пару флаконов сухого вина, пару яблок и … В четыре горла выдули их. Юка пила наравне со всеми, а Сереге было все равно, в лесу гаишиков нет. На наше счастье, где-то через пол часа по дороге запылил трактор. Мы тормознули его. Серега объяснил водиле ситуацию.
«Ху..я»- выругался тот, не смотря на присутствие поблизости хрупкого красивого создания, -«Готовь флакон», «У нас только сухое» – извиняясь, ответил Серега. «Тогда два» – не смутился мужик и укатил на своем тракторе не весть куда. Отсутствовал он не долго, судя по тому, что мы успели приговорить еще только одну бутылку. Он остановился и, деловито, вытащил из кабины какую-то фигню с лопастями. Может мотор, я в это не разбираюсь. Вместе с Серегой они поменяли местами что-то там в капоте, и автомобиль заурчал. Вовка расплатился с мужиком двумя бутылками вина, одну из которых он на наших глазах приговорил. «Тьфу, дрянь!» – сплюнул мужик и полез на трактор. «Эй, мужик» – закричал датый Вовка – «а ты где мотор-то взял?». «Да у соседа спи..л»- ни капли не сумятясь ответил шофер, завел свою таратайку и покатил себе по бескрайным просторам ничейной земли. Мы переглянулись.
«О РУСЬ! СМОТРЮ Я НА ТЕБЯ И ССУСЬ!»
База находилась рядом с молочной фермой. На поле паслись коровы, чуть поодаль бык и два теленка. Еще дальше происходила занимательная сценка, которую, перефразируя слова Пушкина, можно описать следующим образом:
«Бык корову в поле кроет,
Засандалив ей шутя.
А буренка, то завоет,
То заплачет, как дитя».
В лагерь мы приехали бодрые и веселые. Юку слегка покачивало, вероятно утомилась в дороге, зато мы были, как атлеты, хорошо размявшиеся, перед марафонской дистанцией. Мы загнали машину на территорию и стали ставить палатку. Юке отвели отдельную комнату в небольшом деревянном домике, где расположились другие комсомолки. После того, как все обосновались и перекусили, все преступили к хозяйственным работам, кроме нас троих. Мы приступили к опустошению наших запасов. Юля красила забор. Девчонки убирали территорию, а мужики пилили деревья. Наконец, наше безделье надоело одному из активистов и он, с решительным видом, направился к нам. «А вы, собираетесь работать?» – грозно спросил он. На что, Вовка, молча протянул ему стакан вина. «Будешь?». Он кивнул и залпом выпил. Инцидент был исчерпан и мы пошли а речку, чтобы попробовать угнать лодку у кого-нибудь из местных жителей. Этого нам, к сожалению, не удалось. Потом мы пили вино в лесу, потом на поляне, непременно угощая им всех желающих. Короче, к обеду все были кривые в дугу. Мы с Юкой пошли гулять в лес и я впервые поцеловал ее. Она не много пококетничала, но поцеловать себя дала. Потом мы беспрерывно целовались в разных местах, причем многие это видели, но смущенно отводили глаза.
Вечером мы жарили шашлыки у костра и пели песни. Ближе к полуночи, пьяные и уставшие комсомольцы стали разбредаться по койкам. Мы пошли в палатку. В палатке сидели Вовка, Серега и две девчонки. Одну звали Аня, а другую Майя. Н смотря на чисто русскую фамилию – Степанова, Майя была чистокровной еврейкой, которых Вовка на дух не переносил. Как ее угораздило очутится в нашей палатке, да еще и декламировать стихи Б.Г.?
Поняв, что «места под парусом» мне не достанется, я увязлся проводить Юку до ее домика. А там… Одна ступенька, вторая, третья. Скрип двери. «Тише ты, слон». «Юлька, ты пришла»- послышался чей-то голос из соседней комнаты. «Да, я сплю» – ответила Юка, и мы легли.
Утром, когда я выпрыгивал из окна ее комнаты, то заметил, как на меня, из соседнего «мужского» дома смотрит изумленная физиономия Феликса. Я помахал ему рукой и пошел к палатке. Было раннее весеннее утро. Весел щебетали неизвестные мне птицы, трава мягко стелилась под ногами. Воздух был сладок и полон любовью. Сердце пело, а душа устремлялась к солнцу.
«Ну, что?» - спросил, проснувшийся Чиж- «Ты ее?». «Дурак ты, Вова» - ответил я – «Я просто сегодня влюбился». Он посмотрел на меня, как на психа и уткнулся носом в спальник. «Рота! Подъем!»- заорал я – «У нас есть выпить?». При слове «выпить» парни зашевелились. «Вроде в багажнике оставалось» – неуверенно сказал Серега. В багажнике оставалось три бутылки. Три на двоих, это многовато и, оприходовав одну, мы решили подождать, когда проснется Юка. Красавица моя, не выспавшаяся, растрепанная, с мешками под глазами, выползла из своей конуры часам к двенадцати, когда у нас с Вовкой оставалась уже одна. Серега не пил, а возился с машиной, а мы собирали палатку. После совместного завтрака, допития вина и уборки мусора, мы двинулись в путь. В дороге Юлька уснула, а я нежно целовал ее в полураскрытые губы….
Ветер пепел собирает в стаи.
Разошелся. Зол. Срывает башню.
Я страницы памяти листаю,
С грустью вспоминая день вчерашний.
Нету звезд на небе, все в моем стакане.
Крови в жилах тоже, выпил без остатка.
Черти копошатся в незажившей ране.
Лишь твоя улыбка, то горька, то сладка.
И в пещерах памяти, не найти приюта,
Едва доплыл до берега, как вновь волна относит.
Ковыляю по свету, пьяная иудина,
И чем ближе к смерти, тем сильней развозит.
Я в дымину пьяный, башня развалилась.
Память задубела, инеем покрылась.
Опустился пепел, холодом дохнуло,
Скучно жить на свете, да и ты заснула.
Из туч свинцовых в голове, - дождь праведный прольется,
Рой нетрезвых мыслей, - по углам разгонит.
Спи моя колдунья, судьба, - она как выстрел,
Коль отлита пуля, - не беги, догонит.
Да, Юка от судьбы не уйдешь. Вероятно, ты обречена быть счастливой, а я… Хотя. Мне грех жаловаться на тот выстрел, от которого не убежать.
Я тоже счастливый человек, хотя бы потому, что вижу тебя.
Да, я пришел попрощаться, не стоит нам больше видеться, слишком уж разные мы с тобой. Я не говори о том, что … Впрочем, я, вообще, ничего не говорю.
Задолбали меня особи женского пола. Поиграл в Дон Хуана и довольно!
Игра закончилась, пора начинать жить, как все нормальные люди.
Но, совершенно неожиданно для себя, я понимаю, что и жизнь-то, тоже закончилась, одновременно с этой игрой. Жаль, а я думал, что она только начинается!
* * *
А когда меня не станет,
Я уйду через мгновенье,
Чай в стакане не остынет,
Не испортиться варенье.
Утром солнышко разбудит,
Вечером туман укроет.
Но, пройдет тот сое весенний,
И твоя душа завоет.
Ты, когда меня забудешь,
Сердце биться перестанет.
И прольется дождь осенний,
А затем, зима настанет.
АЛЕНА
(лето)
-Папа, а почему море такое фарфоровое? – спрашивает
мужчину маленький мальчик, дергая его за руку.
- Оно не фарфоровое, балбес, оно мокрое, - отвечает отец,
упершись глазами в пышнотелую девушку, выходящую из воды.
(Из разговора на пляже)
«И снился мне не рокот космодрома, не эта ледяная синева…». Мне снилось лазурное Черное море, Севастополь, раскаленный серый песок и массы людских тел, растекающиеся по песку, под воздействием палящего июньского солнца. Мне снилась Лена.
Лето 1989 года. Севастополь. Я, вместе со съемочной бригадой, прибыл в Город-герой в командировку, аккурат в начале июня. Командировка получилась стремной. За месяц – три съемочных дня. Это имеется ввиду – киносъемочных, а не когда кого-то снимаешь. Тех дней оказалось гораздо больше, да и прошли они продуктивней. Тетки в Крыму, я вам скажу, это что-то потрясающее. Никакие Синди Кроуффорд и Клавы Шиффер им в подметки не годятся. Про других пучеглазых красоток я и не говорю. Короче. Оттягивались мы в городе русской славы по полной программе. Утром пляж и пиво, вечером вино и море. Подвыпивши, я иногда лазил по местным садам за черешней и персиками.
Раз сижу на дереве, рву персики, а темнотища, хоть глаза выколи, ни черта не видно, приходится наощупь искать. Вдруг открывается в хате дверь, и во двор вываливает толпа прилично одетых и поддатых людей. Оказывается, в этом доме отмечалось какое-то знаменательное событие: не то свадьбу играли, не то похороны справляли. Так вот.
Один шустрик, занудливый такой хмырь, решил персиков для баб нарвать, и шасть на «мое» дерево. Я притаился, покрепче ухватившись за ствол, чтобы с перепугу не грохнуться на землю. А этот гаденыш все лезет и лезет. Ему с низу орут: «Слезай Микола, пошли лучше пивка дерябнем!».
Нет бы послушать умного совета и слезть.
Фиг! Настырный паскудник.
Чую, кто-то меня за ляжку хватает и сопит. Что делать? Пока молчу, потею, никаких действий не предпринимаю. А этот, лапает меня, как бабу, потом видно понял, что к чему, и как заорет: «Хай мужики, да тут ист кто-то! Кажисть я вора помав!».
Помав! Это были его последние слова. Потому что, в следующий момент, он с треском свалился на землю. Признаюсь, это я его пихнул, а что, по вашему, мне оставалось делать? Дожидаться, пока он, своей вонючей пятерней, меня всего облапает? Извините, я придерживаюсь иной ориентации.
В общем. Он на земле лежит, руки раскинул и стонет. Вокруг толпа. Те изумленно глядят на стонущего и замышляют, что-то не доброе. Я на дереве сижу, еще крепче вцепившись в ствол. Тут другой охотник вызвался, поиграть в тарзана. Только он к дереву, вдруг какой-то смышленый карапуз, поднимает с земли камень и бросает его в крону персика.
«Хороший мальчик», подумал я, и на душе стало, как-то спокойно и безмятежно. Ведь взрослые дяди, по причине чрезмерного подпития, вряд ли бы догадались до такого элементарного хода, а он паразит… . Теперь меня, как зловредного Соловья-разбойника будут каменьями сбивать.
Но это, как оказалось, было не последнее рацпредложение. Как писал Антон Палыч Чехов: «Если в доме есть ружье, то оно в четвертом акте обязательно прострелит кому-нибудь или башку, или задницу». Похоже, что четвертый акт вот-вот должен был начаться, поскольку, кто-то из мужиков сбегал в хату и притащил здоровенную базуку. Возможно, это был обычный пугач, либо дрянная берданка, из которой и воробья не грохнешь. Но мне, в тот момент, меньше базуки она не показалась.
Слезай бандит! - закричал мужик с берданкой и усы у него, видимо от избытка чувств и желания, поскорей сделать из моего трупа чучело, затопорщились, как у кота, решительно топорщились.
Я молчу.
Я не шуткую, ей богу! – орет дядька.
Едва держась за ветки дерева, я понимаю, что сейчас их терпение иссякнет.
Да, хватит с ним цацкаться, - пропела какая-то шлюха, в цветастом платье. – Отстрели ему цибулю.
Не ведая, что означает эта «цибуля», я, тем не менее, совершенно не желал, чтобы мне, вообще, что-либо отстреливали.
На земле полныи ходом шло приготовление к моему отстрелу.
- Здаемся,- блеющим голосом артиста Муратова из фильма «Джентельмены удачи», ответил я, как в фильме поднял руки, видимо забыв от страха где нахожусь, и ****улся вниз, прямо, как тот хмырь.
Покорчился, малость, якобы от боли, а сам лежу и думаю: «Что они делать со мной будут: в морду дадут или милицию вызовут?». Оказалось все иначе. Узнав, из моего сбивчивого рассказа, кто я, откуда и чем здесь занимаюсь, меня просто затащили в хату и напоили до полусмерти. Я частично оказался прав, народ отмечал чьи-то именины, правда, чьи, я так и не успел понять, так резво меня напоили. Весь следующий день я провел в плавучей гостинице, в которой мы жили, с мокрым полотенцем на пылающей голове.
Впрочем, я отвлекся.
Где-то в середине командировке, облазив все ближайшие пляжи, мы решили отправиться на «Метеоре» куда-то, черт знает куда, туда, где меньше народу и больше экзотики. Название этого места я уже не помню, помню лишь, что народа там меньше не было, а про экзотику и говорить нечего. Разве, что, откуда-то из-за горки, каждые пять минут, с ревом появлялись в небе истребители, и проносясь мимо пляжа, удалялись в сторону вражьих берегов. У нас с собой было несколько бутылок пива «Колос» и вяленая рыба. Пиво было теплое и противное, впрочем, как и таранька. Оприходовав половину своего запаса, прогрев косточки, я почувствовал необыкновенный заряд бодрости и пошел к кромке береговой полосы, дабы освежить свое изнывающее тело в мутной воде теплого моря. И тут…
Тут я увидел ее.
Всякий мужик имеет свой идеал женщины. Кого привлекают длинные ноги и стройная фигура, кто смотрит на грудь и нижнюю часть тела, кого-то завораживают глаза и волосы, кому-то нравиться улыбка и вздернутый носик. Но она… Стройная. Грациозная, как кошка, с длинными ногами, роскошными черными волосами, аккуратным смуглым лицом, великолепным телом, но грудь… Казалось, это была не грудь, а… Да что там сиськи этой Саманты Фокс или «арбузные груди мадам Грицацуевой», это просто сморщенные груши лежащие на прилавке на Центральном рынке, у красномордой торговки, по сравнению с ее грудью. Когда она, по кошачьи, подбегала к кромке моря, и оно, набежавшей волны, обдавало ее тело бриллиантовыми брызгами, когда ее грудь колыхалась, как… Нет, это не возможно описать, это надо видеть. Что творилось с мужиками, жадно пожирающими ее глазами. Что?
Вся мужская половина пляжа заворожено наблюдала за прекрасной нимфой. А когда она выходила из воды, и капельки воды серебрились, стекая по ее прекрасному телу, то там и тут раздавались звонкие пощечины. Это верные жены награждали ими своих верных мужей знаками отличия. А те, краснея, с вожделением провожали девушку, поднятием флага на флагштоке. Там и тут гордо реяли разноколиберные члены в дешевых синтетических плавках.
Чебуреки за двадцать копеек, мороженное за десять…
Пиво за тридцать пять, таранька…
Бросьте вы! Поглядите на нее, в леопардовом купальнике и ощутите всю прелесть бытия.
Эй, как ее?
БЕГУЩАЯ ПО ВОЛНАМ!!!
Парень я ужасно стеснительный. Я никогда бы не решился подойти и заговорить с ней, если бы не Славка. Славка - раздолбай, дай Бог ему памяти, сказал: «Ничего бабенка, жаль, староват я для нее. А как хорошо иметь такую жену, даже подушка не нужна, на одну сиську лег, другой прикрылся. Кайф! Да еще и с подогревом!». Мне ужасно захотелось дать ему по морде. Разве в сиськах дело! Эх, что я за дебил.
Открыли еще по пиву, затем еще… Славка захмелел.
- Ну, что? - повернувшись на спину, подставляя свою впвшую грудь солнцу, спросил он. - Понравилась девка.
-Угу, - кивнул я. Шумело море, шумело в голове, шевелилось в штанах.
- Хошь щас склею для тебя? - неожиданно сказал он. Это на его сленге называлось6 «П..ду мне на нос повесить»,
- Брось, - отмахнулся я. - Погляди, сколько вокруг нее ухажеров вьется, того и гляди по треске огребем.
Но Славка уже не слушал, он отрыл из песка очередную бутылку пива, ключом открыл ее, стряхнул с полосатых плавок прилипший песок, и направился к загорающей девушке. О чем они говорили, про что, я понятия не имею. Только, вскоре он развернулся и , с ухмылкой, направился в мою сторону, потягивая из горлышка пиво.
- Пошли, - небрежно бросил он, присаживаясь на песок.
- Куда? - не понял я.
- К Лене, - ответил он.
- К кому? - все еще не понимая сути, произнес я.
- К твоей красавице, - сказал он. - Ее, между прочим, Леной величают. Эх, старина, что бы ты без меня делал.
Не веря в свершившееся чудо, я, как-то не ловко поднялся и, на ватных ногах, поплелся вслед за Вячеславом.
- Здрасте, - буркнул я, покраснев, как медный чайник.
Привет, - дружелюбно ответила девушка…
Я не знаю, что он там наплел про меня, но Лена очень доброжелательно отнеслась к моему появлению. Вскоре, мы разговорились. Славка ретировался. Мы остались одни. Он уже успел наболтать ей, что мы киногруппа из Ленинграда, что снимаем здесь кино про корабли, что я не последнее говно в этом мире и прочее, прочее, прочее. Мне вдруг стало совсем легко. Мы разговаривали про музыку, вспоминали любимые группы и солистов. Лене нравились «Наутилус» и «Кино», мне тоже. Потом разговор перешел на тему кино, затем театра, книг…
Внезапно, я коснулся ее груди. Не схватил за сиськи и начал с вожделением их мять, а именно, коснулся, стряхивая с груди прилипшие песчинки. Краснея, я одернул руку, будто коснулся оголенного провода, но она только улыбнулась. У меня поплыло все перед глазами, а от возбуждения, я не мог повернуться и лечь на спину. По-моему, у меня даже порвались плавки.
Солнце уже клонилось к закату, а мы все болтали и болтали. Народ на пляже стал постепенно рассасываться, казалось еще не много и мы останемся одни на всем побережье. Но. Но, вдруг, Лена заторопилась домой. Я предложил проводить ее, но она мягко отклонила мое предложение. Вероятно, у нее есть мужик, подумал я, а, в прочем, какая разница, даже, если бы и не было, она навряд ли согласилась. Так было и будет всегда! У каждой красивой девушки есть поклонник, которого она, обязательно, любит. Что ж – это судьба.
- Мы встретимся? - с надеждой в голосе, спросил я.
- Я каждый день здесь, - неопределенно ответила Лена.
- Понятно, - сказал я и поплелся надевать свои драные шорты и джинсовую рубаху.
- Пока, - бесстрастно произнесла она.
- Счастливо, - пробурчал я, направляясь на пристань, не разу не оглянувшись, на прожигающий мне спину взгляд прекрасной купальщицы.
Вечером мы надрались со Славой и Сашкой, закусывая «33» портвейн сочными, мясистыми помидорами, чесноком и теплым лавашем. Для себя я решил, что ни за что больше не заговорю с Аленой. В то время, я был молод, высокомерен и горд.
В следующий раз мы приехали на тот пляж через три дня. Лену я узнал сразу, по ее статной фигуре, все в том же леопардовом купальнике. Она была с подругой. Рядом тусовались каких-то двое парней. Я, достаточно, спокойно воспринял это. В конце - концов, этого и следовало ожидать. Вскоре, Лена увидела нас. Я, конечно, не психолог, но похоже, что она была рада нашему появлению. Кстати, это заметили и мои кореша.
- Слушай Леха, - говорил мне Сашка, когда мы стояли около воды и смотрели, как пацаны катаются на серфинге, - Повернись, посмотри, как Ленка на тебя смотрит. Она сейчас тебе в спине дыру прожжет.
Я обернулся. Ленка, действительно, смотрела в мою сторону, но, заметив мой взгляд, мгновенно отвернулась. Потом она разбежалась и грациозно, как касатка, прыгнула в море. Возможно, она ожидала, что я последую ее примеру и мы… Тем более, что пацаны, охаживавшие девчонок, к тому времени уже ретировались.
Нет, Ленка, я развернулся и пошел к подстилке. «В игре наверняка, что-то не так»- пел БГ. Что произошло со мной? Ведь, потом, Лена несколько раз проходила мимо нас, здоровалась со Славой и Сашкой, я же лежал на животе, демонстративно отвернувшись. Когда мы пошли за чебуреками, то, вскоре, она прибежала и туда. Но я. Я, как деревянный болванчик, даже не кивнул на ее приветствие.
Перед самым отлетом в Ленинград, я приехал на пляж, в надежде увидеть Лену и поговорить с ней. Было прохладно. Море было не спокойно. На пляже было мало народу. Над темной водой кружили чайки и альбатросы. Я, не раздеваясь, прошлялся около часа вдоль кромки прибоя, но так и не увидел знакомого леопардового купальника.
Прощай Лена! Никак не знал, что, в последствии, буду часто вспоминать тебя и ненавидеть себя за свое дурацкое поведение.
Мне снилась Лена. Мы лежали с ней в камышах, плотно прижав, друг другу наши разгоряченные тела. Мы целовались. Странно. Прошло столько лет, а я, даже во сне, ощущаю запах твоего тела, волос, губ. Я чувствую твою упругую грудь и литые бедра, твои ласковые руки…
Столько лет прошло. Где ты Елена?
1999 г.
БОРЕЦ
В куртке от Армани,
В брюках от Версачи,
С коньяком в стакане,
Он сидит на даче.
В клетке канарейка,
Псина у забора,
Тяфкает зараза,
Карауля вора
На окошке мухи,
Кошка во дворе,
Как свинья во фраке,
Он в своей дыре.
Генералу скучно,
Генералу тесно.
Он в тоске дремучей,
Не находит места.
Мысли генерала,
Далеки от дома.
Он в Тамбов злодейский,
Уезжает снова.
Генералу тошно, -
Заболела почка.
Ну, чего им нужно?
Сдохли б все и точка!
СКАЗ ПРО ТО, КАК ОДИН ГЕНЕРАЛ С «ТАМБОВЦАМИ» БОРОЛСЯ
Жил был в криминальной столице России один милиционер. Службу нес исправно, но звезд с неба не хватал, ничем примечательным не отличался, а посему, после достижения определенного возраста, бы отправлен на заслуженный отдых в звании полковника и с пенсией исчисляемой энным количеством рублей. Его благоверная супруга продолжала трудиться на благо подрастающего поколения, в должности директора одного Детского сада, в том же самом городе. Был у полковника один маленький бзик, - уж очень он любил чистоту и порядок. Сам мылся по несколько раз в день, жену заставлял мыться и любимую собаку, ежедневно купал в небольшой ванне, в своей небольшой квартире расположенной в Кировском районе города. Но, был у пенсионера бзик и побольше, - иногда, он выпивал. Нет, он не нажирался до поросячьего визга, до риз, до безумного блеска в глазах и чертиков в воспаленном мозгу, но пол литра «белой» мог откушать с большим удовольствием. Супруга не поощряла пристрастие мужа к алкоголю, но понимала, что скучно борцу с правонарушителями на заслуженном отдыхе, мается он и сердцем, и душой, от чего, закрывала глаза на его негативное пристрастие. Правда, один раз тяга к спиртному чуть было не вышла боком бравому полковнику.
Раз выкушав свою обыденную дозу, он решил маленько заполировать ее пивом, взял с собой собаку и пошел в близлежащий ларек. Купил пенсионер пиво, открыл его и направился прямиком во двор, где обычно выгуливал своего пса. Спустил он собачку, чтоб та все свои дела сделала, примостился на скамейке, тяпнул пиво, и так ему на душе грустно стало, что его собратья по оружию в это время ведут непримиримую борьбу с нарождающейся организованной преступностью, а он вынужден, вместо этого, собаку свою выгуливать, что затомилось сердце у полковника, заплакала душа, потекли мозги по закоулочкам. И полковник – пенсионер затянул грустную служебную песню: «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет. Значит с ними нам вести не равный бой…» Что такое? Почему песня оборвалась на полу фразе? Дело в том, что мимо скамейки, где отдыхал наш «шаляпин» проходил участковый милиционер, увидел подвыпившего гражданина с бутылкой пива в руке и красным носом на лице, решил, что непорядок это на вверенном ему участке и сделал замечание бывшему полковнику. Осерчал полковник, топнул ногой, слюной начал брызгать: «Да я, я бывший полковник милиции. Да я, кровь проливал в семнадцатом за таких как ты капитанов, чтобы жить, вам было, лучше и веселей чем нам. Да… Да, пошел ты капитан на». Сказал он такие слова и испугался сам себя. Ведь, не смотря на былые заслуги, а сказать по правде, их у него и не было, полковник был не прав. Нарушил полковник административный кодекс, согрешил миляга перед законом.
Услышал участковый сии ругательные слова, почесал затылок и решил, отвести пенсионера в участок, пускай маленько протрезвеет, придет в себя, а там видно будет, что с ним делать, отпустить к чертовой матери или оштрафовать по полной программе.
Привел он пенсионера в отделение, посадил в клетку к пьяницам, ворам и хулиганам, а сам пошел чай с баранками пить, - голодный он был сильно, ведь на милицейскую зарплату сыт не будешь. Пошел он чай пить, а полковник приметил, что перед тем, как взять в руки баранку, участковый руки забыл помыть! Запало это в душу полковнику и так его взволновало, что он даже про обиду свою забыл и про штраф. Когда выпустили его из кутузки, то побежал он домой к жене Людмиле, прихватив по дороге любимую собачку, которая, потеряв хозяина, резвилась со стаей местных дворняг. Прибежал полковник домой, залез в ванную, долго тер себя мочалкой, приговаривая: «Моем, моем трубочиста, чисто – чисто…» За вечернем чаем поведал он своей супруге о случившемся. «Брось ты, Анатолий» – ответила ему супруга – «Этих людей уже не переделаешь. Они живут в грязи, так в ней и сдохнут. Ты бы взглянул на фасад того же отделения. Весь обшарпанный, грязный, а ты хочешь, чтобы они еще и руки мыли!» «Эх» – сказал полковник – «Вот если бы меня назначили главным милиционером в этом городе, то я бы навел порядок».
Хотите верьте, а хотите нет, но Бог услышал сии речи отставного полковника, и через своего представителя на Земле, уж не знаю, в каком тот звании и чине, довел их до сведения тогдашнего мэра этой самой криминальной столицы России. Понравились мэру слова пенсионера, задумался он над их глубоким смыслом, а тут как раз оказия, президент его зовет на чашечку цейлонского чая. Приехал мэр в Первопрестольную, откушал президентского чая с блинами, да пирогами с капустой и рассказал хозяину Кремля о пенсионере, за партией в большой теннис. «что ж» – сказал президент – «Коль мужичина толковый, так надо его на соответствующую должность посадить, пускай себя проявит во всем своем новаторском блеске. Я поговорю с министром внутренних дел». Сказано – сделано. Через неделю вызывает министр к себе отставного полковника и говорит: «Прослышал я, Анатолий, что тебя ценного фрукта, точнее, ценного кадра, на пенсию раньше срока отправили. Вот, мы тут посовещались с товарищами и решили, рано тебе голуба собачку выгуливать, да в домино с мужиками играть. Работы у нас непочатый край. Организованная гидра поднимает свои поганые головы, воры совсем обнаглели, хулиганы распоясались. Надо возвращаться, Анатолий, и служить своему народу, своей Родине. А за то, что с тобой так не справедливо поступили, то я присваиваю тебе, своим личным приказом, звание генерала и назначаю начальником ГУВД всего твоего славного города». «Служу России» – прокричал полков…, простите, генерал и взял под козырек. Вскоре кабинет генерала К. занял генерал П. И понеслась лихая птица тройка по проспектам, бульварам, улицам и переулкам славной криминальной столицы России.
На второй день своего назначения, генерал вызвал к себе начальника Кировского РУВД и рассказал ему один забавный случай, который произошел с одним тихим и спокойным пенсионером в районе, где он имел счастье проживать (генералу спешно выделили апартаменты в центре города, едва был подписан приказ о его назначении начальником ГУВД). Еще через день уволили бедного участкового за несоответствие служебному положению и халатному отношению к выполнению своих обязанностей. Через неделю собрал генерал всех своих заместителей, начальников главков и районов и приказал им провести среди своих сотрудников операцию «Чистые руки». Не дай бог, если кто-нибудь из них будет замечен с грязными руками, то тот час вычищать паршивца из органов! А то, взяли моду, выходят из туалета, а руки помыть забывают. Садятся за стол, а руки по локоть в дерьме. Не порядок!
Доволен собой генерал, прошла лишь неделя, а он уже столько делов наворотить смог. Только видит он, что жена его кручинится, ходит сама не своя, все у нее из рук валится, и свет то ей белый не мил. «Что с тобой, лебедушка моя?» – спрашивает генерал – «О чем думы думаешь, от чего у тебя на чела тоска – кручина?» «Грустно мне, Анатолий» – отвечает супруга – «Что ты вот, генерал, а я простой директор Детского Сада. Вот, если бы ты мне местечко какое получше подыскал, то я снова бы веселой стала, снова бы пирогов тебе с капустой напекла, да пряников медовых». Почесал генерал затылок, поковырялся в мозгах: «Подумаю» – говорит – «Поговорю с московскими олигархами». Прошла неделя, и Людмилу назначили президентом филиала одного известного московского банка. Ну, а как же вы думаете – генеральское слово крепче гороха! Ездит генерал по городу вместе с президентшей банка, на служебном «Мерседесе», любуются его красотой. И вдруг. Что такое. Как это, посреди такой красотищи, стоит грязное и обшарпанное здание: дверь перекошена, штукатурка на стенах осыпана, крыша прогнила, а окна побиты. «Что это за бомжатник такой?» – спрашивает генерал шофера. «Это, товарищ генерал, не бомжатник, это 78 отделение милиции Центрального РУВД» – отвечает ему шофер – «Да, у нас все отделения так выглядят, не только это». Тут вспомнил генерал, что когда был пенсионером и полковником, как отвел его этот паршивец капитан в 64 отделение, как бросилось ему в глаза, что больно уж оно убого и дряхло выглядит. «Поехали на работу» - прокричал генерал. «Ты что, Толик» – возмутилась супруга – «Мы же к прокурору на именины ехать должны!». «Прокурор подождет» – взволновался генерал, - «А дела нет. Я человек дела. Мне президент, министр и мэр этот высокий пост доверили не случайно, значит они верят в меня, и я их не подведу! Поехали на Захарьевскую!» В тот же вечер генерал подписал приказ по главку, чтобы в течении двух недель все фасады зданий: районных управлений, отделений и отделов милиции были выкрашены в розовый цвет, самый любимый цвет генерала еще с младенческой поры, а перед самими зданиями были разбиты цветники с фиалками и флоксами. Подписав приказ, генерал, с чистыми руками и совестью, отправился к прокурору пить виски, благо теперь его никто в камеру посадить не сможет.
Правда, последний приказ генерала выполнить оказалось весьма затруднительно, потому что, в городе не оказалось столько розовой краски, чтобы выкрасить ей все здания принадлежащие МВД, но генерал обещал поставить этот вопрос на коллегии министерства, которая намечалась в Москве на будущей неделе.
А так, так все идет по намеченному плану. В ментовских сортирах появилась туалетная бумага и мыло. Все милиционеры, от постовых до заместителей генерала, благоухают земляничным мылом и одеколоном, флоксы радуют глаз задержанных и потерпевших, алкашей и проституток, грабителей и добропорядочных граждан. Только, вот случилась еще одна напасть: наехали какие-то ироды на Людмилин банк. Ну, вы сами знаете, в какой стране мы с вами живем, в ней без «крыши» не в лес ни по дрова не сходить. Мало ли, что супруга сказала супостатам, что у нее муж генерал, а значит и крыша у нее соответствующая, так они не в какую. Говорят, мол мы первые этот курятник окучили, нам ты и будешь платить. Если нет, то гони отступного. Разозлился генерал, надел свой парадный мундир и поехал на «стрелку» с главным бандитом. И что оказалось? А то, что он знает этого злодея довольно давно, уже почти целый месяц, с того времени, как он стал главным милиционером в городе. А познакомились они на одном мероприятии в правительственной резиденции К2 на Каменном острове, где мэр города устраивал празднество по поводу того, что его дочь, Ксюша, от второго брака закончила без троек третий класс. Представили генералу импозантного молодого человека, с приятной улыбкой на мужественном лице, пожали они друг другу левые руки, правая у молодого человека была в гипсе, выпили водки и разошлись по разным концам парадной залы: один к силовикам пошел, другой к бизнесменам. Вот и встретились они опять, но уже в иной, совсем не благодушной обстановке. Молодой человек сразу признал генерала, но на компромисс идти отказался, поствив вопрос ребром: либо твоя супруга платит, либо у нее возникнут сложности в работе с клиентами. Разозлился генерал, ногами затопал: «Да, кто вы такие» – кричит – «Чтобы на власть наезжать?». «Мы» – спокойно отвечает молодой человек – «Мы из Тамбова, нас в городе «тамбовцами» прозвали». «Ах так» – вопит генерал – «Так я объявляю вам войну!» И, действительно, объявил. Выступил на следующий день в телевизионной программе одного прибандиченного, модного в то время, комментатора и во всеуслышание объявил войну «так называемым «тамбовцам». «Земля будет гореть под ногами у этих проходимцев» – вещал генерал в прямом эфире программы «Без башни» этого усатого клоуна. Слюной брызгал так, что у многих телезрителей экраны телевизоров влагой покрылись, пришлось сухой тряпкой протирать.
Объявить то войну, генерал объявил, а как бороться с организованной преступностью знал только по американским фильма про «крестного отца», да отечественному сериалу «Следствие ведут знатоки». Собрал он на совещание всех своих заместителей и поставил перед ними задачу, - в месячный срок разработать программу по борьбе с «тамбовской мафией». Разошлись заместители, думу думать, а генерал заперся у себя в кабинете, открыл стальной сейф, достал бутылку водки и выпил ее залпом прямо из горлышка. Вот до чего он был впечатлительным и порядочным человеком.
Прошел месяц. Вновь собрал генерал своих подчиненных и спрашивает: «Ну, как, надумали что-нибудь?». «Ничего не надумали, товарищ генерал» – отвечают заместители – «Тяжело бороться с тем чего нет». «Как это нет!» – возмутился генерал – «Когда я лично с ними общение имел». «Это не организованная преступность» - отвечают ему – «Это отдельные нехорошие личности, на худой конец, просто группа хулиганов. А организованной преступности у нас в стране пока еще нет, не созрела она, не вышла из пеленок». «Оп вашу мать!» – закричал генерал – «как же это быть то может! Вы говорите, что они из пеленок еще не вылезли, а кто же тогда на мою жену – директора солидного банка – наехал? Да, этот усатый мужик, уже давно вышел из детского возраста, он не то что шорты, он свой спортивный костюм на пиджак от «Армани» сменить успел, свой велосипед и «жигули» на бронированный «Мерседес» и «Феррари», а вы мне говорите, что они еще только в зародыше». «Ничего не знаем» – отвечают ему подчиненные – «Вот данные Госкомстата и Центра изучения общественного мнения – официально у нас организованной преступности нет. Это ее всякие ушлые журналисты придумали, типа Артема Боровика в Москве и Андрея Константинова в Питере. Это они со своими «совершенно секретно» и «бандитским Петербургом» людям головы задурили». Разозлился генерал, выгнал всех своих заместителей взашей, открыл свой стальной сейф, достал из него бутылку джина и выпил её из горлышка всю до последней капли. Потом сел за стол и заплакал, вот какой он был чувствительный человек!
Проходит время, а преступность, та, которой не существует, все сильнее наглеет, все выше голову свою поганую поднимает. Не стало житья генералу, и покой и сон потерял, даже с любимой собакой гулять перестал, все больше шофер его с ней болтался. У Людмилы тоже дела не сахар и мед, наезжают на нее «тамбовцы» не дают ей развернуться на полную катушку. Вот и сидят они по ночам на кухне, без сна и покоя, вот и гадают свои печальные думы. «Ты бы, Толик» – как-то говорит ему супруга – « К мэру нашему сходил, поговорил бы с ним, может, он приструнит этих «авторитетных бизнесменов». «Куда там, милочка» – отвечает генерал – «Наш мэр сам кормится с рук этих супостатов. У меня в сейфе целый ворох документов имеется, о том, что мэр в курсе всех дел». Погрустили они еще не много, по вздыхали, тут Людмила вновь говорит мужу: «А, что если тебе к знахарке сходить, тете Фане из нашего бывшего дома? Помнишь, жена генерала С. директора УФСБ по Петербургу и Ленинградской области рассказывала, как она ему помогла советом, да так помогла, что он из пожарных сразу в госбезопасность прыгнул!» «Что ж, любовь моя, Людмила» – ответил генерал – «Пожалуй, послушаю я твоего совета и схожу к тете Фане из нашего бывшего дома». Сказано – сделано. На следующий день подкатил к Фаниному дому кортеж автомобилей с мигалками и спецномерами. Вышел из «Мерседеса» генерал, поднялся к знахарке и уединился с ней для личной беседы с глазу на глаз. Много времени прошло, а генерал все не выходит. Заволновались подчиненные, заходили кругами, стоят, по рациям разговоры разговаривают. Прошел час, другой. Вдруг, выходит генерал и весь сияет. «Поехали» – говорит шоферу – «Обратно в контору. Нашел я способ, как избавится от проклятых «тамбовцев». Приехали они в Управление, поднялся генерал к себе в кабинет, заперся в нем, сидит думу думает. А чего думает? А вот чего! Подсказала ему эта старая ведьма – Фаня средство, как избавиться от этих проходимцев. Какое? Не скажу, формула там больно сложная, да слова в заклинании больно заковыристые и трудно произносимые, но генерал-то все это на бумажке записал, поэтому он-то должен знать. А суть всего этого безобразия заключалась в следующем: как известно, все бандиты, когда ездят на «стрелки». «пробивки», «разборки» и «непонятки» с «запутками», все время представляются и браткам и «дойным коровам». Например: приезжают в магазин к какому-нибудь азербайджанцу пацаны и говорят ему – «Слышь, черт, мы «тамбовцы» ты нам денег должен!» и все, тот «черный» все понимает, достает лопатник и платит людям дань. Или, к примеру так: приезжают пацаны на «стрелку», там их другая бригада ждет. «Вы кто?» – спрашивают те. «Мы, «казанские» – говорят парни, «А мы «мурманские» – отвечают пацаны – «Как там у Мартина дела?» «Спасибо, все клево» – отвечают «казанские» – « А как у Вити – Мурманского?» «Тоже ничего» Ну и зашибись, ну и здорово, вот и пообщались, можно по домам разъезжаться. Так вот, опоив всех бандитов города этим самым снадобьем, кстати, как генерал еще не придумал, и произнеся заветное заклинание, генерал смог бы уничтожить всех этих самых пресловутых «тамбовских». Стоило им только произнести, мол «да мы тамбовские», мол «да мы «тамбовцы», как происходил хлопок и они превращались в пыль, в облако, в пепел, который уже никому не был опасен. Приготовил генерал снадобье по секретному рецепту, вылил его в бутылку из под джина и спрятал в сейфе. Этого раствора, хватит на то, чтобы уничтожить не только местных мафиози, но и все население города Тамбов, по сколько там все «тамбовцы».
Решил только генерал испробовать зелье, как бы не обманула его эта старая карга. Вызвал он своего помощника и приказал привести к нему какого-нибудь бомжа. Помощник взял под козырек и удалился. Через пол часа привел к генералу какого-то оборванца с улицы. А генерал, к тому времени, самовар поставил, чай заварил и каплю зелья в бокал с заваркой капнул. Пришел нищий к генералу, бухнулся ему в ноги, кричит: «Не губи батюшка генерал. Не по своей воле лишился я квартиры и работы, не из-за лености своей и раздолбайства веду я такой а-социальный образ жизни. Сам-то я из бывших профессоров университета», и рассказал генералу, как его злобные «тамбовцы» квартиры и работы лишили. Подивился генерал, позабавился такому рассказу и сказал бродяге: «Ты не бойся старик, я тебя обижать не стану. Я пригласил тебя на беседу, потому что, хочу знать, чем живет, чем дышит простой городской люд, какие у него проблемы, какие чаяния. Так что, ты меня не бойся, пей чай ч пряниками и радуйся жизни!» Услышав такие слова, бомж тут же цапнул не мытой (!!!) рукой пряник и засунул его в рот. Генерал поморщился, но сдержался, ведь ему нужно было знать, подействует снадобье или нет. Вот наконец, цапнув второй пряник, нищий взял в руки бокал и сделал глоток. И… И ничего. Генерал изумленно смотрел на то, как мужичина прихлебывает чай и лопает медовые пряники. Обманула старая ведьма, подумал генерал и весь потом покрылся, словно в сауну его запихнули прямо в мундире. Сидит, глаза выпучил, смотрит на бомжа и ничего не понимает. Ах, ты кузькина мать! – он хлопнул себя по лбу, как же я забыл, он же слова заветного не произнес. «А скажи как мне братец» – обратился генерал к бывшему профессору – «Ты ученый человек, как правильно называть жителя города Тамбова?» Усмехнулся профессор, вытер грязным рукавом рот, собрал со стола крошки и отхлебнул «целебного» чая – «тамбовец», едва только произнес он, как бокал упал на пол и разбился, а нищего и след простыл, лишь какой-то неприятный запах распространился в кабинете генерала. Генерал открыл форточку и запах вскоре исчез. Генерал потер руки. «Все, пиз..ц настал всем этим «тамбовским волкам». Вызвав к себе помощника и сообщив ему о том, что он еще не много поработает, генерал открыл стальной сейф, достал из него бутылку виски, выпил ее из горлышка, сел за стол и заиндевел весь от головы до пят. Вот какой впечатлительный он был человек.
На следующий день издал генерал очередной приказ по главку за номером 666. Это было совсекретное распоряжение о том, чтобы во все злачные заведения города была завезена минеральная вода, а «тамбовцы» ничего кроме минералки, кефира и молока не употребляли, с добавлением генеральского зелья. И началась свистопляска. На заводе «Полюстрово» оборудовали специальный цех, где в обычную минеральную воду добавляли специальное снадобье. Возле автомата по розливу воды в бутылки стояли люди в белых халатах, с пипетками в руках и капали по одной капле в каждую бутыль. Работа была тяжелой, но благой. Генерал сам контролировал этот процесс, личным примером показав подчиненным, это они стояли в белых халатах для конспирации, как и сколько надо капать в минеральную воду специального зелья. Вскоре первая партия «генеральской» воды поступила в различные питейные заведения, где привыкли собираться бандиты: «Коелгу», «Розу ветров», «»Рим» и другие. Еще через день агенты донесли генералу, что во время одной из бандитских стрелок, один из авторитетных тамбовских лидеров – Залупатый, исчез прямо на глазах у братков. Эта история получила широкое распространение в городе, а генерал сидя на кухне с женой, радостно потирал руки. «Я же обещал этим ублюдкам, что покончу с ними, и я это сделаю!» «Конечно, дорогой» – вторила ему жена – «Ведь ты у меня настоящий полковник!» Генерал чуточку обиделся, но когда узнал, что это всего лишь песня из репертуара его любимой певицы, как тут же успокоился и пришел в такое приятное расположение духа, что завалил жену на кровать, чего с ним не случалось уже несколько лет. «Ты что, Толик, «Виагры» наелся?» – спросила его жена, отдуваясь, и поправляя прическу, после того, как он отвалился в сторону и закатив глаза к небу, лежал, тяжело дыша. «Нет, любовь моя, Людмила» – ответил генерал – «Просто, я нестоящий генерал!».
После того случая с «тамбовским» авторитетом, генералу на стол регулярно ложились сводки, словно с места боевых действий. То там, то здесь, прилюдно исчезали целые команды «тамбовских» бандитов. Ряды братвы редели не по дням, а по часам. Ни одна междоусобная война не уносила столько молодых жизней, как генералово зелье. Генерал потирал руки, а в бандитской среде началась паника. Вся «тамбовская» верхушка собралась на секретное совещание в гостинице «Европа» в центре города. Отель в котором секретничали бандиты, охраняло около сотни вооруженных до зубов боевиков и в два раза больше ОМОНовцев и СОБРовцев, которые следили, как бы чего не натворили эти головорезы. Совещание длилось три дня и три ночи, но бандиты так и не пришли к единому мнению, только главный бандит с усиками и повязкой на правой руке, сказал, что отныне все оставшиеся в живых братки должны называть себя не «тамбовскими», а «к». Он не расшифровал, что обозначает это самое «к», но зато сказал, что сам поменяет свою фамилию, чтобы менты к нему не вязались. На том и порешили, разослав по всем бригадам, звеньям, группам и группировкам циркуляры с секретным предписанием, отныне именоваться «к», а не «тамбовцами». Поскольку никто из агентов генерала на этом совещании не присутствовал, то результатов его он не узнал, зато, вскоре, до генерала дошли слухи, что бандиты перестали исчезать. «Тут есть два варианта» – докладывал генералу его помощник – «Либо они все исчезли, либо свалили из города в свой Тамбов». «А кто же тогда в «Европе» совещался?» – спросил генерал. «Посовещались и свалили, товарищ генерал» – ответил помощник.
В тот же вечер, генерал осчастливил своих сограждан пламенной речью в программе того же прибандитченного усатого таракана. «Я обещал горожанам» 0 чирикал генерал – «Что очищу город от бандитов. Конечно, пока рано говорить обо всех группировках орудующих в нашем регионе, но основную, самую кровавую, самую кровожадную, мы уничтожили, не потеряв, при этом, ни одного человека. Я официально заявляю, что «тамбовского преступного сообщества» больше не существует! Теперь я намерен приступить к ликвидации так называемых «казанцев», а за ними та же участь ждет и остальных. Так что, если на ком нет крови, если кто-то из слышащих меня сейчас, так называемых братков, захочет прийти к нам с повинной, так милости просим на Арсенальную набережную в СИЗО №1, в народе именуемыми «Кресты». Там мы открыли общественную приемную, для тех кто хочет завязать с прошлым и начать новую созидательную жизнь, на благо города, страны и всего советского, простите, всего российского народа! Ура товарищи!» «Ура!!!»- завопил, этот усатый подхалим, с пидаристической улыбкой на лоснящейся физиономии.
В это время вся верхушка «тамбовских» сидела в казино «Конти» и на большом экране смотрела выступление генерала и опладировала его словесному поносу. Все дело было в том, что люди главного «тамбовца» выяснили причину всех бед, обрушившихся на их головы за последнее время. Они нашли старую Фаню, выбили у нее рецепт противоядия, а саму старуху закопали живьем на Большеохтинском кладбище, возле могилы Залупатого, пускай он ее на том свете в чувства приводит. Так что, вся верхушка группировки была цела и невредима, а генерал потерял все рычаги влияния на ситуацию в городе. Но, ведь генерал об это не знал, поэтому, сразу после прямого эфира, он поехал в свой кабинет, открыл стальной сейф и… И увидел, что у него нечего выпить. Лишь в бутылки из под джина на самом донышке осталась малая доза. Он вздохнул, сделал глоток, швырнул бутылку в сторону и заплакал. Вот какой он был тупой.
Вызвав своего водителя, генерал сказал ему: «Вася, поехали на Московский вокзал, я хочу выпить обычной паленой водки, как в прежние, добрые времена. Поболтаться среди простых проституток, нищих и бездомных. Поговорить с обычными простыми людьми. Поехали, Вася». Генерал снял свою форму, одел простую кожаную куртку и, сев в машину, поехал на вокзал. На вокзале он долго болтался среди разномастной шпаны, чем привлек к себе внимание постового милиционера, но тот распознав в пьянчужке своего главного начальника, машинально отдал ему честь и скрылся из вида, чтобы не мозолить глаза генералу. А генерал был уже в дупель пьян, от «подвальной» водки, от травкти, которую ему предложила какая-то миньетчица, от спертого воздуха и грохота пребывающих составов.
Когда, пошатываясь, генерал направился к своему служебному автомобилю, то его окликнул какой-то невысокий мужичок с землистым цветом лица и огромной торбой за спиной. «Не подскажешь мне, мил человек – где бы мне гостиницу снять?» «Гостиницу» – рассмеялся генерал – «Да, где же ты с такой харей гостиницу снимешь. Тебя и в ночлежку-то не пустят» «Это почему?» – поинтересовался мужичок. «А потому что, это культурная столица России, а не какой-нибудь Вышний Волочок» «А что же мне делать –то?» – спросил мужик. «Постой, так ты не из нашего региона?» – осенило генерала. «Нет, я из Тамбова» - ответил мужичок. «Так ты тамбовец!». Едва лишь генерал произнес эти слова, как превратился в легкое облачко и воспарил ввысь. Мужчина недоуменно покрутил головой, поглядел влево и вправо, заглянул под скамейку, возле которой они стояли, сказал: «Мистика какая-то» и зашагал прочь, искать гостиницу.
А генеральское облако знай себе плывет по небу в сторону столицы. Сидел в это время возле мясокомбината «Самсон» сторож и в небо зенки пялил. Вдруг видит, плывет по небу облако, так оно на свинью похоже, хоть плач. Поймал сторож это облако и поволок на комбинат, на мясо сдавать. А на комбинате директором ставленник «тамбовской мафии» работал, он в свинье-то генерала и признал. Позвонил он своему боссу и сообщил ему об этом. Обрадовался главный «тамбовец», велел тот час привезти его на «Самсон». Привезли. Видит, такая благообразная свинья лежит в луже и чавкает. Жалко ему стало губить животное, приказал отвести свинью в отдельный кабинет с телефоном и стальным сейфом, а в документах указать, что к должности директора филиала мясокомбинати приступил господин П., мало ли, что господин П., является обычной свиньей, если у нас кухарка может управлять государством, то почему бы свинье не справиться с управлением мясокомбинатом. Ведь управляла же она всей городской милицией, будучи еще не свиньей, а генералом.
Прошло уже много времени, а эта свинья так и руководит комбинатом, правда в глаза нового руководителя никто не видел, но говорят, что мужик он строгий, просто зверь, а еще говорят, что любит он зашибать горькую, заливать за воротник, и от того из-за дверей его кабинета часто доносится: то ли поросячье хрюканье, толи свинячий визг, толи пение песни о том, что «Кто-то кое-где у нас порой».
Вот такая он свинья, а не человек!
Да, а Людмила, после исчезновения мужа и краха головного московского банка на должность заведующей Детского Сада не вернулась, она теперь руководит ассоциацией женщин предпринимательниц и сидит рядом с женой главного «тамбовца» совсем не криминальной, а культурной столицы России.
Будете у нас в Тамбове, заходите, милости просим!
2004 г.
ДАВАЙ, ПОЖМЕМ ДРУГ ДРУГУ РУКИ.
(эссе о приветствиях)
Он протянул мне ладонь для приветствия, словно баба.
Хотелось ему сказать, если ты подаешь руку для приветствия, то пожимай ты ее, как мужик, а не как трансвестит. Но, я не знал, как он отреагирует на мое замечание. Может в колониях, вообще, не принято пожимать друг другу руки. У всех социальных групп и слоев общества свои, присущие только им, формы приветствия. Это раньше, в какую-то там мезозойскую или зозомейскую эры, как в школе учили, один человек протягивал другому свою открытую ладонь, для того чтобы показать, что она пуста, что в ней нет камня или гранаты. Тот, другой неандерталец, убедившись в этом, выбрасывал спрятанный за спиной пулемет. Тогда, первый выхватывал левой рукой из кобуры «кольт» и разряжал всю обойму в деревянный лоб противника. С тех пор так и повелось, идешь на стрелку, обязательно держи за пазухой камень, а лучше ствол.
Да, о приветствиях. Короче, традиционное рукопожатие превратилось в анахронизм, в пережиток прошлого, отмерло, вместе с верой в светлое будущее. Разве что, в какой-нибудь глухой сибирской деревушке можно встретить старика, который «по мужицки» пожмет тебе лапу, так, что ты три месяца будешь ходить в гипсе.
Кстати. Некоторые граждане путают два слова, рукопожатие и рукоприкладство. Сообщаю, что это две разных вещи. О чем я сейчас говорю, это о рукопожатии, а когда вы мое разбитое лицо рассматриваете и обсуждаете, так это о произошедшем рукоприкладстве. Так вот, о рукопожатии.
Итак.
Политическая и промышленно –банковская элита, включая президентов и олигархов, используют сублимированный способ приветствия, частично включающий в себя, на первичном этапе, традиционное рукопожатие. Правой клешней он жмет руку партнера (друга, врага, оппонента, любовника…, кого угодно), а левой хватает его за локоть правой руки, и в зависимости от степени взаимоотношений, придерживает (сжимает, щиплет, сдавливает, пытается запачкать новый пиджак, просто выкручивает и пр.) его. Если отношения не слишком близки, или партнерам (см. выше) просто нечего сказать друг другу, то после этого, они улыбаются (скалят зубы, показывают язык, отворачиваются, делают кислую мину…) друг другу и встают рядом, для фотографии на память, либо взаимного интервью. Если же они, с пеленок, воспитывались в одной партшколе или вместе целовали комсомольское знамя в Кремле, на семнадцатом съезде ВЛКСМ, то они дружески обнимаются и троекратно целуются. Во время поцелуев, губы их шепчут партнеру различные новости (гадости, секреты, откровения, объяснения в любви, сплетни, слухи, сальные анекдоты, просто рыгают в ухо….) и они, смахнув, набежавшую невесть откуда, слезу, предоставляют себя в лапы прессы.
Творческая, культурная и музыкальная элита, в общем, бомонд, предпочитает сначала засосать партнера (см. выше), а уж потом перейти к похлопываниям и постукиваниям. Бомонд предпочитает целоваться в губы, а не в щеки, при этом шепчут они слова не на ухо, а прямо бросают их в лицо. Если поблизости присутствует пресса, а еще лучше, оператор с камерой, то следует, говорить, как можно громче, чтобы слышала вся страна. После поцелуев или во время их, следуют всяческие ужимки и прихваты. Если здороваются представители сильной половины человечества, то они одной рукой, обязательно, проверят, на месте ли мужское достоинство партнера (см. выше). Правда, некоторые предпочитают, проверить, все ли в порядке сзади, но эти, скорей относятся, к представителям слабой половины. Если здороваются мужчина и женщина, то тут возможны различные варианты, но самый распространенный это, когда она ему лезет в штаны, а он наглаживает ее задницу. Иногда, он ласково треплет ее за грудь, а она его за подбородок, реже они сливаются в экстазе и поют песни про «заек» и «королев». Самое приятное наблюдать, за приветствием всяческих прим, примадон и прочих див. Они тщательно готовятся к этим встречам. Если ваша партнерша не терпит запаха алкоголя (табака, чеснока, лука, селедки, спермы или не чищеных зубов), то обязательно стоит выпить (накуриться, наесться, отсосать, не чистить) перед встречей с ней. После вашего поцелуя, она обязательно наблюет где-нибудь перед телекамерой. Если прима не такая кровожадная, то она может просто смазать помаду или тушь. Раньше в платья и перчатки вставляли булавки, но сегодня от таких инквизиторских методов отошли. Перестали, и резать бритвой платья, кусаться за мочку уха (это теперь удел мужчин) и наступать на шлейф.
Остальные группы менее экзальтированны и интересны.
Спортсмены предпочитают тычки и толчки. Причем, после легко толчка в плечо, может последовать ответный удар в солнечное сплетение, после чего, вы отвечаете хуком с правой, вам бьют ногой в пах, вы отвечаете головой в живот и коленкой в нос. К вам подбегают партнеры (см. выше) и пытаются разнять (добавить ему, дать вам, добить его, добить вас, снять с лежащего золотые часы…). Таким образом, обыкновенное приветствие перерастает в серьезную потасовку. Правда, об этом моментально забывается, как только вам объявляют, что вы будете играть с ним в одной команде. Женщины спортсменки ведут себя, примерно, так же, как и все женщины, включая звезд. Разве что, есть небольшое но. Во время поцелуев, одна из них может прятать во рту таблетку с анаболическими стероидами. Она, непременно, постарается запихнуть ее в рот партнерше (см. выше) и там раздавить. И будет стоять и обнимать ее, пока не убедится, что та проглотила пилюлю.
У военных и милиции, кроме традиционного отдания чести, могут следовать дружеские удары дубинкой, толчки и тычки, как у спортсменов, а так же дуэль на табельном оружии.
Братва включила в себя все прелести, свойственные представителям вышеперечисленных групп. Тут и горячие объятия, и жаркие поцелуи, и прихваты за причинные места, тут и мордобой, поножовщина и стрельба изо всех видов оружия, включая тяжелые.
Ученая публика, лишь слегка кивает, в ответ на ваше приветствие. Они в вечном движении, раздумьях и поиске. Руки у них вечно заняты книгами, тетрадями, дипломатами, бутербродами и прочим хламом, так что, о рукопожатии не идет и речи.
Продвинутая молодежь чокается бутылками пива, при этом, частенько разбивая их, или приветствует друг друга жестами рук типа, два пальца вверх (о кей, это победа - виктория) любой рукой, выбрасывание правой руки перед собой и вверх с криком «хай!», правую руку сгибают в локте, ладошку перед собой и мяукать. Есть еще терка друг о друга носами (любыми другими частями тела) и плевки друг другу под ноги.
Про бомжей я, вроде, уже рассказывал, но еще раз напомню. При встрече они никогда не подают вам руки, потому что, и вы и он, резонно считаете, что у него (у вас) может быть чесотка (туберкулез, гепатит, СПИД, корь, тропическая лихорадка, свинка, язва желудка, цирроз печени и рак легких) и можно к прежним болезням, прибавить новую. Главное узнать, есть ли у вас деньги или выпивка, а остальное их не волнует. Можно еще спросить, где меньше очередь по приему посуды, открыт ли пункт приема макулатуры и когда Колька (любое мужское или женское имя) вернет долг. Раньше еще можно было спросить, где есть дешевый портвейн, или не завезли ли на «Ваську» кубинский ром «Гавана клуб», но сегодня интересоваться этим нет нужды, стеклоочистители продаются в любом хозяйственном отделе или ларьке. Так что, не привет, а пока, я побежал, извини, трубы горят, надо опохмелиться!
Есть еще различия в зависимости от того, в каких возрастных группах находятся, желающие поздороваться, но они не существенны. Хотя, судя по рекламе, которую крутят по петербургской трансляционной сети, некоторые, например, считают, что все старики, либо «заключают договор пожизненной ренты», (если вы не знаете, что это такое то приезжайте в Питер, сразу узнаете), либо посещают антикварные магазины, для того чтобы, как можно выгодней продать какую-нибудь семейную реликвию. После этого старики квасят и играют в шахматы, а старухи пьют чай и обсуждают размеры члена оценщика, который нагрел бабок на кругленькую сумму, но им все равно, «главное Марья Ивановна, такой симпатичный оценщик!».
В общем, стало казаться каким-то анахронизмом обыкновенное рукопожатие. В связи с чем, я не буду больше подавать вам руки, можете не протягивать.
1999 г.
ДВА БРАТА
(ОБРАТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ)
«Отсутствие слабоумия совсем не означает присутствие ума» - сказал судмедэксперт, когда осматривал место происшествия.
Оперативник, беседующий с зареванной женщиной, услышав фразу эксперта, согласно кивнул. Женщина закрыла лицо руками и еще громче разрыдалась.
* * *
Вовка родился ровно через год, после рождения Антона. Если кто-то из вас имеет брата, который младше или старше вас всего-то на год – два, или вы, вообще, близнецы, то вам прекрасно известно, какие взаимоотношения существуют между братьями, особенно в возрасте с пяти до тридцати. Конечно, есть отдельные недоноски, которые не переходят к боевым действиям после пяти лет отроду, но такие экземпляры попадаются крайне редки, и их надо заносить в «Красную книгу истории». Правда, есть отдельные индивидуумы, которые враждуют между собой до самой могилы, но таких тоже не большинство. Поэтому, не удивительно, что во время гражданской войны в России случаи, когда брат убивал брата происходили повсеместно, и некоторые из них по своей жестокости и вероломству вошли в анналы нашей истории. Поэтому немудрено, что Вовка и Антон не ладили друг с другом с момента появления на свет, точнее с того момента, когда каждый из них осознал себя отдельным индивидуумом, отдельной личностью, то есть примерно в пятилетнем возрасте. Первая стычка произошла из-за какой-то поганенькой машины, которую Вовка притащил из детского сада. Так, обычно, родители старались покупать им одинаковые, либо похожие игрушки, чтобы у пацанов не возникала зависть и неприязнь. А тут. Тут у Антона была какая-то старая швабра, а у Вовки новая разноцветная машина. Конечно, стоит признать, что машина была отнюдь не новой, что краска на ней облупилась, а переднего шасси не было вовсе, но Антону она показалась верхом совершенства. Между братьями завязалась маленькая драчка, легкая потасовка, в результате которой матери пришлось срочно мазать йодом правую руку Антону, а Вовке ссадину на щеке. Вечером, отец добавил сыновьям «легких телесных повреждений», - в виде покраснения на ягодицах. На этом конфликт был исчерпан, но черная кошка вражды уже тогда перебежала им дорогу. До восьмого класса Антона, а они учились в одной школе, братья еще как-то старались помочь один другому, хотя бы защищали друг друга, то после того, как Антон поступил в ПТУ, то связь между братьями практически прервалась. Нет, конечно, жили они в одном доме, в одной квартире, даже в одной комнате, но того, что бы хоть каким-то образом объединяло братьев, того не было. Дальше – больше. Вовка остался на второй год, и Антон презрительно стал называть его: «Ушастый уебень», ну, типа того, что – «безмозглый баран». Кстати, Антон и сам не блистал успехами в учебе, но все же кое-как, с большим напрягом, закончил восьмилетку и поступил в путягу, благо вступительных экзаменов сдавать не пришлось. После окончания ПТУ, Антон полгода проработал на заводе, а осенью его забрили в армию, Вовке же предстояло учиться еще два года. Стоит сказать о главном. Перед самой армией, где-то в середине лета, Антон познакомился с симпатичной шестнадцатилетней девчонкой, которая отдыхала вместе с родителями неподалеку от деревни, где, в свою очередь, проводили отпуск родители братьев. Как такому увальню, типа Антона, удалось склеить симатягу история умалчивает, но известно только одно, что когда он уходил в армию, то Ольга, так звали девушку, плакала навзрыд и клялась дождаться его возвращения.
И она дождалась! Бывают же такие случаи в нашей непростой жизни. И она дождалась! Только, дождалась она не Антона, а Вовку, с которым стала встречаться после того, как его старший брат ушел служить. Таким образом, чисто семейный конфликт перерос в любовный треугольник, от которых, как помниться, частенько попахивает говнецом. А тут пахнуло.
После своего возвращения, Антон узнает, что его пассия крутила шашни с младшим братом, которого он за человека не считает. Более того, она отдалась ему, и Вовка стал ее первым мужчиной. Этого Антон перенести не мог и поклялся, что общаться с «этим пидором» и «этой сучкой» не станет не за какие коврижки. Но, как всем известно, время лучший лекарь, тем более в столь юном возрасте. Хрен стоит, как башенный кран, здоровья хоть отбавляй, девок вокруг – тьма тьмущая, - что еще надо тебе, когда тебе чуть-чуть за двадцать. Прошли обиды и на брата и на Ольгу, тем более Вовка и Ольга вскорости подали заявление, и Антон должен был стать свидетелем. Поначалу он взъерепенился и отказался, но в последствии мать уговорила его: «Не порти ты свадьбы сынок - сосунок. А то, как дам по рогам!» Да, матушка у них была -будьте любезны, если что, то сразу в бубен, а кулаки у нее почище чем у хваленого губернатора Калифорнии. Скрипя сердцем Антон согласился, а потом был тот разговор с Вовкой, и они замирились. Тем более, что сразу после свадьбы, Вовка, как сержант-контрактник отправлялся служить на границу Чечни и Ингушетии, и хотя по заверению президента и прочих руководителей: !в Чечне осталось лишь двести-триста отморозков, которые неспособны вести активные боевые действия», тем не менее, все знали, что это не так, и люди возвращающиеся оттуда, говорили: «что конца войне не видно и не слышно».
В общем, замирились братья. Вскоре Вовка с молодой женой отправился к месту службы, в станицу Слепцовская, а Антон, помыкавшись по разным малым и средним предприятиям, устроился охранником в фирму торгующую строительной техникой. Вскоре он нашел себе прыщавую девицу, с которой жил гражданским браком, поскольку жениться он пока не собирался, да и для того, чтобы в наше время решиться на такой шаг, нужно быть: либо еб..ым, либо владельцем «Челси», а лучше всего и тем и другим. К сожалению, Антон не дотягивал до первого несколько баллов, ну а про второго я вообще молчу. К тому же у пары возникли проблемы с жильем, не будешь же жить с родственниками, да и зарплаты Антона хватало только на пиво и на мороженное. Как говориться: бабе цветы, себе мороженное. Тут правда стоит заметить, что существовала еще одна закавыка. Антон по прежнему страстно любил Ольгу, хотя и ничем не выдавал свои чувства. Он и лежа в постели со своей Иркой, часто представлял вместо нее Ольгу, и частенько, сам пугался своих мыслей. Иногда, напившись, он даже мечтал, чтобы Вовку зарезал какой-нибудь злобный «чех», либо же тот, подорвался на мине и стал инвалидом, и тогда Ольга будет его. Он просыпался в липком, густом, холодном поту и молил бога, чтобы эти его дурные мысли никогда не сбылись. Впрочем, пока еще президентом Ингушетии был Руслан Аушев, то на границе с Чечней было более-менее спокойно, но как только власть в обеих республиках поменялась, так сразу же начались локальные конфликты, стычки и прочая хлабуда. Правда, контракт Вовкин заканчивался, и если он не соберется и не продлит его, то молодые должны будут скоро вернуться домой. Из писем Антон узнавал о том, как живет молодая семья, чем дышит. Особенно обрадовало его откровенное письмо Ольги матери, где та жаловалась на то, что у них ничего не выходит с ребенком. Антон потирал руки, кувыркаясь в постели с Ириной. Уж он то не раз мог обзавестись ребенком, Ирка уже третий раз делает аборт!
Вскоре Вовкина семья благополучно вернулась в город и поселилась в доме Ольгиных родителей, в дальнейшем они планировали разъехаться, но для этого Вовке нужно было найти приличную работенку. Проблема была серьезная, поскольку «муж объевшись груш» был, как уже говорилось – тупорылым, и руки у него росли из задницы». Вовка вернувшийся какой-то озлобленный и угрюмый, ходил и молчал, тем не менее, не сдавался.«Фигня» – говорил Вовка – «Прорвемся». «Хрен тебе на рыло» – злорадствовал Антон – «Сначала голову надо вылечить, а потом о работе думать. И чего в нем «моя» Ольга нашла». Впрочем, в последнее время, Ольга сама стала думать об этом, как могло так случиться, что она в восемнадцать лет выскочила замуж, совершенно не зная своего будущего супруга. Между ног чесалось что ли? Так вон, Антон, живет себе с Иркой без регистрации и ничего. Едва червь сомнений впивается в сердце кого-то, то тут же начинает пожирать его изнутри, захватывая все более и более крупные участки. Все это усугублялось еще и тем, что Антон жил неподалеку и часто заглядывал к ним в гости. Иногда он приходил с Иркой, приносил с собой пиво и вино, и они все вместе ехали на природу, но чаще он бывал один, когда Вовка бесцельно шлялся по городу в поисках работы. Антон так смотрел на Ольгу, что только слепой или умалишенный не заметит, что означает его взгляд. Ольга замечала, Вовка – нет, «ну что с дурака возьмешь» - говорила мать, вздыхая, но в дело не вмешивалась – «его никто силком под венец не тащил. Женился сам, - вот теперь сам пускай и расхлебывает!» Знала бы она тогда, чем закончится вся эта история, то она, наверняка, предприняла бы какие-то меры, но тогда ее материнское сердце молчало, не подсказало оно ей, - какая беда ждет впереди. Вот так они и жили до той поры, пока в один прекрасный день не случилось событие, изменившее привычный уклад жизни всей этой большой, но, отнюдь, не дружной семьи. Вернувшись домой раньше обычного, после безрезультатных поисков высокооплачиваемой работы, работать простым охранником Вовка не захотел, он застал Ольгу и Антона сидящими вдвоем на кресле. В этом не было ничего криминального, до адьюлтера дело явно не доходило, но взглянув на их раскрасневшиеся морды, он понял. Наконец-то до его заторможенного сознания дошло, что жена больше не любит его, а может и никогда не любила, и что между ней и Антоном вновь возникла какая-то связь. Поздоровавшись с парочкой, он прошел на кухню, где обнаружил бутылку шампанского и два фужера, явно не предназначенные для него. «****юки» – подумал Вовка, открыл бутылку и высосал ее прямо из горлышка, ни сколько не смущаясь, что вино принадлежит не ему, затем снял со штанов ремень, обмотал его вокруг правого кулака и вернулся в комнату…
После столь внушительного и откровенного разговора с родственниками, Вовка был вынужден переехать к приятелю, с коим нес службу по охране внутренних границ России. Правда, он несколько раз приезжал. чтобы забрать вещи, но с Ольгой не разговаривал. А Антон с тех пор не появлялся. А еще спустя некоторое время, Ольга подала на развод. Вовка, словно провалившийся в какую-то бездну, все случившееся воспринял как должное и не на что не претендовал, а еще через какое-то время и вовсе забыл об Ольге. Ну и правда, первая юношеская любовь, разве она бывает последней? Из разговоров с матерью он знал, что Антон с Ольгой собираются пожениться, но не торопятся с браком. «Видно» – вздыхала мать – « Что-то не заладилось у них». «У, стерва» - бранила она Ольгу – «Одному жизнь изломала, теперь и за другого принялась». Впрочем, она была не права, поскольку первым гулять с Ольгой начал именно Антон, как и страдать и сохнуть по ней. Известие о том, что брат собирается жениться на бывшей супруге, практически не взволновало Вовку. «Пошли они» – решил он когда-то, и решил окончательно.
Прошло несколько лет. Многое изменилось в жизни страны и жизни каждого ее гражданина.
Вовка так толком и не устроился на работу, не нашел себе новую подругу, а главное не обрел душевного равновесия. Он часто просыпался посреди ночи и думал: «Ведь самое страшное в одиночестве, это когда лежишь один в постели и не желаешь, чтобы наступил рассвет». Постепенно у него развился комплекс неполноценности, он во всех своих бедах стал винить Ольгу и Антона, забывая о том, что каждый день прикладывается к рюмке, опуская планку самосознания, самолюбия, честолюбия все ниже и ниже. Если поначалу он гнушался общаться с местными гопниками, которые вечно гадили в парадной и возле нее, устраивали мордобои и понажовщину, орала по ночам и выпрашивали деньги, то вскоре он присоединился к их компании. Прожив лишь чуть больше тридцати лет, Вовка превратился в самого настоящего старика. Даже ходить стал, пошаркивая ногами и тяжело дыша. Кожа на руках и лице приобрела характерный коричневый оттенок, хотя это и могло сойти за загар, но умные люди понимающе качали головой вслед сутулой Вовкиной фигуре. После того, как родители переехали жить в деревню на постоянку, то Вовка стал полноправным владельцем их небольшой «хрущебы», Антон к тому времени смог, с помощью Ольгиных родственников выменять для семьи однокомнатную квартиру в соседнем микрорайоне. Сказать, что у дела у Антона шли в гору, - было бы не верно. Конечно, он не опустился, как Вовка, но и подняться так, чтобы чувствовать себя уверенным в завтрашнем дне – не сумел. Что-то делал, шустрил, дергался, крутился, но достигнуть материального благополучия никак не получалось. Кроме всего прочего у него начали портиться отношения с женой. Если поначалу, он не обращал внимание на ее брюзжание, на ее нервные срывы и надутые губы, то вскоре он понял, что с Ольгой что-то происходит. Причину охлаждения отношений он усматривал в его вечной занятости, недостатке денег и проблемами с зачатием отпрыска. Впрочем, успокаивал он себя, если она любит меня, то все образуется, я ведь не валяюсь на постели и не собираю бутылки и картон, как любимый братец. Иногда он видел Вовку в компании каких-то опустившихся серых личностей, но не подходил к нему и не заговаривал. Хотя, если честно, то ему было жаль младшего, тем более, что какую-то долю вины, за то, что с ним произошло, о брал на себя. «Как карта ляжет», - говорили Вовкины друзья, тасуя замусоленные карты. Антон не слышал этих слов, но думал примерно так же. Но, для того чтобы она легла, просто, хотя бы легла, нужно купить карты, раздать и уметь играть, а что толку выпрашивать милости у Бога, если для этого ничего не сделал. У Вовки постепенно начала развиваться депрессия на почве алкоголизма и одиночества. Конечно, он регулярно выходил по утрам во двор, пил вино и спирт, собирал бутылки и картон, иногда находил на помойке сносные вещи и продавал их таким же, как он опустошенным мужикам, но чувство одиночества, покинутости, никчемности постоянно сверлило ему сердце, вырывало нервы, испепеляло душу. Выход из сложившейся ситуации ему подсказал один приблатненный мужик, с которым Вовка пил последнюю неделю.
Они сидели в садике возле больницы, поросшем кустарником и травой. Правда, в последнее время его попытались облагородить местные муниципалы: высадили жимолость, облепиху и шиповник, но кустарник вяло приживался без надлежащего ухода, поэтому крапива, репейник и лопух составляли преимущественный ландшафт данного оазиса северного мегаполиса. Вовка сидел на деревянном ящике, который не успели спалить местные бомжи, готовя на огне нехитрую похлебку в предрассветном утреннем тумане, когда патрульные милиционеры, сладко спят в своих автомобилях, поставленных на прикол где-нибудь в глухом дворе, либо в тупичку возле стадиона, его знакомый деловито нарезал хлеб. Олег, он тоже негде не работал, в отличии от Вовки, не испытывал никакого дискомфорта, даже наоборот, он был доволен такой жизнью. Если в советские времена за освободившимися лицами худо-бедно присматривали правоохранительные органы, то теперь наступила эра милосердия и благоденствия, - делай что захочешь, до следующего попадания за решетку. А то, что это было неизбежно, как и то, что день сменит ночь, а за сентябрем наступит октябрь, так это и к гадалке не ходи. Вовка шевелил губами, вычитывая на этикетке, что же за мудреный напиток купил Олег, пока тот чистил и резал луковицу. Наконец, все приготовления были закончены, и друзья приступили к утреннему завтраку. Точнее, это был очень ранний завтрак, его можно было назвать – поздним ужином, или ночным обедом. В общем, - понеслась!
После второй дозы, Олег присел возле Вовки, обнял его за плечо и спросил:
- Ты чего такой хмурый, братан?
- Тоска, - Вовка пожал плечами, ощущая, как покрывается холодным потом, от прикосновения сухой и колючей руки уголовника.
- Плюнь ты на все. Да, я знаю все, - он усмехнулся, обнажив ряд металлических зубов, улыбнулся горькой улыбкой и заглянул Вовке в глаза, что того аж передернуло. – Не тоска это Володя, а иное, - он закурил, протянув сигарету и Вовке. Помолчал, выпуская дым, взглянул на небо. – Жаба тебя душит, Вова, -жаба! Тебя братец кинул…
Вовка поднял брови. Откуда ему знать мою историю, если я ее практически никому не рассказывал?
…- кинул тебя Антон вместе с Ольгой, - тем временем продолжал Олег, - Вот с тех пор ты и летишь по бледну свету, как тополиный пух, не ведая, не зная, не думая о своем будущем. А зря! Я к тебе давно приглядываюсь: парень ты стоящий, хороший. В тебе есть внутренний стержень, которого нет у брата, вот тот и мыкается, то с одним, то с другим, а только ничего сделать не может, - кишка тонка. Жену уже всю извел.
- Стой! – закричал Вовка. – Ты откуда про Антона знаешь, откуда про Ольгу? Ведь я никому ничего, да и сам толком…
- Ты не горячись, - рука Олега слегка сдавила правое плечо Вовки, так, что тому стало больно. – Ты с людьми умей общаться, они тебе что хочешь расскажут, и свечки держать не надо. Вот ты вечно букой ходишь, губы надуешь, глаза в землю опустишь, идешь и думаешь, какой жя я несчастный. А надо другим быть, надо поближе к людям, поближе к народу, тогда, глядишь, и жизнь нормализуется.
- Как? – Вовка прикурил и зло уставился на больничный забор, на котором было написано: «Путин – наш рулевой! В светлый путь!»
- Э, - ответил Олег, - здесь я тебе не советчик. Ты свое сердечко послушай, в голове покопайся, найди причину своих бед и обид, а как найдешь, то уничтожь заразу всеми возможными способами, даже если придется пойти на крайние меры.
- Какие крайние? – не понял Вовка.
- Это уж я, Володенька, не знаю, - осклабился Олег. – Это уж тебе решать, что предпринимать.
- Ты о чем, Олег? – Вовка никак не мог понять, о каких таких внутренних проблемах вещает ему Олег, и как эти проблемы надлежит решать.
Но, Олег больше ничего не сказал по этому поводу, а предпочел перевести разговор в другое русло.
Вскоре к ним присоединились еще несколько местных бомжей со своим техническим спиртом, затем еще какие-то пьяные дамы, которые ужасно пахли и ругались матом, потом рассвело, цивилизованные люди потянулись на работу, а теплая компания по блатхатам, подвалам и чердакам, что бы выспавшись в знойное время суток, вновь выползти из своих щелей, когда нормальные люди будут возвращаться с работы, с бутылками пива, пустую же тару они никогда не сдают, а ведь это целый рубль.
Придя домой, Вовка, однако, спать не смог, а стал судорожно думать и гадать, о каких таких внутренних проблемах талдычил ему Олег. Вероятно, впервые за многие годы, он задумался о своей жизни, стал копаться в ней, рыть и в глубь и в ширь, иногда залезая в такие дебри, что и сам не понимал, как мог когда-то попасть туда. Вечером, он не вышел на улицу. Всю ночь он просидел на кухне, пил горячий чай и судорожно курил одну за другой дешевые сигареты без фильтра. Наконец, под утро он понял, где кроется источник его несчастья.
Вовка пошел на кухню, открыл шкаф, вытащил из него несколько банок из под крупы, коей уже давненько не водилось в его доме, открыл одну из них и выудил из нее гранату Ф-1, которую привез из Ингушетии. Он принял ужасающее по своей жестокости решение, но…
Завтра у Антона день рождение, и он запомнит его на всю оставшуюся жизнь, тем более, что жить останется лишь мгновение.
Вовка несколько раз звонил Антону по телефону, но трубку никто не снимал. Тогда он зашел к брату, но дверь никто не открыл. От соседей он узнал, что Антон находиться в командировке, а Ольга на даче у родителей. «Вообще-то» – сказала соседка – «Ольга уже довольно давно не появляется здесь. Что-то не ладиться у них, не получается. Плохо они живут». Вовка только ухмыльнулся, услышав эти слова. «Да, а Антон завтра вернется» – крикнула соседка, когда Вовка спускался вниз по лестнице – «Он говорил, что если его будут спрашивать, чтобы я предупредила, все - таки День рождения». Вовка кивнул. «Веселенький будет праздник у братца».
Назавтра, он одел единственный костюм, нацепил галстук, начистил ботинки, положил «подарок» в полиэтиленовый пакет и пошел к брату.
На звонок в дверь никто не ответил. Это абсолютно не огорчило Вовку. Он повесил пакет на дверную ручку, привязал к ней бечевку, второй конец которой намотал на чеку. Все, - растяжка была готова, оставалось дождаться хозяина. Естественно, что Вовка быстро ретировался, чтобы обеспечить себе алиби, хотя только полоумный мог бы подумать на него…
Он еще не успел раздеться, как в его квартире раздался звонок.
- Кто там? – спросил Вовка.
- Это я, - ответил знакомый голос из-за двери.
Вовка распахнул дверь, на пороге стоял Антон.
- Привет братишка, - дружелюбно сказал Антон, протягивая Вовке руку. – Не ожидал?
Вовка опешил, но, машинально, пожал протянутую руку.
- Ты чего?
- Это вместо того, чтобы поздравить родного брата с днем варенья, он спрашивает: «ты чего?», - улыбнулся Антон, прикрывая за собой дверь. – Совсем ты Вован охренел!
- Да, я, - замялся Вовка. – Ну, с праздником тебя,
- Спасибо, - усмехнулся Антон. – Да, братец, дожили мы с тобой…
Вовка стоял потупив голову. Чего это он приперся? – судорожно размышлял он. Нет ли здесь какого подвоха? Может, он понял, кто ему «подарок» на дверь прицепил? А, может, кто из соседей ляпнул? Мысли роились в пропитой голове, и Вовка не находил ответа.
- Я только из Сланцев вернулся, - сказал Антон. – Вот, не заходя домой к тебе. Пойдем в кабачину, отметим мои тридцать три.
- Возраст Христа, - пробурчал Вовка, ничего не соображая.
- Во-во, скоро на небо вознесусь, - рассмеялся Антон. – Да, ты никак при параде. Вот и здорово. Пошли в «Арлекино».
- Да я… - Вовка хотел отказаться.
- Никаких синяков, - прервал его Антон. – Сегодня мой день, командовать парадом буду я! Кончай, Вовчик, мы же с тобой братья! Завтра родичи приедут, там другая история, а сегодня мы с тобой вдвоем, как в детстве, помнишь?
Вовка кивнул, вспоминая, как маленькими лопали конфеты в своей комнате ночью, когда родители проводив гостей, сидели и разговаривали на кухне.
- А Оля?
- Ее не будет, - зло ответил Антон.
Вовка хотел спросить: почему, но взглянув в глаза брата запнулся.
- Пошли, - сказал он после некоторой паузы. – Только у меня не денег, ни подарка…
- Фигня все это, братан, - Антон вновь улыбнулся, - Деньги у меня есть, а подарки только в детстве хороши, а нынче это все мишура, пыль. Главное это отношение к человеку, а остальное чушь. Вот, у меня есть ты, а я у тебя. Пусть ты и будешь главным подарком за праздничным столом.
Они сидели в переполненном баре и пили коньяк. Антон провернул какую-то удачную сделку, как раз в канун своего праздника, поэтому сорил деньгами направо и налево. По сути, они уже не виделись несколько лет, не считая мимолетные встречи и редкое переругивания по телефону. Антон был какой-то возбужденный, много говорил, смеялся, в отличии от Вовки, который выглядел раздраженным и подавленным. Правда, вскоре, после очередной рюмки коньяка, Вовка забыл о своей печали, настроение поднялось и они вовсю веселились вместе. Антон даже попытался снять двух подвыпивших девиц, сидящих за соседнем столиком, но те оказались с кавалерами, и Антону пришлось ретироваться.
- Плюнь ты на баб, - сказал ему Вовка заплетающимся языком. – У тебя жена есть.
- Жена! – вспыхнул Антон. – ****ь она, а не жена. Ты думаешь, отчего она у родителей живет? Не догадываешься? Эх, Володя, вляпались мы с тобой в одно и тоже дерьмо!
- Постой, - опешил Вовка. – Как это?
- А так это! – зрачки у Антона сузились, глаза стали колючими и злыми. – Сука она оказалась последняя. Да что там! – он налил себе и Вовке по полному фужеру коньяка. – Эх, Вовка, Вока. Как же мы с тобой ошиблись когда-то! Ты ведь, небось, до сих пор на меня зуб точишь? Верно?
Вовка промолчал. В самую точку попал Антон, точно в яблочко.
- Вижу, вижу! Зря ты, брат, ведь я же первый влюбился в нее, а уж потом ты… Да, ладно, давай не будем ворошить прошлое… И тебе тоскливо, и мне не лучше… Только ты сломался, а я пытаюсь выжить… Давай еще выпьем и пойдем ко мне… Посидим, поболтаем, а то, разве здесь поговоришь обо все, о том, что наболело… Да, и кабак скоро закроется… Давай, не брюзжи…
- Давай, - согласился Вовка, совершенно забыв о приготовленном для Антона подарке.
Они выпили еще по одной. По дороге зашли в ближайший гастроном, купили бутылку дагестанского конька, какую-то закуску, сигареты, фрукты и пошли к Антону.
На лестничной клетке было темно, вероятно, кто-то выкрутил лампочку. Бомжи, в последнее время, повадились вывинчивать лампочки и продавать их возле метро за копейки.
Подойдя к квартире, Антон попытался вставить ключ в замок, но тут, рука его нащупала пакет.
- О, сюрприз! – удивленно воскликнул Антон.
В затуманенном мозгу Вовки вспыхнул огонь. Ведь это же граната, сейчас…
- Антон-н-н!!! – закричал было Вовка, но крик его прервал оглушительный взрыв.
Души обоих братьев вознеслись. Одна в тридцать три на небо, другая в тридцать два – в ад.
Милиция и скорая приехали довольно быстро. Удивительно, но почти одновременно с ними приехала симпатичная молодая женщина, приехала, чтобы поздравить мужа с днем рождения и попросить у него прощения.
Бог простит!
2003 г.
Жажда голода.
Вроде бы и пить-то особо не хотелось, но я все же вышел на улицу. Погода была хоть и промозглая, но довольно сносная, для середины августа, и я был в обычном спортивном костюме, кроссовках и легкой ветровке голубого цвета. Банок из-под пива и тоника я быстро набрал один пакет и пошел сдаваться на приемку находившуюся на рынке.
Очереди никакой не было, но возле приемки суетились какие-то рабочие в желтых касках с отбойными молотками и газовыми баллонами. Тут же стоял экскаватор и лежали лопаты. Намечается какое-то строительство, решил я и постучал в окошко приемки. Вагиз открыл дверь. Его рожа была помята, словно он спал и я разбудил его. Я извинился и протянул ему пакет с банками, но он только похлопал глазами, отошел в сторону и стал мочится. Подошли еще несколько бомжей с алюминиевыми частями от пишущей машинки и встали передо мной. Азербайджанец поссав, взял у них метал и прошел в свою каморку. Я стоял и безразлично наблюдал за происходящим. Вдруг, те трое сдававшие алюминий, развернулись и пошли куда-то по делам, а рабочие в желтых касках, отодвинув меня от входа, принялись капать канаву возле кирпичного здания автомойки. Я вернулся к железной двери приемки и постучал. В окошке появилась рожа азербайджанца и он сказал мне, чтобы я зашел попозже, потому что ему некогда и он должен отлучится по срочным делам. Я попробовал возразить, но он захлопнул окно перед моим носом.
Вскоре он вышел из приемки в сопровождении какого-то человека огромного как медведь, они сели в Мерседес выехавший из помещения автомойки и куда-то уехали, предварительно повесив замок на дверь. Мой пакет с банками остался в приемке, а денег за него я так и не получил. Вот такая загогулина , как сказал бы Б.Н. Ельцин.
Я почесал репу и решил сходить домой, чтобы взять пару книг и сдать их тут же на рынке, на втором этаже и на полученные деньги все же опохмелиться. Почему-то я отобрал Бунина и Довлатова, две книги желтого цвета в твердых обложках и довольно толстые.
Вернувшись на рынок, я его почти не узнал. Кроме центрального кирпичного здания все остальные постройки были снесены, а вместо них зияла черная пустыня из вспаханной земли. Место возле приемки заасфальтировали и прорыли два водостока. На новой металлической двери висел массивный замок, а вместо автомойки сверкал здоровенными стеклами новенький концертный зал. Нехило, подумал я, ведь если захотят, то могут за день и сломать и построить. К чему бы это. Но задаваться глупыми вопросами я не стал, а поднявшись на второй этаж рынка на эскалаторе, я прошел в зал, где можно было купить или продать старые книги, и встретил там своего приятеля, который служил когда-то в ФСБ. Мы поздоровались и я рассказал ему о своей проблеме. «Это ерунда, -сказал приятель - давай я сдам твои книги». Я передал ему два тома и остался ждать возле двери. Он не появлялся.
Я продолжал ждать. Наконец мне надоело и я, распахнув дверь, сам оказался в помещении, в котором глаза разбегались от миллиона книг, и вкусно пахло типографской краской и старой бумагой с плесенью. Я подошел к мужчине стоявшим возле книжных полок и спросил у него про моего приятеля.
-Да - ответил мужчина в белой рубашке и нарукавниками баклажанового цвета - я сейчас найду ваши книги. Они нам не подходят, за такие мы деньги дать не сможем.
- Да наплевать мне на деньги, он библиотечные и мне за них оторвут голову, - ответил я.
- Посмотрите сами, - сказал мужчина и показал рукой на полки,- а если не найдете, то выберите себе похожие, авось прокатит.
Что именно прокатит, я, к сожалению, не понял, подошел к полкам и стал рассматривать корешки книг. Внезапно захотелось жрать, но денег то я за свои смятые банки так и не получил, а следовательно ничего не смогу купить себе из съестного.
Я рассматривал стеллажи с книгами, а голод все сильнее и сильнее подступал к желудку. Бог с ними с книгами, решил я. Тут недалеко до леса, а говорят, что подосиновики пошли, наберу пакет грибов, поджарю тут же, утолю голод, тогда и с книгами и банками разбираться будет проще.
Я спустился вниз по лестнице, предупредив продавца в нарукавниках, что вскоре вернусь и вышел на улицу. Неожиданно возле стеклянного зала оказалось множество черных машин с мигалками и вместо рабочих в желтых касках сновали какие-то люди в черных костюмах и с рациями. Слава богу, до меня у них небыло никакого дела и я спокойно прошел сквозь ряды припаркованных машин и вышел на улицу пересекавшую тропинку ведущую в лес.
Возле обочины проспекта Маршала Говорова, у Окружной дороги и тропинки ведущей в лес, где росли грибы, я увидел трех мужиков, которые давеча сдавали алюминий. Они расположились на поваленном столбе освещения и разливали какое-то пойло. Я прошел мимо, когда один из мужиков окликнул меня. Это оказался приятель служивший в ФСБ, которому я отдал свои книги.
- Выпьешь? - спросил он.
- А где книги, - в свою очередь спросил я.
Он неопределенно махнул рукой в сторону рынка и протянул мне руку с полиэтиленовым пакетом.
- На вот возьми!
Я взял пакет и развернул его, там был кусок какого-то мяса такого же цвета, как нарукавники у торговца книгами.
- Это тебе за книги, - сказал приятель.
- На выпей, - сказал другой, протягивая пластиковый стакан с белой жидкостью.
Я выпил. Тепло от кислой водки мгновенно разлилось по желудку и мне тут же расхотелось идти за грибами. А гарнир я сделаю из книг, решил я, ведь жрали же в блокаду всякую обувь и из клейстера супы варили.
Поблагодарив приятеля за подкинутый продукт, я пошел обратно на рынок, где на втором этаже была кухня, на которой готовили еду для продавцов и хозяев рынка. По дороге я обратил внимание на труп собаки, у которой небыло задних ног. Наверное трамваем переехало, подумал я, подозрительно заглядывая в свой пакет. К шмату фиолетового мяса прилипли какие-то куски шерсти, но это логично, ведь животные не могут жить без шерсти, они же замерзнут в наших климатических условиях.
По громкоговорителю висящему на столбе возле универмага торговавшего вещами из Белоруссии, голос диктора вещал о благотворительном ужине и концерте устраевымым администрацией города в честь широкой масленицы. Праздник-то языческий, пронеслось в мозгу, а Полтава шибко православный! Х*й его паразита поймешь, за собор так уцепился, что никакие потомки лиц с цензами оседлости оторвать не могут.
Я обратил внимание, что возле здания рынка появились какие-то активисты с имперскими флагами и хоругвями, а так же пара попов в рясах и со свечками в руках. Другой поп в золоченой парче что-то голосил и размахивал кадилом.
Беспрепятственно поднявшись на второй этаж, я прошел на кухню и занял столик возле окна. За соседним большим столом колдовал какой-то невысокий человек в песочного цвета костюме. Я взял висевшие над плитой, две разделочные доски, одну для мяса, а другую черт знает для чего, но для чего-то взял, и посмотрел на мужчину. Это был Путин, что меня почему-то совсем не удивило. Владимир Владимирович любил эпатажно выступить перед публикой: то сыграет на рояле, то спляшет кадриль, то пузо почешет у ребенка, почему бы ему в кулинарном искусстве себя не проявить. Поражало только, с каким непроницаемым лицом он колдовал над продуктами. На его столе лежал огромный шмат сала, здоровенный кусок ветчины, наверное, размером с полсвиньи и стояла здоровенная бутылка виски. Владимир Владимирович крупно нарезал сало, вывалил его на чугунную сковороду, величиной с блин на котором дети катаются со снежных горок, и обильно полив его из бутили с виски, поджег. Вспыхнуло сине-желтое пламя. ВВП улыбнулся, и по-прежнему, молча, стал нарезать ветчину ножом напоминающим мачете. Странно это все, пронеслось в голове - ВВП один и без охраны. А что если я террорист какой-нибудь, ведь я могу беспрепятственно совершить теракт, или клинком его по горлу полоснуть. От таких мыслей мне стало дурно и страшно, и я решил сходить к книгопродавцу, узнать не нашли ли моих Бунина с Довлатовым.
Лысеющего мужчину в белой рубахе с нарукавниками, заменил другой, высокий в твидовом пиджаке.
- Нет, ничего не нашлось, - он расставил руки, словно хотел обнять меня.- Возьмите что-нибудь другое.
Я взял «Москва Петушки» Ерофеева и «Книгу о вкусной и здоровой пище» с портретом Сталина на обложке. Она побольше и потолще, всяко сгодится для салата. Почему-то я решил, раз в блокаду ели канцелярский клей, то почему бы мне не сделать салат или гарнир из бумаги?
Не встретив никаких помех, я прошел на кухню, где по-прежнему колдовал президент. Сало в его сковородке шкварчало и шипело, а он молча поливал его алкоголем и улыбался, явно получая от этого процесса какое-то скрытое удовольствие.
Я между тем порезал свое мясо, которое оказалось жестким и вонючим, и, отложив его в сторону, положил на разделочную доску книгу «О вкусной и здоровой пище» и стал резать ее на гарнир. Путин не обращал на мою персону никакого внимания, словно меня небыло вовсе. Бумага подавалась с трудом, а самое странное, что из книги потекла какая-то зловонная склизкая жидкость, и заволокла вонью все наше с Путиным помещение. Президент молча посмотрел в мою сторону и плеснул на сковороду еще порцию виски.
Лучше бы мне налил, пронеслось в мозгах. Вонь становилась такой невыносимой, что я, отложив книгу в сторону, взял обе разделочные доски, и, пройдя мимо Путина в песочном костюме с неизменной ухмылкой на лице, направился в подсобку в которой был кран с водой.
Вся подсобка была набита одинаковыми людьми в черных пиджаках, которые, казалось, бесцельно бродили по помещению. Но стоило мне приблизится к соску с водой, как тут же возле меня оказался невысокий тип со светлыми волосами и серыми глазами и жестом показал, что воду включать нельзя.
- Но мне надо вымыть доски, - сказал я, - от них так воняет. Парень с песочными волосами, поморщился, подумал некоторое время и махнул рукой.
- Мой только быстро.
Я сунул доски под кран. Парень безразлично наблюдал за мной. Потом резко протянул руку и выключил кран. Я стряхнул воду. Он жестом показал, что я должен следовать за ним.
Прямо у меня на глазах, он вдруг преобразился. Он слегка подбоченился, расправил плечи, я почувствовал, что под мышками у него спрятано оружие. Минуя кухню, мы прошли в какой-то коридор и, пройдя по нему, вышли на лестницу. Спустившись по ней, мы оказались за сценой огромного прямоугольного зала под завязку наполненного людьми. Парень выглянул из-за массивной шторы и поманил меня пальцем. «Владимир Владимирович Путин донесся голос диктора из висевших где-то по всему периметру зала мощных динамиков. Я устремил свой взгляд на передние ряды. Находившиеся в зале люди встали и зааплодировали. В самом конце зала отворилась маленькая дверь, и показался человек в песочного цвета костюме. Он поклонился, помахал присутствующим рукой и подошел к задним рядам, где, как объявлял диктор, находились почетные жители города. Их было немного и от остального зала их отделяло внушительное расстояние.
Путин пожал руку, по моему, Пиотровскому и прошел по ряду, чтобы занять свое место возле певицы Ваенги. Она тоже из Ленинграда? подумал я. Откуда в моем городе столько сброда? Тем временем, зал разродился бурными овациями. Путин саркастически улыбался.
Я стоял и понимал, что так и не съел ничего за весь сегодняшний день. Раздался гимн России в исполнении Стаса Михайлова и на сцену вынесли сковородку с огромными кусками кровавого цвета ветчины и кипящим жиром в котором плавали остатки моей недорезанной книги «О вкусной и здоровой пищи» с портретом возжя всех времен на обложке. Сталин удовлетворенно улыбался.
ЗА КУЛИСАМИ
«Постою я за кулисой, -
Полюбуюся Алисой…»
Вот, говорят, что Петербург культурная столица России. Может это и так, но где тот Петербург, и где та Россия? Вероятно, что какой-нибудь чудак и склонен считать, что речь идет о городе на Неве, но, что касается меня, то я категорически против этого утверждения. Вранье это, мистификация!
Ну и впрямь, сознайтесь, сколько раз, за последние десять лет вы посещали какое-нибудь культурно-массовое мероприятие, а? Баню, стадион и пивной бар в список включать не стоит, как, впрочем, и уборку территории на субботнике, ноябрьской демонстрации, «выборов» губернатора и президента. Подсчитали и, правильно, прослезились. Всех этих любителей культуры в нашем многомиллионном городе можно подсчитать на пальцах одной руки. Ну, президент, ну, Матвиенко, ну, Пиотровский, ну, Хиль, ну… Ну и все! Хиль поет, а президент с Матвиенкой и Пиотровским слушают. Или Пиотровский водит их по Эрмитажу, или они его по Константиновскому дворцу и Смольному. Кстати, на счет так любимых Матвиенкой субботников. Рассказывали, что на приказ Вали-Стакан: всем прийти на субботник и вынести мусор с заднего двора Смольного, а говна там – будте-любезны, один из губернаторов пробурчал себе под нос – «Уж лучше я буду носить на руках Ульяну Лопаткину, чем лопату Ульянова». Весело?
Вот и я говори – весело! А, нормальный работяга, он может себе позволить сходить на «Щелкунчика» или «Дядю Ваню»? Конечно, нет! Вы знаете, сколько стоит билет в театр? Я тоже не знаю, но то, что больше чем бутылка водки, это уж точно. А для работяги что важнее, - театр или водка? То-то же! Без «дяди Вани» любой дурак проживет, а без водки, попробуй. Что же касается «новых русских евреев», то им некогда шляться по всяким Эрмитажам и Мариинкам, им деньги надо зарабатывать да сваливать из страны, пока их не постигла участь Ходорковского. Не знаете, кстати, кто это такой?
Ну, и что получается? Рабочим денег не хватает, бизнесменам – времени, детям мороженного, старухам – здоровья. Кто остается? Правильно: президент, Матвиенко, Пиотровский и Хиль. А вы говорите о культуре. Да, послушайте лидера и кумира нашей молодежи – Шнурка из «Ленинграда». Он так и поет: «Где же вы бл..?» Не о Мандонне поет и Моне Лизинге, а о лебедях с большой дороги. Ну, а вы о культуре!
Вот раньше, помню, лет десять назад, тогда да, тогда этой культуры в городе было, что корюшки в Неве. Куда не плюнь – повсюду культура. То-то наш город до сих пор все отмыться никак не может, прямо, захлебнулся он о культуры. Я в то время молодой был, горячий, за девками с поднятым хвостом бегал, тоже культурным хотел слыть. А то как, пригласишь даму на плэнер, палочку бросить, а она меня спросит: «А ты не знаешь, за какую команду Растропович играет: за «Зенит» или за «Спартак»?». И что я ей отвечу? За «Локомотив» что ли? Кому я такой бескультурный нужен.
Как-то раз, я спросил у своего знакомого кореша, он раньше актером служил в театре, а сейчас полы моет в одном шалмане возле дома. «Руслан, ты не знаешь, за какую команду играет Растропович?». Он посмотрел на меня грустными глазами, вытер лицо грязной тряпкой и послал… Послал за водкой. Водки я не купил, а вот на портвейн денег хватило.
Вечером, мы сидели у него в подвале и пили портвейн, в промежутке между дозами, он просвещал меня, в смысле театра. И такая у него ностальгия началась по прошлой жизни, что хоть святых выноси, - заблевал себе весь затылок. Сидит он блюет и плачет, плачет и блюет, и никак его не унять. Я посмотрел, посмотрел, да и свалил от греха подальше.
А назавтра он вылавливает меня в парке, я там посуду собирал, хватает за локоть и орет: «Разбередил ты мне душу, Михаил! Все, не могу больше, три дня пить не буду, а тебя в театр обязательно сведу!»
И точно. Проходит три дня, он, опять, вылавливает меня в парке и орет: «Ты чмо чумазое, беги брейся у себя подмышками, рожу одеколоном побрызгай, да носки заштопай. Мы с тобой идем в БДТ».
«И что это за кабак?» - спрашиваю, - «Черножопые открыли или наши:».
«Мудак ты», - кричит Руслан, - «Это не кабак, это ТЕАТР». Сказал и аж вспотел весь от счастья, от позвоночника до берцовой кости.
Короче, оказалось, что он достал две контрамарки на балет, или не на балет, я не знаю. Как истинный потомственный петербуржец, я никогда ранее не был ни в БДТ, ни в МДТ, ни в Эрмитаже, поэтому очень взволновался.
Пошел я домой, уши чистить, и по дороге повстречал одного местного философа, вот он мне про это самое бэдэтэ и наплел.
Хороший, говорит, театр, и буфет там, как «за бугром» и фонари везде и аура. Мы выпили с ним по паре кружек, а он и рассказал, что руководит в нем некий Толстоногий, - кликуха что ль такая. Что спектакли это ерунда, а вот на репетициях у него побывать, это милое дело, многие за честь считают.
Оказывается, что этот худрук, прославился, главным образом в том, что постоянно лупил своих артистов по мордасам почем зря. Как что не по нему, не по сценарию или, к примеру, актриса не с той ноги в присядку пошла, он ей хрясь тапком по морде… А уж если эта актриса, - мужик! То, тут пощады не жди. «Ты что, сукин сын, в армии не служил? Не знаешь, с какой ноги начинать? И трубкой в рожу дым пускает. А табак у него едкий, забористый, капитанский, ему его специально из Грузии присылают, такого не каждый выдержать сможет.
А за дирижера у них, при оркестре, был некто Георгиев – осетин по национальности. Этот вообще, зверь и садист. Он, на репетициях, настоящую охоту на актеров - балерунов устраивал. Для этого у него рядом с пипитром стоял контрабас, который он приспособил заместо арбалета. Как что н по нему, к примеру, музыкант с бодуна пришел, или актриса трусы одела, так он ***к, смычок в инструмент вставит и дзинь по живой мишени. Или палку дирижерскую велел сделать телескопической, как удочку. Бежит к примеру какой-нибудь лебедь или мавр, он ему в клюв, - раз этой палкой и орет : «Не поедешь ты со мной в Нью-Йорк в «Карнеги-холле» выступать!».
Вообще-то, я сам этого безобразия не видел, резюмировал он, но люди сведущие рассказывали, они честные, они никогда в водку воды не добавят!
Есть у них и актеры знаменитые, и как сигареты, ну, «прима». Вот, главная в этом кардебалете выходила на сцену с баяном и пела песню про погоду. Вот так они и жили. Один колется, другой тапком по харе лупит, третья про погоду, жалобно-жалобно: «У природы нет плохой погоды…».
Эта поет, а вокруг нее мужик ходит и лошадь изображает. Ну, просто цирк а не балет.
Ходит этот мужик, - конь педальный, вокруг бабы и орет «И-и-и».
Сделает кружок и «И-и-и-и!»
А баба в слезы и про погоду, а дирижер указкой по…, а режиссер помрежу по морде тапком, а мужик: «И-го-го!»
А дирижер смычком, а баба: «Надо благодарно принимать…» -вашу мать…
А режиссер, а дирижер… А актер-лошадь, бац на сцену и лежит, ногами дергает, мол все, умер.
Все ревут, и зрители тоже. Про трубку и экстаз и отклики в прессе восторженные. «Брависсимо маэстро» … «Это новое прочтение»… «Полный аншлаг!»
Вот в такой цирк, тьфу, в театр мне и предстояло пойти.
Впрочем, речь в моем рассказе пойдет об этой «приме», которая про погоду.
Вечером мы с Русланом встретились возле парка, выпил я для храбрости сто грамм, и мы пошли по Фонтанке. На метро деньги жаль было тратить, уж лучше добавить пятерку и купить настойку овса.
Подошли к театру. Народец возле входа крутиться, лишние билетики спрашивает. Публика вся разодетая, напыщенная, тогда еще приватизация не началась, денег не у кого не было, вот народ и ходил по театрам и музеям.
Прошли мы с черного хода, как положено, отвел меня Руслан за кулисы и говорит, мол стой здесь и не обращай ни на кого внимания. Если что, то прикинься декорацией или реквизитом. Здесь все ебнутые он все равно ничего не разберут. Накинул на меня для пущей предосторожности какую-то занавеску, словно на статую греческую,- Аполлон Бельведерский, а сам свалил куда-то, наверное в буфет.
Стою я в полутемном коридоре возле огромного старинного серванта с всякими будуарами, канапе и мулине…
Устал, ноги затекли, курить хочется.
Стою я, значит, и чую, что возле меня народ стал собираться. Я слегка занавеску отодвинул, вижу три мужика, возле двери слева от меня, выстроились в ряд, один с полотенцем через руку, согнутую в локте, словно гарсон, другой поднос в руке держит, а на нем пачка «Мальборо» лежит, третий с зажигалкой. Стоят, как пажеский корпус времен императрицы Анны Иоановны. На меня ноль внимания, и на ментов совсем не похожи, значит меня вышвыривать не собираются.
И тут у меня над левым ухом, как зазвенело! Я чуть в обморок не упал. Прислонился к стене, стою и чувствую, что потек. Мама дорогая! А это у них так людишек в зал приглашают, как крыс подопытных, - по звонку. Хорошо еще, что ток не подключают.
Отзвенел звонок.
Напротив мужиков отворяется дверь и выходит дама.
Тут я окончательно обалдел. Вылитая королева Франции из фильма про мушкетеров, ну, помните: «пара-папра-па-па-ра-ра-па-па» и т.д. Поджилки у меня затряслись, задрожал я всем телом, аж звенеть тихонько начал от вибрации. В глазах потемнело, в горле пересохло. А эта «Анна Австрийская» кивнула трем халдеям и направилась в мою сторону, к серванту. Я еще пуще завибрировал, заметит или нет. Подойдя к секретеру она слегка покосилась в мою сторону, подошла поближе, А за ней мужик с подносом. Протягивает ей сигарету. Она берет, тут другой, ей огонь подносит. Она говорит томным голосом: «Ах, мерси» и прикуривает. Потом, улыбается, затягивается и пускает дым в мою сторону, делает вторую и тут звенит второй звонок.
Она грациозным жестом кладет сигарету в хрустальную пепельницу, снова улыбается и исчезает в двери, расположенной другого конца серванта. Через некоторое время, слышится кряхтение, звуки напоминающие взлет самолета или рев машины без глушителя, бомбометание, грохот водопада и тишина…. Журчание ручейка, весенняя капель, шуршание прошлогодних листьев, дуновение майского ветерка…
Мужики, галантно заткнув уши, во время всего процесса, переместились ближе к серванту, сгрудились возле двери.
Заметив, что все внимание мужиков сосредоточено на двери, я быстро вытащил руку из под скатерти, схватил хабарик и добил его в две тяжки. Едва я бросил окурок в пепельницу, как раздался третий звонок, чуть было не порвав мне барабанные перепонки. Щелкнула задвижка в туалете и вышла сияющая королева. Гарсон протянул ей полотенце, она дежурно улыбнулась, вытерла руки, кивнула и устремила свой взгляд в сторону хрустальной пепельницы.
Но, тут ее ожидал сюрприз!
Окурок был смят и не дымился.
Она подняла изумленные и обиженные глаза. Казалось, еще мгновение и она зарыдает. Гарсон номер два смутился, но тут первый выскочил вперед и преподнес ей новую сигарету! Она благосклонно приняла. Щелчок зажигалки, одна тяжка, другая…
После оной, она кладет сигарету в пепельницу и…
И снова идет в туалет. Проходит минута, вторая….
Спектакль в полном разгаре, а главного действующего лица нет. Режиссер в панике, осетин метает гром и молнии, заодно и стрелы-смычки. Но, на то он и гениальный режиссер, - Толстоногий. Именно он догадался дать повторный третий звонок. Актриса вышла из сортира, сделала последнюю затяжку, и выпорхнула на сцену. Спектакль начался на пятнадцать минут позже.
Хорошо, что тот прежний президент не был таким любителем кардебалета, он все больше спортом увлекался, и не присутствовал в зале, а то меня бы точно расстреляли, как врага народа и демократии. Точно, выдали бы за гекачеписта!
Как только страсти поутихли, я потихоньку выбрался из-за кулис, нашел черный ход и свинтил не дожидаясь Руслана.
Нажрался я возле Адмиралтейского завода с каким-то старичком стеклоочистителя – «Снежинка», а ночью приперся к Руслану в подвал и разбил ему всю его жидовскую морду.
Правда, потом на следующий день, когда мы встретились с ним у ларька, и я рассказал ему, в чем собственно дело, он очень ржал и объяснил мне в чем дело. Оказывается у это примы своего рода ритуал, привычка. Первый звонок, - появление из грим-уборной, прикуривание сигареты, две затяжки. Второй – туалет. Третий – выход из туалета, вытирание рук, последняя тяжка и сцена. Опоздание на сцену пятьдесят секунд, прямо качаловская пауза.
Три звонка - три тяжки. Докурив ее сигарету, я, тем самым, сбил ей весь ход событий, поэтому и произошла эта коллизия.
…
Вот так. Прожил я Питере уже сорок лет, а так в театре ни разу и не был, так и не узнал, за какой клуб это Растропович играет. А вы говорите культурная столица.
Брехня все это, да и режиссер тот умер, и мужик-лошадь тоже, а говорят, великие были люди. Одна только «королева» и осталась, да Кирилл Юрьевич Ленин. Иногда, особенно поздней осенью, по маленьким переулкам, вместе с желтыми листьями, шуршит из памяти грустный голос певицы, поющей о том, что нет у природы мерзкой погоды. Что и осень и все прочее, надо благодарно принимать, как данное…
Да, а я так и не знаю, что же такое кардебалет, или канделябр?
Вся орфография и фамилии автором специально искажены, чтобы показать бескультурье жителей «культурной» столицы России.
2004 г.
ИНДИКАТОР
Упал, но тут же поднялся и побежал, не смотря ни на какую боль, не смотря ни на что, я удалялся от проклятой поляны..
Позади раздавались крики людей, остервенелый рев собак. Если бы знать, что такое Садом и Гоморра?.
Постепенно, я углубился в лес, и шум стал умолкать. Я бежал, бежал не останавливаясь. Его величество страх, гнал меня вперед.
Впрочем, мне глубоко наплевать на все. Главное, что я живой и на свободе! Радоваться рано, это еще начало пути, но я сумел, я сделал это.
Во рту привкус крови – ерунда, нос разбит – наплевать, локоть болит, нога прокушена. Плевать! Плевать!! Плевать!!!
Вперед, главное вперед.
Не знаю куда, но только подальше отсюда.
Сколько я бежал, сколько шел, полз на карачках, по-пластунски, опять пытался бежать, не знаю и не помню. Это был сон, дурной, страшный сон, один из тех, которые посещают меня регулярно.
Наконец, обессиленный я рухнул на пригорок, окруженный плотным кольцом молоденьких березок и несколькими могучими соснами, поросший здоровым папоротником, упал и потерял сознание.
«В бронетанковом вальсе, в прозрачной дымке берез.
И твой ангел-хранитель, он тоже не слишком тверез.
И вы плывете вдвоем, шалея от запаха роз,
Но никто не ответит, от того, не задан вопрос». БГ
Сколько прошло времени с момента моего побега, я не знаю, знаю лишь то, что я лежу на пригорке, накрапывает мелкий дождь, болит все тело, но душа смеется и поет. Случались в моей жизни такие мгновения, когда душевная радость пересиливала физическую боль. Обратного не происходило, особенно в последнее время.
Ветер раскачивал деревья, шлепая их по верхушкам своими лапищами. Земля была холодной и мокрой. Но, какой здесь был запах. Запах хвои, папоротника, грибов, ягод… Запах жизни.
Я слизывал с листьев папоротника и других растений воду. Я нашел кустик черники и прямо с листьями запихал его в рот. Это уде не запах, это вкус жизни.
В этот момент взгляд упал на кисть руки. Она была черной и распухшей. Хорошо, что я ее чувствую, значит ожег не столь силен, как казалось вначале. Потом я осмотрел ступню правой ноги. Рана была не большая, но глубокая. Похоже пес повредил сухожилия, поскольку пальцы не шевелились. Отчего-то я вспомнил сон про ротвейлера. Когда тот прокусывал мне ногу, то из нее ручьем шла кровь, отчего же сейчас было все по иному. Не задел вену?
Тьфу, ты, нашел о чем думать, о каких-то снах. Главное, что живой, главное, что на свободе. Я все никак не мог поверить в реальность произошедшего, боясь, что явь окажется банальным сном. Но, это не было сном, я знал это.
Перебрать в памяти вчерашние, как мне кажется, события, хотя я не знаю, сколь долго был без сознания, дело веселое, но, надо и о завтрашнем дне подумать. Тем более о сегодняшнем. Где я? Как далеко мне удалось уйти? Пустили ли за мной погоню? Что мне делать, куда идти? Надо хотя бы выбрать в какую сторону. Ведь может оказаться так, что бежал я, бежал, а вот возьму и попрусь обратно. Далеко ли мне удалось уйти? Не уверен. Я ни в чем не уверен.
Шум лесопилке не слышен. Или я, все-таки, далеко ушел, либо она не работает, а может шум деревьев и дождя заглушают ее
«Мне приснился шум дождя-я-я».
Интересно, как это может шум приснится? Может, автора этих строк глючило, как меня в послебрачный период? Тем не менее, завывая под нос эту песенку, я стал ползать по черничнику и запихивать себе в рот, уже перезревшие, кисловатые ягоды. Зато брусника была в самом соку. Как я в детстве любил брусничное варенье с яблоками!
Ау, детство, а ты было?
Было, да прошло, ответило оно.
Грустно.
Облазив не менее гектара леса, я, наконец, успокоился и прилег под сосной. Надо бы подумать хоть маленько. Витаминами я организм накачал, теперь мозги лучше шевелится будут.
Итак. Сейчас день. Солнца нет, определить сколько примерно времени вряд ли удастся. Кроме того, я не смогу определиться хотя бы в одном, в каком направлении мне идти не стоит, чтобы не вернуться назад. Хотя, погоди. Как там у юных следопытов. Солнце встает на востоке, а садится на западе. Мох у сосны с севера, а с юга. С юга ничего нет, голый ствол. Знать бы, где от севера запад, а от юга восток, тогда я смог определить бы все стороны света, а не две.
Стало быть, если я не пойду на запад, то обратно не попаду.
Да, ну а если я бежал на запад?
Нет, я бежал на восход, тьфу, на восток.
Да, допрыгалась Россия до фашистов. У этих бритоголовых кроме силы и сплоченности за душой ничего.
Лучше не думать об этом, нехорошие мысли лезут в башку, в этой связи. Я дважды вышел сухим из воды. Отчего? Модно сослаться на везение, а можно говорить о трусости.
Я не могу понять, ничего не могу понять. В Поселке погибли все друзья – я единственный уцелевший сваливаю в город и продолжаю жить, здесь история повторяется,, но в более бесчеловечном вида, а я вновь не при делах, то есть живой. Нет, в живых остались и те, кто находился в бараке и не прыгал вниз, но разве они не умрут завтра, после завтра? Я же на свободе и пробираюсь к людям.
Способен ли я на это? Не знаю. Если я рожденный по образу и подобию Господа, то да, если порождение сатаны, то за мной так и будет тянутся кровавый шлейф, хотя сам я никого не убивал.
Господи, если ты существуешь, помоги мне понять, помоги разобраться в себе. Покарай этих тварей, которые уже не люди, а бешенные звери.
Нет ответа. Молчат небеса. А, ничего другого я и не ожидал. Я должен решить сам и самостоятельно сделать выбор. Но, об этом потом, а сейчас надо бежать, идти, ползти к людям, подальше от этого проклятого места.
Плутая по лесу, питаясь подножным кормом, благо ягод и грибов в этих местах было в достатке, а воды в ручьях и лужах – в избытке, я набрел на просеку. ЛЭП. Если идти по ней, то я обязательно приду к какому-нибудь поселку, городку, на худой конец к подстанции. Электричество – это жизнь, а жизнь – это люди.
В какой-то момент, мне показалось, что я почувствовал запах дыма. Что это: костер или у кого-то в доме топится печь? Нет, только почудилось.
Но, вскоре я обнаружил следы пребывания людей, вернее остатки их жизнедеятельности. Это было кострище, вокруг которого были разбросаны пустые бутылки, банки, пакеты. Или грибники или охотники, отмечали удачно проведенный выходной. А вот и тропинка, пусть поросшая травой и давно нехоженая, но она еще один признак того, что где-то поблизости есть жилище.
На песчаную дорогу я набрел внезапно.
Выйдя на дорогу, я не спеша пошел вдоль обочины, в любой момент готовый бросится в лес. Вид у меня был «будьте любезны» и любой нормальный человек мог испугаться меня и принять за лешего. Весь в крови, ободранный, оцарапанный, по пояс голый, смердящий за версту, не бритый, не чесанный. Короче, жалкое подобие человека, но не как не хомосапиенс. Мне бы помыться, хотя бы в ручье или речке, но в окрестностях кроме затопленных воронок, рвов, траншей и землянок, наследство минувшей войны, проточных водоемов или родниковых озер, не было. Я попытался было окунуться в мутную жижу одной воронки, но эффект оказался обратным. Тело не очистилось от грязи и крови, а вдобавок к прежнему, приобрело желтоватый глинистый оттенок, словно я был ко всему прочему болен желтухой.
В нескольких метрах от меня дорогу переползала какая-то змея: толи гадюка, толи медянка, а может уж. Я плохо разбираюсь в этих ползучих гадах, а боюсь их изрядно. Видно Киплинга много в детстве читал, да Сен-Томпсона. Это в Индии, Непале, Шри-Ланке, короче, у азиатов змеи культовые рептилии, а у нас: «бритвой по горлу и в колодец». Ну, еще ремешок можно сделать из высушенной змеиной кожи, только потрошить ее противно.
Подождав, пока гад ползучий переползет дорогу, я двинулся дальше. Шумели деревья вдоль дороги, чирикали какие-то птицы, жужжали стрекозы и оводы. Такое ощущение, что я возвращаюсь с прогулки по лесу. Хотя, со стороны это вряд ли казалось таковым. Скорее, пленный немец, после жестокого поражения в бою с советскими войсками, весь израненный, хромой, проклиная нацистское руководство, пославшее его на эту страшную войну, пилил куда глаза глядят, лишь бы побыстрее покинуть эту «гостеприимную» страну, где даже маленькие детки могли проломит голову камнем, пущенным из рогатки или взорвать гранатой, найденной на месте вчерашних боев.
Следует заметить, что дорога была не накатанной, поросшей травой, из чего следовало, что транспорт редко проезжал по ней. Вообще, ведет она хоть куда-нибудь?
На, свой вопрос, я получил ответ, почти мгновенно. Да, ведет.
Дело в том, что прямо передо мной, за поворотом показался деревянный дом. Затем следующий. Несомненно, это была деревня.
Что я буду врать, про себя, про свой внешний вид меня нисколько не волновало, в данный момент. Меня переполняла бешеная радость и безумное счастье, что я, наконец, добрался до человеческого жилья. По мере моего продвижения по деревне, а это, без сомнения, была деревня, эйфория охватившая меня в момент когда я увидел тот, первый, домишко, постепенно угасала. У меня родилось подозрение, что это брошенная деревня, коих по Руси бесчисленное множество. Во всяком случае, следов жизнедеятельности человека видно не было.
С одной стороны меня это не смутило, ведь я могу забраться в любую избу и хоть переночевать там, возможно, мне даже удастся найти какую-то одеженку. Жаль только, что пожрать не удастся, вряд ли здесь найдутся какие-то припасы. Разве что, на огородах посмотреть, вдруг картоха или свекла растут. Да мало ли, что могло из посевов остаться.
Но я решил для начала пройти всю деревню до конца. Домишки с двух сторон тянулись вдоль дороги. Так строили на Руси почти всегда. Во всяком случае, я видел массу таких деревень, похожих одна на другую, как две капли воды. Дома, поросшие бурьяном, вросшие срубами в землю, покосившиеся, почерневшие, прогнившие без заботливой руки хозяина. А ведь когда-то здесь кипела жизнь…. Новые дома, пахнущие тесом, свежеструганными досками, смолой. Запах дыма из русских печей и бань. Гомон детворы. Старушки судачат на длинных скамьях вдоль заборов, старики собравшись в круг, обсуждают какое-то событие: может арест Каменева и Зиновьева, может очередную инициативу ВКП(б), может еще что-то. Вот здесь был клуб и, вероятно, правление в лице дородной бабы-коммунистки, с лицом а-ля Нона Мордюкова. Здесь же проходили сходки, собрания. Здесь же по вечерам, молодежь устраивала танцы под гармонь. Возле клуба собирались добровольцы, чтобы громит оккупантов, возле него вешали коммунистов, комсомольцев и партизан.
Может, я обладаю слишком бурной фантазией, но мне кажется, что сейчас выйдут из домов старухи и старики, что сейчас загалдят на улице детишки и польется заунывный плачь гармони из разбитого клубного окна и чей-то звонкий голос запрет: «Что ты бродишь одна одиноко. Что ты девушкам спать не даешь». В кружке самодеятельности разучивают полюбившуюся песню.
Нет, ничего этого уже никогда не будет. Разве что, продолжатели Яшкиного дела, снимут какой-нибудь фильм о тех временах, выстроив на натуре картонные домики, усадив на инвентарь размалеванных старух, сгруппировав стариков и: «Тишина! Камера! Мотор!». Будет вам живая деревня, только на магнитных носителях, целлулоидной пленке или DVD. Может, по Шукшину очередной фильм снимут. Мне нравятся рассказы Василия Макаровича, а вот их экранизация желает лучшего, за исключением фильмов самого мастера.
Вот и конец, нет, не фильма, конец деревни. Да, похоже, я оказался прав, это мертвая деревня. Люди ушли, кто в город подался, кто в землю. Дома уходят вслед за последними. Дома, как люди, люди - как дома. Они и не могут жить друг без друга. Если умирает хозяин, то умирает и дом. Наоборот, не всегда случается, но тоже бывает: пожары, землетрясения, взрывы….
Я вздрогнул, от неожиданности, и чуть было не отдал Богу душу. Бежать, бежать быстрей, куда глаза глядят. Но, ноги не слушались. Я стоял, как вкопанный и наблюдал, как ко мне, гавкая и виляя хвостом приближалась пегая дворняжка.
Вероятно, дикий ужас перед любой собакой останется со мной на всю жизнь. Пес, тем временем, сделал вокруг меня несколько кругов, слегка потявкивая, потом подбежал вплотную и виляя хвостом понюхал.
Что за удовольствие он получил, обнюхивая меня? Может какую-то неведомую мне собачью информацию, а может, привык он по помойкам шляться. Но. ведь пес не мог бомжевать в том месте, где нет людей, где нет отходов их жизнедеятельности. Он просто сдох бы с голода или умер с тоски. Шутка. Он просто убежал бы туда, где есть люди, магазины, помойки.
- Ну, что псина, - сказал я собаке. – Давай веди меня к своим хозяевам, а то бегаешь кругаим, брешешь, сам же видишь, на кого я похож. Сам жрать хочу, как черт лысый. Давай, вперед.
Пес, как мне показалось, понял мою просьбу или, во всяком случае, правильно воспринял мои слова, он почесал задней ногой за оборванным ухом, тявкнул и побежал за поворот. Я тронулся за ним. За деревьями ольхи и осины находился типичный деревенский домик, только от всех предыдущих, увиденных мной, отличие было в том, что забор не обвалился, огород не зарос бурьяном, дорожка была ухоженной, а по территории бегали куры. Пес юркнул в дыру под забором, самолично проделанный им лаз, на случай, если надо сбегать проверить окрестности, не случилось ли чего нового на его территории. Сегодня он выбегал не зря. Что-то случилось. И этим чем-то был я.
На покосившемся крыльце деревянного дома, сидела древняя старуха и что-то выгребала ложкой из закопченной алюминиевой кастрюли.
- Здравствуйте, - поздоровался я, перетаптываясь с ноги на ногу, возле калитки.
Ответа не последовало. Решив, что бабка плохо слышит, я открыл калитку и шагнул во двор. Пес залаял, показывая хозяйке, что он исправно исполняет свои обязанности по охране жилища.
- Здравствуйте, - повторил я, делая несколько шагов. – Можно войти к вам?
Бабка молча кивнула, не отрываясь от работы. Значит не глухая, решил я, приближаясь к крыльцу. Собака, еще пару раз тявкнула, для приличия, и улеглась в тени возле крыльца.
- Цыпа - цыпа, - скрипучим голосом позвала она кур.
Куры, такие же древние, как и хозяйка, подбежали к крыльцу. За ними, важно вышагивая, шел облезлый петух. Оглядев меня с ног до головы, и не почуяв конкурента, петух вальяжно побрел к крыльцу. На призыв «цыпа-ципа» отозвался и пес, подбегая к бабке, помахивая хвостом. Последним на зов откликнулся – козел, семенивший из-за угла дома. Он был черно-белого цвета, с длинной бородой и короткими рогами. Жиденькая бородка, прям как у меня, только внушительных размеров, болталась до самой земли.
Бабка высыпала содержимое кастрюли в миску, стоящую подле, и вся живность дружно принялась жрать, облепив ее с нескольких сторон, как бомжи возле «пухто» в родном городе.
Наконец, старуха обратила на меня внимание.
- Чего ты встал, как истукан? Зашел, так проходь в дом или у калитки стоять надумал? Так раз так.
В этот момент скрипнула дверь, и на пороге появился такой же древний, как и хозяйка, сморщенный старик. В отличии от бабки, он заметив меня, первым поздоровался, причем сделал это так, словно видел меня не в первый раз.
И хотя, мой внешний вид, у любого нормального человека вызвал бы по крайней мере легкое недоумение, старик не обратил на него никакого внимания. Мало ли таких придурков шляется по дорогам России.
Их внешний вид, так же, ни сколько не смущал меня. Ведь, не смотря на довольно теплый летний день, старик был одет в телогрейку, а на ногах были валенки. На старухе был шерстяной платок, осенней рваное пальто и, огромного размера, резиновые сапоги. Возраст, кровь уже не так стремительно течет по венам, согревая тело. В конце-концов, я раздетый по пояс, босиком, они, наоборот, укутаны с головы до пят, кому какое дело.
Лягнув сапогом не в меру активного петуха, бабка прищурившись, прикрываясь костлявой ладошкой от солнца, пригласила меня в дом. Не дожидаясь, пока я соизволю ответить на приглашение, она взяла с крыльца облупившееся от голубой краски эмалированное ведро и скрипя всем телом, поволокла его в дом.
- Давайте я помогу, - крикнул я и рванул на помощь старухе. Столь резкое движение, вызвало недовольство нескольких куриц, которые с испугом шуганулись в рассыпную, кудахча в мой адрес свои куриные проклятия.
Бабка же, молча поставила ведро и открыла дверь. Из сеней пахнуло запахом домашнего очага, тепла и плесени.
Я подошел и взял ведро. Ведро было практически пустым, лишь на дне плескалась желтоватая вода. Вероятно, старики были настолько древними и немощными, что пронести больше просто не смогли. Впрочем, по силе, я не так далеко ушел от них. Удивительно, как я смог взобраться на забор, перелезть его и пробежать столько километров?
- Может я схожу воды принесу, а то ведерко почти пустое, - предложил я, желая хоть чем-то отплатить хозяевам за то, что не выгнали меня сразу со двора, а, даже, пригласили в дом.
- Принеси, коль желание есть, - ответила старуха. Пристально взглянула на меня, оценивая мои возможности. – Только шибко не напрягайся, а то руки-то отвалютси, вона какой худющий.
- Ничего, я уж как-нибудь постараюсь вернуться целиком, - сказал я, оценивая бабкин юмор. Старая – старая, а все видит, все примечает, да и язык у нее к месту подвешен. – А где здесь у вас колодец?
Да вон он, за домом, - откликнулся, до этого молчавший дед. – Пойдем, я тебе покажу.
Не дожидаясь, пока я двинусь следом, он шаркая валенками по щебенке и траве, завернул за угол дома и пошел мимо сарая куда-то под пригорок.
Проходя мимо сарая, я заметил поленницу, козлы, топор. Соседняя дверь вела в курятник. В нескольких метрах от сарая, у меня зачесалось все тело, находилась баня. Интересно, баня еще жива, можно в ней мыться? Когда я нагнал деда, тот шел тяжело дыша и беспрерывно останавливаясь, я просто спросил, где колодец, и что ему не стоит идти туда вместе со мной, я сам наберу и принесу воды. Мое предложение обрадовало старика и он указал мне место расположения колодца. Он остановился возле бани и принялся меня ждать. Да, про баню спрошу у него на обратном пути.
Колодец находился за несколькими яблонями, на некоторых из которых висели зелено-красные яблоки, размером с грецкий орех. Я сорвал одно. Оно было кислым и червивым, но мне показалось необыкновенно вкусным, чем-то теплым и далеким, как детство. Я поставил ведро и сорвал еще одно. Как прекрасно жить!
Колодец по самые уши ушел в землю и порос травою. Казалось, что здесь все стремилось туда: дома, колодцы, люди. Крышка у колодца давно отвалилась и валялась неподалеку. Рядом росли какие-то желтые цветы и находилось осиное гнездо, поэтому возле колодца и вокруг него с ненавистным мне жужжанием суетились осы, кружась возле моего тела. Вода в колодце была почти вровень с землей. Видно, поливавшие последнее время дожди, наполнили его до самых краев. Вода была мутной и вонючей, чувствовалось, что колодец давно не чистили и он протухал. На поверхности плавали жуки, лягушки, дохлые осы и несметное количество летучих рыжих муравьев. Как старики пьют эту воду?
Стараясь набрать в ведро, как можно меньше живности, чуть было не свалившись в прохладную воду, я зачерпнул почти целое ведерко воды и пошел назад к дому. Дед спустился ниже и стоял возле яблонь, наблюдая за моими действиями. В его руках я заметил дымящуюся папиросу. Дед курил.
Я поставил ведро на ровное место и попросил деда:
- Дед, угости сигареткой, если не жалко. А то так курить хочется, хоть листьями бумагу набивай. Я уже от табака отвыкнуть успел. Вот хочу вспомнить, каков он - табачный дымок.
Дед понимающе кивнул и полез в карман. Из кармана он извлек мятую пачку «Стрелы» и протянул мне. Я вытащил сигарету из пачки, протянул пачку деду и полез за зажигалкой в единственный карман. Зажигалка выпала из кармана и я нагнулся, чтобы поднять ее.
В тот же самый момент, кто-то сильно ударил меня в задницу, так, что я потеряв равновесие свалился на траву, ударился, и опрокидывая ведро, уперся лицом в чьи-то ноги.
Это конец, пронеслось в голове. Меня вычислили и догнали. Теперь все, пощады не жди. А ты раскумарился, распелся, как жить хорошо. Дурак! Наверняка они засели в доме у старухи, поэтому старики и были ко мне столь любезны, поэтому не приставали с вопросами, мол, а почему грязный такой и драный, а почему одежды нет? Вообще, ведь они пригласили меня, постороннего человека, даже не поинтересовавшись, откуда я и кто. Ну, так мне и надо, поделом. Поверил в удачу, вот сейчас увидишь, чем она обернется.
Но, вместо окрика «Встать, руки за спину !», до меня донесся голос деда:
- Пошел прочь, индикатор.
Дальше последовал, вероятно мат, но с примесью местного диалекта. Я приподнял голову и увидел, что упираюсь лицом не в тяжелые сапоги скинхедов, а в заплатанные валенки деда. Я обернулся, чтобы взглянуть, на кого ругался старик и кто стал причиной моего падения. Слегка отбежав в сторону, опасаясь взбучки от деде, замахнувшегося на него палкой, склонив голову на бок, на меня смотрел черно-белый козел, с длинной жиденькой бородкой. Казалось, что он был доволен тем, что проделал со мной. Во всяком случае, глаза его нагло и ехидно смеялись.
- Вот сучье племя, - ругнулся дед, сделал шаг, по направлению к скотине, и ловко треснул козла по макушке.
Козел, обиженный на деда, и довольный проделанной надо мной шуткой, побежал прочь. Я поднялся, отыскал в траве зажигалку, сигарета была мокрой и раздавленной, поднял пустое ведро.
- Покури сперва, - сказал дед, протягивая мне пачку, как бы извиняясь за козла. – Успеется еще за водой.
- Бойкий козлина, - сказал я, затягиваясь крепким табачным дымом. – Я чуть в штаны от страха не наложил, - честно признался я, не раскрывая причины своего испуга.
Дед улыбнулся в ржаные со снегом усы. Он был рад, что я не выказываю недовольство оттого, что проделал со мной козел и, что мне вновь придется идти за водой.
Неся воду, пыхтя сигаретой, вспоминая забавный эпизод с козлом, я вновь рассуждал о том, на сколько прекрасна жизнь.
Вскоре она стала еще прекрасней, поскольку в моем желудке находилась пшенная каша, с кусочками сала, сваренная бабкой на скорую руку. Закончив трапезничать, поблагодарив хозяев, я вышел на улицу. Завидев меня и шедшего следом деда, козел спрятал свою наглую морду за угол сарая. Пес же лежал возле куста черной смородины и храпел. Я сел на низенькую скамейку, возле поленницы и спросил у деда:
- Дед, а как бы насчет бани?
- Топи, - охотно согласился тот. – Только дровишек наруби, да воды натаскай. Мы с моей тебе только благодарственны будем. Сами то мы не часто топим, старые уже, тяжело. Разве когда Райка приезжает, или сын из города с семьей пожалует.
В его последних словах, чувствовалась обида на сына, который, по всей видимости, не очень часто навещал стариков.
Наколоть дрова для бани, оказалось не столь простой задачей, как я думал изначально. Во-первых, обожженная правая рука, сразу же заявила о себе в самом неприглядном виде. Волдыри на ней полопались, и весь топор стал мокрым и красным от сукровицы. Во вторых дров потребовалось гораздо большее количество, чем рассчитывал я. Поленья казались чересчур сучковатыми, навык у меня отсутствовал полностью, так что, закончил я возиться с дровами, лишь по прошествии нескольких часов. Все это время дед молча наблюдал, как я воюю с чурками, попыхивая папиросами и вяло отгоняя мух.
Наконец, его удовлетворило количество припасенных дров и он, сказав, что пожалуй довольно, объяснил мне, сколько понадобится ведер воды: для чана, для бадьи, для ополаскивания. Я был настолько вымотан, что только кивнул в ответ и, шатаясь, взялся за ведро. По моим прикидкам, предстояло сделать около тридцати ходок, к колодцу и обратно.
- Сядь, покури, - сказал дед, видя, как я измотался, как тяжело дышу, как неохота мне идти за водой. – О, а руки-то у тебя, - заметил он волдыри и кровь, сочившуюся из ран. Ничего, в баньке помоешь, а потом моя тебя подлечит, травками, она мастерица животину лечить.
Я крякнул от неожиданности, поперхнулся и закашлялся, от попавшего не в то горло дыма. Я же не козел или пес, чтобы бабка меня какими-то травками лечила.
- Я может, не так выразился, - сказал дед, видя мой недоуменный взгляд. – Она и людей лечила, пока было кого.
- Так успешно лечила, что теперь и лечить некого стало? – подколол я деда, обижаясь на то, что он меня живностью назвал.
- Да, кто уехал, а кто помер, - ответил он, не заметив подвоха в моих словах.
Я отнес поленья в баню. Внутри она напомнила мне ту, в которой тысячу лет назад я впервые мылся вместе с Катькой. Интересно, как живут, чем дышат мои бывшие родственники. Странно говорить так о жене и сыне. Впрочем, чего здесь странного, обыденное явление нашей жизни. От любви, до обочины один шаг…
Пока я таскал воду, что оказалось еще тяжелее, чем колоть дрова, дед, помогая мне, растопил печь. Поначалу она здорово чадила, я думал, что мы отравимся угарным газом, но потом ничего, дым разошелся, дышать стало легче.
- К вечеру будет готова, - резюмировал дед, присаживаясь рядом со мной, валяющимся обессиленным возле поленницы. Все же я заполнил все баки водой!
- Дед, - позвал я таким голосом, словно хочу причаститься. – А чего вы козла назвали так стремно – Индикатор? Ты электрик, что ли?
- Да это не мы прозвали, это студенты, - ответил дед, собирая щепу, валяющуюся у него под ногами. – Это древняя история, тода у нас совейская власть была. Деревня полна людей. Совхоз в передовых ходил. К нам кажный год студентов посылали, строителей.
- Стройотрядовцев?
- Во, отряды парней и баб. Они тут коровники сторили, фермы…
Я вздрогнул при этом слове.
- Студенты почти ничего так и не построили, только портвейн пили, да девок своих трахали. Да с нашими парнями дрались.
На крыльцо вышла бабка, пробурчала что-то на счет еды и курения. Дед махнул рукой.
- Сейчас баню прикрою и пойдем, а курева Райка обещала привезти в понедельник.
Кто такая Райка, я опять не спросил, какое мне дело, может дочь, а может из собеса. Главное, что за стариками кто-то ухаживает, продукты привозит, по дому помогает и то ладно, и за это спасибо нашим властям.
- Ну, так что, Индикатор? – спросил я, поторапливая деда с рассказом. В животе урчало, ужасно хотелось есть, а дед может тянуть резину до бесконечности.
- А. моя-то как-то возьми и обрати внимание, что козел наш – Степка, то за одной девицей неотступно ходит, то за другой. Мы вначале никак в толк взять не могли, от чего это он, как привязанный за студентками ушивается. А потом выяснилось. Девки докумекали, когда он на одну из них залезть попытался.
- Как залезть? – не врубился я.
- А как ты на свою милую сзади залезаешь? – вопросом на вопрос ответил дед.
- Ясно, понял, не дурак, - рассмеялся я.
- Выяснилось, что как у них начинается, не помню этого слова, то Степка становиться сам не свой, коз ему мало что ли? Вот его парни Индикатором и прозвали, за такое обоняние. Правда, после того случая, когда он на девицу взобрался, ему парни здорово бока помяли, чуть яйца не оторвали, так он после этого свихнулся, ориентацию потерял.
- Как это, «потерял ориентацию?» – удивился я.
- А вот так. Как у какой из девиц начинается, ну это…
- Месячные, - помог я.
- Да, что-то типа этого, так козел сам не свой становится. Хочется ему, хучь плачь, а по яйцам получать от парней не охота. Так он для этого дела Журика приспособил. Сначала только когда девки были, а потом и просто так, когда приспичит. Жалко.
- Кого?
- Пса нашего Журика. Его сначала внучка Жулькой прозвала, все думали, что сучка, а оказался кобель. Тогда стали звать Жуликом. Ну, да больно обидная для собаки кличка, вот и порешили Журиком, и не то и не се, но он не обижается. Привык. У людей тоже странные имена бывают: Рубидий, к примеру, или Жорес.
Тем временем, желая подтвердить верность слов старика козел, важно прошагав мимо нас, подошел ссади к псу, дал ему копытом поджопник. Пес взвизгнул и поднялся. Козел пристроился ссзади.
- Что делаешь, бесстыжий, - закричала, невесть откуда взявшаяся старуха, обливая козла водой из половника. Козел спрыгнул с пса и обиженно засеменил прочь.
- Так он и меня, похоже, хотел сделать, - смеясь сказал я, вспоминая утренний эпизод.
- Нет, - ответил дед, - это он играючи.
Да, может и играючи, но кондрашка меня от этой игры чуть было не хватила.
-Ну, вы еще долго здесь сидеть собираетесь? – спросила бабка. – Обед остывает. Руки мыть и за стол.
Я с большой радостью согласился выполнить ее приказ. На обед были щи из кислой капусты и курица с картошкой. Вероятно, бабка специально забила одну из своих куриц, ради меня. Хотя мясо у курицы было жестким, как жесть, но мне оно показалось таким вкусным, как какой-нибудь ростбиф в дорогом кабаке, да и суп был подстать остальному угощению. Вместо хлеба бабка достала пачку армейских сухарей, видно Райка давненько не посещала стариков.
Ели молча. После еды я взял топор и пошел в соседний пролесок, нарубить березовых веников для бани. Старики же прилегли отдохнуть. Меня поражало то, что они не разу за целый день не поинтересовались, кто я и откуда, зачем явился и куда держу путь. Видно здесь было не принято выспрашивать у незнакомых людей, подобные вещи. Захочет, так сам расскажет.
Заготовив веники, я помыл пол в бане и приготовился хдать, когда отдохнут старики и дед даст команду, что можно идти мыться. Дожидаясь их пробуждения, я принес ведерко воды, чтобы потом не ходить, нашел хабарик, сел на крыльцо и закурил.
Ждать пришлось не очень долго. Сначала появилась бабка, за ней выплыл дед. Он прошел в баню, оценил и сказал:
- Дуй, только смотри не угори с непривычки.
- А вы?
- Я после тебя пойду, а мать последней, она не любит, когда шибко жарко Кода молодой была, то ее из бани бывало не выгонишь, но теперь то куды. Теперя, так кости погреть, да пыль с них стереть.
Бабка принесла мне полотенце и исподнее белье, явно хранившееся в каком-нибудь сундуке, на случай, когда сын пожалует из города.
- Зачем? – сказал я. – Я свои портки простирну и порядок.
- Не срамись, - ответила старушка. – Белье чистое, не разу не надеванное. Я это сыну когда-то в сельмаге покупала, но он отказался его надеть. Не выбрасывать же хорошие вещи.
Я осклабился от такой искренности и поблагодарил хозяйку, заметив на ее сморщенных глазах слезинку. Бабке было обидно, что сын почти перестал посещать их и что он не принял ее подарок, даже ради приличия.
- Спасибо, - поблагодарил я и протянул руки за бельем.
Бабка посмотрела на них, качая головой.
- Пока ты моешься, я тебе лекарство приготовлю. Как же ты так умудрился весь израниться? – и не дождавшись ответа, она пошла в дом, готовить свои мази и отвары.
Мылся я не долго, поскольку в бане было очень жарко, а у меня в последнее время часто прихватывало сердце от жары. Сказывалось беспробудное пьянство, не здоровый образ жизни и отсутствие физической нагрузки. Кроме того, раны от жары так ныли и гудели, что хотелось выть, как волку на луну. И веником помахать не удалось, по этой же причине.
Короче, кое-как промыв свои раны, рубцы и болячки, переодевшись в нательную рубаху и кальсоны, я вышел из бани, красный и мокрый, корчась от боли, но все же безмерно счастливый.
- Быстро ты упарился, - сказал старик.
- Долго ли умеючи, -попытался отшутится я.
- Сядь, посиди, подыши свежим воздухом, - сказал дед, видя, что мне совсем плохо. – Сейчас Матрена свое варево остудит и займется тобой, а я пойду пожалуй.
- Уже? – удивилась бабка увидев меня на крыльце. – Ну и ладно. А белье-то в пору пришлось.
- Да, точно на меня сшито, - сказал я и поблагодарил, еще раз, бабку за доброту, хотя бельишко было маловато.
- Ну пойдем, врачевать тебя будем, - сказала она, ковыляя в дом.
Мы прошли в небольшую комнату, что находилась возле горницы. В комнате кроме кровати, накрытой лоскутным одеялом, столика, на котором стояли какие-то дымящиеся склянки и, висевшего в углу на стенке образка с ломпадкой ничего не было. Бабка принесла из светелки табурет, приказала мне раздеться догола и стала колдовать со своим зельем. Видя, что я стесняюсь оголятся перед ней, она даже прикрикнула на меня, сказав при этом, что такого добра, что болтается у меня между ног, она насмотрелась за свою жизнь столько, что мне и не снилось. На что я, резонно заметил, что мне вообще эти мужские органы никогда не снятся, разве только женские.
Сначала я улегся на живот. Бабка перекрестилась перед образком и принялась натирать своими шершавыми ладонями язвы и болячки на моей спине, ягодицах и ногах. В комнате запахло различным букетом трав и кустарников. Иногда от боли, хотелось лезть на потолок, но я лишь скрипел зубами и грыз одеяло. Потом я перевернулся на спину и, процедура продолжилась. За все это время, а колдовала над моим телом бабка достаточно долго, она один лишь раз спросила, мол, где же это я умудрился столь сильно пораниться?
- В лесу, о колючую проволоку, - соврал я.
- Колючей проволоки в этих местах много, - недоверчиво, покачивая головой произнесла она.
И ей и мне было абсолютно ясно, что я вру. Но раз так, то есть причина, по которой я не хочу говорить правду. Бабка понимала это и больше не задала ни единого вопроса. Хотя, частично я сказал правду, я, действительно, поцарапал пузо о колючую проволоку, когда перебирался через забор, балахона не хватило и на провода и на «колючку».
Закончив возится с моим телом, бабка влила в меня несколько ложек какой-то горькой отравы, но на спирту, это я почувствовал, а затем принесла большую кружку какого-то отвара с медом. Когда я выпил эту бадью, с огромным трудом, то она заставила меня забраться под одеяло. Перекрестившись сама, и заодно, перекрестив меня, хоть я и не крещеный, бабка вышла, приказав мне спать. С чем я и без приказа был согласен. Сон, буквально, валил меня с ног, хотя я и лежал, и валить меня было не обязательно.
Короче я заснул. Сквозь сон я чувствовал, как бабка и дед несколько раз заходили в комнату, и даже манипулировали с моим телом. Но, проснуться, разомкнуть веки я не мог. Так и проспав до середины следующего дня.
* * *
Зачем я согласился пойти в лес с этими фашистами? Наверное, просто выпил много, а еще мне эта Ольга понравилась. Высокая такая, стройная. Я настолько одурел здесь от безделья, что водка уже не спасала. Собирался в город поехать, да тут эти нагрянули, - скинхеды сраные.
Сидел я возле поселкового магазина и ждал, что может быть хоть Виталик из соседней деревни нарисуется. Но, солнце уже перекатилось через верхушки сосен, а Виталик так и не появился, зато появились они.
Их было восемь человек и три собаки. Пятеро молодых парней, лет по восемнадцать -двадцать и три девчонки, такие же молоденькие, а может и еще моложе. Собаки же у них были огромные, страшные и злые. Я не силен в породах, но, мне кажется, что это были немецкие овчарки. Вся эта группа показалась из-за поворота, в кожаных куртках и штанах, с бонданами на бритых черепах. Парни несли за плечами рюкзаки, а девчонки вели собак.
Завидев меня, двое парней и девушка, повернули и направились в мою сторону. Подошли, осмотрели, поздоровались.
- Ты местный? – спросила девушка.
- Вроде того, - соврал я. Никакой я не местный, я только лето местный, а в остальное время года я приезжий. Сам я из города Великие Луки.
- Места здешние хорошо знаешь? – спросил парень.
- Допустим.
- Показать можешь?
- Вы что, юные натуралисты?
- Угу, - ответила девушка. – Мы бабочек собираем и гербарий.
- Чего-то вы шибко похожи на школьников, - засомневался я. – Вон, все в кожануах, да и прически у вас чудные.
- И что из этого? – отчего-то озлобился парень. – Вот ты, весь синий, я же не пристаю к тебе с вопросами, типа, а от чего у тебя морда опухшая.
- Пью много, - честно признался я. – А что про прически сказал, так это же стремно как-то, чтобы девушка и лысая была.
- Ты папаша от модв отстал, - сказала девчонка, разглядывая мой рваный ботинок без шнурков.
Заметив ее взгляд, я застеснялся и спрятал ношу под магазинное крыльцо. Эта бритая курва мне как-то сразу понравилась. Эта юная стерва напомнила мне мою прежнюю любовь. Если бы не она, то разве бы я повел их в лес. Если бы не водка!
Ай, да ну ее!
- Какой же я тебе папаша? – обиделся я. – Я может, и старше то всего на двадцать лет, а ты, - папаша!
- Ладно, короче, - прервал меня парень. – Поведешь в лес за деньги, или мы другого найдем?
Я еще раз взглянул на девушку, пошебуршал в кармане мятыми червонцами и спросил:
- Далече собрались?
Парень достал из кармана лист разлинованной бумаги и ткнул в него пальцем. Понятно, на брошенный полигон направляются, рядом с лесопилкой. Что ж, туда пару дней ходу.
- Туда далече, - сказал я в слух. – Да и дорог нет.
- Знаем, - парень кивнул. – Поэтому и просим помочь.
- Ладно, бери пузырь, выпьем за знакомство, переночуете у меня, а завтра с утра пораньше в путь.
Вечером мы сидели в моем доме и пили. Точнее, я пил водку, а они молоко, которое я принес им от соседки.
- Вы часом не мусульмане, раз спиртное не употребляете? – поинтересовался я, когда они все отказались пить. – И имена у вас какие-то странные: Конан, Сварог, Добрыня…. Вон, только у Ольги человеческое имя.
- Нет, Лева, мы не мусульмане, мы славяне, - ответил за всех Конан. – Это не настоящие имена, это прозвища. А у тебя, что ж, жидовское имя?
- Не, меня Алексеем зовут, а Лева, это так, сократил кто-то в детстве. А вы что, евреев не любите?
- А кто их любит! – грозно ответил парень по кличке Ярополк.
– Может, ты? – дополнила Зорина. Этакая сисястая девица с широкими плечами и накачанными руками.
Все вместе уставились на меня немигающими взглядами. Я аж похолодел, и лишь во взгляде Ольги было что-то такое теплое, какая-то светлая искорка, что и позволило мне выдержать их взор.
Я пожал плечами:
- А чем еврей от славянина отличается? Руки две, ноги тоже, разве, что шишка не обрезана, так это как кому хочется.
В хате повисло напряжение. Я налил себе стакан до краев и выпил. Кто-то ударил по струнам. Под окнами залаял пес, нарушив угрожающую тишину а доме.
- Ладно, - сказал Конан. – Всем спать, а завтра с утра по коням.
Они укладывались на чердаке, а я пошел на крыльцо покурить. Завидев меня, собаки принялись яростно лаять и бросаться в мою сторону.
«Да, не дай бог попасться им в лапы» – подумал я, запирая дверь на засов.
Проснулся я от жара во всем теле и нестерпимой жажды. Я повернул голову, на столике стояла кружка с отваром. Я протянул руку за кружкой и заметил, что правая рука у меня была забинтована марлей. Я взглянул на левую, тоже. Оказалось, что пока я пребывал в беспамятном состоянии, старики умудрились намазать и забинтовать мне раны. Сейчас мое тело походило на мумию египетского фараона, но не смотря на жар в теле, я чувствовал себя в сотни раз лучше, нежели до всех этих процедур. Я, просто, физически ощущал, как болезнь уходит из тела, как очищаются и заживают раны, как просветляется моя душа.
Я одел на себя исподнее белье и прошел в соседнюю комнату. В ней никого не было, тогда я вышел в сени и пнул дверь на улицу. Дверь распахнулась. Солнечный свет брызнув в глаза на мгновение ослепил меня.
На скрип двери бабка, половшая что-то в огороде, повернула голову и посмотрела на меня.
- Здрасте, - сказал я улыбаясь.
- Ишь ты герой какой, - вместо приветствия ответила старуха. – Ты бы хоть оделся, а то ходишь по улице раздемши.
- Так я штаны не постирал, - оправдывался я.
- И нечего, - сказала она. – Тебе там белье приготовлено. Поди, погляди на стуле, возле шафоньерки.
Я вернулся назад. Если бы знать, что такое шафаньерка или как там ее. Но, стул я нашел. На нем висел зеленый пиджак, покроя годов этак пятидесятых и брюки, такого же цвета, только маленько выгоревшие от солнца. Я напялил на себя эти раритетные шмотки и вышел на улицу.
- Дед, - бабка позвала старика, который возился с пилой возле сарая. – Смотри, я же говорила тебе, что ему как раз будет.
Дед подошел, оглядел меня. Наверное, это был его выходной костюм, перешитый из армейской формы, подумал я, не иначе он в нем на танцы ходил, когда ухаживал за своей Матреной. Но, я ошибся. Дед служил во флоте. Об этом он расскажет мне вечером, после ужина, когда ему удастся выпросить у бабки чекушку и мы с ним, под квашенную капусту, огурцы, помидоры, зеленый лук и чеснок, под все ту же жесткую курицу, курица была другая, но все равно жесткая, под дымящуюся, рассыпчатую картошку, под домашний квас, настоянный на армейских сухарях, уговорим водку и пойдем болтать на улицу, кормить комаров, курить и провожать заходящее светило.
В доме все равно делать было нечего. Нет, можно было бы в карты сыграть, в подкидного или фотографии посмотреть. Но, беда заключалась в том, что в доме не было света. Примерно с год назад, по словам стариков, местные энергетики решили отключить несколько линий электропередачь, в связи с отсутствием необходимости. Во-первых: в этой местности электричество было просто не кому потреблять, во-вторых: местные бомжи и прочие умельцы срезали несколько километров алюминиевого провода и сдали в пункт приема цветных металлов, а в-третьих: восстанавливать линию было не выгодно для местного руководства. Если богатые выкупят землю, как собирались, то все расходы на восстановление электроэнергии оплатят из собственного кармана, тут двойная прибыль: и с богатеньких деньги потянуть, и с Анатолия Борисовича, а если нет, то зарасти она гова…, пардон, травой эта ЛЭП.
-Дед, там твои фотки на стене весят? – спросил я, когда молчание стало тяготить меня.
- Какие? – спросил он. – Там много фотографий. Там и Матрешкины, и сына с внучкой, и родительские.
- Ты же понимаешь, о каких я спрашиваю, - сказал я. – ТЕ пожелтевшие, над столом. Ты там в морской форме. Или это не ты.
- Как не я. Я, - отозвался дед.
- У меня один дед тоже воевал на эсминце, - сказал я. – А второй без вести пропал, еще в самом начале войны, летом сорок первого. Мать даже не знает, где его прах захоронен.
- Да, много тогда народу полегло со всей России и военных и гражданских.
- Расскажи про войну, - попросил я. С чего это, вдруг, меня взволновала тема войны? Не знаю. Может возникли какие-то ассоциации между бараком, в котором мне пришлось провести не мало ужасных минут и фашистским концлагерем, откуда люди возвращались не слишком часто. – Вообще, про житуху свою расскажи, ты ведь, наверное до революции родился?
- За четырнадцать лет до нее родимой. О! Твоему городу как раз двести лет стукнуло. Но, я из Костромской, сам-то, - он с прищуром посмотрел на меня. – А знаешь, где я родился?
- Раз спрашиваешь, то значит не иначе, как в капусте, - сказал я, по хозяйски вытаскивая сигарету из его пачки. Ничего, Райка на днях приедет, привезет! А выглядит он молодцом, если не брешет на счет года рождения. Ведь судя по всему ему через несколько лет сто исполнится. А я то было решил, что ему чуть больше семидесяти, ну, на крайний случай, около восьмидесяти, но, не как не под сто.
- Не - а, - улыбнулся старик. – Меня мать на покосе родила. Траву она с отцом косила, тут схватки начались, вот так я и народился. Домой в подоле принесла. Нарекли меня Леонидом. Когда подрос, то отправился на заработки в Питер, там у меня дядька жил. Сначала работал маляром-верхолазом, когда пацаном был. Ты когда вернешься домой, (когда мы сидели за ужином, я все же не сдержался и , под водочку, рассказал старикам кто я такой, откуда и с чем меня едят, естественно, опустив ряд значительных деталей) мимо Елесеевского магазина проходить будешь, то взгляни на верх, там бордюрчик такой есть, из серебрянки, это я его красил.
Затем в Москву переехал, к другому дядьке. Устроился подмастерьем в кожевенную мастерскую. Там подрался с другим подмастерьем, из-за сестры двоюродной. Выгнали. Пришлось вернуться домой. Там тоже часто дрался. Раньше в деревнях только силу и уважали, да и время такое было. Потом революция. Парень я крепкий, да смышленый, вот меня на флот и призвали. Служил на эсминце «Забияка», как раз подстать моему характеру названьеце..
Я заметил, что когда дед стал рассказывать мне про свою жизнь, он перешел на какой-то казенный язык, видно в советское время, ему много приходилось выступать перед школьниками, на различных мероприятиях, рассказывая им свою биографию и заодно историю советского государства.
- С дисциплиной у нас, тогда, было очень слабовато, - продолжал, тем временем, дед. - Когда на рейде в Петрограде стояли, как увольнение, так обязательно драка, либо с гражданскими, либо с патрулем. Бывало, командир выстроит всех на шкафуте и обходит строй, а у матросов: у кого фингал под глазом, у кого нос, как у тебя, в сторону смотрит.
Потом меня отправили Тихоокеанский флот восстанавливать. Я тогда эту дурь молодецкую из головы выбросил, сознательным стал, драться перестал, в партию вступил. После демобилизации вернулся в Ленинград, работал на «Электросиле», потом, по заданию партии пошел работать на Пищевой комбинат, там у них воровства много было. Там и познакомился со своей старухой.
- Слушай, дед, ты часом не чекист?
- Нет, я по партийной линии со стяжателями боролся.
-А. ты как Макар Нагульнов из «Поднятой целины»? – предположил я.
- Не читал, но слыхал, - ответил дед. – Правильный был коммунист, хотя и перегибал маленько.
Я промолчал. Какой смысл спорить с человеком, который уже прожил свой век. Он от моих доводов своих принципов не изменит. Шли же они в смертный бой - «За Родину, за Сталина!», это потом уже началось развенчание культа личности, сейчас революцию переворотом назвали, компартию запретить собирались. Наше поколение это поймет, хотя бы сделает такую попытку, а их, кто делал революцию, кто на доты грудью ложился с именем вождя на устах, их не надо трогать. Те, кто не прошли лагеря не в обиде на советскую власть.
- Ты продолжай, дед, - сказал я, видя, что он замолк, решив, что мне не интересна его болтовня.
- Году в тридцать шестом, - он кашлянул. – Меня вызвали в Москву, к товарищу Микояну, тот распорядился отправиться в Мурманск помощником капитана на траулер. Выдали мне малокалиберную винтовку, триста штук патронов, патефон и триста пластинок, фотоаппарат и…
- Триста фотопленок, - вставил я.
- Нет, -дед не обиделся. – Тогда пленок еще не было, были пластины серебряно-цинковые. Так вот, мне их выдали, как ты правильно заметил, ровно триста штук.
-Зачем?
- Историю запечатлевать. Ну, вот. В тридцать восьмом вернулся в Ленинград. Вскоре финская грянула, меня назначили помполитом на тральщик. Однажды, попали под обстрел финской артиллерией, один тральщик затонул, а мы свой на мель посадили, этим и спаслись. Правда, пришлось по льду до берега добираться. Я шел в одних ботинках, поэтому ноги отморозил. Вот с тех пор и хожу еле-еле. Раз такое дело, то признали меня негодным к плавсоставу. Однако, всю отечественную воевал, правда на берегу, в Кронштадте...
Потом, старик долго и сбивчиво рассказывал о своей службе в Риге, в Талине. О своей встрече с Кировым, про Сталина, про Хрущева. Если на Хрущева был обижен, то о Кирове и, особенно, о Сталине, отзывался с большой теплотой: «Если бы не было товарища Сталина, то не было бы и нашей победы!».
Я не перечил старику, какое право имею я, перечеркивать своими словами его жизнь. Какой смысл говорить ему о миллионах загубленных людских жизней, о коллективизации, ГУЛАГе и прочем. Я не судья ему и системе. Может быть, через сотню лет, кто-нибудь назовет наше время временем варваров, насильников и убийц. Временем безвластия, временем воров, бандитов, олигархов и беспредела. Почем мне знать. Я сам не люблю это время, но и не пытаюсь ничего сделать, чтобы хоть что-то изменить в нем. Дед был пешкой в игре сильных мира сего, а обо мне и говорить нечего. Я микроб, по сравнению с ним.
Потом дед рассказывал , как перебрался в Ленинград, затем во Псков, а затем в деревню, решили быть с бабкой ближе к земле. Рассказал про то, как загнивала и умирала деревня, как попалась им злобная невестка, настраивающая сына и внучку против них. Про обиды на единственного отпрыска, который все реже и реже посещает их. Про Ельцина, который пьет и стариков не слушает.
Он еще грозился показать мне фотографии, но смеркалось, дед явно устал и, мы отложили просмотр семейного альбома на завтрашний день. Тем более, что на крыльце нарисовалась бабка и стала ворчать на деда, что он, как напьется, так его на «россказни» тянет.
- Парень еще не окреп, а ты его морозишь, старый хрыч, - сказала она беззлобно. – Оба за сарай и домой. А тебя я сейчас натру на ночь, завтра, как огурчик будешь.
Мы послушно поднялись и пошли «по делам».
В кровати бабка разбинтовала меня, наложила какие-то лопухи, новую мазь и вновь забинтовала. Заставила выпить горячий отвар, на сей раз такой горький, что я чуть было не сблевал, но зато после него у меня перестала болеть голова и я провалился в глубокий сон. Правда, я просыпался ночью несколько раз. То комары заели в конец, то пить захотелось, то писать.
* * *
Мы разбили лагерь возле заброшенного полигона, неподалеку от лесопилки, которая, с особым остервенением, перерабатывала бревна на всякие доски и брус. Мы постепенно притерлись друг к другу, и даже псы стали меньше выказывать свое неудовольствие, когда я проходил мимо них. С Ольгой мы, вообще, подружились и часто уходили вечером к реке, где сидели, разговаривали и смотрели на туман. Она рассказывала мне о своих увлечениях, привязанности, учебе и друзьях. Лишь только когда речь заходила о скинхедах, фашистах и прочей нечести, она замолкала, отворачивалась и смотрела куда-то в лес. Кроме того, она никогда не говорила о том, что связывает ее и Конана. Когда же я упоминал его имя, то она вздрагивала и озиралась по сторонам.
Странные он молодые. Спят вместе, а говорить друг о друге не хотят.
То, что они живут вместе, так это они и не скрывали. Я и сам видел, как Ольга отсасывала у него возле палатки. Впрочем, какое мне до них дело?
Каждое утро они занимались гимнастикой, плавали в реке, делали пробежки, завтракали и уходили в лес. Что он там делали, можно было и не спрашивать, это и слепой увидит. Они искали оружие и взрывчатку. Вся наша земля напичкана всяким хламом после войны, а тут, по слухам, еще и нынешние вояки кое-что зарыли.
С каждым днем парни возвращались все более раздражительными и уставшими. Я не пытался выпытывать у них, что-нибудь, но становилось ясно, что они не могут найти то, ради чего приехали сюда из города. Особенно злился Конон и орал на Ольгу, от того, что она часто проводила свободное время со мной.
Неужели он думал, что между нами что-то может быть?
Развязка наступила на Ильин день.
Вернувшись в очередной раз ни с чем, парни рухнули возле костра и невидящими глазами уставились в темнеющее небо. Девчонки готовили еду.
- А, побыстрей нельзя, - пробурчал Сварог.
- Эй, Ольга, тащи жрать! – подхватил Добрыня.
- Сейчас, мальчики, - отозвалась Ольга, возившаяся возле костра. – Дров принесите.
- Ты своего ебаря попроси! – процедил сквозь зубы Уонан.
Ольга вздрогнула и посмотрела на него, глазами полными ненависти.
- Что ты смотришь, подстилка? – Конан приподнялся с земли и уставился на Ольгу.
- Зачем ты так Костя, - прошептала Ольга.
Я впервые услышал его настоящее имя.
- Костя, Костя, - передразнил ее пацан. – Небось ему всю игрушку облизала, шлюха!
- Прекрати, Конан, - я поднялся с травы и направился в его сторону.
- Смотрите-ка защитник, - усмехнулся парень. – Ольга! У него шишка обрезана или нет?!
Кровь бросилась мне в лицо. Я сжал кулаки и бросился на вожака этих молодчиков. Но, силы были явно не равны. Меня быстро сбили с ног, а потом долго топтали тяжелыми армейскими ботинками. Когда я очухался, то не сразу понял где я нахожусь. Тело все болело, лицо было разбито. Придя в себя, я понял, что привязан к какому-то бревну или шесту, что возле меня набросаны ветки, поодаль кучкуются ребятишки.
Я припомнил, что парни раздели меня до пояса, тушили о тело горящие головни, потом натравливали собак, а в довершении всего хотели отрезать мне член. Но, решили, что я, как защитник жидов, которые распяли Христа, как грешник, совершивший прелюбодеяние, должен буду сгореть на костре, чтобы искупить свою вину перед русским народом. Кстати, говоря об истинных патриотах России, они чаще всего упоминали фамилию президента, министра обороны и внутренних дал, и уж совсем не к стати: Гитлера и Жириновского.
Поначалу, они и Ольгу хотели сжечь, но решили, что накажут ее иным способом, заставят именно ее разжечь тот праведный огонь, коей очистит землю от скверны, то бишь от меня.
К моему великому удивлению, Ольга согласилась.
Сняв с головы бондану, оголив свой лысый череп, она игриво подошла ко мне, размахивая факелом перед моим лицом, отвела руку в сторону, и прильнула своими губами к моему израненному рту.
За ее спиной раздался удивленный возглас.
- Сейчас, - услышал я ее шепот. – Я ослаблю веревки и подожгу костер. Когда он займется, то беги в сторону забора, который возле лесопилки. Собак я привязала, и пока эти поймут, что они на цепи, ты сможешь добраться до забора. Как только ты перемахнешь через него, то считай, что ты спасен ровно на половину. Прощай Алексей!
- А что будет с тобой? – прошептал я, потрясенный услышанным. – Ведь тебя…
- Молчи, - сказала она. – Костя меня просто ревнует, просто у них ничего не выходит. Он не такой плохой, как кажется. Это он перед парнями. Прощай!
Она еще раз поцеловала меня, отошла и подожгла хворост. Когда огонь занялся и начал обжигать меня, я рванулся и упал на землю, попав одной рукой прямо в костер.
Когда рассвело, в комнате за стенкой послышались торопливые бабкины шаги. Во дворе лаяла собака. Вероятно, кто-то приехал. Может сын, может Райка, а может еще кто. Я молча лежал и рассматривал паутину в углу комнаты. Паук свил ее как раз над лампадой. Тоже верующий, подумал я. А бабка-то коммунисткой всю жизнь была, судя по рассказу деда, как же она в Бога-то верит?
Итак, в горнице кто-то был. Судя по голосу, он принадлежал молодому парню, так что, вряд ли это их сын приехал. Может, грибники заблудились или охотники, вот и зашли, решили разузнать, как до райцентра добраться или на трассу выехать.
Я решил надеть свой френч и выйти из комнаты, поглядеть на посетителей. Одеваясь, я выглянул в окно. У меня екнуло сердце. Возле забора стоял желто-синий «УАЗ». Кто не знает, поясню, в такие канареечные цвета у нас ментовские машины красят, хотя не исключается и иная расцветка.
Если я не спешу в милицию, то она спешит ко мне. Тут уж некуда ни денешься, закон гор.
Рядом с машиной стоял парнишка, лет двадцати двух и о чем-то переговаривался с кем-то по рации. Слава богу! Сердце, как рвота, подкатившее к горлу и колотившееся в мозгу, ровными звонкими ударами, успокоилось и встало на свое место. Менты, родные вы мои. Как в тот миг я любил этих людей в синей форме. Одев пиджак и брюки, я только сейчас вспомнил, что я же босой.
Но, старики позаботились и об обувке. Возле двери стояли новые (!), видно припасенные для сына, сандалии. А может наоборот, сын из города для отца привез. Но, у того же ноги больные? Значит наоборот. Короче, я так понял, что сейчас они предназначались мне.
Забинтованная нога вошла с большим трудом в китайскую обувь, зато вторая, чувствовала себя вполне вольготно. Размер был явно не мой.
Нарисовав улыбку на кривом лице, я распахнул дверь и оказался в передней. Там я увидел стариков, разговаривающих с ментом. За плечом у того, болтался АКМС, вид у него был простецкий, деревенский, да таких в любом крупном городе пруд - пруди. Что не сержант, так из какой-нибудь захолустной дыры. Их после армии в крупные мегаполисы зазывают, пудря мозги льготами, пайковыми, комфортным общежитием и досрочной пенсией. Правда, зарплатой особо не балуют, но это фигня. Человек покрутится, пооботрется, «стариков» послушает и начинает сшибать баблы с разных дураков, типа меня, не трезвых граждан, да лиц «кавказской национальности». Если все нормально пойдет, то к середине службы уже на собственной машине гоняет. Пусть и не «мерсюк», зато своя и ремонт бесплатный. У меня все схвачено!
Сержант, с добродушным лицом, посмотрел на меня и продолжил разговаривать со стариками. Раз мое появление не стало для него неожиданным, значит разговор шел или обо мне, или был обо мне. Когда же он повернулся ко мне и открыл рот, чтобы задать вопрос, то я опередил его и, чуть ли не прокричал:
- Слава богу, товарищ сержант, что я вас нашел.
- Ты нашел, - он поднял брови, от удивления. – Мне кажется, что это мы тебя нашли! Ты нас в лесу или у Ивановны искал? – он кивнул в сторону бабки.
Его тон мне не понравился, отчего он сразу же наезжать стал? Но, продолжал спокойно говорить:
- Да я хотел, но так получилось. Мне бы к вашему начальнику надо, у меня важная информация для него есть.
- А что с мордой? – вдруг, грубо спросил он.
Ять, была такая буква в русском алфавите. До чего же эти менты наглые, причем все, поголовно. Я старше его лет на десять, а он мне тычет, словно восьмилетнему пацану. Их же в школе милиции всяким хорошим манерам учат, так во всяком случае говорит министр ВД. А может, он просто врет этот министр?
- Что с лицом? – повторил он прежним тоном, но менее в грубой форме.
- Упал, но не отжался, - я тоже изменил тон. Не люблю, когда мне менты хамят, тем более ни за что.
- Ивановна, давно у тебя этот? – он кивнул в мою сторону.
Никак ему не успокоится, все хочет меня на место поставить. До чего же дурацкая привычка у ментов. Ни кто я, ни что я, а на морду взглянул и сразу определил – «этот». А может я разведчик или депутат. Вон, пускай телек включит, посмотрит на рожу, гх-м, не буду фамилию называть, из партии очень популярной. Физиономист фигов.
- Да третьего дня, - ответила бабка. – Хороший парень. Хозяйственный. Он в лесу заплутал, ободрался весь, ели до нас добрел
- Документов, конечно, нет?
Я покачал головой.
- Придется с нами проехать, - сказал он.
- Да, чего тебе надо Сергей. Парень только в себя приходит. Израненный весь. Ты погоди маненько, я его еще подлечу и тода и приезжай, - затараторила бабка, заслоняя меня от мента.
- Вчера какие-то ухари девчонку из Вербилова в лес затащили, изнасиловали и чуть не убили. Хорошо спугнул их кто-то. Девка-то вроде не наша. На, вона, фотку погляди.
Мент залез в карман и вытащил фотографию, и прежде чем передать ее бабке, для чего-то сунул ее мне под нос. Я уже заранее все знал, - на фотографии была она. В глазах чуть потемнело, по пальцам проскрежетала судорога. Но я сумел совладать с собой. Хотя, мент явно почувствовал что-то, но виду не подал, видно, что-то отметив для себя.
Тем временем, бабка разглядывала фотку, явно нихрена не видя, и лишь для блезиру тяжело вздыхала.
- Вот негодники какие, - заохала бабка. – До чего додумалисью ссильничали. Ой, бог ты мой. Господь их покарает.
- Нам некогда ждать, когда их твой бог покарает, - сказал сержант. – Нам надо работу выполнять. А, карают у нас правоохранительные органы и суд. Пошли, - он обратился ко мне и провел ладонью по стволу автомата.
- Это не наш, наш вчера целый день дома спал, - продолжала верещать Матрена Ивановна. – Дед, что ты молчишь? Скажи им, что Леша спал весь день, а вечером вы во дворе сидели, до самой вечерней зорьки.
Дед кивнул так, что я испугался, как бы голова у него не отвалилась ненароком.
- Все выясним, - сказал сержант, пропуская меня вперед. – Пробъем по ЦАБу, дознаватель с ним поговорит. Вдруг он тоже, каких-то дел натворил? Отчего он такой побитый, а? Вот так то. А вы всех в дом тащите, вдруг он убивец?
Бабка перекрестилась, а я сказал сержанту:
- Ты бы язык попридержал маленько, а то отвяжется, - за что получил чувствительный удар стволом в область почек.
- Хамим!
Ну, вот и все. Их что, одна мама рожала? Чуть что, так сразу – «хамим». В какой точке страны я бы не сталкивался с представителями закона, «хамим» это у них любимое слово. С ними пытаешься, как с людьми, а они норовят с тобой, как с быдлом. Ведь сами на хамство нарываются. Правда, может это у них в инструкции написано или в уставе: «Вывести клиента из душевного равновесия, спровоцировать на хамство и грубость, а потом, под предлогом применения статьи об оказании сопротивления сотруднику милиции или сквернословия в общественном месте, выудить у него деньги, можно даже официально, через сбербанк». Все равно, такая работа поощряется руководством. Чем больше выписано штрафов, тем сильнее наша держава!
-Нет, не хамим, - ответил я, даже не сказав свое любимое- «прихамливаем».
- Ты все свое забрал? – спросил он.
- Все свое ношу с собой, - ответил я.
Он похлопал меня по одежде, вытащил зажигалку , отдал обратно.
- Пошли.
Я положил зажигалку на стол и сказал:
- Спасибо вам за все. А зажигалка тебе дед, на память обо мне. Спасибо Ивановна, если бы не твои чудесные снадобья, то и не знаю, как бы выжил, - с какого-то хрену, я поклонился им и вышел, за мной, насвистывая, шел сержант.
Посадили меня не в клетку, а на заднее сидение. Пока шофер протирал стекло, раньше этого сделать было нельзя, сержант о чем-то переговаривался со стариками. Может, показания брал? Так почему без протокола?
Когда машина тронулась, я оглянулся.
Бабка с дедом стояли возле калитки и смотрели нам в след. Мне даже показалось, что бабка осеняла воздух крестным знаменем. Рядом с ними стоял черно-белый козел, ненормальной ориентации ощипывал кусты смородины.
Из калитки выскочил Журик и гавкнул пару раз. На кого? Меня ведь нет.
Старики, еще некоторое время, застыв, стояли у калитки, пока машина не скрылась за поворотом. Странный пришелец, не успев появится, исчез из их жизни. Навсегда?
Вдруг бабка вспомнила о чем-то и засеменила к дому. Дед сморкнулся и двинулся следом за ней.
* * *
Два мужика, лет тридцати-тридцати пяти дождавшись, когда «мусоровозка» скроется за поворотом, вышли из-за кустов. Оба были коротко стрижены, оба в наколках. У одного во рту блестело несколько стальных зубов. Откуда они взялись в этой глухомани?
- Повезло, - сказал один другому. – Сейчас бы на мусоров нарвались.
- Да. Я восстал, как пенис из пепла, - ответил другой с дебильной улыбкой.
- А почему из пепла? – спросил первый. – Зачем ты его спалил? Почему он просто не восстал.
- Кого спалил? – удивился второй.
- Пенис! Ты же сам сказал, сжег его, а потом достал.
- Так это миф такой, греческий, - стал пояснять второй. – Птица была такая, Пенис. Вот, когда ее спалили, то она восстала из пепла. Отсюда такая байка и пошла, мол, восстать, как пенис из пепла.
- Ты знаешь, что обозначает слово пенис? – спросил первый, у которого все пальцы были выколоты перстнями.
- Имя птицы волшебной, - ответил другой, маленький, с мышиными глазами, которые ежесекундно моргали, как от нервного тика.
- Пенисом, это кракалыгу твою так по, научному называют, которой ты девку вчера охаживал. Понял, знаток истории, - сказал первый.
- Да ну? – удивился второй.
- Вот тебе и да ну. А птицы той, погоняло феникс было. Да что там, ты же в школе не учился, небось в пеленках на малолетку попал.
Маленький обиделся, но промолчал. Он, действительно, не читал про эту дрянную птицу, так, слышал от одного бродяги, краем уха, вот и запомнил эту байку, да имя птицы с хреном перепутал. Но ничего, бывают и не такие ляпы и у не таких людей.
- Ну, что пойдем к старикам? – сказал первый.
- А там больше никого нет? – осторожничал второй.
- Думаю нет, иначе мент всех бы на улицу вытащил.
- Тогда пошли, - согласился второй.
Едва они подошли к дороге, как залаяла собака. Дед гаркнул на нее, прикрыл калитку и пошел за бабкой. Мужчины, оглядевшись по сторонам, сделали шаг по направлению к дому…
1997 – 2003 г.
КОМПОТ ИЗ СУХОФРУКТОВ
( Лекция, прочитанная автором перед воспитанниками старшей группы детского сада № 666 г. Санкт-Петербурга в июле 2003 года).
Здравствуйте, дорогие ребята. Сейчас я расскажу вам о том, о чем каждый день пудрят мозги ваши воспитатели, родители, врачи, чиновники городской администрации, депутаты различных уровней, министры и президент.
Вы уже догадались, о чем мы с вами поговорим?
Нет.
Ну, хорошо, я подскажу. Мы с вами поговорим о наркотиках.
Что? Вы не слышали о наркотиках?! Так зачем меня тогда ваша директриса пригласила?
Хорошо.
Детки, детки, давайте поспокойней. Сейчас дядя отработает свои денежки, и вы побежите играть в снежки.
Да. Лето? Странно, а у меня в записях написано – зима. Ну, это не суть.
Скажите, милые малыши, а клей «Момент» кто-нибудь нюхал из вас? Не надо стеснятся, здесь все свои. Что? Ну, за кого вы меня держите. Во, зуб даю, что не заложу. Ну, смелее, смелее. Так, вот это другое дело, хоть клей они нюхали.
Что?
Нет, это не наркотик. Нет. Про наркотики, да, придется с ликбеза начать, с самых азов. Нет, девочка, ликбез это не название наркотического препарата, это сленг, прочно втемяшившийся в наши мозги с того времени, когда ваши прабабки и прадедки делали революцию. Это слово означает – ЛИКвидация БЕЗграмотности. Все ясно?
Хорошо. Ну что же, придется мне начинать с азов, так сказать, с курса для учеников 6-7 классов.
Что? Вы еще в школу не ходите? А, да пардон, я не туда заглянул. Но, собственно, куда я попал?
Не смотрите на меня так, уважаемая Валентина Ивановна. Сейчас я прочитаю деткам лекцию о вреде наркотиков, только вот найду нужный текст.
Вот вроде. Да, это про наркотики!
Детки, детки внимание, дядя уже начинает.
Если господин или товарищ, кто сейчас разберет, Черкесов, который отвечает у нас в стране за борьбу с производством, трафиком и употреблением наркотически содержащих препаратов и психотропных веществ, не подаст на меня в суд, то я расскажу, как мы баловались всей этой дрянью в восьмидесятые годы прошедшего века.
Пожалуй, начну с травы.
Впрочем, план, анаша, трава, марихуана, конопля и прочие косяки в особом базаре не нуждаются. Траву курили даже те, кто вообще никогда ничего не курил. Эффект, как и от любого стимулятора, будь то водка, «момент» или героин, у каждого человека свой. Кто после косяка улетал куда-то, кто мультики смотрел, закрыв глаза, кого на жрачку пробивало, кого на смех или секс. Это от личности зависело и от того, откуда траву привезли. Самой хорошей и дорогой считалась «чуйка», конопля из Чуйской долины, Это вроде ее Чингиз Айтматов описывал в своем романе - «Плаха». Сейчас популярна «афганка». Ну что там еще, про план. Производные его пластилин или гашиш. Это пыльца марихуаны. Она и шибает сильнее и стоит дороже. Кто-то курит его, как обычный «план», перемешивая с табаком, но настоящие «индейцы» закладывают скатанный в шарики гашиш под язык, и посасывает горькую массу, как какой-нибудь сердечник сосет валидол. Вообще-то, меня конопля не очень прибивала. Так, на смех в основном. Накуришься и начинаешь прикалываться над всякой ерундой, с того ни с сего. Да, еще идеи всякие, стихи и видео ролики в башку лезли, иногда на жратву пробивало. Но, это, как я уже говорил, от человека зависит. Но, перед тем, как начать курить, поинтересуйтесь у доктора: «Через какое время, ваши легкие превратятся в тряпье, а мозги высохнут настолько, что вы не сможете вспомнить свое имя?»
Теперь о черном, о маке свежем и о соломе. Свежак, обычно собирают, у нас, в нашем регионе, в конце июля – начале августа. Все зависит от погоды и количества наркоманов, на квадратный метр посевной площади. Если все лето поливали дожди, то мак вырастет дерьмовый, молоко будет водянистым и совсем не зацепит. Если лето было солнечным и жарким, то молочко будет густым, горьким и весьма забористым. Но, тут возникает другая проблема – наркоманы. Они, как саранча налетают на дачные участки, частные дома и садоводства. Они выдирают несчастный мак, не дав ему созреть, не дав молочку собрать все свои чудодейственные свойства. Ну, да бог с ними. Представим идеальный вариант. Лето жаркое, а наркоманы все в ЛТП (в советские времена существовали такие заведения – Лечебно – трудовые профилактории, где алкашей и наркоманов пытались перевоспитать) или на зоне.
Итак. Теплым августовским вечером, а лучше ночью, часа в два в три, когда у хозяев участка, на который мы отправляемся, самый крепкий сон, мы, я имею в виду себя, как экскурсовода и вас, как туристов, а не банду вонючих наркоманов. Итак. Мы отправляемся на дело. Если нам невтерпеж, то приходится брать с собой все наркоманские причиндалы: баян (шприц), бинт, вату, ложку, желательно чистую, пузырек с водой, спички и полиэтиленовый пакет, для сбора соломы. Готовы? Тогда вперед и, желательно, без песен.
Придя на заранее отмеченную вами (мной) днем делянку, мы, некоторое время, убеждаемся, что хозяева участка мирно спят в свей халупе, что соседская собака на наш приход никак не реагирует, значит пора. Тихонько открыв калитку, мы еле слышно, на цыпочках проходим в огород, где среди всякой дряни, типа гороха, огурцов, редиски и укропа белеют кусты с вожделенным маком. Я обратил внимание, что эта сон-трава, ночью здорово выделяется цветом на фоне остальных огородных культур. Может, притягивает к себе? Может, шепчет тебе в ухо, сорви и употреби меня, прямо здесь, прямо сейчас! Прямо, как неудовлетворенная девка, прям как.… Тут я тормозну и не буду говорить, о ком я подумал, а то опять скандал будет.
Мы акку-у-у-ратно выдираем кусты из земли. Лепестки уже осыпались, лишь набитые не зрелым семенем бошки колышеться от слабого ветерка. В тишине, в мертвой тишине то там, то здесь раздается громкий хруст. Это вы, неумелыми руками не выдергиваете растение из земли, а обрываете его возле корня. Ну, я вас не ругаю, это же по неопытности. В следующий раз постарайтесь быть внимательней, когда у мака ломаются стебли, то ему свойственно издавать звонкий, скрипучий звук, который может перебудить всю округу, что приведет к большим неприятностям.
Ладно, урожай собран, теперь мы так же спокойно и тихо покидаем гостеприимный участок, мысленно благодарим хороших хозяев за заботу о нас и удаляемся в лес. Теперь предстоит выделить молочко из растения и. … Так, а где лезвие? Разве я не говорил, что в дорогу необходимо взять хотя бы половинку лезвия. Не говорил. Точно? Извините, припишите себе в талмуд к тому набору, который я продиктовал, лезвие. Записали? Отлично.
Итак. Берем лезвие и чик. Отрезаем растению голову. Нет, мы не «чехи», которые проделывают это с людьми, мы обыкновенные наркоманы. Обрезанную бошку, мы ставим на более-менее ровную поверхность, кумполом вниз, чтобы из отрезанной части выделялось густое чуть коричневатое белое молоко. Стебель вертикально прислоняем к дереву, он тоже даст сок. Молочко славное, горькое и вязкое. Значит ширево получится улетным. Вот таким образом мы отделили все головки от стеблей, и закурив, с удовлетворением поглядываем на стройные ряды пузатых бошек, похожих на пивные бочонки. Докурив, мы тщательно тушим сигарету, не забывая о предупреждении Минлесхоза «о чрезвычайно пожароопасной обстановке в нашем районе» и приступаем к следующему этапу. Он, довольно, непродолжительный и простой. Мы просто собираем выступившее молочко на кусочек марли, промакивая каждую голову и каждый стебель этой марлей. Через некоторое время марля становится мокрой. Тогда мы разводим не большой костерок и подсушиваем марлю над ним, держа ее на некотором расстоянии от пламени, чтобы не дай бог она не вспыхнула и не сгорела. Тогда все наши труды пройдут даром. Ну, вот и все. Марля высохла и загрубела. Даже в темноте, в отблесках костерка видно, какая она темно-коричневая. Эх, знатное будет ширево.
