агдам и ева

                ВМЕСТО ПРЕДИСЛДОВИЯ.







                РАСЦВЕТАЛИ ЯБЛОНИ И ГРУШИ
                (Криминальная драма)




Киллер огляделся по сторонам и шагнул в подъезд. Странна и запутана наша жизнь. Еще одной ногой стоим в социализме, а такое значительное расслоение общества. Вот и здесь, рядом с элитным домом, отстроенным по проекту какого-то итальянца, и возведенному в рекордные сроки турецкими строителями, ютятся обычные «хрущебы». Киллер не спеша поднимался по заплеванной, загаженной лестнице. Между третьим и четвертым этажом увидел черного кота. У него заполохнуло сердце, - в приметы в его профессии верит каждый. Но, слава Богу, у кота оказалась белая грудка. Он погладил кошку и пнул его ногой так, что тот пулей вылетел из парадной. Убийца улыбнулся.
Это был очередной заказ, очередная рутинная работа, которая в последнее время доставала его «выше крыши». Люди все с ума посходили: заказы следуют один за другим и число им бесконечность!
Тьфу, в поэзию ударился. Он сунул руку в карман и достал медицинские перчатки. Надел их и вытащил ключ от чердака. Замок, специально поставленный для такого случая, даже не скрипнул, впрочем, как и дверь, петли которой тщательно смазали маслом. Аккуратно прикрыв за собой дверь, он задвинул засов и прошел внутрь помещения. Лампочка, тускло горевшая посредине чердака, между перекрытиями, вполне сносно обрисовывала обстановку.
Так! Теперь к правой стене, возле кучи мусора и щебня. Интересно, кто ухитрился щебенку на чердак припереть?
Ага! Вот здесь! Он отодвинул несколько досок и наткнулся на кучу песка. Взяв в руку кусок фанеры, он стал разгребать кучу возле стены, пока не послышался стук. Фанера уперлась в какой-то твердый предмет. Он выбросил фанерку и принялся грести руками. Вот. На свет появился некий предмет завернутый в кусок полиэтилена и тряпья. Он аккуратно развязал веревки, опутывающие предмет, снял полиэтилен и ветошь, бросил их на песок и прикрыл досками.
В руке у него оказалась сложенная винтовка с оптическим прицелом израильского производства. Это он определил за один миг, оружия он перевидал на своем веку массу. Ласково и нежно он погладил винтовку по прикладу и полез в карман за новыми перчатками. С оружием, как с женщиной, все надо делать чистыми руками.
Подойдя к свету, бьющему от чердачного окошка, он оглядел оружие и проверил его боеготовность. Конечно, все было в полном ажуре, но он привык доверять только себе. Так, теперь проверим диспозицию. Он отошел в глубь чердака, достал из сумки бинокль и посмотрел в сторону элитного дома.
Клиент должен появиться из правого подъезда в четырнадцать двадцать. Так. Вот здесь будет машина охраны, вон там, возле куста сирени, припаркуют его «БМВ». Так, вот здесь будет стоять человек, там еще один. Да, на входе они сразу же возьмут его в плотное кольцо, там сложно будет зацепить. Так, а если попробовать … Нет, плохо. Остается один вариант, при посадке в машину. Так, охранник откроет дверь, тот, что слева, он будет смотреть назад, где подворотня и стоянка, ага. Черкас даст по тормозам чуть левее ближе к парку, это на мгновение отвлечет внимание охраны и… Да, но это будет лишь одно мгновение. Потом, они впихнут клиента в автомобиль и привет!
Киллер улыбнулся и сплюнул. Ерунда! Сколько уже ликвидаций провел он в своей жизни и не единой осечки! Вот и сегодня, он просто не сомневался, что все пройдет как по нотам.
Время тянулось, как резина, но он был спокоен и сосредоточен.
Пересохло в горле. Он откупорил бутылочку воды и сделал несколько глотков, отшвырнув ее в сторону.
Нормально! Он всегда метит территорию на которой работает. Он не боялся, что менты вычислят его. Видимых следов он не оставил, а пакет да бутылка с минералкой, так это ерунда, это его визитная карточка! Еще он всегда оставлял возле оружия большое зеленое яблоко, своего рода приманка для оперов, мол, попробуй, раскуси!
Эх, сейчас бы кокаинчику! Нет, нельзя. Вот после работы он позволит себе немного расслабиться и «прокатится по кокаиновой тропе». Он заслужил это.
Да, он, кстати, так и не выяснил, кто его сегодняшний клиент. Но, это ерунда. Врачу не обязательно знать, кто лежит у него на операционном столе, его задача спасти пациента, задача киллера прямо противоположная.