Здесь мне придется сделать некоторое отступление. Если вам невтерпеж, как мне, то вы можете уколоться прямо сейчас, я все популярно расскажу, если же вы терпелив и желаете получить больший кайф, то тогда вам придется запастись терпеньем, убрать марлю в карман брюк и отправится на блатхату, где вы будете проводить более серьезные операции с бинтом, нежели те, о которых я расскажу сейчас.
Итак. Мы нетерпеливы, у нас расшатанные нервы, неустойчивая психика и поэтому, мы приступаем к заключительной части нашего балета. Что? Вы не верите? Почему все так быстро! Фиг его знает. Мне одна тетка тоже не верила, а когда я ей вставил, то сказала: «ух ты». Вот и я говорю, ты ух. Мы берем ложку, кладем в нее бинт, наливаем воды и держим над костром. Вода закипает и постепенно становится коричневой. Бинт отдал воде весь сок, который мы собрали с растений. Да, кусты и головы мы не будем выбрасывать, а сложим в пакет. Для чего, об этом ниже, всему свое время. Можно еще добавить водички и немного проварить бинт, но особого смысла в этом нет, как я не вижу смысл вновь просушивать бинт над костром и оставлять так называемый «вторяк». Обычно, со вторяка уже не прет, так, только вены портить, да кровь.
Поэтому, мы смело вытаскиваем бинт из ложки, отжимаем его, хотя он и горячий и выбрасываем. Ложку, аккуратно, ставим на ровную поверхность, так, чтобы варево не вылилось из нее. Достаем шприц, надеваем иглу, обматываем ее кончик ватой, чтобы вся грязь из раствора осталась на ней, и выбираем ширево в баян. Вот и все, теперь можно стрелять по венам. А там уж, как с травой, все от человека зависит, кого прет, тащит. Кого приходнет и сразу отпустит, а кому, что слону дробина. Все от организма зависит и мака. Например, когда я «косил» его в Ленинградской области, то у меня обычно был сильный приход, аж с копыт срубало. Зато тащило очень мало, часа два. А в Вербилово, под Псковом, так там по-другому. Приход не шибко сильный, зато перло часов шесть – восемь, словно проангидрировал раствор. Да, если вы надуете себе в вены воздух или грязь попадет в кровь, то больничная койка, а на худой конец и могила, вам обеспечена. Вы только не рассчитывайте, что я приду вас навестить, или выпью рюмочку за упокой вашей тщедушной души! Колоться вас никто не заставлял!
Вот так, плавно, мы переходим к тем, кто не торопится шмыгнутся, а предпочитает растянуть удовольствие. Кстати, кроме этого и времени больше уходит, и заморочки куда значительнее. По большому счету, трудность заключается в поисках «уксусного ангидрида», который на огороде не растет и в аптеках не продается. Для чего он используется в медицине, это вы спросите у фармацевтов, я вам не Большая Советская Энциклопедия, в среде наркоманов он применяется для получения более сильнодействующего наркотика, чем попробовали мы с вами в летнем лесу.
Значится здесь! Мы уже ни какие-то нервные слюнтяи, а спокойные, выдержанные люди. Тем более что у нас дом в этом поселке, в котором кроме нас никто не живет, а в холодильнике стоит пузырек с… Правильно, с «уксусным ангидридом». Где мы его взяли? Это не важно, где был, теперь нет. Значит. Прихватив с собой все свои причиндалы, половиной из которых мы даже не воспользовались, разве что водички попили, когда в горле пересохло, возвращаемся домой. Желательно идти по лесным тропинкам, а то некоторые нервные граждане не спят по ночам и могут ментов вызвать. Я попадал в такой переплет пару раз, один раз, мент даже орал, что он стрелять в меня будет. Да, куда там, я свой лес, как пять пальцев знаю, я от него с закрытыми глазами уйду, не то, что в проливной дождь и по болоту.
Вернулись мы домой. Я прохожу на кухню, пока вы толпитесь в прихожей, и включаю газ. Тем временем вы рассаживаетесь на веранде и обсуждаете ночную прогулку. Для меня это рутина, а для вас приключение, хотя абсолютно безопасное и скучное. Я достаю железную детскую чашку, слегка закопченную и пыльную. Ополаскиваю ее, бросаю бинт и заливаю его водой. Потом ставлю чашку на огонь. На сей раз, бинт вываривается больше, и когда его удаляешь из кружки, то процесс не прерывается, а продолжается, до тех пор, пока коричневая масса не загустеет и не начнет прилипать ко дну кружки. Дав ей остыть, я ножом счищаю ее со дна и краев и лезу в холодильник за ангидридом. Сейчас будет вонища. Пахнет он круче, чем уксусная кислота. Я наливаю совсем чуть-чуть ангидрида в кружку и накрываю ее куском полиэтиленовой пленки, перевязав у основания резинкой или веревкой. Дальше кружка ставится на водяную баню, (думаю, хоть это объяснять не надо) и мы перекуриваем, пока раствор вновь не превратится в смолу. Тогда мы вытаскиваем кружку из емкости с кипящей водой, открываем ее и, на всякий случай, прокаливаем над огнем, выжигая остатки ангидрида. Вот и все. Теперь таким же образом соскребаем запекшуюся массу на дне кружки, добавляем воды и кипятим. Ширево готово. Дальнейшие наши действия были описаны выше, ничего нового мне не прибавить. Эффект? Сильного прихода не будет. Раствор потечет по вене, вы почувствуете, как горячая волна поднимается все выше, выше. И, наконец, расплывается, обволакивая мозг. Вы краснеете, потеете, у вас покалывает руки и виски. Вы претесь. Приготовьтесь, что с непривычки на вас может напасть рвота и будет продолжаться несколько часов. Нет, не подряд, а с перерывами, естественно. Проблюетесь, водички попьете, а сушняк жуткий, и через какое-то время все по новой. Но, главное, что вас прет, тащит так, что вы не ходите, а летаете по земле или над ней, это кому как нравится. Так, с этим все. Последнее, о чем расскажу про черное, о соломе.
То, что мы с вами собрали, мы же не выбросили, а аккуратно сложили в пакет. Если мы не выбрали из кустов молочко, а просто оборвали корни и листья, засушили и перемололи в мясорубке, то вот это самое дело и называется соломой. Готовить ее труднее и дольше всего. К тому же нужен растворитель, под определенным номером или ацетон. В принципе, процесс приготовления соломы, почти не отличается от процесса варева бинтов. Только когда готовишь солому, вначале используешь растворитель, для вытяжки наркотика, а потом по той же схеме, ангидрид, баня, вода и вперед. Но, я бы вам не советовал начинать с соломы, без предварительной подготовки и участия в процессе опытного специалиста по этому делу. Лучше всего с парой отсидок по бывшей 226 статье УК (нынче 228), части 1 или 2, или, на худой конец просто человека, волокущего в химии.…
С черным все. Оно не так страшно, как его малюют. И очистка не та, и мак у нас не из «золотого треугольника» или Афганистана, поэтому при желании с иглы соскочить можно, это не героиновая зависимость. Но. Но, все же, лучше не пробовать, лучше водки выпить, если есть желание сдохнуть поскорее. О чем я? А, теперь к белому переходим.
Белым в наше время называли вещества содержащие эфедрин. В основном, для производства наркотика мы использовали таблетки для астматиков «Теофедрин» и капли в нос «Солутан». Вот где заморочек, так заморочек. Мало того, что для «теофедрина» приходится использовать растворитель и марганцовку, а для «Солутана» еще и самогонный аппарат, так вонища стоит такая, что хоть святых выноси. Технология изготовления не сложная, но я рассказывать ее не стану. Лучше один раз увидеть, чем сто раз прочесть. Скажу лишь, что для ширялова лучше использовать двадцати кубовые шприцы, поскольку раствору в себя много приходится вливать, чтобы постоянно поддерживать кондицию. Загоняться, так это называется. От белого крыша здорово течет и мотор садится. Зато ломок нет. Вот и выбирайте: провести остаток жизни в психушке или, вообще, очутиться в аду.
Можно еще просто колоться лекарствами, продающимися в аптеках по рецептам: «морфин», «кодеин», «реланиум», «реладорм», «этаминал натрия» и другими. Но, как я уже сказал, лучше водки тяпнут или, на худой конец, пива, если вам скучно на трезвую голову. Если нет, то идите и колбастесь в какой - ни будь ночной клуб или на рыбалку, с девочками и шашлыками, в прямом и переносном смысле. А если да, то вперед, без моих советов, на рынок. Там «черные» подскажут, где взять отраву, чтобы сократить вашу счастливую жизнь. Учтите, что рассказывал о времени давно прошедшем, поэтому не могу ничего поведать ни о кокаине, хотя и в наше время, особо «продвинутые» пробовали бороздить по кокаиновым дорогам, об ЛСД, экстази, ни о препаратах амфитоминовой группы, ни о других психостимуляторах, которые в избытке захлестнули Россию. Так что, выбрать есть из чего.
Что касается всяких галлюциногенных поганок, то с этим вопросом обращайтесь к Виктору Пелевину, он грамотнее меня осветит эту тему. Мне не доводилось их пробовать. Раз сожрал мухомор, так потом такой понос был, что с горшка сдувало, еле-еле водкой желудок успокоил.
Пока я трепался, из памяти всплыла одна арабская притча о воздействии конопли, героина и алкоголя на сознание человека.
Трое путников торопились в один большой город на ярмарку. Но, заплутали в дороге и подошли к городу, когда городские ворота были уже заперты. Сумерки окутывали уставших путников, а дневная жара сменилась ночным холодом. Что бы как-то взбодрится, один из них достал из дорожной сумы кувшин с вином и залпом осушил его. Когда винные пары начали действовать, то путник стал громко ругаться и колотить кулаками в запертые двери, пока не рухнул мертвецки пьян. Другой товарищ, забил косячок, раскумарился и предлагает третьему. «Хочешь, я пролезу в замочную скважину и отопру ворота?». А третий, тем временем вмазал себе парочку кубов опия и сидел с перекошенным лицом, тащась от пёршего кайфа. Холодало, неподалеку выли шакалы. Предстояло провести жуткую ночь. Но, тот третий сказал обкурившемуся приятелю: «Брат, ты посмотри, какая чудесная ночь, какая чудесная погода. Посмотри, как ярко горят на небе звезды и Слава Аллаху, мы живы и здоровы. Такую чудесную ночь мы можем провести и за пределами города».
Утром стражники, открыв городские ворота, обнаружили возле них три обглоданных трупа чужестранных путников.
Вот и все. Здесь вам и воздействие наркотиков и алкоголя на человека, здесь и итог этого воздействия. Точнее и лаконичней, пожалуй, и не скажешь. Так что, вперед и с песнями!
Что вы говорите?
За мной? Какая машина? А, с «пряжки». Понятно. Вычислили гады, или Валентина Ивановна заложила.
Что ж, до свидания детки, думается, что моя лекция послужит вам хорошим примером и, станет первым серьезным уроком в вашей жизни.
1997 – 2003 г.
Я знаю что-то, что не знает никто.
1
Математика в китайском гороскопе
Она сказала:
-Надо забыть про прошлое.
-Хорошо, - согласился я, - Давайте забудем.
- С настоящим у тебя тоже проблема.
-Забудем?
-Зачеркнем!
-Получается, - я наморщил лоб, - Остается одно будущее?
-Его у тебя НЕТ!
На приеме у психоаналитика
Придурки вы все.
Ну, не все конечно, а те, кто верит россказням дебилов из наркоконтроля, утверждающих, что всяческие психотропные и галлюциногенные вещества приносят исключительно только вред человечеству и никакой пользы от них нет. Бред, исключительный бред представителей спецслужб, и служебное рвенье да корысть движут ими. Срубить как можно больше бюджетных денег, присосавшись к государственной кормушке, а после их распила, уехать куда-нибудь на Канары или на худой конец в Борвиху, забить там косячок хорошей травы или вмазаться «герычем» и, усевшись в кресле-качалке на веранде, устремив свой взгляд за горизонты подсознания, предаваться воспоминаниям о будущем.
Про бухло я не говорю, это к делу отношения не имеет. Да, и про наркотики тоже не гутарю. Если кому интересно, то есть рассказ «Компот из сухофруктов», там вкратце, в лекционном формате, я даю некоторое представление, скажем, сравниваю некоторые виды одурманивающих веществ и их воздействие на сознание человека. Сейчас базар о другом, в данный момент разговор о философическом понятии воздействия всякой дряни на человеческий мозг и восприятия этого воздействия не конкретным индивидуумом, а некой общностью людей, носящей гордое имя земляне. Замете, без всяческих кавычек. Это вам не группа какая-то сраная, поющая про «земля, бля, в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна!». Хер ты там видишь, а не землю, товарищ Киселев и Ко. Обкурились, уроды, «травы у дома» и поют всякую дрянь, вдобавок еще и Путина приглашают за рояль, на подпевки! Постеснялись бы, сволочи, президента позорить, у него же не слуха, ни голоса. Кроме х… Хоризмы ничерта не осталось. А вы что подумали, что я про его мужское достоинство рассуждать намерился? Вот еще, пускай дамы из цирка обсуждают или те, кто его портреты сиськами рисуют на стенах домов в Петербурге. Впрочем, президент не та фигура, чтобы о ней рассуждать всерьез, есть персонажи и покруче, о которых не напишут в энциклопедиях, не живописуют в романах и не экранизируют их светлый образ в кинофильмах, и тем более сиськами на стенах домов уж точно не намалюют!
О чем я? А о вечном! Это, блин, не крымнаш, это даже не концерт для виолончели с оркестром, это бесконечность, это вселенная, это то, чего не дано понять простому обывателю, голосующему за Обаму с Меркель или Путина с Мугабе. Это то, что находится где-то у края вселенной, где-то возле обители Бога, где-то там, где заканчивается этот Мир. Мир с большой буквы, потому что, как оказалось, этот Мир («придуман не нами, этот мир придуман не мной» пела Алла Борисовна) конечен и скоро все эти россказни про бесконечность полетят в тартарары, к ****и матери!!! Только мы, живущие в данный момент, в данном месте, об этом никогда не узнаем, потому как жить нам осталось, до вселенского взрыва еще 16 секунд!
Ну, чё ты ржешь, паяц! Типа, мол, совсем этот придурок сбрендил, шестнадцать секунд это же и поссать не успеешь, а уже взрыв! Досчитал до шестнадцати, лежит жену за сиськи дергает, намекает на любовные игры или грудь ей разминает перед написанием очередного путинского портрета. Или наоборот, она его за шланг, чтобы либо утехам предаться, либо иди Путина х*ем малюй, благо до этого еще пока никто не додумался. Дубина! Я же говорю в космическом масштабе, а не в твоей идиотском. Прочитай библию. Что там про сотворение мира сказано? Не помнишь? Хорошо, про семь дней, что-нибудь знакомо? Да, неделя состоит из семи дней, об этом и дети знают. А откуда взялись эти семь дней? Вот именно! Послушай товарища Зюганова (есть такой старорежимный коммунист) заявившего, что Христос был первым коммунистом на Земле, и согласившегося с тем, что его батя, Христа, а не Зюганова, за семь дней создал этот Мир! Так это он не за неделю создал, а за семь дней. Понимаешь! Нет, тогда читай Дарвина, а я только намекну, что ты не дубина, а чистый баобаб! Для тех же кто хоть что-то шурупит в процессах мироздания и миропорядка, постараюсь привести математически выверенные расчеты, что же означают эти 16 секунд, оставшиеся прожить человечеству, до вселенской катастрофы.
Для начала определимся, за сколько секунд создал Господь наш Мир. В минуте 60 секунд, в часе 60 минут, в сутках 24 часа, в неделе 7 суток. Всю эту канитель перемножаем между собой с помощью калькулятора и получаем… получаем, как сказал бы Аркадий Райкин: «Дох*я!». А именно: 604 800 секунд. Чего-то маловато у меня получилось, может гаджет говеный попался, а может я математик хреновый, но у вас есть возможность самим исправить мою ошибку, если она имеется. Но, поскольку, я пересчитывать не собираюсь, да это и не принципиально, то поверим моему калькулятору на слово и приступим к дальнейшим операциям.
Тут уже к Богу обращаться не станем, а сошлемся на расчеты наших, земных ученых, утверждающих, что возраст нашей вселенной восемь миллиардов лет. Может и десять, я точно не помню, но это не суть важно, два миллиарда туда, два сюда, в сущности это ничего не меняет, мы же не ручку у Дерипаски забираем, и считаем его бабло, мы всего лишь говорим о времени, а он, как известно, всяким дерипаскам и прочим олигархам неподвластно. Поэтому остановимся на цифре 8. Итак. Восемь миллиардов лет делим на 604 800 секунд и получаем: 13 227. 513227! Обратите внимание на сочетание цифр в середине и конце этого числа. 227 в полных и 227 в миллионных его долей! Во-первых, это говорит о верности расчетов, а никакой-то там подтасовке в духе академиков Насонова и Еременко. А во-вторых подтверждает теорию чисел православного академика АркадияПетрунина, в которой говорится, что в случае двукратного повторения цифр в пределах одного числа, включая миллионный порядок после запятой, данное число является непреложной истинной, как слово Божье! И в-третьих, на языке племени майя, предсказавших конец света в 2013 году, но не случившегося к счастью из-за ошибок в познаниях современных ученых, число 227 повторяющееся дважды означает не много ни мало, а иероглиф обозначающий Абсолютную правду! Не просто правду, а Абсолютную, с большой буквы. Вот такая у нас с вами вышла любопытная циферка. Цифра интересная, вот разве что не понял еще, в каких единицах она обозначается и что означает вообще! Давайте разбираться. Если ученые считают, что нашему Миру 8 миллиардов лет (от первого вселенского взрыва), а в библии сказано, что Бог создал его за 7 дней, то получается, что… Ять! Я совсем заплутал в глубинах своего подсознания и потерял путеводную нить размышлений. Восемь миллиардов лет разделить на семь дней, то, что нам это даст? Даст, не даст. Передаст! Во, анекдот вспомнил. Пока расскажу, может, натолкнусь на какую дельную мысль.
Стоят два грузина в автобусе. Им какая-то тетка сует деньги и просит передать водителю за проезд. А один из них говорит:
-Вон, Гиви передаст.
-Кто передаст? – возмущается второй грузин. –Я передаст? Да ты сам передаст! И брат твой передаст! И дед твой передаст! Вы все передасты!
Вот такой смешной анекдот. Да!
Мне кажется, что эта цифра 13 227. 513227 количество «ученых» лет в одной «божьей» секунде. То есть, в одной секунде в библии от Бога, 13 228 (я округлил) лет от библии от Науки. Если я не наврал и не спятил во время этих подсчетов- расчетов, то умножив эту цифру на 16, о чем я уже выше живописал, мы получим: 211 648. Таким образом вытанцовывается следующая мысль. Жить Миру осталось всего 211 648 лет. Маловато, конечно по сравнению с домыслами наших высоколобых ученых, ведущих счет на миллионы, но все равно не так плохо, если учесть, что на Земле то мы болтаемся каких-то семь веков! О, бля, опять семерка выпала! Не зря, товарищ Пушкин в Пиковой даме эту цифирь упоминал. Тройка, семерка, туз! Кстати. У меня есть стишок, который так и называется:
ПИКОВАЯ ДАМА
Она читает мою смску,
про прекрасную, злую принцесску.
Пушистая, помятая слегка.
Лицом напоминая облака,
Набуханные влагою ночной,
грозящие дождем пролиться.
Я даже рот открыл, но
не дают напиться.
Крича, хватило бы одной.
Столь бурной ночь была,
толи ее *бли, толи она *бла.
Не вспомнишь и захочешь,
Да хрюха я, и х*ли ты хохочешь?
Когда с тобой спала, безумная слегка,
клевал мой корм из рук - цыпленок табака.
Теперь люблю других, на то имею право,
ведь это сука ты мне в кровь занес отраву,
попользовался сволочь, сердце съел,
и был таков, задроченный пострел.
А кобели слетелись, как на течку
П*зда огнем горит,
хоть доставай аптечку
и смазывай обточенный ланит.
Он смски шлет ей про любовь.
Какая тут любовь, зараза?
Успеть бы добежать до унитаза,
и в койку забуриться вновь.
В руках зажав срамную плоть,
старушка губы облизала,
и тихо небесам сказала.
Благослови тебя Господь,
Сто лет так не имела трах-минет,
а тут гляди-ка, привалило счастье.
*бут и в лед и в пламень и в ненастье.
*бут до тошноты… А Германа все нет.
Про цифру семь тут ничего нет, и про карты нихрена. Да и вообще, Пушкин к этому стихотворению имеет опосредованное отношение. Но, Герман есть? Есть! Значит, как говорил Владимир Ленин: «Верной дорогой идете товарищи!». Впрочем, от математики, поэзии и прочей дребедени, пора переходить к высшим материям. Пофилософствовать мы еще успеем, а для начало двинемся к началу. Прежде еще немного о числах и совсем чуть-чуть о гороскопах. Весь прошлый век Россия прожила под годом Змеи. Думаю, что доказывать это бессмысленно, поскольку простое перечисление годов змеи для нашей страны в ХХ веке, являвшихся переломными в ее истории, отбросит сомнения всякого, убедят даже тупорылого православного депутата Милонова, про которого, как и про пушкинского Германа у меня есть стишок:
Депутат Милонов собрался на войну в Крым
Не пидОфил и не гей, ни поэт-бунтарь Лимонов
Ночью на тропу войны вышел депутат Милонов.
Просветленный до пупа, лезбиянам всем зараза
С ржавой ручкой от бачка, с крышкою от унитаза.
Шлем хоккейный на герое, камуфляж из магазина
Не страдает геморроем, православная скотина.
С перепоя может что ль вдохновился он войной,
Или в детстве безмятежном сильно трахнулся башкой?
Почему миляга парень агрессивным стал отныне,
И теперь от депутата нет покоя и в помине?
ПребИл машну на площади – отрезать яйца.
Спел в храме про царя – получишь Тяньаньмынь.
Не любишь Вову Путина – сейчас же три китайца,
Натянут глаз на жопу и сделают динь-динь!
И вот хохлы достали, пиндосы - те давно,
Мы Крым завоевали, а вот Хрущев – говно!
Отдал его бандерам, фашистам и майдану,
Теперь же незалежные пакуйте чемоданы!
Швейк мой кумир и что-то типа брата
Вернусь из Крыма на коне, здесь выявлю злодея.
И Питер весь дрожит, и плачут демократы,
Что вновь начнется у него законов диарея!
Плюнем на этого представителя Петербурга в большой массе клоунов на российской политической арене и продолжим наш экскурс в историю страны в ХХ веке, как уже стало нам понятно, прошедшей под змеиным знаком гороскопа.
Итак начнем.
1905 – первая русская революция. У кого есть вопросы? Нет, поперли дальше.
1917 – проскакиваем без комментариев.
1929 – коллективизация, начало голодомора, первые пятилетки.
1941 – Великая Отечественная.
1953 – смерть Сталина. Сдох тиран, страна поворачивается к миру лицом. Пускай медленно, но верно.
1965 – я родился! Этого вам мало? Шутка! Начало эпохи застоя.
1977- последняя советская конституция. Перечитайте ее, только не на ночь и помолитесь своим партийным богам.
1989 – первый съезд советов. Как мне кажется именно этот год стал годом распада СССР и возникновением на мировом небосклоне нескольких новых демократических стран, включая и Россию. Именно 1989, а не 1991 стал переломным в истории развитии цивилизации.
На этом в ХХ веке змея закончилась и началась в XXI эпоха дракона.
2000- Путин у власти.
2012 – Путин окончательно повернул страну назад, доверяя своей идеологеме о распаде Союза, как самой глобальной геополитической катастрофе ХХ века. Кстати, родился ВВП в 1952 году. А это был год Дракона! В 2024 году очередные выборы и не факт, что Путин на них не пойдет. А это снова год Дракона. Почему я так педалирую эту тему? Да просто потому, что Змея мудрая, а Дракон говно. Змея в говно вляпается, но все одно из него выползет. А Дракон, он как из него выползет если он сам оно и есть. Вот и прикидывайте, что ждет нас в XXI веке с этим Драконом!
Что же касаемо года Змеи, то для нее век закончился в 1989 году, но не закончился для меня. В 2001 году, году Змеи я крестился.
И было все это таки так.
2
Воцерковление
Запой продолжался две недели. Что я только не пил. Тут и пиво, в огромных количествах, тут же водка, в не менее огромных, не говоря уже о различных настойках, ликерах, наливках и прочих спиртосодержащих крашенных жидкостей. Наверное, единственное до чего я не добрался, так это до стеклоочистителя, вот чего-чего, а эту дрянь я не под каким соусом пить не стану.
Я пил и в компании и в одиночку, и на блатхатах и на улице, в кафе и пивняках, где я только не употреблял. Утром просыпаешься, башка трещит, сунул руку под кровать, хвать ее за грудки.
Кого ее?
Кого-кого бутылку конечно!
Крышку зубами хрясь и давай лакать живительную влагу. Считай день пропал, надо продолжать «банкет». А тут звонок по телефону, я продираю глаза и смотрю на часы, еб… еще только шесть утра. Что за хреновина может звонить? Але. Понятно, приятели уже опохмеляются. Ну что же, значиться и мне пора. Морда заспанная, помятая, волосы растрепаны, глаза как у китайца, во рту грузовики с кошачьим дерьмом туда-сюда, туда- сюда.
В итоге допился до психушки. Покинув сие благообразное заведение, сижу на скамейке возле дома и размышляю, а что дальше-то делать? Можно, конечно, приятелям позвонить, рассказать о приключениях в скорбном доме и хорошенько нажраться по этому поводу, но как-то боязно становится от того, что всё это может повториться снова. Тут на мою беду, а может, наоборот, на счастье попалась мне на встречу толстомясая сеструха Танька, не родная, естественно, но все равно, близкий родственник, хоть и старший. Фигура у нее необъемная, а грудь так точно седьмого размера, что так и хочется ущипнуть ее по-братски за вымя. Но, мы же с вами интеллигентные люди, что же я посреди улицы сестру за сиськи щипать буду, я ей лучше поджопник дам, для профилактики. Только я вознамерился ей ладошкой по филейной части закатать, как она, вероятно почувствовав мои намерения, шваркнула мне пакетом по башке, с возгласом:
-Только попробуй придурок!
При слове придурок, вся игривость с меня слетела, как корка от банана и я рассказал ей, хоть и дура, но все же старшая сестра, о своих злоключениях.
-Тебе покрестится надо, гаденыш!
И так мне в душу запали ее слова, что с этого самого дня я исключительно об этом самом крещении и думал. Бухаем с пацанами, они, кто про баб, кто про футбол, кто про рыбалку гундосят, а я башкой-то киваю в ответ, а сам думаю о своем. Лежим с какой-нибудь кобылой в постели, едва процесс закончили, она мне на ухо шепчет всякие гадости о любви и страсти, а я щеки-то надуваю, а сам о боге думаю. Стоит ли мне крестится или нет? Вроде бухаю, как и прежде, а до дурки опять, так и не допился.
Но, Бог шельму метит, это непреложная истинна, как я понял. Потому что встретилась мне на пути еще одна обнутая баба, наподобие моей сеструхи Таньки. Звали это сокровище Алисой. И вот Алиса действительно взяла меня в оборот. Совершенно чумовая баба, из рассказа это видно достаточно хорошо, выслушав однажды мои стенания о несправедливости этой паскудной жизни, она загорелась желанием, непременно меня окрестить. У нее, вообще, стремление помочь каким-нибудь долбоёбам присутствовало регулярно. Она кормила бомжей и собак, гастробайтеров и воробьев, помогала больным из 14 больницы, находящейся в двух шагах от ее дома. И в качестве подготовки к моему крещению, а это было решено окончательно и бесповоротно, заставляла меня помогать ей ухаживать за этими убогими с распухшими ногами и руками, беззубыми ртами и слезящимися глазами, которых санитары и медсестры регулярно выкидывали из больнички, поскольку все они были или казались быть, асоциальные элементы. А четырнадцатая-то ого-го, в то время была единственной гнойной в городе. Не трудно догадаться, что представляли из себя эти люди, оккупировавшие все газоны возле главного входа в больницу. Кого-то, позже забирали родственники, кого-то увозили в другие больницы, а кто-то крякал прямо здесь на природе, в душный и печальный май 2001 года.
Помню, Алиса попросила меня найти для одного дуста какую-нибудь рубашку, поскольку свою он обосрал, а стирать ее ей не хотелось. Я не долго думая, приволок из дома личную, за 200$ и отдал пацану. Тот, сука, не оценил моего подарка и доброго к нему отношения, а выгнал меня прочь, оттого что на дереве под которым он изволил отдыхать в моей двухсотдолларовой рубашке вместо листьев зеленели баксы! Правда, зеленели они не долго, вскоре их сменили жирные зеленые мухи, облепившие полураскрытый рот этого несостоявшегося миллионера. Таких клиентов мужского и женского полу было несколько, и все они склеили ласты прямо здесь на «траве у дома», про которую так пронзительно поет группа «Земляне» господина Киселева.
Вот так вот, совсем не воцерковленный, я уже до своего крещения выполнял обряд послушания или черт его знает что! Главное, за это время, я практически не пил, не встречался с приятелями и проститутками. Может, вы думаете, что я спал с Алиской, тем более, как видно из рассказа «Черное облако», - баба она шебутная. Нихрена подобного. Мы с ней сексом не занимались! Просто нашло на меня какое-то затмение, сам не пойму с какого перепуга. Вероятно, я так вдруг уверовал в бога, так вдруг захотел осознать его внутри, почувствовать прикосновение его длани, что ****улся в другую сторону, как депутат Милонов.
Крестился я в церкви возле Варшавского вокзала, не помню как ее там, опосля вспомню, 1 июня 01 года. Было обычное пасмурное утро, вроде бы, даже накрапывал дождик. Таинство было назначено на десять часов, день был субботний, поэтому народу на набережной Обводного канала было не много, тем более, что Варшавский вокзал прекращал свое существование, как железнодорожный кластер, а становился толи центром развлечений, толи музеем ж/д транспорта. Перекурив возле газетного киоска и выслушав очередные напутствия от мурзилки, так я называл Алису, мы подошли к церкви. Алиска выступала в роли крестной, а в папаши я выбрал своего институтского приятеля Игоря Ралина. Игорь приехать не смог, а Алиска, купив мне серебряный крестик за 30 рублей, благополучно свинтила со ступенек храма, благо ей на мобилу позвонил благоверный Алик и настоятельно попросил приехать. Этот гребаный мудила жутко ревновал меня к Алиске, хотя сам имел молодую жену и маленького ребенка.
Поднявшись по ступенькам и открыв массивную дубовую дверь, я оказался внутри. Таким образом, покинутый всеми, я остался один одинешенек под сводами величественного храма среди икон, свечей, благообразных старух и священников в черных рясах. Стою, переминаюсь с ноги на ногу, в костюме (Алиска велела надеть) но без галстука. Тереблю в, одной руке, руке крестик на веревочке, в другой свечка. Короче, полный пипец. Главное, не одной молитвы не выучил, хотя Алиска и приволокла мне целую кипу всяких церковных брошюр: «Таинство святого крещения и обязанности восприемников»,» В помощь кающемуся», «Памятка желающему принять таинство святого крещения». Был у меня дома «Новый завет», но прочитать его я так и не смог, во-первых шрифт мелкий, во-вторых бумага тонкая-папиросная, и в-третьих нихера непонятно, для апологета безбожия. Чувствую себя, словно двадцать лет назад на приеме в комсомол. Один в один! Ни устава не знаю, ни зачем мне эта канитель обосралась не пойму!
Сунул руку с крестом в карман пиждака, так ко мне тут же какая-то старух подскочила и зашепелявила, мол, нельзя в храме руки в карманы пиждаков засовывать, не положено это у них по уставу. Я так разволновался, что хотел было плюнуть на все и свалить, но тут какой-то служка заверещал козлячим голосом:
- Те, кто на крещение подойдите к алтарю!
Отступать было поздно и я, мысленно обругав Алиску, двинулся к амвону. Почему-то на память пришли слова Александра Блока: «..и где-то у паперти плакал ребенок, о том, что никто не придет назад».
Поп, отец Александр, вероятно, мой ровесник, полный черноволосый мужчина с черной бородой, крупным носом, темными глазами и веселым взглядом, поздоровался, представился и поставил меня в середину, между двух женщин, явно старших меня по возрасту. Особо я на них не смотрел, да и было мне не до этого, волновался я изрядно. От священника за версту несло сивухой, видно обряд крещения праздник не только для меня, но и для него тоже. Я бы сейчас тоже тяпнул бы стакан какого-нибудь кагора или просто портвейна для храбрости, но по настоянию Алиски пришел в храм трезвый, аки стекло, тем более, что вроде по правилам обряда, поп сам мне должен был влить в хлебало какое-то пойло, изображающее из себя толи кровь Христа, толи пот. Спросив у нас, знаем ли мы молитву, которую надо произнести, те мы двое усердно затрясли головами, а мы, который посередине, лишь дружелюбно кивнул отцу Александру, мол, о чем базар «отец Онуфрий», как устав ВЛКСМ, от зубов отскакивает, (кстати, комсомольский устав я тоже не учил. А нафига?)
Какая-то бабка, из зрителей, зажгла нам свечки и взяла наши крестики, положив их на небольшое золотистое блюдце, и отошла в сторону. Что было в руках у попа, убей бог, не помню. Может, он кадилом размахивал, может библию в руках держал или требник какой или крест. Во, скорее всего крест, ведь его мы целовать должны были по окончании святого таинства. Как только бабка с подносом отрулила в сторону, священник сказал:
-Повторяйте за мной.
И принялся произносить молитву. Что это была за молитва, я не знаю. Просто, пытался вслушиваться в произносимые слова и повторять их следом. Но, поскольку в оба уха мне щебетали вразнобой две мои подельницы, то через минуту я совсем перестал ловить мышей, и бубнил себе под нос какую-то чушь, с благоговеньем глядя в рот попу и мысленно готовясь к воцерковлению. Законив читать молитву, отец Александр подошел к нам и взяв с подноса, который подтянула ему еще одна старуха, маленькие ножницы оттяпал у меня клок волос на макушке. Позже сунул с рот какую-то палку, типа палочки от мороженного в советские времена, с какой-то жидкостью на конце. Как я догадался, это было то церковное вино, которое поп должен был влить нам, якобы христову кровь, но, вероятно, выжрал сам заранее, по доброте своей церковной души. И тут случилось то, что повергло присутствующих в шок, а некоторых из зрителей ввело в ступор.
Раздвинув руками серые тучи, обильно покрывавшие небо над городом до самого горизонта, небесное светило, как ножом сквозь масло, прорезало закопченное стекло от многомиллионных огарков свечей окна, расположенное под самым куполом храма, своим лучом и с невероятным грохотом, опустило его на мою макушку, только что лишившуюся клочка волос.
В полумраке храма, горят лампадки и свечки, стоят священники и миряне, сверкают глазами с икон лики святых, и тут в полной тишине, в запахе ладана и благовоний, вина из уст отца Александра, появляется незваный гость с небес, явно не входивший в планы земных организаторов данного действа.
Святой или свят,свят!!!, забубнили старухи стоящие с подносами подле нас. Служки дружно перекрестились, а отец Александр, надевая на мою шею мой серебряный крестик на черной тесемке, как-то тепло и ласково заглянул в глаза. После целования креста, отец Александр повел меня на амвон, что-то говоря при этом и, показывая иконы, находящиеся там объяснял куда к какой нужно приложиться губами. Прощаясь, он сказал, что вероятно мы встретимся с ним не только на исповеди, но и как «сослужители» Господу нашему Иисусу. На что я ответил, что это вряд ли, грехов на мне немерено. Но, успокоил меня, разъяснив, что после обряда крещения Бог простил мне все мои прошлые грехи.
- Главное, не нахватай новых. Молись. Живи праведно. И не забывай приходить на исповедь, я тебя всегда жду!
Я улыбнулся на его слова, пообещал исполнять все его пожелания и пьяной походкой побрел из храма. Больше я его никогда не видел, да и в храме был пару раз и то по обстоятельствам, типа того чтобы свечку Богу поставить, что не убили, что спас негодника от супостатов. Но, это уже другая история, а тогда я, действительно, как пьяный вышел из церкви (вроде как Вознесения Господня) и совсем окосел от теплого летнего воздуха и моросящего дождя. Солнце, которое чудесным образом, пронзило мой мозг своим упавшим лучом, по-прежнему находилось за пеленой облаков и показываться явно не собиралось. Отчего же я такой бухой, перекатывались мысли в мозгу, а пазл так и не складывался.
В метро на Балтийской меня не пустили. Я божился, крестился, показывал свой серебряный крестик, объяснял, что только что принял Господа в свою душу, но мент и работница метрополитена лишь понимающе кивали и похихикивали, слушая мою несвязанную речь. Наконец, мусор сказал:
- Я сейчас медиков вызову, чтобы они тебя на наркоту проверили! Иди лучше пешком, воцерковленный!
Послав его на …, я развернулся и поплелся домой, благо идти до него всего-то сорок минут. Шел я и думал, а что же такого произошло сегодня и отчего я хмельной, словно банку водки вдел? Может быть, меня от благовоний потащило, которые в храме курились в разных местах?
3
Подсолнухи. Взгляд из прошлого в нирвану
Этот пакетик с рисунком подсолнуха на серебристой фольге, размером с упаковку для гондона, я нашел на траве возле пруда в парке 9 января. Стояло жаркое лето 2013 года и как обычно в моей комнате было много комаров, а в карманах отсутствие наличия денег, чтобы купить какой-нибудь фумигатор, либо иную хреновину от этих кровососущих тварей. Не прочитав сослепу, что это за гадость находится в упаковке с подсолнухом на этикетке, но инстинктивно догадавшись, что это какие-то «воняйки», я сунул ее в карман джинсовой куртки и благополучно забыл до той поры, пока не увидел в одной поганой прогубернаторской газетенке статью про спайсы с фотографией таких же пакетиков с подсолнухом и надписью - «Стоп наркотикам!». В содержимое статьи я естественно вдаваться не стал, а вот, сподобившись извлечь из давно завалившегося за подкладку, куртки пакетика с рисунком подсолнуха, вычитал на оборотной стороне любопытную информацию, главной из которой была надпись, категорически запрещающая употреблять эту шмаль вовнутрь. Попросту говоря, - курить. И еще, среди различных искусственных ароматизаторов, в составе присутствовал каннабис. Что такое марихуана мы знаем с детства. Достаточно было прочитать в девятом классе, на внеклассном чтении, роман Чингиза Айтматова «Плаха» и все тут же становилось ясным, как божий день. Это сейчас мудаки-депутаты из Госдуры пытаются запретить все и вся, не втыкаясь, что интернет им, ****ям, неподвластен, как время для дерипасок. А тогда, в начале 80-х стоило прочитать Айтматова и ты уже знал, что «план» из чуйской долины самый лучший в СССР. Что мак, это не декоративное растение и не присыпка для булочек, бубликов и сушек, а вполне приятный и симпатичный утолитель самопознания. Впрочем, как я и обещал, не буду распространятся о наркотиках.
И вот прочитал я оборотную сторону подсолнуха и возникло во мне давно угасшее желание покурить. Я вообще курить бросил, а не то чтобы траву, так что желание было чревато со всех позиций. Тут после стакана попросишь у приятелей «тяжку сделать», так после нее сидишь минут десять словно обдолбанный негодяй, только спустя минут десять-пятнадцать и отпускает. А тут, как курну этой дряни, мало ли что со мною будет, это ведь не чистый план или гашиш, здесь какие-то химические добавки присутствуют. Впрочем, какой только пакости я за свою жизнь не перепробовал, попробую и эту, от меня не убудет.
Смартфон категорически сообщал, что температура за окном порядка +18 градусов и, согласившись с гуглом, яндекс давал на два градуса меньше, сунув копыта в шлепки, подаренные мне Игорем и его бабой Викой, к несчастью почившей вбозе в 33 года от цирроза печени, я навострил лыжи на проспект, в надежде раздобыть где-нибудь папиросу, чтобы закосячить в нее мою некурительную смесь. Вероятно, Господь внимательно наблюдал за моими действиями, плюнув на время следить за ситуацией на нефтяном рынке, отчего цена за баррель нефти марки «брент» рухнула со 120, до 50 $. Почему я так в этом уверен? Так почему же на улице оказался Никитос, единственный крендель из знакомых курящий «Беломор»! и почему у него оказалась початая бутылка шампанского, которую он сосал прямо из горлышка, приставая при этом к симпатичной продавщице из винного отдела магазина расположенного аккурат под моими окнами. Майя красивая узбечка с огромными глазами-блюдцами и восхитительной тонкой талией, легко находила язык с местной алкашней, потому что была всегда улыбчива, приветлива и обаятельна. На все же попытки гопников, типа Никиты, склонить ее к каким-либо «дружеским» сношениям, она с металлическими нотками в своем бархатном голосе, однозначно отвечала, что любит своего мужа урюка. Хотя, сдается мне, что к хозяину магазина эти слова не прилипали никаким образом. Стрельнув у Никитоса папиросу, хлопнув стакан шампанского, высказав Майке всё, что я думаю на счет ее красоты, я с сознанием важности предстоящего мне мероприятия, перебежал проспект Усрачек и уселся на одну из скамеек, стоявших возле входа на кладбище жертв 9 января. Высыпав табак из папиросы на обрывок газеты, я открыл подсолнечный пакет и понюхал. Конопляный дух мгновенно ударил в ноздри, запаха же иных отдушек не ощущалось вовсе. Забью для начала фифти-фифти, решил я, смешивая зеленовато-коричневую пыль с табаком. Вспомнить мою молодость оказалось совсем не сложно, и процесс забивания косяка завершился благополучно через три минуты. Перекрестившись, как истинный христианин, я сунул папиросу в рот и чиркнул зажигалку.
На дворе трава, на траве двора! Башка мгновенно закружилась после первой тяжки, и я ощутил, что тело мое вдруг наливается свинцом. Обычно, эффект от курения конопли обратный. Появляется невероятная легкость во всех клеточках тела, воздушность, как у одуванчика (между прочим Алиска меня так и прозвала – Одуванчик), что кажется дунь на тебя и воспаришь на мирской суетой и вознесешься к небесам. Что, похоже, и сделал великий поэт и музыкант земли русской Александр Башлачев. Впрочем, ни о каком Сашбаше я в тот момент, естественно, не думал. Я принялся гадать, отчего это я вдруг расползаюсь по этой гребаной скамейке, словно тающий на солнце шоколадный батончик. Это беспредел какой-то получается, а не прогулка под луной. Пыхнув еще раз, я вдруг понял, что стал инвалидом и у меня нет ног. Я стал судорожно вертеть головой в поисках моих костылей. Но они куда-то сгинули напрочь! Затянувшись в третий раз, я понял, что заблудился в этом сраном городе. Бл*дь, нах*уя я сюда приехал, в эту провинцию, где даже троллейбусы ходят из моего дурацкого детства, где дома покрашены розовой краской, как на старых, выцветших фотографиях семидесятых годов, отпечатанных на глянцевой грубой бумаге. Провинция, провинцией, а люди вроде одеты по-современному. Да и дворняги в тюбетейках в современных рыжих безрукавках. Да и город-то уж больно знаком… и тут я вдруг подумал, что никуда из Питера не уезжал, а просто оказался в Ленинграде времен моего бесшабашного детства. Каким образом это произошло, я конечно не понял, просто случилось так и все. Но, даже воздух стал совершенно другого вкуса и цвета. Цвета детства и вкуса беспечности.
Почему-то я вдруг оказался сидящим на поребрике напротив своего дома и разглядывающим собственный дом. Как я безногий смог доползти до троллейбусной остановки и усесться тут же на поребрик, ума не приложу! Да и вообще, странно как-то все это – город Ленинград, а люди петербуржцы. То что мне не оторвать свою жопу от земли, так это однозначно. Башку постоянно тянет к асфальту. Явно сука хочет упасть с такой высоты и разбится в пыль! Дерьмо, а не скопище мозгов. Сарай для сена, с голыми деревенскими шмарами, а не храм науки и искусства.
Возле остановился какой-то пацан на елосипеде.
- Дядя, вам не плохо?
Я с трудом поднял на него взгляд и покачал головой. Отвечать ему мне было лень. Он еще постоял чуть поодаль, втайне наблюдая за мной, может, смарфон хотел сп*здить? А потом сел на велик и укатил к бениной маме. Я же принялся изучать вывески магазинов расположенных на первом этаже моего дома. Так, на углу книжный, далее следует мясной, колбасный и булочная. Ну, все верно, как и положено быть, чему я удивляюсь. Как в 56-м сделали, так по сей день и наличествуют в прямом остатке. Бля, а как же перестройка, а где же дерьмократизация и гайдаровские реформы, где лихие девяностые наконец? Неужели этот злобный Путин повернул ход истории вспять и мы опять несемся во всю прыть в эпоху застоя? Да х*й с ним с застоем, как бы пролетев волюнтаризм не оказаться в ГУЛАГе! Эко меня понесло. Пошли они все нах*й, прилягу -ка я здесь на травке, да отдохну маленько, что-то я притомился изрядно, шевеля своими каменными мозгами.
Бесконечность это то, что близко. Это то, что рядом с тобой. Протяни руку и ты коснешься бесконечности. Прочти молитву в тишине и темноте и поймешь, что близко то, что далеко.
Вот трое. Кто они и зачем?
Бл*дь бесконечность или нирвана, х*уй ее победишь!
Среди этой тройки, один человек показался мне дьявольски знаком. Где-то я видел эту лысую рожу.
Господи, да ты видишь ее всю свою жизнь, - это твой отец! Отец?
Отец!
Но, как он оказался здесь? Ведь, как я понимаю, это обитель Богов?
Все верно, сынок! Это место, где обитают боги.
Но, причем здесь мой батя? Он что, Бог?
Для тебя да! ОН ГЛАВНЫЙ ТВОЙ БОГ. Если бы не он, то не было бы и тебя. А твой дед Бог для него, а прадед…
а мать, разве мать не …
Мать не может быть Богом, сынок, она может быть всего лишь матерью.
А вы кто? Дух святой?
Дурашка, я поэт! Это куда круче чем Святой Дух. И в доказательстве своих слов, прочту тебе стих о том, о чем только что объяснял тебе неразумному.
И он прочитал мне стихотворение:
Смерть-сука что ж ты не приходишь?
Ведь жизнь несется кубарем с горы,
Сметая на пути своем, те правила игры
Однажды и придуманных тобой самой
Сгоревшим днем,
разбитой мостовой
Что в имени тебе моем находишь?
Какие звуки, взывают к тошноте у смерти-суки?
что где-то отвлеклась,
застряв у изголовья
тех праведных,
что обошла любовью
ты… дура-жизнь
вытягивая жилы, грызя сердца:
воров, кликуш, скопца и мудреца
распяв на лунном поле подлеца,
приняв за сына божьего Иуду…
Народ роптал, не веря в чудо
Что сможет вознестись он на рассвете,
Что смерти-суки нет, о чем не знают дети,
Что жизни тоже нет, а есть одна тоска
По жизни той, нагой и настоящей,
Не в яркой мишуре – блестящей
Не в вожделенье грешном бытия,
Встающей с упоеньем плоти,
перед толпой благообразных лиц,
упавших ниц, испачкавшись в блевоте
от счастья созерцания Х*Я!
Есть он и есть любовь, что вкупе остальное
все в женщине одной Создатель воплотил.
Все в ней и горечь слез, и смех – вино хмельное,
И страсти грешный стон и ветер без ветрил.
Он и любовь идут, одни в истомной муке
Безвременья строки, винительный падёж.
И шепчут голоса, прекрасной смерти-суки
Ну, смилуйся, *ИЗДА, когда же ты придёшь!
Так это же про какую-то суку смерть, про х*и и п*зды! Причем здесь отец, мать?
Прочитай еще раз, намедни, тогда может, до тебя дойдет философия этого стиха. Ты видишь здесь лишь матерные слова, обозначающие мужской и женский половые органы. А ты копни глубже. Отвлекись от реалий, ты загляни в сущность бытия. Поменяй понятия и смыслы. К примеру замени слово Х*й на слово Жизнь, и все станет иначе.
Стало быть, если П*зду поменять на Сме… - я зажал рот, чтобы не высказать своей догадки.
Конечно, ты прав. И не трогай рот, его у тебя нет, как нет и рук, чтобы зажать его. Здесь ты общаешься со мной совершенно на ином уровне. Ты еще не успел подумать, а я уже знаю, о чем ты хочешь узнать. Здесь нет тебя, здесь есть все.
Что все?
Все это значит ничего!
Еб! Обалденный ответ на, обалденный вопрос! Вы хотите, чтобы вам на все вопросы были ответы и без истерик и мозгов? Нах*я вы родились тогда придурки?!
Отец, он на небе Бог или как? Ведь он создал тебя по образу и подобию.
Да. Только он рядом, прикоснись к нему рукой, гаденыш и почувствуй его тепло.
А мать?
Мать это лишь только инкубатор чтобы ты появился на свет божий.
Значит отец это Бог.
Конечно, для тебя это бог.
А Бог, который, ну, во вселенском смысле…
Во вселенском смысле его нет! И Христа нет, и не было никогда! Это эфемерность, иллюзия и сон разума. Бог он в нас, в душе, которой тоже нет. Нет ничерта, как нет и тебя и меня и них*я.
Так, поди ты, зачем я крестился?
Дурак! Ты Бога в себя впустил и теперь живешь с ним. Говно ты или молоко, это не тебе судить.
Но, ведь бога нет.
Есть, но только для тебя и в тебе.
А зачем мне надо было идти в церковь?
Чтобы познать себя, чтобы увидеть в себе кусочек бытия и чисел смысл понять. А еще, чтобы попасть сюда, ведь без Бога в душе сюда не войти.
Вот видишь, - он показал на огромный ядерный циферблат, буквально во все небо, на котором высвечивалась цифра 16. - осталось 16 секунд и все, пустота.
ПУСТОТА!
16 секунд и … но, ты же умрешь через пару лет, и что, чего ты боишься? Ведь бог он не врет он и там.
Там это как?
А сам всё ожидаю, когда у меня башка взорвется.
Там это в пустоте. Какое занудство объяснять тупорылым что такое пустота. А 16 секунд во вселенском масштабе это просто мгновение или взмах ресниц и стук сердца. И пока из моего горла исходит священный огонь, - вселенная будет жить.
Но, кто ты, я не вижу тебя?
Он промолчал.
На огромном циферблате постоянно прыгали цифры с неимоверной скоростью, но как бы они не менялись, число 16 оставалось неизменно устойчивым.
И тут я увидел его. Точнее не его, а только его башку. Зеленый с мордой похожей на Николая Боярского (это дядя Д’Артаньяна) но с маленькими рогами. Весь, бл*дь в прыщах, словно жаба.Сука лежит в небесной луже, пасть раззявил, а из горла его огонь прет, словно из зажигалки с турбонадувом.
Когда этот огонь погаснет, тогда все сдохнут. НАВСЕГДА! Никто из ныне живущих не знает об этом, кроме тебя и вообще, вали отсюда нах*й!
Я открыл глаза. Дворничиха, мальчик с лисопедом, какие-то старухи. Скорую надо вызвать, у него эпилепсия!
Идите вы в пень. Я нормальный. А сам прикинул, что рот у меня открыт и я пытаюсь из него пламя выпустить, словно Чудо-юдо, зеленому подражаю. Под верещание небольшой толпы, я медленно, но верно приходил в себя. Лишь бы не вызвали ментов, ведь у меня в кармашке рубахи еще полпакета этой гадости. На мгновение, закрыв глаза, я резко выдохнул из себя воздухи встал, но с трудом, и добрел до скамейки под причитание бабок пытавшихся все вызвать мне скорую.
Всё.
Башка стала светлеть.
Я сидел и тупого смотрел на асфальт под ногами.
цифра 16, отец или человек на него похожий, Бог он есть или его нет. Зеленый с огнем из горла.
И тут я понял, что такое путин. Этот президент везде ищет бога, но не может его найти нигде. Не в Крыму, не на Афоне, не в душе и не в миру. Этот человек, нарисовавший себя в истории, как ему кажется, чуть ли не князем Владимиром – крестителем Руси и стало быть ее спасителем, не может понять, а для чего. Крымнаш, но в душе нет бога, нет той, *банной скрепы ради которой он и убил меня. Нет ему места там, где я был.
Окончательно придя в себя, я поспешил домой избавиться от подсолнухов. Просто выбросить в урну я не решился, а вдруг еще захочется.
Дома, перелистав страницы произошедших событий, я решил подсчитать6 «А сколько же осталось жить вселенной, если существовать ей оставалось 16 секунд? Проделав все вышеописанные операции с числами, выпив чаю, я уселся перед окном и стал наблюдать, как моя любимая девочка Ульяна грациозно залезает в свой бирюзовый автомобиль. Тут то меня и осенило, что все расчеты произведены не до конца. Пораскинув мозгами я понял, что ведь если к году в котором мы с вами сейчас, грубо говоря, существуем прибавить количество оставшихся лет до конца света, назовем это мягко, для всяких малокровных, экзальтированных и вечно падающих в обморок дамочек, то получится любопытная цифирь. То есть: к 2016 прибавить 211 458, то с учетом поправки Лапласса-Лейбница, о корреляции пространства во времени, получается любопытная штуковина. Мир взорвется в 213 666 году! Обратите внимание на три последние цифры. *бёна мать так ведь это же число дьявола. Вот к чему этот зеленый с рогами, изрыгающий из своей пасти священный огонь телепортировал мне свои вирши. А ведь там есть такие строки:
… распяв на лунном поле наглеца,
приняв за сына божьего Иуду…
Народ роптал, не веря в чудо
Что сможет вознестись он на рассвете,
Что смерти-суки нет, о чем не знают дети,
Что жизни тоже нет, а есть одна тоска
По жизни той, нагой и настоящей,
Не в яркой мишуре – блестящей
Не в вожделенье грешном бытия…
И вот сижу я с подсолнухами в руке и думаю, до чего же нужно дойти нам с вами люди, чтобы ух*уячить эту вселенную, этот бесконечный Мир именно в тот год с такими цифрами на конце. Не на моем, на моем только родимое пятнышко и имеется, да и нет его конца.
Придурки вы все, а не поэты!
Разбился дождь в окне, небесною слезой.
Разёблась колея миров, устав от откровений.
Бреду, в слезах убогий и босой,
Запутавшись во тьме мерцающих знамений.
2016 г.
ЛОТЕРЕЯ
-Эй, малой, иди сюда!
-Я?
- Головка от штатива! Ну, не Медведева же я зову. Иди быренько, скоро начнем. Вась, это твой кадр? Где вы их находите таких тупорылых!
Вот так. Нет, вы можете себе представить? Можно сказать, едва устроился на работу, можно сказать, первый раз в первый класс, и на тебе сразу обзывают «тупорылым». А за что, спрашивается? Он же не назвал меня по имени. Или может он решил, что меня Эем зовут? Все знает же, зараза, да мастится. Сам ты чмо, падла не русская! Да, извините, забыл представится – Генрих Баумгартнер, можно просто Гена. Вообще-то меня Геннадием Зайцевым зовут, а про Генриха, так это наш главный придумал, ну тот, который меня тупорылым назвал. «Это, - говорит он, - Радикально звучней, чем какой-то «заяц»». А у самого-то фамилия Жирдянский, а имя – Самуил. Зато здесь, для всех он – Арнольд Серебров! По мне так, что в лоб, что по лбу, одна херня. Вася Медведев, он же Василий Иванович, это мой непосредственный начальник. Он тут значимая фигура, можно сказать заместитель Сереброва. Хотя, здесь все заместители, кроме меня, я малой, я мальчик на побегушках.
Кстати, совсем забыл сказать вам, чем мы здесь занимаемся. А мы проводим лотереи для всяких дураков, которых в нашем городишке пруд-пруди. Нет, вы не подумайте, мы не «лохотрон» какой-то, у нас все по закону и регистрация, и менструация, все есть. Самуил все инстанции обошел, все сделал, поэтому он здесь и главный. Короче….
- Генрих, твою мать!
- Иду я, Самуил Яковлевич! – ору я в ответ так, что он аж вздрагивает, а присутствующие на площадке оборачиваются в мою сторону, и подхожу к боссу.
- Я же просил тебе, - злится тот, - Не называть меня Самуилом Яковлевичем, для всех я – Арнольд Серебров, и для тебя в том числе.
- Так чужих же на площадке нет, - оправдываюсь я, а сам злорадствую, что задел шефа. Называть его по настоящему может только наш продюсер Коля Тучин – Николай Михалыч, да только он зовет его обычно Сямой или Сявкой. Крутой мужик, говорят из бывших! Ну, вы наверное понимаете, что я имею ввиду, время то на дворе какое – 2008 год, как-никак.
- Ну и что? – продолжает кипятиться он. – Мы здесь не в шашки играем, у нас солидное предприятие, и ты должен твердо усвоить правила игры….
Да, солидное, народ дурить. Сейчас этих «Спортлото» столько, что хоть жопой, извините, ешь. Казино-то и «одноруких» прикрыли, а народу поиграть хочется, избыток адреналина в крови слегка понизить, вот людишки и прут на всякие лото и тото. Конечно, у нас не Москва, мы тут миллионы не разыгрываем, но по мне, так и сто тыщ ништяк. Сколько Коля и Сяма имеют, это даже налоговая не знает, разве что только догадывается. Что же касается меня, то я только-только после «кулинарного техникума». Шутка, конечно, на счет «кулинарного», после Электро-Механического. Но, что толку по спецухе идти работать, если осенью в армию забреют. Правда, говорят, что только на один год, но я в это что-то не очень верю. Хотя, чем черт не шутит. Однофамилец нашего Васьки, вроде бы дядька не плохой, да только…. Молчу, молчу, у нас, как известно и стены слышат. В общем, пристроили меня на «хлебное место» на пару-тройку месяцев, чтобы попусту во дворе не болтался, да не «шакалил» возле западных консульств. Впрочем, я и не собирался возле них «шакалить», и консульств у нас нет, как и всяких БДИПЧ, прости господи.
Да, на счет «хлебного места». Знаете, какая у меня зарплата? О, смейтесь паяцы! Мой оклад – пять двести! Говорят, что в Москве даже чурки больше получают, ну, эти, как их – гастробайтеры, так вроде. Но, что верно, то верно, в сравнении с моими корешами, которые по спецухе работать пошли, так это впрямь небо и земля, да и делать ничего не надо. Ходи за Васькой туда-сюда, или поднеси что-то. Халява!
- Генка! – орет мне в ухо Самуил. – Ты где витаешь, гаденыш!
Я вздрагиваю от неожиданности и хлопаю ресницами. Серебров никогда не называл меня Генкой, а тем более не орал так. Голос, конечно, повышал, он у него по жизни такой смачный, но чтобы наорать, так это никогда, это для него табу. Если что, так он просто тихо шепнет на ушко – «Ты, сученок, уволен. Иди в бухгалтерию за расчетом». И все, можно не просить, не умолять, не ползать перед ним на коленях. Сказал – как отрезал. Баста!
-Здеся, - запинаясь, отвечаю я.
- Повтори, что я сейчас тебе говорил, - он слегка сбавляет тон и вытирает платком влажный лоб.
- Генка, где ты витаешь гаденыш! – идиотничаю я, понимая, что он и так догадывается, что я нихуя его не слушал.
- Что? – изумляется он моей наглости, и неожиданно начинает смеяться. Он смеется искренне, как ребенок, во весь голос, дергаясь всем телом, словно эпилептик какой-то, ударяя себя ладонями то по пузу, то по ляжкам.
Я стою и переминаюсь с ноги на ногу, дожидаясь пока «ваше сиятельство» успокоится. Вообще-то, ну, по большому счету Сявка мужик не очень говеный, а когда в настроении, так с ним и выпить и поболтать можно. Но, такие просветы с ним редко встречаются, в большее время он ходит надутым, постоянно о чем-то думающим. Если не болтает по мобиле с женой или дочкой. С ними, вот уж точно, он сюсюкает, как какой-то малолетний подлец. Сю-сю-сю, аж уши вянут. Правда, Машка, так его дочку зовут, симпатичная клюшка, только нос задирает выше неба, но мне нравится. Эх, мне бы денег чуть-чуть, я бы ее в кабак отволок, глядишь, и что-нибудь наклюнулось бы. А так, куда с ней пойдешь, по набережной шляться? До зарплаты далеко, а она через неделю на юга уезжает, - у нее каникулы, она в универе нашем учится, на второй курс перешла. Ее батя хотел в свой бизнес взять заместо Стеллы, которую, впрочем, Светкой зовут, но Машка наотрез отказалась. Я слышал, краем уха, как она папашу отбрила: «Ты мне еще погоняло какое-нибудь придумаешь типа – Марго или Мэри. Нет, Арнольд, - она специально назвала его так чтобы позлить, ей-то он отец родной, а не «арнольд» какой-то. – Увольте меня сразу. Я учусь не для того, чтобы потом торговать своим лицом». Да, чуть не забыл вам сказать, что мы арендуем у местного кабельного телеканала пять минут эфира, чтобы Стелка успела провести розыгрыш лотереи и назвать победителя. Ну, я еще об этом расскажу, а сейчас просто к слову пришлось, раз про Марию вспомнил. Это чтобы понятней было, почему она сказала папашке, что не хочет лицом торговать.
Наконец, отсмеявшись, Самуил вытирает слюнявый рот носовым платком, хлопает меня по плечу и говорит, причем лицо его моментально посерьезнело и приняло прежний начальственный вид.
- Ладно. Поваляли дурака и хватит, скоро розыгрыш.
Я молча киваю головой. Я свою работу знаю, мне-то что до этого.
- У нас произошла накладка, заболел Петр, - он многозначительно качает головой, уперевшись в меня взглядом.
Петр, он же Петька, кстати, как и Василий Иванович не получивший никакой клички, это наш актер. Он на самом деле актер, безо всяких кавычек. Просто я вам еще не все рассказал про лотерею, поэтому и про Петьку распространяться не стал. Вы потом сами все поймете.
- Поэтому, - он делает паузу. – Ты заменишь его сегодня!
-Я?
- Опять заякал, - шипит хозяин.
Я глотаю ртом воздух, словно рыба выброшенная волной на песчаный берег, при этом хватаюсь за сердце. Вероятно, актер из меня выйдет поганый, но Сяма похоже поверил в мою искренность, потому что, поспешил протянуть мне бутылку минеральной воды.
- Эко вы молодые нервные все, - размышляет он вслух, пока я хлебаю воду прямо из горлышка.
Мы нервные, а ты тупорылый индюк. Я внутренне насмехаюсь над ним, рассматривая бутылку с минералкой. Интересно, где он «Боржоми» взял, ведь ввоз его из Грузии по-прежнему под запретом. Неужели, он контрабандист? Это я так, в шутку. К нему приятель из Кутаиси приезжал, вот, наверное, и презентовал пару ящиков. Самуил-то у нас печенью хвор. Наверное, хлебал в бурной молодости портвейн почем зря. Батя рассказывал, что при коммунистах, при тех еще, советских, все портвейн собачили и стар и млад, особенно те, кто победнее: студенты, пенсионеры, творческая интеллигенция. Кто побогаче, так те водку хлебали. Я этим особо не увлекаюсь, да и пойло, как батя говорит, нынешнее с прошлым и рядом-то не поставить. Не знаю. Там не жил, меня и здесь устраивает. Да, так вот. Про то, что Петька болеет, так это для меня не новость. И что меня на его место поставят, это тоже блабуда. Меня Петька три дня назад предупредил: «Геныч, слухай сюда. Ко мне корешок приезжает из Твери, так что я на какое-то время выпаду из обоймы. Ты сам понимаешь, вместе в ЛГИТМИКе, в Питере учились. Ну, туда-сюда. Короче. Будем бухать до зеленых человечков. Я Сявку предупрежу заранее. Скорее всего он тебя на мое место поставит, остальные староваты, а на новичков он слишком жаден, но тебе скажет об этом только перед розыгрышем, типа сюрприз. Да, там все просто,- гни свою линию и все. По сценарию, ты должен договориться на определенную сумму и все». В общем, суть игры я знал и ничего сверхсложного в ней не находил. Но, то, что я знаю о том, что назначат вместо Петрухи меня, следовало держать в тайне, как и то, что Петька не захворал, а запил. Ну ладно, хватит валять дурака и глотать этот «боржом», итак пузырьки нос щекочут. Я протянул бутылку Самуилу.
- А я справлюсь? – поинтересовался я, ради приличия.
- Ну, конечно…,- начал он.
Не ебите мне мозги, как говорил герой одного популярного советского фильма, отрывая голову курице. За час до начала розыгрыша говорить мне о том, что я заменяю Петьку, наивно полагая, что найдется кто-либо другой. Но, почему так поздно? Может, боится, что я с перепугу дров наломаю? Или есть еще какая-то другая причина?
-…конечно это не так просто, как это может показаться, но на самом деле, - он запнулся, подыскивая нужное слово, но не найдя его, плюнул и сказал. – Возражения не принимаются. Зато, – он многозначительно подмигнул мне и полез во внутренний карман пиджака.
Сейчас вытащит оттуда штуку баксов и скажет: «За такую работу, Геннадий, твой оклад становится нынче таким, а еще Марьюшку-искусстницу тебе в жены, в придачу как бы, но пол царства без коня».
Не тут-то было, да и другого я и не ожидал, он выудил замусоленную пятихатку и помахал ей перед моим носом.
Обосраться и не жить, словно я этой байды никогда не видел. Ну и на этом спасибо.
- По рукам, - сказал он.
- По ногам, - ответил я.
Он, было, насупил брови, но потом хлопнув меня по плечу, крепко пожал мою руку, но пятьсот рублей не дал.
* * *
Художник жил только тем, что ***вничал. Выйдет спозаранку во двор и стоит. Хлебало раззявит и ждет, кто бы ему, сученку, налил. Люди-то у нас добрые, проходят мимо его и наливают. Нет, не то чтобы в рот ему бутылки запихивают, а так, кто рублишком одарит, кто копейкой угостит. Когда местные «козырные» выползают, так он тут как тут. И шустрит вокруг и сявкает около, словно ошпаренный хуй в холодильнике.
- Вань, а как у тебя сегодня с животом? Запор-то кончился?
- Пшел вон пес шелудивый, - добродушный Вано, теребя седой ус, разжевывает беззубым ртом бутерброд, который слепила ему перед уходом на работу жена Нинка. Сам Ванька, он же Бодулай, (толи от киношного кличка пошла, толи от того, что постоянно с бодуна, хрен поймешь) сейчас на пенсии. Он же мент бывший! Его так, за глаза, и величают, - «мусор толстобрюхий». Так вот. Иван Федорович с восьми утра дежурный по двору. Выйдет, кстати, что летом, что зимой, в одном зипуне и треухе, и стоит, выкатив на показ всему честному народу свое безмерное брюхо. У ментов, с возрастом, у всех пузо вырастает, как у генералов нынещних. Стоит, цыгарка во рту дымится, нос по ветру воротит, - где какая ****ь навернется. ***** не в прямом нашем девичьем смысле, а *** с горы, который рюмочку поднесет или деньгами одарит. Ванька, он вроде смотрящий по району. Ну, я-то не силен в этих всяких правилках, но представляю, что это что-то вроде попа при церковном приходе. Накосорезит, к примеру художник, так все к Бодулаю бегут жаловаться: «Рассуди нас Иван Федорович!». Ванька ус повертит, покрутит и отвечает: «С вас двести, а с художника пятьсот». Это не про бвбло, откуда у них такое количество, это про винище. При этом, Ваня знает, что от художника нихера не добьешься, и надо рассчитывать только на других. Вот он и рассчитывает. Если с них слупить сразу грамм пятьсот, то к двенадцати часам можно ухлебаться на столько, что к вечеру хуй оклемаешся. Поэтому, с каждого пассажира надо брать в меру своих, а за одно и его, творческих планов. Как говориться и овцы сыты и волки целы.
Да, Вано страдал запорами, как всякий мент на пенсии, и жаловался об этом своим приятелям: Виктору Викторовичу, Хрипатому и Сереге-каплею, а художник, сука, где-то подслушал и разнес эту весть по всему микрорайону. Вот он периодически и интересуется у Ваньки, как, мол, у него с кишечником дела.
Поначалу, Ваня очень злился и даже гонял художника, но опосля попривык и плюнул на это коричневой, горькой слюной: «чего с него, с пса шелудивого взять!». Вот и сейчас, Ваня добр, яко сама Богородица, и не посылает художника идти ловить блох. Зато, Володя - Хрипатый, гонит его прочь.
- Хр-хр-хр!
При этом, Володя, делает жесты, как бут-то бы пинает ногой футбольный мяч. У Володи рак горла, поэтому он не может говорить, а только хрипит, о чего его и прозвали Хрипатым. У него вырезали что-то, и из горла торчит трубка. Хлебает он наравне со всеми, хотя ему уже семьдесят два. Вова, хотя его настоящее имя Федя, свято верит, что никогда не умрет, он знает об этом, ему Бог поведал об этом, и поэтому добродушен со всеми, кроме художника, который, похоже, может достать даже мертвого. Его хрип, означает только то, чтобы художник отошел в сторонку и не рябил перед глазами. Где работал Володя никто не знает, может быть он засланный казачек? Шуткует кто-то так о нем.
Витька, ну тот, который Виктор Викторович, степенно разливает портвейн, свежекупленный в нашем магазине на углу. Виктор тоже дядька добродушный, особенно в начале пьянки, на что и надеется художник. Вероятно, все так бы и случилось, наверное, Викторович и насыпал бы художнику пару капель, но поганый язык мастера кисти подвел его. Да, кстати, Айвазовский, так прозвал художника Ванька, нихрена никому еще не показал из своих творений. Все шепчут о нем с его же слов. Я, мол, в самой Москве выставки делал. Я, мол, заслуженно-контуженный художник самого СССР. Ну, на счет контуженного я не сомневаюсь, а что касается остального, то тут довольно проблематично. Может, он моляр? Ну, те, которые потолки красят.
Так вот, художник и говорит:
- Вить, а те помидоры, которые ты мне дал, говном оказались.
-Как так? – не понимает « кучерявый» Виктор, о чем идет речь, поскольку занят разливом целебной влаги.
- Ну, те, в банке, маринованные. – Продолжает тем временем художник, который не чувствует надвигающейся грозы. – У меня с них такой жуткий понос начался…
В тот самый момент, когда художник верещал про понос, Хрипатый выпивал. Ну, сами понимаете, закусь вышла очень впечатлительной, и Вова сблеванул. Тут уже не выдержали нервы у Ваньки, и он начал орать на художника.
- Ты, сука драная, иди на зуй отсюда!
- Так я же про понос еще не все рассказал, - отвечает художник, залезая в карман за настрелянной мелочью, решаясь выложить на стол свой главный аргумент. – Вот, у меня есть двенадцать рублей.
- Иди ты на *** с своими двенадцатью рублями, - это уже барагозит Витька, при этом ставя бутылку на землю.
Беги художник, быть беде!
Нет, не успевает! Витькин кулак попадает ему прямо в правое ухо, кладя хозяина оного, аж на матушку сыру землю. Где я и застаю его рядом со всей честной компартией.
Я здороваюсь с мужиками и интересуюсь, чем же так провинился наш интеллигент, что в данный момент вынужден валяться на земле, широко раскинув руки.
- Про говно много верещал, - ответил Витька.
- Про говно? – тема интересная и не познанная для всего мира. – А с какого он перепуга эту тему поднял.
- Хр-хр-хр! – хрипит Вова показывая на Витьку, на свою задницу и на валяющегося художника.
- Этом придурок, Айвазян, - переводит Ванька, - Про свою поганую задницу заговорил, в тот самый момент, когда Хрипатый выпивать стал. Вот, Вовка и блеванул.
- Эта сука, - вторит Витька, - обосрал мои помидоры, которые я ему, можно сказать, от сердца оторвал, жалея его пса шелудивого, вечно жалующегося, что ему жрать нечего, оттого он такой болезный.
Что верно, то верно. Сколько я художника знаю, а знаю я его совсем чуть-чуть, поскольку и разница в годах у нас огромная, да и живет он в нашем городе не очень давно, лет этак пять или того меньше. Вот, Художник вечно жалуется на то, что у него дома поесть нечего, и еще одна фишка, то, что он практически никогда не спит. Тот же каплей трепался: «Бывало зайдешь к художнику, спросишь у соседей – «где это говно?». «Дрыхнет» - отвечает вещая старуха – соседка». «Так он же не спит, обычно?». «****ит» - говорит она и верещит, верещит, верещит». Почему ее вещей называют я не знаю, оттого что верещит? Так и называли бы «верещалкой». Да, художник еще тот кадр, вот он то мне и нужен.
* * *
Стелла - Света девушка обалденная. Мне кажется, что Яковлевич тихо дрочит на нее, поскольку *** у него не стоит уже пару лет, это со слов той же Светки. Это как в анекдоте: «А ты что?» «А я тогда рассмеялась ему в самые яйца!». Светка знает, не зря же именно ее взяли на лотерею. Кого еще по телеку покажут, пусть хоть пять минут, но зато…
У Светки бюст огромных размеров, наверное, номер четыре если ни все пять. Осиная талия, шикарные ягодицы и стройные ножки, тут только «наше все» мог бы пером описать, за одно и хером. Светка натуральная блондинка, не такая как Ксюша Собчак, не к ночи будет упомянута. У нее огромные голубые глаза, греческий носик, с горбинкой, пышные губы. Рот у нее, вообще, очаровательный. Вот вернусь из армии, точно к Стелле пристану, если на Машке не женюсь.
И вот Светка выпятив красивую грудь называет цифры, которые выпали на выигрышный номер. Света в серебристом платье, едва закрывающем трусики. Такое ощущение, что если бы не она, то с лотереей был бы швах, хотя это не так, но дама в вашем ящике выглядит ослепительно волшебна.
Тройка, семерка, туз. Все так, кто должен выиграть, тот не проиграет. Сегодня выиграл….
Художник!
Ну, а я здесь причем?
Я?
У меня та же комбинация цифр, что и у него.
Светлана с декольте которое скорее обнажает грудь, нежели скрывает ее формы, призывает победителя приехать в студию за выигрышем. Кто победитель, об этом не знает никто, кроме меня, естественно. Светкина миссия на этом заканчивается, теперь можно спокойно идти трахаться с кем угодно. Сейчас наступает время Арнольда Сереброва, Васьки и, извините, вашего покорного слуги. Ну, эти двое руководящих остаются за кадром, а основную роль на сцена играю я. Впрочем, какая это роль, если Художник в курсе всей этой игры, кроме одной маленькой детали, - он не получит денег. Я так решил, Ну, вот такое я говно!
Нацепив фрак и натянув слащавую улыбку на опухшее лицо, Арнольд Серебров с распростертыми объятьями приготовился встречать победителя юбилейного розыгрыша.
В двери просунулась бородатая морда художника.
Серебров слегка поморщился. У художника и так-то видок не ахти какой, а тут еще и ухо красное и распухшее.
- Вы по какому вопросу? – придя в себя, спросил Арнольд, надеясь, что этот гопник заблудился и попросту зашел не в ту дверь. Но, его надеждам не суждено было сбыться, -художник уже протягивал ему выигрышный лотерейный билет.
- Я на счет лотереи, - слегка заикаясь и дыша перегарам промямлил художник.
Арнольд нарисовал на физиономии дежурную улыбку и двинулся на встречу победителю.
- Мы рады приветствовать вас! Разрешите взглянуть на ваш билет! – Арнольд взял билет и зачем-то поднес его к небольшому зеркалу, висящему тут же на картонной стенке большого ящика, напоминающего сортир в пригородном садоводстве.
Художник стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что ему делать. На всякий случай, он слегка прикрывал распухшее ухо левой рукой, делая вид, что приглаживает волосы.
Продемонстрировав билет зеркалу, Арнольд еще раз взглянул на него и торжественно произнес:
- Поздравляем вас. Да, кстати, представьтесь, как вас звать-величать, кем вы трудитесь. Короче, немного расскажите о себе.
- Владимир Бормоглотов, - ответил художник (это я ему такое погоняло придумал, он хотел Айвазовским сказаться, но я решил, что это будет чересчур), - работаю художником.
Далее Вова понес пургу про свою родную Мордовию, про художественную школу, училище, про невиданную доселе технику письма, выдуманную якобы им, про выставки в Саранске и Москве, про учеников. Стоя за кулисами, я слегка сдрейфил от того, как он разошелся, не ляпнул бы еще про Бодулая и его запоры. Но, на мое счастье, выслушивать подробно биографию художника, не входило в планы Арнольда и он прервал его на полу слове.
- Спасибо большое. Я надеюсь, что вы подарите нам одну из своих замечательных картин, - и не дав художнику открыть рот, продолжил. – Вам бесконечно повезло. В эту юбилейную лотерею наша фирма разыгрывала не сто, а триста тысяч!
Художник слегка пошатнулся, а я хмыкнул. Вот почему Арнольд держал в секрете до последнего момента тот факт, что вторым претендентом буду я. Чтобы не смог замутить какую-нибудь пакость. Ну и ушлый сукин сын!
- Сейчас наша красавица Стелла вынесет вам ваш приз!
Хорошо, что он не Якубович, а то бы заорал: «Приз в студию!». Впрочем, перед кем тут выкобениваться, у нас же не телевидение.
Выйдя через заднюю дверь, я обогнул наш «сарай» и подойдя к двери, с грохотом распахнул ее.
Арнольд увидев меня, сделал изумленный вид:
- А вы по какому вопросу, молодой человек? – слегка подмигивая и показывая мне жестами, куда я должен пройти.
- Как по какому? – изумился я. – У вас же здесь лотерею разыгрывают!
- У нас.
- Вот, - я вытащил из кармина джинсов помятый лотерейный билет и протянул его Арнольду.
Арнольд взял бумажку, повертел ее перед носом, затем помахал перед зеркалом, и хлопнув себя по лбу, закричал:
- Как же я забыл, у нас же юбилейный выпуск, поэтому и призовых билетов не один и два, - посмотрел на художника.
Художник побелел, амплитуда его колебаний стала чуть значительней, но он все же сумел удержаться на ногах.
- Вы извините, дружище, - обратился Арнольд к художнику, - но, выигрыш придется делить пополам. А вы, - это он мне. – Представьтесь молодой человек.
Ну, я начинаю лепить горбатого про Генриха Баумгартнера, который из немцев (сами понимаете, тема сейчас модная, была, в связи с прежней работой нашего премьера и лидера великой партии), про свою учебу, работу над нанотехнологиями и всякими инновациями, про то, как я мечтаю служить в доблестной российской армии. Короче, несу всякую пургу, которою заставил меня выучить Арнольд – Самуил.
Арнольд, похоже, весьма доволен моим спичем, потому что подмигивает мне и кивает головой.
- Познакомьтесь, - предлагает он нам, и мы жмем друг другу руки.
Тем временем, появляется Стелла с подносом, на котором лежат пачки с деньгами. Арнольд поворачивается, почему-то, не к нам, а к зеркалу и говорит:
- Сейчас наши победители получат свои долгожданные выигрыши. – Берет с подноса все деньги и протягивает их мне:
- Здесь ровно сто пятьдесят тысяч рублей! Владейте ими по праву наш юный друг!
Как же, владейте. Эти деньги я должен вернуть в кассу, а сам получить жалкие пятьсот рублей!
- А я? – вопрошает художник. – А мои сто пятьдесят тысяч?
- Ах, да! – Арнольд поворачивается к Стелле. – Мадам, принесите деньги нашему второму победителю!
- А денег больше нет! – хамовато отвечает наша красотка.
Художник бледнеет, хватается рукой за стенку.
- Позвольте, как это нет?
Арнольд, улыбаясь, ласково берет его за руку:
- Володя, вы не волнуйтесь, сейчас я вам выпишу чек.
Стелла достает откуда-то из трусов мятый листок туалетной бумаги, Арнольд вынимает из кармана авторучку и выводит на бумаге цифры, слегка высунув язык, якобы от усердия.
- Еще один нолик и все в полном порядке. – Он сгибает листок пополам и протягивает художнику. – Вот, пожальте, ваш выигрыш.
Художник машинально берет листок и хлопая глазами только и делает, что бубнит себе под нос: «Позвольте, позвольте…».
В это время, распахивается дверь «садоводческого туалета с зеркалом на фронтоне» и оттуда вылезает довольный Медведев с видеокамерой, выставив большой палец левой руки вверх.
- Получилось все отлично! – басит он.
Все дружно смеются, кроме художника, который стал покрываться бурыми пятнами и сильно дрожать.
- Расслабьтесь, дружище, - хлопает его тихонько, чтоб не дай бог не упал, Арнольд, - вы попали в историю! Вас покажут по центральным каналам, вас снимала скрытая камера, - Эти слова он произносит уже в камеру, которую Василия вновь включил, для заключительного аккорда.
Теперь стоит раскрыть все наши карты. Вся эта затея с лотереей была придумана ради того, чтобы снимать всякие прибамбасы и шутки скрытой камерой и продавать продукт на центральные телеканалы. Правда, не одной передачи они еще не показали, но как говорил Коля Тучин, этим делом занимаемся не только мы, но и группы в других провинциальных городках, поэтому конкуренция высокая, да и материала еще не так много, чтобы выдать сериал на каких-нибудь полгода. За производство одного такого ролика ТВ платит довольно приличные суммы, да и в связи с тем, что деньги на призы мы не тратим, производство обходиться нам не слишком дорого. А если учесть, что лотерея т- проводиться всамделешная, то сами понимаете, - сосем с населения и сосем с телевидения. Вот почему я вам и говорил вначале, что крыша у Коли и Сявки должна быть довольно приличная. О том, что мы обираем своих местных, московские телевизионщики не знают, а если и знают, то закрывают глаза. Что же касаеться местных органов власти, то, как я уже говорил, налоги мы платим исправно, никто еще на нас не жаловался, да и с какой стати, ведь Петькину рожу, в различном гриме регулярно публикует местная газетенка «Шелупоньская правда», которую курирует тот же Николай Михайлович. Замкнутый круг! Конечно, Коля и Самуил могли бы и не влезать в московские дебри, но денег то хочется, и чем больше их становиться, тем больше хочется, тем более, что у Коли в столице кое-какие связи сохранились с прежних времен. Он и сейчас где-то в тех степях, новый проект пробивает.
Тут случилось то, чего никто из присутствующих в импровизированной студии, кроме меня, естественно, никак не ожидал. Едва Васька, позвольте, я его так назову, хотя он и старше меня лет на сто, выключил камеру, и все расслабились, как художник рухнул на пол и забился в конвульсиях. Стеллка тот час слиняла, а Василий вместе с Самуилом переглянувшись, бросились к «потерпевшему». Не понимая, что происходит и не зная что предпринять, Самуил, как не странно, обратил свои взоры ко мне, словно я большой специалист по припадочным.
- Надо ему водички дать, - наконец родил Медведев.
- Сгоняй! – заорал на меня Самуил.
Я, не спеша, можно сказать, вразвалочку, сходил в кабинет и принес «Боржоми», которым давеча отпаивал меня Арнольд. Самуил приложил горлышко к губам художника, и тот сделал несколько глотков, как бы приходя в себя. Я говорю, «как бы» потому что, вы то уже догадались, что это был обыкновенный спектакль с его стороны, а режиссером в нем выступал я. Кстати, Вова не очень плохо изобразил нечто похожее на эпилепсию или какой-то там «клипсический» удар. Он лежал и бешено зыркал глазами, пока Самуил и Василий, поднявшись с колен, совещались, что же делать в такой ситуации. Если вызвать врача, что следовало бы сделать, по их разумению и по здравому смыслу, то об этом инциденте вскоре узнает весь город, и тогда будет сложно «удержать» лотерею, возможно, и лицензию могут отозвать. Но, а если он крякнет? Самуил опять вопрошающе посмотрел в мою сторону. Я понял, что время пришло, тем более художник опять начал краснеть.
- Да, отдайте ему деньги Арнольд Бонифатьевич, - спокойно сказал я, делая вид, что меня это совсем не касается.
- Как отдать? – у Самуила аж челюсть отвалилась.
- Молча, - невозмутимо ответил я. – Вам что дороже, какие-то паршивые деньги или возможность продолжать бизнес? Тем более, за такой сюжет вам телевизионщики в несколько раз больше отвалят.
- Да, да, - Самуил – Арнольд, чесал затылок, просчитывая варианты. Потом он правда слегка возмутился. – Ничего себе «паршивые деньги»! Целых…, - он не стал продолжать, понимая бессмысленность этих дискуссий. – Эх, был бы здесь Михалыч, - удрученно констатировал он, принимая невероятно трудное и мерзопакостное для себя решение.
Лишь бы художник доиграл до конца и не сорвался, услышав, что все, что я придумал сбывается. Но, Вова держался молодцом, для вида пуская пузыри и, то и дело, хватаясь рукой за сердце.
Минут через пять Арнольд, наконец, принял окончательное решение.
- Сможешь отвезти его до дома и договориться, чтобы об этом инциденте он никому не трепал?
Я кивнул.
- На тебе деньги, - он протянул мне обещанную мне же Пятихатку, - поймай машину, и сделай так, чтобы я этого «художника» больше здесь никогда не видел.
- А вдруг он снова выиграет? – подначил я шефа.
Тот чуть сам в обморок не свалился, но быстро пришел в себя.
- Ничего, что-нибудь придумаем.
- Ну, я пошел, - сказал я и вышел на улицу, где за углом меня поджидал Серега –каплей на своем стареньком «Мерседесе», который прислал ему сын, живущий в Германии.
- Все нормально? – спросил каплей, когда я открыл дверь.
- Да, все бъютифул. На, как договаривались, - я протянул ему пятьсот рублей. – Смотрите, не набухайтесь там во дворе до чертиков.
- А, что нам еще делать, Ген? Бормотушки с кучерявым и Ванькой выпьем и в отсек, Лариску обнимать.
- Ага, - я кивнул. – Пойдем, поможешь, а то Вова там из себя припадочного изобразил.
- Ну и как?
- Раз ты деньги получил, то все нормально.
Мы отволокли «полуживого» художника в машину и уехали. Серега высадил нас с Вовой возле его парадной и припарковав «Месюк» пошел бухать с местными барыгами во главе с ментом у которого часто бывают запоры. Мы же еще долго разбирались с художником на счет суммы его гонорара. Он требовал чуть ли не половину, внезапно свалившейся на нас кучи денег. По правде, я тоже не ожидал, что приз будет стол весом, да и сомневался в том, что Яковлевич так легко расстанется с деньгами. Но, видно он здорово перепугался, а может быть что-то иное сыграло свою роль. В общем, отстегнул я этому хлыщу целых пять штук и, посоветовав, на время уехать из города к сестре, которая жила в райцентре, отправился назад в офис, доложить шефу о проделанной работе.
* * *
Назавтра утром я взял расчет. Самуил, как мне показалось, не только не расстроился, но и был рад этому, причем пятьсот рублей мне так и не отдав. Ну, да фиг с ними с пятьюстами рублями, у меня на кармане чуточку больше имеется. А через два дня я уезжаю в Сочи, ну проверить, как там идет строительство олимпийских объектов, а заодно и в море искупаться и позагорать. Угадайте с двух раз с кем я туда еду? Думаете, что со Светкой? Нет, нифига! Я еду с той, которая и подсказала мне всю эту блабуду. Все-таки девчонка уже первый курс университета закончила, пускай и не МГУ, но в наших краях довольно престижного.
А вы говорите, что в глубинке талантливых самородков нет! Еще как есть. Взять хотя бы мою Ма…. Все молчу, молчу, а то вдруг папаня пронюхает.
2008 г.
МАМА, РОДИ МЕНЯ ОБРАТНО!
Эта командировка казалась обыденной и заурядной. Да и вправду, съездить на недельку в какой-то захолустный городок на Оке и заснять там несколько сюжетов о тамошнем химическом заводе. Еще в самом начале перестройки мне доводилось бывать в этих краях, и в этом городке в частности. Да, и городком-то его назвать можно было с большой натяжкой, наши Павловск или Ломоносов выглядят куда более крупными по сравнению с ним, но тем не менее, в командировочном удостоверении стаяла запись: « Командировка в город Nск-на Оке». Та командировка в это захолустье практически не чем примечательным не запомнилась, обычная рутинная работа киносъемочной группы, снимающий документальный фильм по заказу Министерства среднего машиностроения Советского Союза. Я не знал еще тогда, по молодости, что означает словосочетание «среднее машиностроение», и только по прошествии двух десятилетий понял, что означает оно то, что это предприятие целиком и полностью работало на ВПК или Министерство Обороны, по простому. Короче, выпускали на этом предприятия какие-то компоненты к химическому оружию. Это потом уже, в разгар перестройки и гласности, Михаил Горбачев и Рональд Рейган подписали какой-то там договор о запрещении «производства, хранения и распространения химического, бактериологического и ядерного оружия», а что касается первых двух видов, то они подлежали уничтожению. Легко сказать Америки, возьми и уничтожь, у нее денег столько же сколько у остальных стран вместе взятых, а коснись нас, так у нас и утилизацию простого металлолома, в виде дизельных подлодок, отслуживших свой срок кораблей, танков и самолетов, денег нет, не говоря уже о такой серьезной проблеме, как захоронение боеприпасов с боеголовками начиненными химическим оружием. В общем, я тут не стану распространятся о нашей внешней и внутренней политики, не стану вдаваться во всякие подробности, которые мне известны, все-таки я подписку давал - «О не разглашении», поэтому просто перейду о жизнеописании этого самого городишка с того самого времени, когда я посетил его впервые, до нашей последней командировки.
Городок этот стоял на берегу Оки, примерно в сутках плавания по реке до города Горького, которому, кто не знает, ныне вернули прежнее имя Нижний Новгород. Промышленную и жилые части города разделяло железнодорожное полотно, как бы разрезавшее его на две не равные части6 правую и левую зоны. Это сейчас правая зона напоминает чем-то «зону» из фильма Андрея Тарковского «Сталкер», а тогда это был вполне приличный микрорайон с трех и четырех – этажными строениями, техникумом и училищем и, собственно, с самим комбинатом. В левой части города находилось лишь одно высотное кирпичное здание – здание общежития, в котором поселили и нас, все остальные дома были деревянными, в том числе здания: бани, почты, ресторана, пивного зала, отделения милиции, кинотеатра и универсама. Именно в деревянном здании ресторана, я впервые съел комплексный обед, состоящий исключительно из рыбных составляющих. На первое – суп рыбный, по-нижегородски, представлявший из себя обыкновенную уху из рыбьих хвостов и голов, потому что, оставшаяся часть тушки шла на второе. На второе предлагалась жареная скумбрия с макаронами и подливой из раковых клешней, на третье – кисель «Приокская вуаль». Подлива была но сделана из ракового панциря, но куда же девалось мясо, если в меню его нигде не было, что же касается киселя, с интригующим названием, то мне он показался похожим на не застывшее заливное, это когда в рыбный бульон не доложили необходимого количества желатина, сдобрив его черносливом, изюмом и урюком. Я не удивился, если бы вместо обычного хлеба нам предложили пирожки с рыбой, приготовленные из рыбной муки, но до этого гастрономического изыска у местных поваров еще ума не хватило. Зато пиво в пивном зале было на редкость вкусное – бочковое, в Ленинграде я такое попросту никогда не видел. Довелось мне попробовать здесь и воблу, вкусная зараза, но маленько пересушенная. Вот, что еще. В здании общежития жили молодые специалисты из различных республик СССР, но в массе своей представлявшие: Россию, Украину и Белоруссию. Кто-то попал в этот городок по распределению, кто-то просто проходил практику на местном химическом производстве. Жили они тяжело, с надрывом, с напрягом, часто напивались до чертиков и шли драться с местной шпаной.
Дрались жестко, порой жестоко применяя во время драк различные подручные средства. Местная милиция в лице участкового и двух постовых, в эти разборки не вмешивалась, предпочитая проводить профилактические беседы в клубе и общежитии, но беседы эти действенного успеха не приносили. И лишь однажды, после того, как одному приезжему белорусу кто-то проломил железным прутом череп, только тогда из райцентра приехал спецназ и повязал зачинщиков драки. Двум парням дали по три года, за причинение тяжких телесных повреждений, по пресловутой 206 статье, второй ее части. И еще случилось в городке примечательное событие. За несколько месяцев до нашего первого посещения городка, исчез одиннадцатилетний парнишка. Его искали всем миром и местные и приезжие, но так и не нашли. Несчастная мать круглыми сутками бродила по пустынным улочкам и закоулкам заснеженного города и звала своего сына. Вскоре, мать превратилась в тень, ее почти самой не осталось, лишь ее глухой, хриплый голос то там, то здесь раздавался по среди ночи, в звенящем морозном воздухе, в пролетах между этажами в общежитии, где жили молодые специалисты, в пивном баре, где кутили рабочие химического комбината, из полыньи возле причала. Отчаявшись найти сыны, свихнувшаяся женщина ранней весной утопилась в той самой полынье, возле причала, от куда так жалобно чудился горожанам ее глухой, сиплый голос. А когда Ока разлилась, когда вода затопила прибрежные участки, то труп мальчика нашли. Он оказался спрятанным в гараже для катера у одного местного жителя, слывшего тихим и добропорядочным семьянином. Каким-то образом, вода подняла полуразложившийся труп и вынесла его через огромную дыру, находившеюся почти у самой крыши, на свои вольные просторы. Предмет непонятной формы, привлек внимание местной ребятни, и они выудили его из воды. Когда они распутали веревки и развернули рогожу, то их взору открылось страшное нечто. После этого, многие из сорванцов не могли ни спать, не есть, вот до чего все это было страшно и жутко. В город примчались следователи из райцентра и быстро повязали душегуба. Оказалось, что в тихом омуте, все-таки, водятся черти. Бывший учитель физкультуры оказался обыкновенным маньяком. Как выяснилось, мальчишка был его не первой жертвой. До него, он изнасиловал и убил мальчишку из славного города Мурома. Впрочем, все мы помним дело маньяка Чикотилло, сколько невинных пострадали из-за него, пока сам он не попался в руки правосудия. В общем, когда мы приехали в город, то там как раз следователи горьковской прокуратуры заканчивали следственные действия по отношению к подозреваемому. Я видел этого человека: маленький, лысый, тщедушный человек, с большими рыбьими глазами без век, вечно бегающими зрачками, сильно трясущимися руками и короткими кривыми ногами. Я никогда бы не подумал, что он может кого-то просто ударить, не то, что изнасиловать и убить. Однако, если следователи не ошиблись и на этот раз, то значит, я плохой психолог и физиономист. Наша первая командировка прошла довольно скучно. С утра мы болтались по территории комбината, в поисках места для съемки, затем обедали в заводской столовой, после обеда мы с оператором Сергеем Агеенко шли в пивной зал, а администратор Олег Клинцов чапал в общагу и давил харю, пиво он принципиально не пил. Он не пил не только пиво, но и все остальные горячительные напитки. В пивном зале, мы с Серегой садились за крайний столик у окна и пили бочковое пиво, слегка кисловатое на вкус, но зато плотное и хмельное. Серега чистил воблу и рассказывал мне всякие истории про то, как он работал на Ленфильме ассистентом оператора на фильме Козинцева «Гамлет». Особенно, ему запомнился эпизод, когда Анастасии Вертинской, игравшей Афелию, костюмеры и гримеры, запихивали в бюстгальтер вату, чтобы хоть как-то придать ее груди какое-то сходство с женской. Серега, вообще, был очень интересным и умным собеседником, но и большим любителем пива. Под пиво он мог нести всякую околеситцу двадцать четыре часа в сутки и не уставать. Вот так, мы с ним и проводили все свободное время в пивном зале. Правда, как я уже говорил, два раза мы обедали в местном ресторане, когда тогда-то я и отведал рыбный кисель «Вуаль» и местную водку. Толи вода в Оке такая дерьмовая, толи водку «ключница» делала, но она мне пришлась не по вкусу, в отличии от местного пива. Второй раз мы зашли в ресторан перед самым отъездом и попали на королевский ужин. Все дело в том, что в городок завезли партию куриного мяса, и то, что не разобрали местные чиновники и работники общепита, отправили в ресторан. В тот день вся местная элита предвкушала «праздник живота». Как выяснилось, места в ресторане были заказаны с самого утра, но нас, как гостей из города где случилась та самая, судьбоносная, Октябрьская революция, в виде исключения приютил за своим столиком заместитель директора комбината, к тому времени уже изрядно накушавшийся местной водки.
Начав с традиционной рыбы, мы с нетерпением ждали главного блюда сегодняшнего вечера, цыпленка запеченного в гриле с соусом из раковых шеек! Если у нас этих синюшных курей в городе хоть лопатой ешь, то у них этих раков – завались. Вот бы нам по бартеру: мы им часть куриц, а они нам часть раков, как было бы здорово, но. Но, тогда еще не было такого понятия, как рыночные отношения, тогда все было по разнарядке: они вынуждены были питаться рыбой, от чего по ночам светились все как сумасшедшие, а мы жрали курятину, от чего и кукарекали ни свет не заря. Итак, мы сидели за столом с заместителем директора комбината, его полногрудой супругой и двумя недоносками – сыновьями, которые таращили глаза в разные стороны и щипали друг друга под столом за голые лодыжки. Наконец, когда почтенная публика достигла определенного тонуса, когда вино и водка стали расплываться по отутюженным скатертям, а весь зал превратился в одно сплошное облако табачного дыма, из кухни появился шеф-повар с куриными тушками на огромном сверкающем блюде. Следом за ним шел его помощник с такой же огромной, как блюдо, миской, в которой был фирменный городской соус из раковых шеек. Шеф-повар обходил все столы, выкладывая на каждый из них по два подрумяненных цыпленка, а его помощник, идущий следом, огромным половником наливал в специальные пиалы, заблаговременно поставленные на стол, благоухающий соус из раковых шеек, кусочков сельдерея, моркови и еще каких-то диковинных приправ. Увидев это действо, я слегка опешил, но быстро пришел в себя, поняв, что сей ритуал выработан не сегодня, а сложился годами, в те счастливые моменты, когда в городок завозят нечто кроме традиционной рыбы. Правда, смущался я еще и потому, что подумал будто эта самая пиала служит здесь вместо обыкновенной пепельницы, поэтому несколько раз стряхнул в нее пепел, а потом, и вовсе, швырнул туда свой окурок. Поэтому я и ерзал на стуле, представляя, как жена заместителя директора комбината, зачерпнет ложкой соус, чтобы полить свою часть куриного мяса и увидит в нем окурок от сигареты. Хорошо, что Сережа, во время, заметил мою оплошность и попросил официанта заменить нам пиалу, сам я, почему-то, до этого не догадался, а может, просто постеснялся спросить. Когда шеф-повар приблизился к нашему столику, то два замдиректорских недоноска аж закряхтели от предвкушения удовольствия, папа впервые взял их на такое серьезное мероприятие, и так закряхтели, что сера поперла у них из ушей бесконечным потоком, а слюни загадили всю скатерть по правую руку от меня. Завидев нас, шеф-повар улыбнулся, как хорошим знакомым, и выделил нашему столу не две, а целых три куриных тушки, сказав при этом, что жителям славного города Ленина, отдельная курица, приготовленная им по специальному ленинградскому рецепту. Никогда бы не подумал, что такой имеется в наличии, впрочем, раз в Северодвинске я ел рассольник «по-ленинградски» с курицей. Наверное, там в этом центре атомного подводного флотостроения считают, что в Ленинграде все хозяйки готовят рассольник исключительно на курином бульоне. Не знаю, может, кто-то так и поступает, но у меня таких знакомых не было и до сих пор нет. Вот и здесь, нам предлагают курицу приготовленную по специальному ленинградскому рецепту, что ж, попробуем, как оказывается готовят в моем родном городе.
А готовят, как оказалось, х..во! Куриное мясо оказалось на столько жестким, что разжевать его было, практически, невозможно., хотя а предварительно разрезал его на мелкие кусочки. По левую руку от меня, такие же проблемы испытывал Сергей Анатольевич, зато местные хрумкали курятину за обе щеки, так что треск стоял из-за ушей и свист из-под носа. Тогда я еще мельче нарезал сильно переперченные куски курицы, обильно полил их соусом из раковых шеек и пытался запивать их местной не вкусной водкой, но и этот трюк не прошел, мясо куриц категорически отказывалось проходить в мой желудок, а может, это он отказывался принимать этих самых кур по ленинградскому рецепту. Промучавшись минут двадцать, и поняв, тщетность своих попыток попробовать хоть один кусок, я благополучно ссыпал куриные кусочки в тарелки двум сопливым охламонам, а сам, наложив себе полную тарелку раковых шеек, принялся с аппетитом уплетать их. Когда к нашему столу подошел шеф-повар этого ресторана, и заметил, что наши тарелки пусты, а Серега поступил так же, как и я, то он умиленно заметил, что Ленинградцы всегда отличались отменным аппетитом. Мы сказали ему, что это у нас в генах после «блокады», сердечно поблагодарили его за царский ужин, и я попросил еще не много соуса. На что, шефповар осклабившись, ответил, что у него сохранилась еще одна курочка, и он любезно отдаст ее нам, чтобы мы угостили ей третьего члена нашей съемочной группы. При этих словах, Серега позеленел и выбежал в туалет, я же сдержался и горячо поблагодарил шеф0повара. Затем, его помощник принес нам целую пиалу соуса из раковых шеек, и мы наелись ими так, что теперь я на раков без слез смотреть просто не могу.
В принципе, вот и все впечатления от моей первой поездки в этот уездный город, стоящий на реке Ока, в сутках плаванья на пароходе от Нижнего Новгорода. Да, когда мы возвращались на каком-то судне типа река-река в Горький, чтобы сесть там на поезд, то случилось эпохальное событие не только для нашей страны, но и для всего мира – рванул четвертый энергоблок Чернобыльской атомной электростанции, но мы тогда об этом ничего не знали, мы при спокойно плыли себе по Оке, пили спирт, который любезно выделил нам капитан из своих закромов, любовались старинными русскими городами, облепившими берега реки и радовались жгучему солнышку, которое становилось с каждым днем все теплее и светлее. Правда, ночью нам не дали спать матросы, которые по ошибке спутали нашу каюту с каютой двух поварих – близняшек. Когда капитан покинул мостик и уединился в своей каюте, то матросы все поголовно, как с цепи сорвались. Они ломились в соседнюю с нами каюту, словно нахрапистые грабители, они лезли в иллюминатор по приставной лестнице, словно рыжие тараканы, они елейными голосами щебетали под девичьей дверью, а сами держали за пазухой булыжник, они… Да, впрочем, везде одно и тоже. Девчонки впервые вышли в рейс, а команда на судне была прожженная, вот и домогались они от баб утехи, раскручивали их на любовь. Что ж, не получилось в этот раз, добьются своего в другой, такова судьба все поварих на всех судах, и нет здесь никакого исключения.
Утром, благополучно сойдя на берег, мы сели на поезд и отчалили в Ленинград, чтобы вернуться сюда через много лет уже из другого города и другой страны. Да и вернулись мы сюда с иной целью. Киностудия в которой я работал во времена гласности, благополучно почила в бозе в условиях нынешней «демократической России». Люди, которые работали там, разбежались в разные стороны, а старики, руководившие нами, давно уже пребывают в мире ином, надеюсь более добром и справедливом нежели тот, в котором я сейчас пребываю. Помыкался я пои разным конторам, после развала студии, пока наконец не пристроился на работу в одну частную телевизионную компанию, которая зарабатывала деньги в основном тем, что продавала различные сюжеты о российской жизни богатым западным студиям, типа немецкой АRD, либо американской СNN. Иностранцы деньги платили приличные, но случалось это, к сожалению, не так часто, поскольку, отечественных конкурентов у нас было выше крыши. Очень часто, наших зарубежных коллег и партнеров, интересовали жареные факты и сведения, вот за такие кадры, действительно, не скупились и платили звонкой монетой, которую директор студии пускал на покупку нового, современного оборудования. Целые штат журналистов и информаторов колесил по всей стране в поисках «жареных» фактов, но практически безрезультатно. Все горячие точки давно «окучили» представители ВГТРК и Первого канала, а так же ВИД и НТВ, нам доставались только крохи с барского стола. И все же иногда нам откровенно везло. Так я и думал сейчас, когда шел к директору студии Славе Макарову с предложением, сделать сюжет об N-ском химическом комбинате, на котором несколько лет назад произошел выброс в атмосферу ядов и токсичных веществ. Об этом мне, буквально вчера, рассказал мой старый знакомый бывший заместитель директора того самого комбината, который давно уже свалил из N-ска на Оке и проживал в Тверской области. Будучи проездом в Петербурге, он вспомнил обо мне, нашел меня через адресное агентство на Витебском вокзале, позвонил, и мы с ним встретились в центре города, и за рюмочкой чая, он рассказал мне об аварии, и о том, что стало с городом после того. Впрочем, не за долго до той страшной, по его словам, аварии, он из города уехал, перебравшись жить поближе к столице. Об этой аварии средства массовой информации практически не сообщали, все-таки, городок тот, до сих пор являлся городом закрытым для свободного проезда и перемещения по нему. «Если ты помнишь, каким он был тогда» – говорил мне заместитель директора комбината – «То, увидев его сегодня, ты ужаснешься» «А что случилось?» – вопрошал я – «Неужели все настолько серьезно?» «Серьезней, чем ты можешь себе это представить» - отвечал он – «Сделай репортаж про него, пускай люди узнают, в какой стране мы живем. Это же мини-чернобыль! Это же экологическая катастрофа, это катаклизм отнюдь не областного, а регионального, а может, и российского масштаба».
Выслушав мой рассказ Слава Макаров фыркнул, почесал затылок, поклацал зубами и спросил: «А ты уверен, что все что он говорит – это правда?» «Если бы я был в этом уверен» – честно ответил я ему – «То я запросто продал бы эту информацию Игорю Киму из ВИДа и сидел бы сейчас на попе ровно, подсчитывая зеленые купюры в своем кошельке». Моя откровенность удовлетворила Вячеслава и он сказал, что деньги на командировку двух человек он найдет, но новую цифровую камеру дать не сможет, «больно рисковая у тебя затея» – сказал он. Придется нам с оператором Аркашей ехать со старой DVD-ой камерой. Впрочем, качество у нее не на много хуже, нежели у последней модели DVCOM. «Да, постой» – остановил меня Слава – «А как быть с пропусками. Ты же говоришь, что город-то закрытый» «Уже нет» – ответил я – «Заместитель директора сказал, что после того, как наше правительство заявило о том, что все химическое оружие в нашей стране утилизировано, город открыли, хотя про это мало кто догадывается».
Вот таким образом, по собственной инициативе, я вновь оказался в этом маленьком городке на Поволжье, где множество старинных русских городков вдоль Оки, где в городе Муром, родился великий русский богатырь Илья Муромец, где горят на солнце золотые купола церквей и колоколен, где на смолкая поют соловьи, где еще не перевелись раки в местных водоемах и очень вкусная вобла с бархатным пивом. Так думал я, собираясь в эту командировку.
Однако, человек предполагает, а Господь располагает.
Наши проблемы начались сразу после того, как наш поезд прибыл на конечную станцию – Нижний Новгород. Едва только мы вышли на перрон, как к нам подскочили какие-то чумазые пацаны и стали дергать за руки.
- Аркаха, - крикнул я оператору, пытаясь перекричать шумную толпу подростков. – Смотри, чтобы они у тебя камеру из кофра не свистнули!
- Ты сам смотри, чтобы они у тебя чего-нибудь не сперли, - крикнул в ответ Аркадий.
Крикнул-то он крикнул, но было уже поздно. Когда пацаны, словно стая воробьев, вдруг сорвались с места и исчезли, я обнаружил, что лишился своего бумажника, в котором был мой паспорт и все мои деньги, которые Слава выделил на эту поездку.
-Етитская сила! – выругался я, шаря по пустым карманам. – У тебя-то хоть все на месте?
- Бог миловал, - отозвался Аркаша.
- Ну, и что мы теперь делать будем? – спросил я, вытряхивая из кармана оставшуюся мелочь. – Здесь, разве что, на бублик хватит и на пачку «Беломора».
- Давай Славке позвоним, - предложил Аркадий. – Объясним что к чему, пускай перевод пришлет срочный.
- Ага, так он мне и поверил, - усмехнулся я. – Он еще все никак не может забыть ту нашу поездку в Выборг. Как мы с тобой вместе, так у нас обязательно что-нибудь случается. Вспоминаешь, славный город Выборг?
А съездили мы Выборг тогда очень даже не плохо, там-то мы и «познакомились» с Славой Макаровым, там с ним и схлестнулись, но потом это дело замяли, хотя, впоследствии, да и сейчас, он напоминает мне о том, как я вел себя тогда, в дремучих восьмидесятых годах.
Где-то в конце 88 года, поехали мы с Аркашкой и Мишкой, коллегами по работе, в командировку в славный город Выборг. Есть такой под Питером, в аккурат недалеко от чухлянской границы. Вся съемочная группа была уже на объекте, а мы, как люди не творческие, так сказать, технический персонал, должны были приехать лишь в день съемок. Мишка, он же Мифодий, он парень спокойный, даже, можно сказать УЁ, да и особо не пьющий. Чего о нас с Аркахой сказать совершенно нельзя.
Короче. На электричке до Выборга езды часа два, а может и того больше. Скучно в поезде два часа трястись. Ну, вы не переживайте, у нас с собой было. И хотя, этот говнюк Горбачев, все туже и туже затягивал гайки, Аркахе удалось прикупить бутылок десять- двеннадцать “квадрата”. Для тех, кто из поколения пепси поясняю, что “квадрат” это крепленое вино, в котором количество спирта и сахара бултыхается в равных пропорциях.
Ну, вот. Влезли мы в семичасовую электричку. Народу, как сельдей в бочке. Но, местечко нам удалось отыскать, возле тамбура, из которого мочей и папиросным дымом несло за версту. Сели, кое-как разложили закусь Мифодию на новые штаны. Он еще возмущался поначалу, но потом перестал, когда на брюки селедка упала в масле, да стакан с вином опрокинулся. Крякнули по первой. Людишки вокруг косятся, глазами лупают, возмущаются нашей непосредственности. Мол, в самый разгар борьбы с пьянством, устроили банкет в электричке. Плевать! Я так думаю, просто зависть их заела. Вон у мужика, напротив, аж слюни текли. Долго крепился, а когда мы пл третьему вмазали, так нервы у него не выдержали и он вышел на какой-то станции, явно не доехав до места назначения.
Вот до чего людей зависть доводит!
Где-то после Репино или Рощино, я все время путаюсь, возле нас было полно свободных мест, хотя середина вагона была по прежнему забита под завязку. Тут Мифодия совсем развезло, и он, брызгая слюной начал песни горланить, а Аркахе приспичило в тамбур сходить. Нет, не в сам тамбур, а между вагонами, там все это делают. А, да, дело то зимой было. Аккурат в декабре морозы вдарили. Видно, до Аркахи пространство между вагонами уже посетил какой-то сердобольный пассажир, справил свои потребности. А мороз-то свое дело знает, быстренько превратив лужу в каток. А Аркаха под шафе, вот и навернулся, когда поезд на пригорке тряхонуло, да так неудачно, что ногу подвернул. Вернулся минут через двадцать, когда Мифодий уже завершил арию князя Игоря и мирно дремал, пуская слюни на когда-то новые брюки. Вернулся Аркаха злой, как черт, матюгается, грозится морду начистить неизвестному доброхоту. Да, разве после драки кулоками машут? А нога у него опухает не по дням, а по часам, и болит, главное, зараза. Пришлось принимать обезболивающее, в количестве трех на двоих. Нашего “Кончака” мы будить не стали, чтобы не нарушал своим пением размеренное течение жизни.
В общем, к концу пути набрались мы с Аркахой так обстоятельно, что крыша текла в полный рост. Да, и Мифодий, проснувшись перед самым Выборгом и принявший штрафной стакан, выглядел не лучше.
Зимним чудесным утром, на вокзал древнего города, вывалились три непонятные личности, одна из которых сильно хромала на левую ногу, другая поливала матом выходяжих всместе с ними пассажиров, а третья молча несла свое тело, свесив голову до пупка, постоянно стараясь выправить ее до уровня плечей. Командировка, как и съемки катились в определенную сторону. Обоссав все прилегающие к вокзалу парадные, в одной имз которых Мифодию залепили сковородкой по голове, и если бы не его чугунный череп, то эта поездка стоила бы для студии куда дороже, чем какой-то срыв съемок. Итак. Обоссав окрестные парадные, мы с Аркадием логично решили, что на съемках нам делать нечего, а посему лучше свалить обратно в Ленинград, благо вино у нас еще оставалось. Что же касается Михаила, то вероятно, удар сковородней так повлиял на болезного, что все наши уговоры, свалить из Выборга, не возымели действия, и он твердо решил отправиться искать съемочную группу. Да, и пускай чешет, логично решили мы, нам больше достанется.
Дав Мифодию пендль на прощание, мы уселись в одиноко стоящую у платформы электричку, логично решив, что все дороги ведут не в Рим, а в Ленинград. Чтобы нога у Аркадия быстрее поправлялась, мы усугубили еще одну бутылку, заодно вспомнив, что закусь забыли у Мифодия на штанах. Короче. Тяпнули и уснули сном праведников.
Проснулся я от того, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. С просоня, я было решил, что это контролер, но жестоко ошибся. Пред моими очами стоял дядька в форме пограничника и погонами прапорщика. Начинаю осматривать местность, провожу регонсцентровку. Вон, Аркаха рядом, тут же двое рядовых, тоже погранцы. Никак не могу сообразить, откуда в электричке пограничники взялись? Может, пока мы спали война, не дай Бог, началась? Оказалось все проще и бональней. Просто мы сели не в ту электричку и заехали в погран зону. Так ведь и надо было нам это объяснить сразу, тогда бы никакой драки не случилось, и я бы “куску” прыщавую физиономию не разбил, Этим то “куском” и был Слава Макаров. А мне бы руку не вывернули так, что ее потом десять травмотологов вправить не могли. Аркашке не разбили бы очки, и окончательно не сломали бы ноу, а рядовой не подскользнулся бы и не разбил бы себе голову о нашу бутылку.
Вот до чего доводит непонимание и поспешность в оценке событий. Тоже мне, нашли диверсантов! Ну, правда, мы тоже хороши…
Вернулись мы из Светогорска в Выборг на той же электричке. Хотели решить с патрулем все помирному, предлагая им выпить за знакомство. Солдаты, вроде бы, не против были, но прыщавый праорщик, прикладывая лед к подбитому глазу, быд настроен воинственно и агрессивно. Предвидя неприятные последствия, общения с пограничниками, мы с Аркахой вылокали еще одну бутылку, и мирно поглядывая в замерзшее окно, на чудный зимний лес и занесенные снегом поля.
На пероне нас встретил наряд милиции…
В общем не стану описывать дальнейший ход событий. Пытались нам припаять переход границы, оказание сопротивления, распитие в общественном месте, сквернословие и еще массу мелких проступков. Но, тетка из транспортной прокуротуры оказалась бабой не стервозной. В возбуждении уголовного дела отказала, а за административные правонарушения впаяли нам штраф по полтиннику на рыло. Вот и все пожалуй. Да, с работы чуть было не выгнали, но решили ограничится лишением всяческих премий, и отпуск перенесли на зиму.
Вот именно тогда, я и схлестнулся со Славкой, но чего с меня взять, я ведь пьяный был, а он тоже хорош, видит, человек еле-еле на ногах держится, мог бы успокоить, сказать, что, мол пацаны, вы не на ту электричку сели, слезайте и идите на другую платформу, так нет, он в залупу полез. Ах так, тогда получи!
Но, это все ерунда. Славка оказался мужик не злобный, простил меня, а когда уволился из армии и организовал свою телевизионную компанию, то взял меня на работу, а я потом и Аркашку с собой притащил. Правда, иногда, когда у Славы плохое настроение, то он припоминает мне ту злосчастную поездку, но без злобы, а так, для профилактики.
- Ну, и что мы тогда делать будем? – Аркадий еще никак не мог отойти от беспробудного пьянства, которое продолжалось в нашем купе все последние сутки пути.
- Что делать? – я пил поменьше, и поэтому чувствовал себя гораздо лучше, хотя деньги и документы сперли не у него, а у меня. Парадокс! – Звонить Славке! Давай свою мобилу!
Дозвонился я быстро, но результат этого звонка был не утешительным, - Славка категорически отказался высылать дополнительные деньги, хотя и посочувствовал моему горю. «Экономьте и долго не задерживайтесь дольше положенного, тогда вам хватит Арашкиных денег. Да, с водкой не разгоняйтесь, а то и оставшиеся деньги украдут» – это были его заключительные словеса, после чего, он отключил телефон.
- Сволочь, - крикнул я в молчащую трубку.
- Ты поаккуратней, - Аркадий испугался, что я в гневе, шарахну его телефон об асфальт, и выхватил у меня из рук мобильник.
- Гад он, Славка, - сказал я, не много успокоившись. – Как мы жить то будем, если твоих денег хватит, аккурат только на обратную дорогу, да на пару пакетов лапши.
- Быстро отстреляемся, - Аркадий пересчитывал свою наличность. – И домой ту-ту.
- Надо сначала туда добраться, а потом уже «отстреливаться» будем, - проявил я, достаточно изрядную, долю пессимизма.
Впрочем, я знал что говорю. Пассажирские теплоходы по Оке не ходили уже давно, не выгодно это, да и не удобно, мешают прохождению сухогрузов. Разве что, этот ****ый «Аншлаг» заплыл как-то в Навашино, но не узрев там восторженной толпы жаждущих смеха зрителей, развернулся и поплыл восвояси, вместе с этой ****ью Дубовицкой. Поэтому, нам необходимо было договариваться с капитаном какого-нибудь сухогруза, поднимающегося вверх по течению. Но, сухогрузы ходили редко и обычно шли «конвоем», то есть по несколько штук сразу. Все дело в том, что какая-то зараза приватизировала Окские шлюзы, и за пропуск судов снимала приличные деньги. Вот, представители компаний и скидывались в общий котел, и ходили скопом, поскольку, так получалось гораздо дешевле, да и с владельцем шлюзов было легче договориться всем вместе, нежели по одиночке. Вот и выходит, что нам сидеть на берегу и ждать, когда караван судов составиться, когда они отправятся в путь.
Аркаша не унывал, алкоголь все еще бродил по его крови, и звал на подвиги, я же уже чувствовал отходняк, что только усугубляло мое отвратительное настроение. Так и параноиком стать не долго!
- Пойдем, может, пива попьем, - предложил Аркадий. – Во рту так похабно, что хоть плачь.
- На какие шиши?
- На мои, на какие еще, - вдруг с того не с сего завелся Аркашка. Можно подумать, что я специально деньги потерял!
- Молодой человек! – окликнула меня проводница Света, которая всю дорогу любезничала снами, а мы угощали ее коньяком и апельсинами. – Алексей!
- Да, - я повернулся. И чего я ее не трахнул? Нормальная девчонка, косоглазая маленько, но ведь косоглазие не венерическое заболевание, оно половым путем не передается. – Что случилось Светик?
- Леш, ты ничего не забыл? – она скорчила рожицу.
- Да нет вроде, - я рылся в догадках. Что же я мог еще забыть, если у меня кроме электронной записной книжки, документов и денег с собой ничего не было. Я посмотрел на Аркадия, Кофр с камерой у него на плече висит, штатив к ноге прислонен, вроде все на месте.
- А вот это! – она вытащила из-за спины мой бумажник.
- Еб!!! – только и смог произнести я, опускаясь на корточки. – Слава Богу, что мы на платформе остались, а не поперлись в город!
- Не матерись, - строго сказала Светка. – На держи, растеряха!
- Светик, - сказал я. – Сколько я тебе должен?
Она фыркнула в ответ, надула губы и ушла в свой вагон. Да, жаль я ее не трахнул!
Повернувшись обратно, я не увидел Аркадия. Что еще за напасть! Теперь оператор пропал. Но, здесь оказалось все просто, Аркадий, воспользовавшись моментом и тем, что деньги мои оказались в целости и сохранности, быстро свинтил на вокзал, где купил себе пиво, а Светлане букет гладиолусов в знак благодарности.
Отблагодарив, таким образом, милейшую проводницу, а вы говорите, что они все проходимцы и воры, мы в прекрасном расположении духа двинулись вниз по городу к тому месту, где Ока впадает в Волгу, именно здесь, у причала и собирались люди, которые намеревались подняться вверх по течению Оки.
Кстати, заметьте все те, кто обвиняет меня в беспробудном пьянстве, мол, только и рассказывает о том, как с кем и когда он нажрался, я сегодня и сам не пил, и Аркадию позволил только одну бутылочку пива, и то, от тго, что жарко было. Сам же я отделался кислым квасом, все же мне предстоит с людьми разговаривать, не хорошо, если они от меня выхлоп учуют, подумают, что синяк какой-то и на борт не возьмут, или возьмут, но залупят такую сумму, равнозначную той, которую я чуть было не потерял. А все-таки Светка хорошая баба. Другая бы на ее месте, денежки бы прикарманила, а паспорт по приезде в Питер подбросила, если честная, а если нет, то здесь бы и выбросила вместе с бумажником. А Светка не честная, она хорошая, такие совестливые ужасно, они лучше лопнут, чем возьмут что-нибудь чужое, тяжело им в жизни приходится, но они идут, идут и делают добро. Я так, например, не могу, и Аркаха не может, мы люди иной формации, иного менталитета.
Договориться с капитаном сухогруза «Приокский – 33» оказалось делом хлопотным и сложным. Во-первых: он наотрез отказался подойти к N- скому причалу. Причину своего отказа он ни как не мотивировал, но я понял, что заместитель директора комбината говорил правду. Во-вторых: у него не было свободной каюты, а в третьих: он запросил, по началу, столько грошей, что у меня матка опустилась. Правда, через двадцать минут разговора по душам, он маленько смягчил свою позицию, и предложил компромиссный вариант. Он высаживает нас на противоположном от города берегу Оки, ночуем мы в кают-компании, а что же касается денег, то сумму он просто взял и ополовинил. Ударив по рукам, мы договорились, что я с оператором подойду к причалу в семь часов вечера.
Времени было вагон, и мы с Аркашей пошли в пивной бар на берегу Волги. Во всяком случае, там когда-то был пивной бар, пятнадцать лет назад. Ха-ха! Нашел дураков! Сейчас страны той нет, города того нет, а пивной бар должен был остаться! Конечно, вместо него уже был построен какой-то торгово-развлекательный центр. Наверное, Немцов строил, в бытность свою губернатором Нижегородской губернии, потому что, выглядел он аляповато, а местами просто похабно, как все то, что несут с Думской трибуны наши любимые демократы. Нет, вы не подумайте, что я скрытый коммунист или жириновец, этих я вообще, на дух не переношу, а особенно «ЕР», это так, совсем, не партия, а сплошное ****ство какое-то. Наоборот, я приверженец либеральных реформ, и мне очень импонируют некоторые идеи партий Явлинского и Немцова, но, как сказал бы о них алкоголик Герцен : «Страшно далеки они от народа!» Согласен подписаться под каждым словом этого мужика. Правда, я не совсем уверен, что это Герцен сказал, а не Ленин. Под его изречением я подписываться не стану, сочтут еще меня за затаившегося коммуниста!
Не найдя того самого бара, мы наткнулись на «Бистро», которое, как и у нас, было оборудовано в подвальчике одного из домов. Надеясь на раков и воблу, мы прошли в зал и подошли к стойке. И что, что же такого экзотического мы там увидели? Абсолютно ничего! Просто ничего экзотического, исконно волжского здесь не было. Все те же опостылевшие гамбургеры и хот-доги, все те же скрюченные пиццы и картофель фри, все та же яичница и сосиски. Стоило проехать не одну сотню километров, чтобы сожрать на обед все тоже самое, как и дома, словно ты спустился вниз во двор и шмыгнул в ближайшую забегаловку. Нас, похоже, всех гребут под одну гребенку. А где же русский колорит, где наша отечественная самобытность, где традиции, наконец. А, вот они, традиции. Основная из них заключается в том, что русский человек уже с самого утра водку глушить начинает, когда эти толстожопые иностранцы минеральную воду и йогурты пьют, да лед к голове прикладывают. Вот они традиции. Залупил с самого утра стакан водяры, занюхал его черствым гамбургером, обматерил буфетчицу трехэтажным матом и пошел себе восвояси. Вот они, ****а мать, наши традиции. Где, я вас спрашиваю, раки? А вобла где? Что всю рыбу и раков выловили? Тьфу на вас!
- Пошли, Аркаха отсюдова, - сказал я прочитав меню. – Этого говна я и дома поем. Я-то, грешным делом хотел угостить тебя раковыми шейками, а здесь…
- Вам раки нужны? – неожиданно, спросила буфетчица.
- Просто позарез необходимы, - я провел ладонью по горлу, показывая даме, как нам нужны эти самые водяные тараканы с кусачими клешнями. – Решается судьба жизни и смерти.
- Да ну вас, - рассмеялась дама. Сейчас сварю, вам сколько?
- А сколько они стоят? – спросил, через чур прижимистый, Аркадий. Только что был готов разориться на бутылку какой-то дорогущей водки в витиеватой бутылке и с яркой наклейкой, а как дело коснулось деликатесного обеда, так он сразу же начал деньги подсчитывать. – И они что, из-под прилавка, так сказать, по большой дружбе?
- Ну, что вы! – рассмеялась дама. – Просто у нас их обычно утром никто не заказывает, да и, вообще, они плохо идут, заелись ими люди. Вот их на прилавке и нет, они в бассейне, точнее в ванной, ползают. Если хотите, то можете себе сами любых выбрать, а стоят они по червонцу за штуку.
- Идет, - обрадовался я. – Я беру десяток, а ты? – обратился я к приятелю.
- Сколько возьмешь, - невозмутимо ответил этот гад. – Ты же обещал проставиться, вот и действуй, тем более, что за букет цветов для Светы, ты мне денег так и не вернул.
Через двадцать минут мы сидели за столом и ели горячих раков, запивая их холодным пивом. Ништяк!
Отобедав, мы еще долго сидели возле моста и смотрели, как плывут по Волге различные суда, как качают волны ялики и лодки, как «белеет парус одинокий» далеко - далеко, почти у самого края неба, как кружат над водою чайки, кричат и ловят булку, мелкую рыбешку и другую пакость, как снуют вдоль набережной люди и детишки бросают камешки в реку.
Кстати, я вспомнил, что не сказал Аркадию о том, что капитан сухогруза отказался подходить к причалу N-ского городка, значит это признак того, что там, действительно, не все в порядке. Правда, причину своего отказа он не назвал, сославшись на плотный график движения судов, но мы то с вами знаем истинную причину его отказа? А, может, я ошибаюсь.
Когда мы всходили по трапу на корабль, то неожиданно выяснилось, что Аркадий где-то посеял аккумуляторы к камере. Где он это сделал, сказать было практически невозможно, и мы, понадеявшись на русский авось, не сколько не сумятясь расположились на самом носу корабля. Сухогруз перевозил какие-то контейнеры: толи с бананами, толи с оружием, хрен разберет. Поболтавшись по кораблю, мы слегка притомились и пошли в кают-компанию, где предстоял поздний ужин. Команда корабля состояла в основном из стариков, поэтому повторения тогдашней бурной ночи, случившейся много лет назад, было исключено, да и спать нам придется не в каюте, а в кают-компании, то бишь здесь. Именно там, во время ужина, я получил подтверждение слов заместителя директора комбината, о том, что в городку N-ске на Оке не все в порядке. Из отдельных фраз и междометий, я понял, что туда, вообще, никто уже давно не ездит, и что мы будем первыми людьми, кто отважился на этот отчаянный шаг, во всяком случае, на их памяти. На мой вопрос, а что же там все-таки произошло, все только хмыкнули и дружно промолчали. Лишь старпом коротко бросил: «Сами все увидите». Что ж и то верно, для этого мы туда и едем. Пока я разглагольствовал с мужиками, Аркадий нашел судового электрика и, с помощью каких-то «крокодилов», проводов и еще каких-то хреновин, зарядил под завязке единственный оставшийся аккумулятор.
- Часа на три хватит, - сказал сконфуженный оператор. – А там, что-нибудь придумаем.
- Ты думаешь, что там будет, что снимать? – поинтересовался я. – Неужели у нас будет материала больше чем на три часа?
- Посмотрим, - неопределенно ответил он. Чувствовалось, что он глубоко переживает и злится, оттого, что Слава сдерет с него три шкуры за эти аккумуляторы и зарядное устройство. Я так прикинул, баков на триста Аркаша попал, это точно.
После ужина вахтенные заступили на дежурство, а остальная часть команды уселась играть в домино, мы же вышли на корму и смотрели на заходящее солнце. Вскоре, мы подошли к шлюзам, которые приватизировал какой-то предприимчивый барыга. Вероятно, Немцов, в бытность свою губернатором, решил ничем не отставать от Анатолия Борисовича, и вдул кому-то государственную собственность по сходной цене. Впрочем, может, я и ошибаюсь, может, это не Немцов, а кто-нибудь еще сделал, например, полномочный представитель Путина в Приволжском регионе господин «Киндер – сюрприз». Наше судно замыкало караван, и поэтому мы переместились на его нос, чтобы получше рассмотреть весь процесс проводки судов через шлюзы. В принципе, ничего интересного в этом нет, сплошная тягомотина. Шлюз открылся – судно вошло – шлюз закрылся, пошла вода, открылся противоположный – судно вышло. Вот и все ерунда, только времени много занимает, да еще этот сквалыга постоянно цену поднимает, ссылается гад на инфляцию и дороговизну электроэнергии.
Когда мы прошли шлюзы, то к нам подошел старпом:
- Выпить не хотите, ребята, - предложил он.
- Не откажемся, - ответил за двоих Аркадий, который как-то сразу воспарил, крылья расправил, собачий сын, а до этого ходил, словно в воде опущенный. Классно сказано!
- Пойдемте ко мне в каюту, а то уже прохладно становится, - сказал старпом и зашагал в сторону рубки, его каюта находилась как раз под ней.
Когда мы разместились у него в каюте, в принципе стандартной, разница лишь в том, что в ней была лишь одна койка, умывальник и встроенный шкаф, то он достал из стенного сейфа бутылке водки и поставил ее на стол.
- Каким ветром вас занесло сюда, ребята? – спросил помощник, разливая водку по стеклянным стаканам.
- Мы с телевидения, - ответил я. – Я говорил об этом капитану.
- Да, я в курсе, - кивнул он. – только, почему телевизионщики так поздно проснулись, ведь выброс произошел несколько лет назад. Сейчас там, поди, и нет уже никого, как в Чернобыле.
- А что там все-таки произошло? – вместо ответа, спросил я. – Что за выброс такой случился?
- Это не ко мне, - отрезал старпом. – Единственное, что могу сказать, так это то, что после того, как мы с американцами подписали договор об утилизации отходов и консервации производства химического оружия, комбинат в N-ске работал еще несколько лет. Говорили, что выпускает какие-то удобрения, какие-то стиральные порошки, но коль это так, то почему его тогда же не открыли. Забыли может? Нет, ребята, не забыли. Просто очки втирали западным дядям, деньги у них на захоронение брали, а сами пускали на модернизацию производства. И так бы этот комбинат и работал, не случись тогда ЧП и этого выброса газа. Откуда я знаю? Да у нас здесь все это на себе почувствовали. Знаете, во сколько раз возросло в Нижнем количество больных онкологическими и вирусно-капельными заболеваниями – в десятки, а может, и в сотни. А вы спрашиваете, откуда мне это известно. Это я у вас спрашиваю, где же вы раньше были, ребятишки, почему тогда сюда не приехали?
Я пожал плечами. Что я мог ответит этому убеленному сединами мужику. То, что не знали мы ничего, что информация была засекречена, что тогда все Чечней занимались и склоками в Государственной Думе? Что я мог ответит ему, если сам не знал ответа, почему сюда никто не приехал!
- А где же ваши местные СМИ тогда были? – видя мое затруднение, поддержал меня Аркадий Георгиевич. – Ведь если все всё знали, то почему ваши не раструбили об этом по всему свету?
-А, - старпом махнул рукой. – Это на словах они все независимые, а на деле клюют корм с рук правительства и губернатора. Испокон веков у нас в России не было свободы слова и не будет, не тот у нас менталитет, не то сознание.
- Это верно, - поддакнул я, выпил водки и засобирался спать.
Аркадий еще посидел, поговорил с дядькой, а потом присоединился ко мне. Завтра утром мы прибудем на место.
В шесть часов утра судно пришвартовалось возле причала города Козловска, мы попрощались с капитаном, старпомом и членами команды и спустились на берег. Погода была пасмурная и ветреная.
- Аркаха, - сказал я. – Пока я пойду в поселок и поспрашиваю у местных, кто бы мог перевезти нас на тот берег, ты поснимай несколько планов: к примеру, уходящий сухогруз, реку, вон ту колокольню, сараи и коров на лугу, короче, все что вызовет у тебя какие-нибудь эмоции и ассоциации, потом все равно где-нибудь да пригодиться.
Аркадий кивнул и полез в кофр за камерой.
Договориться на счет лодки, оказалось не так просто, но не из-за боязни людей плыть на тот берег, а просто из-за того, что у многих владельцев моторных лодок, элементарно, не было денег на бензин.
«А мне пошто» – говорил один из хозяев моторки – «Я за бутылку тебе хоть к черту на рога поплыву, но вот, только где я топливо для энтого дела возьму?». Наконец, после долгих поисков, мне удалось найти мужика, который за сто рублей согласился переправить нас на тот берег. Не плохой улов, подумал я, за десять минут – стольник в кармане, вот только, если бы это он делал регулярно, а так, - слезы.
Когда я вернулся к причалу, мужик обещал подплыть сюда через двадцать минут, то меня ожидал неприятный сюрприз. Рядом с Аркадием стоял какой-то мужчина и что-то говорил ему. По выражению лица оператора я догадался, что беседа не из приятных. Интересно, кто бы это мог быть? Может, местный участковый или … Это был и не участковый и не «или», мужик оказался сотрудником ФСБ. Вот так, друзья мои, куда не плюнь, обязательно в чекиста попадешь. Откуда он здесь взялся?
- Здравствуйте, Алексей, - мужик протянул мне руку.
Я пожал ее, думая, что это Аркадий сказал ему, как меня звать величать:
- Здравствуйте, - сказал я в ответ. – С кем имею честь разговаривать?
Он представился.
-Любопытно, - сказал я, выслушав его краткую автобиографию, перечень правительственных наград и грамот. Наверное, он один из тех, кто в дремучие социалистические годы следил в Горьком за каждым шагом опального академика Сахарова, почему-то подумал я, отгоняя от себя не вольные дурные мысли. – Почему это наши скромные персоны привлекли внимание столь уважаемого государственного органа?
- А вы скажите, Алексей, какова цель вашей командировки в N - ск? – спросил чекист. Его рыбьи глаза напоминали мне глаза нашего многоуважаемого президента, такие же бесцветные, такие же глубокие, словно омут, такие же ничего не выражающие, как и манера речи.
- По закону о средствах массовой информации…,- начал я, но он перебил меня.
- Не стоит продолжать, я читал закон. Езжайте, снимайте, но знайте, во-первых: безопасность вашу никто не гарантирует, поскольку, вы не обратились за помощью в правоохранительные органы, а во-вторых: в городе существует запретная зона, проход и проезд в которую строго воспрещен. Если вас там поймают, то административным наказанием вы не отделаетесь. Вам все понятно?
- Все, - коротко ответил я, слащаво улыбнулся, своей притворно – приторной улыбкой и пожал протянутую мне руку.
Когда он удалился, я бросился к Аркадию с вопросом:
- Откуда он нарисовался?
- Откуда я знаю, - последовал лаконичный ответ. – Я стою, снимаю вид города, вижу идет по тропинке этот мужик. Увидел, что я его тоже в кадр поймал, заслонил лицо папкой, затем подошел ко мне и попросил выключить камеру. Затем достал удостоверение и представился, попросил показать свои документы и командировочное удостоверение.
- И что, ты ему рассказал куда мы с тобой направляемся, - спросил я.
- Делать мне нечего, - огрызнулся Аркаха. – Это он мне рассказал о цели нашей с тобой командировки. Единственное, что он похоже не знает, так это о том, для кого предназначается этот сюжет.
- Да ну? – удивился я. – Них..я себе у нас органы работают.
- Вот тебе и «да ну», - сказал Аркаха.
- А, как меня зовут, это ты ему сказал?
- Делать мне не чего, - ответил Аркадий. – Он сразу про тебя спросил, даже не спросил, а сказал: «А что, Алексей, наверное, лодку искать пошел, чтобы на тот берег переправиться?».
- Слушай, Аркадий, ты меня пугаешь, - сказал я. – Мы в каком государстве живем, в демократическом или полицейском?
- Распиз..ом, - ответил приятель. – Меньше надо было языком в поезде молоть!
- Что ты имеешь ввиду? – удивился я, такой напористости и злости Аркадия.
- А то и имею. Ты помнишь, как проводнице ты заливал, что мы едем снимать секретный объект?
- Ну, а причем здесь Света? – опешил я.
- А притом, - сказал оператор. – Мне этот майор сказал: «Что у этого твоего журналиста очень длинный язык, и что, если он и впредь так много будет трепаться, то его несомненно ждет участь Дмитрия Холодова, который залез в свое время не в свой огород».
- Что, так прямо и сказал?
- Так прямо и сказал, - ответил он. – А еще, он посоветовал тебе повнимательней относиться к своим документам и деньгам, не ровен час нарваться на не честных людей.
- Светка? – остолбенел я.
- Вот именно, - кивнул Аркадий.
Тут возле берега заурчал мотор, и к пристани подъехала деревянная лодка с навесным мотором «Вихрь –3». Мы прыгнули в лодку, и хозяин моторки твердой рукой направил ее к противоположному берегу.
Лодка часто клевала носом и несколько раз набрала воды. Мы были все мокрые и слегка взвинченные от неприятного разговора с чекистом, от холодного мерзкого ветра и студеной воды. Я все никак не мог прийти в себя, от того, что Светка оказалась обычной стукачкой, а не порядочной проводницей. Вот надо же так, а я было подумал… Аркадия такие мысли не посещали, он достал из кофра камеру и снимал наше продвижение к желаемому берегу. Кадры должны получиться впечатляющими.
Сойдя на берег, мы расплатились с хозяином лодки и направились в сторону общежития. Казалось что время остановилось здесь и не двигалось еще с тех самых времен, когда я впервые побывал в этих краях. Те же не мощеные земляные улочки, те же деревянные дома и сараи, те же деревья, поросшие бурьяном овраги. Только одно резало слух, это отсутствие всякого шума. Вообще, казалось, что мы идем по заброшенному погосту, где даже птицы забыли, как петь свои звонкие песни. Эта тишина вначале поразила меня, потом насторожила, а после и вовсе напугала. Аркадий непрерывно снимал все приличные маломальские детали. Он забегал в пустующие дворы, где не было никакой живности и, установив камеру на штатив, снимал крупные планы разбитых окон, брошенной домашней утвари, делал наезды на покосившиеся колодцы и ржавые велосипеды.
- Эта деревня брошенная, - почему-то шепотом сказал Аркадий, выходя из покосившегося деревянного дома. – Причем, складывается такое впечатление, что люди даже вещи свои собрать не успели, так все и валяется на полу, на полках и столах.
- Похоже на это, только это не деревня, официально во всех справочниках это место слывет городом N-ском на Оке, - подтвердил я предположение Аркаши. – Видно было от чего спасаться, раз люди так спешно покинули свой родной кров. Что-то страшное здесь случилось, тебе не кажется?
- Кажется, - ответил он.
Мы прошли дальше по улице, вышли на центральную заасфальтированную дорогу, прошли мимо ресторана, в котором нас с Сергеем Агеенко угощали цыпленком по-ленинградски.
- Давай, заглянем, - предложил Аркадий, когда мы уже практически прошли этот ресторан. – Я сделаю несколько планов.
- Знаю я, какие ты планы хочешь снять, - сказал я. – Но учти, я эту водку пить не стану!
- Вот еще, - фыркнул Аркаша. – Я тоже к этой гадости не притронусь, пока мы не выясним, что же здесь произошло.
Мы зашли в ресторан. Удивительно, но следов паники здесь не наблюдалось. Ресторан был опрятен, чисто убран, на столах были накрыты чистые скатерти, а на стойке стояли свежие цветы. Я глазами показал Аркадию на букет, он в знак того, что все видит, кивнул и включил камеру. На кухне послышалась возня, и в дверях появилась дородная женщина в белом халате.
- Вам чего? – как ни в чем не бывало спросила она.
- Ничего, - замялся опешивший Аркадий.
- А. Вы собственно кто такие? – прищурясь спросила она, поигрывая желваками на крутых скулах.
- Я знакомый Тимура Саркисовича, - нашелся я, чудом вспомнив имя отчество шеф-повара. – Я не был здесь несколько лет, вот приехал и решил его навестить.
-О, нашли кого вспомнить, - усмехнулась женщина. – Ваш Тимур давно уехал отсюда, еще до аварии.
- Простите, до чего? – спросил я, надеясь на природную женскую болтливость. – До какой аварии?
Но, вместо ответа, женщина замахала руками, словно увидела перед собой тень отца Гамлета, а потом и вовсе скрылась на кухне, плотно затворив за собой дверь. Аркадий умудрился заснять весь наш диалог на видеокамеру, потом сделал еже несколько кадров и мы опешившие вышли из ресторана.
- Значит…, - начал Аркадий.
- Значит, -перебил его я. – Здесь живут люди! Значит этот город не заброшен, просто мы прошли по той его части, откуда люди просто–напросто переехали в другое место.
- Ага, - многозначительно сказал Аркаша. – Переехали так спешно, что даже тарелки забрать не успели. Веселенький у нас народ, сначала копит всю жизнь, собирает всякую дрянь, а потом в одночасье ее бросает. Ты так считаешь, что ли?
- Нет, - я покачал головой. – Я так не считаю. Но почему тетка так поспешно скрылась, не захотев разговаривать с нами?
- Они тут все запуганы, - ответил Аркадий.
- Они? – удивился я. – Ты еще видел кого-нибудь?
- А для кого же накрыты столы, для кого она еду готовит, - Аркадий закурил и протянул мне пачку сигарет. – Ты почувствовал запах, который раздавался с кухни? Вот, то-то, не себе же она рыбный суп варит.
- Да, - согласился я. – Все верно. Надо еще найти кого-нибудь и поговорить с ним.
- Так мы этим и занимаемся, - сказал Аркашка. – А, вообще, надо было у нее пожрать попросить, может, накормила бы за деньги.
- Пойдем дальше, - я, прикурив, передал ему пачку обратно. – Чего уж, после драки кулаками не машут, нужно было сразу же про еду спрашивать, не возвращаться же обратно. Да, там по дороге, совсем не далеко от общежития, когда-то был пивной зал, там мы и перекусим, если, конечно, он функционирует.
Мы сошли с главной аллеи, повернули направо и пошли по узкой грязной улочке, когда-то носившей имя Юрия Гагарина. То же нашли куда приляпать святое для всех россиян имя, на какой-то заросший лопухами и крапивой тупик, да еще и ведущий к пивному залу, словно первый космонавт планеты не дня не мог прожить без этого хмельного зелья!
Пивной зал оказался открытым. Мы вошли внутрь. Интерьер почти не изменился, только пластиковые столы заменили дубовыми, да на стенах развесили офорты и копии картин фламандских живописцев. Чего их всех так тянет на искусство эпохи Возрождения?
В зале никого не было, как никого не было за стойкой, но чувствовалось, что невидимый хозяин находиться где-то рядом.
- Эй, есть тут кто живой?! – зычным голосом крикнул Аркадий Георгиевич, у которого громко бурлило в животе, а во рту расположилась пустыня Сахара.
Где-то в глубине подсобного помещения послышалось шуршание, и вскоре за стойкой появилась… Да, появилась та же дама, что и в ресторане.
- Здрасьте, - сказал я раскрыв от изумления рот.
- Еще раз приветствуем вас, - добавил Аркадий.
Дама недоуменно посмотрела на нас и поздоровалась.
- Так вы и здесь командуете, - улыбаясь пидаристической улыбкой, я подошел к стойке.
- Простите, - сказала дама. – Вы меня с кем-то спутали.
Мы с Аркадием переглянулись. Если у нас галлюцинации, то, действительно, этот городишка весь пропитан каким-то страшным ядом, от которого крыша течет в пять секунд.
Что бы там ни было, Аркадий первым пришел в себя от шока, вытащил из кофра видеокамеру, нашел на диске то место, где он снимал наш диалог с дамой в ресторане и показал ей же все это действо через видоискатель.
- Ах, - рассмеялась дородная дама. – Так это же моя родная сестра, близняшка. А я-то сразу и не сообразила, видно, что вы давно у нас не были.
- Лет пятнадцать не меньше, - зачем-то ляпнул я. Почему я говорю зачем-то, да потому что, услышав мои слова, дама сразу посерьезнела, перестала улыбаться и замолчала на век, словно в одно мгновение сделалась глухонемой.
На все наши вопросы она только глупо улыбалась и пожимала плечами. Добиться вразумительного ответа от нее было бесполезно, как и бессмысленно было ждать кого-то еще, улицы городка были по прежнему безлюдны.
Выпив пива, все-таки его-то она нам принесла и съев по две охотничьи колбаски, мы вышли на улицу и закурили возле входа.
- Ну, что ты на это скажешь? – спросил я Аркадия.
- Скажу, что тебе не стоит кичиться тем, что ты здесь был когда-то, тем более говорить, что ты был здесь пятнадцать лет назад, - ответил Аркадий, отхлебывая из бутылки. Он прикупил с собой парочку бутылок «Нижегородского хмельного».
- Это почему? – поинтересовался я. – Мне, наоборот, казалось, что рассказав им о том, что мне знакомы эти края, он дружелюбнее будут относиться к нашему визиту, и быстрее пойдут на сотрудничество.
- Как видишь, - заметил Аркадий. – Получается все наоборот. Едва лишь ты откроешь рот и скажешь, что ты кого-то здесь знаешь, либо то, что ты когда-то бывал в этих краях, как они сразу же замыкаются в себе, надевают на лицо непроницаемый шлем и играют с нами в молчанку. Может, твой вид не внушает доверия? Рожа у тебя какая-то слащавая, словно у бывшего премьер-министра.
- Иди ты в пах! – выругался я. – Хорошо. Давай, теперь ты будешь с людьми разговаривать, а я буду нем как рыба.
- Я бы, может, и поговорил, да было бы с кем, - Аркадий обвел руками пространство, повернулся вокруг воображаемой оси и крикнул. – Люди, ау!
- Ладно, мудень, - остановил его я. – Мы попили, поели, пойдем до общаги дойдем, авось там что-нибудь выясним.
- Сам такой, - огрызнулся Аркадий, вытащил из кофра видеокамеру и снял несколько общих планов построек, пивного зала и улицы имени Гагарина.
До общежития мы дошли безо всяких приключений, за исключением того, что дорогу нам перебежал черный кот. Мы дружно сплюнули по три раза через левое плечо, и зашагали далее, обсуждая этот знаковый инцидент.
- Раз здесь коты есть, - то значит, еще не все так плохо.
- Да, кошки на любую дрянь реагируют особо, они любую гадость чувствуют.
-Как и собаки.
-Да, как и собаки.
Вскоре мы подошли к зданию общежития.
Здание выглядело так, словно оно временно было арендовано столицей Чечни, во время знаменитого новогоднего штурма в 1994 году, когда наши бравые генералы собирались захватить столицу Ичкерии двумя дивизиями. Стекла на окнах первых двух этажей практически отсутствовали, штукатурка обвалилась, кое-где на теле здания зияли рваные раны, торчала арматура и кирпичная кладка, словно по нему вели огонь из минометов или РПГ. Зато верхний, гостиничный этаж выглядел так, словно его вчера только покрасили, помыли и привели в надлежащий вид. В нескольких окнах я заметил даже стеклопакеты, что и в Новгороде является делом не столь привычным. Интересно, для кого это они старались? Неужели кто-то может приехать сейчас в это захолустье, когда и в больших городах не хватает рабочих рук, а зарплата и уровень жизни на порядок выше? Это в советские годы, хочешь не хочешь, а если тебя после окончания ВУЗа распределили в какой-нибудь Краснозалупинск, то будь любезен, отработай там положенный срок, а уж после этого, сумеешь устроится в родном городе или в столице, - флаг тебе в руки, не сумеешь – туда тебе и дорога! Правда, может это построили для каких-нибудь правительственных комиссий, которые регулярно наезжают в город с проверками. Да, точно. Ведь программу по уничтожению химического оружия контролируют члены трехсторонней комиссии: от США, от ЕС и от России. Вероятно, именно для них на последнем этаже здания сделали капитальный ремонт. Мы обошли здание справа и оказались перед его фронтоном. С лицевой стороны оно выглядело совсем иначе, словно сошло с картинки журнала о строительстве элитных домов в Подмосковье. Во-первых: прямо ко входу подходила широкая дорога, покрытая качественным асфальтом. Правда, кое-где уже имелись выбоины, а в некоторых местах он просто осел, вероятно, что асфальт был положен здесь несколько лет назад, и долгое время по нему просто никто не ездил. Фасад здания был выкрашен в салатный цвет, что сильно било по глазам в окружении серых и коричневых строений вокруг него. На удивление, все окна «глянцевой» стороны были со стеклами, а последний этаж, просто сиял, хотя, опять же оговорюсь, складывалось такое впечатление, что сделано это было довольно давно, а потом просто законсервировано. Это примерно тоже, что, если вы купите в магазине банку маринованных огурцов, достанете один или два, под водочку, слопаете их, а банку закроете и поставите в холодильник, а потом и вовсе забудете про нее, потому что, у вас обнаружился цирроз печени, и вы в срочном порядке бросили пить. И вот однажды, к вам нагрянули старинные друзья, вы в паника, как же у вас нечем их угостить. Вы лезете в холодильник и обнаруживаете там, давно вами забытую банку с огурцами. Вы открываете ее, нюхаете, и решаете, ах, была не была, выложу-ка я их на стол, все равно, под водку и они сгодятся. Конечно, вкус у них слегка подпортился, стал горьким и кисловатым, но ничего, есть можно, особенно, если водка качественная. Так же и с этим зданием. Его когда-то отреставрировали, кое-где сделали даже евроремонт, поставили кондиционеры и вытяжки на кухне, а потом закрыли, как банку с огурцами и все. Не знаю, прав ли я в своих догадках или нет, но эти «потемкинские деревни» испокон веков, как существовали на Руси, так и продолжают существовать и просуществуют, я в этом просто не сомневаюсь, до конца времен.
Возле входа была разбита клумба с цветами, и сооружен маленький фонтан в стиле постмодернизма, представляющий из себя молекулу какого-то химического соединения, во всяком случае, я так понял творение этого скульптора. Фонтан не работал, а вот вся клумба была покрыта яркими разноцветными цветами, которые, как казалось переливаются чуть ли не всеми цветами радуги. И дернул черт Аркашу, разрушить всю эту идиллическую картинку в одно мгновение. Дело в том, что этому «голубому эстету» вдруг сильно захотелось понюхать, внять, так сказать, аромат этих превосходных растений. Он подошел к клумбе, выбрал себе наиболее понравившийся цветок и… Вытащил его из земли. И что?
- Леха! – сказал изумленный Аркадий. – А цветы-то не настоящие, вон, видишь стебель с пластмассовый, а лепестки из тряпки, а пахнут вкусно.
- Чем пахнут? – спросил я, принимая из рук приятеля «липовый цветок».
- Духами, - ответил Аркадий.
- Вот именно, что духами, - сказал я. – Ты разве не обратил внимание на то, что здесь совсем неслышно гомона птиц? Ты слышишь, как вороны каркают, как соловьи орут, галки, сороки. Да здесь даже привычных голубей и воробьев нет! А еще, когда мы стояли возле клумбы, то я обратил внимание, что возле цветов совсем нет никаких насекомых. Ну, ведь их кто-то же должен опылять? А не одной пчелы или осы я не заметил. Странно это, ведь пчелы собирают пыльцу только в экологически благоприятных регионах.
- Так откуда на искусственных цветах пыльца? – усмехнулся оператор. – Они здесь вкопаны для блезира, это они кому-то очки втирают. Это на всякий случай, вдруг непрошеные гости нагрянут, а у нас тут все тип-топ!
- Верным путем идете, дорогой товарищ, - похвалил я Аркашу. – Ты все правильно заметил и объяснил. Все это элементарная фикция. Ладно, пойдем в общагу, может там что-нибудь выясним.
Мы подошли к зданию и подергали дверь, она оказалось запертой. Слева от двери был звонок, и Аркадий несколько раз нажал на него.
Я прислонил ухо к двери и прислушался. Поначалу казалось что в глубине здания капает вода, потом все смолкло и воцарилась гробовая тишина.
Аркадий еще несколько раз нажал на кнопку.
Через минуту я услышал шарканье ног по кафельному полу, кряхтение и сопение, словно человек сильно запыхался или ему было сложно передвигаться из-за слабого состояния здоровья. «Сейчас, сейчас» – послышался за дверью чей-то до боли знакомый голос – «Сейчас открою».
Послышался скрежет ключа в замке, дверь распахнулись и… Мы чуть не упали в обморок. Нет, я не шучу. Двое сорокалетних мужиков, чуть было не потеряли сознания, потому что… Правильно вы мыслите! Перед нами стояла точная копия тех дам, которых мы встретили по дороге сюда, в ресторане и пивном зале, только одета она была не в белый халат, а в темно-синий шелковый костюм, и на голове ее была повязана розовая лента, словно мы вернулись в начало восьмидесятых годов прошлого века.
- Добрый день, - улыбнувшись, сказала дама.
- Здравствуйте, - ответил, первым пришедший в себя, Аркадий, я же молчал, как рыба, по договоренности с приятелем, и лишь только кивнул даме головой. – Но, мы с вами уже приветствовали друг друга.
Дама слегка сконфузилась, но быстро взяла себя в руки:
- Разве, что-то я вас не припомню.
- Вы хотите сказать, - заявил Аркадий. – Что у вас есть две сестры близняшки, я правильно вас понял?
О, так вы уже с ними познакомились? – дама полностью пришла в себя и контролировала ситуацию. – У меня, действительно, есть две сестры, и мы близняшки.
Несомненно, это была та же самая баба, что и в ресторане и пивном зале, лишь слегка изменившая свойимидж.
- Стоп, - не выдержал я. – Аркадий, ты поговори с женщиной на счет комнаты, а я сбегаю кое-куда.
Аркадий понял мою мысль и кивнул, а я стремглав вылетел на улицу и помчался к пивному залу. Как я и предполагал двери заведения были наглухо заперты, а на дверях висела табличка: «Перерыв на обед». Тогда я, нисколько не сумятясь, побежал к ресторану, там меня ожидали все те же закрытые двери и аналогичная табличка: «Перерыв до шестнадцати ноль-ноль. «Ага» – подумал я – «С нами решили пошутить. Что ж, ваша шутка не прокатила!» Возвратившись в общежитие, я застал Аркадия и дородную даму, мирно сидящими в креслах и ведущими неторопливый разговор.
- Аркаша! – крикнул я. – Нам пудрят мозги. И пивной зал и ресторан закрыты на обед, хотя сейчас всего лишь десять часов утра!
- Как десять? – воскликнула дама и посмотрела на часы. – Сейчас ровно два часа десять минут.
- Что?! – заорали мы в один голос. И хоть часы были только у меня, но ведь в нас самих существуют, так называемые, биологические часы, которые, в отличии от механических и электронных никогда не ошибаются, ну, разве что, если у вас основательно прохудилась крыша, либо вы находитесь в глубокой депрессии после очередного запоя.
- Сейчас одиннадцать минут третьего, - подтвердила дама и протянула мне к глазам свою пухлую руку с часами, которые, действительно, показывали начало третьего.
- Но, этого не может быть! – продолжал утверждать я. Мы сошли на берег в шесть утра. Даже если вычесть то время, пока я искал лодку и мы разговаривали с чекистом, пока мы переправлялись сюда, пока добирались до общежития, не могло пройти восемь часов!
-А вы ничего не пили сегодня, - дама как-то странно взглянула на нас. – Я имею ввиду спиртное?
- Да, мы пили пиво в вашем баре! – крикнул, разозлившийся Аркадий. – Но, мы не до такой степени упились, чтобы не соображать, что сейчас не день, а утро.
- Аркаха, - сказал я, успокаивая друга. – У тебя же на мобильнике есть время, ты взгляни, уж он-то не врет.
Аркаха достал из поясной сумки свой мобильный телефон и взглянул на экран:
- Странно, - сконфуженно сказал он. – Но телефон не работает. Представляешь, он вообще не фурычит.
- Как это?
- Приема нет.
-Но, причем здесь прием, у него же встроенная память с часами и прочими причиндалами.
- Вот я и говорю, - изумленно, продолжил он, тыкая наразличные кнопки. – То, что нет приема, так это вполне допустимо, но почему он вообще не работает.
- Может, аккумулятор сдох? – предположил я, хотя помнил, что Аркадий подзаряжал его, когда мы сидели в «Бистро» в Нижнем Новгороде.
- Похоже на то, - он почесал репу, продолжая тыкать пальцами в какие-то кнопки. – Дисплей горит, а ничего не показывает. Странно это как-то, - задумчиво произнес он, убирая телефон обратно в сумку.
- А у вас есть городской? – спросил я, в надежде, что по городскому телефону мы сможем узнать сколько времени.
- Есть, но он работает только на прием, - улыбаясь ответила дама. – Знаете что, мальчики. Мне кажется, что вы просто переутомились, от того, вам и чудится, будто сейчас утро, что все жители у нас на одно лицо. Тем более, что вы пива попили, на голодный желудок.
- Откуда вам это известно, что мы пили пиво на голодный желудок? – спросил Аркадий.
-Эх, мальчишки! – вздохнула дама. -Да стоит на вас посмотреть, как все сразу становиться ясно.
То же, нашла мальчишек. Мужикам за сороковник, а она их мальчишками считает, самой-то небось и полтинника еще нет.
- Вы бы пошли, выспались хорошенько, а потом на трезвую голову, решали бы свои творч…, - она запнулась и замолчала.
Мы с Аркадием переглянулись.
- Так мы для этого сюда и пришли, - обрадовано сказал я после некоторого осмысления увиденного и услышанного за сегодняшнее утро. То, что было утро, а не день, можно было провести маленького ребенка, но не нас. Даже если мы пьяны, даже если наши биологические часы сбились с ритма и начали хандрить, то ведь солнце-то на небе никто не отменял. А солнышко едва еще касается макушек деревьев, только еще начинает свой бег по небесному своду. Солнце, тетка, не проведешь. – Мы хотели бы получить номер, на несколько дней.
- Пожалуйста, - улыбнулась дама. – Давайте ваши командировочные удостоверения.
Я полез, было в карман за портмоне, но Аркадий остановил меня и сказал:
- Мы здесь находимся в частной поездке, поэтому никаких командировочных удостоверений у нас нет»
- Вот как? – дама слегка удивилась, замялась, но быстро взяла себя в руки. – Просто к нам, обычно, только командировочные приезжают, а обычные гости очень редко.
- Вот мы и относимся к таким редким гостям, - улыбнулся Аркадий, широкой дебильной улыбкой.
- Чудно, - сказала дама. – Тогда я поселю вас на втором этаже в тринадцатом номере.
- Но, ведь там нет стекол! – вскричал я.
- Разве? – удивилась дама. – Разве вы там уже были?
- Но, когда мы шли сюда, то видели, что на первом и втором этажах в окнах отсутствуют стекла! – я продолжал нервничать и размахивать руками, что Валдис Пельш на голубом экране.
- Ах, вот вы о чем, - дама сделала вид, что не поняла моих слов. – Дело все в том, что здание сейчас капитально ремонтируют. С одной стороны, фасада, все комнаты уже готовы, а с другой, строители еще только приступили к ремонту.
- А где они? – спросил Аркадий.
- Кто? – переспросила дама.
- Строители.
- У них сегодня отгул, - не капли не сомневаясь в правдивости своих слов, холодно и бесстрастно, ответила дама.
- Понятно, вновь, в один голос сказали мы. – А где жители города, где они все, почему улицы пустынны?
- Они на работе, - ответила дама.
- А где старики?
- Они все в санаториях и домах отдыха, - ответила дама.
- А дети где?
- В оздоровительных лагерях и летних детских садах, - ответила дама, так же непринужденно и безапелляционно, как и прежде.
Мы переглянулись.
- Откуда средства? У вас в райцентре нефть нашли? Или может, ваш город Абрамович купил, как лондонский «Челси»?
- Не юродствуйте, - сказала дама. – Вы же знаете, что городу выделили средства американские власти, вот мэр и распорядился их остатками. У нас так уже несколько последних лет.
- Сколько?
- Лет пять, наверное, - ответила дама и замолчала, поняв, что сболтнула лишнего.
В этот момент раздался телефонный звонок. Дама поднялась из кресла и направилась к окошечку, в проеме которого торчал телефонный аппарат. По дороге она сделала нам замечание:
- Вот видите, а вы говорите, что в городе нет не одной живой души, Вы устали, мальчики, поднимайтесь в тринадцатый номер, полежите, отдохните, а то потом люди с работы приедут, вам спокойно поспать не дадут.
Подойдя к телефону, она сняла трубку и сказала - «Алло!» В ответ ей раздался мужской голос, его было слышно даже из холла, в котором сидели мы с Аркадием. Дама несколько раз сказала слово «Да», потом пару раз – «Нет», потом еще раз «Да» и повесила трубку.
- Ну, как вы решили? – спросила она возвращаясь в холл.
- Да, мы снимем номер на пару дней, - сказал я. – Сколько это будет стоить?
- Молодые люди, - дама улыбнулась. – Сейчас мне некогда, меня вызывает к себе глава муниципалитета, поэтому, давайте все наши вопросы решим чуть попозже, а сейчас я очень тороплюсь. Вот вам ключи от номера, располагайтесь, а когда отдохнете, то спуститесь в низ и мы с вами решим все наши вопросы. Хорошо?
- Да, конечно, - ответил Аркадий. – А умыться у вас можно?
- К сожалению, во время ремонта, повредили трубы и сейчас, временно, вода отсутствует, но если вы захотите чаю, то вот, возьмите с собой этот кувшин. Кипятильник в номере имеется, - она еще раз улыбнулась. – У нас все предусмотрено, для забывчивых командировочных.
- Но, мы…
- Знаю, знаю, у вас частная поездка. А, кстати, к кому вы в гости приехали, если не секрет?
Этим вопросом дама поставила меня в тупик. Ведь я никак не ожидал «такого» приема, и поэтому не удосужился перелистать странички своей памяти и вспомнить имена тех, кого встречал здесь много лет назад, кроме шеф-повара ресторана Тимура. Но ведь, с другой стороны, дама явно водила нас за нос, и прекрасно была осведомлена о цели нашей поездки в этот городок. Я не удивлюсь, если окажется, что она сотрудница спецслужбы. Какой же смысл валять друг перед другом ваньку, если мы все прекрасно понимаем, что каждый из нас прикидывается дурачком, и хочет, чтобы партнер поверил в эту лажу! Чушь какая-то, откровенный спектакль, даже цирк!
- Это секрет, - грубо ответил я, вдруг ощутив такую чудовищную усталость от всей этой безобразной комедии, что меня чуть не стошнило прямо на палас, который лежал у нас под ногами. На паласе, я заметил, был толстый слой пыли, вероятно его слишком долго не пылесосили.
- Ну, не хотите говорить и не надо, - сказала дама. – Давайте, я провожу вас в номер.
- Да мы сами дойдем, - сказал я.
- Нет уж, - взбрыкнула дама. – Здесь хозяйка я, поэтому попрошу вести себя подобающим образом, а то я вам откажу в постое.
- Простите, - извинился я.
- Добро, - ответила она и двинулась в сторону лифта. С ее весом, подняться на второй этаж, было серьезными испытанием. Интересно, а как же она умудрялась опережать нас, когда появлялась в пивном зале и здесь в общежитии?
Поднявшись на второй этаж, мы вышли из лифта как раз напротив тринадцатого номера. В коридоре пахло лаком и ацетоном, везде валялись обломки арматуры, пустые банки из-под краски, шпатлевки т прочий строительный мусор. Самое удивительное, что в ремонт можно было бы поверить, если бы не одно но. На всем этом безобразии, как и на паласе в холле лежал толстый слой пыли. Может, ремонт идет сверху вниз? А может, ремонт это только словеса, может, это просто фикция?
Открыв номер и пропустив нас вперед, дама встала возле дверей и наблюдала, как мы оцениваем убранство комнаты.
- Аркадий, как вам? – спросила она Аркашку, как старого доброго приятеля.
- Нормально, - буркнул он в ответ, вытащил из чехла телефон и зарядное устройство, обычный шнурок с переходником, и воткнул вилку в розетку. – Странно, - сказал он спустя некоторое время. – А что, электричества тоже нет?
- К сожалению, - дама развела руками.
- А как же чай?
- Сейчас, я вам кипяточку принесу, - сказала дама и пробурчала так, чтобы нам все было слышно. – Меня начальник ждет, а они тут со своим кипятком привязались!
- Ну, что ты на это скажешь, - спросил я приятеля, когда дама удалилась за кипятком.
- Полный маразм, - ответил он.
- Да нет, - сказал я. – Уж лучше бы был, действительно, маразм, а здесь все гораздо хуже.
Вскоре появилась дама и принесла горячий электрический (!!!) чайник. Мы вытаращили глаза, но дама, заметив удивление на наших лицах, спокойно промолчала, налила нам в графин кипятка, торопливо попрощалась и вышла. Не успели мы опомниться, как в замке повернулся ключ, и мы оказались запертыми в тринадцатом номере.
Везет мне на эту цифру!
- Что это значит? – дергая дверь за ручку, и понимая бесполезность своих попыток, открыть ее, спросил я у Аркаши.
- Это значит, - ответил он. - Что мы с тобой арестованы! – он рассеялся и достал из сумки бутылку пива. – Хочешь?
- Нет, пей один, а я так устал, да еще вся эта чехарда и лицедейство. Сейчас вот лягу и засну, и забуду весь этот кошмар.
Я лег и тот час вырубился.
Аркадий допил пиво, поссал в раковину и тоже бросился на постель.
Проснулись мы от тог, что кто-то колотил к нам в дверь!
Я подошел к двери и спросил:
- И кто там? – прямо как Аркадий Райкин в свое время.
- Ребята, откройте, - послышался из-за двери мужской голос.
- Откройте, - пробурчал Аркадий. – Мы бы и рады, да мы, извините, заперты снаружи. Там, кстати, ключ в замке не торчит?
- Нет, - ответил мужчина. – Слушайте здесь все не настоящее…Здесь вам лапшу на уши вешают…Вам надо через насыпь…Вам на зону нужно, туда не здесь ..- он говорил отрывисто и сбивчиво, было ясно, что он очень спешит. – Вам за забор. Там солдаты. Будьте аккуратнее.
На лестнице послышался гул шагов и мужской голос замолчал. Вероятно, он спрятался где-нибудь за строительным мусором, но по следам на пыльном полу его быстро вычислят. Так и произошло. Через некоторое время мы услышали какой-то шум, затем звук падающего предмета, словно на пол уронили куль картошки, а потом все стихло.
Еще через некоторое время, послышался шорох возле нашей двери, кто-то вставлял ключ в замок. Мы бросились к койкам, рухнули на них и притворились спящими.
Дверь распахнулась и на пороге появилась наша старая знакомая.
-Ах, вы все еще спите, - всплеснула она руками. – Как же я не во время.
Аркашка открыл глаза, якобы только проснулся, и сонным голосом спросил:
- А скока щас время?
- Уже пять часов вечера, - ответила дама.
- Да, так поздно, - сказал я открывая глаза.
- Спите – спите, - сказала дама, делая умиленное лицо, в то же время проверяя, на сколько мы выглядим такими, какими хотим казаться ей. Разговаривал ли с нами тот странный тип за дверью, или мы, действительно, спали и ничего не слышали.
- Да, уж, спасибо, - сказал Аркадий. – Раз вы нас разбудили, то давайте хоть выясним, кто мы здесь гости, пленники или туристы?
- Простите, я вас плохо понимаю, - ответила дама.
- А чего тут непонятного, - продолжил Аркадий развивать свою мысль. – Вы привели нас сюда, где нет ни воды, не электроэнергии, затем заперли нас здесь на ключ, и куда-то ушли. Вот я и интересуюсь, в каком статусе мы здесь находимся: пленников, гостей или туристов?
- Ах, в об этом, - нашлась дама. – Все дело в том, что днем в городе не безопасно, пришлые люди пошаливают, особенно подростки, вот и приходиться принимать меры, чтобы оградить жителей и гостей города от нападения хулиганов.
- Так вы могли бы нам об этом сказать и мы бы заперлись изнутри! – продолжал возмущаться приятель. – А так, даже, извините, поссать не куда!
Тут он, конечно, слукавил, он преспокойно два раза писал в умывальник, я сам это слышал сквозь сон.
- Да, я понимаю, - сказала дама. – Теперь я так и сделаю. Я отдам вам ключи, как только мы уладим необходимые формальности.
- Мы готовы, - сказал я. – Что нам для этого нужно?
- Паспорт, только и всего, - улыбнулась дама, видя, что конфликт исчерпан. – Спускайтесь в холл.
Выйдя из номера, мы увидели множество следов возле нашей двери, часть из которых уходила вглубь коридора. Мы не стали углубляться туда, решив заняться этим чуть позже, ведь еще светло, солнце в самом зените, ведь по нашим подсчетам сейчас не больше часа дня.
Самым неожиданным и странным, для нас оказался шум, который доносился откуда-то снизу. Когда мы спустились на первый этаж и очутились в холле, то столкнулись нос к носу с двумя лысеющими подростками, лет этак по сорок пять, одетых в шорты защитного цвета и малиновые майки. Эти агнцы божьи, сидели возле дородной дамы, жевали пироги с рисом и яйцом, а один из них, умудрялся еще и бренчать на гитаре. Вся эта сценка была настолько пропитана ложью, лысый мужик так фальшивил на гитаре, а второй с таким усердием жевал твердокаменный пирожок, что я, невольно вспомнил о «сиротах» из романа Ильфа и Петрова – «Двенадцать стульев», там и то, все выглядело более гротескно, но менее убого.
- Мальчики, - сказала дама. – Познакомьтесь, это ваши соседи из четырнадцатого номера.
Соглядатаи, подумалось мне, похоже, что такие же мысли пришли в голову и Аркадию, потому что, он без особого энтузиазма пожал здоровенные лапы, протянутые нам для приветствия.
- Вы, наверное, молодые специалисты? – попробовал, пошутить я, разглядывая наколку на плече одного из «подростков». – На практику сюда или на постоянную работу?
Мужчины переглянулись, не зная, что ответить, и уперлись взглядом в даму, ища у нее поддержки.
- Это он так шутит, - нашлась дама. – Он, вообще, такой балагур и шутник, что с ним не соскучишься.
Интересно, откуда это ей известно, что я именно такой, каким она меня нарисовала? Ей что, сорока на хвосте принесла? Надо срочно брать инициативу в свои руки, пока она находится в замешательстве.
- Да нет, - сказал я, обращаясь непосредственно к близстоящему ко мне мужчине, с серьезным выражением лица. – Отнюдь, я не шучу. Это наша милая хозяйка изволит юморить, а мне, действительно, интересно, что делают в этой дыре двое таких импозантных мужчин?
На этот раз мужики ответ знали, и тот, к которому был обращен вопрос, ответил, просто и четко, по-военному:
- Мы здесь по заданию Министерства обороны. Но, это военная тайна. Если вас интересует цель нашей командировки, то обратитесь в соответствующие инстанции, вам объяснят. Вопросы есть?
- Вопросов нет! – дружно ответили мы, при этом я взял под козырек, как бывший рядовой Советской Армии.
- Фигляры, - фыркнула дама.
Вскоре, оба секретных агента Министерства обороны, куда-то исчезли, а мы закончив пустые формальности, по оформлению нашего временного проживания в данном общежитии, решили утолить жажду, а заодно и голод. Я спросил у дамы:
- Как вы думаете, а ваши сестры уже открыли свои заведения?
Дама подняла глаза, оторвав их, от прочтения, моих каракуль:
- Какие… Ах, да, они сегодня выходные.
-Как, ведь они же утром работали? – изумился Аркадий. – Вы что, все по пол дня работаете?
- Нет, просто они подменяли своих сменщиц, а сейчас ушли домой. И, вообще, они сейчас в отпуске, и не обязаны приходить на работу.
- А вы, - невольно вырвалось у меня. – Вы, тоже на пол дня или у вас отпуск зимой?
- Нет, - вздохнула дама. – С моим графиком работы, тяжело отдохнуть. Я незаменимая, - произнесла она со значением. – Идите, перекусите.
- Спасибо, - сказали мы. – Вы бы так не перегружали организм, а то не дай Бог, что с вами случится, кто тогда сможет занять ваше место?
- Да, - она закивала головой. – К сожалению, никто!
- Я тоже так подумал, - сказал я. – Ну, Аркадий Георгиевич, пойдем отведаем какого-нибудь цыпленка по-ленинградски.
- Приятного аппетита, - дама улыбнулась и убрала наши бумаги в сейф, стоящий у нее под столом.
Мы вышли на озаренную солнцем улицу.
Из соседнего здания доносились звуки какого-то вальса.
- Шопен, - сказал знаток классической музыки, Аркадий.
- А я, почему-то подумал, что это Штраус, - сказал я, хотя в этой канители ни черта не смыслю.
- Ты еще скажи, что это Игорь Крутой! – огрызнулся знаток классики.
- Точно, это и есть… Кстати, тебе эта обстановка ничего не напоминает? - спросил я приятеля, показывая ему в сторону «колумбария».
Дело в том, что возле фонтана, который по-прежнему не работал, и клумбы, на которой «росли» искусственные маргаритки, фланировали нарядно одетые дамы с кавалерами и детьми. Прямо идиллическая картинка времен позднего запора, простите, позднего застоя. Если бы у дам были букетики цветов, а у детей воздушные шары, то я решил бы, что попал на майскую демонстрацию в конце восьмидесятых годов, где-нибудь на окраине России. Едва только Аркадий вытащил видеокамеру, как дамы натянули на свое лицо резиновую улыбку, мужчины поправили проборы на своих прическах, а детишки отряхнулись от грязи. Ну, прямо картинка для глянцевого журнала, рассказывающая о том, как прекрасно живут люди в провинции под чутким руководством президента Путина. Но, едва только я приблизился к ним, для того чтобы задать им пару формальных вопросов, как они тот час ретировались, причем так спешно, что один малыш оставил свою игрушечную лошадку.
- Тебе не кажется это странным? – спросил я Аркадия, когда он убрал камеру назад в кофр.
- Мне здесь уже ничего странным не кажется, - ответил он. – И давай, кончай, я жрать хочу, да и голова чего-то разболелась от этих разговоров, необходимо поправить.
- Мы сюда для этого приехали?
- Ну. Да, я знаю, - заартачился оператор. – В тебе живет спившийся журналист. Не зря же ты с Андреем Константиновым работал одно время, это он тебе привил тягу ко всяким расследованиям и разоблачениям. Кстати, чем он сейчас занимается?
- Не в курсе, - ответил я. – Наши пути разбежались в разные стороны. Он попер наверх, словно бульдозер, а я скатился вниз, как мячик. Хорошо еще, что Славка Макаров приютил, а так бы сейчас, глушил какую-нибудь «Снежинку», где-нибудь во дворе или парке Девятого января.
- Это верно, - поддакнул Аркадий. – От великого до смешного один шаг. Я слышал, что Андрей стал председателем союза журналистов Санкт-Петербурга.
- Сочувствую я нашим журналистам, - ответил я, и мы зашагали в сторону центра города, где как раз и располагались: клуб, почта, ресторан и пивной зал, да и продовольственные магазины ютились в основном именно на центральных магистралях города, типа: тупика Юрия Гагарина, и переулка имени Ленина.
Людишки, действительно, появились на улицах, кое-где из домов раздавались звуки музыки, но отнюдь не Шопена или Гайдна, а все больше Маши Распутиной и великого и ужасного Филиппа Киркорова. Я тут, намедни, про него стишок сочинил, после его скабрезностей в адрес одного из моих собратьев по перу:
У Киркорова Филиппа, вместо рта простая пипа,
Материться ею он, весь надутый – словно слон.
Пол державы покорил, – журналистку материл,
И такая канитель, вот туды ее в качель.
Для поклонниц он велик, а на деле просто пшик.
Плачет «заинька» моя, не выходит нихуя!
Ему бы хобот вместо рта, - вот была бы красота!
Хочешь пой, а хочешь дуй, все равно не рот, - а ***!!!
Да, фиг с ним, с этим великим, у нас другие проблемы и заботы. Самое любопытное, что людишки-то все нарядные, словно на праздник какой-то направляются, типа Пасхи или 7 ноября. Натолкнул меня на другую мысль, мой приятель и хороший оператор Аркадий Георгиевич:
- Тебе не кажется, - сказал он. – Что их нарядили так специально для нас. Создается такое впечатление, что это обычная массовка!
Я хлопнул себя по лбу:
- Оп твою мать! – а ведь ты попал в самую точку. – Это, действительно, напоминает массовку. Да и гуляют они как-то по идиотски, чуть ли не под ручку, словно притащились сюда из девятнадцатого века. Вероятно, кто-то второпях набрал первых попавшихся людей, не объяснил им толком их роли, и запустил сюда. Вот они и болтаются, не знают, чем себя занять, и что им делать?
Я подошел к одной такой нарядной паре:
- Эй, любезный, - обратился я к мужчине, но пара тут же свернула на обочину и пошла по тропинке в сторону, противоположную нашему движению. Зато, когда Аркадий доставал камеру, то люди с видимым удовольствием позировали ему.
Чуть позже, возле пивного зала, я набрался наглости, подошел к одной женщине и провел ей пальцем по лицу, за что, чуть было не схлопотал по морде от ее кавалера. Как я уже сказал, здесь все ходили парами, как я когда-то в детском саду, как мой сын, как миллионы других детишек. И что же, к чему привел этот мой экстравагантный и дерзкий поступок? Он только подтвердил наши предположения. На пальце у меня остались следы театрального грима.
- Здесь даже пиво не натуральное, - заметил Аркадий, когда мы вышли с ним из пивного зала с четырьмя кружками пенного напитка, чтобы опустошить их на лоне природы, а не в душном зале, где сидели напомаженные и расфуфыренные мужики, совсем не напоминающие обычных российских работяг.
- Пиво-то натуральное, - заметил я, отхлебывая добрый глоток. – Но, сдается мне, что оно или слабоалкогольное, или вообще не имеет его в принципе.
- Это ерунда, - сказал Аркадий, залез в кофр и вытащил оттуда литровую флягу со спиртом. Заметив удивление на моем лице, он сказал. – Это мне Славка дал, для протирки оптики! – и рассмеялся, словно умалишенный Иван Грозный.
- То-то я чувствую, что Славка со мной по телефону как-то подозрительно разговаривал, - заметил я. – Чего же ты сразу не сказал, что у тебя спирт есть?
- Тебе скажи, так ты сразу же все бы и выжрал, - осклабился Аркадий, добавляя содержимое фляги в кружки с пивом.
- Здорово! – сказал я.
- Конечно, здорово, - поддакнул Аркаха. – Чем эту мочу хлебать, уж лучше ерша сделать.
- Нет, ты меня не понял, - сказал я. – Это хорошо, что у тебя спирт есть. Если здесь все не натуральное, и люди, и здания, и пиво, и водка, то мы, добавив спирт кому-нибудь в пойло, сможем развязать ему язык и узнать, что все это значит. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Понимаю, - с грустью в голосе произнес Аркадий. – Это означает, что нам меньше достанется.
- Нам вообще ничего не достанется, если мы не снимем достойный сюжет.
Аркашка кивнул и принялся чистить воблу.
Я тоже сидел, пил «ерша» и наблюдал за посетителями пивного зала. Если их специально завезли сюда, то для чего это делается? Для нас? Извините, много чести. Нас, вообще, могли сюда не пустить, во всяком случае, сделать так, чтобы мы сюда не добрались. Ведь, по сути своей, кто мы такие? Да, есть у нас удостоверения, есть какие-то права, но ведь мы не представители основных телевизионных каналов, мы сотрудники частного ООО. Может быть, здесь в глубинке еще не набрались такой наглости, чтобы избивать журналистов и крушить их аппаратуру? Да, вероятно, стоило бы посоветоваться с кем-нибудь из костантиновского агентства, там ребята бойкие, они бы, возможно, и подсказали, хотя. Пожалуй, вряд ли, больно у них апломба много, а уж у директора-то, вообще, зашкаливает. Придется самому распутывать этот клубок. Вот, только с чего бы начать, ума не приложу?
Стоп! Ведь к нам пробрался же какой-то дядечка, ведь кто-то же говорил с нами из-за двери, причем, это не была провокация, человек говорил искренне, волновался, рисковал, за что, похоже, и поплатился. Теперь встает вопрос, откуда он узнал про нас? Как он пробрался в общежитие? Жив ли он, или его убили, что является абсолютной чушью? И, наконец, если в городе есть «нормальные» люди, а не марионетки, то где они? Вот так, задал себе один вопрос, а получил в ответ целую кучу.
- Смотри, - вдруг толкнул меня в бок Аркаша. – Вон туда смотри, - он показал пальцем в сторону, виднеющегося вдали железнодорожного вокзала.
Там на площади перед вокзалом, стояли автобусы и копошились какие-то людишки.
- Сними это, - сказал я Аркадию. – И наедь трансфокатором, как можно крупнее, потом на мониторе посмотрим, что там происходило. Жаль только, что звука на будет.
Аркадий достал видеокамеру и принялся снимать, выгрузку нарядных людей из «ПАЗов», «ЛиАЗов» и «Икарусов».
Засняв все это действо, мы допили свое «ершистое» пиво и направились в ресторан, в надежде, что там еда будет более натуральной, чем пиво в пивном зале. После обеда, я намеревался обследовать городские окраины, а Аркадий, как отвлекающий маневр, должен был бы, поставить камеру на штатив, возле центральной площади – Революции, и делать вид, что снимает общие планы города. Все внимание наших невидимых противников, если они, конечно, существуют, сосредоточены на видеокамере, поэтому меня они оставят в покое, поскольку, я не представляю для них никакой угрозы.
Предварительно купив бутылку «обезжиренного», как мы его прозвали, наподобие кефира, пива, и, влив в нее изрядную порцию спирта, я направился в те места, где бродил когда-то с Сергеем, где нашли по весне труп убитого мальчишки, где обитали, в основном, пенсионеры и рыбаки. Еще издалека я приметил дымок, который поднимался из какой-то лачуги, расположенной у самой кромки воды. В остальных строениях, жизнь, похоже, вообще, не теплилась. Подойдя вплотную к дому, я понял, что дым валит из поросшей мхом и лишайником бани. Раз кто-то топит баню, значит, здесь кто-то и живет! В логике мне не откажешь, не правда ли? Шутка!
Не забора ни калитки в доме не было, да и дома-то, собственно говоря, как такового тоже не было. Строение, больше напоминающее свинарник или курятник, было на столько прогнившим, что, кажется, коснись его, и оно рассыплется, словно карточный домик. Я подошел к двери и громко постучал в дверь. За дверью послышался шум, но вскоре он затих. Я подождал несколько минут и снова постучал. Результат оказался аналогичным. Тогда я толкнул входную дверь. В нос мне ударил запах плесени, кислого пота, сгнившей одежды и табачного дыма, похоже, что в доме ютились бомжи.
- Алло, гараж, - громко сказал я. – Есть тут кто-нибудь живой, али все вымерли, как динозавры?
Тишина, стала ответом на мой вопрос.
- Алло, хозяева! – повторил я.
В углу, возле печи послышалось шуршание, но ответа не последовало.
Может, это крысы? Я слышал, что эти твари и ядерную зиму переживут, не то что, выброс какой-то химической отравы.
Отчаявшись, я на ощупь прошел в комнату, подошел к печке и увидел, два моргающих белых глаза, уставившихся на меня из-за груды ветхого и вонючего белья.
- Ало, чего молчим? – успокоившись, тихо сказал я. – Язык откусил или от рождения немой?
Послышалось какое-то бормотание, похожее на заутреннюю проповедь в Никольском соборе, затем кряхтение и глубокий, печальный вздох. И то ладно, хоть не немой. Интересно, кто это мужчина или женщина?
- Эй, кто там есть, вылезай из-за печи, хватит в прятки играть, я тебя нашел, ты проиграл! – сказал я, доставая из-за пазухи бутылку с «ершом». – Я тебе пиво принес.
- А пошто мне твое пиво, - ответил из-за печки стариковский тоненький голосок, дрожащий словно тростник на берегу Оки, во время сильного Юго-Западного ветра. – В нем все равно, градуса нету.
- Это почему это нету? – спросил я, слыша, как некто кряхтя и посапывая, выбирается из своего укрытия. – В моем пиве градусов столько, что ты и до бани дойти не сможешь.
- Да ну! – голос зазвучал звонче и веселей. – А ты сам-то откеля взялся, такой прыткой?
- Вылезай, поговорим, - ответил я.
- А, ты драться не станешь? – дедок явно трусил, но в тоже время, хотел поглядеть на пиво, от которого он не сможет дойти до бани. – А то, знаю я вас, молодых. Я вам што груша для этих, которые друг друга по-мордасам по телевизору лупили.
- Сдался ты мне, - равнодушно ответил я. – Если не желаешь пивка дерябнуть, то так сразу и скажи, чего я здесь в вонище перед тобой распинаюсь.
- Ты не зря сюды пришел, - сказал дед, показав свою левую ногу в дырявом носке. – Если бы у тебя интереса не было, ты бы не попер из города в наше зарядье.
- Куда? – спросил я и подумал, а дедок-то не дурак, сразу же смекнул, что я не спроста к нему в гости пожаловал.
- Здесь раньше рыбные ряды были, - дед высунул вторую ногу, вообще без носка. Она была опухшая и, похоже, на ней образовались трофические язвы, во всяком случае, смердел дед страшно, словно оживший покойник, пару дней валявшийся в гробу под палящими лучами солнца. -–Вот это место, позади рядов, и окрестили «зарядьем».
Ясно, - сказал я. – Кончай по частям вылезать, давай весь, полностью, а то я сблюю ненароком от этой вонищи.
- А ты выть на улицу, там посвежее станет, а я следом за тобой, - ответил дед, показывая свою правую руку, цеплявшуюся за печной угол.
Я вышел на улицу и несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул, пытаясь очистить свои легкие от этого тлетворного запаха. Какое к черту химическое оружие, нашим бойца все до фени, у них в сортирах и хатах стоит такая вонища, что любой зарин, иприт и горчичный газ, покажутся им «Шанелем».
Я закурил, дожидаясь, пока дед покинет свое убежище из-за печки. Наконец, в дверях появился щупленький, сморщенный старичок, весь седой и желтый, словно болел вирусным гепатитом А.
- Ах, вот ты какой, цветочек аленький, - вздохнул я, увидев эту ходячую мумию.
- И где же твое пиво? – в свою очередь, спросил дедок, оглядывая меня с ног до головы.
- Вот оно, - я протянул ему под нос бутылку с «ершом». – Видишь или тебе на зуб дать попробовать.
- Тьфу ты, - дед сплюнул с досады. – Это же моча, а не пиво. Я же тебе сразу сказал, а ты, до бани не дойдешь, до бани упадешь. Тьфу ты, зачем только с печки слезал.
- Не гундось, старый хрыч, - ласково пожурил я дедка. – Ты вначале попробуй, а потом плюйся, сколько твоей душе угодно.
Дед брезгливо, с некоторым отвращением взял в руки бутылку «Нижегорожского светлого» и сделал глоток. От неожиданности он поперхнулся, закашлялся и, чуть было, не выронил бутылку из рук, я еле успел ее подхватить. Откашлявшись, дед сказал:
- Ух, етитская мать, перемать, чего же ты не перепередил меня, что оно такое крепкое?
- Чего я не сделал? – спросил я, не поняв, что я неперепередил. – Ты можешь по-русски выражаться, хотя бы по матушке, но не на местном диалекте, а то я что-то не разберу, о чем ты гутаришь?
- Што меня не предупредил, - поправился дедок. – О том, што ты в пиво водки набухал?
- Это спирт, а не водка, - сказал я. – Еще хочешь?
- Спрашиваешь, - ответил дед и облизнулся, словно кот, учуявший, что хозяйка разлила где-то валерьянку.
- Давай дед, сразу договоримся об условиях натурального обмана, тьфу ты, черт, натурального обмена, - сказал я, ставя на землю пивную бутылку с «ершом». – Я тебе «ерша», а ты мне выкладываешь все, что ты знаешь об аварии, которая случилась на комбинате несколько лет назад. Ты, сперва хорошенько подумай, прежде чем глаза то так таращить. Я тебе реальный продукт предлагаю за что, за то, что ты некоторое время будешь сотрясать воздух, не затратив для этого никаких усилий и средств. Как ты считаешь дед, выгодная для тебя сделка?
- А потом, меня опять бить станут и из дому гнать, так што ли? – сказал дед, качая головой. – Меня уже несколько разов били так, что я чуть Богу душу не отдал, а все из-за того, што я уезжать отседова не хочу. Я им говорю, я здеся родился, здеся и помереть хочу. Зла я вам не причиню, а проку от меня все одно, давно уже нету. Вот так, вначале все пугали, да били, а потом плюнули, пускай, говорят, живет, коли ничего не боится. Така и живу здеся, раз в месяц баню топлю, картошку кушаю, да иногда в город выьираюсь. Там все равно, никто не живет, вот я по домам и хожу, у кого консерву возьму, у кого соленья какие - надоть же кушать, а люди все равно, сюды не вертаются, боязно он, после дизактивации, тоже боязно, оттого, что все здеся ядом пропитано, и земля и дерева и река и дома.
- Дед, - я слегка опешил от того, что он так сразу, без предупреждения начал выкладывать всю подноготную этого дела. – А ты не бредишь, на счет людей, я сейчас их целый город видел.
- Так это не люди, это марионетки, - сказал дед и посмотрел на бутылку. – Их сюда специально завозят, как какая комиссия приедет или проверка из-за бугра. Я это, сделаю еще глоток?
- Да, пей ты сколько угодно, только быстро не напивайся, - я протянул ему бутылку.
Он взял ее трясущейся рукой и поднес к беззубому рту.
- Дед, а чего ты такой желтый? – спросил я, глядя, как он жадно «впитывает» в себя влагу. – печенка больная, что ли?
- Ух, - дед оторвал горлышко от губ. – Нет, - отдышавшись сказал он. – Это у меня опосля выброса кожа такая стала, а до того, она была светлая, што твоя.
- Так что же все-таки произошло? – я присел рядом с дедом и достал из кармана блокнот, чтобы делать необходимые для такого случая пометки.
- А, ничего не произошло, - откашлявшись, сказал дед, вытаскивая из моей пачки сигарету. – Взорвалось у них там на комбинате что-то, вот переполох и поднялся.
- С этого момента, давай дед поподробнее, - сказал я и тоже закурил, как заправский, матерый журналист, жалко только, что усы у меня жиденькие, а то очень импозантно бы смотрелся с экрана телевизора или обложки модного аналитического журнала.
- Да, в общем-то, здесь и рассказывать-то нечего, - дедок по-хозяйски взял пивную бутылку и сделал добрый глоток.
Косел он прямо на глазах, и я опасался, что к концу рассказа, он придет в состояние полной прострации, и я так и не смогу услышать его конец, впрочем, я еще и начало-то не слышал, лишь отдельные намеки, обрывистые сведения и все.
Но, к моему глубокому удивлению, дед выглядел вполне достойно, и если бы он не шамкал ртом, и не проглатывал целые предложения, то его рассказ можно было бы записать на камеру. Впрочем, если все будет нормально, то мы сделаем это в другой раз.
- И вот, - продолжал тем временем дед. – Я и говорю, что дело-то зимой случилось, как раз после крещения или перед крещением, не помню. Морозы стояли жуткие, а тут еще и водка в магазине закончилась, така мужики все одеколоны и денатураты в магазинах вымели. А как в такие морозы без сугреву? Да никак. А эти робят кажный день, коминат-то не робит, а люди на работу ходют. Откеля денги –то? Америкосы има денег надовали на то, штоб они все свое дерьмо в землю заховали, а они вместо этоть еще больше стали гонять, штобы в сяким китайцам и немцам продать. Вона кака штуковина! Мужыки орут «Где водка? Храть хотим!», а директор распорядился общагу покрасить. «Нет» – говорит – «Водку скоро привезут, идите работать». Ну, мужики и пошли, все тверезые, все злые, а директор приказал общежитие красить и выгнал оттудова пьяного маляра.
- Оп, твою мать! – выругался я. – Дед, тебя швыряет из угла в угол, из конца в конец. Давай по делу говори, а то, то ты про водку, то про общежитие, то про морозы. Прости, но я ни черта не понимаю.
- А што тута понимать, - взерипенился дед. – Тута и понимать нехрен. Рвануло у них тогда што-то. Бабы судачили, что диверсанта помали, тока я в это не верю. Сами и сделали эту гадость. Я утром из дома-то выхожу и вижу, батюшки родная, до весь снег-то оранжевый, как этот твой апелсин. А запах какой вонючий! Я тода глянул в сторону комбината, мать моя, прости Господи, а тама все горит и дым черный-черный, как смола. А с неба пепел летит, как твой пельсин. Тут такой шухер-махер начался, што чертям ваду было тошно. Нагнали техники всякой, тракторы и бульдозеры, машины с прицепами и без, солдат было видимо-невидемо, што саранчи на кукурузном поле. Всех людишек быстро посадили в теплушки и автобусы у вывезли из-за город, ну, куды, я не знамо, но знамо, што в другой район, сказали, што все нормально, и што скоро взад вертаются. Да, скока уже время прошло, а все никак не вернутся. Меня долга шпоняли, но я отбрыкался. Это только здеся. А с той стороны насыпи, за железкой, рядом с училищем и комбинатом, так там все забором огородили, калючку присобачили и солдатиков караулить поставили, а еще канаву вырыли, так там даже лягушки на водятся, боятся. И птицы все поулетали, и рыба вся передохла, и живности никакой не осталось. Я вскоросте после того, помав одну козу, дай думаю зажирую манентко, куды тама, он жесткая как керза, а горькая словная гуталин. Тама люди маятся, туды тебе надоть, а не в этой цырке. Здеся все придумыват, здесь одни марионетки. Я знаю, я раз попал туда, так меня чуть не згробили, хотеди побить до смерти, еле сбежал от них. Так кричал: «Мама, мать вашу. Вы ведь душу из меня выбъете!». Все больше туда не хожу. Только ночью, кода нету никого, да и крмиссий кода нету, так тоже хорошо. Я то знамо знаю, кода тута патрули ходют, тода я не хожу, за печью сиживаю, да баню грею. Меня щас не трогат, я полоумный, дурак значит, когда я кому сделал што? – неожиданно дед заплакал, прервав свой путанный, но вполне понятный рассказ.
Значит, авария, действительно, была. Значит, действительно, почти все население города эвакуировали. Куда только, хотелось бы знать. Но, основная тайна скрывается за бетонным забором с той стороны железнодорожной насыпи. Так, вроде картина внятная и понятная. Город продолжает существовать, потому что, он включен в Российско-Американскую программу по разоружению и финансируется Соединенными Штатами. Если бы город исчез с лица земли, то и финансирование бы прекратилось. Скорее всего, разгадка тайны именно в этом и кроется. Ведь едва только в нашем правительстве или в совместном комитете узнают о приезде очередной проверочной комиссии, как тут же вымерший город оживает, как по мановенью волшебной палочки, тут же появляются «местные» жители, праздно гуляющие и веселящиеся, после окончания трудовой вахты. То, что утилизация проходит так медленно, так вы уж простите, сколько лет изготавливали, а ведь уничтожать еще сложнее, так что, засылайте еще деньгу, а то рабочие бастовать начнут. И невдомек американским лохам, что часть оружия уже давно продана в Азиатские и Арабские страны, что африканские племена, воюющие друг с другом, давно оснащены этим самым химическим оружием, которое мы так успешно утилизируем, под чутким руководством американских и европейских партнеров, за их шальные деньги. На эти самые деньги, все руководство комбината купило себе участки земли в Подмосковье, построило коттеджи с бассейнами, саунами и серебряными толчками, не говоря уже о проходимцах из различных курирующих этот проект министерств. Руководство, так и живет подальше от беды, и приезжает сюда, только для того, чтобы поторговать еблом, перед членами комиссии. Как строить у нас умеют «Потемкинские деревни» знает даже первоклассник, а вот дядя Сэм не знает, и верит всему, что ему говорят и показывают. Интересно, сколько денег они тратят на всех этих статистов, на всю эту массовку? Ведь люди-то тоже не дураки, про эту аварию многие слышали, хотя бы краем уха, и вряд ли кто-нибудь поедет сюда задаром. Хотя, мама дорогая, сейчас в России столько нищих, что ради того, чтобы добыть для детей кусок хлеба, на что только люди не идут. И это называется стабилизация, это называется – жизнь в новых экономических условиях. Какие нахуй новые условия, какая стабилизация. Это у них там из кремлевских кабинетов все видится в розовом свете, а выйди за Садовое кольцо, за элитные коттеджи под Москвой, выйди и, засунув *** себе в рот, заткнись и не вякай. Вон та женщина, отнюдь не молодая путана, вынуждена работать сиделкой у богатого дяди, и сосать хуй у его детей, только потому, что у нее муж погиб в шахте, а ее дети хотят кушать! Вон тот сгорбленный профессор, который преподавал у нас «теоретические основы электротехники», вынужден ходить по утрам и собирать пустые бутылки и жестяные банки, потому что, пенсия у него маленькая, а детки забыли про отца, они живут в новых экономических условиях. Офицеры на Северном флоте пьют горькую и тащат все с боевых кораблей, все то, что намертво на приварено к корпусу субмарины, а их жены развратничают с их береговыми коллегами. На Северном Кавказе офицер продает солдата чеченцам в рабство, за сто рублей в день и сожалеет, что продал только одного, а другой офицер продает не солдата, а гранатомет, который потом его же и накроет. ****ство, как было в этой стране, так никуда из нее не делось, никакие ветра перемен, стабилизации, ускорения, удвоение и прочие словеса, не избавят нас от ****ства, я трактую это слово, не в частном, а в широком, планетарном смысле.
Да, значит, здесь все ясно, нам здесь делать нечего, нам нужно попасть на зону. И все же, волнует меня один вопрос. Для чего и почему для нас с Аркадием устраивают эту комедию? То, что эта комедия устроена, именно для нас, я почти не сомневался, ведь о визите какой-либо проверки ничего не слышно. Нет, конечно, нам об этом никто бы не сказал, но, нас бы и в город не пустили, ведь чекист же точно все знал.
Пока я размышлял над словами деда, и пытался проанализировать ситуацию, он что-то бубнил себе под нос, а потом захрапел, уткнувшись головой мне в бок. Я аккуратно, положил его голову на прогнивший до дыр ватник, поставил рядом с ним почти опорожненную бутылку, встал и пошел в город. Сначала, я хотел оставить ему еще и деньги, но, вспомнив его рассказ, понял, что здесь они ему не к чему. Покинув, таким образом, храпящего деда, я вернулся назад в город, огибая центр города, и подходя к площади Поллюции с противоположной стороны.
Аркаха сидел на скамейки возле засохшего вяза и курил.
- Ну, чего новенького? – спросил я, оглядывая пустынную площадь. – Весь народ своим видом распугал?
- На… они мне нужны, - ответил оператор. – Я и камеру-то всего три раза включал, а так просто, делал вид, что снимаю, а сам дурака валял.
- О! Чего-то у тебя язык заплетается, никак модифицированного пива попил? – усмехнулся я, глядя на расплывающуюся физиономию Аркадия.
- Да, попил, - начал заводится Аркадий. – А ты, на… свалил куда-то, и что прикажешь мне делать, голубей кормить?
- Голубей? – удивился я.
- Это я так, к слову, - ответил Аркадий и сплюнул. – Как мне здесь все осточертело, все эти люди с масками вместо рож, все эти дети, которые так и норовят штатив свернуть, все эти безалкогольные напитки.
- Да, кстати, - сказал я. – Кто же додумался сюда детей таскать, ежели тут все отравлено?
- Да, ты так считаешь? – Аркадий поднял брови и посмотрел на меня своим остекленевшим взглядом. Когда он так смотрит, значит, жди бури в стакане воды. Он либо направится спать, либо начнет вые…ся почем зря, уж я то его хорошо знаю.
- Да, я так считаю, - ответил я, делая кислую мину.
- Понятно, - сказал он, пытаясь подняться со скамейки, но его повело назад, и он рухнул на ее спинку.
В принципе, он, конечно, поступил по-скотски, но с другой стороны, нам это на руку, пускай все те, кто следит за нами, думают, что мы обыкновенные пропитые журналисты из Петербурга. Пускай видят, что мы снимаем то, что нам показывают, пусть считают, что скоро наша миссия закончится и мы отсюда свалим. Да, кстати, нам действительно, нужно сделать вид, что мы убрались восвояси, а самим пробраться «на зону». Но, это не сегодня, в таком состоянии с ним идти куда-либо совершенно бесполезно, это все равно, что импотенту раскручивать проститутку на ночь любви.
- Кстати, - Аркаха вдруг что-то вспомнил. – Тебя спрашивала наша покровительница. Я сказал, что тебя понос пробрал! – он дико заржал, что я даже слегка испугался за его нервно-психологическое состояние. Так и свихнуться недолго от алкоголя и напряжения.
- Молодец, - усмехнулся я. – Что ты еще придумаешь в другой раз? Ты хоть меня предупреждай, чтобы я знал, что со мной происходит.
- А что мне было говорить? – Аркаша начал вскипать, как медный чайник. – Ты свалил и ничего не сказал. Откуда я знал, когда ты вернешься?
- А чего она меня искала?
- Откуда я знаю, - Аркашка взял сигарету в рот другим концом и поджег фильтр, запахло паленым. – Сначала ты свалил, потом она приперлась. Достали вы меня все!
- Ладно, не бухти, - ответил я миролюбиво. Пусть не много придет в себя, тогда с ним можно будет разговаривать. – Ты все правильно сказал. А куда я ходил, ты знаешь.
- И как, успешно? – он снял волосы со лба и, наконец, сумел подняться со скамейки.
- Успешно, - ответил я, беря в руку штатив и перекидывая ремень от кофра на плечо. – Пошли в общагу, темнеет уже.
- Да, ты потом все Славке разболтаешь. Скажешь, что я всю дорогу пил и них..я не делал!
- Брось ты чушь пороть, - мне этот спектакль надоел уже выше крыши. – Пошли, проспишься, поговорим.
Я пошел по направлению к общаге, Аркашка юзом поплелся следом.
- О. Да какие вы тепленькие, - всплеснула руками, явно обрадованная дама. – И где же вы это так надрались.
Я слегка скривил рожу и закатил глаза, делая вид, что тоже готов, повернулся лицом к приятелю, который выруливал на площадь перед общежитием, и помахал ему рукой.
- Он вам все объяснит, - сказал я. – Дайте пжалста ключ.
Передав мне ключ от комнаты, дама не переставала качать головой, мол, я-то думала, а они…
Затем, постояла возле двери и пошла к себе в каморку, вероятно, докладывать кому следует, что мы вернулись в общежитие чуть тепленькими. Интересно, откуда они алкоголь здесь нашли? Может быть с собой у них было? Не досмотрели вы товарищ, какое у вас там звание-то, а?
Подойдя к комнате, я сразу обнаружил отсутствие контрольной нитки, которую я по привычке закрепил на дверном косяке. Кто-то наведывался в нашу обитель. Интересно, зачем? Ведь, кроме двух спортивных сумок с необходимыми в дороге вещами, у нас ничего и не было. Видеокамеру мы всегда носим с собой, документы, вы уже мои проверили. Может, они думают, что у нас еще какая-нибудь измерительная аппаратура имеется, что мы кроме съемок еще пробы грунта брать станем, водичку в пробирку собирать, дождевые капли и засохшие листья с деревьев? Нет, господа, это уже не наша работа, этим другое ведомство должно заниматься, мы здесь по другому поводу, нас люди интересуют в первую очередь, а экологией пусть «Green Peace» занимается, когда наш сюжет увидит.
Кстати, а коридор перед комнатой был вымыт мокрой тряпкой. Из четырнадцатого номера доносился богатырский храп. Я представил, как один из «подростков» стоит сейчас возле двери и натужливо изображает из себя спящего. Флаг им в руки, козлам! Пойти что ли, постучаться?
Да, пошли они!
Не дожидаясь Аркашки, я разделся и лег в постель. За сегодняшние сутки я вымотался настолько, что эмоций и негативных впечатлений хватило бы на целый год.
Вскоре пришел Аркадий и что-то долго бухтел себе под нос.
- Прекращай свиздипеть! – пробурчал я. – Впереди большая работа! – провалился в дремучий сон.
Проснувшись ночью, я сильно захотел в туалет, и по привычке, направился к двери. Каково же было мое удивление, от того, что дверь опять была заперта. Я попробовал вставить ключ изнутри, но ему явно что-то мешало. Понятно, нас не собираются оставлять в покое не днем ни ночью. Пришлось мочиться в умывальник, как давеча Аркаша.
Под утро меня разбудил оператор, который сидел на постели и громко вздыхал.
- Ты чего? – спросил я вытирая слезящиеся глаза. – голова болит что ли, так возьми, кофр у меня под кроватью.
- Нет, живот, - продолжал охать и вздыхать Аркадий. – Так сходи в туалет, может, полегчает.
- Уже ходил, все бесполезно, - ответил оператор и держась за голову одной рукой, и за живот другой, встал и принялся слоняться по комнате взад – вперед.
- Постой, - удивился я. – А как ты сумел выйти отсюда?
- Элементарно, - ответил Аркадий. – Повернул ключ в замке и вышел, чего здесь сложного.
- Подожди, - недоумевал я. – Я ночью хотел поссать, но не мог вставить ключ в замок, ему что-то мешало.
- Скажи, кто вчера из нас двоих нажрался: ты или я? – спросил Аркадий, тараща на меня свои черные глазища, словно кот на сечке. – Я думал, что только я.
- Я тоже так думал, - ответил я, встал и подошел к двери. Ключ, действительно, торчал в замке с внутренней стороны, как его и оставил Аркадий. Я прислонился к двери и прислушался, с левой стороны коридора послышался шорох, там ночевали наши соседи. Я повернул ключ и резко распахнул дверь. Никого, мертвая тишина, лишь только ветер шуршит порванными обоями, да за дверьми четырнадцатого номера доносится приглушенный звук кипящей воды. Любопытно, у них электричество есть, а у нес его немае, как сказал бы какой-нибудь поляк.
Вернувшись, я рассказал Аркадию, что ночью в замок с той стороны была вставлена какая-то штуковина, которая, явно, предназначалась для того, чтобы блокировать дверь снаружи. Когда ее вытащили, сказать было невозможно, поскольку Аркадий не помнил, когда у него прихватило живот.
- Да, а у этих военных спецов, кипятильник работает, - сказал я. – Может, кипяточку попросить, для чая?
- Лучше водки с солью, - отозвался приятель, который, устав ходить, вновь бухнулся на кровать, не прекращая стонать и тихонечко подвывать или скулить, словно побитая сука.
- Пей, - сказал я и вытащил из-под кровати кофр.
- А ты?
- Нет, впереди большая работа, помнишь лозунг нашего бывшего? – сказал я усмехаясь.
- Это Яковлева что ли?
- Его, родимого, - ответил я. – Он уже и в правительстве насрать успел, теперь полпредом президента на Северном Кавказе пристроился, далеко пойдет мужчина, видно сильная у него поддержка, а президент его почему-то боится.
- Так они когда в команде Собчака работали, Яковлев на Путина наверняка говна всякого накопал, вот тот и ссыт, что если дернется сильно, то все говно это наружи окажется.
- Наверное это так, - согласился я. – Но, меня сейчас этот вопрос не слишком заботит. Ты, как я понял, сегодня нетранспортабельный, поэтому мне придется действовать одному. Я сейчас скажу этой даме, что ты пойдешь снимать натуру когда солнце будет в зените, а я, мол, пойду на берег и узнаю, каким образом можно перебраться на ту сторону, а сам попробую перейти через железнодорожный вал и посмотреть то, что представляет из себя эта пресловутая «зона» хотя бы снаружи.
- На пристань идти бессмысленно, - безапелляционно заявил Аркадий. – Ты же понимаешь, что без отмашки свыше, тебя никто никуда не повезет.
- С чего ты взял?
- Я же не только водку пить умею!
- И что ты предлагаешь? – я присел на постель и потрогал свою небритую физиономию.
- Помнишь вчерашний стук в дверь и мужской голос? – Аркадий практически перешел на шепот. – Если даже мужика того упекли, то ведь не один он здесь такой. Этого просто быть не может, чтобы всех убрали. Понимаешь, о чем я говорю? Тебя надо каким-то образом найти тех, кто не понаслышке знает о той трагедии.
- Так, я же вчера нашел такого, - сказал я. – Ах да, ты же был в творческом поиске, поэтому ни черта не помнишь!
- Не гундось, а? – Аркаха разбавил спирт водой, достал из своей сумки пластмассовую баночку с солью, высыпал часть ее в водку, з пальцем, выдохнул, залпом выпил, и морщась, словно слопал живого таракана, крякнул и зарделся, как вечерний закат над Финским заливом. Придя в себя, он продолжил:
- Крепкая получилась зараза и горькая! Тьфу! И что тебе этот деятель сказал, которого ты где-то надыбал?
- А то же и сказал, что здесь одни пугала, а те, кто пережил ту трагедию, либо на зоне, либо отселены в края иные.
- В могиле что ли? – не понял Аркадий.
- Нет, их просто увезли куда-то в неизвестном направлении, кроме верхушки, естественно, те в Москве и Подмосковье обитают.
- Знаешь, что я подумал по этому поводу, - спустя минуту другую, сказал Аркаша. – Видно твоему знакомому заместителю директроа комбината денег мало заплатили, вот он тебе и наябедничал, авось ты что-то раскапаешь, раструбишь на весь земной шарик, того придурка снимут, а этого, честного, назначат.
- Я думал по этому поводу. Надоела мне эта подковерная борьба! Здесь речь идет о живых людях, а они портфели поделить ни как не могут, - ответил я, надевая на себя темные вещи, для конспирации. Шутка!
- Но, ведь ты сюда приехал не из алтуистских побуждений? – Аркаха с ехидством посмотрел на меня.
Я кивнул, естественно, если бы впереди не маячили приличные деньги, то я не поперся бы сюда, просто ради того, чтобы поведать миру правду. Нах..я мне эта правда нужна, как не нужна она и миру! И вообще, чем больше я думаю об этом деле, тем страшнее мне становится. У нас на кону несколько тысяч долларов, из которых нам достанется, дай Бог, пара, а у них миллионы, которые они дербанят словно пираньи, и имя им легион. Я же не Дон Кихот, рыцарь печального образа, я не с мельницами ни с драконами бороться не намерен, мне жить охота. Хотя есть во мне какой-то сучий потрох, который гундосит и свербит мою душу, который воет по ночам и говорит: «Ежели ты человек, а не мразь какая-то, то ты должен помочь этим людям. Ты обязан им помочь, плюнув на свою собственную безопасность!» Вот этим я и занимаюсь, под влиянием этого самого сучьего потроха. Да, и Аркадий такой, он тоже совестливый, вот и напился вчера с горя, понимая, что здесь все совсем не так, как есть на самом деле. Это чего он сейчас заводится и ерепенится? Да, только от того, что не может пойти со мной и помочь мне докопаться до истины.
Ерунда, я один справлюсь!
- Я пошел, - сказал я одевшись. – Сделаю, как и наметил. Сейчас зайду в ресторан, может, пожрать чего-нибудь удастся. Ты сделай, как мы договорились, если полегчает, то чеши в сторону противоположную вокзалу, пускай за тобой вяжутся. Да, снимай всех подряд, глядишь определим, кто к нам приставлен.
Аркаха согласно кивнул и вытащил камеру.
- Кстати, ты не хочешь взглянуть, что я вчера наснимал? – спросил он, ставя диск на начало.
- Вечером – обязательно, - ответил я. – Поправляйся, и много не пей, помни…
- Что впереди большая работа! – закончил за меня фразу оператор.
- Молодец, выучил, - улыбнулся я и вышел из комнаты.
Внизу, в холле меня встретила дородная дама.
- Доброе утро, -пробасила она, заливаясь соловьем! – Как спалось?
- Отвратительно, - я мгновенно сбил с ее лица маску благодушия.
- А что так, комары? – спросила она, настороженно рассматривая меня через толстые линзы очков.
Странно, но вчера она была без очков!
- Скажите, зачем вы запираете нашу дверь?
- Простите, я вас не понимаю? – сказала дама и вся прямо вздыбилась, вся прямо распетушилась, словно курица снесшая страусиное яйцо. – Когда это я вас запирала?
- Постоянно, - ответил я. У меня пропало все желание, расспросить у нее про лодку и возможность поездки на тот берег, поэтому, я вышел на улицу, специально хлопнув дверью, как можно сильнее.
Улица была пустынна и тиха, как украинская ночь в чьем-то стишке, не помню этого дядьку, даже ветер не решался нарушить покой мертвого города или города мертвых, во, как страшно!
Пройдя по центральной улице, покрытой асфальтом, я по привычке свернул в сторону пивного зала. Хоть пива суррогатного попить, да пожевать чего-нибудь, а то, так и копыта откинуть можно, с голодухи. Но, на дверях пивного зала висела табличка с надписью «Переучет», аналогичная табличка висела и на дверях ресторана, магазины были закрыты, а улицы мертвы. Великолепно, они решили нас уморить голодом! Придется воспользоваться опытом дедка из «зарядья» и пошустрить по пустым домам. Свернув на первую попавшуюся улочку, я очутился в зарослях крапивы, лопуха и бузины. Как там, в огороде бузина, а в доме нихрена. Пройдя по тропинке, я открыл калитку и вошел во двор. Огород порос репейником, той же крапивой и другими сорняками, где-то пробивался ревень, дальше укроп, лук. Все это уже вконец одичало, хотя выглядело аппетитно, но я, честно говоря, испугался есть зелень, подумав, что наверняка она вся отравлена химическими соединениями, даже если здесь и проводили дезактивацию, как известно, вся эта зеленая масса очень активно впитывает в себя всякую дрянь, типа пестицидов, фосфора и других химических удобрений, не говоря уже о химическом оружии. Войдя в дом, я прошелся по комнатам, заглянул в чулан. Да, все выглядело так, будто люди спасались от разрушительной стихии, поэтом в спешке собирали свои жалкие пожитки, беря с собой лишь самое необходимое. На кухне, возле умывальника висел отрывной календарь. Я подошел поближе и взглянул на дату – 19 января 1988 года, в аккурат после крещенья, не ошибся старик, голову с плеч не потерял, хоть его регулярно и лупят по куполу. Это же сколько, тринадцать лет прошло, мама дорогая, и столько лет все вокруг молчат? Чего-то мне слабо верится в это. Хотя, городишка маленький, авария не столь серьезная, как чернобыльская, вот до них никому дела и нет. Странно только, что нас так плотно опекают. Что, почему я так думаю? Да, вон там, возле забора нарисовался какой-то хлыщ, стоит возле липы и прикидывается пеньком. Интересно, почему я его раньше не срисовал? Наверняка, он шел за мной от самого общежития.
Фу-фу-фу-фу-фух! Надо ноги делать! Да, сейчас только в подпол загляну. Что?! Прошло тринадцать лет! Ты соображаешь, что стало с консервами и солениями?! Это у деда желудок стальной, а у тебя, у городского хлюпика, у салаги, который только водку пить умеет, да всякие пакостные репортажи делать. Нет, придется, по возвращении в общагу, мирится с, как ее там, комендантшей что ли, может она хоть пожрать принесет, мы же ничего ей плохого не сделали.
Интересно, неужели дед прожил здесь в одиночку тринадцать лет? Лады. Надо выбираться, да от этого хвоста избавляться, а то он мне жизнь точно испортит.
Я еще раз вернулся на кухню и аккуратно выглянул в разбитое окно. Человек так и продолжал прятаться за старой липой, его тень отчетливо выделялась на узкой полоске песчаника, возле самых корней могучего дерева. Я прошел в дальнюю комнату, на противоположную часть дома, раскрыл ставни, в комнату брызнул солнечный свет. Я огляделся. Похоже это детская, судя по допотопным деревянным лошадкам, немецким куклам без волос и двухъярусной кроватки в углу. Стараясь не шуметь, я распахнул окно и выпрыгнул во двор. Пригибаясь к земле словно вор или партизан, стараясь не делать резких движений и не производить много шума, я подошел к забору, соединявшему два соседних участка, прошел вдоль него, пока не уперся в большую дыру, чего мне и требовалось. Протиснувшись в нее, я оказался на другом участке, здесь я уже не тихарился, а оленем помчался к калитке. Интересно, на сколько хватит терпения у моего соглядатая, когда он поймет, что потерял меня. Хотелось бы, чтобы это случилось, как можно позже.
Впрочем, я думаю, что они знают, цель к которой я стремлюсь, от того и не особо волнуются, наверняка перекрыв мне доступ к «зоне».
Впрочем, чем черт не шутит, может это все мои бредовые мысли. Может, это просто прохожий, и ничего здесь таинственного нет. Ну, сами посудите, какой дурак будет ради двух каких-то морамоев из Питера, отвлекать от работы столько серьезных и занятых людей? Бред, скажете вы и будете правы, я тоже так считаю, но тем не менее, это действительно так, игра идет по крупному, ставки сделаны, и отступать некуда.
Этих двух «подростков» я срисовал сразу. Они делали вид, что отдыхают на железнодорожной насыпи, а сами только что, разговаривали с кем-то по рации. Нахрена здесь железнодорожное полотно? Ведь грузы сюда давно не приходят, а отсюда не уходят, что же касается людей, так их здесь попросту нет, а тех отщепенцев, которые выступают в роли статистов, на автобусах доставляют сюда, Аркадий вчера заснял эти кадры. Остальные же, те кто руководит здесь этим «парком горбачевского периода» предпочитают добираться до большой земли водными путями. Живи бы я здесь, я мыслю гипотетически, я бы непременно сдал все эти рельсы в ближайший пункт приемы металлолома, денег бы заработал, на год вперед. Ладно, глупые мысли следует оставить на потом, а сейчас надо незаметно проскользнуть мимо этих типов. Интересно, они тоже чекисты или из милиции?
Обойти эту преграду на пути, оказалось делом не хитрым, но неприятным и склизким. Мне пришлось разуться, снять носки, засучить брюки пройти около сотни метров по воде, прямо над этими «подростками», которые так увлеченно о чем-то спорили, что позабыли обо всем на свете. Может быть, они действительно какие-то военные эксперты или представители, а?
Выйдя на берег, я оделся и нырнул в чащу. Все же это здорово, что я уже бывал здесь однажды, и мы с Серегой Агеенко, облазили тогда все заводские окрестности. Серега, как и я, страстный рыбак, он в свободное от работы и пива время, постоянно тащил меня на берег Оки, и мы подолгу бродили вдоль речки, разговаривая с рыбаками, наблюдая, как они ловко ловят рыбу. Иногда мне хотелось предаться сну, как это делал Олег Клинцов, но Серега упорно тащил меня с собой. Я мысленно поблагодарил старшего товарища и пожелал ему счастья в личной жизни, успехов в работе и богатырского здоровья, так вроде пишут все в поздравительных открытках по случаю вашего очередного дня рождения? Впрочем, это эпистолярный жанр давно заброшен, достаточно набрать ваш номер и сказать вам пару ласковых. И вам приятно и мне противно! Шутка!
Продираясь через какой-то колючий кустарник, я здорово расцарапал щеку, а тут еще и ноги все промочил. Такие вокруг дебри, словно в тропических лесах амазонской сельвы, правда я там не был, но надеюсь побывать, если выживу, конечно. Наконец, я вышел на берег какого-то ручья, который протекал между, склонившихся над ним, деревьев. Вода в ручье была черная, как Майкл Тайсон и пахла, словно неделю не подмывавшаяся проститутка. Обычно, в таких затхлых местах сонмище всякой мошкары и комаров, но здесь, на удивление, их не было. Впрочем, я уже перестал удивляться всем этим аномалиям, расцветшим здесь яркими красками. Если мне не изменяет память, то сейчас следует идти вдоль ручья налево, там вскоре будет ров, а за ним, судя по рассказам деда, бетонный забор, со смотровыми вышками для солдатиков. Для стойких деревянных солдатиков! Нормальные люди вряд ли здесь смогут выжить.
Тут мне в голову пришла шальная мысль, а что если мне попробовать прямо сейчас, сегодня пробраться на зону? Вдруг получится, тогда завтра, мы распрощавшись с нашими опекунами и сделав вид, что навсегда покинули их края, сможем беспрепятственно проникнуть туда и все заснять. А что, это мысль? Если меня поймают, то объявят персоной non-grata и депортируют с позором из города. Тогда наша командировка окажется пустышкой и Славка мне этого не простит, но с другой стороны, на вообще могут выпереть отсюда в любой момент, а выперев, проводить с почестями до поезда, посадить в него и тю-тю. А могут и вовсе убить, с них станется, - не лезь куда не следует. Я присел на корточки, закурил и задумался: надо выбирать или выбираться. Если идти туда сейчас, то любой неверный шаг чреват поражением, если возвращаться обратно, то игра начнется с самого начала. Ладн!
Я залез в задний карман и вытащил мобильный телефон с цифровой фотокамерой. Такие только появились в продаже в нашей стране, а мне его подарил мой одноклассник – Сашка, который уже десять лет живет в Англии. Он, в самом конце апреля приезжал навестить свою мать, и заехал ко мне на именины, вот тогда он и подарил мне эту штуковину. Я ей почти не пользовался и никому не показывал, *** его знает, как народ на это отреагирует, а так я, знай себе снимаю их в самых неприглядных позах, в самой паскудной обстановке, а потом сливаю все в компьютер, мало ли что, вдруг когда-нибудь пригодиться.
Короче, пускай Аркадий Георгиевич харю давит, а я попробую повторить «подвиг разведчика», чем там полоумный Кадочников торговал: 1.Куриными окорочками, 2. Рыбьим жиром, 3.Коровьем молоком, 4. Свинячей шетиной. Все время! На кону миллион!!!
Солнце приблизилось к верхней точки своего восхождения на небесный эшафот, значит, сейчас этот поносник, если все нормально и водка с солью ему помогла, возьмет камеру и пойдет бродить по городу, делая вид, что снимает. Это мне на руку, он отвлечет значительные силы противника на себя, впрочем, их интересует видеокамера, а не мы, как самодостаточные личности. И это верно, дорогие друзья!
Стерев из памяти фотоаппарата старые кадры, где я зафиксировал одну ****скую вечеринку, как-нибудь расскажу о ней, я убрал телефон в нагрудный карман рубахи, застегнул его, от греха подальше, пописал «на дорожку» и пошел вперед. Все, я принял решение, и обратной дороги попросту нет.
Вскоре показался земляной вал, а за ним бетонный забор. Я лег на влажную землю, хотя дождя никакого не было, и пополз по-пластунски, как когда-то учили в армии. Взобравшись на вал, я осмотрелся. Да, впереди ров, кстати, не очень широкий, весь затянутый ряской и тиной, а за ним бетонный забор, явно построенный впопыхах, а значит тяп-ляп и сбоку бантик. К своему глубокому удивлдению, я не увидел никаких вышек с солдатами. Я несколько раз бывал возле тюремных зон, и привык к тому, что по всему периметру забора располагаются вышки с ВВ-шниками. А здесь никаких вышек не было. Может быть, в них отпала надобность, все же прошло больше тринадцати лет?
Понаблюдав так за местностью минут двадцать, я решился, наконец, спустится ко рву. Неужели придется раздеваться и переплывать его, не очень то и хотелось бы. Я взглянул на забор. На нем аршинными полу стертыми буквами было написано: «МОГИЛЬНИК. Стой – запретная зона!» В голову влетела шальная мысль – «А что, если тот мужик за дверью и дед, который жрет протухшие консервы, просто сумасшедшие?» Как влетела, так и вылетела, не оставив следа. Скорее, это я спятил, чем они.
Перебравшись с грехом пополам через вонючую, затхлую жижу, на ту сторону, я подсох не много, оделся и пошел вдоль забора, осматривая местность. Конечно, это был опрометчивый шаг с моей стороны, я просматривался и с земляного вала, со стороны железнодорожной насыпи и бетонного забора. Но, вероятно, никто не мог предположить, что зайду так далеко в своем стремлении докопаться до истины, и поэтому я не встретил не одной живой души. Может, это действительно, могильник? – эта дурацкая мысль все время сверлила мозги, не давая мне успокоиться и подумать. Вскоре, я увидел лаз, который был прорыт под забором. Обычно, такие лазы делают собаки, чтобы беспрепятственно входить и выходить когда им заблагорассудится, но это было творение рук человечьих. Я огляделся по сторонам и юркнул в дыру.
Ну, и что же я там увидел такого, что должно было салить меня с ног? – ровным счетом ничего! Точнее, что-то я конечно увидел, но это что-то были корпусами химического комбината, затянутые в какие-то защитные сетки зеленого цвета. Везде висели предупреждающие, ограничивающие и запрещающие надписи, но на территории не было ни одной живой души. Если поначалу я передвигался короткими перебежками, а потом замирал на земле на какое-то время, то потом обнаглел на столько, что встал в полный рост и преспокойно побрел в сторону главного здания комбината.
Оп вашу мать, думал я, надо же, как на здорово нагрели! Ведь эту игру затеяли специально, чтобы мы приехали сюда и засняли всю эту ботву, чтобы показать американцам, что их деньги расходуются по назначению. Скорее всего это именно так. Для чего они ломали комедию? Да, все очень просто. Им необходимо было создать для нас подобие истерии, заставить нас нервничать и принимать не верные решения. Все было спланировано изначально: и эта проводница, и этот чекист, и эта актриса в трех сестрах, и голос из-за двери, и дед из деревни, и марионетки. Если бы они знали, что я отважусь пойти сюда в одиночку, а они знали, наверняка в номере имеются «жучки», то они разыграли бы здесь очередную комедию. Они специально изводили нас, чтобы сбить с толка. Да, Славка меня по головке не погладит! На деньги меня не поставит, он все же сам принимал решение, а вот с работы выгонит, это точно – за профессиональную непригодность!
Тьфу, ****ство какое-то! Пойти напиться что ли, пока Аркадий все не выхлебал в одну харю.
Я обошел вокруг главное здание, посидел на скамейке перед центральным входом, усмехнулся, глядя на неработающий фонтан посреди двора, где когда-то с Серегой, мы наблюдали, как совокупляются какие-то навозные жуки. Самка здоровая такая кобыла, а самец маленький, но верткий. Он бегает вокруг неповоротливой скотины, потом шасть на нее и вперед, давай пахать. А дальше наступала несправедливость, свойственная не только этим вонючим клопам – самец умирал. Вот так, сделал дело – гуляй смело. Вот он и гулял, только уже мертвый. Самка таскала его за *** по мраморному узору фонтана, пока несчастный не цеплялся за какую-нибудь выбоину или препятствие, и не оставался лежать бездыханным. «Красивая смерть» – сказал тогда Серега – «Я тоже хотел бы такую. Представляешь, момент наивысшего наслаждения, у тебя останавливается сердце!» Я не видел в этом ничего романтического, зато голландский режиссер Пауль Верховен снял фильм про это самое дело, может видели: - «Основной инстинкт». Ничего, советую посмотреть хотя бы на главную голливудскую стерву – Шерон Стоун, выглядит довольно сексапильно.
Впрочем, мне сейчас не до жучков, не до Стоун, мне, вообще, не до кого. Надо возвращаться в общежитие, объясняться с Аркадием и пилить обратно в Северную Венецию. Здесь нам делать нечего.
Я встал и побрел в сторону центральной проходной, через которую мы заходили на комбинат пятнадцать лет назад, с какого перепуга я буду выбираться окольными путями, если здесь все чисто и никакого криминала нет? Нет уж, дудки, сами ползайте на пузе и переплывайте через вонючий ров, с меня довольно.
Если бы я не сидел у фонтана, вспоминая про несчастных самцов навозных жуков, то ход этой истории зарулил бы совсем в другое русло, но от беды не уйдешь, как и от судьбы злодейки. Едва я вывернул на центральную заводскую аллею, как до моего слуха донесся шум мотра, который стремительно приближался. Инстинктивно я забежал за угол и вжался в стену здания. Мимо меня промчался крытый грузовик с белым брезентовым тентом. Грузовик, обогнул главное здание, повернул в сторону основного корпуса комбината, и скрылся в клубах пыли. Вскоре я услышал сигнал клаксона, водитель кому-то сигналил. Странно это, подумал я, ведь комбинат не работает, да и не комбинат это вовсе, а судя по надписи на заборе – могильник. Правда, как все любят повторять эту вещицу, мол, на заборе написано х…, а там дрова, так может быть и здесь. Интересно, кому он сигналил, и куда поехал? Подождав несколько минут, я крадучись и оглядываясь двинулся следом за грузовиком. Его следы были отчетливо видны на запорошенном известкой или хлоркой асфальте. Ла тут не один след, странно, почему я раньше не обратил на него внимания? Ведь так бы и ушел, ругая все на свете, так ничего и не узнав, а это все же какая ни какая, а все ж зацепка. Главное, опять пустышку не вытянуть!
Место, где когда-то стоял основной корпус, где и производились основные химические компоненты для боеголовок, был обнесен аналогичным внешнему, внутренним бетонным забором. По всему периметру стены, была натянута колючая проволока, а по углам, словно гвозди, торчали смотровые вышки.
Вот оно! Значит, не врал дед, не врал тот нечастный из-за двери, значит, действительно, существует какая-то тайна, раз здесь такие меры безопасности! Оба на – гребана!
Теперь остается самое простое, проникнуть на этот странный «объект» и все выяснить. Просто и со вкусом, будь я хотя бы Брюс Уиллис или Джеки Чан, но ведь я ни тот и не другой. И что мне делать? И «где ты был с восьми до одиннадцати?» - из репертуара великого Райкина. Самое простое, это подойти к воротам, постучаться, и попросить, водички попить, вдруг поведутся? Пока они за водой ходят, я быстренько все сфотографирую, разузнаю и брык, обратно. А, что, я ничего, «давно здесь сидим!» Здорово? То-то же, ну какой же это к черту боевик, это мелодрама какая-то получается в силе наших писательниц – лесбиянок, типа П., Д., еще одной Д., У., и великой М.. Впрочем, их сейчас столько расплодилось, что кажется наши книгоиздатели переплюнули светил мировой медицины и клонируют писательниц, чуть ли не каждый месяц, вот опять, новый клон появился в виде некой А., которая за пять лет умудрилась написать «в стол» 55 (!) романов, ее несчастную, долго не печатали, а потом издательство прорвало! Вы верите в эту чушь? Я-то ответ знаю, поскольку, знаком с ситуацией изнутри, а вы, вы знаете, когда читаете эту ересь? Вот так мы и живем!
Короче, все что я сейчас наплел, это была, естественно, шутка, просто у меня рассохлись мозги, и я не знаю, что предпринять, чтобы попасть на «зону». Правда, есть у меня шальная мысль, но смогу ли я осуществить задуманное? Впрочем, двум смертям не бывать, попытка не пытка, попробовать стоит.
Я развернулся, словно солдат услышал команду «кру-гом!» и пошел к выходу. Все игра окончена, я пошел сдаваться властям. Да, я трус, я проиграл, но мне, как и вам всем хочется жить, а там «на зоне» злые солдаты с автоматами, там ведь и убить могут. Поэтому, я решил вернуться!
Поверили? Ну, и дураки! Это, вновь была шутка!
Я пошел к центральной проходной, предполагая, что эта машина с белым брезентовым тентом не последняя, которая пребудет сюда на зону. Правда, я даже не представляю, сколько времени мне придется ждать следующую, но другого выбора у меня нет: «Взялся за уд, не говори, - very good». Около главных ворот никого не было, а сами ворота были распахнуты настиж. Как честный человек, я должен на ней жениться, тьфу ты, как честный человек, я закрыл одну из створок ворот, засунув щепку в щель между стойкой и створкой, заблокировав таким образом ее непроизвольное движение в обратную сторону. Если кто-либо захочет проехать на территорию, то ему необходимо будет приложить некие усилия, для того, чтобы распахнуть ворота. Если он не лихач и беспредельщик, то выйдет из машины и откроет ворота. Пока он занимается этой канителью, я залезу к нему в кузов и все. Логично? Вы скажете, какой я умный. Скажете? Нет, потому что, это не я сам придумал, я такое видел в различных фильмах про всяких десантников, морских пехотинцев, агентов спецназа и прочих долбоебов, типа «джентльменов удачи». Вот и я попробую изобразить из себя одного из них. Все же, я вам признаюсь, иногда полезно смотреть телевизор, но не больше двух часов в день, врачи предупреждают! Шутка!
Чего-то я расшутился в последнее время, да заговариваться стал со всякой нечестью, и действительно, к кому я все время мысленно обращаюсь? Сам с собой левой рукой? Лучше бы молитву какую-нибудь вспомнил, да помолился, а не языком молол, про вред и пользу от просмотра телевизионных передач типа «Аншлага». Кстати, последнее лирическое отступление. Почувствуйте разницу: у них губернатором Калифорнии стал «Терминатор», а у нас губернатором Алтайского края – «шут гороховый», м что, мы сможем конкурировать с Америкой на мировой арене? Дудки!
Все, шутки в сторону, надо взять себя в руки. Это я сильно перепсиховал, вот из меня желчь и льет, как из дырявого ведра. Ну, все, сейчас займусь авто тренингом, и приведу свои нервы в порядок. Да, надо воспользоваться телефоном. Сколько там кадров в запасе?
Ждать пришлось несколько часов, пока я услышал урчание мотора, как оказалось, это ехала машина с зоны. Черт, сейчас он ворота откроет, придется все делать по новой. Не заглушая мотор, водитель вылез из кабины и чертыхаясь, пошел открывать закрытую створку. Я сфотографировал его и драндулет с белым тентом. Когда он направлялся к воротам, то до моего слуха донесся аналогичный шум мотора, но с другой стороны. Я вжался в ржавую землю. Как все не вовремя, черт подери, ну хотя бы на пару-тройку минут позже. Но, мои волнения оказались напрасны. Наоборот, подъехавшая машина, затормозила, водитель спрыгнул с подножки и подошел к первому, уже распахнувшему до конца ворота. Они поздоровались, первый протянул второму пачку сигарет, второй кивнул, взял и прикурил. О чем они базарили, меня абсолютно не волновало, меня заботило только то, чтобы они не заметили, как я пригнувшись, перебежал ко второй машине, направляющейся на зону, подтянулся, приподнял угол тента, предварительно отвязав бечевку, которой он крепился к борту, и шмыгнул внутрь.
Пахло жратвой! У меня, аж слюноотделение началось такое обильное, что даже из глаз слюна пошла, вот до чего я хотел жрать!
Мысли о еде, мгновенно улетучились, едва машина дернулась, хлопнула дверца, водитель сел за руль и нажал на сцепление. Машина дернулась два раза и рывками покатила куда-то к чертовой матери. Я просто-напросто не видел ничего, ведь внутри была кромешная тьма, и лишь сладкий запах вареного мяса, придавал мне уверенность, что мы движемся в правильном направлении.
Неожиданно, машина резко затормозила, и я чуть было не кувырнулся и не шмякнулся башкой о какой-то чан со жратвой. КПП, решил я и верно, водитель просигналил и проехал несколько метров. Снаружи раздались голоса. Потом, кто-то прошел вдоль машины и обойдя ее ссади, подошел в борту.
- А чего у тебя тент отвязан? – спросил кто-то.
- Отвязался вероятно на этих колдобинах, - ответил водитель. – Эти мудаки все делают тяп –ляп. Да ты не беспокойся, Семеныч, ничего с твоим гуляшом не случится, все в целкости и сокрадности.
- Иди ты, - ругнулся кто-то. – Эй, Акинин, иди сюда, чего ты стоишь там, как дундук, я что ли за тебя полезу?
Только этого мне не хватало, подумал я, вероятно сейчас машину досматривать будут. Куда деться? Найдут, утопят в собственной моче! Я крадучись пробрался вглубь и притаился возле какого-то мешка, прикрывшись куском рогожи, которую подобрал возле чана.
В глаза ударил яркий свет, это кто-то распахнул тент с заду. Сквозь дырку в тряпице, я увидел чей-то силуэт, который перемахнув через борт, подошел к чану, возле которого я изначально сидел, взял его двумя руками и потащил обратно.
- Чай не забудь, - скомандовал кто-то снизу. – Да, положи ты автомат, хули ты с ним валандаешься!
Какой-то солдатик, а я успел разглядеть его, когда глаза не много привыкли, передал кому-то свое оружие, затем бидон, вернулся, взял еще один и с ним спрыгнул на землю.
- Досматривать будете? – спросил водитель.
- А нахуя, - ответил все тот же голос. – Террористов привез с собой, как в Буденовске? – он рассмеялся. – Поезжай. Да, Вась, ты бы хоть водки привез из города, а то надоело уже спиртягу глушить.
- Лады, - ответил шофер. – Будет оказия, привезу тебе пару фуфырей «Киндер – сюрприза!»
- Иди ты, - выругался некто, - Эту гадость пускай СПС –ники пьют, а ты мне обычной, нормальной водки привези.
- Договорились, пока, - ответил шофер, залез в кабину и запустил двигатель.
Машину бросило вперед и мы помчались по «зоне». Ехали мы минут пять, пока вновь не затормозили и водитель снова не стал сигналить. Ничего себе, подумал я, какая у них охрана здесь, охраняют, словно атомную станцию, а раньше, в застойное время, лишь вохровцы на входе, да контролеры в цехах, а ведь тогда, это был секретный объект, правда и город был закрытым, чтобы попасть сюда, нужно было пограничную заставу пройти. Формально, конечно, но все равно: командировочное удостоверение, паспорт, форма допуска №2 и разрешение на съемку. А сейчас, вроде, официально все остановлено, а охрану увеличили на порядок. Парадоксы нашей российской действительности!
Кстати, я ошибся. Насей раз никаких пограничников, вохровцев или иных злобных дядек и теток не было, а была дряхлая старушенция, открывшая ворота для проезда машины. Мы въехали в «жилую зону», как я потом выяснил, некий пансионат, для неизлечимо больных людей.
Едва машина затормозила возле пищеблока, а водитель удалился в помещение, я сиганул через борт и бросился бежать к какой-то будке, находившейся неподалеку. К счастью, меня никто не заметил, да и я, если честно, никого не увидел, но чувство самосохранения превыше всего, да и осторожность в нашем деле играет не последнюю роль.
Отдышавшись, я прижался к стене и оглянулся. Из двери здания вышел рябой водитель с каким-то мужиком в белом халате, водила забрался в машину и стал передавать дядьке какие-то кули и мешки. Когда разгрузка закончилась, то они покурили пару минут, перекинулись несколькими фразами, и водитель занял свое место за рулем. Машина чихнула, заревела, развернулась и , оставив за собой облако пыли, умчалась в обратном направлении. Вот и все, ты достиг того, чего хотел! В сарае или будке, хрен тут разберешься, жутко воняло каким-то испражнениями, то ли, кошачьим дерьмом, то ли человечьим, но дышать полной грудью, совершенно было невозможно. Приходилось вдыхать и выдыхать через раз. Потом, я обратил внимание, что этот запах был присущ почти все помещениям, в которых мне удалось побывать. Но, нигде говна, как такового, я не увидел, разве что, в хлеву, но об этой жуткой истории чуточку позже.
У меня пока не проклюнулось ни одной мало-мальски здравой мысли, не пришло на ум ничего дельного. Что мне сейчас делать и куда, главное, я попал? Судя по всему, это напоминает чем-то больничную территорию, а не могильник для хранения химических отходов. Человек в белом халате, явно не был похож, на какого-нибудь гениального ученого, контролирующего процесс распада солей тяжелых металлов, скорее, он походил на санитара из Боткинской больницы, вечно молодого и вечно пьяного. Итак, дебет – кредит. Ждать надо, пока начнет смеркаться и тогда вылезать из этого вонючего убежища, если, конечно, не сдохну раньше, от этого смрада. Сейчас времени уже часов пять, а то и шесть, возможно, что водитель привез продукты, и еду для солдат. Если времени именно столько, а не меньше, то скоро начнет темнеть. Жрать хочется, надо было… Впрочем, ничего не надо было. Слава богу, что тебя не засекли!
Когда сумерки окутали территорию вокруг будки, я решился покинуть свое убежище. В хозблоке или пищеблоке, поди разбери, по прежнему горел свет и что-то готовилось, но меня это мало интересовало, я направил свои стопы в сторону ветхих деревянных строений, которые заметил, разглядывая сквозь щели в сарае территорию. У меня складывалось такое ощущение, что именно там, я найду то, к чему стремился, именно там теплилась жизнь.
А вот сейчас начнется философия, хотя я так ее не люблю.
Все дело в том, что я прокрался к этим строениям и чего же я там увидел?
А увидел я там, братцы, обыкновенных людей и необыкновенных маленьких уродов. Нет, не зелененьких человечков из фильмов про инопланетян или из белогорячечного бреда. Это были детишки, простые дети, но с различными аномалиями в развитии. В общем, подкрался я к деревянным баракам, притаился возле одного из них, подождал не много и решился подойти к маленькому окошку, в неосвещенном от закатного солнца месте. И что же я там увидел? А увидел я там помещение, равное примерно стандартной комнате в обыкновенной хрущевке, то есть метров десять не больше, довольно чистая и ухоженная. По обеим сторона стояли железные кровати, а возле окна обеденный стол, других предметов мебели в комнате не было. Возле окна стояла женщина с желтым, опухшим до невероятных размеров, лицом, которое все было покрыто язвами и рубцами. Она смотрела прямо на меня, но ее лицо не выражало никаких эмоций. Если сначала я вздрогнул и хотел сбежать, но потом, ее тихое спокойствие, передалось и мне, и я застыл в ожидании. Женщина шевелила губами и перебирала в пальцах бусы, словно четки. На столе стояли три пустых железных миски, а возле них столько же пластиковых кружек, вероятно, люди готовились ук ужину. Отчего она никак не реагирует на мое появление, подумал я, ведь она смотрит на меня прямо в упор! И только когда луч солнечного света коснулся ее лица, я заметил, что у глаз женщины отсутствуют зрачки. У нее были совершенно белые, как молоко, глаза, слегка подернутые матовой дымкой печали. Женщина была слепой. Самое неприятное, что из ее безжизненных глаз сочилась влага, которую она вытирала носовым платком. Казалось, что она грустит о чем-то и плачет, плачет, плачет своими бездонными пустыми глазами. Язвы и шрамы на ее опухшем лице имели коричневатый цвет, порой переходивший в яркий, в оранжевый, особенно это было заметно возле губ, поросших волосами и, так же, покрытых язвами. Меня стошнило, когда я увидел, как по ее лбу ползет опарыш, да-да, именно тот, на которого так хорошо идет лещ и густерка. Когда желудок перестал выдавать желудочный сок и желчь, а спазмы улеглись, я снова заглянул в окно. В комнате по прежнему сидела лишь одна женщина. Однако, через несколько минут, дверь распахнулась и на пороге появилась женщина в белом халате с респиратором на лице. Она подошла к «прокаженной», положила ей руку, в резиновой перчатке, на плечо, та медленно повернула голову. Вошедшая дама, взяла со стола миски и вышла из комнаты, затем появилась вновь, возвращая миска обратно, на прежнее место. В мисках находилось какое-то варево.
- Я сейчас детей покличу, - громко сказала женщина в халате.
Хозяйка комнаты молча кивнула и что-то беззвучно зашептала, своими опухшими, гниющими губами.
- Говори громче и четче, - громко сказала женщина в халате. – Я тебя плохо поняла!
Женщина напряглась, так, что вены вспухли у нее на лбу, и сжала, покрытые язвами, кулаки.
- Ты не злись, чего ты, успокойся, - увещевала ее женщина в халате. – Сейчас придет сестра, сделает тебе укол и протрет раны. Я знаю, что черви больно кусают, но что я могу сделать? Я только лишь стряпуха. Все, садись, - она взяла ее под руку и подвела к табуретке, стоящей возле стола. – Кушай, я сейчас детей позову.
Женщина в халате вышла, вернулась вновь с чайником в руках, налила в пластиковые кружки кипяток и удалилась, хлопнув дверью.
Хозяйка комнаты, нащупала на столе ложку и приступила к трапезе, отправляя какую-то похлебку в беззубый рот.
Похлебка стекала по подбородку и капала на стол, но женщина не обращала на это никакого внимания. Пару раз она промахнулась, и вместо рта пыталась попасть себе в нос, после чего, он с раздражением отшвырнула ложку в сторону, взяла миску обеими руками и вылила себе на грудь, так и не донеся ее до рта.
Я был, на столько, потрясен этим зрелищем, что забыл про свой встроенный в мобильник фотоаппарат и ничего не успел сфотографировать.
Впрочем, самое интересное, если это может считаться интересным, было впереди. Через минут десять, когда женщина успокоилась, и вновь вертела в руках стеклянные бусы, в комнату вошли двое детей. То, что это дети, я догадался по их маленькому росту, но то, что это были обыкновенные дети, сказать было невозможно. Это были уроды, свет которых еще не видывал, а если и видывал, то это был не я. У девочки, как я догадался по серому платьицу, абсолютно отсутствовал но, как у сифилитика, одна рука росла откуда-то из под лопатки, а левая ключица росла в сторону спины. У мальчика, он был в потрепанных брючках и серой рубахе, и нос и руки были на месте, но его единственный глаз находился где-то между ртом и правым ухом, которое тоже имелось в единственном экземпляре. Лица у детей имели землистый, светло коричневый оттенок, в отличии от лимонного цвета лица их мамаши.
Детка подбежали к столу и…
И девочка уставилась на меня немигающими глазами, и ощущение дикого ужаса, отразилось на ее убогом челе. Она раскрывала рот, словно рыба, выброшенная на берег, и силилась что-то сказать брату. Тот тоже увидел меня своим единственным глазом и заверещал что-то, пуская пузыри из, лишенного губ, рта. Женщина повернула голову в сторону окна, что-то произнесла беззвучно и вперлась в меня своим мертвым взором. Внутри у меня все скукошилось и заиндевело. Страх пробрался по рубашку и впился в самое сердце, лишь мозг продолжал борьбу. Очухавшись, я вытащил из кармана телефон и сделал несколько снимков семейки уродцев, после чего я спешно ретировался, унося с собой массу приятных впечатлений, которые останутся со мной на всю жизнь.
Что ж, зрелище, действительно, не из приятных. Вот значит о чем пытался сказать голос из-за двери, вот о чем, говорил дед из «зарядъя». А, может, стоит вернуться и последить за ними еще? Впрочем, не думаю я, что только они здесь такие особенные.
Я оказался прав. В других окнах, в которые я заглядывал, я видел таких же, покрытых язвами взрослых, у некоторых из которых отсутствовали конечности, явно ампутированные, видел безобразных детей, примерно одного возраста: десяти – тринадцати лет, впрочем, понять, сколько лет этим уродам, было делом абсолютно глухим и бессмысленным. Возраст детей, я определил на вскидку, предполагая, что они родились из отравленных чрев своих матерей, в связи с этим и имели те физические недостатки, про которые я говорил. В одной из комнат, я заметил женщину в белом халате и респираторе, но это была не кухарка, это была медсестра. Она протирала каким-то раствором тело мужчины который лежал на кушетке. Мужчина был тощий словно обтянутый кожей скелет, и лишь живот его был надут как барабан, да, пожалуй, лицо явно диссонировало с тонкой шеей и туловищем. Женщина в халате, протираля его язвы, а он тихонько стонал. Потом, она жестами попросила его встать, значит, он был зрячим, и протерла ему спину. Когда он повернулся к окну, то я заметил, что у него совершенно черный конец, словно он облил его гудроном или только что запекал его в печке, желая отведать сытного Hot-Dog –а. Поразившись этому обстоятельству, и тому, что он мог заметить меня, я ретировался, но сделал еще несколько снимков, и оставаясь незамеченным приблизился к сараю, из-за стен которого доносилось грустное мычание. Неужели у них коровы есть?
Позабыв о всякой осторожности я раскрыл дверцу и вошел в сарай. В верху под потолком горело несколько светильников, а прямо передо мной стояло несколько уродце, которые впялились в меня своими безумными глазами. Жуткие мгновения растянулись на часы, грозя превратиться в вечность. Что мне делать, ведь они сейчас такой хай поднимут.
Но, ничего подобного не произошло. Наоборот, это я чуть не заорал, когда из кучки детей выделилась девочка и подошла ко мне.
- Дядя, у тебя деньги есть? – четко и внятно, произнесла она. Я замялся, рассматривая ее. Если ей, как я предположил, лет одиннадцать – двенадцать, то она выглядит гораздо мельче детишек ее возраста. Тоже платье мышиного цвета, тоже лицо к коричневым отливом, те же безумные глаза, выкатившиеся из орбит, не имеющие не век ни ресниц, прозрачные и пустые, как у селедки. Руки, вроде, на месте, ноги тоже, только уж больно кривые, лицо, слегка опухшее, особенно возле рта, а так, в принципе имеет правильные черты, разве что, но несколько не пропорционален овалу лица, да полное отсутствие зубов, вызывает определенные эмоции, а так…
- А, зачем тебе деньги? – придя в себя, я ничего умного не придумал, чтобы задать ей встречный вопрос. Зачем ей здесь деньги?
- Так, есть или нет? – продолжала настаивать девочка.
- Ну, есть, - не твердо ответил я. А разговаривает она, как нормальный ребенок, вполне убедительно и здраво, во всяком случае, не мычит и не блеет, как я мог бы это предположить, судя по ее внешним данным, и окружающей атмосфере.
- Сколько?
- А сколько тебе нужно? – спросил я, доставая из кармана бумажник, и показывая мятые бумажки.
- А сколько дашь, если я у тебя отсосу? – улыбнулась девочка, показывая свои красные, кровавые, воспаленные десны. – Десятку дашь?
- Что-о-о? – я опешил, и таращил на дитя глаза, словно это я был безумный, а не она. Впрочем, если она слегка не похожа на обычных детей, мягко скажем, то это не значит, что у нее отсутствует серое вещество – Что, ты собираешься сделать?
- *** у тебя отсосать, - ни капли не сумятясь, сказала девочка. – Давай, -она схватила меня за брюки, и попробовала расстегнуть ширинку.
Я ударил ее по рукам, она завыла, словно побитая собака и закружилась, словно юла. Из кучи выбежали две девочки, явно постарше, подбежали к «моей» и начали ее лупить по голове. Я разглядел, что они чуть постарше чем она, и выглядят несколько иначе, во всяком случае, внешне они мало чем отличались от обычных детей, которых мы встречаем на улице, разве, что лицо и тело у них были желтого, я бы сказал, ядовито-желтого цвета. Изо рта, эти девочки изрыгали проклятия в адрес своей более младшей подруги. Потом, закончив экзекуцию, одна из них обратилась ко мне.
- Ты не обращай на нее внимание, она ебнутая.
- Что? – таких слов в их возрасте я еще не знал, да если бы и знал, то постеснялся произносить при взрослых.
- Она ***соска, - добавила вторая. – Сосет у дяди Васи хуй, а он ей за это конфеты дает.
Что?!
- У дяди Васи, у шофера с большой машины, - стала пояснять девочка. – Он приезжает сюда утром, и привозит всякую кашу, а Верка бежит к нему в кабину и *** у него сосет. Она уже давно это делает, дядя Вася добрый, он конфеты ей дает, он ее жалеет, у нее мамы нету. А, вообще, она ****ь!
- А ты знаешь, что это слово означает? – наконец нашелся я, слегка придя в себя.
- Папка говорил, что это его начальника так зовут, директора завода, где он раньше работал. А теперь папка болеет, он все время лежит и плачет, а мамка писается и какается, а у нас пахнет плохо, - сказала девочка. – ****ь, это плохой человек, так папка говорит.
Я не нашелся что ответить «разумной» девочке, но про себя отметил, что дети живут здесь с родителями, которые уже дышат на ладан. И слов этих они нахватались из уст своих отцов и матерей. Но, то, что проделывает дядя Вася, это полнейший беспредел, хорошо, что я его сфотографировать сумел, это дело я так не оставлю.
- Дядь, а у вас вправду деньги есть? – спросила первая взрослая девочка. – Или ты врешь!
- Нет, не вру, - сказал я, по-прежнему держа бумажник в руке. – Вот, смотрите, - я показал им деньги.
- Если я тебе дам, ты сколько заплатишь?
- Чего ты мне дашь? – я не понял, чего она хочет мне предложить.
- Чего-чего, - рассмеялась девочка, поворачивая свое желтое лицо к подружкам. – Во, дурак какой, бабоньки, ну, прямо дебил отутюженный.
- Ты объясни толком, - сказал я, начиная догадываться, что хочет дать мне девочка.
- Вот чего, - она задрала платье и оголила низ живота. – Видел, больше не увидишь, - она одернула платье. – Сколько дашь?
- Этому тебя тоже дядя Вася научил? – вместо ответа, спросил я.
- Не-а, - растягивая слова, ответила она. – Это солдаты, которые нас от зверей стерегут.
- От кого? – переспросил я.
- От зверей всяких, так они говорят, - ответила девочка, жадно вгрызаясь глазами в купюры, которые я вертел в руках.
- От зверей? – удивился я. Надо же, чего эти урки наплели несчастным детишкам, впрочем, ведь им придется находиться здесь до конца жизни, мне так кажется. -Ладно, если ты скажешь, зачем тебе деньги, то я их тебе дам, сколько ты захочешь и безо всяких условий, - сказал я, вытаскивая из пачки самые мелкие монеты.
- Она хочет замуж выйти, - ответила за нее подружка, такая же пучеглазая, как и первая, но чуть пониже ростом, и с чуть более лиловым отливом на лице, нежели у первой. – Она думает, что солдат ее отсудова заберет. Фага –с два!
- Сука! – замахнулась на нее кулаком старшая.
- Сама сука! – огрызнулась вторая.
- Это тебе фигос под нос, - потому что ты у теленка *** сосала, а я нет. – Вот тебя и не ебут, от того, что ты грязная ****ь.
- Сама ты ****ь!
- Дети, дети! - я встал между враждующими сторонами, и попытался погасить назревающий конфликт.
- А я то же у Борьки сосала, а он мне в рот чуть не нассал, - закричала «уродина» и побежала к стоящему поодаль бычку. Наклонившись, она подлезла под него и…
«Нет, детка, не надо!»,- хотелось крикнуть мне, так, чтобы весь белый свет содрогнулся, но она уже…
И хотя я ничего не ел, почти целый день, и хотя я уже блевал сегодня, в тот момент меня так выворачивало на изнанку, что я думал, - скоро кишки мои полезут горлом. Доблевался я до крови, до полуобморочного состояния, до головной боли и жжения в печенке.
Конечно, я мог бы сфотографировать все это безобразие, но у меня просто не хватило сил, да и совесть надо иметь, да и честь знать. Должен быть какой-то нравственный порог, переступать через который не должен не только журналист, но и любой здравомыслящий человек.
Я вытащил из бумажника почти все деньги, крупные купюры лежали у меня в кармане, после того случая в поезде, и сунув их в руки девочке, которая собиралась замуж, выскочил из сарая.
- ****ько! – услышал я вслед похвалу, высказанную одной из участниц нашего разговора.
На улице меня поджидал новый сюрприз. Возле входа стояла толпа подростков, среди которых были и довольно крупные экземпляры. Поскольку освежения на улице не было, то мне пришлось напрягать зрение, чтобы определить, чего они хотят.
Чего же они хотели, так это я понял по первым фразам, которые произнес некто из толпы, писклявым, чуть сиплым голосом:
- Опять он приперся, пацаны. Опять девчонкам свой *** в рот запихивал! Мне мать давно говорила. Надо его пошерстить маленько, хоть он и охраняет нас от зверей.
- Эй, голуби, - воспротивился я попытке, пошерстить меня немножко. – Я не тот, про кого вы думаете. Я журналист из Петербурга, привез посылку для вашего мальчика, - закончил я фразу белибердой из какого-то мультфильма про Простоквашу, понимая, что сейчас меня будут бить! Хорошо, хоть у них бейсбольных бит нет, а то, - я невольно поежился, представляя, как некий карапуз, со слезящимися глазами, полным отсутствием носа и рта, разбивает мне черепушку огромной бейсбольной битой.
- ****и его ребята! – закричал все тот же писклявый голос. – Бей жидов, спасай Россию!
О, а это что-то знакомое, тухлятиной попахивает. Видно, крепко в их слабых телах, засели отцовские гены.
Не найдя ничего лучшего, я бросился наутек. В спину мне полетел град камней.
Я прилично оторвался от стаи мальчишек, но абсолютно не знал, куда мне бежать. Ведь, судя по всему, вся эта территория была огорожена забором с колючей проволокой, над которым возвышались смотровые вышки. Увидят меня, еще пристрелят, упаси Господи. А, не пристрелят, так эти малолетки камнями забьют, как пит дать!
Спасение пришло с той стороны, откуда я его меньше всего ожидал. Дело в том, что кто-то метнулся мне наперерез из -за черного остова какого-то здания, и толкнув меня, повалил на землю. Я больно ударился головой о что-то твердое и потерял сознание…
Яркий свет больно резал глаза, голова болела и кружилась. Я открыл глаз. Белый потолок, зеленые стены, ярка 100 ваттная лампа, прямо перед лицом. Где я?
Я почесал правую щеку и сел. Белые круги перед глазами с черными пятнами посредине, сейчас глаза привыкнут, и я сориентируюсь.
- Очнулся Штирлиц, - сказал чей-то голос.
Я посмотрел в сторону говорившего. Деревянный стол, лампа, какие-то бумаги на столе, окно, колышутся занавески. За столом сидит мужчина и вертит в руке мобильный телефон. Я похлопываю себя по карману рубахи, так и есть, это мой мобильник - Motorola-650 МТ. Кто это, и зачем я здесь, почему у него мой телефон?
- Да, занятная вещица, - сказал мужчина. – С камерой встроенной. Таких еще в России не так много. Где достал?
- Украл, - ответил я, потирая вески.
- Я, так и подумал, - сказал мужчина. – Я такие штуки видел еще лет двадцать назад, но только не цифровые, а с пленкой. Наши разрабатывали даже еще более мелкие, нежели этот.
- Я знаю, - сказал я.
- Откуда? – удивился он.
- Кино смотрел про шпионов.
- Ах, вот оно что! – рассмеялся мужик. – Тогда ладно, а я было подумал, сто ты на контрразведку работал.
- Не довелось, однако.
Я окончательно пришел в себя, протер глаза и лицо платком, и уставился на мужчину. Где-то я его видел, но где? Нет, не вспомнить. Да, кажется в пивном зале. Возможно, а может, я ошибаюсь, у этих фээсбэшников абсолютно стандартные физиономии, все, как из одной яйцеклетки, как и менты, их тоже одна мама рожала. То, что он был чекист, сомнений не вызывало, судя по лицу, по манере вести разговор, по манере поведения, по вкрадчивому тону его речи.
- Как же ты умудрился пробраться сюда, следопыт? – спросил чекист, представившийся Владимиром Михайловичем.
Через забор перелетел, - ответил я. – Дайте попить.
- Пей, - он указала на графин, стоящий на подоконнике. – Стакан за ним стоит.
Я подошел, налил себе полный стакан и залпом осушил его, затем второй, третий…
- Ты что, с бодуна? – удивился оперативник.
- Да, - соврал я.
- Заметно, - сказал он. – Так, кто помог тебе проникнуть на охраняемый объект?
Вломить что ли водителя, чтобы он свой *** девчонке в рот не совал, я вспомнил разговор с девочками в сарае, и мне опять сделалось дурно.
- Васька, шофер, - сказал я, спустя некоторое время.
- Что? – чекист нахмурил брови. – Василий Игнатьевич?
Я кивнул. Пускай попляшет, старый педофил, я еще про твои выходки все расскажу.
- Не может быть, - вслух продолжал размышлять оперативник.
Ясно, что он на вас работает, что его проверяли и перепроверяли не один раз, но что ж, бывают проколы у солидных ведомств, сотрудники-то, вплоть до генералов, сваливают за бугор и выдают секреты, а тут какой-то рядовой «сексот», только расшифровывается он не, как секретный сотрудник, а сексуальный отморозок.
Может быть, - сказал я. – Вы плохо своих людей знаете. Спросите у беззубой девочки – уродки, лет одиннадцати – двенадцати, что ей дядя Вася кроме «Чупа-чупса» в кабине машины предлагает пососать!
Оперативник промолчал, и я догадался, что он знает об этом пристрастии своего подчиненного.
- А, так вы в курсе, - усмехнулся я. – А то, что солдаты других девчонок совращают, да еще жениться обещают, вы тоже знаете? Ведь у них, у девах, еще организм не готов к совокуплению, они же еще не сформировались как женщины, а их уже драят во все щели!
- Положим, - сказал чекист. – Был тут один ублюдок из Дагестана, но сейчас его перевели в другую часть, а возможно, он под трибунал пойдет.
- Вот именно, всего лишь – возможно.
- Ты, борец за справедливость, - разозлился мужик. – Ты чего добиваешься? Я с тобой по-людски, а ты наезжать начинаешь. Разве это дело? Я тебя от верной смерти спас, эти сорванцы тебя бы угондошили в два счета, и им ничего бы не было, они больные, - он придвинулся ко мне. – Ну, скажи, чего тебе надо, кто тебя сюда послал, зачем тебе все эти заморочки?
- Совесть у меня больная, - ответил я. – А то, что выручили меня, так за это вам земной поклон. Спасибо, сейчас бы лежал, во сырой земля, земле русской, муромской. Или не муромской, но это не суть.
- Паясничаешь?
- Отнюдь, правду глалолю!
- Цель поездки? – он приступил к заполнению протокола.
- Видеосъемка.
- Что за съемка?
- Пейзажные планы города N- на Оке.
- Как здесь очутился?
- Заблудился, пьяный был, не помню.
- А как фотографировал, ты тоже не помнишь, - оперативник коснулся рукой моего телефона.
- Помню, даже больше, чем наснимал, - ответил я.
- Жить хочешь?
- Это вопрос или угроза?
- Вопрос.
- На глупые вопросы не отвечаю.
- Хорошо, - он достал из ящика стола лист бумаги, пробежался по нему глазами и сказал. – Вы для кого снимали, для CNN или для ARD. .
- Не для тех ни для этих, в командировочном удостоверении указано, какая контора нас сюда послала, - ответил я. Боже мой, теперь я почти все понял. Они нашли у меня в портмоне визитки Скотта из американской CNN и Дирка из немецкой ARD , вот поэтому они так аккуратно за нами наблюдали, чтобы не навлечь на свою голову международный скандал! Вот в чем разгадка, а я-то себя великим журналистом представлял, а это всего лишь западный бренд, вот и все.
- Хорошо, поверим на слово, - чекист что-то записал на листочке. – Видео выше мы посмотрели, можете забирать его с собой, а то, что было записано в фотокамера, я, извини, стер, нажал случайно не на ту кнопку, вот все и стерлось. Ну, я думаю, что ты меня простишь. У тебя будет время еще завтра поснимать и реку, и жителей и лес, до того, пока вы не отправитесь восвояси.
- А что, мы завтра уезжаем? – я мысленно свыкся с мыслью, что все мои героические поползновения оказались очевидной бессмыслицей. Они просто переиграли меня, как неокрепшего сосунка, вот и все.
- Конечно, у вас ведь билеты заказаны на завтрашний поезд, - он сказал это четко и естественно, без тени иронии. – Сейчас ты напишешь мне бумагу, и можешь, отправляться к своему другу, который тебя уже обыскался.
- Какую бумагу?
- А такую, что ты ничего не видел и ничего не слышал, - ответил он и улыбнулся, такой паскудной улыбкой, что меня вновь затошнило.
- А если я не подпишу?
- Подпишешь, куда ты денешься, - его лицо посерьезнело. – Только, если ты не сделаешь это добровольно, тебе придется сделать инъекцию галоперидола, а этот препарат не очень легко переносит любой организм, тем более твой, отравленный нарзаном. После укола, ты подпишешь все, что я тебе скажу, ты своего оператора сдашь с потрохами, заявив, что он активный гомосексуалист, зоофил, наркоман и враг народа. Так что, выбирай.
- Давайте бумагу.
Прочитав мои каракули, оперативник кивнул и убрал бумагу в сейф, стоящий под столом.
- Ну, а теперь без протокола, - сказал он, протягивая мне пачку сигарет. – Зачем тебе все это нужно?
Я пожал плечами. Говорить, что я приехал сюда ради денег – стыдно, а говорить, что душа болит – противно.
- Людей жалко, - наконец, тихо и неуверенно произнес я.
- А мне, думаешь, не жалко? – оперативник завелся, беспрерывно затягиваясь и сплевывая на пол, несуществующий табак. – Когда здесь рвануло, то знаешь, что творилось? Не знаешь, и никогда не узнаешь, потому что, те, кто спасал и эвакуировал отсюда людей, они уже все на том свете. Лет-то уже сколько прошло.
- Тринадцать.
- И это уже выяснил? Молодец, - похвалил меня чекист. – Те, кого ты в бараках видел, они почти под выброс не попали, так по мелочевке, те же, кто был непосредственно здесь, погибли в одночасье. Тут вообще, несколько лет голая пустыня была, это уже потом, когда верхние слои почвы срезали, когда обработали вех и вся, тогда кое-что возобновило свой рост.
- А цветы на клумбе искусственные, - вставил я.
- А, это Маргарита, это у нее бзик, - улыбнулся опер.
- А, она у вас шустрая, - сказал я. – Сразу в трех лицах представилась нам вчера, и даже ни разу не покраснела.
- В смысле?
Я рассказал ему, как эта дородная тетка, перебегала от ресторана в пивной зал, из него в общежитие.
- Так их же трое, - сказал оперативник. – Рита, Женя и Оксана.
- Как, они действительно близняшки? – поразился я.
- Да, - подтвердил чекист.
- Ну, мы Шерлоки Холмсы, в таком случае, - я покачал головой. Заигрались мы в сыщиков, не имея для этого ни данных, ни навыков. Короче, пора нам на свалку истории.
- А про уродов и людей, так ты сам все видел своими глазами. Взрослые немощны и больны, половина из них слепые, половина глухие, а треть, вообще, с постели не встает. Их здесь содержат на полном пансионе,: кормят, оказывают медицинскую помощь, обслуживают. Убого? Да, убого, но государство, к сожалению, больше денег выделить не может, ты сам знаешь, какая нынче ситуация. Спасибо и за эти крохи.Что же касается их детей, то они родились здесь, здесь и умрут, их нельзя выпускать, они заразные. Так что, твой шофер – дядя Вася, свое получит, только не от меня, а от Всевышнего, он его скоро к рукам приберет. А мне он нужен, хоть такой, но нужен, ведь сюда никого не заманишь.
- А что за массовка фланировала вчера перед нашим носом? – спросил я.
- Массовка, - усмехнулся чекист. – Действительно, как в кино. Это специальные люди подобраны, когда проверяющие из МВФ или трехсторонней комиссии по разоружению приезжают. Ну, и для вас сделали исключение, мы телевизионщиков любим и уважаем, особенно передачу «Аншлаг».
- Я ее тоже искренне люблю, как и наши правоохранительные органы, а особенно спецслужбы!
- Вот и чудно, - сказал оперативник. – Надеюсь, вас не надо провожать до поезда?
- Конечно, нет, - ответил я. – Мы и так принесли вам столько хлопот и забот.
- Ничего, это наша работа.
- А эта наша, - ответил я. – Я свободен?
- Естественно, - ответил он.
- А телефон?
- Пожалуйста, пожалуйста, - он протянул мне руку. Я пожал ее, затем он вложил в мою руку телефон. – До общежития доберетесь?
- С божьей помощью, - ответил я. – Прощайте.
Адью!
- Простите, - я остановился перед дверью. – А кто виноват в этой трагедии, с ними что? Их посадили?
Он не ответил, но по его глазам я понял, что виноватых здесь нет, а стрелочники не в счет.
Я вышел из кирпичного здания возле КПП и зашагал в сторону ворот. Пограничники беспрепятственно выпустили меня. Я шел по асфальтовой дорожке, словно пьяный. Хотелось выть, выть во все горло.
Мама, роди меня обратно!
2004 г.
МЕЛЬДОНИЙ
И сказал царь Азаилу: возьми в руку твою дар и пойди навстречу человеку Божию, и попроси Господа чрез него, говоря; выздоровею ли я от той болезни? И пошел Азаил навстречу ему, и взял дар в руку свою и всего лучшего в Дамаске, и пришел и стал перед лицом его, и сказал: сын твой Венадад, царь Сирийский, послал меня к тебе спросить: «выздоровею ли я от сей болезни!» и сказал ему Елисей: пойди, скажи ему «выздоровеешь»;однакож сказал мне Господь, что он умрет.
Четвертая книга Царств
-Матс, - обратился к своему партнеру Паоло. – Тебе не кажется, что русский не истратил один патрон?
Швед застыл с чашкой кофе в руке, не донеся ее до рта буквально на полпути. Моргнул пару раз глазами в очках, как у гонщиков, наморщил лоб и вернул чашку обратно на столешницу.
- Я ни обратил внимание, - мозг судьи непрерывно обрабатывал только что полученную информацию, и от возникшего напряжения, лицо его покрылось пунцовыми пятнами. – Но, это запрещено правилами!
- Я про это и говорю, - итальянец щелкал по клавишам компьютера. Найдя нужный файл, он нажал на кнопку мышки, и на мониторе возник повтор происшедшего эпизода.
Остальные гонщики еще только появились на стрельбище, а русский Иван и немец Фриц уже заканчивали стрельбу. Разодранными порывами, ветер, буквально вырывал винтовку из рук, бил стальными кулаками по лицу, царапал пластиковые стекла очков, сбивал прицел. Но, главное никак было невозможно успокоить нервы и упорядочить дыхание. Сердце бешено пульсировало где-то возле гортани, а кровь в висках стучала так, что даже заглушала свист взбесившегося ветра.
У Ивана осталась одна незакрытая мишень. Зачем он остановился? Следовало автоматом, на одном дыхании выстрелить и в нее, а теперь приходиться вновь выцеливать, затаив дыхание. Мишень перед глазами прыгает - словно издевается над ним. Колючий, шквалистый ветер и крепкий мороз через мгновение превратят его тело в ледяное изваяние. Последняя черная точка на заснеженном стрельбище напротив него. Несмотря на отрешенность и запредельный скрежет ветра, до его слуха долетел разочарованный гул трибун. Иван догадался, что немец закрыл все мишени и сейчас покинет стадион. Сердце бешено колотилось, теперь уже где-то в желудке. Нервы, как струны звенели в мозгу, сливаясь вместе со свистом ветра в одну фантасмагорическую мелодию. Он зачем-то повернул голову и увидел, как немец, словно в замедленной съемке, закидывает за спину винтовку, хватает лыжные палки, стремясь поскорей сунуть руки в эластичные петли, и мелко перебирая лыжами, суетливо скатывается с места стрельбы. Немец смотрит на Ивана, и тому кажется, что глаза его смеются сквозь залепленные снежинками пластиковые очки. Фриц подпрыгивает, оперевшись на палки, как заправский слаломист, и широкими мазками матерого художники, устремляется со стрельбища.
Иван больше не видит мишень в окуляре прицела. Вместо черного круга в его глазах смеющийся взгляд Фрица и того человека из федерации, который был куратором сборной. Внезапно, сквозь скрежет ветра и шум трибун, откуда-то из подсознанья доносятся его слова: «Помни щенок, во сколько ты стране обошелся. На тебя ставки столь высоки, что о серебре даже не думай. Любое место кроме первого, ОН будет расценивать, как предательство. А с коллаборационистами у нас не церемонятся, пацан. Так что беги и думай о чести родины, которую ты защищаешь, и о том, что ты с этой честью сделаешь, если не победишь»
Гудящие трибуны, казалось замолкли, и воцарилась гнетущая тишина. Ветер стих и на трон вступил штиль. Луч яркого света полоснул по очкам, ослепляя глаза вспышками фотокамер. Иван выдохнул, и забросив ружье на плечи, схватив в руки лыжные палки, бросился на штрафной круг. Одна его мишень так и оставалась незакрытой. Пробежать штрафной круг в сто пятьдесят метров, а потом отыграть полученный гандикап на оставшихся трех километрах, практически нереально, но надо. Надо для мамы, для Люды, для себя, в конце концов. Ведь если он не обгонит своего друга, то предупреждения того человека из федерации обернутся конкретными действиями. Его просто уничтожат, опрыскают дихлофосом, словно моль, и выбросят на помойку, как случалось со многими олимпийцами, не оправдавшими высокое доверие. Зачем он согласился принимать эти препараты, жил бы себе спокойно, звезд бы с неба не хватал, но и не существовал бы на спортивную стипендию, как большинство товарищей по биатлону.
И надо же такому случится, что первые люди страны обратили внимание на этот вид спорта. Стоило только первой леди признаться в интервью одному журналисту, что она обожает стрельбу на лыжах, как вся федерация биатлона слетела с катушек. Теперь всеми правдами и неправдами спортсмены должны были наращивать свои результаты, и к домашней олимпиаде выйти на наивысший уровень, чтобы достигнув максимума, завоевать золотые медали.
Еще пару лет назад, по указанию министра спорта, создали специальную экспериментальную лабораторию, буквально курирующую каждое движение атлетов, в специально отобранной для этих целевых группах. Лучшие российские и зарубежные тренеры управляли процессом тренировок. Лучшие отечественные эскулапы и фармацевты следили за здоровьем спортсменов. И какие-то неприметные люди, с плоскими, размытыми, как на неудачном фотоснимке лицами, курировали всю эту подготовку.
Первоначально спортсмены тренировались в одном известном западном местечке, на берегу живописного озера в предгорье Альп. Но, когда интенсивность тренировок повысилась, то все группы перебазировались в соседнюю страну, и обосновались в известном биатлонном центре, где в дело вступили медики. Почасовые замеры всевозможных параметров, забор биологических проб, тестирование, вызывавшее рвотный инстинкт, медикаментозные атаки и щадящий пищевой рацион, доводили атлетов до психологических срывов. Кроме прочего, регулярные проверки психоэмоционального воздействия на организм и биологическую совместимость, заканчивались практическими упражнениями и тренингами по патриотическому восприятию в инертной агрессивной среде. Что же до фармакологов, то они предлагали некие новые разработки, что-то типа БАД, но делали это как-то вяло, словно нехотя дожидаясь своего часа. А то, что он обязательно наступит, говорила закрытость, оторванность от окружающего мира всех выделенных групп.
Со временем, число спортсменов постепенно сокращалось, пока не остались самые перспективные и выносливые. Ежедневные тренировки на лыжне, упражнения в тире и медицинские тесты, сломали большинство товарищей Ивана по сборной, и они, покинув расположение команды, растворялись по различным отечественным и зарубежным биатлонным клубам, принимая участие в различных коммерческих и выставочных соревнованиях, проводимых под патронажем Международного Союза Биатлонистов. Оставшиеся же сборники, выступали лишь под эгидой федерации, на официальных соревнованиях, типа Кубка мира и мирового первенства по биатлону.
Поначалу результаты не радовали ни самих спортсменов, не тренеров, вероятно сказывались сверхнагрузки и смена методики тренировок. Но, постепенно состояние стабилизировалось, и результаты не замедлили себя ждать. Иван пришел в основной группе на соревнованиях в Швеции, а его приятель занял почетное четвертое место. Тренер был доволен результатами и как-то, снисходительно улыбаясь, бормотал себе под нос о том, что скоро достижения поднимутся на новый уровень.
Именно тогда, еще не достигнув своего перерождения, и восхождения на новую ступень обновления, Иван познакомился с Людмилой и Фрицем. Знакомство произошло на бале спортсменов по поводу завершения зимнего сезона. Дело было в Обертсхоффе на родине Фрица. Молодые люди были заочно знакомы друг с другом, но тет-а-тет встретились впервые. Немец пришел на праздник со сводной сестрой, названной Людмилой в честь бабушки, которая была русской. Люда была худой, скорее тощей девушкой, с роскошными светлыми волосами, тонкими губами и прозрачными голубыми глазами. Держалась она непринужденно среди коллег брата, вероятно, сказывалась ее профессия журналиста.
На бал можно было привести своих подруг и друзей, и многие спортсмены воспользовались этим, устроив для коллег смотр тщеславия, выставляя на показ свои достижения не на спортивном поприще, а на сердечном стрельбище. Фриц предпочел взять с собой сестру, а Иван и вовсе пришел один, расставшись со своей девушкой из-за ее неимоверной ревности.
Сидя втроем за столиком, они оживленно беседовали непонятно о чем. Люда, прилично знавшая русский, принимала участие в разговоре и в качестве собеседника, и, одновременно являясь переводчицей. Она, а может глоток шампанского, так опьяняюще подействовала на Ивана, что во время танца, он признался ей в симпатии. Она рассмеялась и посоветовала ему не разбрасываться такими словами. Он покраснел, но в душе понял, что тоже понравился девушке, отчего не сводил с нее больше глаз. Перед расставанием, Людмила и Иван обменялись своими аккаунтами в интернете, и договорились лайкать друг друга в фейсбуке. Фриц только умиленно смеялся над ними и подшучивал по поводу воссоединения Русского мира на всей планете.
То, что его контакт с немцами будет зафиксирован соответствующими органами Иван даже не подозревал. Это казалось анахронизмом в расширяющемся глобальном пространстве, а уж о том, что его аккаунт подвергнется тотальному просмотру, ему не приснилось в самом дурном сне.
В связи с интенсивной подготовкой к следующему олимпийскому сезону, Ивану и Людмиле удалось встретится вживую только единожды, когда российская сборная проводила сборы в австрийских Альпах, и журналистка приехала к нему на машине, заодно выполняя редакционное задание –написать репортаж о восходящей русской звезде. Интервью не получилось. Молодые люди так увлеклись друг другом после многомесячной разлуки, что она напрочь забыла про задание, что вчистую опровергает миф о немецкой педантичности и аккуратности. Вероятно, кровь русской бабушки сыграла свою непонятную роль в развитии их романа. Они целый день бродили в горах, взявшись за руки, и курлыкали словно влюбленные голубки, хотя понятие «курлыкать» относится скорее к журавлям, нежели к голубиной породе. Прощаясь вечером, она поцеловала его в губы, и он совершенно пьяным вернулся на базу. Больше его в увольнительные не отпускали, предстоял самый ответственный этап подготовки к Играм.
Кроме существенного увеличения нагрузки, к работе со спортсменами вплотную подключились фармакологи, пичкая их различными витаминами и пищевыми добавками. Несколько раз, порой в неурочный час, наведывались представители всемирного антидопингового контроля, так называемая ВАДА, и брали пробы мочи. И если поначалу их визиты не вызывали особого ажиотажа среди тренерской и медицинской братии, то со временем, на их посещения стали поглядывать искоса, шепча сквозь зубы, что проверки имеют ярко-выраженный политический заказ.
Якобы западные спортивные чиновники подозревали, что русские, купив себе проведение Олимпиады, таким же неспортивным способом приобрели чемпионат мира по футболу, чего не лезло уже ни в одни ворота. Не сумев поймать за руку спортивных функционеров, чиновники от спорта решили переключится на наших спортсменов, буквально терроризируя их постоянными проверками на допинг. «Антидопинговые организации – это антидопинговые организации, - глубокомысленно произнес министр спорта Тумко, выступая перед партактивом «Единой России», курирующей заодно с иными «кураторами» подготовку биатлонистов и лыжников. – Они должны курировать ситуацию в своей стране, собирать мочу, а не вмешиваться в политику, выведывая и вынюхивая чужие секреты. Мы нашу мочу в обиду не дадим, пусть господа из Лозанны знают твердо – моча наша!»
Иван был абсолютно уверен в соей чистоте и не обижался на придирчивых проверяющих, когда разбуженный посредине ночи, вынужден был мочиться в пробирки с клеймом ВАДА на стеклянной поверхности. Такова участь любого человека, решившего посвятить себя большому спорту. Об анаболических стероидах он даже не думал, наматывая свои километры на беговых дорожках, выполняя упражнения на тренажерах в спортзале и поражая мишени в тире. Сие зло если и есть в его среде, то его оно обошло стороной. Во всяком случае, так думал он, пока не попался на положительной пробе его товарищ, с которым они тренировались в одной группе и у них был один наблюдающий доктор.
Правда Ивана успокоил тренер, а на общем собрании, руководители команды объяснили, что атлет выпил лекарство от бронхита, не посоветовавшись с врачом и не подозревая, что оно содержит запрещенный к приему препарат. Чего было немыслимо в сложившейся ситуации.
Во-первых, Иван точно знал, что никакого бронхита у его товарища небыло, а во-вторых, принимать какие-либо порошки без прямого указания доктора, спортсменам было строжайше запрещено, вплоть до угрозы увольнения из команды.
Что и случилось, его товарища отчислили из сборной, под надуманным предлогом снижения спортивных результатов. Именно после того случая в их среде появились невнятные, серые люди, с размытыми лицами, которые стали строго контролировать все процессы происходящие в команде. После их появления, в коллективе был объявлен карантин и запрещены длительные свидания и встречи. Иван лишь несколько раз увиделся с мамой, которая приезжала на базу, когда они переехали в Подмосковье.
По-настоящему задумался спортсмен о том, что в его карьере появился иной смысл, и он передвинулся на новую ступень, когда зашел разговор об окончательном формировании сборной на предстоящие игры. Совершенно неожиданно для всех, отцепили лидера команды Пушилина, после его беседы с кураторами за плотно закрытыми дверьми. Позже в фейсбуке Иван прочитал, что тот попался на применении брамонтана, внесенного ВАДА в список запрещенных лекарств, но пост был спешно удален, а официальная версия выглядела так же неубедительно, как и с бронхитом у товарища.
Мол, у лидера нашли онкологическое заболевание на первичной стали развития, и ему предстояло длительное лечение и реабилитация. Про брамонтан Иван слышал, но сам его никогда не пил, во всяком случае надеялся, что среди тех витаминов которые давал ему врач, этого препарата небыло, в чем он и убеждался, заглядывая в свою медицинскую карту, имевшуюся у каждого спортсмена.
После вывода из команды ее лидера, место последнего по праву досталось Калите, поскольку он показывал наиболее стабильные результаты на протяжение длительного периода сборов и предварительных стартов. Кроме того, вспомнив свое советское прошлое, после заявления САМОГО о том, что «кто не жалеет о распаде Союза, - у того нет сердца» руководство команды решило восстановить должность «комиссара», и назначило на нее Ивана. Тот слабо представлял, что это означает, поскольку хоть и родился в СССР, но прожил в нем совсем немного, каких-то четыре месяца до его исчезновения с географической карты мира. Но повышенная стипендия и увеличенный коэффициент при выплате премиальных были весьма кстати, когда предстоял короткий отпуск и поездка к матери в Сибирь.
Может быть, все бы так и катило по накатанной плоскости и доехало до Олимпиады, но однажды с Иваном произошел неприятный эпизод, заставивший его иначе посмотреть и переосмыслить всю свою подготовку к соревнованиям.
Внезапно с внеочередной проверкой нагрянули специалисты из российского подразделения ВАДА. Обаятельные молодые люди в белых халатах, поначалу долго совещались с медицинским персоналом атлетического комплекса за закрытыми дверями. Потом их душами завладели кураторы и представитель РПЦ, ставший обязательным атрибутом всех спортивных соревнований в нашей стране. И лишь под вечер сотрудники лаборатории добрались до спортсменов.
Иван взял две пробирки из рук очаровательной лаборантки, привычно скрывающей свое лицо за медицинской маской, но Калита был с ней давно знаком, и даже пару раз болтал на отвлеченные темы, поэтому, вспоминая ее скептическую усмешку, по поводу «чистоты» его анализов, улыбнулся и сам.
В туалете его поджидала неожиданность. Сюрпризом стал мужчина в медицинском халате, с характерно смазанными чертами лица, который без малейшего звука взял у Ивана из руки одну из пробирок с мочой и передал ему другую – аналогичную. Не успел биатлонист наморщить лоб и задать вопрос, как брутальный мужчина жестом показал на выход, пряча в пластиковый кейс забранную у Ивана пробирку. Иван растерянно вышел и столкнулся взглядом с милой лаборанткой.
- Что-то не так? – вежливо спросила она, обратив внимание на его рассеянный взгляд и недоуменный вид.
- Да, нет, - стряхнув с себя оцепенение, ответил Иван и передал девушки пробирки, которые она тут же убрала в специальный контейнер.
Поскольку в туалет вела лишь одна дверь, из медицинского кабинета, то человек без лица мог проникнуть в него, только пройдя через него, на глазах у милой лаборантки, либо он находился в нем, до ее прихода, что тоже выглядело весьма странно.
Калита не стал поднимать этот вопрос перед девушкой, решив поделиться им со своим тренером. Еще сильнее у него возникли подозрения в какой-то нечистоплотности происходящего, когда, выходя из лаборатории, он увидел возле двери дюжего охранника с бэджиком инициирующим антидопинговую службу. Просочится постороннему в туалет, при таком тоталитарном контроле, было поистине нереально.
Странным образом повел себя и наставник, который пряча глаза, что-то бубнил себе под нос о том, что он сам не при делах, что он постарается разобраться и чтобы Иван не принимал этот случай близко к сердцу. Признаться честно, Иван припомнил поначалу эпизоды с отстранением от соревнований своих товарищей, даже написал об этом в фейсбуке, но со временем этот случай стал стираться из анналов памяти, ибо никаких последствий не имел.
Но, через месяц, как гром среди ясного неба, из ВАДА пришла весть, что первая проба анализов Ивана Калиты дала положительный результат! Для Ивана это стало шоком. По всем телеканалам склоняли его фамилию. Зарубежные газеты пестрили ехидными заголовками, о том, как русские готовятся к своей олимпиаде. Фейсбук взорвался матерными постами в его адрес, в адрес министра спорта и в адрес САМОГО.
Иван не находил себе место, он не мог оправдаться, потому что, ничего не понимал сам. Объяснить репортерам, что какой-то странный дядька в туалете подменил ему одну из пробирок, было неразумно. Его сочтут за лгуна, сумасшедшего или труса. Во-первых, нужны доказательства, которых у него нет. Во-вторых, он подставит всю команду, ведь если подмена проб случилась в таком виде, как заявит он, то это означает, что все происходило с одобрения руководства сборной, что было неприемлемо с любых позиций. И в-третьих, вся дальнейшая подготовка к Играм будет скомкана, всевозможными проверками-перепроверками и слухами вокруг команды.
Единственными людьми которые его поддержали были Людмила и Фриц, с которыми он по-прежнему общался в сети. В той грязи, которая свалилась на него в аккаунте, в той злобе, привнесенной патриотически-настроенными согражданами, проживающими преимущественно за рубежами своей Родины, лишь содействие и сочувствие Фрица и любовь и уверенность Людмилы, придавали ему силы и настраивали на борьбу за свое честное имя.
Пока же Ивана отстранили от всех международных соревнований под эгидой Международной Федерации Биатлона.
На совещании с куратором и тренером команды, до вскрытия второй пробы, была выработана тактика мирного непротивления агрессивной среде. Это означало, что Иван и врач команды, будут вяло объяснять случайность попадания запрещенного препарата в организм спортсмена. Приводилось несколько версий: 1. Во время бесконтрольного приема пищи вне соревновательного процесса, в которую недруги могли ввести анаболики. 2. Несанкционированный врачом прием лекарств, в период простудного заболевания, содержащих запретные компоненты. И 3. Нежелательный контакт «с заведомо недружественной стороной», под который подводилась его связь с Людмилой.
В сети тут же появилась фотография целующихся молодых людей и отрывок из статьи некого журналиста, в которой тот анализирует отношения между спортсменами и способы попадания допинга в их организм. «Женщины спортсменки ведут себя, примерно, так же, как и все женщины, включая звезд. Разве что, есть небольшое но. Во время поцелуев, одна из них может прятать во рту таблетку с анаболическими стероидами. Она, непременно, постарается запихнуть ее в рот партнерше или партнеру, и там раздавить. И будет стоять и обнимать ее (его), пока не убедится, что та проглотила пилюлю»
Не трудно догадаться, что после этого на Людмилу обрушилась лавина помоев, причем досталось и ее русской бабке по отцовской линии, которую окрестили предательницей и фашистской подстилкой, хотя та оказалась в Германии уже после войны, будучи дочерью офицера советских оккупационных войск, расквартированных в немецкой столице. Ивану было стыдно, но он не мог связаться с девушкой. Она пропала из сети, а ее мессенджер не отвечал. Иных способов связи у него небыло.
Закончилось все также стремительно, как и начиналось. Повторная проба не выявила в его анализах следов допинга – спортсмен был чист. Но, никаких извинений со стороны МФБ не последовало, скорее спортсмену погрозили пальцем, предупредив, что контроль над ним будет усилен кратно и при повторном обнаружении в анализах запрещенных препаратов, его отстранят от соревнований на два года. Не сомневаясь в своей непогрешимости, Иван со стократным рвением продолжил тренировки.
В настоящий момент его волновали две проблемы: это исчезновение с его горизонта девушки и комбинация с пробирками. Если взаимоотношения с Людмилой он надеялся разрешить во время поездки на соревнования в словенскую Поклюку, где будет выступать и Фриц, а значит он сможет узнать у него о сестре, то комбинацию с заменой проб, без благожелательности со стороны руководства ему в одиночку не осилить. Самое главное, что тот брутальный демон в белом халате, который поменял ему пробирки, исчез из его поля зрения, похоже навсегда. Мучил Ивана следующий вопрос – в какой из пробирок была «грязная» моча? Если в той, которую ему передал мужчина с размытым лицом, то его откровенно подводили под монастырь, если в той, которую он нассал в тот момент, то значит, что его, без его ведома, потчуют стероидами, и ситуация может взорваться в любой момент и поставить крест на его карьере, как это случалось со многими великими спортсменами, не говоря уже о потере здоровья, а может и жизни. Перебрав все варианты, Калита решил еще раз серьезно поговорить со своим тренером, надеясь на его порядочность и авторитет.
Комментирующий гонку Дмитрий Бугерниев изрядно волновался, поскольку знал, что где-то совсем близко, в одном из VIP-залов в олимпийской деревне ОН со своими партнерами по мировому сообществу, краем глаза следит за гонкой и краем уха слушает его репортаж.
А смотреть было на что.
В последнем старте биатлонной программы на трассе сошлись все лучшие спортсмены минувшего олимпийского цикла. В их числе был и великий норвежец Бьернборг, и знаменитый француз Флатини, и герой предолимпийского сезона – немец Фриц Шухмахер, и австриец Пихшлер. Наш тренерский штаб, после мучительных раздумий и яростных споров, решил выставить на эту «гонку века» Ивана Калиту. Вероятно, решающую роль в этом споре сыграла, не исключая спортивную составляющую, звучная фамилия Ивана. Зная, как в Кремле у нас относятся к русской истории и всевозможным скрепам, выбор руководителей российской делегации пал на Ваню, тем более, что это была его коронная дистанция. Значимость этой гонки была такова, что в случае ее провала, как это случилось с хоккейной сборной, у всего состава олимпийского начальства полетят головы, а главное, что напрямую встанет вопрос по поводу расходования многомиллионных средств, истраченных на подготовку спортсменов.
В случае победы, руководство благосклонно закроет глаза на многочисленные нарушения регламента, на предолимпийские скандалы и корректировку, в сторону увеличения, окончательных затрат. Дмитрий был в курсе всех этих вопросов, поскольку, как один из руководителей пресс-центра принимал участие в закупке оборудования на его наполнение и последующую модернизацию. И хотя, в отличие от строителей, рыло его не столь значительно было запачкано в «пушку», материальная и моральная ответственность лежала и на нем.
Во время комментария, репортера не единожды бросало то в жар, то в холод. Особенно отчаянно переживал он за Ивана на огневых рубежах. Стрельба никогда не была коньком биатлониста, и едва тот становился на стрельбище наизготовку, как у Дмитрия, от волнения начинал дрожать голос, и язык заплетался в кружевах слов. Дьявольски переживая за парня во время гонки, комментатор называл Ивана, то лапушкой, то зайкой, путая его с прекрасным полом, постоянно ловя себя на мысли, что эти эпитеты неприемлемы для характеристики двадцатитрехлетнего мужика, бегущего по снежному кольцу и борющегося за престиж страны.
Если в начале гонки Бугерниев позволял себе отпускать свои традиционные, порой скабрезные, шутки в адрес соперников нашего спортсмена, то по мере приближения ее к финишной черте, его пыл поиссяк и залихватская удаль репортажа, сменилась неподдельным волнением. И хотя на трассе складывалось все никак лучше, чувствовалось гнетущее напряжение нависшее над стадионом, словно в определенный момент у кого-то лопнут тормоза, либо кто-то сорвет стоп-кран.
Еще на первом огневом рубеже из лидирующей группы выпал знаменитый француз, что стало своеобразной сенсацией, поскольку он считался главным фаворитом соревнований. Наш репортер, прокомментировал это событие, язвительной фразой о том, что «увлекшись своим толерантным отношением к мигрантам, французы просто разучились стрелять», чем вызвал незамедлительный скандал в медийном пространстве. Из-за чего представительнице нашего МИД Марии Хазаровой пришлось комментировать фразу Дмитрия в своем Twitter, объясняя, что хотел сказать этими словами наш репортер. После же того, как он предположил, что великий норвежец, прилично сдавший к середине дистанции, является скрытым гомосексуалистом, несмотря на его брак с белорусской биатлонистской Дарьей Лукашевич, Хазаровой пришлось станцевать гопак перед представителями норвежской и белорусской делегациями. Теперь же, в случае если Иван не станет победителем, Марии придется показывать стриптиз, раздеваясь на крышке гроба беззаботного комментатора.
Правда, перед последней стрельбой об этом никто не думал, благодаря тому, что российский и немецкий гонщики существенно оторвались от остальной группы и, похоже, должны были решить судьбу золотой медали между собой.
Чувствуя, что не справляется со всеохватывающим волнением, комментатор достал из кармана пиджака, висевшего на кресле, коробку из под аспирина, в которой находился кокс, и взяв щепотку порошка, судорожно втянул его, сперва одной, а затем и другой ноздрями. Наркотик мгновенно ударил в мозг, голова слегка закружилась, в затылке послышалась тяжесть, веки задрожали, изображение на экране монитора едва заметно поплыло, а во рту появилась соленая горечь.
Но, уже через миг, он снова был в форме, и готов вести заключительную часть гонки.
А гонка вступала в свой апогей. Нервозность в рядах российского истеблишмента нарастала каждую секунду. ЕГО пресс-секретарь Навка, сновал между рядов приглашенных лидеров ведущих спортивных держав, оценивая градус происходящего. По мере того, как из лидирующей группы выпадали отдельные пазлы, атмосфера среди политической элиты разряжалась. Меньше всего переживали американцы, у которых биатлон не входил в число доминирующих дисциплин, а посему госсекретарь уединившись в курительной комнате (хотя курить на олимпиаде было строжайше запрещено) с российским министром иностранных дел, обсуждали события на Украине.
Батька с непроницаемым видом стоял возле гигантского плазменного экрана и отрешенно смотрел на сменяющиеся кадры. Ему было скучно среди этой политической мелюзги. Как ни как он все-таки «последний диктатор Европы» и равной ему фигуры в этом холле представлено небыло. Хозяин олимпиады был отвлечен беседой с фрау из Германии, а друг Уго – лидер «Боливарской леворюции» соизволил недавно склеить свои южноамериканские ласты.
Особы царских кровей в лице короля Норвегии, датской королевы и принца Монако предпочитали беседовать на отвлеченные темы, типа глобального изменения климата, предстоящего чемпионата мира по футболу и неподобающе вульгарных нарядах первой леди Франции, которая фланировала по залу в юбке с разрезом «ot la jopa», как дипломатично выразился принц. Остальная тусовка, политическая мелюзга, как охарактеризовал ее белорусский лидер, развалившись в кресле, пялила глаза на циклопические корейские экраны, на которых молодые люди в разноцветных костюмах бегали на лыжах по серому, искусственному снегу среди вечнозеленых пальм, и периодически палили по мишеням. Впрочем, звук гонки был благоразумно приглушен до минимума, отчего любителям биатлона приходилось ориентироваться на бегущую строку, либо краткие реплики членов спортивных делегаций.
Полноценное изменение ситуации планировалось лишь в том случае, если российский гонщик будет идти первым, а поскольку, в настоящий момент лидировали двое, то Навка не счел нужным давать команду операторам трансляции, - увеличить силу звука, только слега добавить интершумов.
ОН беседуя с германской коллегой, бросал, как бы невзначай, короткие взгляды на монитор за ее спиной, но все же основное внимание уделял беседе. А речь в ней шла, как раз о «Северном потоке-2», крайне выгодным для «Газпрома», а следовательно и для него самого. Он даже подумывал о том, что было бы нестрашно, если наш спортсмен проиграет немцу, в случае если они придут к согласию по договору. Судя по картинке и роже пресс-секретаря дела на лыжне развиваются по нашему сценарию, а следовательно, форсировать события не следует. Слишком спешно завершать хорошо начатое дело, это как все равно, что быстро кончить, едва доведя партнершу до экстаза.
Отвлекшись от беседы, ОН поймал на себе взгляд Навки, зрачки его нещадно бегали по глазному яблоку, не находя там места, и взглянул на экран за спину канцлера. Картинка крупно показывала растерянное лицо нашего атлета, и фигуру немецкого лыжника несущегося по лыжне. «Просераем, - пронеслось у него в мозгу. – И эта старая ****ь еще недовольна моим предложением!» Улыбаясь, ОН посмотрел на фрау, которая также следила за событиями на мониторе расположенным за ним. Лицо старушки светилось от радости. Она, как и ОН, была страстной болельщицей, и лидерство своего соотечественника прибавляло ей настроение. ОН понял это, и сейчас попробует немного поднажать, что не позволял себе прежде, выторговав у нее тот бонусный бал, который станет решающим во всей палитре многолетних переговоров.
Комментатор, будучи сосредоточен на вдыхании белого порошка, пропустил момент с промахом нашего биатлониста.
Он ищет глазами коллег, чтобы узнать о ЧП и судорожно стучит пальцами по клавиатуре компьютера, пытаясь найти повтор эпизода. Одновременно, он вынужден комментировать ход гонки, констатацией того, что наш гонщик идет на штрафной круг, а немец несется к финишу. Наконец, к нему подбегает сотрудник из его холдинга, и они обмениваются парой фраз.
- Ты понял, что произошло? – радиоведущий Александр Циненко бешено вращает глазами.
- Нет, - мотает он головой. Ему неловко признаться, что он отвлекся, чтобы принять лекарство и пропустил эпизод со стрельбой.
- Норвежцы утверждают, что Иван не выстрелил по пятой мишени! – перекрикивая гул зала, орет ему в наушника Циненко. – Ты что-нибудь понимаешь!?
- Бред, - твердо отвечает он. – Эти пидерасты в соей Гейропе совсем уже все рамсы спутали. Ему впору застрелиться было, а не патроны экономить! Ты же знаешь, как к этой гонке САМ относится, неприведи господь!
- Как считаешь, есть еще шансы?
- Если только немец ногу сломает или пальма ему на голову упадет, - ответил Бугерниев. – Похоже аут.
Вердикт метра репортажа, был неутешительным, и радиокомментатор поспешил прочь, разнюхивать у собратьев по профессии суть произошедшего.
Сам ведущий, откашлявшись, поправил наушники и, устремив свой взор на монитор, продолжил репортаж с теми же оптимистичными нотами, внося некоторую ясность в суть событий, поскольку не давал усомниться никому в нелепом промахе нашего спортсмена в последнем выстреле. Он не питал никаких иллюзий по поводу результата гонки. В чистом беге немец был не слабее Ивана, поэтому отыграть столь значительный гандикап можно было только чудом. По поводу выстрела, который проморгал, поначалу он думал, что у биатлониста мог заклинить затвор, но судя по записи, спортсмен его не передергивал, и следовательно с винтовкой было все в порядке. Стало быть, все просто прозевали пятый спуск курка. Согласившись сам с собой, он полностью погрузился в репортаж, обманывая себя и зрителей надеждой на положительный исход гонки.
- Еще ничего не потеряно. Ваня прочно удерживает второе место, и, завершив штрафной круг, стремительным рывком приближается к лидеру. Что касаемо остальных участников, то они еще только заканчивают стрельбу.
Он выглянул в окно. За панорамным стеклом стадион лежал как на ладони, и было видно, как наш биатлонист уходит в погоню за немцем, который начинает затяжной подъем в гору. На этом отрезке Иван потеряет еще несколько секунд, и отыграть их на спуске не будет никакой возможности. Не позавидуешь ему, судя по тем разговорам, которые ходили в кулуарах нашей сборной.
Ивана считали счастливчиком, потому что ему симпатизировала супруга предыдущего президента России. Она несколько раз инкогнито приезжала на базу в соседнюю республику и наблюдала за тренировками атлета. Президент, увлеченный своей игрой в первое лицо государство, мало обращал внимание на поведение супруги, ибо в постсоветской элите было непринято придавать хоть какое-то значение поведению первой леди, в отличие от лидеров запада. Увлечение дамы осталось незамеченным и в журналистской среде, ну вскружил ей голову симпатичный мальчик от спорта, и что в этом такого? А может наоборот, ей в преддверии климакса захотелось большой и чистой любви, которой президент, в силу его загруженности, ей дать не мог.
Иван все эти слухи отвергал, прогуливаясь с дамой под ручку по осеннему лесу. В раскрашенных сочной палитрой красок кронах деревьев, выводили трели какие-то певчие птицы, задумчиво порхали последние бабочки и насекомые, воздух был теплым и радостным, который бывает перед каким-то грандиозным природным явлением, к примеру, бурей или звездопадом. Первая леди крепко сжимала его локоть, томно дышала, слушая его рассказ о технике стрельбы лежа, представляя себя на лежаке рядом с ним. Но, все ее мечты, так и остались эротическими фантазиями, ибо ФСО никогда не дремало в этом государстве, а фаворитизм исчез в прошлом, вместе с распадом СССР.
Про НЕГО ходили вычурные слухи и досужие намеки, что мол он, формально будучи женат, давно упаковал супругу в психиатрическую лечебницу, где она проходила курсы реабилитации от алкогольной зависимости, и вытаскивал ее оттуда лишь на время значимых государственных визитов, где по протоколу требовалось присутствие первой дамы, а сам жил то с известной гимнасткой, то с оперной дивой, то со всеми участницами конкурса «Русь православная».
Что же касаемо ее супруга, то после известной рокировочки, ближе они не стали, но и она была уже не столь влиятельна, как прежде. И оттого могла рассчитывать лишь на взаимную симпатию со стороны Ивана, которой, к сожалению небыло.
Калита был вежлив, обходителен, но холоден, а может просто робок. Лишь один раз на приеме в Кремлевском дворце по случаю празднования победы хоккейной сборной на чемпионате мира, молодой человек позволил, прижать к себе даму так, во время вальса, что почувствовал через ткань, как соединились их тела в сексуальной оргии. Дама, задрожав, тяжело задышала ему в ухо и едва не упала в обморок от неуемного вожделения. Но, это был только маленький эпизод в их скоротечном романе.
Стоит заметить, похоже, стареющая дама совершенно искренне влюбилась в молодого человека. Кроме того, она не была столь цинична и похотлива, как спикер Совета Федерации, которая просто арендовала себе самцов, словно Екатерина Великая, будучи на руководящем посту в Санкт-Петербурге. В интернете даже появились фривольные снимки, где уважаемая начальница занимается сексом с различными молодыми людьми, и делает это без трусов. К фотографиям были прилеплены стихотворные строчки, относящиеся правда к другой даме из провластных кругов, но не менее циничной и наглой, чем ее старший товарищ. Если с фотографиями еще куда не шло, то текст явно попахивал экстремистской направленностью и тянул на одну из статей УПК, принятой ГД РФ, по предложению этой самой Яровой, только не Любовью, а другим именем, чего не умоляет его ответственности.
Лил дождь. Парад ЛГБТ
гонял взашей Милонова у зданья БДТ.
Был первый майский гром. Играл Шевчук
и группа ДДТ.
А я смотрел в окно. Мечтал о ней,
Желая ЕБТ.
Любовь моя. Я робок, не герой,
Но точно не фанат ЛГБТ.
И пусть хрен не стоит и геморрой,
Но мы с тобою будем ЕБТ.
ЕББТ что за напасть,
Так привязалась, аж болит живот.
Ее аббревиатура разжигает страсть,
Что попадает если и не в глаз, то точно в рот!
Сгорю от страсти, сдохну от тоски,
Отрежу хрен и выброшу к чертям.
Лишь бы твои, зажав во рту соски,
Любовь испить и всю и по частям!
По тем частям, что Бог, собрав в одной единой,
И Евою назвал в начале всех начал
А черт давил на мозг – змеёй, а не дубиной,
И объяснял, как жить, что б без тебя кончал.
Не доверяй скопцам, подобию трамвая,
Мой друг, стащи штаны в созвездии весов.
И тихо ей шепни: « Любовь ты Яровая,
С тобою мы ****ься Будем Без Трусов!»
И все же, внимание первой леди естественным образом сказалось на его карьере. Он был в фаворе, тем паче, что результаты у него росли с каждым днем.
Дмитрий несколько раз встречался со спортсменом и брал у него интервью. Один раз Иван пожаловался журналисту на непонятные игру вокруг его персоны. Искал он встречи с Бугерниевым и во время скандала с обнаружением у него допинга, но репортер благоразумно от встречи уклонился, сославшись на плохое самочувствие. Знающие люди посоветовали ему не совать нос куда не следует, а пользоваться проверенной, достоверной информацией. В конце концов, он комментатор, а не расследователь, а это, как говориться – две большие разницы. Репортер числился на особом щиту среди журналистской братии и имел высоких покровителей в околоспортвной политической тусовке. Дружба с человеком из кремлевского окружения, открывала ему двери многих чиновничьих кабинетов и способствовала его карьерному росту. Не беда, что коллеги по профессии смотрели на него искоса, догадываясь, что Дмитрий не просто так водит дружбу со своим ровесником и тезкой, а их отношения ближе и глубже, нежели простая симпатия вице-премьера к успешному репортеру. Но, поскольку интимные подробности их отношений в интернете так и не появились, как в случае с третьим лицом государства, то его недоброжелатели вынуждены были глотать слюну и облизываться, видя на каких шикарных машинах разъезжает обыкновенный ****обол.
Если говорить об Иване, то после снятия с него наложенных запретов, Дмитрий тут же взял у него большое интервью, представив спортсмена жертвой происков западных спецслужб. При этом, как бы идя навстречу Ивану, он не упомянул в репортаже, о его связи с сестрой лучшего немецкого гонщика, великодушно обойдя эту тему стороной.
Стоит только догадываться, что бесхитростный Калита воспринял этот жест за чистую монету и позабыв прежние обиды, проникся к репортеру искренней симпатией, часто делясь с ними своими сокровенными мыслями, что приносило последнему еще большие дивиденды. Он знал, что на биатлон делают большую ставку, поскольку лидер Германии тоже была без ума от стрельбы на лыжах, говорили, что ее отец служил в специальных лыжных войсках СС, во время Второй Мировой, и дочка впитала с молоком матери эту любовь к оружию и лыжам.
Планы политического руководства постоянно менялись, в зависимости от выступлений атлетов на Олимпиаде, но неизменным оставалось желание командной победы, первого места в хоккее и выигрыша в заключительной биатлонной дисциплине. Не касаясь спорта, Кремль еще рассчитывал на подписание с немцами договора по газу, но это было за рамками олимпийских состязаний.
Как гром среди ясного неба грянуло поражение хоккейной дружины в полуфинале олимпийских состязаний. Хоккеистам устроили выволочку, а главный тренер был спешно отправлен в отставку. Оставалась последняя надежда на биатлон.
Говорили, что министр спорта лично пообещал ЕМУ, что россияне непременно выиграют заключительную гонку, пообещав съесть свой галстук, как грозил это сделать бывший президент Грузии. «Ты Виталик не галстук съешь, - саркастично улыбаясь, ответил ОН на инсинуации своего подчиненного. – Ты биатлонный коврик сожрешь, если не будет первого места! Прилюдно в Кремле! И поверь мне, в этот раз коврик будет настоящим. В прошлом я простил тебе футбольный мячик из сливочного суфле с шоколадной глазурью, за провал на чемпионате мира, сейчас не прощу. Самолично покрошу тебе резину, или из чего там еще эти коврики делают, в миску и заставлю все съесть». Министр улыбаясь своей безумной, подобострастной улыбкой, судорожно сдерживался, как бы не обосраться прямо в кабинете начальства.
Казалось он учел все нюансы предстоящей гонки. Иван был накачан настолько, что «молодецкая дурь», как называли анаболик в их круге, просто сочилась из него, как из ствола апрельской березы сок. Комбинация с заменой проб, многократно проделанная в ходе проверок, ни разу не сбоила. Оставалось надеяться, что соперники тоже не воспользуются новыми достижениями фармакологов. Но, им это сделать будет гораздо сложнее, ибо ВАДА свирепствует на играх с особой жестокостью, в связи с всякими коррупционными скандалами в спортивной медицине, а мы нашли способ, как эффективно обходить все препоны и проверки.
Иван тяжело дыша приближался к самому сложному участку трассы. Сначала затяжной подъем, потом резкий поворот, спуск и снова подъем. Если Фриц пройдет его без чрезвычайных последствий, то догнать его будет невозможно. Сейчас он достиг уже верхней точки участка и готовится к спуску. Тренер что-то орет в ухо и показывает отставание от лидера. Иван ничего не видит и не слышит, его тело сосредоточено на беге, а мозг судорожно просчитывает комбинацию. Наибольшей точкой сближения с немцем будет место спуска перед выходом на стадион. Иван будет заканчивать подъем среди раскидистых пальм, а Фриц спуск, вписываясь в поворот перед финишем. Все внимание камер и зрителей будет сосредоточено на немце, и у Калиты есть последний шанс выжить в этом мире. Он не знал, как он это сделает, но был уверен, что сделает это обязательно.
Вместе с порывом ветра, в его сознание ворвался звонкий смех Людмилы, переходящий в испуганный шепот – «Не делай этого Ваня. Ты погубишь себя!» «Я погублю себя, если не стану первым», - ответил ветру Иван, и криво усмехнулся. От безудержного приема лекарств, сознание его круто надломилось, и голоса, однажды появившиеся в прошлом году, стали преследовать его все чаще и чаще. Он понимал, что точка бифуркации пройдена и он постепенно сходит сума.
Разговор с тренером вышел сумбурным и хаотичным. Спортсмену казалось, что тот вел себя в разговоре, словно заяц-беляк уходящий от погони и петляющий по снежному лесу путая след. В конце концов, Иван проникся полнейшим неверием в искренность наставника и обратился к руководству сборной с просьбой о его замене.
Прежде чем пойти ему навстречу, у него состоялась беседа с неприятным человеком из федерации, который представившись Владимиром Владимировичем, полным тезкой САМОГО, популярно объяснил на пальцах, какая судьба ожидает атлета если он будет соваться куда ему не положено.
- Твоя работа быстро бегать и точно стрелять, за это государство тебе платит деньги. А остальное не твоего ума дело. Ты подписал соответствующую бумагу, посему будь любезен отработать контракт до конца, - и он положил перед ним голубоватый лист бумаги с тесненным гербом России наверху, с его подписью и смазанной печатью 1-го отдела внизу.
Иван хотел взять бумагу в руки, но Владимир Владимирович положив на него свою ладонь, отрицательно покачал головой. Правда, позже повернул документ нижней частью к Ивану, и ткнул пальцем в его подпись.
- Твоя?
- Вроде, моя, - после некоторых секунд рассматривания собственных каракулей, согласился спортсмен.
- Читай, - добродушным тоном произнес мужчина, словно он делает Ивану одолжение и нарушает какую-то внутреннюю инструкцию.
Калита, хоть и был спортсменом с младых ногтей, а отнюдь не яйцеголовым аспирантом МГУ, но с памятью у него еще было все более-менее. Ему в последнее время приходилось подписывать много бумаг: серьезных, как таможенные декларации или налоговые выплаты, так и не очень, как подписи в поддержку кандидатуры министра спорта на должность главы РФС или за освобождение из американской тюрьмы некого российского гражданина Бута, обвиняемого штатами в торговле оружием. Так вот, этот листок цвета бездонного, безоблачного полуденного неба он видел впервые. Именно тогда он понял, весь смысл с комбинацией по замене проб в туалетной комнате медицинской лаборатории ВАДА. Из текста скрепленного его подписью следовало, что подписант соглашается со всеми действиями наставника и врача команды.
- Поэтому, не следует тебе менять тренера, он здесь не причем. Извинись перед стариком и продолжай готовиться к Олимпиаде, - голосом, как из каменоломни, произнес мужчина с бесцветными глазами и вытащил у Ивана из рук листок. И тут же сменив тон и выражение лица, убрав бумагу в папку, он пожал спортсмену руку и пожелал успехов в подготовке к соревнованиям. – Не думай не о чем. За тебя есть кому думать. Ты главное готовься непокладая рук, а остальное купишь, когда выиграешь Олимпиаду!
Иван что-то промямлил в ответ, типа «служу советскому союзу» и с опущенной головой покинул кабинет. С того момента он чувствовал на себе неусыпное внимание «Большого брата».
Поговорив с тренером, и извинившись перед ним за свое неадекватное поведение, Иван услышал от него слова, которые навсегда врезались в его память.
- Нам с тобой Ваня еще повезло. Если бы мы жили шестьюдесятью годами раньше, то с нами бы иначе поступили, поставили бы к стенке и расстреляли, как расстреляли моего отца, всего лишь за его происхождение. Поэтому не будем ссорится и подозревать друг друга в нечистоплотности и непорядочности. В государствах с авторитарной системой иначе никак. Все боятся ЕГО, боятся до колик в желудке, до остановки сердца. Они готовы идти на все, только чтобы оправдать ЕГО высокое доверие, а сами лишь ждут, когда ОН сдохнет и можно будет свалить из столь обожаемой ими страны, чтобы жить не боясь в свободном западном мире. Поверь, что так оно и будет. Никто не уедет на Кубу или в Северную Корею, все свалят в Америку или Европу. Посему давай Иван выполнять свои обязанности перед НИМ, а заодно и бороться за честь страны! Скажем дружно, как Верещагин из «Белого солнца»: «Идите вы нахуй, мне за державу обидно!»
После этих слов, спортсмен уже не сопротивлялся, а послушно выполнял все установки тренера и рекомендации врачей.
Внезапно в сети вновь появилась Людмила. Куратор разрешил ему вести с ней переписку, но только в открытой части трафика. Пользоваться различными мессенджерами или изменить свой аккаунт в фейсбуке категорически возбранялось. Иван догадался, что все его действия в интернете контролируются, а посему, старался общаться с девушкой только на разрешенные темы.
Она: «Ваня, у нас говорят, что у вас тоже небольшой кризис стал»
Он: «Да, глобальное потепление имеет место быть, но я его не замечаю. Думаю о соревнованиях и о тебе»
Она: «На селфи ты такой худой. Наверное ты много устаешь на тренировках?»
Он: «Нагрузки нормальные. Готовлюсь к соревнованиям, лишь бы со снегом было все в порядке»
Она: «Ты будешь выступать в Италии? Может удастся встретиться!»
Он: «Пока решение не принято. Возможно»
От такой переписки он сходил с ума, но не мог ничего поделать. Любое отклонение от инструкций оборачивалось для него штрафными санкциями и потерей в зарплате.
- Не жилось вам при социализме, - бурчал куратор. – Свободы захотели? Так получайте вашу свободу! Только помните, что свобода это не только права, но и обязанности!
После случая с подменой проб, Ивана проверяли каждый месяц. Представители антидопинговой ассоциации буквально затерроризировали парня. Уж по количеству сданных анализов, он точно считал себя чемпионом мира. Но, не одна из взятых проб не дала положительный результат, несмотря на то, что «витаминки» он принимал целыми контейнерами. Вероятно, люди куратора были куда ловчей представителей Всемирной ассоциации.
Громогласные заявления, которые доносились из каждого работающего утюга, о том, что российские спортсмены допинг не принимают, оставались дежурным сотрясением воздуха. Все мало-мальски причастные к спорту люди знали, что за последнее время спорт стал элементом большой политики, и достижения наших спортсменов оценивались, как ответ западу на обвинения в зажиме демократии и ущемления личных свобод. Какой зажим, какое ущемление? Разве может в несвободной стране развиваться спорт высших достижений? Можно подумать, что СССР, ГДР или Куба были самые свободными и демократическими странами! Но чиновники и пресса продолжали воспевать наши успехи в спорте, не забыв упомянуть о заботе САМОГО об этих победах. А посему, когда система давала сбой, и кого-то ловили на применении запрещенных препаратов, то после неудачных попыток отмыться и очиститься от скверны, вся государственная машина поворачивалась к провинившемуся своей задней частью и бывший кумир предавался забвению, и вынужден был вести жалкое существование.
В нашей стране никогда не любили неудачников и презирали их, посылая в их адрес всевозможные проклятия и вынося несуразные обвинения. Слово «предатель» слышалось на каждом шагу и по любому поводу. Съел таблетку прописанную врачом и попался – предатель. Почему предатель? Потому что попался, поэтому предал страну. Если бы сумел вывернуться и избежать огласки, - тогда был бы героем, а так предатель. Не забил пенальти – предатель, пропустил шайбу - предатель, выпил шампанского после поражения на чемпионате мира – предатель, рассказал правду о приеме лекарств – предатель. Страна разделилась на праведников и бесов, православных патриотов и безродных космополитов. В ряды формирующейся в стране пятой колоны записывали всех тех, кто был не похож на основную массу влюбленного в НЕГО народа, в том числе и тех, кто не смог доказать свою лояльность системе.
- Боже, - бормотал тренер, глядя, как Иван мается с головной болью, после очередного кросса. – Мы стремительно катимся в прошлое, когда слово МЫ было весомее, чем слово Я. Нас опять коллективизируют, нас опять загоняют в стадо, прикрываясь идеей об общинности русского народа.
Калита не задумывался о высоких материях, он чувствовал, что способен свернуть горы. Спортсмен значительно улучшил свои показатели в «гладком» беге, осталось подправить стрельбу и олимпийская награда в его кармане. Единственное, что беспокоило спортсмена, так это участившиеся боли в затылочной части головы и непонятные слуховые галлюцинации, возникающие от сильного переутомления или в моменты мощного перенапряжения. Врач никак не связывал эти случаи с приемом лекарства, скорее ссылаясь на нервное истощение организма, выписывал очередную порцию витаминов и лечебную физкультуру.
Перед самой Олимпиадой всем спортсменам предоставили недельный отпуск, и Иван, побывав у мамы, рванул в Лейпциг, где жила Людмила. Куратор самолично посоветовал ему встретиться с девушкой и ее братом, набраться положительных эмоций и раздобыть какую-нибудь информацию из стана потенциальных партнеров, – слово противников, с легкой руки САМОГО, было на время вычеркнуто из анналов русского языка. Правда встретились они не в Лейпцига, а в Кельне возле знаменитого собора. Людмила приехала на своем Опеле одна, Фриц остался дома.
- Брат дико извиняется, - сказала девушка, отвечая на вопрос Ивана о брате. – Он неважно себя чувствует и передает тебе привет и наилучшее расположение.
- И ему не болеть, - смущенно ответил Иван.
После долгой разлуки он ощущал себя неловко в компании девушки. Тем более, после продолжительных бесед с куратором, он видел вокруг потенциальных шпионов и недоброжелателей. «Почему ты считаешь, что Люда влюблена в тебя, - слышался ему голос чекиста. – Вполне возможно, что она просто приставлена к тебе, чтобы выведать секреты нашей подготовки». Червь сомнений занесенный в чуткую душу молодого человека, подтачивал его веру в естественность их отношений с девушкой. Чего-чего, а промывать мозги в нашей стране умели, не жалея для этого дела не сил ни средств.
Целый день Людмила старалась растопить лед, тонкой коркой покрывший водную гладь их отношений, но смогла это сделать только в номере отеля, который пара сняла на одну ночь.
- Извини милый, но я девочка, - она поцеловала его в губы и увлекла за собой, повалив на безразмерную, прохладную постель.
Утром Иван проснулся от ощущения счастья, о котором он не догадывался на протяжении всей короткой жизни. Это счастье положило голову на его плечо, и мерно сопело в две дырочки. Он аккуратно передвинул ее голову на подушку, поднялся и пошел в ванную.
Порывы ветра то накатывали, то слабели доводя до бешенства. Он рваными, пульсирующими движениями толкал свое тело по тягуну. Вот скоро и вершина подъема. Как раз в этой точке нет никого из зрителей и представителей соревнующихся команд. Телевизионные камеры расположены чуть выше, ловя спортсменов на наиболее выгодном ракурсе. Передвижная телевизионная система завязла в снегу возле начала холма. У него будет пять секунд, чтобы остаться невидимым для всего мира и надо воспользоваться этой шапкой невидимкой по полной программе.
Еще стоя на стрельбище, нутром чуя, как уходит последняя надежда с каждым вскриком немецких болельщиков, он мысленно просчитал весь ход последующих событий. И наплевать ему на последствия своего поступка. Главное он знал, что вся эта свора будет смотреть за финишем. Он, даже, представлял себе, как уставятся на огромный экран все эти гости. Как ОН прищурив глаза, будет прятать свою мерзкую ухмылку в зажатой ладони, наблюдая за тем, как спортсмены заканчивают гонку. Едва только победитель закончит гонку, как она исчезнет из их сознания на неопределенный срок, но мгновение победы останется навсегда. Что там за телевизионной чертой, пойди разберись. ХОЗЯИН и гости будут пить шампанское, произносить тосты. Все станут поздравлять ЕГО с победой, словно это ОН насиловал свой организм, это ОН жрал анаболики лошадиными дозами, это ОН совершил тот самый выстрел, приведший его к победе.
Иван на ходу скинул винтовку из-за плеч, воткнул в снег палки, поправил прицел и приготовился к стрельбе. Он поймал на мушку голову Фрица, затем шею, далее руки, потом спину. Он задержал дыхание и начал произносить молитву, выученную в детском саду в середине девяностых годов.
Тогда страна еще не вверглась в тотальное мракобесие, столь присущее для нее в наше время. Патриарх Алексий II не требовал повсеместного насаждения православия в учебных заведениях, не призывал сплотиться вокруг РПЦ, вернуть ей церковные ценности и непременно молиться, осеняя себя крестным знаменьем по любому поводу и без. Все это случится потом, при нынешнем предстаятеле и политическом руководстве, внезапно озаботившимися духовным состоянием, вверенному им Господом, заблудшего народа. Прежний президент был не такой набожный, как нынешний, и при нем церковь не лезла в политику управления страной, довольствуясь тем, что ей позволили торговать водкой и сигаретами, заодно, окормлять неправедный бизнес неправильных предпринимателей. Сейчас это выглядит странно, но именно тогда Иван впервые познакомился с представителем церкви.
Однажды, директор сада собрала все группы в музыкальном классе и сообщила, что послезавтра в школу придет батюшка, чтобы осветить отремонтированную столовую, и попросила воспитателей выучить с детками маленькую молитву – «Песнь пресвятой богородице». Кроме стихов про мишку, которому оторвали лапу и про мячик, который Маша уронила в речку Иван ничего доселе не учил, поэтому коллективное заучивание старославянского текста обернулось для него сущим адом. На следующий день, рассевшись на стульчиках, вместо утренних музыкальных занятий, ребятишки хором повторяли за опешившей воспитательницей непонятные слова: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою…» дети ерзали на стульях, сиротливо озираясь по сторонам, не понимая значения многих слов. К примеру, что такое чрево и кто такой Спас? Почему тетю зовут Марие, а не Мария, как будет правильно по-русски? Почему она благословенна в женах, а у Коли папы нет? Раздраженная воспитательница, поначалу старалась хоть каким-то образом отвечать на вопросы малышей, но спустя некоторое время, грубо накричала на воспитанников и, приказав им - « сейчас же заткнуться», стала тупо бубнить слова молитвы. Наконец, утратив всяческое душевное равновесие, она сплавила ребят на попечение нянечки, а сама уселась в туалете и стала бездумнопереписывать слова молитвы в детские тетрадки с детсадовскими заданьями. Вечером, все родители, забирающие своих чад из сада, получили инструкции по выучиванию молитвы. На следующее утро половина Ваниной группы в садик не пришла, предпочтя либо отпроситься у директрисы, либо сходить к педиатру в поликлинику и оформить больничный лист. Иван же, весь вечер вместе с мамой учил песнь богородице, которую запомнил на всю жизнь.
Вот и сейчас, глядя в прицел, он мысленно читал слова молитвы: «…благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси Душ наших».
Германский канцлер явно не дотягивала до звания «железной леди», которое ей прочили после смерти Маргарет Тэтчер. Ангела несмотря на всю свою жесткость, была сущим ангелом в переговорах с российским президентом. По ходу консультаций, она постоянно пыталась найти компромисс с восточным коллегой, и партнер, чувствуя ее желание, как джентльмен старался угодить даме. Но только не в вопросах по газу. Здесь торг был неуместен, как любил говаривать Остап Бендер. Вот и сейчас, убедившись, что немецкий биатлонист, безусловно, придет к финишу первым, и зная, как болезненно воспримет поражение российский лидер, она решила подсластить пилюлю и не настаивать на жестком варианте договора. Эта шальная мысль пришла к ней спонтанно и неожиданно, и ее озвученье ввело в смятение всю немецкую делегацию.
ЕМУ показалось, что он неправильно понял смысл ее фразы, и попросил повторить еще раз, теперь уже через переводчика. Нет, все верно. ОН внутренне выругался, что позволил усомниться в своем знание немецкого, тем самым давая повод ей подумать, что он постепенно впадает в маразм. «Ты на себя посмотри, старая швабра, от тебя селедкой за версту несет, несмотря на все твои духи и присыпки!». Значит «Поток» пойдет согласно ЕГО плану, что приведет к существенному сдвигу на геополитической карте мира в пользу России. Неплохо бы еще с «Актом Магницкого» разобраться, но это задача МИД. ОН перевел взгляд с лица фрау на рожу Нафки, мимика которой выдавала такую партитуру эмоций, что он не мог разобрать смысл его физиогномических кривляний. Внезапно, в динамики прорвался голос репортера Дуберниева, дублированного на английском языке и, члены всех делегаций, устремили свои взгляды на экраны многочисленных гигантских мониторов.
- Друзья, я искренне не понимаю, что случилось с немецким спортсменом. Может повтор поможет разобраться в причинах его падения. Сейчас, сейчас. Вот он заканчивает спуск и, - комментатор сглатывает слюну и делает глоток воды. От волнения горло пересохло, и язык стал прилипать к нёбу. – Не вписавшись в поворот, падает на снег. Складывается такое впечатление, что он подвернул ногу. Стоп! Похоже, что у него отстегнулось крепление лыж. Ну, надо же, какая неудача! А где же наш гонщик? О, он уже мчится с холма и скоро настигнет немца. Давай Ваня, давай солнышко! Тем временем тренеры немца и представители других делегаций пытаются поменять ему сломанную лыжу. Во всяком случае, я вижу, что вокруг спортсмена собрался небольшой консилиум. Но для чего? Замена поврежденной амуниции не существенная задача. Во время всей гонки, параллельно спортсменам передвигаются специальные бригады, имеющие в наличии все лыжные принадлежности. За время гонки нельзя менять только ружье, имеющее специальную сертификацию олимпийского комитета. Так что же все-таки случилось с Фрицем. Судя по всему, он повредил ногу. Как же так вышло? Ведь довольно простой поворот. Немец пытается устоять на ногах, подхваченный тренерами, но ему это плохо удается. Да, произошло что-то сверхнеординарное. Друзья, похоже мы становимся свидетелями сенсации! Наш Иван обходит расстроенного немца и устремляется к победному финишу. Лицо Фрица перекошено от ярости и боли, по его щекам текут слезы, но это спорт! Это спорт, господа, и в гонке побеждает сильнейший. Это наш Иван Калита-а-а-а! Ива-а-а-а-н Ка-а-а-а-лита! Болельщики подбегают к улыбающемуся Ивану и протягивают ему российский флаг. Ну как же так, флаг падает из рук спортсмена. Но, тут же рядом оказывается другой болельщик и передает нашему атлету другой флаг. Иван поднимает его над головой и приближается к финишной черте. Десять метров, шесть, два. Ура-а-а-а! Он сделал это! Мы победили! Дорогие друзья! Иван Калита принес нашей стране золотую медаль! Теперь мы вышли на чистое первое место в общекомандном зачете, обогнав норвежцев и канадцев. Спасибо все нашим спортсменам, тренерам, массажистам, врачам, техническим работникам. Спасибо устроителям этих соревнований. И, конечно, спасибо нашему руководству и лично ЕМУ, без прямого участия которого небыло бы этого великолепного праздника спорта.
Неожиданно трансляция с биатлонного стадиона прервалась и на экранах появился ОН с бокалом шампанского в руке.
- Дорогие друзья, - начал ОН, привычно глядя в глаза миллионной аудитории телезрителей. Знакомая до боли ухмылка, выдавала ЕГО благодушное настроение. – Сейчас мы с вами увидели триумф воли нашего спортсмена, который в честной борьбе доказал…
Что доказал наш спортсмен услышали не все. Многие каналы транслировали другие картинки. На одной из них был Фриц, сидевший на снегоходе с перевязанной, окровавленной левой ступней, окруженный возбужденными немецкими специалистами, представителями МОК и сотрудниками службы безопасности. На второй картинке, растерянные лица членов российской команды, суетящихся возле бездыханного тела нашего биатлониста. На мгновение одна из камер выхватила из ревущей толпы безумное лицо белокурой девушки, которая зажав рот ладонями, смотрела бешеным взглядом на этот кафканскианский мир.
Внезапно все звуки исчезли, и воцарилась мертвая тишина. Ивану показалось, что он оглох после прочитанной молитвы, ведь Бог никогда не одобрит его поступка. Он сморгнул, и скинул с себя оцепенение. Мушка по-прежнему упиралась в спину немца. Понимая, что упускает драгоценные мгновения, он перевел взгляд в окуляре прицела на ближнюю к нему ногу Фрица, после чего на коленку, там на икру и следом на ступню. Золотого цвета лыжные ботинки «Адидас» надетые на ноги партнера, предательски блеснули в линзе. Иван нажал на курок, машинально закинул за спину винтовку и двумя мощными движениями палок и лыж, придал своему телу необходимое ускорение. Еще спустя миг, он был на вершине рукотворного холма, увидел вдоль трассы тысячи беснующихся зрителей, размахивающих сотнями разноцветных флагов, своего тренера, что-то орущего ему в уши, слов которого он по-прежнему не слышал, десятки телекамер были нацелены на него, как прицел его винтовки, исчезающей вечностью назад, был направлен на Фрица. Внезапно появился пропавший звук, по мере прохождения трассы, он менялся от свиста ветра, до рева толпы болельщиков, с барабанами, дудками, литаврами и фейерверками. Внизу спуска, возле поворота на выход на финишную прямую, мозг зафиксировал незначительное скопление людей, которые сумбурно размахивая всеми своими конечностями, суетились возле лежащего на снегу биатлониста. Что-то случилось, подумал Иван, и слегка пригнувшись, словно заправский горнолыжник, перевел тяжесть тела, сместив ее немного влево. На исходе спуска он выпрямился и стал мощно работать руками. Пролетая, мимо скучившихся возле пытавшегося устоять на одной ноге Фрица, которого держали за бока два дюжих тренера немецкой команды, он зафиксировал в памяти, с десяток лыж с ботинками, воткнутых в снег и валявшихся подле недоуменной толпы, из обслуживающего персонала, спортивных арбитров, медиков, с красными крестами на спинах и даже представителях наших МЧС. Ему даже показалось, что он заметил на снегу кровавый след, но скорее всего это было только отражение его воображения в возбужденном мозгу. А вот растерянный взгляд немца, он точно умудрился поймать на себе. Его расширенные от боли и несправедливости глаза, немым вопросом уперлись в его зрачки и не отпустили до самого финиша.
Шум ликующей толпы нарастал по мере приближения его к финишу. Секундой ранее, эти же люди ликовали и аплодировали Фрицу, размахивая немецкими флагами, и за какое-то мгновение все радикально изменилось. Теперь уже тысячи горланящих болельщиков приветствовали Ивана, распевая советский гимн. Несколько человек бросились к спортсмену с трехцветными флагами. Иван принял один из них, но почувствовав неимоверную тяжесть, выпустил из рук. По толпе пронесся неодобрительный гул. Тогда ему передали другой флаг, меньшего размера и, зажав его в правой руке, Иван закончил гонку с поднятым над головой российским флагом. Зона финиша была оцеплена по периметру молодцами из службы безопасности. Иван выронил флаг, облокотился на палки, поднял голову и… увидел лицо Людмилы. Он улыбнулся и, закрыв глаза, рухнул на снег.
НА ЧЕРНЫХ ПОГОСТАХ
- Что, язык к жопе прилип? – здоровый бугай в рабочей робе, как скала навис над лицом Руслана. – Рассказывай, падло!
- Да, я сейчас, - Руслан вжал голову в тело, ожидая удара. Но, удара не последовало. Он вытер языком пересохшие губы, взглянул на сидящего подле него Витьку-Лопату. - Можно водички?
- Достал! – Фима протянул ему пластиковую бутылку «Полюстрово». – Смотри, не захлебнись!
Руслан, дрожащими руками взял бутылку, зажал ее коленями, отвинтил кружку, вновь взял бутыль и жадно принялся пить.
- Ну, хватит, - сказал Витька. – Ты так всю минералку вылакаешь, а ним еще всю ночь работать.
- Ага, - Руслан оторвался от горлышка, закрутил пробку и протянул бутылку Фиме.
- Поставь на пол, - сказал тот и полез за сигаретами. – Не тяни кота за яйца, чушок, от судьбы, как и от пули не убережешься.
- Да, я понимаю, - Руслан послушно кивнул…и разревелся.
* * *
Приехал он в город в самый разгар Крещенских морозов. На нем была черная вязаная шапочка, утепленная джинсовая куртка, серые брюки и демисезонные полуботинки. В руках у него была большая спортивная сумка такого же цвета, как и брюки. Лицо у него было красно-коричневое, как у индейцев из старых ГДР-овских фильмах с участием Гойко Митича, нос скрюченный и распухший, волосы словно воронье крыло, а глаза, как у кролика, мутные, темные, словно омут, с набухшими веками. Он был высок, плечист и молод. Единственное, что сразу же бросилось в глаза, это то, что он как-то съеживался при появлении ментов, шугался любых патрульных машин и бритоголовых братков. Говорил он с незначительным акцентом, чем-то напоминающим прибалтийский, хотя оказался он молдаванином.
Как выяснилось, болтался он в городе уже около полугода. Точнее, был он вначале в Выборге, но там что-то произошло, и он приехал в Петербург. Через соплеменников нашел работу подсобника на строительстве торгового центра, но продержался только до Рождества, после, его уволили за пьянство. Отчего он боялся милицию и бандитов, мы так и не выяснили. Вероятно, натворил что-то, раз так глазки бегают, и очко играет. Однако, когда выпивши, он становился злобным и агрессивным. Причем, часто эта агрессия была направлена не на конкретного человека, а как бы вообще – на всех. «Вы знаете сколько у нас плотют? Не знаете, так и молчите!». Да, а иногда под воздействием винных паров, его пробивало на ностальгию – «Какие у нас в селе виноградники! А, да вы даже вина то нормального не пробовали. Вот у нас…». Да, а лет ему было около тридцати, чуть поменьше.
Хозяйке кафе, где мы обычно проводили холодные зимние вечера, был нужен чернорабочий, и она взяла Руслана. Армянка по происхождению, она сама приехала из Тбилиси в город несколько лет назад, и натерпевшаяся всех прелестей жизни за границей, пожалела несчастного парня и даже подкармливала его.
Конечно, заработать денег на обратный билет до дома на этой работе было невозможно, но хоть с голоду бы не умереть, - и то ладно. Работа в кафе была не пыльной. В обязанности Руслана входили: уборка территории перед кафе, вынос мусора, уборка грязной посуды и различные мелкие услуги, типа отнеси-поднеси. Кроме того, он с утра до позднего вечера находился в тепле, питался два раза в день и ежедневно получал две бутылки портвейна, чтобы не замерзнуть ночью. Естественно, что можно было получать не вином, а деньгами, да какая разница, - все равно на вино они и уйдут. А так, и ходить никуда не надо, взял портвейн и иди до хаты. Правда, на счет хаты это я загнул. Жил Руслан в подвале дома напротив, точнее в бойлерной находившейся в подвале. Жить там ему разрешил наш приятель – Витька, который частенько заглядывал в кафе после смены, чтобы дерябнуть пару стопок водки. Бойлерная была маленькая, что даже стул не поставить, и вдобавок ко всему там постоянно текла вода, было сыро, и несметные полчища комаров. Спать и сидеть приходилось на трубах, но зато было тепло. Пойди, попробуй поспать в обычном подвале или на чердаке, когда на улице за тридцать градусов мороза, - не медленно замерзнешь! А здесь, хоть вода, хоть комары, но зато жара и зимой и летом. Когда дни выдавались потеплее, то Руслан бродил по местным помойкам и собирал различные выброшенные вещи. Вскоре, он соорудил себе из двух досок и найденных вещей приличный лежак. В общем, жить было можно. Сложно, но можно. «Главное, дотянуть до лета, а там. Там поговорю со своими корешами, устроюсь на работу и куплю себе билет до Кишинева»- говорил Руслан, забывая при этом, что ему еще предстояло выкупить паспорт, который он заложил какому-то барыге. Вероятно, именно из-за этого он и боялся милицию.
Как я уже сказал, работа в кафе была не пыльной, но скучной. Тем более, хозяйка строго-настрого запрещала пить во время работы. А что делать здоровому и ленивому бугаю, если как не пить? Вот Руслан и приноровился допивать за посетителями любые спиртные напитки. В отдельные дни, особенно в пятницу, он умудрялся напиваться так, что назавтра не помнил, как добрался до своего подвала. Иногда, когда в кафе появлялись молдаване, он клянчил деньги у них, якобы на еду, и если те давали, что сначала бывало не редко, то тут же просаживал их в соседней разливухе, либо набирал портвейна на несколько дней вперед. Правда, вскоре сородичи прознали, что хозяйка регулярно кормит Руслана, и стали отказывать ему в его просьбах. «Ну, ничего себе!» – возмущался старик Петр – «Его Маринка откармливает, словно рождественского поросенка, а он еще попрошайничает!» Маринка, хозяйка кафе, действительно, кормила Руслана, как на убой. Утром тарелка какого-нибудь супа с пирожками, а вечером обязательно мясо с гарниром. При этом порции были отнюдь не столовские. Чего Руслану не хватало? Закуски? Вероятно, иногда ему было тошно допивать водку из стакана какого-нибудь сифилитика, и он приноровился, - надкусывать выпечку и бутерброды лежащие на стойке. А куда денешь испорченную вещь? Естественно на помойку. Вот Руслан якобы и выбрасывал некондицию, складывая закуску в карманы куртки. Поначалу ему это сходило с рук, все считали, что этим занимаются местные гопники, которые в изобилии наведывались в кафе, пропустить стаканчик портвейна после удачной сдачи посуды, картона или металлолома. Но, потом барменша обратила внимание, что в тот момент, когда в кафе сидел только один приличный посетитель, оказался надкушен бутерброд с селедкой. Разразился скандал, и Руслан был с позором изгнан из теплого и уютного местечка. Зачем он надкусывал бутерброд, зная, что в настоящий момент это опасно? Не знаю. Наверное, по привычке.
Изгнанный с позором из кафе, Руслан и не стремился найти работу. Первое время помогали соплеменники, правда, не долго, а потом он стал ходить по помойкам и собирать объедки. Особенно «сытным» было место за магазином «Пятерочка» расположенным неподалеку, на Нарвском проспекте. Когда наша торговля стала принимать более-менее цивилизованные рамки, то те продукты, срок годности которых подходил к концу, просто выбрасывали на помойку. Вот бомжи всех мастей и кормились с этих помоек. В некоторые, особо удачные дни, Руслан умудрялся затариваться различными кашами со свининой, макаронами с курой, селедкой по-мурмански, супами пикантными, острыми и с овощами. Короче, что бывает на столе не у каждого работающего гражданина. Что же касается того, что срок годности истек, так это ерунда, для его желудка подходила любая пища. Да, если же с продуктами этого ассортимента было напряженно, то хлеб всегда был в изобилии. В общем, Руслана устраивала такая жизнь, скажем, почти устраивала. Была бы еще водка! Но, с этим была проблема. Ни водку, ни вино, не пиво у нас никто не выбрасывает, разве, что какая сварливая жена обидится на мужа, возьмет да выкинет «заначку» на помойку. Но, это бывает крайне редко, тем более, женщины поступают более цинично и анти-гуманно, они при мужчинах выливают содержимое бутылки в раковину, либо, что просто кощунственно, в унитаз. Поэтому, чтобы выпить, Руслану необходимы были деньги. Если бы он не был таким ленивым, то вставал бы со своей лежанки в пять утра, когда темно, когда лишь звенит воздух на морозе, когда мелко сыпет снежная манка, когда другие бомжи ежатся в промозглых подвалах и лестничных клетках, вставал бы и шел собирать пустые бутылки. Но, ему было лень, ему хотелось поспать, под непрерывное жужжание проклятых насекомых. Он надеялся на авось. Авось встретится земляк, авось угостит кто-нибудь из прежних знакомых, авось война случится и ли революция. Короче. Стоял он возле кафе, ему вход в него был заказан, и поджидал кого-нибудь типа нас с Рыжим, которые всегда «накатывали» ему «соточку». Но, ведь это было не каждый день, да и когда-нибудь и этой халяве конец настанет. Правда, приналадился он было загружать макулатуру и пустые бутылки, но, получив раз по морде, чтобы чужой хлеб не воровал, бросил это занятие. Куда проще и безопаснее было собирать картон возле «Находки», «Канители» и той же «Пятерочки». Тринадцать килограмм картона набрать не сложно, а это, извините, маленькая технического спирта, либо «Снежинка» или «Льдинка». В общем, приноровился Руслан ходить и сдавать макулатуру. Утром сходит, наберет на маленькую. Придет в подвал – позавтракает. После завтрака сон. Проснется где-то под вечер, сходит вновь, наберет картона, купит «Снежинку», отужинает кашу с печенью и спать. Так и коротал он свои дни, так и встретил весну, так и дополз до лета. И, возможно, помог бы ему кто-нибудь из земляков, возможно, заработал бы он денег, но повстречал он как-то возле «Находки» одного местного гопника, который не так давно вернулся из заключения, и эта встреча круто поменяла все планы Руслана.
С Андреем они столкнулись в детском домике, давно приспособленным бомжами, как распивочная. Руслан только что сдал макулатуру и намеревался сходить в ППП - пункт приема посуды на улицу Иван Черных, чтобы прикупить там бутылочку спирта, а Андрей сидел и мучался с похмелья.
- Братело, тебе плохо? – спросил Руслан
- Сам не видишь, - Андрей открыл глаза.
- Могу помочь, - сказал Руслан, помятуя о том, что частенько другие бомжи помогали ему в подобных ситуациях.
- Помоги, если можешь, - заплетающимся языком, произнес Андрей.
- Надо сходить, - сказал Руслан.
- Сходи, братан, я не дойду. Сходи, отблагодарю, я отвечаю за базар, - Андрей тяжело вздохнул и сплюнул.
- Подожди, - сказал Руслан. – Держись, братело, я мигом.
Вот так они и познакомились.
Опохмелившись, Андрей предложил Руслану продать часы «Ракета», которые оказались у него в кармане. Руслан, уже вдетый и поэтому смелый, с радостью согласился, и тут же загнал часы за двадцатку знакомому азербайджанцу торгующему хозяйственными товарами. После этого, он привел Андрея к себе в подвал и угостил селедкой с луком и куриными бедрами. По окончании банкета Руслан был лучшим корешем Андрея.
- Да, нищтяк ты пацан, - сказал Андрей, обсасывая куриную косточку. – У нас на зоне был один молдаванин, так чмо – чмом, а ты человек.
- Молдаванин молдаванину рознь. У вас у русских, извини, тоже говна хватает, - ответил Руслан.
- Да, дряни у нас навалом, - согласился Андрей. – Особенно среди мусоров, так там каждый второй падлец и педик. Кстати, а ты чего ментов шугаешся, натворил что-то?
- Нет, - замялся Руслан. – Просто, паспорт заложил, вот и боюсь, что заберут и на родину депортируют.
- Ну, так тебе это же и надо, - пожал плечами Андрей.
- Не хочу я так, - сказал Руслан. – Опять же, я денег обещал родным привезти, у нас ведь зарплаты в несколько раз ниже чем у вас…
- Тогда понятно, - кивнул Андрей. – Давай вздрогнем и пойдем денег зарабатывать.
- Так ведь ночь уже, - изумился Руслан.
- Ночь – это самое вкусное время для того, чтобы два хороших пацана могли заработать не много денег. Кстати. Если все пройдет удачно, то скоро ты сможешь, и паспорт выкупить, и домой свалить, это я тебе обещаю, - Андрей покачнулся и, чуть было, не свалился с трубы. – Да, мне давно был напарник нужен - такой как ты.
Польщенный Руслан зарделся, словно алое знамя коммунистической партии Молдовы. В принципе, он догадывался, что сейчас они пойдут собирать не бутылки и макулатуру, а будут заниматься чем-то похлеще, но чем именно он не догадывался, да и алкоголь, и слова Андрея придавали ему уверенность и оптимизм.
- Ты знаешь, что такое гоп-стоп? – спросил Андрей, когда они обошли двор и вышли на проспект Стачек.
- Конечно, - заверещал окосевший Руслан. – Я у себя под Кишиневым этим делом сколько раз занимался.
Для убедительности он размахивал руками, бил себя кулаком в грудь и сучил ногами.
- Верю, - сказал Андрей. – Вот, тебе верю. Ик! Значит так. Сейчас, ик, идем в парк, ик, ищем какого-нибудь лоха, который, ик, пьет пиво, ик, или ,ик, тьфу, зараза, икота, ик, привязалась. Сейчас, погоди, пройдет, видно вспоминает кто-то. А может менты? – подколол он Руслана.
Тот взрогнул, но вида не подал.
-… Так вот, продолжил он, когда прекратил икать, подходим к лоху, лучше пьяному, садимся с двух сторон. Ты сидишь и молчишь, а я его начинаю разводить. Если он добровольно деньги не скидывает, то мы применяем силовые методы, вплоть до битья лица. Вопросы есть?
Руслан покачал головой. Елки-палки, как все просто, а он, то бутылки, то картон, а уж как Маринка его унижала! Я ей отомщу стерве!
Народу в парке было мало не смотря на выходной, на белые ночи, на хорошую погоду, что и требовалось побратавшимся гопникам. Свою первую жертву они нашли довольно быстро. Им оказался мужчина лет пятидесяти, разругавшийся с женой из-за поездки на дачу, взявший деньги, хлопнувши дверью, и направившийся пить пиво в парке напротив дома. Когда к нему подошли двое неряшливых и пьяных парней, то он почувствовав неладное, попытался прежде встать и уйти, но те загородили ему дорогу. Кричать было бессмысленно, хотя бы потому, что вокруг никого не было. Не слова не говоря, он вытащил из кармана сотенную и протянул парням.
- Все давай, - прошипел один из них, небритый и мерзкий тип с наколками на пальцах.
- Это все, - пролепетал мужчина.
- Если найду хоть рубль – придушу, - сказал парень и сунул правую руку в карман куртки из кожезаменителя.
- Понял, - мужик съежился и достал еще семьдесят рублей. – Теперь все, клянусь мамой.
- Можешь, не клясться, - сказал второй парень, с легким акцентом. – Мы тебе верим.
- А теперь, - сказал первый. – Садись на скамейку и продолжай пить пиво, пока мы не скроемся вот за теми воротами, - он показал рукой в сторону выхода. – Понятно?
- Да, - мужик кивнул.
Парни развернулись и не спеша направились к выходу. Едва скрывшись из вида, они тут же припустили бегом, словно зайцы, пересекли проспект, и дворами добрались до подвала.
Около подвала они отдышались, и Руслан с восхищением посмотрел на Андрея.
- Здорово у тебя получается!
- А за что меня, по твоему, посадили? – хмыкнул Андрей, пересчитывая деньги. – не плохо бы обмыть наше дельце. А? Как ты считаешь, братан?
- Конечно, - Руслан был вне себя от счастья. Как здорово, что он угостил сегодня, точнее уже вчера, утром Андрюху спиртом. Если бы не он, сидеть бы ему в сыром и вонючем подвале и кормить комаров. – Давай вина купим.
- Закусь остался? – спросил Андрей.
- Да, еще пицца и рисовая каша с , нет, это плов.
- Ладно, - Андрей кивнул. – Значит так. Бери три пузыря – это семьдесят пять, и колбасы не дорогой. Сбегаешь?
Руслан с радостью согласился и пошел в «24 часа» на углу проспекта Стачек и улицы Гладкова.
Через двадцать минут он вернулся в подвал, неся увесистый полиэтиленовый пакет.
- Вот, - он вытащил сначала портвейн, а затем две упаковки нарезки. – Еле-еле денег хватило.
- Ты чё, корефан, - Андрей поморщился, как от зубной боли. – Я же тебе сказал не дорогой колбасы купить, а ты. Ты чё не догнал?
- Прости, братело, я так давно колбасы не жрал, что не утерпел, - Руслан был пьян и беззаботен.
- Смотри, я не против, но учти, что такие лохи не каждый день попадаются, так что, про макулатуру не забывай, и про ментуру тоже, - остыл Андрей, разорвал упаковку и понюхал копченую колбаску. – Ах, вкусно пахнет, курва!
- Давай выпьем, - Руслану не терпелось выпить вина, вкус которого он успел позабыть, съесть ароматной колбасы и, закрыв глаза, представить свою далекую родину, с ее лесами, холмами, полями и виноградниками. Сегодня они попируют, а после. После он будет откладывать деньги на билет, но сначала выкупит паспорт. – Давай выпьем, - повторил он, срывая зубами пробку. – За то, чтобы на свете было как можно больше таких вот лохов!
Он разлил вино по стаканам, взял кусок колбасы, положил его на хлеб, чокнулся с приятелем, выпил, зажмурившись, и откусил кусок бутерброда.
Жизнь прекрасна и удивительна!
К огорчению Руслана, слова Андрея о том, что лохи попадаются не каждый день, оказались пророческими, несколько дней у них был полный голяк, к тому же, Витька-сантехник, прознав про то, что Руслан приводит к себе в бойлерную каких-то гопников, закрыл дверь, а Руслану сказал, чтобы здесь больше не околачивался. Конечно, Руслан расстроился, но не очень. Все таки на дворе лето, ночевать можно и на лестнице и на чердаке, главное, чтобы удача не отвернулась от них. Да, вскоре им удалось прилично общипать одного подонка, который силился позвать милицию. Ну и как, позвал? Позвал так, что остался без замшевой куртки, ботинок, мобильного телефона и японских часов в позолоченном корпусе. Кроме вещей у мужика было изъято восемьсот тридцать семь рублей! Каким же дураком надо быть, чтобы носить с собой такие деньги ночью, да еще и в не трезвом виде. Он что, радио не слушает, телевизор не смотрит? Руслан после такого куша, так накушался, что среди бела дня пытался вырвать сумку из рук какой-то финской туристки. Если бы не бдительные граждане и не воздействие алкоголя на организм, то ему бы это удалось, а так, просто пришлось ретироваться на свой чердак, на котором он ютился вот уже третью неделю. Кстати, стоит его поздравить, он выкупил свой паспорт. Да, но ведь мы же помним о пророчестве приятеля. Так вот.
Вскоре взяли Андрея. Руслан узнал об этом от одного бомжа, который пасся с ним одно время возле «Пятерочки». По слухам, о которых поведал ему Бомж Иваныч, опознал его какой-то брюхастый мужичок лет пятидесяти. Опознал на улице, возле метро. Подбежал к постовому, и привет Андрюше. «Ты смотри, Русланыч, если и ты замешан, то лучше рви когти, а то посадють» То, что надо рвать когти Руслан осознал мгновенно и уехал в Вырицу, как советовал ему когда-то один земеля: «Та цыгане живут. Водкой торгуют, травой. Ты же цыган, съезди, погутарь» Видно настал тот час, решил Руслан, выходя на станции Вырица 1. Но, долго задержаться он там не сумел. Барон заставлял работать. Надо было расфасовывать коноплю по коробкам и пакетам, а потом продавать возле Московского вокзала в Петербурге. Руслан боялся связываться с наркотиками и поэтому, прихватив с собой мешок с травкой, он по шпалам направился в строну города. Ехать на электричке он побоялся, во-первых, а вдруг менты, а во-вторых, барон его зарежет из-за пакета марихуаны.
Переночевав в лесу где-то возле Красного Села, Руслан двинулся дальше уже по шоссе, хотя и не представлял, - куда выйдет. И тут удача вновь подмигнула ему, предоставив прекрасный шанс, возможно последний. Возле какого-то озера он познакомился с мужиком, который загорал на травке. Руслан попросил покурить, они разговорились. Оказалось, что дядька работает на кладбище чернорабочим, но, найдя новую работу, поближе к дому, собирается уходить. Если Руслан не против, то он шепнет словечко бригадиру и тот, возможно, возьмет его.
- Так я же молдаванин, - прошептал Руслан, не веря в свое счастье.
- Так я слышу по твоему говору, - отозвался мужичок. – Я сам из Бендер, родился там. Отец военным был, вот так и случилось. Ты не дрейфь, если ты парень работящий, то Ефим тебя возьмет. Он хоть и отмороженный, но мужик хороший. Ты только сильно не поддавай на работе. Так, с мужиками за компанию, пару фуфырей дерябнете и баста. Главное работай парень, а все остальное в жизни наладиться!
- А где это кладбище? – спросил Руслан.
- В Обухово, - ответил дядька. – Да ты и не знаешь наверное. Но, ничего, я с тобой сам съезжу.
- Спасибо, - поблагодарил Руслан. – Но…
- Что еще, - мужик поднял брови.
- Мне ночевать негде.
- Тьфу ты, ну ты, - мужик рассмеялся. – Тоже мне проблему выискал. Там строительных вагончиков сколько угодно. Забирайся в любой и ночуй.
- А деньги?
- Это от тебя зависит, как будешь работать. Но, меньше пяти штук не будет. Тебя ведь такая сумма вполне устроит.
-Конечно, - Руслан осклабился. Все таки любит его Господь, раз всю дорогу посылает таких хороших людей.
Вскоре Руслан работал чернорабочим на кладбище «Имени жертв 9-го января». Это было не большое старое кладбище, на котором практически никого не хоронили, разве, что подхоранивали. Хотя, в планах руководства и было освоение новой территории и создание площадки. Работы была простой. Руслан мел дорожки, ухаживал за цветами на главной аллее, возил гравий и песок, короче, делал то, что скажет ему Фима. Фима был здоровый амбал, явно уголовного вида, но к Руслану не придирался, относился спокойно, даже жалел. Но, если почует запах алкоголя, в рабочее время, то сразу же урезал зарплату. Хотя, платил исправно, даже приплачивал иногда за какие-то мелкие услуги. Руслан уже скопил денег на билет, и теперь копил на подарке родителям. Он сам удивлялся переменам, которые произошли с ним за последнее время. Он с весельем и грустью вспоминал, как обкусывал бутерброды в кафе у Марины, как жил в подвале, как грабил испуганных пьяных мужиков, как…
А вот теперь, - СТОП!
Как же он мог забыть про тот злосчастный пакет с травой, который спер месяц назад у цыган в Вырице. Нет, не так. Он и забыл про этот пакет с травой, едва только устроился на работу. Он засунул его куда-то в подсобку, куда, он даже не помнил. Просто положил за шкаф и забыл. Зачем ему эта трава, когда он работает и зарабатывает деньги. А еще, в том пакете записка, которую ему земляк написал, так что и не отбрехаться, что не его. Как же он мог забыть? Как же они нашли? Руслан судорожно искал, подбирал слова, чтобы объяснить Лопате, Фиме и еще одному бритому дядьке, что он не хотел никого подставлять.
* * *
- Мягко стелешь, - сказал Витька, выслушав оправдания Руслана. – Только не сходиться кое-что, чувачок. На прошлой неделе Буржуй делал приборку в подсобке, и ничего там не заметил. А ведь ты знаешь Буржуя, он каждую пылинку, каждую соринку приметит и выбросит.
- Может, не заметил, - пробормотал Руслан, у которого вновь пересохло в горле, у которого подводил живот, а на сердце упал громадный валун, такой, как лежит возле Невы. Он видел, однажды, мужика на камне и конь еще был. Он не помнил кто это такой, но размеры камня его поразили.
В следующее мгновение не выдержали нервы у Ефима и он обрушил свой огромный кулак на голову несчастного Руслана.
- Успокойся, - сказал бритоголовый мужчина. – Зачем руки распускать, может Руслан вспомнит еще что-нибудь. А то ты так ему и вовсе память отшибешь.
Ефим сел. Тем временем, Лопата продолжил допытываться у Руслана, как пакет с планом оказался за шкафом. Прошло еще полчаса. Стемнело. Ефим несколько раз вскакивал с места, но под строгим взглядом бритоголового, возвращался обратно.
- Ладно, - сказал вдруг бритоголовый дядька. – Наверное, пакет просто завалился за шкаф, как раз перед ментовской проверкой. Да бог с ним с пакетом. Парень ты работящий, пора, пожалуй тебе на повышение идти. Бригадир, как ты считаешь, - дядька посмотрел на Фиму.
Ефим хмыкнул.
- Вот видишь, - продолжил бритоголовый. – Бригадир не против. Я тоже. Фима, - он вновь обратился к Ефиму. – У вас завта новое захоронение?
Ефим кивнул.
- Вот, пускай Руслан и выкопает могилку для покойничка.
- Уже готова, - ответил за Ефима Витька-Лопата.
- Как там незабвенный Михал Сергеич говорил: «пускай углубит», - рассмеялся бритоголовый. – Пускай тренируется парень! Фима, покажи ему могилу.
- А я знаю, - Руслан, видя такой поворот событий, чуть ли не вскочил с места. – Я песок туда возил.
- Знаешь, - улыбнулся дядька. – Вот и прекрасно. Фима, покажи Руслану, на сколько еще могилу надо углубить. Я думаю, что пол метра хватит.
- Хватит, - пробурчал Ефим. – А что, как что, так сразу Фима!
- Ну, не упрямься дружок, покажи. А мы пока с Витькой подумаем, что на с этой травой злосчастной делать.
- Пошли, - зло сказал Ефим, поднимаясь со стула. – Да, возьми штыковую лопату. Нет, не ту, та тупая. Возьми в третьем вагоне, у нее черенок короткий, удобней будет в яме.
Когда они вышли бритоголовый сказл Лопате:
- Через пол часа пойдешь и закопаешь. Понял.
Лопата согласно кивнул.
- Да. Насыпь туда сперва гравия, а потом песка, а то неровен час дождь пойдет. И посмотри, чтобы собаки не раскопали. Пускай завтра Буржуй и Никола покараулят у могилы, пока процессия не притащится. Кстати. А для кого эта могила?
- Для ветерана какого-то. Толи революции, толи войны. Хрен их разберешь. Нам эту могилу по разнарядке подсунули, в качестве гуманитарной помощи.
- Вот и мы окажем соседнему государству гуманитарную помощь. Да, шмотки его спали и документы.
- Хорошо
Где-то за стенами маленького домика, стоящего в самом конце кладбища, завыли собаки. Страшно так завыли, жутко.
Эх, тоска!
2004 г.
НАРКОЛОГИЯ И ЖИЗТЬ
Впервые он столкнулся с врачом –наркологом уже в солидном возрасте, когда пришел за справкой для поступления на водительские курсы. Надо же, дожил до седин, а машину водить не умею. В принципе, какая, в сущности, разница, ежели авто не было в наличии, но супруга настояла. Все дело в том, что ей по наследству от отца достались старые Жигули третьей модели, а поскольку не она ни я водить машину не умели, так она и гнила у нас под окнами, привлекая внимание разве что, приблудных кошек, которые прятались от дворняг у нее под днищем, либо грелись на солнышке у нее на капоте. Они долго решали, кому из них двоих идти на курсы, и даже тянули жребий, но этот самый жребий все время указывал на него, как он не сопротивлялся. Это судьба, решил он и сдался. Спорить и доказывать жене, что она все время мухлевала и передергивала, он не стал, не захотел портить нервы не ей, а в первую очередь = себе.
- Все, завтра же иду записываться, - сказал я, понимая, что спорить с женой бесполезно, это все равно, что таранить «жигулем» тестя – танк.
Нахрена мне права в пятьдесят шесть лет, думал он, стоя в длиннущей очереди в Психоневрологический диспансер. Лет бы тридцать назад, он бы не помешали, тогда и здоров был, и реакция была и желание, да вот денег на машину не было, да и с автомобилями напряженка была – «жигуль» только «копейку» выпускать начал, а на «Москвич» очереди, не говоря уже о «Волгах», да и где скромному редактору из журнала «Химия и жизнь» думать о авто, когда 100 рублей хватило бы, разве что, на велосипед. Конечно, с годами он стал зарабатывать больше, появились кое-какие связи, в определенных кругах, но все равно, имея скромную должность, живя в стране равенства и братства, помышлять о машине не приходилось. И вот, на тебе, подарок с небес, тесть разродился, - царство ему небесное.
После его смерти, как и положено на 9 днях, зашел у родственников разговор о наследстве. Долго не могли найти завещание, оказавшееся, в конечном итоге, у какой-то молодой шлюхи, которая годилась во внучки даже его детям. Эта ****ь, явившаяся на поминки, предъявила права на дачу, которая находилась на корейском перешейке. Жена мужика и ее старшая сестра встали на дыбы! С какого это рожна, этакая молодая сука получит недвижимость в престижном районе Ленинградской области, где сотка земли стоит порядка шести тысяч долларов, а там участок, худо-бедно десять соток? То, что представляет из себя дача, знали практически все, окромя, похоже, вульгарной молодой особы, которая вела себя цинично и развязано, называя покойного тестя, то «пупсиком», то «лисенком», от чего, дочери приходили в неописуемую ярость, а их мужья цинично разглядывали стройные ноги мачехи своей супруги. Нет, это классно! – думал он, скользя взглядом по телу молодой шалавы, - иметь такую мачеху, я бы лично не отказался. Так вот, дача представляла из себя, обычный курятник, тем более давно сгнивший. Остальные постройки сгорели в 99 году, когда в области свирепствовали лесные пожары. Но, сам участок в Сертолово, мог потянуть тысяч на пятьдесят-шестьдесят. Но, против правды не попрешь! Тесть официально оформил завещание в нотариальной конторе, на фирменном бланке, с личной печатью нотариуса, вот она – Иваницкая М.Н. Что ж, проморгали бабоньки папанину киску, обошла она вас на последнем повороте. Что же касается дележа остального имущества покойника, то особых споров его последняя воля не вызвала: старшая дочь с мужем и детьми унаследовали двухкомнатную квартиру отца рядом с метро «Звездная», младшей достались раздолбанные «жигули» и матушкины драгоценности, остальным же родственникам – добрая память и теплые воспоминания. На этом официальная часть была закончена, и началась обычная пьянка. Сообразив, чем все это дело может кончится, юная обладательница участка под Петербургом, благоразумно свалила из хаты, а дочери покойного, не видя вожделенного объекта, чтобы выместить на нем свою злость и обиду, принялись склочничать меж собой, что привело к слезам, расцарапанным мордам и горам битого стекла.
После этой панихиды, или как там этот бардак обозвать можно, и пристала жена к нему, чтобы двигал свои копыта на курсы, благо, до вступления в права владения имуществом, оставалось чуть меньше шести месяцев.
В психоневрологическом диспансере к выдаче справки отнеслись с «советским» формализмом. Проверили по картотеки, не состоит ли он на учете, и после того, как он сходил к врачу: высунул язык, дотронулся указательным пальцем до кончика носа, последил глазами за молоточком, болтающимся словно маятник перед его лицом, ответил на ряд ничего не значащих вопросов, затем, заплатил денежку даме в регистратуре, получил чек и справку, о том, что он может водить машину, то бишь, идти на курсы водителей категории «В».
Кстати, он впервые узнал, что права не единые для всех, а имеется несколько категорий в зависимости от того, каким транспортным средством ты управляешь. Подивившись своему открытию, он пошел в близлежащий шатер с надписью «ПИВО». Выпил две кружки пенящегося напитка, утолил жажду, и пошел в наркологический диспансер, благо находился он в двухстах метрах от психоневрологического.
Зайдя в подъезд и прочитав надпись с указателем – «выдача справок для медкомиссии», он подошел к регистратуре, над окошком которой висела мятая бумажка с чьими то каракулями – «Лицам с запахом алкоголя справки не выдаются!», он постоял не много и пошел в ближайший магазин за жвачкой. Придумали тоже, бараны! Купив в магазине пачку «Orbit», он набил ими целый рот и вернулся в диспансер. У окошка образовалась очередь из прилично одетых людей и какой-то гопоты, он которой пахло, как в общественном туалете в застойные годы, нынче туалетов днем согнем… Он примостился в хвосте, вслед за парнем лет тридцати, так же как и он, жующего жвачку. Людишки, что поприличней, так же как и он пришли за справками для работы, водительских курсов и на право ношения оружия, те же, что были с опухшими мордами, пришли на прием к врачу, либо ложиться под капельницу, для детоксикации организма. Один из вот таких типов хвастался двум другим:
- Я, ять, десять лет них в рот не брал. Бля буду. Закодировали меня в «бехтеревке» на червонец, так веришь, даже не тянуло. Нет, конечно, поначалу хотелось дернуть, но потом как-то все устаканилось. А последний год, так словно с похмелюги ходил, все время выпить тянуло. Нет, не сильно, но как куда с женой поедешь, где люди кушают отраву, так у меня, аж слюни текли, как у малого дитя. Я жене так и сказал, нах никуда больше ездить не буду, сорвусь еще, ху знает, что со мной станется. Зато, как только время истекло, я накупил водки, вина, пива, джина, да как крякнул… Целую неделю них не ел, только пил, как черт. Попил я недельку, чувствую пиз пришел, надо в диспансер бежать. Вот сейчас, прокапаюсь, кровушку промою и опять закодируюсь по новой, лет на пять.
- Так, зачем же ты пил? - спросил мужик. – Если десять лет держался, если не тянуло, то чего тебя понесло-то, жил бысебе спокойно, как прежде, и не надо было бы деньги тратить на капельницы и новое кодирование.
Помятые личности поглядели внимательно на задавшего бестактный вопрос мужчину, но промолчали, лишь в глазах их чувствовалась вселенская боль и тоска, от хронического непонимания их загадочной русской души.
В это момент, какая-то лесбиянка из регистратуры захлопнула окошко и вывесив табличку с надписью: «Проветривание 15 минут», пошла куда-то по коридору, вертя тощим задом, словно заправская шлюха. Ноги у нее были хоть и длинные, от ушей, но малость кривоваты и худы, словно спички, а груди у нее не было и вовсе, впрочем, это кому как нравится.
- Ленка всегда так. – сказал со знанием дела парень, стоящий перед мужиком. – Когда никого нет, она сидит и по телефону треплется, как только очередь возникает, так она тотчас уходит кофе с докторами пить Ведет себя, как последняя ****ь.
- Ну, зачем вы так, молодой человек, - простыдила его какая-то модная дама с мобильником на шее, им положено каждые два часа делать проветривание, вот она и строго придерживается инструкции.
- А почему бы не нарушить эту инструкцию, - не унимался молодой человек. – И не проветрить помещение на десять минут раньше? Ведь не было же никого, чего людям нервы то трепать?
- А вы торопитесь куда-то? – дама презрительно посмотрела на парня, сузив глаза в огромных очках.
- Нет, а какая разница?
- Не торопитесь, - зло ответила дама. – Тогда стойте спокойно и ведите себя нормально. Тем более, что вас доктор все равно не примет.
- Это почему? – парень потихоньку начинал вскипать.
- От вас алкоголем за версту разит, - фыркнула дама в очках и с телефоном, покосилась на парня, и отодвинулась, на всякий случай. Мало что взбредет в голову этим алканавтам.
- А от вас селедкой, - огрызнулся парень. – Я же ничего вам не говорю, старая ****ь, - добавил он вполголоса, но дама услышала, вспыхнула словно олимпийский огонь, но ничего не сказала, а уставилась в стену, на которой висели разные страшилки о вреде алкоголя и наркотиков.
Как успел заметить мужик, на деревянном щите, висевшем напротив регистратуры, были прикноплены разно форматные листочки с различными статьями и баснями о вреде алкоголя, наркотиков и психостимуляторов. Кроме глупых и однотипных статей, были еще и зиденькие плакаты с лицами алкашеского вида, со стаканами, бутылками, шприцами и маковыми головками. Надписи на плакате, тоже не отличались оригинальностью: «Выпил – потерял лицо!», «Наркотик – это твой враг», «Героин – чума ХХ века» и другие. Чуть ниже чьим то фломастером было написано: «Лучше выпить водки литр, чем лизать соленый клитор!», а еще ниже кто-то дописал авторучкой – «Если выпить литра два, - отсосешь и у козла!». Вероятно кто-то пытался стереть эту похабщину, но кто-то так же настойчиво дописывал полу стертые буквы по новой. Веселые люди у нас, подумал мужик.
- Пойдем, покурим, - предложил «раскодированный» мужчинам, стоящим в очереди. - Все равно, они там надолго засели.
Синяки, полезли в карманы за сигаретами. Мужик и парень. Стоящий перед ним, тоже решили последовать их примеру.
Мужики вышли на улицу, образовали полукруг и дружно задымили разномастным табаком.