Он прикрыл глаза. Странная штука жизнь, смешная.
На крыше разгуливали голуби. Надо бы поаккуратней, как бы не испортили мне обедни, подумал он, наблюдая за роскошным сизарем ухлестывающим за молоденькой голубицей.
Он взглянул на часы. До выхода клиента оставалось около минуты. Он взял винтовку, облокотился на поддон и посмотрел в прицел. Подъезд элитного дома был как на ладони.
Он облизал губы.
Сухо.
До его слуха донесся какой-то шум, буквально в двух шагах от элитного подъезда. Он на долю секунды, перевел взгляд. Стояла кучка людей и двое мужчин оживленно спорили между собой. Вот один схватил другого за шиворот…
Палец, каким-то невообразимым, непонятным, омерзительным образом надавил на курок.

* * *

-  Нет, мужики, что не говори, а большая грудь это сила! Я, как вижу женщину с грудью, налитой, словно спелые дыни, так мне, честное слово, даже на водку наплевать. Плесни двадцать капель, мил человек, - переведя дух, говорящий обратился к лежащему напротив его черноусому, кряжистому мужику.
- Эка плесни! – возмутился лежащий подле невысокий, худолицый, рябой мужичек, - Договаривались же, только после дискуссии.
- Не могу братцы, - отозвался первый. – Как про титьки подумаю, так такая свистопляска в штанах начинается, что хучь костер заливай и беги до хаты.
- Плесни ему, Колян, - поддержал того еще один участник вечерних посиделок возле костра. – А то ведь, не иначе, что сбежит к Юльке, потом, жди его -  дожидайся.
Мужики не громко хохотнули. Черноусый Николай, который был выбран в качестве арбитра, между двумя «враждующими партиями», выудил из под черного пиджака, валяющегося рядом, початую бутылку водки и налил грамм тридцать в протянутую ему стопку.
- Еще чутка, - попросил первый говоривший.
- Обшибешься, - отрезал Николай и убрал на прежнее место.
  Говоривший вздохнул, сунул руку в почти угасший костер, вытащил черный уголек печеной картошки, макнул его в рассыпанную на газете горку соли, крякнул и выпил, закусывая прохладную влагу горячей, рассыпчатой картофелиной. Вслед за картошкой пошел зеленый лучок и укроп, а уж потом и ломоть черного хлеба. Остальные глядели на это с безразличным видом, было заметно, что вся компания уже плотно отужинала, крепко выпила и просто отдыхала, ожидая продолжения рассказа. Лишь один «сморчок», словно куда-то торопился, спешил, и поэтому, подгонял первого.
- Не тяни резину, Мишка! мало што ль потрапезничали? Али выдумать нечего?
Но первый, словно не замечая издевки, продолжал смачно хрустеть небольшими огурчиками и редисом. В довершении всего, он взял большой, сочный помидор, макнул в соль и, обливаясь, брызнувшим из овоща соком, съел и его. Затем, вытер губы и подбородок обшлагом рубахи, достал сигарету и протянул руку за тлеющей головней.
Шестеро мужиков примерно одного возраста, когда вовсю опадают волосы, растет живот и по ночам и в ненастье ломит кости, сидели и лежали возле затухающего костерка в лощине на небольшом лужку, в аккурат между невысоким лиственным лесом и узкой речушкой, причудливо изогнувшейся и почти повернувшей вспять.
Был теплый летний вечер, коих в наших краях не шибко много. Суббота. Когда детвора носиться по деревне на «лисопедах» и мотоциклах, когда бабы уткнулись в ящик и смотрят очередную «барбару», когда парни и девки целуются в близлежащем пролеске, когда старики уже отходят ко сну, мужики откушав по полкило «белой» и закусив почти целой бараньей ногой с печеной картошкой, не говоря уже о разнообразных овощах и зелени, удобно расположившись возле кострища, дискутировали на тему: «Какого размера должна быть женская грудь?».
Голоса распределились поровну. Мишка, который первым начал разговор, Серега и Петр, - были ярыми сторонниками внушительных сисьек.  Леха, Васька и Николай придерживались противоположной точки зрения, что женщине к лицу небольшая грудь. Ну, а о чем же еще говорить, как не о женских прелестях, когда вечер на исходе, когда пропесочены все политики, разобраны все текущие спортивные события, когда почти допита вся водка и, совсем нелишне, подзадорить себя и свое воображение, перед свиданием с любимыми женами.
Поводом для темы диспута  послужила молодая мамаша, - Женька, дочь деда Тимохи, которая родила недавно пацаненка и вчера вернулась из роддома. Проходя по мосту мимо отдыхающих мужчин, Женька толкала перед собой коляску с младенцем, а ее тяжелые, набухшие груди, казалось, порвут платье и упадут на неровную каменистую дорожку. Женька рожала чуть ли не каждый год, и за это получила прозвище, - «молодая мама», хотя готов=то ей было уже под сорок. Заметив на себе пристальный взгляд мужчин, она оглядела себя всю с ног до головы, мол, что же таково в моем гардеробе неладно? И не найдя никаких изъянов, мирно продолжила свой путь к дому. После такой вечерней прогулки малыш крепко спал и не будил по ночам мамашу и остальных домочадцев своим истошным криком.
- Какие  у Женьки шницеля! – цокнул языком Мишка, покачивая головой, словно увидел Женьку впервые.
- Как вымя у козы, - как обычно добавил, вечно недовольный, Инокеньтев Алексей. Он всегда недолюбливал Михаила и старался все делать «в пику» тому. Это у них еще с юности, и тоже из-за дамы.
- Это кому как нравиться, - возразил Михаил. – Мало чудиков на белом свете: кто так дрочит, а кто в хлеву с козами.
Алешка зло поглядел на Михаила, но открыто конфликтовать не стал. Во-первых: силенок маловато, а во-вторых и, пожалуй, в главных, - ну куда солидным дядям петушиться словно пятнадцатилетним пацанам?
Но, тем не менее, эта маленькая стычка послужила прелюдией небольшой дискуссии на тему женских молочных желез.
Как уже говорилось, спорщики образовали две партии: полногрудых и плоскогрудых, выбрали рефери, - выбор пал на Николая, как самого старшего и рассудительного, а так же двух ораторов, отстаивающих свою позицию и пытающихся склонить соперника на свою сторону. В партии «грудастых» свою позицию, естественно, отстаивал Михаил, а в партии «фиг вам, а не шницель» дискутировать вызвался Василий, как наиболее говорливый и пылкий. Призом служила литровая бутылка «Смирноффской» водки, которую, впрочем, распечатали, и дружно выпили из нее по рюмашке еще перед началом поединка.
И вот состязание началось. По жребию первым предстояло отстаивать свою позиции «грудям». Мишка, которому вечно было мало, попросил накатить ему лишнюю, как оратору, выпил и приступил к прениям. Но, не успел он начать, как так вошел в образ, так весь расчувствовался, что попросил добавки. Васька был категорически против, мол, Мишка просто тянет время, не имея веских аргументов в защиту своей позиции, но остальные, видя возбуждение, которое охватило Михаила Сергеевича, позволили Николаю «накапать» последнему, как он выражался «тридцать капель».
Мишка долго размышлял с чего начать, но никак не мог придумать, от этого, действительно, тянул резину. Наконец поняв, что дальше тянуть время бессмысленно, он прикурил он тлеющей головни, бросил ее обратно в костер, затянулся несколько раз и продолжил.
Все притихли.
- Заболел я этой болезнью еще в юности. Мы тогда дачу снимали под Ленинградом в поселке Лисий Хвост. Ну, тогда еще родичи живы были, а этот дом мы купили, уже после того, как батя помер. Ну, вот. Кроме хозяев дачников нас было шесть семей. Кроме трех полоумных старух, все остальные были молодые пары, естественно, с детьми, - это ради нас они дачи и снимали. Так получилось, что почти все мы были погодки, ну, разница в два-три года не столь ощутима, хотя в юном возрасте, конечно фактор немаловажный. Нас было четыре пацана и две девчонки. Жили мы довольно…
- Ты про детство свое ностальгировать собираешься, али о грудях гутарить? – прервал его надоедливый Алексей.
- Это он издал к сиськам подходит, чтобы потом раз и понеслась! – поддержал его партнер по команде Васька.
- Это я не про детство, - ответил Мишка. – Хотя, про детство, конечно. Я же должен обосновать свой выбор. А про пацанов и девчонок говорю, чтобы вам было ясней понять, от чего я влюбился в груди.
- Ага, - вновь вставил Леха. – У одной из твоих сверстниц сиськи были, - как у Мэрилин Монро! – съязвил он.
Шутка оказалось удачной и все дружно рассмеялись, даже Мишка не выдержал и улыбнулся. Леха же довольный своей хохмочкой, потребовал поощрительный приз, но его просьба о «тридцати каплях», была встречена неодобрительным гулом. Алексей не настаивал, поэтому Михаил мог вновь продолжить свое повествование.