- А я вот, тоже на счет этого, кодирования, - сказал сухонький дядька, с коричневым лицом и носом, напоминающим перезревшую сливу, да и цвет похожим один в один.
Все приготовились слушать.
- Это давно было, когда еще только мода началась на все эти кодирования и мудирования. Был у меня один приятель, мы с ним вместе на заводе работали, в одном цеху, я слесарем был, а он резчиком по металлу. Халтуры тогда было выше крыши. К нам постоянно инженера бегали с института, просили им всякие штучки сделать. Кому надо железку просверлить, кому пластинку отрезать, кому ключ изготовить из болванки. В общем халтуры хватало. А расплачивались они по твердым расценкам, установленным с незапамятных времен: ключ – сотка, фляга из нержавейки –триста, а ежели что посерьезней, то все пятьсот.
Ничего себе, подумал мужик, о каких это он годах толкует, или я чего-то не понимаю, или он врет.
Он даже хотел уличить рассказчика во лжи, но потом до него дошло, что речь идет не о деньгах, а о граммах. Просто, мужик под расценкой понимал не количество рублей, а количество спирта.
- Вот, таким образом, - продолжал тем временем бывший слесарь. – убирались мы к концу рабочего дня так, что и до дома-то как добирались - не помнили. Утром придешь на работу, мать моя, руки трясутся, голова болит, только и ждешь, когда интеллигенты на работу придут, да со своими заказами к нам в цех пожалуют. Дело в том, что спирта у этих инженеров было немерено, производство у нас было экспериментальное, с электроникой связанное: мы делали всякие крупные панели, платы, а они на них уже разные транзисторы, резисторы, диоды, идиоты – навешивали, а поскольку вся эта котовасия штука нежная, то им под это дело спирт и выдавали, а они его в дело тут же и пускали. Сами то они не так, как мы квасили, хотя, конечно случались и у них загулы.
Да, подумал мужик, они тоже в свое время в редакции устраивали солидные пьянки, на которых происходили всякие вещи, вплоть до того, что он застал своего начальник с секретаршей. То ее прямо на столе, на чьих-то рукописях употреблял. Мужик вздохнул – веселое было время, хоть и застой, но все равно, весело жили.
- - Ну, вот. А Вовкина жена, ну. Того, который мой кореш, что резчиком трудился. Вот, они ему ультиматум поставила: «Или ты зараза пить бросаешь, или я уезжаю к матери и забираю детей!». Вовка прикинул *** к носу, попил с месяц и решил закодироваться, кто-то ему такую мыслишку подкинул. Долго думать не пришлось, тогда это еще не так модно стало и популярно, тогда людишки еще боялись этого, их стращали, что если выпьешь, так сразу же крыша потечет. Можно подумать, что от ентого дела ее на срубает, еще почище чем от всякой химии. Сходил Вовка на консультацию к врачу, снял со сберкнижки деньги и решился. День тверезый ходит, второй… Я к нему: «Что это Вовка с тобой, никак завязать решил?». «Да, Петруха, решился» – отвечает он – «Мы тут с женой, давеча, в клинику ходили. Там какой-то новый метод применяют, не ампулу в пузо или жопу вшивают, а просто, какую-то дрянь на язык капают, укол делают и вокруг башки руками крутят. Способ безболезненный и более действенный, чем «торпеду» зашивать. Да и действует он по другому. Если с «торпедой» на страхе живешь, что если тяпнешь, то печень отвалится или сердце остановится, то здесь все по другому. Здесь они на кору головного мозга каким-то биополем действуют, тут они на твое подсознание влияние оказывают, стимулируют какие-то клетки, которые отвечают за твои желания. Вот они эти клетки и отключат на время, чтобы у меня желание пить не возникало» «Здорово» – говорю я –«И насколько ты решился?» «Пока на год» - вздохнул он – «А там видно будет. Я почему сейчас и не пью. Надо зафиксировать трезвое состояние, чтобы он меня таким и закодировал. Десять дней не капли в рот» «А если они ошибутся и что-нибудь тебе не то отключат?» – засомневался я – «Вдруг, ты навсегда желание выпить потеряешь?» «Как это!? – испугался он. «А так» – отвечаю я – «Рукой махнет не в ту сторону, ты и станешь импотентом, как начальник цеха. Помнишь, он лечился от бесплодия, а кончилось тем, что у него совсем хуй стоять перестал!» Вовка почесал репу, призадумался и, понурив голову, побрел к своей гильотине. Держался он честно, из последних сил, нам всем так было больно смотреть на него, как он бедный маялся, но никто его насильно не заставлял, ему даже не предлагал никто, наоборот, постоянно подбадривали его и говорили всякие одобрительные слова. И все же, не выдержал он, сорвался, в аккурат перед самым кодированием. Был у нашего парторга день рождения, вот он всем и проставился. Вовка ломался, ломался, да сломался. «Плесните и мне» – Михал Сергеевич» – говорит он. «Так тебе же, вроде, нельзя» – спрашивает парторг. «Чуточку можно» – уверенно отвечает Володя. В итоге, набрался он к концу работы, как ясен хрен, еле-еле его до дома доволокли. Вот так, с сильнейшего бодуна, он отправился на кодирование. Жаль было, ведь деньги то они заплатили и немалые, авось и такой сгодиться. Накапали ему в рот какой-то отравы, засобачили укол в вену, а потом врач пол часа крутил над его головой руками, при этом бормоча себе что-то под нос, словно шаман у чукчей или эвенков. Приходит Вовка в понедельник на работу, а гляжу, чего с ним не так, неужели никуда не ходил кодироваться. Подхожу, приветствую его. Точно, с такого похмелья мужик, что бес слез смотреть больно. Я его спрашиваю, что, мол, Вовка, решил не идти кодироваться? «Отчего» - отвечает он- «Ходил, закодировался» «Как так, а чего же у тебя руки-то трясутся?» «Врач сказал, что первый день тяжело будет, а потом полегчает, и все пройдет». Ладно, думаю, поглядим, что с тобой дальше будет. Проходит день, Вовка все такой же, даже рожа у него такая, будто он всю ночь квасил, и не спал, а потом прямо с банкета на работу подался. Правда, не пахнет от него спиртным, но все равно, от него не то что люди, от него собаки на улице шарахаться стали. Инженеры, так те ему и без халтуры спирт приносить стали, жалко им человека, мается он и телом и душой, но Вовка не пьет, просто категорически отказывается, даже от пива. А в четверг или пятницу, жена приходит и закатывает такую истерику, что прибежал начальник цеха, парторг и профорг. Раскаркалась его кастрюля, как ворона: «Это ты, щучий сын Вовку с пути истинного сбиваешь. Это ты, собака драная, ему водку наливаешь, это ты его споить хочешь!» Короче, такой хай подняла, что штукатурка с потолка сыпаться стала. Я ей отвечаю, мол, что ты Любушка, я с твоим трезвенником и язвенником последний раз и не помню когда и пил, он теперь у нас модный стал, от спирта морду воротит, пирожные в столовку лопать ходит, а не пиво пить к ларьку возле «железки». Ты бы лучше у себя в холодильнике пошустрила, он никак у тебя под одеялом пьет! В общем, поорали мы друг на друга, ни к какому консенсусу не пришли, никакого компромисса не достигли, разбежались в разные стороны, как боксеры, оставшись лютыми врагами, и каждый при своем мнении. Только запал мне в душу этот разговор. Неужели Вовка, действительно, где-то на стороне квасить начал. Я стал за ним потихоньку наблюдать, несколько раз, даже до дома его провожал. Ничего! Он после работы, на электричку, он в Лисьем Носу жил, с электрички – прямиком в хату, и целый вечер носа на улицу не кажет. Как только его Клава с работы придет, так я свой пост оставляю и домой. На меня жена даже наорала, решив, что я себе подругу завел. Собрал я тогда всех наших алкашей из цеха на совет, мы решили устроить мозговой штурм, что те парни из передачи: «Что? Где? Когда?», она только тогда появилась по первой программе, ее тогда вся страна смотрела. Вот мы, на подобии этих знатоков и решили, такую же дуру свалять. Собрались мы на насыпи, возле парка Лесотехнической академии, взяли пару литров белой, разложили пирожки на газету, расселись в кружок и стали думать.
Не хватило маленько, пришлось покупать кубинский ром. Вот, после этого рома, у мужиков, словно второе дыхание открылось, они как начали версии свои выдавать, что у меня аж мозги вскипели. Им бы в телевизор, вместо этих лощеных жидов…
Мужик поморщился
… - Вместо жидов, - повторил рассказчик. – Они бы с сухим счетом у зрителей бы выиграли. Дискутировали мы, дискутировали, наконец Васька-токарь выдвинул такую версию: «Раз Вовка выпил перед тем, как его эскулап закодировал, то и получается, он с бодуна был, вот таким и остался. Это же азбука. Если он зафиксировал его мозг и тело в том же самом состоянии, то Вовка так и будут целый год с перепоя ходить. Не зря же его предупреждали, чтобы он десять дней не пил, перед сеансом, а он. Держался девять дне, а потом слетел. Не надо ему было или пить на дне рождения Сереича, либо идти кодироваться. Сказал бы тому шарлатану, что, мол, пардон доктор, вчера малость того, -усугубил. Доктор бы ему другой день назначил» «Стелешь то ты мягко» – отозвался Борис, слесарь с соседнего участка, - «А вот никакого рецепта не предлагаешь. Надо мужика спасать, ведь видно же, как ему плохо» Он разлил все по целому стакану рома, мы чокнулись, выпили и занюхали пирожками с ливером. Вот, под это дело, вдруг у Федора, мастера на участке заготовки, идея возникла: «А, что» – говорит он – «Если мы его опохмелим? Ведь, если ты с великого бодуна ходишь не похмелившись, то и свет тебе белый не мил, и голова болит, и печенку дерет, и изо рта какашками кошачьими пахнет. А только ты стакан тяпнул, как у тебя и жизнь налаживается и здоровье. Давайте ему завтра грамм сто накатим, а там поглядим, что с ним будет». Понравилась мужикам эта мысль, стали они гадать, что бы такого вкусного предложить Володьке. Чтобы он в отказку не пошел. Решили, что для начала хватит пол стаканы «Кровавой Мэри» и двести грамм ерша. Сказано сделано. На следующее утро мы всей толпой пришли к Вовке на учсаток, а он болезный стоит, весь зеленый, руки трясутся, за живот и за голову держится, работать нормально не может, – молоко пьет. Подходит к нему мастер и сует под нос стакан с «Кровавой Мэри» «Пей» – говорит – «И не вые, а то премии тебя лишу!» Вы представляете господа, чтобы в наше время такая забота о человеке была? Вот то-то, только и хаем да ругаем Брежнева, а ведь человек при нем добрее был, гуманней, чутче. Это потом уже при Горбатом, все испохабились, а при Беспалом до крайностей дошли, а тогда за друзей горой стояли. Сейчас бы ко мне кто-нибудь подвалил бы и предложил опохмелиться, так я бы его послал подальше, вдруг отравить хочет, а тогда…
Говоривший мужик зажмурил глаза, переполненный розовыми воспоминаниями, затрясся весь, словно эпилептик, завибрировал и продолжил свой рассказ.
… - Тогда эпоха была, а не ситуация. В общем, Вовку мы уломали, объяснив ему, до чего мы вчера дошли в результате мозговой атаки и поддержки, в лице дружественной нам державы, под руководством славного сыны кубинского народа, поставляющей в Союз столь интеллектуальный напиток, для наших отечественных мозгов. Вовка согласился и хряпнул стакан «Мэри» закусив его сигаретным дымом. Мы стоим, ждем результата. Надо сказать, чтобы особо не волноваться и не томиться, глядя на то, как один из нас пьет, а другие только слюни глотают, мы прихватили с собой пару пузырей «Гаваны Клуб», ну, и тут же их приговорили. Стоим, качаемся в меру, ждем реакции Вовкиного организма на «Кровавую Мэри». Вовка порозовел немного, повеселел, как-то весь возмужал в одно мгновение, воспарил над скучным бытием и говорит, протягивая стакан: «Плесните еще братцы, вроде как мне легче стало» Я посмотрел на мастера, он кивнул, значит можно чуть-чуть. Я вытащил из кармана ерша и сунул Вовке в руку. Сначала он жутко расстроился, а когда распробовал, то очень даже обрадовался и воспарил еще выше. Вот, только парил он не очень долго. Мы как-то успокоились, решили, что спасли мужика, и за текучими вопросами не заметили, что Вовка куда-то пропал. Ведь только что был здесь, а сейчас уже и нет его. Бросились мы искать, а Федька заглянул за гильотину и орет нам: «Вот он, мужики, за станком дрыхнет!» Ну, в тот раз мы его кое-как отмазали, за него Мишка-эпилептик отработал, и решили, что на работе ему больше пить наливать не станем, уж лучше, пускай после работы в кустах спит. И точно. Как-то раз пошли мы в пар лесотехнической академии, встали в кружок, пустили бутылку по кругу, чтобы быстрее было из ствола пить. Дошла очередь до Вовки, он тяпнул, только передал бутылку Мишке, как брык и лежит говеет. Короче, началась у него падучая. Выпьет – бряк и на пол, не выпьет, так ходит сам не свой. Его даже начальство уволить подумывало, но мы решительно встали на его защиту. Лишь после того, как его Любка не выдержала и не отвела его к тому доктору, что пассы над его башкой накручивал, чтобы он снял с него этот гнусный код, только тогда он пришел в себя. Вышел на работу в понедельник, подошел ко мне и говорит: «Давай Вовка выпьем!» Я аж удивился, глядя на такие перемены. А он стоит, весь светится, весь такой просветленный, что плакать хочется, от счастья за человека. Правда, его кастрюля все-таки заставила закодироваться. Когда он в отпуск пошел, так она его на десять дней в сарае заперла, а потом на машине приятеля отвезла к доктору. Так ведь, не пил он засранец целый год, лишь потом, поехал на рыбалку в марте, он страстный был поклонник зимней рыбалки, нажрался там и замерз.
- Эй, курильщики! – из дверей диспансера показалась очкастая дама с мобильником на шее. – Сестричка давно уже пришла, вас ждет. Смотрите, а то опять комнату на проветривание поставит, будете опять возмущаться, - она подошла к старому «Опелю», открыла переднюю дверь и плюхнулась рядом с водителем.
- Старая ****ь, - проворчал парень, стоящий в очереди перед мужиком. – Решила на старости лет правами обзавестись.
- А может она оружие купить хочет, кто ее знает? – сказал мужик.
Народ, не оценив его шутки, повыкидывал хабарики в урну и поплелся к регистратуре.
Если те, кто пришел за справками быстро выходили из кабинета врача, то те, кто состоял на учете, те торчал там по двадцать, а то и тридцать минут. Мужик уже притомился ждать, в животе у него бурчало, и он мысленно ругал свою супругу, за то, что вместо того, чтобы сидеть с удочкой в своем садоводстве в Лемболово, он вынужден «отдыхать» на потертом диване в наркологическом диспансере Кировского района, что находится в доме №4 по Краснопутиловской улице. Парень, который был впереди него, здоровался с врачами и сестрами, словно был завсегдатаем этого учреждения. Предупреждая вопрос мужчины, он сам завел разговор:
- Я давно уже здесь состою на учете, - начал он, поправляя слипшиеся, всклокоченные. Родаки сдали по дури в 98 году, за наркоту, вот и приходиться ходить сюда раз в месяц, чтобы с учета сняли.
- А сколько здесь держат? – спросил мужик.
- Официально – три года, но продержать могут сколько влезет. Найдут у тебя след от укола, ***к, опять на три года. А если ты квасишь, то следы алкоголя в крови. Они тут ушлые, им за количество деньги плотят. Сейчас, например, на учете состоит тысяча алкашей и пятьсот наркоманов, это я так, для примера, алкоголиков чуть больше. Им государство выделяет деньги именно на такое количество и шиздец. Там в министерстве их не ****, если к примеру в городе всплеск алкоголизма, особенно среди подростков, из-за бешенной и агрессивной рекламы пива. Куда не плюнь, везде логотип «Балтики» красуется, обратите внимание. В диспансере очереди, врачей не хватает, а государству наплевать, у них по нормам алкоголиков должно быть не более тысячи – полутора тысяч человек на район. Какой смысл врачам корячиться и выслушивать пьяные бредни алкашей, если зарплату им за это все равно не прибавит. Или иная крайность, когда спад наступает, а бывают у нас и такие периоды. И что, опять лажа полная выходит. Ах так, считают в министерстве, количество синяков уменьшилось, значит нагрузка на врачей упала, значит можно сократить оду штатную единицу на один диспансер, а следовательно – урезать финансирование. Опять – шиздец! Поэтому он и не снимают меня с учета, да и не только меня. Тех, кто более-менее нормальный, им выгодней держать, чем тех, кого либо силком сюда не затащишь, либо, как вот этого, водят раз в месяц престарелые родители, - он показал головой в сторону входной двери.
Двое стариков, дед и бабка, вели под руки здоровенного бугая, который едва передвигал ноги, весь трясся и стонал, словно раненый боец красной армии.
- Я их уже не первый раз здесь вижу, - сказал парень. – таскают сюда этого урода, откачивают, а он потом опять бухает.
- Так, чего они его не закодируют? – спросил мужик.
- А нахуя? – ответил парень. – Наркологам это не выгодно, старикам по деньгам не потянуть, а сынок их не желает. Ведь это дело сугубо добровольное, силком туда не затащишь, и в наручниках кодироваться не поведешь. Тут надо самому решение принять, от этого многое зависит.
- Мальчики, - запричитала подошедшая бабка…
- Я не против, - сказал парень, поняв, что хочет от него старуха. – Вы у мужчины спросите, он за мной стоит, если он пропустит, то проходите, что с вами делать.
Мужчина поняв, в чем собственно дело, кивнул в знак согласия. Бабка поблагодарила и присела, вздыхая, на скамейку напротив. Дед с мужиком приземлились чуть поодаль. Мужик по прежнему охал и стонал, а щуплый. Сухопарый дед, успокаивал его, держа под руку.
- - А врачам выгодно, потому что он на учете состоит? – спросил мужчина.
- Нет, отчего, - сказал парень. – Просто они сейчас его под капельницу положат, деньги за лекарства снимут. Ведь в аптеке рядом не все есть, что для капельницы нужно. А куда старикам мотаться в их возрасте по городу в поисках, к примеру «реланиума» или «седуксена». Вот они и согласятся на слегка повышенные тарифы. Плюс ко всему…
- Вы уж простите меня, - перебила парня бабка. – Но Коле так плохо, так плохо. Он так мучается, просто мочи нет.
- Так, зачем же вы ему пить даете? – возмутился мужчина. – Или не давайте, или плюньте на него, пускай подыхает, раз такая свинья.
- Ну, как так можно, - бабка вытащила платок и вытерла сухие глаза. – Все-таки сын. А запирать? Куда ж его запрешь, в прошлый раз отец его в ванной закрыл, так он дверь выломал, а потом, в отместку за это, пошел и телевизор продал. Это сегодня он тихий, потому что, плохо ему очень, а обычно, его не уговорить сюда приехать, приходиться домой вызывать, а там деньги большие, здесь хоть по-божески, рублей в четыреста уложимся. У нас с дедом пенсия-то не велика, хорошо хоть доплачивают помаленьку, - бабка опять приложила платок к глазам, на сей раз они натурально увлажнились. – Вы уж простите меня. Горе-то какое, горюшко!
- Я таких здесь насмотрелся, выше крыши, - сказал парень. – Особенно бабы, ну, такие дуры, просто ужас, а наглые какие. Кстати, они почти всегда сюда «под мухой» приходят и клянчат либо «фен» либо «родедорм».
- Простите, - извинился мужчина, искоса поглядывая на, заваливающегося на левый бок бугая. – Чего они выпрашивают, я в этой терминологии ни черта не понимаю.
- А, так это успокоительные и снотворные препараты, алкаши их жрут в больших количествах, вперемешку с водкой, хоть вырубаются иногда. А так от водки и бессонницы крыша потечь может. А женский алкоголизм, это штука серьезная, он почти не вылечивается, тем более, что они этого и не хотят.
- А вы спец, - улыбнулся мужчина. – досконально изучили этот вопрос, словно к докладу готовились.
- Бросьте, - смутился парень. – Просто я давно здесь околачиваюсь, все никак с учета сняться не могу.
- Отчего же так? – спросил мужик.
- Силы воли не хватает, - ответил парень. – С наркоты слез, так на алкоголь подвис, но сейчас вроде, тьфу-тьфу-тьфу, - он постучал себе полбу, как полагается в таких случаях.
Распахнулась дверь, вышел посетитель, проторчавший у врача двадцать пять минут.
- Ну, как Вова? – спросил парень. – Мыться и химию?
- Да, - вздохнул Вова, который рассказывал на улице историю про своего тезку, - Поставлю химзащиту на годик, а там поглядим, - он махнул рукой и пошел в аптеку за лекарствами.
- А зачем мыться? – спросил мужик.
- Что? – спросил парень.
- Ну, вы же сами сказали, мол, мыться будешь, а потом химию, - повторил мужик слава парня.
- А, - рассмеялся парень. – Мыться, это врачебный жаргон. Это означает, что он ляжет под капельницу и его прокапают, кровь от алкогольной интоксикации вымоют, очистят от всяких сивушных масел, солей и прочей гадости, которая поступает в кровь вместе со спиртом и едой. Ведь, токсинов и в атмосфере хватает.
Из распахнутой двери донесся мужской тонкий голос: «Следующий, проходите!»
Бабка кряхтя поднялась со скамейки, подошла к деду, и они вместе стали поднимать своего великовозрастного балбеса, который успел задремать в неудобной позе, едва не свалившись на кафельный пол.
- Тьфу, - плюнул парень. – Кошкин, пидрила!
- Что? – спросил мужчина.
- Кошкин принимает, - огорченно сказал парень. – Я к нему не люблю ходить, он весь такой манерный, такой. В общем, педераст, он и есть педераст.
Мужчина поднял брови:
- Вы имеете ввиду?
- Да, он в самом деле голубой, - кивнул головой парень, наблюдая, как старики волокут своего сына в кабинет. – Этот спектакль на долго, можем сходить, покурить
Мужчина согласился и они, вновь, вышли на улицу.
Погода слегка испортилась, появились облака, ветер усилился и поменял направление. Мужчины закурили и парень продолжил просветительскую деятельность.
- Вообще-то, - здесь есть не плохие врачи, хотя по сути своей, они на тех, кто стоит на учете смотрят как на последних подонков.
Мужчина пожал плечами и спросил:
- А что, здесь одни мужики работают?
- Наоборот, - ответил парень. – Здесь бабье царство, - Кошкин единственный мужик, да и то, не мужик. Короче, раньше здесь психолог работал – Володя, он, пожалуй и был единственным мужиком, а остальные тетки, - он начал считать медперсонал, загибая пальцы: Марта Федоровна, Римма Михайловна, Ирина Алексеевна, Жанна Борисовна, Кошкин, баба- психолог, не знаю, как ее, и заведующая -–Пищаева, по имени не помню. Да, так я хотел про Володю рассказать, про Владимира Михайловича, как он меня кодировал, да беседы вел. В общем-то, мыв с ним трепались не о чем, так, когда у него платных не было, то он либо с Иркой шашни крутил, либо книги читал по менеджменту и психологии. Он параллельно учился в ИНЖЭКОМЕ, собирался сваливать отсюда, а когда уставал заниматься, так со мной трендел, я тогда часто сюда заходил, у меня парнишка на Комсомольской площади жил, травой приторговывал. Я бывало зайду к нему, мы с ним пыхнем, а он сваливает по делам, а мне поболтать охота, вот я к Вове и заходил, языком почесать. Поговорить он любил, это он мне про Кошкина и рассказал, а еще сказал, что Кошкин рецепты за деньги продает наркоманам. Вот вам и пидрила с Нижнего Тагила!
Мужчина кивнул, словно все понял именно так, как обстоят дела на самом деле.
- Так, если вы кодировались, - сказал он после некоторой паузы. – То, почему вам не помогло?
- Фиг его знает, товарищ Майор, - ответил парень. – может, Вова еще не совсем доработал свою систему. Это же не просто. Как я понял, вся эта ерунда строится на одном простом принципе, что «торпеда», что «химзащита», что кодирование. Все основано на страхе. Страхе смерти, страхе потери разума. Вот вы пьете?
- Что значит пью, - возмутился мужчина, такому подозрению со стороны собеседника.
- Простите, я не так выразился, - сказал парень. – Вы выпивали так, чтобы на утро вам белый свет был не мил, чтобы душа ваше не на месте была, чтобы печень болела? Выпивали?
- Было дело, - вздохнул мужик. – По молодости, с кем не бывает.
- Да я вас не осуждаю, - сказал парень, прикуривая новую сигарету. – Вы вспомните свои ощущения, свои мысли? Вы никогда не думали в тот момент о смерти, о болезнях, об одиночестве. Вам не испытывали чувство тревоги, возникающей из неоткуда Вам не было в те моменты страшно? Ну, словно вы попали в западню, и не знаете, как из нее выбраться?
- Вероятно, - мужчина наморщил лоб. – Скорее всего, да, вы правы, страх был, причем не всегда оправданный, какой-то спонтанный, неощутимый, неясный, но довольно пронзительный.
- Вот и здесь аналогичная история, - сказал парень. – Когда вам зашивают «Торпеду», то вас предупреждают, что ежели вы выпьете хотя бы одну рюмку водки или бутылку пива, то ампула лопнет и вы умрете. Все замыкается на ваш страх перед смертью. Если вам ставят химзащиту, то вариант повторяется, и вас так же пугают либо смертью, либо психушкой, практически никакой разницы. А то, что вам вкололи какую-то дрянь, которая не причинит вам вреда, вы, естественно, не догадываетесь, вы же привыкли верить врачам. Да, не может хорошее лекарство стоить так мало, тем более всем известно, что если человек решился, то он готов выложить приличные бабки, но только иметь действенный результат. А здесь, в диспансере, вам предложат херню за сто тридцать два рубля, на один месяц, которая даже на мышь не подействует. В принципе, и кодирование тоже основано на факторе страха, но там немного другая система. Если хотите, то я вам позже расскажу, а то, сейчас уже мужик с родичами выйдет, моя очередь наступит.
- Что ж, с удовольствием, - согласился мужчина, потому что, сейчас все равно перерыв в электричках, делать нечего, уж лучше басни послушать, чем париться на Финляндском вокзале.
Все дело в том, что опять распогодилось, опять выглянуло солнышко, ветер затих и градусник термометра неуклонно попер наверх, стремясь достигнуть тридцатиградусной отметки.
Они зашли в здание, и парень попросил медсестру с ногами как спички, которую звали Лена, забрать его карточку у Кошкина и передать ее к Жанне Борисовне. Мужчина последовал его примеру, он не то чтобы, но все же относился к голубым с некоторым предубеждением.
Жанна долго не церемонилась с парнем, задала ему стандартный набор вопросов, посмотрела вены, попросила показать язык, выписала рецепт на «фенозепам», который он у нее выклянчивал еще в прошлый раз, и отпустила с богом, до осени. Мужчину она, вообще, задержала лишь на несколько секунд, мельком взглянула на него, отрывисто бросила: «Пьете?» и не дожидаясь ответа, расписалась у него в бланке и шлепнула личную печать. «Поставьте штамп в регистратуре» – сказала она, передавая ему справку.
И это все, подумал мужчина, покидая ее кабинет, и ради этого я торчал здесь битый час. Он взглянул на час, ведь мог бы успеть на последнюю перед перерывом электричку. Он взглянул в коридор, - парня не было. Курит, наверное, на улице, решил он и пошел ставить печать в регистратуру. Как оказалось, парень болтал о чем-то с лошадиномордой медсестрой, с плоской грудью и длинными, но тощими ногами. Мужчина сунул справку в окошечко, девушка положила справку и паспорт мужчины перед собой и стала заносить его данные в толстый журнал, разлинованный, как тетрадь первоклассника. Заплатив положенную сумму и взяв справку, мужчина направился к выходу, видя, что парень попрощался с сестрой и двинулся следом.
- И куда пойдем? – спросил мужчина.
- Пойдемте, пива попьем, - ответил парень. – Можно возле Автово, можно у Кировского завода, мне все равно, я здесь рядом живу, на улице Васи Алексеева.
Название этой улицы ничего мужчине не говорило, и он пожал плечами:
- Пошли хоть куда-нибудь, а такое пекло.
Они вышли на проспект Стачек и пошли в сторону Кирзавода, там стояло несколько шатров с названиями различных пивных заводов.
- Я возьму, - сказал парень, когда они приземлились под тентом возле одного из шатров. – Вам какое?
- Любое, - ответил мужчина. – Я пить хочу.
Через пару минут парень принес два бокала светлого пива.
- Фу-х, - мужчина сделал солидный глоток и поставил бокал на пластиковый стол. – Хорошо!
Парень последовал его примеру, но пил с меньшим удовольствием и смаком. Просто тянул янтарный напиток, как обыкновенную воду.
- Вы хотели мне рассказать, что представляет из себя кодирование, - прервал затянувшуюся паузу мужчина.
- Да, конечно, - согласился парень. – В принципе, как я говорил, здесь все тоже замыкается на страхе, но ассоциируете вы этот страх не только со своим самочувствием, боязнь смерти своей или ваших родных и близких, этот страх более обширен, более глобален и разнообразен.
Лицо мужчины было непроницательно и ничего не выражало.
Парень отхлебнул еще пива, полез за сигаретой, закурил, бросил пачку и зажигалку на стол, а затем продолжил:
- Володя сказал, что придумал свой способ кодирования, и предложил мне испытать его на себе, при этом он уточнил, что уже проводил несколько сеансов с одним алкашем, и тот, по его словам, с выпивкой завязал. Я не слишком то склонен доверять байкам врачей, тем более молодых и амбициозных, но делать было не чего, хуже чем есть не станет, а почему бы и не попробовать, тем более, теплилась грешная мысль – а вдруг поможет? Я честно, как и должно быть, прошел детоксикацию, ну, помылся, как вы помните, не курил травы, не кололся, не бухал, все честь по чести. Он несколько раз проводил со мной предварительные беседы, как я понял. Он расспрашивал меня, какую я люблю музыку, какая вызывает у меня чувство тревоги, страха, раздражения. Какие запахи предпочитаю, а какие на дух не переношу, что мне нравиться есть, какие цвета люблю больше всего, какой тип женщин нравится. Короче, выведывал у меня мои пристрастия, симпатии и антипатии, чтобы воспользовавшись ими закодировать меня по собственному методу. В назначенный час, я пришел в диспансер, где он приготовился к сеансу. Вначале, я думал, что он меня загипнотизирует, а потом будет внушать что-то в подкорку моего мозга. Но все оказалось иначе. Он положил меня на кушетку, присоединил к моим запястьям какие-то провода, словно он собрался снимать у меня кардиограмму, налил мне в рот какой-то гадости, включил на магнитофоне тихую спокойную музыку, сделал мне укол в предплечье и сел напротив меня в кресло, держа в руке нечто, отдаленно напоминающее латер. Вам это название о чем-нибудь говорит?
Мужчина кивнул.
- Володя щелкнул выключателем и на запястьях, к коим на пропитанной водой бинтах, были пришпилены провода, раздалось слабое покалывание. Доктор же в это время рассказывал мне какой-то анекдот. Потом он стал расспрашивать меня о детстве, о юности, о моей первой любви, спросил, какие ассоциации вызывают у меня эти воспоминания, что я чувствую, когда слушая музыку Бетховена. Которая сейчас звучит. Я отвечал ему чуть заплетающимся языком, у меня возникло такое ощущение, что он вмондрячил мне какой-то слабый наркотик, на столько расслабляюще подействовал на меня этот укол. Он попросил меня закрыть глаза и представить картинку, в которую гармонично вписалась бы эта музыка. Я закрыл глаза, расслабился и представил себе, что я иду по залитому солнцем лугу, вокруг порхают бабочки, стрекозы, стрекочут кузнечики, шумит впереди лес… И вдруг гром, гроза, вспышки молний, дождь и леденящий душу страх, перед черным лесом. Я испугано открыл глаза и посмотрел на Володю. Он сидел с каменным лицом, которое ровным счетом ничего не выражало. Я включил сознание, чтобы вернуться в реальность, и понял, что вместо Бетховена играет группа Rammstein, что лицо мое мокрое от воды, а запястья жжет так, что нет мочи. Правда, этот ненавистный мною Рамштайн сменился Вивальди, лицо Володя вытер мне полотенцем, а покалывания прекратились. «Расслабься» – сказал он – «Думай о приятном». Я со страхом закрыл глаза, боясь, что он опять что-нибудь вытворит этакое. Так оно и произошло. Только на этот раз он не поливал меня водой из кувшина, а когда Вивальди сменил все тот же ненавистный немец, а он увеличил напряжение, так что чуть не подпрыгнул на кушетке, он подскочил ко мне и дал мне звонкую оплеуху. Этого я вынести не смог, вскочил с кушетки, оборвал провода и ушел, забыв у него свой свитер. Правда, он позвонил потом мне домой и извинился, сказав, что надо было меня предупредить о сути его метода, на что я ответил, что идея у него не плохая, только до конца не разработана, поскольку, я после его кодирования, просто боюсь закрывать глаза. Он ответил, что просто я не дошел до финала, когда он активизирует ту часть головного мозга, которая отвечает за удовлетворение удовольствий, а наркотик, это альтернатива, отсутствию удовольствия от жизни, во всяком случае, в первое время. Он спросил, не хочу ли я продолжить сеанс, на что я, поблагодарил его, но твердо сказал нет. «Ты меня в следующий раз палкой по голове огреешь или ток такой врубишь, что я в уголь превращусь. Это же у тебя не кабинет врача, а камера пыток, какая-то. Американцы к своим преступникам и то гуманней относятся, они им сначала успокоительное дают, и лишь только потом зажаривают заживо.
Он допил свое пиво. Мужчина молчал, не зная, смеяться ему или рыдать, на столько все это выглядело и комично, и по-идиотски как-то с другой стороны.
- И что?
- Ничего, - ответил парень. – Больше я не позволял ставить над собой эксперименты, да и Володя ушел в «Виту» там наверное практикуется и людей по роже лупит. Не знаю, давно с ним не общался. Да, вот еще. Скоро здесь рядом откроют реабилитационный центр для больных алкоголизмом и наркоманией. Уже реконструируют бывший детсад. Деньги туда хорошие вбивают, прибыль обещается весьма солидная. Говорят, туда крупные наркодилеры часть своих средств от торговли наркотиков вложили, значит толк какой-то будет.
- В каком смысле? – удивился мужчина.
- В прямом, - парень постучал по кромке бокала. – Толк будет от правильного вложения капитала. Выгода двойная, это и прибыль от торговли наркотой, это и деньги от пациентов центра, а койка там стоить будет не меньше чем в какой-нибудь Бехтеревке или Вите. Это как в присказке: одной рукой лечим, а другой калечим. Это жизнь, ничего не поделаешь!
- Химия и жизнь, - произнес мужчина, вспоминая журнал, в котором когда-то трудился.
- Что? – спросил парень. - Простите, я вас не понял. Вы про химзащиту что-то сказали, или мне послышалось?
- Нет, ничего, - ответил мужчина. – Просто «жизть» у нас веселая.
- Это верно!
2003 г.
НАСТОЯЩИЙ РЭКЕТ
(маленький рассказ)
- Кто там? – раздался за дверью знакомый голос.
- Сто грамм, - ответил я.
Заскрежетал замок, и дверь распахнулась.
Рыжий, что с тобой? – обалдел я.
У Рыжего левая половина лица опухла и посинела. Нос напоминал соле -
ный огурец, которые продавали раньше в гастрономах, на лбу была ссадина.
Проходи, - деловито сказал он, - Сейчас расскажу.
Я прошел на кухню, где курил Кэп. На столе стояла почти пустая
бутылка водки, валялась различная закуска, на плите - сковородка с мясом и картошкой.
- Что, кто–то на работу устроился и получку до дома не донес? – спросил я у Кэпа. – Или клад нашли?
- Сейчас тебе Рыжий расскажет, какой он тут клад нашел, - сказал Кэп. – Видишь, даже фонарь пришлось приобрести, чтобы лучше искать было.
Мы заржали, глядя на вошедшего Рыжего.
Рыжий тоже ржет, держась рукой за разбитую щеку. Синяки под глазами переливаются всеми цветами радуги. У самых глаз они фиолетовые, а дальше цвета бледнеют и завершаются желтым.
- Ладно, не томи, рассказывай, - говорю я.
- Давай рэкетир, - подначивает Кэп.
- Давайте сначала бахнем, - предлагает Рыжий и разливает по рюмкам вино, которое я притащил.
- За встречу!
- За удачу!
- За баб!
Короче, каждый выпил за то, за что хотел. Я за удачу, Кэп за встречу, а Рыжий, естественно, за женщин. Иногда мне кажется, что когда этот мужик будет переходить в мир иной, то последней его просьбой будет, чтобы к нему в гроб положили какую-нибудь страшненькую шлюху. И ведь, непременно найдется какая-нибудь ****ь, которая захочет прыгнуть к нему в последнюю постель.
- Ну, что с тобой приключилось? – спрашиваю я. – Что ты тянешь кота за яйца, «со мной такое случилось, такое случилось». Рожу тебе разбили, это что ли случилось?
- Нет, ты слушай,
Рыжий ищет зажигалку. Находит ее, прикуривает и начинает свое повествование.
Приехал он из деревни на пару дней в город. У него цепь у пилы полетела, вот он и вынужден был вернуться сюда, чтобы стрельнут у матери денег на новую. На Оборонной встречает старого приятеля, с которым не виделся лет двадцать. Ну, зацепились языком, по паре кружек пива дернули. Короче, все чин - чинарем. Тут его приятель и спрашивает, ты, мол, часом не свободен сегодня. Почему не свободен, даже очень свободен, отвечает Рыжий, надеясь на продолжение банкета и задушевный разговор. А приятель ему говорит. Понимаешь, мол, какое дело. Ты парень здоровый, тебя вечером в подворотне встретишь, так от страху помрешь. Неужто я такой страшный, интересуется Рыжий. Просто жуть, отвечает приятель, особенно когда не побрился и зенки залил. Они у тебя нехорошим огнем горят. Почесал небритую щеку Рыжий и призадумался. Так, что у тебя за дело, дружище? – спрашивает Рыжий. Да так, пустяк, надо у одного фраера должок забрать, так мелочевку, двадцать тысяч. А мне сколько? Если всю сумму сразу отдаст, то твоя доля составит три тысячи. Три тысячи! О, мама миа! У Рыжего в штанах забилось его большое и доброе сердце. Целых три тысячи. Да, я всю «Нарвскую» смогу перетрахать с такими деньгами. Он уже представлял себе, как сидит в кабаке с длинноногой красоткой и теребит под столом ее пух на лобке.
Ударив по рукам, они, договорились встретиться этим же вечером и разошлись по своим делам. Придя, после матушки, домой, Рыжий встал напротив зеркала и стал корчить всевозможные гримасы, стараясь определить, какая из них имеет наиболее устрашающий вид. Ему больше всего понравилась такая. Немного оскалить зубы, прищурить глаза и, поигрывая желваками на скулах, сморкаться, зажав одну ноздрю большим пальцем правой руки. Он пробовал зажимать левой, но ему не очень понравилось, правой выглядело эффектней.
Ровно в восемь часов вечера, облачившись в спортивный костюм, выпив двести грамм портвейна, Рыжий ждал своего приятеля на Балтийской улице, возле магазина «Спорттовары». Поскольку он всю дорогу тренировался, то есть, делал свирепый вид и сморкался, при помощи большого пальца правой руки, то прохожие боязливо обходили странного молодого человека, резонно замечая, что похоже у парня «не все дома». Но, Рыжий был настолько поглощен своим занятием, что не обращал внимания на испуганные взгляды людей. Приятель немного задержался, но оценив внешний вид Рыжего и его «домашнюю заготовку», удовлетворенно кивнул, и они пошли на дело.
Поднявшись на третий этаж сталинского дома, они остановились у железной двери и, приложив к ней ухо, прислушались. За дверью слышались чьи –то шаги, какой –то шум, позвякивание и стук. Они нажали на кнопку звонка. Шум стих. Они подождали немного и позвонили снова. Ни какой реакции. Тогда Рыжий, войдя в образ, стал барабанить кулаком в дверь и орать зычным голосом: «Откройте, милиция!». Видимо, за дверьми поняли, с кем имеют дело, потому что, через мгновение дверь распахнулась. На пороге стояли два бритых мужика, явно бандитской внешности.
- Ты хозяин? – спросил Рыжий, слегка осалив зубы, прищурив глаза и поднеся большой палец правой руки к носу, чтобы сморкнуться.
- Так вы не менты? – рассмотрев звонивших, удивленно спросил парень, стоящий ближе к выходу.
- Мы пришли забрать долг, - раздувая щеки, говорит Рыжий.
- Петька, это не менты, - повернув голову к приятелю, сказал мужик. – По внешнему виду, один из них точно придурок.
- Так что долг? – не много сбавив тон, спросил Рыжий.
- Какой долг, - прищурился мужик.
- Какой долг? – спросил Рыжий у приятеля.
Но тот, почему-то стоял бледный и на вопрос не ответил. У Рыжего из рук уплывали три тысячи, а вместе с ними и длинноногая красавица с нежным пухом между ног. Рыжий решил взять инициативу в свои волосатые большие руки, из которых чуть было не уплыли три тысячи. Он решительно шагнул в квартиру, надеясь, что и приятель последует его примеру. Но, то продолжал стоять на лестнице, как истукан. За Рыжим захлопнулась дверь. От неожиданности он обернулся, а когда повернулся назад, то увидел направленный на него ствол пистолета.
- Ребята, вы что? – слегка, чувствуя себя не в своей тарелке, спросил Рыжий, садясь на стоявший в коридоре стул.
- Что? – переспросил второй мужик, в руках у которого был пистолет.
- Вы что? – только и смог спросить Рыжий, понимая, что дело приняло дурной оборот. И будет очень здорово, если он выйдет из этой квартиры целым и невредимым. Ни о какой красавице с длинными ногами и пушком между ног, он уже даже не помышлял.
- А что мы. Мы ничего, - сказал первый мужик. – Мы к тебе в дверь не ломились, сопли по стенкам не размазывали, вот и думай теперь, что мы.
- Это не я, - сказал Рыжий, - меня попросили.
- Ну, братец, это не разговор, за базар отвечать надо, - покачал головой мужик и с размаху засветил Рыжему в левый глаз.
Рыжий свалился со стула. Спесь с него слетела в одно мгновенье. Он схватился рукой за разбитый глаз.
- За что? Я же вам ничего не сделал? - с подвыванием спросил Рыжий.
- Это тебе урок, чтобы не лез, куда не следует, - ответил мужик. – А теперь давай баклань про долг.
- А что говорить. Лучше у Олег спросите, он про него знает.
- Ушел твой Олег, сбежал, кинул тебя одного. Понял? – сказал мужик. – Так ты значит, торпедой прикидываешься. – Он вновь ударил Рыжего, на сей раз в нос. Из носа брызнула кровь. – Так, что про долг говорил Олег?
- Он сказал, - Рыжий достал платок и стал вытирать разбитый нос. – Что хозяин квартиры должен кому–то двадцать тысяч. Попросил меня помочь забрать, пообещав три тысячи.
Мужики переглянулись. Они пошептались о чем –то, так что Рыжий не слышал. Он раздумывал, отпустят его или нет. Оказалось, что нет.
- Проходи, - сказал мужик со стволом.
- Куда? – испуганно спросил Рыжий.
- В комнату проходи, гостем дорогим будешь. А, вообще, парень, прекращай косить под душевнобольного, а то я разозлюсь и тебе очко порву. Ты понял меня?
Рыжий прошел в комнату, в которой был фирменный бардак, почище чем у него дома. Вещи валялись на полу, ящики из серванта и секретера были выдвинуты. Казалось, что хозяева куда –то сильно спешили. Рыжий встал по средине комнаты и повернулся. Удар в живот, страшной силы, переломил его пополам. Он ойкнул и упал на колени. Потом его привязали к батарее, пару раз съездили по морде и ушли. Они вышли из квартиры. Рыжий слышал, как захлопнулась входная дверь.
Рыжий ревел. Слезы стекли по разбитому лицу, смешивались с кровью и капали на спортивный костюм. Ему было больно и обидно. Обидно, что приятель бросил его и убежал.
Так прошла ночь. Под утро, он ужасно захотел в туалет. Не надо было плотно ужинать у матери, идя на такое рискованное дело. Еще не много и он… Он крепился, вновь увлажняя костюм слезами. Попытки развязаться, успеха не имели. День длился бесконечно долго, а в квартиру никто не возвращался. Первым не выдержал мочевой пузырь. Когда ночь опустилась на город, когда он перестал чувствовать задеревеневшие, затекшие пальцы, не выдержал кишечник. Наступил момент истины. Вокруг несчастного Рыжего роились мухи. Вонь была жуткая, такая, что Рыжий опять разревелся, задыхаясь от слез и вонищи.
Когда рассвет окрасил комнату бледным, серебристым светом, Рыжий представлял из себя жалкое зрелище. Он уже не стонал и не плакал, он тупо уставился в одну точку, и глаза его светились странным диким огнем.
Наконец, ближе к полудню, кто–то повернул ключ в замочной скважине и входная дверь отворилась. На пороге комнаты появился незнакомый мужчина, с ужасом разглядывая помещение. Наконец, он заметил Рыжего, сидящего возле батареи, с безучастным взглядом.
- Вы кто? – спросил изумленный мужик.
- Мы? – разревелся Рыжий.
Мужик принюхался и зажал нос. Он закашлялся, и поняв, что от этого засранца толком будет ничего не добиться, пошел звонить в милицию.
Оказалось, что это был настоящий хозяин квартиры. Он уезжал в служебную командировку в Ленобласть. Буквально в тот же день, его квартиру взломали. Именно с ворами и столкнулся Рыжий. Они вначале струхнули, подумав, что за дверью менты, но поняв, кто находится перед ними, решили поиздеваться над неудачливым рекетиром. Несмотря на мольбы Рыжего, дядька так и не отвязал его, до приезда ментов. Когда же его отвязали от батареи, позволили сходить в ванную, помыться, то Рыжий рассказал им все от начала, до конца. Менты не могли сдержать улыбок, а вот хозяину было не до смеха. Воры основательно почистили его квартиру.
Единственным утешением для Рыжего было то, что допросив, менты отпустили его на все четыре стороны, а мужик сказал, что вернет долг какому –то Петру буквально завтра, и что Рыжий может зайти за ним в пять часов…
- Поскольку я не знаю, где живет эта сволочь – Олег, а он не знает, где сейчас живу я, а о Петре я, вообще, никогда не слышал, то я забрал все деньги себе, - закончил свой рассказ Рыжий.
- Но, ведь, твои данные должны быть в милиции, - сказал я.
- Я дал не свои координаты, - захихикал Рыжий.
Как быстро забывается все плохое, особенно если залить воспоминания изрядным количеством спиртного.
НАСТОЯЩИЙ РЭКЕТ 2
На счет везения, мне одни пацаны историю рассказали. Неуверен, что это не выдуманная байка, но все же попробую передать ее вам.
Одни опустившиеся архаровцы, решили срубить легких денег. По началу, они все планы строили. Но, ничего у них не вырисовывалось. Сначала занимались гоп-стопом, грабили подвыпивших работяг на улицах, в подъездах, на лестничных клетках. Но, большой добычи это не приносило, хватало на жрачку и на пропой. Надо было сыграть по крупному и залечь, где-нибудь за городом.
Вот, тогда, вспомнили они про своего бывшего одноклассника, который сумел подняться, в самом начале смутного времени, и сейчас преспокойно жил в своей новенькой квартире, на удачно вложенные деньги. Грабить своего западло, но жить-то надо. «Очень кушать хочется» – говорил герой одного популярного советского фильма.
Вычислили через приятелей хату, где их кореш проживает, и решили наведаться к нему в гости, явно с недобрыми намерениями, поскольку прихватили с собой чулки на рожу, обрез из старого охотничьего ружья, даже перчатки медицинские не забыли купить в аптеке, чтобы не оставлять отпечатков. Короче, налицо преступная организация, по нынешним меркам.
Приезжают к корефану домой, ближе к полуночи, чтобы соседи не засветили. Звонят в дверь.
«Кто там?» – спрашивает из-за двери злющий женский голос. Оказывается, что муж, ну, их приятель, он же муж этой «клавы», совсем недавно пришел домой в «требуху», ну, просто в говно. Дело в том, что у них на работе была какая-то презентация, по случаю заключению выгодного контракта с дружественной фирмой. Вот зема и не рассчитал. Нет. Поначалу все было вполне пристойно. Икра, шампанское, а потом.… Потом, как понеслось. Видно люди вспомнили свое комсомольское прошлое: слеты, залеты, портвейн, совместные с дамами бани и прочую активистскую жизнь советской элиты. Вот и пришлось, шоферу доносить шефа до двери в квартиру, буквально на руках. Прислонил его к двери, позвонил и быстро свинтил, зная крутой нрав его супруги.
Женщина, открыв дверь, увидев своего любимого, игриво улыбавшегося ей, идиотской улыбкой, слегка завелась, втащила мужа в квартиру, да.… Как хрясть ему по морде! Кто знает пьяных в дерьмо мужчин и злых, как оса женщин, тот сообразит, что после такой встречи и затрещины, мужик ойкнул и замертво рухнул наземь, умудрясь при этом закатиться под стол. Через мгновение, из- под стола уже доносился богатырский храп.
Чтобы успокоить свою чувствительную дамскую натуру, жена попинала его не много ногами по печени и почкам, дала еще раз тапком по роже и, тем самым успокоившись, пошла в ванную комнату, принять душ перед сном. И в это время раздается звонок в дверь. Ага, подумала она, дружки пожаловали, сейчас я им покажу, где раки зимуют. И вот, в таких растрепанных чувствах и сурьезными намерениями она идет к двери и задает, естественно, сакраментальный вопрос: «А. кто там?». И слышит в ответ: «Сантехники».
«Какие на… сантехники в два часа ночи!» – орет она, окончательно потеряв душевное спокойствие.
«Тут у соседей сверху трубу прорвало, вас залить может» – отвечает ей голос из-за двери.
Женщина, почесав затылок, только что евроремонт сделали, решила открыть дверь, думая при этом о том, что откуда у них могут быть наверху соседи, если живут они на последнем пятнадцатом этаже, недавно построенного элитного дома.
Распахивает она дверь, а там стоят, никакие не сантехники, а ухари с ружьем, нацеленным ей в пузо. А на мордах этих ухарей женские колготки нацеплены, видно для маскировки.
«Выбирай, сука, деньги или жизнь» – орет один из грабителей. Но так, не громко орет, чтобы соседи не по просыпались.
Баба не дура, естественно, выбирает жизнь.
«Я выбираю жизнь, но денег у меня нет. Вон, пойдите спросите у моего благоверного, куда он деньги прячет».
Бандиты, проходя в квартиру, не забывая вытереть ноги.
Тут наши мнения могут разойтись. Я, например, считаю, что они просто культурные люди, поэтому ласты свои и вытерли, чтобы грязь в дом не заносить. А, кто-то может решить, что, вытирая ноги, они только и думали, как бы лишних следов не оставить, когда менты экспертов приволокут. Не знаю, не знаю, пусть каждый придерживается своей версии, спорить не будем.
Заходят, значит, ухари в квартиру и видят своего бывшего кореша валяющегося в неприглядном виде под столом. Могли бы пожалеть друга, но куда там. Жажда наживы, перевесила мужскую солидарность.
Хватают они бабу, подымают мужика и волокут их на диван. Бабе кляп в рот, чтобы с вопросами лишними не приставала, а бывшему приятелю ладонью по лицу, чтобы очухался. Никак. Уши потерли. Результат прежний. Долго провозились они с ним, пока тот сам не очнулся. Те, не дав ему опомнится, хватают за грудки и кричат: «Деньги где, сука?»
Вероятно, других фраз в их лексиконе припасено не было.
Мужик, еще окончательно не протрезвев и даже не поняв, что происходит, добродушно отвечает, бывшим одноклассникам: «Деньги? Деньги в мешках!» и голова его падает на грудь.
«В мешках? А мешки где?» – предвкушая наживу, ласково шепчет ему на ухо бывший сосед по парте.
Мужик очухивается, чмокает губами и, улыбаясь, как пьяный Ельцин, говорит: «Мешки? Мешки, – во!», и показывает на мешки под глазами.
Бывшие приятели опешили, а мужик сидит ухмыляется. Те переглянулись, мол, что с ним делать, мол, сами знаем, каково человеку в таком состоянии. А мужик, ухмылялся, ухмылялся, да вдруг, как «сыграет на саксофоне».
Кто был в Петергофе и видел скульптуру – «Русский Самсон, отрывающий яйца английскому льву» изваянную скульптором Аникушиным в честь победы русского флота над британским во время фолклендского кризиса, те знают, что из пасти зверя хлещет фонтан метров так под сто. Ну, это и понятно, вас бы так за яйца схватили.
Так вот, мужик выдал, примерно, такой же, но более зловонный на ухаря, который стоял с обрезом. Тот растерялся, от неожиданной атаки, и нажал на курок. Ружье бухнуло, причем заряд дроби попал, аккурат, в пузо напарнику. Напарник пукнул и свалился замертво. Пока стрелок вафельником щелкал, за дело взялась супруга хозяина. Она вскочила с дивана и применила против стрелка тот же прием, что был проделан ею супротив собственного супруга.
В результате, перед глазами прибывшего на место преступления наряда милиции, предстала следующая картина.
Посреди комнаты, на ковре, распластав руки, с развороченным пузом, лежал некто с черным чулком на роже. Рядом лежал другой, без маски, но руки и ноги его были завязаны скотчем. В ногах у последнего находилась третья особь мужского пола, которая свернувшись калачиком, посапывала и побулькивала во сне. Над всей троицей горой возвышалась «знойная женщина, мечта поэта», которая говорила ментам: «Ну, зачем они это надумали, могли у Черныша (кликуха ее мужа еще по школе) просто так денег попросить, он бы им дал, все ж бывшие приятели. А теперь… Серегу жалко, он мне еще в школе нравился».
Вот такой рассказ на счет везения. Как бы оно дело обернулось, не блевани мужик во время. Правда, не повезло другой стороне, но они сами виноваты, не следовало замышлять злодейства.
1997 -1999 г.
ПАЛАТА №5
(ГОЛОСА)
За окнами сад, за забором река,
На окнах решетками спят облака.
Три психа стоят у дверного глазка.
Я скорблю об ушедшей любви.
За кирпичными стенами скрылась печаль.
Мечты унеслись в беспечную даль.
Лишь время листает судьбы календарь,
И сердце кричит, - позови!
Но ты не захочешь услышать его,
Не нужно тебе от меня ничего.
И в этом колодце отсутствует дно,
Я падаю вниз головой.
Наверное, скоро наступит весна,
Ведь кошкам в саду, уже не до сна.
И все же, во мне ощущение дна, -
Ты больше не будешь со мной
Но станут решетки на окнах золой,
И трахнешься ты, как и я головой.
И ангелы смерти придут за тобой,
Сорвав лицемерья одежды.
По всем кругам ада, придется пройти,
И ты повстречаешь меня на пути.
С мольбою попросишь меня, - отпусти.
Сама не питая надежды.
И я, улыбнувшись, взгляну на тебя,
Во взгляде влюбленного столько огня.
Отпустить, ты проси, увы, не у меня
Но прервала ты воплем, - постой!
Подожди на горе, может свистнет там рак,
С годами ты стал совершенный дурак.
Ужели поверить ты смог мне вот так.
Оставайся я еду домой.
Дождь стирает следы, где тебя уже нет,
Наверное, ночь поменяет рассвет.
Тогда я узнаю, в чем жизни секрет.
И об этом тебе прочитаю.
Слишком поздно стенать угодившему в ад,
Пошло думать о том, что лишь я виноват.
За рассветом любви, - непременный закат…
Её нет, я давно это знаю.
«Сегодня, в страстную пятницу, все пекут пасху и куличи, освящают их в церкви и показывают друг другу яйца», - вещала из динамика какая-то молодая дама, представившаяся Натальей С;ргиева. Я усмехнулся, представляя себе, как в канун Пасхи мужики устремляются к храмам, чтобы выставить на всеобщее обозрение свои причиндалы! Бабы же с куличами, по-деловому рассматривают их и, цокая языками от удовлетворения, оценивают мужицкое достояние. Еще пришли на ум слова белорусского Батьки о том: « Что скоро белорусский народ будет есть нормальные человеческие яйца!» По-моему, мы все скоро сойдем с ума.
- Выключите вы эту дрянь! – прервал мои размышления сосед по купе, заверещав простуженным голосом.
Я посмотрел на него. Это был мужчина лет пятидесяти, в светлом костюме, синей рубашке и галстуке. Рожа у него была вытянутой, глаза чуть вдавлены в бойницы черепушки, нос же, наоборот, вылетал из головы «стремительным домкратом». Узкая полоска губ, легкая небритость, морщины возле губ и на лбу. На вид ему было лет пятьдесят.
Я не хотел вступать с ним в конфликт и поэтому повернул ручку выключателя. Динамик захрюкал и прервал речь диктора.
- Извините молодой человек, - сказал мужчина, чувствуя себя неловко, за излишнюю резкость. – Вы Ленинградец?
Я отрицательно покачал головой.
- Еще раз извините, - повторил он. – Не могу слушать эту гадость.
Я пожал плечами. Я тоже не все люблю в этом мире, но не привык так бурно выражать свое негодование.
Поезд постукивая колесами, пролетал мимо каких-то маленьких станций. Апрель. Я возвращаюсь домой из Петербурга, где гостил у своего армейского приятеля. Пять дней пролетели, как один, я даже не успел сходить в их знаменитый Эрмитаж и побывать на «Авроре», а в остальном, программа была выполнена на все сто. Особенно, по числу выпитых спиртных напитков и закадренных девушек. В Питере оказалось очень легко снять женщину, даже не имея больших денег.
Я покосился на купейный столик. Сосед водрузил на него бутылку водки, котлеты, хлеб и какой-то салат.
- Присаживайтесь, - пригласил он.
Я посмотрел по сторонам. Кроме нас в купе никого не было, значит это приглашение относиться ко мне. Я кивнул головой и полез в свою спортивную сумку. Выудив из нее две бутылки пива, я поставил их рядом с водкой.
- Вы не поститесь? – неожиданно спросил он, - А то…
- Нет, я не верующий, - отозвался я.
- Хорошо, - сказал он. - Вы ведь не Ленинградец, - заметил он, не много погодя.
Я кивнул:
- Из Новгорода… А, почему вы Питер Ленинградом называете? Привычка?
- Какая привычка! – он вновь повысил голос. – Вы знаете, имя-то городу вернули, а в себе ничего не изменили. Как было у нас пролетарско-имперское сознание, так и осталось. Вы поглядите, что твориться на улицах, что в домах… Но, главное, что в душах людских. Вы видели нашего губернатора? Да, и того, и эту! Да, достаточно на их рожи посмотреть, чтобы понять, ни черта хорошего от них не дождешься! Я уж и не говорю про мелких чиновников. А телевидение, а радио. Вы слушали наше радио? И, слава богу!
Он откупорил бутылку, разлил по пластмассовым стаканчикам, порезал хлеб.
- Ну, за колеса, - сказал он.
- За знакомство.
Мы выпили. Он протянул мне сэндвич с котлетой и салатными листьями. Я поблагодарил его и предложил пиво. Он наотрез отказался, ссылаясь на то, что пиво тяжелый и вредный напиток, особенно в его возрасте.
- Знаете, - он разлил по - новой. – Один очень хороший врач как-то сказал мне: «Санек, лучше выпить рюмку водки, чем бутылку пива! Ты не смотри на то, что эти всякие «балтики». «разины» и прочие «бочкаревы» утверждают. Это они для пацанов и девок, а мы с тобой взрослые люди. Та вот, пиво наносит больше вреда организму, чем вино или водка.
В подтверждение своих слов, он выпил. Я выпил следом и откусил часть котлеты.
- Да, мы ведь с вами не знакомы, молодой человек, - он протянул мне руку. – Александр.
- Леонид, - представился я.
Он долго тряс мою руку, глядя на меня своими глубоко посаженными глазами. Потом, мы вышли в тамбур, покурили. Вернувшись, он снова налил. Мне не очень хотелось напиваться, но он настоял. После того, как мы выпили, он откинулся к стенке и начал свое повествование.
- Вот почему я терпеть не могу наше Питерское радио. Да потому что, на нем одни мудаки работают. Иногда создается такое впечатление, что они все давно сбрендили и живут в каком-то ими самими придуманном мирке. В стране черт-е что твориться, а они только о классической музыке, театрах, жратве и попах….Ну, еще любимый губернатор Валентина Ивановна и, само собой САМ.
Я хмыкнул. Этой болезнью страдают не только в Петербурге, но и , пожалуй, по всей России.
- А некоторые дикторы, - продолжал он. – От долгой работы на радио, до того ошизели, что прост поля не видят! Вот, к примеру, есть у нас такая Морозова, чокнутая старушенция, с третьей стадией маразма. Передачу ведет – «Алло, радио!». Я думаю, что она сама «алло», вот и программу так назвала. Раньше, она больше с областными шишками встречалась, а в последнее время ее окончательно переклинило, и она стала на эфир приглашать всяких шизиков. А эти параноики и рады. Несут всякую чушь, хоть стой, хоть падай. Вот к примеру. Раз приволокла какого-то мужика, который всех уверял, что просто необходимо пить собственную мочу! Вы представляете, Леонид, это вместо кваса или пива, мочу пить!? Ну, не еб…й ли?
А другой, что удумал? Говорит: «Мы все неправильно дышим! Надо, говорит, не дышать, а хрюкать, как свиньи, тогда жить станем в три раза дольше!»
Третья утверждает, что через пятьдесят лет, замете, через пятьдесят, не больше ни меньше, когда мы ср..ать станем по 2-3 раза в день, у всех наступит просветление сознания, и мы заживем лучше чем при коммунизме. Вот я и спрашиваю: а как это при коммунизме? И почему, именно, через пятьдесят лет? Может, потому что, половина населения к этому времени вымрет? А кто останется, то и жрать за двоих станет, ну, соответственно, и …ать!
Я усмехнулся. Похоже, что люди, действительно, свихнулись. Все берут пример с Нарбекова, который…. Впрочем, у каждого об этом чурбане свое мнение, а у меня свое.
- А эта ведущая Морозова, - продолжил Александр, - поддакивает, умиляется, булькает перед микрофоном, якобы мочой, хрючет на весь Ленинград и тужиться. Мол, я и сегодня не реже 3-4 раз «по большому» хожу, не хочу я ждать пятьдесят лет. Ну, Бог ей в помощь …ет и ..ет, пускай просветляется.
Так ведь, допросветлялась же, стерва. Тут, пару месяцев назад пригласила в студию какого-то психа, который про звуковой полтергейст молоть начал. Про барабашек, про галлюцинации, про зомбирование по средствам эфира. Есть, мод, у нас в городе такая аномалия, не зря, мол, Гоголь спятил, Есенин повесился, Маяковский застрелился, а остальные спились и сошли с ума. Ну, думаю, так он далеко зайдет! И точно, зашел так далеко, что… Тьфу! Никогда не слышал такого бреда в прямом эфире! А, ведь это радио «России» рекомендуют и детишкам слушать. Ну, вот вы подумайте, разве можно слушать такую ересь без стакана во лбу? Нет, конечно! А этот, щизофреник, в качестве примера звукового полтергейста, приводит некий случай, который произошел с его знакомым.
Свадьба. Все перепились. Отец невесты разбил голову жениху, вероятно, от избытка чувств и переполненных эмоций. Его угомонили и уволокли в соседнюю комнату, проспаться. Он покимарил с часок и проснулся. Лежит и слышит голоса. Незнакомые. Он прислушался. Менты!!! О нем говорят. «Вязать его гада надо и в кутузку!». Он вскакивает и бегом в соседнюю комнату, а там банкет в самом разгаре. « Волки позорные! Суки кожанные», - орет мужик и хватается за столовый нож, - «Тестюшку свово засадить хотите! Не выйдет у вас эта затея!» Жена на него бросается, вся в слезах, и успокаевает. «Петруша, успокойся, никто тебя сажать не собирается. Тебе все это приснилось!». Короче, кое-как угомонился мужик, а тут звонок в дверь. Открывают, а там менты - «Вызывали!». Пол свадьбы рухнуло в обморок. Правда, потом выяснилось, что жених, сукин сын, улучил момент и, действительно, вызвал ментов, но откуда же мужик об этом узнал? Мистика!?
Я пожал плечами.
- Не знаю.
- Ерунда все это, - категорично заявил он. Вы послушайте мою историю и сами решите, что здесь правда, а что вымысел.
Он разлил по стаканам остатки спиртного, подвинул мне салат и принялся рассказывать.
Этот запой продолжался в течение пятнадцати дней. Причина слишком серьезная, во всяком случае, по моим понятиям. Меня бросила супруга, ушла к какому-то хлыщу. Прожили весте восемь лет, сына родили... И вот теперь такая гадость! Ну и тварь же эта Маша!
Да хрен с ней.
Итак.
Запой продолжался две недели. Что я только не пил. Тут и пиво, в огромных количествах, тут же водка, в не менее огромных, не говоря уже о различных настойках, ликерах, наливках и прочих спиртосодержащих крашенных жидкостей. Наверное, единственное до чего я не добрался, так это до стеклоочистителя, вот чего-чего, а эту дрянь я не под каким соусом пить не стану.
Я пил и в компании и в одиночку, и на блатхатах и на улице, в кафе и пивняках, где я только не употреблял. Утром просыпаешься, башка трещит, сунул руку под кровать, хвать ее за грудки.
Кого ее?
Кого-кого бутылку конечно!
Крышку зубами хрясь и давай лакать живительную влагу. Считай день пропал, надо продолжать «банкет». А тут звонок по телефону, я продираю глаза и смотрю на часы, еб… еще только шесть утра. Что за хреновина может звонить? Але. Понятно, приятели уже опохмеляются. Ну что же, значиться и мне пора. Морда заспанная, помятая, волосы растрепаны, глаза как у китайца, во рту грузовики с кошачьим дерьмом туда-сюда, туда- сюда.
Кое как одеваешь свитер, джинсы, сапоги и дубленку и бегом на улицу. Приходишь, а они уже винище глушат. Ну, чем не житуха? И понеслась пиз… по кочкам.
- А ты помнишь, как вчера
-Нет, а ты
-Я тоже. Может Серега помнит?
- Ты посмотри на него.
Я смотрю в соседнюю комнату. Там раскинувшись на кровати, как Христос, валяется в дупель пьяный Козлодоев, а у него в ногах, клубочком свернулась какая-то швабра и теребит его «штуку», ну вы сами все понимаете.
- И давно это? - спрашиваю.
- Да как ты ушел, - отвечает Капитан.
- Ясно. Ну, тогда за любовь, - предлагает Колома и наливает всем по целому стакану ужасного портвейна «Цветы Дагестана», а может быть какой-то другой мути.
- Вздрогнули, - говорю я, осушив стакан, и осматриваюсь. Ё, здесь вчера будто Мамай прошел. Везде валяются пустые бутылки, хабарики, кошачий корм, макароны, пустые пачки из-под печенья, гондоны и всякая требуха. А вонища! Вонища, я вам скажу, как в обыкновенном бомжатнике, а вчера, вроде, была приличная квартира, с утра.
Кэп или Капитан, выпивает и тут же падает на пол, сворачивается калачиком и начинает храпеть. Рядом уже кто-то спит, я прищуриваюсь, ага это Глаз. А он, как здесь очутился? Вроде, когда я уходил его не было.
Мы с Коломой переглядываемся и продолжаем бухать, благо деньги и выпивка в наличии. Вскоре просыпается Рыжий, он же Козлодоев. Видно здорово его эта шмара зае….
- Бухаете? – спрашивает он, протирая заплывшие глаза.
- Как видишь, - отвечает Коломийцев, он же Колома, - присоединяйся «факэ мазер».
Рыжий садится, трет виски, ищет свои очки. Наконец угомонившись, берет в руки стакан и осушает его. Голова потихоньку проходит. В глазах появляется блеск. Рожа краснеет.
- Не хотите ее трхнуть? - предлагает он, кивая в сторону непонятного создания женского полу.
Трахаться это любимое занятие Рыжего. Он может делать это с кем угодно.
Как-то сидели мы с ним в баре и пили. Он пиво, а я кофе, я тогда в очередной завазке был. Пока я ловил мух, он уже, вмазав пару кружек, подсел к даме, лет этак сорока пяти. Надо сказать или заметить, это как кому угодно, он после второй кружки или рюмки только по сторонам и зыркает, в поисках «жертвы».
Итак. Подсел он к этой самой даме «бальзаковского возраста» и начал ей мозги парить. Ну, туда сюда, в общем, притащил ее к нам за столик, да она, вроде, и не сопротивлялась. Сидим мы, значит, втроем и беседуем. Точнее, они беседуют, а я кофе пью. Я, если честно, на трезвую башку не особливо охоч с бабами разговоры разговаривать, тем более, если они мне не слишком симпатичны.
Беседуют они, беседуют, ну меня постепенно, в эту самую, свою беседу втягивают. А баба повернута на всяких зодиакальных знаках, на религиях и прочей лабуде. Ну, мне и стало интересно.
- А вы кто по знаку?
-Скорпион.
- Я так и знала, у вас это на лице написано, да и видно это сразу, по вашему способу выражать масли, по вашей энергетике.
Да, я еще ни одной мысли не успел выразить, а она мне про какую-то ауру долдонит. Хотел я ей, конечно, ответить, но не стал, зачем женщину обижать. Видела бы она, что у меня позавчера на лице было написано, и какая у меня была энергетика, то она, несомненно, усомнилась бы в своих способностях. Ну да ладно. Сижу, киваю и молчу. А тут Рыжий возьми да и ляпни.
- А пойдемте ко мне, хорошо потрахаемся!
Я выпал в осадок. Ну, думаю, сейчас что-то будет. Нет, ну честно. Нормальная тетка или по морде бы ему вмазала, или просто бы встала и ушла, а эта…
- Нет, не хочу, - спокойно отвечает и опять про свое талдычит.
Рыжый смотрит на меня, я отвожу глаза. Он же ехидно улыбается. Все, его уже только бульдозер остановит. Все, уже сперма стучится в голову. «Открой Сережа, это я». А он слабый такой, если женщина просит…
- Нет, я серьезно, давай те я вас по спинке поглажу, а потом, как следует вдую.
И опять никакой реакции. А Рыжий все ржет, а я все краснею. Нет, будь я хоть чуточку выпимши, то мне эта комедия была бы по боку, но я же трезвый. Да и не комедия это вовсе, во всяком случае, со стороны Рыжего.
В общем, заливает она про всякие гороскопы. Чувствую Рыжему все начинает надоедать.
- Я,- говорит, - в последний раз спрашиваю. Пойдем еб…?
- Нет, - с, олимпийским спокойствием, отвечает она, - я не хочу, мне надоело этим заниматься, я предпочитаю духовное общение с мужчинами, а не физическую близость.
Рыжему сразу разговор надоел и он устремил свои взоры куда-то в небеса. А поскольку я, в тот день, был неважный собеседник, то женщина вскоре ретировалась, не забыв культурно и вежливо попрощаться.
- Вот сучка,- сказал Козлодоев, когда она вышла, стоило с ней трепаться столько времени. ****ько!
- Да брось та, Серега, не все же такие как ты, некоторым, действительно, необходимо простое человеческое общение, тем более одиноким. Я сразу догадался, что тетка одна живет и приходит в кафе только для того, чтобы совсем не свихнуться от одиночества. Поэтому и различные религии, философские труды, гороскопы и прочая ерундистика. Пойдем лучше по улице пошляемся.
Вот такой он Рыжий
- Так, кто хочет ее трахнуть? - повторяет Рыжий, закуривая сигарету.
Я отказываюсь, Колома тоже.
Вон, - говорит Колома, - Кэпу предложи.
Кэп, будто почувствовав, что речь идет о нем, тяжело вздыхает во сне, пытаясь укутаться в несуществующее одеяло.
Подкалывает. Кэпу кроме стакана ничего не надо. У него только два состояния, или он трезвый и злой, или он пьяный – и в говно. Какие к черту бабы!
Впрочем, я отвлекся от темы.
Бухал я, значит, две недели, чувствую все, пора завязывать. Чувство это приходит само собой, вдруг раз и все, надоело. Пора ломаться. Ломаться, это значит приходить в себя после запоя, ни тебе пива, ни тебе вина и, соответственно, иных горячительных напитков.
Просыпаюсь я с бодуна, мама дорогая, руки трясутся, голова болит, во рту, как уже говорилось. Что делать? А ничего, продолжать валяться в кровати. И так целый день. Пойдешь в туалет, потом в ванную, там из-под крана воды хлебнешь и опять в койку. Ну, если очень хочется, то можно и на «саксофоне сыграть», ну, поблевать то есть. Но это только если очень уж приспичило. А так лещи и думки думай. Вот так и день кончился. Наступает самое поганое, наступает ночь. «Песня без слов, ночь без сна…». Полубредовые разговоры с бывшей супругой. Что я ей пытаюсь доказать, о чем спросить, что рассказать? Всю ночь, всю ночь, ворочаясь с боку на бок, разговоры, разговоры, разговоры…
Следующий день ничуть не лучше предыдущего, та же трясучка, та же хандра, та же депрессия и прочие прелестные причиндалы похмелья. Разве что, удается впихнуть в себя бутерброд с колбасой месячной давности, случайно завалявшийся в холодильнике. Тоска, хоть волком вой. Хоть бы кто-нибудь позвонил, хоть как-то развеяться от пустынных дум. Да где там! Кто на работу пошел, кто по бабам, а кто, так же как я, лежит и страдает. Страдальцы хреновы! Вчера весело, сегодня муторно, вот так и живем. К вечеру колбасить перестает, зато начинает болеть сердце. Где-то у меня «корвалол» валялся, надо бы тридцать капель принять, авось полегчает.
Никакого проку от этого «кор-ва-ло-ла». Ладно, может хоть сегодня усну, все же завтра мне разрешили сына из школы забрать, не могу же я не выспавшись, с опухшей мордой за ним ехать. Все спать! Мою морду, раздеваюсь и …плюх в пастель.
Все спать!
Спать? Э, куда ты загнул. Да ты парень «пороху не нюхал»!
«Ленинградское время ноль часов, ноль минут…». Помните, песня такая была. Вот и для меня началась песня. Нет, я поначалу, конечно, нихрена не понял. Вдруг музыка заиграла и реклама. Тихонько - тихонько. Что за ерунда! Откуда она взялась, у меня и приемника-то нет, все у жены оставил? Наверно соседи, наверху, новости слушали, а потом какой-то концерт начался. Ерунда.
Ерунда?
Да это еще цветочки да листики, а вот перегной…
В общем, не стану я описывать всю эту трехомудь, только скажу я вам, не дай Бог, чтобы с вами такое приключилось.
Дело в том, что у меня в башке, невесть откуда, появились голоса. Эти самые звуковые глюцинации, про которые я рассказывал давеча.
С кем я только в эту ночь не пообщался. Любимая супруга, все время повторяла, что не любит меня и никогда не любила, что живет и будет жить со своим Мордехаем. Тот, в свою очередь,(хотя я его не разу не видел и не слышал) доставал меня своей циничностью, рассказывая обо всех моих прегрешениях, где я что спер, кого обманул, кому-какую гадость сделал и поочее –прочее. Интересно, откуда он про меня все знает? Ну, не могла ему Машка об этом рассказать, она и сама не все обо мне знает! Мать плакала за стенкой, у нас комнаты по соседству, и все стенала, какого урода она родила на свет, отец кашлял и грозился меня убить, так же проклиная себя, что не сделал это, то бишь не шлепнул меня, в младенческом возрасте, причем, постоянно матюгаясь, как и все остальные, чего в реальной жизни я за ними не замечал. Брат успокаивал их. Приятели: Кэп, Халик, Миля, Рыжий, Колома, Глаз и куча других, вместе со знакомыми бабами, ЯКОБЫ! веселились у меня под окнами и звали пить пиво.
Я ох…ал!!!
Что интересно, что все они знали друг друга и переговаривались между собой, хотя некоторые из них, в глаза друг - друга не видели.
Я встал и пошел в туалет покурить, силясь понять, что же все таки происходит? Может я того? Ну, пришелец с другой планеты? Может, я через космос могу общаться со своими знакомыми и близкими? Может я избранный Богом человек? Нет, ну правда, как они могут знать обо мне все то, о чем могу знать только я? Особенно тот, кто называет себя Мойшей. Стою я курю, решил облегчиться. «Поссать решил»: говорят приятели. «Сейчас весь стульчак обоссыт», - говорит еб…рь жены. «Ой, а какой у него хрен маленький»,- орут бабы, и все дружно хохочут. Ну и картинка, я вам скажу. Мать плачет, отец злиться, приятели ржут, Машка кричит, что ни когда не любила меня, «Мордехай» издевается…
Нет, думаю я, здесь что-то не то. Похоже, это не космический разум, похоже у меня крыша потекла. А тут еще и мухи летать начали и это-то в конце осени. Ладно, думаю, это все происходит пока вы спите, я вошел в ваше подсознание, это еще одна моя бредовая мысль, а когда проснетесь, то забудете обо всем. Лежу я, слушаю всякие бредни, а сам на часы посматриваю, скорее бы утро причалило.
День обещал быть морозным. Окна были покрыты инеем. Небо постепенно становилось светлее. Ни туч, ни облаков не наблюдалось. Значит подморозит. Вот поплыли по морозному воздуху первые машины и автобусы, вот зевая, зачирикали воробьи и закаркали вороны. Утро, скоро наступит утро. Тогда все, тогда все кончится. Дожить до рассвета.
Дожил!
Ну, думаю…
Стоп! Совсем забыл. Бабы, под окнами, песни стали орать, на манер частушек, типа: «Саша пъянь и дурачок, САша пьянь и дурачек». И воют и воют, стервы. А я возьми, сдуру, и тоже петь начал. Да таким истошным голосом, да такую похабщину понес, елки, так сказать, палки. И что? Так под окнами толпа народа образовалась, как на концерте Валерия Меладзе. Что любопытно, что я все слова в рифу пою, да и мелодию не вру, а стихи и музыка так и прет из меня. Внизу ржут, еще просят. Я спать хочу, а они просят. Даже родители к окну прильнули, удивляются, какая толпа собралась. Мать, услышав мои стихи, они все больше про половые связи между различными категориями людей и животных, пришла в ужас, а отец ничего, бодриться, только не понимает, где я аппаратуру заховал в своей комнате. Что за студия у меня такая?
В общем, сплошная котовасия получается. Иногда меня зацикливало и я повторял одни и те же слова сотню раз. Чувствую, хочу прекратить, а не получается. Мучаюсь, мучаюсь, пытаясь слезть с «насиженного места» – ничего не выходит. «За окном» уже свистят и гогочут, а я ничего поделать не могу. Наконец я устал.
Наступил рассвет. Пора вставать и ехать за сыном. Вот сейчас, вот сейчас все закончится, все канет влету.
Хрен на рыло! Все как было, так и осталось. Смотрю на часы. девять. Прошел на кухню. Ага, родичи еще спят, а аптеки открыты. Я оделся и бегом в аптеку, думаю, спрошу какого-нибудь лекарства. Вдруг такие бывают?
Нет, вот еще что…
Про аптеку я уже потом подумал, а сначала такая ерунда приключилась. Ну я же в непонятке, действительно все это происходит или это какие-то галлюцинации. Родичи проснулись, ну, мать завтрак готовить, брательник на работу собирается, а отец бреется. И все меня чихвостят почем зря. Ну, раз так, думаю, пойду им и все скажу прямо в глаза. Выхожу и ору:
- Ну что, вы все уже знаете!
Они смотрят на меня непонимающим взглядом. Ясно, думаю, в игрушки играть вздумали. Только дверь за собой закрыл, опять та же картина. Мать ругает, отец – грозиться шлепнуть.
Пошел покурить. Прохожу мимо них, тишина, выхожу на лестницу – та же история. Ах так, решаю, значит так. Покурил, захожу в комнату, вывинчиваю лампочку в люстре, включаю свет, подставляю стул и хочу пальцы к цоколю прикаснуть. Страшно.
- Давай, давай, - кашляет отец.
- Что бы мои глаза тебя не видели, - ругается мать, - Думаешь, плакать буду? Дудки не дождешься.
Нет, боюсь, страшно. Выключил свет, ввернул лампочку.
- У, урод, приссал! - басит батя.
- Сволочь, - добавляет мать.
Вдруг Машкин голос и голос ее мужика, ну, якобы его. Я ведь говорил, что никогда не видел и не слышал его..
- Не надо, Саша, не делай этого.
- Мы сейчас за тобой приедем, - кричит в ухо Маша, - Подожди, одумайся. Я люблю тебя!
- Что?! – спрашивает ее Морда.
- Люблю, люблю, - кричит в ответ Машка.
Пошла ты! А сам писаю кипятком, понимаю, что жить здесь больше не смогу, а подыхать страшно!
Ладно, думаю, раз так боюсь, то пойду куплю литруху водяры, поеду куда - нибудь, к черту на рога, в лес, выпью и буду идти, пока сил хватит, усну, замерзну и умру.
- Не надо, Саша, мы сейчас приедем, я люблю тебя, - кричит Маша.
Ага, знаю, как ты меня любишь, отвечаю я, а сома с этим уродом спишь, ведь спишь же? И что в ответ?
- Нет, не сплю. Мойша, не надо. Ну, не надо же! О! Да! Не-е-е… Да! Да!! Сильнее, сильнее! Да!!! А-а-а-а! О, какой ты!
Тишина. Противно все это.
Я одеваю чистую белую рубаху, не умирать в грязной, чистые носки…
- Одевается, - констатирует мать.
- Носки ему чистые понадобились, - добавляет отец, - Так бы и убил.
- Так пойди и убей, - всхлипывает мать.
- Да, иди грохни, чего же ты не идешь, мудак старый! - чуть ли не кричу я.
За стенкой ругань.
- Подожди, -орет в голове любовник жены, - Мы уже едем, мы встанем на против магазина «Вираж», у меня белый «Ситроен». Выходи через пять минут, мы будем ждать.
- Испугался, падлец, - говорит за стенкой отец.
А ну вас, я еще не решил, как свести счеты с жизнью, отвечаю я мысленно и выхожу из комнаты. В комнате родителей стоит ругань, меня склоняют во все дырки.
Я включаю свет в коридоре и одеваю башмаки. Выходит мать.
- Ты куда?
Хотел я ей сказать: «А то ты не знаешь», но промолчал, только отдал ключи.
- Ты надолго? – вновь спросила она.
Тут, впервые за все время, червь сомнения стал подтачивать мое сердце. Она же знает, куда я собираюсь, зачем же спрашивает? Но я молчу и выхожу из квартиры. Хлопает дверь. Все продолжается по новой. Ругаются, словно сапожники.
Голоса в голове «Саша, мы уже приехали, мы ждем. Белая машина»
Я выхожу из парадной и иду на угол.
«Задняя правая дверь» – говорит ебарь.
Я подхожу. Но это же не «Ситроен», а обыкновенная «девятка». Странно как-то, для чего врать, если сами приглашают. Неужели, этот мужик думает, что я в авто ни хрена не смыслю?
Да фиг с ней. Около «девятки» копошиться мужик. «Ах, вот ты какой дедушка Ленин!». Но мне все равно. Я дергаю за заднюю правую ручку. Мужик оборачивается.
- Открой, - прошу я.
- Я не еду.
Ничего не соображая, я дергаю сильнее, дверь не поддается. У окна лежит раскрытый зонт и я не вижу, где находиться Маша.
- Ты что, идиот, - повышает голос мужик и смотрит на меня, как на дурочка, - Я же тебе сказал, что я никуда не еде.
Я в замешательстве, «голоса» орут, что это та машина, но это-то не она. Тут до меня начинает кое-что доходить. Это обыкновенные глюки, а не зов свыше. Я бегом в аптеку.
Прибегаю. Аптекарша смотрит на меня сочувствующими глазами и, на мою просьбу, отрицательно качает головой.
Я домой. Все окончательно встали. Мать в ужасе. Я к зеркалу. Боже мой! Рожа опухшая, глаза красные, в общем, не лицо, а сплошной синяк. Думаю, может очки одеть, все же хоть чуточку приукрашусь. Пускай смотрят как на дурака, осенью в темных очках, а кому какое дело. Плюнул, сполоснулся и вышел из дома, в школу за сыночком.
И что? Голоса приятелей вокруг меня пляшут, опохмелятся зовут, девки песни орут, хорошо хоть Машка с Мордой, да родители отвязались.
Но, и без них забот хватает. Эти «приятели» в голове, ковыляют за мной, песни на гитаре напевают, пиво хлещут. Я через дорогу перехожу, а они кричат: «Ты что ж это сука, прямо перед носом у «КАМАЗ»а перебегаешь, хочешь чтобы нас всех передавило?». Я, машинально, оглядываюсь, чуть было, сам не попав под колеса. Никого. Все, решаю, что больше не стану обращать внимание на голоса.
Иду. И тут на меня собаки начали бросаться, начиная от вшивых болонок, кончая ротвейлерами. Нет в натуре, это уже не стеб. Прохожу мимо мужика с собакой, эта тварь никакого внимания на остальных прохожих, а как меня завидела, так с цепи сорвалась. Затем какой-то бульдог, потом дворняга… Я и так-то, по жизни, не люблю этих тварей, а уж теперь… Нет, здесь что-то не то, надо домой возвращаться, а то загрызут. Только я это подумал, смотрю, а за мной здоровенный дог несется. Хозяин ему орет, а этой дряни хоб-хны. Еле успел до парадняка добежать, а то ведь загрыз бы падел.
Подхожу к квартире, прислушиваюсь, а там меня чихвостят в хвост и в гриву. Все, думаю, пора сдаваться. Пришел. Тишина. Закрыл дверь в комнату, опять ругань. Я к телефону, вызвал 03, говорю, так мол и так, такая ерунда приключилась. Тетка мне говорит: «Соединяю с психологом». Соединила. Я ему все объяснил, а он спрашивает: «Какой день пьете?». Ну, я приврал маленько, сказал, что пятый. «Понятно, сейчас приедем». Приехали, врач и два санитара. Я в это время в туалете сидел, да частушки про себя слушал, да бред всякий. Мать открыла. «Где он?»- спросил кто-то. Она ответила, что я в туалете. И что? Так меня эти еб… санитары, чуть ли ни силком из него вытащили. Можно подумать ни я скорую вызывал?
Посадили на скамейку. Мать ревет. Эти, ухари санитары, встали с двух сторон, как -будто я убегу, смех да и только, а врач допрашивает.
- Давно пьешь?
- Пять дней?
Мать ревет. Отец кашляет. Он всегда кашляет, когда сильно нервничает. Брательник сидит в своей комнате, виду не показывает, но тоже нервничает, это я знаю.
- Сколько?
- Десять, …нет пятнадцать.
-Понятненько, - врач глубокомысленно кивает и смотрит на меня. Не на меня, а в глаза.
Сейчас, думаю, укольчик какой-нибудь сделает, и мы разбежимся по разным углам.
Сейчас тебе укольчик!
- Ну что ж, поехали, - спокойным голосом произносит врач или фельдшер, хрен их разберешь.
Куда? -недоумеваю я.
- В больницу, будем лечиться.
Мать еще пуще прежнего заливается, санитары чуть ли меня за руки не хватают, козлы. Что делать?
- Поехали, - говорю. А потом матери, - Никиту из школы забери, а то ведь я договорился.
Врач или фельдшер называет номер больницы в которую меня собираются доставить.
- Мне плевать, - стонет мать, - Я к этой пьяне никогда не поеду.
Пошли вниз. «Не ссы, мы с тобой»- орут под ухом друзья, -«Не писай, мы вместе поедем, на другой тачке. Мы Милю специально вызовем на его микроавтобусе».
Вывели. Посадили в скорую. Санитары за руки держат, боятся, что сбегу. Пошли вы.
По дороге о чем-то меня эти два долбо… расспрашивали, кто я, да где я, но мне сложно было отвечать, поскольку под ухом орали приятели и пели девицы. Минут через двадцать приехали. Вышли из машины. Повели. Серое, невзрачное здание старинной постройки, на окнах решетки, на посту мужик в камуфляжной форме. Читаю. Что? Психушка? Меня в психушку привезли! У меня чуть ноги не отнялись, хорошо, что этот еб… санитар все время сзади подталкивал, а то я бы точно еб…, точнее упал.
Приводят в холл, усаживают. Один из санитаров уходит, а тот, что помоложе, садиться рядом. Думаю, может его укусить, пусть думают, что я буйный. «Ты что дурак»- орет Халик, - «Не делай этого, тебя же к буйным отправят, да еще к койке привяжут»- вторят ему Рыжий и Кэп. Я смеюсь, мол, не надо писать, это я пошутил. Смеюсь, причем, в полный голос.
Вот клинит, так клинит!!!
- Вы знаете где вы находитесь? - спрашивает меня седовласый доктор, разглядывая, чуть подслеповатыми глазами, мою физиономию, когда меня привели в небольшой кабинет, предварительно переодев в белую суконную рубаху и аналогичные штаны, да синий халат выделили, правда, почему-то без пуговиц. Когда я поинтересовался, от чего же такая несправедливость, угрюмый санитар лишь скособочил табло и отвернулся. Может это он псих, а не я?
- Конечно, - отвечаю я бодро, - в психушке.
- Ну зачем же так грубо, - обиженно произносит врач, - Что за слово такое «психушка». Сказали бы психиатрическая лечебница или, на худой конец, психбольница, а то психушка.
- Психбольница, - поправляюсь я.
- Вот-вот, это другое дело. Так-с. Давно пьем-с? - продолжает допрашивать он, ковыряя ногтем в зубах.
Гад, сидит тут, в зубах ковыряется. Я, вообще-то не люблю, когда при мне ногтями, да и прочими предметами, в зубах ковыряются, хотя сам регулярно делаю это, для этого и ногти на мизинцах отрастил. Правда, может я и разозлился на этого докторишку от того, что мне этот еб… санитар мои ногти, падла, только что под самый корень обрезал.
- Пять дней, - отвечаю. А бабьи голоса, по ухом, так и заливают: «Зачем ты врешь, зачем ты врешь!». Тьфу! И зачем я только к ним прислушиваюсь? – Пятнадцать, - поправляюсь я.
- Я спрашиваю, сколько лет вы пьете? - говорит доктор.
-А, со скольки лет, - я начинаю соображать. «Да не мешайте вы, пидоры», обращаюсь я к голосам: «Я и сам смогу сосчитать». А эти твари ржут и мешают сосредоточиться.
- Да, с какого времени.
Блин, да от него перегаром за версту разит, вот, блин, психиатр фигов. Сам бухает, наверное, как черт, а других лечить пытается. А эти, которые под ухом стрекочат, особенно Халик, орут: « Ты встань, да как вмаж ему промеж глаз. Ах ты старый пидор, сам бухаешь, а хорошего человека хочешь в психушку засадить!». «Отстаньте вы от меня, уроды, идите лучше пивка попейте»- отвечаю я. «А ты что думаешь? Вон сейчас Чапа нарисовался, так у него целая сумка пива, мы и для тебя приберегли. Сейчас тебя отпустят, мы тебя у проходной будем ждать» -говорит Халик- « Давай быстрее, а то мы все выпьем»- кричат остальные.
Я прикидываю и молчу.
- Ну, - спрашивает врач, в очередной раз, обдавая меня перегаром.
«Не нукай, не запряг»- орет Халик.
«Пусть только выйдет»- басит Чапа – «Я его в бараний рог скручу».
Да заткнитесь вы! Мысленно говорю я голосам и отвечаю: - С пятнадцати лет.
Доктор что-то пишет на листочке бумаги.
«Посмотри, посмотри, что он там пишет»- орут мне приятели, но я не обращаю на них никакого внимания. Я устал, я очень устал. Я хочу, чтобы мне сделали хоть что-нибудь, чтобы избавиться от этих голосов.
Далее он спрашивает о семейном положении, о работе, о составе семьи, что именно я слышу, когда это началось и множество других подроб6ностей из моей биографии. Я послушно отвечаю, стараясь взвешивать каждое свое слово, чтобы доктор, и впрямь, не подумал, что я псих. Минут через двадцать он просит меня встать, медсестра проверяет давление, он слушает меня своей трубкой, не помню, как эта штука называется по научному. Я опять сажусь. Он что-то пишет. Голоса орут наперебой, предлагая попить пивка или дать врачу в башню. Вскоре доктор что-то говорит санитару, тот берет меня под руку и ведет по длинным широким коридорам и покатым лестницам. Прямо, вниз, наверх, опять прямо, постоянно пропуская меня вперед и слегка недоверчиво поглядывая. Наконец мы останавливаемся перед деревянной дверью. Я читаю - «Палата номер пять». Вот мое пристанище. Интересно, сколько я здесь пробуду? Санитар звонит в звонок. Поворачивается ключ в замке, дверь открывается.
Нас встречает медсестра в свежевыстиранном халате, довольно дружелюбно, оглядывая меня. Они перебрасываются с санитаром парой-тройкой фраз, тот забирает мои тапочки, мне же выдают другие, и уходит восвояси, у него много работы, скольких еще таких, как я нужно доставить сегодня в психушку. Я провожаю его взглядом. «Сейчас он пи..й получит!»- орут голоса под ухом. Да причем здесь он, отвечаю я, и прохожу в палату.
Народу! Да! Как потом оказалось, это была не одна палата и целых три. Одна поменьше, для «отказников», я потом поясню, другая побольше, кто в ней находился, я так и не понял, мне же предстояло «лечиться» в третьей, самой густонаселенной, в ней я насчитал тридцать восемь коек. Пустовала одна, на которую мне любезно указали. Принесли белье, я заправил его и лег на пастель. Появление новенького на постояльцев этого богоугодного заведения, абсолютно не произвело никакого впечатления. Разве что, в правом углу кто-то громко пукнул. Салютуют, пронеслось в мозгах. Голоса приятелей ехидно загалдели. «Смотри, отпидорасят еще ненароком. Ты уж постарайся по ночам не спать, а то проводили мы тебя Сашей – мужчиной, а встретим Леной или Юлей». Опять отличался голос Халика. Подошла молоденькая сестричка.
- Наркоман?
-Нет, - я отрицательно покачал головой.
Она кивнула и пошла узнавать у старшей сестры, что я за дерьмо и с чем меня едят. Я закрыл глаза.
«Не ссы, Санек, все будет тип-топ»- орал Халик. Он почему-то громче всех кричал, может потому что голос у него такой звонкий. «Все будет хорошо»-говорила Маша. Привезли Никитку, который плакал и говорил, что папа у него самый хороший. Приехала мать. Она и Машка с сыном стояли в стороне от беснующихся друзей, которые пили пиво и грозились начистить морду всему персоналу больницы и вызволить своего кореша. «Фак ю мазер»-орал Вова-Колома и тыкал кулаком в морду здоровому охраннику.
Да, странные галлюцинации роились у меня в голове.
Я открыл глаза.
Надо мной склонился худенький, тщедушный, бритый пацан, лет двадцати, с совершенно дебильным лицом. Шизик, подумал я, щас как вцепиться в горло.
Но псих просто с любопытством рассматривал вновь прибывшего.
- Хочешь покурить? - спросил он.
Курить? А разве здесь можно курить? Черт, а я как назло свой «Беломор» выложил дома, решив, что в больницах курить не полагается. Оплошал трухлявый пень!
-Угу, - ответил я. «Не волнуйся, дружок»- орали приятели, вон сейчас Кэп с Чапой за сигаретами сбегают, мы тебе принесем. Как? Ты не волнуйся, все будет ништяк». Я почему-то поверил. Да, честно, вот так взял и поверил. Я даже, потом, ходил и в окна поглядывал, откуда бы проще можно было передать мне папиросы.
А ты говоришь!
Псих, тем временем, кивнул и пошел вглубь палаты, я проводил его взглядом. Он подошел к койке, поднял подушку и вытащил из-под нее систему (это такая трубка, для капельницы, гибкая такая, которая и называется, на медицинском жаргоне «система», а для простых дураков: (изделие ПР 21-05) из которой, с ловкостью, извлек сигарету «прима».
Мы вышли в сортир, а иначе эту срань и не назвать. Три писсуара, два умывальника для морды и один для ног. Стены сгнившие, краска обшарпана, потолок мокрый и частично обвалившийся. Ну, а я что ты хотел? Может отель «Европа» или «Невский палас»? Да, все правильно, все верно, так оно и должно было случиться. Вдоль стен сидели и стояли дяди в халатах, с коричневыми как говно лицами и тянули едкий запах дыма и испражнений в свои отравленные легкие. Где же психи? Ну те, которых по телевизору показывают. Наверное, здесь одни алконавты, типа меня, решил я и пошел к писсуару.
Только мой новый знакомый вошел в туалет, как к нему подбежали двое ухарей и стали просить оставить докурить.
- Оставляю, - ответил он, указывая на меня пальцем.
Сколько раз еще я услышу эти слова «оставь докурить», «уже занято или оставляю», а сейчас я жадно втягивал в себя едкий табачный дым. Что еще психу для счастья надо? Дом есть, сигареты есть, ба… «Какие тебе сейчас бабы»-орал Халик – «Ты на себя посмотри, на свою пипетку. Наверно, только у Эдика и меньше». Достал ты меня, разозлился я, но что я могу сделать? Я здесь, а они, они тоже здесь, но в моей нечесаной башке. Ладно, так о чем я? А, вспомнил, о жратве. Мне вдруг ужасно захотелось есть.
- Когда здесь кормят? - спросил я у «тщедушного», который шел рядом, еле-еле перебирая ногам.
- В обед, - последовал совершенно конкретный и обезоруживающий ответ доходяги, будто я провел здесь половину своей сознательной жизни и знаю, когда этим шизикам хавку дают.
- Все понятно, - кивнул я, давая понять, что его ответ меня удовлетворил. «Да, ты что?»-орали мне в ухо Кэп и Халик – «Дай ему по башке. Ты что не видишь, он над тобой просто насмехается!». Отстаньте козлы, взмолился я, ну, право слово, ну надоели вы мне.
Покурив, вымыв, на всякий случай руки, я пошел в палату и плюхнулся на кровать, «тщедушный» проследовал за мной и примостился с краю.
- Я тебя где-то видел, - тихо сказал он.
Ну вот, начинается, мало мне своих уродов в голове… «Это кто это уроды?»- возмутились все хором – «Это мы что ли? Мы о нем заботимся, прорваться к нему пытаемся, сигарет притаранить, а он нас уродами обзывает. Давайте ему тоже пиз… дадим!». Я заржал, как сивый мерин. «Тщедушный» воспринял мой смех, как мое желание продолжить общение.
- Ты, случайно, не жил на проспекте Просвещения?
Я насторожился. Действительно, сразу же после женитьбы мы с Машнй снимали комнату на улице Композиторов совсем рядом с проспектом Просвещения. Нет, бред, все бред. Ему на вид около двадцати, значит, значит, когда мы там жили, то ему было лет десять, а может и того меньше. Нет, не мог он меня запомнить. Чертовщина какая-то.
- А где? – поддаваясь давлению голосов в башке, спросил я его.
- Дом двадцать,- последовал ответ.
«Я схожу с ума, да я схожу с ума…». Мы жили неподалеку от этого дома.
Все, спать, пора спать. Эй, вы, драные голоса, я ложусь спать, вы меня слышите?
Им, конечно, было все по фиг, но тут пришла молоденькая сестричка и поставила мне капельницу, да еще и в задницу засобачила больнющий укол. Голоса притихли. «Пошли лучше пить пиво»-предложил Миля – «Пошли» – поддержал его Чапа и братаны дружною гурьбой отправились пить пиво, у меня в голове, точнее у больничных ворот осталась мать, Маша и Никита. Вскоре и их я отправил домой, пообещав вести себя прилично.
Я вырубался…
Но обрубиться так и не успел, а поспать часок-другой, ох как не помешало бы. Я открыл глаза. На меня смотрел губастый доходяга, по прозвищу «тщедушный» и что-то лепетал себе под нос. Опять про видел -не –видел, подумал я, но оказалось все значительно проще. Просто пора было обедать. Я посмотрел на стенные часы, которые показывали без десяти два. Понятно значит, когда у них обед.
Я встал, буркнув доходяге «спасибо» и пошел умываться. Сполоснув рожу холодной водой, чтобы быстрее оклематься, я уселся на свободное место и стал ждать. Тут как тут объявились мои приятели, которые, можно подумать, только того момента и ждали. «Нет, ты от нас так не отстанешь»-вопили они – «Сам жрать собрался, а мы только на пиве. Нет, дорогуша, так дело не пойдет!». Хотел я их послать «К черту», но вовремя спохватился, на кой, думаю, в перепалку вступать, тем более разносчик поставил передо мной тарелку с… Ну я вам доложу братцы, всякого я перепробовал, но такой редкостной бурды ни единого раза. Представьте себе, этакую безвкусную водичку коричневого цвета, в которой плавают капустные листы, те, которые хозяйки обычно выбрасывают в помойку, пара манюсеньких картошинен, явно не очищенных и с глазками и все. Все, в смысле вот и весь суп. Но я сметливый, я догадался, что главная радость, главное богатство – это ломоть хлеба. Поэтому, прежде чем есть «супчик», заключе…, тьфу, больные набивали хлебушком полный рот, а уж потом заливали туда коричневую жижу. Скрипя сердцем и зубами, под улюлюкание моих корешей, в голове, я влил в себя эти помои, положил на стол половинку недоеденного хлеба и пошел вставать в очередь за вторым. Второе было более-менее похоже на картофельное пюре с рыбьими костями. Довольный, что хоть это не так сильно воняет, я возвращаюсь за свой стол, сажусь и ….
И не нахожу своей половинки хлеба. Я начинаю судорожно шарить по карманам, заглядывать под стол, вспоминать. Нет, ну я еще не совсем спятил, я ведь еще только на первой стадии. Где мой хлеб? Бросаю взгляд на урода, лет этак пятидесяти, сидящего напротив, и замечаю, что эта падла, которая свою пайку сожрала еще вместе с бурдой, хавает мой кусок. Я ему:
- Ты чё, это мой хлеб!
- М-м-м.
-Чё, м-м-м, - я начинаю заводиться, - Ты что уху ел?! Ты еб…й, - и пытаюсь вырвать мой драгоценный кусман из его поганых рук. Куда там, этот урод так вцепился в него, что пытай эту тварь каленым железом, враз не отдаст. Тут я послушался совету моих корешей, «которые просто вопили «Дай ему в бубен! Дай ему в башню! Дай ему по треске!!!». Я встал и еб… ему кулаком по морде.
Тут, конечно, драка, вопли, слюни и прочее. Да? Нет! Вы не угадали. Этот, как сидел, так и сидит. Я малость обалдел, от такой реакции. Разжал ему руки, высыпал оставшиеся крошки ему в пюре, вылил туда же его компот, плюнул два раза и еще раз закатал ему в башню. Все равно, сидит и жрет. Мне показалось, что если бы я насрал к нему в тарелку, то он, с хлебом, и это бы сожрал. Нет братцы, не привык я к такому обращению, честное пионерское, ну не как не привык. А тут еще эти вопль подняли: «Мало ты ему табло начистил, надо было ногами его попинать». Плюнул я на все, вылил ему свой компот на голову и пошел стрелять «докурить». Слава Богу, попался один сердобольный, дал «бычка» добить. Сделав пару фасок, опять же, под улюлюкание друзей и подруг, обжег себе губы, я пошел и упал на кровать.
Настроение мерзопакостное, задница болит от укола, в животе пустота, зато в голове клуб «чтогдекогда». Кто ржет, кто плачет, кто песни орет. Я им говорю, можно хоть по очереди. Хорошо, вроде бы договорились. Самое то дерьмовое заключается в том, только я о ком-то подумаю, он раз и тут -как- тут. Больше всего, конечно, я думал о Маше, но что поделаешь, ну дурак я, ну не могу ее забыть. Так за нее этот урод - любовник вступается. Вроде он и не Мордехай, но называет себя Мордой. Чертовщина какая-то. Это потом, много позже я понял, что никакой это не Морда, а так, одно название. Это совесть моя, в лице этого еб..ря меня сношала во все щели, и падла, как ловко сношала, моими же аргументами меня и убивала. Я ей слово, она мне десять, я ей два, а она – сам дурак. Ох и намучался я со своей головушкой, ох и настрадался….
Лежу я и в потолок плюю. Вспомнил, вдруг, Венечку Ерофеева и его «Вальпургиеву ночь». Нет, может, конечно, где-нибудь и попадаются такие «коллективы», но видно мне не повезло. Не повезло, это уж точно. Здесь все иначе. Кто целый день на койке лежит, да в носу ковыряет. Кто-то уставился в одну точку и ,сверлит своим взглядом стену, кто-то постоянно, извините, пердит, кто-то сморкается. Некоторые дусты наматывают километры по коридору, кто-то бесконечно курит, кто-то ссыться в кровать…. Не контингент, а мама не горюй, а тут еще и «мои братаны» со своими прибамбасами. Одно развлечение телевизор, который разрешают смотреть по несколько часов в день, в зависимости от того, кто дежурит. Если стерва, как в «Полете над гнездом кукушки», то строго по правилам, четыре часа, если не очень, то по более. Но разве это развлечение. Эти шизонутые уставятся на какую-нибудь Машу Распутину, рты пораззявят, зенки вылупят и смотрят вздыхая, аж сопли по подбородку текут. Тьфу! А по первой программе футбол показывают! Мне Халик орет: «Блин, возьми да переключи, возьми да переключи!». Я встал, попробовал переключить, так мне чуть самому табло не начистили, всем скопом. Вот так, подавай им Машу Распутину и баста! Плюнул я на всю эту трехомуть, отвернулся к стенке, глаза закрыл.
Да, хрен там, разве здесь дадут поспать. Эти, в голове, как взбесились. Один одно орет, другой другое, третьи поют частушки, Машка про любовь к «мордочке» толдычит, «Морда» на мозги давит, сынуля папку жалеет, мама плачет, отец материться, брат успокаивает родителей. Остальные, кто в лес, кто по дрова.
Господи, да заткнетесь вы наконец!
Да куда там!
«Пуще прежнего старуха возбудилась…»
Я, грешным делом, подумал, что капельница с каким-то раствором, да укол в задницу хоть как-то утихомирят моих головных сидельцев. Видно зря я на это надеялся. Курить. Как хочется покурить, но стыдно «стрелять», ох, как стыдно стрелять у этих долболомов. Попробовал разок, но попытка оказалась неудачной. Я такой человек, если с первой попытки высота не покорилась, то я поджимаю хвост и мирно сучу в свою конуру. Ну что поделать, вот такой я человек! Одним словом - дерьмовенькая личность. Это правда два слова, но это не суть. Лежу и размышляю о бренности бытия. Час лежу, другой. Изредка переговариваюсь с сожителями в голове, а те веселятся, те далдонят, по чем зря. Надоело. Другой бы на моем месте подошел к сестре, попросил бы какой- нибудь дряни, чтобы уснуть или еще чего, а я гордый, я лежу. Вот еще, буду я ходить унижаться! Нет, даже не это. А вдруг не даст? Вот это больше пугает. Так что лежи козленок и не пахни. Вот я и лежу, предаюсь редкостным, по своей гадости, размышлениям.
Ужин. О, уже и до ужина дожили! Что там у нас? Ну, конечно же «шрапнель». Это перловка значиться, с мясным соусом. Я опять сажусь на прежнее место и демонстративно кладу хлеб, перед собой, на стол. смотрю на мужика, который уже запихал свой кусок в рот и давясь, пережевывает. Только дернись, скотина, я тебя в толчок головой засуну. Тот смотрит то на хлеб, то на меня, но взять не решается. То-то, ухмыляюсь я, видно урок пошел на пользу.
Наивный я человек! Но об этом чуть позже.
Пожрали мы, посмотрели какую-то муть по телевизору и все. Раздача лекарств и отбой.
«Всем спать!»- орет старшая сестра и выключает свет. Все оправляются, умываются и разбегаются по койкам.
- Иванов! – в палату заходит молодая сестричка.
- Я,- бодро отвечаю, а может это в моей голове кто-то заорал, типа Халика или Чапы.
- На осмотр к врачу, а потом на укол.
Ну вот те на, сначала спать, потом на осмотр. Я, нехотя, поднимаюсь с пастели и бреду вслед за сестрой. Все спят, только четверо молодых пацанов из первой, самой маленькой палаты, режутся в карты. Что, бля, за привилегия? Это «отказники» или «косилы», как потом узнал я, это те которые от тюрьмы в «дурке» косят. Они здесь на особом положении, они здесь короли. Им лет-то по двадцать, а весь контингент, даже врачи и медсестры их опасаются. Почему? Если честно я так и не понял. Борзый, иди гуляй на зоне. Так нет, держат их здесь. Может, потому что они помогают наводить дисциплину среди убогих? Все может быть, все бывает. Им и лучшие места у телевизора, им и по две пайки хлеба, им и душ, хотя остальные в сральнике моются, горячий чай, а главное… Главное, что они постоянно какие-то таблетки у сестер выпрашивают, а те дают. Какие таблетки? Я думаю всякие «…зипамы» или еще какую-нибудь муть, от которых торчать можно. Может спирт? Черт его знает!
Ну что, что ты на меня так смотришь, урод! Думаешь все руки в наколках, так ты король? Ты вон этому зассыхе, которого с ложки кормят, можешь рожи корябить, а мне не стоит, я не из этих. Пошел ты. Шепчутся что-то. Козлы!
- Так, Иванов, - молодая врачиха пристально разглядывает мою морду, заодно, поглядывая в бумажки, - значит голоса.
«Ты ей вдуй»- орет в ухо Рыжый – « Предложи ей трахнуться в соседнем кабинете, а я следом. Ну, Санек, будь человеком!». Я краснею.
- Заткнись! - вдруг, в слух произношу я.
- Что?! - у девушки аж очки на лоб полезли. Она хоть и в очках, но симпатичная, кареглазая, черноволосая, губки такие пухленькие, личико худенькое, да и сама стройненькая. Действительно, будь на моем месте Рыжий, он наверняка предложил бы ей, то, что только что советовал мне.
- Извините, - смущаюсь я, - это я не вам. Простите, вырвалось.
Она внимательно смотрит на меня и потихоньку отодвигается.
- А кому?
- Ну….ну этим, которые в голове.
- Понятно, - произносит она и углубляется в чтение.
«Заткнитесь суки, вы меня «под монастырь подведете», - ору я приятелям. А те ржут. А тут еще бабы петь начали, да так громко, что я собственного голоса не слышу.
- И давно это у вас, Александр? - дочитав мое досье, спрашивает она.
- Впервые, - отвечаю.
- Пьете давно?
Понеслась п…да по кочкам, все по новой начинается. Это что, перекрестный допрос. Врал я или нет, или нет, был я тогда в своем уме или в чужом? Это так можно понимать.
- Там же все написано, - говорю я.
- Я знаю, что и где написано, но если я спрашиваю, то надо отвечать. Здесь вопросы задаю я.
Где-то я уже слышал эту фразу, но где? А тут эти швабра, воющие под ухом, сосредоточиться не дают.
Короче. Рассказал я ей всю свою биографию, начиная с младенческого возраста, чем болел, как учился, как женился, с кем спал, как у меня с поносом и многое, многое другое. Потом она начала меня слушать, ну, этой самой трубкой, «скоп» какой-то, так он вроде называется.
- О, батенька, да у тебя шумы в сердечке.
Этого только и не хватало. Голова не на месте, печень болит, почки болят, а тут еще и шумы какие-то объявились. Чую не мужик, а развалина.
- И что, шумы? – спрашиваю.
- А ничего хорошего, - отвечает,- Ну, рассказывай про голоса.
Я ей все честно и рассказал, как пил, как не спал и что потом, в результате, приключилось. Она слушала и только головой качала.
- Значит и сейчас есть?
- Есть, - говорю.
- А что сейчас они делают?
Песни поют!
Две шмары, с которыми мы познакомились с Рыжим буквально пару дней назад и одна из них, которая по праву должна была занять мое место, обвинила меня в изнасиловании (!!!), надрывались над моим правым ухом, распевая какие-то пакостливые песни. Да, что там песни! Просто орали, голосом Надежды Катышевой, что –то типа того: «Сашк-а-а муд-а-ак, Сашк-а-а пидер-а-аст», может и нет, я уже ничего не понимал, но что-то они орали.
- Да Саша, - наконец, сказала она, вздохнув, - да ты совсем белый-белый.
- Какой же я белый, - посмотрел я на свое отражение в стеклах ее очков, - Вон морда красная, как у рака.
- Я не про морду, - говорит она, - горячка у тебя «белая», причем в тяжелой форме.
- Это как? – испугался я. Нет, я не поэтому испугался, что горячки, там, у меня всякие. Видел я этих «горячих».
- Это значит, - симпатичная докторша сдвинула брови, как строгая училка, и прикусила нижнюю губу, как моя первая любовь - Кравченко Юля. Как она это делала! Аж до сих пор мурашки по коже! А еще и взгляд! Посмотришь на нее и чуть в обморок не падаешь, до чего же она прекрасна. Брысь!
– Это значит, - продолжила она, - Что вы не совсем обычный пациент, как вон те, - она кивнула в сторону палаты. – У них тараканчики, мышки, всякий козявочки, блошки перед глазами шебуршатся, а в голове лишь ветер гуляет, а у тебя голоса…
- Тех богов, что верят в меня, - вставил я.
- Не поняла? - удивленно посмотрев на меня, спросила докторша.
- Это цитата из песни Бориса Гребенщикова, - виновато ответил я, а ведь пытался схохмить. Блин! В тот самый момент, вдруг вся комната наполнилась мошкарой, я даже хотел отмахнуться, но вовремя сдержался. Вот черт! Хорошо, что я ей об этом не сказал, а то….
- Понятно, - глубокомысленно молвила она и продолжила, - Так ты, - она переходила с вы на ты, и наоборот, значит и я могу, - Говоришь, что можешь вызвать любого из своих знакомых и вы будете реально вести беседу.
- Похоже, что так, - ответил я.
- Попробуй поговорить с тем, с кем еще сегодня не общался, - попросила она и уперлась в меня взглядом.
Я немного подумал и решил поговорить со своим приятелем Аркашкой. И хотя эти две щлюхи сильно мешали, Аркашка «вышел на связь». Хоть это и покажется глупым, но я «рассказав» ему о своих злоключениях, попросил рассказать мне какой-нибудь анекдот. Он рассказал.
- Все, - говорю, - поговорил.
- И о чем же вы говорили? - спросила она, готовясь что-то записать в свой блокнотик.
Я что, подопытный кролик? Вы, блин, тут диссертации на мне все понапишете, а я тут гнить буду до скончания века, вот уж дудки, надоело, я спать хочу.
- Сказал, что спать хочет, - соврал я.
Она, вновь, посмотрела на меня и рассмеялась
- Ладно, иди ложись, - смилостивилась она, - будем лечиться.
- А долго? – с надеждой спросил я, рассчитывая, что меня вскоре выпустят из этого дурдома.
- Может неделю, может больше, - неопределенно ответила она.
- Неделю! – я чуть не подпрыгнул вместе со стулом.
- А что ты хотел, - сухо сказала она, - Как горькую глушить годами, так это пожалуйста, а на лечение времени нет! Хотите влезть на елку, а сидалище не ободрать!
- Жопу! – зло сказал я.
- Что?
- Жопу, говорю, не ободрать. До свидания.
- До свидания, - попрощалась она и продолжила писать свой отчет.
Чего я злюсь, подумал я, выходя из ординаторской, она-то в чем виновата, что я законченный псих и алкаш. Она что ли мне в рот водку заливала, она что ли пивом поила. Разве она виновата, что у меня не сложились отношения с женой, что я потерял ее и ребенка? Она? Нет, это ты во всем виноват говнюк, вот и расплачивайся за это. Нет, я не испугался, честное слово. Я, вообще, ничего этого не боюсь. Почему? Потому что я чувствую. Я всегда чувствую. У меня нет чувства самосохранения, нет многих иных, присущих многим, но вот это, как его обозвать не знаю, это есть. Когда я кололся, был такой грешок в моей биографии, и малость перебрал, мне было так буево. Да и это здесь не причем. Просто мы «шмыгались» в компании из пяти или шести человек, так вот. Трое отравились и умерли, «расствор» был не качественным, двоих отправили в реанимацию и потом они долгое время лечились, получив в довесок какие-то страшные последствия, а я. Я знал, что это не по мою душу воют скрипки, я чувствовал, что не пробил еще мой час. И что? Да ничего! Так оно и вышло, я проблевался несколько раз, повалялся денек в постели и все. А как я чувствую, когда теряю любимых женщин. О! Вроде все тип-топ, вроде бы нормально, но вдруг –раз и заноза в сердце. Все приплыл! Сколько раз уходила от меня жена или выгоняла из дома и ничего. Вот чувствую, что еще не конец. Верно, все верно. Зато в последний раз, перед разводом, когда мы стояли на лестничной клетке и курили, о чем-то беседуя, посмотрел я на нее и понял. Все! И даже бороться перестал, как это делал раньше. Зачем, все едино, не склеить не спаять. Вот так!
Нет, я не испугался слов врачихи, я просто не почувствовал, что эта сраная палата мое прибежище на несколько дней, недель, месяцев или лет, как для большинства ее обитателей. Нет, я знал, что я совсем скоро покину эти душные, гнетущие стены. Я чувствовал. Вот чего я не мог почувствовать, так это того…. Впрочем, я сходил в туалет и лег в кровать.
Спать почему-то расхотелось, наверно мешали «мои постояльцы». Чтобы хоть как-то отвлечься, я повернулся к окну и стал смотреть на умирающую природу. В зарешеченное окно стучали голые ветви старого, огромного тополя, который пережил многих и многих постояльцев этой «гостиницы». Шумел ветер, врываясь в полуоткрытую форточку, унося с собой зловония и гниль больничной палаты, слышался гул машин, проносящихся по Фонтанке. Голос ночного осеннего города. Луна. Какая она сегодня огромная, но много меньше той, которую мы видели с женой, в первый год нашей совместной жизни, на проспекте Просвещения. Когда мы вышли вечером гулять, а будущему малышу был позарез необходим свежий воздух, то вдруг увидели в черном небе огромный шар, величиной с десяток солнц. Я, поначалу, решил, что это летающая тарелка, но это была Луна. Какое-то явление природы, какое-то преломление лучей в морозном воздухе. Луна была огромна и прекрасна. Мы будем с тобой жить вечно, подумал я и крепко сжал руку Маши, она ответила тем же. Как завороженные мы смотрели на это чудо природы и на душе было спокойно и тихо. Вот и теперь огромная Луна, но душа… Душа мечется и рвется на куски, душа плачет и стонет, и этот стон отдается гулкими, тяжелыми ударами сердца. Господи, неужели все это я, я был там, я есть здесь? Да, это я, я плоть и кровь. Как все течет, как меняется, а Луна, как восходит по ночам на черном небосводе, так и будет….
Это была, пожалуй, одна из самых страшных ночей в моей жизни.
Я уснул. Но вскоре проснулся. Что, поначалу, не понял я. В моей голове происходили ужасные события, стояла ужасная ругань. Ругались мать и Маша. Каждая из них старалась высказать другой, то, что накопилось в их сердцах за многие годы. Нет, я не стану это вспоминать, иначе свихнусь окончательно, но это было страшно, страшно так, что я не мог уже сдерживать свои эмоции, не смог совладать со своими нервами и заорал во весь голос: «Да заткнитесь вы обе!!!». Куда там. Я бил кулаками по подушке, я засовывал ее себе в глотку, чтобы мои вопли не разбудили шизиков и не привлекли внимания медперсонала, я плакал, я угрожал, я просил, я умолял. Все было напрасно! Эти два голоса сводили меня с ума. Если бы были сигареты, я пошел бы и покурил, я попытался бы успокоиться, но их, к сожалению, не было. Тогда я начал колотить себя руками по голове, начал биться головой о стену, чтобы прекратить эту зловещую «беседу». Нет. «Суки!», «Твари!», «Что вы творите!»- орал я в подушку-«Я и так еб…, так вы хотите, чтобы я на себя руки наложил!». Нет, все бесполезно, это конец.
Конец? Нет, вот тут ты хлопец обшибся! Помощь пришла от туда, «от куда ты совсем не ждешь». Скрипнула дверь в палату и послышались приглушенные голоса:
- Где?
-Катька (это молодая медсестра) говорила, что слева, крайняя койка.
Тихий шелест тапок по паркету. Тихое, короткое дыхание и люди-тени останавливаются около моей постели. Я лежу кусая зубами подушку, борясь со своими видениями.
Толчок в плечо.
Я поворачиваюсь. Свет фонарика ослепляет.
- Э, что за фигня? – спрашиваю я надуманно сонным голосом.
- Этот? - спрашивает кого-то приглушенный голос.
- Да, - отвечает другой.
- Вставай, - говорит первый и откидывает мое одеяло.
Этот тон мне с детства знаком. Ну, а что еще можно здесь не понимать. Люди, «бугры» пришли учить новенького уму разуму. Это как в пионерском лагере, это как в стройотряде, это как в армии, это, наконец, как на зоне. Вот и в «дурке» все аналогично, не зря же так вызывающе смотрел на меня то, который весь в наколках. То, что это были именно они, я нисколько не сомневался.
- В чем, собственно, дело, - спросил за меня «голос Халика».Приятели, исчезнувшие несколько часов назад, вернулись ко мне.
- Там узнаешь, - грубо ответил второй голос.
- Хорошо, - «согласился дипломат Козлодоев», мастер по женской части.
Мы вышли из палаты. Прошли мимо кабинета медсестер, из которого доносился богатырский храп. Бритый, а они все были бритые, который был одет в турецкий спортивный костюм, жестом показал, куда нам следует двигаться. «сейчас будет пиз…ка»- предположил Халик, «Это точно» – подтвердили Кэп и Чапа. Откуда они взялись? Ведь их не было целый вечер. Окромя «озабоченного Рыжего»?. Но это не суть.
Мы прошли по темному коридору и подошли к двери, над которой висела табличка6 «Душевая». Ясно, помыться среди ночи решили! Помню, в армии у нас обычно, вдруг по ночам, всем «черпакам» и «салабонам» ужасно в туалет хотелось., ну просто невмоготу. Значит, будем мыться!
- Ты чего такой борзый? - последовал вопрос «синего», когда бритик в светло - коричневой рубашке закрыл за нами дверь.
- Не понял, - ответил я.
Тем временем, остальные участники принаиприятно начавшейся беседы, демонстративно наматывали полотенца на ладони. Ну это понятно, как боксерские перчатки, чтобы следов не оставлять.
«Не ссы, мы с тобой»- вещал в голове Халик - «Сейчас Чапа пару пузырей примет, он их всех отметелит». Чапа, он действительно, хороший боец, да и Глаз тоже, да и , вообще, если бы всем вместе, но я то понимая, что я совершенно один, а все мои «помошнички и заступнички» преспокойно дрыхнут в своих кроватях, кто в одиночестве, а кто с подругой, так что… Так что, не нужны мне ваши советы, господа, лучше не мешайте, как-нибудь сам разберусь, не в первый раз.
- Я не понял вопроса, резко ответил я, за что и получил не сильный удар по печени. Я повернулся, в сторону бьющего и тут же последовал удар с другой стороны. Ну, козлы!
По-моему вопросов больше не будет. Раз в ход пошла «тяжелая артиллерия», то «музы могут помолчать». Дрались трое, тот, который весь синий от наколок, стоял чуть в сторонке и внимательно наблюдал за происходящим. И хотя силы были явно не равны, отбивался я как мог. Кулаки, обмотанные мокрыми полотенцами, а это, я вам скажу, похлеще будет, чем детская забава «морковь», может кто-нибудь и вспомнит, как в детстве скручивали полотенце в виде морковки и хлестали друг друга по загривкам. Вот развлекуха была! Так вот, в настоящий момент, мне было отнюдь не до развлечений, тяжелые удары сыпались со всех сторон. Расположились они грамотно, благо место в душевой было много, стараясь держать меня в середине и не дать прорваться к стене, чтобы хоть защитить одну сторону. Били умело, все больше стараясь наносить удары в корпус и «между ног по печени». Я, сжав зубы, как мог, отбивался.
В отличие от своих «партнеров по спаррингу» я особо не церемонился и все больше старался попасть кому-нибудь в нос или в глаз, «пускай сияют ордена». Но, имея не выгодную позицию и все время, пытаясь избежать очередного выпада, я нервничал, и мои удары редко достигали цели. Но, что самое удивительное, я держался! Да, я стоял, не смотря на множество ударов, достигавших мое тело. Удивительно! Толи что-то во мне ломанулось, в связи с глюками. Толи вкололи какое-то мощное лекарство, против болезни, а оно еще на что-то там влияет, не знаю, но держался я молодцом. Может, это мои голоса помогают, которые с визгом и улюлюканьем воспринимали любой мой удачный выпад.
Наконец, что-то изменилось. Что именно? Я так и не понял, Может, они выдохлись, поначалу решив, что этого «синяка» мы завалим одной левой, может я проявил не дюжий характер и волю, может еще что, но …. Я пробрался и прислонился к липкой сырой стене. Теперь будет проще. Мы стояли и смотрели друг на друга, тяжело дыша. У одного из пацанов была рассечена бровь, значит, я все же достал. Кого. Нет, я больше не буду «распылять» свои силы на всех троих, я выберу себе жертву и буду метелить ее, пока не забью до смерти, а там хоть трава не расти.
Мои глаза, мой взгляд. О, там можно многое прочесть, только приглядись повнимательней и ты увидишь. Ты увидишь любовь и смерть, радость и грусть, добро и зло, смех и слезы, ты многое можешь увидеть и прочесть в этих глазах. Но. Но не дай тебе Бог прочитать в них безразличие и ненависть, эти две составляющие бытия, если вдруг встречаются вместе, то ничего хорошего не жди. Не жди пощады сынок. Вам повезло, что пока вы, если умеете читать, прочли лишь о том, как же я вас ненавижу. В общем, короче. Смотрю я на них, стараюсь отдышаться, они на меня, готовят атаку. Ну ладно, вот ты мне подойдешь. Морда у тебя больно поганая, да и ты первым меня ударил. Поехали! «Поехали!!!»- заорали обитатели головы, лишь Маша, почему-то, попросила «быть поаккуратнее». Ладно, учтем ваше пожелание – «чужая жена».
Короче. Отделившись от стенки, сантиметров на пятьдесят, то бишь попав в зону прямого соприкосновения с противником, я внешней стороной стопы, как когда-то учили в одной достойной школе Кун фу, бью свою жертву под коленную чашечку левой ноги, чуть сбоку. От удара, его нога сгибается, и он падает чуть вперед и чуть влево. Этого оказывается достаточным, чтобы вторым, аналогичным, ударом я попал ему в челюсть…
Удар был хорош? Спросил, чуток прихвастнув, я у своей братии. «Да, да» - согласились они. Да, удар был, действительно, не плох. Мой учитель Андрюша Логинов мог бы мной гордиться.
Голова у парня резко дернулась назад, тело обмякло и, он повалился на кафельный пол. Да при этом упал так неудачно, что повредил себе нос, из которого полилась алая кровь. Ну, не то чтобы хлынула бурным потокам, а так, тоненькой струйкой, смешиваясь с водой и грязью устремилась в направлении сливной решетки. Двое «бойцов» переглянулись, не понимая, что же произошло несколько мгновений назад. Один из них посмотрел на «синего», тот внимательно разглядывал меня. Наши глаза встретились. Молодой, но ранний, подумал я. Что подумал он, я понятия не имею.
- Что стоите, козлики? – нагло спросил я, почувствовав, что моральное преимущество, в настоящий момент, на моей стороне, - помогите своему приятелю, а то ему, небось, не сладко на мокром полу валяться.
- Не твое дело, - ответил «спортсмен», но все же подошел к упавшему и стонущему собрату, постоянно поглядывая в мою сторону. Не е… ли я ему, так же в башню?
Я победил.
Нет, до победы было еще далеко, еще не вступал в бой главный противник, который, сжав губы, сидел и пустым взглядом следил за происходящим. Кое-как, подняв и оттащив в сторону «поверженного бойца», товарищи посадили его на деревянную скамью и приложили к ушибленному носу мокрое полотенце. Вот так он и сидел, высоко задрав голову, прижав к носу полотенце. «Синий» не спеша спрыгнул со стола, облизал губы и засунул руку в карман. Что там? Там была опасная бритва. Он неспешно, вытащил лезвие и еще раз посмотрел в мои глаза. У меня дернулось «очко». Такого я ожидать никак не мог. Неужели меня сейчас будут убивать? Нет, я еще жить хочу, я еще и половину жизни не прожил, чтобы, вот так просто, с ней расставаться.
Я шарю по сторонам глазами. Мой взгляд натыкается на швабру, стоящую возле стены справа. Он замечает мой взгляд и ухмыляется. Я хватаю швабру, отламываю щетку. В туках у меня палка со ржавым гвоздем на конце.
Их трое я один, у меня палка у них кулаки и бритва, сейчас кого-то будут убивать, вероятно меня. Неужели они такие отмороженные? Хотя. Хотя, если они косят под психов, то это и спишется на «временное помешательство рассудка». Да, вот так! Это же не богодельня, это психбольница.
Но развязка наступила неожиданно. Едва мне на встречу двинулся «синий», как в душевую ворвалась заспанная старшая медсестра. Она с ужасам оглядела место сражения, посмотрела на меня, с палкой, на «синего», который мгновенно засунул лезвие в карман спортивных брюк, и сразу все поняла.
- Что здесь происходит!? - заорала она, увидав кровь на сером полу, - Опять ты Урюкбаев? Мало тебе прошлого раза, - кричала она «синему»,- Ну все, на этот раз ты просто так, испугом, не отделаешься. Завтра же доложу главврачу и попрешь обратно на зону. Достал ты здесь всех!
- Пошла ты, - спокойно ответил «синий» и вышел из душевой, следом потянулись неудачливые «боксеры», придерживая под руки незадачливого приятеля, который прижимал к носу окровавленное полотенце.
Я оставался стоять, как и стоял, не выпуская «оружие пролетариата» из рук, словно ожидая нового нападения.
Сестра подошла ко мне и посмотрела жалостливым взглядом. Затем разжала мои посиневшие пальцы, взяла черенок от швабры, как-то по матерински обняла за плечи и сказала:
Пошли сынок. Не бойся, ничего они тебе не сделают.
- Я знаю, - промямлил я. Язык не слушался, во рту пересохло, ужасно тряслись руки и ноги в поджилках.
Мы вышли. Она закрыла душевую на ключ. Я пошел в палату. Сердце бешено колотилось, кровь грохотала в висках и заглушала крики «Ура!», моих «постояльцев». Я рухнул на постель. Только теперь, только сейчас я понял, как близок был к смерти, как тонюсенький волосок мог оборваться и все.
Наступал осенний, тяжелый рассвет. Город постепенно пробуждался. Небо становилось светлее. Поползли бледные облака, заморосил дождь. Последний дождь в этот вонючий год. Я вырубался от усталости и лекарств, от страха и злобы, я проваливался в темноту подворотен и глубину колодцев сна.
Утро было пасмурным и дождливым. Хорошо хоть форточку догадались закрыть, иначе все психи бы перемерзли, хотя, хотя мне кажется у них все чувства давно атрофировались. Есть чувство голода, есть желание сходить в туалет, есть сон. И все. Это я еще жив, а они… Они уже нет, они зомби, которым предстоит провести в этом состоянии все оставшиеся дни в этом бренном мире. Хотя нет, как выяснилось, кроме меня было еще пятеро наркоманов, которых тоже пытались лечить. Ну, не лечить, а хотя бы «ломку» снять. Так что, нас, более менее «нормальных» в палате было шестеро. Но это к слову. Я проснулся от толчка в бок. Открыл глаза. Медсестра, что-то вчера я ее не видел. Сменилась смена.
- Что?
- На завтрак, соня, - улыбнувшись, дружелюбно сказала полная, черноволосая сестра, среднего возраста. От нее приятно пахло какими-то духами.
Я был рад и этой улыбке и этому запаху. Но, что это? Чего-то мне не хватает? Сначала я даже и не понял, чего же именно, но потом, чуть не подпрыгнул от радости до потолка. У меня в голове не было моих «постояльцев». Ау, позвал я. Эй, где вы там? Тишина.
Все галлюцинации закончились, я вновь стал обыкновенным человеком. Я снова я, а не «дол советов и предложений». Какое это прекрасное ощущение, быть самим собой. Слава, тебе Господи! Спасибо вам доктора! Да будет свет!
Я пошел, помыл рожу, пальцем потер зубы, ни мыла, ни зубной щетки. Как они здесь живут. За все время своего пребывания в этой лечебнице, а это уже почти сутки, я не видел, чтобы кто-нибудь из психов чистил зубы. А зачем? Да, ладно, я надеюсь, что скоро выпишусь от сюда, раз глюки свалили.
Завтрак. Каша, жидкий гречневый продел, жидкий, безвкусный чай, отдающий шваброй и кусок белого хлеба, на который так и зариться вчерашний вор. Смотрит, зараза, аж слюни текут. Гляди, гляди падла, все едино, хоть весь на слюну изойди.
После завтрака- капельница с раствором «Гемодеза» содержащего различные соли и иные вещества, для удаление токсинов из крови и восстановления баланса выбитых алкоголем витаминов . Капельница - это ерунда, а вот «сульфа»… Эта дрянь так поползла, так пошла колбасить по моим венам, так обожгла, что я чуть не потерял сознание, до чего же меня бросало в жар. Тут любая парилка покажется праздником. Меня затошнило.
- Что, плохо? – участливо спросила добродушная медсестра.
- Не-е мн-о-ого,- еле ворочая языком, ощущая мерзкий привкус во рту, какой-то солено - горькой дряни, ответил я
Ничего, сейчас все пройдет.
Подошел «тщедушный» - наркот и что-то прошамкал своими пухлыми губами.
- Что?
- Курить хочешь? – спросил он.
Я кивнул. Его взгляд был обращен куда-то поверх моей голова, я оглянулся. Стена. Обыкновенная стена с облупившейся краской. Может быть, он видел на этой поверхности дальние дали, в которых он пребывал находясь в состоянии наркотического опьянения, а может безбрежный океан, с его чарующими волнами и бархатной пеной, а может это небо, так сильно манящее в момент наивысшего состояния «прихода», а может он видел могильный холм и полную Луну, может закат Солнца? Эй, где ты, мил человек, где сейчас твой разум, о чем твои грезы? Нет, он не даст ответа. А есть ли он у него?
- Хочу, - ответил я, поднимаясь с постели. У черт, голова кружиться. Надо посидеть маленько, сейчас все пройдет. Голова, хоть и освободилась от «постояльцев», но все же, это не моя голова. Или от изрядной доли лекарств, которых вкачали в меня, по полной программе, или от ночных побоев. Это не суть, я знаю, что я выжил, я знаю, что я поправляюсь.
Мы пошли в туалет. На пороге нас встретил «пострадавший». Да, видно здорово он шмякнулся об пол. Рожа вся синяя, нос распух, на левой скуле сиреневый синяк. Он зло посмотрел в мою сторону и отвернулся. Мне все до лампочки.
Тошнота и головокружение прошли, вместе с первой затяжкой «беломорины». Этот хлюпик где-то раздобыл «беломор», специально для меня, целую штуку, видно «сорочье радио» донесло о ночных событиях, хотя остальным все было по- барабану, остальные были заняты своими прежними делами. Кто с…, кто с…, кто курил, кто ходил по коридору, кто танцевал, напевая, себе под нос, не хитрую мелодию, кто пребывал в задумчивости, одаряя всех своей идиотской, гнилозубой улыбкой. Все были заняты своими делами.
Докурив, я вышел из сортира и столкнулся лицом к лицу с «синим», он как раз проходил мимо по коридору. Его не выгнали? Да нет, конечно. Так, предупредили, наверное, и все, кто его отсюда погонит, здесь же все повязаны, и врачи, и сестры и эти. Да и бояться, наверное, его дружков-приятелей. Чем черт не шутит, выйдешь из больницы, а тебе кирпичом по жбану хрясь! Тут будешь осторожным. «Синий» не хорошо посмотрел на меня, сделал кислую мину и поплелся дальше, шаркая тапками. Нет, я не припух, но неприятный холодок пробежал по сердцу. Если я здесь долго прокантуюсь, то, возможно, меня вынесут от сюда вперед копытами, что, совершенно, не входило в мои планы, но и показывать, что я припух, давать понять, что я испугался, было бы глупо. Раз дашь слабинку и все, считай, что тебя запрегли и поехали. И будут ездить, пока не наскучит или не появиться новая пони.
- Иванов?
- Я!
- Иди к врачу, - сказала старая мымра.
Старая мымра это такая гадостливая медсестра, которая вечно ходила у бурчала что-то себе под нос. Ходит и бурчит, ходит и бубнит. Чего бубнит? Она мне сразу не понравилась, впрочем, как и я ей. Ей, наверняка, приятней с шизоидами работать, чем с нормальным человеком, коим я себя считаю. Вот она и корчит рожи, строит из себя, черте что. И вообще, скажу я, порядки тут у них! Это не трогай, туда не ходи, сзади врача не становись, в бумажки не заглядывай, лишние вопросы не задавай, короче, сказали «стой»», обязан стоять, сказали «лечь!», обязан лежать, и попробуй только вякни, тут же «сульфу» в вену.
Я зашел в кабинет.
- Здрасте.
- Ты кто?
Вот говно, ей лет-то меньше чем мне, а она мне тыкает, так и хочется Рыжего позвать.
- А ты кто? – спрашиваю в ответ.
Она зыркнула на меня, как «солдат на вошь»:
- Иванов?
- Да, - отвечаю.
- Садись.
- Сел.
- Рассказывай, - говорит и смотрит в бумажки, которые держит в тонюсеньких ручках. Какая молоденькая, наверно, только из института, думаю.
- Со скольких лет начал пить? - спрашиваю.
- Нет, как самочувствие.
- Нормально.
- Точно?
- Лучше не бывает.
- Голоса прошли?
- Ага.
- Когда?
- Сегодня утром, - отвечаю. Интересно, знает она о вчерашних событиях или нет? Впрочем, какая ей разница, что там было в душевой, ее дело психи, наркоманы и алкаши, а не какие-то там разборки.
- Вот что я тебе скажу, - медленно произносит она, с любопытством разглядывая, мою небритую физиономию, - На первый раз тебе просто повезло. Организм у тебя оказался крепкий, а то иначе, мог бы оказаться моим пациентом всерьез и надолго. Понимаешь?
- Угу, - киваю я. Я мог бы оказаться не только твоим пациентом, но и пациентом морга, если бы не мой организм.
- Короче. Сегодня мы тебя еще подержим, а завтра дуй домой.
Я аж расцвел, как скоро. А та, предыдущая, мне втюхивала, «может неделю, может и больше…».
- Здорово ,- говорю.
- Здорово, то здорово, но мой тебе совет, никогда больше не пей эту гадость, а то можешь оказаться здесь всерьез и надолго. Понял?
- Понял! А простите, доктор, вообще нельзя пить, даже пиво? – с надеждой спросил я.
- Постарайся и от пива отказаться.
- Совсем - совсем.
- Ну…один бокал раз в неделю, пожалуй можно.
Ну, слава тебе яйца, хоть один. А где один, там и два, а где…. Впрочем, не надо загадывать.
- Спасибо, - говорю, - Можно идти?
- Иди, -отвечает, и как бы между прочим, когда я уже находился у двери, говорит, - И постарайся не связываться, за это время с Урюубаевым и компанией, ничего хорошего от этого не будет.
- Спасибо, учту, - обещаю я. У ты какая, заботливая. Значит доложили уже о наших ночных «посиделках». Я выхожу из кабинета. Улыбка до ушей и несколько пар ненавидящих глаз. Идите вы к черту.
Опять процедуры. Капельница, «магнезия», но мне все нипочем, завтра я снова буду на свободе. Я лежу под капельницей и вспоминаю прошедшие два дня. Боже мой, я ведь мог и того, «ласты склеить». Вначале, когда за оголенный цоколь хотел схватиться, затем, когда башкой о стену колотил, после «душевая». И это все из за этой мерзкой водки.
Вот, что я вам скажу, молодежь, не пейте вы ее сраную. А если и пьете, то только не запоями, иначе, иначе можете побывать в моей шкуре. Нет, на этих можете и не смотреть, им все до фени. Они ужи и не люди, а у вас еще разум остался. Прикинте шланг к носу и послушайте взрослого дядю… Интересно, а кому это я вещаю, вокруг никого нет, видно не все токсичные вещества вылились из меня вместе с …. С чем? Пожалуй, не стоит об этом распространяться.
«Обед! Обед!»- завопил дежурный по кухне, это тот, который все время пританцовывает, под какую-то, только ему ведомую, музыку. Психи уселись за столы. Сестричка стала разносить хлеб. На этот раз я выбрал «черняжку», посмотрел на своего «бравого урорда» напротив и пошел вставать в очередь за «пойлом». На этот раз было что-то напоминающее гороховый суп. Во всяком случае, пахло горохом. Взял я ляминиевую тарелку, вертаюсь в зад. Хлеба нет! Смотрю на урода, у него в руках два куска белого, я уже хотел было ему в табло сунуть, но тут сестричка заорала, что: «Это наркоманы хлеб сперли!». Я подхожу к их столу. Сидит «тщедушный», еще парочка, похожих на него и один «педрила», который вечно около «косил» ошивается. Понятно, думаю, продолжение вчерашнего банкета. Посмотрел вправо, на меня не моргающе смотрят четыре пары глаз, точнее три и один, у «бедолаги» один глаз сильно заплыл. Провокация, батенька! Ждут моей реакции.
- Где мой хлеб? – спрашиваю я у «педрилы».
Тот так нагло, с издевкой и напором отвечает, скорябив убогую морду:
- Ты чё, никто твою пайку не тырил. Иди в пень!
В общем, хотел я ему дать «по треске», но подбежала медсестра и забрала у него мою пайку со словами:
- Сволочи, у больных воруете.
Я больной? Это они больные, а впрочем…
Для будущих посетителей любой психушки выдвигаю лозунг:
« ГРАЖДАНЕ, ЕСЛИ ВЫ ЕЩЕ НЕ СОВСЕМ СВИХНУЛИСЬ – ХРАНИТЕ ВАШ ХЛЕБ В КАРМАНАХ ВАШИХ ХАЛАТОВ!».
Короче, день прошел относительно спокойно. Я большую часть провалялся в кровати, иногда выходя в туалет и пытаясь «стрельнуть бычка», но как назло, я вечно опаздывал, кто-нибудь уже забивал очередь передо мной. Может это и были происки «основных», а может, просто так «карта ложилась». Вечером укол и сон, завтра – воля. Предстояло пережить ночь. Какой она станет, эта последняя ночь в психиатрической больнице №3 на набережной реки Фонтанки 132? Будет ли «синий» сотоварищи пытаться со мной поквитаться? От укола, ужасно хотелось спать, но какой может быть «сон в летнюю ночь», когда того и гляди нагрянут посетители. Нагрянули! Как в воду глядел, Но не посетители, а один посетитель. Его шаги я услышал еще в коридоре. Я насторожился. Шаги приближались к моей постели. Я привстал на локоть.
- Ну? - первым начал я, зная, что передо мной стоит именно он.
- Пойдем. Побазарим, - ответил силуэт.
- Пошли, - как можно бодрее произнес я, старая скрыть волнение.
Мы вышли из палаты, прошли мимо спящей сестры, вечно они по ночам дрыхнут, и направились, все в ту же, «душевую». Перед ней я, любезно, пропустил его вперед, а то не дай Бог войдешь первым, а тебе по кумпалу палкой шарахнут. Он вошел, я следом. В «душевой» никого. Я огляделся. Здесь и спрятаться негде, значит после подойдут.
Урюкбаев – «синий» расположился, все на том же, столе, а я сел, чуть поодаль на скамейку. Воцарилось гробовое молчание.
- Курить будешь? – вдруг спросил «синий».
- Давай. - сказал я.
Он достал «Петр 1» и мы закурили. Тишина. Курили молча, изредка, поглядывая друг на друга.
- А ты ничего, - выплюнул он слова, вместе с сигаретным дымом.
Я промолчал.
- Здорово ты «Дуньку» уделал,- вновь сказал он.
- Кого? – не понял я.
- Ну этого, который нос себе сломал, - ответил он и выбросил хабарик в ведро в водой. Хабец зашипел и умер.
- Он что, пидрила? - спросил я.
«Синий» повел бровями.
- Мне казалось, что на зоне «Дуньками», да «Машками» опущенных называют, - проявил я свои недурственные знания, подчерпнутые из современной лагерной литературы.
Парень осклабился:
- Нет, просто фамилия у него Дунькин, вот его «Дунькой» и кличут.
- Ясно, - кивнул я, - Что ты хотел-то?
- Ничего, - он неопределенно пожал плечами, - На тебя посмотреть.
- Ну и что, посмотрел? - спросил я глядя ему в глаза. Страх, точнее волнение, куда-то ушел. Я понял, что сегодня никаких потасовок и драк не будет, я верно поставил себя.
- Посмотрел, - он вновь полез за сигаретой, закурил, но мне не предложил, видно решил, что с меня хватит.
- И как впечатление?
- Нормально. Говорят, что тебя завтра выписывают, - сказал он после некоторой паузы.
- Предположим.
- Слышь, корешок, давай без форсу. Ну, ошиблись мы малость, ну не просекли обстановку. Пойми, нам сказали, что ты надолго сюда, вот и стоило проверить, кто ты и как. Понимаешь? Здесь все через это проходят, исключая убогих, которым уже ничего не поможет.
- Не понял?
- Хорошо, давай начистоту. Здесь существует определенная система. Это придумано не мной и пацанами, это существует уже очень давно. Как и во всякой общности людей должны быть господа и должны быть рабы. Ты, наверняка, заметил, что туалеты моют одни, палаты другие, коридоры третьи.
- Заметил.
- Это вечные дежурные. Кто проштрафился, кто «добровольно» согласился, кто за лишнюю таблетку снотворного или успокоительного. И так будет всегда. Чтобы «рабы» не роптали, нужны «управленцы», нужны «силовики». Один медперсонал с такой оравой не справится. Попробуй успокой, к примеру, Костю Загарова, когда он разойдется. Хрен! Разве Маринка или Люська с ним справятся? То-то и оно. А пока санитаров дождешься, то он тут таких дело натворит, что мама не горюй…… Вот поэтому мы и существуем, поэтому нам и доверяют и обращаются за помощью. Нас уважают, а мы помогаем уважать докторов.
- Так, стало быть, на счет меня вас попросили? – спросил я.
- Ты не торопись. Что же касается тебя, то я же сказал, ошибочка вышла. Здесь вот какая система, система общака. По понедельникам и четвергам «впускной день», к психам родственники приезжают, ну, мамы всякие, бабушки, дедушки, жены, сестры, короче родня и знакомые. Приезжая, они всякие передачки таскают, ну, папиросы, печенье, конфетки, хавку всякую. Так вот. Если ты желаешь жить по-людски, то должен просить у родственников деньги. Нет, деньги не большие, так чиркан, двадцатка, ну, может полташка. Усек?
- Начинаю понимать.
- Смотри, - «синий», вновь, полез за сигаретой на этот раз угостив и меня.
Мы закурили.
- Ну?
-Смотри. Вон тот, который тебе «беломор» таскал…
Во падло, все знает!
-… он задолжал сестре, а значит и нам, тебе понятно, что она «в доле», полташку. Значит, правильно, когда придет мамка, то он должен попросить у нее эти деньги, иначе не видать ему больше «феназипама», как своих ушей. Бить? Зачем, он и так, как развалюха, еле ноги передвигает. Он плотнее подсел. Если он на ночь не примет сонников или «колес», то его всю ночь «крутить» станет, да и утром чуть живой будет. Ему это надо? Правильно! Вот он и будет мамку упрашивать, чтобы она ему денег дала. И так остальные наркоши.
- А не наркоманы? – спросил я, - им то за что платить?
- Им, - Иванов усмехнулся, - А их думаешь не крутит, не ломает? Еще как! Ты попробуй недельку без сна провести, что с тобой станет. А многие так привыкли к снотворным, что заснуть без них не могут, вот и бродят по ночам, вот и маются. Кто с бока на бок перекатывается, кто комаров ловит…
Это точно. Я в первую ночь, после всех этих событий, проснулся от громких хлопков. Поднимаю голову, а метрах в десяти от меня, лежит мужик и бьет в ладоши, да так громко и звонко, что то и гляди перепонки полопаются. Хорошо, что сосед по койке ухитрился, скрутить ему одну руку и привязать простыней к стенке койки. Так этот урод, все еще продолжал «комаров ловить», правда не так шумно.
Вообще-то, за то время, что я тут ошиваюсь, я разного про психов наслушался, причем от них самих же. Вот про одного говорили. Нажрался до белки, стоит возле окна и видит, как подлетает к нему лошадь с крыльями и говорит человеческим голосом: « Садись Васятка ко мне на спину, покатаемся». Ну, Васька и рад на летучей лошади покататься, глядишь, и до лабаза подвезет. «Сейчас, - говорит. – Только денежку малую захвачу». Взял он бабло, надел куртку и к окну. Но, видно не судьба была, прокатиться на лошадке. Едва он встал на подоконник, как в комнате появилась жена. Она конечно сперва охуела, но потом сообразила, что твориться с супругом, тем паче он сам ей про лошадку сказал. Все говорят, что бабы дуры, но эта оказалась не той породы. Она не стала вопить на него, уговаривать слезть с окна и прочее, она ему тихо сказала, чтобы «белку» не спугнут: «ты погоди милый, надо же лошадку покормить маненько, а то ты вот позавтракал, а она верно нет. Дай-ка я спрошу у нее, что она хочет». Подошла к окну, хвать муженька за яйца и дернула так, что тот упамши башкой об пол хряснувшись, «уснул». А она его быстренько связала и вызвала скорую. Вот такие пироги. Если бы не смекалка этой бабы, летал бы парняга на лошадке по сей день, да и не только.
Были и другие истории, но об этом в другой раз, а сейчас я занят беседой с этим уголовником.
- Они приходят к сестре за помощью, а та им объясняет: «Нет этих лекарств в наличии, не финансирует государство», вон спросите у ребят, или если хотите, то я схожу в аптеку и завтра вам принесу. Вот и все.
- А если к ним никто не приходит? Если нет денег?
- Тогда лежи и «лови комаров»,- усмехнулся «синий».
- Здорово!
- Я тебе больше скажу, - разоткровенничался Урюкбаев, - здесь и врачи повязаны.
- Да я уже понял, - согласился я.
- Ничего ты не понял. Ты думаешь, почему тебя так быстро выписывают? Вылечили?
- Ну да, глюков-то больше нет. Голосов не слышу, руки не трясутся, сердце не останавливается.
- Это верно. Но, тебя завтра выпишут, а в карточке отметят, что пробыл ты тут, по крайней мере, неделю, и все лекарства, которые тебе понавыписали прикарманят. Я смотрел твою карту, там кроме «реланиума» еще много интересных препаратов существует, которые легко можно задвинуть налево. Здесь все повязаны, а у врачей, как и у медсестер зарплата маленькая, вот они и крутятся, как могут. Вот тебе сегодня внутривенное делали?
- Вроде нет, - наморщил лоб я, вспоминая, было это или не было.
- Вот видишь, а должны были сделать.
- Ясно, - сказал я, но к чему ты все мне это рассказываешь, ведь не просто так ты, вдруг, решил со мной пооткровенничать?
Синий рассмеялся, показывая свои зубы. На одном из них была золотая коронка или фикс, я в этом ни хрена не понимаю.
- Конечно. Ты завтра выходишь на волю. Я тебе рецептиков подкину, ты «колеса» купишь и обратно принесешь, а я с тобой рассчитаюсь. И тебе хорошо и мне не дурно.
Я усмехнулся.
- А с чего ты решил, что я вернусь, а не зажму эти твои «колеса»? – спросил я.
- Потому, что тебе они не нужны, а деньги нужны всем и мне и тебе. Это и есть деловые рыночные отношения. По рукам.
- Давай.
Мы распрощались и я пошел спать. Черт забыл спросить, за что он сидел и как сюда попал. Да, впрочем, это и не важно, да и не тактично, захотел бы, сам рассказал. Откуда он рецепты достанет, так это-о-о…. Я засыпал.
После завтрака, за которым я добродушно отдал уроду свой кусок хлеба, меня отвели в специальную подсобку, где хранились мои вещи. Потом обратно переодеваться, прямо в палате. Переоделся. Деньги. Деньги можно получить в кассе, мы с сестрой вниз. В кассе никого нет, приходиться ждать. Как хочется побыстрей на волю, в этот загазованный, каменный город, с вечно озабоченными бабками, голубями, трамваями и сырым осенним воздухом. Скверами, заборами, соборами и церквами. Как хочется туда, к нормальным людям. Хотя неизвестно, где они нормальнее, здесь или там.
Наконец деньги были получены и мы поднялись в «палату № 5. У двери ждал Урюкбаев.
- На, - он сунул мне в карман стопку бумажек, - в четверг впускной день, придешь после обеда, скажешь к Копейкину, вон тот старик, тебя пропустят. Я подойду и мы рассчитаемся. Лады?
- Ладушки.
- Будь здоров! Не попадай больше сюда.
- Постараюсь, до четверга.
Подошла медсестра:
- Врач сказала, что вы ей больше не нужны, можете ехать домой.
Ура! Я свободен!
Я прошел через железную калитку и очутился на проспекте Москвиной. Куда теперь двигать? Никак не могу сориентироваться. Вроде на право. Точно, вот Измаиловский проспект. Скорее туда, скорее к ларькам, чтобы купить сигарет и курить, курить, курить…
Я купил пачку сигарет и, помня запрет врача, бутылку «Колы». Затянулся, осушил бутыль залпом и потихоньку пошкандыбал в сторону дома. Как же прекрасен воздух свободы, хотя и пробыл то я в этом гадюхнике не полных три дня.
В четверг, как и договаривались с Урюкбаевым, я принес ему «колеса», он рассчитался со мной. Табош оказался не слишком велик и я отказался «работать» дальше. А ну ее, эту ботву….
Он прервал свой рассказ и посмотрел на меня. Сказать, что я опешил и был потрясен его рассказом, значит, ничего не сказать.
- Вот, Алексей, абсолютно правдивая история, случившаяся со мной несколько лет назад, - он вздохнул и налил еще по рюмке. – Ну, может, я кое-где приукрасил маленько, а кое-что опустил, выбросил из памяти, но суть от этого не меняется. Поэтому, если вы вдруг захотите побывать в моей шкуре, пообщаться с потусторонними силами, то послушайте моего совета. Для того чтобы достичь чего-то возвышенного или, наоборот, провалиться в бездну впечатлений, то смело включайте Ленинградское радио, дождитесь передачу с Еленой Морозовой, похрюкайте вместе с ней, опорожните несколько раз кишечник, выпейте пару литров высококачественной мочи, и войдя в транс, от ее блаженного голоса, начинайте мидитировать, ловить сигналы из космоса, выискивать барабашек в своем доме и вычислять полтергейст. Но, уверяю вас, что ни хрена у вас не выйдет, если вы перед этим не выпьете хотя бы месячную дозу спиртного. А если вы уже прилично набрались, то и слушать эту дуру не стоит, просто, лежите и ждите, за вами придут. Да, и не стоит давить на кнопки или накручивать номер 03, вряд ли к вам приедут, не те нынче времена.
Внезапно в купе погас свет.
- И знаешь что? – он задумался, махнул рукой и налил себе целый стакан. – Знаешь, что мне совершенно непонятно? Ведь именно в ту самую ночь Машка впервые легла в пастель с этим своим будущим мужем! Да и пророчества, которые мне предрекали голоса, так некоторые сбылись!
Он выпил и отвернулся к окну.
На верхней полке кто-то кашлянул. Я вздрогнул.
Показалось. Просто, в соседнем купе кто-то не выключил радио…
1999 г.
ПИИТ
Просыпаюсь я посреди ночи, за окном дождь хлещет, во рте полный бардак, ..й стоит, а в голове какая-то бижутерия вертится, что листва в осеннее ненастье. Ну, дождь скоро затих, …й упал, а бардак в башке, как был, так и остался. А тут еще какие-то птички за окном орать начали, так громко и злобно – «Это пи-зде-ц, это пи-зде-ц! И главное на букве Ц такой акцент делают, что меня аж затошнило. Я встал, дай, думаю, водички попью, да морду ополосну, глядишь и рассосется. Встал, пошел на кухню. Включил воду, напился, башку под струю сутул, - ноль эмоций. Я призадумался, не много ли я вчера выпил кофе с коньяком? Точнее, коньяка не перебрал ли ненароком? Глянул в холодильник, а там вместо целой бутылки еле0еле на донце плещется. Махнул я рукой и выпил все без зазрения совести. Вернулся в комнату, бухнулся на диван, укрылся с головой… И тут на меня снизошло просветление мозга!
О, боже правый! – воскликнул я, - ведь это никакая не бижутерия в голове, это же настоящие стихи!
Я обалдел.
Отродясь в жизни ничего не написал, а тут….
Вскочил я с постели, бросился к столу, схватил вчерашнюю «Ленинградскую правду» и записал на ней несколько строк. Перечитал несколько раз, хмыкнул от удовольствия и пошел курить, восхищаясь сам собой.
Заснул я только под утро, все эти стихи из головы не выходили:
«Я Вас люблю, чего же…». И так далее.
И до чего же мне хорошо было на душе, что я принепременно решил предложить их какого-нибудь издательству. С этой благой мыслью, меня и застал сон.
Проснулся я счастливый и в благодушном настроение. Первым делом бросился к газете, где по средине статьи какого-то злобного Кошвана Викторова, красовались написанные моим корявым почерком строки. «Я вас…» – в аванс! Шутка!
Перечитал я их, задрожал всеми фибрами своей творческой биографии, и решил сбегать в магазин, отметить это дело. Какое? Глупцы! Рождение нового Пушкина!
Купил я портвейн, прибежал домой, посмотрел на стол. Газета на месте, вон, и строчки мною выведенные. Ну, что? За меня, за Пушкина!
Выпил первую. Тьфу, какая дрянь! Эти черные совсем обнаглели. Раньше хоть спирт соком разбавляли или концентратом, а теперь подслащенным чаем! Ну, скажите, это разве портвейн? И так мне мерзко стало, что я налил себе еще и выпил, даже не закусывая! Когда вино и страсти улеглись, я вновь перечитал свое творение, нашел измятый, но чистый лист бумаги, и переписал стихи наново. Ведь и впрямь, не нести же этакий шедевр на пасквиле какого-то старого жида.
Да, опять пришлось тащиться на улицу. А как я по вашему узнаю телефоны издательств, которые мечтают опубликовать мое произведение? Конечно! Не зря же кто-то додумался присобачить к уличным таксофонам «Желтые страницы». Думаете, дураки, деньги на ветер выбросили и баста? Дудки вам! Они прекрасно зная менталитет
Наших людей, понимали, что народец начнет драть из справочников страницы, целые главы и перекусывать цепи. Но, после того, как эти справочники, выпущенные между прочим за наш с вами счет, исчезли с улиц, их коммерческая составляющая существенно выросла. Понятно? Нет?
Те справочники, что на улице фирма выпускала за счет бюджета, и нагрела на этом руки, проведя бесплатную рекламную компанию. А, если вы, как кот попробовавший настойку валерианы, захотите вновь воспользоваться услугами так полюбившегося вам справочника, то вынуждены будете покупать его у бизнесменов за приличные деньги.
Теперь все ясно?
Впрочем, я отвлекся.
Выскочил я на улицу, сунулся в таксофон. Так и есть. Справочник весь изодранный валяется, но нужные мне страницы в целкости и сохранности. Ведь действительно, разве много у нас в городе настоящих поэтов. Выдрав три листка из потрепанной книжицы, вернулся домой, тяпнул чай со спиртом, занюхал статьей Виктора Ешванца, перечитал в сотый раз свой шедевр и сел на телефон.
Поначалу никто из сотрудников редакций не проявил особого восторга от моих изъяснений.
- Ало, я вот здесь стихи написал…
- Нас стихи не интересуют.
Пи-пи-пи.
- Здрасьте. Я вот тута…
- Вы где-нибудь учились?
- Нет
Пи-пи-пи.
Я вот…
- Сколько? Одно!?
- Да я…
Ту-ту-ту…
Если вы решили, что я отчаялся, то вы правы. Я, действительно, пришел в некоторое душевное расстройство, от черствости наших издателей. Ну как это так, какую-то Дашкову и Полякову печатают, а мне от ворот – поворот. Добил я портвеган, выкурил трубку, пробежался глазами по волшебным строчкам и, вновь, принялся насиловать телефон. К концу дня мне удалось договориться с несколькими издательствами, которые согласились прочитать мои стихи. Правда, для надежности мне пришлось соврать, что у меня не один опус, а масса, для этого, пришлось сбегать к одному знакомому приемщику макулатуры и выбрать у него несколько томиков стихов русских поэтов: Пушкина, Лермонтова, Фридмана, Бутмана и Бормана.
Но, тут передо мной встал еще один вопрос6 где взять пишущую машинку? Ведь, во всей издательствах мне дали ясно понять, что возьмут у меня рукопись только лишь в напечатанном виде. Пришлось звонить Аркашке и клянчить у него «Ундервуд», пообещав, напоить его до усрачки в ресторане, после того, как получу гонарар.
Перепечатав свой шедевр на листок, я следом набил несколько стишков из книжек всех этих Пушкиных-Мусиных, и довольный собой принялся гладить последние не рваные брюки.
Назавтра, побрызгав рожу одеколоном и приняв сто пятьдесят грамм «Зубровки» в капельнице возле метро, я помчался на Невский, где и находились издательства, благосклонно отнесшиеся к моим творческим позывам.
В редакции журнала «Х», меня встретила молодая дама, в строгом замшевом костюме, с прической, а-ля Кэри-Эн Моос, с приятным выражением на лице, стройными ногами и папиросой в зубах. Эта самая папироса как-то не вязалась с ее внешним обликом, но … Но, у творческих людей свои тараканы в голове. Я, к примеру, тоже в кедах на босу ногу, и ничего, не шарахаюсь от всех, как от прокаженных. Зато они от меня, даже место в метро уступили!
Женщина указала мне на стул, напротив себя, положила папиросу в пепельницу и , изобразив на лице нечто напоминающее знак вопроса, машинально поправила прическу. Я понял, что она готова выслушать меня.
Я достал из пакета пачку листов, выудил свое творение, откашлялся, словно Анастасия Волочкова перед спектаклем и начал:
- Я вас люблю, чего же…..
Она подперла ладонями нижнюю челюсть, смотрела на меня и молча слушала. Когда я закончил, она вытащила из пачки новую папиросу, прикурила и, помолчав не много, произнесла:
- Фу-х, молодой человек. Что я могу вам сказать. В этом что-то есть, но ..
Пауза. Затяжка. Стряхивание пепла.
… Но, - продолжила она, медленно пережевывая каждое слово, тем самым напомнив мне одно изречение: «Если умную мысль долго и тщательно разжевывать, а потом переваривать, - то результат может выйти с другой стороны». – Но, это старо, как мир. Это прошлый век, эта другая эпоха. Где вы увидели такую женщину, которой вы посветили свои…, - она на секунду запнулась, подбирая нужное слово. - …вирши? Взгляните за окно.
Я посмотрел, но ничего особого там не увидел. Ну, машины ездют, ну людишки шлындают, дождик поливает, птицы каркают. Да что там, обыкновенная Россия-матушка! Недоуменно пожав плечами, я посмотрел на даму, как нашкодивший ученик четвертого класса.
- На дворе двадцать первый век! – сказала она торжественно, с жаром туша окурок о край пепельницы. – А вы с барокко приходите.
- С чем, простите? – смутившись, поинтересовался я, не предполагая, что, мой опус имеет такое странное название.
- Сейчас совсем иной ритм жизни, - продолжила она, с жаром, не обращая внимания на мой вопрос. – Иной нынче норов, так сказать. Мир трещит по швам, стираются отношения между полами, женщины работают, а мужики торгуют собой и никакой романтики, никакого постмодернизма, - сплошное ****ство и разврат. Извините, - она виновато улыбнулась. – Вы меня понимаете?
Я кивнул, хотя, если честно, то совершенно ничего не понял. Прочитав по моим глазам, что я полная бестолочь, женщина порылась на столе, достала из какой-то черной папки лист бумаги и сказала:
- Вот, не далее как вчера, заходил ко мне поэт Сергей Рыжков. Знаете?
Я кивнул на всякий случай, а вдруг какая знаменитость.
- Тоже после обильного возлияния….
Я засмущался и зарделся, как знамя «Единой России».
- … принес несколько новых вещей. Вот к примеру:
«Если вас поставить раком,
И зажать соски в тиски,
А по жопе дать кувалдой,
То отвалятся носки!» А, каково?
Я не много опешил и пожалел, что выпил только сто пятьдесят, а не двести. Стихи и впрямь были интересные, но мне казалось, что лучше всего их писать в общественном туалете или на заборе.
- Жестко! – сказала дама. – Да, но никаких соплей, никаких пенок, никакой каши но тарелке. Конечно, они еще сырые, но он их доработает, я уверена, что в следующем номере мы их опубликуем.
- А мое? – промямлил я, машинально втягивая голову в плечи.
- У вас слишком сыро! – ответила она, как отрезала. – Погуляйте, понаблюдайте за сегодняшними реалиями. Да, напейтесь, наконец, и выдайте что-нибудь экстраординарное, мощное, апокалиптичное.
- Я попробую, - потухшим голосом ответил я и направился к выходу.
- Да, только не надо никакого супрематизма и сюрреализма, -это сейчас не модно.
Я кивнул и бегом выбежал из редакции, стремясь сейчас же последовать ее совету, чего-нибудь выпить.
Выпив пару бутылок пива, возле Александровского сада, я перешел через Невский и зашел в другое издательство, находившееся не далеко от первого. Здесь я задержался совсем не на долго. Встретил меня молодой парень в очках и вязанном в ручную огромном фиолетовом свитере.
Первым делом он предложил мне перекурить это дела, а потом переходить к деловому разговору. Пока мы курили, он поинтересовался у меня, как я отношусь к нынешним властям, к нашей политике в Ираке и игре «Зенита». Если честно, то все три вопроса меня мало интересовали, поэтому разговор у нас не задался.
Покурив, мы перешли к непосредственному предмету моего интереса.
Я торжественно, но не так, как той даме, прочитал стихотворение:
«Я вас люблю…»
Его реакция меня озадачила. Он рассмеялся.
Как выяснилось позже, он был барменом в кафе, расположенном на первом этаже, и заглянул в редакцию поболтать со знакомым корректором. Но, я ведь этого не знал, им воспринял его смех, как оскорбление в своих лучших чувствах.
- Не обижайся, братан, - он похлопал меня по плечу, заметив, что малость переборщил. – Просто ко мне приятель заходил на днях, притаранил стишок посвященный одной нашей сотруднице, - тоже про любовь написал, и примерно в таком же состоянии, как и ты.
Что они привязались ко мне с моим состоянием? Да, в нормальном я состоянии! Все соображаю и на ногах держусь.
- Послушай и выскажи свое мнение.
«Мадам» Я вас хочу, -
И потому драчу.
За стойкой бара вы стоите,
И мне, конечно, не дадите.
Однако, речи нет, -
Согласен на миньет!»
Здорово! Я бы так не смог. А эта дура Светка ему, действительно, давать отказывается. Представляешь? Он к ней с цветами на «мерсе», а она: «только в рот!». Дура баба!
- Я согласен, - ошалев от речей литератора, я схватил изрядно потрепанные листы со стихами и вышел на улицу.
- Ты заходи к нам! – крикнул мне в догонку веселый парень, я здесь два через два работаю. Напишешь чего-нибудь новенького, почитаешь. Я тебя со Светкой познакомлю, может, она тебе даст!
Теперь мой путь лежал в самый конец Невского. Если точнее, то на Суворовский, где находились еще два издательства из списка согласившихся со мной переговорить. Кстати, следует заметить, что все они совсем не плохо устроились, имея шикарные апартаменты в самом центре города, а, как известно, земля у нас дорожает не по дням, по секундам.
Заглянув на улицу Восстания, в знакомый с детства подвальчик, и оприходовав там сто грамм и бутерброд со шпротами, я притащился в третье издательство. Дождь почти прекратился и я, с огромным удовольствием, проделал весь этот путь, от Адмиралтейства до Знаменской площади.
В небольшом кабинете сидела дама бальзаковского возраста, в светлом сарафане, обесцвеченными перекисью волосами, внушительной комплекции и лицом, как бесконечно счастливого человека, впавшего в состояние транса и вышедшего еще вчера в астрал.
- Ах, -ахнула она, когда я вошел и представился. – Поэт? Вы поэт! Как прекрасно ощущать себя творцом, как романтично бродить по ночному городу, любоваться звездами, слышать пульс дворов и проулков, внимать пенью птиц и чувствовать себя человеком МИРА! Вы ощущаете себя человеком мира?
- В какой-то мере, - уклончиво ответил я.
- Замечательно! Присаживайтесь, - сложила ладони домиком и умиленно рассматривала меня. – А я вас знаю, вы абстрактный – метаффорист! Я права?
- В какой-то мере, - повторил я предыдущую фразу, не вольно, смущаясь. Как это она определила, о чем я пишу, еще не прочитав мой опус? Вон, та с папиросами, та вначале выслушала, а потом уже сказала о позднем барокко, а эта сразу же, не читая! Я проникся уважением к сумасшедшей бабке, но, вскоре понял, что поторопился.
- Нет, пожалуй, вы символический – аллегорнист. .Ваш ассоциативный ряд очень насыщен красками. И даже упоминание бранных слов не вызывает заметного отторжения у читателя. А это ваше: «Чем Петербург отличается от Венеции? – Тем, что у них в каналах гондолы плавают, а у нас гондоны!». Ха-ха, как мило.
- Простите, но я не про какие гондоны не писал, - слабо возразил я.
Но она не обратила внимания на мою реплику и восторжено продолжала:
- А эта ваша поэма «Оно», ну, разве не шедевр! Я кое-что даже наизусть выучила. Сейчас, сейчас, - она приставила ладонь ко лбу, задумалась на пару секунд, выбросила правую руки вперед и с надрывом начала декламировать:
«По каналу мы вместе на лодочек плыли.
Подскользнувшись, упала и камнем на дно.
Я следом рванул и из омута вынул,
Поднял на борт смотрю – оказалось оно.
Про любовь столько песен мне спела.
Сердце сладко щемило, болело оно.
Оказалось, совсем ты меня не любила,
А слова в твоих песнях – сплошное оно.
Ночь любви, поцелуи, оргазм и истома.
Ветер апрельский в окно.
Жаль, но тебя только не было дома.
Где ты болталась – оно» ….
- Простите, - решительно перебил я даму, уставший слушать про неизвестное оно, которое то болтается где-то, то тонет. Если автор имеет ввиду то, о чем подумал я, то это «оно» не тонет, об этом грудной ребенок знает. – Это не мои стихи!
- Как? – удивилась дама. – Разве вы не Ларин?
- Нет, я Белинсон!
- Так что же вы сразу не представились! – с дамы в одно мгновение слетело ее благодушное настроение. – Давайте ваши стихи.
Я протянул ей листок со стихотворением. Она беззвучно зашевелила губами. Потом подняла на меня глаза:
- Что-то в этом есть, но где символы, где космос, где метафизика вселенной?
- В нем, - ответил я, убирая свой листок в карман.
- В чем, в нем? – спросила дама.
- В говне, про которое вы только что читали.
Женщина, как рыба выброшенная на берег, начала жадно глотать ртом воздух, пока я не протянул ей стакан с водой. Она выпила и уставилась на меня выпученными глазами.
- Как вы можете, - укоряла она меня, после того, как пришла в себя. – Еще Блок писал в «12» о метафоричности. Помните. У него двенадцать революционных матросов идут по заснеженному городу, как двенадцать апостолов. А впереди кто? Кто впереди идет?
- Ленин, наверное, - я пожал плечами.
- Невежество, а еще поэтом себя величает! Впереди, - торжественно произнесла она. – «В белом венчике из роз, впереди – Иисус Христос!».
- Простите, - перебил ее я. – Он сколько выпил, перед тем как сказать вам что-то?
- Кто? – не поняла она.
- Ну, этот ваш - Блок!
Последнее, что я помню, как эта возвышенная дамочка, вырывала у себя из головы волосы, брызгала слюной и ругалась таким отборным матом, что любой портовый грузчик мог бы у нее поучиться.
Скрипя сердце я отправился по последнему адресу, который был указан у меня в блокноте. Я уже ни на что не надеялся, я шел просто так, чтобы потешить свое больное самолюбие.
В редакции меня встретил пожилой мужчина со следами волос на перхоти. Он усадил меня на мягкий кожаный диван, а сам сел рядом, закинув ногу на ногу.
- Слушаю вас юноша, - сказал он, слащаво улыбаясь.
И хотя, я далеко не юноша, его комплимент моей помятой роже, я воспринял, как добрый знак, вытащил из кармана единственный оставшийся помятый листок, разгладил его и начал:
- «Я вас люблю…».
- Простите, молодой человек, - прервал он мое чтение. – В вашем стихотворение речь идет о какой любви?
- Не понял, - удивился я.
- Ну, кто кого любит? – уточнил он вопрос.
- Он любит ее, - ответил я, вдумываясь в смысл вопроса. – Абстрактный герой, абстрактную героиню.
- А, понятно, а я было решил…
- Что? – я все еще не понял, о чем он меня спрашивает, что его интересует. Ну, неужели не понятно?
- Вы знаете, - вдруг сказал он. – Мирморов голубой!
- Кто?
- Филипп Мирморов, который про зверушек песни поет: про заек, про птичек. И Басков, и Данилко. Но, главный у них этот.
- Нет, не знаю, - искренне признался я. Да, если честно, то мне абсолютно плевать на этого артиста. Зато моего собеседника этот вопрос, похоже, очень сильно волновал:
- Да, это точно. И папа у него Пидрос!
- Кто?
- Имя у него такое, - ответил мужик и придвинулся немного ко мне.
Да, плевать мне на него и на его папу!
- А вы знаете, - продолжит он, не обращая внимание на мои вопли. – Что Петр Ильич Чайковский был активным педерастом.
- Господи! – взмолился я. – Ну, причем здесь Чайковский? Ну, и что, что он голубой? Ну, Элтон Джон педик… Вам стихи понравились?
- Да, что-то есть, - задумчиво произнес он. – Как у Пушкина, - и еще чуть придвинулся ко мне. – Кстати, вы слышали последнюю версию гибели поэта? Нет?! – он удивленно поднял редкие брови. Мне даже показалось, что они у него выщипаны, как у бабы. – Так вот, по последней из версий, историка литературы Бенедикта Сорнова по кличке Беня Сор: Дантес был обыкновенным киллером, а не любовником Натальи Николаевны. Да, юноша, обычный наемным убийцей. А заказчиком выступал сам Николай Первый, который домогался или уже поимел жену Александра Сергеевича. Когда поэт узнал об этом, то вспылил и хотел даже вызвать императора на дуэль, но… Но, не успел.
Он придвинулся ко мне в плотную, и его рука упала мне на колено.
- Николай и Пушкина хотел…, - он посмотрел на меня залитыми патокой глазами.
Я отбросил его руку и опрометью выскочил на улицу.
Лишь через час я пришел в себя, влив в себя пару литров пива. У меня перед глазами стоял напомаженный рот редактора, его холеные руки и подкрашенные глаза. Но, больше всего меня разражала и убивала его последняя фраза: «Николай Первый и Пушкина, того…» Ужас! Как мне жаль было несчастного Александра Сергеевича.
Как я оказался в этом кабаке, по-моему в «Европе», я не помню, воткнулся только, что напротив меня сидит какая-то рыжая ****ь лет пятидесяти.
- Ты кто? – спросил я.
- Угадай, - игриво ответила она и, подмигнув, запела какую-то песенку. – «Позови меня с собой…»
- Да, на кой ты мне сдалась, - отозвался я и тяпнул какой-то отравы стоящей напротив меня.
- Хочешь отсосу? – неожиданно спросила она.
- Небось, дорого запросишь, - ее предложение меня совершенно не удивило – шлюхи они все такие.
- Вообще-то, я дорого беру, - сказала она. – Но, для тебя 500.
- Много, - вздохнул я. – Не потяну.
- Ладно, - сказала она, наливая себе в бокал шампанского. – Давай за 100, только конец помой.
- Хорошо, - ответил я, взял ее бокал с шампанским и…
Рыжая дама блевала под стол. Я сидел и зыркал по сторонам. Какие эти женщины нервные! Вдруг соседним столикoм черта. Черты лица у Сатаны были удивительно знакомы, несомненно, что я где-то видел эту харю. По обеим сторонам от Вельзевула сидели два здоровенных вурдалака. Они пили, ели, веселились. К их столику то и дело подходили симпатичные девушки, сатана целовал их и что-то чиркал ручкой на протянутых ему листочка
Наверное, я попал на бал к Сатане, решил я. Допился, поэт фигов. Мне было не очень страшно, но все равно, я прослезился, когда представил себе, что скоро встречусь с Пушкиным, которого Николай I, хотел. И тут на меня, как накатило, как понесло. Я вытащил из кармана ручку и быстро начал писать на салфетке. Дописав, я решил подойти к Дьяволу и попросить расписаться и у меня.
Вурдалаки, поначалу было не хотели меня подпустить к телу, но тот благодушно махнул рукой и, я протянул ему исписанную салфетку.
Он пробежал глазами по ней и лицо его стало пунцовым.
- Да, ты…, - задыхаясь, он заорал на меня. – Ты знаешь, кто я?!
- Сатана? – промямлил я, не зная, каким образом надо к чертям обращаться. – Может, мессир? А? – вспомнил я “Мастера и Маргариту”.
- Я не Рафаэль!!! – завизжал он.
Потом меня повалили на пол, и долго били кулаками по лицу. А потом кто-то “к устам моим приник и вырвал грешный мой язык”.
Но, ничего, я уже поправляюсь, и язык уже ворочается. А стихи, которые я в ресторане сочинил, я Шнуру подарил из группы “Ленинград” пускай публику развлекает!
Ну, не Пушкин я и не Рафаэль!
Есть мужчины – женщины, есть мужчины – ****и,
Хоть жопа в волосах, а вся морда в помаде.
Он стоит на тротуаре, он просит подаяния,
А вечером, с цветами, - к ****ям на свидание.
Да, времена такие, лови и не зевай,
Если ты конечно, - Басков Николай.
Он сидит в театре, он смотрит концерт,
А сам вспоминает вчерашний минет.
Он потеет в кресле, он елозит задом,
Как хотел бы он, чтоб любовник был рядом.
Вот у нигера б снять с фаллоса пенки,
Вырвать флаг из рук у «подростка Савенки».
Но мода проходит, не тот нынче норов,
Даже если ты такой, - как Филлип Киркоров.
А как хочется ему казаться мужчиной.
Для чего? Разве есть хоть какая причина?
И приходиться врать, и рассказывать сказки,
И вынужден он, ****ям строить глазки.
Изумляет придурков за первенство спора,
Уж совсем не голубой Моисеев Боря.
А следом ковыляет редкая сучка,
Имя трансвеститу, - Верка Сердючка.
И прячет он в штаны тоску – кручину,
Ну, не похож он на женщину, и уж совсем на мужчину.
Все женщины, - мужчины, все женщины, - ****и,
Все сказанное здесь, совсем не шутки ради.
Ведь бьет не в бровь, а в глаз, другая скорбная шутка.
Уж лучше баба, - ****ь, чем мужик, - проститутка.
А если меня понял, то напейся в хлам,
И знай, что во всем виноват Адам!
2004 г.
ПИИТ 2
Во, как оно получается!
Тело, понимаешь, бренно, а мысль бессмертна! Тут многие со мной не согласятся, особенно по второй части поставленного на голосование утверждения. Мол, фиг с тобой, на счет тела. Сдох человек, крякнул, склеил ласты или копыта отбросил, то туда ему и дорога, нефиг небо коптить почем зря. Согласен! И даже стишок приведу в подтверждение этой мысли.
Весеннее обострение
Умереть не думаю что страшно,
это просто взять и умереть.
Написав про съехавшую башню,
эпитафь на собственную смерть.
Можно, наконец коньки откинуть,
склеить ласты, в яму сковырнуться.
влезть на печь, задвижку не задвинуть,
лечь в постель, уснуть и не проснуться.
Отравиться ядом, спиртом, газом,
наступить на мину, утонуть в болоте
Только сделать это как-то разом,
чтобы не зачахнуть на работе.
Катастрофы, катаклизмы, бури,
Заворот кишок и гематомы.
Смерть ползет, как волк в овечьей шкуре,
сладким сном, в преддверие саркомы.
Ухнуть, крякнуть, отойти, скопытиться,
сделать харакири, утопиться.
Голодать сто лет и враз насытиться
Влезть на стул и в петле удавиться.
Мухомор сожрать, поганку бледную,
обкурившись дрянью заодно.
Уколоть раствором в вену медную,
застрелиться, выпрыгнуть в окно.
Напоследок, грешный мир окинув,
взором, непотерпящим сомнений.
Это просто, взять легко и сгинуть.
в ветхих снах пугащих мгновений.
К эпитафии мы еще вернемся, а сейчас о мыслях. Итак, живет человек, еще не накушавшись бледных поганок с мухоморами, излучает из себя различные эмоции, источает энергию, мыслями разбрасывается куда непоподя, а потом БАЦ! и помер. Ну, когда жил не тужил, и слава Богу, мысли его хранились в его же черепушке, в веществе коричнегово цвета или серого, у кого как, под названием мозг. А тут все, алес, мозги вынесли! Стало быть закопали грешного или сожгли, а пепел над Гангом развеяли, как Махатму Ганди, так глубоко любимого нашим президентом. Что с мыслями то стало? Ведь они же не бренное тело, они эфемерны, не осязаемы, грубо говоря. Но и деваться они никуда не могут, поскольку, как говорил один ученый – ничего неоткуда не возникает и никуда не исчезает! Ученый был явно безбожник, но мыслил в правильном направлении. Если у тебя засранца мысль возникла, а ты редиска, собачий сын, ласты склеил, то не может она бесхозной остаться и болтаться, извините, как верблюд в пустыни без хозяина. вот для таких бесхозных вещей и создал Бог мыслехранилище, находящееся где-то в космосе совсем не далеко от нас, ныне живущих. И лежат в нем триллиарды мыслей, четко упакованные, аккуратно разложенные по полочкам и ждут своего часа. Этот час настает, когда какой-нибудь ху*плет решит, что пора ему что-нибудь замутить этакое-такое. Вот к примеру поэт. Сидит дома, нихрена не делает, жена пилит, дети ноют, а ему в башку стихи не лезут и не лезут. И тут, в какой-то драной газете, читает он заметку под заголовком «На черных погостах». И так ему эта фраза понравился, что он решил написать. День ходит, другой. За*бал всех дома, а все никак не угомонится. Устав, наконец, садится за компьютер и уставившись тупо в монитор, начинает настраивать свою электронную удочку, чтобы попасть на рыбалку в мутное болото мыслехранилище. Конечно, не все так просто, можно и в реку попасть, можно и в озеро. Особо одаренные в море-окиян могут забурится, но он какашкин поэт, поэтому и снастей ему разве что на болотце хватает. Настроился наш грешный мудила на определенную волну, нацепил наживку в виде заметки о серных погостах, забросил удочку и х*як, через час получились…
ТАНЦЫ ДЛЯ ЛЮБВИ И СМЕРТИ
Небо в холодных оковах земли.
Грязные танцы на черном погосте.
Кровь на снегу там, где мы умерли,
В лед замурованы хрупкие кости.
Мне давно наплевать на шальную весну.
Я с похмелья танцую по мертвому снегу.
Третьи сутки прошли, а я все не усну,
Мое тело готово к прощальному бегу.
Ледоход, словно пепел и в дымке река,
За церковной оградой замерзшие стоны,
В зыбком мареве света, плывут облака.
И глаза кровоточат с небесной иконы.
Карнавал во вселенной. И звездная пыль,
Фаршированным ветром блюет из эфира.
Наша сказка земная, - небесная быль,
О Джульетте с Ромео подлунного мира.
Мы проходим по жизни, как стадо коров,
Пролетаем над ней, как безумные птицы.
Напиваемся в дым из колодцев-дворов,
Попадая под вожжи судьбы-колесницы.
Над тюремными башнями спят облака,
Запорошены снегом окна-бойницы.
Мир седой, как священник, уснул на века,
Лишь изжогой кричат полоумные птицы.
На скорбных могилах орут соловьи,
Пьяные трели предвестников лета
В алых одеждах вчерашней зари,
Все наши сны, - тени лунного света.
Мы уходим из жизни в оковах любви,
Головой, разбивая небесные стены.
И нащупавши пульс леденящей крови,
Взявшись за руки... мы перерезали вены.
Танцы кончились утром, уснула земля.