- Вот. Детей было шестеро: от 7 до 13 лет. Мне было в районе одиннадцати. Поскольку, мы все детки городские, по бассейнам не ходившие, то плавали, словно утюги, а речка там была, что наша, но гораздо холоднее и быстрее. Да и глубина в ней не пойми какая, то по колено, а то и с ручками. По этой причине, купаться мы ходили обязательно с взрослыми. Ну, кто в этот момент посвободней. Купались мы возле камня, огромного такого валуна, пожалуй, единственного во всей округе. Откуда он посреди поля очутился?
- Верно с Ледникового периода, - предположил  Петр.
- Может, - пожал плечами Михаил. – Но странно, отчего он один одинешенек. Вон, под Приозерском, там целые гряды таких камней, а здесь…
Михаил вновь полез за сигаретой. Остальные, тоже, молча закурили. Сумерки сгущались, ветра почти не было. Стояла чудная погода. Где-то стрекотали сверчки. Слышалась музыка в той стороне, где была деревня. Плавно шумела вода. Было так легко и отрадно на душе, что казалось, что прекрасней этого места, этого вечера нет и быть не может. Кто-то подбросил хворост в костер, и он вспыхнул с новой силой, озарив лица мужчин. Лица у них были спокойные, теплые, даже, какие-то просветвленные. Единственное, что омрачало мужикам существование, это сонмище комаров, которые бесжалостно  кусали в незащищенные одеждой и обувью места.
-  Так вот, - продолжил Михаил, после непродолжительной паузы. – Купались мы возле камня. Пацаны, что постарше, те ныряли с него, а мы, - мелкотня плескались возле другого берега. В тот раз с нами пошла мама Маринки Лаврентьевой – тетя Лиля. Ей тогда, по-моему лет двадцать семь было, а может и того меньше. Тетя Лиля была не высокой блондинкой, с курносым носом, большими голубыми глазами, обворожительным и заразительным смехом. Что касается ее фигуры, то до того случая, я на нее никакого внимания не обращал. Да и вообще, как-то к женскому телу был равнодушен.
Вот. Пошли мы, значит, на речку. Кстати Черную. Приходим к камню, Маринка с парнями в воду, а я с сандалем ковыряюсь. Тетя Лиля помогла мне, расстегнуть тот злосчастный сандаль и, когда ей это удалось, то стала снимать с себя сарафан. А как это бабы обычно делают? Правильно! Возьмут за подол, раз! И через голову снимают. Быстро и со вкусом.
Вот она берет свой, как сейчас помню, белый сарафан. Раз! Я смотрю на нее и вижу, что лифчик от купальника у нее соскочил, запутался в поясе и застрял на горле.
Ну, мужики вы себе представить не можете мои ощущения. В метре от меня, да что там в метре, - руку протяни и прикоснешься, находились два огромных переливающихся яблока. Белый налив, не дать ни взять. И такие они огромные, такие сочные, упругие! А черенки у них матово коричневые, а вокруг их коричневая кожица. И солнце так играет на всем этом безобразии, что, ей богу, еще одно мгновение и я схватил бы за ее груди руками. Впрочем, мгновение это длилось довольно долго. Потому что, как я уже сказал, лифчик запутавшись в поясе полез куда-то к горлу, и там, вся эта комбинация застряла. Тетя Лиля тянет вверх, дергает, от того, груди у нее ходуном ходят, и так это волнующе, так возбудительно прекрасно, что я впервые испытал оргазм. Впрочем, нет конечно, но что-то похожее на это. Короче. Телепается тетя Лиля со своим сарафаном, а он не туды ни сюды. Я посмотрел на пацанов и Маринку, - те плескаются в речке и горя не ведают. Стало мне неловко, что если ребята увидят, чем я занят, то обязательно все расскажут родителям. Как бы те оценили мое любопытство? В общем, я отвернулся, а тут как раз тетя Лиля изловчилась и стянула с головы халат вместе с купальником.
Раскрасневшаяся, она тут же прикрыла груди рукой и отвернулась к прибрежным кустам. Я сделал вид, что занят своими плавками и совершенно не интересуюсь ее телесами. Но, на самом деле, конечно, это было не так. Два ее спелых яблока чуть раскрасневшиеся, с коричневыми сосками еще долго будоражили мое юношеское воображение.
Прошло много лет, а я как сейчас помню, как она стоит подле меня и ее груди колышутся, волнуя мою плоть, возле моего носа. Как солнце играет на грудях, как тень от ивы причудливо падает в ложбинку между ними. Помните, был такой фильм «Запах женщины» с Аль Пачино в главной роли. Так вот, я чувствую, запах той далекой поры и он волнует меня до сих пор.
- Ты так говоришь, словно переспал со своей тетей Лилей, - сказал Леха. Но никто не обратил внимание на его неумную гипотезу. Все понимали, о чем говорил Михаил.
- Вот с тех пор я и заболел большими сиськами. Но, учтите, не выменем коровьим или козьем, как изволил выразиться мой оппонент, а прелестной женской грудью большого размера. Это, как говорят в Одессе, две существенные разницы! А вспомните груди уже упоминавшейся Монро? А Софи Лорен, а Джины Лолобриджиды?
- А Бриджитт Нильсен, - добавил Петр.
- Памелы Андерссен, - продолжил Сергей, - А Саманты Фокс и Сабрины. А спортсменки: Надя Команечи, Катарина Витт. Да еще  Кэтрин Хелберн забыли и Вивьен Ли.
- А наших. Аллы Ларионовой и Эллины Быстрицкой, Маргариты Тереховой и Ирины Розановой - сказал Михаил. – А картины великих живописцев от Рафаэля до Гогена и Кустодиева. А, сколько прекрасных стихов посвящено женским грудям?
- Ну, - возразил обалдевший Василий. – Можно в этот ряд и Мордюкову с Зыкиной добавить и Монсерат Кабалье. Или тетю Клаву из магазина.
- Ты не передергивай, - ответил Михаил. – Я же говорил, что я веду речь о груди, а не о вымени! Я просто привел примеры, которые наглядно показывают, что мужики всегда восхищались большими шницелями. Стоит только подумать о них, как в душе поднимается такая нега, такая истома. Ну, разве не хочется прикоснуться, поцеловать эти груди? Возьмите любой эротический фильм или журнал, много ли вы видели там плосогрудых? То-то же! Больше груди – больше эрекции! Для чего, к примеру, бабы силикон себе закачивают? Да именно по той самой причине, чтобы у мужиков успех иметь. Да и практичней это, - детишек кормить. Сунул сиську в рот, и спи себе на здоровье. Короче, для краткости, большая и красивая женская грудь это символ продолжения рода, символ мощи государства, символ жизни!
- Все, ты закончил свой трактат о большой и светлой груди? – спросил Николай, явно слегка смущенный столь очевидными достоинствами грудастых женщин.
- В принципе да, - ответил Михаил, лицо у него сияло, как и у его сторонников. – За это стоит выпить!
- Погодите, погодите! – сказал Алексей. – Если вы закончили, то теперь наша очередь, - он посмотрел на Василия, который был слегка подавлен столь вескими доводами оппонентов.
Василий был озадачен, но не сломлен. Он тряхнул головой, словно желая стряхнуть с себя некое оцепененье или видение, вызванное рассказом Михаила, взял с газеты стопку и протянул ее Николаю.
- Попрошу плеснуть! – сказал он с наигранной живостью, и когда Коля «накапал ему тридцать капель», то так же, как и Миша принялся долго смаковать остатками пиршества.
Пауза затягивалась.
- Может побыстрее, - буркнул Петр, понимая, бессмысленность своего  брюзжания.
- Господин судья, - тут же вскочил Леха. – Противник играет не по правилам, словно фракция «ЕР» в Госдуме. Мы их оратора ждали добрых полчаса, а нашему рот затыкают, не дав ни слова ни полслова сказать.
- Замечание принимается, - сказал Николай и полез за сигаретами.
Михаил встал и подошел к реке. Его бил озноб. Своим рассказом он всколыхнул такую массу воспоминаний детства, они так накатили, окутали его, что захотелось выть.
Возле воды он заметил, оброненный кем-то носовой платок со смешными зверушками. Он поднял его и понюхал. Платок, несомненно, принадлежал какой-то девочке–растеряхе, которая купалась здесь сегодня днем и обронила тряпицу, а мать не обратила внимания. Михаил подошел к кусту шиповника и накинул платок поверх веток, - авось завтра вернется растеряха и заметит свою пропажу.
Его позвали. Он тяжело вздохнул, отгоняя от себя воспоминания о прошлом и тоску, и пошел к костру. На обратном пути он подобрал несколько сухих веток и бросил их, во вновь начавший угасать костерок.
Василий разминал пальцы, словно пианист перед фортепьянным концертом №3  Сергея Рахманинова.
- Представь меня, - Васька толкнул Леху, явно ерничая, настраиваясь на хамовато-ироничный тон, выбранный им для ниспровержения доказательной базы соперника.
- А как тебя представить? – спросил Алексей.
- Как-как? Нежно!
- Выступает…, - начал Алексей.
- Ты что? – Васька испуганно поглядел на приятеля. – Я что, в цирке на арене? Ты меня с рыжим клоуном перепутал.
- Мужики, - встрял в их перепалку Сергей. – Заканчивайте дуракаваляние, уже второй час ночи, меня Зинка с говном съест.