На разорванном горле взорвался рассвет,
Где прошла панихида, лежим ты и я,
Бессловесным упреком, - для тех кого нет.
Он падла, даже усилий никаких не приложил, только на волну определенную настроился, а ему в голову уже все строчки и пришли, словно он сам их придумал. А кто автор этих виршей, где права, где гонорар, как говориться – х*й победи!
Видите как все просто. Так и знайте, никто ничего не делает! Ни музыканты, ни поэты, ни писатели все только и знают, сто ищут наживку, да удочки настраивают возле мыслехранилища. Кто понаглей, те просто п*здят откровенно, как Шолохов «Тихий Дон». Ему даже мозгами шевелить не пришлось, знай рукописи чужие переписывай, да гонорар подсчитывай со всемирной славой. Нет бы Макаром Нагульным ограничился с Давыдовым и дедом Лукой-Мудищевым из «Поднятой целины», так нет ему Гришку Мелихова подавай.
Или Алексей Толстой со своим буратиной…
Честно, литературой только критики и филологи, да прочие басурмане и занимаются. Лоб наморщат, напыжатся все, как ежики, от них даже воняет, как от тяжелоатлетов во время соревнований. Разводят критику, выискивают плагиат у писателей. А х*ли выискивать? Если один с удочкой и другой, а наживка одна! Вот они и вытащили похожие мыслишки, разве что разного калибра.
Вот нет у тебя приличной наживки, вообще нет ничего, даже денег, но ты знаешь пароль, ты видишь ориентир и что-то хочешь, тем более, что сосед тебе только что лапу твою отдавил своим рукопожатием. И ты тупо садишься напротив ноутбука и бездумно глядишь в монитор, да и в виде наживки выступает твоя больная кисть. И что же? Через час получается эссе, с подстебкой соседа, что это не он тебе чуть кисть не сломал, а ты ему его пидаристическую кисть едва не превратил в муку.
ДАВАЙ ПОЖМЕМ ДРУГ ДРУГУ РУКУ
Он протянул мне ладонь для приветствия, словно баба.
Хотелось ему сказать, если ты подаешь руку для приветствия, то пожимай ты ее, как мужик, а не как трансвестит. Но, я не знал, как он отреагирует на мое замечание. Может в колониях, вообще, не принято пожимать друг другу руки. У всех социальных групп и слоев общества свои, присущие только им, формы приветствия. Это раньше, в какую-то там мезозойскую или зозомейскую эры, как в школе учили, один человек протягивал другому свою открытую ладонь, для того чтобы показать, что она пуста, что в ней нет камня или гранаты. Тот, другой неандерталец, убедившись в этом, выбрасывал спрятанный за спиной пулемет. Тогда, первый выхватывал левой рукой из кобуры «кольт» и разряжал всю обойму в деревянный лоб противника. С тех пор так и повелось, идешь на стрелку, обязательно держи за пазухой камень, а лучше ствол.
Да, о приветствиях. Короче, традиционное рукопожатие превратилось в анахронизм, в пережиток прошлого, отмерло, вместе с верой в светлое будущее. Разве что, в какой-нибудь глухой сибирской деревушке можно встретить старика, который «по мужицки» пожмет тебе лапу, так, что ты три месяца будешь ходить в гипсе.
Кстати. Некоторые граждане путают два слова, рукопожатие и рукоприкладство. Сообщаю, что это две разных вещи. О чем я сейчас говорю, это о рукопожатии, а когда вы мое разбитое лицо рассматриваете и обсуждаете, так это о произошедшем рукоприкладстве. Так вот, о рукопожатии.
Итак.
Политическая и промышленно –банковская элита, включая президентов и олигархов, используют сублимированный способ приветствия, частично включающий в себя, на первичном этапе, традиционное рукопожатие. Правой клешней он жмет руку партнера (друга, врага, оппонента, любовника…, кого угодно), а левой хватает его за локоть правой руки, и в зависимости от степени взаимоотношений, придерживает (сжимает, щиплет, сдавливает, пытается запачкать новый пиджак, просто выкручивает и пр.) его. Если отношения не слишком близки, или партнерам (см. выше) просто нечего сказать друг другу, то после этого, они улыбаются (скалят зубы, показывают язык, отворачиваются, делают кислую мину…) друг другу и встают рядом, для фотографии на память, либо взаимного интервью. Если же они, с пеленок, воспитывались в одной партшколе или вместе целовали комсомольское знамя в Кремле, на семнадцатом съезде ВЛКСМ, то они дружески обнимаются и троекратно целуются. Во время поцелуев, губы их шепчут партнеру различные новости (гадости, секреты, откровения, объяснения в любви, сплетни, слухи, сальные анекдоты, просто рыгают в ухо….) и они, смахнув, набежавшую невесть откуда, слезу, предоставляют себя в лапы прессы.
Творческая, культурная и музыкальная элита, в общем, бомонд, предпочитает сначала засосать партнера (см. выше), а уж потом перейти к похлопываниям и постукиваниям. Бомонд предпочитает целоваться в губы, а не в щеки, при этом шепчут они слова не на ухо, а прямо бросают их в лицо. Если поблизости присутствует пресса, а еще лучше, оператор с камерой, то следует, говорить, как можно громче, чтобы слышала вся страна. После поцелуев или во время их, следуют всяческие ужимки и прихваты. Если здороваются представители сильной половины человечества, то они одной рукой, обязательно, проверят, на месте ли мужское достоинство партнера (см. выше). Правда, некоторые предпочитают, проверить, все ли в порядке сзади, но эти, скорей относятся, к представителям слабой половины. Если здороваются мужчина и женщина, то тут возможны различные варианты, но самый распространенный это, когда она ему лезет в штаны, а он наглаживает ее задницу. Иногда, он ласково треплет ее за грудь, а она его за подбородок, реже они сливаются в экстазе и поют песни про «заек» и «королев». Самое приятное наблюдать, за приветствием всяческих прим, примадон и прочих див. Они тщательно готовятся к этим встречам. Если ваша партнерша не терпит запаха алкоголя (табака, чеснока, лука, селедки, спермы или не чищеных зубов), то обязательно стоит выпить (накуриться, наесться, отсосать, не чистить) перед встречей с ней. После вашего поцелуя, она обязательно наблюет где-нибудь перед телекамерой. Если прима не такая кровожадная, то она может просто смазать помаду или тушь. Раньше в платья и перчатки вставляли булавки, но сегодня от таких инквизиторских методов отошли. Перестали, и резать бритвой платья, кусаться за мочку уха (это теперь удел мужчин) и наступать на шлейф.
Остальные группы менее экзальтированны и интересны.
Спортсмены предпочитают тычки и толчки. Причем, после легко толчка в плечо, может последовать ответный удар в солнечное сплетение, после чего, вы отвечаете хуком с правой, вам бьют ногой в пах, вы отвечаете головой в живот и коленкой в нос. К вам подбегают партнеры (см. выше) и пытаются разнять (добавить ему, дать вам, добить его, добить вас, снять с лежащего золотые часы…). Таким образом, обыкновенное приветствие перерастает в серьезную потасовку. Правда, об этом моментально забывается, как только вам объявляют, что вы будете играть с ним в одной команде. Женщины спортсменки ведут себя, примерно, так же, как и все женщины, включая звезд. Разве что, есть небольшое но. Во время поцелуев, одна из них может прятать во рту таблетку с анаболическими стероидами. Она, непременно, постарается запихнуть ее в рот партнерше (см. выше) и там раздавить. И будет стоять и обнимать ее, пока не убедится, что та проглотила пилюлю.
У военных и милиции, кроме традиционного отдания чести, могут следовать дружеские удары дубинкой, толчки и тычки, как у спортсменов, а так же дуэль на табельном оружии.
Братва включила в себя все прелести, свойственные представителям вышеперечисленных групп. Тут и горячие объятия, и жаркие поцелуи, и прихваты за причинные места, тут и мордобой, поножовщина и стрельба изо всех видов оружия, включая тяжелые.
Ученая публика, лишь слегка кивает, в ответ на ваше приветствие. Они в вечном движении, раздумьях и поиске. Руки у них вечно заняты книгами, тетрадями, дипломатами, бутербродами и прочим хламом, так что, о рукопожатии не идет и речи.
Продвинутая молодежь чокается бутылками пива, при этом, частенько разбивая их, или приветствует друг друга жестами рук типа, два пальца вверх (о кей, это победа - виктория) любой рукой, выбрасывание правой руки перед собой и вверх с криком «хай!», правую руку сгибают в локте, ладошку перед собой и мяукать. Есть еще терка друг о друга носами (любыми другими частями тела) и плевки друг другу под ноги.
Про бомжей я, вроде, уже рассказывал, но еще раз напомню. При встрече они никогда не подают вам руки, потому что, и вы и он, резонно считаете, что у него (у вас) может быть чесотка (туберкулез, гепатит, СПИД, корь, тропическая лихорадка, свинка, язва желудка, цирроз печени и рак легких) и можно к прежним болезням, прибавить новую. Главное узнать, есть ли у вас деньги или выпивка, а остальное их не волнует. Можно еще спросить, где меньше очередь по приему посуды, открыт ли пункт приема макулатуры и когда Колька (любое мужское или женское имя) вернет долг. Раньше еще можно было спросить, где есть дешевый портвейн, или не завезли ли на «Ваську» кубинский ром «Гавана клуб», но сегодня интересоваться этим нет нужды, стеклоочистители продаются в любом хозяйственном отделе или ларьке. Так что, не привет, а пока, я побежал, извини, трубы горят, надо опохмелиться!
Есть еще различия в зависимости от того, в каких возрастных группах находятся, желающие поздороваться, но они не существенны. Хотя, судя по рекламе, которую крутят по петербургской трансляционной сети, некоторые, например, считают, что все старики, либо «заключают договор пожизненной ренты», (если вы не знаете, что это такое то приезжайте в Питер, сразу узнаете), либо посещают антикварные магазины, для того чтобы, как можно выгодней продать какую-нибудь семейную реликвию. После этого старики квасят и играют в шахматы, а старухи пьют чай и обсуждают размеры члена оценщика, который нагрел бабок на кругленькую сумму, но им все равно, «главное Марья Ивановна, такой симпатичный оценщик!».
В общем, стало казаться каким-то анахронизмом обыкновенное рукопожатие. В связи с чем, я не буду больше подавать вам руки, можете не протягивать.
Вот такое эссе получилось. Каков поп, таков приход. А что вы думаете, Пушкин не крал, что-ли? Думаете он сам про «Я вас любил…» написал? Ах-ха! Перечитайте самого же Александра Сергеевича, он сам об этом пишет, своим гусиным пером и даже кается поскребыш! Мол, нехороший я человек! Все ворую и ворую! Так бы и воровал, пока «старик Державин не заметил и в гроб сходя благословил». А об чем благословил ведь не пишет! А Гаврила ведь ему не про «Гавриллиаду» дал знать, а про мыслехранилище рассказал, вот после этого у Пушкина и поперло. Он тут вам и про старика и рыбку накропал, и Руслана с Людмилой, и Дубровским и про Евгения Онегина и про Анну Каренину. Нет, про это он дернуть не успел, его Дантес вовремя остановил, а то бы он и у Льва Николаевича тему увел. А так, солнце русской поэзии нех*ево окиян-море почистил, начиная от Гомера с Софоклом, и кончая Шиллером с Шекспиром ободрал, только Эзопа Ивану Крылову и оставил.
Музыканты те просто даже не утруждают себя мозги напрячь и хоть как-то связать между собой семь нот. Не буду здесь про них распространятся, это не по теме, разве что намекну, что практически вся попса наша нагло спизж*на на западе, оттого и санкции против России. Тоска ужасная от этого братцы. Да, вот про эпитафь вспомнил из стишка в начале моего повествования. Читайте!
ЭПИТАФИЯ НА СОБСТВЕННУЮ СМЕРТЬ
Не завершив дела земные,
Он часто рвался в облака.
Он знал, что там, - во чреве мира,
Течет небесная река.
Он шел нетвердою походкой,
Не взяв от жизни ничего.
Свою мечту сменял на водку,
И все же, светел путь его.
А что оставил он любимым, -
Лишь слезы, горечь и печаль.
Пройдя свой путь до половины,
Ушел в заоблачную даль.
Там за рекой, где нет туманов,
Там где начало всех времен,
В покое снов, в тоске дурманов,
Бушует земляничный звон.
Закрой глаза, отдайся звону,
Пускай застыла в жилах кровь, -
Здесь сирый мир, забытый богом,
А там, - вселенская любовь.
И он взлетел, влекомый зовом,
Но в лужу ебнулся сначала.
«Мудак ты, здесь твоя могила», -
Ему помойка прокричала.
Сидишь, тупо глядишь на монитор и думаешь, а нахрена тебе знать все эти коды, иметь эту удочку, выкапывать наживку, ведь все одно, оканчивается походом в редакцию, а там… А как там можно прочитать в рассказе «ПИИТ». Так что братцы не обольщайтесь
ПОДУШКА БЕЗОПАСНОСТИ
В силиконовом мире, затравленном в копоти, Бесконечностью дней, пробежавших столбов.
Трасса М-60, пролетает без ропоти, Сидя жирной вороной, лишенной подков.
Беглый раб одиночества, странного путника, Бедуином запутавшись в чахлости дней,
По пескам, опаленным звездою пророчества, Ты бредешь, как собака, хранителя времени сбора упавших камней.
Заплутавшись в губах, что так сладки не меренно, Задыхавшись от уст, что слетают во мгле,
Страшно жить понимая, то счастье размерено, Что бредет по дороге, растаявших в тьме.
Огородами лука, засеянной холодом, Опустившись обыденной руслом реки,
Едешь ты, и не помнишь о голоде, Начинающем жить, в переплете строки.
Бог и ангел, стоят между сочными, белыми, Хронологией степени - ржавый затвор,
Мы летим на машина, задушенном времени, как узор на бумаге, есть вечный позор.
Опрокинуть, закрыть, оторвать от бездушности, за чертою слюнявой веселой байды.
Одиночество, сыплет нам мелкими крошками, завлекая, порочностью близкой беды.
Стоп, педаль вот сейчас под ногою вибрирует, Дальше больше, молчанье, вокруг тишина.
Оторвись, и пойми, моя сладкая, милая, Что случилась теперь, то, не наша вина.
Тормоза не работают, в духе воззвания, Легкий дождь над шоссе, как туман на реке,
Глупой мыслью торчит из порта зажигания, Что прошло, но не стало, тем что в вдалеке.
Глюча, томного взгляда, большою медведицей, Пропуская луной, через тонкие льды,
Переулками дней, в серверах викепедии, Запрещающих жизнь, в перекрестках воды.
Окороченных станциях и полустаночков, снег, похожий на мышь, мерзнет в талом ничто.
Догони меня Бог, только слей информацию, Для чего я, зачем и кому-то на что.
Полетели в глаза, слишком добрые правила, Стоп, поехать, нажать на тугую педаль.
Едешь ты, свое место в ширинку заправило, Жизнь, как воздух. А смерть, как миндаль.
Близорукой судьбой, окороченной вехами, По ступеням сползающих к небу огней.
На рубахе мечтами зиявших прорехами, Что упало, пропало в поскудности дней.
Осень в лоно вошла, бездорожностью слов, как в промежности снов. Перекрестках огней,
Обезлученном мире прозрачных теней, у морей, без воды, берегов и оков.
Бирюзового цвета BMW на невысокой скорости катила по киевскому шоссе. «Бимер» или «Бумер», как обозвали «бомбу» в популярном, криминальном боевике, практически в одиночестве скользил по трассе. Было раннее майское утро, и вопреки логике и многолетней практике, российский народ не спешил на свои приусадебные участки, судя по пустынности, перманентно ремонтируемой, широкополосной дороге. В машине сидели двое – он и она. Он, лысеющий, толстый мужчина, с круглым лицом, маленькими глазами, заправленные в очки с золотой оправой, широким, сливообразным носом, узкой полоской рта, практически лишенного губ, двойным подбородком и свежее сияющим синяком на левой щеке. Одна из его, некогда могучих, волосатых рук лежала на рулевом колеса, а вторая, сжимала пальцами сигарету. Толстый мужик, периодически, нервно затягивался и посматривал в сторону женщины, беспрерывно изливавшей из себя потоки высокотоксичных отходов, жизнедеятельности своего думопереробатывающего комбината. Мужику было едва за сорок, да и дама отставала в своем физиологическом развитии совсем не на много, на пару-тройку лет. Женщина вряд ли уступала в тучности своему визави, а в каких-то компонентах, так попросту, превосходила его. Начнем с конца, то есть, с рожи. Лунообразная харя, затонированная, как стекла у «бимера» и закрашенная, словно слегка помятое левое крыло у машины. Такие же маленькие, глубоко посаженные глаза, горели яркими фонарями ближнего света. Длинный, почти орлиный нос, соразмерный с капотом автомобиля, выдавал в его обладательнице, совершенно скотское происхождение. Нарумяненные, чуть опавшие щеки и сочно намазанный гуталином, ярко красного цвета рот, довершали картину безобразия, под названием «Натюрморт его не королевского величества». Удивительно тонкие пальцы на руках, были увешаны различными кольцами с топазами и брильянтами, безразмерно высокая грудь, регулярно вздымалась в такт, извергаемому из горловины словесного вулкана буквообразующего пепла. Если мужик был в светлом, почти белом свитере на голое тело, то дама сидела в кожаном пальто, с воротником из меха енотовой собаки. Женщина водила рукой по торпеде, выписывая на ней, сигматические восточные узоры. Дождь, ливший со вчерашнего вечера, почти прекратился и сквозь тучи, проблесковыми маячками, пыталось появится солнышко. День обещал стать образцовым, для этого периода года, чего не скажешь о семействе, заполнявшем своими тушами пространство салона. Мужчина, свежепойманный супругой на факте банального адюльтера, выглядел, словно провинившийся шелудивый пес, и был вынужден молча выслушивать бесконечные упреки своей зубодробящей половины. Та же, фонтанировала словесным говном, словно водопад Анхель в Южной Америке, и конца этому безобразию не предвиделось. Мужчина нервно курил, а нога лихорадочно давила на педаль газа. Женщина же тупо глядела вперед, не замечая ничего вокруг себя, лишь ползающая по стеклу, какая-то крылатая тварь, иногда привлекала ее внимание.
- Ты скотина, все, меня это достало, так что, сволочь, держись! – глухим, отвратительно, склизким голосом верещала женщина. – За эту ****ушку, я тебе устрою, свинья, веселенькое воскресенье.
Мужчина промолчал, выкинув в окно окурок.
- Нашел проститутку, говнюк, - дама постепенно вскипала, но старалась держать себя в рамках. – Ты, дрянь, справку из КВД у нее не посмотрел.
Мужик, покраснев, переключил передачу.
- Ублюдок, тебе доверяли, а ты… - женщина посмотрела в зеркало заднего вида, потом на мужа и продолжила…- сучий потрох, опять за свое. А теперь, мой милый, послушаешь меня.
Женщина поняла, что помада на губах слегка смазалась, и поэтому полезла в сумочку, чтобы достать краску для губ.
-Дерьмо, что ты молчишь?
Мужчина облизал безгубый рот розовым языком и с оторопью посмотрел на супругу.
Дождик шел и продолжал свой путь.
- А что сказать? – наконец, выдавил из себя пару слов мужчина, пытаясь достать из бардачка новую сигарету.
- Куда тянешь лапы, дегенерат!
- Курить хочу.
- А по морде, не желаешь, свинья!
Мелодия, доносящаяся из двух колонок, расположенных сзади, не сулила ничего хорошего. Мужчина положил руку на руль и промолчал. С женщиной, злобной словно осиный рой, бесполезно разговаривать, логично соизмерил он свои возможности вести адекватный диалог.
- Я тебе, ****ь, говорила не один раз, что ты, тварь, допрыгаешься, - женщина закипала, как голландский электрочайник, сделанный в Китае. – Маши своим ***м, во все ****ы в мире, но только так, чтобы следов не оставалось.
Мужчина поежился, словно озяб, почувствовав холодок в районе третьего позвонка. Но руки, наоборот, вспотели.
Шоссе двигалось размеренно и легко, словно это совсем и не наши дороги.
- Ты попал, мой мальчик, причем, так, что без трусов.
- Да.
- Что ты дакаешь, ублюдок, - женщину это «да» так разозлило, что она не удержалась и толкнула мужа рукой в плечо.
Мужчина перенес и это телодвижение, лишь нога втопила на газ.
- Я матери все расскажу.
Он даже не решился издать хоть какой-то звук.
- Все, ****ец, родной, я забираю все!
Он кивнул.
Тут же маленькая ручка в перстнях, заехала ему по скуле.
Он дернулся, но не потерял нить дороги.
Скотина, ведь так можно и в кювет улететь!
- Короче, охламон.
Я забираю все, что мы вместе с тобой, точнее я, нажили за нашу совместную жизнь. Ты не претендуешь на квартиру, на мебель, на шмотки…
Мужчина переключил передачу на пятую.
- Ты не трогаешь наших кошек и собаку, - продолжала женщина. – Ты ноль, педераст, ты никто, ты это понимаешь?
- Нет, - ответил мужчина, затопив ногой педаль газа до днища.
- Нет? Он, уебок, еще пытается что-то фырчать.
- Я тебе хотел сказать…
- Пошел ты, - прервала его женщина.
Не хочет, как хочет.
Он лишь хотел ей сказать, «что у меня, пускай на сей момент не остается ничего, но есть лишь одна вещь и она, есть подушка безопасности», направляя БМВ в железобетонную стойку моста.
ПРИРОЖДЕННЫЕ УБИЙЦЫ
- Ты когда-нибудь убивал? – спрашивает меня молоденькая, лупоглазая мочалка, сидящая напротив меня, внимательно изучая, мою небритую физиономию….
Сижу я, значит, дома, жую сопли и в потолок плюю. Слюна обычно до цели не долетает, а все норовит вниз шлепнутся и все больше мне на рожу, закон, понимаете ли, всемирного тяготения. Все предметы и люди притягиваются к земле, ну это-то понятно, все там будем, и., что любопытно, друг к другу. Это не в смысле того, как притягиваются мужчина и женщина, там все понятно. Когда они притягиваются, ну, эти мужики и бабы, тогда искрит. Вон у меня жена шлюха, вот у нее сейчас с мужиком ой, как искрит! А мне скучно, я плюю в потолок и испытываю на своем лице третий закон Ньютона. Только этому хлыщу яблоко на башку свалилось, так, что он с копыт брякнулся, а мне моя собственная слюна на фейс, и никакие законы Орлова в голову не лезут. Вдруг раздается телефонный звонок. Эти трели всегда случаются в самый неподходящий момент, только у меня мысль наклюнулась, на счет какого-то великого открытия, а эти звонилки спугнули ее к чертовой матери! Ну что? Делать нечего, встаю и подхожу к телефону:
- Але!
Я не слишком любезен, потому что у меня нет денег даже на пиво, потому что моя жена – шлюха, потому что.… Да что это я заладил: «потому что, потому что», настроение у меня дерьмовое, вот и «потому что!».
- Але, Леха?
- Ну, - отвечаю.
- Это Олег! - раздается в трубке знакомый басок. Как же, как же сто лет не слышал его.
Олег, это не тот Олег, который с Поселка, это другой, мы вместе в школе учились, этого зовут Олег Харитонов, у него еще братан есть близнец, того Игорем зовут и, представьте себе, фамилия у него тоже Харитонов. Во, какая странная штуковина получается. Впрочем, чего здесь странного? Короче, Олег обычно звонит, когда вденет, так по-трезвяне ему лень языком чесать. Бывало, позвонишь ему в прекрасном расположении духа, опять же, деньги бренчат в карманах, ну и настрой соответствует, а он начинает что-то плести про плохое самочувствие или какие-то мифические дела, в общем, пургу метет. Ладно, не хочешь, как хочешь, пойду к ларьку пиво хлестать. Договариваемся созвониться на следующей неделе. Проходит год и, на тебе, звонит. Точно, уже косой. Сидит себе на Комендантском и хлещет пиво или водяру «в одно рыло». Что за манера у него такая, в одиночку пить? Неужели не хочется с кем-нибудь посидеть, поговорить, прогуляться где-нибудь на Невском или по набережной пошляться? Нет, будет идиёт, лакать горькую и смотреть телевизор. Конечно, Олег парень не плохой, только ссытся и глухой. Шутка! Он, действительно, стремный пацан. Вечно у него в башке столько творческих планов, едрен батон! Что мы с ним только не занимались. И сценарии для клипов Шевчука писали, и передачу для автолюбителей разрабатывали, и в институт кино…, черт, забыл, как эта помойка называется, короче, пытались поступить. Сейчас у него новая идея, решил книги начать писать, меня, конечно, в соавторы взять хочет. А мне что, мне все равно, хочешь писателем стать, давай сбацаем, что-нибудь эротичное с криминальным подтекстом. Мне все равно делать нечего, ни работы, ни денег. Это мне надо бы инициативу проявлять, а не ему. Он то имеет не плохую работенку, во всяком случае, на хлеб и водку денег хватает, а ему все неймется. Я же говорю – творческая личность. Только все эти идеи почему-то посещают его после второй рюмки, а на телефон садиться, он начинает после четвертой, в промежутке, когда третью пьет, он музыку слушает и обмозговывает нагрянувшую на него гениальную мыслищу: «С кем бы ее обсудить?». Да, чего тут думать, подсказывает ему четвертая рюмка, позвонить надо этому придурку Орлову, он все равно ни хрена не делает, лежит себе и сопли жует.
Ах, как угадала собака!
-Привет Олег, давненько, давненько не слышал я твой ласковый голосок, - стебусь я. А как тут не постебаться, если он уже на кочерге, как я и предвидел. Блин, не может тверезым позвонить. Впрочем, может это и к лучшему, что он кривой, легче будет из дома вытащить.
- Здорово! – басит он, слегка заплетающимся языком. Вообще, язык у него без костей, если ему шлея под хвост попала, то его не остановить, языком метет, как помелом машет.
Короче, поскольку мы не общались почти год, то естественно накопилось множество различных новостей, которые надо немедленно довести до моего сведения. Хотя, особых-то новостей и нету. Скучно живем братцы! Может оттого, что остальные весело живут? Что-то потеряли мы с возрастом, что-то утратили, а что понять не в силах. Куда-то исчезли искорки в глазах, куда-то испарилось желание оттянуться в веселой компании, да само желание жить, исчезло. Какая это жизнь? Это сплошное существование.
В общем, втирает он мне про какие-то свои делишки, сообщает о том, что уже принял на грудь двести пятьдесят… Я как услышал, так у меня аппетит пропал, хотя и жрать-то у меня нечего. Он что-то гнет, а я все про «двести пятьдесят» думаю. Как бы мне его раскрутить, в город вытащить, глядишь, может что-нибудь обломится.
- Слышь, Олег, - встреваю я в его бесконечный монолог. Хотя нет, он иногда, с периодичностью в пять минут, задает вопрос: « Ну, а как у тебя дела?», но только я приготовлюсь ответить, что-то типа того, «спасибо, х…во!», он вновь, перебивая меня, устремляется в свои словесные дебри. - Слышь, Олег, а ты не хочешь встретиться, поболтаться по Невскому, по Садовой, как в старые добрые времена?
Олег, будто не слышит меня и продолжает рассказывать о том, как он впервые забрел в казино. С таким восторгом он описывает мне, как просадил в рулетку сто рублей. Подумаешь, если бы ты сто тысяч просрал, а лучше еще и баков, тогда другое дело, а то какие-то сто деревянных.
Я выслушиваю его тираду и смотрю на часы, если так и дальше пойдет, то его точно из дома вытащить не удастся. Я снова перебиваю его и повторяю вопрос.
- Короче, мы встречаемся или нет?
- Может завтра, - мнется Олег, - я малость выпивши.
Можно подумать, что я не слышу какой ты, пьяный или трезвый. Правильно, ты уже дернул, а я трезвый и злой.
- Завтра я занят, - говорю я. Черта-с два я завтра занят! Я, вообще, свободен постоянно, меня мутит уже от этой свободы. Вот раньше, когда я еще работал, сидишь на работе и маешься дурью, а домой не уйти, положено отрабатывать восемь часов, А за окном весна, птички щебечут, девушки в коротких юбках шлындают, туда-сюда, туда- сюда. Сидишь и ждешь, когда, наконец, будет шесть часов, когда, наконец, можно будет выскочить на улицу, подышать выхлопными и прочими газами, когда, наконец, можно будет вблизи полюбоваться стройными женскими ножками и выпить кружечку разбодяженого пива? А теперь что? Иди и дыши чем угодно, хоть газами, хоть собачим дерьмом, иди и пей свое долбаное пиво, иди и пяль зенки на баб, ну. Что-то не хочется, я лучше бы на работу пошел! Вот так и всегда: есть работа - хочется бездельничать, нет ее - хочется работать. Это как жена, когда была под боком – не хотелось, больше «налево» смотрел, не стало - ой как захотелось, аж зубы свело.
Чего-то я отвлекся со своими размышлениями, а Олег все что-то грузит и грузит. Нет, думаю, я с тебя не слезу.
- Давай не ленись, встретимся, попьем пивка и поболтаем.
- Хорошо, - наконец, соглашается он, - это ты здорово придумал погулять по нашим старым местам. Давай встретимся на Владимирской через час, на выходе с эскалатора.
- Договорились, - отвечаю я и бегу в ванную умываться и чистить зубы. С утра было хреновое настроение и я, не удосужился даже, сполоснуть морду лица.
Ровно через час я жду его в условленном месте, рассматриваю газетки, журнальчики, книжечки. Вот гад, уже прошло полтора, а его все нет, Может по - пьяни станцию метро перепутал? Нет, идет, довольный аж светится!
Мы обнимаемся и выходим на улицу. Что будем делать? Пойдем куда-нибудь сядем. Пойдем!
Мы бредем по Гороховой по направлению к бару «Висла», так, гадюжник чистой воды, но с деньгами проблема и соваться в приличное заведение нам не по карману.
Вот и «Висла», мы проходим вовнутрь, я сажусь за деревянный стол, Олег проходит к стойке и заказывает пиво и фисташки, приносит всю эту ботву и садится напротив. Я жадно лакаю золотистый напиток и чувствую, как он проваливается в желудок, Фу-х, теперь можно закурить, Я курю и смотрю на Олега. Он почти не изменился со времени нашей последней встречи.
В сущности, мы чем-то с ним похожи, нет не внешне, а внутренне. Одно поколение, одни проблемы. У него, как и у меня, что-то не сложилось с женой. Сколько лет уже маются, то расходятся, то сходятся, Уж сколько раз ему друзья говорили, увещевали, а ему все до лампочки. Вот люблю ее и все! А она, то с мужиком каким-то живет, то с бабой. Да, да, я не оговорился. Последнее ее увлечение это какая-то девчонка. А вы говорите, что нельзя сменить ориентацию! Еще как можно! До двадцати пяти лет была нормальной женщиной, а потом, вдруг в «розовые» потянуло. Неисповедимы пути Господни! Но я об этом никому не говорил. Олег хороший мужик, веселый, компанейский, но вот характер у него слабоват. А может это и есть эта самая штука, которую любовью прозвали? Уметь прощать, это не каждому дано. Вот я, например, никогда своей шлюхе не прощу, того, как она со мной поступила, да и не надо ей, это мое прощение, знай себе – подмахивай! Да, а Олег прощает.
- Ну что, может еще по пиву? – спрашиваю я.
- Вообще-то у меня с деньгами туго, но еще на пару наскрести можно, - говорит он и, роясь в карманах, идет к стойке заказывать пиво.
После второй в голове зашумело. Тепло разлилось по жилам, стало намного уютней. Олегу, по моему, совсем уже хорошо, потому что, он начал по новой рассказывать о том, как просадил в казино сто рублей. Я сижу, киваю, делаю вид, что слышу эту историю впервые, хотя всего лишь два часа назад, он втирал мне эту байку. Вообще-то, он интересный рассказчик, а если он еще и жестикулировать начинает, то тогда тушите свет. Создается такое впечатление, что ты сам участник всех этих событий, до чего красочным получается описание.
За соседний столик присели две молоденьких девчонки, совсем юные, лет по двадцать. Сели и заказали пиво.
В наше время девки так не квасили, как сейчас. Я, давеча, захожу в свою парадную, а прямо возле входной двери, сидят три малолетки, им где-то лет по двенадцать и сосут пиво «Балтика №4». Им бы кефир и молоко пить, а они пиво лакают. Я поднялся к себе на этаж, достал из кармана «малыша» и уконтропупил его из горла. Потом спустился вниз, узнать, принесли ли газету, а эти малолетки, чуть ли за штаны не хватаются. Видите ли, приспичило им посмотреть, что там у дяди промеж ног! Я конечно, не показал, мне только этого не доставало, я же не Рыжков, он бы точно свой шланг выкатил на всеобщее обозрение.
Короче, они пьют пиво, мы сосем пиво, они беседуют, мы базарим. Мне стало скучно от россказней Олега, его продолжительные речи имеют одно свойство, они быстро наскучивают и утомляют. Если в начале все нормально. То потом он начинает про Ольгу свою говорить, про мою бывшую, про то, как ему надоела работа, в общем, несет пургу по второму разу. Мне стало скучно и я ему говорю:
- Давай к бабам подсядем, поболтаем с ними, все же веселей будет, Узнаем, что думает о жизни нынешняя молодежь.
- Я их к себе домой не потащу, - категорически заявляет Олег, намекая на то, что кроме Ольги он в свою постель никого не допустит.
- Я тебе не предлагаю их трахнуть, - говорю я. - Просто посидим, поболтаем вот и все. Давай, подойди, побазарь.
Олег не твердой походкой подходит к соседнему столику и о чем-то беседует с девчонками. Похоже, они соглашаются, поскольку возвращается он в приподнятом настроении.
- Все нормально, они нас ждут!
- Тогда надо еще пивка взять, - говорю я.
Олег вздыхает и сует руку в карман.
Мы сидим уже минут двадцать и развлекаем молодежь своими старперскими байками. Да, действительно, мы старше их лет на четырнадцать. Но, похоже, им совсем не скучно от наших рассказов, наоборот, сидящая напротив меня шмара, заявляет, что ей очень интересно послушать именно нас, а не болтовню своих ровесноков у которых все мысли сводятся, как бы ширнуться и трахнуться, ну, еще на «Зенит» сходить, с ментами подраться. Я бы шмыгаться не стал, а вот попороться бы не отказался, во время победного матча «Зенита», но не сейчас и не сегодня.
Олег заливает что-то про свою собаку, которая заняла первое место на выставке. Он очень бережно относится к своей шавке, вплоть до того, что жопу ей туалетной бумагой вытирает, повышенной мягкости! Я задницу газетой вытираю и ничего, а он собаке специальной бумагой. А вы говорите: «Собачья жизнь!», мне бы так жить.
В общем, сидим мы – беседуем. А эта, которая напротив, вдруг посмотрела на меня внимательно, прямо в глаза и спрашивает:
- А ты убивал когда- нибудь?
Я аж в осадок выпал. Ну, думаю, и вопрос. С какого хрена она меня об этом спросила? Может убить, кого хочет и совета спрашивает? В общем, дурацкий вопрос, дурацкая ситуевина. Сижу и соображаю, чего бы ляпнуть? Решил соврать:
- Если честно, то да!
Похоже, что она и ожидала, услышать от меня именно такой ответ. Интересно ей, видите ли, что испытывает человек, после того, как совершил столь гнусное преступление?
Я, конечно, Достоевского в юности читал и помнил, что-то там творилось в душе у Раскольникова. Какие-то сомнения, переживания и прочая муть. Короче, начал я ей впаривать, мол, взял я на душу грех, вот и живу с этим грехом.
- А что ты испытывал, когда убивал?
Точно, или грохнуть кого-то собирается, или уже шлепнула. Не к добру эти разговоры! У меня аж ладони вспотели, а Олег треплется себе с этой Аней, которая напротив него сидит, про свою собаченцию, а та ему про лошадей калякает, она, видите ли, наездница! Видали мы таких наездниц, они только и умеют, что на «шишке» скакать – и-и-го-го. Сижу и размышляю, что рассказывать?
- Ничего не испытывал, - говорю я и намекаю Олегу, чтобы он принес еще пивка и помог бы мне сменить тему беседы. Но он так увлекся рассказами о животных, что ему не до моих проблем.
- Совсем ничего?
Вот упертая! Ну, что ты ко мне пристала, что я тебе плохого сделал? Откуда я могу знать, что должен испытывать убийца, когда мочит свою жертву? Если и было что-то об этом написано в «Преступлении и наказании», то я позабыл, а других таких романов я не читал. Ну не читать же современных бушковых и марининых, у них там об ентом нихрена не сказано.
- Ну, не помню я, что я тогда испытывал. Я же не думал в тот момент: «ага, надо обязательно запомнить, что я сейчас испытывать буду», так что ли, получается? – вывернулся я. А во, мы как можем?
- Хорошо, а после того? Что ты потом чувствовал, что чувствуешь сейчас?
Мне сильно, очень сильно захотелось в туалет.
- Олег, - толкнул я приятеля. - Сходи купи пивка, а я прогуляюсь в одно место.
Думаю, пока я буду ходить, пока Олег пивка прикупит, глядишь, она и забудет про тему нашего разговора. Иду я в сортир, смотрю, через столик от нас сидят четверо пацанов, лет по двадцать пять, и перемигиваются с кем-то. Я обернулся и посмотрел назад. Может, показалось? Наверно. Мне почудилось, что парни перемигиваются с нашими собеседницами. Да ерунда это, решил я и вскоре забыл об этом эпизоде.
Вертаюсь в зад, Олег уже пиво притараканил, а эта мочалка, можно подумать, только и ждала моего возвращения.
- Пустоту, - говорю, - «Просыпаюсь рано утром на душе темно и пусто», - пропел слова из песни Шевчука. Отличная, кстати, песня. Я, кстати, снял что-то вроде клипа на нее, а директор «ДДТ» Женя Мочулов меня обстебал, говорит, правда мы пьяные были, отмечали Юлианыча День рождения, так вот, говорит мне: « Когда Юрка эту бабу драл, может звезды сыпались с неба, а ты мне какого-то непонятного синяка показываешь, с опухшей мордой». Я не обиделся на него, у каждого свой взгляд на мир. А слова в песне, действительно, клевые: «В окна бьется снег хрипящий. Все напрасно, нет спасенья, Замерзало наше счастье и.… Подохло, без мучений!»
- Пустоту?
- Да, абсолютную душевную пустоту! – отвечаю и начинаю втирать ей, о всевозможных голосах по ночам и кошмарах во сне, о шагах за дверью, о предчувствии скорой смерти. В общем, несу всяческую ахинею. Может ей Пелевина прочитать – «Чапаев и Пустота»?
Заколебали меня эти разговоры о смерти. Если хочется кого-нибудь замочить, то не надо спрашивать у других совета, все равно, ничего хорошего не присоветуют.
Морковка замолчала, наконец-то успокоилась.
Подошла уборщица:
- Бар закрывается!
Закрывается? Да и фиг с ним, все равно, денег у Олега не осталось. Мы, как истинные джентльмены предлагаем проводить девок, но они, почему-то отказываются. На нет и суда нет! Мы встаем и выходим из бара.
Олег уже находится в полной прострации. Язык прилипает к нёбу, ноги заплетаются, в общем, человек - в полное говно. Мы идем по набережной Мойки в сторону Невского проспекта. Лишь бы на патруль не нарваться, я то еще держусь, а вот приятеля точно заметут в «пердильник».
Идем мы с Олегом, вдруг слышим. Нас кто-то окликает. Мы оборачиваемся, смотрим, а это наши морковки за нами скачут, как лошади. Остановились и ждем.
- Мы решили, что вы можете нас проводить, - говорит моя душная собеседница.
Еп-онский бог, можно подумать, что мы так усердно навязывались им в провожатые, что девочки расчувствовались и решили позволить нам, совершить этот благородный поступок.
- Ладно, - говорю. - Давайте мы будем вас провожать.
Идем гуляем. Проходим мимо университета имени Герцена, а эта, которая моя, говорит:
- Давайте через дворы пройдем, срежем угол?
Ну, я здесь как-то бродил в недалеком прошлым, даже, помниться пил в одном из корпусов института, он тогда еще институтом назывался, поэтому в обстановке ориентируюсь. Пошли мы через территорию университета. Идем этаким вальяжным шагом, у Олега в кармане трубка запищала. Он стал разговаривать и чуть-чуть отстал, а мы уже к подворотне приближаемся, там калитка есть. Иду я с мочалками под ручку, а Олег где-то застрял.
- Давайте подождем, - говорю я бабам и поворачиваюсь.
Поворачиваюсь я и вижу, что вместо Олега к нам приближаются те самые парни, которые, как мне показалось, перемигивались с «нашими» дамами. Только их было не четверо, а двое. И так лихо они приближались, так уверено, что я сразу же догадался, что сейчас произойдет. Я приготовился драться, решив, что если подоспеет Олег, то мы с легкостью отметелим эту молодежь.
Но Олег не появлялся, да он и не мог появиться, потому что в этот самый момент лежал на небольшой клумбе, на которой еще не проросла трава и цветы, в полной отключке. Отключится ему помогли все те же юные пацаны. Более того, с него стащили дорогую кожаную куртень, сняли швейцарские часы, финские ботинки за пятьсот марок и забрали радиотелефон. Но я об этом ничего в тот момент не знал.
Готовлюсь я к драке, а тут вдруг сзади тюк мне по башке, чем-то тяжелым, ну я с копыт долой, бух на землю. Вроде, как сознание даже потерял, только слышу сквозь какую-то дымку голос этой швабры: «Давай…, не бойся…, он мне сам…, рассказывал, ничего не чувствуешь…. Пустота!». До меня начинает доходить, что она говорит про убийство. Вот, значит, для чего она меня расспрашивала, а я как идиот про Достоевского вспоминать стал. У ребятишек просто адреналина в крови много, аж через край хлещет, вот они и резвятся. Видите ли, грохнуть им кого-нибудь захотелось, испытать на себе, что же испытывает прирожденный убийца.
Мне повезло, признаюсь я, как и Олегу. В то самое время, когда над моей головой уже был занесен булыжник – «орудие пролетариата», появилась какая-то дама с ротвейлером. Выгуливала тетка свою псину перед сном. Ребятки испугались и бросились наутек. Женщина подбежала ко мне, стала охать и ахать, а ее пес чуть не откусил мне правое ухо, до чего ему я пришелся не по нраву. Да хрен с ним, пускай жрет мое ухо, ведь он мне, фактически, жизнь спас.
Отошел я маленько, бросился Олега искать, а он сидит на клумбе без куртки, без ботинок и часов, и репу ушибленную чешет. Здорово мы с ним повеселились. Вот так. Так что, если спросит у вас кто-нибудь: «А вы убивали когда-нибудь?», двиньте ему посильнее промеж глаз и поскорее тикайте оттуда, не стоит с такими людьми знакомство заводить.
ПРИРОЖДЕННЫЕ УБИЙЦЫ 2
- А тебя убивали когда-нибудь? - спросил он, пристально глядя в мои глаза.
Меня передернуло. Я уже слышал подобную фразу когда-то, но тогда вопрос звучал несколько по иному: «А ты, убивал когда-нибудь?». Господи, чего им всем от меня надо!? Да, точно, вспомнил, мне тот вопрос девка какая-то задала, когда мы сидели в пивном баре на Гороховой. И всем все кончилось? Чем!?! Да, ведь меня чуть не грохнули! Если бы не случайная дама с собачкой, то все, пиши - пропало. Так что, нет, бери руки в ноги и тикай отсюда.
Я взглянул на него, и опустил глаза. Его бычьи глаза такие грустные, такие огромные и бесцветные прожигали меня всего до кашля, до простуды. Подняться со стула просто не хватило сил. Я сидел и, опустив глаза, ковырял вилкой по почти пустой тарелке с салатом.
Выходя из дома и направляясь в кафе на Нарвский проспект, я и не мог предположить, что вновь столкнусь с ситуацией полнейшего маразма. Выйдя из дома, я имел совершенно четкий и определенный план: выпить кружку пива и поесть. Дома жрать нечего, а идти в магазин и что-то покупать, - лень, да и не к чему.
В кафе, где с утра народа практически никогда не бывает, работает знакомая буфетчица, симпатичная кареглазая девушка, которую я знаю уже почти сто лет. Заказав у нее пиво и салат из крабовых палок, я сел за крайний столик возле окна и принялся таращиться на проходящих мимо людей. В это время, когда большая часть населения отдыхает на природе или где-нибудь на юге, в городе остаются только те, у кого отпуска закончились или еще не начались, немощные старики, беспризорники и бомжи. Лето, на удивление, выдалось очень теплым, а в этот выходной температура подскочила до тридцать пяти градусов! Это в нашем-то северном городе. Конечно, мне следовало бы пойти на «яйца», но я никак не могу найти свои плавки. Куда они подевались? Да, кстати, вы спросите: что за «яйца» такие? А я вам сейчас расскажу.
Хотя все это и вранье, но эта байка ходит в нашем районе, похоже, с начала времен.
Императрица Екатерина II как-то решила прогуляться по усадьбе своей бабки Екатерины I. Ныне не дворца, не усадьбы не осталось, зато есть парк «Екатерингоф» с аттракционами, катамаранами, эстрадой и пивными шатрами. Так вот. Прикатили все эти навозные жуки на берег речки Екатерингофки, кстати, тогда она носила название Черная речка выгрузились из карет и давай по аллеям и дорожкам шляться. Впереди Екатерина шагает под ручку с графом Орловым, поодаль князь Потемкин-Таврический с какой-то фрейлиной, а дальше куча всякого народа: там и пажи, там и фрейлины, там и князья всевозможные, графья и офицеры, короче, уйма всяких моромоев. В общем. Погуляли они по парку, устали, решили пойти похарчеваться. Ну, там, естественно, тяпнули и решили вновь по аллеям поболтаться, и пошли в дальний угол парка, где были вырыты два пруда и канал, соединяющий их с речкой, чтобы вода в прудах особливо не застаивалась. Проходит Катька по мостику через канальчик, останавливается и спрашивает Гришку Орлова: « Скажи мне мон-хер что напоминают тебе эти пруды?». «Мон-шер» – отвечает Орлов – «Мне они ничего не напоминают». «А если подумать?» – настаивает императрица. «Да, х..й его знает» – отвечает Григорий. Екатерина грозно посмотрела на своего фаворита, да, как треснет ему между ног ногой, тот, аж подпрыгнул. «Ой!» – вопит Орлов – «Бедные мои яйца!». «Вот то-то же» – усмехнулась Екатерина – «Именно яйца они напоминают, а канал, что х…». Сказала, и грозно посмотрела на Потемкина, который подобострастно согнул спину. Именно с тех самых пор это место стало именоваться в народе – «яйца», а подхалим и лизоблюд- Потемкин, тайком заказал себе бронированный «подгузник», дабы, попавши впросак, сохранить свое мужское достоинство. Ведь, как раз после того злосчастного удара в парке, Гришка Орлов стал импотентом, и императрица сослала его лошадей выращивать куда-то в тьму-таракань. Да, а уже в наше, советское время, великий Эйзенштейн смастырил киношку про то, как Потемкину корсет мастера прилаживали к его величественным причиндалам. Так и назвал свой фильм- «Броненосец Потемкин». Вот такие пироги, братцы, вот такие яйца.
Да, но я отвлекся.
Сижу я около окошка, разглядываю прохожих, Надька- буфетчица салат и пиво приволокла, и тут, слышу чей-то кашель возле своего левого уха. Я повернул голову. Передо мной стоял мужчина средних лет, с большой нечесаной башкой, длинной шеей, короткими худыми руками и впалой грудью. Одет он был как-то неряшливо: в желтую мятую футболку и зеленые брюки. Эти цвета совсем не шли к его перманентно краснеющему лицу. В руках у него была кружка пива и рюмка водки.
- Вы не возражаете? – спросил он, глядя на меня большими прозрачными глазами, такими тяжелыми и грустными, как у быка, который знает, что не сегодня – завтра ему предстоит очутиться на бойне.
Я окинул взором пустой зал и пожал плечами.
- Присаживайтесь, - меланхолично ответив дядьке, я отхлебнул из своей кружки.
Он сел напротив, и тут же опрокинул в себя рюмку. Я отвернулся к окну. Какого ляда он ко мне подсел? Ведь специально не пошел к Марине, чтобы не много посидеть в одиночестве, - и на тебе, фрукт нарисовался.
Какое-то время он молчал, вероятно ждал, когда водка провалиться, а потом взял и ошарашил меня своим вопросом: «А вас когда-нибудь пытались убить?». Ну, что тут скажешь? Честно говоря, я никогда не задумывался над этим вопросом. Я не воевал, а по сему на войне меня никто не убивал. Но, ведь тогда, в садике педагогического университета, мне хотели голову камнем разбить! Короче, нечего заморачиваться, у нас каждого второго когда-нибудь да кто-нибудь пытался загасить. И что? Теперь я должен с этим мужиком про убийства базарить? Да, Боже упаси. Мне хватило этих разговоров в пивном баре Достоевский, Толстой, Чехов, Бунин, что, я так и буду вечно классиков перечитывать после каждого разговора под кружку пива? Противны мне эти философствования, от них какой-то падлянкой пахнет. Вроде бы и базар не базар, а как копни чуть поглубже, так там такая помойка, что мама не горюй. И чего я на «яйца» не пошел, дурак? Пауза затянулась, и мужик почти высосал все свое пиво. Сейчас он допьет и уйдет, подумал я, подняв и тут же опустив глаза.
Поймав за миг на себе его взгляд, я закашлялся, и молча принялся ковырять вилкой в салате. Но, похоже, что его не очень волновал мой ответ, ему хотелось излить кому-то свою душу, вернее, то, что на ней накипело.
- А меня недавно хотели убить, - проговорил он, поставил полупустую кружку на стол и полез за сигаретами.
Я кивнул в знак того, что я сочувствую его горю.
Он вновь пристально поглядел на меня, от чего спина у меня покрылась потом, а на лбу появилась испарина, затем встал и направился к стойке. В тот момент я мог бы, приспокойно, допить свое пиво, встать и уйти, но что-то удерживало меня на стуле. Глаза, его грустные, прозрачные глаза, именно из-за них я не смог оторвать свой зад от стула. Вернулся он с графином водки и тарелкой, на которой лежали шесть бутербродов с красной икрой. Если честно, то мне совершенно наплевать какая там икра: черная, красная или зеленая, я не гурман и извращенец, поэтому не имею привычки «смаковать» всякую гадость типа омаров, трюфелей, икры и патиссонов, оттого абсолютно равнодушно отнесся к его заказу.
Он поставил все на стол и вновь удалился, чтобы вернуться через минуту, держа в руках два глиняных горшочка с холодным борщом.
«Он что, обуел?» - подумал я, наблюдая за его действиями – «За харчи, конечно спасибо, но к чему все это?»
- Кушайте, - сказал он. – Извините, но у вас вид, как у медведя весной, только-только проснувшегося после зимней спячки.
Ого, подумалось мне, какие сравнения! Ты бы на себя посмотрел со стороны, на тебя же без слез и не взглянешь. Но, вместо этих слов, я усмехнулся, кивнул головой, что-то пробурчал себе под нос и отхлебнул пиво.
В это же время, он подвинул мне тарелку с борщом, положил на мое блюдце с остатками салата бутерброды, разлил водку по рюмкам и сказал:
- Давайте за знакомство.
Мне ничего не оставалось, как поднять рюмку и чокнуться с ним.
- Вы, наверное, поражены, что я вот так, вот сразу, ну, взял и подошел к вам? – чувствовалось, что он подыскивает слова, чтобы оправдать свои действия, но найти их не может. – Понимаете, я настолько одинок, что мне и поговорить то не с кем. Нет, приятели есть конечно, но, что им до меня.
Я кивнул. У меня та же история. Вроде и круг знакомых довольно обширный, а коснись чего, так и обратиться не к кому.
- А вы человек посторонний, мы с вами встретились и разбежались раз и навсегда, от этого я и к вам присел.
Ну, ты молодец! Ты сейчас меня нагрузишь своими проблемами, сольешь грязную воду в унитаз, а я потом барахтайся, как некое говно, в некой проруби. Веселый дяденька, добрый!
Он снова налил, но пить не стал, а принялся меланхолично хлебать холодный борщ. Я посмотрел на него, взял ложку и последовал его примеру.
Ели мы молча минут десять, пока не подошла Надежда и не поставила перед нами тарелки с шашлыком и овощным рагу с рисом и грибами. Я посмотрел на Надьку, она удивленно пожала плечами, кивая головой в сторону мужика. Да, за знакомство мы с ним выпили, но имени своего он так и не сказал. Но, наверное, это и к лучшему, зачем мне знать, кто и что он такое.
Он крикнул «спасибо», вслед уходящей буфетчице, и поднял свою рюмку.
- Давайте теперь за удачу, - произнес он и, не дожидаясь, пока я соизволю поднять свою мензурку, выпил.
Я чуть пригубил, теряясь в догадках. А может это просто пидрила? Просто хочет напоить меня, а потом оттрахать где-нибудь в туалете? Нет, я конечно не боюсь, все-таки не десятилетний пацан, но все равно, не приятно. А вдруг он в водку какой-нибудь дряни подсыпал? Какого-нибудь клофелина? У меня башню снесет, а он возьмет и мои карманы обшарит. Правда, денег у меня не много, а вот мобильник может уволочь. Эх, зря я не ушел, когда он за водкой ходил.
- Скажите, - я целиком засунул бутерброд в рот. – А почему вы выбрали именно меня, чтобы, так сказать, излить душу?
- Не знаю, - ответил он, чуть погодя, пожимая плечами. – Лицо у вас какое-то доброе.
Я поперхнулся и, рассмеявшись, закашлялся.
- Вы первый, - сказал я, откашлявшись. – Кто говорит мне такие слова. Никогда добротой не отличался, скорее наоборот.
- Чушь все это, - сказал он. – Я человека по глазам вижу. А у вас глаза добрые. Да, - он осекся. – Если я вам мешаю или неприятен, то вы скажите, я тот час уйду.
Еб твою мать! Что за светские беседы в салонах девятнадцатого века, времен Пушкина и Гоголя. Будьте так добры, идите на х… Так что ли? Да, а как же с водкой. С закуской? Один шашлык с гарниром сто двадцать восемь рублей стоит, а борщ, а икра? Я, конечно, говно, но уйти теперь не смогу, на это ты, мил человек, и рассчитывал!
Да нет, что вы, - осклабился я. – Вы мне совершенно не мешаете.
Мой ответ он воспринял, как руководство к действию и, оторвав от шампура крайний кусок баранины и проживав его, приступил к своему долгому повествованию.
Вот его краткий рассказ.
***
I
Эти два придурка разбудили меня посреди ночи. Свист и ор под моим окном стоял такой, что переполошил, наверное, всех моих соседей. Чего они приперлись в два часа? Какого ляда им нужно? Продрав глаза, я раскрыл окно и заорал этим козлам чтобы они угомонились. Потом зашел на кухню поставил чайник и пошел умываться. Вот тоже дерьмо! Зачем под окнами кричать и свистеть, если можно просто подняться на третий этаж и позвонить? А, наверное Рома не знает шифра кодового замка, вот в чем вопрос. Вовка с ним притащился, зачем?
Пока я умывался и чистил зубы, чайник нагрелся, и я сделал себе кофе. Если честно, то жрать и пить особо не хотелось, но это скорее по привычке, чем от какого-то желания. Ничего, пускай подождут, если орать только вновь не начнут. Нацепив на себя синюю футболку, подаренную дочерью, и вельветовые джинсы, я подошел к окну и помахал придуркам рукой: мол сейчас выхожу. Натянув на ноги кроссовки, я захлопнул дверь своей однокомнатной квартиры и спустился по лестнице.
- Чего так долго? – возмущался Рома, когда я подошел к знакомым.
- Вы что, - спятили? – ответил я вопросом на вопрос. – Вы весь дом перебудили, завтра соседи будут мне рожи строить и выговаривать. Ты что, - обратился я к Роме. – Код не знаешь?
- А ты мне говорил? – петушился последний. – Я и был-то у тебя только один раз.
- Понятно, - сказал я, здороваясь с Володей.
С Ромкой я познакомился примерно год назад, когда он еще дворником работал возле ЦФТ «Нарвский». На вид ему было, - лет тридцать пять – тридцать шесть. Одет он был очень небрежно и совершенно безвкусно. Белые брюки, как у врачей в больнице имени Володарского, клетчатый пиджак коричневого цвета, синий шелковый шарф на шее и бежевая рубашка. Морда-лица у него имела характерный землистый оттенок, вероятно пошаливала печень от чрезмерного пристрастия к крепким спиртным напиткам, нос картошкой, глаза как у кролика и абсолютно неухоженная борода, клочьями топорщилась в разные стороны. Сблизились мы с ним на почве любви к поэзии и водке. Он, как и я, любил поэтов серебряного века и очень умело декламировал стихи Блока, Георгия Иванова, Ахматовой. Кроме того, он казался начитанным и интересным рассказчиком, хоть, как я позже понял, многочисленные байки и истории он присочинял прямо во время наших бесед где-нибудь в сквере или во дворе за бутылочкой водки. О себе он рассказывал охотно и ярко. «Мой друг художник и поэт…» – спел когда-то Костя Никольский, так это про него, про Ромку. Во всяком случае, он позиционировался как профессиональный художник, а стихи пишет для души. Он прочитал мне несколько своих виршей:
«Река.
Вода.
Я бросил камушек туда.
Аллея.
Смех. Все, как у всех
Успех.
И на воде круги…
О, Боже – помоги».
А вот еще одно стихотворение:
«Плавленый сырок,
В стакане водка.
Дань традициям,
Которых нет…
Одиночество.
Нетвердая походка.
Ветер.
Утро.
Скоро сорок лет».
Вроде бы, ему уже сорок? Хотя, он никогда не говорил об этом. Но, даже, если ему нет этих четырех десятков, то неужели, он надеется дожить до них, когда так бухает? Впрочем, в последствии выяснилось, что Роме всего лишь тридцать пять лет, что возраст он свой завышает сознательно, но об этом чуть позже, хотя стоит заметить, что его регулярное вранье, могло послужить для меня первым звоночком, что связываться с таким человеком не безопасно. Впрочем, как я уже сказал, об этом ниже, а пока я прочту еще парочку его стишков, мне кажутся они довольно любопытными:
«На настенном календарике зима…
Ставлю веточку еловую в хрусталь.
Одиночество.
Похмелье.
Вкус вина…
Почерк -сеточкой...Чернильная вуаль
В кухне свет,
И на клеенчатом столе,
Ночь оставила пригоршню смелых строк.
Голос, тихий и дрожащий, как пчела.
Не решился.
Не успел.
Не смог».
«Вино.
Перрон.
И яркий свет.
И нет
Меня.
И был – не я».
(*) – эти стихи предоставлены автору романа.
Петербургским поэтом и актером БДТ им. Товстоногова – Осиповым Русланом Станиславовичем.
Да, но бог с ними со стихами. На мой вопрос, почему он владея кистью и пером, предпочитает мести улицы, Рома отвечал, что картины он пишет только во времена душевного подъема, а в настоящее время у него перманентный кризис, что же касается стихов, то их на отдельный сборник еще не набралось, а печататься в общей солянке с другими говнюками ему претит самолюбие. Вскоре, он устроился работать администратором в кафе к Марине. Работа была не пыльная, - следить за залом и рассаживать и угомонять клиентов. Иногда, под рюмочку, он соглашался продекламировать несколько своих новых стихотворений, после чего довольный возвращался за свой столик, с табличкой «администратор» и выпивал сто грамм поднесенной посетителями водки. Если бы не любовь его к спиртному, то, возможно, он мог бы долго работать у Маринки, но алкоголь сгубил его карьеру. Раз надравшись «до чертиков», другой, третий, Рома стал спустя рукава относиться к своим обязанностям. Его волновала только собственная трагическая личность, одиночество и похмелье. Поэтому, после очередного возлияния и падения под стол, Рому выперли из кафе в самом конце марта. Я то все это знал, но он продолжал пудрить мозги своим знакомым, что он находиться в отпуске и от того вынужден стрелять у них червонцы и двадцатки, потому что, отпускные Марина никому не платит, а последнюю зарплату он всю отдал сестре, которая заботиться о его потомстве ( две жены его бросили, а третья легла на рельсы, вместо Ельцина), а, судя по его словам, каждая из жен оставила ему по одному ребеночку, вот и посчитайте. Первое время деньги ему давали охотно, но в последствии этот ручеек доходов иссяк, - Марина наняла нового администратора, который и рассказал посетителям причину отсутствия Романа на рабочем месте. Что же касается Володи, то с ним я познакомился гораздо позже. Буквально в последний месяц. Это был не высокий краснолицый мужичек сорока пяти лет, с короткой стрижкой, приятными чертами лица, вечно в синей джинсовой куртке и черных брюках. Работал он на каком-то заводе возле парка 9-го января в Химическом переулке – стропальщиком, был часто молчалив, немногословен и очень закомплексован, особенно по отношению к дамам. Роман подцепил его в бытность работы администратором и потихоньку доил этого чушка, предоставляя ему койку в своей квартире.
О квартире стоит сказать особо, - это было нечто. Это была трехкомнатная хата в доме дореволюционной постройки. Квартира была коммунальной, и каждая из ее комнат имела своего хозяина, но хозяев не было. Точнее, они были, но все где-то в данный момент находились: двое в тюрьме на длительные сроки, а один в психиатрической лечебнице, из которой он регулярно сваливал, но с такой же регулярностью и возвращался. В общем, получалось так, что хата была пустой, и Роман жил в ней падишахом. Сам он никаким местом к этой квартире привязан не был, по его словам его дом находился на Петроградской возле одноименного метро, опять же, с его слов, очутился он на этой блатхате совершенно случайно, просто однажды, разговорился на улице с подвыпившим человеком, который за бутылку водки в неделю согласился сдавать ему койку, правда выходило больше чем одна бутылка, зато Роман нашел себе верного приятеля, а когда того посадили, то стал полноправным хозяином комнаты, а впоследствии и всей квартиры. В принципе, все было бы ничего, но в этой хате отсутствовали замки на входных дверях, а сами двери были настолько разбиты, что казалось, что чихни на них, они и рассыплются в прах.
«Зачем мне стальные двери?» – разводил Рома руки в стороны – «Если бы это была моя квартира, а так». Тем не менее, после того, как хозяина его комнаты упекли на двенадцать лет за решетку, Роман судорожно принялся искать человека, который спонсировал бы его пребывание на этой блатхате, к тому времени он уже вылетел с работы, а новую искать не торопился. Таким человеком и оказался Володя, выставленный женой из дома и собиравшийся разводиться. Как я уже говорил, Вова был ужасно неуверенным в себе человеком, стеснительным и, вообще, маленько сдвинутым, поэтому Роме легко удалось развести его, строя из себя сочувствующего приятеля, доброго советчика и умного аналитика. И Володька купился на этот словесный понос. В результате, - Рома целыми днями шлялся по улице либо спал, а вечером встречал у капельницы своего уставшего после работы друга, выпивал с ним дежурные сто-пятьдесят грамм, затем брал у него деньги на водку и еду и шел в магазин, пока Вова еле волок свои ноги на новую жилплощадь. Да, хотя долг по квартплате исчислялся десятками тысяч рублей, не смотря на грозное рычание Матвиенко, никто переселять жителей «вороньей слободки» в маневренный фонд не собирался, да и все реальные жильцы имели, в настоящий момент, «достойные квартиры». И еще. Когда я спрашивал у Ромки, отчего тот не живет нормально со своими детьми на Петроградке, он отвечал, что, якобы, поссорился с матерью и не разговаривает с ней уже десять лет. Что же касается детей, то с ними он видеться чуть ли не еженедельно, и что они его очень любят.
Вот такие раздолбаи высвистывали меня ночью восемнадцатого июля этого года.
- На пей, - Рома протянул мне початую бутылку «Кавказа».
- Дзенкую, - поблагодарил я по-польски и сделал несколько глотков из горлышка, затем вытер его и передал Вовке, Вовка был пьяный в дугаря.
- Костя, - причитал он. – Я спать хочу, вторые сутки спать не дают, сволочи
- Кто? – поинтересовался я.
- Да, Наташка привела каких-то молодых отморозков, которые поят и ебут ее по очереди, - ответил Вова. Он сам был тайно влюблен в Наташку и ужасно ревновал ее ко всем, а та еблась с кем попало за бутылку вина или стакан водки, короче натуральная ****ь она, вот такие пироги.
О Наташке тоже стоит сказать отдельно. Как говорит она, ей тридцать три года и она негде не работает. Раньше она занимала со своей матерью крайнюю комнату в той самой квартире, но потом им удалось поменять эту комнату на однокомнатную квартиру в Пушкине, где в данный момент она и проживает. Наведываясь на бывшую жилплощадь, она встречала старинных подруг, пила с ними и приходила ночевать на прежнюю квартиру. Это была высокая светловолосая девица, с довольно приятным, чуть опухшим лицом и роскошными грудями и задницей. По части секса она было полной профанкой, во всяком случае, когда я ее вчера имел, он лежала как бревно, охала и мелко тряслась всеми своими телесами, что не помешало мне поставить ей четыре палки.
- Так ты переночевать хочешь? – обратился я к Вовке. – Пошли ко мне, ляжешь - поспишь.
Дело в том, что сам я из детского дома, а эту однокомнатную квартиру получил еще в советские времена. Точнее, мне предоставили комнату на Моховой, а я поменял ее на вот эту квартиру в Ленинском районе.
- Не фига, - возразил Роман. – Мы пойдем ночевать ко мне. Эти уроды в дальней комнате колбасятся, а мы у себя.
- Так зачем же вы ушли? – удивился я.
- Тебя посмотреть, - отрезал Рома, взял хныкающего Вовку под руку и поволок его в сторону дома. – что стоишь?! – крикнул он мне. – Помоги человека до постели довести.
- Бред какой-то, - пробурчал я. – Вы бы еще к Виталику (это наш общий знакомый, который живет в Автово) зашли, поорали бы ему, а потом попросили его помочь отвести Вовку к тебе домой.
- Ладно, умник, – огрызнулся пьяный Рома. – Ты поможешь, наконец, или нет?
- Наконец, помогу, - ответил я, рассчитывая, что на Ромкиной блатхате найдется не много спиртного, чтобы с пользой провести остаток ночи.
Когда мы подошли к Нарвской, Вовка не много очухался, закурил, сделал глоток вина, но попросил чуточку передохнуть, посидеть на автобусной остановке. Мы плюхнулись на скамейку, как – раз напротив метро. Рома лечил Вовку какими-то бредовыми рассказами, Вова охал и ахал, а я потихоньку допивал портвейн. В конце-концов выяснилось, что основной причиной недуга Володи были не бессонные ночи, а неверность Натальи. Оказывается, что он влюбился в нее и даже имел на ее счет некие серьезные намерения. О том, что она ****ь, он узнал только сегодня, да и то, не верил в это, думая, что она просто пьет с малолетками на халяву, а на счет ебле и не помышляет.
- Брось ты Вова, - сказал я ему, уловив сущность проблемы. – Я ее сам вчера драил во все щели!
- Ты??? - глаза у Вовки вылезли из орбит настолько, что казалось еще чуть-чуть и они упадут на асфальт. – Ты Наташку имел?
- Имел, - ответил за меня Роман, который был свидетелем всего этого безобразия. – И не только Костя, ее пол Ленинграда поимело. Я тебе говорю, плюнь ты на нее…
Рома продолжал что-то гундосить, но Вовка больше его не слушал, он впал в прострацию. Надо же, даже Косте дала, сука, а его постоянно динамила, о какой-то любви разговоры заводила. Сука! Он чуть ли не разревелся, сидя на остановке, представив себе, как я засовываю его любимой свою елду в рот.
- Не пойду я туда, не хочу, - ныл он, куря одну сигарету за другой. – Я ей помочь хотел, деньги давал, чтобы она к матери съездила, договорилась, что мы вместе жить станем, а она. Проститутка, самая настоящая шлюха!
- Нет, мы пойдем, - настаивал Роман. – Назло им и ей, мы пойдем ночевать домой.
Я еще тогда удивился его настойчивости, с которой он откровенно нарывался на скандал, но решил, что все это оттого, что кровь сильно разбавлена спиртным.
Мы встали и пошли. По дороге, мы заглянули в капельницу, где Володька купил всем по сто грамм и бутерброду с сервелатом. Мои предположения начали сбываться, ночь, точнее ее остаток, предстояла веселой. Возле капельницы мы столкнулись нос к носу с четырьмя пьяными подростками, которые послали на х… Романа, но о чем-то поговорили с Володей.
- Кто это? – спросил я, когда обиженный Роман подошел ко мне.
- Эти придурки, которые Наташку парят, - ответил Рома.
- А чего они тебя?
- Пойди – спроси, - ответил он.
Подошел Володя.
- Ну, что они тебе сказали? – Рома косел прямо на глазах и, чуть было не поскользнулся возле большей лужи.
Вовку всего трясло, и даже в темноте было заметно. Как горит его, и без того красное, лицо.
- Они пошли за водкой и сказали, что обязательно вернуться обратно, - заплетающимся языком промямлил Володя.
- А что с Натальей? – спросил я.
- А ну ее, - Вовка махнул рукой. – Ребята, давайте туда не пойдем. Чует мое сердце, что добром это дело не кончится.
Мое сердце не чуяло ничего, поэтому я легко согласился с доводами Романа, о том, что нам надо зайти и проведать Наташку, а после свалить оттуда на все четыре стороны. Не смотря на нытье старшего товарища, мы смело двинулись на встречу надвигающейся опасности.
Войдя в парадную и поднявшись на второй этаж, мы открыли дверь и прошли в квартиру. Володька постоянно ныл, зато Роман был настроен достаточно решительно. Мой мозг еще работал в нормальном режиме, то есть алкогольные пары еще не успели, к тому времени, размягчить его на столько, чтобы я ни черта не соображал, поэтому я не торопил события, а старался следовать в их форваторе. По большему счету, я придерживался мнения Вовы и считал, что наше появление на блатхате, в настоящий момент, ничего хорошего не принесет, а лишь только усугубит ситуацию. Пьяные или обдолбанные малолетки, легко разберутся с нами, тем более, что Вова был уже никакой, а Рома драться катастрофически не умел. Что касается меня, то драться я умею и люблю, но годы берут свое, я стал медлителен, не точен, не внимателен. Часто пропускаю удары, которые и пятилетний ребенок не позволит себе пропустить. Короче, я был за то, чтобы пойти ко мне, но… Когда мы вошли в квартиру и прошли в комнату, то пред нашим взором предстала… А ничего не предстало! Рома открыл дверь, тут же закрыл ее и сказал Володьке:
- Тебе лучше на это дело не смотреть!
- Что, так плохо? – Володька догадался, что в их комнате спит Наташка, и вновь разрыдался.
- Стоп-мотор, - сказал Ромка. – Пошли в дальнюю комнату.
- Нах..? – спросил я. – Пошли лучше на улицу или в капельницу. Чего в доме сидеть, где гужбанят какие-то отморозки, где свежевыебанная шлюха спит, где так и пахнет каким-то блудняком!
- Проходите, - отрезал Ромка. – Я сейчас приду.
Едва мы прошли в дальнюю комнату, возле сломанного сортира, как нарисовался Рома с бутылками водки и кока-колы.
- Откуда такое добро? – поинтересовался я.
- От верблюда, - последовал короткий ответ.
То, что Рома не чист на руку, я догадывался давно. Нет, он не лазил по квартирам, не обирал пьяных клиентов, когда работал в кафе у Марины, не тырил мелочь из карманов, но… Но, если. Не дай бог, кто-нибудь где-нибудь зазевается, а рядом будет Роман, то все – пиши-пропало. Он, как ворона, тащил все подряд. Если это была сумка с продуктами, - то пер ее, если это были книги, - то и они становились его добычей, часы, - так часы, магнитолы – туда же. Реже всего, к моему удивлению, ему удавалось свиснуть живые деньги, видимо, он все же стремался запускать свои маленькие опухшие ручонки в чужие карманы, куда легче было уволочь какую-либо вещицу, которую невнимательный хозяин на мгновение упустил из вида. Тем более, что никто и никогда не подумал бы на Рому. Ну, как так можно – художник, поэт и занимается мелкими кражами! Ан нет господа, к сожалению возможно, тем более, как выяснилось в дальнейшем, никакой Рома не художник, враль он обыкновенный. Стихи его, да, с этим я соглашусь. Да только их всего-то десять штук, о каком сборнике можно говорить, если «великий пиит» за все свои тридцать пять лет написал только десять стихотворений и те далеко не равнозначные, которые я привел в пример, - еще более-менее, а остальные полнейшая лажа.
Да, оставим эти мысли в слух, а вернемся к нашим баранам, которые сидят в дальней комнате.
Рассевшись на гниющий и смердящий диван, мы ввернули лампочку в какое-то непонятное чудище, ранее носившее название торшер. Комната предстала во всей своей красоте, во всем своем первозданном величии. Стены со следами газет и обоев, прогнивший пол, почерневший от дыма и смрада – потолок, из мебели диван, на котором расположились мы, торшер и треногая тумбочка, такая же древняя, как сам дом дореволюционной постройки. В углу кто-то зашуршал, а потом раздался пронзительный писк, больше напоминающий скрежет металла о стекло.
- Крысы, - равнодушно резюмировал Рома. – Их здесь великое множество, не смотря на различные дератизации, на которые наши чиновники во главе с Матвиенко вбухали столько денег, и потратили столько энергии и слов.
- Да, - согласился я. – Пиарили эту компанию во всех СМИ.
Крысы, тем временем, не обращая на нас никакого внимания, преспокойно возились в своем темном углу, шурша обрывками обоев и газет. «Палая листва» вспомнил я повесть Габриэля Маркеса, действительно, палая.
- Так где ты водку взял? – повторил я свой вопрос, понимая непредсказуемость от последствий, которые могут повлечь за собой, поступок Романа. – У отморозков спиз…? Смотри, он сейчас вернуться и полезут разбираться. Вон, Вовка уже спит, а ты. Ты способен драться?
- Не микрофонь! – огрызнулся Ромка. – Я спер, мне и отвечать. На пей, - он протянул мне желтую железную кружку, всю покрытуу грязью и копотью, складывалось такое впечатление, что в ней варили: либо чифирь, либо ширево. – Пей!
- Смотри, - я пожал плечами, взял кружку в руку, выдохнул и выпил, запивая весь этот бардак кока-колой.
- Как-нибудь разберусь, - более дружелюбно сказал Ромка, взял из моих рук кружку, налил себе и принялся разглагольствовать. Если у него в руках стакан со спиртным, то жди от него таких философских и культурологических загогулин, что простым поносом тут дело не обойдется, здесь блевотиной пахнет. Вот и сейчас, его понесло. – Чего вы с Вовкой всего боитесь? Ну да, спер я эту бутылку, ну и что? Я спер, мне и отвечать.
- Ой, ли? – усомнился я. – Если будет драка, то бить будут всех без разбора: кто прав – кто виноват.
- Ты что, по морде никогда не получал? Зато, какой выброс адреналина! – он даже причмокнул. Предвкушая удовольствие.
Меня передернуло от одной только мысли, что ему нравится, когда его метялят. Может, он садомазахист?
Он выпил и налил мне.
- Куда ты гонишь? – сказал я, но, тем не менее, взял протянутую кружку и выпил.
- Стоп – мотор, - ответил он. – Ты у меня в гостях, так и веди себя соответственно, а за морду свою не беспокойся. Вы с Вовкой не причем, вы пришли ко мне, значит вас никто не тронет!
Короче. Приговорили мы бутылку в течении пятнадцати минут, а потом… Потом все поплыло перед глазами, все покатилось куда-то к чертовой матери, понеслось ураганным ветром, и я отключился…
Проснулся я оттого, что кто-то больно ударил меня по левой ноге. Я открыл глаза и увидел перед собой, расплывавшуюся рожу какого-то парня. Я поднялся с дивана и присел. Рядом у стенки сопел Вовка, Ромки в комнате не было, зато здесь находились два молодых бычка, явно воинственно настроенные.
- В чем дело? – спросил я. От чего-то болела голова, а язык с трудом ворочался во рту.
- Водка где? – высокий, светловолосый парен, дохнув на меня перегаром, склонился надо мной.
- Какая водка? – я все еще не мог отойти от этого кумарного сна, поэтому слабо понимал значение его вопроса.
- Вот эта, - он поднес к моему носу пустую бутылку из-под выпитой водки.
- Не знаю, - я пожал плечами, как полный идиот, понимая, что если сейчас не нарисуется Рома, то все фишки достанутся мне.
В общем, правильно я догадался, потому что, вслед за моим ответом, последовал боковой удар в правый глаз. Я попытался вскочить, но удар ногой по почкам, несколько охладил мой пыл. Затем. Последовал удар в нос и, вновь, по почкам. При этом они орали на меня и грозились угондошить прямо на месте. Я в конец отрезвел. Договариваться с ними бесполезно, они слишком возбуждены, драться еще бесполезнее: руки и ноги, как ватные. Но ведь они настроены решительно, тем более распалены алкогольными парами, а может, и наркотиками. Звать на помощь? Дурак, кто же в наше время откликается на зов о помощи, только уж очень совестливые и больные люди. Что же делать? Где этот пидор Рома, который обещал взять ответственность на себя. Спросить у них или сказать им, что водку спер Рома? Но это будет западло, сливать всю ответственность на приятеля. Где же эта сука? Может, пока я спал, они его уже ухайдокали, а теперь принялись за меня.
Новый удар в челюсть прервал мои размышления.
- Смотри, Белый, - сказал второй парнишка, со сливочно-приторным лицом, колючими злыми глазами и редкими пожелтевшими зубами. – У этого урода кроссовки почти новые – «Nike». Пускай снимает и расплачивается ими за выпитую водку.
Тут у меня в голове что-то повернулось, что-то потекло и я подумал, а не в «Бригаду» ли играют пацаны? Этот широко разрекламированный фильм, снятый под кальку американских блокбастеров о мафии, вскружил голову нашей шальной молодежи, похлеще чем сериал про «Улицы…» заморочил бошки отечественным ментам. Я сам этот фильм не смотрел, хаить не стану, но, судя по рассказам приятелей и многочисленных интервью Безрукова на радио, телевидении и в печати, сдлеан он по классической американской схеме: жили были хорошие ребята, а судьба заставила их. Когда-то в молодости я прочитал книгу – «Преступный синдикат» о зарождении, становлении и расцвете организованной преступности в Соединенных Штатах. Книга основана на предсмертном интервью самого известного гангстера Америки – Лаки (счастливчик) Лучиано. Может быть, у нас он менее известен, чем Аль Капоне или Дон Карлеоне (кстати, киношный герой), но в Америке он пользовался дурной славой. Он выходец из Италии, с еще одним итальянцем Френком Кастелло и двумя евреями Майклом Лански и Багси (таракан) Сигалом ( свои итальянские и еврейские имена, они переделали на американский манер: так Сальвадоре Луканиа стал Лаки Лучиано, а Мейер – Майклом, Бенджамин – Багси, Франческо - Френком) фактически создали в Америке, то, что у нас принято называть организованной преступностью, договорившись с другими гангстерами типа: Аль Капоне, Датча (голандец) Шульца, Вито Дженовеззи и прочими, о разделе сфер влияния. Эта четверка фактически свела на нет влияние традиционной итальянской мафии – «Коза Ностры», уничтожив физически ее руководителей – донов. Ребята обзавелись обширными связями в правительстве, законодательных органах и полиции, чего старые итальянские мафиози допустить не могли, прям, как наши доморощенные «воры в законе» в прежние времена, и стали контролировать игорный бизнес, бутлегеров, рестораны, торговцев на рынках и прочих. Они умудрились прибрать к рукам даже профсоюзы американских докеров, устранив несговорчивых лидеров и поставив на их место своих марионеток. Прочитайте на досуге эту книгу, в библиотеках она, наверняка, найдется, и вам не будет нужды охать и ахать по поводу того, какой же несчастный Саша Белый, как жалко его, потерял в жизни все, ничего не добившись. Какой же бред несут режиссер, актеры и комментаторы с «голубых экранов». В свое время на Андрея Константинова наезжали за то, что «он популяризует в массах образы Питерских бандитов: Седюка, Феку, Кумарина (Барсукова), Малышева, Яковлева, Кжижевича, Акулу и других. Что это он придумал великому городу обидное название – «Бандитский Петербург». Да акститесь вы господа, выгляните в окно, у нас же по городу без охраны только нищие (то есть почти все) ходят, да бомжи, а все остальные, кто скопил, украл или заработал хоть не большой капитал, так те все на бронированных лимузинах и под наблюдением личных телохранителей. Грустно живем, братцы, не по-людски. Вот и играют молодые пацаны в «бригады», вот и лупят друг другу, а заодно и нам, по морде, в надежде когда-нибудь стать похожим на Сашу Белого.
Так что, если они в братков поиграть решили, то пощады от них не жди. А этот, черноволосый ублюдок, он так и брызжет слюной, так и распаляется. О! А в глазах у него страх. Это очень дурная примета. Если он еще не много выпьет, то будет способен зайти так далеко, откуда уже не возвращаются.
Господи, да они же хотят меня убить!!!
Внутри все похолодело от этой мысли, сердце задрожало в груди, лоб покрылся испариной. Они готовы меня убить!
- Снимай тапки, - заорал Белый. – И носки тоже снимай.
- А носки-то нах..? – спросил его черный.
- Чтобы не сбежал!
Я послушно снял кроссовки, стянул носки и протянул им.
- Ты ох..л! – заорал черный. – ху..и ты мне в нос свои потники суешь, сука!
Что-то кольнуло в правом боку, затем расплылся левый глаз, после была проверена на прочность моя грудная клетка. Надо собраться мыслями, пронеслось в мозгу, для этого надо выиграть время. Я застонал и рухнул на диван.
«Пусть отдохнет» – донесся до моего слуха чей-то голос из серой пелены тумана – «Пошли к Наташке, выпьем, а после продолжим».
Едва они вышли из комнаты, как я приподнялся с дивана, слушая гул их удаляющихся в соседнюю комнату шагов. Медлить было нельзя, если они выпьют и тут же вернуться, то мне конец. На цыпочках я вышел в коридор, не думая даже о том, чтобы забрать кроссовки, - времени просто нет. Сейчас главное проскочить мимо Роминой комнаты, дверь в которой всегда на распашку, и выскочить из квартиры. Не смотря на то, что еще ранее утро, наверняка на улице кто-нибудь есть, поэтому они вряд ли отважатся добивать меня на глазах у людей.
Я тихонько подкрался к освещенной комнате, за стеной слышались приглушенные голоса. Показалось. Да, мне показалось, что я услышал в этом гуле голос Ромы, его здесь быть не могло. Но, где же он? А, сейчас не до этого, сейчас – вперед!
Я рванул что было сил, едва не споткнулся о мешок с мусором, стоявший возле двери, распахнул двери и выскочил в подъезд. Перемахивая через несколько ступенек, по окуркам, по кошачьему дерьму, по мусору и грязи, я выскочил на улицу и кинулся прочь из двора. Выбежав на Старо-Петергофский проспект, я понял, что остался живым! Что теперь делать? Где Рома? Что с ним? А что будет с Вовкой?
Поток машин постепенно увеличивался, и я стал голосовать, чтобы попросить у кого-нибудь мобильник и вызвать милицию. Машины проносились мимо, словно водители не замечали меня. Господи, я же босиком и весь в крови! Конечно, какой придурок остановиться. Когда голосует какой-то урод. Но, все же в России есть такие люди. Передо мной остановился «Опель» и девушка – пассажирка спросила: «Что случилось?». Я вкратце объяснил ей и сидящему за рулем парню, в чем дело и попросил набрать 02. Она достала телефон и протянула мне…
Через десять минут к арке дома 42 по Старо-Петергофскому проспекту подъехал милицейский козел, из которого вышло здоровое лицо «кавказской национальности». У нас в городе очень много оперативников с Северного Кавказа, особенно дагестанцев и осетин.
- Что случилось? – спросил «черный», внимательно изучая мою внешность.
Я коротенько обрисовал ему ситуацию. Критически оценивая мою личность и мой бессвязный рассказ, он, тем не менее, внимательно выслушал меня, иногда, задавая наводящие вопросы. Дослушав, он кивнул. Вскоре, к нам присоединился еще один «черный» и сержант в форме с автоматом через плечо. Выслушав меня, опера перекинулись парой фраз на непонятном мне языке, и здоровяк сказал:
- Ты пойдешь первый, мы за тобой. Как откроешь дверь, уходи в сторону. Понял? Молодец!
И мы пошли.
Вы видели когда-нибудь настоящее задержание? Нет, не из сериалов про ментов и бандитов, а в натуре? Нет? А, может, вам приходилось участвовать в задержании? Ну, помните, в советские времена, когда ДНД было, когда всякие комсомольские оперотряды? Тоже нет? Тогда слушайте, и дывытесь!
Как я уже говорил, мне предстояло войти первым в «бандитское логово». Как только я распахнул дверь и, следую инструкции, хотел уйти вправо, на мою голову обрушился жесткий удар пустой пивной бутылкой. Кровь мгновенно залила глаза и я рухнул на пол. Ворвавшийся следом за мной опер, получил удар в челюсть, от чего пришел в такую ярость, что выхватил из подмышки пистолет и коверкая русские слова заорал6 «Билядь! Сука! Сэйчас всех нахуй положу! Пидоры, эб вашу мать!» Засветив Белому, а это был он, в челюсть, он ворвался в комнату, где еще истошней закричал: «Все нахуй на пол!!!» Я так потом и не понял, куда он предлагал им лечь, - на … или на пол? Но, в тот момент мне было не до смеха. Вокруг меня веяли враждебные вихри, а я сидел прислонившись к дверному косяку, и струи кровавого дождя стекали по моим волосам, расплывались по опухающему лицу, Ниагарским водопадом рвались на грязный, гнилой паркет. Тем временем в комнате все улеглось. На пацанов надели наручники, положили лицом вниз и слегка опустили им почки, но только самую малость. Особенно горячился здоровяк, который абсолютно незаслуженно получил по физиономии. Вероятно, парни решили, что я привел с собой каких-то бандитов, и что предстоит битва не на жизнь, а на смерть, от этого решили биться до последнего. Уложив меня на пол и заметив за моей спиной «черного», Белый машинально звезданул его по морде, прекрасно понимая, что силы не равны. Оперативник же, не успел вытащить свое удостоверение и заорать «милиция», от этой своей нерасторопности он и получил по вафельнику.
Короче, резюме такое. Если бы это были бы не двадцатилетние пропитые и прокуренные пацаны, а серьезные дяди, то итог этого «задержания» мог бы быть совершенно иным.
А так, мне только разбили голову, а менту поставили фонарь под левый глаз. Короче, все нормально.
- Надень свои кроссовки, - сказал мне опер. – Выходи к машине. Поедем в отделение.
Я прошел в дальнюю комнату и опешил. На диване рядом с Вовкой мирно храпел Ромка. Блин! Не мог же я его раньше не заметить! Нет, несуразица какая-то получается. Откуда он взялся? Я хотел было разбудить этого козла, но с улицы донесся звук клаксона, меня ждут менты. Быстро натянув кроссовки, забыв про носки, я выскочил из комнаты, машинально захлопнул входную дверь и выбежал на улицу. Только очутившись в машине на заднем сидении, я почувствовал, как у меня болит в правом боку, кружится голова и тянет лицо, от подсыхающей липкой крови.
Доехав до 77 отделения милиции, мы остановились и «раненый» оперативник сказал мне, чтобы я сбегал в травму и снял показания врачей о побоях. Легко сказать «сбегай», я и ходить то могу с трудом, не то, что бегать. А на счет показаний. Он что, не видел, как мне бутылкой по башке шарахнули? Впрочем, если надо, значит надо. Вот только тошнит очень и в боку разгорается страшный огонь всёвыжигающей боли.
Травму я, естественно, не нашел. Где она здесь, на Фонтанке? Поэтому, я пошел в свою, по дороге заскочив в Сашке, чтобы он помог мне до нее добраться. Самое противное это то, что куда-то потерялись ключи. Наверное, пока я спал их вытащили из кармана, а может, они упал вместе со мной, после удара по голове. Одним словом, сейчас начнутся проблемы: «А где ваш паспорт, а где ваш полис?» Врачам совершенно наплевать, что еще пол часа назад человека хотели убить, и что он не просто так пришел засвидетельствовать и снять побои. У них инструкция: «без паспорта и страхового полиса никаких потерпевших и пострадавших, за исключением президента и Матвиенки». В общем, все так и получилось. Правда, врач пожалел меня, записал мои показания, осмотрел, смазал рану перекисью водорода, перебинтовал голову. Затем, попросил сестру вызвать неотложку, а меня посидеть в коридоре.
- Ну, чего? – спросил Сашка, когда я вышел из кабинета врача.
- В больницу отправляют, - сообщил я, держась за правый бок, который болел все сильнее и сильнее.
- Жалко, - произнес он. – А я думал, мы с тобой выпьем.
- А есть? – спросил я. Я же говорю, что у меня башню в тот момент так сносило, что даже выпить я был согласен, лишь бы заглушить как-то эту всевозрастающую боль в правом боку.
- Деньги есть, - ответил Сашка. – Надо до ларька добежать.
- Сходи, - сказал я. – А то, если я пойду, то машину упущу.
-Ну, - возмутился он. – Я пойду. А тебя увезут. Что же я в одну харю потом пить стану? Пошли вместе, неотложка раньше чем через полчаса не приедет.
- Ладно, - согласился я. – Пошли, только быстро.
Пока мы ходили, пока то да се, машина, естественно, уехала, и мне пришлось тащиться к Сашке и вызывать скорую. Приехавшие фельдшера, отнеслись довольно критически на тот счет, что меня с такой мордой положат в больницу. Я быстро смекнул что к чему и, забравшись в ванную, смыл с себя всю кровь. Жаль только, шмотки не переодел, у Сашки размера на четыре поболе моего будет.
Оценив по достоинству мой внешний вид, фельдшер позвонил куда-то по телефону и сообщил, что они отвезут меня в Мариинскую больницу.
- Где это? – спросил Сашка.
- Угол Невского и Литейного, - ответил фельдшер.
- А, - вспомнил Сашка. – У меня там первая жена практику проходила.
Я с удивлением посмотрел на него. Сколько его знаю, но не думал, что он был когда-то женат, да еще и не один раз.
Мы спустились вниз и вышли во двор.
- Ну, пока, - сказал Сашка, протягивая мне руку.
- Удачи. – ответил я.
- Это тебе удачи, - сказал Сашка.
Я сел в машину, где уже находились фельдшера и водитель, и мы поехали. Я обернулся. Сашка вытащил из кармана деньги и подсчитывал их. «Наверное, еще решил портвегана дернуть» – подумал я, когда машина выскочила на проспект Стачек – «Везет».
II
Больницу охраняли менты с автоматами и собаками. В наше время это совсем не удивительно, когда «чехи» взрывают дома и подземки, захватывают увеселительные заведения в столице, взрывают «своего» президента и поезда. Истерия по этому и иным поводам охватила не только нашу Родину, но, похоже, весь мир. Все ловят бен Ладана и Басаева, но все и боятся Басаева и бен Ладана. В принципе, все эти истерики на руку правоохранительным органам и иным силовикам. Во-первых: можно хватать и обирать всех подозрительных «лиц кавказской национальности», особенно тех, кто не имеет прописки, во-вторых: очень легко навязать свои услуги по охране какого-либо объекта любому руководителю, будь ты директор нефтеперерабатывающего завода, главврач больницы или хозяин небольшой прачечной. Бдительность, главное это бдительность и охрана! Что? Ты не желаешь залезать под ментовскую крышу? Ты не выполняешь распоряжения правительства и губернатора, хорошо. Нет, мы тебе ничего навязывать не станем, просто, когда случиться беда, ты не беги в ментовку, не жалься, тебя предупреждали! А то, что что-нибудь обязательно произойдет, так это, к гадалке не ходи. Глядь, кто-то камень в окно запустил, кто-то шашку бросил дымовую, а может, гранату. Что? Мы же тебя предупреждали, мил человек! Да, а теперь придется в два раза больше платить, либо в охранные агентства обращайся, но они тебя обдерут, как липку. Так и знай. Вот так мы и живем. Вы думаете, от чего все дорожает и дорожает, хотя вроде бы стабилизация «по-путински» наступила. А охрана? Вы никогда не задумывались, сколько у нас всевозможных охранных структур? Взять к примеру больницу, в которую меня привезли. На входе менты, на входе в приемный покой частный охранник, а на входе в отделение вахтер. То есть, для того, чтобы пройти в палату, вам необходимо преодолеть три ряда заграждения. А ведь это ваши деньги! Вы платите ментам, вы платите охранному предприятию, вы платите вахтеру. Нет, конечно, платите не вы, платит конкретный руководитель, но из тех денег которые вы отдали государству в виде различных налогов. Понимаете? Стоимость услуги или товара возрастает на десятки процентов из-за вот этих самых «охранных услуг». Вам укол лишний в жопу не сделают, потому что у больницы нет денег на лекарства, зато на многочисленный штат охранников деньги есть. Отказаться от них главврач не может по определению. Попробуй он откажись. Так ему тут же какую-нибудь подлянку подкинут, а потом, какой-нибудь чиновник из Смольного строго спросит: «А где была охрана, собачий ты сын? Тебе государство жизни людей доверило, а ты деньги на какой-то томограф промотал!» И бесполезно отпираться, бесполезно мямлить о том, что в больнице не хватает антибиотиков, что совсем нет витаминов и шприцов. «Изыщи возможность» – рявкнет в ответ чиновник и стукнет кулаком по столу – «Повысь… Увеличь… Обеспечь…». В конце – концов, несчастный главврач повысит цены на услуги для коммерческих больных, а таких уже масса, урежет выделение денег на питание, у больных есть родственники, - они прокормят, повременит с ремонтом обветшавших зданий, но неизменно все и вся будут видеть перед своими глазами ментов с автоматами на входе, охранников в пятнистой форме с газовыми баллончиками и дубинками, у зданий и стариков со сложенными в несколько раз, газетами от мух, внутри помещений. Что же до эффективности всех этих мероприятий, так они всем давно известны, какие бы меры не предпринимались. Террористы взрывали, взрывают и будут взрывать у нас дома, метро, здания, поезда и прочая, прочая, прочая… А простые люди будут платить за это все из собственного карман. Да, на счет эффективности. При входе в больницу, вас никто не обыскивает, не досматривает ваши сумки и пакеты. Кроме того, в заборе имеются несколько внушительных дыр, в которые сможет пролезть даже человек внушительной комплекции. При входе в здание курит толстый лысый охранник. Ему абсолютно на вас наплевать, его обуревают иные мысли, где он сможет сегодня вечером посмотреть игру «Зенита» если не уйдет этот вредный врач из 3 отделения, который обязательно настучит начальству, если я буду смотреть футбол? Что же касается стариков на вахте, то их кроме мух, вообще ничего не интересует. Нет, вру, их волнует геморрой и артрит с остеохондрозом, отчего специально для них выпущены различные биологически – активные добавки типа «Не стоит!», «Не болит!» и «Не пердит!». А еще их волнует, чтобы у вас в мешке была сменная обувь. Если у вас есть сменная обувь, так вы хоть тонну тротила с собой проносите – милости просим, еже ли у вас грязные ботинки или туфли, то фиг вам, а не свидание с родственником. Что? Молочка принес? А где сменная обувь, чмо? Иди домой или покупай у меня шкеры на ноги за 5 рублей. Что? В аптеке 2 стоят? Ну, вот и иди в аптеку, пои их всех своим молоком, а сюда ты больше не войдешь, в мою смену! Короче, любой шахид, террорист или просто уголовник, может спокойно войти в любую палату и устроить любую диверсию.
Вот так нам обходится наша безопасность, это слово спокойно можно взять в жирные кавычки.
Мы заехали во двор и проехали к желтому двухэтажному зданию с белыми колонами. Я вышел из машины и направился вслед за фельдшером, который нес с собой какую-то папку. Если тыква у меня не много успокоилась, то рези в правом боку, наоборот, многократно усилились. Мы зашли в помещение, прошли по коридору и повернули в холл, который был разделен перегородками на несколько отдельных боксов, в каждом из которых находились по две кушетки.
- Посиди здесь, - фельдшер указал мне на одну из кушеток. – За тобой придут, - он махнул мне папкой и исчез в коридоре.
Я прилег на кушетку, но тут же вскочил, потому что, другой фельдшер приволок какую-то даму. Неудобно, знаете, валяться пластом при даме. Но, дама едва взглянув на мое разбитое лицо, на мою окровавленную одежду, как тут же заболела еще сильней, и ее пришлось вывозить из приемного покоя на каталке. Я вновь прилег на кушетку, больше не намереваясь прыгать перед всякой нечистью, которая, вероятно, приняла меня за бомжа, который свалился с чердака. Но, полежать долго не удалось, вскоре появился какой-то мужик в белом халате и принялся выкрикивать мою фамилию.
- Это я, - отозвался я.
- Что случилось, - врач сел напротив меня и принялся изучать мою физиономию.
Я подробно описал ему все то, что произошло сегодняшней ночью, особыми фосфорицидными красками описал сцену задержания хулиганов и мое посещение травматологии. Он молча слушал мой рассказ, что-то записывая в листок бумаги. Затем он посмотрел ранку на моей голове, заглянул в зрачки, поинтересовался: не блевал ли я сегодня после удара. Я ответил, что вообще-то я редко блюю, но после удара меня тошнило, и долгое время кружилась голова. Он сказал:
- Хорошо, сделаем рентген.
- Рентген чего? – спросил я.
Но, он не ответил на мой вопрос, забрал с собой листок исписанной бумаги и растворился в коридоре. Что это у них за манера, растворяться в коридоре? Я снова очутился на койке. На этот раз меня долго не беспокоили, что я даже успел задремать. Боль в боку не много притихла, а голова практически прошла, лишь в ушах стоял какой-то шум, гул или черт знает что.
Наконец, меня вызвали в рентгеновский кабинет. Заставили стянуть кроссовки и поставить их в угол, затем приказали снять футболку, подарок дочери, и лечь на кушетку над которой висел рентгеновский аппарат. Я послушно выполнил все указания, за что и получил приз в виде небольшой дозы радиации. Мне даже яйца свинцом не прикрыли!
- Одевайся, - сказала лаборантка. – И жди меня около двери.
Я кивнул. Рядом был туалет, где я вдоволь напился воды, во рту было ужасно сухо, и пошел помочиться, ну, по-нормальному – поссать. И тут меня ожидал сюрприз. Если я сначала разглядывал надписи на стенах, то потом удосужился заглянут в писсуар, и тут меня словно током шибануло так, что я обоссал себе левую брючину и оба кроссовка. Я писал кровью! Нет, конечно, это была не чистая кровь из вены там или из артерии, это была кровь с мочой, или наоборот, моча с кровью. Но это было круто! Заправив свое хозяйство в штаны, в подавленном состоянии, я вышел из туалета и тут же наткнулся на лаборантку.
- Пошли, - сказала она, увлекая меня за собой.
- Куда? – спросил я.
- Узнаешь, - ответила она и чуть было не растворилась в коридоре, как предыдущие, но я во время схватил ее за халат.
- Куда?
- Иди на место, - подвела она меня к прежнему боксу. – Врач к тебе подойдет.
Зачем, спрашивается, она просила подождать меня возле кабинета, если все одно, приволокла на прежнее место. Может, побоялась, что я рухну по дороге или заблужусь? Только я прилег на кушетку, как действительно, появился, только не врач, а медсестра, которая взяла у меня кровь из пальца, и только после этого появился доктор.
- Что с вами приключилось? – спросил парень рассматривая мое «дело» которое росло как на дрожжах.
- Да я уже вашему коллеге все объяснил, - ответил я. – Он все подробно законспектировал.
- Так это вы другому доктору рассказывали, а я лично от вас хочу услышать, что с вами приключилось.
Я еще более подробно рассказал ему обо все, при этом, присовокупив, что я, извините, писаю кровью.
- Как? – врач поднял брови.
- Кровью, - подтвердил я.
- Это меняет дело, - задумчиво произнес он и приказал мне лечь на спину. Потом долго мял мне живот, вызывая невероятные боли в области правой почки и печени. – Понятно, - сказал он после экзекуции. – Полежите здесь. Придется еще один рентген делать. Вы нормально лекарства переносите?
- Вроде, - я пожал плечами.
- Хорошо, - пробормотал он и исчез в зыбком воздухе коридора.
Правда, перед рентгеном меня отловила очередная медсестра, взяла кровь из вены и заставила помочиться в какую-то пробирку. От всех этих телодвижений я так устал, что решил выйти на улицу покурить. Охранник дежуривший на входе, меланхолично посмотрел на меня и отвернулся. Я вышел на жару и присел на скамейку рядом с санитаром. Санитар оказался балаболом, матершиником и сексуальным маньяком. Он бесконечно триндел про еблю, матюгаясь при этом и отпуская скабрезные шуточки по отношению к личности нашего уважаемого губернатора. Наконец, из дверей выскочила лаборантка и заорала:
- Где ты ирод шляешься? Я что, должна тебя по всему зданию разыскивать?
- Ну что ты раскричалась, Семеновна, - вступился за меня санитар. – Видишь, парню плохо, у него голова болит. Вот он и вышел - не много проветриться, подышать свежим воздухом.
- Ага, - успокоилась тетка. – Я вижу, каким он свежим воздухом дышит. Пошли, бросай сигарету.
Я вздохнул, выбросил окурок в урну и проследовал на очередной рентген. На этот раз мне ввели в вену какой-то химический раствор, от чего у меня закружилась голова, а на лбу выступили капельки пота. Потом я двадцать минут лежал под рентгеновским аппаратом, пока тетка фотографировала мне полость живота. Меня вновь начало тошнить. Но, вскоре, процедура закончилась, я оделся и, не спрашивая ни чьего разрешения, вышел на улицу. Только закурив и сделав несколько затяжек, я пришел в себя от всей этой химии. Лучше бы мне какое-нибудь обезболивающее сделали, чем эту дрянь!
- Моча и кровь у вас отвратительные, - обрадовал меня третий врач, который еще не успел исчезнуть в коридоре. – Вам надо обследоваться.
- Что ж, - ответил я. – Раз надо – значит надо.
- А паспорт и полис у вас есть? – спросил врач и ласково улыбнулся, умиляясь своей шуткой. Ведь я уже пол дня всем талдычу, что паспорт и полис находятся дома, что я живу один, что ключи куда-то посеял! Нет. Они все, как назло, в первую очередь интересуются: «есть ли у меня полис».
- Нет, - ответил я. – Возьмите пробейте по компьютеру. Ведь у вас есть и ментовская база и ЦАБ и, уж тем более, медицинская.
- Ну, братец, - вздохнул врач. - Ты дал. Кто же этим будет заниматься, у нас по старинной присказке: «без бумажки ты какашка, а с бумажкой человек», да и где же я тебе компьютер возьму?
Сказал и исчез в воздухе, не успев дойти до коридора.
Мистика какая-то.
Вскоре за мной пришел тот самый санитар, который трепался и матерился на скамейке перед входом.
- Пошли, - сказал он, искоса поглядывая на меня. – Ты не еб..я где-нибудь по дороге? Может, на каталке?
- Брось, - отозвался я, довольный тем, что сейчас в палате, наконец, смогу нормально пристроить свои кости, все таки мурыжили меня в приемном покое без малого девять часов.
- Ну, смотри, - сказал санитар, и мы пошли в десятый корпус, находившийся напротив приемного покоя.
- Куда меня? – спросил я санитара, пока мы пересекали небольшой сквер, возле десятого корпуса.
- Сейчас поглядим, - он остановился, развернул мое «дело», и мы стали изучать, точнее расшифровывать, каракули врачей. – О! – наконец, воскликнул он. – В НХО.
- Это, что за зверь такой? – поинтересовался я.
- НХО, - ответил он. – Это Нейро – Хирургическое отделение. Там всякие психи лежат с пробитыми черепушками.
-???
- Ну, кто как и ты по-пьяни, кто-то в аварию попал, на кого-то сосулька свалилась…
- Летом?
- Ну, тогда кирпич, - он закрыл бумаги, свернул их в трубочку и зашагал к стальной двери.
Поднявшись на лифте на четвертый этаж, мы очутились в НХО. Санитар отдал мои сопроводительные бумаги дежурной медсестре, врачей, естественно, уже давно и след простыл, пожелал мне скорейшего выздоровления и ушел, оставив меня один на один с этой мегерой.
- А где документы? – первым делом спросила она, даже не поинтересовавшись, каково мое самочувствие.
- Дома, - пробурчал я в ответ, предполагая, что последует за этим.
- Надо принести, - равнодушно заметила она. – Без паспорта и полиса у нас не лечат!
- Хорошо, - пробубнил я, решив не вступать в дискуссию с сестрой, ради сохранения душевного равновесия.
- К сожалению, - сказала она, записывая мою фамилию в какой-то журнал. – Мест у нас нет. Единственное, что я могу вам предложить, это койка в коридоре возле туалета.
- Что?
- Да, больше негде, - с полнейшим безучастием, произнесла она. – Да, если вам нужно белье, то позвоните родственникам, пусть привезут, с бельем у нас тоже проблема.
- Хорошо, - отозвался я. – А попить у вас можно?
- Да, но только чай закончился, придется пить воду из-под крана, - ответила она. – В туалете воды нет, попробуйте в санитарке, там возле бачка с хлоркой есть кран.
- То есть? А если лицо помыть?
- Там и помоете! – вспылила она, от моей чрезмерной, на ее взгляд, настойчивости. – Что, не нагнуться?! – она так посмотрела на меня, что я понял – дальнейший разговор не имеет никакого смысла, придется довольствоваться тем, что есть.
Сходив в туалет и убедившись, что кровь из мочи никуда не делась, я зашел в санитарную комнату, нашел кран, включил холодную воду, горячей, как обычно, не было, умыл лицо, попил и вышел в коридор. Сестра о чем-то беседовала с каким-то стариком с перевязанной головой. Мимо сновали старухи с перемотанными бошками, старики с аналогичными травмами. Ни одного молодого, какое-то царство теней, царство плесени и тленья.
- Простите, - обратился я медсестре, когда она закончила разговаривать с пробитым дедом. – А нельзя мне какой-нибудь укол сделать, а то у меня так бок болит, что хоть в петлю лезь.
- А шприц у вас есть? – безучастно поинтересовалась она, хорошо зная, что я ей отвечу.
Я помотал головой.
- У меня тоже, - сказала она, и мне показалось, что улыбка промелькнула на ее лице. – Купите шприц, я вам сделаю укол.
- Но…, - начал я и осекся. Спорить и просить абсолютно бесполезно, здесь все по другому, здесь вам не тут!
Я прошел на свою койку, разделся, не смотря на отсутствие простыни, наволочки и пододеяльника, я не могу спать одетым даже в таких говеных условиях, и рухнул на койку, накрывшись с головой, пытаясь укрыться от комаров, врачей и этого дерьмового мира, в котором мы живем. Вскоре, я провалился в нирвану.
Однако долго поспать не удалось. Потому что, вскоре привезли на каталке какого-то бомжа, который нещадно матерился и орал, грозясь перебудить все отделение. Наконец, его угомонили, привязав к этой самой каталке, но сон уже улетел куда-то, и остаток ночи я провел ворочаясь из стороны в сторону, переполненный болью и дурными мыслями и вчерашнем дне. И хотя, я решил для себя, что сейчас не буду анализировать все произошедшей, все же какая-то дурная мысль постоянно свербила мозг, но в руки не давалась. Что-то мешало мне, что-то не давало покоя, но что это было, я так и не понял.
Под утро, когда успокоились комары, а где-то за окнами в палатах стали верещать вороны, мимо меня прошлепала какая-то старушенция. Еще через какое-то время, появилась новая смена медсестер. Они занялись приемом и передачей дежурства, но в этот момент, к ним подошла какая-то женщина с повязкой на горле и сообщила, что восьмидесяти трех летняя пациентка Петухова, вот уже битый час не возвращается в палату. Сестра сначала равнодушно восприняв это известие, «наверное, в туалете заснула», затем они всполошились. А как же? Скоро появятся врачи, а у них не комплект! Искали бабку везде, сдуру, даже в мужской туалет заглянули, пока я не сказал сестре, что видел ее около часа тому назад, и что она пошла «вон в том направлении». Еще через пять минут выяснилось, что преодолев все преграды на своем пути: вахтера, охранника и ментов, - неутомимая старушка покинула пределы больничной территории и скрылась в неизвестном направлении. И что, вы думаете, что разгорелся жуткий скандал? Да, признаюсь, что я тоже сначала так думал. Но, Боже, как же я ошибался! Когда появились врачи, то первой их заботой стало то, когда «выписать» старуху: поставить сегодняшнюю или вчерашнюю даты? Можно ли себе представить, что с одного из самых «мертвых» отделений уходит престарелый пациент, а врачи только и думают о том, как бы им покрасивей умыть руки и не остаться в накладе!
Лежание в коридоре имеет лишь одно значимое преимущество, - ты находишься в курсе всех происходящих событий. К примеру: я сразу же узнал, что за контингент лежит на отделении, сразу же выяснил, что здесь существуют бесплатные и платные палаты, что в бесплатных размещается по пять человек, а в платных по двое. И хотя эти самые платные палаты не отличались особым комфортом, ну, там телевизор, отдельный туалет и душ, кондиционер, но они пользовались бешенной популярностью. Платить семьсот рублей в сутки за койко-место предпочитали многие, и посему в эти палаты была очередь, впрочем, и обычные палаты были забиты под завязку. Еду всем приносили одинаковую, единственное отличие было в том, что процедурные и дежурные сестры мчались туда по первому требования, оставляя «простых» больных наедине со своими проблемами.
- Завтракать будете? – спросила меня какая-то женщина, катившая мимо меня тележку с кашей и хлебом.
- А как же, - ответил я, чувствуя, как желудочный сок разъедает мне внутренности, все-таки я не ел целые сутки.
- Ложка есть? – спросила тетка шлепая на тарелку гречневый продел.
- Нет, - честно признался я.
- Скажите родственникам, чтобы привезли вам ложку и кружку, - сказала она, сунула мне, в дрожащие руки, чайную ложку и покатила дальше по коридору.
- А чай? – крикнул я ей вслед, но ответа не последовало. Придется довольствоваться водой из-под крана. – Ну и больница, твою мать!
- Вы на лицо свое сначала посмотрите, а потом больницу охаиваете, - пробурчала страшная девка с повязкой на горле.
- А чего мне на него смотреть, - ответил я ей. – Я знаю, что с моей мордой случилось, и красоту ее оцениваю адекватно, а вот вам не мешало бы хоть иногда в зеркало поглядывать, вы вся прыщами заросли так, что скоро жаба из болота красавицей по сравнению с вами покажется. Впрочем, молчу. Встретимся в зоопарке!
Дама фыркнула, покраснела и ушла, с гордо поднятой головой.
Поев и попив водички из-под крана в санитарной комнате, я устроился на своей кушетке и принялся ждать, когда появятся врачи. Точнее, врачи уже давно появились, но на мою персону они не обращали никакого внимания, лишь старшая медсестра спросила у меня где мой паспорт и полис, и удостоверившись, что в ближайшее время она их лицезреть не сможет, зашипела как змея и упорхнула куда-то словно бабочка.
Наконец, около полудня появился врач. Это был молодой парень с «лицом урюкской национальности». Вероятно, это был киргиз либо казах. Он сразу же обрадовал меня, что гематомы у меня в голове нет, и что он меня сейчас же выписывает.
- Как так, мил человек? – изумился я. – У меня правый бок болит, я стоять не могу, не то что идти, а вы меня выписывать собираетесь.
- Да, - ответил он. – Я все понимаю, но у нас нейро-хирургическое отделение, а не урология.
- И что мне теперь делать? Я же кровью писаю. Может, вам показать? – злость и обида вскипали в моей груди. Нахрена они меня сюда притащили, если лечить не собираются? Лучше бы я дома отлеживался. Там хоть и кровать нормальная и еда в холодильнике. Вот позвонил бы бывшей супруге, она бы мне дубликат ключа привезла и все. А теперь что? Что мне теперь здесь делать? Без денег, без ничего посредине большого города?
- Хорошо, - ответил урюк. – Я поднимусь к урологам, может, они вас возьмут.
Прошло еще шесть часов, прежде чем я поднялся на лифте на шестой этаж и оказался в урологическом отделении. Табличка на стене гласила, что это «Лучший на Северо-западе России урологический лечебно-диагностический комплекс». Тут машинально начинаешь задумываться, а ведь не спроста они приляпали сюда эту картонку, здесь явно что-то не так! Вот не было бы ее и я бы чувствовал себя гораздо спокойней, чем после того, как прочел рекламную надпись.
Определили меня во вторую палату.
Едва я открыл дверь в палату, как в нос мне шибанул запах привокзального сортира. Если честно, то здесь запах был даже погуще, позабористей, напоминающий смесь конюшен, обезьянника и морга. Я огляделся. В палате было четыре койки, две из которых были свободны. Я поздоровался и прошел к окну. Не раздеваясь, я бухнулся на высокую кровать с, заблеванным и обоссаным кем-то, матрасом, белья, как и внизу на НХО на постели не было. Отвернувшись к стенке и прислушиваясь к свербящей бок боли, я никак не мог свыкнуться с кислым запахом говна и мочи, которые, как я догадался, источал дед лежащий на соседней кровати. Одного только взгляда в его сторону хватило мне, чтобы определить, что старику не много времени осталось шлепать по этой планете. Из его пуза торчали два катетера: один каловыводящий, другой моче. Очевидно, что у деда отказали почка, а в толстом кишечнике образовалась опухоль. В его возрасте, а деду было восемьдесят четыре года, абсолютно не важно, какая у тебя в чреве опухоль – злокачественная или доброкачественная, ни один врач не на какую операцию не решиться, может остановиться сердце. Да и к чему эта мышиная возня, если его состояние навряд ли улучшится. Кроме того, на деде был нацеплен подгузник, часть дерьма выходило естественным путем, который уже протек, и когда он раскрывался от жары и духоты, то вонь становилась просто невыносимой. Если бы я чувствовал себя хоть чуточку получше, то я бы просто сидел бы в коридоре или стоял бы в холле возле распахнутого окна. Но, приходилось мужественно сносить все тяготы больничной жизни. Особенно приятно было есть некое подобие рисовой каши на ужин в этой страшной вонище, под непрерывные стоны деда, которые не ел уже неделю, - эти сведения из подслушанного мной разговора между младшей сестрой деда и вторым обитателем нашей палаты. Стонал дед регулярно, особенно убили меня эти стоны в мою первую ночь, я тогда еще не знал, в чем их суть. Так вот, напившись минералки, дед, естественно, начинал ссать. Но, ссал он не через конец, а через катетер, который был введен прямо в почку. И вот это самое мочеотделение или выделение, черт его разберет, и приносило деду неимоверное страдание: в банку, которая стояла у него под кроватью, выливался брусничный или смородиновый морс, вот какого цвета была у него моча. Так что, моя по сравнению с ним просто слеза невинной лесбиянки. Позже, я увижу много таких дустов, которые ходят по коридору и в туалет, с подвязанными к поясу пластиковыми бутылками, в которые из всяких трубок капает красная жидкость. Ну, а что вы хотите, урологическое отделение! Мужиков здесь лечат от простатита и мочекаменной болезни, женщин… Впрочем, от чего здесь лечат женщин, я не знаю, может, от геморроя?
Да, а второй мужик – Юра, на вид лет пятидесяти, лежал с простатитом, и еще у него яйцо распухло. Мужик пролежал уже целую неделю, ему постепенно становились все лучше и лучше, хотя попал сюда по скорой, и из его разговоров я понял, что через пару дней его выпишут. Мужик он оказался жадноватый, но в целом не плохой, бывают и хуже. Глуповат малость и наивен для своего возраста, но это не недостаток, это данность с которой стоит считаться.
Ближе к вечеру к нам в палату привели еще одного мужика – Валеру. Таким образом, в палате оказался полный комплект. Валера, как и я, оказался застигнутым врасплох своей болезнью, поэтому не успел прихватить из дома ничего полезного, будь то: подушка, одеяло, постельное белье, зубная щетка, ложка, кружка, полотенце, тапочки, шприцы, лекарство, документы, два центнера еды и сиделку. Я намерено так подробно перечислил все, что, в первое время, понадобиться вам, если вы, не дай Бог, очутитесь в Мариинской больнице, причем на любом отделении.
Сходив в девять часов в сортир и убедившись, что моча у меня цвет менять отказывается, я с удивлением заметил, что размеры моего члена несколько увеличились, я бы даже сказал, достигли внушительных характеристик. Я призадумался. Может, я заразился какой-нибудь дрянью от этой шлюхи? А что, это вполне возможно, она спит с кем попало, а я ее «босиком» поимел. В тот момент я просто не обратил внимания на то, что и руки и ноги и живот, короче все тело у меня распухло. Поскольку, определять состояние своей «опухшести», я привык по роже, а зеркал здесь просто не было по определению, то просто не сообразил, что коль у меня проблема с почкой, коль выделение влаги затруднительно, то она просто накапливается в организме и разносит его в ширь и в высь, и вдоль и поперек, и вправо налево, и во времени и пространстве. Короче, вернулся я в свою «воняющую» палату раздосадованный и расстроенный, как пианино, рухнул на кровать, накрылся с головой одеялом и заскрежетал зубами от боли в правом боку. На мои просьбы «об укольчике», я выслушал долгую и занудную тираду о засилии иждивенцев и лентяев в нашем обществе, в связи с этим, у государства нет денег на шприцы. Я бы не удивился, если бы медсестра предложила мне выйти и пособирать на территории пустые бутылки, затем сдать их в приемный пункт и купить себе парочку двухкубовых шприцов. То, что территория больницы является клондайком для сборщиков пустой посуды, так это я сразу определил, еще когда мы шли с санитаром в десятый корпус. То там, то здесь сидели разномастные компании молодых и не очень людей и пили. Пили все: в основном, конечно, пиво, но, как я заметил, была и бормотуха, была и водка, а одна дама пили с мужиком шампанское. Господи, как это романтично, - надраться шампанским в больничном дворе! Тьфу на вас! Да, а один так набрался, что не смог вернуться к себе в палату, так бедолага и проспал всю ночь с голой задницей, на скамейки возле восьмого корпуса, но никто его не беспокоил, разве, что комары да вороны.
Промучавшись полночи от болей и стонов деда, под утро я, наконец, заснул, но едва только зыбкие сновидения стали выстраиваться в определенный сюжет, как чей-то зычный голос заорал прямо у меня под ухом: «Температуру будете мерить!» Сон сдуло утренним бризом, боль вновь окутало все тело, вонь ударила в нос.
Доброе утро, страна!
Сходив в туалет, - поругавшись по дороге с медсестрой, которая жаловалась сменщице, что ей не удалось даже голову приклонить сегодняшней ночью, на что я резонно заметил, что, мол, это ее работа, она сюда работать приходит, а не харю давить, на что, медсестра истошно завопила по поводу моей физиономии и вида, - и не найдя никаких изменений не в моче, ни в конце, я вернулся в палату и плюхнулся на кровать. Скоро принесут завтрак, хоть желудок так ныть не будет, а то, резь такая, словно нажрался толченого стекла.
То, что наши женщины недолюбливают неопрятных мужиков, так это я знал давно, но то, что они просто ненавидят пострадавших, - это для меня оказалось в новинку. Да, конечно, видок у меня не ахти какой, да, вся футболка и джинсы перепачканы кровью, руки трясутся, морда опухла до безумного блеска в глазах, но… Но, причем здесь я? Ведь, я ни к кому не приставал, не кого ни трогал, ведь это я жертва, это я попал на заклание к супостатам. Что? Вы думаете, что они такие наивные все и личных дел медсестры не читают? Ошибаетесь! Весь местный персонал знает мою биографию чуть ли не с младенческих лет. Им так же известно, что у меня отсутствуют паспорт и полюс, а это для них, является наитягчайшим грехом, в наше время. Это для них все равно, что я пробрался в их общий курятник и ворую яйца из-под несушек, словно хорек какой-нибудь. Да, так вот, что касается женщин. Раздатчицей сегодня была некая жирная свинья по имени Ирочка. Чего я ей такого сделал? Но, стоило ей только взглянуть на меня, как она занесла меня в свой черный список. Шмякнув малюсенькую порцию пшенной каши на мою тарелку, она специально выискала два самых тоненьких кусочка булки, через которые можно преспокойно рассматривать солнечное затмение и ничего с тобой не станет.
- Простите, - сказал я. – А у вас случайно лишней чашки не найдется?
Она так посмотрела на меня, словно я обратился к ней с каким-то непристойным предложением. Казалось, что мой невинный вопрос прозвучал настолько грубо и вульгарно, что после него, я, как честный человек, должен был пустить себе пулю в лоб или выброситься из окна.
Не дождавшись ответа, я вернулся в свою вонючую палату, и за тридцать секунд слопал пресную кашу. Удивительно, точнее, не удивительно, что здесь экономили на всем, даже на сахаре и соли. Чуть позже, я подошел к невысокому усатому санитару с бонданой на лысом черепе и спросил у него на счет кружки.
- Так пойди в столовой, спроси, - посоветовал мне он, упаковывая грязное постельное белье в холщовый мешок.
- Нет, братан, спасибо, я с этой грымзой разговаривать не стану, - ответил я и пошел в туалет, рассматривать мой все увеличивающийся в размерах пенис.
- Понятно, - вздохнул он и швырнул очередной пододеяльник в холщовый мешок. – Настроение.
Я не понял, к чему и к кому относились его последние слова, да мне было наплевать. Когда же я вернулся из сортира, на тумбочке у меня стояла красная в белый горошек фарфоровая кружка.
- Это тебе Женька принес, - объяснил мне Юрка, появление у меня на тумбочке бокала. – Ирочкин муж.
- Кто?! Какой Женька, какая Ирочка?– удивился я. Тогда я еще не знал, что раздатчицу Ирочкой кличут.
Когда Юрка популярно объяснил мне, кто такая Ирочка и кто такой Женька, то я, невольно, покраснел, вспоминая, как обругал эту толстую жабу прямо при муже, точнее высказал ему, то, что я о ней думаю, не подозревая, что разговариваю с ее мужем. Но, вероятно, Женька привык к таким перепадам настроения у своей супруги или к ее визуальной оценке больных, поэтому философски относился ко всем проявлениям грубости, как с ее стороны, так и по отношению к ней. Он просто сходил в столовую, нашел там кружку и принес ее мне.
Лечащий врач появился после двенадцати часов.
Это был парнишка лет тридцати двух-тридцати пяти. Высокий, коренастый, с бычьей шеей и бритым затылком. Когда он разговаривал с Юркой, то я заметил, что у него на макушке был выбрит знак «Мерседеса», только без кольца, просто трилистник. Лицо у него было широкое, глаза темные, нос слегка сгорблен, губы пухлые. Осмотрев Юрку, Валерку и деда, он повернулся ко мне.
- Как ваши дела? – он стоял, переминаясь с носка на пятку, с пятки на носок, держа руки в карманах и пристально вглядываясь в мои глаза. – Как бок? Как живот? Мочитесь как?
- Плохо, - ответил я. Чувствовалось, что он подробно изучил мое досье, а поэтому лишних, глупых вопросов не задавал. – Бок болит, ссу кровью, весь опух словно «сумасшедший профессор» с Эдди Мерфи.
- Покажите живот, - он присел на край моей кровати и принялся изучать состояние моих внутренних органов.
Во время экзекуции, я то и дело орал, стонал и крякал, словно Дональд Дак. Едва его холодные пальцы прикасались к той области живота, где находилась печень, как все тело пронзала страшная боль. Еще хуже дело обстояло, когда он стал ощупывать область почек, тут вообще, - дело дрянь.
- Одевайтесь, - произнес он со вздохом, поднимаясь с моей постели. – А что с мочой?
- Как Балтика №4, - ответил я, сочтя уместным это сравнение с нелюбимым мной пивом.
- Понятно, - он кивнул головой. – Сейчас придет доктор, и мы посмотрим вас на УЗИ, а там решим, что с вами делать.
- Док, - сказал я. – А нельзя мне капельницу хотя бы поставить или какое-нибудь обезболивающее выписать. Ну, просто, - нет сил терпеть.
- А полис?
- Все понял, не дурак!
Против их системы переть было бесполезно. Вот если бы я взял из дома хоть какие-нибудь деньги, то тогда бы ни паспорт, ни полис никакого значения не имели, - деньги решили бы все вопросы за одно мгновение. Но, увы, деньги я из дома как раз и не прихватил.
- Вообще, ладно, я скажу сестре, - врач повернулся на пятках и направился к выходу. – Да, - он развернулся ко мне. – Пейте больше воды, это всегда хорошо для почек.
- Сашка сегодня смурной какой-то, - сказал Юрка, когда врач удалился коридор.
- Кто это? – спросил его Валерка.
- Ну, врач наш, - ответил Юрка, свертывая бинт и приготавливая себе компресс для распухшего яйца.
- Ага, - сказали мы с Валеркой в один голос, и тут опять застонал дед. Вскоре к нему пришли сестра и дочь и принялись его намывать и начищать. Валятся в больнице, было совершенно бессмысленно, и родные решили забрать деде домой. Ну, помучаемся не много, решили они, зато ему облегчим последние денечки, да и себе душу успокоим, что сделали для него, все то, что могли.
На сегодня они заказали машину, и деда должны были отвезти домой. Мы все ломали голову, а как его поднимут на пятый этаж в доме без лифта? Это сколько же денег запросят санитары за этот свой «подвиг». Да и вообще, согласятся ли они помочь двум слабым женщинам. Нам, конечно, деда жалко, но эта вонь так злобно вгрызается в наше сознание, что хочется, чтобы деда уволокли из палаты как можно скорее.
Валерке тоже назначено УЗИ. У него предполагают камень в левой почке, и аппарат должен подтвердить или опровергнуть эту версию дежурного врача. Валерка корчится от боли, но ему сестра вкалывает анальгин с магнезией и еще какой-то дрянью. Боль утихает. Я с завистью смотрю на него. У него есть полис и паспорт!
Около часа за нами приходит Саша и зовет на УЗИ.
В кабинете ультразвуковой диагностики находилось несколько врачей. За экраном монитора сидел черноволосый мужик в белом колпаке, рядом с ним стояли: Саша, какой-то бритый док и женщина в синей униформе.
Я улегся на кушетку, врач в колпаке по имени Витя, намазал мне пузо гелем и принялся изучать содержимое моего чрева. Похоже, что его не сильно беспокоила моя почка, куда больше его заинтересовало состояние моей печени.
- Ого, а печеночка того, - весело комментировал он путешествие по моим внутренностям. – Вот здесь ничего, а вот тут. Вы видите, коллеги? – то и дело, обращался он к другим врачам. – Вот, смотрите.
Те молча кивали головами.
- Пьете? – спросил он меня, наконец-то переходя к осмотру поврежденной почки.
- Немного, - ответил я сквозь зубы, потому что, он так сильно надавил датчиком на правый бок, что я чуть не завыл.
- Ничего себе не много, - хохотнул он. – Небось, водочку любите? Я так, например, ее очень даже уважаю.
- Нет, не люблю, - ответил я.
- Тогда пиво, - предположил он, продолжая прибольно тыкать мне в правое подреберье.
- Нет, - я завертел головой. – Вино.
- Вино? – удивился он. – Странно. Интересно, если у вас с вина такая печень, то что же у меня с водки?
- Цирроз, - ответил я и заорал от боли.
- Тихо, тихо, потерпите немного, никак не могу установить, что с вашей почкой, - он что-то подкрутил на мониторе и принялся пристально вглядываться в него.
Остальные врачи по-прежнему молча наблюдали за его манипуляциями.
- Похоже, - сказал он. – что у него гематома на правой почке, а в ней самой сгустки крови. Это не смертельно. Через пару дней гематома рассосется, а сгустки вымоются вместе с мочой.
- Они бы еще быстрее вымолись, если бы вы мне капельницу поставили, - сказал я.
- А полис! – дружно произнесли врачи.
Ну, куда тут денешься!
- Поднимайтесь, - Витя выключил аппарат. – А печень у вас действительно увеличена, но тоже не сильно. И все же, пейте чуть поменьше.
- Хорошо, - ответил я, заправляя футболку в джинсы. – Тем более у меня полиса нет.
В ответ раздался дружный смех. Эти костоломы по достоинству оценили мою грустную шутку.
Вернувшись в палату, я узнал, что у Валерки обнаружили камень, но пока не решили, что с ним делать в дальнейшем, что же касается меня, то Саша сказал следующее: «Вам необходимо много пить и много лежать. Как только сгустки крови выйдут из области почки, так у вас наладится мочеотделение и, опухоль спадет. Полежите дня три, мы за вами понаблюдаем». И все. Никаких тебе лекарств, никаких витаминов, никаких капельниц. А полис где?
На следующее утро у меня взяли кровь из вены и анализ мочи. Тут еще подлянку подкинул главврач. По словам другой раздатчицы пищи, не Ириши, он решил вдвое уменьшить расходы на питание больным, а сэкономленные таким образом деньги пустить на ремонт главного корпуса больницы. И так скудный паек был с этого дня урезан вдвое, от чего, нам перестали давать булку, а из меню убрали яйца, которых я и не видел, и мясо, которого не видел никто! Это, кстати, к вопросу об охране, помните, я вам вещал в самом начале, едва очутился в этой вшивой больнице. Да, новая раздатчица так же как и Ириша, отнеслась ко мне с предубеждением и если всем другим предлагала добавки, то мою личность она игнорировала категорически, словно у меня в тумбочке находился стратегический запас России. А может, ее смущала моя жирная морда? Так это не от обильной и здоровой пищи, это оттого, что во мне накопились тонны влаги, в связи с проблемами мочеполовой системы.
Промучавшись на койке до конца дня, я был обрадован только тем, что около полуночи, за дедом наконец прислали машину, и женщины, кряхтя и ругаясь, уволокли его на каталке к лифту. Мы включили в палате «ультрафиолет» и вышли покурить. Впервые за два дня, я решился перекурить это дело. И ничего, не помер, однако. После, мы еще битый час сидели в коридоре, распахнув в палате все окна, раскрыв настежь двери, чтобы избавиться от зловредной вони. Но, она настолько сильно въелась в стены, пол, потолок и кровати, что оставалась с нами почти до самого конца моего пребывания в больнице. Наконец, поняв, что сидение на скамейке ни к чему хорошему не приведет, я встал и пошел в палату, рухнул на постель, натянул на голову одеяло и… И как не странно, я вырубился и проснулся только от того, что медсестра Галя открыла дверь и заорала6 «Кто будет мерить температуру!».
Да пошла ты на…!
В этот день все повторилось по новой. Анализ крови и мочи, УЗИ со смехуечками и ****охаханьками, косые взгляды медперсонала и раздатчицы, перекуры в туалете, рези в правом боку и тоска. Ночью я попытался проанализировать, что же все-таки произошло со мной в ту страшную ночь, но боль в боку и мысли о вспухшем х… мешали мне сосредоточится. Решив, что анализов с меня и так хватает, я укрылся с головой одеялом и заснул сном праведника.
Снился мне какой-то странный боевик в стиле Тарантино: люди с масками вместо лиц и самурайскими мечами, роскошные стриптизерши из голливудских блокбастеров, карлики с кривыми ногами, какие-то причудливые звери и генерал со слоновьими ногами, своей страшной килой и подвязкой между ног, - из романа Маркеса «Осень патриарха». Генерал шел по коридорам своего дворца, заполненного нищими, прокаженными и ****утыми, шел мимо коровьих лепешек и птиц в клетках, шел тяжелой поступью по каменному полу, но вдруг, повернулся в мою сторону и сказал голосом Романа: «Как вы мне все дороги!»
Проснулся я в холодном поту и больше не смог заснуть, страшась повторения этого странного ведения. А около часа ночи разыгрался настоящий концерт, который еще больше укрепил меня в мысли, что Россия далеко докатиться с этим режимом. То, что мы скоро переплюнем весь Запад во главе с США по количеству сволочей и проходимцев, по количеству нищих и бродяг, по количеству бездомных и миллиардеров, так в этом я и раньше ничуть не сомневался. То, что там верещит с трибуны ВВП об удвоении ВВП, о борьбе с коррупцией и бедностью, любой здравомыслящий человек поймет по-своему. Просто нам госкомстат предоставит цифры, что все указания вождя выполнены точно в срок и с наилучшими показателями, а как оно на самом деле, так далеко ходить не надо, достаточно выглянуть в окно и посмотреть, как скорая увозит с газона очередного бездомного алкоголика, как менты волокут в «аквариум» какого-то нетрезвого гражданина, как сидит возле соседнего дома цыганка с тремя малолетними детьми, как суетятся бабки возле метро, торгуют своим укропом и луком, и разбегаются, словно испуганные воробьи, при приближении грозного стража правопорядка.
Я вздрогнул, когда хлопнула тяжелая дверца грузового лифта. Понятно, подумал я, очередного энурезника приволокли. В коридоре послышались голоса. Один из них, несомненно, принадлежал этой пигалице – медсестре Гале. Такая противная сучка, что даже вспоминать о ней не хочется. Строит из себя, кобылица, черт знает что, а сама не рыба ни мясо. Короче.
- Что с ним? – спрашивает Галя у привезших больного санитаров и родственников.
- Похоже, что аденома простаты, - отвечает ей чей-то голос.
- Давай те его в третью палату, - говорит Галя и судорожно нажимает на кнопки телефона. Дежурного врача на месте нет, а где он. Где он? Да, даже я знаю, где доктор Витя. Витя в этот поздний час сидит в соседнем корпусе и глушит горькую. У Вити есть мобильный телефон, но номер на нем федеральный и начинается на 8, а эта самая восьмерка на посту отключена, чтобы больные не названивали за государственный счет в другие города и страны. Вот Галя и нервничает, потому что, набор постоянно срывается, ей не найти врача, а пациент и его родственники ужасно раздражены этим обстоятельством. Галя – дура, она не знает, что существует иной набор номера абонента. Стоит набрать три девятки и четыре нуля, а потом, услышав щебет оператора, переключиться в тональный режим набора номера, так сразу можно набирать семизначный номер клиента. Да, но Галя – дура, она продолжает давить на восьмерку!
- Девушка, - раздается возле нашей двери чей-то мужской голос. – А у вас есть платные палаты?
- Да, - охотно отвечает сестра, не переставая давить на кнопки. – Тринадцатая палата. Восемьсот рублей в сутки.
- Нас устраивает, - отвечает ей тот же голос. – Но, когда же будет дежурный врач, ведь отцу же плохо?
Я понимаю, что жена и сын привезли своего родственника в больницу и теперь хотят получше его устроить.
- Сейчас он подойдет, - злится Галя, и решает найти Сашу, который дежурит сегодня в приемном покое. – Везите его в палату.
Через какое-то время она дозванивается до Александра Михалыча и сообщает ему о поступлении больного. Похоже, что это новость абсолютно не трогает его мужественное сердце, по отделению дежурит не он, а Витька, вот пускай он и разбирается с больным, зато его очень огорчило, то, что Галька самовольно «заселила» больного в платную палату, не посоветовавшись с ним. Мне даже слышно, как орет на нее Саня.
Из ответов сестры я понимаю, что эта палата уже кому-то «продана» за иные деньги, хотя Галка и так зарядила на стошку больше тарифа, и что клиент, который нарисуется завтра, будет изумлен и раздражен, узнав, что его койко-место занимает другой человек. Да, Санек не лох какой-нибудь, он еще три дня назад продал эту палату на неделю какому-то торгашу за тысячу долларов. Если вычесть из этой суммы официальные тарифы, то чистый навар получается двадцать пять тысяч рублей. Согласитесь, не плохо для начала! Поэтому врач Саша и отчитывает медсестру.
- Что вы на меня кричите! – не выдерживает она, и чуть не плача говорит. – Может, вы сами объясните это сыну пациента?
Похоже, что Саша соглашается и трубку берет отпрыск больного. Разговор получается тяжелым и нервозным. Из фраз, которые произносит сын, можно понять, о чем идет речь. Саша, естественно, не собирается сдавать свои позиции и отказываться от денег, тем более, что аванс он уже получил, но сын больного тоже настойчив и настроен решительно.
«Да, я понял, сестра сказала восемьсот рублей»
«Что? Как больше? Но ведь по тарифу…»
«Простите, это государственная или частная клиника?»
«Нет. Да вы сума сошли! Какая Александровская больница в два часа ночи, и где я сейчас машину буду ловить, мы сюда на скорой приехали».
«Вы можете прийти сюда и мы обсудим этот вопрос»
«Врач! Это вы врач?! Да вы…»
«Ничего, я с тобой мразь разберусь!»
«Пошел ты сам…»
Обстановку разрядил, появившийся невесть откуда пьяный Витя, который вначале наорал на медсестру, тем самым все же доведя ее до слез, а потом, воткнувшись в ситуацию, а может, ему Сашка успел сообщить, быстро обработал клиентов.
- Вы знаете, что платные палаты у нас предназначены только для лежачих больных, - сказал он женщине и молодому парню, чуть отворачивая голову в сторону, чтобы те не упали замертво от его перегара. – Ваш муж встает? – обратился он к женщине.
- Ну…, - начала она, но Виктор Васильевич не дал ей продолжить фразу.
- Пойдемте, - решительно сказал он и зашагал по коридору. Следом за ним семенила семья больного и медсестра.
Войдя в палату, врач подошел к еле дышащему больному, пощупал пульс, потрогал лоб и приказал ему встать.
- Но…, - попытался, было, возразить больной.
- Никаких «но», - пресек эти попытки врач. – Слезайте с койки.
Больной, с помощью своих родственников, послушно свесил ноги и, поддерживаемый ими, очутился на холодном полу.
- Вот видите, - сказал Витя. – Он стоячий, а не лежачий. Поэтому, либо он отправляется в третью палату, либо ищите машину и везите его в другую клинику.
Большего скотства мне слышать еще не приходилось из уст врача. Похоже, что со мной был солидарен и сын больного, потому что, он, матерясь начал давить кнопки на своем мобильнике. Через час пациента увезли на машине в другую больницу, а рядом с нашей палатой в ординаторской, почти до самого утра пили коньяк врачи Витя и Саша, а так же примкнувший к ним врач из хирургии Артем. Коньяк им достался на халяву, потому что, сын больного отказался забирать внесенный аванс в размере пятисот рублей, а просто швырнул их в лицо доктору. Тот ерепениться не стал, упавшие деньги поднял и послал санитара из приемного покоя за коньяком на Невский проспект.
Вот и весь цирк, как есть до копейки.
На четвертый день пребывания в стационаре, на каше и горячем кипятке, я начал поправляться. Ночные боли в правом подреберье постепенно уходили прочь, опухоль стала спадать, даже конец уже спокойно помещался в руку.
В этот день выписали Юрку, и мы остались с Валеркой в палате вдвоем. Впрочем, нас тоже собираются выписывать на днях. Если со мной все ясно, то с Валерой творится полнейшая неразбериха. Сначала, ему сообщают, что у него в левой почке кирпич, на втором УЗИ Витя замечает, что «камень пришел в движение», отделившись от стенки почки, от того у больного ухудшилось состояние. Вскоре Валере сообщают, что никакого камня в почке не обнаружено, но, тем не менее, заставляют мочиться в банку и внимательно разглядывать ее содержимое, а вдруг. Валера мечется на постели не находя себе место, а врачи глубокомысленно размышляют о капризах человеческой природы. Вскоре, Валере становится лучше, а затем боли исчезают вовсе.
- Ну, как? – спрашивает его Сашка. – Спасли мы вас или не спасли?
- Конечно, спасли, - отвечаю я за него.
- А, это у нашего драчуна голос прорезался, - ехидничает Виктор Васильевич. – Сегодня пойдем в диагностический центр, пускай вашу почку специалист посмотрит.
- Как специалист? – удивляюсь я. – А вы разве не специалист?
Но мой вопрос остается без ответа. Витя вызывает меня, и мы идем через двор в коммерческий центр при больнице, где меня будет осматривать какая-то шибко умная дама.
Мы заходим в кабинет, такой же аппарат, только размером чуть побольше.
- Снимайте кроссовки, - говорит Виктор.
- А можно, я в них останусь…
- Не надо, не снимайте, - поддерживает меня врач Раиса. – Тут и так дышать нечем.
Потом она елозит аппаратом по полости моего живота и восхищается степенью пропитости моей печени. Когда дело касается ушибленной почки, то шутки прекращаются, она просто показывает Вите что-то на экране и все. Я понимаю, что дело довольно серьезно, но знаю, что мне они все равно ничего не скажут.
- Жить будет, - резюмирует Раиса. – Да, только вы уж пейте чуточку поменьше, хотя бы через день.
Я молча киваю. Спорить с ней бессмысленно, а тем более доказывать, что ты не верблюд.
Я возвращаюсь в палату. Следом приходит Александр Михайлович и сообщает, что завтра нас обоих выписывают. Вот так. Я провалялся в больнице шесть дней и за это время, мне не дали не одной таблетки, не сделали не одного укола, не поставили ни одной капельницы, лишь только сосали из меня кровь – в прямом и переносном смысле, брали мочу и делали УЗИ. Вот за диагностику спасибо, в поликлинике очереди, а лечиться за деньги я еще не привык.
Вечером к Валерке приезжает мужик с работы и привозит ему деньги на сигареты, лекарства и еду. Сигареты и молоко Валерка покупает, а в лекарствах необходимость отпала сама собой, и мы идем на угол Литейного и Невского в игровые автоматы, где Валерка надеется выиграть пару сотен рублей. Едва он запихивает в аппарат пятисотрублевую банкноту, как вырубается свет. Оказывается, что в каком-то офисном помещении выше этажом, замкнуло проводку и вспыхнул пожар. Валерка злится, так как деньги ему сегодня никто возвращать не собирается, придется ждать завтрашнего утра.
Последняя ночь в этой сраной больнице. Во многих клиниках мне пришлось побывать на своем веку, но такой дрянной как эта я еще не видел. Деньги, паспорт и полис. Паспорт, полис и деньги. Эти три слова будут сниться мне до последних дней.
Под окнами горланит какой-то синяк. Эти с хирургии квасят каждый божий день, и все об этом знают, и всем на это наплевать, главное, что у них есть паспорт и полис, а еще они платят врачам и медсестрам, за то, что те закрывают глаза на их выходки. Охранникам, как всегда, ни до чего нет дела. Когда пьяный певец прекратил свои ночные серенады, я наконец, задумался, - а что ждет меня там, за этим дырявым забором? Ведь мне предстоит решать, что делать с этими отморозками, писать заяву или нет, а может, их и без того посадили? Нет, это вряд ли, если было бы что-то серьезное, то кто-нибудь из следователей обязательно бы приехал ко мне в больницу, а пока. Пока тишь да гладь, да божья благодать.
Надо же Ирочка как расщедрилась на прощание! Навалила мне столько пшенной каши, что я еле-еле смог слопать тарелку. Да и хлеба дала огромный кусок! Странные эти женщины, чумные какие-то животные.
Около двенадцати часов нам с Валеркой выдали выписки и больничные листы, пожелали удачи и сняли с пищевого довольствия. Раскланявшись с врачами, мы вышли с территории больницы. Валерке не повезло, пожар потушили, но электричество пока не дали, и он остался стоять возле игровых автоматов, ждать у моря погоды, я же, пожав ему руку, направил свои стопы в сторону дома. Стоял прекрасный летний денек, и грех было не прогуляться по родному городу, посмотреть, чем он ныне дышит, чем живет, ведь я так давно не был в центре.
Хорошо, что моя бывшая супруга оказалась дома, ничего ей не говоря, я взял у нее дубликат ключей от дома и поплелся в свой район.
* * *
- Ну, вот почти и все, - сказал он, пристально вглядываясь своими бесцветными бычьими глазами в мое окаменевшее, от долгой исповеди, лицо.
- Все? – удивился я. – А как же уголовное дело?
- Ха, - хмыкнул он. – А вот теперь начинается самое любопытное.
Он разрезал уже почти остывший кусок мяса от шашлыка, полил его соусом и отправил в рот. Потом разлил остатки водки по нашим рюмкам, положил на край моей тарелки еще один бутерброд с икрой и поднял свой фужер:
- А вот теперь, начинается самое любопытное, - повторил он свою последнюю фразу и, не чокаясь со мной, выпил. Затем закусил бутербродом и принялся разделывать остальные куски мяса. Было видно, что он не торопиться рассказывать мне о том, что же там было самым интересным, что он собирается с мыслями, и что это для него очень важно.
Что ж, коли так, то я, пожалуй, тоже уделю маленько внимания своему желудку, особенно после его рассказов о больничной диете, мне враз захотелось нормально позавтракать! Представляете, на завтрак холодный борщ, бутерброды с икрой и шашлык и рисом и овощами?! Обалдеть, так что же я смогу предложить своему чреву на обед, после такого ланча? Да, я ведь еще про пиво и водку не вспомнил и про свой салат, который кажется детским лепетом перед всем остальным.
Перекусив и отставив в сторону свои тарелки, мы дружно закурили. Я молчал и ждал продолжение рассказа, он собирался мыслями и взвешивал все за и против. Наконец, он разродился.
- Когда я подходил к своему дому, насвистывая какую-то мелодию из репертуара Филиппа Киркорова, то заметил, как со скамейки, завидев меня, поднялся какой-то парень и направился в мою сторону. Я точно его раньше не видел. Я остановился и стал ждать. То, что он направляется именно ко мне, сомнений не вызывало. Парень подошел, пристально оглядел меня с ног до головы и представился. Я кивнул в ответ и спросил его, какой он имеет интерес к моей персоне. Он ответил, что находится здесь по поручению своих друзей, что он знает, что произошло в Роминой квартире неделю назад и хочет, чтобы наш конфликт закончился полюбовно. Первоначально я решил, что он хочет предложить мне деньги, от чего, впрочем, я бы не отказался, если бы сумма была приемлемой, но оказалось, что он предлагает обмен. Да, да, именно, обмен! Из его слов следовало, что некая дама Н. Заявила, что я ее изнасиловал и, что в случае если я напишу заявление в милицию о факте моего избиения, то она так же подаст свое заявление в милицию. Что же касается свидетелей, так эти самые хулиганы, которых я собирался привлечь к уголовной ответственности, и являются ее непосредственными свидетелями. Он дал мне один день на размышление, и мы договорились, что встретимся сегодня вечером в парке девятого января. Вот такие дела, - он замолчал и опустил глаза. Потом поднялся и, слегка пошатываясь, словно матрос на палубе, прошел к стойке.
Я слышал, что он заказал по кружке пива и два пакетика кальмаров.
Да, дело принимало совсем иной оборот. Отморозки из преступников превращались в жертвы, точнее, в благородных рыцарей, заступившихся за честь дамы, а терпила превращался в злодея-супостата, изнасиловавшего невинное дитя и жаждущего крови невинных младенцев.
- Скажи, Костя, - начал я, когда он вернулся за столик. – Как ты считаешь, если бы ты не сбежал из квартиры в ту ночь, то Наташка обвинила бы тебя в изнасиловании?
- Не знаю, - он пожал плечами. – Я эту ****ь плохо знаю. Так трахнул по случаю, вот и все. Правда, Вовка говорил как-то, что она мужиков на бабки разводит, но я лично не видел, а доверять всем и вся, это не в моих правилах.
- И все же, - настаивал я. – К чему ты больше склоняешься, обвинила бы или нет?
- Мне кажется, что да, - ответил он, отхлебывая пиво из кружки.
- Мне, почему-то тоже так кажется, - я последовал его примеру, вслед за пивом отправляя в рот сушеные, вонючие кальмары, которые больше напоминают водоросли, нежели морепродукт. – Давай плясать от этого и начнем, - продолжил я, проглотив морскую тину. – А что если все было спланировано заранее? Ну, то есть тебя просто хотели развести.
- Как это, - не понял он.
- А так. Наташка ляпнула своим знакомым малолеткам, что ты ее поимел на днях, а они захотели с тебя за это снять не много денег. Для этого им надо было заманить тебя на хату, слегка поработать с тобой, а потом предъяву вытащить.
- Да, но ведь..., - начал он и осекся.
- Вот именно, - сказал я. – Ты посмотри повнимательней, подумай, прикинь хобот к носу. Кто тебя ночью вызывает? - Рома. Кто, не смотря на протесты твои и Володи, тащит тебя домой, - Рома. Кто ворует или не ворует, а приносит, якобы, чужую бутылку водки, - Рома. Кто исчезает во время экзекуции, а потом появляется, когда ты сбегаешь, - опять Рома. Тем более, что из твоего рассказа я понял, что только он знал, где тебя искать. Только он был у тебя дома и видел твою квартиру. Мне так кажется, что это все организовал именно Рома, и ****ь он под тебя подсунул. Помнишь, ты сказал, что он сам предложил вам пойти в дальнюю комнату и там перепехнуться.
- Ну да, - согласился ошарашенный Константин.
- Да ну, а не ну да, - сказал я. – Они тебя хотели на квартиру опустить, ведь статья по которой тебе сидеть пришлось бы слишком уж суровая, из тебя на зоне бы сделали петуха, пришел Костей, а вышел Катей. И это клеймо на всю жизнь. Так что, предложили бы они тебе выбор, либо ты продаешь хату и часть денег выплачиваешь Наташке, которые они потом успешно дербанят, либо все остаются при своих, но ты летишь на зону по 118 статье. Вот такие у тебя друзья. Так что, считай, что тебе просто повезло, оттого, что ты сумел свинтить из квартиры и вызвать ментов. Сейчас им факт изнасилования приплести тебе будет гораздо сложнее.
- И что мне теперь делать? – спросил он, после некоторой паузы. – Писать заяву или нет.
- В первую очередь не пори горячку, - сказал я. – Заяву ты написать всегда сумеешь. Надо потянуть время, заставить их занервничать. И не в коем случае не вступай с ними не в какие контакты, особенно с Романом и Наташей. Хотя. С Ромой ты можешь встретиться и поговорить, но должен и вида не подать, что ты догадываешься, кто именно является вдохновителем и организатором этого фарса. Иди домой, на звонки не отвечай, дверь не открывай. Запиши номер моего мобильного телефона и вечером позвони, я что-нибудь придумаю на трезвую голову, а сейчас, извини, я немного перебрал. Не привык я с утра к таким дозам.
- Спасибо, - сказал он, записывая номер моего мобильника. – Ты меня здорово выручил.
- Спасаться будешь потом, когда деда сделаем, - ответил ему я.
- Все равно, спасибо, - он протянул мне руку, в глазах его стояли слезы.
- До вечера.
- До вечера, - ответил он.
Я поднялся из-за стола, попрощался с Надеждой и вышел из бара. Пот катил с меня градом: во-первых - несусветная жара, во-вторых – водка, а в третьих – его сумрачный рассказ, с непредсказуемыми последствиями.
Лучше бы я на «яйца» пошел!
Я лежал в прохладной ванной и дремал, когда раздался телефонный звонок.
- Алло, - я прислонил трубку у уху и подпер ее плечом, одновременно с этим выключая воду, чтобы не мешала разговору.
- Але, это Костя, - услышал я в трубке его голос.
- Привет, - сказал я.
- Еще раз здрасьте, - послышалось в ответ.
- Какие новости? – спросил я, вытирая руки полотенцем и прикуривая сигарету. Никак не могу избавиться от привычки, курить в ванной. – Кто-нибудь звонил?
- Да, кто-то названивал, но я трубку не снимал, - ответил он.
- А в дверь? В твоей квартире никого не было, пока ты лежал в больнице, ведь ты говорил, что у тебя пропали ключи?
- Нет, дома никого не было, а в дверь не звонили, - сказал он.
- Но, ты же говорил, что у тебя ключи пропали?
- Черт их знает, - ответил он. – Может, они выпали где-нибудь, когда меня били, и очутились где-нибудь под диваном. Нет, домой ко мне никто не наведывался, это я точно могу сказать.
- Хорошо, но ты смени замки, на всякий случай!
- Обязательно.
- Слушай, Константин, а Рома знает твой номер телефона?
- Наверное, - похоже, что он сомневался. – Я когда-то давал ему его, но он так не разу мне не позвонил, говорил, что посеял.
- Что посеял, то и пожал, - сказал я, затягиваясь. – Впрочем, при желании твой номер можно по компьютеру вычислить.
- Вероятно, - согласился он.
- Скажи мне, Костя. Ты уверен, что Наташка способна накатать на тебя липовую заяву? Не торопись с ответом, это важно для дела.
Он на мгновение задумался. Слышно было, как вскипают его мозги, а у меня со счета исчезали нерусские копейки.
- Да, могла. Могла написать, - уверенно ответил он.
- Тогда нам надо искать ее, а потом уже и всех остальных. Где ее можно найти, если не в Пушкине?
- У капельницы возле метро, - сказал Костя. – Она там вечно ошивается, ждет клиента, который напоит и накормит ее.
- Вот и чудно, - сказал я, вытираясь полотенцем. – Встретимся возле морга через тридцать минут и обмеркуем это дело.
Когда я подошел к моргу, возле больницы Володарского и районной поликлиники, то Костя был уже здесь. Он напряженно курил, его прозрачные глаза источали влагу. Чувствовалось, что он сильно нервничает. А, можно подумать, что я был бы спокоен в его шкуре.
- Сейчас пойдем к метро, и ты мне ее покажешь, - сказал я, когда он подошел ко мне. – Сам же будешь ждать меня на этом самом месте. Не дай Бог, тебя там кто-нибудь срисует. Да, еще. А, как они узнали, что тебя выписали из больницы? Почему тебя во дворе ждали? Ты никому не сообщал о том, когда ты выходишь?
- Нет, - категорично ответил он. – Да и некому мне было сообщить. С женой я не живу уже три года, разве, что Сашке, так я ему не звонил, денег не было. Там же в больнице все за деньги. Хочешь позвонить? – плати пятерку и чирикай. Так что, я не знаю, откуда они прознали. Может, сами больницы обзванивали?
- Вероятно, - сказал я. – Пошли.
Возле метро у капельницы сидела целая толпа народа. Рядом с «Шавермой» тусовалась молодежь. Парни и девчонки пили пиво, громко кричали и звонко целовались. Ближе к разливухе толпились работяги с соседнего завода и местные гопники. Здесь компании были менее пестрые и шумные, зато более злые и напитые. «На паперти» возле капельницы сидели бомжи с опухшими и посиневшими рожами, а рядом с ними старухи-бутылочницы, которые собирали пивные бутылки, оставшиеся после молодежи и работяг. Короче, публика была разная, в том числе и грязная. За столиками, в промежутке между двумя заведениями, сидели и те, и другие и пили пиво. Костя внимательно оглядел пространство, но Наташку не обнаружил.
- Ты куда-нибудь спешишь? – спросил его я, покупая в ларьке бутылочное пиво.
- Куда мне торопиться, - ответил Костя. – Больничный у меня до среды, а дома делать нечего, да и…
- Боишься? – опередил я его. – И правильно делаешь, страх великая сила, он заставляет мозги лучше работать.
- Да нет…
- Да - да. Пошли, отойдем в сторону и будем ждать твою проститутку. Если она не уехала в Пушкин, то она обязательно появится, чует мое сердце.
Мы поднялись по ступенькам в сторону выхода из метро, повернули направо и встали возле павильона с игровыми автоматами. Площадь перед двумя питейными заведениями была как на ладони. Оставалось только ждать.
Ждать пришлось довольно долго. Уже основная толпа работяг рассосалась, и люди разошлись по домам. Молодежи, наоборот, прибавилось, веселье стало более разгульным и шумным. Часть бомжей и старух – посудчиц куда-то исчезли. Одни, вероятно, разбрелись, как тараканы, по своим подвалам и чердакам, а вторые – на заслуженный отдых до завтрашнего ура, когда рабочие потянуться на завод. Впрочем, завтра воскресенье, день и так хлебный, поэтому надо нормально отдохнуть, поспать, чтобы с новыми силами взяться за добычу посуды. Работенка-то нервная, то и гляди, что у тебя из-под носа вожделенный рубль конкурентка уведет или какой-нибудь малолетний, наглый гаденыш выскочит из-за спины и выхватит пустую посуду. Нет, здесь глаз да глаз нужен. Здесь и реакция должна быть в порядке, физические кондиции в норме и психологическое состояние на уровне. Вот и занимаются бабки бодибилдингом, ходят на консультации к врачам психотерапевтам, бегают кроссы и принимают душ-Шарко. А что здесь смешного? Иначе в нашем волчьем мире не выжить!
Эта проститутка появилась примерно около девяти часов вечера. Костя как-то весь напрягся, побледнел, и я понял, что та дама в джинсовой куртке и джинсовых шортах и есть Наташа. Мне показалась, что она чуточку толстовата. Я сказал об этом Косте, чтобы не много снять нервное напряжение.
- Да, - согласился он. – Сиськи дряблые, а живот вспухший, толи от пьянства, толи от жира.
- Ну и славно, - я кивнул и полез в карман, проверить наличность. – Значит, как договорились. И старайся отсюда свалить по быстрому, не дай Бог, тебя кто-нибудь из этих уродов заметит, тогда, пиши - пропало.
- А ты? – похоже, было, что он не на шутку был взволнован моей безопасностью. – Ты справишься?
- Чудак, - рассмеялся я в ответ. – Ну, неужели я с одной ****ью не совладаю. За кого ты меня принимаешь? Все, дуй к моргу и посматривай, чтобы хвостов за тобой не было.
Константин кивнул и зашагал прочь. Я же дождавшись, пока он исчезнет в подземном переходе, и отметив про себя, что от «пятака» за ним никто не последовал, купил кружку пива в «Шаверме» и присел за столик возле шикарной блондинки в джинсовой куртке и красной футболке, с вызывающе аппетитными шницелями, которые она выставляла на показ, на потребу публики. Сделаю несколько глотков и приглашу ее за свой столик, решил я, но она опередила мои намерения.
- У вас свободно? – услышал я над левым ухом женский голос.
Не поднимая головы и не смотря на говорившую, я кивнул, делая вид, что увлечен своим пивом. Я кожей чувствовал, что это она. И не ошибся.
Она села напротив меня и нежно улыбнулась, обнажая свои желтые, редкие зубы. Я заметил, что, по крайней мере, двух из них не хватает. Вероятно, она потеряла их в битвах за любовь, а может, просто выпали от жизни такой.
Я улыбнулся в ответ. У нее было припухшее лицо, мышиные глаза, щеки, как у бульдога, нос картошкой и ярко намазанные алой помадой толстые губы. Бюст у нее, действительно, был внушительных размеров, а тонкие руки с опухшими пальцами в дешевых побрякушках слегка дрожали. Она продолжала смотреть на меня и улыбаться. Я отвернулся. Мне стало противно и захотелось плюнуть в эту лоснящуюся физиономию, но вместо этого, я осклабился и предложил ей бокал пива.
- Вы не откажетесь, если я угожу вас «Невским»? – спросил я, машинально оглядываясь по сторонам, ища глазами ее подельников.
- Не откажусь? – кокетливо ответила она, поправляя прическу.
Волосы лучше бы помыла, сучка!
Я кивнул, встал и пошел за пивом. На столе осталось мое пиво и мобильный телефон. Это, девочка, первый тест на дебильность. Если я вернусь, а тебя и моего мобильника не будет, то значит, ты обыкновенная воровка, и на то, чтобы впарить парню мифическое изнасилование, у тебя ни мозгов, ни смелости не хватит. Если же ты будешь сидеть и ждать моего возвращения, то тогда ты рыбка покрупнее, но тогда, ты попадешься в мои сети.
Когда я вышел из «Шавермы» с пакетом чипсов и бокалом пива, то Наташа по прежнему сидела за моим столиком, только делала кому-то какие-то жесты руками. Я посмотрел в ту сторону, куда был направлен ее взгляд и увидел парня лет восемнадцати – двадцати и мужчину моего ровесника, с жидкой бородой клочьями торчащей в разные стороны, точь-в-точь Роман, как описывал его Костя.
- Ваше пиво, - улыбнулся я, присаживаясь напротив дамы. – Я чипсы взял, но если вы хотите, то я могу вам взять жареный картофель и мясо.
- Нет, что вы, - ответила она. – Спасибо и за пиво.
- Спасаться позже будем, - вежливая сучка, подумал я, глядя, как дрожит бокал в ее руках.
- А как вас зовут? – спросила она, после того, как осушила почти весь полулитровый бокал пива.
Если так дальше пойдет, то у меня просто денег на нее не хватит!
- Арнольд, - ответил я и разорвал пакетик с чипсами. – А вас. Нет, постойте, я сам попробую угадать!
Она подперла голову ладонями, облокотилась на локти и принялась ждать, когда же я смогу угадать ее имя.
- Вас ведь не Арнольд зовут, - рассмеялась она, следя за тем, как я морщу лоб и надуваю щеки, делая вид, что пытаюсь разгадать тайну ее имени.
- Меня, действительно, зовут Арнольд, - сказал я. – Это меня родители так окрестили, сам не знаю в честь кого, но не губернатора Калифорнии, это точно. Когда я родился, он еще Терминатором не был. Постойте. А вас зовут либо Марина, либо Наташа.
- Наташа, - захлопала она в ладоши, словно маленькая девочка. – Вы угадали, меня зовут Наташа.
- Шутите? – я сделал удивленное лицо.
- Нет, вы, действительно, угадали. Давайте с вами чокнемся, за знакомство!
- Ну, кто же чокается пивом, - я сделал попытку возразить, но она уже протянула мне свой бокал, и мы чокнулись за знакомство. – Знаете что, - сказал я после того, как она выпила последнюю каплю своего пива. – Давайте пойдем куда-нибудь в другое место, и там отметим наше чудесное знакомство.
- Какой вы скорый, - она явно ломалась, играла, тем более, по инструкции, ей надлежало находиться именно здесь.
- Ну, как хотите, - равнодушно ответил я.
Она молча сидела напротив и судорожно размышляла. Упустить такую возможность надраться, она не хотела, тем более клиент можно обуть не только на деньги, но на телефон и золотую цепочку на шее, но с другой стороны, уходить с ним неизвестно куда, это тоже не очень здорово, могут возникнуть проблемы, как в прошлую среду, когда ее заманили на какую-то квартиру и оттрахали трое здоровых бугаев.
- Ну, как, решились? – спросил я, после продолжительной паузы. – Пойдем в какое-нибудь кафе, посидим?
- В кафе? – она задумалась. Если приглашают не на квартиру, то прошлый вариант может не повториться, но как же тогда опустить его? А, может, просто надраться и все. Да, а потом Рома в квартиру не пустит, скажет, иди туда с кем пила. Сколько уже раз приходилось ночевать у Надьки из-за этого. Стоп! А если его подпоить хорошенько, а потом отвести к Роме, задними дворами, чтобы он дорогу не запомнил, а потом устроить скандал и вышвырнуть на улицу. Хорошо бы, чтобы у него жена была, тогда он точно верещать и пузыри пускать не станет. – Можно, я в туалет схожу?
- Конечно, чего вы у меня спрашиваете, - ответил я, демонстративно достал лопатник и стал шуршать купюрами. Сразу скажу, что доллары были не натуральными, а напечатанными на лазерном принтере. Нет, это не фальшивка, не подделка американских рублей, просто мы с приятелями испытывали работу новых сканера и принтера и напечатали себе по несколько экземпляров суррогатных денег: с одной стороны президент Грант, а с другой Линкольн. Печать получилась очень качественной и если не давать эти бумажки в руки, то издали они могут показаться настоящими деньгами.
Увидев американские деньги, Наташка явно забеспокоилась, что они могут уплыть из ее потных рук, поэтому, кашлянув, она помчалась в «туалет» как антилопа Гну.
Я повернул голову. Из-за столика возле капельницы поднялся молодой парнишка и направился вслед за Наташкой, Рома продолжал сидеть и делать вид, что пьет пиво и изучает какую-то газету. Наверное, читает отчет о вчерашнем поражении «Зенита» от «Локомотива». Позор! Впрочем, что он сейчас читает, меня абсолютно не волнует, мне интересно, какие инструкции получит эта шалава, и как мне отвязаться от хвоста.
- У вас свободно?
Я поднял глаза. Возле столика со стаканом кофе в руках стоял Бревно или Полено, так когда-то в детстве прозвали Сашку Фаленкова, из-за его созвучной фамилии и врожденной тупости и глухоты. Черт, он мне сейчас всю обедню испортит, но деваться было не куда, будем надеяться на русский авось.
- Шурик, какими судьбами? – я сделал вид, что удивлен и обрадован одновременно.
- Да вот, - присаживаясь, сказал он. – С дачи возвращаюсь, решил кофе попить.
- А чего так?
- Не понял.
- Чего только кофе, а не что-нибудь покрепче. Хочешь, я тебе пиво возьму или водки?
- Спасибо, - ответил Сашка. – Я за рулем.
- Ты на машине?
- Да, вон рядом с ДК припаркована.
Такую удачу нельзя было упускать. Сейчас я договорюсь с Шуриком, и он подбросит меня до морга. Хвосты, таким образом, обрубятся сами собой, они просто физически не смогут так быстро поймать вторую машину.
- Шурик, подвезешь?
- А чего, садись, - он кивнул.
- Понимаешь, тут такая история. Я не один, а с дамой. У нее очень ревнивый брат, вон там сидит, за крайним столиком, вон тот, с бородой. Видишь, делает вид, что газету читает, а сам на нас глаза таращит. Давай сделаем так. Сейчас дама вернется из туалета, я с ней все обмеркую и мы подойдем к автобусной остановке. Я подниму руку, и ты тут же подъедешь. У тебя же желтая «копейка»?
Сашка кивнул.
- Вот и славно. Мы прыгаем в машину, и ты отвозишь нас подальше от злобного братца. Договорились?
- Договорились, - сказал Сашка, допивая кофе. – Ты в шпионов, что ли, играешь? Чудно все как-то. А куда везти-то, домой?
- Ты что, там же Ритка!
- Так ты не развелся еще?
- Нет пока, но к этому все идет.
- Куда поедешь?
- Отвези меня к моргу, знаешь, там сзади, в подвале есть одно тихое кафе, вот там я и думаю отдохнуть.
- А как на счет еб..? Если что, то можешь ее ко мне приволочь, у меня места много, поместимся.
- Ах ты, еб..рь неугомонный, - пожурил я приятеля. – Я может к ней с серьезными намерениями, а ты сразу на двоих ее расписать хочешь!
- Ничего я не хочу, - возмутился он. – У меня своего добра хватает. Мне уже простынь стирать надоело. Ну, ладно. Давай, только шибко не задерживайся, а то мне фильм с Уиллисом посмотреть хочется.
- Лады, - ответил я.
Едва лишь Санек отвалил, как из-за ларька появилась Наташка, а следом за ней белобрысый пацан. Инструкции она получила, я обо все договорился, остается только ждать. Едва она подошла, как я сразу же решил, взять быка за рога.
- Ну, как, Наталья, ты решила, - я намерено перешел на ты, чтобы показать ей, свою открытую лоховскую натуру.
- А куда мы пойдем? – спросила она.
Вероятно, они договорились, что парни отпустят ее, а потом она приведет меня к ним на блатхату.
- Тут не далеко, за мостом, возле Обводного канала есть чудесное кафе с отличной китайской кухней. Тебе нравится китайская кухня?
Она пожала плечами. Я догадался.
- Да, кухня китайская, а водка русская, - рассмеялся я, увидев улыбку на ее лице. – Поехали, на автобусе две остановки.
Она посмотрела куда-то в даль и кивнула.
- Поехали.
Мы встали из-за столика и пошли к автобусной остановки. Проходя мимо столика своих соглядатаев, я заметил, как моя спутница сделала странный жест рукой, словно отмахнулась от назойливой мухи. Мужики демонстративно обсуждали перипетии вчерашнего матча.
Мы подошли к остановке.
Из-за поворота показался 66 автобус. Я махнул рукой. Шурик нажал на сцепление и вывернул на проезжую часть. Я поднял руку. Машина тормознула возле нас. Наташка остолбенела. Мужики, а они стояли рядом с остановкой, нерешительно дернулись в нашу сторону, но было уже поздно. Я толкнул Наташку на заднее сиденье, плюхнулся следом, и Шурик надавил на газ.
Я повернулся и посмотрел назад. Два парня судорожно вытягивали руки, силясь поймать тачку. Но, было все напрасно, мы уже обогнули площадь Стачек и ехали в противоположном направлении. Наталья силилась что-то сказать, но не находила слов, от такой наглость. Молчи дура, у тебя еще будет время почирикать, а сейчас молчи. Шурик свернул на улицу Гладкова и поехал к моргу.
День клонился к закату, предстояла веселенькая ночь.
Я подошел к нему сзади и положил руку на плечо. Он вздрогнул и отшатнулся. Повернувшись и увидав меня, он с облегчением вздохнул.
- Что, страшно?
- Ты откуда?
- От верблюда, - я сплюнул. – Внимательнее надо быть, молодой человек, а то неравен час.
- Я ждал вас с другой стороны, - оправдывался он. Было заметно, что он очень волнуется, и сигарета явно дрожала в его руках. – А где Наташка?
- В надежном месте твоя пассия, - хохотнул я. – Пошли, представлю тебя в лучшем виде.
- Далеко?
- Нет, за угол повернем и упремся.
Мы пошли по алее сквера, усыпанного пустыми пластиковыми бутылками, банками из-под джина и лимонада, бутылками из под стеклоочистителей, пакетами и прочим мусором. Все верно, субботники прошли, убирать теперь просто некому. Возле забора на пнях сидели какие-то малолетки и пили портвейн. Чуть поодаль от них группа таких же подростков играла в «картошку», на горке около поликлиники расположились трое «черных», вероятно, обсуждая: кто, сколько и чего сегодня продал. Прохожие спешили по домам, дети никак не хотели ложится спать, во всю орали вороны и чирикали воробьи. Мы шли по алее, и последние лучи закатного солнца освещали крыши домов, построенных пленными немцами, сразу после окончания той страшной войны. Мы шли вперед, для того, чтобы восстановить справедливость, чтобы …
Впрочем, чего я так распаляюсь, еще ничего не ясно и не понятно. Нам предстоит долгая беседа с пьяной дамой. Не известно еще, как она поведет себя, увидев Константина.
Когда мы зашли в подвальчик, то сразу же заметили, что за столиком возле Наташки сидит какая-то пьяная девка и что-то втирает ей. Подойдя поближе, я узнал Светку из милицейского общежития, которая промышляла тем, что, обворовывала клиентов, ну, типа того, чем занималась и Наталья. Разница была в том, что Света была одиночкой, а Наталья работала под прикрытием. Это сегодня ей не повезла, а так, обычно, она одна никогда.
Светка была родом из Казахстана. Приехав в город двадцать лет назад, проучившись в различных ПТУ и техникумах, она так ничему и не научилась. Как она оказалось в ментовской общаге – тайна покрытая мраком. Я лично, знаком с ней уже много лет. Она вечно пьяная, вечно нигде не работающая, но всегда при деньгах. У нее какая-то особенная способность, раскручивать мужиков на деньги, облапошивать их, обворовывать и выходить сухой их воды. Нет, как-то раз, а может и больше, ей ломали пальцы за воровство и пробивали голову, но она как собака, полежит, постонет, залижет раны и снова в бой, снова по прежней тропинке, огибая препятствия на своем пути. «Я пацанка, мне все пох..!» – любит говорить она, когда напьется – «Я нах..ю вертела вас всех, что хочу, то и делаю. И вообще, вы здесь все болеете за «Зенит», а я болею за «Кайрат». Причем здесь это, Света! Сдохнешь ты скоро под забором, как дикая собака Динго. Правда, в последнее время она зацепила одного придурка – Серегу, который поит ее и кормит, который предоставляет ей кров для ночлега, покупает ей шмотки, заботится о ней. Но, она наплевательски относится к нему, лишь только тянет у него деньги. Поначалу, он мечтал перевоспитать ее и даже собирался жениться, но, похоже, что скоро его терпению придет конец, и он перестанет бороться за свою «мышку», как ласково он ее называет.
Да, Трущелева здесь совсем не к чему, придется теперь Кости уводить ее отсюда, но, как он подойдет к столику, если за ним сидит Наталья?
- Костя, пошли выйдем, - шепнул я ему, повернулся и, никем не замеченный, вышел из бара.
На наше счастье, рядом с кафе сидел Славка, парнишки из моей школы. Я давно знаю его, он в принципе не плохой пацан, но какой-то маленько еб..й. Орет вечно свое – «Хали-гали! Хали-гали!». К чему орет, и сам не знает. Я подошел к Славке и попросил его, чтобы он увел Светку из бара. Конечно, она будет возбухать и выкобениваться, но ничего не поделаешь, такова бабья доля. Славка согласился мне помочь за сто грамм водки. Мы ударили по рукам, он пошел в подвал, а мы с Костей спрятались за угол дома.
Вскоре на улице послышался отборный мат, изрыгаемый изо рта Светланы Равильевны. Она чихвостила бедного Славку почем зря, но тот честно зарабатывал свои сто грамм, ни один мускул не дрогнул на его тщедушном лице, когда он выволакивал Свету из бара.
- Пошла ты сама туда, - крикнул ей вслед Славка, когда Света поняв, что обратной дороги нет, нетвердой походкой пошла в сторону серегиного дома.
«Ничего, сейчас этого толстого придурка на бутылку раскручу»,- думала она, скрываясь за поворотом.
Едва Света удалилась, мы вынырнули из укрытия и направились в бар. Костя остался в первом зале, мы договорились, что он появиться через три минуты, а я подошел к стойке и купил Славке сто грамм «Ладоги», которые он честно заработал.
Увидев меня, Наташка прям воспрянула духом. От чего-то она решила, что я ее кинул. Вот еще. Дура, она и есть – дура!
Заказав себе «сливянку», а Наташке «зубровку», я подошел к нашему столику.
- Чего ты так долго? – возмущенно зачирикала она, надувая пухлые губы.
- Не верещи, - ответил я грубо. – У меня дела были, не все же мне с тобой кокетничать.
- Ты чего такой грубый?
- Сейчас поймешь, - ответил я и откинулся на спинку стула.
В кафе было душно. Работал телевизор, и местная «мафия» увлеченно смотрела какой-то боевик. Вообще-то, это кафе не пользуется особой популярностью у посетителей. Многие считают его обыкновенным бандитским притоном. Я не знаю, так ли это или нет, но мне здесь спокойно и уютно, здесь нет лихих пьяных компаний, здесь нет подвыпивших крикунов и проституток. Здесь все размеренно и степенно. Здесь царит тишина. Тем более, что я здесь знаю кое-кого и мне нет нужды чего-либо бояться.
Мы сидели молча. Я потягивал свою сливянку, а Наташка, надув губы, уставилась в телевизор. Сначала к нам подсел Славка, но я попросил его удалиться, для беседы с дамой с глазу на глаз. Наташка была уже в приличном подпитии, вероятно, что пока я ходил за Костей, они со Светкой выпили не одну рюмку водки. И куда в них столько влезает?
Через минуту в дверях появился Костя.
Увидев его, Наташка онемела, а когда он подошел и сел за наш столик, то нижняя челюсть у нее отвисла, и она побелела, словно в одно мгновение заболела лейкемией.
- Заказывай, - сказал я ему, как ни в чем не бывала, словно, встретил своего старого приятеля, хотя знаком был с ним, лишь с сегодняшнего утра. – А то, нам здесь скучно с тетенькой. Правда, тетя Наташа?
Наташка промолчала, продолжая таращить глаза на Константина.
- Да, - согласился он. – Пожалуй, в честь такой случайной встречи, стоит и водочки выпить.
- Только, с закуской у них напряженно, - я поперхнулся, сливянка попала не в то горло. Откашлявшись, я продолжил. – Ну, сам смотри. Там есть яйца под майонезом и сосиски с кетчупом и все. Наталья, солнышко, а ты-то кушать хочешь, али аппетит пропал.
Догадываясь, что я просто издеваюсь над ней, Наталья вновь, не проронила не слова, уставившись в свою рюмку.
Костя встал и подошел к стойке.
- Вижу – вижу, - сказал я ей, когда Костя отошел. – Что ты в курсе всех событий, иначе бы не дергалась так и не дрожала, словно студень на блюдце в руках подвыпившего господина. Сейчас, когда вернется Константин, ты нам все подробненько расскажешь, но только без соплей и слез, здесь тебя могут не правильно понять. А люди здесь не добрые, серьезные, не то, что твои говнюки, типа Ромы и компании. Тебе все ясно?
Она кивнула, посидела не много, взяла рюмку со своей настойкой и залпом осушила ее. Правильно, так легче будет.
Вернулся Костя с тарелкой, на которой лежали бутерброды с сыром и колбасой. Он поставил тарелку на стол и вернулся к стойке. Через мгновение он вернулся с кружкой пива и бутылкой водки. Еще через некоторое время, его позвали, и он принес разогретые сосиски с кетчупом и горчицей. Ну, все, можно было приступать.
- Поехали, - я кивнул Наташке, которая отвернулась и смотрела в окно. Что она, ворон там считает что ли?
- Мальчики, - начала она. – Я ни в чем не виновата!
- Конечно, - согласился я. – Дяди плохие виноваты, а ты не причем. Это же дяди Косте почку отбили, так, что он чуть душу богу не отдал. Это же не ты все придумала. У тебя задача простая, зная подставляй свою дырку под разные х..и и все, а потом ребятишки за тебя остальную работу сделают. Так.
Она кивнула.
- Вы многих таким образом опустили? – я налил ей в рюмку водки и протянул бутерброд. Пускай жрет сука, авось когда-нибудь подавится! – Ты слышишь меня, или будешь дурочку из себя строить?
- Нет, не много, - промямлила он. – Можно я покурю?
- Кури, кто тебе запрещает, - сказал Костя. – Здоровья у тебя хоть раздаривай, от водки и табака только полнеешь, так что, кури сколько душе угодно.
- Только не тяни кота за яйца, - добавил я. – Бар скоро закроется, а на улице с тобой общаться, себе дороже, заболеем еще ангиной или куриным гриппом.
Закурив, Наталья облизала губы и сразу же выдала весь расклад.
- Это все Рома придумал. Он специально здесь ошивается, чтобы всяких лохов бомбить. Он, таким образом, деньги на жизнь зарабатывает. Если мне не удается раскрутить клиента на деньги, то тогда я волоку его на квартиру, а там парни с ним занимаются. Клиенты, как правило, люди женатые, поэтому сильно не выступают, боятся, что супруги узнают про их похождения, а если начинают возбухать, то ребята их уму разуму учат.
- А ты, стало быть, подсадная утка, точнее подсадная шлюха, - усмехнулся я. – Ну, только слез здесь не надо, прости, милочка, это не прокатит.
- Я.. Мне…, - Наталья всхлипывала, размазывая тушь по щекам. – Меня мать из дома выгнала, мне жить негде, вот я и связалась с ними.
- Рассказывай эти байки кому-нибудь другому, - сказал Костя. – Если бы ты хотела, то нашла бы себе нормального мужика, устроилась бы на работу и жила бы себя счастливо и весело. Нет, дорогуша, тебе нравится эта жизнь, она адреналина в крови прибавляет. Как же риск, прокатит или нет. Тем более, что ты на горлышко и на передок слаба. Не так что ли?
Наталья кивнула в знак согласия и снова заревела.
- Успокойся, - сказал я. – На нас люди смотрят. Слезами горю не поможешь, поможет только чистосердечное признание.
- Вы меня в милицию сдадите? – спросила она, не много успокоившись.
Мы переглянулись с Костей и расхохотались.
- Ну и дура же ты, как на такую дуру мужики клюют, ума не приложу, - сказал я, допивая свою сливянку и закусывая ее горячей сосиской, предварительно обмакнув ее в кетчуп.
- Где мои ключи? – неожиданно спросил Костя.
- Ключи? – Наталья подняла ресницы.
- Я потерял ключи у Ромы, когда меня били. Где они?
- Я не знаю. Правда. Я не видела никаких ключей, и ребята мне ничего не говорили, - затараторила Наталья. – Если бы они нашли их, то они бы мне сказали. Они мне обо все говорят, чтобы я была в курсе.
- Ладно, бог с ними с ключами, - сказал я. – Костю хотели на квартиру развести.
Наталья кивнула.
- Идея Романа?
Она вновь кивнула.
- Давно он это придумал?
- Я не знаю, - ответила она. – Наверное, только после того, как Костя меня трахнул по-пьяни.
- Константин, - назидательно, произнес я голосом нашего учителя физики в 384 школе, которую я имел честь когда-то закончить. – Тебя разве не учили в детстве – «Остерегайтесь случайных половых связей!» Мало того, что на свой конец приключений найдешь, так еще, как показывает практика, можешь и жилья лишиться, а в некоторых случаях и жизни.
Костя кивнул, разливая водку по трем рюмкам. Пускай эта сучка тоже выпьет, может, поперхнется и сдохнет. Прости меня, Господи!
- Короче, - сказал я. – Картина до предельности ясна. Гнида здесь главная, - это преподобный художник и поэт. Как это он там: Река. Вода. Я Камень запустил туда. Да, а круги то по воде разбежались лихие, после того, как он туда булыжник запустил. Костя, что делать будем?
- Надо вначале решить, что нам делать с ней, - он кивнул в сторону Натальи, словно это был неодушевленный предмет, а не живая дама с роскошным бюстом.
- Что с тобой делать, ласточка? – спросил я ее. – Ты пей, ешь, гуляй рванина на полную катушку. Если сейчас дяди решат сдать тебя в милицию, а она здесь рядом в десяти минутах ходьбы, то в следующий раз ты пить водку и есть сосиски и бутерброды с сыром будешь ой как не скоро. Но, дяди не станут обижать маленькую заблудшую овечку, они отпустят тебя с одним условием, что больше ты здесь никогда не нарисуешься, а будешь вести здоровый образ жизни у себя в славном городе Пушкин. Ферштейн?
Наталья кивнула.
- О нашем разговоре никто не должен узнать, даже лучшая подруга, с которой вы иногда занимаетесь сексом. Не надо так глаза пучить! Нет у тебя такой подруги, это плохо, когда нет друзей, а есть лишь одни ебари. Значит, ты не женщина, а прокладка между мужиком и простыней, с тобой и разговаривать не о чем. Короче, ласточка. Вот тебе пятьдесят рублей. Иди до станции Броневая, там жди первую электричку и чеши из этого города, пока мы не передумали.
- А как же…
- Не знаю, - прервал ее я. – У тебя есть другое предложение? Может, в милиции переночуешь?
- Нет, я согласна, - ответила Наталья, вставая. – А где…
- Да ты не спеши, покушай, выпей, - остановил ее Костя. – Можем на брудершафт с тобой выпить. Когда еще свидимся, да и свидимся ли вообще.
Наталья села и уткнулась носом в рюмку.
- А где Броневая? – неожиданно спросила она.
- Вот те раз, - я чуть снова не подавился, на этот раз сосиской. – Столько лет прожила в этом районе и не знает, где находится станция Броневая. Стыдно девушка, ставлю вам двойку по истории родного края.
- А она только мужикам в штаны заглядывала, да в кошелек, - подхватил Костя. – Сиськи отрастила, жопу тоже, на кой хрен ей знать, где находиться какая-то Броневая, главное знать, где у мужика причинное место!
«Бар закрывается!» – сказала девушка за стойкой.
- Пора, - я поднялся из-за стола. – Константин, - обратился я к Косте. – Ты не возражаешь, если я оставлю водку и сосиски нашей хорошей знакомой, ей ведь до самого утра придется на станции мерзнуть, а так, будет отхлебывать водку, хрумкать соевое мясо в сосисках и вспоминать о двух прекрасных донкихотах, которые вытащили ее из такого блудняка.
- Конечно нет, - ответил Костя. – Я даже угощу ее сигаретами, чтобы выпуская дым, она вспоминала приятные минуты, проведенные со мной в одной постели.
- Ну и чудно! – сказал я.
Мы положили початую бутылку в пакет, туда же ссыпали сосиски вместе с горчицей и кетчупом, от чего, пакет стал липким, туда же Костя бросил пачку сигарет и спички. Получилась Выйдя на проспект Стачек, я объяснил Наталье, как ей удобнее пройти до Броневой. Еще раз, предупредив ее, что любая ее попытка вернуться, будет расценена нами, как предательство общего дела, а за предательство в военное время, приговор может быть только один – смертная казнь через утопление в собственной моче, мы помахали ей руками и пошли в сторону Нарвской.
- А она не вернется? – спросил Костя.
- Фиг ее знает, - ответил я. – Не думаю, слишком она напугана всем произошедшим. Хотя, я же не знаю, в каких она находится отношениях с Романом.
- Прилюдно, так они как кошка с собакой.
- Ну, на людях можно одно, а на самом деле. Да, кстати, а позвонить она Роме не сможет?
- Там телефона нет, - ответил Костя.
- А мобильны?
неплохая солянка. Ну и что, а что же вы хотите, чтобы мы ее на «Мерседес» посадили и с ветерком до самого дома? Ничего и так легко отделалась, сучка!
- У него был, но в последнее время, я его чего-то не видел. Пропил наверное по-пьяни.
- Наверное!
Теперь, после разговора со шлюхой, нам предстояло решить, что делать дальше6 или идти в милицию или попробовать решить все самим.