- Заканчивал, - парировал Василий. – Здесь только что, как мы выяснили, юный Михаил Сергеевич, узревший возле своего носа роскошные сиськи некой «тети Лили» их Лисьего г-хм Хвоста. Кстати, достоинства ее грудей я оценить не могу, возможно, что детское воображение Михаила, и сверхвозбудимость организма юноши, слегка и приукрасили данную часть тела незабвенной тети. Но, поговорить о грудях других здесь вышеназванных особ, я с большим удовольствием.
- Итак.
-  Выступает, - наступил Васька на те же грабли. - Член фракции «Все что не вмещается в ладонь - вымя», - Василий Андреевич Наконечный.
- Ты же не Наконечный, - изумился наиболее подвыпивший Алексей.
- А я и не Андреич, - ответил ему Васька. – Это партийная кличка. Понял?
- Угу, - отозвался Леха.
- Итак. Слово для  доклада по теме: «Вот из биг сиськи, и с чем их едят? Или почему я выбираю красивую женскую грудь», - предоставляется мне. Я начинаю.
-  Только что многоуважаемый…
- Не надо комплиментов, - перебил его Мишка.
-…многоуважаемый, - продолжил Василий «Наконечный». – Я подчеркиваю, многоуважаемый, и впредь, - он обратился к Михаилу. – Прошу меня не перебивать. Итак. Мишка рассказал нам слюнявую историю о том, как он впервые увидел голые сиськи и чуть не утопился от радости. Как я уже докладывал, я допускаю, что сиськи у тети Лили были великолепные, крупные, так сказать, сочные, словно огромные антоновские яблоки, - он посмотрел на Мишку, тот улыбался краем рта. – Да, пардон, два великолепных белых налива. Но, как мы с вами знаем из прошедшей много лет назад по нашим ящикам телевизионной рекламы, где баба морду мажет кремом, и ее кожа остается упругой и шелковистой, а яблоко морщится и превращается в какую-то гадость.
- В грушу, - вставил Леха.
- Верно подметил мой соратник, - подхватил Василий Андреевич Лехину мысль. – Яблоко с годами превращается в грушу. А грушам свойственно осыпаться! – он продемонстрировал воображаемую грушу, которая упала на землю и превратилась в бесформенное тело.
Эффект произвел впечатление на противников, и Васька постарался его закрепить.
- А форма? Вы видели форму груши и груди повзрослевшей женщины, так сказать? Это же уродство, извините за грубость! Когда она молода, полна сил и здоровья, ее грудь, действительно, выглядит так аппетитно, что любой нормальный мужчина, несомненно, готов ее съесть. Но, как только возраст дамы переваливает за тридцатилетний рубеж, как форма ее тела превращается в, простите за тофтологию, в бесформенную массу. Что же касается грудей, то они напоминают те самые груши, - коих нельзя скушать! Во что бы превратились знаменитые сиськи Монро, если бы она не нажралась транквилизаторов и не ушла из жизни? Я вас уверяю – в дрянные усохшие груши, висящие до пупа. Ведь в те времена силиконовые технологии только-только начинали разрабатываться. Вы посмотрите на Софию Лорен, да она такой носит бюстгальтер, что он тяжелыми винтами вмонтирован в ее тело. А Саманта Фокс? Где эта замечательная пышка со своей «восхитительной» грудью, которой покойный мер так восхищался? Ну, где? То-то же! Она и на сцену выходить боится, как бы сиськи во время выступления не оторвались! Про всяких Сабрин и Бриждитт Нильсен я и не говорю. Конечно, повторяю, когда они были молоды, то у меня на них, как у любого, стоял, как осиновый кол. Но, сейчас, по прошествии небольшого, подчеркиваю, небольшого количества времени от их груди остались жалкие воспоминания фотографии и видеокассеты.
- Господин судья, - прервал Василия, Петр. – Наш оппонент всю свою речь построил на критике наших доводов, не приводя в пользу своей версии никаких контраргументов. Это мне напоминает прессу и главу ВЦИК, - Вишнякова: им одно говорят, а они знай себе повторяют: «сам дурак!»
- Замечание принимается, - сказал полусонный Николай. – Господин, как вас там? Наконечный, попрошу вас высказывать аргументы в свою пользу, а не набрасываться на сиськи оппонентов.
- Слушаю, Ваша Светлость, - осклабился Васька. – Переходим к нашей доказательной базе. А ты, Коля, ты же на наших позициях стоишь, мог бы и закрыть глаза на некоторые шероховатости моего доклада.
- Хватит пи..зеть, - ответил Николай. – Или ты до утра свою речь растянуть задумал? Дудки! Еще пол часа и я отваливаю, меня Людка и так с говном съест!
- Понял, - не дурак, - согласился обиженный Васька. – Теперь в пользу маленьких и аккуратных грудей.
Если бы кто-либо в этот момент проходил мимо костра и прислушался к разговору, то, вероятно, он решил бы, что здесь слет врачей момологов, или сборище извращенцев, либо у всей чесной компании началась белая горячка разом. И впрямь, сидят шестеро взрослых мужиков и всерьез дискутируют о достоинствах и недостатках молочных желез прекрасной половины человечества.
- Маленькая грудь! – вещал Васька. - Одно то, что она весьма скромных размеров, делает ее более независимой и гордой, нежели ту, которая имеет внушительные габариты. Поясняю! Ну, у кого из вас повернется назвать грудь Наташи Ростовой, - сиськами или шницелями, не говоря уже о дойках, вымене, дынях  и прочих яблонях и грушах? Вон, к примеру, хваленый секс-символ наших оппонентов, - Моника Беллуччи. Вы слышали присказку про нее? «Видишь Моника Беллуччи, - ее уши, словно тучи!» Уж Наташе Ростовой в след не бросят, неоперившиеся юнцы: «Глядите пацаны, у тетки какие уши!», у нее помниться, Ржевский их на спине искал. Но, это не суть.
Присутствующие молча согласились, и Михаил понял, что зря рассказывал друзьям о своем первом эротическом опыте, о тете Лиле, о Мэрилин Монро, а уж пример с Беллуччи, его просто поверг в шок.. Дом, выстроенный им, как казалось всерьез и навсегда, оказался на весьма слабом фундаменте. Проще говоря, дом стоял на песке, и в данный момент, трещал по всем швам. Васька торжествовал.
Победа была предрешена.
-  А что касается сексопильных актрис и поп-див, не говоря уже о спортсменок, то их с небольшой грудью куда больше чем с вашими хвалеными сиськами. Вот к примеру: сестры Вертинские, Нонна Тереньтьева, Шерон Стоун, Ким Бесинджер, Наталья Ветлицкая и Кайли Миноуг, Светлана Хоркина и Мария Киселева. Я уж не буду говорить об Анне Курниковой обнаженные фотографии которой в интернете самые востребованные. А вот и стихи про нее:
«А у Курниковой Ани,
  Грудь, что чайка в океане.
    Вся волнуется, клокочет,
      Видно, кто-то ее хочет.
        Хочет мять и целовать,
          И любимой называть.
             Знаю я кто мавр тот дикий,
                Це ж Иглесиас Энрикий.
                Весь сияет, -словно стенд.
                Называется бой-фрэнд.
                Закадрил красотку нашу,
                Поимел, что манну кашу!
                В попу, в рот и между ног, -
                Больше выдумать не смог!
                Теннис бросила она,
                Но, Энрику не жена,
                Не служанка, ни царица,
                Но пороться мастериться.
                Не девица, не старуха,
                А простая потоску…»
-  Пардон! – Васька запнулся, поняв, что ляпнул лишнего. Но, заметив, что никакой реакции не последовало, быстро свернул свою тираду на запасный путь.  - Ну, и так далее. Да, что я буду толочь воду в ступе, гони Николаша бутылку водки, мы выиграли! Если мне возразят друзья-соперники, что маленькая грудь неудобна для кормления, то уверяю вас, природа сама знает, что делает. И в маленькой груди столько молока, что дитю обязательно хватит. Вопросы есть?
Михаил, Петр и Сергей переглянулись и молча покачали головами.
В стане противника начались торжества. Васька обнимался с Лехой и издавал победные крики, словно болельщик «Зенита» после выигрыша любимой команды. Только Николай выглядел немного озадаченным и растерянным.
- Давай водяру Коля, - Алексей протянул руку к пиджаку, чтобы получить выигрыш, но тут Николай пробасил:
- Погодите парни, надо соблюсти необходимые для таких случаев процедуры и проголосовать!
- Нах..я голосовать, - кричал возбужденный Васька. – Соперник побежден нокаутом. Ты посмотри Коль, они даже не верещать!
- И все же, - настаивал Николай. – Раз мы находимся в конституционном правовом поле, то проголосовать надо. Тем более, у меня есть незначительный довод, скорее замечание, о преимуществе большой груди.
- Не понял, - раскрыл рот Алексей. – Ты же в нашей команде, ты же за плоскогрудых!
- Конечно, - согласился Николай. – Но как главный арбитр имею право высказать свою точку зрения?
- Разумеется, - согласился Михаил с партнерами, впрочем, не питая особой надежды, что чаша весов может склониться в их сторону.