Мы шли с ним моча в сторону Нарвской, когда он вдруг остановился.
- Что такое? – спросил я.
- Ты заешь Арнодльд – Алексей, - произнес он медленно, с расстановкой, тщательно подбирая слова. – Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал! Нет, не говори только, что еще рано спасаться, нет не надо. Ты здорово помог мне, но дальше я пойду один, я не хочу впутывать тебя в это дело.
- Постой, - возразил я. – Что ты задумал? С чего вдруг такая перемена настроения?
- Никакой перемены нет, - отрезал он. – Я вляпался в это дерьмо, я и должен сам, понимаешь, сам должен очистится от него! Прости, если можешь, но больше я тебя впутывать не во что не хочу.
- Как знаешь, - я пожал плечами. Тон его был настолько решительным, что я и не думал ему возражать.
- Спасибо, - он протянул мне руку, глядя на меня своими прозрачными бычьими глазами, которые выжигали мне мозг.
- Только не наделай глупостей!
- Постараюсь.
- Прощай!
- Прощай, друг.
Он повернулся и зашагал прочь. Я постоял некоторое время и почапал к дому. Устал я братцы за этот день – выше крыши, хоть опять в ванную залезай.
Ночью меня разбудил телефонный звонок.
- Алло, - я понял, что это звонит он.
- Але, Лешка! – он был либо сильно пьян, либо чрезмерно возбужден. – Я сделал это, я это сделал!
- Что, что ты сделал?! – проорал я, но в ответ мне раздались короткие гудки. Я посмотрел на экран. Определитель номера данные его аппарата не зафиксировал, значит, он звонил из автомата.
Через день, в газете «Санкт-Петербургские ведомости» в разделе «криминал» я прочитал сообщение пресс-службы ГУВД о том, что в парке Екатерингоф сотрудниками милиции обнаружен труп мужчины средних лет. По предварительной версии следователей, мужчину ударили тяжелым тупым предметом по голове, а потом утопили в пруду. В интересах следствия фамилия убитого не названа. Возбуждено уголовное дело по 208 ст. УК РФ («убийство»), следствие ведет прокуратура Адмиралтейского района.»
На «яйцах» он его, подумал я.
А вы говорите, - причем здесь «яйца!»
1999 – 2004 г.
ТАМ ЗА ПОВОРОТОМ ИЛИ НА СКАМЕЙКЕ
(МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И БУДУЩИМ)
Этот рассказ рекомендуется читать под произведения Вивальди или Чайковского, объединенные единым названием «Времена года». Слушайте прекрасную музыку и читайте. Говорят, – успокаивает.
I
Весна. 1977 год, г. Ленинград. Парк им. 30-я ВЛКСМ, именуемый в народе «Первомайка», отчего, не помню, но знаю лишь о том, что эти два события «Бостонское чаепитие», положившее начало рабочим демонстрациям, митингам и, вообще, «солидарности трудящихся» по всему миру и рождение Коммунистического Союза молодежи никакими рогами в одну дверь не упираются. Комсомольцы, если мне не изменяет память, родились 19 апреля. Впрочем, мне все равно, почему этот парк окрестили именно так, главное, что это просто зеленый уголок в нашем запруженном предприятиями районе. Ну, посудите сами, на небольшом пятачке, который на велосипеде можно объехать за один час, если не меньше, находятся такие монстры, как: Кировский завод, завод им. Жданова, Красный Химик, Красный Октябрь, Красный треугольник, Знамя Труда, Знамя Октября, ТЭЦ –2, Вторчермет и это не считая мелких паскудников, которые хоть и не чадят так как монстры, но подванивают будьте любезны. Именно поэтому, нам детям Нарвской заставы, так нравилось проводить свое свободное время на стадионе «Кировец» - принадлежащему одноименному заводу и в «Первомайке» - принадлежащей всем солидаризующимся трудящимся. Я с самого раннего детства топал неокрепшими ногами по песчаным дорожкам парка, катался на каруселях, выбирая обычно лошадку, на педальных и электро- автомобилях, на «финских» санях, чуть позже на водных велосипедах, катамаранах и лодках. Я ходил играть сюда в настольный теннис и шахматы, слушать концерты каких-то «народных самородков», пить газированную воду за 3 копейки, удить рыбу в Бумажном канале, гулять с девчонками, взявшись за руки, короче, оттягиваться в полный рост, и даже выше. Веселые были времена. Чего стоит только выступление «дорогого Леонида Ильича» перед участниками очередного партийного съезда. Кто только не потешался над бровастым генеральным секретарем. Что еще? Что-то врезалось в память… БАМ, постоянные победы наших хоккеистов на мировых первенствах и знаменитая серия с канадскими профессионалами…Война между Ираном и Ираком… Первомайские демонстрации и ноябрьские праздники… Фильмы Гайдая и Данелия… Песни Высоцкого на магнитофоне «Астра» и Сева Новгородцев «город Лондон ВВС»… Выставки любимого «народного» художника – Глазунова… Луис Корвалан… Пирожки около Кировского универмага за 10 копеек, колбаса за 2 20… Первые потертые джинсы…Дефицит… Короче. Эпоха застоя. И это верно! Как у нас всех пацанов нечто стояло в штанах, да так, что не выдерживали нитки и отлетали пуговицы.
В тот год мы заканчивали восьмой класс, и готовились определяться: продолжить ли учебу в девятом классе, либо идти в ПТУ или Техникум. Большинство моих одноклассников решили не испытывать судьбу, и катить дальше по проторенной дорожку, то есть, остаться в старом коллективе, и продолжить валять дурака, хотя, самые красивые девки, к моему огорчению, как раз-то выбрали учебу в «теремках», а тупорылые и страшные задницы оставались в школе. Правда, существовала смутная надежда, что на место наших красоток придут другие, но все равно, было жалко расставаться с тетками, тем более, что оду из уходящих – Маринку М., я так усердно тискал в учительском туалете на первом этаже нашей школы, что после того, как возбуждение прошло, обнаружил у себя в трусах следы какой-то липкой гадости, которая, к тому же, пренеприятно пахла. Тогда, в дремучем застое, с порнухой была напряженка, поэтому первые эротические опыты приходилось проделывать по наитию, проходя все ступени развития полноценной личности, от ребенка к сексуальному маньяку. Так сказать, от опарыша к зародышу. Правда, как-то я приволок в школу журнал, где одна парочка занималась показательными выступлениями перед фотографами, словно Ирина Роднина на Олимпийских играх в Монреале или Саппоро. Только они слез не лили и губ не поджимали, они поролись по полной программе, предварительно вылизав друг у друга все доступные места. Если на мужиков эти фривольные эротические картинки вызвали повышенный интерес, то у девчонок, нечто вроде отвращения. Во всяком случае, они делали вид, что им наплевать на то, как классно дама отсасывает у мужика, или, как здорово он засаживает ей ссади. Ну, откуда нам лопоухим недоумкам было дано знать, что все наши красотки, все наши разукрашенные пигалицы видели все это в реальности, и даже принимали участие в аналогичных действах. Это уже потом, встречаясь с ними, я понимал, как тогда отставал в развитии от девок. Если я хватал Маринку М., за сиськи в учительском туалете на первом этаже и обкончался после, как последний паскудник, то она вечером легко подставляла свою «ляльку» под реальный стручок. Тоже, либо, почти тоже было и с остальными нашими красотками, которые, увы, в девятом классе учиться не захотели. Впрочем, осталось одно сисястое сокровище – Алла Ю., симпатичная жидовка с большой грудью, потрогать которую норовил каждый, кто хоть на миг ощущал себя мужчиной. Кстати, мне это удалось. Возбуждает, но не опьяняет, - первый опыт дороже. Так вот. Предстояли выпускные экзамены, выпускной вечер и расставание, с кем-то навсегда, с кем-то до лучших времен, а с кем-то до осени, чтобы встретиться уже с ними в качестве девятиклассника. Не скажу, чтобы класс у нас был дружным, так обычная мышиная возня, враждующие группки, группы по интересам, по половой ориентации, по отношению к учебе, к девочкам и табакокурению. Мы с приятелями на переменах играли в футбол в коридоре или бегали курить на школьный двор. Я особе не увлекался этим делом, не потому что, боялся учителей или родителей, просто мне еще тогда не особо нравился табачный дым, хотя, конечно, тогда это было круто. Это позже, когда всем на всех стало наплевать, тогда кури хоть в классе, и тебе никто ничего не скажет, в те же годы, любая проходящая бабка могла запросто заложить нас учителям, а там получай пиз..й по полной программе, с вызовом родичей, выставлением перед всей школой, лишением пионерского галстука и комсомольского значка. Те, кто не имел потребности во вдыхание табачного дыма, те играли в теннис на первом этаже рядом с классом НВП (начальной военной подготовки), об этом чуть попозже. Иные щупали и зажимали друг друга в различных углах школы и раздевалки, как мне казалось это были эротические игрища, что-то вроде того, как ведут себя какие-нибудь тетерева на току, бараны во время брачных игр и прочие насекомые. Таким образом, парни показывали противоположному полу, что половое созревание у них проходит нормально, и они готовы стать полноценными мужчинами. Девчонки же, своими объятиями и ужимками, давали понять, что это их волнует и они готовы пойти на некоторые уступки. Но, я полагаю, все это было из разряда дешевых китайских развлечений. Нет, конечно, случалось нам и зажать всей толпой какую-нибудь «коржавку» или «дасту» где-нибудь в темном углу, и тогда даме приходилось туго. Ну, представьте себе, когда на вашей пусть и твердой и большой груди, одновременно находиться около десятка потных мужских лап, норовивших оторвать соски, да и, вообще, лишить вас груди, как таковой. Или, вам в трусы лезут отнюдь не с благими намерениями, а с желанием ощутить жжение у вас в промежности и влагу на ваших половых губах. Вот такие забавы кончались порванными фартуками, трусами и расцарапанными лицами. Но, все же, жалко было расставаться даже с откровенными дебилами, все же учились мы вместе восемь лет.
Вот и решили мы, не все конечно, а наиболее продвинутые и отвязанные, провести наши последние совместные денечки вместе, не в постели, конечно, а на природе, в том самом оазисе живой природы, который располагался в парке. Сам парк окаймлял Бумажный канал и речка Екатерингофка. Вообще-то, он как бы разделялся на две части, одну окультуренную с прудом, беседкой, скамейками, аттракционами, тиром, эстрадой, спортивными площадками, конюшней, административным зданием и памятником героям «молодогвардейцам» на центральной его аллеи, идущей от входа к пруду, где люди катались на катамаранах и лодках. Вторая же часть парка, отделенная от первой трамвайными путями, была дикой, то есть, больше напоминала лес, нежели парк. Эта дикая часть носила название «яйца», о происхождении этого названия ходило много легенд, одна из которых гласила о том, что так прозвала это место супружница императора Петра I, -Марта Ставровская, она же – Екатерина I, нарекла это место так. Именно в ее честь был назван парк, а в середине девятнадцатого века, одна из четырех Черных речек, носивших такое название и располагавшихся или протекавших, фиг его знает, как сказать точнее, на окраинах Петербурга, получила имя Екатерины. В общем, «яйца» представляли собой неухоженный участок парка, поросший вековыми дубами, липами, кленами и тополями, с двумя прудами и каналом, соединяющим пруды с рекой, для естественного водообмена. Якобы из-за этих вот прудов это место Екатерина I, большая похабница и матершинница, и назвала «яйцам». Что ж спорить не стану, если кто-то предложит иную версию, а я, за что купил, - за то и продаю. На «яйцах» собирались в основном любители выпить и подраться. Дело в том, что в этом месте разделялись два района Ленинграда – Кировский и Ленинский, а у нас на Руси, испокон веку принято было метелить друг друга, доказывая противнику, что твой огород богаче, а девки красивей. Тогда, в конце семидесятых не было засилья «черножопых», арабов, узкоглазых и прочих нацменов, как любила выражаться моя бабка, царство ей небесное. В связи с чем, милиция и дружинники туда захаживали не часто, а обычные люди и вовсе носа не казали, все предпочитали окультуренный парк, с маломальским набором развлечений, зато тихий и уютный уголок в чадящем трубами городе «великого Ленина».
Едва отзвенел последний звонок, как мы почти всем классом отправились пить лимонад, кататься на катамаранах и стрелять в тире в ту самую «Первомайку». Погода выдалась на редкость теплой, как по заказу, хотя целую неделю до этого не переставая лил дождь, дул шквалистый ветер, а температура по ночам опускалась до нулевой отметки. Девчонки с цветами, в белых передниках, с разноцветными бантами в волосах, шли под ручку друг с дружкой по центральной дорожке и ели мороженное, мы же, как старые морские волки, шли чуть поодаль и смолили «беломор», не выпуская папиросы изо рта. Со стороны это зрелище, возможно, и выглядело комичным, а порой и похабным, но нам было наплевать на всех и вся, мы отдыхали после тяжелой учебы на протяжении долгих восьми лет, хотя, отдых предстоял не большой, уже завтра нужно было начинать подготовку к выпускным экзаменам. Но, все это будет завтра, а сегодня: солнце, вода, накрашенные помадой и румянами красивые одноклассницы, мороженное, сигареты и хорошее настроение. Настроение может еще и улучшиться, если попробовать его как-нибудь улучшить, окромя мороженного и папирос. Мальчики мы были уже взрослые, кое у кого уже усишки пробивались под носом, а у некоторых и бородка росла, жиденькая, но своя. А что нужно взрослым мальчикам, которых так и распирает от запахов приближающегося лета, запахов «Фиалки», « Красной гвоздики» и других духов, которыми надушились наши девчонки, у которых уже шевелится в штанах и бередит кровь некое потаенное желание, у которых впереди расставание и самостоятельная взрослая жизнь? Мальчикам нужно расслабиться и взбодриться. И нет на свете более полезного и гуманного напитка для этой цели чем красный вермут за рубль девяносто восемь – «бомбы». Скооперировавшись, точнее, сгруппировавшись и сбросившись, мы с Серегой Калязиным пошли в магазин, прямо напротив метро. Пить мы решили вчетвером: я с Серегой и Паша Комаров с Андрюхой Николаевым. Естественно, что были и другие окучившиеся группы: Сашка Андрианов с Юркой Андреевым, Кэпом и Геной Юзумасом, были братья Харитоновы, с Женей Виноградовым, Вадиком Кузнецовым и Саней Воронцовым, - из параллельного класса. Но, все группы пили по отдельности в разных частях парка, чтобы встретиться потом на пруду и устроить морское сражение, поливая противников, девчонок и случайных посетителей водой, а то и просто взяв лодку или катамаран на абордаж, скинуть их в воду.
Короче, пошли мы с Серым в магазин имея с собой пять рублей. Купили красный вермут по рубль девяносто восемь, четыре пирожка с мясом и рисом, за сорок копеек и пачку мятной жевательной резинки, выпуск которой был налажен, буквально год назад, на каком-то заводе в Эстонии. Жвачка, естественно, предназначалась на случай, если в парке появится кто-либо из знакомых взрослых или учителей.
Примостившись на поваленном дереве возле Бумажного канала, мы разложили наши пирожки на газету и только тут поняли, что стакана у нас нет. Что ж, решили мы, придется пить из горлышка.
Тут я сделаю некое лирическое отступление, чтобы пояснить вам некоторые детали. Если вы человек старой формации, живший в ту самую эпоху, а не родившийся в период перестройки и кока-колы, привыкший к пиву получая его вместо молока из груди своей матери-соплюшки, то вы можете усомнится в правдивости моих слов. Дескать, желторотые юнцы, которым едва стукнуло пятнадцать, рассуждают, словно они прожженные дяди с литейного цеха Кировского завода. Мол, если нет стакана, то они и из ствола легко могут. Дерьмо, ему кефир пить надо, а он такое здесь городит. Стоп-мотор! Все о чем я болтаю, я уверен на все сто, то есть, за свой базар я отвечаю. Да, тогда еще было не принято курить на виду у учителей, пить пиво прямо в учительской или колоться героином в женском туалете на четвертом этаже, но в кустах, вдалеке от чужого взора, а почему бы не сделать несколько глотков веселящего напитка под названием «Вермут», тем более, что он ведь с нашим знаменем цвета одного! Тем паче, что каждый из нас уже успел попробовать вкус вина.
Нажрался я впервые прошлым летом на даче в Белоострове. Пили мы яблочное вино по рубль тридцать две, которое купил нам Сашка Мавлютов, поскольку, был старше нас, и ему продавцы вино отпускали. Пили мы втроем, так сказать, по старинной русской традиции – строили или затроили, я не знаю, как выразиться правильней и грамотней, с точки зрения русской грамматики. Скинулись мы по рублю: Вовка Болычев, Колька Чугунов и я, и заслали Сашку в магазин в Дюны, в нашем был только 72 портвейн по рубль семьдесят две. На два портвегана нам не хватало, а пить одну бутылку было несолидно, причем все трое впервые пробовали спиртное. Принес нам Саня плодово-ягодное яблочное вино, прикарманив нашу сдачу, и мы радостные и счастливые направились к Вовке в сарай, чтобы примкнуть к клану взрослых, которые квасят это дело чуть ли не каждые выходные. Вова притащил с огорода огурцы, петрушку, укроп, лук, ревень и чеснок. Колька нарезал хлеб, я я вымыл железную кружку, из которой предстояло пить вино. Рассевшись вокруг стола, и поглядывая, чтобы не приперлась Вовкина мать, мы открыли первую бутылку, Вовка налил пол кружки и протянул ее Кольке, который был старше нас на два года. Колька поморщился, уже заранее делая кислую мину, и залпом выпил. Мы с восторгом и страхом смотрели на него, а не сделается ли ему дурно от такой дозы, но ничего не произошло. Все еще морщась и отплевываясь, Колька взял в руки лук и хлеб, макнул лук в солонку и направил в рот. Первый блин не вышел комом. Следующим пил Вовка, а я, как самый младший, замыкал действо. Ничего особенного я не почувствовал, когда опрокинул в себя, пытаясь выпить вино одним глотком, как делали это взрослые, стакан. Вино напоминало испортившийся яблочный сок, чуть терпкий, чуть горький и с каким-то непонятным привкусом. Я поставил кружку на стол, откусил кусок ароматного огурца, отломил от ломтя хлеба несколько крошек и уставился на приятелей. Они ничуть не изменили своего поведения, хотя, как казалось, вино уже должно было подействовать на них. Уж чего-чего, а пьяных людишек и в Белоострове и в Ленинграде я насмотрелся за свои четырнадцать лет не мало. Но приятели потягивали болгарские сигареты «Родопи» или «Стюардессу», я уже не помню, и мирно беседовали. Конечно, я и не ожидал, что они сразу же начнут валяться на полу, материться как сапожники и блевать в помойное ведро, приготовленное Вовкой заранее для экстренного случая. Ничего подобного я не наблюдал, да и внутри своего организма не заметил никаких изменений, разве что, язык маленько стал заплетаться, да тепло разлилось по телу горячей волной. Посидели, покурили, сыграли партию с секу, но не на деньги, а на спички, потому что, денег ни у кого не осталось, все ушли на яблочное вино, а остатки Сашка прикарманил. Решили допить первую бутылку и посмотреть, что же будет дальше. Повторили. Результат почти не изменился, разве что, у самого старшего из нас, у Кольки, заблестели глаза, и он стал более разговорчивым, а так все осталось как прежде. Покурили мы еще чуть-чуть, покушали черной смороды и крыжовника, сыграли партию в секу. Никакого кайфа. Вовка решительно распечатал вторую бутылку и налил Кольке кружку до краев. Тот выпил. Затем, действия повторились, и Вовка выпил сам. Заканчивал я, и мне досталось чуть меньше чем остальным, тогда еще у Вовки глаз не так был пристрелен, а рука набита, как в последующие разы. Закусив редиской и луком, я попробовал встать, но к своему удивлению, понял, что это мне сделать будет весьма затруднительно. Толи оттого, что я пытался подняться, толи по иной, другой причине, но вдруг в голове у меня зашумело, все начало расплываться и кружиться, словно я пару минут вертелся вокруг собственной оси. Вот оно, подумал я, вот оно настоящее опьянение. Я посмотрел на приятелей, и понял, что их тоже повело. Колька пробовал что-то сказать, но издавал лишь нечленораздельные звуки и мычал, словно бык двухлеток, Вовка же сидел как истукан, подперев голову руками и высунув язык, словно пытаясь рассмотреть его своими глазами. Как потом оказалось, он просто прикусил его, когда закусывал вино чесноком, вот от этого и высунул его «проветриться». Вот так мы и сидели, так и пялились друг на друга, пока не пришли Вовка Яковлев и Колькин брат Лешка. «Нихрена, они нажрались!» – завопил младший Чугунов, толкая Кольку в бок – «Могли бы и с нами поделиться!» Колька силился что-то сказать, но не мог. Зато Вовка Болычев проявил активность и пошел щупать Наташку Бусенкову, к которой не ровно дышал. Как-то раз, года три-четыре назад, он завалил ее прямо перед домом Юрки Анашечкина и чуть ли не изнасиловал, вот какая в нем кипела страсть, уже в одиннадцать лет. Колька, тоже исчез куда-то, пока я писать ходил. Как выяснилось, он отправился спать, шатаясь и чертыхаясь, как упомянутый мной местный алкоголик Юрка. Правда, место для ночлега он выбрал не самое лучшее, все-таки в августе спать в огороде не очень комфортно, но чего с пьяного возьмешь?
Я же оставался в Вовкином сарае с Лешкой и Володькой Яковлевым. Лешка, еще не испытавший вкус вина, расспрашивал меня о моих ощущениях, Вовка тасовал карты, а я силился что-то сказать, но все время сбивался с мысли, и перескакивал с одного на другое, при этом язык у меня ворочался все хуже и хуже. Наконец, поняв, что толку от меня мало, и каши со мной не сваришь, ребята покинули меня и пошли к Сереге Нерадову играть в волейбол. Я же посидев маленько, решил пойти на речку и ополоснуть морду, заодно поесть листьев черемухи и малины, считая, что эта мера поможет мне перебить ужасное амбре, которое источал мой рот. Листьев то я нажрался словно коза у бабки Тани или жираф в зоопарке, а вот с окунанием головы в воду, получилось гораздо сложнее. Подойдя к перекату, где было мелко и из воды торчали камни, по которым мы спокойно, не снимая обуви, перебирались на другой берег, я от чего-то вдруг решил, что вода возле берега слишком мутная, отчего задумал дойти до середины и ополоснуться именно там. Задумать-то я задумал, но вот реализовать сей проект оказалось делом не простым, ежели не сказать – невыполнимым. Едва сделав два шага по камням, я понял, что третьего шага мне попросту не сделать. Здесь нужен был небольшой прыжок, а не представлял, на какую мне ногу опереться, если они обе отказываются меня слушать. Тогда я решил плюнуть на то, что у берега вода мутная, и вернуться назад. Но. Не тут то было! Я не мог пошевелиться, чтобы не упасть, не то, чтобы развернуться. От отчаяния я чуть было не заплакал. И тут на поляне появились Яковлев и младший Чугунов. Им стало интересно поглядеть, а куда это я намылился в таком виде. Заметив меня, едва балансирующего на камне, словно мальчик акробат на известном полотне Пикассо, они начали дико ржать и швырять камешки в воду рядом со мной, чтобы брызги замочили мои брюки. Ругаться с ними было бесполезным занятием, да и связываться с трезвыми дураками не было никакого резона. Правда. Я крикнул пару раз, чтобы они перестали, но они не обратили на мою просьбу никакого внимания, словно бы оглохли в одночасье. Тогда я решился все-таки развернуться и…. И тут же свалился в речку! Домой я пришел весь грязный и мокрый. Правда, на мое счастье матушка не заметила, что я пьяный, дала мне поджопник и заставила переодеться, что я си радостью и сделал. Вот так я приобщился к великой и самой многочисленной партии на Земле – партии любителей выпить.
Таким образом, я считал себя прожженным алкоголиком, что же касается моих приятелей, моих одноклассников, то каждый из них, в той или иной мере, пробовал спиртное на зуб. От того мы и решили пить из горлышка, нисколько не смущаясь отсутствием стакана. Мы разделились на пары: я пил с Серегой, а Паша, соответственно, с Андреем. Управились мы с вермутом минут за двадцать. В принципе, могли бы и быстрее, но куда торопиться, впереди еще целый день, а уроки учить больше не надо. Тогда, тридцать лет назад, нам еще не знакомы были понятия: похмелье, интоксикация, цирроз печени, алкогольная эпилепсия и многие добавки, которые следуют с годами за каждым выпитым нами стаканом. Тогда мы об этом ничего не знали и не думали, а от того, были возбуждены, веселы и пьяны, как мартовские коты, переполненные любовью. После вермута все понеслось куда-то, завертелось, закружилось… Мы дружно закурили, теперь-то нам море по колено, выбрались из кустов и направились на встречу приключениям. Вскоре, мы встретили и других искателей приключений, которые тоже вели себя несколько неадекватно, по сравнению с другими нашими одноклассниками. Девчонки показывали на нас пальцами и хохотали, когда Геня Юзумас упал в пруд, а Сашка Андрианов, пытаясь его вытащить, не удержался и последовал следом. И это в наутюженных костюмах и белых рубашках! Договорившись с ребятами из параллельного класса, о которых я уже успел упомянуть, на счет морского боя, мы взяли напрокат несколько катамаранов и, отплыв от берега, заняли исходные позиции. Главной задачей в этой игре было как можно сильнее обрызгать противника, стащить его в воду, или, на худой конец, просто утопить! Но, до последнего пункта мы, к счастью, не дошли. Гоняли мы по пруду очень долго, час два как минимум, мокрыми были все, а победитель так и не был выявлен. Затем, объединив свои усилия, мы стали, словно кровожадные пираты, нападать на мирных граждан, то бишь, на трезвых одноклассников и не менее трезвых одноклассниц. Вот здесь то мы оторвались вволю. Надо сказать, что все вышеперечисленные ребята, за исключением, может быть, пары человек, были заводилами в своих классах, поэтому спорить, а тем более драться с ними было бесполезно и опасно, от чего, все эти маменькины трезвые сынки и воспринимали наши игрища, как должную кару. За то, что не догадались вовремя смыться на берег. Что же касается девчонок, то с ними мы обходились более деликатно, в воду не окунали, лишь хватали за ляжки, да щипали за груди. Хохот и вой стоял такой, что слышно было, наверное, на Дворцовой площади. После морских баталий, мокрые и довольные мы пошли все вместе в тир, где просадили все медяки, потом скинулись все вместе и купили еще шесть бутылок вермута, на сей раз розового, который стоил на шесть копеек дешевле. Расположившись напротив памятнику героям молодогвардейцем, мы стали передавать бутылки по кругу, причем, девчонки пили наравне с пацанами. Из наших были: Маринка Маргозина, Ленка Хандожинская, Ирка Бережная, Танька Шолохова и Алка Юдина, из параллельного класса я запомнил только Лильку Раимову да Ленку Ватолину. Нажравшись розового вермута, мы решили искупаться. И хотя пруд был грязным, а вода холодной, почти все парни изъявили желание продемонстрировать свое умение перед подругами. Поскольку я плавать не умею, то я занялся поиском бюстгальтера на теле Маринки, и надо признаться, я его не нашел! Маринка мне всегда нравилась, правда ноги у нее подкачали, напоминали больше колесо, нежели красивые ходули, зато все остальное у нее было на высшем уровне.
После купания, народ стал расползаться по домам, и нас осталось всего несколько человек.
Среди лиц «не кавказской национальности» остались: Маринка, Ирка и Танька, а так же, появившиеся невесть откуда, Андрей Егоров, Виталик Рыбкин, и Олег Хрущев, которого называли Никитой Сергеевичем, в честь его знаменитого однофамильца. Вторые двое учились со мной до шестого класса, мы даже были дружны, но потом Виталик переехал на проспект Маршала Жукова, а Олег на – Ветеранов, добираться оттуда до школы было не с руки, поэтому родители перевели их поближе к дому. И вот, они вдруг нарисовались в парке, не знаю уж к чему, на счастье или на беду. Оказалось, что на беду.
К вечеру погода испортилась, небо заволокло тучами, хотя дождя не было. Домой идти не хотелось, да и присутствие рядом самых красивых девчонок из класса, в которых я был перманентно влюблен, не заставляло торопить события. Мы вспоминали прошедшие годы, наших учителей и тех, кто перевелся в другие школы. Потом долго дурачились, играя в пятнашки, а сами норовя поглубже залезть девкам под юбки. После этого уставшие, но довольные мы приземлились на скамейку возле пруда и разбившись на пары, стали целоваться. Хотите верьте, а хотите нет, но я совершенно забыл, с кем я тогда целовался в засос. Скорее всего с Маринкой, я и позже с ней встречался, а может с Иркой или Танькой. Надо же, такой ответственный момент, а совершенно вылетел у меня из головы. Вот вам и симпатия, вот вам и первая любовь!
А вот дальше… Кто-то из парней, толи Андрюха, толи Виталик, решили продемонстрировать перед девчонками свое искусство владения заморским видом борьбы – карате. Мы тогда, еще зимой, ездили с ребятами в кинематограф, который был в ДК. им. Кирова на Васильевском острове, и смотрели там фильм Акиро Куросавы – «Гений дзюдо». Что касается гения, то он мне не очень понравился, зато, проигравший, в конце концов, каратист, произвел приятное и неизгладимое впечатление. Вот мы и принялись с парнями изображать из себя мастеров восточных единоборств, лупя по скамейке ногами. Я хотя и не был приверженцем японской разновидности отечественной спортивной физкультуры, которую у нас показывали по телеку каждое утро, но тоже, пару раз приложился по урне, стоящей рядом со скамейкой. Поднять ногу выше, мне мешали узкие брюки, которые я надевал чуть ли не с мылом, это были единственные штаны, в которых мне было не стыдно появиться в обществе прекрасных нимф, остальная моя одежда могла бы хоть завтра выброшена на помойку, и поверье, не одна скупая мужская слеза или маленький стон разочарования не вылетели бы из моего окаменевшего лица. И фиг-то с ними, сказал бы я и продолжил бы мечтать о заморских джинсах, типа «Lee», «Levi’s», «Wrangler» и другие. Но, такие джинсы в нашем классе имел всего лишь один парень – Сашка Марфин, я даже не представляю, откуда он их взял. Кстати этот еврей, оказался даже очень не плохим парнем, и хотя я лупил его по-первости, как и его друга - Сашку Школьника, но после ЛТО (Лагеря Труда и Отдыха) мы подружились и дружили до последнего времени, пока пути наши окончательно не разминулись. Впрочем, я отвлекся маленько, но придется сделать еще одно лирическое отступление, потому что, первым кто сделал нам замечание оказался наш будущий военрук – Олег Тимофеевич. Этот бывший полковник, работал в школе несколько лет, а до этого служил с ВВС. Последним местом его службы был не хрен с горы, а Вьетнам. Иногда на НВП он рассказывал нам разные байки про тамошнюю жизнь, но военной темы касался редко и говорил о ней скупо и сухо. Единственное, что мы выведали у его приятеля и собутыльника – Севы, так это то, что свой орден Ленина, Тимофеич, как называли его все, получил за сбитый американский бомбардировщик. Как он сделал это, не известно, но орден Ленина красовался на груди полковника по всяким Великим праздникам. Именно во Вьетнаме полковник научился играть в теннис, так как играл сейчас, обыгрывал почти всех пацанов, и прививал эту любовь нам соплякам. У него перед кабинетом стоял стол, на котором мы устраивали школьные соревнования, на которых Олег Тимофеевич неизменно входил в тройку призеров. Вторым его пристрастием кроме тенниса, а может быть и первым, была страсть к водке! Уж чего-чего, а водочку он пил – будьте любезны! Иногда, зашлет Севу в магазин, а сам нам про устройство автомата Калашникова рассказывает. Сева в лабаз сбегает, водки купит и стучится к нам в класс. Тимофеич его пропустит в свою коморку, которая находилась тут же, зайдет туда вместе с ним, а потом выплывает, весь красный, словно рак, и лоснящийся, словно, нажравшийся сметаны кот. Они с Севой,( мужик работал электриком в нашей школе, высокий такой, худой и тщедушный, зато характер у него был на пять баллов) частенько бухали у полковника в кабинете, а иногда к нему приходили «братья по оружию», тогда он либо отпускал нас, либо заставлял нашего командира – Андрианова, читать нам устав Вооруженных Сил, а сам пил водку и играл в шахматы. И третьей его губительной страстью, была страсть к женскому полу. Уж сколько он школьниц перепортил, это одному теперь Богу известно, но то, что он заглядывался на пухлые девичьи задницы, стройные ножки и наливные груди, так этого только слепой не мог заметить. Какая из его страстей сгубила полковника, сказать не решусь, но то, что не теннис, так это точно. Скорее всего водка проклятущая, хотя не исключен и вариант с причастностью к его гибели особы женского рода. Погиб Павлов ужасно и нелепо, его сосед по участку насмерть забил лопатой, когда они схлестнулись с ним из-за какого-то пустяка, а может… Короче, что там произошло, тайна покрытая мраком, но эта смерть случится лишь через полтора десятка лет, а тогда…
Тогда Тимофеевич, взял меня за локоть, мы еще близко знакомы не были, и сказал: «Что ты мудила делаешь? Смотри, тебя же в милицию заберут!» Его слова оказались пророческими. Буквально через десять минут из-за кустов показались три отъявленных негодяя с повязками «дружинник» на рукавах и значками «ДНД» на лацканах пиджаков. Один из подонков засвистел в свой поганый свисток, а двое других, как горные козлы бросились в нашу сторону. Парни, сообразили, что началась игра в догонялки и лихо рванули из парка, я же успел послать девчонкам воздушный поцелуй, потом плюнуть в сторону бежавших и лишь потом, дать стрекоча. Именно этих вот самых секунд мне и не хватило, чтобы обогнав Андрюху и Виталика, уйти от преследователей. А может, они именно за мной охотились, больно уж я по театральному харкнул в их сторону. Короче. Сбили меня с ног, заломали руки за спину и потащили в административное здание, где провели душещипательную беседу, вывернули карманы, дали разок по ребрам и вызвали милицию. Таким образом, впервые с своей биографии я столкнулся с представителями охраны правопорядка.
Вероятно, эта первая встречи и повлияла на мое дальней шее отношение к милиции, всяким ДНД (Добровольная Народная Дружина) и прочим общественным помощника милиции. В сущности, мы ведь ничего плохого не сделали: скамейку не сломали, урну не разбили и не перевернули, нахрена меня было в грязи валять, руки выворачивать, бить по грудям, да еще отвозить в милицию в соседний район, держать там до двенадцати ночи, а потом звонить перепуганным родителям и сообщать им, что их сын находится у черта на куличиках, за хулиганство, и что ему статья светит, правда не уточняется какая именно.
А какое унижение я испытал в школе, когда по приказу папаши, приперся к нашей классной Марине Кононовне Молдованцевой, - в свободное от основной деятельности время, пребывавшей народным судьей в нашем районе, и рассказал ей подробно эту историю, впрочем, не сдав никого из своих собутыльников. И ради чего, ради того, чтобы меня взяли в девятый класс, а то бумага из милиции могла бы круто поменять планы моих родителей, которые твердо решили, что я буду инженером. Мне если честно, было наплевать! В то время, я как-то не задумывался о выборе будущей профессии, что получится, то и получится.
Дело действительно замяли, но неприятный осадок сохранился на всю жизнь, как к ментам, так и к дружинникам, в ряды которых я никогда не вставал, хотя за это давали отгул, но это будет позже, в другой жизни. А сегодня, я раздавлен, наказан, морально убит.
Суки вы все,- волки позорные!
II
Лето. 1987 г., г. Ленинград, парк имени 30-я ВЛКСМ именуемый в народе «Первомайкой». В стране бурлит перестройка, ускорение, гласность, а борьба с пьянством ведется драконовскими методами. Из всех зол, обрушившихся на Союз, эта самая борьба с пьянством и алкоголизмом, стала самым серьезным ударом по социалистическому строю, подточила его основы и подмыла устои. Эта бурная река, через которую в свое время не смогли перебраться американцы, которая зародила в их стране транснациональную организованную преступность, окажется через несколько лет губительной и для СССР. Конечно не только это, - коммунизм был обречен изначально, но никто об этом тогда не задумывался, я имею ввиду 70 лет назад. СССР рухнет еще только через 4 года, хотя признаки гниения державы ощущаются повсюду и не только из переполненных ранеными госпиталей. Ведь мы же воюем в Афганистане! Не только от рванувшего год назад Чернобыля. Гниет идеология, политика, культура. КПСС пытается что-то предпринять, выработать новые принципы. Перестройка грозит зайти в тупик, ведь так - Михал Сергеевич Горбачев? Но, не властители наших дум, не исполнители чаяний и воли народа, ни сам народ, тогда еще не догадывался, к чему приведут все эти нововведения, и как скажется на их жизни пресловутая гласность. Люди продолжали жить привычной жизнью, зачитываясь до блевоты «Новым миром» и «Огоньком», споря до хрипоты о «Красном колесе» и «Архипелаге ГУЛАГ», зачитываясь «Ченкиным» и «Степным волком», «Над пропастью во ржи» и «Именем Розы».
Группы Питерского, тогда еще Ленинградского рок-клуба гремели на всю страну. Ну, скажите, кто из вас не слушал: «Аквариум», «Алису», «Кино», «Игры», «Зоопарк», кто не знал Александра Башлачева и «Наутилус Помпилиус», а Юрия Шевчука из «ДДТ»? А когда Михаил Барзыкин из «Телевизора» спел свои знаменитые вещи, - «Твой папа – фашист» и «Выйти из под контроля», то у людей вообще крыша съехала. Разве можно было подумать об этом всего пару лет назад, когда Горбачев только пришел к власти? Жаль только, что вскоре уйдет Саша Башлачев, еще через два года Виктор Цой, через год Майк Науменко, потом еще….А сейчас ветер перемен, ветер свободы кружил в головах моих сограждан, но наши руководители так тогда ничего и не поняли. Приоткрыв дверцу, они думали, что мы так и будем смотреть на мир через узкую щель. Дудки вам, нам и окна, которое когда-то император ПетрI прорубил в Европу, оказалось мало, нам широкие ворота подавай. Смотри мир,– РУССКИЕ ИДУТ!
Если честно, то меня все эти глобальные проблемы в данный момент совсем не волновали. Я сидел на скамейке возле пруда, как раз напротив памятнику «Молодогвардейцам» и попивал сухое вино, которое прикупил по случаю похабнейшего настроения и сугубо из вредного желания надраться.. Вообще-то со спиртным в городе довольно напряженно, особенно серьезные проблемы с бормотухой и дешевой водкой, на сухое синяки не так падки, как на портвейн. Это и верно, для того чтобы накушаться, надо выпить не меньше трех-четырех бутылок, а это и по деньгам накладно, да и для желудка не очень-то полезно, с горшка того и гляди сдует. Вино я пил не забавы ради, а для того чтобы хоть не много расслабиться, ведь меня вчера бросила любимая женщина. Бросила цинично и резко. Еще три дня назад мы целовались у нее на даче и играли в лошадку. Вы умеете играть в лошадку? Это когда она садиться вам на… и прыгает на нем, словно мчится по мексиканской прерии на диком мустанге. А через день, она заявила мне, что больше меня не любит, и вообще, я могу забирать свои шмотки и уе..ть к родителям. Такого цинизма я что-то не припомню в своей биографии. Ну, было дело, посылали меня дамы далеко и надолго, но чтобы вот так, после лошадки… Впрочем, начну я пожалуй все по порядку.
После окончания своей родной школы под номером 384, что расположена возле памятнику С.М. Кирову, который тычет в нее, или не в нее, своей клешней. Школа эта была задумана и построена, в виде серпа и молота, в двадцать седьмом году, то бишь ровно шестьдесят лет тому назад. В свое время, она считалась очень престижной из-за состава ее преподавателей и директрисы. Молодые учителя с нерусской внешностью и именами: Илья Борисович, Муза Борисовна, Яков Самуилович, Любовь Израилевна, Людмила Абрамовна и прочие примкнувшие к ним хохлы, под чутким руководством директора школы натаскивали и обучали юные дарования так, что практически все без исключения выпускники десятых классов всех лет, без особого труда поступали в Ленинградские ВУЗы. Были конечно и посредственности, типа Николая Николаевича – учителя физики, «лошарика» – учителя биологии и обеих «химичек» – Искры Павловны и Веры Анатольевны. Но истинным несчастием в школе была учительница литературы младших классов, а по совместительству и «главный идеолог и проповедник основ победившего социализма» – Серова Анна Константиновна. Вот уж она была бревно – бревном, но ее все боялись и лебезили перед ней, словно кролики перед удавом. Причем, если детей она пугала своим внешним видом, а была она низкосракая старуха, с короткими пегими волосами, опухшим лицом и злющими глазами, то учителей она заставляла волноваться тем, что стучала на них куда следует. Раз учитель истории Александр Павлович, человек вольных, либеральных взглядов, прочитал нам на уроке посвященном Октябрьской Революции стихотворение Бориса Пастернака – «Свеча горела», выдав его для конспирации за раннее творение Маяковского, И что бы вы думали, какая-то сука из нашего класса, настучала на историка Серовой, а та нажаловалась новой директрисе, тупой и умалишенной Людмиле Каземировне, которая в свою очередь, стукнула далее по инстанции. Кончилось тем, что Палычу предложили уволиться по собственному желанию. Правда, поговаривали, что уволили его еще и за то, что он пользовал наших девок, как и военрук, но ни за руку ни за… его никто не поймал, и свечку над постелью не держал, а девки его не сдали, хотя мы то знали о его грешках.
В общем, закончили мы школу и разбежались все в разные сторону. Мои приятели поступили в различные вузы, кто-то пошел работать, кто-то никуда не пошел, дожидаясь повестки из военкомата, я же поступил в ЛИТМО, довольно говеный институт, но с сильной кафедрой вычислительной техники. Учился я не шатко не валко, больше девчонок за упругие попки щипал, да гонял в футбол за сборную института. Подвела меня любовь к спиртному, которая зачаровала меня когда-то одиннадцать лет назад. Раз, посидев в «Пушкаре» и выкушав там по шесть или семь кружек пива, мы направились в институт, благо расположенный неподалеку, рядом с Сытным рынком, чтобы пожрать в студенческой столовой. А кормили там очень даже прилично, тем более, мне, как игроку институтской сборной выдавали бесплатные талоны на усиленное питание, - такие кадры как я беречь нужно! Притащились мы в столовку, а тут мне вожжа под хвост попала и я пристал к одному профессору, который обедал в углу возле окна. Точнее, это он сделал мне замечание, на счет моего внешнего вида, а я не долго думая послал его подальше, гусей кормить. Профессор оказался злопамятным и привел каких-то дружинников, которые скрутили меня и посадили на вахту, бросившись вызывать милицию. Я же каким-то чудом уболтал вахтера и свинтил из «камеры пыток», но был пойман в вестибюле бдительным дружинником, который и передал меня в руки доблестных стражей правопорядка, таким образом, я вновь очутился в милиции, на сей раз Петроградского района. Представ перед ясными очами заместителя начальника Петроградского РУВД, я наплел ему такую околесицу, что он аж всхлипнул и отпустил меня с богом, но… Фортуна повернулась ко мне своим неприглядным местом, профессор оказался по совместительству еще и парторгом института. Моя участь была предрешена, меня отчислили со справкой, содержание которой я сейчас воспроизведу: « Некий имярек, отчислен с 1-го курса Ленинградского института точной механики и оптики за аморальное поведение. Проректор по учебной работе. Дата. Подпись. Печать» Меня с такой справкой ни на какую работу не взяли, так и промаялся дурью, пока в армию не загребли.
Отслужив положенный срок, я вернулся в Ленинград и устроился работать на завод «Красная заря» учеником слесаря, чтобы проваландаться до лета, а там вновь поступить в какой-нибудь институт, горбатиться в говне и духоте, работать сверхурочно и по «черным субботам» я не имел ни малейшего желания. Правда, выбрать ВУЗ я тоже долго не мог, все они мне казались одинаково паскудными, а в ЛГУ или Макаровку, что считались тогда наиболее престижными учебными заведениями, мне было не под силу, слишком многое позабылось и стерлось из памяти, благодаря муштре и слабоумию, царившими в наших Вооруженных Силах. Кстати, меня после службы хотели законопатить в стражи порядка, но я сославшись на врожденное слабоумие решительно отказался. Пытаясь укусить склонявшего меня «к сожительству» некого майора за палец, когда он описывал мне блага и льготы, коих я удостоюсь, если соглашусь на его предложение. Да я на ментов смотреть не могу, не то, чтобы надеть эту ё ..ую форму!
В общем, протрудился я на заводе, некоторое время, а в 1987 году ближе к лету присмотрел себе институт, ткнув пальцем в первый попавшийся, коим оказался Электротехнический имени В. Ульянова – Ленина. И х… -то с ним, Ленина, так Ленина, вкалывать на заводе, мне обрыдло, тем более, что возникло вдруг непреодолимое желание, пойти куда-нибудь и поучиться.. Легко поступив в эту шаражку, я отправился в Белоостров, чтобы отдохнуть перед тяжелой учебой, с работы, я естественно уволился. И тут в это ё..ом Белоострове я встретил свою давнюю любовь – Ольгу С. Сами понимаете, что после двух лет в армии, а потом черной работы в душном цеху, когда света белого не видишь, х… стоит, как кирзовый сапог. Тем более, что мы когда-то крутили с Ольгенцией шашни, но кроме игры в сиськи-письки-зажималки и легких целований в засос, между нами ничего не было. И вот я вновь увидел ее. И сердце мое заныло в сладкой истоме, а в штанах вскипали нешуточные страсти. Короче, я снова влюбился в Ольгу. Ее мужчина, а у нее, как у совершеннолетней дамы, просто обязан быть ё..рь, находился там, откуда я успешно вернулся, поэтому, в принципе, она была свободна. И я так насел на нее, ну, пьяный я был, вы уж простите меня, что раскрутил ее в первую же ночь. Может, я так сильно плел ей про любовь и тыкался в ляжку горячей сосиской, а может, она действительно помнила наши свиданки под луной. Охи-вздхи на лесной опушке, и блудливое шастанье рук по всяким невиданным и запретным тропинкам. В общем, между нашими бренными телами и нетленными душами, вспыхнула не шуточная любовь, которая продолжалась аж целых полтора месяца.
Ольга жила одна на даче, мать имела другую семью, а Сашка-отец, жил в основном в городе, лишь изредка приезжая в поселок, посмотреть кто спит с его дочерью и стрельнуть у нее денег на выпивку, закладывал он прилично. Ко мне он дышал ровно, впрочем, мне это было до лампочки, я с ним жить не собирался, я собирался жить с его дочерью. Ольга работала в кафе на Васильевском острове рядом со Смоленским кладбищем. Место было бойкое, хотя и убогое. Ольга работала в кафе замзав производства, то есть вторым человеком. Командиром там был армянин - Тимур Палыч, который чуть было не изнасиловал Ольгенцию, когда она пришла устраиваться на работу. Традиция такая существует в общественном питании, если заведующий мужчина, а повара – женщины, то заведующий пользует их когда, где и сколько захочет, а если наоборот, то это зависит от темперамента руководительницы, но все равно, е…т она подчиненных, если не в прямом, то в переносном смысле это уж точно. Но Ольга заорала и заплакала, и Тимур пожалел девку, остановив свой выбор на другой, а Ольгу оставил в покое, вот она и трудилась, часто подменяя своего любвеобильного начальника на боевом посту, когда он втихаря о жены и троих детей кувыркался со своей юной подружкой где-нибудь на пляже в Солнечном или Курорте.
Зарабатывала, точнее пиз..ла Ольга не плохо, сказывалась мамашина школа. Матушка у нее работала простой буфетчицей в кафе при Балтийском заводе. При этом зарабатывала столько, что видные деятели науки, лауреаты Государственных и Ленинских премий позавидовали бы ее доходам. Именно матушка научила дочь некоторым хитростям позволявшим с завидной легкостью обманывать клиентов, особо ничем не рискую, разве, что нарваться на проверяющих, или еще хуже на КРУ, но об таких проверках их заранее предупреждали.
Я же, как студент-первокурсник, сосал лапу и мечтал о директорской должности в каком-нибудь НИИ в ближайшем будущем, и это в двадцать семь лет, еб…ся можно, до чего я свои мозги пропил!
Вероятно, но именно это, отсутствие у меня денег, и желание Ольги свалить от своего папани - синячка, подвигло ее на столь решительный шаг, как посылание меня на три дурацких буквы, которые наиболее сильно и обильно употребляются нашим народом в любых ситуациях, как в радости – «Ох них..я себе, клево!», так и в печали – «Х..во мне братцы, помираю!».
А, вообще-то, я сам виноват, как там гласит народная мудрость, - «В одну реку два раза не войдешь!» А, я послав в свое время Ольгу к чертям собачим, у меня тогда другие интересы были, да и девушку я любил другую, с Олей общался так, от нечего делать, да и молодая она шибко была, глупая, х…я живого в глаза не видела, ну, куда мне ее девать-то было? Вот и по обнимался я с ней, тем летом, аккурат перед самой армией. Пощупал за попу да за сиськи, да отвалил на вольные хлеба. А она, потом долго мне названивала по телефону, а я так не разу с ней и не встретился – много чести. А потом она мне жестоко отомстила, сучка!
Судьба моя значит такая. Вообще-то я замечал за собой некоторую странность и закономерность одновременно. Если мне нравится дама, плевать, старая они или молодая, не важно, к примеру, я ее возжелал, не так чтобы очень, но возбужден до кончиков ногтей на ушах. Вот, валандаюсь я за ней, своего, значит, добиваюсь. И только я почувствовал, что она готова мне уступить, как тут же интерес к ней у меня пропадает, хоть плачь. А стыдно то как случалось несколько раз, аж просто чувствуешь себя после этого последней скотиной и негодяем. К примеру, понравилась мне молоденькая девчонка – Катка. Девка совсем молодая, не опытная, но красивая до тошноты, и умная, как богиня. Вот, гулям мы с ней день, другой, я ее в лес вожу, в огород за клубникой, купаться на Сестру ходим. А потом я интересуюсь, как бы промежду прочим: «Как ты относишься к большой и чистой любви?» А она отвечает: «А я еще девочка!» Ух ты, думаю я, подфартило мне неимоверно, только этого мне не хватало, могла бы уж с кем-нибудь, а то … Короче, упало у меня все настроение «на половину шестого», правда после, охотничий азарт верх взял над моим рассудком и я уговорил ее пойти со мной на контакт, ну, сами понимаете, за ручки-то мы уже держались, да и за ножки тоже. Короче, погуляли мы с ней еще пару дней, а она мне и говорит, хочу я посмотреть, что там такое у тебя в штанах. Я маленько припух, с какого это перепугу, ей захотелось взглянуть на «мои года, мое богатство?», но потом показал, правда из далека, метрах с пятисот. «Ну что, Катька! – кричу я ей, - Насмотрелась!» Она мне в ответ – «Я тебя хочу!» «Что?!» – кричу я, будто бы не расслышал, что она там хочет. А она откровенно орет, - «Я хочу, чтобы ты мне порвал колготки!» Ну, ничего себе, колготки порвать, а где же я тебе новые куплю, радость моя, такие вещи в наших магазинах не купишь! Короче, прибежала она ко мне, хвать меня за… За руку она схватила, которой я прикрылся от ее цепких рук, и говорит, - « Завтра я твоя!» « В каком смысле?» – интересуюсь я, а сам чувствую, как все мое настроение в штанах упало, обмякло и стало похоже на бесхозный шланг от газового баллона. «Я хочу, чтобы ты меня- чпок!» «Что это значит, - чпок! - валяю я дурака – Ты можешь объяснить по-русски, что я должен с тобой сделать?» «Мудила ты грешная» – ласково говорит это шестнадцатилетнее создание – « Я хочу, чтобы ты меня жестоко выебал, так, чтобы я как последняя ****ь вертелась под тобой, чтобы твой ***ла продырявил меня насквозь, чтобы чертям в аду тошно стало, как я буду визжать под тобой, когда ты меня хуячить будешь!» После такой тирады, мне ничего не оставалось делать, как сбежать от нее в город, потому что, мне было не интересно с ней. Вот, если бы она ломалась, строила из себя целку, хотя она и так была еще девочкой и строить ей ничего не надо было. Так вот, если бы она сказала нет! – то я тогда бы обязательно ее трахнул, естественно, с ее согласия, а когда она сама мне навязалась, то извините, у меня всякий интерес к ней пропал. Я даже к психиатру с этой проблемой ходил, рассказывал ему, что как только получается, так у меня всякая охота пропадает, а ежели интрига в наших отношениях сохраняется, то тогда все нормально. Доктор выслушал меня и сказал, мол, это все из далекого детства идет, все от моей мамаши, все эти комплексы у меня из-за нее. Я плюнул на него и ушел, хлопнув дверью, а потом подумал хорошенько и… Что я там надумал, это не ваше дело, важно, что до истинны я докопался, до самой ее поганой сути, и пришел. Отнюдь, не к радостным выводам. С психикой у меня не все в порядке. В общем, сбежал я тогда от Катьки, а она «черному» какому-то отдалась с горя, вот и живут теперь вместе – счастливые и довольные, и детишек у них куча. А меня Ольга на..й послала.
Впрочем, она меня не совсем послала, а только намекнула, что, мол, не плохо бы и я деньги зарабатывал, а не одна она. Я сказал ей, что обязательно подумаю над ее словами, но прежде я хочу пожить отдельно от нее и пораскинуть мозгами. На том мы ип порешили. Я свалил в город и пил водку пять дней и ночей с Андрюхой Николаевым и Валеркой Гущиным, он тогда еще в нашем районе жили. Попил я водки, а потом мне так тоскливо без Ольги стало, что хоть в петлю лезь. В петлю я, естественно, не полез, а вот за водкой сходил. Нажрался водки до поросячьего визга, спер у папаши две упаковки «димедрола», сожрал их и лег умирать стал. Час лежу – умираю, нихрена, второй – результат аналогичный, и так мне тоскливо стало, что даже смерть меня брать не хочет, что встал я, оделся и поехал в Белоостров, с Ольгой мириться. Помирюсь, думаю, заживем как прежде, а потом я как выйду, как выступлю, как пошлю ее на…. Вот тогда у меня душа страдать не будет, то что она меня, а не я ее на … послал. Только она хитрая сучка была. Помириться-то мы помирились, да только чуть что, только какая малая тень промеж нас образовывается, как она тут же орет: «А ну, пидор гнойный, забирай свои шмотки и дуй на выход!» Ну, что тут поделать, коли она первой всегда начинает. Вот, мучились мы с ней, мучились, а потом она меня выгнала окончательно и бесповоротно, даже спарилась для приличия с каким-то своим старым другом, чтобы обиду мне побольнее нанести. Нанесла, стервозная жаба, еще как нанесла. Я после нее на всех блондинок в городе смотреть без содрогания не мог, хотелось подойти и все волосы им повыщипать, сучкам! Так и осталась у меня травма на всю жизнь, рана на сердце незаживающая, правда, про Ольгу я вскоре забыл, но потом опять вспомнил. Вот и сейчас, сижу в этом гнусном парке, на этой глупой скамейке и думаю про нее.
Жаль, но никого из моих приятелей дома нет: Андрей на даче в Вырице, Валерка ошивается у гостиницы Советская, валюту рубит у финнов и шведов, Моряк женился и с Танькой на даче, вот и приходиться сидеть и пить в одну харю. Тоска. И Лехе-то не позвонить в Белоостров, пошлют сразу же. Они придурки всерьез считают, что это я виноват, что его Юлька на… послала. Ну, ни чего себе!
Я, главное, вначале нихуя не понял, чего это на меня дядя Саша так зыркнул? Из-за вчерашней пьянки? Так это не я ее организовывал, это его сынок – Лешка, да Серега Нерадов с Маринкой Голиковой. Это мы уже потом с его женой – Юлькой присоединились. Я только из института приехал, документы им какие-то понадобились, а Юлька Костю кормила, - сына своего и Лешкина. Она ребенка докормила, спихнула его деду Саше, а сама одела теплую куртку, джинсы и платок, чтобы комары не уели, подождала, пока я шенелку возьму, и пошла на вторую поляну, где муж с приятелями и подругами шашлыки жарил. У этих семейных индивидуумов, крышу на столько сносит, что чертям тошно, не то что мне. Я на все эти семейные пары без слез смотреть не могу. И каждую неделю все одно и тоже, работа – дом, работа – дом, в пятницу – шашлык, в выходные огород. Все, - ****ец! Я как-то у Лехи спросил: !Ты когда последний раз книгу в руки брал?» «Вчера, – отвечает приятель – в сортире бумага кончилась, вот и пришлось мне «Идиотом» Достоевского воспользоваться, да фиг с ним». «Так это же моя книга! – закричал я – Я ее забыл где-то по-пьяни, а ты…» Короче, ничего за душой нет у человека. Работает на «Красной заре», кстати, это его папаня помог мне после армии туда, ну, пристроил меняв общем. Вот. Леха работает на заводе, вечером придет с работы, Юльку в щечку чмокнет, с Костей пять минут повозится, пожрет и в огород, - огурцы поливать. Как стал человек семейным, так ебнулся моментально. В огороде все выходные проводит, чуть ли не ночует там, наблюдая, как растет всякая дрянь. Нет, это понятно, человек о семье заботится, заготовки на зиму делает, чтобы витамины зимой и весной в доме были, но ведь кроме желудка у человека есть и другие части тела, про … я не говорю, я про мозги талдычу, про сердце. Вот скажите, нах Косте соленые огурцы, если ему только четыре месяца? О чем Юльке разговаривать с мужем, если он Достоевского только задницей и видел? А Юлька, между прочим, имеет высшее образование, да и книги из рук не выпускает. Ведь, согласитесь, что кроме физической близости и проблемы засорения желудка различными разносолами и мясом с картошкой, должна же и духовная связь вырисовываться. А у них ёк!
Лехе бы надо было бабу попроще, найти какую-нибудь лоханку из магазина, которая кроме того, что обсчитывать, обвешивать и жопу подставлять, ничего не умеет, вот с такой бы он был на равных, а то, - замахнулся на нечто, да в огороде потерял.
В общем, я ни в чем не виноват. Просто, когда меня Ольга выгнала, ну, тогда, в предпоследний раз, то я с Юлькой гулять стал. Гулять в смысле – гулять, а не гулять! Она Костю в коляске возит, а я рядом иду, разговоры разговаривая. Мужики-то все на работе, что Яковлев, что Нерадов, что Болычев. Это я – студент, мне еще целый месяц до начала занятий, вот я и шарахаюсь по Белоострову, не зная чем заняться. Юльке тоже скучно, вот мы и гуляем с ней днем, а вечером идем на станцию встречать ее благоверного огородника. И вот настал тот самый вечер. Леха там с Серегой уже шашлык почти приготовили, огурчики, опять же, порезали, хлебушек покромсали, помидорчики покоцали, водовку открыли, пивка дерябнули, говеют и ждут прихода основной зондеркоманды.
Ну, мы пришли, потом Булкин, он же Болычев, со своей Галькой приперся, потом Колька Чугунов с Юлькой, у него жена тоже Юлька, после Андрей Голиков с Маринкой, редкого полета ****ью, приволокся. В общем, лишь я один, как птичка на заборе. Мне предлагали притащить Ольгу, мол, приволоки эту курву, выпьете, шашлык сожрете, глядишь, вновь помиритесь. «Нах ей эти шашлыки. – говорю я – Она их в своем кафе жрет каждый день, вон у нее пузо, как у вовкиной Галки!» А Галька баба безразмерная, что бочка с помоями в чугуновском дворе. Короче, я один, а они все парочками расселись, гладят друг друга по рукам и мурлычут, словно ****и на опушке. Смотреть тошно. Только водка меня и спасла от позора, да огурчики малосольные, которые младший Чугун приволок.
Нажрались мы все до чертиков, до соплей, до поросячьего визга. Бывали в нашей биографии и такие случаи. Я на автопилоте попер к Ольге мириться, Булки с Галькой домой отправились, Следом Серега с Иркой, потом Голиков убрался, ему в субботу на работу надо было. Тут и Юлька Лешкина заторопилась к сыну, а Лешка с братом и сестрами Юлькой Чугуновой и Маринкой Голиковой, остались допивать водку, да огурцы доесть. Вот тут то вожжа и попала под хвост Алексею. Этот огородник, этот Король – огурец, решил залезть на Маринку, по старой доброй традиции, которая сложилась у нас еще с конца семидесятых, как пьянка, так кто-нибудь обязательно дерет Екимову, это у нее девичья фамилия такая была. Я уж и не знаю, с какого перепуга Андрей на нее позарился? Голодный был после армии? Впрочем, он и сам-то – беззубое говно!
Полез Лешка на Маринку, да что-то у него не получилось, а та, сучка, возьми наследующий день все Юльке и расскажи. Юлька вещи собрала и в город. На даче истерика, наши отцы и матери гадают, в чем причина столь резких телодвижений, ведь еще вчера все было хорошо? Идиоты они все! Где же это хорошо было? Может, в огороде и хорошо было, там бузина, а дядька-то в Киеве. То, что Леха пытался Маринку трахнуть, кстати, если бы трахнул, то она бы ничего не рассказала, а так, не можешь, - получи. То, что Леха на Маринку залез, это только причина, а следствием было совсем другое. Не стану копаться в Юлькиной душе, но то, что она решилась на этот шаг не с бухты-барахты, а все взвесив, так это и ежу ясно. Только эти придурки – родители Чугуна, отчего-то решили, что в горе сына виноват я, мол, пока Лешенька вкалывает на заводе, да за огурчиками следит, этот ё студент, охмуряет девку, опутывает, и наверняка, уже делал ей непристойные предложения! Хотел я им сказать, даже не сказать, а в морду плюнуть, но сдержался, дверью хлопнул и пошел к Ольге мириться. Только перемирие длилось не долго, она вновь выгнала меня, вот и пришлось мне в город тащиться, не жить же в этом злобном Белоострове, где на тебя всех собак спустить готовы, за то, в чем ты не виноват. А я личность ранимая, у меня натура творческая, чуткая, я ведь *** прощу какие наезды, а тем более не имеющие никакой сколь значительной причины!
А тут еще мой папаша в город приперся, козу мне перед мордой крутит, красный как кумач и свиздипит на меня – «Что же ты сукин сын творишь? Что ты мои седины позоришь? Придаток ты к члену, а не человек!» Ну, это уже был перебор. Сначала Ольга устраивает концерт, теперь вот он истерику закатывает, да идите вы все домой!
Я вскочил, накинул куртку и выскочил на улицу. Все, достали они меня все, пойду, куплю чего-нибудь выпить, да в парке посижу, расслаблюсь, да отойду маленько от стресса, а то ведь в гроб меня вгонят, даже не поморщатся!
В магазине была толпа, пока не кончился портвейн. Люди ходили друг другу по головам, делали забросы «летчиков» по верх голов страждущих, работали локтями, задницами, кулаками и телами. Вонь и вопли стояли жутки. Но. Едва закончился портвейн, как людская волна схлынула, и я остался в гордом одиночестве перед прилавком.
Выбрав себе сухое вино, не самое дорогое и не самое дешевое, не столовое, но и не рислинг, я купил еще шоколадный батончик за 55 копеек и пошел в парк, стараясь не думать о перипетиях судьбы, которая гноит меня, словно я в чем-то перед ней провинился. Летом в парке людей почти нет, разве, что молодые мамаши совсем еще с крошечными детьми, которых на дачу-то вывезти боязно, ни воды, ни тепла, ни света. Правда и в городе горячую воду отключают на лето, но все же газ пока еще имеется. Рыбаки расселись на берегу пруда, пьют водку и делают вид, что ловят рыбу, а рыба делает вид, что клюет. Вон там, какая-то ****ь загорает, да нет, опять же только вид делает, а сама глазами зыркает, мужика снять хочет. Может, подойти к ней, предложить вина выпить, глядишь, она удовлетворит свое желание, а я свои потребности.
Только я поднялся со скамейки, как меня повело куда-то в сторону. Это сухое, он по ногам дает, а в голову них. Голова как полено, а ноги ватные, вот тебе и весь сказ.
Стою я, шатаюсь, бутылку в руке держу, а тут из-за поворота выходят…
Из-за поворота появляются три дюжих молодчика в костюмах и какой-то дядька с повязкой на руке, как всегда кумачевой. Это студенты из ЛИВТ –овской (Ленинградский институт водного транспорта) общаги что расположена на углу площади Стачек и Перекопской улицы, аккурат перед парком. Эти ОКОДы (Оперативный Комсомольский Отряд) появились во времена Андропова, когда шерстили в стране всех и вся, добиваясь повышения дисциплины и ответственности. Если кто помнит, то вздрогнет только при одном воспоминании о том, как отлавливали работяг в обеденный перерыв возле пивных ларьков. Менты на машинах блокировали все входы и выходы, и устраивали проверку документов. Ежели ты паспорта с собой не имеешь, либо у тебя пропуск в кармане, то велика вероятность того, что ты окажешься в кутузке. Аналогичный шухер происходил и в кинотеатрах, когда посреди сеанса, вдруг в зале врубался свет, и какие-то дяди в строгих темных костюмах, в сопровождении ментов, требовали «аусвайс» у каждого, кому было на вид больше шестнадцати лет. Правда, при Горбачеве эту порочную практику отменили, но вот проблема распития спиртных напитков в общественных местах, вылезла на первый план. Модным стали комсомольские свадьбы с пряниками и молоком, с минералкой и докторской колбасой. Рассказывали такие вещи, что волосы на голове становились дыбом.
Раз менты проезжали мимо пивного ларька, а там мужичок стоял, пиво потягивал, после работы вспотел. Решил жажду утолить. А сержант видно злой был или с похмелья. Вышел из машины и к мужичку. «Пьешь?» – спрашивает сержант. «Пью» – добродушно отвечает мужичок. «И много сегодня выпил?» – улыбается сержант, кровожадно тараща глаза. Мужичок не ожидая подвоха со стороны представителя органов, отвечает – «Да нет, только вторую кружку». «Да ты дед уху ел!» – взбесился сержант и как двинет тому по скуле. Все, у мужика двойной перелом челюсти и больничный, а сержанту порицание, за чрезмерную активность.
Или.
Гуляют свадьбы, нашу, комсомольскую. Молоко льется рекой, кефира море, а весело-то как, а интересно! Это и понятно, потому что, на столе молоко да квас, а на кухне совсем другой «квас» - с градусом. Вот. Те, кто посвящен в это дело, после каждого стакана молока, бегают на кухню и прикладываются к пятилитровой канистре с самогоном. Один свидетель не рассчитал и перебрал через край, а когда вышел на лестницу покурить, то тут его соседка и срисовала. А соседка старая коммунистка была, еще при дедушке Ленине в партию вступила, так она тут же шасть в свою квартиру, и давай телефонный диск накручивать. Вызвала наряд. Те приехали на эту «молочную» свадьбу, а там все старшее поколение пьяное в дым. Вот эти стражи, так сказать, блюдители нравственных устоев, так своими дубинками поработали, что отца невесты с переломом ключицы и травмой черепа, пришлось везти в больницу, а того свидетеля, из-за которого весь сыр-бор начался, так отпинали, что он потом целый месяц кровью писал. Тамада после этого в психушку попал, и до сих пор отказывается принимать участие в безалкогольных комсомольских свадьбах.
А вот такой был случай, это в Керчи. Когда разгоняя толпу перед магазином, мент открыл огонь на поражение, после того, как ему один пьянчужка на ногу наступил случайно.
А вот…
Впрочем, таких случаев хватит не на один том Всесоюзной Энциклопедии о борьбе с пьянством. Вот и сейчас, как неотвратимость, как скрытая угроза, надвигается на меня этот самый ОКОД, да еще придурок какой-то с повязкой, вероятно доцент или преподаватель, отгулы себе зарабатывает. Подошли они ко мне, посмотрели, хмыкнули, стоят - носом водят. Хули тут носом водить, вон у меня в руке бутылка, ее что не видно? Все ясно, распитие спиртных напитков в общественном месте, и никого не волнует, что в столь поздний час, в парке уже никого нет, вон только шлюха, все еще надеется снять кого-нибудь, да рыбаки. Делают вид, что рыбу ловят, а сами водку хлещут. «Отдыхаем?» – спрашивает меня дядька с повязкой на рукаве. «Оно так» – отвечаю я, с ужасом замечая, что язык то меня не слушается. «И давно?» – интересуется какой-то комсомолец. Я как взглянул на него, так мне тошно стало, вся рожа у него в угрях, а на носу такой прыщ, что нос оторвать хочется. Я промолчал, понимая, что разговаривать с этими хулиганами абсолютно бесполезно, они имеют инструкцию, чтобы хватать всех подряд, кто хоть маленько вмазал. «И, что мы с тобой будем делать?» – спрашивает мужик с повязкой. А я возьми и ляпни: «Может, выпьем на брудершафт?». Ну, не терплю я когда мне незнакомые люди тыкать начинают. Я понимаю, когда это симпатичные люди, тогда пожалуйста, а если это малоприятные личности, как этот мужик с повязкой или этот студент в угрях и прыщом на носу, так меня это панибратское отношение бесить начинает. «Ох ты! – завелся дядечка – Он еще и хамит! А ну, ребята, айда его в ОПОП». «Погодите, – говорю я, отбиваясь от потных шаловливых рук студентов – Дайте хоть вино допить» И не успели они моргнут глазом, как я выдул почти всю бутылку, только, когда в ней грамм двести оставалось, то они спохватились и выдрали ее у меня из рук, как вещественное доказательство. Отвели меня на Нарвский проспект, продержали в камере всю ночь, а после штраф ментяра выписал на тридцать рублей, и обещал в институт бумагу накатать. Так он и сделал. Отчислили меня, едва только успев принять.
Ну, и суки же вы все!
III
Осень. 1997 г., г. Санкт-Петербург, парк Екатерингоф, по прежнему именуемый в народе «Первомайкой», хотя только старые пердуны, да полоумные старухи и помнят в честь какого события назван этот парк. Новое-старое название парка пока не прижилось, зато вот город с удовольствием называют Петербургом, во уже шесть лет, после известного опроса жителей Ленинграда. Страны той, в которой я родился больше не существует, впрочем, жить под одной крышей с Туркменбаши и Эдуардом Шеварнадзе, не очень то и хотелось бы, а уж заглядывать к соседям – белорусам, вообще полный улет. Вообще, черте-что твориться на просторах бывшего Союза: в Таджикистане – война, в Грузии – бойня, в Молдавии – перестрелки, Армяне схлестнулись с айзерами из-за Карабаха, Россия увязла в Чечне, парламент у нас сплошь состоит из бандитов и красных, а так же сыновей юристов, любителей плодоовощных баз и независимых долбоебов, которые и от себя-то не зависят. Если бы я мог предположить, тогда десять лет назад, когда сидел на этой же скамейке в парке им. 30-я ВЛКСМ, что через считанные годы буду сидеть в том же парке, но с иным названием, что вокруг меня будут натыканы шатры с различными пивными «брендами», что у нас станет столько свободы, что она уже из ушей льется мощным потоком, что Ленинград станет Петербургом, да не просто Петербургом, а Бандитским Петербургом – криминальной столицей России, что править в стране будет не КПСС, а всенародно избранный президент, что у нас возможны всякие путчи и обстрел парламента из таковых орудий, да и слова то такие: президент, парламент, спикер, ваучер, тампон, клеросил и олигарх, разве были доступны мне, рядовому гражданину. Разве могу я уместить на этих тетрадных страничках, все то, что пережила моя страна, мой народ и я сам, за эти бесконечно долгие и одновременно стремительно промчавшиеся годы? В памяти всплывают какие-то мелкие детали, какие-то обрывки, порой, даже не связанные между собой.
Съезд народных депутатов в Москве. Выступление Сахарова, Попова, Афанасьева, Гдляна с Ивановым, нашего бывшего мэра. Страна бурлит, страна клокочет, и в стране начинаются бойни, сначала в Карабахе, потом в Тбилиси, в Вильнюсе, в Риге… Горбачев ни черта не может сделать, домик, который семьдесят три года строили большевики, ради которого угробили миллионы человеческих жизней, - рассыпается на глазах у нашего поколения…
ГКЧП. Янаев, Пуго, Язов… Совсем не страшно, а смешно смотреть на трясущиеся руки Янаева. Ельцин перед домом правительства в Москве, рядом бравый Коржаков, держащий перед паханом бронежилет. Толпы народа на Дворцовой, пламенная речь Собчака, всем все похуй! Людям надоели талоны на водку. Начальство – нахуй! Водку - всем защитникам свободы! Концерт ДДТ на той же Дворцовой… Возвращение Горбачева из Фороса, но он уже не президент и даже не Генеральный секретарь, его время ушло безвозвратно…Распад Союза, в мутной воде городской власти появляются пираньи, которые пытаются ухватить куски пожирней да побольше. Понятия: организованная преступность, стрелка, разборка, крыша, разводка прочно входят в наш лексикон. Собчак грозиться отключать бандюгам воду и электричество. Мы знаем по именам руководителей преступных сообществ, портреты многих из них красуются на обложках журналов, газет и книг… «Тамбовские», «Малышевские», «Казанские» «Солнцевские», «Подольские», «Люберецкие» – кто следующий?.. Школьники- мальчишки мечтают стать бригадирами, но не на заводах, а в бандах, девочки – «интердевочками»… Ларьки со спиртом «Royal» , жвачкой, презервативами и голыми девками, тут же гуманитарная помощи, которую распродают оптом и в розницу. Голые тетки на каждом шагу, я имею ввиду фотографии и плакаты, - Саманты Фокс, Сабрины, Синди Кроуффорд и прочих заморских шлюх. На рынке на Казакова армяне скупают детали от вычислительных машин и приборов, в которых есть золото и другие драгоценные металлы… В Москве некто Козленок ворует алмазов на сотни миллионов долларовю… В стране правит «Поле чудес», подразумевая, что находится оно в стране дураков.
Чубайс, Гайдар, Явлинский – мы привыкаем к новым именам в нашей политической жизни. Людишки еще дергаются, еще ходят на митинги, еще живут ощущением того, что от них в этом мире что-то зависит. Мудаки! Все за вас уже давно решили, и вы можете сидеть на попе ровно и сосать лапу, если денег вам не платят, а вывоз капитала из страны достиг мыслимых и не мыслимых пределов. Россия раздробилась на удельные княжества: Татарстан, Башкирия, Калмыкия, и главная головная боль – Чечня. То, что мы увязнем в этой войне с маленьким но гордым народом, это ясно всем, но политики и военные не могут допустить, чтобы какие-то дудаевы, масхадовы и басаевы на равных разговаривали с Кремлем. «Я их всех угондошу одной парашютно-десантной дивизией» - орет пьяный генерал в пригороде Грозного и посылает необученных солдат на верную смерть.
Расстрел белого дома. Чемоданы Руцкого с компроматом на высших Кремлевских деятелей. Хасбулатов, как зеркало русской проституции, иначе и не скажешь, с трибуны призывает к свержению ненавистного режима Ельцина. Всем все ясно, паны портфели и власть поделить не в состоянии. Баркашовцы, Макашовцы и люди Терехова атакуют ТЦ в Останкино, бои на улицах Москвы, вся страна замерла и ждет, что скажет президент… Ельцин пьяный спит в своем кабинете в Кремле, на площадке перед его окнами готов вертолет, чтобы в случае чего эвакуировать хозяина. Проспавшись и опохмелившись, Ельцин приказывает Грачеву вывести на улицы танки. Весь мир следит, как танки обстреливают здание Верховного Совета, следит и не может понять, эту загадочную русскую душу… Мы ближе к Латинской Америке, чем это бы нам хотелось…Косноязычный премьер –министр Черномырдин произносит эпохальную фразу: «Хотели как лучше, а получилось – как всегда!»…
Выборы в Государственную Думу. Впереди КПРФ, преемница КПСС, «Выбор России» с Гайдаром с шашкой и на коне, «Ябло» с этим самым «яблом» на фейсе, и масса карликовых партий. И вдруг, их всех, всю эту свору, на повороте обгоняет, однозначно, сын юриста и русской – ВВЖ. И плевать, что в списках его партии бритых затылков и малиновых пиджаков больше, чем на любой стрелке на Крестовском острове в Петербурге, плевать, что этот клоун все свое рыло испачкал в Кремлевских объедках, - он сделает Россию богатой и сильной, и мы обязательно омоем свои сапоги в Индийском океане. После шумных событий того года, в стране начинается временное затишье, лишь шахтеры стучат касками на Горбатом мосту в Москве, лишь в Питере проходят игры Доброй воли, позволившие набить карманы не только чиновникам, но и братве. «Сникерсы», «Марсы» «Тампаксы» уже никого не раздражают и не завораживают, страна летит куда-то, как Гоголевская птица-тройка, а куда никто сказать не может…. На Северном Кавказе твориться невообразимое, «чехи» захватывают целые поселки, больницы убивают и грабят мирных жителей, федералы не остаются в долгу, отвечая им той же монетой. Чеченцы: Басаев, Радуев, Гелаев, Исрапилов, наши: Романов, Грачев, Казанцев, Трошин, мы знаем о них больше, чем о соседях по лестничной клетке, но мы не знаем, почему идет эта война, и кто дергает за нитки наше правительство и боевиков. Мы и слышать не слыхивали о мировом терроризме, пока еще петух не прокричал с развалин Вавилонской башни… Череда заказных убийств и смертей лидеров преступных группировок… Локальные войны между «спортсменами» и ворами, убийство Листьева, дележ жирного рекламного пирога на первом канале, смерть Холодова, взрыв на Котляковском кладбище в Москве, у нас же жертвы среди бандитов среднего звена исчисляются сотнями… «Афганцы» грызутся между собой, Фонд сорта бьется за беспошлинный ввоз в страну водки и сигарет, Московская Патриархия тоже принимает участие в этой игре… Везде только и слышны разговоры про деньги, деньги, деньги…Страну режут на куски, как удельные князьки, так и «новые русские»… Мы пьем дерьмовую водку, которую везут к нам все кому не лень, от пресловутой водки «Распутин», который нам подмигивает, до жестяных банок, изготовленных специально для России, с паршивым денатуратом и вкусовыми добавками… МММ, «Тибет», «Хопер – инвест» и прочие пирамиды, вплотную занялись официальным отъемом денег у населения. Леня Голубков и Маргарита Сергеевна прочно вошли в наши дома… Обмен денег, скачки доллара, и наконец, лопнувшие финансовые пирамиды, хоть как-то отрезвившие народ. Закрытие множества частных -коммерческих банков – Северный-Торговый - банк, ЭЛБИМ –банк, Астро-банк. Митинги обманутых вкладчиков, виллы на Багамских островах, коттеджи на Рублевском шоссе под Москвой и в Курортном и Всеволожском районах под Питером… Инфляция уже не так страшна, как в самом начале реформ, но все равно, уровень жизни далек от дореформенного, толпы бомжей на улицах, в подъездах и на чердаках, нищие, убогие, больные. Беспризорные дети и умирающие прямо на улицах старики. Наркомания и СПИД стучатся к каждую семью, где есть несовершеннолетние дети… Население, словно слоеный пирог: Наверху шоколад, - но очень мало, ниже безвкусная масса, вкуса нет, но желудок набить можно, а большая часть – обыкновенное говно, к которому-то и подойти страшно, не то чтобы понюхать. Общество расслоилось на очень богатых, просто богатых, на серую массу и нищих, таких у нас, больше половины страны. Хорошо, что я живу в крупном городе, мне это не так заметно, хотя в подъезд без противогаза заходить не приятно.
Вновь выборы в Думу. Игроки все те же, лишь новое лицо у партии власти, - Черномырдин предлагает всем свою крышу, и НДР проваливается, как и «Выбор России» в 93-м. Коммунисты чморят Ельцина, а у нас Яковлев поливает грязью Собчака. Собчак уверен в своей победа, а Ельцин – нет. Собчак проигрывает, а Борис Николаевич продает российские недра распухшим от денег бизнесменам. В наш обиход входит новое слово «олигарх». Несколько человек, в уплату за поддержку Ельцина получают несметные природные богатства. У нас появляются первые валютные миллиардеры. Восхождение и падение генерала Лебедя… Борис Березовский, Владимир Гусинский владельцы ОРТ и НТВ, соответственно, вертят общественным мнением, как хотят… Перемирие в Чечне, которое военные называют капитуляцией… Отставка Лебедя с поста секретаря Совета Безопасности, назначение на его должность Березовского…Что твориться в мире, следить некогда, хватает того, что происходит в стране, в городе…
Да и чего следить или интересоваться чьей-то чужой жизнью, когда собственной полнейший бардак.
С будущей супругой я познакомился в аккурат перед путчем 91 года. Я работал маляром на заводе «Равенство», что находится возле моего дома, как раз напротив парка, только Бумажный канал переплыть и все, как раз в забор и упрешься, а она работала кладовщицей на складе. Там-то мы с ней и столкнулись. Поначалу она мне жутко не понравилась. Маленькая, волосы черные, как смола, рожа пухлая, глазки маленькие, чуть раскосые, нос вздернут, у губы бантиком. Фигура у нее была, так себе. Сисек днем согнем, а вот попа приличная, даже весьма аппетитная. Столкнулись мы с ней у нее на складе, меня мастер послала шпатлевку забрать, вот я и пошел. Прихожу к Семеновне, а там эта, узкоглазая и черноволосая, - на меня глазами зыркает. Я сразу же понял, что втюрилась меня баба с первого взгляда, аж до беспамятства, аж до судорог в коленях и дрожи в животе. Я ей говорю – «А где Семеновна?» «Я за нее, – отвечает она, а глазами так и стрижет – А что вам нужно?» «Нам, – говорю – Шпатлевка нужна» «И какая шпатлевка?» – интересуется она, а сома ногу вытягивает, чуть ли мне не под нос. Я на ее ногу, конечно, смотрю, оцениваю, а сам думаю, мол, не спроста она мне такие каверзные вопросы задает, чую, здесь подвох какой-то кроется. «Какая, какая! – я прямо раздражаться начинаю, от ее телодвижений вульгарного свойства – Самая обыкновенная, чтобы ей стены шпаклевать» А она улыбается, своей хитрой мордой-лица, глаза сузила, вообще не видать, и спрашивает: «Так вам шпатлевка нужна или шпаклевка?» Тут я так на нее обиделся, что чуть было стол в ее складском помещении не перевернул, но потом остыл маленько, и честно признался, что не знаю чем отличается шпаклевка от шпатлевки, потому что, тружусь на этой должности всего вторую неделю, а до этого я работал грузчиком в магазине на Баррикадной улице, но после того, как магазин продали, а в нем установили тренажеры и спортивные снаряды для занятия bodebilding, меня оттуда выперли, потому что, эти самые качки, могут меня вместе с тарой сами отнести куда хочешь. Она рассмеялась, громким и бесстыжим смехом, и дотронулась до моего плеча. Я чуточку смутился и обомлел, а она словно и не замечая, что ее рука полезла куда-то не туда, начала мне рассказывать об отличии шпаклевки от шпатлевки, а потом стала перечислять марки различных этих шпа… «Да, еще, еще!» – вдруг донеслось до моего сознание откуда-то из глубины столетий. Я очнулся и увидел, что мы лежим у нее на кушетке на складе, и я, извините, ее ебу! А она между охами и вздохами, называет мне марки этих всяких отделочных материалов, причем делает ритмично, в унисон с моими движениями. Сначала медленно, растягивая слова: «Пэ, Ка, Ш-а-а-а, А-А-А!» потом так быстро-быстро, называет свойства этой заразы, а после снова, медленно и тягуче, словно олифа льется в бочку с водоэмульсионной краской – «Ма-а-а-а-рка это-о-о-о-ОЙ шпаААА-аклевки---ИИИ!» Короче, вот так я и познакомился со своей будущей супругой - Инной. Она была из приличной русско- еврейской семьи, где папа был простым инженером, а мама работником общественного питания. Я как услышал это, так меня чуть кондрашка не хватил. Что же это получается, только-только с Ольгой расстался, еще и пяти лет не прошло, с поварихой и хапугой, как вновь на горизонте эти же самые нарисовываются. Я сначала в бега ударился, но потом меня Инна со своей мамашей познакомила, так я сразу же изменил свое мнение на счет работников общепита. Мама у нее была стройная, сисястая, длинноногая мадам, выглядевшая моложе дочери, лет на пять, да и глаза у нее были такие ****ские, и так она ими по моей фигуре водила, что у меня подмышки вспотели и ноги затекли.
Окрутили меня быстро, да я особенно и не сопротивлялся, тем более, мамаша ейная мне сразу намекнула, что им дом надо красить в садоводстве, поэтому у нас с ней «впереди большая работа», ну, прямо как у нашего губернатора, тот тоже, как за стакан хватается, в правительственной резиденции на Крестовском острове, так тоже, первый тост всегда «за большую работу, которая еще впереди!». Так ее и не догонишь, если такими темпами к ней передвигаться, через стаканы, да рюмки. Да, на счет будущей тещи, тут приятель у меня совета спрашивал, как ему поступить, а дело в следующем.
Он мой ровесник, тоже переросток, как никак тогда ему 29 уже бабахнуло. Вот, познакомился он с девочкой из института в котором преподавал историю КПСС, а девчонка, значит, студенткой второго курса была.. Девчонка вроде ничего, из приличной семьи, да и денежки у них водятся, - папаня какой—то строительный кооператив обосновал, а маманя цветочки на фазенде выращивала, да толкала из на рынке возле Академической. Познакомился он с Зоей, перепихнулись для сущей важности, и она его под венец тащить начала. А Мишка, хоть и не красавец, но парень смышленый и языкастый, его бабы за его длинный язык и любили. Короче, уговорила его Зойка, подали они заявление в загс, а после, как это положено потащились с родителями знакомится. Сначала к Мишкиным родичам заглянули, водки с хреном дерябнули, а потом к Зойкиным отправились, а там незадача, лишь один отец, а меть на даче. Отец Зойка с будущим зятем убрал флакон «коня» и согласие на брак дал, хотя, можно подумать, что его об этом спрашивали! А к матери предстояло съездить. А тут, как назло, Зойка гриппом заболела, пришлось Мишке одному тащится в Пупышево, хорошо еще, что Сенька машину одолжил, свою «двойку». Приехал Мишка к Зойкиной матери на дачу, для чего приперся? – сам не знает. Видит, сидит на крыльце этакая богиня в хлопчатобумажном халате, словно только сошедшая с обложки журнала «Playboy» , - глаза, рот, грудь, а от груди ноги. Такая она сексапильная, такая эротичная, что Мишка так возбудился, что тут же свалить хотел, тем более, что под халатом у нее явно ничего не было. Познакомились они, он ей ручку поцеловал, а она удостоила его ослепительной улыбкой. Показала она ему свою фазенду, поговорили они о том, о сем, а после в дом пошли, чай пить. Сидят они в комнате, пьют чай, и тут Мишка замечает, что Зойкина мать, откровенно его соблазняет. У нее так халат задрался, что Мишкиному взору предстала ее восхитительная промежность, подмигивающая ему глазом Вельзевула. Мишка едва сдерживался, пока будущая теща, не рассмеялась, и откровенно не сняла с себя халат. Тут Мишка не выдержал, встал и…. Вышел из дома. Каково же было его удивление, когда на улице, возле своей машины, он увидел машину тестя, рядом с которой стояла Зойка и ее благоверный папаша. Папаня пожал ему руку, а Зойка бросилась на шею и расцеловала его в обе щеки. «Ты представляешь!» – возмущался Мишка – «Они таким образом меня проверяли! А если бы,.. а если бы…» «Что, а если бы?» – спросил его я. «А если бы я не пошел в машину за презервативами?!»
Он у меня совета спрашивал, а у меня у самого ситуация не лучше, теща явно ко мне клинья подбивает, хотя и не так, как Мишка рассказал. Да, но а теща у меня стервой оказалась еще той. Она так явно за мной бегала, что это видели не только наши знакомые и друзья, это стали замечать слепые с детства: Инкин отец – дядя Витя или Виктор Иванович и сама Инка. Поначалу Наталья Моисеевна отделывалась легкими и пошлыми шуточками типа того, что ты Витек для меня уже стар (муж был старше ее на восемь лет), а я хочу молодой кровушки попить, а потом, когда я все же покрасил ей дачу, да не один раз, а потом она мне опостылела, так она и вовсе с цепи сорвалась, нашла у себя в РУОП (не смейтесь, это не Региональное Управление по Организованной Преступности, - это Районное Управление Общественного Питания. Ничего общего, только аббревиатуры совпадают) какого-то молодого ёбарька, и бросив мужа, свинтила с мужиком в солнечный Дагестан. Кстати, этот «черный» еще моложе меня оказался, но зато настоящий джигит, вай! А у нас после отъезда матери, с Инкой куча всяких неприятностей началась. Сначала закрыли это ****ое «Равенство», после чего мы оказались вышвырнутыми на улицу, и если Инна быстро устроилась кладовщицей на склад какой-то частной конторы, то я долго болтался без дела, пока не пристроился работать в ларек, торговать всякой мелочью. Потом, ее отец, и мой тесть, соответственно, с того ни с сего запил, привлекая для этого дела и меня. Ну, а я, сами понимаете, слаб не только на передок, но и на горлышко. Подсел я на это дело, вот мы так с ним и жили: с утра Инна на работу свалит, а мы в магазин за спиртом «Royal», к вечеру выжрем всю бутылку, и ждем, когда Инка с работы придет, что-нибудь пожрать приготовит. Так продолжалось почти три месяца, пока у тестя деньги были, а как кончились, так он сразу впал в меланхолию и помер от цирроза печени, как раз ко Дню независимости России. Кстати, вы не знаете, от кого мы стали независимы? Вроде бы, мы никогда ничьей колонией не были. Сами от себя или от своей совести?
А вскоре Инкина мать нарисовалась, надоело ей в Дагестане жить, там всякие вакхабиты и прочие террористы, вот она и решила вернуться, причем уже на второй день, завалилась ко мне в постель, когда Инка ушла на работу. Я ее иметь категорически отказался, от чего, она обиделась и стала плести всякие интрижки, нашептывая Инке о моей никчемности и неверности. В чем-то она была права, я действительно иногда встречался и с Ольгой и с Катькой, и другими девками, но больше пары палок никогда и не кому, я человек чести! Впрочем, и этого хватило, чтобы Инка подала на развод, при этом обвинив меня в паскудстве, человеконенавистничестве, пьянстве, разврате и прочих гадостях. Причем сделала она это очень цинично. Положила в почтовый ящик письмо собственного сочинения, и стала ждать. А я полез как-то за «Советским Спортом», гляжу, а там письмишко болтается, с моей фамилией и инициалами, я его распечатал и прочитал. Боже мой, ничегошеньки понять не могу. Ни обратного адреса, не подписи, а письмо явно написано какой-то знакомой мне бабой. Он все больше хает там меня. Я репу почесал, но так и не понял, кто бы это мог быть. Решив проявит супружескую честность, я вечером показал жене письмо, и попросил у нее совета, что мне этой шлюхе ответить, если она вдруг проявиться. Прочитал я ей письмо в слух и сижу, жду реакции.
« ****Ь, СУЧКА, СТЕРВА, ТВАРЬ, ДУБИНА, ****ИНА , ТВАРЮГА, ***ВИНА, и многое, многое другое, я возвращаю тебе обратно. Пускай эти слова греют тебя и напоминают о твоей счастливой семейной жизни. (Удивительно, раньше я так не любила их слышать, а теперь с таким удовольствием пишу).
И ты, действительно, закончишь свою жизнь в одиночестве. Но не это самое страшное. Самое страшное, что НИКТО не станет, благодаря тебе, счастливым, никого не согреет твоя жизнь, ни одному своему ребенку ты не оставишь хорошего (если таковые будут еще) светлого воспоминания о детстве (а детство – это все то, что связано с родителями, с их желанием быть всем вместе, с их хорошим настроением).
Это правда, что ты никого не любишь и не можешь и не умеешь уважать. И правда то, что мне не надо тебе ничего писать, ибо, когда пишут и говорят, значит, хотят что-то изменить к лучшему. А это бессмысленно. Причем, бессмыслица эта началась в первый день нашего знакомства. Это была злая ошибка судьбы, издевательство, которое кто-то ТАМ позволил себе допустить, и из-за которого несколько лет мучаются люди, и растет ребенок, который плоды этой злой ошибки, начал чувствовать и пожинать еще в эмбриональном состоянии. Но, зато мне ты преподнес несколько потрясающих по своей жесткости уроков и некоторый опыт я поимела.
Теперь я знаю что:
Нельзя жалеть никого, кроме себя.
Нельзя прощать.
Нельзя скрывать свои чувства, и если что-то не нравится, надо говорить об этом прямо, без жалости и понимания.
На жесткость и грубость надо отвечать тем же.
Надо уметь вовремя поставить точку…»
… .
А, жена покраснела и говорит: «****ец, милый, дожили мы с тобой. Ты даже почерк мой не знаешь. Давай-ка разбежимся с тобой в разные стороны. Если хочешь, то матушку мою с собой можешь прихватить, она, как известно от тебя без ума, да и обеспечит она тебя безбедной жизнью».
Я долго ломаться не стал, тем более, что у нас что-то с детьми не заладилось, собрал свою спортивную сумку, расцеловался с зареванной тещей, плюнул Инке под ноги, и ушел, вернулся в родные пенаты.
А вчера вот на семидесятилетие школы ходил. Ужрался в усмерть, просто в дым!
Напился то я не из-за того, что имел на сердце глубокую рану вызванную разрывом с горячо любимой тещей и женой, которая просто ненавидела меня. Напился я с тоски, оттого, что не встретил в школе никого из моего класса. Мало того, что девчонки не пришли, так и пацанов никого не было. Вон, ребята с параллельного: и Сашка Воронцов, и братья Харитоновы, и Женька Виноградов, и Вадик Кузнецов, и Серега Шаров и, да почти половина класса, а у меня – НИКОГО! Я вначале хотел даже слинять оттуда, да потом передумал, присоединился к той гоп-кампании. Ну, и не сумел вовремя сориентироваться, так сказать взглянуть в себя, и узреть, что мой организм ослаблен бесконечными переживаниями и стрессами, которые свалились на меня, словно снег на голову, в одночасье. Короче, нажрался я довольно прилично, но успел пару раз ухватить одну рыжую девку и младших классов за попу, пока пацаны водку хлебали.. Да, впрочем, какие они пацаны, какие здесь девки, это я по привычке, ведь им всем, моим ровесникам, уже по тридцать пять, по тридцать четыре года, они уже все детишек в школу водят, правда в нашу никто, уж очень она говеной стала, испортила ее наша последняя директриса – Тулеева Нелли Григорьевна, ярый поборник устоев социализма, и яростный борец за торжество демократических идей в доном флаконе, как этот ****ый «Хед энд Шолдерс». Все мужики уже на солидных должностях, кое-кто так и в городской администрации подвязывается, девки тоже не лыком шиты, и лишь только мне похвастать нечем, - не дома, не семьи ни работы, болтаюсь, как оно в проруби. Вот от этого я затомился, расслабился, попер куда-то в даль и ужрался в усмерть.
На утро проснулся, и не помню, как до дома добрался. Позвонил Кэпу, спросить, чего он не пришел на встречу одноклассников, Он оказался дома, и мы договорились встретиться с ним возле «Кировского универмага», а там поглядеть, куда свои копыта дернуть. Встретились мы с Кэпом, покурили, выпили пива у ларьков возле универмага, поболтали «за жизнь», решили взять бутылку «Салюте» и пойти на стадион выпит. Выпили, захотелось еще, вернулись, купили аналогичную, но только красную, выпили прямо возле сортира, тут Кэпа его Галка срисовала, устроила ему форменный скандал, а я, чтобы не попадать с ним, под горячую девичью лапы, малодушно смылся в сторону парка. Уж, так мне на душе было похабно, что домой переться совершенно не хотелось. Купил я три бутылки пива, открыл одну и уселся на скамейку, что рядом с прудом, напротив памятника героям – молодогвардейцам. Сижу, пиво пью, а уже подмораживать стало, да и меня колотить начало, толи с бодуна, а толи, действительно, зима скоро. Тут мимо меня какие-то «быки» с бабами проходили. Идут, пальцы веером впереди себя несут, базар у них, ну, просто оторва какая-то, словно бакланье какое-то, а не пацаны. Один из них увидал мою чумную шизиономию, и направился в мою сторону. Захолонуло у меня внутри, думаю, чего-то сейчас будет. И действительно, этот «бык» решил бабам и своим корешам продемонстрировать свое умение лупить ногами по груше, только вот незадача, в качестве груши он выбрал меня. Подошел, чего-то пробубнил себе под нос, типа: «Ты чё, чмо, здесь расселся, в натуре. Видишь, дамы с правильными пацанами стоят, а ты падла своей жирной задницей всю скамью занял!» Я возражать не стал, что, мол, задница-то у меня совсем не жирная, а очень даже тощая, поскольку я вот уже неделю только пью, а ничего не ем. Но, ему и слов-то моих не нужно было. Он просто, залепил мне ногой в грудь, а потом кулаком в левый глаз, так, что у меня искры из всех обоих глаз посыпались. Он еще раз двинул мне ногой, на этот раз по носу. Ну, кровь у меня прямо на куртку, а они стают и ржут, как обкуренные. А, может, он и вправду были под кайфом, я в этих делах мало разбираюсь. Только помню, что одна девица, рыжая такая, как лисица в зоологическом музее, хабарик мне под свитер засунула, для пущего веселья. Я вскочил, как только смог, тут мне по макушке чем-то тяжелым и заехали. Очнулся я в Максимилиановской больнице, что на Вознесенском проспекте. Вздохнул, помыл голову, и пошел домой, даже не спросив разрешения. Знаю я эту больницу для бомжей и бездомных, здесь не лечат, здесь койку предоставляют, для сильно выпивших и сильно раненых сограждан. Эх, Бандитский ты Петербург, едрена вошь.
Суки вы все позорные, век воли не видать!
IV
Зима. 2007 г., г. Санкт-Петербург (Ленинград), парк им. 30-я ВЛКСМ (он же Екатерингоф или как называли его когда-то жители двух прилегающих районов – «Первомайка»), но никто из проживающих ныне в окрестности людей не знает ни что такое ВЛКСМ, ни кто такой этот Екатериногоф, лишь некоторые из них что-то ассоциируют с всероссийским праздником весны и труда, который отмечается – аккурат 1-го мая… Парк располагается в историческом центре Ленинграда, но представляет собой непонятную композицию из прежних и современных сооружений. Все это стало возможным, лишь после того, как парк купила одна частная промышленно-строительная фирма, и за пару лет полностью реконструировала его. Кстати, в связи с тем, что практически все предприятия окаймлявшие ранее парк, были перенесены из центра города на его окраины, и лишь непотопляемый Кировский завод, все еще выпускал какой-то ширпотреб для сельских жителей, то некоторые предприимчивые капиталисты приспособили пустующие площади под различные коммерческие проекты. К примеру, на месте гидролизного завода, в свое время наводнявшего вонючим спиртом почти весь город, был построен развлекательный центр, на берегу речки Екатерингофки, с барами, казино, паркингами для машин и катеров, с дешевыми отелями для не богатых туристов и парком развлечений, в который вошли и бывшие «яйца», благоустроенные и опрятные, не то, что они представляли из себя в течении трех столетий. Сами «яйца» превратились в небольшую лесопарковую зону, с маленькими кафешками и ресторанчиками, скамеечками, аккуратными прудами «с золотыми рыбками», которых здесь специально выращивали для заезжих богатеньких рыболовов и гурманов. Поймал радужную форель, ее тут же при тебе классный повар приготовит, по усмотрению вашей дамы. Прямо на песчаном пляже, тянущемся вдоль всей реки, можно было поиграть в волейбол и футбол, в теннис и бадминтон, полакомиться мороженным и отведать холодного пивка. Купаться в реке не рекомендовалось, зато в специально оборудованных бассейнах, это делали все с превеликим удовольствием. За место стадиона «Красный треугольник» расположенного в двух шагах от «яиц», построили ипподром, на котором состязались лошади как с частных конюшен, так и принадлежащие городской власти. Напротив входа на ипподром был сооружен памятник Екатерине II, хотя, как мне кажется, эта почитаемая всеми императрица ( в девичестве принцесса Софья Фредерика Августа Анхальт Цербская) все же к «яйцам» прямого отношения не имеет, хотя, как знать. Зимой это место превращалось в мертвую зону, поскольку, местные нувориши еще не придумали, чем занять людей поздней осенью, зимой и ранней весной, когда пиво пить и есть мороженое лучше в ресторанах и барах, расположенных вокруг площади Стачек, и на прилегающих к ней магистралях. Правда, зимой функционировал главный парк, с его катками для катания на коньках, с его лыжными трассами, со снегоходами, санными трассами и колесом обозрения, не считая парка развлечений, сделанного на манер Московского парка в Сокольниках, аква-парка, множества работающих ресторанов и ночной клуб, на месте памятнику героям-молодогвардейцам. Сам памятник, кстати, после демонтажа поставили перед главным офисом той самой промышленно-строительной фирмы, осуществлявшей реконструкцию сего оазиса живой природы. Отдых в парке стоил немалых денег, но те, кто мог позволить себе приехать судя отвлечься от повседневных будней, денег, обычно, не жалели и оттягивались в полный рост. По периметру парка и близлежащих центрах развлечений находились мобильные группы службы безопасности, ведь парк и прочие зоны отдыха, вплотную граничили с гетто, в которых проживали люди низшей касты, типа: рабочие, служащие, представители различных плебейских профессий. Правда, отделяла их поселение от элитного места отдыха, так называемая зона безопасности, на которой проживали мелкие предприниматели и высокооплачиваемые служащие, ну, а кое-где и люди в погонах, которые, правда, в последнее время предпочитали покупать и строить дома в престижных районах Ленинградской области. Еще, от швали и пьяни, места отдыха и развлечений нормальных горожан, отделяли, так называемые «санитарные зоны» и «черные кварталы», в которых жили преимущественно жители Азербайджана, но попадались и другие выходцы с Кавказа: дагестанцы, лезгины, ингуши, кабардинцы и прочие. Эти «лица кавказской национальности» еще в середине девяностых годов прошлого века, начали селиться здесь и постепенно вытеснили местных жителей, которые предпочитали жить в северных районах города или на Южном кладбище. Именно тогда началась экспансия «черножопых», завершившаяся совсем недавно, образованием некого «Черно-тауна» на подобие китайских кварталов в Озерках и Красносельском районе. Черные вели себя смирно, элиту не задевали, да и не старались особо высовываться и появляться в престижных или простои деловых местах города, им хватало и тог, что у них есть. Мини- Баку и Махачкала, вполне устраивала всю эту диаспору. Зарабатывали они себе на хлеб тем, что скупили все магазины и столовые в районах проживание бедноты и навязывали тем свои цены и услуги. Власти на этот монополизм смотрели сквозь пальцы, стараясь, вообще, не замечать того, что происходит где-то там, - в пустоте. У вас своя свадьба, а у нас своя, любил повторять новый губернатор, который и слышать то не хотел, о каких-то там прихлебателях и голодранцах. Не умеешь работать, так живи впроголодь, не сумел вовремя с****ить, так и не суй свое немытое рыло к нам на праздник жизни.
Московские фирмы и фирмы подконтрольные управделами президента во всю осваивают Гутуевский и Канонерский острова. Теперь здесь оазисы социализма. На Гутуевском выстроили эпоху Брежнева, на Канонерке планируют эпоху вождя всех времен и народов. Я раз был на Гутуевском, впечатлений набрался на многие годы вперед, а может быть назад.
Сразу за мостом что-то вроде КПП и касс. На КПП бравые молодцы проверят твои карманы, чтобы не пронес чего лишнего, типа фото- и видеокамер, мобилы, диктофона и прочей лабуды. Затем ты меняешь российские деньги , либо иностранное бабло на советские, оставляешь паспорт, тебя вносят в компьютер, и вперед в эпоху развитого социализма. А там…. Там все, ну, почти все, как при «дорогом Леониде Ильиче». В магазинах колбаса докторская по 2 20, булка по 16 и 25, пиво по 35 и 41 (копейки естественно), и все это можно купить. В хозяйственных и промтоварных магазинах одно советское говно, уж про шмотки и говорить нечего. Сюда надо приводить тех, кто скучает по эпохе застоя и тянет нас в светлое прошлое. Вот клуб моряков, возле него натуральные проститутки. Если есть деньги и желание, то можно снять и уединиться со щлюхой в гостиницу. Здесь так же все натурально, аки в семидесятые. Номера двуместные с двумя койками и черно-белым телевизором « Рекорд», по которому идут советские фильмы, советские новости, советские программы. Причем, все четко по времени. Если сейчас на часах девять вечера, то по телеку будет программа «Время», если чуть раньше – то хоккей ЦСКА – Торпедо (Горький) или футбол Арарат – Динамо (Киев). Плата за номер плевая, всего 2 60 за ночь, но это не твоя забота, за постель платит ****ь, правда из твоих денег. Если трахаться влом, то можно пойти в бар и попить разбавленного пива с набором из скумбрии, хлебных палочек или сухарей. Можно взять что-то и помодней, типа креветок, вяленой куры или вареного яйца с красной икрой. Но, это уже изыски, такое в Ленинграде было, но не в каждом кабаке. Вероятно, они решили здесь свалить все в одну кучу. Тут же в баре можно купить из подполы водки,(кстати, довольно приличной на вкус), можно погрустить послушав юную Аллу Борисовну, Леонтьева, Гнатюка, Вески и Ротару. Можно купить «чеки Внешпосылторга» и обменять их потом у «Альбатроса» на валюту, можно все…. Можно, даже, снять комнату и пожить здесь несколько дней, окунувшись в далекое прошлое. Но, что-то не хочется, не лежит душа к этим развлечениям. Грустно. Мне кажется, что ленинградцы не ходят сюда, ну, те, которые помнят ту эпоху. Поначалу вроде весело, а потом такая муть на сердце, такая скука и тоска. Для иностранцев, для приезжих, для молодежи это наверное развлекуха, а для моего поколения. Впрочем, чего это я за всех отвечаю? Пусть каждый решает сам, а я сюда больше не пойду, разве что, в сталинское время загляну, там то я уж точно не был.
Вышел я из социализма, забрал паспортину, вернул оставшуюся мелочь (это обязаловка) и пошел, пошел по мосту через речку, по Обводному каналу, по Старо- Петергофскому проспекту, по проспекту Стачек по городу засранному нынешней властью, губернаторшой, «единороссами» и, страшно сказать, президентом.
Что же касается жизни в стране и мире, то она не стала более спокойной и счастливой. Опять же, лишь некоторые отрывки, воспоминания врезавшиеся в память.
Отставка Черномырдина, назначение Кириенко. Падение цен на нефть на мировых рынках до 8 долларов за баррель, обрушение ГКО и дефолт в августе 98 года. Жуткие очереди в обменные пункты, доллар скачет с неимоверной скоростью, ценники в магазинах меняют каждый день, часто необоснованно, но торгаши наживаются на панике, охватившей людей… Банковский кризис, банкротство таких гигантов, как: Инкомбанк, Империал, СБС–агро, Мост-банк и другие… Назначение Примакова Е.М. председателем правительства, в которое входят в основном старые номенклатурные кадры, нихера не смыслящие в рыночной экономике, зато умеющие громко стучать по столу и зычно рявкать… Бомбежка Югославии. Разворот самолета Примакова над Атлантическим океаном и возвращение в Москву…Безуспешные потуги наших высших сановников договориться с США и другими портерами Америки по НАТО, прекратить бомбардировку балканских братьев. Постепенное выползание страны из кризиса. Дело о бабах и банях. Некто сливает журналистам фотографии и видеопленки с записями «человека похожего на Генерального прокурора Скуратова» в обществе обнаженных девиц. Всем смешно, кроме прокурора, а Степешин – Министр ВД, Путин – директор ФСБ, заявляют перед объективами видеокамер, что на снимках не кто иной, как сам главный блюститель закона. Везет им, что имя у Скуратова не Малюта, и что живут они в конце ХХ века, а не XVI. Отставка Примакова и назначение на его должность Степашина. Некоторый рост промышленной продукции, из-за непомерно высокого курса доллара… Повышение цен на нефть и хлипкая стабилизация… У нас появился второй плачущий председатель совета министров, первым, как мне помнится был Николай Рыжков. Но, тогда, в 88 году, он плакал перед объективами, скорбя со всей страной из-за гибели людей в армянском городе Спитак, Степашин же не может сдержать слез из-за того, что Ельцин отправил его в отставку… Назначение на место премьера серой мыши, в прямом и переносном смысле – Владимира Путина… Знаменитая фраза премьера: «Мы будем мочить боевиков (имеются ввиду чеченские боевики) даже в сортирах!» В Питере закрываются общественные туалеты, вот уж не знаю, связано ли это с заявлением председателя правительства.…В городе мочат не только криминальных авторитетов, но и бизнесменов – Павел Капош президент БФПГ, а так же высокопоставленных чиновников и депутатов? Маневич, Старовойтова, Новоселов (правда последнего можно отнести и к первой и второй, и третьей группам)…Выборы в Государственную Думу. Рождение в кремлевских кабинетах сразу же двух партий ОВР (Отечество вся Россия) во главе которых стоят Лужков, Шаймиев, Яковлев и прочие удельные князья, а так же виртуальной партии – «Единство», на раскрутку которой брошены лучшие силы России и вложены баснословные капиталы… На ОРТ Березовский надрючивает своего цепного пса Си-Доренко на мэра Москвы. Страна по субботам смотрит захватывающий сериал о Московском градоначальнике…31 декабря 00 года. Царь Борис извиняется перед народом за ошибки допущенные в период его правления и передает узды в руки и.о. президента – ВВП. Рейтинг у Путина слишком высок (идет вторая чеченская война), чтобы кому-нибудь его догнать на досрочных выборах, тем более, что он растет в результате некоторых успехов в компании на Северном Кавказе… Война набирает обороты, а так называемая «семья» в которую кроме политиков входят и финансовые воротилы и магнаты, контролирует треть ресурсов страны, не давая Путину развязать руки.… В городе по прежнему - «предстоит большая работа» Губернатор Яковлев кажется непотопляемым, ежели злопамятный Путин не захочет свернуть ему шею. Пока не хочет… Гибель АПЛ «Курск» в Баренцевом море. Люди потрясены цинизмом, с которым выступают со страниц газет и экранов телевизоров наши военачальники и члены кабинета министров. Беспомощное выражение лица у президента, когда он отвечает на вопрос о подлодки – «Мне доложили, что они там… стучат». Они всю оставшуюся жизнь будут стучать в висках у родственников и близких, может быть и у тех военных , у кого есть совесть…Рост цен на нефть… Скандалы вокруг Бориса Березовского и Владимира Гусинского. Шумиха насчет НТВ, отставка Киселева с поста Гендиректора компании, отъезд Березовского в Англию, а Гусинского в Испанию. .. В стране правят «питерские чекисты», подконтрольная государству пресса нахваливает президента, и всю вину за провалы в экономике и внешней политике сваливает на правительство Михаила Касьянова.… А, вообще-то, во всем виноват Чубайс, но президент не решается сдать ни того, не другого, если сдашь их, то волна критики может обрушиться и в твой адрес, а пока.… Пока президент у нас вне критики, как Борис Николаевич в достопамятные восьмидесятые начало девяностых годов. Взрывы домов в Москве, Волгодонске и Махачкале. Взрывы на рынках в Ставрополе и Краснодаре, теракт в Московском метро… Подъем промышленного роста в стране, рост Внутреннего Валового Продукта (аббревиатура как и у нашего достойного президента – ВВП).. Война в Чечне принимает затяжной характер, больше напоминая партизанскую… В Косово продолжаются стычки между мусульманскими и сербскими жителями, на стороне албанцев станы Запада и арабы, на стороне сербов только Россия, но ее голос почти не слышен среди воя забугорных «лрузей»…
Мир готовится к вступлению в новое тысячелетие, отмечая миллениум с таким размахом, такой помпой, что кажется, - завтра настанет апокалипсис… Городские чиновники и депутаты ЗакСа делят бюджетные деньги, готовясь к празднованию 300-я основания города. Подковерная борьба идет не шуточная, ведь федеральный центр обещает выделить огромное количество средств на реконструкцию центра, строительство окружной дороги, завершение постройки дамбы и тоннеля в метро, на месте размыва образовавшегося и парализовавшего работу метрополитена в1996 году. Денег выделено на порядок больше, поэтому все, кто находится рядом с кормушкой, уже потирают руки и оттопыривают карманы. Сколько будет, так называемых «откатов», даже Господь Бог не знает…
Терракты 11 сентября в Нью-Йорке и Вашингтоне. Весь мир стоит на ушах. Америка испытывает шок, мы тайно злорадствуем и ликуем. «Вот вам, ебучая сверхдержава, - получи и распишись!» В мире начинается настоящая истерия, напоминающая «охоту на ведьм» в середине прошлого века. Заголовки газет и выпуски новостей на TV напоминают боевые действия: «Аль-Каида» и Усама бен Ладан, движение «Талибан» в Афганистане и Муса Омар, Ясир Арафат и «Бригады мучеников Аль-Аксы» в Палестине, Шамиль Басаев и Аслан Масхадов в Чечне, взрывы теракты, вооруженные конфликты и межэтнические столкновения в Африке, Латинской Америке. Двадцать первый век вступил в свои права, отнюдь не в таких радужных тонах, как это представлялось многим... Звучат голоса, о приближении третьей мировой войны, которая окажется последней для большинства человечества… Американцы развязывают войну в Афганистане, и то, что не удалось Советскому Союзу в конце прошлого века, умудряются сделать за несколько месяцев, хотя, боевые действия перманентно вспыхивают то там, то здесь… Объединение Европы и продвижение НАТО на восток. Вступление в ЕС и НАТО бывших советских республик: Эстонии, Латвии и Литвы. Калининградская область становится анклавом… Война в Ираке и свержение режима Саддама Хусейна. Демонстрации по всему миру противников американского и британского вторжения… В России заметно усиливаются милитаристские взгляды. Президент заявляет о борьбе с террористической угрозой, одновременно давая карт-бланш милиции и службе безопасности… Новый министр внутренних дел – Грызлов, в преддверии выборов в Думу, начинает раздувать истерию вокруг олигархов и проворовавшихся ментов. Первыми под сановные вожжи попадают мелкие начальники в Столице, а так же, крупнейший производитель нефти – компания «ЮКОС» и ее президент, самый богатый человек в России – Ходорковский. По данным американского журнала «Форбс» состояние Ходорковского превышает 10 миллиардов долларов…Количество больных СПИД, наркоманов и алкоголиков в стране растет угрожающими темпами. Только официальное количество зарегистрированных наркоманов превысило 5 миллионов, в основном это подростки и молодые люди в возрасте от 12 до 24 лет. Нация деградирует6 молодежь сидит на игле, а старшее поколение спивается. Ежегодный прирост смертности только от алкогольных отравлений увеличивается на 3-5 процентов. Люди переходят на питье различных суррогатов: одеколоны, лосьоны, стеклоочистители, цена которых на порядок ниже, нежели у такой же некачественной водки. И тем не менее, государство с завидной регулярностью повышает акцизные ставки на алкогольную продукцию. От отравы же, в среднем погибает около 35 тысяч человек… Перепись населения России. Данные не радостные, ежегодная естественная убыль составляет 1 миллион. Если так пойдет и дальше, то сбудутся прогнозы и пожелания Британского премьера, который заявил о том, что в России должно проживать не более 50 миллионов человек, тогда она может войти в клуб мировых лидеров. Ну, тогда в Великобритании вообще никого не должно остаться, так что ли? Бурный рост экономики в Индии и Китае… Развитие компьютерных и телекоммуникационных технологий. Мир на пороге глобальных открытий. Появились роботы способные частично заменить человека, не долог тот час, когда сбудутся прогнозы писателей фантастов и мир ожидает глобальная катастрофа. Фильм «Терминатор» с Арнольдом Шварценеггером отдыхает по сравнению с тем, что ждет нас впереди, а сам «железный Арни» становится губернатором Калифорнии… Другой губернатор, на сей раз «начальник Чукотки» приобретает английский футбольный клуб «Челси», другие нефтяные и алюминиевые магнаты предпочитают покупки менее значительные и не такие скандально-громкие. Кто-то выдвигает лозунг: «Купи яйца Путину и прокуратура все простит!» и бросается скупать на западных аукционов изделия русских мастеров XVII-XIX - веков. Некий нефтяной магнат, рангом пониже Абрамовича и Ходорковского покупает у семьи Форбса яйца Фаберже из коллекции царского двора и привозит их в Россию. Власть с удовлетворением воспринимает это начинание, а в Белоруссии Лукашенко обещает, что: «Скоро белорусский народ будет есть, нормальные человеческие яйца». Раньше белорусы в каннибализме замечены не были…На выборы в Думу власти бросают все, включая тяжелую артиллерию в лице TV , радио и центральных СМИ, а так же массы подконтрольной губернаторам и мэрам региональной прессы. Независимые СМИ, коих в стране почти не осталось, с разгромом империй Березовского (ОРТ, СТВ, 6-й канал) и Гусинского (НТВ, Эхо-Москвы), практически не слышны, из матюгальников и динамиков доносится только голос народного артиста Газманова, который воспевает Великую Россию, в которой ему так нехуево живется. «Великая Россия – Единая Россия…». Ну, куда тут дальше? Победа на выборах партии власти предрешена, если Путин выиграет на выборах в марте в первом туре, то у него будут развязаны руки, поддержка Думы ему будет обеспечена, а уж про Совет Федерации и говорить нечего, с его председателем – вечным студентом Сергеем Мироновым, за которого просто стыдно, что он тоже выходец из Петербурга, хотя к «питерским чекистам » отношения вроде бы не имеет.
Террористический акт в Москве на Дубровке. Сотни погибших и раненых. Бессилие спецслужб справиться с террористами. Всеобщая паника и истерия… Скинхеды и неонацисты… Гастробайтеры и нелегальные эмигранты. Черный нал и серая зарплата… Очередные заказные убийства в Питере и Москве. Из наших авторитетных бизнесменов, как принято теперь величать вчерашних бандитов, гибнут: Костя –Могила, Витя Мурманский, Руслан Каляк и другие. Наконец-то решается судьба Михаила Миралишвили, он же Миша –Кутаисский, одной из влиятельнейших фигур в теневом и легальном бизнесе в Северо-Западном регионе, - «Кутаисский» получает 12 лет.
У нас наконец-то «ушли» Вову Яковлева. После окончания празднования 300-я города, его назначили вице-премьером в правительстве Касьянова, а после пихнут полпредом президента в Южном федеральном округе, - пускай похлебает Чеченской каши. Новым руководителем, спущенным к нам из Москвы, становиться Валя-Стакан, она же Валентина Матвиенко. С ее рожей только и управлять «культурной столицей»…
Провал на Думских выборах маргинальных партий: СПС и Яблоко. Конституционное большинство у ЕР, тут же оказываются Жириновский, КПРФ и блок «Родина», который СМИ называют красно-коричневой чумой… Полномасштабные военный действия между Израилем и Арабскими государствами… Кризис энергоресурсов в связи с напряженной обстановкой на Ближнем Востоке и Ираке… Обнаружение следов жизни на Марсе… Новая виртуальная угроза – звездные войны… Выборы президента России… Путин одерживает убедительную победу в первом туре, а «попка-дурак» Сергей Миронов занимает почетное последнее место не набрав и одного процента голосов… Смена правительства обычная формальность, кроме Касьянова все остались на своих местах или пересели в соседние кабинеты… В стране застой и стагнация. Денег немерено, из-за бешенных цен на нефть, тут наши губернаторы могут не только «Челси», но и половину европейских футбольных грандов привезти в Россию… Тем не менее в правительстве находятся трезвые головы, которые понимают, что высокие цены на нефть не вечны, и за подъемом обязательно наступит спад, а значит… Значит, что надо не развивать промышленность, а отобрать деньги у населения, у которого, по подсчетам некоторых особо умных специалистов, находится на руках несколько триллионов рублей… Все начинается ОСАГО (Обязательного Страхования Авто – гражданской Ответственности), а за ним следует ОСЖПСУ ( Обязательное Страхование Жилья, Пригородных Строений и Участков) , затем, в связи с различными террористическими и космическими угрозами и ОСЖ (Обязательное Страхование Жизни). Про платное образование и медицину и говорить не стоит. Отмена льгот для пенсионеров и инвалидов практически никак не повлияло на содержание доходной части бюджета, как и не улучшилось благосостояние пенсионеров из-за переделываемой уже в десятый раз программы по Пенсионной реформе… Народ мрет как мухи, а президент говорит об двукратном увеличении ВВП и снижение количества нищих на 50 % До 2010 года еще дожить надо, а жить становиться все тяжелее хотя и веселее, достаточно посмотреть телевизор, и становиться все понятно, - мы стремительно деградируем, даже опережая все оптимистические прогнозы западных аналитиков. Как тут не вспомнить Николая Гоголя с его поэмой «Мертвые души», - «Эх, Русь, куда ты катишься?». Какой-то школьник пишет в своем сочинении на тему жизни в России во времена Пушкина, Гоголя, Лермонтова и прочих. « Одной ногой Николай Васильевич (Гоголь) стоял в прошлом, другой вступал в будущее, а между ног у него был страшный …» Тут следует слово из трех букв, вам всем хорошо известное. Попробуйте отгадать с трех раз. Время пошло, на кону миллион рублей, вы ведь смотрели когда-то программу «О, счастливчик!» и «Как стать миллионером»? Время, вы не угадали, а я продолжу фразу: « … А между ног у него был страшный мир царского деспотизма, насилия и разврата». Вот оно оказывается что, вот почему у Гоголя не было потомства! А вы говорите. Да, о чем можно говорить, если наши дети по-прежнему изучают историю по книгам эпохи развитого социализма, либо впадают в другую крайность и присобачивают к школьной форме офицерские эполеты царской армии…Повсюду раздаются вопли на счет того, что 100% оплата жилья разорит наше население. Конечно, никто не сомневается, но сейчас после прошедших вчера выборов, этот замороженный проект обязательно вступит в силу в виде принятого Думой закона. Вообще, после декабрьских выборов в Думу, многое должно поменяться. Вероятно, что партийной элите удастся уговорить Путина пойти на изменение в конституции и президентствовать третий срок, ведь раскрутить кого-либо пока не удалось, и вряд ли удастся за оставшиеся четыре месяца…. Путина явственно сравнивают с императором Павлом 1. Мол тоже реформатор, так же не понят и одинок в своих царских палатах, а вокруг враги и мерзавцы. Не зря же вышел на экраны фильм Мельникова – «Бедный, бедный Павел». У нас, вообще, все советские и постсоветские вожди сравнивались с кем-то из царствующих особ. ТО с Иваном Грозным, - это, естественно, Сталин, то с Петром 1 и Екатериной II, - это вроде как Ельцин. Вот, Путина с Павлом и Александрами (сразу всем гуртом) сравнивают. А я бы предложил нечто иное. Помните? В начале прошлого века появился у нас в столице некий деятель – Распутин, что из этого вышло, и какое влияние он оказал на историческое развитие России, историки спорят до сих пор. Так вот, в начале XX века появился Рас(Путин), в начале XXI – просто Путин, следовательно в начале XXII века в России должен появится Два(Путин), если нынешний не наколбасит чего, как его предшественник Рас(Путин).
Что ж до следующего президента, то для раскрутки его, нужна либо маленькая победоносная война, либо опять беззастенчивый мухлеж. Не зря же, Западные политики и журналисты комментируя прошедшие только что выборы, признали их самыми антидемократичными за все шестнадцать лет реформ и свобод. Конечно, сказалось и то, что над страной, не над всей конечно, а над отдельными ее территориями, участками, городами, районами, кварталами нависает нечто похожее на Железный занавес, пусть и не такой глобальный как прежде, но все же достаточно прочный. То, как проходила нынешняя предвыборная компания, невозможно описать словами, это надо было видеть. Все предыдущие аналогичные, были просто детским лепетом по сравнению с этой. Административный ресурс был задействован совсем иначе чем прежде, если раньше голоса покупали за реальные деньги или мнимые блага, то ныне людей откровенно запугивали различными санкциями и наказаниями. Не зря же бывший спикер Совета Федерации и председатель ЦИК, еще во время выборов в прошлую Думу призывали штрафовать всех, кто проигнорирует выборы…
Смерть лидера Кубы – Фиделя Кастро, ввод американских войск на остров Свободы… Падение режима Ким Чен Ира в Северной Корее … Глобализация льется из ушей, никто уже ничего не понимает, в каком мире он живет и к чему мы катимся…
Если Путин еще может себе позволить выдвинуться на третий срок, то Буш-младший этого сделать не может, но до выборов в Америке еще целый год, и все усилия президента США сосредоточены на вновь возникшей угрозе атаки инопланетян, в связи с которой, озабоченность высказывают все мировые лидеры и представители военных, хотя некоторые по привычке пытаются свалить все на каких-то арабских фундаменталистов, которые, после разгрома «Аль-Каиды» и смерти виртуальных лидеров типа бен Ладана, Муссы Омара давно уже громогласно не заявляли о себе… Впрочем, на некогда отвлекаться на то, что твориться в мире, у нас своих забот полон рот… В связи с резким падением цен на нефть, страна находиться награни экономического коллапса, только вот население об этом не знает, население занято совсем другими делами. Мы строим хоромы для Деда Мороза возле Михайловского сада, мы наряжаем миллион елок, потому что, близится Новый год, а значит и зимние каникулы у детей и взрослых. Часть населения, правда весьма незначительная, отправиться в Лапландию, часть за город, а основная масса будет смотреть по телевизору «Голубой огонек» и будет умилятся «голубым артистам»…Промывать мозги у нас умели еще и в советские времена, в самом начале реформ, вроде бы слегка притормозили, а потом, с приходом к власти Путина – понеслась ****а по кочкам. Поначалу, эксперименты ставили над всем населением, включая и бедных и богатых, а позже, после предыдущих выборов, смекнули, а для чего все это? Легче делать РАЗНОЕ TV, одно для нищих и убогих, а другое для нормальных, здравомыслящих и обеспеченных людей. Ну, спрашивается, зачем уборщице смотреть рекламу часов с брюликами или автомобиля «Renault» если у нее денег даже на стиральный порошок нет, его ей в виде гуманитарной помощи помощники городских и районных депутатов приносят? Пускай смотрит сериалы про Марианн, Насть, Анн, Вер и прочие ***дожества. Денежки за просмотр капают, а она получает эстетическое удовольствие, и ее не раздражает навязчивая реклама того, чего она даже и не увидит, не то, что потрогать сможет. Вообще-то эта мысль, сделать телевидение, радио и прессу для бедных и богатых, давно витала в головах наших чиновников, но реализована она была только недавно, когда появились технические возможности. Пуст простой народец хавает жвачку для глаз, а нормальные люди – получают интересующую их информацию. Конечно, если у тебя есть деньги, то ты можешь и во всемирной паутине поковыряться, и по видеотелефонам получать необходимые сведения, можешь читать глянцевые журналы и деловые издания, но зачем тебе все это? Смотри футбол, пей пиво и ешь чипсы, и жизнь потечет как сметана на колхозном рынке. Много думаешь – мало живешь, это закон. Не зря же у нас появилось Министерство счастья, именно оно контролирует доступность и правдивость получаемой нами информации. Им, нищим и убогим, одна – о наших успехах в борьбе с…, о заботах государства о них родных, а остальным до этого нет никакого дела, они торопятся жить, они могут жить, они живут, а не существуют. Ну, какой нормальный человек будет смотреть различные REAL - шоу, типа: как стать звездой, всенародный пофигист, история любви и прочие «окна», «дома», «кровати»? Кто будет читать откровенную туфту о том, что скоро мы догоним по уровню жизни развитые мировые державы? А ведь эти-то, что из рабочих зон и гетто, они все это съедают. Вот лишь несколько цитат из одной такой газетенки: « … в настоящее время сложились условия для так называемых прорывных направлений в хозяйственной деятельности. Уже к 2015 году можно ожидать рост объемов производства в 3-5 раз… Объем гражданского строительства увеличится в 2- 2,5 раза… Объем перевозок в3-3,5 раза… Количество туристов возрастет в 6 раз… годовой доход достигнет 50 тысяч долларов в год… Продолжительность жизни превысит 79 лет… Минимальная заработная плата приблизится к средней в развитых странах… Среднедушевые доходы будут в пять раз выше прожиточного минимума… Доля населения живущего ниже уровня жизни сократиться до 5 процентов…»
Главное, чтобы вы поверили в этот бред. Вы верите? Я нет. Просто, наши властители когда-то с увлечением читали роман Джорджа Оруэлла – 1984 год, от этого у них и планов громаде и идеи так и фонтанируют, так и льются через край. Главное, чтобы быдло эту наживку заглотило, чтобы поверило в светлое будущее, хоть не их самих, так их недоносков и ублюдков! Я злой? Да, конечно, но я пишу правду, хоть и для себя, но правду. Мой любимый музыкант – Юрка Шевчук, лет двадцать назад спел: «Эфемерное счастье заполнило медом эфир,/ славим радость большого труда, - непонятного смыслом своим./ Славим радость побед, по малейшему поводу пир./ И уж лучше не думать, что завтра настанет за ним!». Эти стихи написаны при социализме, но разве эти слова не актуальны и сейчас? Неужели мы прем назад? Похоже, что да. Недавно один из высокопоставленных деятелей ЕдРа сказал примерно так: «… эти ****ые демократы никак не хотят понять, что все ****ец! Анархия 99-х закончилась, построена новая партия, которая не допучтит к власти никого, учтя ошибки и опыт своей предшественницы КПСС. Эта та жа самая партия, только с другими лозунгами, наполнением, амбициями и названием, но с прежней целью, - построить коммунизм для особо избранных. Остальные же, те, кто выживут, пускай прут к светлому будущему, под нашим чутким руководством. До него, до светлого и пушистого рукой подать, как до горизонта».
Вот мне недавно стукнуло сорок пять, и чего я в жизни добился? Да ничего. Нет, конечно, меня такая жизнь вполне устраивает, но ведь я сам опустил свою планку. Конечно, я благодарен бывшей супруге – Инне, за то, что она в свое время, подвигла меня поступить на водительские курсы, уж и не знаю, чтобы я сейчас делал без прав. А так, еже несколько лет назад я устроился работать на маршрутное такси, которое развозит рабочих по предприятиям и магазинам. Поначалу я конечно подергался, попытался вылезти из трясины, но потом понял, что время уже ушло, что не получится у меня прыгнуть выше головы, вот я и успокоился. Когда мне предложили продать свою квартиру (слишком дорого стало платить за коммунальные услуги и прочие вещи), то я сначала уперся рогом, но потом понял собственную выгоду и переехал в общежитие для водителей нашего парка. А что, комната у меня отдельная, с телевизором, радио, магнитофоном. Готовить ничего не надо, здесь шикарная столовая, и на один талон можно наесться от пуза. Нам на работе дают специальные талоны на питание, которые можно использовать не только дома, но и в кафе и барах. Деньги практически потеряли свой вес, разве что, тратишь их наводку и сигареты, но это тоже можно отоварить за талоны, нужно только заявление подать в ОК, и тебя переведут на бесплатное довольствие. Если очень захочется, то могу пойти в зал, там почитать газеты и журналы, а иногда и в игры на компьютере поиграть. Общежитие хорошее, находиться рядом с парком, а неподалеку женское, для работниц пивзавода. В выходные я хожу к одной женщине, ну, сами понимаете, организм еще не так стар, все-таки лишь сорок пять. Сорок пять! А я чувствую себя глубоким стариком! Интересно, а как живут те, которые живут не в промзонах, а в городе, в центре, в элитных домах на окраинах? Скучно наверное живут, дурью маются и все, вот у меня жизнь! Отработал, покушал, водку взял с собой, выпил и сиди с мужиками в карты дуйся. Поначалу, карты даже запрещали, но потом разрешили. А то, как без карт? Мы же нормальные работяги, нам выход энергии нужен. Ну, а в выходные с Машкой под ручку…
Вон, вчера проголосовал за ЕР, а сегодня праздник устроили, в честь победы единой народной партии, вон, приглашение получил в парк им. 30-я ВЛКСМ, это для нас его так окрестили, а для тех, кто в Центре, его Екатерингофом кличут, да и фиг с ним. Пускай они там гужуются, а мне и с Машкой в кафе не плохо. А, вообще, у нас и свой парк есть, и кинотеатр, и … Чего у нас только нет, красотища-то какая! Вот, жаль только много этих «черных» торгашей, да цыган, а все остальное терпимо.
Вот, музыку включили, так и течет, так и льется из репродукторов и динамиков призывная праздничная песня: «И Путин такой молодой, и Юный Грызлов впереди!». Везде картинки с медведями, медведицами и медвежатами. Здорово, нет, правда, такой кайф! Пойду я пожалуй в парк, прогуляюсь. Жаль, что Машка пойти не может, у нее завтра на заводе аттестация, если выдержит экзамен, то зарплату на червонец увеличат, а это, как не как приличная прибавка. Куплю-ка я, пожалуй водочки, тяпну маленько, да пойду кости разомну, прогуляюсь по парку моей молодости, юности и… О старости и думать не стоит, я еще молод и полон сил. Вон, там по расчетам, скоро до восьмидесяти лет все жить станем. Ура! Ерничаю я, стебусь? Ну да, а если серьезно все воспринимать, то сбрендить можно.
Тетрадь взять с собой, что ли? Ну и что, что подморозило? Мне не привыкать, зато, вдруг вдохновение наступит, вдруг воспоминания нахлынут…
Вот и парк, о, как тут все переменилось, Боже мой! А какие дворцы-то понастроили, а какие пещеры, какие аттракционы. Стоп! А где памятник, я точно помню, что здесь был памятник героям-молодогвардейцам. Вероятно реконструируют. Да, вот и скамейка. Ух ты с подогревом, надо же!
«Что, вы мне это предлагаете? Бесплатно? В честь великой победы ЕНП на выборах? Спасибо, передайте мои искренние соболезнования, простите, поздравления Грызлову и Путину! Еще раз спасибо за пиво и пирожки!»
Надо же, какие милые люди!
Ну вот, сейчас еще водочки дерябну, пирожком закушу, пивом заполирую и взгляну хоть, что я там накорябал в предыдущие годы.
О, а написал-то я достаточно, хоть роман с этого сочиняй, да только кому он нужен в наше время.
Я достал из кармана ручку и принялся выводить на мятых листах бумаги новые строки. Работа спорилась, мысли в голове шуршали, как колеса на мокром асфальте, а сердце словно пламенный мотор работало. Ой, похоже мой одноклассник? Да, точно, Сашка Андрианов чешет, надо же.
«На сем прерываюсь до лучших времен. Вот, там по дорожке идет мой бывший одноклассник…»
* * *
- Никак Аниськин? – сказал я увидев сидящего на обледенелой скамейке сутулого, сгорбленного покрытого инеем мужичка. – Если это ты, то подай голос.
- Гав! – ответил мужик.
- Вижу, вижу что ты, - я протянул ему руку, и после рукопожатия, мы обнялись. – А где фантомас? – вспомнил я старинный советский фильм с Михаилом Жаровым в главной роли, который, кстати, показывали по видеотелефонам в прошлом месяце, как раз в день работников наших славных органов.
- Фантомаса я потерял, - улыбаясь, широкой, добродушной улыбкой, во все его усталое и замученное лицо, ответил мужик, - спешно убирая в полиэтиленовый пакет какую-то толстую тетрадку. – Зато, как видишь, сам нахожусь в трезвом уме и полном здравии.
- Да я это и вижу, - усмехнулся я, присаживаясь рядом с ним на край скамейки. – Сколько тебя помню, так ты вечно на этом самом месте сидишь. Медом здесь намазано что ли? Али у тебя какие секреты есть?
Он неожиданно нахмурился.
- С чего ты взял, что я постоянно здесь сижу, я и в парке-то уже лет как сто не был?
- Так я тебя и видел, как раз, именно сто лет тому назад. Еще до наступления всего этого вселенского счастья, - весело произнес я, заметив, однако, что на его чело налетело легкое облачко сомнения и недоверчивости. Поняв это, я сказал. – Ты чего Лео, совсем уже спятил. Ты. Вероятно, решил, что я с этими, ну, ты понимаешь…
Он неопределенно пожал плечами, было видно, что мне он не доверяет.
- Что-то ты не очень-то похож на трудящиеся массы, - неожиданно сказал он, кутаясь в теплый шарф, обмотанный вокруг тонкой шеи, и залезая в карман, в поисках сигарет.
- Ах, вот ты о чем, - рассмеялся я. – Ты решил, что я из органов?
Он промолчал.
- Что ж, не скрою, в чем-то интуиция твоя тебя не подвела, я действительно, работаю на правительство города, но отнюдь не в полиции нравов и службе общественной безопасности, - я последовал его примеру и тоже закурил. – Я работаю в сфере информационной безопасности. Ну, чтобы к тебе на твой комп или видеотелефон не приходил всякий спам, а еще хуже, если это откровенная деза.
- Прости, - он внимательно изучал меня, откровенно впялившись в мой значок приколотый на груди – СЭБИТ (Служба Электронной Безопасности и Информационных Технологий). – Но, я плохо понимаю, что такое спам, да и компьютером пользуюсь только во время работы.
- Ну, если тебе это слово ничего не говорит, то и фиг с ним, - все еще улыбаясь, ответил я. – Но, ведь трубой-то ты пользуешься?
- Да, трубка у меня есть, - кивнул он. – Но, опять же, только если порнуху посмотреть, да во время перерыва новости послушать.
- Ясненько, - ответил я. – скажи, а как ты догадался, что я… Ну, на правительство работаю? Ведь голограмма на значке почти не читается, тем более, что здесь темновато, и у тебя нет очков с инфракрасным излучением? Тебе кто-то из знакомых сказал?
- Нет, – усмехнулся он. – Значки у вас у всех одинаковые, а что там на них написано, так это мне до задницы, - он сплюнул. – А, то, что ты здесь не просто так, так это по твоей холеной харе видно, она ж светится вся, от избытка рыбьего жира и положительных эмоций.
- Них..я, ты сказанул, - я на секунду опешил, но быстро успокоился и взял себя в руки. – Помню, ты еще в школе вредностью характера отличался, как что не по тебя, вечно в морду сунуть норовил.
- Тоже мне, вспомнил, - уже более мирно ответил он. – ты бы еще Детский сад вспомнил или ясли, мы ведь с тобой вместе туда ходили.
- Да ну? – удивился я. – Неужели ты все помнишь?
- Нет, - честно признался он. – Мне матушка рассказывала, когда еще жива была, - он вздохнул и полез за пазуху. – Ты будешь?
- Ты что! – я чуть отпрянул от него. – Я ведь на службе, засекут выгонят к чертовой матери, да и тебя я не рекомендую, ты и так уже хорош, а «наших» сегодня на улицах много, того и гляди что сцапают. Ты бы не пил, не портил людям праздник!
- Праздник?! – засмеялся он. – какой это праздник? То, что ваша ****ая Единая Россия выиграла выборы, от этого праздник?…
- Ты не кричи так, - испугался я, но его было не остановить.
- Где ты праздник-то увидел? То, что меня сегодня бесплатно пустили в парк, в котором я с пеленок гулял, это праздник? То, что мне предложили прошлогоднее пиво и гамбургер за пол цены, - это праздник? То, что все «истинные граждане» отдыхают в городе, в парках и садах, а мне, рабочей лошадке, обычному водителю, позволено это делать только после предъявления специального пропуска, и это ты называешь праздником, это по-твоему свобода!?
Он чуть ли не вспотел, хотя морозец был градусов за десять, лицо у него раскраснелось, вены на лбу и на шее набухли, руки слегка тряслись, но он крепко сжимал в руке бутылку какой-то отравы, вероятно, это была водка.
Он отхлебнул почти половину бутылки, затем достал из пакета кусок какого-то пирога или пиццы, и роняя крошки на припорошенную снегом дорожку, стал жадно жевать. Это был не человек, это обыкновенное животное, которому нужна только водка, еда и эротические фильмы по телефонам или на кабельных сетях. Правильно нам на политинформации капитан ФСБ говорил: «Все рабочие, как на западе, так и у нас, одного поля ягоды. Кроме удовлетворения своих физических потребностей их ничего не интересует. Это как наркоманы, которые приняли дозу и успокоились, а пока они не нашли кайф, так они являют непосредственную угрозу НАШЕМУ обществу». Нашим он назвал именно нашу систему ценностей и потребностей, а не этого быдла, не тех, кто работает на благо процветания нормальных людей, а не подонков. Да, а ведь мы когда-то учились с ним в одном классе.
Воробьи и голуби суетились у него под ногами, вырывая друг у друга из клювов вожделенные крошки.
Словно прочитав мои мысли, он полез в свой пакет и вытащил из него толстую тетрадь, которую перед этим шустро убрал туда.
- Ты ведь был другой, Санек, - сказал он. – И увидев мой настороженный взгляд, поправился. – Александр Гаврилыч.
- Помнишь? – удивился я.
- Помню, - кивнул он. – Я вот тебе прочитать кое-что хочу, - он раскрыл тетрадь где-то в самом начале, нашел нужную страницу и принялся медленно читать, шамкая распухшими губами: «…пошли в магазин, прямо напротив метро. Пить мы решили вчетвером: я с Серегой и Паша Комаров с Андрюхой Николаевым. Естественно, что были и другие окучившиеся группы: Сашка Андрианов Юркой Андреевым, Кэпом и Геной Юзумасом, были братья Харитоновы, с Женей Виноградовым, Вадиком Кузнецовым и Саней Воронцовым, - из параллельного класса. Но, все группы пили по отдельности в разных частях парка, чтобы встретиться потом на пруду и устроить морское сражение, поливая противников, девчонок и случайных посетителей водой, а…»
Он почти беззвучно читал свой или чужой текст, а я вдруг явственно представил себе ту картину тридцатилетней давности, и сердце сдавило так, что стало тяжело дышать. Я прервал его.
- Погоди, постой. Ладно, давай свою отраву, выпью за встречу, а то когда еще увидимся.
Он вытащил из кармана початую бутылку и протянул ее мне.
Я поморщился и сделал маленький глотом. Меня чуть не стошнило, как они могут пить эту дрянь?
- Фу-х, - я протянул ему бутылку. – Спасибо!
- Так ты почти ничего и не выпил, - он посмотрел на бутылку, а потом на меня.
- Мне достаточно, - я попытался улыбнуться, но это получилось неважно.– Я ведь на службе.
- Понимаю, - кивнул он, и одним махом осушил пузырь.
- А что это за записи? – поинтересовался я.
- Так, – он пожал плечами. – Мысли в слух. Я давно веду свой дневник, в этом году исполнилось тридцать лет, - он грустно улыбнулся. – Только вот для кого это, я не знаю, ведь я один остался на этой земле.
- Для людей, - философски заметил я. – А можно мне его почитать?
Он посмотрел на меня, усмехнулся и отрицательно покачал головой:
- Это личное, это не для чужих глаз.
- Понимаю, - ответил я. – Ну, извини, мне пора!
Я встал и протянул ему руку. Он вяло пожал ее и улыбнувшись сказал:
- Прощай!
- Ну, зачем так, мы обязательно увидимся. До свидания!
- Прощай, - повторил он и вновь опустился на скамейку.
Я шел по белой дорожке в сторону метро, когда увидел патруль. Поманив рукой старшего патруля, я показал ему удостоверение и значок, он взял под козырек.
- Там возле пруда, напротив ресторана сидит мужик, - я описал его внешность. – Он ругается матом, пьет какое-то пойло и поносит нашего великого президента. Я сделал ему замечание, но он не отреагировал. Я доверяю его вам, делайте с ним, что хотите, но чтобы больше я его здесь не видел.
- Слушаюсь товарищ …
- Не надо, - я перебил его. – У него в пакете лежит тетрадь, принесите ее мне, когда с ним разберетесь.
Начальник патруля взял под козырек и вернулся к двум штатским, дожидавшимся его на противоположной стороне аллеи. Те молча выслушали его и решительно направились в указанном мной направлении.
Через двадцать минут я держал в руках толстую линованную тетрадь, которые уже пару лет как не выпускают, сейчас все компьютеризировано, во всяком случае, у нас, уж и не знаю, может, у плебеев и пишут до сих пор на бумаге, а мои дети не знают, что это такое.
- А откуда кровь на обложке? – спросил я мужчину в штатском, который принес мне тетрадь.
- А у этого дуста кровь носом пошла, слабенький он оказался.
- Понятно, - кивнул я и зашагал по направлению к выходу. Интересно, что понаписал там этот подонок, который разбил мне лицо в восьмом классе? Наверное, пасквиль какой-нибудь сочинял. Ничего, теперь у него это желание надолго пройдет. Скорее всего навсегда!
* * *
В следующий раз мне выпало дежурить в парке только через пять месяцев. Стоял погожий апрельский денек, Работяги прибирали палую листву, которую не успели собрать осенью, сушили дорожки и аллеи и наводили марафет на фасадах центров развлечений и ресторанчиков. Скоро открытие сезона и хозяева парка вовсю ждут наплыва посетителей.
Шоу должно продолжаться!
Я прошел вдоль пруда, где уже почти не было льда, воду иногда специально для этого подогревали, и там за поворотом увидел скамейку, на которой встретил его. Да, я ведь прочитал его записи, ничего интересного, сплошные сопли и слюни. Даже нашу действительность он описывает одиозно и однобоко. Залез на свою колокольню и плюется оттуда. Ну, кто виноват в том, что он не сумел вовремя подсуетиться, подстроиться, попасть в струю? Я, я в этом не виноват. Я тоже не ахти как живу, но на свою жизнь не жалуюсь. У меня хороший дом, прекрасная семья, работа.… Да, конечно, работа чуточку суетливая, но ничего, я справляюсь, и скоро поднимусь по служебной лестнице. Но, это вам я говорю по большому секрету. Кстати, тетрадку его я сжег. От греха подальше, вдруг кто-нибудь прочитает из НАШИХ деток, потом будет задавать ненужные вопросы. А этот «граф Толстой» даже не знает, почему парк «Первомайкой» прозвали. Козел! При чем здесь солидарность трудящихся? Надо Гончарова читать, про Обломова, там русским языком написано про этот парк, - мудила с Нижнего.
Я опустил задницу на скамейку и стал кормить голубей специальным кормом, который подавляет в них «основной инстинкт».., помните фильм такой был с Майклом Дугласом и Шерон Стоун. Я и сейчас его могу заказать по телефону и тут же посмотреть, да не хочу, лень мне, да и солнышко припекает, Да, кстати, мне коллега по работе одну хохмочку западную показал, - мобильник с пенисом. Хохма заключается в том, что функция вибросигнала заложена не в сам аппарат, а в этот самый член. Представляете, как удобно. Сидит, предположим, этакая гламурная ****ь на каком-нибудь клубном рауте, вдруг, ***к достает из сумочки телефон и начинает трендеть, при этом еще и дергается всем телом, как очумелая. Все в непонятках, все недоумевают, что за ерунда такая? А дама пока говорит, кончит пару раз, ну, если она конечно озабочена через чур, а для иных и одного раза хватает. И голубым лафа, позвонил какому-нибудь приятелю – парьнеру, попросил перезвонить. Ну, вам все понятно, словно вместе они сейчас, словно и не расставались не на мгновение. Умеют же эти западенцы хорошие вещи придумывать и воплощать их в жизнь. Ну, ничего, с такой партией, с таким президентом мы им скоро нос утрем и все зубы повыбиваем, уж в этом я уверен на все сто.
Рядом с задремавшим мужчиной в кашемировом пальто и строгом коричневом костюме, приземлился на дорожку большой черный ворон и склонив голову уставился на мужчину. Не уверен в правдивости, но слышал, что души людей погибших насильственной смертью не найдя успокоения вселяются в тело ворона, и часто возвращаются на место гибели своего тела. Я не знаю, для чего они это делают, и так ли это, но я вижу, как ворон смотрит на этого человека, который полулежит на скамейке, и на сердце у меня появляется тревога, а не этот ли человек виновен в том, что еще одна душа не может найти вечного пристанища и покоя.
Правда, может, я ошибаюсь?
2004 г.
КУСОК ЦЕМЕНТА
-Папа что это за машина?
- Цементовоз.
-А почему там люди сидят?
- Це ж не люди – це менты.
анекдот
Куском в советской армии
называли прапорщиков, по
разным причинам, одной из
которых была та, что их денежное
довольствие исчислялось ста
советскими рублям, кои в те
времена назывались… Правильно!
Народное мифотворчество I
Жутко хотелось спать, и я рухнул на диван около десяти часов вечера. За сегодняшний день, вымотался настолько, что сил не было для того, чтобы сварить себе макароны, хотя с самого утра во рту маковой росинки не было, только и успел, что чая попить и все. Конечно, на усталость сказалось еще и нервозность, помноженная на безрезультатность всех этих переговоров, разговоров и консультаций. В двух банках мне отказали, вежливо, но решительно и бесповоротно, а в филиале Московского Делового, попросили время, для еще одной тщательной проверки документации. Хули там проверять! У меня контракт срывается, мне оборотные средства нужны, как воздух, а они проверку затеять решили, аудиторов нанять. Сволочи! Я знаю, что вам просто отмашку дали, чтобы меня утопить! Не выйдет, я буду сопротивляться. Поеду завтра к бандитам и попрошу денег у них, и *** с ним, что там расклад другой, как-нибудь вывернусь, не впервой.
Я проснулся, словно кто-то двинул мне кулаком по лицу.
Оп твою медь! Приснится же такое. Банки, склянки, аудит, бандит, - как в детской считалке: вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана… Не надо мне было с этим уродцем ругаться из отдела кадров. Не поругался бы, не перенервничал, глядишь, и не зашел бы в кафе, не встретил бы там Рыжего, не попил бы с ним пива, не взял бы двести водки, Глядишь, и не «устал» бы так, что макароны лень сварить. Ну, а в сущности, какое право имеет этот начальник ОК этого ****ого завода «Равенство» хамить мне прямо в лицо? Я понимаю, если бы с ним пошли на пруд, выпили бы водки, и там, под плавленый сырок, он и сказал бы мне: «Леха, ты на морду свою посмотри! Какой из тебя работник, ты же последние двадцать лет не просыхаешь! Иди домой, проспись хорошенько, а на будущий год приходи, выпьем, поговорим за жизнь». Сказал бы он мне это на пруду, тогда бы я его понял, но ведь он сказал мне в кабинете, в присутствии еще двух каких-то уродов. «Вы» – говорит – «Какое образование имеете?» «Высшее» – отвечаю я. «А что вы делать руками можете?»- спрашивает он. «Все» – отвечаю я – «Только не…» - и привожу ему список из 132 –х позиций, включающих в себя все мыслимые и не мыслимые профессии, в которых нужно что-то делать руками. Ну, что поделать, коли у меня руки из жопы растут. Выслушал он меня внимательно, только пару раз зевнул, когда другие работодатели чуть ли не в зимнюю спячку впадали. Выслушал он, значит, и говорит: «Вам наверное плохо?» «Это почему это?» – удивился я – «Очень даже нормально, я с утра пива попил, и чувствую себя личностью планетарного масштаба! «Это-то и видно» – он покачал головой – «Идите домой, проспитесь, и больше сюда не приходите в таком виде». Вот я, с горя, и зарулил в кафе к Марине, а там Рыжего встретил, а там, понеслась ****а по кочкам, Короче, убрался я не очень сильно, но верно. Вот и пришел домой, вот и рухнул на постель, даже макароны себе сварить не мог.
Значит, проснулся я оттого, что будто бы мне кто-то по морде кулаком двинул. Я открыл свои ясные очи, не узрев, естественно, никого постороннего возле моей кровати. Что же это было такое? Да, сон еще дурацкий какой-то. Башка, как проклятая болит, нефиг было пиво пить, с него все время голова болит. А все Рыжий виноват: «Давай, Лешка, «Балтику» возьмем!» А я это гадость состоящую сплошь из консервантов на дух не переношу. Раньше пил, было дело, но потом распробовал и зарекся, уж лучше «Калинкин» или «Невское». Поэтому-то мне так и плохо. Чего-то знобит. Вроде на улице весна, а ветер какой-то злой, колючий, да еще, к тому же, и северный, значит аккурат ко мне в форточку свистит, то-то я замерз, как цуцик. Накинув на плечи халат, я сунул ноги в шлепанцы и подошел к окну, чтобы захлопнуть форточку. Мартовский снег, поливавший сегодня весь день, к вечеру затих и начал таять, все-таки на улице +5. Тьма кромешная. Когда снег лежит, он хоть как-то свет отражает от луны, от фонарей, кроме того, у него собственное, внутреннее свечение, а когда голый асфальт и земля, какое тут отражение, тут, наоборот, поглощение идет. Не люблю я весенние ночи в Питере, темные они, страшные. Мало того, что фонари горят только на центральных магистралях, так еще и людей на улицах ноль. Тут уж если что приключится, хоть кричи, хоть не кричи, никто тебе не поможет. А народец у нас на Оборонке разный попадается, есть приличные люди: врачи, инженеры, предприниматели мелкого разлива, а есть гопники и ублюдки, которым кроме «Пекаря» нихуя не нужно. Вот они-то и кучкуются возле арки, вот они-то и шароебятся по ночам, выискивая, кого бы «опустить», не в смысле «очко» порвать, а в смысле лишить личного имущества и сбережений. Еще «черных» у нас развелось, как собак, но те, в основном, днем выебываются, считая себя хозяевами этого микрорайона, а по ночам, они спать предпочитают, все же они хоть и «черти», но честно зарабатывают свои деньги, обвешивая вас на рынке, заряжая весы, обманывают, продавая дешевые шмотки, привезенные из Турции, кидают, выдавая технический спирт, разбавленный подслащенным чаем, за крепленое вино. Короче, они вкалывают, от того и мирно дрыхнут по ночам, ведь как известно, - самое лучшее снотворное, это чистая совесть! Они считают, что у них совесть чиста. Что ж, флаг им в задницу, но лучше азербайджанский, а на наш, спокойней будет.
В общем, подошел я к окну, чтобы закрыть форточку, втянул в себя носом свежий, морозный воздух. Вдохнул полной грудью, подышал чуть-чуть, даже голова прошла.
Черт! Я хлопнул себя ладонью по лбу, я же совсем запамятовал, ведь я же пиво купил, целую бутылку! То-то я думаю, с чего бы мне просыпаться через полтора часа, после того, как я заснул, да еще и сон странный, да еще, словно по морде мне кто съездил. Точно, ведь это пиво мне шандарахнуло, это оно звиздануло, чтобы я его быстрее употребил. Обязательно, сейчас я это сделаю. Да, стремно как-то выходит. Надо же, забыл, а сейчас вспомнил. Вспомнил, как в ларек зашел, там еще это. Как его, молодая шлюха, глаз у меня, по этой части, наметан, раскручивала какого-то дядьку на сигареты и выпивку. Дядька был уже в изрядном подпитии, вот и повелся, как последняя скотина. Хотел я ему сказать, «иди домой!», но не стал, девка все-таки работает, а любую работу любить и уважать нужно, даже если она ****ой зарабатывает. Мужику бы домой идти, ведь зарплата в кармане лежит, а его на подвиги потянуло. Ясен хрен, жена с детьми к матери в Новгород поехала, на весенние каникулы, а он в разнос попер. Вот, сейчас шлюху снимет, думает, что побалуется с ней, и все недолга. Как говориться, - сунул, вынул и пошел. Куда там. Я эту ****ь здесь постоянно вижу. Вечно она с этим «черным», что за прилавком торчит, перетирает какие-то вещи. Одета она так себе, как обычные мелкорозничные шалавы. Утепленная джинсовая куртка, короткая черная юбка, шерстяные колготки, сапоги на высоком каблуке. Лет ей на вид не больше восемнадцати, но ведет себя так, словно прожженная курва. Морда худая, глаза злющие, нос вздернут, а на губах целое дорожное покрытие, этакий многослойный бутерброд из помады. Я ей ничего не сказал, даже обзываться не стал, просто отодвинул ее маленько в сторону, чтобы она не мешалась мне между ног, а она, как змея, зашипела, глаза сузила, рот раскрыла и вылила на меня целый ушат грязи. А мудень этот, которого она развести старалась, так он за нее чуть ли с кулаками на меня не кинулся, хорошо, что рядом парни знакомые оказались, так они его оттеснили к решетки и объяснили, что хоть он и из 3 дома, но выебываться не стоит, поскольку можно ****юлей, не плохих, огрести. Мужик тут же смягчил свою позицию и предложил пойти на мировую. Вот я и пошел – домой. Надо мне больно с незнакомыми людьми «Пекаря» хлестать, я и со знакомыми могу «Льдинки» попить. Короче, ушел я от греха подальше, поднялся к себе в конуру, заныкал куда-то бутылку и рухнул спать, даже не удосужившись сварить себе макарон. Но, сейчас уже и не буду варить, завтра, а сегодня форточку закрою, пива выпью половину бутылки и спать лягу, авось засну.
На улице кто-то горланил, словно Лучано Поваротти. Вернее, мне так показалось, что кто-то горланил очень громко, на самом же деле, какие-то людишки внизу, просто шибко громко базарили, явно чем-то возбужденные, либо алкоголем, либо наркотой. И хотя я живу на пятом этаже, но слышимость такая, словно это не последний, а первый этаж, а парни стоят не на противоположной стороне улицы, а под моим окном. Прищурившись, вижу, в последнее время, неважно, я заметил среди мужчин до боли знакомую фигуру, и ужимки и жестикуляция, а главное его картавая речь, сразу же натолкнули меня на мысль, что это Инок. Ну, конечно же он. Давненько я не видел его в наших краях, тихарился наверное где-нибудь, после последнего громкого дела. Правда, громким оно было только среди своих, менты на него сквозь пальцы смотрели и ничегошеньки не делали, чтобы его раскрыть, делов то, всего лишь очередной «глухарь», так из почти пятьдесят процентов, а по грабежам и кражам и того больше. Всякий мент знает, что если в течении ближайших трех суток никого за руку не схватил, то все, можно бумаги в сейф убирать, только безумная случайность может вывести на след преступников, либо, поймать какого-нибудь залетного «пассажира – гастролера», впендюрить ему сразу все «глухари» и сидеть на попе ровно, дожидаясь приказа по Главку о вынесенной тебе благодарности и выписанной премии в размере ста рублей. Это только в кино, да в книгах, менты что-то делают, а в реальной жизни я чего-то особых подвижек не вижу. Конечно, у меня свой взгляд на эту проблему, скажем относительно мягко, гипертрофированный, но и вправду, сколько я людей знаю, ни кому из них менты реально не помогли, ну, просто, не единому человеку. Вот и тогда, обнесли ребятишки две или три хаты, вынесли их полностью, под чутким руководством Инока, и хоть бы хны, никаких телодвижений со стороны правоохранительных структур. Это Бушков с Кивиновым пишут, что, мол, опера, сыскари и прочие рас****яи, работают денно и нощно не покладая головы и рук. Как же, видел я, как они работают, глушат водку в кафе «Касабланка», что в моем доме расположено на первом этаже, а сержантский состав в это время ларьки окучивает. Откуда у постового «Фольцваген», а у прапорщика новая «десятка»? Вот так и живем. Настучал тогда кто-то, что видел Инока в ту ночь возле парадной, а менты ему и сказали: «У нас свободная страна, каждый человек волен гулять, где захочет». Они даже его в отделение не дернули, хотя весь район знал, что это его рук дело. Инок, правда, скрылся от греха подальше на несколько месяцев, но позже вернулся, хотя к нам на Оборонку не заглядывал. По его словам, он был «свояком вора в законе», я спрашивал у мужиков, которые сидели, что означает это погоняло в воровской среде, но никто мне толком объяснить не смог, у блатных надо спрашивать, да что-то не хочется.
Да, давненько я не видел твоей плешивой хари, господин вор.
Их было четыре человека, они что-то бурно обсуждали, о чем-то спорили. Инок, с пеной у рта, что-то объяснял парню в черной курке из кожзаменителя. Жаль, но я очки свои разбил будучи в сильном подпитии, и разглядеть его подробно у меня не было никакой возможности, но каким-то шестым чувством, каким-то внутренним зрением, я почувствовал, что это мент, и что его, я тоже знаю. Не знаю, откуда у меня появилось это чувство, но голос его был мне точно знаком, жаль, но сейчас так, на вскидку, не вспомнить. Двое других парней, были гораздо младше Инока и мусора, и держались чуть в стороне. Инок же ходил от одного к другому и что-то объяснял каждому, дружески похлопывая ладонью по щеке. До моего слуха доносились бессвязные обрывки фраз: «Не ссы… Все будет…Сейчас и Марат подъедет… Дождемся Ленки…» Ничего необычного, а уж тем более криминального в этих фразах не было, и я собрался было ложиться спать, плюнув на этого ****ого Инока, но, в этот момент из-за угла дома №3 по Оборонной улице вырулила лялька, с которой я поцапался в ларьке у «черножопого». Вырулила эта шлюха и прямиком к Иноку. Подошла и зашептала ему что-то на ухо. Интересное кино получается, подумал я и, машинально, посмотрел на часы. Часы показывали 23:26. Все понятно, подумал я, отчего их так хорошо слышно, просто потому что, машин на проспекте почти нет, люди либо уже дома, либо еще только собираются, этакое мертвое время, когда даже слышно, как плевок шлепается об асфальт.
Инок гладил сучку по волосам и успокаивал ее, вероятно, она была чрезмерно возбуждена и чем-то расстроена. «Успокойся, зайка» – говорил Инок, прижимая ее к своей груди – «Все нормально, ты сделала все правильно. Поезжай домой, выспись, а завтра я к тебе заеду». ****ь всхлипнула, кивнула головой и поперла ловить машину на проспекте Стачек, Инок же жестом подозвал молодых пацанов и что-то им сказал, те кивнули и мгновенно испарились за углом третьего дома по Оборонке. На их место прискакал другой в светлой куртке из плащевой ткани. Инок приказал ему что-то, и тот рванул направо, к «черному» в ларек. Вскоре он возвратился и передал что-то вору. Мобильный телефон, догадался, после того, как Инок прижал нечто к уху и стал с кем-то болтать, активно жестикулируя руками. Рядом стоял мент. Теперь я точно видел, что это милиционер. Глаза привыкли к темноте, и хотя четко я разглядеть его не смог, но отдельные детали его костюма указывали на то, что он именно тот, за кого себя и выдает. Вскоре, рядом с троицей притормозила черная машина. Судя по дизайну кузова, это «бомба» пятой модели, хотя, я могу и ошибаться. Инок подошел к водиле и громко поздоровался с ним. Судя по тому, что водила был «черным», что машина была «BMV», то это и был Марат, про которого Инок упоминал несколько минут назад. Мне этот персонаж тоже был знаком. Это дагестанец, который был на подхвате у одного авторитетного бизнесмена, как принято нынче величать бывших спортсменов и бандитов. С Иноком он был знаком давно, хотя и не ввязывался в отдельные его авантюры. Так по мелочевке, ссужал деньгами, скупал краденые вещи, помогал «бойцами» в случае каких либо непоняток и заморочек. Приезд Марата заинтересовал меня, и отодвинул на какое-то время мои планы, лечь и моментально заснуть. И вправду, что-то здесь назревает. Едва я подумал об этом, как появились двое пацанов, которые волокли какой-то квадратный предмет, завернутый в белое покрывало. Судя по всему, предмет был довольно массивный, потому что, парни кряхтели и сгибались под его тяжестью. Может, телевизор, а может, монитор от компьютера. Марат открыл вместительный багажник, парни погрузили в него поклажу, и прыгнули в салон. Следом за ними появились еще двое, которых я раньше не видел, они волокли в руках солидные клеенчатые сумки, с такими раньше наши «челноки» по Польшам, Турциям и Китаям разъезжали. Сумки были набиты под завязку, и тоже, весили, наверное, не мало. Один пацан засунул свою сумку в багажник, а другой пихнул в салон. За всем этим действом Инок наблюдал с нескрываемым удовольствием. «Все, ****ец, погнали!» - наконец, крикнул он, прыгнул на переднее сидение. «Леха!» – прокричал он, высунувшись из машины – «Я тебя завтра найду!». Машина рванула и через мгновение скрылась из вида. Слова эти предназначались человеку в милицейской форме. Жаль, но я никак не могу вспомнить, где и при каких обстоятельствах я его видел. И главное, что мне знакомо его имя, мы ведь с ним тезки.
Мент и парень в светлой куртке постояли не много, покурил и пошли в сторону ОПОП ( опорный пункт охраны правопорядка) расположенный перпендикулярно третьему дому по Оборонке в тринадцатом доме по проспекту Стачек.
Интересно, думал я, попивая пиво, что же тут случилось, что произошло. Судя по всему, это обычная, банальная, рядовая кража. Как это на блатном – не знаю, но чем-то напоминает рыбную ловлю на живца. И если я не ошибся, и это, действительно, была кража, то она аналогична той, что случилась у Рыжего в самый новый год.
Этот придурок Рыжий, который вечно себе на уме, разругавшись со своей очередной шлюхой, решил достойно встретить новы 2003 год, чтобы по поверью, так же достойно его и провести. Поставил он свою машину на стоянку за «промокашку» и пошел в капельницу, проводить старый год. Выпил сто грамм, оказалось маловато, выпил еже сто грамм, закусил долькой лимона. Маловато будет, решил еще пятьдесят оприходовать, тем более, что год выдался удачным: бабу себе новую нашел, машину, вот, купил, на новый дом деньги копятся, надо достойно проводить 2002. Подошел он к стойке, и профессиональным взглядом определил, что та девчонка у окна, шибко одинокая, и что навряд ли ей приятно будет встречать Новый год в пустой разливухе, возле метро, в полном одиночестве и отчаянии. У Рыжего сдавило его большое и доброе сердце в штанах, и он решил заговорить с девушкой, предложив ей, для начала, сто грамм «Хереса». Девушка не отказалась. Рыжий взял еще и два бутерброда с сыром, что при его прижимистости, может, легко сойти за подвиг и пятьдесят грамм водки себе. Они разговорились. Девушка случайно оказалась в этом районе, приехала в гости к подруге, а та, с хахалем, укатила в ресторан. Что ей делать, она просто не представляла, а посему, решила посидеть в кафе, встретить Новый год, а после полуночи отправляться домой спать. От таких слов прекрасной незнакомки, а девушка была страшна, словно Баба-Яга, но Рыжий только таких и привечает, у него защемило его большое сердце в штанах, и он пригласил даму к себе в гости. То, что мы договаривались с ним, что он зайдет за мной, и мы покуролесим маленько, он напрочь забыл, потому что, имея такое большое и доброе сердце в штанах, пошло думать о каких-то приятелях и любовницах, когда напротив сидит одинокая женщина, не знающая куда пойти.
Дама благосклонно отнеслась к предложению Рыжего, но попросила время чуть-чуть подумать, а вдруг он сексуальный маньяк? Рыжий, естественно, волну не гнал и не торопил ход событий. Вскоре, раздался бой курантов, Рыжий заказал «Шампанское», он встретили Новый год, брызгами шипучего вина и … Поцелуем! В благодарность за его чуткость, девушка поцеловала Рыжего в щеку. Тогда, его большое сердце в штанах, так возбудилось, пришло в такой неописуемый восторг, что он купил еще две бутылки «Шампанского», обхватил девушку за талию и повел ее к себе домой, а она и не сопротивлялась.
И вел он эту ****ь к себе, радостно сверкал в небе фейерверк и чувствовал он тепло ее тела и запах ее волос, и гулко стучала сперма в его висках, и билось большое и горячее сердце в штанах. Придя домой, он с радостью обнаружил, что матушка принесла ему всяческой еды, что в квартире прибрано и тепло, что елка источает приятный хвойный запах, что у девушки прямые и красивые ноги , с округлыми коленями, что жизнь легка и удивительна, и прожить ее надо именно так, как он это и делает. Налив себе и даме по бокалу шампанского, и оставив даму смотреть телевизор, окрыленный успехом Рыжий, принялся вываливать салаты, соленья, маринады и прочие яства на тарелки и накрывать стол. Как мужчина, как хозяин, наконец, как истинный джентльмен, он хотел сделать одинокой даме приятно, чтобы она потом, сделала приятно ему. Без натурального обмена здесь не обойтись, на это он и рассчитывал. Когда стол был накрыт, то он пригласил за него даму, предварительно распечатав бутылочку испанского сухого вина. Вообще-то, он не любил сухое вино, предпочитая пить портвейн или водку, но на экстренный случай, держал в загашнике бутылочку какого-то красного, привезенного ему в подарок одной старой щлюхой, знакомой ему еще по школе. Дама принесла бокалы с шампанским, и, ахнув, увидев накрытый стол с блистательными закусками, тот час, предложила Рыжему выпит на брудершафт. У Рыжего еще сильнее забилось в штанах его большое сердце, когда он прикоснулся своими мокрыми губами в ее влажному рту, впрочем, по правде говоря, в штанах у него билось не сердце, а ***, потому что, это был главный инструмент в его организме, заменяющий и сердце и мозги. А если человек думает хуем, то и получается так, как получилось.
Проснулся, точнее очнулся Рыжий на постели, повел глазами, потрогал рукой рядом, вспомнил, что целовался, что пошли в кровать, а дальше, хоть убей, никаких воспоминаний, словно шел, шел и в омут головой. Продрал он окончательно глаза, оглядел комнату, и холодок пробежался по его конечностям. На первый взглян, на простую прикидку, отсутствовали: телевизор «Sony» , магнитофон «Phillips» , видеомагнитофон «Aiwa» . Он вскочил, на пододеяльнике были отпечатки следов подошв большого размера. Конечно, чтобы вытащить телевизор, надо было переступать через кровать на которой он спал. Милиция, надо срочно позвонить в милицию, подумал Рыжий, но радио телефона в коридоре не было, как и не было его мобильника, лежавшего в куртке. Как встретишь Новый год, так…
Мне он позвонил утром и попросил прийти. Что ж, я пришел. Зачем? Чтобы водки выпить, больше от меня проку не было. Менты сказали ему следующую фразу, цитирую почти дословно: « Нехуй пить было и ****ей к себе таскать. Ты и сейчас еще пьян. Не ****и, что не опохмелялся, ты на рожу и глаза свои в зеркало посмотри!» Все возражения и доводы Рыжего, что он не сильно пьян, что его опоили клафелином, упирались на глухую стену непонимания. «Значит так. Езжай на «Юнону» и ищи свои вещи. Найдешь. Позвонишь, мы приедем. Все понятно? И пей побольше, тогда и тебя вместе с вещами куда-нибудь вынесут!». Сказали так и ушли, даже заявы у него не взяли, сказали, чтобы он трезвым пришел. Да куда там, Рыжий как начал бухать, так месяц и не вылезал из штопора.
Мы потом долго ломали голову, как так, в Новогоднюю ночь, когда столько людей на улице, во дворах, в квартирах не спит, можно, беспрепятственно, а главное не привлекая к себе внимание и не вызывая подозрений, вынести столько аппаратуры и нательных вещей. И вот сейчас до меня дошло. С теми, кто обносил Рыжего, тоже был человек облаченный в милицейскую форму. У нас хоть и плюют в сторону ментов, но привыкли к форме относиться с доверием. Ну, кому придет в голову мысль, что какие-то сволочи выносят краденные вещи из чужой квартиры, если возле машины стоит человек в форме? Ерунда все это, просто ребята на вечеринку собрались или к кому-нибудь на дачу. А то, что сейчас час ночи, что праздник в разгаре, так это никого не ****, у всех свои тараканы в голове.
Так вот он что, подумал я. Сон улетел в неизвестном направлении…
II
Эту хату они пасли вот уже несколько месяцев. Располагалась она в старинном доме на пересечении Чкаловского проспекта и набережной реки Карповки. Хозяином престижной пяти-комнатной квартиры, на втором этаже, общей площадью 160 квадратных метров, был член совета директоров Югорского нефте-химеческого комплекса, переехавший в Петербург в начале прошлого года. Первым делом «нефтяник» отремонтировал парадную, поставил установил стеклянные пуленепробиваемые двери, и посадил на первом этаже консьержа. Поскольку, на первом этаже здания, в левой ее части, располагалась почта, а чуть поодаль находилась вневедомственная охрана, то особого беспокойства за сохранность своего личного имущества, хозяин квартиры не испытывал. Консьержи были люди надежные, правильные, и грамотные, это вам не древние старухи, смотрящие на посетителей подслеповатыми глазами и лезущие к вам с никому ненужными вопросами. Хотя, иногда умение задавать бесполезные и глупые вопросы, играет значительную роль, в случае чрезвычайных ситуаций.
Итак. Дядька, живший на втором этаже в пяти-комнатной квартиры, углового дома на пересечении Чкаловского проспекта и набережной реки Карповки, был чертовски богат! Каждое утро у дверей его парадной, с пуленепробиваемыми стеклами, ждал бронированный 600-й «Мерседес», а у дверей его встречал дюжий охранник в бронежилете и кобурой, с боевым оружием, под левой подмышкой. Бизнесмен был тучным, солидным дядькой, который недавно разменял полтинник, и намеревался прожить второй, не менее ярко и интересно, нежели первый. О том, каким образом он нажил свое многомиллионное состояние, Югорские хроникеры умалчивают, но то, что он каким-то местом был связан с незабвенным Мишей Ходорковским и компанией ЮКОС, об этом знает даже ребенок в его родном городе. Впрочем, не стоит приплетать в это дело ни ЮКОС, ни Менатеп, их и так гноят по полной программе, пытаясь выжать все соки, да еще и получить политические и моральные дивиденды. Представляю, как возрастет рейтинг Путина, реши он насрать на конституцию и баллотироваться на третий срок, если перед этим он посадит Чубайса! Впрочем, как я уже говорил, политика к нашей истории не имеет ни какого отношения, а наоборот, она только портит ее своими потными и грязными лапами, поэтому забудем ее и перейдем к делу более благородному и святому.
Перейдем к воровству.
Вычислили Семена Самуиловича или для краткости СС, довольно быстро. Причем, о том, что у дядьки водятся деньги и не маленькие, узнали еще до того, как он въехал в эту халупу. По Московским меркам, конечно, а не по Питерским. Ну, стоило только поговорить с рабочими, которые делали в квартире ремонт, чтобы понять, что у этого жирного чирья денежки имеются и не малые. Сломав перегородку в одной из комнат, смежных с кухней, рабочие сделали прекрасную столовую, сплошь отделанную импортыми материалами, с импортной плитой, моечной машиной, комбайнами, вытяжками, грилями и прочими прибамбасами. Примерно в том же стиле были отремонтированы ванна и туалет. Комнаты зашили гипроком, повесили французские натяжные потолки, в окна вставили кондиционеры и стеклопакеты. Короче, потрудились на славу и совесть. Только за одну перестилку полов, владелец квартиры заплатил столярам 30 тысяч американских рублей, а сколько ушло на остальное, никто и не подсчитывал. Вернее, кто-то обязательно все подсчитал, но о конечной сумме история, благодушно, умалчивает. В общем, не шуточный дяденька, прикинули местные разбойники и решили его обуть. Скажем прямо, без обиняков, люди они были серьезные, опытные, каждый имел не одну ходку на зону, поэтому подошли к решению этого вопроса творчески, неторопливо и рассудительно. Никто не собирался подкарауливать «нефтяника» возле подъезда и вырывать у него из рук портфель с деньгами и ценными бумагами, этим пусть шпана занимается, а серьезным людям и интерес нужен серьезный, это вам не мелочь по карманам тырить. Когда мини-олигарх перебрался в город на постоянное место жительства (банк «Югра» открыл здесь свой филиал, и бизнесмен вошел в члены правления банка), то за ним и его семьей установили наружное наблюдение. С помощью одного знакомого мента из соседнего Приморского района, даже хотели поставить на прослушку его телефон, но побоялись, что если охрана обнаружит жучек, то примет дополнительные меры безопасности, а так, особого повода для беспокойства у бизнесмена, а теперь и банкира, просто не было. Он не был первым лицом не в компании ни в банке, поэтому бандитов интересовал поскольку постольку, а всякие налоговики и иные «мытари» его вообще не беспокоили. Жил Семен Самуилович большой и дружной семьей, в которую кроме него самого входили еще: его престарелый родитель, мама скончалась в прошлом году, любимая жена и двое отпрысков, двадцати и семнадцати лет, соответственно, мальчик и девочка. Впрочем, мальчик уже далеко был не мальчик, а муж, потому что, жил в Москве, учился в МГУ им. Ломоносова на юридическом факультете, работал в адвокатской конторе «генерала Димы» и получал не плохие деньги, содержа на них гражданскую жену Марию и десятимесячную дочь Аллу, названную так в честь сестры . Дочь Семена Самуиловича жила с родителями, это была симпатичная вертихвостка, только закончившая школу и намеревавшаяся попробовать себя в журналистике. Нынче, иные продвинутые журналисты зарабатывают не меньше, а порой и больше, чем директора заводов, фабрик и иных предприятий, как частных, так и государственных. Жена банкира и бизнесмена, так и хочется сказать человека и парохода, естественно, нигде не работала и шлялась по выставкам, музеям, театрам и концертным залам, в свободное от зарубежных поездок время. Отец же Семена, был инвалидом Великой Отечественной войны, навечно прикованным к инвалидному креслу, не выползающим из дома, к тому же, не переносящим, в последнее время, солнечный свет. У него была редкая болезнь кожи, в результате чего, при попадании солнечного света, на ней образовывалась язва, которая потом долго не заживала. Сын консультировался с различными специалистами, в том числе и с западными светилами медицинской науки, но действенных результатов эти консультации и обследования не привели, поэтому, наилучшим вариантом для деда, было нахождение в прохладной, затемненной комнате со включенным кондиционером.
Вот пожалуй и все о «нефтянике» и его семье.
Теперь вернемся к нашим баранам, точнее к ворам, которые собирались не много потрясти зажиточного бизнесмена. Как я уже говорил, мужчины все собрались серьезные не по оному разу отправлявшиеся на зону, кормить комаров и дремучих таежных лесах Урала и Западной Сибири. Некоторые из них, точнее двое, впервые попали на зону, когда им не исполнилось еще и шестнадцати лет, да так их эта еботень затянула, так приласкала, так приложила, что чуть было не задушила в своих объятиях, но слава Богу, и один у другой успешно сдали экзамен по суровой школе жизни, в положенный срок перебрались на «взрослую» зону, а там уже такого беспредела не было, все-таки, взрослые более солидные и человечные, нежели неоперившиеся пацаны, готовые загрызть любого, кто косо взглянет в их сторону. Большинство из сей блатной компании, попало на зону по хулиганской 206 статье, частям 1 и 2 ( Хулиганство, то есть умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное не уважение к обществу ) и лишь один по солидной «воровской» 144 статье ( тайное похищение личного имущества граждан ) за что получил год и шесть месяцев лишения свободы, после чего отъезжал на зону с завидной регулярностью. Именно он и стал авторитетом в их гоп-компании. Про свои походы на лесоповал, они распространяться не любили, но между собой, иногда, обменивались впечатлениями от том или ином, запавшем в душу факте из творческой биографии. Было им всем чуть за сорок, а пристяжи, которая, как обычно ошивается возле солидных людей, было порядка двадцати. Всего же команда состояла из двенадцати человек, основной костяк которой составляли люди «со стажем». Вот, как-то раз встретились Стас (который по 144 лямку тянул) и Вадим ( который первый раз срок мотал по 206 ), поздоровались, почирикали за жизнь, да поинтересовался Вадим у Стаса, мол, а что там за ремонт ведется в соседнем доме, на втором этаже. Вот уже второй месяц пошел, а строители и отделочники все с хаты не вылезают?
- Наметан у тебя глаз, кореш, - ответил Стас. – Ту хазу какой-то барыга прикупил из Сибири, я сейчас с хохлами беседы провожу, да в карты дуюсь, чтобы они информацию мне кое-какую сливали. Деньги деньгами, а подрядчик прижимистым оказался, нанял бригаду украинцев, ремонт делать, а с зарплатой их- динамит постоянно, вот они и ведутся, когда я их вином в соседнем баре подпаиваю, вот и болтают почем зря.
- Да, такие люди незаменимы в нашей работе, - кивнул Вадим. – Голодные и бесправные люди, эта не опора нынешнего строя, а его погибель. Не дай бог, если русский мужик возьмется за камень или дубину, не пощадит не своих не чужих.
- Ни..я, тебя куда понесло, - Стас с почтением, коего не выказывал ранее, посмотрел на приятеля. – Чего это ты в философию ударился, опять с Маринкой поругался?
- Было бы с кем ругаться, - дружелюбно ответил Вадим, с некой негой и нежностью в голосе.
Он жил с Маринкой вот уже одиннадцать лет, познакомились они, после последнего его освобождения, и никогда с ней не ссорился, и лишь в последнее время у них стали возникать небольшие недоразумения, касающиеся, в основном денег. Денег на семью не хватало, а найти приличную работу Вадиму никак не удавалось. Бывшие друзья по зоне предлагали «подхалтурить», но Вадим долгое время отказывался, не хотел разрушить свою идиллию, не хотел снова к «хозяину», но обстоятельства сложились так, что он сам стал подумывать о «халтуре», вот и пришел сейчас с этим к Стасу. Стас знал о проблемах, возникающих с завидной регулярностью в семействе Вадика, и заранее подготовился к разговору. Стас, вообще, знал почти все, про всех и про каждого, у него была обширная агентурная сеть, не хуже чем у оперов и сыщиков из 18 отдела милиции, находящегося на Петрозаводской улице. Хату эту Стас наколол уже давно, но реального хозяина еще не видел, хотя информацию о нем получить смог. Нюх у Стаса был, что у свиньи Долли, которая прославилась среди американцев, тем, что помогла полиции задержать крупную партию оружия, обоняние у нее оказалось на порядок выше, чем у специально обученных собак, за что она была торжественно награждена медалью. О медали Стасу мечтать не доводилось, он даже о грамоте не думал, но поощрительный приз, в виде золота, бриллиантов, денег и качественной электроники, он готов был принять из рук сибирского олигарха. От того, он заранее позаботился о том, чтобы в квартире над хатой будущей жертвы, поселился неприметный парнишка, - студент медицинского училища, скромный и обаятельный мальчуган из Верхне-Нижнего Среднеуральска. Парнишка снимал здесь комнату уже два месяца, платил исправно, пьяных дебошей и сборищ не устраивал, вел тихий и здоровый образ жизни, регулярно бегая по утрам по набережной речки Карповки, до Ботанического сада и обратно по той стороне, мимо недостроенной Российско-Турецкой гостиницы, мимо ВГТРК «Россия», и сворачивал рядом с церковью Рождества Св. Иоанна Предтечи, забегал на почту, узнать не пришла ли посылка от родных и возвращался в свою тесную (20 метров) комнатенку. То, что этой комнате суждено сыграть главную роль в замыслах Стаса, об этом вы узнаете чуть позже, хотя, я вам секреты все уже разболтал, ну, недержание у меня буквоедской мочи и словесный понос, вы уж извините.
Грубо говоря, Стас был готов к разговору с Вадимом, тем более, что нефтяной магнат грозился появиться в городе и обосноваться в нем, примерно через месяц. За это время нужно подобрать команду из проверенных людей и разработать детальный план операции. В принципе, команда, как таковая уже была, стоило только отобрать из двенадцати человек, наиболее разумных и смышленых, малолеток в счет не берем, им даже и знать-то ни о чем не надо.
Стас пил пиво и ждал, что Вадим первым заговорит по делу.
Спустя некоторое время, произошло то, чего он и ожидал. Вадим вздохнул и наклонившись к нему сказал:
- А что если мы…
Дальнейшее было понятно и без слов.
Стас определил уже для себя, тех, кого он собирался подписать на это дело: Вадика, Юрку с Кронверкского и Сашку с Газовой улицы. Не знал он только, что делать с пацаном, с Мишкой, который засветился уже здесь по полной программе и играл не последнюю роль в этой операции. Пацан был бойким и смышленым, но пороху еще не нюхал, а посему, если менты надавят на него, а вычислят они его рано или поздно, обязательно, то неизвестно будет, как поведет он себя в данной ситуации. Ликвидировать его, Стасу было жалко, прикипел он душой к бездомному парню, а оставлять в живых – опасно, через него мусора и службы безопасности «нефтяника» легко выйдут на непосредственных исполнителей. Предстояло серьезно подумать, прежде чем принять окончательное решение.
План ограбления квартиры югорского магната, был продуман до мелочей. Пока в квартире ниже этажом шел капитальный ремонт, в комнате выше, съемщик и его дядя, эту роль исполнял сам Стас, налепив, себе на лицо, накладные усы и надев черный парик, сняли паркет и потихоньку долбили пол, вынося мусор в обычных полиэтиленовых пакетах через центральный вход. Все дело в том, что в доме существовала еще и черная лестница, правда закрытая на стопудовый замок, но открыть его для профессионала не составляло большого труда, тем более, что черным входом особо никто не интересовался, так как, строительные рабочие замуровали дверь «нефтяника» выходящую на черную лестницу, а остальным жильцам все было до фени. Когда же, сдаваемую комнату навещала ее хозяйка, то Мишка накрывал дыру толстой фанерой, а сверху стелил ковер. Таким образом, к переезду бизнесмена и банкира в славный город Святого Петра, у воров все было готово, чтобы достойно встретить новоявленного петербуржца. Оставалось лишь ждать удобного случая и надеяться на везение, которое позарез необходимо в этой работе.
Банкир вселился в квартиру в самом начале апреля 2000 года, а через некоторое время, перевез сюда свою семью. С этого момента за домом велось непрерывное наблюдение. Сашка, работавший киоскером в газетном киоске, возле отделения почты, регулярно отмечал выезд и возвращение магната, его жены и дочери. Скорпулезно, вплоть до минут, расписывал график, когда жена бизнесмена ходит в магазины, театры и музеи. Когда возвращается домой дочь, с кем она гуляет и когда вообще не является домой. Банкир и бизнесмен, в одном флаконе, вел достаточно скромный образ жизни, разгульных вечеринок не закатывал, ****ей в дом не водил, в то время, когда жена отдыхала где-нибудь на Карибских островах или на Мальорке, даже на свое новоселье он пригласил только шестерых, наиболее близких, еще по Югорску, друзей. Больше всех хлопот доставляла младшая Бердникова, поскольку, часто приводила в дом подружек с подготовительных курсов Университета, а иногда и парней, которые, как мухи на говно, точнее, на патоку, слетались к ее окнам. Перед самым летом, как выяснил Стас у консьержа, нефтяник прикупил себе участок земли где-то под Приозерском, и стал часто наведываться туда, наблюдая, как идут строительные работы. Иногда, они выезжали на природу всей семьей, но долго там не задерживались, возвращаясь, обычно, на следующий день. Дочери предстояло выдержать вступительные экзамены, и хотя они выглядели пустой формальностью, папа уже заслал денег кому нужно, но все равно, мать сильно переживала и боялась оставлять дочь одну. Но, главное было не это, о главном-то они как раз и забыли. Все дело в том, что в квартире безвылазно находился престарелый отец банкира, которому был противопоказан солнечный свет и от которого на коже у старика появлялись гнойники и язвы, поэтому-то сын и невестка не оставляли его одного надолго. Сын несколько раз порывался нанять сиделку и пригласить патронажную сестру, но строптивый старик и слушать не хотел о посторонних, чем доводил сына до белого коленья. Единственное, что могли себе позволить средние Бердниковы, так это съездить на денек под Приозерск, посмотреть на вырастающий коттедж и переночевать в тамошней гостинице, чтобы наутро вернуться в Петербург, на пересечение Чкаловского проспекта и набережной реки Карповки в старинный дом расположенный нам углу вышеперечисленных магистралей.
В июне месяце 2000 года, девочка Алла Бердникова успешно сдала вступительные экзамены в Санкт-Петербургский Государственный Университет, на факультет журналистики, и в виде подарка получила от папы путевку на Канарские острова, на две недели. У самого бизнесмена дела шли довольно сносно, цены на нефть, по сравнению с провальным 1998 годом, постоянно росли, и, стало быть, доходы его росли пропорционально этому росту. Коттедж тоже рос, и требовал к себе большего внимания, предстояла облицовка внешней стороны строения.
Ранним субботним утром, когда все нормальные люди еще спят, ненормальные опохмеляются, а бомжи и прочие охламоны уже собрали из дворов и улиц всю вчерашнюю посуду, к подъезду бизнесмена подкатил бронированный «Мерседес». Через пять минут в дверях появился Семен со своей женой Марией, они прыгнули в автомобиль, и тот, развернувшись на полукольце возле сквера, рванул в сторону Кантемировского моста, через Большую Невку, что и зафиксировал в своем талмуде киоскер Сашка, о чем сейчас же сообщил Стасу. Собрав всех на совещание, последний выслушал мнение подельников и принял решение, либо сейчас, либо никогда.
Час «Ч» настал!
III
Вечером к племяннику Мишке заглянул его дядя, Валентин Павлович. Прошел мимо консьержа, поздоровался, расспросил, чего нового, поинтересовался здоровьем детишек и спросил:
- Ну, как мой племяш, не озорует?
- Все нормально, Валентин Палыч, - ответил дюжий консьерж. – Я просто диву даюсь, откуда в наше время такие парни беруться? Его сверстники только и знают, что пиво пить, да девок щупать, а он у вас, как не от мира сего, вечно дома, вечно с книгой в руках.
- Сирота, - вздохнул Валентин Палыч. – Воспитание другое. Парень в детстве недополучил многое, вот и хочет сам всего добиться.
Стас не лукавил, Мишка, действительно, рос один, его воспитывала бабка, пока не померла, едва парню исполнилось пятнадцать лет, и если бы не подобрал его тогда Стас, то не известно, что бы из него выросло.
- Молодец, - кивнул консьерж, записал время прихода дяди к племяшу и поинтересовался, будет ли тот ночевать сегодня здесь, или вернется домой?
- Да, пожалуй, переночую, чего мне через весь город тащится, - ответил Стас.
- Вот и хорошо, - сказал консьерж. – Тогда я в двенадцать дверь закрою и сам не много посплю, а то вчера весь день провел на огороде, спину ломит, да в сон клонит.
Стас ничего не сказал, а лишь кивнул доверчивому детине и стал подниматься на третий этаж. Ночь предстояла веселенькая!
Дождавшись двенадцати часов, Стас надел на ноги войлочные тапки, на руки медицинские перчатки, хотя он и заставил Мишку протереть всю мебель в комнате, но так, на всякий случай, если где-то вдруг… Взял ключи, и прошел к двери на черную лестницу. Сосед по коммуналке мирно храпел в своей конуре. Стас посидел с ним вечером на кухне, поболтал, так не о чем, выпил несколько стопок «Зубровки», после чего соседа так потянуло в сон, что он, буквально, рухнул замертво. Стас, аккуратно, прикрыл его одеялом, захлопнул его дверь и прошел в Мишкину комнату. Другие соседи проводили выходные на своих дачных участках.
Спустившись на первый этаж, он снял, предварительно спиленный замок, который держался на петлях, только на честном лове, да кусочке жевательной резинки, открыл дверь и впустил Юрика и Сашку. Рядом с парадной он заметил милицейскую машину, за рулем которой сидел черноволосый прапорщик. Стас помахал ему рукой и, повернувшись, стал подниматься по лестнице, Юрий и Александр двинулись следом, таща на плечах огромные баулы с всяческими причиндалами.
Поднявшись в квартиру на третьем этаже, где их ждал Миша, мужчины прошли в комнату парня и стали вытаскивать из баулов разнообразные вещи: веревочную лестницу, отвертки и пассатижи, войлочные бахилы и резиновые перчатки, спортивные костюмы и дрели, в общем, все то, что пригодиться им сегодняшней ночью.
Вадик подстраховывал подельников с улицы, наблюдая за подъездом из синей «шестерки», одолженной у брата Марины. Где-то около двух часов ночи, когда веревочная лестница была зацеплена за батарею, а трое мужчин облачены в трикотажные спортивные костюмы, Стас перекрестился и сказав – «С Богом», отбросил ковер, валявшийся в правом углу комнаты, отодвинул лист фанеры и вытащил из пролома в потолке «заглушку», в виде обыкновенной подушки, завернутой в простыню. Как уже говорилось выше, ремонт и лаз велись практически одновременно, шли параллельными курсами, поэтому, когда строители со второго этажа приступили к монтажу подвесных, а в некоторых комнатах и натяжных потолков, то «строители» с третьего этажа, практически добрались до последнего слоя штукатурки, разделяющей две квартиры на разных этажах. Дождавшись, когда подвесные потолки будут установлены, Стас прикрепил к штукатурке, обильно намазанную клеем, фанерку с торчащим из нее крюком, затем засунул в дыру подушку, для сущей звукоизоляции, и закрыл дыру, вначале фанерой, а потом ковром, Теперь же он проделывал все те же действия, но в обратном порядке. Самым сложным и хлопотным стал процесс вытаскивания «пробки» - слоеного пирога из штукатурки, фанеры, картона и крюка, с привязанной к нему веревкой. Масса прилипшей к фанере штукатурки оказалась куда более внушительной, чем предполагал Стас, а посему, мужикам пришлось изрядно попотеть, прежде чем «шампанское было открыто». Теперь предстояло снять несколько плит, ну две-три, а может и одной хватит, спустить в пролом веревочную лестницу и вперед и с песнями.
Первым полез Стас, за ним Юра, Саша был последним. В комнате было темно и Стас включил фонарик. Луч света вырывал из темного пространства куски жизни, метался и блуждал по периметру комнаты, выхватывая отдельные детали ее интерьера. Стас заметил, что окна были закрыты жалюзями, но все равно, свет зажигать не стал, - береженого Бог бережет. Следом за Стасом, спустились Юра и Александр.
В комнате явно проживала эта пигалица Алла. Пока Юрий и Саша спускались по лестнице, Стас успел обследовать комнату, но кроме золотого колечка с камушком, да двух сережек он ничего не обнаружил. «Наверное» – подумал он – «Все побрякушки на себя нацепила, дуреха, уезжая в заморские страны, мол, смотрите и завидуйте, я вам не гражданин какого-то Советского Союза, который кроме красной книжицы и похвастать-то ничем не мог, а гражданка свободной России, у которой золота и брюлликов на теле, больше. Чем у вас в Национальном банке Испании. Съели!
Сунув карман мелочевку, Стас распределил обязанности среди воров, и прошел в соседнюю комнату, Юрка прошел в прихожую, а Сашка на кухню – некоторые дура, по старой привычке, предпочитают прятать драгоценности в банки из-под крупы, муки и макаронных изделий, вместо того, чтобы арендовать ячейку в банке собственного мужа. Но, это же не практично! Ну, а если мне срочно понадобится надеть ту брошь, с девятью бриллиантами, что я, в банк попрусь? Да, не бывать этому! К тому же, квартира находится на сигнализации, да и консьерж перед входом сидит. Да, вы правы мадам, квартира, действительно, находится по охраной, Юрок сразу заметил датчик возле входной двери. Но на счастье воров, это был не объемный тепловой, а обыкновенный электромагнитный, реагирующий только на открывание дверей, либо окон. Но, поскольку, ни то не другое мужчины делать не собирались, то сей страж порядка и цербер капитализма мирно спал, засунув в жопу свои электронные мозги.
Раскрыв платяной шкаф и шкаф-купе, Юра обнаружил в них массу женских вещей, но особое внимание его привлекли очаровательные женские шубки из меха песца и норки. Упаковав все эти кишки в сумку, Юрий вернулся в комнату, привязал ее к веревке и дернул за конец, естественно, не свой, а веревки. Мишка поднял сумку наверх.
Улов у Сашки оказался менее удачным, нежели у его собрата по ремеслу. Сервиз из сервского фарфора, позолоченные столовые приборы и … лимонка. Вероятно, когда-то на заре расцвета капитализма, будущий магнат играл в казаков-разбойников, да так и не сумел избавиться от той дурной привычки. Повертев гранату в руках, Александр положил ее на подоконник – пускай мусора полюбуются! Затем, он проделал ту же не хитрую операцию, что и Юрий.
Закончив с прихожей и кухней, друзья – подельщики углубились в комнаты, переворачивая и перерывая все мало-мальски детали интерьера, в поисках денег и украшений. В комнате мадам, как и ожидалось, Юра обнаружил массу золотых украшений, бриллиантов и солидную пачку долларов. В гостиной улов был пожиже, опять сервиз, насей раз старинный с царскими вензелями и двуглавыми орлами – Ломоносовского фарфорового завода, чешские хрустальные рюмки и бокалы, а так же несколько икон в серебряных окладах. Все это воры запихали в сумку и ее постигла та же участь, как и двух предыдущих.
Сложнее всех пришлось Стасу, который, сразу же определил, где находится кабинет хозяина квартиры, кстати записанной на его отца ветерана войны и инвалида, отчего плата за квартиру и коммунальные услуги составляла пятьдесят процентов от общей стоимости, и прошмыгнул туда. Ничего примечательного в кабинете Стас не обнаружил, разве что, компьютер и Note book , но он чувствовал, что здесь обязательно что-то должно быть! И он не ошибся. Он обшарил каждый сантиметр поверхности, пока не нашел в сенном шкафу, где висели костюма бизнесмена, за задней стенкой, которая уходила влево, если на нее слегка надавить, встроенный в стену сейф. Подобрать ключи Стас не сумел, так же не помогла и дрель, без автогена здесь не обойтись, но где его взять? Разозленный вор ударил кулаком по стальной дверце сейфа и тут…
Если вы решили, что все произошло, как в известном фильме Гайдая – «Иван Васильевич меняет профессию» по мотивам произведения Михаила Булгакова, то, сразу скажу, вы опростоволосились и ткнули пальцем в небо, известное произведение здесь не причем.
И тут за стеной послышался кашель!
Стас обомлел и посмотрел на подельников. Те опешили и, переглянувшись, Юрка полез в карман за тесаком. Влетели, так влетели! Как же Стас забыл простую истину, вначале нужно было проверить все комнаты в этой конура, а потом уже приступать к доскональному и тщательному досмотру.
«Кто бы это мог быть?» - судорожно прикидывал Стас, выглядывая из комнаты, но ответ нарисовался сам собой. Отворилась дверь из соседней комнаты, и в темном коридоре появилось привидение в белом балахоне, которое не шло, а скользило по паркету в сторону мужиков. «Чур меня!» – перекрестился Сашка, все остальные последовали его примеру. Стас направил луч фонаря в сторону бестелесного призрака и…
Взору участников ограбления предстал сухопарый седой старик, весь сморщенный и скукошеный, прозрачный и бледный, с огромными сверкающими глазами и седой бородой. Передвигался дед не по воздуху, на электрическом кресле-каталке, купленным сыном в Германии. Старик и так плохо спал по ночам, а тут еще какой-то шум доносящийся из-за стены. Неужели он задремал и прозевал момент, когда сын с невесткой вернулись сдачи, подумал он и решил выехать им на встречу. Ему не хотелось, чтобы Семен видел его только немощным и страдающим инвалидом, он жаждал принимать активное участие в жизни сына и его семьи, тем более, что живут они теперь в городе о котором он мечтал с детства. Как же -–город трех резолюций, тьфу ты, трех революция, город Ленина, город-герой переживший страшные 900 дней блокады. Выехав из комнаты старик обратил внимание, что в квартире стоит кромешная тьма, поскольку, его глаза давно привыкли к темноте, то он не плохо ориентировался в неосвещенном пространстве. Он, сразу же определил, откуда доносился шум и направил своего «титанового коня» к кабинету сына. И тут его ослепил свет электрического фонарика. Старик остановился, не понимая, что происходит. Луч ослеплял его и не давал разглядеть, кто же здесь так глупо шутит. Вначале он подумал, что это вернулись сдачи невестка и сын, но когда выехал из своей комнаты, то понял, что ошибся. Потом ему пришла в голову мысль, что это внучка вернулась с курорта, но вроде бы сроки еще не вышли, тогда он решил, что это Борька приехал из Москвы навестить родителей и деда. Но, Борька предварительно прозвонился бы, и сообщил о своем приезде. Не найдя иного решения, дед нажал на кнопку пульта на своем «мотоцикле» и в коридоре зажегся свет, заставив вздрогнуть трех здоровых мужчин, которые стояли напротив деда. Старик удивился и вдруг, увидел нож в руках одного из них. Еще мгновение и у него остановится сердце. Он замахал руками и стал жадно глотать ртом воздух, силясь что-то сказать.
- Помрет ведь, - первым пришел в себя Стас.
- Туда ему и дорога, - ответил Юрка. – Не помрет, так застучит.
- Перекрестись, - прошептал Стас. – Ты же вор, а не душегуб. Сашка, что делать?
- Надо ему нитроглицерин дать, а еще массаж грудной клетки, - ответил Александр, в недалеком прошлом, подрабатывающий санитаром в Елизаветинской больнице.
- Так давай, чего стоишь! – крикнул Стас. – А мы с Юркой продолжим. Ты в спальную и комнату старика, а я продолжу с сейфом разбираться, - сказал он Юрию.
Пока Сашка откачивал старика, который, кажется лишился чувств, Юрка обследовал указанные комнаты, но кроме нескольких антикварных ваз и статуэток ничего не обнаружил. Правда, из спальни он прихватил какую-то картину со странным и занятным сюжетом, где два обнаженных мужика, лапали за всякие места голую бабу. Странность заключалась в том, что у мужиков не было никакой реакции на аппетитное тело прекрасной богини. Либо они педерасты, либо импотенты, подумал Юрка, упаковывая картину в сумку. У Стас же так ничего и не вышло. Правда, если бы он знал, что в сейфе кроме документов и ценных бумаг ничего нет, то он бы плюнул и не стал с ним возиться, а так, потратив уйму времени и нервной энергии, Стас покинул кабинет хозяина злым и раздраженным.
- Все Санек, кончай, - бросил он подельнику, проходя мимо Сашки, колдующему над стариком. – Как он?
- А кто его разберет, - Сашка встал сколен и вытянулся в полный рост. – Никак. Я же не врач. Таблетку я ему рот запихал, еще, на всякий случай, корвалола накапал. Может выживет, а может… Старый он уже, в его возрасте сам знаешь, а тут такое… Бог дал – Бог взял, не нам решать.
- Это верно, - согласился Стас. – Пошли, сматываемся.
Старик сидел в кресле, свесив голову до колен, его безжизненные руки болтались вдоль туловища, он хрипел и подвывал, а потом затих. Мужики прошли в комнату Аллы, огляделись и полезли на верх. Затем вытянули лестницу, и Стас аккуратно положил панель от навесного потолка на прежнее место. Главное, выиграть время, пока менты поймут в чем дело, Стас и компания сумеет замести все следы, вот что только с Мишкой делать? Стас так и не решил.
Упаковав вещи и драгоценности, мужики прибрали в комнате, затем вышли через черную лестницу во двор, где рядом с милицейским уазиком стояла машина Вадима. Они бросили вещи в багажник и тронулись в путь, уазик последовал за ними.
Михаил закрыл дверь черной лестницы, выходящей во двор, поднялся к себе на этаж, замкнул свою дверь, выходящую на черную лестницу и вернулся в комнату.
- Ну как? – спросил он Стаса.
- Ништяк, - ответил тот. – Одевайся, будем уходить.
- А куда мы? – спросил парень, упаковывая свой не хитрый скарб в спортивную сумку. – Куда мы едем?
- Далеко, - ответил Стас и отвернулся.
Он решил, что Мишку необходимо убрать.
IV
Семен словно предчувствовал беду, поэтом сорвался со строительства гораздо раньше, чем планировал, не смотря на возражения своей вечно недовольной супруги. Он просил шофера гнать побыстрее, не обращая внимания на запрещающие знаки. И он успел. Как сказали ему в последствии врачи, - «Если бы вы приехали на двадцать минут позже, то его было бы уже не спасти, а так… Ничего – оклемается, он же у вас герой!». В отличии от врачей, сыщики такого энтузиазма не испытывали. Из квартиры пропали нательные вещи, украшения, антикварные безделушки и деньга, а следов взлома нет, как нет и не единого отпечатка пальцев. Не духи же здесь орудовали! Консьерж никого посторонних не видел, тревожная сигнализация в порядке, мистика какая-то!
Деда срочно госпитализировали в одну из лучших клиник города, а оперативники и следователи прокуратуры приступили к осмотру квартиры и описи похищенного имущества. Как я уже говорил, никаких признаков взлома не было, а на пуль вневедомственной сигнализации сигал о проникновении в жилище не поступал, как не поступал запрос, об отключении сигнализации. Мистика какая-то! Нельзя сказать, что менты отнеслись к своей работе спустя рукава, но дело продвигалось не шатко ни валко, если бы…
Если бы хозяйка комнаты на третьем этаже не посетила свое жилище на следующие неделе. Зайдя в комнату и заметив, некоторый бардак, в виде разбросанных вещей, спортивных трико и привязанной к батарее веревочной лестницы, он принялась за уборку, решив, обстоятельно поговорить с Михаилом.
«Для чего это ему понадобилась веревочная лестница? Почему в комнате бардак? Миша, такой воспитанный и аккуратный мальчик, не мог так поступить, значит он привел в дом посторонних. Какой кошмар! Надо обязательно сказать об этом его дяде. Такой премилый человек, а уж галантный-то какой! Кстати, бывший военный. Я у него наколку на плече видела – звезду. Он сказал, что это он в армии наколол, когда еще лейтенантом служил в Забайкалье».
Хозяйка комнаты засунула вещи в шкаф, свернула лестницу и не отцепляя положила возле батареи, затем взяла тряпку и протерла пыль с мебели, а в довершении всего, подмела пол, предполагая его вымыть. Но, едва она подняла палас, как увидела под ним лист фанеры. К чему он здесь? Она отодвинула его ногой, и ее взору предстала дыра диаметром сантиметров пятьдесят, проделанная возле шкафа, и ведшая, как можно предположить, на нижний этаж. Хозяйка охнула, всплесн6ула руками и бросилась вон из комнаты. Возле входной двери, она столкнулась с соседом по коммуналке, алкоголиком и тунеядцем, который и рассказал почтенной матроне, о том, что произошло в их парадной на прошлой недели.
- Черти у нас в доме завелись или домовые, - резюмировал сосед, обдавая даму струей горячих выхлопных газов, точнее дыхнув на нее изрядной порцией перегара.
- В голове у вас черти, - огрызнулась дама, на дух не переносящая алкоголиков и бродяг, а так же дворовых собак и бездомных кошек. «Их всех стерилизовать нужно!», - говорила она своей дочери, у которой и проживала в настоящий момент.
Выбежав из квартиры, она решительно направилась на второй этаж, чтобы рассказать соседям снизу о своем печальном открытии. Однако, поднося уже руку к звонку, она вдруг призадумалась – « А, не выйдет ли для нее боком вся эта история? Ведь ограбление произошло из ее комнаты. Ведь это она сдавала комнату неизвестно кому. Ведь, это она не спросила не паспорта ни других документов. Ведь это она не попросила Михаила зарегистрироваться, она не платила налоги в бюджет, она не досмотрела, во время не пресекла, не заявила. Так она и стояла с поднятой вверх рукой, пока поднимавшийся в адрес участковый не привел ее в чувства. Дама расплакалась, за что ей такая напасть! и рассказала обо всем капитану. Немедленно были вызваны оперативники и эксперты-криминалисты, кроме них притащилось районное начальство и люди из службы безопасности банка «Югорск-Нефте-Траст». С теткой разговаривал следователь, а эксперты осматривали пролом в полу и искали отпечатки пальцев. В тот же день, был составлен фоторобот Михаила и его дяди Валентина Павловича и разослан по всем отделам внутренних дел. Консьерж напомнил, что он зафиксировал выход племянника и дяди в 7:14 в воскресенье 13 июля. Больше он их после этого не видел. Правда Валентин Павлович предупредил его, что они едут к родственникам в Херсон, погостить на пару недель.
- Будет тебе и хер, будет и сон, - пробурчал сквозь зубы оперативник из 18 отдела РУВД.
Еще примерно через три или четыре дня, в одном из озер возле Зеленогорска был обнаружен труп молодого человека, приметы которого совпадают с приметами разыскиваемого племянника. На следующий день, его опознали. Милиция приступила к поиску дяди: невысокого черноволосого человека, с пышными чуть седыми усами, в очках с толстыми линзами, пухлыми щеками и носом картошкой. И невдомек было борцам с преступностью, что тот, кого они так тщательно ищут, стоит сейчас за стойкой бара на соседней улице и покупает себе кружку холодного пива «Калинкин». Правда, выглядел он несколько иначе, чем было написано в ориентировке, но это не важно, важно то, что вещи, в большинстве своем, были пристроены, а дорогой и любимый племяш Михаил утонул, купаясь где-то под Петербургом. Обо всем об этом Стас узнал от Некого прапорщика, по имени Алексей.
В принципе кто-то из оперативников расследующий это преступление предположил, что «дядя» может быть гастролером, либо уметь гримироваться, поэтому ориентировка может не прокатить, зато есть дед, который хотя и полоумный, но заявляет, что хорошо помнит лицо человека, который давал ему лекарство и делал массаж сердца. У него маска все время сползала на глаза, и он в конце концов ее снял, вот дед его и зафиксировал.
- Когда старого хрыча выпишут? – ласково спросил начальник.
- На следующей недели, - ответил опер.
- Поработайте с ним, - начальник хватался за любую зацепку, ведь магнат обещал в отдел компьютер и оргтехнику, если поймают воров. Кстати, помылили они вещей, антиквариата, икон и драгоценностей, со слов хозяев, тысяч на двести, не рублей, однако.
Деда выписали на следующей недели. Оперативники договорились с бизнесменам, что тот предоставит в их распоряжение джип с тонированными стеклами, чтобы солнечные лучи не падали на его отца, и решили поколесить по окрестным удочкам и переулкам, а вдруг, дед опознает своего «спасителя», который проявил жалость и сострадание к немощному старику.
Целыми днями черная «Toyota» Колесила по всему Петроградскому району, но результат был нулевой. Когда отчаяние и безнадега подступились совсем близко, подвернулась удача. Возле общежития ЛИТМО, что располагается на Вяземском переулке, дед вдруг заверещал, как пропеллер и стал тыкать пальцем в худосочного мужчину в кепке, стоящего возле трамвайной остановки и пьющего пиво.
- Это он, - твердо сказал дед, придя в себя, после небольшого стресса, вызванного дурными воспоминаниями.
- Вы не спутали, дедуля? – аккуратно, поинтересовался оперативник.
- Я внучек в НКВД служил, - ответил старик. – У меня память фотографическая, я помню даже то, чего и не было в самом деле. Ты, например, знаешь, что на Сталина покушался Поскребышев? Вот и я не знаю!
- Не знаете, так зачем говорит? – удивился оперативник.
- А что Киров бабник был и спал с невестой Николаева, который его шлепнул, ты знаешь об этом, - прищурившись спросил дед. – Вот, по глазам вижу, что нет, а ведь это я тогда это дело расследовал. Ну, не только я один, - сказал он, несколько смущаясь. – Нас целая бригада была, но моя память на лица, здорово тогда помогла следствию, - дед вздохнул. – За это дело я и поплатился, за это меня потом и сослали в Сибирь, что декабриста Волконского, но потом реабилитировали, да я и не жалею. Жену там себе нашел, царство ей небесное, сына там родил, внуков. Так что, парень, с памятью у меня все в порядке.
- Да ну? – удивился старлей.
- То-то же, - отозвался дед, и твердо повторил. – Это точно он.
Александр долго был в отказке, но после конкретного разговора сначала с мусорами, а после и с сами магнатом, сдал своих подельников, выпросив себе добровольную явку и помощь следствию. Гнилой был мужик, с червями в душе, да, ошибся ты Стас!
Стас получил максимальный срок наказания – семь лет в колонии строго режима, ему еще повезло, что следователю не удалось доказать его причастность к гибели Михаила, хотя менты и злобствовали во время следственных действий, Юрка получил пять лет, Вадим – четыре, а Сашке за помощь следствию и явку с повинной дали тоже четыре, но условно.
- Говно ты, а не человек, - бросил ему в лицо Стас, когда его уводили из зала суда, нацепив на руки браслеты. – Лучше бы ты так и работал санитаром в больнице, там хоть вонь от тебя не чувствуется, там все так воняют.
- Сам дурак! – ответил Сашка.
«Такие долго не живут» – подумал Вадим, когда его сажали в автозак. Он посмотрел на свою Марину, которая вытираласлезы, глядя на его сутулую фигуру – «Ничего, Маришка, мы еще с тобой потанцуем!»
V
Я долго не мог заснуть, пытаясь вспомнить, где я мог видеть этого легавого, но так и не вспомнил…
Проснулся я наследующее утро весь поломанный и разбитый. Самое главное, что я просто не представляю, что мне делать. Когда ночью был чуточку выпивши, то твердо решил идти в семерку и сдавать всех к чертовой матери, но вот сутра, сомнения какие-то одолевают. Нет, я не приссал, просто засомневался. Во-первых: а вдруг Инок и его пристяжные просто помогали кому-то перевозить вещи, например одному из пацанов? Глупо? Конечно глупо, но… во-вторых: вдруг этот деятель, которого баба опоила, а пацаны опустили, никакой заявы не подавал? Как я тогда буду выглядеть? Да, любой здравый человек скажет, что я накатал на него заявление на почве личной неприязни. Он мне когда-то три рубля на опохмелку не одолжил, вот я на него зуб точить и начал. В третьих: я так и не вспомнил, где я видел этого мента, да и мент ли это вообще, вдруг просто клоун переодетый? В четвертых: вдруг после этого меня братки иноковы подкараулят в парадной и по голове топориком тюкнут? А что, у нас это совсем не исключено.
Короче, приссал я капитально, припух, словно фингал под глазом у бомжа, весь светиться и переливается, как геморрой. И все же, где гарантия, что вслед за Рыжим, за этим олухом из 3 дома, не последуют следующие жертвы? Нет, скажу конкретней, почему бы следующим терпилой не стану я? В общем, надо приводить себя в порядок и идти в семерку, пока есть хоть капля решимости, едва эта капля высохнет, как я забуду обо всем насвете. Жаль, но выпить мне до разговора с оперативниками не удасться, да и фиг с ним, выпью на обратном пути, вот только заяву накатаю, так сразу пойду к «сисястой» и напьюсь как свинья. Я натянул джинсы, одел пропитку, сапоги и перчатки и вышел на улицу. Сегодня сутра опять подморозило, но было довольно сносно, разве. Что скользко, а так ничего. Я прошел в арку, и тут чей-то голос окликнул меня. Я обернулся. Ко мне подходил безразмерного вида мужчина, явно бандитской наружности. Узкий лоб, квадратные плечи и подбородок, сжатые в кулак ладони, в обычных кожаных перчатках, смотрелись словно на нем были одеты хоккейные краги. Вид у него был злобный и угрожающий. Шиздец!
- Леха, привет! – дружелюбно поздоровался здоровяк, снимая перчатку и протягивая мне руку.
- Здорово! – я узнал его. Это оказался приятель детства Вовка Большаков, по прозвищу «большевик». Когда-то он жил в 4 доме по Оборонной, но в определенное время женился и переехал куда-то в Купчино. По информации из надежных источников, он работал в любимейших мною органах, то бишь в ментовке. – Какими судьбами, Вовчик?
- Да вот, - сказал он, с грустной улыбкой на лице. – С женой развелся, вернулся в родные пенаты. А ты как?
- Ничего, - ответил я дежурной фразой. – Помаленьку. Я пока еще не развелся, наоборот. Жена в больнице, на сохранении, токсикоз у нее высокий. Ждем прибавления в семействе, вроде девочка родиться должна. Тьфу-тьфу-тьфу!
Я трижды сплюнул через плечо.
- Поздравляю, - сказал он.
- Пока еще не с чем, точнее не с кем. А ты, я слышал, ты опером где-то в центре ошиваешься? – спросил я, в свою очередь. – Капитаном заделался или кем?
- Майор, - не без гордости ответил Вовка.
- Слышь, майор, у меня к тебе деликатный вопрос имеется. Угостишь меня советом? – я вспомнил о цели своего визита в семерку и решил посоветоваться с приятелем, вряд ли он мне говна насоветует!
- Лех, я сейчас тороплюсь, - сказал Вовка. – Мне надо мать встретить на Балтийском вокзале, ты приходи ко мне, где-нибудь через часик, мы с тобой поболтаем, а заодно и мое возвращение на круги своя отметим.
- Ладушки, - сказал я. – Не прощаюсь.
Вовка пошел к метро, а я почапал на Севастопольскую, если точнее, то на угол Севастопольской и Новоовсянниковской улиц.
Дежурный по РОВД послал меня, хорошо хоть не на ***, а на третий этаж к оперу, который ответственный за наш микрорайон. Народа в предбаннике никого не было, я постучал и зашел в 32 кабинет. За столом сидел молодой пацан, а возле окна стоял мент в форме. Поздоровавшись, я объяснил сижящему за столом мужчине цель своего визита.
- О, ****ь, - сказал он. – И свидетель еще нарисовался, ну, все прям один к одному.
Мент кивнул, и отвернулся к окну.
- Присаживайся, - сказал опер. – Рассказывай, что ты видел,
- А что? - спросил я. – Все-таки это была кража?
- Именно, что была, - сказал довольный оперативник. – Этих пидоров еще вчера повязали. Их на Трефолева гаишники тормознули, а водила на газ, ну, тут… Впрочем, нахуя тебе знать, в газетах прочтешь. Выкладывай, что по делу знаешь.
Я принялся рассказывать сыщику, все что я видел на самом деле. Даже время точное указал и про шлюху не забыл. Оперативник внимательно слушал меня и делал в своем блокноте какие-то пометки. Когда же я сказал про человека в форме, он напрягся и сказал:
- Давай теперь поподробней!
- А, чего я могу поподробней. – ответил я. – Я же вижу ***во, поэтому могу по голосу опознатьб, да по силуэту. Вот, он примерно похож на этого прапорщика, - я ткнул пальцем в маячевшую возле окна фигуру.
- Да, - насторожился оперативник. – Примерно похож?
- Да, такой же не высокий, такой же сутулый…
Прапорщик повернулся и отделился от окна. Когда он отошел от света, то я сразу же вспомнил его. Это был он, это был Макаров Алексей из 25 отделения милиции Приморского района, это был то мент, который торчал с Иноком вчера 24 марта 2002 года в 11:26 возле дома 3 по Оборонной улице…
Произошел этот случай утром 22 сентября 2002 года в Приморском районе нашего города. Я возвращался домой от Аркадия, с которым в диспутах, словоблудстве и попивании водки, в неограниченных количествах провел ночь. Аркаша только что закончил монтаж своего очередного фильма, который был посвящен разработке месторождений и добычи алмазов в Якутии. Фильм был документальным, и заказывал его бывший на тот момент президентом республики Саха господин Николаев. Все эти «болты в томате», как любит выражаться Аркадий, производились только для того, чтобы высшие руководители карликовых республик, могли лицезреть себя и свое окружение на экране своих телевизоров, от того, все они выглядели, как братья близнецы: озаренные «высшим светом» лица руководителей, восторженные жители, тяжелая, но плодотворная работа на благо республики и России в целом. Я прямо так и сказал Аркахе об этом, а он, хотя и согласился со мной, но за свое детище боролся зубами, пытаясь укусить меня как можно больней, от чего у нас и случился конфликт. Расплевавшись с приятелем и забрав со стола, только что распечатанную литровую бутылку «Ладоги», я поплелся к метро «Черная речка» чтобы продолжить диспут с Рыжим, который в кино ни черта не смыслит, зато в водке разбирается досконально. Едва я очутился в вестибюле метрополитена, как ко мне подошел сержант и улыбаясь, словно голодный вампир, попросил меня пройти с ним в пикет. Что делать, не поздравлять же его со вчерашним праздником – днем рождения Российской полиции, которой в тот день исполнилось аж 200 лет. Прошел я в пикет, а этот недоношенный коп спрашивает меня:
- И сколько вы сегодня выпили?
- Сегодня? – я почесал репу. – Сегодня если не считать ночь, я выпил пятьдесят грамм.
- И это с пятидесяти грамм вас так развезло? – ехидничает он.
- Если не считать, выпитое ночью, - отвечаю я. – То именно с пятидесяти грамм, но я трезвый как баобаб.
- А если вы посчитаете, сколько вы выпили ночью, - сержант взял телефонную трубку и начал куда-то названивать, не иначе любимой?
- Если приплюсовать к этим пятидесяти граммам то, что я выпил сегодня ночью, - отвечаю я. – То получится внушительная доза.
- Я об этом и толкую, - сказал сержант, прижимая плечом трубку к уху. – Вы пьяны!
- Но, ведь праздник…- попытался отбояриться я.
- У кого праздник, а кому зарплату задерживают, - прозрачно намекает он, на содержимое моего внутреннего кармана демисезонного пальто.
И чего я заартачился? Надо было отдать ему эту бутылку, пускай бы он, хоть праздник свой отметил, после дежурства, так нет, я занял принципиально наглую позицию, - фиг вам, а не Александр Пархоменко!
Тут сержант, как раз, дозвонился до своей «любимой» и вызвал наряд. Меня, под белы рученьки» вывели из метро и запихали в козел. Козлы! Привезли в 25 отдел милиции Приморского района, что находится на Приморском проспекте, в десяти минутах ходьбы от метро, выпихнули из машины и засадили в «аквариум», где уже парился какой-то гражданин неопрятного вида. Сняли с меня пальто и повесили его… на пол, в углу. Потом, поскольку я никак не мог развязать свои шнурки, а в «пердилнике» нельзя иметь с собой всякие веревочки, шнурочки, бритвочки, иголочки, с меня их просто срезали ножом, после чего передвигаться в ботинках стало проблематично. Затем, они выскребли у меня из карманов последнюю мелочь и жетон на метро, вытащили из кармана «висевшего на полу пальто» литровую бутылку водки, отобрали паспорт и забыли о моем существовании. Сколько я не упрашивал дежурного, сколько не приводил ему веские доводы, не поздравлял со всеми праздниками светскими и церковными, ничего не помогало. Потом я стал замечать, что моя литровая бутылка, стоящая на сейфе позади дежурного течет. Еще несколько часов назад в ней было по меньшей мере грамм 900, то по прошествии этого времени, водки там явно поубавилось, грамм на триста не меньше. Я сказал об этом прапорщику, на что он отреагировал довольно инфантильно, заявив:
- Что, если здесь что-то и течет, так это ваша крыша, а не водка.
- Как же, товарищ прапорщик, - вскричал я. – Я же вижу собственными глазами, что количество водки тает не по часам, а по минутам.
- Это льды тают в Антарктиде, от выбросов в атмосферу вредных веществ и образовании в той озоновых дыр, а водка она и так жидкая, она таять не может, - тоном не терпящим возражения заметил прапорщик и принялся беседовать с очередным «черным».
Я забыл вам сказать, что пока я здесь парился, в отдел регулярно заглядывали «лица кавказской национальности», которые только и делали, что отстегивали прапорщику полтинники, за отсутствие временной прописки.
- Представляешь, Коля, - говорил прапор какому-то майору, который сидел в углу и пил пиво. – Я у них (у черножопых) ничего не прошу, они мне сами деньги несут.
Конечно несут, подумал я, на твою рожу бандитскую посмотришь, не только деньги, но еще и ****ей тебе приводить начнешь прямо в пикет.
Сижу я на лавке, как в курятнике, всех выпускают, а меня нет. Я к нему и так, и этак, а он на меня ноль внимания. Пописать попросился, так он скрипя зубами пустил. Возвращаюсь назад из туалета, что такое? – водки моей нет. Только что на сейше стояла половинка литровой бутылки «Ладоги», а сейчас ее нет. Я к прапорщику с вопросом:
- И где она?
И знаете, что он мне ответил? Смейтесь паяцы, такого я лично еще не слышал и вряд ли когда-нибудь услышу.
- Ее (водку! мою между прочим) водитель залил вместо стеклоочистителя в свой автомобиль! На это министерство деньги не выделяет, вот сердобольные граждане нам и помогают!
Вы слышали когда-нибудь что-либо подобное? Да, в психбольнице любой пациент наплетет вам что-либо куда более достоверное, чем эта собачья чушь. Кто же это видел, чтобы хорошую и качественную водку использовали вместо «Льдинок», «Снежинок», «Лимонок» и прочих гадостей. Как раз то их используют некоторые категории граждан, отнюдь не по назначению, а чтобы наоборот, так это вы меня извините, я в это никогда не поверю, тем более, что глаза у прапорщика подозрительно заблестели, а рожа покрылась пунцовыми пятнами.
Зашел я в «аквариум» сел на скамейку и заплакал, вот до чего я притомился в этом отделе. А время идет, время тикает. Вот уже и вечер наступил, вот уже и первый снег выпал, да морозец ударил, а я сижу и индевею потихоньку.
А, тут ко мне какого-то черного посадили, явно, постоянного клиента этого отдела. Кстати, заметьте, с него не куртку не сняли, ни шнурки не срезали. Он сразу на меня наезжать стал. Выебывается, словно муха на стекле! Чего выступает?
Все банально, как в романе супер-пупер модной дамы которая пишет по три романа в месяц и жалуется на то, что редактора не успевают их читать. Ерунда, все это. Пиши по пять, тогда «все у тебя получится». Черного я сразу просчитал. Его специально прапорщик науськивал, чтобы потасовку устроить, а потом меня либо на бабки развести, либо, если я в отказ пойду, припугнуть и наказать хотя бы парой синяков под глазами. Все дело в том, что этот «кусок» нашел у меня в паспорте журналистское удостоверение, а связываться с этим «бумагомаракой» ему совершенно неохота, да и противно. Кроме всего прочего, он понял, что я все видел и слышал, как он с черномазых и урюков дань собирал. Хай поднимет этот журналист, а реакция начальства непредсказуема, как в анекдоте: « Забить не забили, но пеньделя дали!». Вот и здесь, по головке не погладят, но пожурят обязательно. Вот прапорщик и решил, поработать в этом направлении. Это как в фильме «Асса», когда к «Африке» -Бугаеву в камеру сажают уголовника Баширова. Вот, у меня примерно та же ситуация, только черножопому не потянуть, кишка тонка. А он, все кружит вокруг меня, материться по страшному, пальцы веером загибает. Я взял его за указательный палец, которым он у меня перед носом водил, да и дернул его слегка, так, что черный взвыл от боли, и ударился головой о стену. Тут же в камеру забежал прапорщик.
- Что здесь происходит?! – заорал он.
- Сумасшедший какой-то, - я пожал плечами, отодвигаясь от черного, которые «отвешивает поклоны какому-то своему богу» и дует на палец. – Сначала бегал матерился, а потом – бац! головой о стенку и давай стенать и плакать. Может, эпилептик?
- Может, - брякнул прапор, недоверчиво покосился на меня, больше ничего не сказал и вышел, а через минуту черного увели.
И вы думаете, что прапорщик угомонился? Да такие даже на электрическом стуле будут выгоду искать: договориться он со своим палачом, к примеру о том, чтобы последний напряжение, к примеру» споловинил, сэкономя таким образом бюджетные средства, а разницу через РАО ЕЭС передал бы семье прапорщика, либо ему самому, если его сразу током не зашибет. Хоть подержать-то дай, а? Мечта видите ли у доблестного стража правопорядка, хочет он видеокамеру цифровую купить! Как же, сосед по лестничной клетке, тоже прапорщик, но из ГИПДД, прикупил себе видеокамеру, а теперь компьютер брать собирается. Эх, говорила мне мама – «Иди сынок в гаишники, та хоть и на морозе, зато денежки регулярно каплют!» Ничего, мать моя женщина, я и здесь свое возьму, вот только последние детали отшлифую и все. Правда, повадились в последнее время какие-то залетные орлы щипать черных, урюков и братьев славян, работающих без прописки и договора, на стройках в его районе: на улице Савушкина, на участке между улицами Школьной, Оскаленко, Савушкина и другими. Самое главное, что эти ухари, эти беспредельщики были, похоже, из ГУВД, судя по номерам на машине. Действовали они стремительно и грубо, абсолютно игнорируя «местных» постовых. Налетали, как коршуны в дни получки, «вырывали» у всякого по сотке и ехал гужбанить куда-то на Долгое озеро. После этих рейдов, вся эта строительная пизобратия, косо смотрела на местных ментов, потирая ушибленные ребра и почки. И главное, не было никакой управы на этих козлов из ГУВД. Прапорщик, даже подумывал устроить диверсию или настучать на козлов в службу собственной безопасности, но подумав, решил, что еще не известно, чем все это для него может аукнуться.
Вот и злился он, вот и срывал свою злобу на мне, честном и неподкупном журналисте. Правда, меня подкупать никто и не собирается, нах… я кому нужен! А еще прапор злится из-за того, что я ему сказал на счет водки:
- Если бы вы мне хоть глоток дали МОЕЙ водки, то я бы не выступал! А вы же, поступили по-свински. Выжрали чужое добро в две хари с майором, при этом заливая мне, что использовали водку вместо стеклоочистителя. Да мне наплевать, что милиции деньги на «льдинки» и «снежинки» не выделяют. Какое вы право имели, МОЮ водку использовать, без моего ведома? Это в честь праздника, вам Грызлов разрешил?
Злится прапор, дуется на меня, думает, как бы меня угондошить. Придумал.
Выловили постовые возле метро какого-то пьяного качка. Слегка пощекотали его дубинками, придав его телу более цивильный вид, и распалив его больное воображение до предела. Вот его, разъяренного словно льва, в одних носках бросают ко мне в клетку. Я сижу спокойно, он плюхается рядом со мной, чуть ли мне не на колени, смотрит на меня этаким злобным взглядом. Ну да, вздыхаю я, тут без ****иловки не обойдется. А этот дуст, что выдумал, он хоть и пьяный, бросился на пол и отжиматься стал, -это значит удаль свою молодецкую демонстрировать. Отжался он раз пятьдесят, а я ему и говорю:
- Ну ты и молодец! Я ежели выпью, так и трех раз отжаться не смогу (я и трезвый-то больше пяти не в какую) , а ты больше семидесяти!
- Я пятьдесят, вроде, насчитал, - как-то неуверенно ответил он, более дружелюбно глядя на мою тщедушную фигуру.
- Да нет, братан, - говорю я. – Я сразу, как ты только приступил к любимому занятию покойного Александра Ивановича, считать начал – вышло семьдесят три.
Этим я растопил лед непонимания между двумя пьяными мужиками, тем более, что «качрк» оказался сторонником генерала Лебедя, а посему, все гнусные планы прапорщика Макарова, провалились. Откуда яузнал фамилию прапора, так это же элементарно. Едва в дежурке раздается телефонная трель, как этот ублюдоу снимает трубку и говорит: «Алло! Двадцать пятое. Прапорщик Макаров (или просто Макаров, как ему заблагорассудится)». Ну, а то, что его зовут Алексей, так об этом я сразу же узнал, еще когда днем просил его выпустить меня к чертовой матери. К нему тогда какой-то сержант подошел, а сзади него, на сейфе рядом с моей водкой, лежала моя мелочь, рублей тридцать не больше. Вот. Подходит сержант к прапорщику, заметил мелочевку и говорит: «Слышь, Лех, я возьму у тебя рублей десять на мороженное?» Прапор кивает, мол, бери и больше, все равно не мое. Я попробовал было возмутиться, но эти два пидора даже никак не отреагировали на мои вопли и стону. Так я и узнал имя и фамилию моего мучителя и просто честного и хорошего мента – Алексея Макарова из 25 отдела милиции Приморского района.
Поняв, что голыми руками меня не взять, прапорщик Макаров, решил по простому, по нашему. Он открыл дверь в аквариуме и сказал:
- Вылезай!
- Куда?
-Увилишь!
Я вышел и остановился возле его стола.
- Садись – подписывай, - он сунул мне под нос листок, на котором было написано, то, чего на самом деле не было: начиная стог, что я ссал на эскалаторе в метро, а меня туда просто не пустили, и кончая тем, что я выхватил у сержанта из кобуры пистолет и угрожая расправой, надругался над ним.
- Не буду я эту галиматью подписывать, - сказал я.
- Не будешь, паспорта своего не увидишь!
- Это как это?
- А так, молча. Принесешь пятьсот рублей послезавтра, верну тебе паспорт, не принесешь – паспорта больше не увидишь! А то, что протокол не подписал, так мне еще и лучше.
Потом он встал, аккуратно взял меня под руку и повел к выходу. Выставил за дверь, вернулся в дежурку, поднял мое пальто и швырнул его мне под ноги.
- ****уй нахуй! – напутствовал он меня на прощание.
- Нахуй твоя жопа хороша! – огрызнулся я. Но он не повелся, ему лень было связываться со мной. Мне же предстоял долгий путь домой пешедралом, ведь время было бес пятнадцати три, до открытия метро я либо околею, а снег начавшийся днем так и не прекращался, либо меня сожрут бездомные собаки, которых в районе немеренно. Был конечно, теоретический шанс, что Аркадий пустит меня переночевать, но после вчерашней перепалки вряд ли. Поэтому попив воды из Черной речки, возле места гибели Александра Сергеевича, я поплелся домой, обдуваемый всевозможными ветрами и осыпаемым мерзким снегом, первым снегом выпавшим уже в сентябре…
Я потом несколько раз звонил в отдел, разговаривал и с Макаровым и с другими ментами, бесполезно. Макаров сказал, что выбросил мой паспорт в Малую Невку. Врет сучара! Наверняка продал кому-нибудь из черножопых. Как-то я приехал в отдел с заявлением, о том, что некий прапорщик Алексей Макаров отобрал у меня паспорт и вымогает пятьсот рублей, принес эту бумаженцию к заместителю начальника майору какому-то, тот прочитал, покраснел. Мы с ним подошли к прапорщику, и он наорал на него. Привожу практически дословно его слова: «Макаров, ты опять за старое взялся. Я же тебя предупреждал!» Макаров что-то вякал в ответ, но так, не громко. Ну, думаю, сейчас он мне паспорт вернет. Куда там, только майор отошел, как этот приподнялся с стула, чтобы не орать на всю дежурку, и прошипел мне так ласково и нежно: « Я тебя урода достану. Я каждый день на тебя патруль буду насылать! Я тебе устрою сладкую жизнь!» «Хорошо» – говорю я – «Я иду в прокуратуру» И пошел, но не в прокуратуру, она на Савушкина дом 83, а к Аркашке водку пить, я сним уже успел помириться к тому времени. Так я живу с тех пор без паспорта, как бомж. Принципиально его не делаю, если поймают менты, то я им эту историю и поведаю, пускай разбираются, хотя времени уже прошло полтора года.
VI
Макаров посмотрел на меня так, что у меня в животе похолодело, а ноги завибрировали, словно меня намотал шпиндель на штуцер, или хрен знает, что так на кого меня намотало. Несомненно, что вчера с Иноком был прапорщик, теперь я знал это точно, после того, как он взглянул на меня испепеляющим взглядом, мол, только вякни, гондон, ты из отделения не выйдешь! К счастью для меня, он не вспомнил меня, сколько мимо него таких как я прошло за эти полтора года, но какое-то подозрение в его душе затаилось. Я понял, что он не узнал меня, и чтобы не навлекать на себя неподъемные заботы и треволнения, я поспешил откреститься от своих слов, заявив, что тот мент, если это был мент, выглядел совсем иначе, и абсолютно не походил на прапорщика.
– Да, конечно, - сказал оперативник. – После принятия на грудь алкоголя, все люди кажутся одинаковыми.
Я надеялся, что Макаров выйдет из кабинета, и тогда я во всем честно признаюсь сыскарю, но он почуяв неладное, не торопился покидать помещение, делая вид, что ищет какой-то документ или цветочки хочет полить, или по телефону позвонить, или… Отмазок можно было придумать ***ву тучу, тем более, что оперативник не настаивал. Конечно, я мог бы попросить опера, поговорить с ним с глазу на глаз, но тогда, Макар точно бы угондошил меня, едва я выйду из кабинета.
- Я свободен? – спросил я.
- Да, - кивнул оперативник. – Данные ваши у нас есть, если будет потребность, то мы вам позвоним. Кстати, а где ваш паспорт?
При слове паспорт глаза у Макарова вспыхнули, и я понял, что он меня узнал. Шиздец!
- Потерял, - промямлил я, чувствуя, как у меня потеют ладони, колет в правом боку, свербит в мошонке и опускается матка. Шиздец, Макаров меня узнал, теперь он меня не отпустит, тем более, что он догадался, что и я его тоже узнал.
- Надо восстанавливать, - сказал опер и попрощался.
Я вышел из кабинета и бросился бегом по лестнице, позади раздавался торопливый гул шагов. Я не сомневался, что это прапорщик. Самое ужасное, что эта сволочь знает мой адрес, и рано или поздно подкараулит меня возле подъезда, даже не он сам, а наймет каких-нибудь отморозков, которые за бутылку «Пекарья»придушат меня собственными шнурками.
Я шел не оборачиваясь, но спиной чувствовал, что Макаров идет следом, и что, намерения у него, отнюдь, не дружеские. Что делать? Идти к «сисястой» мне уже не хотелось, я свернул на Турбинку, перебежал Трефолева, шмыгнул во двор, Прижался к стене и выглянул. Макаров шел за мной, как неотвратимое возмездие, за совершенный мерзкий проступок. Куда бы мне податься? Может… В голове мелькнула дерзкая мысль, вернуться в отделение и чистосердечно рассказать все оперативнику. Я так бы и поступил, но в этот момент прапорщик вывернул из-за угла здания, и мы встретились глазами. Я отвел свой взор, сделал вид, что завязываю шнурки, после чего повернулся, и пошел к дому. Он так же играл в какую-то свою игру, потому что, сделал вид, что меня в упор не видит, а если и видит, то не знает, а если и знает, то я ему просто на… не нужен. У него своих дел по горло.
И тут я вспомнил про «большевика». Точно, пойду-ка я сейчас к Вовке и все ему расскажу. Он-то меня в обиду не даст, а заодно посоветует, что мне делать, до тех пор, пока прапорщик будет гулять на свободе. То, что его тотчас не закроют, выслушав мои показания, так это к гадалке не ходи, мало ли что, может наплести гражданин у алкашеского вида, у которого и паспорта-то нет. Точно, пойду-ка я к «большевику».
Дальнейшие события развивались с калейдоскопической быстротой, как в забугорном боевике.
Я зашел в парадную и поднялся на несколько ступенек и позвонил в железную дверь. Вовка жил на первом этаже, и неприятных мгновений подъема по безжизненной лестнице, я избегал. За дверью стояла мертвая тишина. Скрипнула входная дверь. Я не оборачиваясь понял, что это Макар. С силой я давил на кнопку звонка, а говно уже струилось по моим ногам. Кто сказал, что умирать не страшно? – плюньте ему в морду. Я обернулся, передо мной стоял прапорщик. Его лицо ничего не вырожало, ровно, как и взгляд. Его темные мутные глаза вперлись в меня, словно бы гипнотизировали. Он закусил губу, и страшная боль пронзила мне левый бок. Маску ужаса надел я насвое лицо в тот момент, и увидел эту сцену со стороны. Не произнеся не звука, я начал оседать на пол. Макаров занес нож, для последнего удара.
Хлопнула входная дверь. Макаров машинально оглянулся. «Большевик», а это был он, заметил нас еще из арки, и почуяв недоброе, поставил материны сумки на землю и рванул к своему подъезду. Вначале он увидел меня, оседающешго на пол, а потом Макара с ножом в руке. Не мешкая не секунды, он взлетел на площадку и одним ударом своего могучего кулака, оглушил оборотня в погонах, как любил выражаться бывший министр внутренних дел. Точнее, он их любил ловить, перед выборами, и выпускать на волю, после.
Ну вот, опять я в политику попер, обещал же. Ну, а что мне прикажете еще делать, ежели я лежу в 26 больнице имени Костюшко, ежели мне сделали операцию и удалили левую почку, ежели у меня жена родить скоро должна! Должен же я хоть как-то расслабиться, а лучшей расслабухи нет, чем перемывать кости нашим говеным политикам и министрам. Вчера заходил Вовка, принес апельсины и сок. Но, я их не ем, а сок уже выпил. Мне бы покурить, так вставать на разрешают, даже ссать приходиться в утку. Как мне все это осточертело!
Макара задержали, он как и все эти Иноки – ***ноки находится в СИЗО. На счету их банды не одно преступление в разных районах города. Оказывается, что прапор перебрался сюда, в наш район, в конце прошлого года, и практически сразу связался с Иноком, помогли старые связи мента. Когда-то он был знаком с человеком, который сидел с Иноком в одной камере. Меня привлекут в качестве свидетеля, как только я поправлюсь. В общем, все у меня не так уж и плохо. Как сказал мой лечащий врач – «Не ссы лягуха, в болоте сухо!». Да я и не ссу, я жду весточку из роддома. Даже стишок придумал, глупый правда, но извините, на что способен, я же не рифмоплет какой-нибудь из модных:
Мне бы: классную дачку,
Престижную тачку,
Красавицу дочку
И новую почку!
Не смейтесь, я ведь не поэт, я просто так, мне делать нечего. А главное, что я живой.
В палату зашел врач – Александр Михайлович, который делал мне операцию. Он каждый день навещал меня и интересовался моим самочувствием. Лицо у него светилось какой-то глупой улыбкой, словно он разгадал секрет бессмертия.
- Как дела, бандит? – спросил он, пряча улыбку в кулак.
- Ничего, - ответил я. Что-то здесь не то, что-то он больно веселый и радостный какой-то, будто выиграл Джек-пот в одноруких бандитах.
- Ты кого больше хочешь, мальчика или девочку? – отчего-то спросил он, хотя, конечно же он был в курсе, что Танька должна вскорости разродиться.
- Да я то сына больше хотел, если честно, - признался я, не чувствуя подвоха с его стороны. – Да мы с женой на УЗИ ходили, ей сказали, что плод пока еще мал, но на семьдесят процентов будет девочка. Так что, выбирать на приходиться. Я даже стишок тут сочинил, - и я прочитал ему свое творение.
Он улыбнулся, услышав о моих просьбах, о новой почке и красавице дочке.
- Ну, на счет новой почки, я тебе не могу ничего сказать, на счет дочки, ты уж сам думай, а, вообще, у тебя сын родился!
2003 г.
ЧЕРНОЕ ОБЛАКО (ПРО*****)
Увидел я ее впервые, когда пошел к приятелю во двор поиграть в футбол. Даже, вернее, не увидел, а услышал.
Было первое мая. Стоял погожий весенний день, пожалуй, первый погожий, по-весеннему теплый денек в этом году. Градусник термометра показывал двадцать четыре, но с учетом нашей влажности и близости Финского залива, смело можно было давать все тридцать. Народ на улице выпендривался кто как мог. Особенно, молоденькие девчонки, стремились надеть на себя яркие, наряды, но в минимальном их количестве. Ходят, шельмы, пузо голое, плечи голые, про ноги я и не говорю, юбки такие, что и не поймешь, с перепугу, толи это юбка, а толи это трусы такие навороченные.
Короче, выглядят все так, словно сошли с обложек эротических журналов. Ну, а как же еще быть? Ведь весна, ведь первый погожий денек, ведь истосковалось тело и глаза по красоте. Всю долгую зиму укутывали они себя, укрывали от злого мороза, колючего ветра, ненастья и вьюги. И вот дождались, когда, как природа, можно скинуть с себя пушистые зимние одежды и выставить напоказ беззастенчивому мужскому взору, все свои прелести, всё свое обаяние, все достоинство. Ходят мужики по майскому городу, головами вертят из стороны в сторону, не знают, - на кого глаз положить. А тут и не думай. Любая просто красавица, стройная, высокая, нарядная.
Во времена моей молодости такого конечно же не было. Нет, девки старались, конечно, наряжались, но в основном это было стандартно: индийские джинсы, чешские туфли и, изредка, финские куртки. Ну, кто умел рукодельничать, или мама у кого имела швейную машинку, то те изгалялись, как могли, но все равно, до нынешних им далеко. Хотя, может, это возраст во мне говорит, ведь, что не говори, когда тебе под пятьдесят, то и Баба-Яга Василисой Прекрасной показаться может. Да. Впрочем, я вру все. Мне до пятидесяти, как до конца света, мне чуть за тридцать, я молод, здоров, красив собой, вредных привычек не имею, люблю футбол, мороженное и женщин. Вот и сегодня, облизывая эскимо на палочке, я бодро шагаю в сторону стадиона, с надеждой, что вчерашний футбольный поединок, прерванный из-за дождя, возобновиться с новой силой и мы покажем этой мелкотне, есть ли у нас еще порох в пороховницах, либо нам пора на свалку истории.
Иду я, ем мороженное, настроение превосходное, глаза разбегаются в разные стороны, голова вращается вопреки законам природы на 720 градусов. Благоденствие и благолепие, как сказали бы служители культа, и тут… И тут я услышал звонкий, пронзительный крик, чем-то напоминающие вой младенца, которому не дали конфету.
« Ах ты ****ь ты такая! Ух ты, вырядилась! Как же, молодая, красивая, что тебе еще остается, как трахаться, да чужих мужиков уводить! Проститутка сраная! Сука…»
Эта тирада продолжалась до бесконечности, и услышав ее, я опешил. Таких скабрезных ругательств из уст женщины мне не приходилось слышать довольно давно, пожалуй, с того самого момента, как я бросил пить и посещать различные притоны, пивные бары и прочие подобные заведения. Интересно, подумал я, что же такое случилось, что могло довести даму до таких грязных оскорблений в адрес своей соплеменницы? Я обернулся. Мимо меня прошла молоденькая белокурая девушка в голубой кофточке и белой короткой юбке. Как я успел заметить, девушка была пригожа, ладна и хороша собой. Она шла той притягательной для мужиков походкой и не обращала никакого внимания на несшиеся ей в след проклятия. Следом за ней шла дама, примерно моего возраста, то есть за тридцать, рыжеволосая, в малиновом свитере, синих джинсах и черных ботинках. На поводке у нее был огромный пес, - тигровый боксер. Рыжеволосая дама была в черных, солнцезащитных очках и курила, при этом не переставая изрыгать из своего чрева проклятия и оскорбления в адрес милой, молоденькой девушки. Впрочем. Вскоре девчонка скрылась за поворотом и дама прекратила свои излияния. Поравнявшись со мной, она посмотрела на меня, сказала: «****ь», я не понял, ко мне ли это относилось или к прошедшей милашке, выбросила окурок и прикрикнув на пса, удалилась в сторону стадиона. Вначале, я решил, что как многие дамы, в наше неспокойное время, эта самая «собачница» и «матершиница», просто пьяна. Но, приглядевшись по лучше, я понял, что заблуждаюсь в своих выводах. Женщина была трезва, как стекло. Более того, она была симпатична и не носила на лице тот самый отпечаток, который заметит и ребенок и взрослый человек, отпечаток опустившегося человека. У нее было худое, вытянутое лицо, заостренный нос, тонкие губы. Глаз я не разглядел из-за черных, скорее темно0коричневых, стекол на ее глазах. Вот так я и увидел впервые Алису.
Алиса родилась в самом начале шестидесятых годов двадцатого века в глухом украинском селении где-то на полтавщине в семье хохла и еврейки. Мать присматривала за хозяйством, а отец работал в соседнем городке на каком-то оборонном предприятии, от чего редко бывал дома. Смесь хохлядской и еврейской крови дала необыкновенный результат, - Алиса была удивительным ребенком. Не по годам умная и рассудительная, она обладала необыкновенной привлекательностью и обаянием. Ее любило все село, называя не иначе, как куколкой или синеглазкой, сказочным персонажем романа Николая Носова о Незнайке. Кроме того, что она была красива и умна, девочка росла самостоятельной, хозяйственной и целеустремленной. С малых лет она помогала матери по хозяйству: полола сорняки в огороде, кормила гусей и кур, убирала по дому. Когда пришла пора учиться, то она уже через месяц, отказалась от опеки родителей и самостоятельно добиралась до соседнего села, хотя дорога была не близкой. Со здоровьем у нее тоже все было в полном порядке: она отлично плавала, бегала с мальчишками наперегонки, играла в салочки, пятнашки, казаки-разбойники и другие подвижные игры. Короче. Жизнь у девочки складывалась как нельзя удачно.
После такого вступления любой здравомыслящий человек поймет, что «раз автор в таких восторженных розовых красках описывает все прелести жизни маленькой Алисы, то, наверняка, далее тона и краски изменяться, и на безоблачном горизонте жизни девочки появятся тучи». Что ж, вы правы, я этого и не скрываю, как это не скучно и не банально.
Беззаботная, но ответственная жизнь Алисы закончилась в конце пятого класса. Оказалось, что отец давно уже имел вторую семью, где-то в городе, и сделал свой выбор в пользу последней. Для двенадцатилетней девочки это стало настоящим ударом, ведь она очень любила батьку. После развода, точнее, после объяснений с матерью, отец пытался было поговорить с дочкой, но та наотрез отказалась видеться с отцом, заявив, что с этого момента «он ей больше не папа!». Первое время она часто убегала в лес и ревела там на пригорке среди густой травы и цветов, а потом устроилась работать в колхоз – на прополку, благо наступили каникулы. Работа как-то отвлекала девочку от грустных мыслей, но неожиданно возникшая ненависть к отцу накапливалась в ней, накапливалась и вскоре перелила через край.
Однажды мать обнаружила, что из подпола пропали дедовские патроны, хранившиеся здесь еще с того времени, когда дед был жив и хаживал на охоту. Все попытки матери выяснить у дочки «куда могли подеваться патроны?», наталкивались на глухую стену непонимания. Вскоре, однако, выяснилось, что в городке где жила новая семья отца, произошел непонятный случай. Какой-то парнишка бросил пакет с порохом в окно квартиры, где проживал отец Алисы. Парень с места происшествия скрылся, да и ничего страшного не произошло, сгорела только тюлевая занавеска, да дочь хозяина квартиры получила небольшие ожоги лица, но этот эпизод заставил мать взглянуть на дочь другими глазами. Она попыталась поговорить с ней, объяснить, что «это жизнь» и ничего не следует ломать, тем более такими методами, ведь она сразу же догадалась, почувствовала материнским сердцем, чьих рук это дело, но дочь упорно все отрицала. С того момента между матерью и Алисой стала вырастать стена недоверия, отчуждения и неприязни. Мать по-прежнему любила своего непутевого Павла, а дочь, взрослея, все больше и больше ненавидела мать за эту любовь. В общем, к окончанию школы девушки испытывала ненависть к обоим родителям, да что там к родителям, она НЕНАВИДЕЛА всех баб и мужиков. И опять же, все решил один случай.
На летней практики, после окончания девятого класса, ребят отправили в подшефный колхоз в КМЛ (комсомольско-молодежный лагерь). Там Алиска, а это была уже не просто куколка, а настоящая греческая богиня, познакомилась с парнем из Киевского политехнического института, который работал в сторойотряде по соседству. Высокая статная черноволосая красавица, с греческим профилем, с большими голубыми глазами, шикарной грудью мгновенно привлекла внимание студентов третьекурсников. Все парни, гарны хлопцы, как с ума по сходили, глядя на черноволосую Афродиту. Едва школьникам стоило появиться возле расположения студентов, как обязательно кто-нибудь из парней затягивал песню группы «Смоки» про «Ночь с Алисой». Алиса краснела, но ей это нравилось, и вызывало зависть у одноклассниц и сокурсниц парней. Вскоре, через неделю после приезда в колхоз, Алиса познакомилась с Михаилом, который и стал тем самым парнем, о которых принято говорить: «он ее открыл». Мишка, кстати тоже еврей, был не очень симпатичным, не высоким, черноволосым парнем, но вот эрудиция у него была, как у Ньютона, а язык подвешен, как у Сирано Де Бержерака. Этим он и «купил» Алискино сердце. Ухаживал он очень сдержанно, но настойчиво. Всегда был галантен и предупредителен, аккуратен и остроумен. Когда его сверстники сидели и пили вино возле костра, он гулял возле голубого леса, зеленого от тины озера, принося оттуда необыкновенные цветы и подбрасывая их в комнату к Алиске. Кстати. Не смотря на то, что это грустная история закончилась, как и должна была закончиться, Алиска, с того времени, очень полюбила цветы, и частенько, на последние деньги покупала себе различные экзотические растения, впрочем, уверяя всех, что их ей подарил очередной поклонник.
Да, а на счет первой любви. Все произошло как-то непроизвольно и обыденно. Почуствовав однажды, что их кровь вскипает, что их плоть требует соединения, они просто пошли в лес и Мишка сделал из Алисы женщину. Вначале их губы соединились в долгом поцелуе, потом он расстегнул на ней джинсы, а она послушно легла на траву. Затем он стянул с себя спортивные брюки и, аккуратно, ввел свой горячий член ей между ног. Алиска вскрикнула от внезапной боли, которая пронзила ее всю от кончиков пальцев ног до макушке, а потом ... "Противно как-то было", - вспоминала она, рассказывая о своем первом соитии.
Врет наверное, просто не прошла у нее обида на Мишку, а может и не врет. В общем, после той ночи ходила Алиска счастливая и зареванная несколько дней. И не понять было ее школьным подругам: от чего она, то в смех, то в слезы. То сияет, как солнечный луч, а то ходит хмурая, словно серый осенний вечер. Алиса и сама не понимала, что с ней происходит, не могла понять, совладать со своим настроением. А потом грянул гром. Кто-то уж ее одноклассников узнал, что Алиска спит со студентом и растрепал об этом всему лагерю. На Алису стали косо поглядывать подружки, поняв наконец, от чего так часто меняется ее настроение. А потом до нее дошли слухи, что кто-то из студентов рассказывал о том, что Мишка этот такой прощелыга и ловелас, что у него жена и дочка, что он похвалялся перед всеми: «что сломал целку этой самой пигалице». Алиску эти слухи поначалу мало интересовали, мол, завидуют дуры, вот и треплются, но вскоре. Вскоре к Мишке приехала курносая страшная девка, с круглой опухшей мордой, глазами навыкат и кривыми ногами. Девчонки работали в поле, когда приятель Мишки, который так же приударял за Алисой, подошел к толпе Алискиных подруг, сама она сидела в стороне под сенью липы, и рассказал о том, что к Колюшкину приехала из города жена и привезла двухлетнюю дочь. Подруги тут же доложили эту «важную новость» Алисе. Алиса молча выслушала это известие. Лицо ее побелело, руки похолодели, ноги подкосились, и она упала в обморок. Это был первый обморок в ее жизни, потом их будет - хоть отбавляй. Очнувшись, она молча встала и продолжила прополку. То, что слова подруг были правдой, она не сомневалась, ей сердце все подсказало. Она все поняла, когда увидела на их поле Мишкиного приятеля. Вечером, никого не предупредив, она уехала домой.
Именно после этого она возненавидела все мужское население планеты, как, впрочем, и женское, наверное, за компанию. Нет, Алиска не стала недотрогой, не приняла постриг, не ушла в монастырь, она по прежнему жила той же жизнью: училась в школе, спала с парнями, общалась с девчонками, но в душе ее что-то окончательно изменилось. Какое-то черное облако заволокло ее душу. Она презирала красивых и любила безобразных, она ненавидела добрых и обожала мерзавцев. Но, повторяю, все это происходило в ее душе, снаружи она оставалась прежней Алиской.
После окончания школы с «красным дипломом», путь Алиски лежал в столичный университет, но она не захотела ехать в Киев, а, назло матери, поехала сдавать экзамены в Москву. Кстати, тот отъезд, случившийся четверть века назад, окончательно прервал ее отношения с отцом, и практически свел к нулю отношения с матерью. Но, разве думала тогда об этом юная красотка, обиженная на весь мир и мечтавшая отомстить ему, как только представиться первая возможность. Что это будет за возможность, и как она будет мстить, Алиска не представляла, но знала. Что если она не сделает это, то, то черное облако в ее душе просто сожрет, просто выжрет ей сердце.
Экзамены в Московский университет Алиска завалила, вероятно, черные мысли слишком упорно обуревали ее, слишком прочно завладели ее сознанием. Не желая возвращаться «до дому, до хаты», она устроилась работать дворником, а затем уборщицей в один спортивный клуб на окраине столицы. Красивые, стройные, мускулистые парни, будущие «солнцевские», «ореховские», «подольские» и прочие спортсмены, цокая языками, перемигивались и поглядывали на симпатичную стройную уборщицу, которая наяриваля полы в их туалетах. В конце семидесятых про организованную преступность еще слыхом не слыхивали, но тем не менее, в Москве были банды под руководством «воров в законе», которые обирали «теневиков» и приезжих с Северного Кавказа. Эти банды, обычно, пользовались услугами спортсменов, используя их в качестве бойцов, так называемых «торпед». Ну, кто устоит против мастера спорта по боксу, чемпиона Европы по самбо или вольной борьбе? Вот один из таких бойцов и стал первым Алискиным ухажером в Первопрестольной. Это был здоровенный амбал по прозвищу - Маргарин, входивший в команду некого вора по кличке Степа Корявый. В той, в прошлой жизни, Маргарин был обычным борцом «классиком». Но, звезд с неба не хватал, особых достижений не имел, к спортивному режиму относился наплевательски, а главное, по выражению тренера: «он был жестоким, а надо быть жестким, но добрым». Вот тогда-то его и приметили люди из банды. Впрочем, как там у них все произошло, Алиска знать не могла, да и не желала, главное, что под боком оказался красивый высокий парень, спортсмен, да еще и при деньгах. Жизнь в столице закрутилась, завертелась и понеслась…
Один кабак сменял другой, одна гостиница – другую, одни наряды-третьи. Алиска купалась в шампанском, в икре и в славе. Маргарин очень бережно относился к своей игрушке и никому ее в обиду не давал. Но, хотела ли этого Алиса? Она сама иногда не понимала. Вроде бы все идет своим чередом, считай, она с хода завоевала Москву, но что-то было не так от этого разгула и веселья. То самое облачко, что намеревалось съесть ее сердце, иногда, просто доставало ее по ночам и шептало: «не то это, Алиса, совсем не то, что тебе нужно». Что было нужно, Алиса поняла, когда Маргарин внезапно обосрался в одной гостинице.
Случилось это перед самой посадкой его в тюрьму. Он снял дорогой номер в гостинице Москва, где они веселились с Алиской трое суток. По сколько, Маргарин, вероятно предчувствуя скорый конец своей разгульной жизни, пил как черт, то шампанское, коньяк и вино официанты таскали в номер круглосуточно. Алиска пила наравне со своим ухажером, но не напивалась так быстро, как он. На второй день чрезмерного возлияния, когда у Маргарина иссякли силы, и он рухнул в койку, Алиска решила проветриться и сходить в ресторан. В ресторане она пробыла не очень долга, а когда вернулась, то почувствовала в номере поганый запах. Вначале она подумала, что Маргарин наблевал где-то под кроватью, но на полу все было чисто. Тогда она проверила постель, тоже. И тут до нее дошло, что Маргарин просто потек во сне. Стащив с него штаны, она убедилась в своей правоте. Она пошла и по старой привычки замочила штаны в ванне. Но, пока она ходила, Маргарин успел сделать это еще , на этот раз прямо на простынь. Алиска матюгаясь, вытащила простынь из-под мужика и никак не могла решить, что с ней делать. Наконец, она просто выбросила ее в мусорное ведро, а сама пошла к горничной и попросила новую. Та изрядно удивилась, услышав просьбу, но простынь дала, поинтересовавшись: «А что же случилось с прежней?» «А, ерунда» – ответила Алиса – «Просто мужик обосрался!» Что увидела она на лице опешившей девушки, это известно лишь ей одной, наверное изумление, отвращение, испуг, но в тот момент она поняла, что хочет она, чего добивается то черное облако, которое хочет сожрать ее сердце. Она пришла в номер и разбудила Маргарина, выложив ему все, что произошло за последние часы. При этом она соврала, что горничная первая обратила внимание на то, что в их номере жутко воняет. Маргарин был потрясен, смущен, унижен, зато сердце Алиски пело и веселилось. Она же даже пожалела, что замочила грязные портки мужика, вот бы сейчас ему их в морду сунуть! Унижения мужчин, вот чего желало ее черное облако. Говна оно желало, чтобы весь мир смердел и пах перед их гнусными рожами. Но, это была только половина мира, а вторая…
Вторая ждала своего часа.
После того, как Маргарин вместе со своими подельщиками угодил за решетку по жуткой 77 статье на 15 лет, Алиска потусовалась еще не много в Москве и решила, что пора отсюда «рвать когти», больно уж известное имя было у Маргарина. Следующим местом своего пребывания, она выбрала Ленинград. Вспомнив, наконец, что закончила школу с золотой медалью, он подала документы в Политехнический институт и в июне легко сдала экзамены. Так из абитуриентки она превратилась в студентку – первокурсницу, с комнатой в общежитии и полным отсутствием средств для существования. Если другим студентам часто помогали родители, то Алиса, порвав отношения с родными, и даже, не сообщив матери о своем местонахождении, могла рассчитывать только на себя. Правда, не чурающаяся никакой грязной работы, она устроилась, опять же уборщицей, но на этот раз в собственное общежитие. Учеба давалась ей легко, на все попытки ухаживания, со стороны сокурсников, либо студентов старших курсов, она абсолютно ни как не реагировала, подруг не имела, так приятельницы, с кем кофе попить, да «за жизнь погутарить». Алиса ждала. Чего ждала? – она сама не знала, но знала одно, что это придет. И это пришло!
Пришла любовь.
На третьем курсе она познакомилась с симпатичным парнем Виталиком, который учился на курс старше, был высок, строен, красив собой, умен и прочая, прочая, прочая. Любовь неожиданно обрушилась на Алиску и закружила ее в вихре. Но…
Не пугайтесь, дорогие мои, на этот раз «НО» сказано не потому, что все дальнейшие события опять окрасятся в черные тона. Совсем нет. Здесь «но» означает, что не хватало маленького довеска, для полного счастья Алиски. И здесь этот довесок появился.
Но, Виталий был женат! Виталик был женат и был готов оставить жену и ребенка ради ее, - Алисы! Алиска тут же вспомнила тот поганый день на колхозном поле, когда узнала о том, что Мишка женат и что он просто попользовался симпатичной простушкой. Ведь именно тогда, именно в то время вдруг возникло в душе то самое черное облачко. И сейчас, сейчас здесь оно могло растаять, раствориться, пролиться дождем и уйти из нее, перестав угрожать ее сердцу. И Алиса решилась. «Да, Виталий, я согласна стать твоей женой!» Вскоре они поженились, а еще через год, как раз когда Алиска закончила институт, у них родилась дочь. Виталий, тоже иногородний, устроился на работу на Кировский завод, и им дали общежитие. Вскоре Алиса родила вторую девочку, а затем и третью. И тут.
После возвращения из роддома с третьей девчонкой, Алиска узнала от соседки, что Виталий несколько раз подкидывал той детей, а сам уходил, якобы на ночную работу. Но, однажды, муж соседки встретил Виталия с какой-то барышней, которую тот всячески обнимал и целовал. Поскольку с соседом они были «на ножах», то последний все тут же рассказал жене, очевидно догадываясь, что она «сольет» всю информацию Алиске. Исчезнувшее, казалось, навсегда облако, появилось вновь, пролив кислотный дождь и разъев ее сердце. В добавок к известию об измене мужа, пришли вести с Украины, что поочередно скончались ее родители. Жизнь теплилась в душе Алисы только благодаря трем очаровательным дочкам. Вот так, все сразу, а главное, - за что? Чем он так прогневила Бога, что он послал ей столько горя?
О том, что она знает об измене, Алиса промолчала, но отношения с Виталием в корне изменились. Они перестали делить общую постель, хотя и ютились в двух комнатах в общаге. Виталий догадывался о причинах охлаждения отношений с супругой, но на серьезный разговор не решался, просто трусил. Алиса же не бросала его лишь по той причине, что детей надо кормить, а одной ей это будет не под силу. Вскоре, завод выделил многодетному отцу отдельную квартиру, но Алиса переезжать в нее отказалась, сославшись на необустроенность нового жилища. А затем, грянул 91 год, со всеми вытекающими последствиями. Кировский завод встал. Виталия уволили. Жить стало не на что, и Алиса сообщила мужу, что жить с ним больше не хочет.
Они еще мыкались вместе некоторое время, пока она не подала на развод. Вскоре, когда девочки уже подросли и окрепли, Алиса устроилась на работу на аккумуляторный завод и получила комнату в общежитии. Прописываться к бывшему мужу, она принципиально отказалась. Правда, вскоре и этот завод встал, и Алиску уволили, но комната в общежитии осталась за ней. Виталик подрабатывал в различных местах, и приносил Алисе деньги, которые она тратила на содержание детей. Однажды, когда девчонки отдыхали в пионерском лагере, знакомая достала льготные путевки, Алиска гуляла по Невскому проспекту. Неожиданно, возле Гостиного Двора к ней подошел не молодой мужчина и на ломаном русском языке попросил ее показать, где находиться Эрмитаж. Алиска не плохо владела английским и согласилась проводить «дядечку» до главной достопримечательности города. Слово за слово, они познакомились, и швед предложил ей поужинать где-нибудь вместе. Будучи не глупой женщиной, она сразу поняла, что означает это «поужинать вместе», и подумав одно мгновение, согласилась. Так в первый раз в жизни, почти тридцати восьми лет отроду, она за деньги продала «свою любовь». За одну ночь, с еле ворочающимся стариком, она заработала больше, чем ее бывший супруг за неделю, разгружая вагоны. Не сказать, что это занятие ей больно понравилось, но деньги, а еще удовлетворение. Удовольствие оттого, что эти сраные женатики изменяют с ней своим фрау, мисс и прочим мадам, тешило и согревало ее душу. Алиска не стала проституткой, просто, иногда, она позволяла себе одеть легкое платье, нацепить на себя все немногочисленные побрякушки, подаренные Виталием, и прогуляться по Невскому проспекту. Она не навязывала никому свои услуги, как обычные шлюхи, ее замечали и снимали сами. Сколько раз это было? Да, она и не помнила сама, ей это было не важно. Были деньги и было удовлетворение от содеянного.
Когда девочки выросли и нашли себе кавалеров, а Виталий, наконец, нашел достойную работу, то времени стало больше, и она, внезапно для себя, обнаружила, что ей не хватает дерьма. Да, да, именно того самого, которое она отстирывала когда-то бесконечное количество лет назад, в гостинице Москва у обосравшегося Маргарина. Черное облако залившее ее сердце, вероятно, очистило ей душу. Наверное, это не так, но судить не мне. Во всяком случае, Алиса старалась помогать различным бомжам, убогим, нищим, опустившимся людям. Заработав на Невском деньги, она устремлялась в свой район и кормила бомжей и бомжих, иногда, поила их дешевым спиртом. Со временем, она привыкла к запаху мочи, испражнений, пота и блевотины. Ей даже нравились эти запахи. Но, в то же время, она возненавидела все то, что молодо, красиво и опрятно. Единственное, что нравилось ей – это были цветы, которых в ее крошечной комнатенке было немерено. Нет, Алиса сама всегда была чистой, прилизанной и аккуратной, но как же ненавидела она других. Кстати. Постепенно ненависть к мужикам исчезла, зато ненависть к женщинам возросла во сто крат.
Причиной таких изменений, как это не покажется удивительным, стала любовь. Алиска снова влюбилась. Это был мужчина младше ее на несколько лет, имевший жену и ребенка. Алиса знала его жену и ненавидела ее всеми фибрами своей души, она была молода, красива, к тому же дура - дурой. А Алиска. Да, она уже «старая дева» с тремя взрослыми дочерьми на выданье, с сединой в крашенных в рыжий цвет волосах, и стареющей кожей. Но, с каким удовольствием она отдавалась своему возлюбленному, представляя, что он предпочитает ее – Алиску, своей молодой жене. Алиса испытывала не только физическое, но, главное, и духовное удовлетворение, от секса. Единственное, что омрачало ее радость, это то, что она начала подозревать своего мужчину в измене! Не с женой, а с другой, более молодой девкой!!! Вот от того, она и орала и ругалась и грозилась всем более-менее красивым и молодым девушкам, которые проходили возле его дома. Она кожей ощущала в них скрытую угрозу своему благополучию. Ведь, если и этот мужик променяет ее на другую, то ей, просто, незачем станет жить. Мечтая жить для кого-то, она подобрала брошенного пса, выходила его и гуляла с ним рядом со стадионом, где мы играли в футбол. Там то я с ней и познакомился.
Было это год назад первого мая, в прекрасный солнечный день. Тогда, с футболом что-то не заладилось и я присел на трибуну возле стадиона, и тут подошла она. Вначале, я не много испугался, памятуя о том, как она ругалась на симпатичную девушку, но потом…
Потом, мы иногда встречались с ней, рассказывая друг другу о нелегких перипетиях и виражах случившихся в жизни. Но, вскоре она пропала. Точнее, я перестал встречать ее возле стадиона, перестал видеть ее собаку, которая иногда гуляла сама по себе, когда к ней приезжал «любимый». Спросить о ней было не у кого. Мои друзья ее не знали, а ее друзей не знал я. Может, умерла? Бог ее знает.
И вот, год спустя, иду я к своему приятелю и слышу:
« Ах ты про***** какая! Нацепила на себя короткую юбку и думает, что можно чужих мужей уводить! Сучка ты драная!»
Я улыбнулся. Жива, стало быть, курилка, все никак не дает ей покоя то черное облако, которое так жестоко обошлось с ней.
Я обернулся, но никого не увидел.
Может, это был лишь ее голос, а сама она где-то далеко?
Я машинально поднял голову вверх и посмотрел на небо.
Надо мной склонилось ЧЕРНОЕ ОБЛАКО.
«Ах, ты мудила грешная! Вот пидрила! Думаешь если на «БМВ» то все можно?
ПРО*****!!!»
2003 г.
ЧУЖИЕ ПИСЬМА
(СНЕГУРОЧКА)
Снедурочка, смотри, как воздух пузыриться.
Зима. Поземка. Смерть в ночи витает.
Сыр плесневеет в ржавой мышеловке,
Мурлычет, скрипнув, дверь,
А на твои ладошки, кружась ложиться снег,
Смеется и не тает.
Весна, что не весна, а пошлая издевка.
То темень и жара, то стужа и тепло.
Сыр съеден крысами, сломалась мышеловка.
Дверь больше не скрипит, смерть, тоже, не витает.
Лишь снег смеясь кружит.
А сердце потекло.
Блин, опять начинается! Что я за человек-то такой? Куда я качусь, куда двигаюсь? Тоска! Нет, надо написать, надо вспомнить все, до мельчайших деталей, иначе это никогда не оставит меня, раздавит и убьет. Я сажусь на диван и открываю свою кожаную сумку. Барахло, нет, оно мне сейчас не нужно, я ищу другое, я ищу свою прошедшую жизнь, свою любовь.
Обезьяна. Неужели с нее все началось? Обезьяна, это такая смешная прихватка для посуды. Ну, там для сковородок, горячих кастрюль, чайника. Она серая со смешными глазами и красным ртом. Господи, сколько прошло лет, а она все еще хранится у меня. Что это? Ностальгия, страх, желание вернуть утраченное прошлое, вернуть юношеские мечты, вернуть любовь той, которую люблю больше жизни?
Я достаю тетрадь и сажусь за стол. Я хочу написать тебе письмо, нет, много писем. Я хочу вновь прожить эти чарующие годы, я хочу остаться в них навсегда. С чего начать? Начать с нуля. Я смотрю на смешную обезьяну и начинаю писать.
«Ты помнишь, как все начиналось? Мы работали вместе с тобой в одном НИИ на улице Зайцева. Я работал в кино-отделе, а ты в канцелярии. Помнишь? Ты была обворожительным юным созданием с великолепной фигурой, милым личиком, обворожительной улыбкой, глазами… Да о чем я говорю, тебе и так об этом известно. Ты была ангелом. Да, за тобой многие ухлестывали, но так случилось, что ты выбрала меня. Как это случилось, как произошло, что мы встретились, мы полюбили друг друга? Первым с тобой познакомился мой приятель – Вовка. Помнится, ты показала ему язык и он с восторгом рассказал мне об этом. Вы познакомились и стали, иногда, болтать на лестнице. Ты курила, а он нет. И вот однажды, когда у тебя не оказалось сигарет, Вовка пришел ко мне и «стрельнул» для тебя одну. Я предложил, с дрожью в коленях, познакомить меня с тобой. Он не возражал, я тем более, а ты хитро улыбаясь, легко пошла на контакт. Вскоре мы курили вдвоем, Вовка стал нам не нужен. Ты очень нравилась мне, но откуда я мог знать, что симпатия перерастет в столь глубокое и коварное чувство, как любовь. Мы были молоды, жизнь еще не стучала обухом по голове, она казалась такой светлой, как солнечные зайчики на стене, как твой взгляд, как май, окутавший нас своим очарованием. Ты была … Мы встречались, по несколько раз на дню, ты весело щебетала о своей учебе в универе, рассказывала о друзьях и подругах, а я слушал, как завороженный. Мне было так хорошо с тобой, как никогда ни с кем не было. Твоя непосредственность покупала не только меня, но и многих сотрудников с которыми я работал. Я любовался тобой и очень гордился, что ты приходишь именно ко мне. Нет, вероятно, я еще не втюрился в тебя в то время. Я слушал твои рассказы про американцев, с которыми ты проводила свободное время и ни какой ревности, даже ее тени. Почему? Почему потом, я буду устраивать разборки и скандалы, почему потом, буду мучить и тебя и себя, своими домыслами и сомнениями? Я никогда не хотел делить тебя ни с кем! Слышишь! Я эгоист, но я не мог иначе. Вскоре, мне предстояла командировка в Крым, на целый месяц.
Нам предстояла разлука. Что произойдет за эти долгих тридцать дней? Ты окончательно влюбишься в своего американца, я найду себе подругу на юге? Разве мы задумывались об этом? Нет, мы просто жили и нам было хорошо. Помнишь? В день отъезда я отдал тебе свой проездной, и ты ужасно удивилась? Зачем я это сделал? Не знаю, мне хотелось хоть что-то сделать для тебя. Ты улыбнулась и уехала, исчезла, растворилась в знойном июньском воздухе. Думал ли я о тебе в Севастополе? Пожалуй, не так часто, как следовало. Но ты сама понимаешь, лазурное море, свобода, южные красотки, теплое пиво и красное вино. Нет, я вспоминал тебя, но не надеялся, не предполагал, что по приезде в город, все так изменится, все так перевернется в моей душе. Нет ничего слаще и больнее любви. Нет ничего загадочнее и страшнее, нет ничего, есть лишь любовь и ради нее стоит жить.
Ровно через месяц, перед посадкой в Симферопольском аэропорту, я купил персики и виноград. Зачем? Я вез их самой красивой девушке на свете. Я знал, я чувствовал, что сегодня увижу тебя, а все остальное не важно. Мы прилетели в двенадцать часов, оставили багаж и рванули на работу. Собственно, приходить в тот день нас никто не обязывал, командировка заканчивалась лишь на следующий день, но я шел к тебе, я мечтал тебя увидеть.
Мы встретились очень тепло, я угостил тебя фруктами и мы проболтали около часа. Лишь на следущее утро я узнал от Володи, что ты несколько дней приходила на работу зареванная, это Дэни – американец уехал на родину в штаты. Что я мог сделать, что сказать? Ничего! Мне было хорошо с тобой, а если у тебя любовь, если тебе дорог другой, то разве в этом твоя вина, разве сердцу прикажешь? Ты помнишь меня, загорелого, в драных шортах, в крассовках «Найк», в джинсовой рубахе и шкодной улыбкой на физиономии, как ты тогда выразилась? Ты не могла забыть НАШ июль! В обед мы пошли в «Золотой ключик» и ты выбрала ту самую обезьяну, на которую смотрю сейчас и реву, как проклятый. Нет, я не оправдываю себя, я не расписываюсь в своем бессилии что-либо изменить, просто я вспоминаю то время и понимаю, что я натворил, что сделал, до чего все довел. А ведь…
«Я сегодня иду подстригаться»,-сказала ты, - «Хочешь меня проводить?». «А можно?»- спросил я, ты рассмеялась. Нет, кто мне скажет, разве такое бывает? Неужели я влюбился в тебя, как какой-то мальчишка, как какой-то дурак? Да, я, действительно, влюбился в тебя, до безумия, до кошмара. Я мало говорил тебе об этом, но я всегда считал, что слова ничего не значат, значат взгляды, жесты, биение сердец, бессонные ночи…. Вероятно, я ошибался или что-то делал не так, но это уже было потом, а тогда, тогда была любовь. Любовь без слов, любовь двух сердец, двух существ. Мы искренне верили, что нашли друг друга в этом суматошном мире, мы верили, что никто и ничто не сможет разлучить нас НИКОГДА. Мы заблуждались, но об этом узнали лишь через несколько лет. Нет, я никогда не соглашусь в это поверить, я никогда не соглашусь, что мы стали иными. Я люблю тебя, как прежде, я даже во сто крат сильнее люблю тебя. Я провожал тебя на Измаиловский проспект, в парикмахерскую, где работала твоя подруга. По дороге я отлучился на минутку и купил тебе цветы. По-моему, ты было растрогана и счастлива. Я сделал это искренне, неожиданно для тебя и для себя самого. Мне хотелось, чтобы так продолжалось вечно. Потом, потом я даже не подарю тебе цветы в твой день рождения, когда мы станем мужем и женой. Что случилось со мной, что произошло? Нет, я не очерствел душой, я не расплескал своих чуств, это что-то иное, я не могу ответить на этот вопрос, мне стыдно и горько, что я становился другим, я убивал нашу любовь. Если бы было возможно повтроить все сначало, сделал бы я иначе? Мне трудно судить, искренне хотелось бы верить в это, но чудес не бывает, прошлого не вернешь. Время лечит душевные раны, но не заживляет их до конца, лишь притупляет боль и обиду, загоняет их в укромные уголки твоего сердца. Зачем мы живем, зачем дышим с тобой одним воздухом, зачем ходим по одной Земле, если все в прошлом? Впрочем, я не об этом хочу написать тебе. Я проводил тебя до Вики, а у нее была клиентка и мы сидели с тобой в грязной парадной и болтали. Ты помнишь, крокодилица, как я посадил тебя на колени, чтобы ты не испачкала свои брюки? Помнишь, как я пытался поцеловать тебя, а ты не согласилась, и тогда я пошел на хитрость. Я попросил твоего разрешения поцеловать лишь твой маленткий симпатичный носик. «Носик? Пожалуй, носик не обидется, если ты его поцелуешь» – сказала ты. Я наклонился и поцеловал тебя в губы. О! Какими были сладкими твои губы! Ты состроила недовольную рожицу и обиженно сказала: «Какой ты противный! Зачем ты обманул мой носик, он ведь может обидеться?». Нет, родная, он никогда не обижался, сколько бы я его не обманывал. Тот поцелуй был самым важным в моей жизни, самым главным, самым дорогим. Через день мы пол ночи целовались в Детском садике, рядом с твоим домом. Это было каким-то безумством. Нам не хватало воздуха, нам не хватало времени, нам ничего не хватало. Это было безумством, это было необыкновенной страстью, это было… Я не хочу, слышишь, я не хочу вычеркивать из памяти, выбрасывать в помойку наше прошлое, нашу вселенскую любовь. Нет, никогда не умрет любовь, пока я дышу, пока живу, точнее, существую. Почему я очень часто вспоминаю наш первый поцелуй? Потому-что я не помню о последнем, он прошел не замеченным, стерся из памяти, не отложился медом на устах. Разве мог я подумать, что он последний? Разве мог предположить, что все так стремительно оборвется и погаснет? Моя звездочка сорвется с небосклона и исчезнет, растворившись в черном небе. Господи, дай мне сил пережить это безумие! Я как представлу, что твой супруг целует тебя в «мои» губы, глаза, нос, так тут же хочется взять веревку и повеситься на березе. Почему я так много об этом думаю, но до сих пор не осуществил намеченного. Ты заешь, я трус, я боюсь наложить на себя руки, я боюсь уйти из этого мира, никому ничего не оставив после себя, ни хорошего не плохого. Пустота, вот что останется после меня, если я захочу и смогу прекратить свой земной путь. Сын не поймет меня. Хотя… Хватит, я больше не могу сегодня писать, я устал, я выжат, как гнилой лимон. До встречи прошлое, до встречи любимые…»
« Прошла неделя, как мы познакомились. Скоро у тебя отпуск и ты не знаешь, как его провести. У тебя есть подружка Машка и ты знакомишь меня с ней. Машка твоя лучшая подружка и тебе не терпится похвастаться своим новым парнем, тем более, что я не такой уж и страшный. Машка мне очень понравилась, я ожидаю от нее взаимности. Мы вместе гуляем по городу, вы о чем-то весело щебечите. Мы держимся за руки, я люблю тебя.
Вначале Машу поражает, что я называю тебя крокодилица, а ты меня крокодил, но ты объясняешь ей, что это наши «партийные» клички. Мы уже полюбили друг друга. Вы собираетесь поехать на море, но ты не хочешь расставаться со мной, чем, немного, огорчаешь свою подругу. Мы идем в кафе и едим мороженное. На улице стоит сумасшедшая жара, но мне предстоит еще работать несколько недель, перед моим отпуском. Мне наплевать на работу, лишь бы почаще видать тебя! Когда ты занята, то я пью сухое вино с моим приятелем Аркадием и все время перевожу наши разговоры на тебя, Аркадий тоже тебя знает и воспринимает мою влюбленность вполне нормально.
Вот, наконец, долгожданная пятница, у тебя начинается отпуск и ты свободна в течении двадцати восьми дней. Ты приглашаешь меня к себе, твой отец уехал в очередную экспедицию, а мачеха находится в деревне. У тебя нет матери, она погибла, когда тебе было шесть лет, впрочем, и этой мачехи больше у тебя уже нет, она бросила твоего отца и ушла к другому. Он тоже не долго страдал и нашел тебе новую «маму». Но все это будет потом, почти через десять лет, а сейчас…
С дрожью в сердце я прихожу к тебе в дом, сегодня что-то произойдет, насупит какой-то новый этап нашей любви. Мы много курим болгарских сигарет, пьем чай и болтаем на кухне. Вечереет, белые ночи уже закончились, но по-прежнему тепло. Я предполагаю, что мы вновь отправимся на прогулку, но ты этого не хочешь. У меня дома нет горячей воды и ты предлагаешь мне сполоснутся. Я соглашаюсь. Ты напускаешь ванну»
Я прикуриваю сигарету и смотрю за окно. Господи, сколько лет прошло, а как будто бы это было несколько часов назад. Я перечитываю свое творение, делаю небольшие исправления и вновь приступаю к письму.
« Я понимаю, что сейчас что-то произойдет, но не знаю, как скоро. Я лежу в ванной, я слегка пьян от белого вина, которое мы выпили с Аркадием и от сегодняшнего вечера. Мне хорошо. Вдруг открывается дверь, и появляешься ты, хитро улыбаешься, раздеваешься и залезаешь ко мне в ванну. У меня не так было много женщин и всех приходилось уламывать и уговаривать, ты же сама предлагаешь себя. Ты прекрасна и восхитительна. Твое нежное тело прислоняется к моему, я обнимаю тебя и целую, вначале в губы, потом в шею, пока мои руки ласкают твои соски. Ты мелко дрожишь, как тогда на скамейке, но сейчас ты голая, сейчас…
О позор! Видимо я так перепугался, что у меня ничего не получается. У меня нет эрекции. Ты удивлена, но не показываешь вида, «Ничего, крокодильчик, шепчешь ты, сейчас пойдем в кроватку, там у тебя обязательно получится!». Я чувствую себя полным идиотом и мальчишкой хотя и старше тебя на четыре года. Я вытираю тебя полотенцем, ты вытираешь меня. Мы беремся за руки и идем во вторую комнату на родительскую кровать, которую ты уже расстелила и поменяла белье. У, хитрюга!
Мы лежим в постели обнимаемся и целуемся. Я чувствую жар твоего тела, твердость набухших грудей и сосков, приятную влажность между твоих ног. Ты такая обворожительная и восхитительная, от тебя так прекрасно пахнет духами и телом, но я в трансе. У меня опять ничего не выходит, как ты не стараешься. Я, вообще, слишком закомплексован и сжат. «Расслабься, шепчешь ты, все у тебя получится». Я тоже хочу верить в то, что у меня все получится, но, вероятно, не слишком большой сексуальный опыт не позволяет мне войти в тебя. Мы долго пытаемся сделать это, ты пытаешься мне помочь. Но все тщетно. Наконец, уставшие мы, обнявшись, засыпаем.
Я просыпаюсь и слышу, твой плачь. Что ты плачешь любимая, хочу спросить я, но понимаю бестактность вопроса, тут все понятно и без слов. Если мужчина хочет женщину, значит он ее не любит, если нет…. Впервые я оказываюсь в такой дурацкой ситуации, когда не я, а меня затаскивают в постель, и я ничего не могу сделать. Ладно бы было наоборот, а так.
Я приподнимаю тебя за плечи, целую в глаза, губы, нос, я ласкаю твое тело. Ты ложишься сверху. Мы предпринимаем последнюю попытку, если все повторится вновь, то я вынужден буду уйти и я это знаю, даже без твоих слов, которыми ты упрекнула меня немного позже.
Он вошел! У нас получилось! Я так сильно ждал этого момента, то практически сразу кончил, но ты все равно довольна. Это значит, что я люблю тебя, я хочу тебя, я уже живу с тобой. Мы еще не знаем, что нам предстоит долгая совместная жизнь, но это свершилось, мы слились воедино, мы стали одним целым.
Наутро не вылезая из кровати мы совершаем все новые и новые более удачные попытки. Я больше не боюсь тебя и твоего тела, я больше не боюсь себя. Правда, я еще раз оконфузился, но сам себя простил. Когда ты стала целовать мне лицо, подбородок, грудь, постепенно опускаясь все ниже и ниже, я понял, что не выдержу, я придвинул твою голову к своим трусам, но ты воспротивилась: «По-позже» - сказала ты, но было уже поздно, я выдал все прямо в трусы. Какой же я мальчишка по сравнению с тобой!
Через некоторое время все было уже иначе, ты сделала это так, что я чуть не умер от удовольствия. Твой язык … Впрочем, об этом не стоит. Просто, ты очень здорово где-то научилась делать это. Мне было хорошо с тобой и в первый и в последующие дни. Ты была просто тигрица.
Мы занимались любовью на ковре, что не очень удобно, на столе, в коридоре перед зеркалом, в горячей ванной, и конечно в постели. У тебя была одна причуда, всюду ты таскала за собой огромное зеркало и смотрела в него, когда мы лежали вместе и делали «это». А как ты кричала! Я так боялся, что твои крики и стоны услышат соседи, что иногда зажимал тебе рот ладошкой. «О, любимый! О-о-о-о-о, роднуля моя, как хорошо, как я люблю тебя. Сильней, давай сильней. О-уу! О!!!». Ты любила, когда я целовал тебя «там», мне нравилось, когда целовала меня. Неужели я больше никогда не испытаю это чувство безумной радости. «О, крокодилка моя любимая. О!!!».
Впервые я подставился перед тобой перед Викиным Днем рождения. Там собрались твои друзья, а кроме Маши я никого не знал, мне было страшно, как воспримут меня в твоей компании. Я выпил для храбрости, а ты засекла. Мне было ужасно стыдно перед тобой, а ты даже не догадалась тогда, что это слово «выпил» будет преследовать тебя всю нашу совместную жизнь. Но тогда еще было все по другому, я был иным, я еще не превратился в алкаша.
Вскоре подоспел мой отпуск и ты предложила мне поехать к тебе в деревню в Псковскую область, где летом отдыхали твои близкие. Я согласился. Мы ехали через Псков и заехали на несколько дней к твоей родной тетке – Вале, ее мужу –Юре и их детишкам Максиму, и Анне. Мы великолепно провели эти несколько дней, хотя и спали в разных комнатах. Дядя Юра устроил нам настоящую экскурсию по древнему Пскову. Мы посещали монастыри, гуляли по набережной реки Великой, мы ходили на собрание баптистов, мы ездили к ним в садоводство и ели клубнику…
С Анной, Нюской, как ее предпочитала называть тетка, мы поехали в Печерский монастырь и поскольку я был одет в шорты, надо же показать всем скабарям мои загорелые ноги, то меня не пустили во внутрь, хотя я не слишком расстроился, я ведь был рядом со своей половинкой. После Пскова мы отправились в деревню, где я познакомился со своими будущими родственниками. Особенно мне понравилась твоя сестра-Наташка, глуповата правда маленько, но такая непосредственная, сисястая, такая наивная и обаятельная, что я почти влюбился в нее, но это была платоническая любовь. В деревне мы были предоставлены сами себе, поэтому продолжили наши сексуальные изыскания, в лесу, на берегу речки, в бане. О, в бане на пологе, а на мокром полу, оба потные и счастливые, как это оказалось очаровательно. Скажи, ведь тебе это понравилось? Мы любили друг друга: утром, днем и вечером. Мы провели несколько великолепных дней. Когда мы ходил, точнее, ездили за грибами, то мы постоянно держались за руки. Я пел песню Юрки Шевчука:
«Нас сомненья грызут, я сомнениям этим не рад.
Эта мерзкая тяжесть в груди, разбивает любовь.
Но пока мы сидим и страдаем, скулим у захлопнутых врат,
Нас колотит уже, чем попало, то в глаз, толи в бровь1»
А та пела припев, своим тоненьким, сладким голосом. Неся корзинку с белыми грибами.
« Я получил эту роль, я выбрал счастливый билет,
Я получил эту роль я выбрал…».
Мы выбрали с тобой один и тот же билет!
Мой короткий отпуск заканчивался, я взял лишь половину от положенного и мы возвратились в Ленинград, где все продолжалось и продолжалось. Наконец, вы решили съездить с Марией в Крым, точнее слетать. Мы купили билеты и вы улетели. Что делал я это время без тебя? Ничего, ходил на работу, пил с Аркадием сухое вино и считал дни до твоего возвращения».
Я возвращаюсь в настоящее. Пепел от сигареты падает на покрывало, я стряхиваю его и залезаю в сумку, в ней лежат твои письма. Как жаль, что не сохранились все, но большая часть навсегда останется со мной. Вот, это первое письмо, которое ты мне написала из Крыма, кажется вы отдыхали в Феодосии….
Я разворачиваю помятый тетрадные листок и пробегаю по нему глазами. Слезы наворачиваются на них. Неужели это было со мной?
«Любимый мой, половинка моя
дорогая, здравствуй!
Крокодил, мне тебя безумно не хватает Даже самое прекрасное море – ничто, по сравнению с твоими руками, в которых мне всегда так уютно, с твоей хитрющей улыбкой, с твоими нежными словами, которые ты так редко говоришь, с твоей «кр-рокодилицей».
Да еще миллион и маленькая тележка.
Можно ведь сказать очень много и все равно не назвать и не понять главного: за что любишь.
Любишь и все!!!
КРОКОДИЛ, Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ !!!
Я уже дни считаю, загораю только потому, что ты приказал. И все время думаю о тебе и говорю. Машку уже в конец задолбала: она при звуке твоего имени, наверное, скоро будет дергаться. Даже ночью ей покоя от нас нет.
Представляешь, я во сне, по ночам к ней спать притыкаюсь, так же, как и к тебе.
Первые дни были просто кошмар. Знаешь, просыпаюсь и со сна не пойму, где ты. Ищу тебя, как придурок, глазами по всей комнате и соображаю, куда ты мог пойти. А потом, такой разочарование: просыпаешься окончательно и понимаешь, что тебя совсем нет. Хоть плачь!
Когда улетала даже представить не могла, что так будет. Знала, будет тяжело, но чтобы так остро, до боли, когда хочется обратно бежать, нет, не думала!
Родной мой, солнышко мое, крокодил мой самый любимый на свете. КАКОЕ ЭТО СЧАСТЬЕ, ЧТО МЫ НАШЛИ ДРУГ ДРУГА !
Я очень хочу к тебе.
Если бы ты видел, какая я здесь хожу, ты бы умер. Лохматая, красная, как рак. Лицо все горит, не притронуться. Да еще и комарами все искусанная. Здесь они летают просто толпами и жрут беспощадно. Особенно, возле телефона. Там всегда очередь и им есть, чем поживиться.
И еще кошмар. Когда идешь к морю, через камыши (поселок, в котором мы живем поэтому и называется «Ближние камыши»), то есть, считай, через болото. К морю приходишь весь искусанный и злой.
Зато нам очень повезло с жильем и хозяйкой. Эта девочка, к которой мы ехали, загуляла и из Ленинграда так и не возвращалась, живет где-то у своей подруги. Поэтому в дом к хозяйке пришлось проникнуть обманом. Мы ей сказали, что Лена – наша подруга (а сами ее в глаза не видели), и когда она была в Ленинграде, приглашала нас к себе. Хозяйка, очень юморная старушка, сжалилась над нами и не посмела выгнать. Но обман тяжелым грузом давил на нас и портил нам весь отдых, поэтому на следующий день мы пошли к ней и покаялись, а она нас простила и сказала, что мы ей понравились и можем жить до самого отъезда. Ели – ели уломали взять деньги.
По вечерам мы дуемся в карты и читаем, больше здесь особо делать нечего, не на дискотеку же ходить.
Сегодня клеили обои. Наклеили все криво (я же резала), но хозяйка осталась очень довольна.
В общем, все у нас хорошо, кошмар только, что тебя со мной нет. А по поводу твоего ответа, в анкете, я уже сильно сомневаюсь, что отпуск надо проводить вместе. Вот!!!
Милый мой, осталось только четыре дня и мы увидимся.
Целую тебя в нос, в глаза, в смешные губы, в ухо, хотя ты этого так не любишь.
Твоя КРОКОДИЛИЦА».
Я убираю письмо в сумку и смотрю за окно. Дождь, за окном поливает холодный осенний дождь. Надо же, а я и не заметил, как он начался. Я думал, что он прошел навсегда, как прошла твоя любовь ко мне. Наверное, на сегодня хватит воспоминаний, сердце и так колотит в груди, как кузнечный молот. Похоже, что из носа пошла кровь. Я вытираю нос. Нет, просто показалось. Вероятно это галлюцинации. Я вновь закуриваю сигарету и смотрю на свою писанину. Разве так я хотел написать тебе, разве так вспомнить, но что я могу сделать, каждый человек талантлив по своему, кроме меня, я же бездарен. Я это знаю и не надо мне говорить обратное. Разве так любила меня ты, как я этого заслуживал, да совсем нет. Я не стану писать о том, на сколько я глупо и поверхностно относился к словам, которые ты говорила мне, которые ты писала. Я эгоист до мозга костей, когда мне было хорошо с тобой, я не понимал, что это счастье не вечно, я вел себя, как маленький мальчик.
Я… Какой же я был дурачок, но наверное, не стоит об этом писать, хватит размазывать сопли по оконному стеклу, которое, итак. залил дождь, но с другой стороны. Пора ложится спать. Вот и наступил новый день. С каким багажом я подошел к нему, где он этот багаж?
Я захлопываю тетрадь. Глаза слипаются. В окно стучит поздний мотылек. Откуда они берутся осенью? За окном шумит ветер, по небу несутся черные тяжелые облака. Идет дождь. Я выключаю свет и вырубаюсь.
Я сижу на стуле и смотрю на Юлькины письма. Мы уже знакомы бесконечное число лет. Ей нравится писать мне письма, мне нравится их читать. Есть большие простыни, а есть маленькие записульки, но и они говорят о многом.
« КРОКОДИЛ! Обида на всю жизнь: как я не зайду, тебя все нет. Так –то ты хочешь наглядеться на меня перед отъездом, да? Аркашка приехал, теперь тебе не скучно, и совсем не обязательно, чтобы я часто приходила.
Ну, и ладно.
Крокодилица».
Это перед отъездом в отпуск, а вот еще одно, но уже большое и тоже перед отъездом.
« Здравствуй, радость моя!
Решила тебя порадовать, ты приедешь, а мое письмо уже будет ждать тебя. Пишу тебе в последнюю ночь, через несколько часов я улечу. «Я ухожу, но сердце с Вами остается», - помнишь, у Лопе де Вега в «Собаке на сене». Хоть с пафосом, но это то, что я бы хотела тебе сказать.
Я очень много здесь передумала….. Нет, не передумала – это даже не то слово. Скорее, переощущала. Мне не было скучно без тебя, нет. Это не значит, что я не скучала по тебе. Я не просто скучала, а тосковала, очень сильно, ты об этом знаешь. Но все, что я здесь не делала, было интересно.
Но все же окружающее стало восприниматься как будто не так, не так, как прежде. Знаешь, словно бы красивые цветы остались красивыми, но перестали пахнуть или потеряли цвета, поблекли.
Понимаешь, словно из всего пропало главное.
Я очень тебя люблю, я не хочу больше ссориться.
Все, надо уже собираться.
Целую тебя, крокодильчик мой родной 1000000000000000000000 раз.
Твой Юх.»
Прочитав письма, я сажусь рядом с окном и начинаю писать.
« Вот, наконец-то, ты возвращаешься из своего отпуска, кто бы мог знать, как я по тебе соскучился, половинка моя. Как ты красива, как ты загорела, как ты… У меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение.
Потом ты часто будешь упрекать меня, что я не говорю тебе разные приятности, но, может я дурак. Разве мой взгляд, разве мои глаза тебе ничего не говорили тогда? Пускай твой урод шепчет тебе о любви и о том, какая у тебя упругая задница, я это делать не умею, да и не хочу.
Ты прекрасна. Мы едем домой и сразу же бросаемся в постель, ведь мы не виделись целую вечность! Мы так любим друг друга, что решаем необходимо жить вместе, значит надо пожениться. На дрожащих, полусогнутых ногах мы идем во Дворец бракосочетаний, что на Красного флота и подаем заявление. Чтобы слишком не трусить, ты берешь с собой Машу. Маше нечего боятся, ее время еще не подошло.
Вскоре я вновь уезжаю в Севастополь, мы опять расстаемся, но я знаю, что наша разлука не будет долгой. Я звоню тебе каждый день, как только появляется возможность и молю бога, чтобы поскорее закончилось мое мучение. Господь услышал мои молитвы, и съемки не состоялись, я возвращаюсь в Ленинград, но делаю это тайком, неожиданно, чтобы доставить тебе радость. Ты рада, но не очень, поскольку у тебя обнаружили внематочную беременность. Тебе надо ложиться в больницу. Я очень переживаю, поскольку ты все время пугаешь меня. Иногда сбегая с работы, чаще прогуливая институт, я каждый день приезжаю к тебе, и мы подолгу сидим в каком-то полуподвальном помещении и разговариваем. Однажды ты передаешь мне письмо.
Ну и хитрюга же ты».
Я разворачиваю письмо это и вспоминаю эту осень, эту больницу имени Коняшина, эти обшарпанные больничные стены, эти трубы, на которых мы с тобой сидели по несколько часов. Я не выдерживаю, захожу в гостиную. Олег курит на улице. Я открываю бар, достаю бутылку водки и пью прямо из горлышка. Водка согревает тело, но не сердце. Я возвращаюсь в свою комнату и дочитываю письмо.
« Милый мой крокодильчик!
Муж мой нареченный! (очень смешно звучит, правда?).
Сил моих больше нет, я очень соскучилась по тебе. И вот стрельнула у одной тетеньки листочек , откопала среди своих двенадцати помад ручку, устроилась поудобнее и… пишу письмо своему крокодилу.
Тоска здесь невыносимая. Даже книжки и телек не спасают, хотя, казалось бы, лежи да читай. Но видно само ощущение, что ты не птичка свободная, а скорее, подопытный кролик, навевают тоску и отвращение к жизни.
Но у меня есть ТЫ и твоя веселая, хитро улыбающаяся рожа, которую я могу видеть и целовать каждый день, очень меня радует и поддерживает.
А от заботы твоей становится тепло, и я чувствую себя такой маленькой, что хочется свернуться калачиком и уткнутся в тебя носом, любимый мой родной.
Все ты про меня знаешь и чувствуешь, и даже яблоки принес мои самые любимые.
МОЖЕТ БЫТЬ, МЫ ВСЕ - ТАКИ ЛЮБИМ ОДНО И ТОЖЕ.
Милый мой крокодильчик, я очень тебя ЛЮБЛЮ.
Целую тебя, роднуля. Спокойной ночи, радость моя.
Твоя Юлия».
Вот так-то, любимый мой родной. Хочется курить, но не осталось сигарет, а в гостиную идти не охота….
« Ты возвращаешься из больницы, все такая же милая и цветущая, как и была, Зачем, спрашивается, было меня пугать? Тебе нельзя какое-то время заниматься сексом, но ты игнорируешь предостережения врачей и мы, как всегда по воскресениям, когда Ада на занятиях, а твой папаша в бане, занимаемся тем, чем занимались в течении предыдущих месяцев. Мы безумно любим друг друга. Интересно, в который раз я повторяю эту фразу и сколько раз мне придется ее повторить? Почему-то кажется, что уже не так и много. На день рождения ты мне устраиваешь праздник. Мы пьем шампанское с фруктами, а ты даришь мне механические часы, уже не помню, как они называются, знаю только, что валяются в тумбочке на Зины Портновой, то бишь, дома у твоего папаши. Да, а свадьба -то в тот раз так и не состоялась. Просто мы сильно перепугались, а может быть были не уверены в себе?
Наш первый совместный Новый год мы отмечаем с Машей и ее другом, запамятовал, как его зовут. Я надираюсь в хлам и впервые пристаю к Машке. Это будет происходить регулярно, в течении нескольких лет, мы будем с ней даже целоваться в засос, но ты об этом никогда не узнаешь.
Ты ходишь на учебу в Университет, а я встречаю тебя вечерами, отбивая охоту у твоих многочисленных поклонников. Ведь ты ужасно красивая, правда? Мы идем через Дворцовый мост, ветер и мороз делают свое дело, ты становишься, как сказочная Снегурочка, вся такая румяная и холодная. Холодное лицо, холодные руки и ноги, но только не сердце. Ты ведь любишь меня?
Летом мы живем то у тебя, в традиционные воскресения, то у меня, когда родители уезжают на дачу. Мы валяемся на моем диване и ты не даешь мне смотреть чемпионат мира по футболу, ты все время пристаешь ко мне и ужасно обижаешься, потому что, я оказываю тебе мало внимания. «Какой ты противный, неужели твой футбол дороже тебе, чем я?» - и надуваешь губы. Я обнимаю тебя и привлекаю к себе: «Глупенькая, неужели какой-то футбол может мне заменить мою любимую крокодилицу!». Наконец-то я даю согласие начальству поехать в колхоз. Ты злишься, но тебе предстоит более веселое занятие, ты, вновь, с Машкой уезжаешь на юг, на этот раз в Одессу. До твоего отъезда ты регулярно звонишь мне в колхоз, а я торчу по вечерам около телефона, вместо того, чтобы пить с Аркадием сухое вино, которого мы с собой взяли аж целую канистру. Как-то раз меня вытаскивают из душа, сообщая, что меня зовут к телефону. Я беру трубку и слышу родной голос: «Мне кажется, что у нас будет ребенок!». Я хватаюсь за сердце и благодарю Бога если это, действительно, так. «Ты хочешь его?»- спрашиваешь ты, «Безумно!»-отвечаю я. По этому поводу мы надираемся с Аркашкой в очередной раз, так, что утром не встать на работу. Я возвращаюсь из колхоза, «накосив» немного мака и мы шмыгаемся им на даче. Но ты, тоже, никогда об этом не узнаешь.
Вскоре ты прилетаешь из Одессы. Я сижу в аэропорту пять часов, потому что ваш самолет задерживается по непонятным причинам. Розы, которые я купил для тебя и для Машки, совсем завяли, мне стыдно встречать тебя с таким букетом, но я не виноват. И вот, наконец, самолет произвел посадку и появляешься ты. Вся черная от загара, вся счастливая, от того, что прилетела в город и от того, что мы снова вместе. Ты чуточку располнела и тебя все время тошнит, сказывается беременность. Токсикоз, это так, вроде, называется? Мы едем в город на такси и первым делом плюхаемся в кровать. Господи, до чего же ты прекрасна! Через пару дней мы идем в консультацию и врачиха подтверждает твою беременность. Вау, у нас будет ребенок!!! Еще через день мы едем, в уже знакомый нам, Дворец и подаем заявление. Теперь уже точно. Я еду на дачу, шмыгаюсь с Заломой, черным, и сообщаю матери, что я женюсь, а она станет бабушкой. Есть лишь одно «но». Твой папаша, в очередной раз, уезжает в экспедицию и нам приходится подделывать документы, чтобы свадьбу перенесли на более ранний срок. Получилась, тетка в загсе поверила, что ты на двадцатой недели, ведь только тогда не надо ждать два месяца. День бракосочетания назначается на 25 сентября, мы начинаем готовится к свадьбе. Это сейчас все просто, были бы деньги, а тогда. Такие заморочки с кольцами, с костюмами, туфлями и платьем. Параллельно мы снимаем комнату рядом с метро «Проспект просвещения» на улице Композиторов в доме 15 на 14, последнем, этаже. Комната, конечно, фуфло, но зато, это будет НАША комната, НАША и нашего малыша. Мы счастливы! За несколько дней до свадьбы я, со своими приятелями перевожу наши скудные вещички в эту холупу, а ты убираешь грязь в комнате. Кроме нас в квартире живет мент, его сожительница с двумя маленькими детьми. Нам на все наплевать, на этот район, на этот двор, на комнату, на соседей. Мы видим только друг друга, мы знаем, что до свадьбы осталось несколько часов. Мы безумно любим друг друга! Осталось лишь договорится о месте проведения свадьбы. Я договариваюсь в «Прибалтийской».
Завтра свадьба, завтра мы станем жить вместе, отчего мне не спится всю ночь?
Может оттого, что мы ездили в Зеленогорск на кладбище, где похоронена твоя мать, моя несостоявшаяся теща. Мы шли вдоль небольшого ручейка текущего вдоль трассы, потом свернули в лес. Небольшое кладбище находилось в бору, среди огромных вековых сосен. Было тепло и тихо. Совсем не осеннее, яркое сентябрьское солнце, освещало макушки деревьев, практически не проникая к земле. Вдруг один лучик пробился сквозь толщу хвои и упал тебе на лицо. Ты стояла у могилки и смотрела на каменный крест. Нет, слезы не текли ручьем из твоих глаз, это было нечто иное. Но я смотрел на тебя и думал, что никогда в жизни не причиню тебе боли, никогда не заставлю тебя страдать. Я буду всегда оберегать тебя, маленькая моя.
Если бы я выполнил свои обещания, то не торчал бы сейчас в Поселке, а встречал бы зиму вместе с тобой. Какая это была бы зима по счету? Наша зима.
А может оттого, что за пару дней до нее, ты поздно возвращаешься домой, а я молю бога, чтобы с тобой ничего не случилось? Да нет, с тобой не случилось ничего, просто приехал твой прежний ухажер из Америки и ты с ним…. Как это, помягче сказать, - встречалась в кафе. Если бы я тогда задумался, если бы понял твою натуру, то, возможно, в дальнейшем, как и сейчас я не мучался бы и не страдал, как полный идиот и не…
Несколько лет спустя, я буду стоять на коленях в твоей квартире, реветь и кричать и просить Бога, чтобы он сделал со мной все, что ему будет угодно. Пускай умру я, пускай у меня не будет счастья в жизни, пускай он сделает со мной все, что только пожелает, лишь бы ты осталась жива. Все дело в том, что ты вечером позвонила с работы, тогда ты работала на радио «Рекорд» и сказала, что скоро приедешь. Я прождал тебя всю ночь, но ты так и не появилась. Под утро я начал сходить с ума. Я не знал, что мне делать, что предпринять. Я позвонил и разбудил Машу. Потом я позвонил Андрею Константинову, который посоветовал подъехать к Андрею Кивинову, он работал тогда начальником «убойного» отдела в нашем районе. Я пришел к Маше, у меня не было денег, меня всего трясло, я был белый, как первый снег. Я ехал в троллейбусе, рядом сидела полупьяная парочка. Они веселились и обнимались. А я сидел рядом и думал, ведь какая не справедливость существует на свете, они, синяки, живут и радуются жизни, а тебя… Я отгонял от себя дурные мысли, хотя и не надеялся больше тебя увидеть. Кивинова на месте не оказалось и я с другим опером стал разыскивать тебя, параллельно Маша звонила по телефону, по которому можно найти «потеряшек». Результат оказался нулевым. С одной стороны это здорово, тебя нет среди мертвых, но с другой стороны… сколько у нас пропавших баз вести.
Я приехал домой. Опер посоветовал мне пойти и написать заяву в 64 отделение. Заявление о пропаже. Я все никак не мог найти твою фотографию, у меня тряслись колени и дрожали руки, перед глазами плыли разноцветные круги. Вдруг раздался телефонный звонок. Нашлась! –подумал я, -или нашли? Дрожащей рукой я взял трубку и услышал твой голос…
Все оказалось на столько пошло, срано и банально, что хоть блюй, хоть падай. Просто тебе стало скучно, как это ты говорила, и вы с друзьями поехали купаться на Финский залив, Ночью? А какая тебе разница! Лишь бы было весело и лишь бы не приезжать домой. Что вы там делали? Хоть обтрахайся до посинения, мне наплевать, результаты твоей ночной прогулки и моей утренней истерии проявятся на твоем лице этим вечером. Ведь ты помнишь, как я бил тебя телефонной трубкой по голове. И ты скажешь, что я был не прав?
Ладно, не стоит о грустном, это все будет, это будет потом, а сегодня я не сплю, потому что, завтра самый счастливый день в моей жизни, завтра наша свадьба! ».
Я закрываю свою писанину и ложусь спать. Как хорошо, что я придумал написать о нашей жизни в свой дневник. Мне кажется, что вся грязь сходит с меня вместе с кожей и я зарождаюсь вновь. Но может быть, я ошибаюсь.
Одиночество, вот что угнетает меня больше всего в этой жизни, в этом мире. Почему я так одинок, почему? Почему вокруг меня гремит жизнь, сверкает яркими красками, а я один? Нет, это не было так всегда, я так же, как и остальные, ощущал себя частичкой человечества, частичкой общества. Было такое? Да было! Но когда же это закончилось, когда все исчезло, когда все я успел спустить в унитаз, провалить все свое в тартарары. Я вновь и вновь возвращаюсь к этому вопросу, но не могу найти на него приемлемого ответа.
Возможно, я сам подвиг себя на это, возможно, какие-то мои дурацкие мысли и фантазии нарисовали мне определенный мир. Мой мир! В котором я должен страдать, и мучатся от своего одиночества, а может это чувство неполноценности или чувство вины перед моими близкими. Может быть, а может….
Я сам себя подвиг к этому и, просыпаясь по ночам до боли в любой частичке тела, до боли в любой части души я ощущаю то, что я сам во всем виноват. Но в чем? В том, что я не похож на своего отца или свою мать, в том, что я непохож на брата или сестру, в том, что моя жена уже не моя жена, что я не вижу своего маленького сына уже несколько месяцев, только из-за того, что я иной, чем они? В этом суть моего одиночества?
Да, мне непонятна моя бывшая половина, которая с такой легкостью перечеркнула все то, что несли мы вместе с ней в течение целого десятилетия, да мне не меньше, а возможно и больше непонятен мой сын, которого я воспитывал практически в одиночку в течение семи с половиной лет.… Вот и опять я сказал это слово – в одиночку. Может, именно оттуда все началось, когда нам стало скучно жить вместе с супругой, когда она стремилась в шумные и веселые компании, а я шел домой, я торопился домой, потому что, там был мой один единственный маленький сын. И что? Чем все это закончилось? Да ничем! Я не знаю, как сейчас чувствует себя моя бывшая супруга, живя с другим человеком. Я не знаю, когда мой сын впервые назовет этого человека «папа», да и будет ли это именно тот самый человек. Я не знаю! Но я один в этом огромном, бушующем море праздника и света.
Родители. Я им очень благодарен за все, но я уже не двадцатилетний мальчишка, который еще только стремится познать этот мир, женщину, дружбу, измену, подлость и любовь. Они по прежнему единственные по настоящему близкие ко мне люди, но почему же я одинок, даже когда нахожусь рядом с мамой или отцом?
У меня ужасно болит голова, я хочу проснуться, но не могу или наоборот. Я хочу уснуть, но не могу этого сделать. Отчего? От чего же я враг для самого себя? Одиночество, вот что мешает мне уснуть и что мешает проснуться, вот что мешает мне почувствовать себя нормальным человеком без своих дурацких комплексов.
Отнюдь, я не считаю себя чем-то особенным, чем-то отличным от множества наших людей, я даже больше скажу, мне кажется, что так же, как и я, ревут по ночам многие из них, скрывая в ночных сумерках и наволочке от подушки свое одиночество. Таких много, но таких единицы, по сравнению с действительно счастливыми и полноценными людьми, нашедшими себе и вторую половинку, и второе я, и третье дыхание. Да таких большинство, но не скрыта ли в этом сама сущность бытия: добра и любви всегда должно быть больше в этом мире, чем зла и одиночества. Я страшусь своего одиночества и боюсь, что когда-нибудь настанет тот час, когда я окажусь совершенно один в мире. Один на один с зияющей бездной, называемой смерть. Страшно быть стариком, когда тебе едва-едва тридцать, когда жизнь еще торопит раскрыть тебе свои прелести и кричит тебе, уходящему в даль, не торопись мой мальчик, ты не просто так пришел в этот мир, чтобы быть в нем полным ничтожеством. Если у тебя не получилось с супругой, то не унывай в мире множество красивых и добрых женщин, которые отогреют твою душу и сердце, которые спасут тебя от одиночества. Все это так, но все это и не так. А куда деть те тридцать прожитых лет, когда ты всегда говорил себе об одном и том же: «Если я влюблюсь, то влюблюсь на всю жизнь. Если я женюсь, то сделаю это один раз. Если я рожу ребенка, то это будет мой ребенок, на всю жизнь!».
Идиот, только и можно об этом сказать тебе - ты настоящий идиот. Где же ты видел такое? Где? Кому нужна твоя верность, если ты не можешь заработать деньги жене на новую шубу или золотое кольцо. Кому нужна твоя верность, если твоя жена с увлечением рассказывает лучшей подруга, как она втихаря изменяла тебе, кому нужна твоя верность, если твой сын с восторгом рассказывает тебе о том, какая клевая «тачка» у нового маминого мужа? Кому нужна твоя глупость?
Одиночество, вот, что больше всего угнетает меня в этой жизни. От чего оно одиночество, откуда оно берется? Мне кажется, что я сам своими руками воздвиг эту стену отделяющую меня от близких мне людей. Когда-то давно необходимо было поговорить, понять друг друга и строить дальнейшие отношения исходя из этого понимания. Кто виноват в этом? Да никто! К чему искать правых и виноватых, к чему устраивать очередные глупые разборки. Не к чему все это! Друзья, вот кто может спасти от этого ужасного чувства. Но где они, где вы? Люди, ау! – восклицал герой одной старинной комедии, а в ответ слышал смех в зале, смех счастливых молодых людей не знающих ни хлопот, ни забот, просто любящих друг друга, просто дружащих между собой.
Одиночество и дружба, вот чего мне всегда много и всегда не хватает. У меня много одиночества и совсем нет друзей.
Нет, если считать за друзей собутыльников и прочих, то тогда их по полной программе, но….
Но честно, то хочется, чтобы твои друзья не говорили только о своих дерьмовых проблемах, но и считались с твоими, не менее дерьмовыми и не менее не разрешимыми. Как это, конечно, кажется именно тебе. Ты дурак!!! Ты это должен понять, Раз и навсегда! Пойми, одиночество – это твой мир и ты проживешь с ним всю свою мерзкую, глупую, дрянную жизнь.
Не веришь мне, посмотри на своих друзей и собратьев, как ты их считаешь, попробуй, загляни к ним в душу и что ты там увидишь, кроме….
Кроме самолюбования, самобичевания, самолюбия, самообмана, да что я все о «само…», этого можно набрать выше крыши.
Одиночество откуда оно берется? От одного глупого некому не нужного слова, ни тебе, ни мне…. Ты имеешь, то, что ты имеешь.
«Буквально, сразу после нашей свадьбы, меня увольняют с работы. Дело в том, что мы с Аркашкой и Серегой Агеенко нажрались на работе, как свиньи ,и я обоссал машину нашего парторга и , заодно, сломал у нее левое зеркало. Начальник не смог вынести этого позора и выгнал меня, правда «по собственному желанию». Но ты, ты простила меня. Работу я искать не стал, а начал заниматься всякой чепухой. То «на золоте» стоял, то по очередям. Ведь тогда с прилавков сметали все подряд. Вот молодые парни и девки, которым нечего было делать, вставали в очереди, покупали какую-нибудь дребедень и тут же вдували ее, тем, кому этой дряни не досталось. Много товара уходило в Польшу, тогда, как раз и появились эти пресловутые челноки. Мы живем с тобой, на улице Композиторов, ездим в гости к приятелям и друзьям, гуляем по парку, рядом с Шуваловским кладбищем, учимся и любим друг друга, хотя, срок уже подходит и врачи рекомендуют воздерживаться от частой близости. Ну, куда там, разве нас можно остановить! Мы же любим друг друга?
Мы едем с тобой на проспект Ветеранов на просвечивание. Сегодня мы узнаем, кто у нас родиться мальчик или девочка. Ты заставляешь меня регулярно разговаривать с твоим животом, точнее, с тем, кто там живет. Мы называем его «животик», «мелкопуз» или «малышок». Мне кажется, что не может быть лучшей мамы на свете, чем ты. Я прав? Ты такая нежная и ласковая жена, значит ты будешь такой же матерью. На УЗИ мы выясняем, что оно, это не оно, а он. У меня будет сын! Мир ты слышишь, у меня сын родится! Дальше. Дальше меня чуть «кондратий» не схватил. Выясняется, что у «животика» поликистоз. Это очень тяжелая болезнь почек. Вместо того, чтобы поддержать тебя в эту трудную минуту, у меня начинается истерика , и я напиваюсь до дури. Это я во всем виноват, мне нельзя было иметь детей! -кричу я небесам, но не слышу ответа.
«Кто вам об этом сказал?»- спрашивает тебя доктор, когда мы приходим на консультацию-« Как можно разглядеть у крошечного внутриутробного младенца такое? Выбросите это из головы, у вас родится отличный пацан!». Доктор успокоил нас, но у тебя пошла кровь и тебя пришлось срочно положить в больницу. Скажи, а разве это не символично, что я родился в Педиатрическом институте и наш малыш родиться здесь же? Юлька Квартальнова помогает мне купит коляску, Вовка Яковлев привозит кровать, у нас в комнате все готово, для приезда мамули и ее, точнее, нашего малыша.
Я каждый день приезжаю к тебе, ты ждешь меня внизу, вся такая надутая, вся такая милая, не зря медсестры вас называют «мамочками». Господи, какая ты красивая! Мы сидим с тобой на первом этаже, ты держишь меня за руку и рассказываешь, как ты проводишь свои дни. Потом ты обязательно передаешь мне письмо, строго-настрого наказывая, вскрывать только вечером. Я слушаюсь тебя, я ни одного раза, как бы мне этого не хотелось, не открывал письма, пока недобирался до дома.»
Смешно, но я ищу среди твоих писем эти и , действительно, нахожу два. Почему только два? Неужели остальные потеряны? Я роюсь в сумке, но других писем нет.
«Открыть только вечером,
дома, после института.
Более раннее вскрытие карается.
Мой любимый мужа!
Роднуля моя!
Лежу и все время думаю о тебе, что ты там делаешь, думаешь, чувствуешь без меня. А вчера вечером ужасно захотелось прижаться к тебе и понюхать. (ты только не смейся). И так мне грустно без тебя, что хоть «у-у-у-у-у».
Еще, так попка болит от уколов, а погреть ее некому. И зайка наш очень по тебе скучает, никто с ним теперь не разговаривает, а на свет достают только когда дядя доктор смотрит. Но его он боиться (чувствует, что не папина рука), весь сжимается в комок.
Крокодидьчик! Во – первых, добрый вечер, во- вторых, ты пришел из института и я тебе ПРИКАЗЫВАЮ: поешь! А теперь посмотри на диван: я же рядышком сижу и все вижу, попробуй только меня не слушаться.
А сейчас я тебя целую и по головке глажу, чувствуешь? И совсем мы с тобой не расстанемся.
Я знаю, что ты нас очень ждешь и все делаешь, чтобы нам было хорошо, когда мы приедем. И от этого становится так тепло и уютно, и как-то спокойнее и …. В общем, мы тебя очень любим, и ты не скучай и не чувствуй себя одиноко: мы всегда рядышком: мыслями, любовью, ощущениями, теплом.
Оглянись – это же все вокруг ТОЛЬКО НАШ с тобой мир, а скоро будет еще и мелкопуз.
Целую тебя мой хороший нежно, нежно и люблю.
Твоя Юх».
*****! Только и можно, что сказать. Такие письма, такие письма. Разве кому-нибудь кто-то писал такие вещи. Нет, у меня сейчас остановится сердце. И это говорю я! Я который, только что приехал от бабы? Да, это я, но там совсем иной мир, этот мир изменить еще можно, тот останется неизменным, пока не истлеют эти письма, пока не забудутся наши имена. Господи, спасибо, что я жил в том мире!
« До вечера родной.
Крокодильчик мой любимый!
Уже второй день смотрю на розы и не могу поверить, что это все мне.
Почему-то сразу вспомнилось, как ты мне подарил розы в первый раз (помнишь, когда провожал меня к Вике). А теперь прошло уже столько времени и я – уже твоя жена, а все кажется как раньше и ничего не меняется, а это так здорово! Может быть, у нас это будет всегда, всю жизнь!?
Веришь?
Правда, когда я думаю о том, как тяжело нам будет сейчас, становится немного страшно. Вдруг мы станем нервные, раздражительные, и я все чаще и чаще буду бить тебя по уху.
НЕ ХОЧУ ТАК !!!
Я люблю тебя и не хочу, чтобы это кончилось, не хочу разочарований».
Я привез Юльке розы когда нашей свадьбе было ровно полгода. Я купил их, на последние деньги, но я не мог, я не имел права не поздравить свою крокодилицу. Я сижу и слышу, как поднимается Олег и бродит по дому. Я закуриваю. Пропил я свою крокодилицу, откровенно пропил! На улице завыла бездомная собака. Мне тоже хочется выть. Я, машинально, перебираю письма и нахожу еще одно, оно тоже из больницы.
«До встречи вечером.
Мужа! Добрый вечер!
Вот мы и опять сегодня встретились: ты, я и животик. Он к сожалению, у нас немного тугодум: не понимает, что нужно сделать, чтобы ему было гораздо удобнее, веселее и интересней, и продолжает быть животиком. Итак, мы опять собрались все вместе и будем сейчас нашего БОЛЬШОГО крокодильчика кормить ужином. Ты устал, мой родной: целый день болтался по всяким делам, может быть притащил коляску и съездил за марлей, а теперь - отдыхай.
Я приласкаю тебя тихонечко и поглажу по головке. И я опять с ТОБОЙ РЯДОМ, твоя маленькая крокодилица с небольшим довесочком. Ты меня обнимешь и будет так уютно и спокойно.
Думай обо мне, все время, каждую минуту, я почувствую.
Целую тебя так нежно, как только ОДНА Я УМЕЮ.
Спокойной ночи, радужных снов!!!
Твоя Юля».
Я умираю. Нет, ты зря так думаешь, что я еще живой, я умираю. Я заставляю сделать с собой все, что приближает мою смерть.
« Ты родила мне сынульку. Я самый счастливый папа на всем свете. Как я вас люблю. Нет, ты зря говоришь, что я придурок. Да, я сам знаю, что не приехал, тогда, когда это случилось. Юлька, я ведь был рядом, я всегда был рядом с тобой.
«Разлука весна уже на крыльце. Перелетные птицы летят между строк. Я стираю глаза, на своем лице…».
Я и мои родители встречаем тебя из больницы. У меня жутко дрожат руки, когда я беру маленький кулечек, которому и имени еще нет, но это мое, это моя кровинушка, я никогда не отпущу ее от себя.
Разве? Мы приезжаем домой и этот маленький человечек предстает во всей своей красе. Господи, какой же он маленький! Господи, как он похож на нас с тобой. Катька, я люблю тебя. У малыша проблеммы с пищеварением и я лечу в аптеку на улицу Жени Егоровой за укропной водичкой. Пукай маленький, пукай как следует.
Мы счастливы и любим друг друга. Это должно продолжаться вечно. Разве я не прав? Дурачок, конечно же ты не прав, сейчас и тогда, ты всегда ошибался в одном, что . Что? Пошел ты!
Имя пацану придумал я, хотя ты и скажешь, что это твое. Флаг тебе в руки! Ваня, вот ты какой! Мы долго с мамой искали тебе имя, но никак не могли остановиться на одном. И вот, тогда, я взял инициативу в свои руки и сказал, своему крокодильчику, «А если мы назовем нашего сынульку – Ильюша Ты взяла и согласилась. И теперь мы, точнее вы со своим уродом, имеете великолепного мальчишку, с таким именем. Илья, Ильюша, Илюня. Мы теперь живем втроем. Нам отказали в комнате, и мы переезжаем ко мне. Здесь будет не все по прежнему, здесь ты будешь чувствовать себя «не в своей тарелке». Я люблю тебя, ты слышишь!
Время летит …. Сын растет, я ни хрена не делаю. Нет, я пытаюсь, что-то сделать, но. Опять это «НО». Что б оно сдохло, вместе со мной.
Илье уже два года и ты едешь с ним в деревню».
« Привет и пока !!!
Ты сейчас один и тебе тоскливо. Но и я теперь, наверное, в обнимку с Илюшей на узкой, грязной и жесткой полке смотрю в темное окно и на душе – хоть вой!
Дорога – это всегда радость чего –то нового, необычного, ощущение огромной, бесконечной жизни. Но отчего же у меня нет балдежного настроения?
Может быть из-за страха, что после нашей разлуки я не подойду под ту клеточку, которую занимала раньше, или , что я встречу по возвращению совсем другого человека?
Ленька, не думай обо мне плохо (а ты это думаешь, я знаю), это несправедливо, честное слово. Порой с моего языка срывается что-то жуткое, может быть и то, что я совсем не думаю. Не хватает сдержанности и терпения, хочется чтобы ты понимал и чувствовал сразу, с полуслова, но этого не происходит. А потом какая-то безудержная злоба не дает сил промолчать, замять, протянуть скорее руку для мира. И все, что мы с тобой позволяем говорить друг другу, вырастает во что-то чудовищное.
Мысль же о том, что когда все дойдет до полнейшего маразма, мы спокойно расстанемся –ЧУШЬ, ибо с каждым днем, который мы проводим вместе, нам будет все труднее и труднее это сделать, почти невозможно, а значит нужно сохранить наше яблочко (сам говорил, что мы две половинки, помнишь?) в любви, нежности и только так.
Когда кругом все так гадко, так хочется понимания единственного, самого главного в жизни человека (а мне очень хочется верить, что я не ошибаюсь и все правильно сделала в своей жизни).
ПОЧЕМУ ЖЕ ТЕБЕ БЕЗРАЗЛИЧНО, ЧТО Я МОГУ ПОЖАЛЕТЬ О ТОМ, ЧТО ВСТРЕТИЛА ТЕБЯ?
Но это не гордость, это бездушие… или просто что-то, что не касается любви. Так хочется чувствовать каждую минуту, как мы тебе дороги.
Прошу тебя, будь осторожней без нас во всем. Береги себя! Обязательно ешь нормально, не экономь. И помни о том, что у тебя есть мы, самые верные и любимые и любящие тебя. А мы будем думать о тебе каждую минутку и ждать, когда ты, наконец, приедешь за нами.
Поздравь от нас маму и не огорчай ее. Если я обидела тебя чем- нибудь, особенно сегодня – прости и забудь.
Ленька, крокодилка моя родная, мне будет очень, очень плохо без тебя!
Я тебя люблю и целую, крепко, крепко. Желаю тебе успехов во всех твоих делах и начинаниях.
Твоя Юлия.
P.S. Не обижай подлую бабку, она хотя и плохой, но тоже человек».
« Милый мой, здравствуй!
Вот мы и далеко друг от друга и письмо приходиться писать по настоящему, а не понарошку: звонить здесь – проблема: во-первых, дорого, во-вторых, плохо со связью (ее можно ждать два-три часа). Ну, а самое главное то, что рассказать за пять минут, что я хочу, просто невозможно, особенно, когда кругом куча народа.
Для начала, о деле: ягод нет, грибов скорее всего тоже не будет, так как с мая нет дождя и леса горят. Но и загореть тоже, наверное, не удастся, как только мы приехали, в тот же день погода испортилась, стало очень холодно и противно. Илюша кашляет все сильнее, весь сопливый, но счастливый и довольный. Целый день занят какими-то своими делами во дворе: собирает какие-то щепки и потом их грызет (кстати, у него во всю растут по бокам зубы), собирает травку, ест улиток и слизней, таскает у деда из-под ног инструмент, который потом все долго ищут. Посреди участка есть небольшая канавка, которую он облюбовал для своего досуга. Это же его склад пищевых и промышленных товаров. Короче, это место, где он может побыть один в спокойствии, о чем-нибудь подумать. Причем, никакими объяснениями, поджопниками и прочими подобными вещами его мнения об этой канавке не изменить. Если дают ему печеньку или вафлю трапезничает тоже там. С Лешей они, конечно, почти не общаются, тот больше со Славкой строит какие-то плоты и корабли, которые Илюша неминуемо ломает, а они злятся. Но ты знаешь, он совершенно не лезет к ним в игры, не пытается войти в компанию, а просто старается со своей личной игрой примоститься рядом и совершенно не замечает того, как он им мешает. Дед ему смастерил качель - очень от нее балдеет. Еще один кайф -–соседский пес Чарли. Играют они очень хорошо, но мучить себя он не позволяет, слегка кусает, если Илюша пытается выколоть ему глаза. Ваня, конечно, сразу в рев, но не от боли, а от обиды, ругается на него, бьет. Потеха и только. В общем, дел у него много, и все время это с каким-то бормотанием, пыхтением. Ест он очень хорошо. С утра съедает по две тарелки каши, причем уже не просто за компанию, а именно для сытости. Но, по –моему, не толстеет, потому что все время бегает. Впрочем, мы тоже едим очень много, на воздухе очень хочется кушать. Но я то, как ты сам понимаешь, толстею и , наверное, к нашей встрече буду как корова. Кстати, о молоке: литр парного молока стоит восемь рублей. Если не считать каш, Илья выпивает в день восемьсот грамм (это минимум), так что, «НАН» я ему даже не предлагаю, пускай отопьется хорошим молочком. Ест он теперь только сам. Грязиша кругом, но если иначе (то есть если не дать ему ложку или вилку), будет орать и не съест ни крошки.
….
Письмо это отправлять по почте я не стала, так как приехал Андрей и я лучше передам его с ним. С его приездом и солнышко выглянуло. И в одном месте появилась черничка. Мы два дня собирали, я сварила немного варенья и отправляю часть с Андреем (маленькую баночку тебе на еду).
Позвонить у меня не получилось, может быть в следующее твое дежурство (четверг кажется?) или как-нибудь вечером домой. Хотя, что уж греха таить, просто побоялась: сам знаешь, каким ты был в наш последний разговор, а от этого только настроение на несколько дней испортилось да мысли всякие в голову полезли. А тут еще намеки на то, что ты что-то натворил…
Кстати, насчет твоей работы и невозможности приехать на два дня. Ты тоже, конечно скучаешь, но как-то своеобразно, я бы сказала не скучно скучаешь. Для приличия мог бы письмо с Андреем письмецо написать, хотя бы - несколько строчек. Впрочем, наивность моя не имеет границ, я понимаю. Несколько строчек в день – никому не нужная ерунда.
Илюша почти поправился, так что можешь не волноваться. Вообще все у нас хорошо, просто прекрасно, чего и тебе желаем.
Андрей собирается сюда числа двадцать первого- двадцать второго июля, перешли с ним, пожалуйста, блок сигарет и деньги (мне лично).
Кажется это все. Отдыхай. Привет тебе от Илюши (Андрея он, кажется, принял за отца родного).
Юх».
Опять твои письма. Я становлюсь козлом, когда их читаю. Дым от сигарет клубится, что-то так, меня тревожит. Я до сих пор люблю тебя, я ничего не могу с собой поделать. Я очень люблю тебя!
Я потерял еще одно письмо, самое важное, где ты, наконец=то, рассказала всю правду, где ты открыла мне глаза. Где оно?
« Время течет, и все вместе с ним. Я уже другой, а ты тоже изменилась. Мы пережили свою любовь. Осталась одна глупость. Ты больше не любишь меня, я это чувствую, я это знаю. Твои глаза больше не искрятся, когда ты смотришь на мою «хитрющую» улыбку. Я уже не тот. Я бухаю, как свинья, больше от этого, ведь я очень люблю тебя, я не смогу без тебя жить! Я уже несколько раз был выгнан из дома. Точнее, это происходило каждый год. Я напивался, а ты решала со мной расстаться. Я хорошо помню, как маша говорила мне: «Не делай глупости, она тебя, по-прежнему, любит». Я верю Маше! Но, но все изменилось. Когда ты сказала мне, что влюбилась в Сашку К., то я понял, что это первая ласточка. Нет, мы не расстались тогда, хотя, когда мы ездили в Курорт, когда мы сидел около сосен и пили вино, я пошел в залив и поплыл, поплыл далеко, хотя плавать не очень умел. Я хотел утопиться. Глупо? Может быть, но я не мог жить без тебя.
Что творилось дальше, лучше и не вспоминать, а то чертям станет тошно в аду, да тем паче, кончились твои письма, у меня иссякло красноречие, но есть еще кое-что у меня в загашнике. Может, ты припомнишь?
«Саша, я люблю тебя уже два года. Твой Юх»
Ну, как, вспомнила? Да, правильно, меня зовут не Сашка.
А вот это письмо тебе.
«Юлька, когда ты вернешься с юга, то мы обязательно поедем на дачу и я буду любить тебя всю ночь. Я даже не буду выходить из тебя. Я кончу, отдохну не много и опять. Тебе так это не нравиться, когда я выхожу из твоего лона… . мы обязательно будем трахаться в гамаке. Ты помнишь? Юра»
Конечно, это подло читать чужие письма, но ведь мы когда-то договорились о том, что никогда не будем обманывать друг друга. Не ты ни я не выполнили своих клятв. Через несколько лет, сотрутся из памяти и мои воспоминания, лишь твои письма будут пылиться на полке, среди книг и тетрадей, пока ветер времени не унесет их или чья – нибудь рука не выбросит на помойку, но меня уже не будет. Мне будет все равно.
Я никогда не писал стихов, я считаю это уделом гениев. Но, тут как-то с сильнейшего перепоя, попробовал. Не знаю, вышло или нет. Скорее, это текст для песни.
Для грустной песни. Я спою ее.
Обязательно спою!
Слушай!
ТАНЦЫ ДЛЯ ЛЮБВИ
Тело в холодных ладонях земли,
Грязные танцы на черном погосте.
Кровь на снегу, там где мы умерли,
В лед замурованы хрупкие кости.
Мне давно наплевать на шальную весну.
Я с похмелья танцую по мертвому снегу.
Третьи сутки прошли, а я все не усну,
Мое сердце готово к прощальному бегу.
Ледоход, словно пепел и в дымке река,
За церковной оградой замерзшие стоны,
В зыбком мареве света, плывут облака.
И глаза кровоточат с небесной иконы.
Карнавал во вселенной. И звездная пыль,
Фаршированным ветром блюет из эфира.
Наша сказка земная, - небесная быль,
О Джульетте с Ромео подлунного мира.
Мы проходим по жизни, как стадо коров,
Пролетаем над ней, как безумные птицы.
Напиваемся в дым из колодцев-дворов,
Попадая под вожжи судьбы-колесницы.
Над тюремными башнями спят облака,
Запорошены снегом окна-бойницы.
Мир седой, как священник, уснул на века,
Лишь изжогой кричат полоумные птицы.
На скорбных могилах орут соловьи,
Пьяные трели предвестников лета
В алых одеждах вчерашней зари,
Все наши сны, - тени лунного света.
Мы уходим из жизни в оковах любви,
Головой, разбивая небесные стены.
И нащупавши пульс леденящей крови,
Взявшись за руки... мы перерезали вены.
Танцы кончились утром, уснула земля.
На разорванном горле взорвался рассвет,
Где прошла панихида, лежим ты и я,
Бессловесным упреком, - для той кого нет.
P.S В последнее время, он был на столько одинок, что только сны приносили ему неописуемую словами радость. Только в своих снах он искал наслаждение в жизни, и находил его. Но, все чаще и чаще сны становились все короче, отрывистее, страшнее и тревожней. То, ему снились какие-то грязные подвалы, то жуткие обгоревшие поляны в глухих лесах, то бушующее черное море, в котором он тонул.… И вот однажды, когда ему приснился яркий, чудесный сон, где светило солнце, пели птицы, веселились на лужайке дети и звери, где было так замечательно спокойно, потому что рядом была жена и они не ругались с ней, как обычно это происходило в его снах, где бегал маленький Илья, где так легко дышалось, где было то, чего никогда уже не случится наяву, он решил навсегда остаться в нем…и не проснулся.
Приписано неизвестной рукой.
1989 – 2007 г.
РАСЦВЕТАЛИ ЯБЛОНИ И ГРУШИ
(Криминальная драма)
Киллер огляделся по сторонам и шагнул в подъезд. Странна и запутана наша жизнь. Еще одной ногой стоим в социализме, а такое значительное расслоение общества. Вот и здесь, рядом с элитным домом, отстроенным по проекту какого-то итальянца, и возведенному в рекордные сроки турецкими строителями, ютятся обычные «хрущебы». Киллер не спеша поднимался по заплеванной, загаженной лестнице. Между третьим и четвертым этажом увидел черного кота. У него заполохнуло сердце, - в приметы в его профессии верит каждый. Но, слава Богу, у кота оказалась белая грудка. Он погладил кошку и пнул его ногой так, что тот пулей вылетел из парадной. Убийца улыбнулся.
Это был очередной заказ, очередная рутинная работа, которая в последнее время доставала его «выше крыши». Люди все с ума посходили: заказы следуют один за другим и число им бесконечность!
Тьфу, в поэзию ударился. Он сунул руку в карман и достал медицинские перчатки. Надел их и вытащил ключ от чердака. Замок, специально поставленный для такого случая, даже не скрипнул, впрочем, как и дверь, петли которой тщательно смазали маслом. Аккуратно прикрыв за собой дверь, он задвинул засов и прошел внутрь помещения. Лампочка, тускло горевшая посредине чердака, между перекрытиями, вполне сносно обрисовывала обстановку.
Так! Теперь к правой стене, возле кучи мусора и щебня. Интересно, кто ухитрился щебенку на чердак припереть?
Ага! Вот здесь! Он отодвинул несколько досок и наткнулся на кучу песка. Взяв в руку кусок фанеры, он стал разгребать кучу возле стены, пока не послышался стук. Фанера уперлась в какой-то твердый предмет. Он выбросил фанерку и принялся грести руками. Вот. На свет появился некий предмет завернутый в кусок полиэтилена и тряпья. Он аккуратно развязал веревки, опутывающие предмет, снял полиэтилен и ветошь, бросил их на песок и прикрыл досками.
В руке у него оказалась сложенная винтовка с оптическим прицелом израильского производства. Это он определил за один миг, оружия он перевидал на своем веку массу. Ласково и нежно он погладил винтовку по прикладу и полез в карман за новыми перчатками. С оружием, как с женщиной, все надо делать чистыми руками.
Подойдя к свету, бьющему от чердачного окошка, он оглядел оружие и проверил его боеготовность. Конечно, все было в полном ажуре, но он привык доверять только себе. Так, теперь проверим диспозицию. Он отошел в глубь чердака, достал из сумки бинокль и посмотрел в сторону элитного дома.
Клиент должен появиться из правого подъезда в четырнадцать двадцать. Так. Вот здесь будет машина охраны, вон там, возле куста сирени, припаркуют его «БМВ». Так, вот здесь будет стоять человек, там еще один. Да, на входе они сразу же возьмут его в плотное кольцо, там сложно будет зацепить. Так, а если попробовать … Нет, плохо. Остается один вариант, при посадке в машину. Так, охранник откроет дверь, тот, что слева, он будет смотреть назад, где подворотня и стоянка, ага. Черкас даст по тормозам чуть левее ближе к парку, это на мгновение отвлечет внимание охраны и… Да, но это будет лишь одно мгновение. Потом, они впихнут клиента в автомобиль и привет!
Киллер улыбнулся и сплюнул. Ерунда! Сколько уже ликвидаций провел он в своей жизни и не единой осечки! Вот и сегодня, он просто не сомневался, что все пройдет как по нотам.
Время тянулось, как резина, но он был спокоен и сосредоточен.
Пересохло в горле. Он откупорил бутылочку воды и сделал несколько глотков, отшвырнув ее в сторону.
Нормально! Он всегда метит территорию на которой работает. Он не боялся, что менты вычислят его. Видимых следов он не оставил, а пакет да бутылка с минералкой, так это ерунда, это его визитная карточка! Еще он всегда оставлял возле оружия большое зеленое яблоко, своего рода приманка для оперов, мол, попробуй, раскуси!
Эх, сейчас бы кокаинчику! Нет, нельзя. Вот после работы он позволит себе немного расслабиться и «прокатится по кокаиновой тропе». Он заслужил это.
Да, он, кстати, так и не выяснил, кто его сегодняшний клиент. Но, это ерунда. Врачу не обязательно знать, кто лежит у него на операционном столе, его задача спасти пациента, задача киллера прямо противоположная.
Он прикрыл глаза. Странная штука жизнь, смешная.
На крыше разгуливали голуби. Надо бы поаккуратней, как бы не испортили мне обедни, подумал он, наблюдая за роскошным сизарем ухлестывающим за молоденькой голубицей.
Он взглянул на часы. До выхода клиента оставалось около минуты. Он взял винтовку, облокотился на поддон и посмотрел в прицел. Подъезд элитного дома был как на ладони.
Он облизал губы.
Сухо.
До его слуха донесся какой-то шум, буквально в двух шагах от элитного подъезда. Он на долю секунды, перевел взгляд. Стояла кучка людей и двое мужчин оживленно спорили между собой. Вот один схватил другого за шиворот…
Палец, каким-то невообразимым, непонятным, омерзительным образом надавил на курок.
* * *
- Нет, мужики, что не говори, а большая грудь это сила! Я, как вижу женщину с грудью, налитой, словно спелые дыни, так мне, честное слово, даже на водку наплевать. Плесни двадцать капель, мил человек, - переведя дух, говорящий обратился к лежащему напротив его черноусому, кряжистому мужику.
- Эка плесни! – возмутился лежащий подле невысокий, худолицый, рябой мужичек, - Договаривались же, только после дискуссии.
- Не могу братцы, - отозвался первый. – Как про титьки подумаю, так такая свистопляска в штанах начинается, что хучь костер заливай и беги до хаты.
- Плесни ему, Колян, - поддержал того еще один участник вечерних посиделок возле костра. – А то ведь, не иначе, что сбежит к Юльке, потом, жди его - дожидайся.
Мужики не громко хохотнули. Черноусый Николай, который был выбран в качестве арбитра, между двумя «враждующими партиями», выудил из под черного пиджака, валяющегося рядом, початую бутылку водки и налил грамм тридцать в протянутую ему стопку.
- Еще чутка, - попросил первый говоривший.
- Обшибешься, - отрезал Николай и убрал на прежнее место.
Говоривший вздохнул, сунул руку в почти угасший костер, вытащил черный уголек печеной картошки, макнул его в рассыпанную на газете горку соли, крякнул и выпил, закусывая прохладную влагу горячей, рассыпчатой картофелиной. Вслед за картошкой пошел зеленый лучок и укроп, а уж потом и ломоть черного хлеба. Остальные глядели на это с безразличным видом, было заметно, что вся компания уже плотно отужинала, крепко выпила и просто отдыхала, ожидая продолжения рассказа. Лишь один «сморчок», словно куда-то торопился, спешил, и поэтому, подгонял первого.
- Не тяни резину, Мишка! мало што ль потрапезничали? Али выдумать нечего?
Но первый, словно не замечая издевки, продолжал смачно хрустеть небольшими огурчиками и редисом. В довершении всего, он взял большой, сочный помидор, макнул в соль и, обливаясь, брызнувшим из овоща соком, съел и его. Затем, вытер губы и подбородок обшлагом рубахи, достал сигарету и протянул руку за тлеющей головней.
Шестеро мужиков примерно одного возраста, когда вовсю опадают волосы, растет живот и по ночам и в ненастье ломит кости, сидели и лежали возле затухающего костерка в лощине на небольшом лужку, в аккурат между невысоким лиственным лесом и узкой речушкой, причудливо изогнувшейся и почти повернувшей вспять.
Был теплый летний вечер, коих в наших краях не шибко много. Суббота. Когда детвора носиться по деревне на «лисопедах» и мотоциклах, когда бабы уткнулись в ящик и смотрят очередную «барбару», когда парни и девки целуются в близлежащем пролеске, когда старики уже отходят ко сну, мужики откушав по полкило «белой» и закусив почти целой бараньей ногой с печеной картошкой, не говоря уже о разнообразных овощах и зелени, удобно расположившись возле кострища, дискутировали на тему: «Какого размера должна быть женская грудь?».
Голоса распределились поровну. Мишка, который первым начал разговор, Серега и Петр, - были ярыми сторонниками внушительных сисьек. Леха, Васька и Николай придерживались противоположной точки зрения, что женщине к лицу небольшая грудь. Ну, а о чем же еще говорить, как не о женских прелестях, когда вечер на исходе, когда пропесочены все политики, разобраны все текущие спортивные события, когда почти допита вся водка и, совсем нелишне, подзадорить себя и свое воображение, перед свиданием с любимыми женами.
Поводом для темы диспута послужила молодая мамаша, - Женька, дочь деда Тимохи, которая родила недавно пацаненка и вчера вернулась из роддома. Проходя по мосту мимо отдыхающих мужчин, Женька толкала перед собой коляску с младенцем, а ее тяжелые, набухшие груди, казалось, порвут платье и упадут на неровную каменистую дорожку. Женька рожала чуть ли не каждый год, и за это получила прозвище, - «молодая мама», хотя готов=то ей было уже под сорок. Заметив на себе пристальный взгляд мужчин, она оглядела себя всю с ног до головы, мол, что же таково в моем гардеробе неладно? И не найдя никаких изъянов, мирно продолжила свой путь к дому. После такой вечерней прогулки малыш крепко спал и не будил по ночам мамашу и остальных домочадцев своим истошным криком.
- Какие у Женьки шницеля! – цокнул языком Мишка, покачивая головой, словно увидел Женьку впервые.
- Как вымя у козы, - как обычно добавил, вечно недовольный, Инокеньтев Алексей. Он всегда недолюбливал Михаила и старался все делать «в пику» тому. Это у них еще с юности, и тоже из-за дамы.
- Это кому как нравиться, - возразил Михаил. – Мало чудиков на белом свете: кто так дрочит, а кто в хлеву с козами.
Алешка зло поглядел на Михаила, но открыто конфликтовать не стал. Во-первых: силенок маловато, а во-вторых и, пожалуй, в главных, - ну куда солидным дядям петушиться словно пятнадцатилетним пацанам?
Но, тем не менее, эта маленькая стычка послужила прелюдией небольшой дискуссии на тему женских молочных желез.
Как уже говорилось, спорщики образовали две партии: полногрудых и плоскогрудых, выбрали рефери, - выбор пал на Николая, как самого старшего и рассудительного, а так же двух ораторов, отстаивающих свою позицию и пытающихся склонить соперника на свою сторону. В партии «грудастых» свою позицию, естественно, отстаивал Михаил, а в партии «фиг вам, а не шницель» дискутировать вызвался Василий, как наиболее говорливый и пылкий. Призом служила литровая бутылка «Смирноффской» водки, которую, впрочем, распечатали, и дружно выпили из нее по рюмашке еще перед началом поединка.
И вот состязание началось. По жребию первым предстояло отстаивать свою позиции «грудям». Мишка, которому вечно было мало, попросил накатить ему лишнюю, как оратору, выпил и приступил к прениям. Но, не успел он начать, как так вошел в образ, так весь расчувствовался, что попросил добавки. Васька был категорически против, мол, Мишка просто тянет время, не имея веских аргументов в защиту своей позиции, но остальные, видя возбуждение, которое охватило Михаила Сергеевича, позволили Николаю «накапать» последнему, как он выражался «тридцать капель».
Мишка долго размышлял с чего начать, но никак не мог придумать, от этого, действительно, тянул резину. Наконец поняв, что дальше тянуть время бессмысленно, он прикурил он тлеющей головни, бросил ее обратно в костер, затянулся несколько раз и продолжил.
Все притихли.
- Заболел я этой болезнью еще в юности. Мы тогда дачу снимали под Ленинградом в поселке Лисий Хвост. Ну, тогда еще родичи живы были, а этот дом мы купили, уже после того, как батя помер. Ну, вот. Кроме хозяев дачников нас было шесть семей. Кроме трех полоумных старух, все остальные были молодые пары, естественно, с детьми, - это ради нас они дачи и снимали. Так получилось, что почти все мы были погодки, ну, разница в два-три года не столь ощутима, хотя в юном возрасте, конечно фактор немаловажный. Нас было четыре пацана и две девчонки. Жили мы довольно…
- Ты про детство свое ностальгировать собираешься, али о грудях гутарить? – прервал его надоедливый Алексей.
- Это он издал к сиськам подходит, чтобы потом раз и понеслась! – поддержал его партнер по команде Васька.
- Это я не про детство, - ответил Мишка. – Хотя, про детство, конечно. Я же должен обосновать свой выбор. А про пацанов и девчонок говорю, чтобы вам было ясней понять, от чего я влюбился в груди.
- Ага, - вновь вставил Леха. – У одной из твоих сверстниц сиськи были, - как у Мэрилин Монро! – съязвил он.
Шутка оказалось удачной и все дружно рассмеялись, даже Мишка не выдержал и улыбнулся. Леха же довольный своей хохмочкой, потребовал поощрительный приз, но его просьба о «тридцати каплях», была встречена неодобрительным гулом. Алексей не настаивал, поэтому Михаил мог вновь продолжить свое повествование.
- Вот. Детей было шестеро: от 7 до 13 лет. Мне было в районе одиннадцати. Поскольку, мы все детки городские, по бассейнам не ходившие, то плавали, словно утюги, а речка там была, что наша, но гораздо холоднее и быстрее. Да и глубина в ней не пойми какая, то по колено, а то и с ручками. По этой причине, купаться мы ходили обязательно с взрослыми. Ну, кто в этот момент посвободней. Купались мы возле камня, огромного такого валуна, пожалуй, единственного во всей округе. Откуда он посреди поля очутился?
- Верно с Ледникового периода, - предположил Петр.
- Может, - пожал плечами Михаил. – Но странно, отчего он один одинешенек. Вон, под Приозерском, там целые гряды таких камней, а здесь…
Михаил вновь полез за сигаретой. Остальные, тоже, молча закурили. Сумерки сгущались, ветра почти не было. Стояла чудная погода. Где-то стрекотали сверчки. Слышалась музыка в той стороне, где была деревня. Плавно шумела вода. Было так легко и отрадно на душе, что казалось, что прекрасней этого места, этого вечера нет и быть не может. Кто-то подбросил хворост в костер, и он вспыхнул с новой силой, озарив лица мужчин. Лица у них были спокойные, теплые, даже, какие-то просветвленные. Единственное, что омрачало мужикам существование, это сонмище комаров, которые бесжалостно кусали в незащищенные одеждой и обувью места.
- Так вот, - продолжил Михаил, после непродолжительной паузы. – Купались мы возле камня. Пацаны, что постарше, те ныряли с него, а мы, - мелкотня плескались возле другого берега. В тот раз с нами пошла мама Маринки Лаврентьевой – тетя Лиля. Ей тогда, по-моему лет двадцать семь было, а может и того меньше. Тетя Лиля была не высокой блондинкой, с курносым носом, большими голубыми глазами, обворожительным и заразительным смехом. Что касается ее фигуры, то до того случая, я на нее никакого внимания не обращал. Да и вообще, как-то к женскому телу был равнодушен.
Вот. Пошли мы, значит, на речку. Кстати Черную. Приходим к камню, Маринка с парнями в воду, а я с сандалем ковыряюсь. Тетя Лиля помогла мне, расстегнуть тот злосчастный сандаль и, когда ей это удалось, то стала снимать с себя сарафан. А как это бабы обычно делают? Правильно! Возьмут за подол, раз! И через голову снимают. Быстро и со вкусом.
Вот она берет свой, как сейчас помню, белый сарафан. Раз! Я смотрю на нее и вижу, что лифчик от купальника у нее соскочил, запутался в поясе и застрял на горле.
Ну, мужики вы себе представить не можете мои ощущения. В метре от меня, да что там в метре, - руку протяни и прикоснешься, находились два огромных переливающихся яблока. Белый налив, не дать ни взять. И такие они огромные, такие сочные, упругие! А черенки у них матово коричневые, а вокруг их коричневая кожица. И солнце так играет на всем этом безобразии, что, ей богу, еще одно мгновение и я схватил бы за ее груди руками. Впрочем, мгновение это длилось довольно долго. Потому что, как я уже сказал, лифчик запутавшись в поясе полез куда-то к горлу, и там, вся эта комбинация застряла. Тетя Лиля тянет вверх, дергает, от того, груди у нее ходуном ходят, и так это волнующе, так возбудительно прекрасно, что я впервые испытал оргазм. Впрочем, нет конечно, но что-то похожее на это. Короче. Телепается тетя Лиля со своим сарафаном, а он не туды ни сюды. Я посмотрел на пацанов и Маринку, - те плескаются в речке и горя не ведают. Стало мне неловко, что если ребята увидят, чем я занят, то обязательно все расскажут родителям. Как бы те оценили мое любопытство? В общем, я отвернулся, а тут как раз тетя Лиля изловчилась и стянула с головы халат вместе с купальником.
Раскрасневшаяся, она тут же прикрыла груди рукой и отвернулась к прибрежным кустам. Я сделал вид, что занят своими плавками и совершенно не интересуюсь ее телесами. Но, на самом деле, конечно, это было не так. Два ее спелых яблока чуть раскрасневшиеся, с коричневыми сосками еще долго будоражили мое юношеское воображение.
Прошло много лет, а я как сейчас помню, как она стоит подле меня и ее груди колышутся, волнуя мою плоть, возле моего носа. Как солнце играет на грудях, как тень от ивы причудливо падает в ложбинку между ними. Помните, был такой фильм «Запах женщины» с Аль Пачино в главной роли. Так вот, я чувствую, запах той далекой поры и он волнует меня до сих пор.
- Ты так говоришь, словно переспал со своей тетей Лилей, - сказал Леха. Но никто не обратил внимание на его неумную гипотезу. Все понимали, о чем говорил Михаил.
- Вот с тех пор я и заболел большими сиськами. Но, учтите, не выменем коровьим или козьем, как изволил выразиться мой оппонент, а прелестной женской грудью большого размера. Это, как говорят в Одессе, две существенные разницы! А вспомните груди уже упоминавшейся Монро? А Софи Лорен, а Джины Лолобриджиды?
- А Бриджитт Нильсен, - добавил Петр.
- Памелы Андерссен, - продолжил Сергей, - А Саманты Фокс и Сабрины. А спортсменки: Надя Команечи, Катарина Витт. Да еще Кэтрин Хелберн забыли и Вивьен Ли.
- А наших. Аллы Ларионовой и Эллины Быстрицкой, Маргариты Тереховой и Ирины Розановой - сказал Михаил. – А картины великих живописцев от Рафаэля до Гогена и Кустодиева. А, сколько прекрасных стихов посвящено женским грудям?
- Ну, - возразил обалдевший Василий. – Можно в этот ряд и Мордюкову с Зыкиной добавить и Монсерат Кабалье. Или тетю Клаву из магазина.
- Ты не передергивай, - ответил Михаил. – Я же говорил, что я веду речь о груди, а не о вымени! Я просто привел примеры, которые наглядно показывают, что мужики всегда восхищались большими шницелями. Стоит только подумать о них, как в душе поднимается такая нега, такая истома. Ну, разве не хочется прикоснуться, поцеловать эти груди? Возьмите любой эротический фильм или журнал, много ли вы видели там плосогрудых? То-то же! Больше груди – больше эрекции! Для чего, к примеру, бабы силикон себе закачивают? Да именно по той самой причине, чтобы у мужиков успех иметь. Да и практичней это, - детишек кормить. Сунул сиську в рот, и спи себе на здоровье. Короче, для краткости, большая и красивая женская грудь это символ продолжения рода, символ мощи государства, символ жизни!
- Все, ты закончил свой трактат о большой и светлой груди? – спросил Николай, явно слегка смущенный столь очевидными достоинствами грудастых женщин.
- В принципе да, - ответил Михаил, лицо у него сияло, как и у его сторонников. – За это стоит выпить!
- Погодите, погодите! – сказал Алексей. – Если вы закончили, то теперь наша очередь, - он посмотрел на Василия, который был слегка подавлен столь вескими доводами оппонентов.
Василий был озадачен, но не сломлен. Он тряхнул головой, словно желая стряхнуть с себя некое оцепененье или видение, вызванное рассказом Михаила, взял с газеты стопку и протянул ее Николаю.
- Попрошу плеснуть! – сказал он с наигранной живостью, и когда Коля «накапал ему тридцать капель», то так же, как и Миша принялся долго смаковать остатками пиршества.
Пауза затягивалась.
- Может побыстрее, - буркнул Петр, понимая, бессмысленность своего брюзжания.
- Господин судья, - тут же вскочил Леха. – Противник играет не по правилам, словно фракция «ЕР» в Госдуме. Мы их оратора ждали добрых полчаса, а нашему рот затыкают, не дав ни слова ни полслова сказать.
- Замечание принимается, - сказал Николай и полез за сигаретами.
Михаил встал и подошел к реке. Его бил озноб. Своим рассказом он всколыхнул такую массу воспоминаний детства, они так накатили, окутали его, что захотелось выть.
Возле воды он заметил, оброненный кем-то носовой платок со смешными зверушками. Он поднял его и понюхал. Платок, несомненно, принадлежал какой-то девочке–растеряхе, которая купалась здесь сегодня днем и обронила тряпицу, а мать не обратила внимания. Михаил подошел к кусту шиповника и накинул платок поверх веток, - авось завтра вернется растеряха и заметит свою пропажу.
Его позвали. Он тяжело вздохнул, отгоняя от себя воспоминания о прошлом и тоску, и пошел к костру. На обратном пути он подобрал несколько сухих веток и бросил их, во вновь начавший угасать костерок.
Василий разминал пальцы, словно пианист перед фортепьянным концертом №3 Сергея Рахманинова.
- Представь меня, - Васька толкнул Леху, явно ерничая, настраиваясь на хамовато-ироничный тон, выбранный им для ниспровержения доказательной базы соперника.
- А как тебя представить? – спросил Алексей.
- Как-как? Нежно!
- Выступает…, - начал Алексей.
- Ты что? – Васька испуганно поглядел на приятеля. – Я что, в цирке на арене? Ты меня с рыжим клоуном перепутал.
- Мужики, - встрял в их перепалку Сергей. – Заканчивайте дуракаваляние, уже второй час ночи, меня Зинка с говном съест.
- Заканчивал, - парировал Василий. – Здесь только что, как мы выяснили, юный Михаил Сергеевич, узревший возле своего носа роскошные сиськи некой «тети Лили» их Лисьего г-хм Хвоста. Кстати, достоинства ее грудей я оценить не могу, возможно, что детское воображение Михаила, и сверхвозбудимость организма юноши, слегка и приукрасили данную часть тела незабвенной тети. Но, поговорить о грудях других здесь вышеназванных особ, я с большим удовольствием.
Итак.
- Выступает, - наступил Васька на те же грабли. - Член фракции «Все что не вмещается в ладонь - вымя», - Василий Андреевич Наконечный.
- Ты же не Наконечный, - изумился наиболее подвыпивший Алексей.
- А я и не Андреич, - ответил ему Васька. – Это партийная кличка. Понял?
- Угу, - отозвался Леха.
- Итак. Слово для доклада по теме: «Вот из биг сиськи, и с чем их едят? Или почему я выбираю красивую женскую грудь», - предоставляется мне. Я начинаю.
- Только что многоуважаемый…
- Не надо комплиментов, - перебил его Мишка.
-…многоуважаемый, - продолжил Василий «Наконечный». – Я подчеркиваю, многоуважаемый, и впредь, - он обратился к Михаилу. – Прошу меня не перебивать. Итак. Мишка рассказал нам слюнявую историю о том, как он впервые увидел голые сиськи и чуть не утопился от радости. Как я уже докладывал, я допускаю, что сиськи у тети Лили были великолепные, крупные, так сказать, сочные, словно огромные антоновские яблоки, - он посмотрел на Мишку, тот улыбался краем рта. – Да, пардон, два великолепных белых налива. Но, как мы с вами знаем из прошедшей много лет назад по нашим ящикам телевизионной рекламы, где баба морду мажет кремом, и ее кожа остается упругой и шелковистой, а яблоко морщится и превращается в какую-то гадость.
- В грушу, - вставил Леха.
- Верно подметил мой соратник, - подхватил Василий Андреевич Лехину мысль. – Яблоко с годами превращается в грушу. А грушам свойственно осыпаться! – он продемонстрировал воображаемую грушу, которая упала на землю и превратилась в бесформенное тело.
Эффект произвел впечатление на противников, и Васька постарался его закрепить.
- А форма? Вы видели форму груши и груди повзрослевшей женщины, так сказать? Это же уродство, извините за грубость! Когда она молода, полна сил и здоровья, ее грудь, действительно, выглядит так аппетитно, что любой нормальный мужчина, несомненно, готов ее съесть. Но, как только возраст дамы переваливает за тридцатилетний рубеж, как форма ее тела превращается в, простите за тофтологию, в бесформенную массу. Что же касается грудей, то они напоминают те самые груши, - коих нельзя скушать! Во что бы превратились знаменитые сиськи Монро, если бы она не нажралась транквилизаторов и не ушла из жизни? Я вас уверяю – в дрянные усохшие груши, висящие до пупа. Ведь в те времена силиконовые технологии только-только начинали разрабатываться. Вы посмотрите на Софию Лорен, да она такой носит бюстгальтер, что он тяжелыми винтами вмонтирован в ее тело. А Саманта Фокс? Где эта замечательная пышка со своей «восхитительной» грудью, которой покойный мер так восхищался? Ну, где? То-то же! Она и на сцену выходить боится, как бы сиськи во время выступления не оторвались! Про всяких Сабрин и Бриждитт Нильсен я и не говорю. Конечно, повторяю, когда они были молоды, то у меня на них, как у любого, стоял, как осиновый кол. Но, сейчас, по прошествии небольшого, подчеркиваю, небольшого количества времени от их груди остались жалкие воспоминания фотографии и видеокассеты.
- Господин судья, - прервал Василия, Петр. – Наш оппонент всю свою речь построил на критике наших доводов, не приводя в пользу своей версии никаких контраргументов. Это мне напоминает прессу и главу ВЦИК, - Вишнякова: им одно говорят, а они знай себе повторяют: «сам дурак!»
- Замечание принимается, - сказал полусонный Николай. – Господин, как вас там? Наконечный, попрошу вас высказывать аргументы в свою пользу, а не набрасываться на сиськи оппонентов.
- Слушаю, Ваша Светлость, - осклабился Васька. – Переходим к нашей доказательной базе. А ты, Коля, ты же на наших позициях стоишь, мог бы и закрыть глаза на некоторые шероховатости моего доклада.
- Хватит пи..зеть, - ответил Николай. – Или ты до утра свою речь растянуть задумал? Дудки! Еще пол часа и я отваливаю, меня Людка и так с говном съест!
- Понял, - не дурак, - согласился обиженный Васька. – Теперь в пользу маленьких и аккуратных грудей.
Если бы кто-либо в этот момент проходил мимо костра и прислушался к разговору, то, вероятно, он решил бы, что здесь слет врачей момологов, или сборище извращенцев, либо у всей чесной компании началась белая горячка разом. И впрямь, сидят шестеро взрослых мужиков и всерьез дискутируют о достоинствах и недостатках молочных желез прекрасной половины человечества.
- Маленькая грудь! – вещал Васька. - Одно то, что она весьма скромных размеров, делает ее более независимой и гордой, нежели ту, которая имеет внушительные габариты. Поясняю! Ну, у кого из вас повернется назвать грудь Наташи Ростовой, - сиськами или шницелями, не говоря уже о дойках, вымене, дынях и прочих яблонях и грушах? Вон, к примеру, хваленый секс-символ наших оппонентов, - Моника Беллуччи. Вы слышали присказку про нее? «Видишь Моника Беллуччи, - ее уши, словно тучи!» Уж Наташе Ростовой в след не бросят, неоперившиеся юнцы: «Глядите пацаны, у тетки какие уши!», у нее помниться, Ржевский их на спине искал. Но, это не суть.
Присутствующие молча согласились, и Михаил понял, что зря рассказывал друзьям о своем первом эротическом опыте, о тете Лиле, о Мэрилин Монро, а уж пример с Беллуччи, его просто поверг в шок.. Дом, выстроенный им, как казалось всерьез и навсегда, оказался на весьма слабом фундаменте. Проще говоря, дом стоял на песке, и в данный момент, трещал по всем швам. Васька торжествовал.
Победа была предрешена.
- А что касается сексопильных актрис и поп-див, не говоря уже о спортсменок, то их с небольшой грудью куда больше чем с вашими хвалеными сиськами. Вот к примеру: сестры Вертинские, Нонна Тереньтьева, Шерон Стоун, Ким Бесинджер, Наталья Ветлицкая и Кайли Миноуг, Светлана Хоркина и Мария Киселева. Я уж не буду говорить об Анне Курниковой обнаженные фотографии которой в интернете самые востребованные. А вот и стихи про нее:
«А у Курниковой Ани,
Грудь, что чайка в океане.
Вся волнуется, клокочет,
Видно, кто-то ее хочет.
Хочет мять и целовать,
И любимой называть.
Знаю я кто мавр тот дикий,
Це ж Иглесиас Энрикий.
Весь сияет, -словно стенд.
Называется бой-фрэнд.
Закадрил красотку нашу,
Поимел, что манну кашу!
В попу, в рот и между ног, -
Больше выдумать не смог!
Теннис бросила она,
Но, Энрику не жена,
Не служанка, ни царица,
Но пороться мастериться.
Не девица, не старуха,
А простая потоску…»
- Пардон! – Васька запнулся, поняв, что ляпнул лишнего. Но, заметив, что никакой реакции не последовало, быстро свернул свою тираду на запасный путь. - Ну, и так далее. Да, что я буду толочь воду в ступе, гони Николаша бутылку водки, мы выиграли! Если мне возразят друзья-соперники, что маленькая грудь неудобна для кормления, то уверяю вас, природа сама знает, что делает. И в маленькой груди столько молока, что дитю обязательно хватит. Вопросы есть?
Михаил, Петр и Сергей переглянулись и молча покачали головами.
В стане противника начались торжества. Васька обнимался с Лехой и издавал победные крики, словно болельщик «Зенита» после выигрыша любимой команды. Только Николай выглядел немного озадаченным и растерянным.
- Давай водяру Коля, - Алексей протянул руку к пиджаку, чтобы получить выигрыш, но тут Николай пробасил:
- Погодите парни, надо соблюсти необходимые для таких случаев процедуры и проголосовать!
- Нах..я голосовать, - кричал возбужденный Васька. – Соперник побежден нокаутом. Ты посмотри Коль, они даже не верещать!
- И все же, - настаивал Николай. – Раз мы находимся в конституционном правовом поле, то проголосовать надо. Тем более, у меня есть незначительный довод, скорее замечание, о преимуществе большой груди.
- Не понял, - раскрыл рот Алексей. – Ты же в нашей команде, ты же за плоскогрудых!
- Конечно, - согласился Николай. – Но как главный арбитр имею право высказать свою точку зрения?
- Разумеется, - согласился Михаил с партнерами, впрочем, не питая особой надежды, что чаша весов может склониться в их сторону.
- Перебежчик, - процедил сквозь зубы Василий, кожей почувствовав, что Колька может ляпнуть какую-нибудь гадость. – Господа, в нашей партии оказалась политическая проститутка, - он посмотрел на приятелей, но они равнодушно восприняли его демарш. В конце концов, - гейм из игра.
- Не смотря на гнусные высказывания в мой адрес соратников по партии и обвинении в политическом ****стве, я считаю, что имею право высказать свою точку зрения, - сказал Николай. – Не смотря на очевидные преимущества точка зрения Василия Андреевича… Васька, как твоя фамилия? – обратился он к надувшему губы Василию.
- Наконечный, - ответил за него Леха.
- Не смотря на это, - продолжил Коля. – Мне хотелось бы высказать вот какую мысль. Мы говорили с вами об эстетике, о мировоззрении, касаясь лишь самого объекта дискуссии, так сказать, пощупав его собственными руками. Но, я хотел бы затронуть вопрос физиологии отношений мужчины и женщины.
- А, чего там трогать, - буркнул Леха. – Взял за сиськи и в кровать, и давай ее пахать.
- Не надо пошлятины, - вступился, обычно немногословный Сергей.
- И все же, - постарался развить свою мысль Николай. – Возьмем женское тело.
Все мысленно взяли.
- Каким образом может происходить совокупление между полами? Орально, анально и вагинально. Я прав?
- В рот, в зад и в пи..у, - загибал пальцы Васька, не понимавший, к чему клонит Николай. – Ну, еще в руку.
- Это ты и сам можешь, - ответил ему Мишка, почувствовавший, что сейчас произойдет нечто революционное, которое изменит всю картину мира.
- Да, - согласился Николай. – Руки мы считать не станем. Так вот, - он торжественно обвел всех своим сияющим взглядом. – Когда Михаил так красочно описывал сиськи тети Лили, особенно тот момент, когда «тень от ивы упала в ложбинку между ее бугров», я точно не помню, но не суть…
Мишка треснул себя ладонью по лбу, так звонко, что в соседнем государстве Богдан Хм подавился галушкой. Все переглянулись.
- Так между ее грудями, в эту самую лощинку, может упасть не тень, а, извиняюсь, ваша хрень. Вы пробовали так, господа? – не дожидаясь ответа, он продолжил. – Если сиськи сжать ладонями, то такая очаровательная получиться ложбинка, что «я вас умоляю». А разве у плоскогрудой возможно такое?! Почему в Васькиных стихах, этот надменный испанец Энрико не смог больше ничего выдумать, кроме, как поиметь Курникову в «попу, рот и между ног»? Потому что, у той сиськи маленькие! Он мавр и представить себе не мог, что можно еще между грудей!
Раздались бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в оскорбления и упреки.
- И в заключение, я вот что хотел бы добавить. Ни одно животное в мире не обладает таким количеством «половых щелей», как женщина, и пространство между большими грудями, несомненно, являются одной из этих щелей. Вот отчего я считаю, что большегрудая баба это, - «животное высшей расы», на ступень выше, чем баба без грудей. Иногда, его можно приравнять к мужчине, но лишь изредка, в самых экстремальных случаях.
Это был высший пилотаж. До последнего тезиса не смог допереть даже умный Петр, который по первым фразам сказанным Николаем, догадался, что тот имеет ввиду, но такого пируэта в заключении.
- А теперь, - Николай зарделся от гордости, хотя и поступил некорректно, по отношению к партнерам. Но истина дороже, сказал кто-то из кого-то. – Давайте голосовать!
Слегка оправившись от шока, мужчины кивнули. Кто бы мог подумать, что угловатый, вечно молчащий мужлан, мог выдать такое.
Голосовать решили тайно, чтобы соблюсти необходимые процессуальные формальности. Каждый получил по огурцу и помидорине, которые следовало положить под пиджак рядом с водкой. Помидорина обозначала сисястых женщин, огурец, соответственно, со слабыми молочными железами. В случае же если кто-либо воздерживался, то он просто оставлял овощи в своих руках. Просто и со вкусом. На все про все отводилось пять минут.
Мужики взяли свои бюллетени и отошли от костра. Точнее разбрелись в разные стороны. По очереди они подходили к пиджаку и засовывали под его полу овощи. В случае равного количества голосов, а такое было возможно, водку оставляли возле костра и расходились по домам насухую. Но, это тоже, был своего рода тактический ход. Кому охота дорогой напиток оставлять неизвестно кому, поэтому, ожидались перебежчики из одного стана в другой, соответственно, из «сисек» к «без сисек» и наоборот.
Когда все проголосовали и даже, для скорости, не стали рассаживаться возле костра, то Николай наклонился и поднял пиджак. Василий осветил горящей веткой овощи лежащие на земле возле бутылки водки.
Результат оказался ошеломляющим. На земле лежало пять помидорин!
Все переглянулись и дружно достали свои огурцы. Лишь у Николая в кармане еще лежал и помидор, но его он решил не показывать.
Быстро приговорив литровую бутыль, мужчины устало побрели по влажной от росы траве в сторону деревни. Шли молча, как бы обдумывая сегодняшний вечер, лишь то там, то тут вспыхивали яркие огоньки от горящих сигарет. Каждый думал о своем: кто о тете Лиле, кто о Мэрилин Монро, кто о тете Клаве из сельмага, а Николай думал о своей жене Людмиле. У Николая единственного из всех мужиков жена обладала внушительным бюстом, не меньшим, а, пожалуй, и большем, чем у перечисленных поп- и кино див. Разве что, может у «тети Лили» груди были больше? Кто знает кроме Михаила, но спрашивать сейчас об этом было излишне. У остальных же мужиков бабы были плоскими, как опавшие и шмякнувшиеся о землю груши, поэтому Николай и воздержался при голосовании, прочие же проголосовали за мечту, которой, пожалуй, уже не суждено будет сбыться.
Давайте и мы наполним бокалы живительным шипучим напитком и выпьем за большие сиськи! Право, Господь знал, когда создавал женщину, какие части ее божественного тела будут радовать глаз сильной половины человечества. Воздадим хвалу Господу и женщине отныне, присно и вовеки веков.
Аминь.
* * *
- Э,- э, - э. Эй! Стой! Мужик! Стой!!!
- Ну, стою, что дальше?
- Что дальше, что дальше! Ишь какой прыткий выискался, - руки в ноги и бежать. От меня не уйдешь! Где киллер?
- Кто, простите?
- Киллер где: Ты же сам написал: «он поднял винтовку и посмотрел в оптический прицел. До появления клиента оставалось около минуты». Ну?
- Что, ну?
- Твоих рук дело?
- Моих.
- Где киллер?!
- Да, причем здесь киллер, Господи боже мой!
- Это я у тебя спрашиваю: куда киллер делся?
- Куда, куда! Сидит у себя на чердаке и дожидается жертву, - вот куда!
- Так, понятно! Он сидит, жертву дожидается, а ты мне про сиськи байки рассказываешь! Как это понимать?
- Понимайте как хотите, а мне идти надо.
- Идти? Идти ему надо! Сейчас ты у меня пойдешь, собачий сын, писатель поганый, изверг! Граждане, вы поглядите на этого писаку! Сволочь написал сначала, что на чердаке сидит киллер, а потом про сиськи все мозги запачкал. Ну, скажите, разве это справедливо? Граждане, я деньги за книгу про киллера заплатил, а он про сиськи! А как называется? А? Криминальная драма! О! А он про грудь!
- Надо было прочесть не много, прежде чем покупать!
- А я что? Я по твоему болван? Я прочитал: « Киллер поднялся по лестнице на чердак». Ты писал? Ну? А дальше про сиськи!
- Надо было дальше читать! Ну, я пошел.
- Пошел? Пошел! Я тебе сейчас пойду, я тебе поганцу всю твою жидовскую морду разукрашу. Гражданочка, подержите мою сумку, сейчас я этому кобелю рога пообломаю! Ах ты сукин сы…
- А – а-а-а-а-а-а!!! Люди добрые! Убили! Мужичка-то убили! Помогите! Милиция!!! Караул!
- Ну, я пошел пожалуй. А то, киллер, - киллер! Убийцу ему подавай. Ну что, получил?!
Дурак!
Уж лучше бы про сиськи.
2004 г.
Крым наш? А как и зачем.
Пару недель назад депутатская фракция «ЕР» Архангельской областной думы и член СФ от Архангельска – Константин Добрынин обратились к депутатам закса СПб и генпрокурору РФ Чайке с просьбой, соответственно: лишить В.В. Милонова мандата члена закса СПБ и провести проверку публикации интервью депутата на портале SLON.ru на предмет экстремизма. Сенатор счел, что Милонов «допустил оскорбления в адрес украинского и татарского народов Крыма и фактически призвал к геноциду крымских татар».
Милонов, в свойственной ему саркастической манере ответил коллегам по законотворчеству в газете «Метро» и на радиостанции РСН, мол, пиаритесь вы господа «до этого момента никто не знал Добрынина» и посоветовал заняться «законами и помочь с их помощью защитить детей». Кончайте ребята писать кляузы на народного любимца. Неужели не замечаете, до чего довели страну «дерьмократы лихих 90-х» и с каким волчьим оскалом глядит на нас запад?
К слову, раз уж так пришлось, то вспомним еще одного одиозного депутата из Петербурга, как раз тех самых 90-х. Правда рангом он был повыше нашего героя, заседал в ГД Рф, но вероятней всего Виталий Валентинович не намерен заканчивать свою карьеру в ЗакСе нашего города. Речь здесь идет о господине Марычеве, члене ЛДПР, всеми правдами и не правдами старавшегося перенять стиль своего неподражаемого босса, который и по сей день является самой скандальной и одиозной фигурой на политическом поле РФ.На место Жириновского Милонов явно не тянет, хотя и имеет поддержку с столице у «старших» товарищей. Взять хотя бы Елену Мизулину из СР или Евгения Федорова из ЕР, который объявил Цоя чуть ли не резидентом ЦРУ (!). Но вернемся вначале к Марычеву, зажигавшему у Жирика в самом начале пути становления российской государственности. На его клоунаду народ смотрел с любопытством (в советское время такого на съезде или еще где, вряд ли можно было увидеть), но без особой злобы, мол, дуркует мужик, ну и что, а кто сейчас в нашей стране не идиотничает? Ну,силиконовые сиськи нацепит (видимо от этого у Милонова такая неприязнь к ЛГБТ сообществу. Чувствуется ревность, что не он первый эту тему поднял), рясу напялит (тогда ведь народ у нас темный был, не воцерковленный. А то свою двушечку Марычев бы точно схлопотал. Хотя наши кощунницы- пуськи, они ведь за другое), повеселит народ и думцев, и отвалит к себе на галерку.Вот и вся его депутатская деятельность. Но не долгим был путь в политике фрика Марычева, да и кто сейчас вспомнит о нем? Кто знает, как провел он последние годы своей жизни, тем более люди родившиеся в девяностых? Всеми брошенный и забытый, фактически нищенствовавший, тяжело больной, писал он письма своим коллегам и лидеру партии с просьбами о помощи. Где теперь Марычев? Наверное, с силиконовыми сиськами и в рясе ведет беседы с Богом. Ну, да о мертвых… Свято место пусто не бывает, и вслед за целой когортой питерских политиков самого разного ранга и масштаба, невская земля выделила (именно выделила, а не родила) нам нового героя. С чего это вдруг пришло уважаемому депутату в голову(в легитимности избрания которого до сих пор сомневаются его коллеги по питерскому ЗакСу. Считающие, что в Кировском районе СПб тогда еще кандидату от ЕР, «нарисовали» столько голосов, что оных хватило бы на всех 50 депутатов обитателей Мариинского дворца), что наш великий город просто наводнен всякого рода педофилами и пидерастами? Прожив в городе почти 50 лет, я что-то не замечал особого разгула и тех и других. Да, ублюдки насилующие малолетних были везде и всегда, но так чтобы всплеск? Что же касаемо «голубых» расхаживающих по Невскому под радужными флагами, то это поветрие началось именно после всех этих идиотских законов господина депутата. Кастрируйте насильников, давайте им РЕАЛЬНЫЕ, а не условные сроки, заставляйте полицию заниматься своими делами, а не всякой фигней. Займитесь культурой, наконец, а не только хождением с хоругвиями по центральным улицам. Нет, вы же можете только закрывать, ужесточать, наказывать. Кстати о злобе, просто весящей над нами в пространстве. Некоторые блогеры в соцсетях открыто называют Милонова латентным педофилом и гомосеком, столь много места в своих интервью он им уделяет Депутат же в последнее время просто таки фантанирует различными предложениями и законодательными инициативами, светясь в различных городских и федеральных СМИ (Это к вопросу о том, что он предлагает не пиарится господину Добрынину и прочим, про которых уже давно забыли). Норовя вылезти со своей прелестной и мужественной физиономией из каждой щели и по поводу и без. Свихнулся народ на календаре Майя. Запутался в своих мыслях,- Милонов тут как тут, появляется на каком-то заштатном телеканале и начинает учить всех уму разуму. Другой не обратил бы на эту дурь никакого внимания, но только не Милонов. Решила молодежь хелуин отметить, на то она и молодежь, чтобы дурковать и веселиться. Но, тут же грозшный депутат со своими православными ратниками мужественно разгоняет всю это веселую тусовку. Выступила на майдане украинская группа Океан Ельзи, - не пущать ее в город Святого Петра. Это не город 3-х революций, случайно? Впрочем, мы же теперь опять чтим память Ленина, Дзержинского и прочих сотра…. Нет, так нельзя теперь величать оных господ. Мало ему Питера, так скоро и всего мира мало станет. А кто же кроме него будет защищать Сербию, Сирию, Венесуэлу? Он одновременно может находиться в разных местах. Читаем в газете ПД: « С 10 по 17 марта по приглашению Народного совета сирии состоялся визит делегации Законодательного собрания Санкт-Петербурга в Сирийскую Арабскую Республику. В делегацию вошли депутаты Алексей Воронцов, Виталий Милонов и Андрей Горшнчников». Но ведь в эти же сроки в Крыму проходил референдум о независимости! Читаем в газете «метро»: «Крым вернулся домой» Депутат закса Петербурга Виталий Милонов поделился с Метро впечатлениями от прошедшего референдума и рассказал(!) ЧТО ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ» (выд.авт) «Главная задача – победить протестные настроения» Так вот где собака зарыта. То то же на митинге протеста против войны на Украине, на Сенатской площади, Милонов чуть ли не с кулаками набрасывается на пикетчиков выступающих за мир, обещая с оружием в руках защищать наших братьев в соседнем государстве. Обо всем этом, собственно и этот стишок, который называется «Мальбрук в поход собрался»
Не пидОфил и не гей, ни поэт-бунтарь Лимонов
Ночью на тропу войны вышел депутат Милонов.
Просветленный до пупа, лезбиянам всем зараза
С ржавой ручкой от бачка, с крышкою от унитаза.
Шлем хоккейный на герое, камуфляж из магазина
Не страдает геморроем, православная гхм детина.
С перепоя может что ль вдохновился он войной,
Или в детстве безмятежном сильно трахнулся башкой?
Почему миляга парень агрессивным стал отныне,
И теперь от депутата нет покоя и в помине?
Пребил машну на площади – отрезать яйца.
Спел в храме про царя – получишь Тяньаньмынь.
Не любишь Вову Путина – сейчас же три китайца,
Натянут глаз на ж… и сделают динь-динь!
И вот хохлы достали, пиндосы - те давно,
Мы Крым завоевали, а вот Хрущев – говно!
Отдал его бандерам, фашистам и майдану,
Теперь же незалежные пакуйте чемоданы!
Швейк мой кумир и что-то типа брата
Вернусь из Крыма на коне, здесь выявлю злодея.
И Питер весь дрожит, и плачут демократы,
Что вновь начнется у него законов диарея!
В настоящее время, сей славный воин мониторит исполнение своего предыдущего закона «о детском комендантском часе». Собирается инициировать закон о создании полиции нравов, что в нашей стране неизбежно приведет к различным перекосам и перегибам, или не будет исполнятся. Впрочем, если это будет выглядеть так как в лихие 90-е по телеку, про Дона Джонсона, живущего на яхте с крокодилом и гоняющем на «Феррари», то вероятно, многие полицейские не отказались бы занять какую-нибудь вкусную должность в этой самой полиции. Однако, хватить ерничать. Для начала приведу отрывок из статьи в «СПб ведомостях» где главврач психиатрической больницы №1 им. Кащенко Олег Лиманкин, отвечал на вопросы редакции:
-Словом, для здорового человека революционные события несут лдин только вред. Но и без всяких революций вокруг немало людей «безбашенных» и агрессивных…
- Согласен, высокий уровень агрессивности и нетерпимости в современном обществе не может не вызывать тревоги. Это находит выражение не только в публичных баталиях по различным моральным, этическим и правовым вопросам, но и в явлениях повседневной жизни – в поведении людей на улице, в общественных местах.<…>К сожалению, у нас принятие многих законодательных и нормативных актов инициируется и лоббируется политиками и чиновниками без учета экспертного мнения. Примеров тому множество – и злополучный перевод стрелок часов, и бесполезный закон о наказании педофилов, и немыслимый по затратам и неэффективности закон о тестировании школьников на наркотики и т.д. и т.п.
Видите, не только Милонов страдает манией инициации различных законов. Но, я хотел завершить эту часть статьи несколько в другом духе. Это не «заказуха» хотите верьте – хотите нет. На высшем государственном уровне у нас таких «милоновых» миллионы и плодятся они, -как кролики. Мне же просто обидно, что из-за таких вот депутатов на наш город не показывают рукой, восхищаясь его архитектурными творениями, не цокают языком, от красоты наших людей, а крутят пальцем у виска, глядя, как православный депутат Виталий Милонов воюет со всем тем, что неугодно его неспокойной душе.
2
7 мая исполняется два года со дня инаугурации В.В. Путина на посту президента РФ. Этот стишок не сочинялся к конкретной дате, большую часть его я написал, для книжки «Мое Бородино…» более трех лет назад, постепенно добавляя новые строфы – время-то тикает. Стишок называется «17 мгновений весной». 17 потому что 17 четверостиший, весной- это и так понятно, а все вместе отсыл к знаменитому кинофильму. И хотя, как я понимаю, наш герой не служил в военной разведки, как Исаев, к внешней разведке он имел непосредственное отношение. Впрочем, если хотите спросите у него сами, раз в год он регулярно общается с «народом». Мне в свое время это сделать не удалось, не срослось в самое последнее мгновение.
Бродя по швабским улочкам и штрассе,
Быстрым шагом пересекая островные линии.
Мог ли знать, развалясь на златой террасе,
Что в силки попалась птица синяя.
В Ленинградской школе 2.7.1.
Впялясь в небо взглядом Коперника,
Понял четко, лишь тот господин,
Кто раком поставил соперника.
Серой, незаметной мышью,
Уловив сладкий запах блевоты.
Ты вскочил в этот поезд счастья,
Тенью врезавшись в воздух свободы.
Мэру обещал быть сыном праведным,
Новой власти женихом завидным.
Питер подперев плечом каменным,
Остоваясь в сущности невидным.
Тиши тишины стоял задумчиво,
Глядя из окна на профиль Ленина.
В коридорах власть свою окучивал,
Вспоминая Россию Есенина.
Без промах стреляя в тире,
Что в ГБ, что в детстве пионерском.
Порешил, всех мочить в сортире,
Усевшись, временно, в кресле премьерском.
Вот лихие девяностые развеялись,
Растворились в дыме бюрократии.
Нулевые дулами нацелились,
Холодком по спинам демократии.
Тихий голос, взгляд пустой, блуждающий,
Рыбьими глазами – перескопами.
Лодки стон, бездонный, умирающий,
Звезд морских и неба гороскопами.
Вод над школой закружили вороны,
Дул Норд-Ост ревели кровью скорые.
Впопыхах вонзились в землю бороны,
Бороздя побегов души спорые.
Кровь из носа, тепла, соленая,
Но не у него – он как тефлоновый.
И страна коленопрклоненная
Стала вдруг прокладкой паралоновой.
«У Озера» дошла акация…
«Я дорогу лжи вам не отдам.
Юра, это провокация,
Будь ты музыкант хоть Клод Ван-Дамм.
Лучше спой про батяню комбата.
Да, куда тепе певчий с Болотной,
Вам очкарикам – дегенератам,
На фанере лететь- беспилотной.
Всяким Pussy Riot Удалого Навала,
Нефиг мордою своей пугать народ.
Двушечки, десяточки – достойны маргинала,
Просит мой родной Уралвагонзавод!
Вот нефть соратникам – пожалуй заслужили.
Газом близких и друзей побалую.
Либералам? Чтобы наложили,
Камеры согреют груди впалые.
А народу спящему да квелому
Преференций ссыплю до поры.
Пусть гордится щедрому, веселому.
Знает пусть – я Царь горы
Меж тем и стерхов спас, Байкал и всю тайгу,
Что за мудак сказал – оно летать не может?
Вот подгоню сейчас Рогозина с Шойгу,
Весь мир переверну – Христос поможет!»
О душе забудь, пройдя все тяжкие,
Семь кругов затертых поколеньями.
Крест сорви и прикрепи подтяжками
К небесам… семнадцатью мгновеньями!!!
Стишок можно добавлять до бесконечности, пока ВВП находиться у власти, но я даже про Крым не написал, поскольку об этом пишут другие. Я приведу ниже пару примеров. Кстати. Какой-то деятель договорился уже до того, что предложил переименовать столицу Крыма в Путин или Путинск, один черт. Власть, конечно, этого кренделя одернет, но прецедент есть, а уж эйфория то какая. Приведу только один пример. Отрывок из статьи в газете ПД. Интервью с председателем правления петербургского отделения Союза пенсионеров Борисом Ивченко «Хочу отметить, что мы заметили в Крыму величайший авторитет руководителя нашей страны Владимира Владимировича Путина. Для крымчан везде, в любом городе – и в Керчи на востоке и в Евпатории в западной части Крыма – это величайший человек!» А вот обещанные стихи.
«И мы с тобой за будущее Крыма все силы без остатка отдадим!
У нас в судьбе и в сердце неделимы Крым и Россия, Россия и Крым!». Хорошие слова, хорошие, добрые строчки, но я хочу вернуться немного раньше, - на майдан. Но, не на прошлогодний, а тот первый 04-05 годов в период той самой оранжевой революции, когда ВВП и его окружение впервые осознали опасность и силу толпы, тех масс недовольных людей, которые почувствовав несправедливость и обман вышли на Крещатик и площадь Свободы. И что бы нам не говорили прокремлевские аналитики о волосатой руке госдепа, это, поначалу, был стихийный порыв обманутых людей. Конечно, были лидеры Ющенко, Тимошенко. Да, людей призывали выйти на митинг, но в основе своей это была стихия. Впрочем, это и без меня понятно, достаточно прочитать тонны исторической и прочей литературы, что бы понять, что такое революционное творчество масс. Народ понял, что его обманули и возмутился. Потом уже подсуетились те кому это было выгодно. Мы еще со своим 91-м никак разобраться не можем, чего уж лезть к соседям. В общем, по моему уразумению тот майдан стал первой ключевой точкой всех дальнейших событий произошедших в последующие годы. В том числе и присоединение (воссоединение, аннексия, оккупация) Крыма и события в «новороссии». Второй точкой стала Москва. Это события на Триумфальной, Сахарова и Болотной в декабре 11 начале 12 годов. Апофигеем которых стало 6 мая 12 года. Я не пишу апофеозом, потому что это был именно апофигей. Той зимой власть струхнула и пошла хоть и незначительные, но все же уступки, хотя, как выяснится позже, недопустимые по мнению ВВП. Вообще, обстановка в декабре была такой, что если бы не раздрай в оппозиционной среде, если бы не соглашательская, сдержанная позиция Рыжкова, Немцова и прочих «белоленточников», то в Москве мог вполне образоваться свой майдан. Все мы помним призыв Лимонова идти 26 декабря не на Сахорова, куда было разрешение, а к Думе. Вот тогда бы и началась настоящая заваруха. Я не сторонник лимона, тем более сейчас, после всех этих событий в украине, он держит себя вполне лояльным к власти, даже получил свой час эфира на РСН, откуда по вторникам вещает о своих имперских амбициях, спевшись с еще одним «соборником и имперцем» Прохановым, вещающим на той же «усмановской» радиостанции. Если бы тогда сторонники Удальцова, Навального иДёмушкина присоеденились к Лимонову, то это была бы гремучая смесь. Но, наши великие писатели Акунин, Улицкая, Быков, наше все собчак, мой любимый музыкант Юра Шевчук, решили не идти на серьезную комфронтацию с властью, видимо решив, что и этих митингов-концертов будет достаточно, чтобы медведевская власть пошла на уступки. Что, в сущности и произошло. Но когда Владимир Путин откровенно обстебал всю эту тусовку, назвав их бандерлогами с привязанными гондонами за разные непричинные места, тогда стало ясно, что после своего очередного избрания на очередной срок, он сюсюкаться с этими господами не намерен. Что и произошло 6 мая на Болотной. Последующее известно. «Болотное дело», обвинение Удальцова и Развазжаева в попытке организации госпереворота. Навального затаскали по судам лепя ему обвинения одно нелепее другого. Опозиция развалена к чертовой матери, что стоит только склока в РПР Парнас. Смешно аж до блевоты! Усмирив оппозиционеров, лишь изредка тяфкающих по поводу «распила» денег на Олимпиаду, ВВП вплотную занялся своим мегапроектом. Одно дело какой-то Навальный, и совсем другое Олимпийские игры. Кстати, интересный момент, как устроено наше российское сознание или мышление, фиг его знает. Помниться, в свое время был устроен конкурс на олимпийский талисман. Нарисовали всяких зайчиков, снежинок, медведей и прочих. Так вот, в народном конкурсе победителей оказалось двое6 медведь и зайка. Тут ВВП сказал, что ему больше нравиться леопард. И что оказалось? Что счетоводы в стране некудышные. На самом деле победил леопард, и именно он больше всех понравился голосующему народу, а зайка с мишкой уж потом. Вот такие у нас загогулины даже в мелочах. В общем приближается олимпиада, оппозиция кричит «распил, распил», Путин переходит на ручное упровление всеми олимпийскими процессами и тут бай! Третья глобальная точка в процессе присоединения Крыма – опять возник майдан. Путину приходится разрываться разруливая все одновременно. Олимпиада, как своё родное дитяти ближе, и поэтому пообещав Януковичу огромных денег (в обход, собственно, наших законов), взамен на вступление в таможенный союз и «продолжение крутить динамо» о вступлении Украины в ЕС, ВВП полностью сосредотачивается на играх. Одновременно в наших СМИ стало твориться черт знает что. Во-первых. Во всех государственных и приближенных к ним информационных ресурсах стал муссироваться вопрос: «А что нам от того, что мы ссужаем таким баблом каких-то западенцев?». Если помните, то вопрос о том, а не вернуть ли нам Крым взад, стал тогда возникать все чаще и чаще. Ведущие наперебой задавали вопросы в эфире: «давать ли деньги хохлам или нет? А вдруг у них дефолт? А вдруг они не смогут их вернут?» И слышали в ответ: «Не вернут – отберем Крым» «Крым испокон века принадлежал России» «Да такого государства, как Украина и никогда не было» «Хрущева из кремлевской стены и на майдан» Наши люди вдруг все так увлеклись историей, что каких рассуждений в ту пору нельзя было не услышать. Вероятно тогда, в запаре олимпийских баталий ВВП решил, что с воссоединением земель русских можно и подождать, а вот Крым оттяпать это вполне по зубам. Это конечно моя дурная фантазия, не такой мелочный человек Путин, но доля истинны в ней имеется. О том, что в стране готовятся еще «слегка» подкрутить гайки, сразу после Олимпиады, говорит и следующее. Наезд на лента.ру, телеканал «Дождь», РИА-Новости превращаются в «Россию сегодня» во главе которой становиться одиознейший Дмитрий Киселев, вскоре пообещавший оставить вместо Америки кучку ядерного пепла. Переформатируется вполне демократичный канал РСН, становясь просто цепным псом всякого рода ура-патриотов и ревнителей духовных скреп. Дума во главе с Яровой лепит запретительные законы ужесточающие и так не вполне либеральные. Откровенно наезжают на последнее, что можно – на интернет, закрывая различные сайты и прессуя блогеров. Пока не трогают, по определенным причинам, только6 радиостанции Эхо-Москвы, Бизнес ФМ, Новую и независимую газеты, да журнал New time. В Питере политикой никто из местных особо не занимается, ну разве что фонтанка.ру. Олимпиада заканчивается триумфом России и главный ее герой конечно ВВП. Все критики президента должны заткнуться и молчать в тряпочку по поводу его авторитарного правления, особенно те, кто сравнивали олимпиады в Мюнхене 36 года и в Сочи 14. И тут в Киеве проливается страшная кровь. До сих пор ходят разные цифры: от «небесной сотни» до более восьмисот погибших. Кто стрелял по «беркуту» и «евромайдану» не обнародовано. На юго-востоке Украины начинаются слабые «майданчики» , Янукович не успев захватить с собой свои «золотые батоны» и прочий скарб, вместе со всякими пшенками и другими срочно сваливает в Россию. Мир в шоке, зато мы знаем, что власть в стране захватили бандеровцы, фашисты и «правый сектор» во главе с Ярошом и «самоубийцей» Сашко Билым. События развиваются стремительно. Выходит Тимошенко. Дает пресс-конференцию сбежавший Янукович, призывающий Раду опомниться … И все, больше он не о чем не говорит, пока, как становиться известно чуть позднее. Некоторые наши депутаты призывают Путина ввести войска в Украину, чтобы спасти русскоязычных братьев от западенцев, которые им братьями никогда не являлись, а вовсе наоборот. И тут просыпается Крым, решив, что настала пора избавится от надоевших «донецких» которые узурпировали на полуострове власть. Происходить несколько мелких, незначительных стычек. Как тут не вспомнить Милонова, собравшегося воевать с автоматом в руках за своих крымских братьев. Из уст спикера СФ РФ Матвиенко звучат слова, что в Симферополе, Севастополе и Феодосии пролилась русская кровь, что озверевшие националисты из «правого сектора» прямо косяками следуют в Крым, что Владимиру Владимировичу надо выправлять ситуацию. Кто там у кого просил разрешение на использование войск в Украине, дело темное. По закону, запрос послал Путин, СовФед дал добро, но о том, что войска в Крым все же ввели , Путин с Лавровым признались гораздо позднее появления молчаливых, улыбчивых, добрых (можно продолжать) зеленых человечков о которых еще один выходец из нашего города, в прошлом журналист вроде как даже, Антон Губанков сочинил гимн, уже крутящийся в You Tube. В общем, к референдуму о присоединении Крыма к России, инициированному Константиновым, Аксеновым (гоблин) и одобренным Верховной Радой Крыма подготовились быстро и успешно. Отряды самообороны, Черноморский флот, зеленые человечки и местная власть обеспечивают приличную явку и почти стопроцентный результат, который даже на западе не оспаривают. Разве что, крымские татары слабо ропщут, сомневаясь в конечных цифрах, но нам на них… В России всеобщий подъем и ликование, фанфары и салюты. ВВП внес свое имя в новый учебник истории, о чем нам объявили на заседании ОНФ 10 апреля. И если бы не 5-я колонна, если бы не национальные предатели, если бы не пиндосы с фашистами, то вскоре, я уверен, Россия обрела бы свои «духовные скрепы», а ВВП мог с гордостью сказать: «государство – это я», в чем и так никто не сомневается. А так, в «новоросии» война, то и гляди и нас туда затянет. Донецк, Луганск, Харьков и другие. Мы, конечно, только гавкаем на Киев, да маневрируем войсками рядом с хохлядской границей, сами же никаких серо-буро-малиновых невеселых человечков не посылаем. Все это брехня, про людей из ГРУ. Поганый запад грозит нам и вводит различные санкции, против «друзей» Путина, против всяких киселевых, матвиенок, ивановых и пр. Пугает нас, а мы от этого становимся только сильнее. Один Глазьев, советник президента по экономическим вопросам, чего стоит, а Рогозин с Шойгу. У! Тут депутат известный по «делу Димы Яковлева» Баталина предложила своим коллегам думцам дружно отказаться от поездок в вропу, раз они так себя ведут. А какой-то дядька по радио России, слушатель, призывал всех землю копать и картоху сеять, благо земли у нас прибавилось! Вот и думай, кто от икры отказывается, а кто, как Лукашенко, призывает, правда своих сограждан, «не жрать на ночь мясо с картошкой». Вероятно газы парниковые образуются, после этого, а в условиях глобального кризиса и глобального потепления, это не есть хорошо. Ну ничего, постится будем весь год, как нам рекомендует депутат петербургского закса Милонов Виталий. По скрытым соцопросам, по некоторой причине, которые я провел среди своих друзей. 80% из них считают Путина – М. А вот Милонова не П считают только 20.
На этом я хотел закончить, но тут нарисовалось еще две вещи. Первая. Несколько ё-депутатов Думы, во главе с уже упоминавшимся по делу Цоя Федоровым, решили обратиться к Чайке и возбудить уголовное дело против М.С. Горбачева, который, по их мнению, развалил СССР. Ждем отмашки из Кремля. Ё-депутатов с ё-мобилем, почившем в бозе, просьба не сравнивать.
И на закуску. Слегка измененная статейка об одном из наших или не наших вождей, нынешним ура-патриотам, депутатам и школьникам для ЕГЭ. Вставьте правильно фамилию государственного деятеля.
В начале века народы ждали перемен. Отсутствие демократических институтов, неразвитость экономики, национальные проблемы, неразумное участие в Х войне волновали всех. В этих условиях идеи о классовости общества и нашли отклик. Социальные призывы… были ясны и понятны: землю -крестьянам, заводы -рабочим, мир -народам! … велик, потому что, обладая глубоко практичным мышлением, он находил болезненные места у правивших до него режимов, был гибок в поисках путей развития и беспощаден в реализации задуманных планов. И когда что-то не получалось, … гибко изменял свою политику. Он зачастую ошибался…. – прекрасный журналист, оппонент, полемист. Но ему пришлось учиться руководить страной. Он учился, он ошибался, он исправлял ошибки. И он построил страну, в которой мы живем.
(Н. Третьяков, газета «Утро Петербурга» апрель 14г.)
Хороший тест не правда ли господа, не для неучей каких-то, а для продвинутых пользователей.
С уважением Леонид Соколов.
СЦЕНАРИСТ
В конце восьмидесятых мне в руки попала кассета с концертом Шевчука и Рыженко. Это был концерт на каком-то фестивале, не помню каком. Песни были, в основном» с альбома «Москва –жара». Я послушал и обалдел. Если поменять эти песни местами, если поставить их в определенной последовательности, то получалась самая настоящая история. История любви. Я в то время как раз познакомился со своей будущей супругой, и был влюблен в нее по уши. Тогда еще в кино работал и задумал, написать сценарий полнометражного фильма, по этим песням, и про нашу любовь.
Это был бы не обычный фильм. Весь сюжет строился на музыке и текстах Шевчука. Актеры не произносили в нем не звука. Я принес этот сценарий на «Ленфильм» одному маститому сценаристу. Он прочитал его и сказал, что в этом что-то есть. Я не сильно доверял ему, поскольку, мы к тому времени съели уже литр водки. Сценарист сказал, что это не сценарий, а скорее заявка. Я согласился с его доводами и предложил, доработать ее вместе. Мы встретились несколько раз, а потом он уехал на съемки, потом я уволился с работы и забыл о своих творческих идеях. А ведь, если бы получилось, то на фоне тогдашних фильмов, со сплошным мордобоем, голыми тетками, стрельбой и насилием, он смотрелся бы, как «луч света в темном царстве». К сожалению, мне трудно восстановить его, многие страницы утеряны, но кое-что я помню…
МОСКВА. ЖАРА.
Поздняя осень. Хмурый пасмурный день. Идет мокрый снег. Мимо деревень и полустанков, голых черных полей и поредевшего леса, мчится поезд «Москва – Жара». Плацкартный вагон. В одном из купе, сидит компания мужчин, среди них автор песен, под легким кайфом. На столике стоит водка, разложена закуска, стаканы. Мужчина, лет тридцати, лежит на верхней полке, устремив свой взгляд в потолок. Шевчук берет гитару, подстраивает ее и начинает петь.
«Дорога, ты дорога, несешь меня куда?
За окнами тревогою грохочут поезда…»
Мужчина смотрит на поющего. Шевчук прерывается и говорит: «И еще раз».
Затемнение.
Рука дергает за ручку туалета, туалет занят. Открывается дверь тамбура и из него выходит наш герой. Он проходит мимо мальчишки, дергавшего ручку туалета, и заходит в вагон. Герой легко одет, за окном поезда светит яркое солнце, зеленеют трава и деревья, на речке купаются ребятишки. Герой проходит по вагону, его взгляд скользит по разным купе.
«Дорога, ты дорога, несешь меня куда?
За окнами тревогою грохочут поезда.
Стучат колеса ритмами, избитых глупых тем,
Вагон же полон душ людских, не занятых ничем.
Двое мужиков сидят на нижней полке и играют в карты. На столе початая бутылка вина. Тут же маленький мальчишка, высунул голову в окно, и, поворачиваясь, что-то говорит женщине, которая придерживает его, чтобы он не свалился.
«Сидят в кальсонах дяденьки, картишки и вино.
Сует мальчонка голову в раскрытое окно».
Взгляд нашего героя покидает это купе, поворачиваясь и двигаясь вперед. Скопление людей у купе проводника и туалета. Мужчина сидящий на боковом месте, передает в соседнее купе куриную ножку.
«У туалета очередь, сконфужено стоит.
Глава семьи, куреночка, на десять рыл кроит»
Рядом возбужденные жарой и вином студенты орут под гитару песни. Две женщины прикидывают на себя кружевную сорочку. Но, заметив взгляд героя, смущенно отворачиваются, убирая ее в пакет. Перед лицом героя возникает чья-то неопрятная рука, протягивающая книжку, на которой написано: «Иосиф Сталин» из серии ЖЗЛ. Тут же у окна молоденькая девочка, вытирая слезы, смотрит в окно.
«Студенты хором песенки горланят о тайге,
Кудахчут тихо тетеньки об импортном белье.
И предлагает Сталина, помятый человек.
Девчушка тихо слезы льет, ушла любовь навек».
Взгляд героя натыкается на проводника, который идет ему на встречу. Морда у того раскрасневшаяся, он слегка шатается. Мимо пробегает плачущий мальчишка, его шорты намочены, он так и не дождался, когда освободится туалет. Герой уже лежит на полке в купе. Привстает на локте и смотрит в окно. В сумерках, мимо переезда проносится поезд. Поезд с высоты птичьего полета.
«Кондуктор, крепко выпивши, постели раздает.
Дорога, ты дорога. Куда всех нас ведет?
Лежу на верхней полочке, взгляд вперив в никуда.
И как года, за окнами мелькают города».
Затемнение.
Провинциальный городок, каких миллион в средней полосе России, с железнодорожным вокзалом, несколькими пяти-этажками, хотя, в основном, одно- и двух этажные дома. Базар, пруд, огороды, парк, какая-то фабрика или завод. Весенний день. Выходной. На улицах праздно шатающие люди. На скамейке сидит наш герой и красивая девушка. Они о чем-то весело болтают. Затем, они же, идут по улице, она ест мороженое и смеется. Вечерний город. Они стоят у парадной дома, в окнах отражается оранжевое солнце. Они целуются и прощаются.
Он встречает ее возле какого-то здания, возможно, это школа, может быть НИИ или иное заведение. В руках у него букет цветов. Они идут по парку. Сцена прощания. Вновь, объятия и поцелуи, но не такие жаркие, как прежде. Он закуривает, она хочет уйти. Он задерживает ее руку в своей ладони. Она улыбается, высвобождает руку, машет ему одним пальчиком и поднимается по лестнице с грустной улыбкой. Он, некоторое время, стоит у окна, затем выбрасывает окурок в форточку и сбегает вниз. Окурок падает на мостовую, рассыпаясь снопом искр. К нему подбегает дворняжка, обнюхивает его, чихает и убегает прочь.
Герой сидит в комнате, за столом и мучительно о чем-то думает. Курит, ходит по комнате, что-то записывает. Подходит к окну и смотрит на ночной городок.
« Я часто не верю, что будет зима,
когда душной ночью сижу на полу.
И мажу горящую спину кефиром,
Глупый Фома, без креста и квартиры,
Мне даже не верится, что я живу».
Воспоминания, сотканные из его и ее прогулок по городу, поцелуев, встреч. Расставание на мосту, он провожает ее взглядом.
«Я часто не верю, что на небесах,
Нашей любовью, архангелы правят.
Ты молча уйдешь, я останусь один –
Не свежий покойник на похоронах.
Не в силах обряд это чем-то исправить».
Герой и другой молодой человек, сбегают по широкой лестнице Дома Культуры. Внизу их ждет его девушка. Они здороваются. Герой удивленно замечает, какими нежными взглядами обмениваются приятель и девушка. Он стоит на автобусной остановке и видит, как его девушке дарит цветы его приятель. Он грустно улыбается и достает сигарету.
« Жизнь наша – поле, ряженых мин.
Я брел по нему, я метался на нем.
Но, видя, как в очередь рвется мой друг,
Я верю с трудом в очищенье огнем,
И часто не верю, в пожатие рук».
Герой в своей комнате стоит у окна. Кто-то смотрит на него с улицы, притаившись у ствола клена. Он курит и смотрит на фонарь. Горящее окно. Затем несколько окон. Потом целый город, переходящий в звездное небо. Кто-то отделяется от дерева и тенью исчезает за углом.
«Я часто не верю, большому себе,
Когда замираю, частицею малой.
Под пыльным стеклом, в летаргическом сне,
Я часто не верю в слова – одеяла,
О том, что с тобой, мы еще на коне».
На фоне звездного неба, на крыше виден силуэт танцующей женщины. Герой мелькает в окне, потом в другом. Садится за стол и, вновь, что-то записывает. Женский силуэт замирает. Он плюхается на кровать.
«Распухшая ночь, сдавила виски.
Навеки ее, фонари отцветают.
Я шабашу на кухне в дырявом трико,
Под тяжестью строк, волоса облетают.
Как хочется верить в свое ремесло».
Наш герой и его девушка стоят на мосту через железную дорогу. Внизу, под ними проходит товарный поезд. Они почти не слышат друг друга, и вынуждены кричать. Судя по напряженным и грустным лицам, между ними пробежала черная кошка. Товарный состав проходит. Они молча смотрят друг на друга. Наконец, она что-то быстро говорит ему и бежит прочь. Он делает движение в ее сторону, но замирает и отворачивается. Исчезающий в дали хвост товарного поезда. Взгляд как бы бежит по рельсам.
Герой спит на верхней полке. Судя по всему, или утро или день. Он открывает глаза. Женщины напротив, уже красят свои глаза и пудрят лицо, просто наводят макияж. Он поворачивается к окну. За окном проплывают высотные дома. Поезд прибывает на Курский вокзал. Он слезает с полки, достает большой чемодан и выходит из купе, протискиваясь к выходу, встречая взглядом всех вчерашних героев песни про дорогу. На вокзале масса народу. Он останавливается, к нему подруливает носильщик. Он отрицательно качает головой, берет чемодан и идет вслед за остальными пассажирами. У выхода с вокзала, он закуривает и, кивая, прощается со своими попутчиками.
Он выходит из камеры хранения без чемодана. Подходит к станции метро. Рассматривает схему московского метрополитена. Герой стоит на автобусной остановке. Смотрит на часы. Подходит автобус. Он залезает в него и садится на заднее сидение.
Он сидит в автобусе и смотрит на пролетающий мимо город. Витрины магазинов, в которых отражается яркое солнце. Много этажки. Он задирает голову вверх. Смотрит на верхушки монументальных строений эпохи построения развитого социализма. Москва с высоты Воробьиных гор. Москва река. По реке плывет «Метеор» Герой уже на палубе судна. Пляж. На пляже тучная дама, в закрытом купальнике, раскладывает пляжный стульчик.
«Заскрипел новый день, растекаясь дурманом,
Пробежался по окнам каленых витрин.
Я ползу по стене непокорным Тарзаном,
Тараканье желанье связав со своим.
Я летаю зеленой контуженой мухой,
Между стеклами окон, похожих на стон.
Я июльской жарой, как подушкой придушен,
К раскладушке прибит безразличным рублем.
Жара. Москва. Жара».
Переполненные московские улицы, поток автомобилей, потоки людей. Люди выходят и входят в большие продовольственные магазины и универмаги. Мигающий светофор. Из Кремля выезжает кортеж машин. Регулировщик останавливает поток машин. Люди, переходящие улицу. Наш герой в этом людском море.
«Простыня словно кожей змеиной свернулась,
Между потных, истерзанных, стершихся ног.
Да, жара, как сигарой. Москвой затянулась,
Раскаленные камни насилуют смог.
Не прошеный гость и не нужный кумир,
Я шагаю бездумно, колодой рефлексов.
Карманы штанов перетерлись от дыр,
Карманы народа, карманы подтекстов.
Жара. Москва. Жара».
Вечереет. Люди выходят из проходных заводов, фабрик, институтов, министерств. Зажигаются фонари. Сверкают огнями разнообразные вывески. Машины огненным потоком несутся по мостовым. В окнах домов загорается свет. Модные кабаки. Проститутки, снимающие клиентов у входа в гостиницу. Тверская. Около шлюхи тормозит тачка. Она сует голову в раскрытое окно, о чем-то договаривается с клиентом и садится в машину.
«О. Боже, мы столько всего нарожали,
Эй, мать- героиня в безумных масштабах.
Москва, мы тебя раньше в Кремль вмещали,
Теперь не хватает котлет для прорабов.
Девушки бедные, девушки в барах,
Жидкое счастье в сверкающих рюмках.
Мимо проносятся по тротуару,
Дикие кошки в захлопнутых сумках.
Жара. Москва. Жара».
Станция метро. Люди спускаются и поднимаются по эскалаторам. Мчащиеся поезда метро. Народ стоит на платформе в ожидании поезда. Несколько пьяных мужиков активно обсуждают что-то. Наш герой поднимается по эскалатору и выходит на вокзал. Заходит в камеру хранения, выходит из не с чемоданом в руках. Стоит за столиком в кафе, пьет портвейн и ест пирожки. Смотрит на мемориальную доску на вокзале.
«Вопли ночного метро, как ножами
Режут на части лимитные души.
Поезд ведет прямо к краю Сталин,
Бедняга слепой и отрезаны уши.
Что вспомнят, что скажут вам здесь обо мне,
В сортирах залитых мочой пилигримов.
Закрасят, как надпись на грязной стене,
Повесят таблицу и двинутся мимо.
Жара. Москва. Жара».
Пустынный Арбат. Тверская. В окнах гаснет свет. Площадь Революции. Караул у Мавзолея. Памятник Дзержинскому. Наш герой полулежит на скамейке на вокзале. К нему подходит милиционер и трясет его за плечо. Он показывает какие-то документы. Герой берет свой чемодан, который служил ему подушкой и направляется проч.
«Обезлюдили толпы людей на Арбате,
На Горького даже следов не осталось.
Стоит лишь измотанный дядька в халате,
В лапах трепещет какая-то малость.
Покоряя Москву, не забудь, что она
Не прощает своих победителей.
Сколько погибло беспечных героев,
От ожирения и геморроя.
Жара. Москва. Жара».
Утро. Люди спешат на работу. Переполненные автобусы, троллейбусы, вагоны метро. Наш герой выходит из общежития и тоже куда-то спешит. Работает на неквалифицированной работе, возможно кочегаром, может быть дворником или сторожем. Вечерами что-то пишет, играет на гитаре. Пьет пиво в барах и у ларьков. Играет в домино и карты во дворе, перед общежитием, в котором, вероятно, живет. Там же под черемухой соображает в компании таких же, как он, мужиков. Комната в общежитии. За столом сидят несколько мужчин и женщин. На столе и под ним, стоят и лежат бутылки, разных видов и размеров. Рядом с бутылками стоят консервные банки, типа, кильки в томатном соусе и шпротного паштета. В углу работает телевизор. По телевизору передают выступление партийного босса. Он выступает на каком-то пленуме или съезде. Заставка программы «Время».
«Боже, сколько речей, слышал я в этой жизни бесценной.
Сколько сам молотил, языком, как цепом почем зря.
Как враги допекали, называя все черное белым,
Как достали друзья, видят небо, а пишут земля».
За столом разгорается какая-то дискуссия. Серый, с синюшным отливом лица. Руки, глаза, говорящие рты. Кто-то стучит кулаком по столу, кто-то наливает, кто-то пьет. Этот базар идет в вперемешку с телевизионным репортажем. Наш герой сидит неподвижно, его взгляд устремлен на стену. По стене полжет здоровый рыжий таракан. Он берет со стола банку и швыряет в насекомое.
«Да, здесь каждый оратор, имеет лишь среднее ухо,
Слышит только себя, а поэтому странно молчать.
Он мудрец на трибуне, ему аплодирует скука.
Ваших прав миллиард позволят им новую ночью зачать».
За столом спор становится ожесточенней. В телевизоре картинки советской жизни, сменяются на заграницу. Нищие на улицах, военный конфликты в Сальвадоре и Никарагуа. Рейган, Тетчер. В комнате, кто-то не выдержал, подбегает к окну. Его тошнит.
«Нынче бросить курить, всем грехам не искать оправданье,
Килограмм колбасы, перевесит любые стихи.
Это жирная правда, еще со времен мирозданья,
Это истинна тех, кто глотает большие куски».
На обшарпанной стене, с потрескавшейся краской, следом, от брошенной банки из - под килек, висит портрет одного из членов политбюро. Рядом был еще один, но он разорван напополам, так, что невозможно определить, кто изображен на нем. В комнате спор переходит в мелкую потасовку. Женщины разнимают и успокаивают мужчин. Кто-то уходит, махнув рукой. Остальные затихают, наливают и пялятся в телевизор.
«Наша правда сияет, как лики святых на иконе.
Раскололось, не счесть в ее честь беспокойных голов.
Дяди Сенина правда в войне, дяди Ванина правда в законе,
А у большинства же, она просто дуля в кармане не сшитых штанов».
Смурные усталые лица. Один из мужиков пытается выжить из бутылки несколько капель. Кто-то заснул за столом, кто-то прощается и выходит. По телевизору опять показывают кого-то из лидеров страны. Его сменяет комментатор, типа Генриха Боровика, который о чем-то вещает с умным видом. Герой подходит к телевизору и выключает его.
«Дорожает мораль, дешевеют одни лишь статейки.
Очень трудно понять, что нам можно, а что нам нельзя.
Достает спекулянт, нашу правду лишь за три копейки,
Продает нам ее, за три, пам-пам-пам-пам рубля».
Высотный дом на окраине Москвы. Деревья, озеро, шоссе. Парадная дома, полная женщина закрывает дверь. Женщина здоровается около лифта с пожилым мужчиной, который спустился вниз. Отворачивается и корчит кислую мину. Открывает дверь в квартиру. По ухоженности квартиры, по интерьеру и убранству, видно, что дама с достатком, но, судя по всему одинока. На вешалке в передней висят только женские вещи, у трюмо стоят одни единственные мягкие войлочные тапочки. Она проходит на кухню и выкладывает из сумки всякие деликатесы. Отрезает себе дольку лимона, достает из бара бутылку коньяка и наливает себе в рюмку. Выпивает и идет в комнату. Раздевается, включает телевизор, одевает халат и направляется в ванную. Включает воду, бросает в воду какие-то гранулы из красивой баночки, наливает пенного раствора. Ванная заполняется водой. Она скидывает халат и залезает в нее. Вода переливается через край и льется на пол. Тапочки плаваю в луже, но она не замечает этого, мурлыча себе под нос, какую-то мелодию.
«Наполню я ванную до краев, брошу печаль на дно,
Пышное, белое тело мое, заплачет душистым шампунем.
Чуткие ножки свело от тоски, сердце дымит без огня,
О. Как не хватает могучей руки, чтоб крепко потерла меня.
Мальчики, мальчики, мальчики, мальчики.
Где в Ромео живете?
Верные, добрые, жуткие мальчики,
Что же вы так много пьете?».
Она моется, вытирается, выпускает воду. Выходит из ванной и идет на кухню. Вновь, наливает себе рюмочку, смотрит на нее, берет, подносит к губам и залпом выпивает. Затем идет в комнату, садится напротив телевизора, берет со столика журнал «Советский экран» и листает его. Потом отбрасывает журнал, достает из сумочки косметический набор и садится напротив зеркала.
«Недавно ко мне привели жениха, он был возмутительно пьян,
Грозился кому-то пустить потроха, и так облевал мой деван.
Всю ночь он храпел, а проснувшись чуть свет, стал с ревом терзать мою грудь.
И требовать, нет, не любовных утех, а рубль на кошмарную муть.
Мальчики, мальчики…».
Она начинает краситься и вдруг замечает, что на шее у нее морщины, что кожа у нее дряблая. Красные воспаленные глаза, с мешками под ними, прыщ на лбу. Она закрывает лицо руками и рыдает. Потом успокаивается, берет себя в руки, лицо ее становится сосредоточенным и волевым, она красится, одевается и выходит из квартиры, предварительно опустошив еще одну рюмку.
«Ой, чтой-то, чтой-то прыщик на лбу, О, Боже, ну как дальше жить?
Я скоро от этих мучений помру, так и не успев возлюбить.
Мальчики, мальчики…».
Ресторан. Танцующие пары. Дым сигарет. Снующие официанты. За столиком сидит наш герой с каким-то мужиком. Они о чем-то беседуют, выпивают и курят. Герой бросает косые взгляды на соседний столик, за которым сидят две симпатичные дамы. Он отворачивается от них, переводит взгляд в другую сторону, и натыкается на пышную даму, которая, улыбаясь, смотрит на него. Он отворачивается к приятелю, но дама уже рядом с их столиком. Он смотрит на нее испуганным взором. Она что-то говорит ему, он вздыхает и поднимается из-за стола. Они проходит ближе к оркестру, она вешается ему на шею. Они танцуют.
«И не думал я с ней танцевать, я подмигивал бабе другой.
Но она, почему-то, дрожа. Потащила меня за собой.
Понял я и хотел в миг слинять, я молчал, как молчат на допросах,
Но она и, не слушав, сама, на свои отвечала вопросы».
Она за их столиком. Приятель уходит. Улица, она волочет героя на себе. Он сидит у нее дома за столом. На столе коньяк, всякая закуска, конфеты. Она о чем-то говорит ему, а он с отрешенным видом смотрит в окно. Она кокетливо поправляет халат, еще больше выставляя на показ свои прелести. Он представляет себя на месте жениха. Отмахивается от видения, встает и не твердой походкой выходит из квартиры. Она на пороге своей квартиры, плюет ему в след.
«А потом долго пили мы чай, заедая его пирогами.
И она будто бы невзначай, ослепляла своими ногами.
А потом было все, как в кино, за три дня все меня пропивали.
И смотрел я с тоскою в окно, когда дяди советы давали».
Мелькает калейдоскоп дней и месяцев. Комната в общежитии, работа, пьянки. Лето сменяет осень, вслед за ней, приходит зима. Он с приятелями стоит в пивном павильоне. Они беседуют и пьют пиво. Один из приятелей, сильно жестикулируя руками, что-то рассказывает своим друзьям.
«Я завтра брошу пить. Вот удивится свет.
Прочту с десяток книг и натяну вельвет.
Я выдавлю прыщи и патлы подстригу,
Тройной одеколон, для рожи сберегу.
Этот же мужик прилично одетый в бакалейном отделе гастронома. Выходит и с презрением смотрит на друзей, которые считают мелочь, в надежде набрать на бутылку.
«А в гастроном с утра, приду как человек,
И корешам назло, на торт я выбью чек.
И с этим вот тортом приду к себе домой,
А Клавка, дверь открыв, воскликнет: «Боже мой!».
Сидят на кухне, пьют чай, в прикуску. Гуляют под ручку по улицам. Выходят из театра.
«И станем чай мы пить, газеты в слух читать.
А, Клавка, может быть, с собой положит спать.
Ах, Клавдия моя, как я тебя любил,
От этих чувств больших, быть может, я и пил».
Он подъезжает к проходной завода. Ему на встречу выбегает солидно одетый мужик и почтенно нагибаясь, открывает дверцу машины. Он приподнимает шляпу, с ответным приветствием, и проходит в заводоуправление. Графин на столе, покрытым красным сукном. Трибуна. Он, размахивая руками, вытягивает правую вперед, как дедушка Ленин. Зал бурно аплодирует.
«А дальше все пойдет, как в фирменном кино,
Куплю машину я, обои и трюмо.
Общественность, завод, прознав, что я не пью.
Посадит за столом, как своего судью»
Он сидит дома, в шикарной квартире. Вокруг стола суетится жена, он курит кальян и смотрит телевизор. Жена наливает кофе и подает ему миску с черной икрой.
Они вновь в баре. Обалдевшие лица собутыльников. Слащавая картинка исчезает
«И вот на «Волге» я, качу к себе домой,
А, Клавка растолстев, все потчует икрой.
Горит цветной экран, хрустит во рте икра,
Настанет мужики счастливая пора!».
Замечтавшийся мужик, стряхивает с себя радужный бред, жестом показывает, что не плохо бы усугубить. Кивает, в ответ на согласие друзей и идет к стойке бара. На столе появляется бутылка вина. Он вновь кивает и идет к сойке.
Улица. Милицейский УАЗ, рассказчика запихивают в машину. Он поворачивается и пожимает плечами.
«За это же не грех, сегодня выпить нам.
Налей-ка мать еще, мне красненькой сто грамм,
Давай, дерябнем Коль, да за мою судьбу,
Да, за такое Вить, я белую возьму.
Я завтра брошу пить!».
Осенний день. Герой идет по парку. Проходит мимо скамейки, на которой сидит компания мужчин. Среди них Шевчук. Юрка поет песню. Герой останавливается и молча слушает.
«Осень – мертвые дожди, осень - юные морозы,
Задубевшие березы, ковыляют по Руси.
Осень ржавая листва, оплевавшая дорогу,
Осень смертная тревога, для хмельного старика».
Ветер срывает с деревьев последние листья, накрапывает то ли снег, то ли дождь. Шевчук поет, Рыженко подыгрывает на скрипке.
«Я татарин на лицо, да с фамилией хохлядской,
От чего в тоске кабацкой, угодил под колесо»
Наш герой опускает голову и бредет дальше. В какой-то момент он оборачивается и видит, как компания поднялась и уходит в другую сторону.
«Я зарезан без ножа, я застрелен, но не пулей.
Вы мою свечу задули, осень темная душа».
Вечер. Он мечется по городу. Идет мокрый снег, налипая на волосы, одежду, залепляя глаза. Он заходит в магазин, покупает бутылку портвейна. Сидит в парадной на ступеньках. Рядом стоит почти пустая бутылка. Он курит, потом опускает голову на колени и обхватив ее руками, неподвижно замирает. По лестнице поднимается молодая женщина. Она останавливается напротив него. Он поднимает голову и смотрит на нее, глазами полными слез. Она что-то говорит ему, он кивает, встает, облокотившись о стену, задевает ногой бутылку, которая катится по ступеням вниз. Он поднимется вслед за женщиной. Кухня в квартире. Он сидит за столом, напротив сидит женщина. На столе стоит бутылка сухого вина, не хитрая закуска. Он что-то говорит ей, она кивает, опершись головой на руки. Затем она встает и куда-то уходит.
Светает. Герой пробуждается в постели. Недоуменно, хлопает глазами, поворачивает голову и смотрит на чью-то голову, торчащую из- под одеяла. Он приподнимается, берет с туалетного столика сигарету, прикуривает, опускает голову на подушку и смотрит в потолок.
«Просыпаюсь рано утром, на душе темно и пусто,
Рядом мерное дыханье, спит помятое созданье.
Закурил, дым сигареты, нервным облаком окутал,
Дребезжащие предметы, и хмельное это утро».
Он садится на кровать и тормошит завернутую в одеяло фигуру, пытаясь ее разбудить. Потом машет рукой с досадой, встает и идет на кухню. Кухня почему-то другая, чем та, на которой они сидели. Он видит на холодильнике бутылку пива, открывает ее зубами и возвращается в комнату.
«Эй, вставай, как звать не знаю, я тебя очередная,
Вредно долго спать нам в этом мире, духами отпетом.
Неужели не досталась, нам с тобой такая малость,
Та, что песнями воспета. Пиво будешь, эй, Джульета?».
Он сидит на кровати и смотрит на волосы женщины. Поворачивает голову и видит за окном огромные белые хлопья снега. Он вскакивает, обхватывает спящую, вместе с одеялом и швыряет ее в окно. Окно разбивается, стекла сыплются на пол и запорошенный асфальт. Что-то, хрупкое, возможно стеклянное, падает на асфальт и разбивается на кусочки. Сверху планирует одеяло, накрывая собой разбитое что-то. Он стоит у разбитого окна, по щеке его течет кровь. Он вытирает щеку ладонью и смотрит на нее.
«В этом мире, все возможно. Лишь на миг столкнул нас ветер,
И разбил не осторожно две рюмашки на банкете,
В окна бьется снег хрипящий. Все напрасно, нет спасенья.
Замерзало наше счастье.… И подохло, без мученья».
Он просыпается за столом на кухне, куда привела его женщина. Не понимающим взглядом окидывает пространство. На полу в лужице видит разбитую рюмку, вторая, тоже разбитая, лежит на столе, окровавленная с одного края. Он, что-то вспоминает и бросается к окну. Смотрит вниз, затем машинально проводит рукой по щеке и смотрит на ладонь. На ладони остается кровавая полоска. Он поворачивается и выбегает из кухни.
Он, задыхаясь, бежит по улице., потом идет, и вновь бежит. Льет проливной дождь. Он подбегает к станции метро. Метро закрыто и запотело. Он проводит ладонью по стеклу, и видит прилепленную к нему схему московского метро. Он очерчивает круг пальцем по Садовому кольцу. Все, круг замкнулся.
Метро. Он сидит в вагоне и дремлет.
«Песня не веселая, да еще дождливая,
Не стучась ко мне вошла, осень пожалей.
А, она не слушает, мокрою вороною,
На помойке роется, памяти моей».
В его памяти проносятся эпизоды его московской жизни.
«И погрязнув в горестях, я в грязи и ….,
Брел облезлым мерином, пер не легкий груз.
А меня по ребрышкам, пьяная хреновина.
Слышу похоронное, завыванье муз».
Он на вокзале, стоит у билетных касс. Берет билет и выходит на платформу. Дождь сменяет мокрый снег.
«И любовь покинула, в эту непогодицу.
Улетела от меня, лебедью на юг.
Не нужны ей, славненькой, лишние страдания.
Ей не нужно никаких, наших зимних вьюг».
Он подходит к вагону. Проводник проверяет наличие билета. Закуривает и оглядывается назад. Выбрасывает сигарету и заходит в вагон. Поезд трогается, он забирается на верхнюю полку и отворачивается к стенке.
Его город. Он идет по улице, заходит в парадную, поднимается по лестнице, открывает дверь в квартиру. Не раздеваясь, проходит в комнату, включает настольную лампу. В комнате все осталось так же, как в тот день, когда он уехал из городка. Он садится за стол и смотрит на, исписанные мелким почерком, бумаги. Он читает какую-то запись. Звонит телефон. Он не обращает на него внимание. Телефон продолжает надрываться. Он встает, подходит к телефону и кладет трубку рядом с ним. Идет на кухню и включает газ. Звонок в дверь. Он оборачивается и идет открывать. Кто пришел, мы не знаем, видим лишь лицо нашего героя. Он смотрит на кого-то и на глазах наворачиваются слезы.
«Расскажи, как ты любила. Расскажи, какой была,
Да забудем, то, что было, нас с тобой судьба свела.
Мы с тобой по горло сыты, пересоленной бедой,
Где твои мечты зарыты, там и я же молодой»
Дверь медленно закрывается изнутри. Два силуэта в светящимся окне. Свет гаснет. На небе сквозь тучи видны звезды.
«Я седой и ты не дева. Нам не строить, не ломать.
Спой-ка мне про ветер белый. Да, пойдем, ложиться спать».
КОНЕЦ
Конечно, это все наивно, по-детски. Это не профессионально, может в чем-то банально и старо, как мир. Но, тексты и музыка Шевчука так и просятся на экран. Каждая песня, это зарисовка, маленький эпизод, рассказ. Здесь не надо ничего выдумывать, весь смысл заложен в стихах. Мне жаль, что прекрасные песни многие не услышат и не задумаются о том, о чем задумывался я, когда слушал их и писал свою историю. Не случайно, мне кажется, что я тогда уже, много лет назад, писал о самом себе, вот только, хеппи-энд в собственной жизни не получился, со своей женой я расстался много лет спустя.
Жалко.
ХУДОЖНИК
Мне стыдно впадать в унижение снова,
И снова больно быть освистанным судьбой…
«…цивилизационная идентичность основана на сохранении русской культурной доминанты, носителем которой выступают не только этнические русские, но и все носители такой идентичности независимо от национальности».
Слова из статьи «Россия: национальный вопрос» кандидата в президенты РФ В. Путина
- Хороший ты «айвазовский» человек, - хлопая по щекам длинными ресницами своих поросячьих глаз, шепелявит ему сосед Шорников, - дай бог тебе ума.
- Пошел ты к черту, Дрюша, - голосом созвучным скрипу оси колеса несмазанной телеги, без злости, отвечает Володя, делая рукой несколько характерных движений, а-ля Дон Жуан в старости, и идет в сторону поликлиники.
Эй, крендель нерусский! – дружелюбно смеется вслед местный клоун, - когда портрет нарисуешь?
- Рука поправится, тогда поглядим, - не обращаясь скрипит художник и продолжает путь.
Деревня Сузгарь Рузаевского района в Мордовии, вряд ли примечательнее любой другой, коих на Руси несметное количество, разве только тем, что там Вова-художник родился. Кстати, в отличии от райцентра – Рузаевки, где в 05 году во времена первой революции местные аборигены провозгласили «независимую рузаевскую республику», да протрезвев, через некоторое время, от своего суверенитета благополучно отказались.
Для будущего «левитана земли мордовской» неприятности начались еще за несколько месяцев до появления на свет. Беременную мать боднул деревенский бык или она его боднула, Вовка не помнит, (поскольку находился в тот момент в утробе матери) но считает, что с того момента все в его жизни пошло наперекосяк. Семья (кроме Владимира в еще 5 детей) жила и так не богато, а тут еще дома лишилась. Местный симломань (пьющий человек по-мордовски). Поругавшись с женой, решил спалить ее дом, а в итоге выгорело половина деревни, в том числе попал под огонь и дом Ершковых. Пришлось некоторое время семье жить в землянке, и Вовку, как самого младшего отправили в интернат, уж больно болезным он был, хилым. Одним словом рахит! Но и там напасти продолжали преследовать его. Во 2-м классе решив покрасоваться перед одноклассницами, Вова оседлал огромную, рыжую хавронью. Та с перепуга или из вредности, подбежала к огромной, зловонной луже и плюхнулась в нее, подминая под себя седока. Так лихой наездник получил серьезную травму позвоночника. Но, нет худа без добра. Проходя курс реабилитации в местной больнице, он познакомился с кузнецом Федотом, который углядел в подростке художественную жилку, наблюдая, как ловко размазывает тот по стенке, раздавленных, насосавшихся кровью клопов «Рисуй, пацан!» - сказал ему Федот и помер от алкогольной интоксикации. С тех пор Володя и стал писать везде и всюду, утром и днем, зимой и летом, вдоль и поперек.
Вернувшись домой в Сузгарь, благо отец построил новый лом, Володя продолжил учебу в местной школе, где вскоре стал одним из лучших учеников, среди всех трех, что учились вместе с ним. В 9-м классе, директор Степаныч поручил юному Ершкову ответственное задание, - оформить актовый зал к юбилею В.И. Ленина, где центром композиции должен был стать, собственно, портрет юбиляра. С заданием тезка вождя справился на отлично. Трехметровый портрет Ильича оказался удивительно похожим на оригинал, хотя мордовский прищур и желтая борода несколько диссонировали с его синюшным носом (Володя утверждает, что портрет и поныне висит на прежнем месте в актовом зале (хотя школа и сгорела несколько лет назад )). Именно этот успех и определил дальнейшую судьбу художника. После окончания школы он уехал в Пензу, где поступил на курсы в художественную студию для поступления в Пензенское художественное училище. Днем работал оформителем на местном велосипедном заводе (устроившись на ставку слесаря 4-го разряда), вечером посещал курсы рисунка, живописи и композиции, а ночевал в съемном доме на берегу реки Сугры, протекавшей через город. Вместе еще с тремя абитуриентами, он снимал комнату в частном, деревянном доме, за которую платил 15 рублей в месяц. И если бы не расходы на краски, кисточки и холсты, то жизнь была бы терпимой, не смотря на то, что местные жители с подозрительностью глядели на молодых волосатых людей, вечно голодных и испачканных краской. А так, стакан кефира с огурцом на ужин, да жидкий чай поутру. Выручала халтура и огромная работоспособность. Оформить Ленинскую комнату – пожалуйста. Красный уголок - будьте любезны, Стенгазету и поздравительный плакат – от нечего делать, лишь бы копейка в кармане звенела. И вроде все не так плохо. Хотя и тяжело. В ПХУ поступил и учился с удовольствием, на хлеб хватало, с творчеством тоже вроде бы. Задумал написать большое полотно к выставке в училище под названием «Дорога к храму», где в центре должна быть «святая троица» - Ленин, Мудрец и Христос, сидящих за столом друг напротив против друга. Долго вынашивал он эту идею, долго подбирал натуру, искал типажи. Вроде бы все срослось и холст начал оживать на его глазах. К открытию выставки он должен уложиться. Но, тут судьба вновь напомнила о себе, на сей раз представившись в образе весеннего половодья на реке Суре. Возвращаясь раз домой после очередной халтуры в каком-то колхозе, Володька уже издали почуял что-то неладное. Приблизившись к своей лачуге. Он увидел весьма сюрреалистическую и в тоже время абсурдистскую картину. Его дом ушел под воду по самую крышу, на которой сидели, старая бабка-хозяйка и пегий козел Сашка. Баба Валя и скотина сидели крепко прижавшись друг к другу и с ужасом глядели на надвигающуюся стихию. Вова счел этот эпизод весьма забавным, могущим стать сюжетом для его будущей картины, но ы тот момент взгляд его скользнул по мутной поверхности взбеленившейся воды, где в одном из образовавшихся перманентных водоворотах, кружась в бесстыдном танце, погружалась на дно его лучшая работа. Стоит заметить, что с этим полотном уже давно случались разные коллизии. То старшая сестра Лизетта, чуть не сожгла ее, посчитав картину богохульством. То участковый, поймав «белку» запустил в нее молотком, порвав полотно в двух местах, то еще что-то. И вот теперь… теперь его творение мсчезает в пучинах вод реки Суры. Не раздеваясь, а было зябко, Владимир бросился в холодную воду и поплыл. Он был неплохим пловцом и вероятно спас бы картинку, если бы до его слуха не донесся пронзительный вой старухи вали и плач козла Шурика. Он повернул голову и увидел, что крыша дома медленно исчезает в водной пучине. Художник развернулся и поплыл спасать кривоногую бабку и ее скотину. Старуху он спас и животину тоже, вот только шедевр его исчез в бурунах взбесившейся реки. Медаль за спасение утопающих ему не дали, а козел Сашка при встрече неизменно норовил боднуть его чуть пониже спины. Вот она благодарность и от людей и от скотов. В одночасье Володька потерял крышу над головой, свои лучшие работы, да в добавок ко всему, заработал хронический бронхит, колит и простатит. Но времени думать о здоровье не было совсем, нужно было срочно готовиться к республиканской выставке в Саранске, куда художника делегировали, как лучшего студента на курсе. Володька с головой ушел в работу, насилуя себя сумасшедшим жизненным графиком. Утром учеба в ПХУ, вечером халтура, ночью работа в мастерской над холстами. На сон времени не оставалось, да и ночевать было негде. Летом в парке Пушкина на пыльных скамейках, зимой в кабинете живописи в родном училище. Ну, просто натуральный бомж, елки-палки. Короче. После выставки в Саранске, загремел Володька в больницу, на сей раз с диагноз, «полное истощение организма». И был он так немощен и слаб, что и покушать самостоятельно не мог, не до ветру сходить. Тут то ему и встретилась первая и последняя любовь, пришедшая к нему в виде однокурсницы, тайно влюбленной в него, навестившей его в больничной палате, которую он прежде не замечал, поглощенный творчеством и борьбой за существование. Девушка была симпатичная, но маленько не в себе.
- Однажды прошу ее интимным голосом. Принеси утку, а то случится беда. Она кивнула и убежала. Прошел час. Я уже терплю из последних сил. Хорошо нянечка зашла, выручила, не дала погибнуть. Тут она прибегает с целым гусем, еще живым, неощипанным. Я ей, ты что ку-ку? Она поняла и рассмеялась. А гусь убежал. Вот такая она Лёля была с приветом,
Тогда от нее узнал, что по гороскопу он кот-колдун, а стало быть несчастья будут преследовать его всю жизнь. И ведь как в воду глядела. Вроде пошел на поправку, ан нет, из деревни весть дурная приходит, - померла мать. Вновь депрессия и нервные срывы едва не довели его до психушки. Только выправляться начал, как узнал, что его лёля подживает с его приятелем. Схватил он тогда большие ножницы и одним махом отхватил себе хаер. «А ведь какие волосы были, - вспоминает сестра Лизетта. – Идет, бывало, по деревне, так местные бабки крестятся глядя на него и перешептываются, мол Иисус прошел. А зеки, коих в тех местах больше чем мошки да гнуса, на колени перед ним падали и норовили руку поцеловать. А сейчас. Разве что, собачка одна Жулька, подбежала да пописала ему на брюки, словно он столб какой или дерево»
Спасла его от психушки только смена обстановки, поскольку по распределению попал Володя в г.Никольск на фабрику резиновых изделий №2 художником-оформителем, но не задержавшись там долго, он транзитом через Пензу очутился в Саранске, поближе к дому. Там устроился в детскую художественную школу №3 педагогом-художником. С помощью приятеля из отдела культуры местного горисполкома, смог встать на очередь на кооператив. В тоннеле похоже замаячил свет? Увидев его, Володька с еще большим рвением углубился в работу. Кроме всего, появилось увлечение, если не сказать больше, - появилось желание познать все сущее, по мере своих возможностей и таланта. Увлекся историей родного края. Как-то в музее Саранска увидел карту Великой Мордовии конца прошлого тысячелетия, где страна распространялась от Скандинавии до Средиземноморья и Урала. Вспомнив слова своего преподавателя в училище о том, что Александр Невский – мордвин, рванул во Владимир посмотреть на саркофаг святого. Поглядел, измерил, убедился, что Невский был «парень» невысокого роста и все. Доказательств. Что Александр был мордвин он не добыл, хотя узнал, что тот из финно-угорских народов. Из всего этого понял он, что многого не знает и что, не солидно быть педагогом-художником, учить детей и быть таким дремучим. В связи с чем, занялся самообразованием. В свободное время уселся за научно-познавательную литературу, философию и историю живописи. Из художников близки ему были импрессионисты Эль Греко, Гоген, Ван Гог, из философов Сократ и Платон. Запомнил изречение Платона: «Нет ничего важнее и дороже, чем желание приблизится к истине». Параллельно, в одном научном журнале нашел изображение солярных знаков (что-то типа свастики и пр.) , сравнил их со изображениями найденными на местах древних поселений и обалдел. Ведь эти знаки их родные, мордовские.
- Этот знак – целый космос. Это ключ к разгадке нашей истории, хотя и является всего лишь примитивным представлением древних народов о построении вселенной.
Вот так. Преподавая детям, халтуря, участвуя в республиканских и зональных выставках, приближаясь к истине и познавая вселенную, художник обнаружил, что выплатив последний взнос, оказался обладателем собственной квартиры в центре Саранска. Едва он въехал в апартаменты, как на горизонте появилась Лизетта, приехавшая справиться о здоровье родного брата из далекого Санкт-Петербурга. Что там у них произошло, одному богу известно, хотя Вова в него не верит в отличии от сестры «ученицы Иисуса», но тем не менее. Подмахнул Владимир доверенность на квартиру дочери Лизетты, и вернувшись из больницы, где благополучно лечился от очередного обострения хронического бронхита, обнаружил, что квартира уже не его, а племянница уехала с деньгами в город над вольной Невой. Думать о том, как устроена вселенная и тем паче, искать истину он не мог и не хотел. От того, послушал слова сестры, о том, что бог поможет, Володя собрал свои вещи и перебрался в Петербург, где старшая сестра любезно выделила ему комнату в пятикомнатной квартире на проспекте Стачек. Комната была маленькой, темной и холодной, поскольку батарея не грела последние триста лет, но зато в ней поместились: мольберты, картины, краски и диван. А что еще нужно настоящему художнику. В Питере Володя бывал и ранее, в бытность студентом ПХУ, поэтому ориентировался весьма прилично. Посещал капеллу, консерваторию. Бывал на выставках в Эрмитаже и Русском музее, а вот с коллегами –художниками познакомится пока не довелось. Общается лишь с сестрой Лизой да местной старушкой – Тамарой Фрминешной, которая помогает ему по хозяйству, да почует стаканчиком кефира с огурцом, как в пору бурной молодости. Сам он толком и готовить не умеет. Раз, летом, решил сделать себе салат из свежих огурцов и помидор, да сдобрить его перцем и подсолнечным маслом. Сделал. Что-то не хватает. Смотрит у сестры на столе стоит пузырек, а на нем лимон нарисован. Решил, что лимонный сироп. Вот и добавил в салат. Оказался – «Ферри с запахом лимона». Три дня кишечник промывал. И было бы смешно, если бы не было так грустно.
В речах его сквозит такая тоска и безысходность, что душу разрывает.
- Люди испортились, обуржуазились, забыли о духовности. Вот и копаюсь в прошлом, черпая оттуда вдохновение для будущих работ.
Внезапно, глаза его проясняются и он улыбается.
- Услышал недавно по радио песню с такими словами: «Наш дурдом голосует за Путина! Наш дурдом будет Путину рад!» Понравилась. Я вот, пожалуй, тоже за него проголосую, может в жизни что изменится: выставку поможет организовать или денег на краски подкинет.
Тут его настроение меняется и он замолкает. Потом поднимает набухшие влагой кроличьи глаза и медленно произносит, обращаясь не к кому.
- Хочу написать картину всей моей жизни. Вся планета в крестах, даже не в крестах, а в виселицах. Вся история человечества это сплошная трагедия…
С Петербургскими художниками Владимир Васильевич пока не общался, хотя и мечтает устроить с кем-нибудь совместную выставку своих новых работ. Получится тогда и грустить перестанет, а будет слушать веселые песни про…
Леонид Соколов февраль 2012
МАЛЕНЬКИЙ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ РАССКАЗ
1 часть
Он поднял на мгновение на нее глаза. Рука с ручкой, до сих пор непрерывно водившая по бланкам заполняемых бумаг, машинально остановилась и замерла. А она ничего, промелькнуло в голове. Он зажмурился, словно от яркого пучка света, слегка боднул головой, чтобы стряхнуть внезапное оцепененье и вновь опустил глаза, уставившись на последнюю запись, чтобы постараться снова поймать так внезапно ускользнувшую мысль.
На вид ей было лет двадцать пять, хотя по документам значилось значительно больше. Длинные черные волосы, расчесанные на прямой пробор, со следами мелирования ниспадали до груди. Типично европейский овал лица, с чуть раскосыми азиатскими глазами, маленький аккуратный нос и чувствительные пухлые губы с едва заметными морщинками на концах. Узкие полоски бровей говорили о том, что их обладательница регулярно пользуется услугами косметолога. Лицо было чистым и шелковистым с минимальным количеством косметики, и лишь ресницы были покрыты густым слоем черной туши. О том, что она все же находится в смятении и заметно волнуется, говорили лишь непрерывно бегающие глаза, с постоянно хлопающими веками, губы, лишенные следов помады из-за непрерывного их облизывания кончиком языка, низко опущенные плечи и кисти рук с лишенного лаком ногтей на пальцах, регулярно то выдававшие барабанную дробь на одной из оголенных коленок, то выводившие одним лишь им известные замысловатые фигуры в спертом воздухе помещения. Остальное тело мертвенно неподвижно находилось на деревянной лавке возле стены, на которую оно и облокотилось. Даже внушительных размеров грудь, так вызывающе выглядывающая из-под расстегнутого до конца кителя, была практически неподвижна, равномерно поднимаясь и опускаясь соизмеримо ее дыханию. Ноги со сжатыми вместе округлыми коленями, едва выступавшими из-под форменной юбки, были обуты в темно-малиновые замшевые туфли на высоком каблуке, но не на столь высоком, как это принято сейчас у современных модниц.
И если в самом начале беседы, она иногда позволяла себе закинув одну на другую, игриво покачивать ею перед его взглядом, то чем дольше они находились в этом помещении таможни, тем скромнее вела себя хозяйка кабинета.
Он перевернул очередной исписанный лист протокола и вновь посмотрел на нее. Несомненно, она просто красавица, а уж мысль о том, как выглядит она без одежды, он просто мгновенно отогнал от себя, как абсолютно неуместную в сложившейся ситуации. Еще парочка уточняющих вопросов и можно закругляться. Вероятно, особой сложности с этим делом не будет, во всяком случае, свою работу он выполнил достойно. Перечитав последний абзац, он протянул руку к диктофону, чтобы вновь нажать на запись, но в этот момент, где-то снаружи послышался плач.
Плакал несомненно ребенок. При этих звуках женщина дернулась, едва помедлив, вскочила на ноги, но не бросилась прочь из кабинета, а остановилась в нерешительности. Он вопросительно сдвинул брови.
- Это Саша, - чуть срывающимся голосом проговорила она, показывая дрожащей рукой куда-то в сторону доносившегося плача младенца.
- Кто это? – невозмутимо спросил он.
- Моя дочь, - ответила она. В ее голосе сквозило нетерпение и недовольство, от того, что ребенок плачет, а время течет из-за глупых, пустых вопросов. Ведь еще каких-то полтора часа назад, она рассказывала ему о своей трехмесячной дочурке, которая в настоящий момент, находилась в соседнем кабинете, в коляске. Что она собиралась с ней ехать в поликлинику, поскольку утром малышка плохо себя чувствовала, капризничала и совсем ничего не ела. Конечно, длительное заполнение протокола опроса могло просто выбить у него из головы столь незначительный факт.
Черт! Ведь верно, она же говорила ему про ребенка! Он сам же задавал ей вопрос о семейном положении, и она ответила, что имеет дочь в гражданском браке. Но, судя по писку младенца, ребенок оказался совсем крошечным. Только этого ему сейчас и не хватало, ведь он почти закончил свою часть работы. Судя по ее испуганному выражению лица, с ребенком что-то не так, следовательно, вся эта ерундистика может затянуться на определенное время.
- Дайте мне ключи от вашего сейфа, - сказал он. Поймав ее недоуменный взгляд, он добавил. – Я уберу в него свои бумаги. А с вашими, до официальной выемки ничего не случится. Ну, не томите, вам же надо идти к дочери.
Она торопливо рылась в сумке, совсем позабыв, что ключ от сейфа лежит в ящике ее стола, за которым сидел он. Плач за стеной усилился и становился надрывней. В кабинет постучали, и в открывшуюся дверь просунулась физиономия милицейского сержанта.
- Там…,- виновато забасил сержант, глядя то на неё, то на него.
Поймав на себе его одобряющий взгляд, она бросилась вон из кабинета, бросая по дороге слова, что ключи от сейфа лежат в верхнем ящике стола, за которым он изволит восседать.
- Вы постарайтесь побыстрее, - успел сказать он, перед тем, как она скрылась за дверью, сопровождаемая милицейским сержантом.
Оставшись один. Он достал из пачки сигарету и сунул ее в рот. Потом вспомнил, что решительно собирался завязывать с этой дурной привычкой и засунул сигарету обратно в коробку. Затем нашел ключ в верхнем ящике стола, по привычке просмотрев все его содержимое. Улыбнулся, увидев секретные документы, которые должны находиться в личном сейфе, о чем постоянно забывают большинство сотрудников различных учреждений, тут же пару гильз от помады, тушь для ресниц. Рядом лежала небольшая связка ключей. Он вытащил ее, бросил на стол и, закрыв ящик, заглянул в нижний. Содержимое оного не представляло для него никакого интереса, и он с облегчением закрыл его. Правда, машинально его взгляд зацепился за какую-то странную ручку, вероятно шариковую и вероятно из тех изделий, которые поступают на волю из различных тюрем и колоний. Он даже хотел взять ее в руку, но что-то отвлекло его внимание. Возможно, непонятная суета за дверями кабинета, неунимающийся плач ребенка и общая усталость от всего происходящего. Он собрал со стола свои бумаги, взял ключи, нашел тот, которым открывался сейфовый замок, встал из-за стола, подошел к встроенному в стену сейфу, вставил ключ, набрал код (пришпиленный тут же на связке, что так же является нарушением инструкций) и отпер его. Оценив взглядом его содержимое, отметив аккуратность разложенных документов, он бросил сверху свои бумаги, закрыл железный ящик и направился вон из кабинета, узнать, что же происходит за его пределами.
2 часть
В коридоре возле туалета стоял милицейский сержант с совершенно ментовским выражением лица и усиленно тряс розовую в желтую клетку детскую коляску, из которой слышался совсем не детский крик. Это было жуткое зрелище, и ему захотелось закрыть глаза и заткнуть уши, но не стоять же поодаль, как пограничный столб, подумал он, соизмеряя себя со сложившейся ситуацией. Вероятно, мать находиться в туалете, решил он и направился к сержанту.
- Вот здесь … товарищ следователь, - четко, абсолютно точно по уставу доложил сержант, кивая на коляску, из которой доносились детские вопли.
- Да я уж понял, что здесь, - выдохнул он. – Где мать?
- Дык, дома, - хлопая глазами ответил милицейский сержант, не переставая трясти коляску так, что если бы не застегнутый верх, оного детского средства передвижения, то несомненно его пассажир оказался бы в кювете.
- Как? – повышая голос, ничерта не соображая и пытаясь соизмерить вдруг возникшую ситуацию, сообразно сказанному милицейским сержантом словами. –Как дома? Кто разрешил? Почему?
Сержант захлопал глазами, не понимая суть сказанного, точнее заданного ему вопроса. Он даже на мгновение перестал бешено телепать коляску и о чудо, дитя замолкло. Воспользовавшись наступившей тишиной, он еще раз задал свой вопрос милицейскому сержанту.
- Почему она дома и кто ее туда отпустил?
- Она там живет, - опупевший совершенно, милицейский сержант вновь принялся трясти, именно трясти а не качать, коляску, отчего ребенок вновь истошно заорал.
- Прекрати! – он сорвался на крик. Кричал он естественным образом не ребенку, а сержанту, пытаясь тем самым предотвратить очередной приступ детского крика.
Но в этот миг вся оказия и завершилась. Распахнулась дверь в туалетной комнате и из нее выскочила разгоряченная мать ребенка. Вытирая руки, она мгновенно оказалась возле коляски и, отпихнув милицейского, наклонилась и вытащила из нее небольшой трепыхающийся кулек, издававший столь звонкие и громогласные звуки.
Тем не менее, оказавшись на руках матери, младенец не прекращал издавать свои победоносные вопли.
Правильно он сделал, что убрал документы в сейф. Он словно чувствовал, что сегодняшний день просто так добром не кончится. Но, что? Что он вдруг занервничал? Плачет малышка. Да, плохо. Но кто в таком возрасте. Газы какие-нибудь. Животик болит. Да, мало ли что. А что сержант, ебнутый совсем? Он ему, где мать, а в ответ – она дома! Бред какой-то! Пока она успокаивала свою дочурку, он успел поинтересоваться у милицейского сержанта, от чего тот вдруг решил, что она ушла домой? И получил совершенно обескураживающий ответ.
- Так я же думал, вы про мою маму спросили, - с виноватой улыбкой не улыбкой, а скорее гримасой пробормотал сержант, виновато разводя руки в стороны.
- Еб…, - хотел было выругаться он, но присутствие дамы, а тем более ребенка (0+), остановили его и он лишь, махнув рукой, стал смотреть, как она, качая свою маленькую дочку, пританцовывая что-то шепчет в край кулька.
Она подняла на него глаза. Да, несомненно. она прекрасна. Эта женщина, которую он, точнее не он а государство, обвиняет, а это уже похоже ясно, в действиях имеющих коррупционную составляющую. Он еще не уверен, но если все пойдет по-чесноку, то ей светит до пяти лет. Впрочем, в нашей нынешней системе и за более мелкие прегрешения лепили куда более солидные сроки. Невольно вспомнилось дело этих ****ей из Pussy riot которым за панк-молебен дали «двушечку», только из-за того, что они спели: «Богородица Путина прогони!». Про дело Удальцова и Навального он даже и не вспоминал, а для чего?
-У Саши высокая температура, - наконец, донесся до него ее голос.
-Да? – он ждал продолжения фразы. Да, температура. Что теперь? Конечно, с опросом придется повременить, но что она предполагает делать? Вызвать сюда врача из города или ехать в поликлинику самой? Насколько все это серьезно? Что? Что она так смотрит на него, словно ждет от него спасительного ответа. Нет, это бред, это ему просто кажется. Он сам просто, отчего-то вдруг, стал накручивать себя непонятно по какому поводу.
-Надо в город. В больницу, - решительно произнесла она, обращая свои взоры, почему-то, на милицейского сержанта, который в сложившейся ситуации был крайним. Хотя, чуть поздней, он осознал и понял ее логику. Ведь именно сержанту предстояло находиться все время в помещении таможни, пока они будут возить малышку на обследование. То, что он поедет вместе с ней, у него сомнений не вызывало.
Он не возражал подвезти ее до города, когда услышал о болезни ребенка. Черт с ним то, что он обещал жене вернуться к ужину, в конце концов, он ведь на службе. Бывало и не такое, а тут такой случай, грех не помочь. Конечно, по дороге, а это часа полтора, ни о чем поговорить не удастся, но это не беда, важнее девочкам помочь и старшей и младшей.
- Подержите, - она сунула ему кулек с успокоившимся младенцем и он, как-то обалдело нежно, принял его из ее рук. – Я закрою кабинет. Впрочем, ведь ключи у вас.
- Возьмите, они на столе, - кивнул он в сторону раскрытой двери. – На вашем столе, - добавил он.
Пока она ходила в кабинет, он даже не подумал о том, что она могла открыть сейф, взять все его бумаги, спрятать их под полы кителя, или вовсе устроить пожар, он просто держал в руках легкое мягкое одеяльце в которое была завернута девочка. Он с умилением смотрел на ее маленькое раскрасневшееся лицо, на ее сомкнутые глазки, на непрерывно чмокающие соску губы и улыбался, вспоминая, как держал на руках своего балбеса, когда он был примерно в таком же возрасте.
- Поехали, - решительно сказала она, заперев кабинет, забирая из его рук ребенка.
Он молча отдал младенца, даже не осознавая, что и как он выглядел со стороны, в этой самой сложившейся ситуации. Только что, каких-то двадцать минут назад, они играли совсем иные роли и вдруг. Так внезапно, все переменилось. Она была как овца, а он как волкодав стерегущий отару, а в данный момент, скорее он походил на ягненка, а отнюдь не она.
Он раскрыл задние двери и она села. Он передал ей ребенка и обойдя свой, лазурного цвета, Opel сел за руль. Тронулись быстро, он даже не прогревал мотор. Ехали всю дорогу молча. Он как-то весь обмяк, ошалел что-ли. Он даже не пытался прокрутить в голове то дело, которое лежало в ее кабинете, в ее сейфе. Он даже не думал о нем. Все его мысли были сосредоточены на том, как поскорее довести ребенка до больницы и выяснить от чего у малышки высокая температура. Да, а отчего он вдруг решил, что она настолько уж высокая? На градусник он не смотрел, лобик девочке не целовал… Может, она просто кушать хотела и от того и кричала? Да, и зачем она ходила в туалет?
Идиот!!! С..ать она туда ходила!
3 часть
При въезде в город попали в небольшую пробку, вызванную вероятно незначительным ДТП, коих как раз в этом «бутылочном горлышке» случается ежедневно и по несколько раз на дню. Перед уик-эндом количество легковых машин стремящихся выехать заграницу, заметно возрастает, а потоки разнотоннажных фур в оба конца не уменьшаются, в результате чего и случаются многочисленные мелкие столкновения. Кто-то кого-то подрезал, кто-то не уступил дорогу, кто-то решил, что он круче остальных и попытался обскакать всех по встречке. Ему все это было хорошо знакомо, и он равнодушно смотрел на происходящее, тем более, что ребенок окончательно успокоился и затих и в машине воцарилась непривычная тишина. Он смотрел в зеркало заднего вида на женщину и девочку, переводил взгляд на небольшой залив, разделяющий две части города на новую и старую, над кружащими над зеркальной, чуть матовой, покрытой дымкой поверхностью водной глади, чайками и бакланами, с неприятными, терзающими душу криками, на лодку с двумя рыбаками, жаждущими выловить в этой луже несколько рыбьих «хвостов» для своих четвероногих бродяг, жрать пойманную здесь рыбу решался не каждый житель города, поговаривали, что местный судоремонтный завод частенько сбрасывает в залив свои ядовитые отходы, но реально об этом только судачили между собой, поскольку прямых доказательств преступных действий руководства не было, да и похоже, что этим никто и не занимался. Поймав себя на этой мысли, он усмехнулся, вспомнив о своем деле. Он вынужден закрывать девчонку, в сущности из-за незначительного (хотя, как посмотреть) проступка, а здесь дирекция предприятия из года в год травит народ и хоть бы хны. Он поднял глаза на панорамное зеркало, посмотрел на нее, обратил внимание, что она похоже дремлет, отметил, что время приближается к середине дня, что впрочем и соответствовало положению солнца, зацепившего своим краем за остроконечную крышу средневекового замка, единственную оставшуюся достопримечательность некогда великого города, ныне прозябавшего в нищете. Он помнил еще советские времена, когда этот город был Меккой для разного вида фарцовщиков, мажоров и прочей ухватистой публики, зарабатывающей себе на хлеб с маслом и икрой скупкой у приезжающих иностранцев валюты, по обоюдовыгодному для торгующихся сторон курсу, заграничных «кишок» - так назывались на сленге разнообразные фирменные шмотки и товары ширпотреба, и сбывающие заезжим туристам фирменную советскую водку «Stolichnaya», которую в магазине было практически не достать и оказывая сексуальные услуги уже набухавшимся гостям. Местные оперативники конечно знали всю эту публику в лицо, но скорее крышевали ее за долю малую, оберегая от залетных ментов, охотясь скорей на гастролеров из соседнего большого города. После развала Союза и либеризации свобод, поток зарубежных туристов только возрос, а вот с нелегальной торговлей дело обстояло совсем плохо. Интуристу незачем стало обращаться к «черному валютному рынку», чтобы поменять свои кровные марки, доллары и кроны на рубли, а бывшие фарцовщики превратились в респектабельных владельцев различных меняльных кантор, где абсолютно легально производились любые валютные операции.
Он припарковался возле пандуса детской городской больницы, встал так, чтобы не мешать проезду скорых, хотя серьезного ажиотажа возле входа в медицинское учреждение не наблюдалось. Это и понятно, - лето. Люди разъехались по садовым участкам, дачам, сочам, крымам и заграницам. Детворы в городе практически не осталось, те кто не уехал с родителями, в большинстве своем находились в лагерях, санаториях и оздоровительных спортивно-тренировочных летних школах.
Он обернулся, чтобы позвать пассажирку, еще раз отметив для себя всю щекотливость момента. Он подвозит подозреваемую…Впрочем, он ведь мужчина, а не те б..ди с какого-то заоблачного высока, позволяющие одной милой даме из «Оборон сервиса» (кстати, ее ровеснице, похоже) госпоже Васильевой, наворовавшей денег не на один пожизненный срок, спокойно разгуливать в Москве по всяким бутикам, издавать книги со своими пронзительно-пошлымы любовными стишками, записывать похабные песни про розовые тапочки, да и вообще, вести себя так, словно она наложница в гареме у Саудовского шейха. Он отогнал от себя идиотские мысли и размышления и легонько прикоснулся к ее плечу.
Она вздрогнула и открыла глаза.
- Прибыли, - с улыбкой произнес он.
Она секунду приходила в себя, соображая, что собственно происходит, кто этот мужчина, где она и почему, и когда сознание вернулось в ее голову, быстро бросила взгляд на прижатый к груди кулек с дочуркой, отряхнула с себя остатки дремы, улыбнулась ему в ответ и прошептала:- Спасибо.
-Я, пожалуй, подожду вас в машине, - смущенно сказал он, понимая, что нарушает все мыслимые и немыслимые инструкции, но почему-то решив, что в данный момент следует руководствоваться не инструкциями, а движениями своей души.
В свою очередь, она прочитала в глазах, скорее даже почувствовала своим женским нутром его неуверенность и замешательство и покачала головой.
-Вы меня простите, - ответила она, отчего-то опять улыбаясь, - но я сейчас в таком подавленном и разбитом состоянии, что ваша помощь нам будет просто необходима. Может… Может вы поднимитесь со мной в больницу?
У него отлегло от души. Слава Богу, хоть в настоящий момент он ничего не нарушит и он с готовностью кивнул головой.
В приемном покое, они сели на кожаный топчан, стоящий возле двери, на которой была прикреплена бумага с грозной надписью, что: «В верхней одежде, без бахил и защитных масок в кабинет не заходить!!!». Она всучила ему завернутую в одеяльце проснувшуюся девочку, которая до поры лишь хлопала большими глазенками, начмокивала своей соской и подозрительно не издала ни одного писка, а сама, пригладив слегка спутавшиеся и всклокоченные на макушке волосы, расчесываться было вероятно неуместно, тем не менее, взглянула на себя в зеркало, как по мановению волшебной палочки оказавшееся в руках, критически хмыкнула, облизала ссохшиеся губы и распахнула дверь в кабинет.
Через минуту она вышла, не слова не сказав, взяла с топчана, стоящую возле него, свою сумочку и вновь исчезла в приемной комнате с грозной надписью на дверях.
Он не прислушивался о чем говорили там, за дверьми кабинета, он затаив дыхание наблюдал за ребенком, боясь даже пошевелиться, опасаясь что девочка начнет кричать. Ребенок же, в свою очередь, наблюдал за неизвестным дядей, хлопая своими длиннющими, как у мамы ресницами по щекам, и иногда морща лоб, вероятно соображая про себя, как ему поступить, - закатить истерику и повеселить дядю или мирно елозить языком по соске и думать о своем, о девичьем.
Вышла она явно в расстроенных чувствах.
- Понимаете, - как бы оправдываясь перед ним, сказала она, беря у него из рук ребенка. –У меня с собой только загранпаспорт, российский остался в офисе и они даже отказывались, поначалу, осматривать Сашку!
Он машинально кивнул, не предав значения ее словам о наличии у нее заграничной ксивы, что в ее положении было совершенно неуместно, и что он первым делом должен этот паспорт изъять.
-Хорошо, если у дочки просто какой-то пустяк, - продолжала она, - А если что-то серьезное и понадобится госпитализация, что мне тогда делать? Ведь не ехать же назад за этими злосчастными паспортом, полисом и СНИЛСом? Может вы поговорите? – она прикусила нижнюю губу.
Этого он никак не ожидал. Конечно, ему приходилось улаживать разнообразные щекотливые ситуации, помогая приятелям и просто хорошим знакомым, в том числе и с помещением в стационар, но вот так чтобы, ребенка, да еще подозреваемой, да еще делом которой он занимается…
-Что от меня надо? – приняв решение, спросил он.
-Ну, - она замялась, целуя ребенка в лобик. – Вон, температура опять поднимается, - как бы между делом произнесла она. – Ну, помашите удостоверением перед лицом врача. Вы же знаете, как они все вас бояться! Договоритесь хотя бы о том, чтобы они всесторонне обследовали Сашку, а я, - тут она вновь замялась. – А мы, пока сгоняем за моими бумагами. Ведь это возможно сделать?!
Сделать это оказалось вполне возможно, и даже проще чем он думал. Педиатр молча выслушала его просьбу, когда они вместе зашли в кабинет. Ему даже показалось, что он зря показывал ей свое удостоверение, да и вообще, что он был лишним здесь. Какая-то смутная тревожная мысль все время билась в его черепную коробку, но он слишком был занят деланием своих добрых дел, что эта неуловимая догадка устала делать попытки и испарилась в воздушном пространстве. Докторша тем временем, согласилась не только обследовать девочку, но и принять ее вместе с матерью, пока «папаша» привезет документы. Он было согласился пойти на это, но тут она проявила себя благородно, сказав, что если при первом обследовании никаких серьезных симптомов у дочери не выявят, то они с «отцом» мигом слетают за всеми необходимыми бумагами и вернутся в стационар в обозримом будущем.
На том и порешили.
Первичное обследование, прямо здесь, в приемном покое, не выявило серьезных осложнений и процессов, происходивших в детском организме, и дождавшись результатов анализа крови, врач сообщил, что беспокоится незачем, и оставив ребенка в боксе, они спокойно могут съездить за всеми необходимыми документами.
Убедившись, что с Александрой все в порядке (в переносном конечно смысле), она успокоилась, поцеловала дочку, пообещав доктору вернуться в кратчайшие сроки.
Он уже ждал ее в заведенной машине. Что-то во всем этом его смущало, но что именно, он уловить не мог.
Часть 4
Обратно ехали молча, договорившись, что продолжат разговор по «ее» делу либо на обратном пути, либо когда станут известны результаты обследования девочки, и возникшее в довесок к предыдущему, напряжение спадет. Хотя, эта маленькая неприятность с ребенком, растопила лед недоверия, непонимания и отталкивающей неприязни между ними, и если бы не мелкие детали и шероховатости в их общении, то со стороны можно было показаться, что они полноценные друзья, знающие друг друга не один год. Мелкие нюансы периодически лезущие в голову, можно было спокойно отбросить, списав их на магнитные бури или тяжести общности будничных дней. Странно как-то получается, что все свои, ну хотя бы некоторые, документы она хранит на работе, а не дома. Догадаться или просто предположить, что у нее может быть обыкновенная дача, как у миллионов соотечественников, он просто был не в состоянии в настоящий момент. И когда по инерции свернул к зданию таможенного управления, был удивлен, что она с удивлением посмотрела на него, когда он предложил ей вместе сходить за нужными бумагами. Поймав на себе ее недоуменный взгляд, он понял, что упустил из виду какую-то деталь и решив сгладить возникшую неловкость, сообщил ей, что решил заскочить в отдел только для того, чтобы отпустить домой, томящегося в душном помещении милицейского сержанта, которому давеча поручал оставаться на месте и дожидаться их с результатами поездки. Она с пониманием выслушала его объяснения, лишь попросила о возможности воспользоваться мобильным телефоном, пока он будет разговаривать с сержантом, но увидав его искривленный улыбкой рот, осеклась, извинилась и принялась демонстративно капаться в своей сумочке, чуть ли не поднося к его носу всякую извлеченную из нее мелочь, дабы он убедился, что сотового телефона у нее нет и она хотела лишь воспользоваться его трубкой. Короче говоря, что оба они чувствовали себя неловко и эта неловкость лишь усиливалась по мере их дальнейшего общения.
Едва вступив на порог таможенного отдела, он вспомнил, что во время опроса она сообщила ему, что проживает на даче в Солнечнегорске, поскольку в настоящий момент с гражданским мужем находится в ссоре, а жить в городской квартире с матерью у нее нет сил. Конечно, он не должен держать в голове такие мелочи, не имеющие даже косвенного отношения к делу, но все же надо быть чуть-чуть повнимательней, ведь из мелочей и образуется большее. А то, что с телефоном он ей отказал, так это правильно сделал, он и так уже ей непозволительно многое разрешает. Невольно опять вспомнилась Васильева, распевающая в сети похабные песни и гуляющая под охраной в столице. Она, конечно, душещипательных песен не поет и, вообще, не лезет к нему в душу со своими проблемами, но все же невольно он стал сочувствующей стороной в приключившихся с ней неприятностях. Телефон он ей конечно даст, но пусть разговаривает только в его присутствии, пока он не передаст дело следователю. Тут его осенило. Так что же ему теперь спать с ней? Ведь сегодня следовало бы все отписать, подсунуть бумаги следаку, а дальше пускай он решает, - закрывать ее на 48 часов или нет, сможет она воспрепятствовать или нет, сбежит она или как? Если бы не Сашка, он поймал себя на мысли, что уже как и она называет ребенка по имени и даже с ее интонацией, то все сегодня бы и закончилось для него, но обстоятельства оказались выше него.
Зайдя в тот пролет здания, где был ее кабинет, он увидал обалдевшего от безделья милицейского сержанта. Впрочем, по-видимому, он был страстно увлечен какой-то игрой на своем гаджете. Во, блин! Всего-то лишь сержант, а смартфон у него навороченный, как у Ксении Собчак, не то что у него простецкий «Samsung» даже без выхода в интернет, как говориться, просто так попи…ть.
Сообщив сержанту о своем решении и договорившись о том, что тот прибудет сюда завтра к восьми, он отпер дверь кабинета, пошарил глазами по столешнице в поисках ее телефона и не увидев его на столе, полез в верхний ящик, надеясь отыскать его там. За то, что она долгое время находилась одна в машине, он не волновался, надеясь, что милицейский сержант четко проконтролирует все ее действия. Не обнаружив мобильника в вернем ящике, он уже было протянул руку к шариковой ручке, заинтересовавшей его внимание еще днем, но в этот момент в нижнем ящике заиграла мелодия Ваенги из дрянной песенки про Мадагаскар, он понял, что это рингтон ее телефона, захлопнул верхний ящик и достал ее трубку. На удивление, он оказался вовремя, в нужном месте и в нужный час. Звонок был из детской больницы, где ему сообщили, как отцу, что с девочкой все в порядке, волноваться причин нет, но желательно ей оставаться в стационаре еще несколько дней, а посему, поскольку ребенок еще слишком мал, то поместят его вместе с мамочкой в отдельный трехместный бокс, где они и будут продолжать выздоровление. Словосочетание отдельный и одновременно трехместный бокс его слегка изумило, но не это было главным. Основными были две вещи. Первая, то что с девочкой ничего страшного и вторая, страшная для него, что лечение займет пару-тройку дней, и ей нужно будет находиться возле дочери. В его планы это никак не входило. В настоящий момент он осознал, что все действо движется совсем не в том направлении, куда изначально должно было, и что ему следует обратиться к начальству за советом, поскольку самостоятельно решения хотя бы о том, следует или нет выставлять милицейский пост возле ее бокса, он не имел права. Похоже, что не одна голова заболит сегодня у его товарищей, что впрочем и совсем не плохо. Тут вам не духовные, а корпоративные скрепы, что выглядит гораздо весомее в сложившейся ситуации. Опрашивать ее под запись, в данный момент было совсем неразумно и он, не стал доставать из сейфа диктофон, а просто запер дверь, налепил на нее полоску бумаги, шлепнул на нее несколько раз свою печать и предупредив дежурного, что он сегодня не вернется зашагал к мамаше, рассказывать ей о случившихся обстоятельствах. Сдав ключи от ее кабинета на вахте, он не сообщил дежурному, что опечатал кабинет, попрощался с милицейским сержантом, который сообщил ему, что она все это время просидела в автомобиле, даже не пытаясь предпринять попытки к бегству, он вышел на уже чуть остывший летний воздух. Дело оставалось за малым, сгонять к ней за документами, отзвониться руководству и выслушать от него ценные указания, отвезти ее в больницу, если начальство даст добро, в чем он не сомневался, и пилить до дома до хаты.
Как там в новых песнях о старом:
«Живите здоровы, бывайте богаты,
А мы вас проводим до прессочной хаты!»
Ну, может он и переврал малость слова, но смысл от этого никуда не делся. Сколько ты не заработал, сколько не украл, результат один. Как говорил Папанов в одном фильме: «твой дом тюрьма!», с чем собственно он был абсолютно солидарен.
Часть 5
Он только и успел сказать ей, что с ребенком все в порядке, не сообщив о том, что ей предстоит провести с дочкой какое-то время в стационаре, в закрытом боксе и, возможно, под охраной (он все еще не успел и не смог дозвониться до своего руководства), как она бросилась к нему на шею и страстно поцеловала в губы. Через мгновение после поцелуя, вероятно осознав неуместность своего поступка, тем паче, ощутив на своей спине недоуменный взгляд проходящего мимо милицейского сержанта, она торопливо и неловко откинулась от него, едва не ударившись головой о дверцу автомобиля.
- Извините, - смущенно сказала она, потупив глаза. – Я просто… Даже не знаю, как это вышло. Простите.
Если честно, то он чувствовал себя таким обалдевшим, что даже и не осознавал, издевается она сейчас над ним или ее слова искренни. Он лишь молча смотрел на нее, при этом улыбаясь такой идиотской улыбкой конченного дебила, что многие великие режиссеры прошлого советского кино, несомненно предложили бы ему сыграть в каком-нибудь их детском фильме-сказке про иванов-дурачков. Он даже не успел ей ничего ответить, как услышал:
- Ой, а я писать хочу!
Опять же, это было сказано так естественно и непосредственно, что он понял, что еще чуть-чуть и у него потечет крыша.
-Можно?
И не дожидаясь его ответа, он естественно, был не против, она распахнула дверцу авто и побежала в здание отдела таможни, провожаемая его ошалелым взглядом.
- Так, ключ от кабинета, - деловым тоном, сказала она дежурному, едва дверь отдела захлопнулась за ней. – Товарищ забыл кое-что.
Дежурный, не ведая о том, что кабинет опечатан, и вообще, находящийся не при делах, таковы условия работы наших спецслужб, безропотно отдал ей ключ, даже не пытаясь проследовать за ней. Она прошла по коридору, с досадой посмлтрела на облепленную печатями полоску бумаги, аккуратно отодрала его с одного края, сунула ключ, повернула его и прошла в свой кабинет. В нем она бросилась к своему столу, выдвинула верхний ящик и вытащила из него массивную авторучку с разноцветными наборными кольцами, явно из тех, которые делают умельцы на зонах и в тюрьмах. Из глубины ящика достала коробочку из-под скрепок и вместе с авторучкой бросила ее в свою сумочку. Больше задерживаться в кабинете она не стала, деловито закрыла его, поплевала на оторванный край полоски с его печатями, прилепила к двери, и так и не посетив туалетную комнату, проследовала к выходу.
-Ну, все милый, пока, -улыбнувшись и положив ключи перед дежурным, она сделала ему ручкой и вышла из здания таможенного отдела.
Он ждал ее в машине, распахнув дверь. Из авто доносилась песня группы «Сплин», над ней летела стая голубей, у колодца неподалеку мальчишки набирали воду, какая-то дворняга чесала себя задней ногой за ухом, воздух плыл свеж и прозрачен, да и жизнь похоже удалась.
* * *
Она выбросила в залитую ржавой водой воронку оставшуюся еще от «зимней войны» с Финляндией, ручку и коробку с патронами и спешно направилась к машине. Руки слегка дрожали, во рту отчего-то появился вкус крови, словно у нее была разбита губа и теплая, соленая кровь текла прямо в рот. Скорей это была его кровь, та, которая брызнула из пробитого правого глаза, чуть было не запачкав ей левый рукав. Это неприятное чувство, этот горький вкус преследовал ее всю дорогу до машины. То и дело, она останавливалась, облизывала языком губы и сплевывала на землю. Еще подозрительные колючие мурашки пробегали по телу. О том, что произошло она старалась не думать, для нее важно было только успеть осуществить задуманный план, ведь она не знала, звонил ли он своему начальству, и не встретит ли ее сейчас в больнице какой-нибудь спецназ в виде «Града» или обычного ментовского СОБРа. Сейчас главное забрать Сашку, и не наделать глупостей, хотя по ее ощущениям, выглядит она довольно спокойно и уверено, наверное, сказывалось действие успокоительных пилюль.
В больнице врачиха только пожала плечами, когда заявила ей, что хочет забрать ребенка домой.
- Это не опасно, - сказала заведующая отделением, - Но я говорила вашему мужу, что лучше бы девочка осталась здесь хотя бы на пару дней.
При слове «муж» она невольно вздрогнула, но доктор не обратила на это никакого внимания, да и стоило ли ей заморачиваться по пустякам, ища повсюду подвохи и подводные камни. Она поблагодарила, но решительно отказалась.
- Напишите расписку, - пожимая плечами, безразличным тоном, произнесла врач. – Ваш лечащий врач принесет все необходимые бумаги.
Она промолчала, понимая бесполезность вступать в дискуссию с доктором, ощущая лишь неуловимый бег времени, которого у нее становится все меньше и меньше с каждой потраченной бесполезно минутой.
Получив документы и последующие вместе с ними инструкции и указания, она забрала дочь и вышла из больницы. Сердце бешено колотилось в груди, она опасалась, что на улице ее уже будут ждать. Но площадь перед больницей была как прежде пустынна, лишь какая-то мамочка прогуливалась с коляской возле круглой клумбы с красными и розовыми цветами и, явно недавно появившейся рядом, табличкой с надписью на двух языках, русском и английском: Не курить! и No smoking!, хотя в данном месте, имеется ввиду географическое положение города, вторую надпись следовало написать на финском. Девочка спала, как и спала температура, судя по ее холодному лобику, что было ей на руку. Она уложила дочь на заднее сидение, и поскольку никаких детских приспособлений в его машине не было, она кое-как приспособила ремень безопасности, чтобы ребенок не свалился во время езды.
Всю опрометчивость своего поступка она прекрасно понимала и надеялась только на милость божью, поэтому закапывать труп, сжигать машину и документы, было как-то по-детски и по киношному. Рано или поздно ее конечно же найдут, тут все опять же зависит от времени и желания российских властей, хотя это было ясно с самого начала, что за смерть своего российская контрразведка постарается отомстить непременно, но вот только, как скоро это случится.
Добравшись до дачи, она поставила машину в гараж (дольше искать будут), отнесла ребенка и положила на веранду. Поднялась на второй этаж и спустилась вниз с двумя огромными баулами. Вытащила из одного из них пару пеленок, распеленала дочь, которая спросонья поначалу лишь хлопала глазами, а потом загугукала, засучила ручками и ножками, решив поиграть с мамой. Но, маме было не до игр, она строго погрозила дочурке пальцем, чмокнула в пузо и лобик, и надела на нее свежее белье. Завернула в извлеченные из баула простынки грязное белье, туда же бросила ненужные документы, какие-то свои вещи и затолкнула под кровать. При виде этой кровати у нее лишь на миг кольнуло сердце, но сразу прошло. Еще раз, проверив и перепроверив все бумаги, она присела на дорожку, помолилась и решительно встала. Подожгла смоченную бензином от зажигалки оставшуюся пеленку и бросила ее на кровать. Сгорит – не сгорит, ей до этого уже не было никакого дела, мысленно она уже прошла таможню и погранцов, и мчалась на своей малиновой «Toyota» по дорогам соседней страны. То, что границу она минует без проблем и беспрепятственно, в этом сомневаться не приходилось, ведь она, сколько лет прослужила на этой самой границе. Поменяв в телефоне нашу симку на зарубежную, она бросила этот крохотный кусочек картона с напылением в разгорающуюся кипу белья, взяла в одну руку, не на шутку разгулявшуюся, дочь, в другую сумки с необходимыми вещами, валютой и драгоценностями, она еще раз оглянулась и стала спускаться к машине.
Часть 6
Плюхнувшись в машину, она со шкодливой улыбкой посмотрела в его сторону, и он, ощутив на себе ее взгляд, невольно вздрогнул, какой-то холодок пробежал по низу живота. Он почему-то подумал, что вероятно так должен чувствовать себя кролик перед тем, как добровольно оказаться в желудке питона.
-Поехали? – весело сказала она. – Тут совсем близко, я объясню. Заедем, перекусим, я быстренько захвачу документики и поедем за Сашей. Ой, точнее к Сашке, мне ведь там жить…
По ее веселому тону, он так и не мог понять чувства встревоженной, испуганной матери, озабоченной судьбой своего чада. Может от напряжения у нее крыша потекла, а может это защитная реакция от стресса. У него с супругой все иначе. Как у него с женой, он распространяться в своих мыслях не стал, и так ему казалось, что сейчас он подло изменяет ей.
Садоводство в котором жила она с ребенком, находилось в десяти минутах езды от таможенного отдела, и они, пропылив по проселочной дороге положенные километры, въехали на ее участок. Довольно просторный двухэтажный дом, скрывавшийся за кустами сирени и жимолости, выглядел заметно уставшим. Вероятно, построен был довольно давно, и его никогда не ремонтировали. Бетонный гараж в глубине двора, выглядел куда более симпатично, хотя и он явно нуждался хотя бы в косметическом ремонте. Возле дома было разбито несколько клумб с цветами и кое-где валялись камни. Вероятно, она, а кто же еще, пыталась построить перед входом «альпийскую горку», но руки никак не доходили. Участок был аккуратным, но практически не имел никаких посадок. Он заметил полузасохшую яблоню, несколько кустов смороды, грядку зеленого лука и несколько грядок клубники. Мангал для шашлыка, столик и вбитые в землю скамейки и цветы, цветы. Явно здесь никто себя землепашеством не утруждал, скорее здесь жили романтики и прожигатели жизни. Дети цветов, как говорили о таких в 60-е, 70-е годы.
Оставив машину возле гаража, он проследовал за ней, досконально изучив участок. Завтра он занесет эти наблюдения в протокол, ведь не зря же он сюда приехал. Дом, конечно, нуждался в ремонте. Тут фундамент сыпется, тут вагонка вся сгнила, здесь вон бок поднимать надо. Он деловито осматривал дом, пока она возилась со входным замком. Странно как-то, живет здесь, а замок словно заржавел от долгого бездействия. Он не обратил на это внимания, он думал о своем. У него тоже был участок в садоводстве и толк в дачном строительстве он знал.
- Ну, иди же сюда, - позвала она, наконец распахнув дверь. Из разопревшего дома дохнуло теплым, прокисшим воздухом, словно в нем жила не она, а плесень.
Он поднялся по скрипучим ступенькам и проник в дом. В доме действительно стоял запах затхлого болота, и он невольно поморщил нос.
- Это в подполе гниет, - ответила на его мысли она. – Там под кухней после дождей вода постоянно скапливается, вот доски и гниют. Пока своего уговоришь заняться ремонтом, дом рухнет к чертовой матери. – Ты можешь газовый баллон подключить, а то этот кончился, а как новый поставить я так и не знаю.
И опять эта маленькая ремарка никак его не заинтересовала. Ну, не должен инспектор таможни уметь подключать газовые баллоны, и все тут. Он прошел на кухню и остановился. Насколько обстановка в жилых помещениях диссонировала с прихожей. Если при входе ему показалось, что он очутился в бомжатнике, то оказавшись в кухне, он был приятно удивлен. Приличная мойка, разделочный стол, мягкая мебель вокруг обеденного стола, моющиеся обои и даже вытяжка. И если бы не пятидесятилитровый газовый баллон в углу, то кухню можно вполне было принять за городскую.
- А это по технике безопасности не положено, - наконец, выдавил из себя он, показывая пальцем на баллон с газом.
-Ну так, мужиков то нет, - игриво ответила она. – Куда нам с Александрой!
Переставляя резиновые шланги с одного баллона на другой, он подумал о том, что так и не понял, живет она с мужиком или нет? Бляха-муха и чего его вдруг волнует этот вопрос, он что, в друзья к ней записался или в любовники?
-Ну, все, документы нашла, - она вошла на кухню. – Сейчас чайку попьем и в путь.
Он обернулся и обалдел. Она стояла перед ним в полупрозрачном халате с огромным вырезом, значительно оголявшим ее полную грудь, с чайником в руке, и улыбалась. Было заметно, что за это время она успела незначительно поколдовать над своим макияжем с помощью помады и туши.
Такая раскрасневшаяся и влекущая, что он растерялся.
-Ну, чего рот раскрыл, - рассмеялась она, явно чувствуя себя хозяйкой на своей территории. – Пойдем в комнату!
Она поставила чайник на плиту и взяв его за руку увлекла за собой.
В комнате, к его удивлению, было все гораздо скромнее. Шкаф для одежды. Кровать полуторка, рядом детская. Стол, пара стульев. На серванте магнитофон, на полу музыкальный центр. Плазменный телевизор и никакого шика. Рядом с детской кроваткой среди множества пластиковых уточек, зайчиков и прочей атрибутики детских утех, стоял включенный ноутбук. Значит, пока он возился с газом, она уже успела пообщаться с кем-то по Skype или через соцсети. Он мысленно поругал себя за очередной прокол.
- Поглядел? Пошли я тебе веранду покажу, - явно заигрывая с ним, сказала она и подтолкнула его к выходу.
Веранда была чуть больше комнаты, но не содержала в себе ничего кроме огромной кровати, занимающей половину ее площади и пары стульев, на одном из которых валялись ее форменный китель, юбка и блуза. Пастель была разобрана.
Она вплотную подошла к нему. Он почувствовал, как нестерпимое влечение пробуждается в нем. Во рту пересохло, в нос ударил запах ее тела и духов, отчего голова слегка закружилась.
-Иди ко мне!
Они мгновенно сбросили одежды, точнее, раздевался собственно он один, ей достаточно было скинуть халат и предстать перед ним в неглиже, и очутились в пастели, жадно целуясь и обнимаясь.
Звонок на его мобильник не испугал их и не заставил прекратить это безумство.
Их горячие тела слились в одно. Он осыпал ее лицо поцелуями, она в ответ цепляла то его губы, то щеки, то нос своими губами. Порой, они подолгу не могли найти друг друга губ, словно слепые, полусумасшедшие, изнывая от страсти они находили то носы, то глаза, то волосы и уши, но никак не могли слиться в том долгом, томном и страстном поцелуе. Наконец, их губы соединились и она застонала от страсти. Его руку еще сильнее прижали его тело к себе, она обхватила его за плечи. Только стоны, сладкие стоны предчувствия и остальное тишина. Наконец, она освободила рот от поцелуя.
- Погоди, - тяжело вдыхая в себя воздух, прошептала она ему на ухо. – Дай отдышаться. – И заглянула в его глаза.
Чего только можно было бы не увидеть сейчас в его глазах!? И боль мальчика и страсть мужа, и страх девственницы и смех сатаны, и вожделение евнуха и скромность монахини, и распутство гусара и слезы крестьянки, и смех старика и плач младенца. Чего только не увидела она в этих глазах, а не увидела она в них любви. Похоть, страсть, желанье, все это как в ядерном коктейле явилось перед ней, кроме малости. А хотела ли она любви? Жаждала ли она ее в тот момент? Да нет, пожалуй. Она просто хотела освободить свое тело от накопившегося напряжения. Разрядить батарею и двинуться вперед пустой и свежей, как в первый день создания.
Она укутывала его лицо своими длинными черными с признаками мелирования волосами, и он задыхался от их запаха, от запаха ее пылающего тела, от каких-то неземных вибраций ее голоса, от того, что она водила своей рукой по его груди, по его животу, по его паху…
-Давай, - прошептала она, словно стопудовый кузнечный молот медленно опуская свои губы к его, одновременно закидывая, вдруг ставшую невыносимо тяжелой, левую ногу, согнутую в колене, на его живот.
Его восставший орган проскрежетал по волосам на лобке, коснулся намокшего влагалища, уперевшись в горящую как доменная печь щелку, медленно… медленно со скрежетом стальных листов железа на катках, с тяжелым скрипом спускающегося со стапеля минного тральщика, он вошел в ее пекло.
О-о-оу! О-о-о, да, да милый, о!
Сначала медленно, потом все ускоряясь, она принялась танцевать на нем, методично отклоняясь в разные стороны, то вздымаясь вверх, то с неистовой силой падая вниз.
О-о! А-а-ааааа! Нет, нет…стой! Да, да, даааааа! У уууу! Ааа!!!!!
И уже не понять кто из них воет, кто плачет, кто смеется.
О1 Лю-ю-ю-юбимый!!! Да-да-даААААА!
Она осыпала его поцелуями, он страстно засасывал ее рот полностью. Казалось, что он хотел сожрать ее всю. Иногда она вырывала свой рот из его пасти и ее язык пытался залезть ему в ухо. Было ужасно щекотно и он старался увернуться, а она настойчиво пыталась достигнуть своей цели. В отместку он больно кусал ее губы, и засасывал язык так, что казалось еще чуть-чуть и он оторвется. Движения тел становились быстрее, их температура повышалась, дыхание учащалось, пульс возрос во стократ.
Скажи, скажи, о-о-о-о-о! Ск-а-а-а-жи!
Я люблю тебя, -шептал он, -я люблю тебя!
Еще, еще, скажи еще!
И она не давая ему слов, впивалась в его губы словно изголодавшийся вампир.
Нет, - освобождая свои губы, капризничала она. - Нет, неееееет! Скажи, скажи! Да-а-аааааа! О-о-о-хоооооо! А-ааааааа!
Он дернулся, словно в конвульсиях даже не замечая, что орет ей в унисон. Она мгновенно обмякла, а еще секунду назад представляла из себя комок стальных канатов, этакую железную деву, и ее крик застыл рядом с ним замерев в подушке. Они оба тяжело дышали, он при этом рыдала, щипая его за бок. Похоже, что кончили они одновременно.
Спустя некоторое время, оторвав свое лицо от подушки, она пристально вглядывалась в его глаза. Он улыбнулся. Но, в ее взгляде чувствовалось какая-то напряженность. Он не решился чего-то спросить у нее. Через мгновение, она чмокнула его в губы и приподнялась на локтях.
- Пойду, подмоюсь, - извиняющимся тоном, сказала она, ловко оттолкнулась от пастели и перекатившись через него, встала и не надевая халата прошла голая на кухню, где уже, наверное, вся выкипела поставленная на газ вода.
Часть 7
Вдруг нестерпимо захотелось закурить. Как он понял, она тоже бросила это дурное занятие, но возможно, в доме остались какие-то сигареты. Он встал, и в отличие от нее оделся и вышел из веранды.
Дом звенел пустотой. Даже скрип половиц не пугал тишину. Мертвые стены торчали от своей безмолвности, а воздух боялся вздохнуть в себя ртуть его запахов. Он шел, словно в кефире, захлебываясь от жажды и попавшей в нос галлюциногенной заразы, столбняком вжавшейся в тлетворность его шагов. Он проплывал мимо несущихся стен, этих старых бревен, одетых в перечень досок, одеял фанеры и хлипкой размазни обоев. Тухлые мысли неслись между строк, напоминая мертвые мгновения ушедших времен. Подсознание терло между шагов, но не искрило, и из-за этого мысли растворялись в кислоте бытия. Стоп! Надо бы прийти в себя и задуматься, а зачем ты здесь и почему? Круг замкнулся, он встал у черты и замер. Вот ведь оно. Оно счастье которого он искал всю жизнь. Вот оно в этом мертвом доме, в этом мертвом теле, в этой мертвой голове. Неужели любовь, если ее так назвать, именно такая? Опустошенность до ритц, до талого, до съеденной мышью сыра, до португальского мальчика не умеющего играть в футбол? Эх, женушка прости меня, но я влюбился. Влюбился в красивую сучку и не важно, что только что переспал с ней, кажется, я всю жизнь любил ее, как только увидел. А это что, вся жизнь?
Оцепенение прошло, когда он увидел ее в комнате, с двумя большими сумками.
- Это ты с собой в больницу, столько набираешь? – ошалело смотрел он на процесс упаковки сумок. – Не много ли на два дня?
- Так это же тебе там валяться, - с явным недовольством от того, что он вмешивается в ее дела, сказала она, тем не менее, продолжая процесс набивания баулов всякой всячиной.
- Ты бы хоть оделась, - ничего умного сказать он не смог, глядя, как она запихивает в одну из сумок детские вещи. Он почувствовал себя в некоторой степени виноватым, за свой, как ему показалось, неуместный вопрос. Ведь она мать, ей действительно виднее.
-А не пойти ли тебе погулять! – весьма игривым тоном ответила она, и в довершении всего, так повиляла ягодицами, что у него вновь возникло желание ею овладеть, о чем он тут же и сообщил, показывая пальцем на вздыбленные брюки возле ширинки. Возникшее было, мимолетное напряжение исчезло, и она расхохоталась. – Потом милый, - подошла, чмокнула его в губы и ухватила рукой за мотню.- Мы это сделаем на природе, когда поедем в город. Я знаю одно местечко, там такая красотища, что тебе обязательно понравиться и захочется приезжать туда еще и еще. А сейчас, дай мне собраться, налей воды в чайник, попьем и поедем, а то мы с тобой и так, не слишком уважительно ведем себя по отношению к Александре.
Когда он удалился, и она услышала, как на улице заскрипела ржавая ручка колодезного вала и забренчала цепь от ведра, она деловито достала из сумочки наборную ручку и коробку из-под скрепок, открыла ее и высыпала на ладонь горсть мелкокалиберных патронов. Семь из них были обычного черного цвета и лишь один был золотым. Конечно, это была обыкновенная медь, но именно эти патроны, в свое время, ее сожитель пристреливал именно для этого ствола. И вот он остался один единственный. Те, черного цвета, ничем от него не отличались, но она решила выбрать именно его и аккуратно вставила его в ствол. Затем оттянула боек и замкнула собачку предохранителя, чтобы ручка-пистолет случайно не выстрелила, что было уже однажды, когда ее гражданский муж только что приобрел эту штуковину и еще не приделал к нему замок. Они тогда здорово перепугались, когда вдруг у него в штанах что-то грохнуло, что именно, они даже не сразу и сообразили, но последствия могли оказаться весьма печальными, ведь пуля попала аккурат рядом с правым яичком в ляжку. Еще каких-то три миллиметра и Сашка могла бы не появиться на свет. Они тогда сначала опешили, а когда он спустил брюки все испачканные в фекалиях и крови, то дружно рассмеялись, благодаря Бога, что вышло именно так, а не иначе.
Но, погружаться в ностальгию было не ко времени, и она решительно убрала ручку и коробку с оставшимися патронами в кармашек сумки. Оставалось одеться, попить чая и можно ехать. Ехать туда где живет жизнь и ждет смерть, туда откуда он никогда не вернется, а она будет проклинать себя всю оставшуюся жизнь. Да и сколько ей господь отмерит после такого. Одно дело, когда ее затащили в эти сделки с растоможкой грузов и контрабандой редкоземельных металлов, и совсем другое, то, что собирается сделать она нынче. Но, как ей казалось, другого выхода у нее не оставалось, слишком много она рассказала ему в самом начале допроса. Он так жестко насел на нее, что она не выдержала и практически рассказала ему всю схему преступления, да еще и сдала основных ее участников, а за это ее по головке не погладят. Да что ее, за себя она еще могла как-то постоять, но ведь была же еще и дочь. А ее предупредили, когда еще Сашка была только в проекте, что если она где-то что-то ляпнет, ей вспорют брюхо и вытащат оттуда плод. Теперь когда ребенок родился, а дело, его заключительная стадия, затянулось на долгих полгода, и живот не надо вскрывать, все само вылезло наружу.
Мог быть иной выход и она думала о нем, когда заметила на себе его теплый взор и сочувственные взгляды. Рассказать ему все до самой последней запятой, до самого последнего штриха, и он защитит ее, она в этом не сомневалась не на миг. И вот когда она была уже практически готова сделать это, неожиданно заплакала Сашка, у нее в душе все перевернулось, и она вдруг почувствовала, что этого нельзя делать. Она была ужасно суеверной, и восприняла болезнь ребенка, как знак свыше, и отказалась от этого варианта.
- Поверни на песчанку, - мертвенно холодным тоном произнесла она и указала рукой на едва заметный поворот, на почти не приметную поросшую травой дорогу, сползавшую в лес с основной трассы.
Он вопросительно приподнял брови.
- Это то самое место, - таким же холодным, металлическим голосом сказала она, едва сдерживая себя, чтобы не наорать на него, не раскрыть ему глаза, не дать понять, что ждет его здесь, и что она за страшная сволочь!
Они свернули и проехали вглубь леса несколько сот метров, пока не выкатили на залитую солнцем поляну, упиравшуюся одним концом в темный еловый лес, а другой своей стороной утопающей с заброшенном карьере, месте весьма живописным, но не таким очаровательном. Каким он ожидал его увидеть с ее слов.
Выйдя из машины, они подошли к воде. Оказалось, что полянка нависала над ней небольшим обрывом, а справа от него была поросшая травой воронка времен советско-финской войны. Вода и в воронке и в карьере была черного цвета, вероятно от переизбытка торфа, от чего становилось как-то жутко и неуютно, до мурашек по кожи. Голубое, бездонное небо, зеленый чарующий лес, прозрачный до звона в ушах воздух и черная мертвенная гладь воды, так диссонировали между собой, что и впрямь становилось не по себе. На другом берегу находилось поросшее мхом некое каменное строение, вероятно в бытность свою служившее храмом для народа населявшего эту местность много веков назад. Заброшенный карьер для песка недавних времен, воронка от прошлой войны, разрушенный дом бога на земле…
И тогда он понял все очарование этого места. Он улыбнулся, понял вверх руки, словно собирался прыгнуть с обрыва и взлететь. Он обернулся к ней чтобы обнять ее, признаться ей, что полюбил, рассказать, что ждал ее всю жизнь и еще добавить, что…
Он обернулся. Она протянула вперед правую руку.
Звук выстрела вспугнул стайку каких-то лесных пташек, и затих.
Он не произнес ни звука. Тело обмякло и рухнуло кулем на землю.
Она закрыла лицо руками.
часть 8
Он очнулся от того, что ужасно болел левый глаз, особенно саднила бровь. Слегка дрожащей ладонью провел по не дававшему покоя участку. Глаз был немного припухшим, а бровь несомненно рассечена. Весело он встретил Рождество. Во рту, словно грузовик с кошками, в голове страшная муть, и главное, что память напрочь отказывалась воспроизводить рождественский вечер. Бухал помнит, но с кем? Нет, до самого Рождества он помнил, что ездил к приятелю и там все и началось, а вот после. Что было потом, когда он вернулся к себе. Внезапно в башке всплыл эпизод, как он поскальзывается на ступеньках, поднимаясь к парадной и не удержав равновесия, ебается мордой о перила, как раз ударившись левым глазом.. Он еще раз внимательно ощупал лицо, в подтверждении этой версии. Да, больше на рыле повреждений не чувствуется, хотя надо бы встать, да в зеркало глянуть, чего гадать-то. Но, подниматься не хотелось. Он оторвал голову от подушки и открыл сначала правый, а потом левый глаза. Темень, хоть глаз выколи! Прикольно, сказал, подумал он. Из сумрака стали выплывать сумрачные очертания предметов. Вот, стул возник из темноты, вот стол с монитором, рядом кружка с вод… Э, да это не кружка! Он протянул руку. Еще холодная, жестяная банка. Так и есть – джин. Оба-на да он еще и не распечатан. Удача. Сначала хлебануть, а потом вспоминать откуда он взялся. Квадрат окна едва светится. Тусклый свет падает на пол, едва освещая разбросанные на нем шмотки. Скоро рассвет, наверное, если только не закат. Судя по мертвой тишине за окном, народ или еще спит после праздника или еще спит после праздника. Кто придумал эти зимние каникулы, какая падла?
****ь, стало немного легче, когда он сделал два приличных глотка джина. Пузырьки ударили в нос и он поморщился, а главное от внезапной дозы холода заныл слегка заплывший глаз. И не уговаривай, не пойду смотреть на тебя в зеркало, сказал он себе, но одернул одеяло и сел на диван. Вот поссать надо обязательно, чтобы не напрудить в пастель, как это случилось на Новый год. Он поднялся, нащупал тапки и сходил в туалет. Что не говори, а даже малая доля алкоголя в этом деле помогает. Сказать о том, что башка прояснилась было бы нелепо глупо, но слегка соображения прибавилось. Он почесал мошонку. Что-то какое то смутное, темное, неприятное привиделось ему, но что? Он отхлебнул еще.
Постепенно в голове стали воскресать обрывки сна. Он напрягся. Да, вроде бы ему сон показался весьма занимательным.
Следователь, фиг знает из какой конторы, допрашивает молоденькую женщину из таможни, на предмет получения ей крупной взятки. Женщина очень нравится оперативнику, но служба есть служба, и допрос идет на повышенных тонах. Тем более, что у женщины больной ребенок, который лежит в коляске прямо в кабинете, потому что ей не с кем его оставить, она мать одиночка. Задолбавшись от визгов ребенка и устав от допроса, оперативник решает сдать ребенка в больницу, тем более, что она находится в двух шагах от таможенного отделения. Но женщина против, она не хочет расставаться с ребенком, тем более, что он еще совсем крошечный и она кормит его грудью. Но оперу нужно завершить допрос и он силой заставляет женщину взять ребенка и пойти с ним в больницу. Там она закатывает истерику и он бьет ей ладонью по горлу, отчего она на время теряет возможность дышать. Воспользовавшись этим, он вытаскивает ребенка из коляски и отдает его злобной докторше, для солидности махая перед ее лицом своей ксивой. Женщина, придя в себя, начинает плакать, и он для того чтобы успокоить ее, бьет ее наотмашь по лицу. Женщина падает на кожаный диван.
Они вновь вдвоем на допросе. Она едва говорит, поскольку у нее страшно болит горло после его легкого касания ребром ладони. Этот прием изучают спецназовцы, чтобы на время лишить противника воздуха. Грубо говоря, - дышать нечем. Кроме того, у нее горит щека, там то он приложился от души. Но, ему наплевать на все ее болячки, у него задание, выбить из нее признательные показания и баста. Отпросившись в туалет, она извлекает из сумочки ручку-пистолет и заряжает в нее сразу несколько, точнее восемь штук смертоносных пуль и вставляет заряд. Затем прячет это в бюстгальтер, благо размер груди позволяет. Она настроена решительно, и пощады ему ждать неоткуда. Возвратившись назад, она садится напротив него и, допрос продолжается. Наконец, спустя некоторое время, он решает прерваться и воспользовавшись служебным положением удовлетворить свои грязные инстинкты. Он подходит к ней, обнимает и хватает за груди, начиная их жестко мять. Она стонет. Тут он нащупывает в ее лифчике твердый предмет и вопрошает, что это такое. Она хладнокровно вытаскивает из бюстгальтера ручку и стреляет мужчине прямо в лоб. Он падает, при этом ударяясь лицом о край стола.
Дальше все, он проснулся и почувствовал, что у него слегка заплыл левый глаз и саднит бровь.
Черт побери, подумал он, а не написать ли мне рассказ, по мотивам этого сна и назвать его… как же его назвать, то? Даже солидный глоток джина, которого уже почти не осталось, не помог придумать ему название. *** с ним, решил он, поднимаясь с постели. Сейчас схожу в лабаз, куплю еще джина или сухого вина и придумаю. А потом сяду и напишу, уж до чего сочный кружился в его голове хоровод различных слов и словосочетаний. Все, в магазин, а писать будем после. А пока. Пока назову ка я его «Маленький рождественский рассказ», ведь сон то пришел мне в ночь после рождества.
2015 январь
Перечитывая классиков
Корней и комар
Деревушка, в которой жил Корней располагалась в средней полосе России. В те приснопамятные времена это было зажиточное селение, насчитывающее до восьмидесяти дворов, лабаз и психиатрический пункт, филиал городской больницы расположенной в самом уездном городке в сорока верстах от деревни. Проезжая по главной дороге шедшей из столицы в уездный городок, можно было легко проскочить поворот на двухколесную колею, поросшую мхами, травой и вереском, ведущую по направлению к деревне. Узкая, корневитая, местами вспученная и наоборот впалая, убитая коровьим стадом дорога, сразу же упиралась в темный смешанный лес, со средней величины соснами и елями, тонкими, тщедушными березами, раскидистой ольхой, невзрачной осиной и багульником. На солнечных полянках и лужайках встречалась малина, плотными рядами сгрудившись возле кривых стволов ольхи, и преграждая путь как человеку, так и лесной твари. На обочинах лужаек, в двух шагах от раскидистого папоротника, на пригорках и канавках росла земляника, красно-белыми бусинками выглядывая из травы салатового цвета, колокольчиков и мать-мачехи, маня своим ароматом и предвкушением удовольствия местную детвору. В глубине леса, возле сосен и елей вызревала другая оказия: черника, голубика и брусника. Только если черника заполонила собой все лесное пространство, то гоноболь предпочитала более сырые места, а брусника старалась подобраться поближе к солнечным опушкам. Сядешь, бывало, на такую, всю покрытую буро-зеленым брусничным листом и спелой наливной ягодой, зацепишь клешней несколько гроздьев брусники и в рот. А там лесной клоп, вонючий зараза такой, что после целый час ходишь, как пришибленный и ни черника, ни малина, ни земляника тебе не в радость, поскольку во рту такой вкус и запах, что ни какое похмелье в сравнение не идет.
Вдоль двухколесной колеи прорублена просека, все поросшая березовым молодняком и ольхой. На черных пнях, следах от минувших пожарищ, на бурых проплешинах земли, покрытых серебристым мхом, сидят коричневые жабы и, раздушись словно трубач из оркестра заезжего шапито, выдувают из своего чрева, умопомрачительные шипящие звуки, напоминающие стоны затхлого болота после недельной засухи. Гомон птиц, шум листвы и жужжание насекомых, сливаются в один бесформенный звук, что если бы не вонючий запах клопа изо рта, да надобность добраться до селения, то точно бы удавился на ближайшей осине. Стрекотание кузнечиков и резкое пение цикад, на миг отвлекают внимание, и тут же следует расплата. Слепень размером со шмеля, почти беззвучно подлетает ссади, и больно жалит за оголенное плечо. Хлопчатая рубаха выпадает из руки и шатром накрывает муравейник с рыжими муравьями. Тяжело городскому жителю в сельской местности, и все-таки здорово. Здорово от поющих цикад, вонючих лесных клопов, раздутых словно шары жаб, запаха листвы и хвои, теплого, сухого ветра и предвкушении встречи с Корнеем.
Справа за пригорком бежит перекатываясь с камня на камень небольшая речка, с берегами поросшими ивой и черемухой. Луг возле нее усыпан одуванчиками и васильками, а по ту сторону, в небольшом болотце уже распушился камыш. И маленькие пичуги снуют взад-вперед над ним и хватают налету мошкару. Саднящее от укуса слепня плечо, омываешь ледяной водой из речки, и озноб пробегает по всему телу. Вода в речушке холоднющая, словно едва спустившаяся с гор, и прозрачная настолько, что в ее блестках от солнечных лучей видно песчаное дно с редкими вкраплениями разноцветных камушков и водяных растений. Тут же снуют немногочисленные обитатели серебряных струй: стайки зеленых рыбок, водомерки и жуки-плавунцы, снующие от берега к берегу, ручейники, личинки стрекоз строящие себе дом из подручного материала. Скинув обувку, войдешь в воду едва покрывая ступни и смотришь на свое отражение в бегущей, зеркальной поверхности, чуть подернутой рябью. Пальцы ног начинают неметь от студеной воды, и медленно бредешь к противоположному берегу, под раскидистую иву, полощущую свои ветви в водной прохладе. Вода поднимается до колен и дно становиться более каменистым. Нащупываешь пальцами ног небольшой покатый камень, склизкий с одного бока от наросшего водяного мха. Срываешь с трудом тяжелый камыш, распушенный с одной стороны от порывов ветра и поворачиваешь назад. Как тут из под камня высовывается клешня рака, и больно хватает за, и без того уже, замерзший палец. Ну, мать наша – природа, чего ты агрессивна к скромному путнику, впервые, за многие годы, решившему полюбоваться твоими прелестями?
Плюхнувшись на прибрежную траву полную мелких мурашей, волокущих куда-то сосновые иголки, стебли травы и большую личинку жука-короеда, осматриваю покрасневший палец. Внезапно, откуда-то из ветвей черемухи, срывается вниз к муравьиной тропе мелкая пичуга, хватает клювом белую, аппетитную добычу и взмывает ввысь. Мураши, как ни в чем не бывало, продолжают свой повседневный труд, на их коротком веку, переживать из-за какой-то гусеницы большая честь. Тем временем, окоченевшие ноги начинают «оттаивать» и оттого мизинец принимается визжать от укуса ракообразного моллюска. Нечего больше расхолаживаться, надо спешно натягивать обувь и спешить в деревню. Местный эскулап из психиатрического пункта, по совместительству выполняющий роль сельского фельдшера, несомненно, даст дельный совет по поводу оказии с покушением на мое здоровье.
Корней, фельдшер Айболян и Мойша Додыр эта троица, пожалуй, единственная достопримечательность деревни Чуковки, в которую намереваюсь попасть, остальное народонаселение, может привлечь внимание, разве что, столичных собирателей фольклора, этнологов и полицейских, что нисколько не умоляет их достоинства. Просто у нас на Руси, в каждой деревне такой народ, такие дети и старики, хлопцы и девки, мужики и бабы, что хоть сейчас бери мольберт и акварельную краску и пиши их всеобщий портрет на фоне империи! Так и представляешь себе оный. Спереди мал-мала меньше, да девки с младенцами, чуть позади старухи в цветастых платках и шалях и старики в косоворотках с непременными самокрутками в коричневых пальцах. В центре поп с попадьей. С одного боку парни с балалайками и гармонями. Все в картузах, шароварах и лаптях, а слева барышни в кокошниках, белых блузонах, с открытой грудью, и обязательно с цветами. Возле ног живность всякая: куры, гуси, порося, а позади овцы, коровы и кони. Тут же барская усадьба, но самих баре нет, они по случаю празднования годовщины его величества в отъезде в уезде, а приказчик выпивши с Малашкой на озере по воде на лодке катается. На заднем плане: широкая дорога, поля, луга, леса. А за лесом солнце встает, такое большое и красное солнце. И птицы в небе кружат и аэропланы. Эх, взглянет на свое творение художник, и весь зардеется кумачом и дрожью пойдет от такого величия. И так в каждой деревне, в каждом селе необъятной нашей России, а вот чудаков таких, как вышеописанная троица, вряд ли наберется на пальцах одной руки, хоть расщепляй их для увеличения количества в два раза.
Перед тем, как перейти к разговору о вышеупомянутой троице, остановимся немного на деревне, окинем ее взглядом забредшего путешественника, несомненного знатока русской глубинки, и в тоже время, склонного к удивлению и восприятию новизны, восторгу от увиденных картинок и воцарившихся местных нравов и понятий. Прошвырнемся, так сказать, по главной (и единственной) улице, чтобы лучше понять психологию наших героев.
Дохромав, вдоль поросшей молодняком просеки по двухколесной колее до развилки, я уперся в телеграфный столб. И хотя никакого телеграфа в селении отродясь не имелось, столб был вкопан намертво еще до моего первого посещения Чуковки. Помнится в самом начале века, аккурат до всех этих леворюций, господа в правительстве решили, что в кажной россейской деревне и околотке должен быть телеграф. Мужики с бабами, конечно, сразу же обструкцию устроили, мол, нафига нам телеграф, ежели мы в грамоте не сильны, не лучше ли учителя в пустующую избу-читальну, да вместо психованного пункта хоть сносную лекарню открыть. Ага, хорошо бы еще и фельдшера квалифицированного прислать, а то Айболян совсем связь с народом потерял, или лясы точит с Корнеем и Мойшей Додыром, или зверюшек лесных пользует. Из специалистов только повитуха, да церковная девка Алёнка в медицине хучь что-то понимают. Но, местный помещик, (дом его зараз возле столба и выстроен, чтобы лучше видно было достижение передовой мысли) распоряжение уездного начальства выполнил и приказал своим дворовым приволочь на пригорок самую высокую в округе сосну и сделать из нее столб для телеграфных линий. Мужики покряхтели, покурили табаку, поплевали на свои мозолистые, грубые ладони, взяли пилы и топоры и ушли в помещичий лес, что за речкой клубился.
Через неделю, на глазах всего честного народа, в присутствии самого генерал-губернатора Георгия Сергеевича, уездного протоирея отца Козьмы, помещика с супругой и челядью свежевыструганный столб, предварительно пропитый смолой, был торжественно закопан на центральном перекрестье двух деревенских путепроводов: дороге ведущей к помещичьей усадьбе от озера и пастбища, и двухколесной колеи, соединяющей деревню с цивилизацией. Речей произносить почти не стали, поскольку генерал-губернатор был не селен в этой диспозиции, а из местных только Корней, Айболян и Мойша Додыр были обучены хоть как-то связанно говорить по-русски. Они же, проявив, обычный для них оппортунизм, предпочли общегосударственному мероприятию местечковую рыбалку, а посему за всех отдуваться пришлось манерному почтальону, вечно путающему корреспонденцию между двумя барскими семьями, находившимися на разных концах деревни. О чем впоследствии Корней и разродиться одним из своих гениальных стихотворений о письмоносителях и их товарищах. Провода на столб так и не навесили, да и откуда их тянуть, ежели один он был во всей округе, как пионер промышленной революции.
Окропил его протоирей Козьма святой водой из колодца, на том вся церемония и завершилась. Правда, едва генерал-губернатор покинул сие мероприятие, как деревенские спорить начали, кто из них по столбу до неба влезет. Передрались все, даже девки с младенцами, но никто так до неба долезть не смог. Склизким столб оказался, смолянистым, но скользким. Судачили, что его кузнец заранее свиным жиром смазал, по наущению местного попа, подозревавшего, что темный народ начнет игрища вокруг столба устраивать и в церковь ходить перестанет.
Сразу за столбом и помещичьей усадьбой, начиналась, собственно, сама деревня тянущаяся по обе стороны двухколесной колеи, упиравшейся другим концом в другой центральный тракт, ведущий в столицу из уездного городка. Таким образом, по какой дороге не ехать, любая вела в столицу. Такова тогда в империи была вертикаль, - куда бы ты не шел, все дороги ведут в столицу, ибо в ней находится солнце нашего государства. А для чего человеку солнце? Не только чтобы согревать себя и свое жилище в его живительных лучах, но и для того, чтобы восторгаться им, любить и внимать те счастливые моменты, когда чарующий лик обращен в сторону страждущих коленопреклоненных холопов, блаженных токмо потому, что сие светило помнит об ихнем существовании, и вспоможет ежели какава печаль-кручина приключится. Не что не вечно под луной, это не про нас. Мы говорим солнце империи – подразумеваем императора. Мы говорим император – подразумеваем империю солнца. Царская власть в России это как дорога без начала и конца, но всегда с двухколесной колеей. И трогать ее не смей, иначе подымится русский медведь и заломает обидчика. О чем, опять же, Корней в иносказательной форме выразил в своем стихотворении про солнце.
Как я уже упомянул ранее из восьмидесяти крестьянских дворов сорок два находились по правую руку от столба, а оставшиеся сорок по левую, с той стороны где было озеро, раскинувшееся на несколько верст до самого края горизонта и даже дальше, упершись одним концом в небесный свод. Почему же с арифметикой не сходится, при подсчете крестьянских хозяйств? А все потому, что местный писарь был таким рассеянным, что приписал лабаз и психиатрический пункт, находящиеся по левую сторону от телеграфного столба к крестьянским хозяйствам. Когда случилась эта неразбериха и вышло разбирательство со стороны уездного начальства, то писаря понизили по службе, назначив на должность младшего писаря, а Корней разродился новым произведением про рассеянного человека, который совершенно неадекватно ведет себя относительно окружающего мира.
Все деревенские были при деле, никто от работы не отлынивал, никто даром свой хлеб не ел, разве что за исключением Корнея, который кроме как созерцанием окружающей действительности и описанием ее в своих виршах, ничем иным полезным не занимался. Даже дружки его по постою: фельдшер Айболян и Мойша Додыр промышляли иногда пользою для сельчан. Айболян, поскольку психов кроме Корнея в деревне больше не было, а лесные зверьки, типа белок, к нему не слишком шибко захаживали, чаще он сотоварищами за ними - в леса и чащи, то занимался вспоможением односельчанам: то клизму кому поставит, то ногу вправит, то глаз бодягой намажет, а то и повитухе подсобит, мало в деревне што-ли баб на сносях. Мойша же, в обычные дни промышлявший обучению помещичьих девиц французским манерам и чистописанию, подвязывался в православные праздники стричь крестьянских детей, словно заправский цирюльник, да кобылам хвосты крутить.
У деревенских своя забота, благо лето в самом соку и работы невпроворот. Едва только солнце красное возвестит о своем пробуждении, как вся крестьянская семья уже на ногах. Незря любят у нас пословицу: кто рано встает, тому Бог дает! Вот и топятся во всех домах печи, вот и слышны повсюду голоса, подзатыльники и сборы, даже животина готовится к утренней раздаче. Слетели с сеновала парни и девки, стряхивая с портков и сарафанов солому да прилипший козий виноград. Кузнец Иудыч степенно раздувает свои меха. И хотя работы у него нынче не столь накопилось, кузница всегда должна быть в порядке и здравии, так как это второе по значимости место в деревне. Мужики подбивают отбитые с вечеру косы, запрягают лошадей и готовятся к покосу на дальних лугах. Пастух Борька окруженный сворой дворняг, с хлыстом на правом плече, да холщевой сумкой на левом, медленно бредет по дороге, собирая буренок в единое стадо. Овцы с козами ведут себя по собственному разумению, кто вслед за буренками, а кто щиплет траву и акации возле дворов. На заборе сидит хохлатый петух, больше похожий на индюка, такой же жирный и страшный. Но, в его хозяйстве не меньше забот, чем у крестьянина. Пока весь курятник обтопчешь, - вся мужская сила от тебя уйдет, а конкурентов на место видимо-невидимо, благо сам же и приложил к этому делу свое хозяйство. Бабы кормят малых детишек, подворную птицу и свиней, снарядив мужиков в походы дальние. Даже в барском поместье проснулись не только работники, но и сами хозяева. И хотя труд у них невелик, написать парочку депеш в уезд, да соседу на другом конце деревни, задаток отправить, но и они вовлечены во всеобщий трудовой порыв. И так это происходит день ото дня до самого прихода зимней стужи, когда хлеб в закромах, сено на сеновале, скотина в хлеву, а тоска стужей за окнами кружит. Сейчас же людям не до тоски, нынче работать ой как надо, чтобы не околеть зимой от голода и холода. Ввязался государь в войнушку с басурманами, а ведь напруга-то вся на народ. Ему, родимому, почести всякие и хвалебные песнопения, а отдуваться людям приходится. По сему случаю, даже просили Корнея стишок сочинить патриотической направленности, по поводу пожара на востоке. Но, он как пацифист и слегка умалишенный в отказ пошел, предъявив по такому случаю бумагу с печатью «Ежели хотите, мол, про политику, то мое старое сочинение пользуйте про краденое солнце. А нового ничего пока сочинить ни как не выходит, оттого что вдохновения во мне нет никакого»
В такие дни случалась с Корнеем тоска, и сидел он у окна в своей психиатрической избе, и ковырял в носу и мух гонял по помещению. А мух в его жилище, (приятели жили в доме и свояченицы Мойши Додыра – Федоры Егорьевой и, стало быть, за постоем не следили) была Чуева туча. Корней даже, особливо когда белку словит, даже язык ихней распознавать навострился, и общался с ними на равных. Таракан тут рыжий завелся возле сундука. И такой наглый оказался товарищ, такой проворный, что Корней даже полюбил его за смелость, наглость и беспечность. Смелым казался он потому, что не боялся бегать по полу, когда в комнате находились люди. Наглым, оттого что, бывало токмо Корней либо кто из сотоварищей за горбушкой руку протянет, чтобы чарку занюхать, глянь, а на ней уже таракан расположился, и сидит, усами в разные стороны вертит. А беспечным он был, потому как наплевательски относился к своей безопасности, на чем и погорел. Раз сидел он на подоконнике, с мухами беседу вел, толи на свиданье приглашал, за неимением альтернативы, толи бахвалился своими заслугами перед отечеством, но едва зазевался он, малость бдительность утратил, как слетел с куста сирени под окном воробей и слопал рыжего красавца в матовых доспехах. Жаль, подумал Корней, возможно подружиться бы удалось, закорешиться на короткий срок, а сейчас делать нечего. И посветил своему несостоявшемуся другу очередное произведение. И вновь унынье овладело затворником, и вновь хандра с меланхолией прицепились, и если бы не мухи, то пошел бы Корней на озеро и утопился.
Отчего, спросите вы, с деревенскими бы не посудачить, не покурить с мужиками цигарку, не спеть с бабами частушку под гармонь, не сходить с детворой на выгон, да не попасти бы коров и овец, не ущипнуть бы молодку за окорок и прижаться щекой к ее пышным грудям, или с парнями в ночное за щукой и налимом не пойти? Оттого, что скучно Корнею с деревенскими, тошно. Он в своих столицах самого императора видел, как генерал-губернатора Георгия Сергеевича, который столб открывал, а тут голь перекатная, не в смысле достатка, а в смысле интеллекта. Там тебе куда не плюнь, в поэта попадешь, а здесь окромя как на портки собственные и попасть некуда. Что ж до приятелей его: Айболяна и Мойши Додыра, так они тоже городскими были, но ссыльными по партийной линии – дюже им власть нынешняя нелюбой оказалась. Вот императора любят, а власть терпеть не могут. Вот такая вот карусель в головах. У него же еще в столице имперской помешательство небольшое вышло, на почве неразделенной любви с одной графиней, вследствие чего и определили его в Чуковку. Чтобы на воды и курорты заграницу у него средств небыло, предложили ему пансионат в русской глубинке, а он дурашка, возьми и согласись. Так вот и попал, как кур в ощип. Так и прозябает здесь уже какой месяц. Одно только и радует, что приезжаю к нему я, да отвожу его произведения в столицу, в казенное издательство, где ему обещали, что если наберется на толковую книжку, то и издадут ее, и гонорар он получит, и барышню свою из графьев сможет по театрам возить и курортам.
Сидит он, с мухами разговаривает, а сам только об барышне городской и думает. Нет бы ему с местными девицами на контакт пойти, с помещичьими дочками познакомиться, их в беседах, да за чаем острым словом попотчевать, да молодецким взглядом оценить. Ни в какую! Люба ему столичная графиня, а на том и весь сказ. Тут еще мушиный язык, нелегкая, выучить надоумила, так он с той поры обо всех проделках, что в деревне случались первым информацию имел. Вы же знаете, муха она везде летает: и в хлеву и в опочивальне, и при родах она и на тризне. Сидишь бывало за барским столом, джемы и варения вкушаешь, глядь, а в банке со смородиной черная муха копошиться. Подцепишь ее кончиком ножа или ложкой зачерпнешь, и втайне от хозяев, на пол сбросишь. Не кричать же на всю округу, что у Ивановых мухи в вареньях живут. Или напротив. Приспичит тебя в поле так, что мочи терпеть боле нету. Посмотришь по сторонам, разведаешь, не видно ли кого на горизонте, спустишь брюки и сидишь, удовольствие получаешь. Сделал дело, лопушок бархатный сорвал, али пальцем, если лопуха поблизости нет, почистился. Только порты надевать станешь, а вокруг уже целый рой мух. Секунду назад ни одной небыло, и вот тебе целый геморрой. Истинно Божья птаха, раз везде поспевает. А уж если крякнет кто, то зеленые, маслянистые, с перламутровым отливом появляются. Те совсем не жужжат. Все молча, как попы и подьячие. Облепят тело и ползают по нему, словно портные мерку снимают для савана небесного. Люди ненавидят и боятся таких мух, а в мушиной иерархии они заглавное место занимают. Разве что в бане мух не случается, так для этого Мойша Додыр существует, ведь он же за чистотой деревенских мальков следит.
Вот Корней, посредствам мух, первый из первых до новостей и числится. Я, к примеру, только с повозки спрыгнул, только на двухколесную, неприметную, колею ногой ступил, как ему уже все мухами было доложено. И не надо тут никакого электричества и телеграфа, мы в России и без этого обойдемся. Было бы варенье, да сваренье, а муха сама прилетит, главное языки мушиные знать. Вот земский эскулап Айболян со зверями разговаривать научился, а с насекомыми как-то не срослось, оттого его в Чуковку определили, а не в Африку, к примеру, где все болезни мухами передаются. Особенно злобствует муха Це-Це, об чем Корнею его знакомые мухи рассказывали, бывавшие на побывке у дальних родственников. Залетала и в наши края одна такая красавица, слух ходил, барыня с бельем нижним привезла из заморских стран, но долго тут не прожила. Попала в лапы одному пауку, он над ней жестоко надругался и съел. Корней написал про это сказку, но концовку изменил, чтобы деток малых на ночь не расстраивать.
К тому же познакомился он тогда с одним комаром, который все возле его окна вился и пищал. С виду вроде неплохой парень, интеллигентный, языкам заграничным обучен, тактичен и вежлив. Вот Корней и ввел его героем своего стихотворения, вот и впустил в дом на постой. А комар-то с гнильцой оказался. Едва обжился маленько, с мухами, да клопами дружбу завел, как стал претензии на территорию предъявлять, и вообще, вести себя непристойно. К примеру, весь день спит, а ночью над Корнеем летает и победный писк издает. А то еще и укусить норовит. Корней его ладонями хлоп! а он между пальцев – вжик и улетел. Корней с головой под одеяло укутается, а комар сядет в сажени от него, и мелкими перебежками по подушке и одеялу к Корнееву пальцу на ноге, который из-под одеяла высунувши. Не успеет Корней и моргнуть, а нога уже чешется и саднит! Сволочной комар оказался, чистый либерал-демократ из первой Государственной Думе. А то и днем бывало расшалится. Только Корней приляжет чтобы вздремнуть после обеда, как комар тут как тут. И вьется вокруг лица, и спать мешает. Корней подушкой голову накроет, голую руку вытянет, мол на жри собачий сын, пей кровь мою, разрешаю.
Разбежался! Комар сытый еще с ночи, ему покуражится над Корнеем охота, да позлить бывшего покровителя. Измучился с ним Корней, злой стал, нелюдимый. К горькой стал прикладываться в одиночестве. Если раньше только вместе с доктором Айболяном и Мойшей Додыром пивать изволил, то нынче в одну харю закладывать стал. Главное, что писать перестал - ничего в голову не лезет, окромя комара. Он уж и сдаваться потихоньку начал. Стал на ночь блюдце с кровью, правда бычьей, у окошка выставлять. Авось от него комар отстанет. Куда там, тот только наглее и здоровее стал. На друзей Корнеевых набрасываться начал. Прекратили доктор Айболян и Мойша Додыр к Корнею в гости захаживать. Совсем он один остался, наедине с маленькой, пищащей тварью, про которую даже в Ветхом Завете упоминаний не осталось. Разве что в энтомологическом словаре, да у Брокгауза и Эфрона вычитать про эту козявку можно, но способов борьбы с этой скотиной нигде не обозначено. И чего он на мушиные доводы повелся, для чего его приютил? Послал мне депешу в Петербург, мол, разузнай и пришли с оказией какое средство от комаров. Зачем же с оказией, я и сам в Чуевку наведаться собрался, за рукописями новыми, вот и прихвачу в столичных лабазах какой-нибудь порошок от этой нечисти.
Приехал я к Корнею, и чувствую вовремя поспел. Совсем себя мужчина довел до ручки, на человека походить перестал. Размазня, а не столичный интеллигент на вынужденном отдыхе. Рассказал он мне, про свои заботы и печали, весь слюнями извелся, пока до сути дошел. Обнял я Корнея, выложил из сумки корреспонденцию и два флакона с ДДТ. «Только запомни Корней, - говорю. – Что от этого дуста передохнут у тебя не только комары, но и мухи. Так что, придется тебе со своими приятельницами расстаться» пригорюнился Корней, жалко ему мушек. Он и стих про одну сочинил. Клопов, так тех не жалко, хотя лично с ними не знаком. А вот мух. «Эх, была не была, - Корней махнул рукой. – Давай, трави их дустом!»
Я натянул на рожу противогаз, (приобретенный в деревенском лабазе, хоронящийся там на складе с тех времен, когда их производили на случай проведения химической атаки враждебными государствами) и под аплодисменты пришедших Айболяна, Мойши Додыра и Федоры начал производить санитарную обработку Корнеева жилища. Результат не замедлил сказаться. Вскоре весь пол в комнате был устлан мертвыми насекомыми: мухами, комарами, клопами, вшами и прочими зверьми.
Когда едкий запах рассеялся и, прохладный сквозняк очистил воздух, Корней заглянул в свой склеп. В помещении царила мертвая тишина. «Заходи, - позвал я Корнея. – Что стоишь, как Фома неверующий. Нет больше твоих вредителей и хулителей. Зови гостей, победу отмечать станем»
Сидели мы три дня и три ночи, выпивали, и за это время ни одна насекомая тварь не появилась. Зато деревенских набилось столько, что выпроваживать пришлось. А на радостях, после праздничных посиделок, сочинил Корней сказки про доктора Айболяна и Мойшу Додыра, про клопа и комара. Только обо мне ничего не упомянул. Может козявкой какой и изобразил, а может нет. Но, я за это на него не в обиде. Главное, чтобы его издали поскорей, да он бы в столицу вернулся к графине своей, пока леворюция в стране не случилась.
А потом разошлись пути-дороги наши с Корнеем и его приятелями. Айболяна в 15 зарезали во время армянских погромов. Мойшу Додыра в 37 расстреляли, припомнив его происхождение, да дореволюционную деятельность. Федора Егорьева вышла замуж за Корнея, он при новой власти большим человеком стал, даже страну свою создал – Чукоккалу, это возле финской границы, между Терреоками и Куоккалой. А я нашел в своей сумке рукопись его стихотворения, позабытого им в праздной суете. Он потом много сочинит произведений для жителей своей сказочной страны. Многих ребятишек порадует. А про эту пьесу запамятовал, вот я и восполняю сей пробел, и довожу её до вашего сведения.
Пьеса в 5-и действиях.
О комаре, клопе, Корнее и мухе.
Пролог
Народ:
Жил комар поживал, со своей Цокотухой,
Часто было ласкал пальцем полное брюхо.
И от ласок таких, вскоре детки родились,
И родители детками очень гордились.
Самый первый сынок, хоть и был слаб и мал,
Зато духом велик, да мозгами удал.
Обхитрит, объегорит хоть сотню врагов,
И в придачу еще надает тумаков.
Скучно стало ему в государстве своем,
Сам себя объявил комариным царем,
Пока братья и сестры по лавкам сидят,
Он в поход собирает комарий отряд,
Полетят комарики, на воздушном шарике.
Чтобы папе и маме понравиться,
Чтоб в отечестве ихнем прославиться.
Действие 1
Два рассказчика:
Гром гремит, земля гудит. Царь-комар в поход летит.
Пусть про Вову Комарова, знает всякий поразит.
Пнув ногою табуретку, сам комар летит в разведку,
Там среди окОн и стен, есть агент два нОля семь,
Это родственница мамы не имевшая проблем.
Жила она у лохА за окном, там постоянно питалась вином,
Много знала о том мужике, кувыркаясь в его гамаке.
Еще пуще была Цокотухой, забавляясь своей погремухой!
Говорит девица-муха, благо тоже цокотуха,
Муха:
«Хоть с хозяином дружу, про него все расскажу,
Отчего он вечерами не пускает на межу?
Ты вина ему подлей, опосля и отымей!
А владелец этой хаты называется Корней»
Два рассказчика:
Для затравки и острастки, царь Корнею строит глазки,
Лучшим другом называет и в уста его лобзает.
Пусть войска его пока – поваляют дурака,
Да на телках литых упражняются,
Да святою водой похмеляются.
А комар, хоть он и царь, не кузнец, не пономарь,
Бражку сам с Корнеем пьет, речи умные ведет,
Вот заснет Корней в угаре, тогда будет оборот.
Сядет пьяному на нос, включит импортный насос,
Раскраснеется, как девка, что целуется взасос.
Выпьет кровушки теплой да сладостной,
И от этого весь будет радостный.
Поутру Корней проснется, глянет – друг возле чела,
Так и вьется, и смеется, и печаль его светла.
А что прыщ на носу не считается, ведь не браком же он сочетается!
Не болит у Корнея головушка, комаром заливает соловушка!
Это скверный анекдот, - надо все наоборот!
День в избе комар живет. Ест баранки, сбитень пьет.
Корней:
«Для чего ему я сдался, если он не идиот?»:
Два рассказчика:
Думу думает Корней, а зловредный лиходей,
Все пищит ему под ухом, отвлекая от идей.
Чтобы в хате у Корнея заселилось бы пока:
Три обоза, три привоза и пехоты два полка.
Пусть для праведной войны, покемарят пацаны.
Комар:
«Раз такой ажиотаж, заявляю – угол наш!
Эту землю приспособим мы под цокольный этаж»
Два рассказчика:
А Корней был шибко пьян, рассупонил свой баян,
И сыграл им партитуру, как Роксана Бабаян.
Корней:
«Хоть в стране и не застой, но пустить вас на постой,
Я бы рад, да вот с друзьями может выйти сухостой.
С Айболяном и Додыром, и рассеянным банкиром,
С почтальоном и Фомой, выйдет чистый геморрой»
Два рассказчика:
Говорит комар в ответ:
Комар:
«Прав Корней ты, спору нет,
Только что скажу я тете, с кем ты дружен столько лет?
Что товарищ, как шакал, со двора меня согнал,
Все цветы и украшенья превратив в обычный кал?»
Два рассказчика:
Тут растрогался Корней, говорит:
Корней:
«Вина налей,
И мгновенно заселяйся, что ж я право - бармалей?!»
Два рассказчика:
Вот проходит целый год, а Корней не ест не пьет,
До чего же царь комарий взял милягу в оборот.
Весь иссох от истощенья организм, Поселился в его теле пессимизм,
Комары много крови подвыпили, Да зубов его редких повыбили.
Муха тоже поглядела, что осталась не у дела,
Не воротишь время вспять, друга впору потерять,
Комара не остановишь, только хитростью и взять.
Тут у крестной цокотухи, что глисты живут во брюхе,
Превращаясь в комара, улетают со двора,
Чтобы мир завоевать и начальниками стать,
Над жучком и паучком, и трехлеткою бычком.
Невеселая вышла картинка, одинокая плачет сурдинка.
Только вспомнила она, отмахнувшись ото сна,
Что живет в сенях Корнея комарина гонорея,
Либерал и популист, и словесный пацифист.
Вдарит враз и в пах, что в лоб, по фамильи Леша Клоп.
Действие 2
Два рассказчика:
За кроватью возле стенки жил-был клоп, белее пенки,
Образованной слегка, в ровной глади молока.
Что с утра в углу забора, принесла тетка Федора,
Чтоб Корнея питаньем обрадовать,
Его душу больную порадовать.
Был тот клоп белее снега, не от лени, не от бега,
Просто кушать он хотел, а кусаться не умел.
Ведь не знал тот фанфарон, что кровососущий он,
А узнал бы - удивился, не сатрап он и барон,
А типичный пролетарий, как макаровский патрон.
Если ты не дровосек, не военный водолаз,
Путь в такую Дуру-думу навсегда закрыт для вас.
Если б не надула в ухо, эта муха-цокотуха,
Так и помер бы от истощения, неприятья еды извращения.
Говорит Алеше муха:
Муха:
«Ты ж мужчина, а не рюха,
Что на женщине прилажена, со все дури напомажена.
Вытри с губ своих помад, да кусни Корнея в зад,
Как напьешься теплой крови, то-то будет зоосад»
Два рассказчика:
Призадумался клоп, почесал бледный лоб,
Клоп:
«Есть обратный аргумент, царь-комар мне конкурент,
Как напустит свое войско – разорвут в один момент»
Два рассказчика:
И в печальной тоске затих, как поэтом отвергнутый стих,
На матрас не склонил чела, так она его развела.
Ну а муха все не унимается, над клопом, как лохом, насмехается.
Муха:
«Ты такой же пустомеля, словно сказочный Емеля,
Все лежал бы на печи, да ловил бы блох в ночи,
А пока на барской кухне ждут румяны калачи!
Собирайся, не робей, кистенем его огрей,
Ты же тоже царской крови, хоть совсем не лиходей!»
Два рассказчика:
Вновь задумался клоп, смелость вдарила в лоб,
Клоп:
«Раз и я из посвященных, загоню злодея в гроб».
Два рассказчика:
Муха страсти подсыпает, да вина все подливает,
Развезло клопа в ночи, задремал он у печи.
Только муха ей да ей, прицепилась как репей.
Муха:
«Как Корней придет с гулянки, в зад вцепись ему скорей»
Два рассказчика:
И науськивает так, что герой он – не кизяк,
С комаром легко сразиться, если только не напиться
Из колодца Учкудук, где царит сплошной испуг,
Что у самого святого сабля выпадет из рук.
СбитенЯ ему налила, вроде как уговорила.
Остается геморрой, вызвать комара на бой,
Тот барыга слишком ушлый, право слово что плейбой.
Действие 3
Два рассказчика:
Подлетела к комару, поутру, разбудила комара та-ра-ра,
Муха:
«Здесь нашелся лихоимец, местных барышень любимец,
Хочет он само собой, звать тебя на честный бой,
Коль откажешься и струсишь, станешь плюшевый герой»
Два рассказчика:
А комар улыбается только, знает цену себе он настолько
Что боятся клопа просто смех, да и сам он уверен в успех.
Помнит славу отца-победителя, одолеет клопа искусителя.
Но сначала он в обед, войнов всех собрал совет,
И у генералов своих узнать, что же тот за вонючая тать,
Раз пытается обмануть, самого комара сковырнуть,
Ему голову срубить, на булавку насадить
И показывать знакомым, земноводным насекомым,
Что комар-то без мозгов, жил да сплыл, да был таков.
Долго думали генералы, табаку накурили немало,
Браги выпили литров шесть, а затем захотели поесть.
Съели они теленка, и розового поросенка,
А потом полезли в драку, и клешню сломали раку,
И брехня, что эти раки, не боятся боя-драки
Лишь увидели полки, тут же склеили коньки.
И тут старый генерал - бобер, головою небеса подпер,
Вспомнил, как шумел камыш, и скреблась под полом мышь.
Генерал:
«Этот Алексей смутьян, лишь тогда, когда не пьян,
Стоит поднести клопу, после хоть веди к попу,
Станет тут же глуп и нем, будто не герой совсем.
Хлебнет воды из Учкудука, станет как простая бука
Милым, добрым и весенним, словно человек с Бассейной,
Знал такого одного, только помер он давно»
Два рассказчика:
Порешили комары, опоить «клопа с горы»
Той водою не святою, что слетишь в тартарары!
Где найти того отстоя, что поедет за водою,
В государство привезет, и в стакан клопу нальет?
Сразу вспомнили о мухе, о брюхастой цокотухе,
За копейку дать не даст, а брата рОдного продаст!
Повелел царь наверху, привести к нему блоху
Комар:
«Коль разделаешься с делом, враз наешься в требуху»
Два рассказчика:
Та сестрицу прихватила, что жила у крокодила,
Дали им по две деньгИ, мол купите сапоги.
Приходили к мухе блошки, приносили ей сапожки,
Только муха недурна, знает все – почем цена,
Отчего вдруг эти блохи прискакали с гальюна.
Говорит им шутки ради:
Муха:
«Вы же блохи, а не дяди,
Что по разным лабазам болтаются,
Комарам чтобы всяким понравиться.
Сейчас водицы наберу, и клопу, и комару.
Никогда воды не жалко, для родного комара,
Вы скажите, чтобы хлопнул, ее с самого ура.
То вода не из колодца, а из царского двора»
Действие 4
Два рассказчика:
Прилетела муха к Корнею, поглядела его гонорею,
Говорит, что поможет ему:
Муха:
« Только не надо топить Му-Му.
Позабудь о терновом венце, и увидишь ты свет в конце,
Ты пока уху не ел, оставайся не у дел,
Я шепну тебе на ухо, как начнется беспредел.
Я ж по городу пошла и заступника нашла.
То не рыцарь не гоп-стоп, а обыкновенный клоп.
Ты подставь разочек попу, будет все у вас тип-топ!»
Корней:
«Ну, нашла цокотуха урода, вновь сосать будут кровь из народа!»
Два рассказчика:
Опечалился Корней, хоть вина ему налей,
Если нету бормотухи, так хотя бы пожалей
Ему муха говорит:
Муха:
«Я тебе не Айболит,
Ежли будешь меня слушать, вылечу я твой колит.
Для чего нам нужен клоп? Для альтернативы чтоб,
Чтоб соседи не глумились, что ты полный остолоп.
С клопом-то вообще проще, сам он из Марьиной рощи,
Там среди колокольных звонов, рожают одних пустозвонов
На рубль размах, удар на копейку,
По праздникам славным, на ужин индейку,
А глубже копнешь, за душой ничерта,
Хоть жизнь начинай с пустого листа.
Друг такой хоть и прекрасен, но зато вдвойне опасен,
В голове его бардак, хоть спасайся на чердак.
Враз замучает навалом, не поймешь что здесь не так.
С комаром куда сложней, ведь комар-то из царей,
Ему кудри подстригает самый лучший брадобрей.
Войска много у царя, раз летала за моря,
Он такое там устроил, не поверишь почем зря.
Он пока не таракан, не усатый истукан,
Но с похожею прихваткой, хоть садися на стакан.
Правда есть одна черта, не понятна ничерта,
Самомнения настолько, спеси аж на два листа.
Трусоват к тому же он, расфуфырен словно слон,
А копнешь слегка поглубже, - чистый Питерский пижон.
Чтобы жизнь свою спасти, пару надо развести,
Пусть они с испуга слопают друг друга
Не кручинься ты Корней, лучше молока налей,
Вечер утра мудренее, запрягай своих коней.
Поедешь в свою столицу, увидишь графиню-девицу
Скажешь ей, мол так и так, в голове твоей бардак,
И ссылаясь на поллюцию, попроси на революцию,
Чтобы свергнут царя-урода, денег возьми у народа.
Повали ее на кровать, Америка может дать.
Как только оковы сбросишь, и у Европы попросишь.
Ну, а Мойша твой Додыр, враз запарится до дыр,
Разогреть лавАша хочет, пусть сует его в тандыр.
Как вернешься дай мне знать, станем думать и гадать,
Толи свет в конце тоннеля, толи то ядрена мать»
Два рассказчика:
Слез Корней с навозной кучи, Айболяна даже круче,
Выпил кваса натощак, и зашибся о косяк.
Ну, какой рассеянный этот хмырь с Бассейной.
Муха кровь у него вытирает, и отходы за ним убирает.
Знает муха, что свобода встретит радостно у входа.
Муха:
«Лишь себя не пожалей, флаг возьми, иди за ней
Если сам не забоишься, - станешь первым из вождей.
Только не срывай стоп-кран, уподобившись Каплан,
Это вам не богомольня, а общественный фонтан.
Жизнь не воротишь вспять, их не дано разнять,
Даже небесным силам, всяким злым крокодилам,
Что солнце хотели спереть, но тут проснулся медведь,
А если мишка проснется, весь мир тогда содрогнется.
Раз проснулся у нас один, до сих пор свободу едим.
Да горька она свобода, мы ж не пчелы чтобы меда
Пить с утра и до зари, как толкуют словари.
Тот свободы удостоится, с тираном кто не церемонится.
Народ:
«Свобода, свобода, свобода для всякого нищесброда,
Для всякого холуЯ, не получишь ее никогда!»
Муха:
«Мы мухи и часто навозные, и мысли у нас гуммозные,
И валенки мы и ватники, и злобным вождям соратники
Сами себя гнобим, уверяем что Третий Рим,
Мол это все да, про нас, не уголь мы а алмаз,
Добываем в родном краю, что словно живем в раю,
Не слышим не стон ни плачь, да только в хоромах грач,
Взмахнул своим черным крылом, и на тебе поделом»
Два рассказчика:
Рассопливилася муха, по фамильи цокотуха,
По профессии швея, Корней не понял ничего.
Помнит лишь ее совет, трое сбоку – наших нет,
Как завидишь потасовку, доставай свой пистолет.
Муха:
«Пролетят шальные дни, в схватку вступятся они
Опою обоих зельем, ты их тут же и гони.
Ну, а если осмелеешь, сдюжишь, страх преодолеешь,
Вытри ты с волос плюмаж, да по стенке их размажь.
То-то в нашем околотке будет сильный эпатаж»
Действие 5
Два рассказчика:
Принесла обоим муха, той воды из Учкудуха,
Каждый думает, что он настоящий чемпион,
А противник сейчас же скопытиться,
Даже крови живой не насытится.
Комариные ж полки, получали тумаки,
Ведь привез один мангуст, самый настоящий дуст,
Если ты интеллигент, скоро станешь импотент,
Ежли воин молодой, станешь глупеньким балдой,
Генералом бравым слыл, поумерь дружище пыл,
Поменяй военный тир, на общественный сортир,
И бумагой утрись туалетною, дуста дозу прими благолепную.
У клопа же нет друзей, он как старый берендей,
Долго по лесу шатался, и совсем один остался
Отчего едрена вша и болит его душа,
Потому едрена мать, водки некому подать,
Когда совсем бедный клоп состарится, и сил у него не останется.
Вот стоят комар и клоп, от волненья мокнет лоб,
А по спинам мурашки бегают, словно лошадки пегие,
И ладони от страха потеют, бойцов ожидая потерю,
И сердце в пятки стремиться, словно оно синица,
С ветки на землю свалилось, и об асфальт разбилось.
Говорит комар клопу:
Комар:
« Уступи баран тропу,
Я могуч и я суров, наломаю столько дров,
Ну а если захочу, тебе челюсть сворочу,
Впредь до смертного одра, помнить будешь комара,
И на паперти мелочь выпрашивать, свои старые брюки донашивать»
Отвечает клоп комару:
Клоп:
« Я вертел тебя в жару,
Я вонюч, и я могуч, вонь моя чернее туч,
Если пукну ненароком, сгинешь ты без всяких буч.
Знаю, выпил ты падлюка, той воды из Учкудука,
И поэтому старик, ласты склеишь в тот же миг.
Так что ты не сомневайся, и по-доброму сдавайся.
Я ж об этом не жалея, буду пользовать Корнея.
Кровушку из попушки посасывать,
Да в печку поленьев подбрасывать»
Комар:
«Это ты же пил воды из поганой Учкуды,
Мне же муха обещала, чтобы небыло беды.
Мол опою клопа водою, из колодца с Учкудою,
Будешь ты комар один в этом доме господин,
И кусайся сколько сможешь, хочешь нюхай кокаин.
Оба комар и клоп:
Обманула значит муха, эта швабра-цокотуха
Вот и дрожь появилась в ногах, будто хворь у Кота в сапогах,
И разбились мои очки, как слезы Дюймовочки,
Не работает мой насос, словно я гадкий Карлик-нос,
И спина у меня болит. О, где же ты Айболит?
И какой же я был нахал, что порою тебя кусал,
Не писал я писем маме, и давно не мылся в бане,
Для придворных стал скотом, для народа деспотОм!
И простите вы меня, комариного царя,
Что над вами издевался, я все время почем зря.
Комар:
Ты Корней меня прости, восвояси отпусти,
Стану я не братъЁм Запашным, а крестьянином землепашным,
Кровь перестану пить, заново буду жить,
И тиранить прекращу, ножны в землю опущу,
И войны меч туда же заныкаю, - видишь как натурально хныкаю!»
Муха:
«Ты Корней ему не верь, сам же знаешь, что за зверь,
Этот жирный кровосос, как заморский пылесос,
Присосется к твоей попе, выйдет месячный понос.
Ты словам его не верь, мигом выгони за дверь,
Ну, а лучше тапком шмякни, без особенных потерь»
Два рассказчика:
Так подзуживала муха, у Корневого уха:
Муха:
«Перестань читать псалтырь, аки ты не богатырь,
По сусалу ему тресни, за полученный волдырь.
Про клопа ты не забудь, у него похожий путь,
Уж воняет, так воняет, как из градусника ртуть.
Ты лови его, лови, да дави его, дави,
Залепи с размаху в лоб, это ж клоп, а не циклоп,
Повоняет, провоняет весь Егорьев эскалоп.
С боку, с боку заходи, смотри нос не повреди,
Изойдешь бродяга кровью, как мультфильм «Ну погоди!»
Два рассказчика:
Долго клоп с комаром отбивались, над Корнеем вдвоем насмехались,
Эта схватка ему вышла боком, подружились враги ненароком,
Наседать на Корнея стали, и мечИ у них крепче стали,
Чуть раком его не поставили, и извиняться заставили.
Оба клоп и комар:
«Подавай нам крови корыто, пока рыло твое не разбито,
Станем мы по третью среду, праздновать свою победу,
Позже будем до утра, восхвалять мы комара,
И клопу славы тоже достанется, литр крови на вечер останется»
Два рассказчика:
Загрустила цокотуха, почесала свое брюхо,
Видит муха дело швах, тут Корней не при делах.
Муха:
«От злодеев не спастись, без дуста не обойтись.
Это вам не БДТ, здесь поможет ДДТ,
Вмиг заразу он разгонит, как парад ЛГБТ.
Едет с Питера гонец, тощий, лысый удалец,
Дихлофос везет он в сумке – «Насекомому конец!»
Два рассказчика:
И привез Корнею он, от любовницы поклон,
Две столичные газеты, с пестицидами болон.
Достает его из сумки, с хитрой роже, как у Умки,
И Корнею отдает, - тот пускает в оборот.
Поливает всю округу, даже барский огород.
Поглядев на сей угар, первым запищал комар,
Зарыдал комар навзрыд, тут и брыкнулся с копыт.
Полежал бродяга малость, да следов от него не осталось.
А с клопом сложней пришлось, словно конь он или лось,
Не берет его зараза, аж Корнея гложет злость.
Долго бегал за клопом, как за пьяницей местком,
Не уйти от месткома пьянице, даже вони и той не останется.
Победил клопа Корней, завопил тут
Корней:
Э-ге-гей!
Будем мы бухать недели, или дуст не чародей.
Два рассказчика:
И пили они три ночи, вспоминая город Сочи,
И Москву, и Петербург, даже Лондон-демиург,
И Варшаву, и Париж. Хочешь выпить,
Народ:
вот те шиш,
С нашего поковыряйся вот тогда и загудишь.
Эпилог.
Два рассказчика:
Говорить про то негоже, жаль но муха сдохла тоже,
Помянем мы цокотуху, золотом покроем брюхо,
Ну, а в назиданье детям, склеп поставим в туалете,
Чтобы знали даже дети, не до игр в туалете,
По нужде сходил порой, руки хорошо помой,
И про попу не забудь, вытри и держи свой путь
Враз достигнешь совершенства, иль еще чего-нибудь!
Комарам, клопам и мухам даже если они с брюхом,
Не в меду всю жизнь сидеть, на народ с Кремля глядеть.
И вдобавок, вашу мать, тем народом управлять.
Лучше в звездной тишине, ковыряйтесь вы в вине.
Пред людями повинитесь, четвертуйтесь, застрелитесь,
Дуст примите или яд, всяк такому будет рад,
Избавлению от скверны, благо что не маскарад.
Народ:
Смысл сказки этой в том, хочешь жить – не будь скотом,
Прогони всех насекомых, иль дубиной, иль кнутом.
В чистоте держи свой дом, собирай железный лом,
Если видишь проходимца, упакуй его в дурдом.
И еще я дам совет, двое сбоку – ваших нет,
Если сам не чистоплотен, - не садися за обед.
И я мог бы быть таким же как все и оказаться сильней,
Но чтобы стоять, ты должен держаться – Корней!
Конец
33 рассказа и 1 пьеса
© Copyright: Леонид Соколов 44, 2017
Свидетельство о публикации №217042901027
Свидетельство о публикации №217042901027
Рецензии