- Перебежчик, - процедил сквозь зубы Василий, кожей почувствовав, что Колька может ляпнуть какую-нибудь гадость. – Господа, в нашей партии оказалась политическая проститутка, - он посмотрел на приятелей, но они равнодушно восприняли его демарш. В конце концов, - гейм из игра.
- Не смотря на гнусные высказывания в мой адрес соратников по партии и обвинении в политическом ****стве, я считаю, что имею право высказать свою точку зрения, - сказал Николай. – Не смотря на очевидные преимущества точка зрения Василия Андреевича… Васька, как твоя фамилия? – обратился он к надувшему губы Василию.
- Наконечный, - ответил за него Леха.
- Не смотря на это, - продолжил Коля. – Мне хотелось бы высказать вот какую мысль. Мы говорили с вами об эстетике, о мировоззрении, касаясь лишь самого объекта дискуссии, так сказать, пощупав его собственными руками. Но, я хотел бы затронуть вопрос физиологии отношений мужчины и женщины.
- А, чего там трогать, - буркнул Леха. – Взял за сиськи и в кровать, и давай ее пахать.
- Не надо пошлятины, - вступился, обычно немногословный Сергей.
- И все же, - постарался развить свою мысль Николай. – Возьмем женское тело.
Все мысленно взяли.
- Каким образом может происходить совокупление между полами? Орально, анально и вагинально. Я прав?
- В рот, в зад и в пи..у, - загибал пальцы Васька, не понимавший, к чему клонит Николай. – Ну, еще в руку.
- Это ты и сам можешь, - ответил ему Мишка, почувствовавший, что сейчас произойдет нечто революционное, которое изменит всю картину мира.
- Да, - согласился Николай. – Руки мы считать не станем. Так вот, - он торжественно обвел всех своим сияющим взглядом. – Когда Михаил так красочно описывал сиськи тети Лили, особенно тот момент, когда «тень от ивы упала в ложбинку между ее бугров», я точно не помню, но не суть…
Мишка треснул себя ладонью по лбу, так звонко, что в соседнем государстве Богдан Хм подавился галушкой. Все переглянулись.
- Так между ее грудями, в эту самую лощинку, может упасть не тень, а, извиняюсь, ваша хрень. Вы пробовали так, господа? – не дожидаясь ответа, он продолжил. – Если сиськи сжать ладонями, то такая очаровательная получиться ложбинка, что «я вас умоляю». А разве у плоскогрудой возможно такое?! Почему в Васькиных стихах, этот надменный испанец Энрико не смог больше ничего выдумать, кроме, как поиметь Курникову в «попу, рот и между ног»? Потому что, у той сиськи маленькие! Он мавр и представить себе не мог, что можно еще между грудей!
Раздались бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в оскорбления и упреки.
- И в заключение, я вот что хотел бы добавить. Ни одно животное в мире не обладает таким количеством «половых щелей», как женщина, и пространство между большими грудями, несомненно, являются одной из этих щелей. Вот отчего я считаю, что большегрудая баба это, - «животное высшей расы», на ступень выше, чем баба без грудей. Иногда, его можно приравнять к мужчине, но лишь изредка, в самых экстремальных случаях.
Это был высший пилотаж. До последнего тезиса не смог допереть даже умный Петр, который по первым фразам сказанным Николаем, догадался, что тот имеет ввиду, но такого пируэта в заключении.
- А теперь, - Николай зарделся от гордости, хотя и поступил некорректно, по отношению к партнерам. Но истина дороже, сказал кто-то из кого-то. – Давайте голосовать!
Слегка оправившись от шока, мужчины кивнули. Кто бы мог подумать, что угловатый, вечно молчащий мужлан, мог выдать такое.
Голосовать решили тайно, чтобы соблюсти необходимые процессуальные формальности. Каждый получил по огурцу и помидорине, которые следовало положить под пиджак рядом с водкой. Помидорина обозначала сисястых женщин, огурец, соответственно, со слабыми молочными железами. В случае же если кто-либо воздерживался, то он просто оставлял овощи в своих руках. Просто и со вкусом. На все про все отводилось пять минут.
Мужики взяли свои бюллетени и отошли от костра. Точнее разбрелись в разные стороны. По очереди они подходили к пиджаку и засовывали под его полу овощи. В случае равного количества голосов, а такое было возможно, водку оставляли возле костра и расходились по домам насухую. Но, это тоже, был своего рода тактический ход. Кому охота дорогой напиток оставлять неизвестно кому, поэтому, ожидались перебежчики из одного стана в другой, соответственно, из «сисек» к «без сисек» и наоборот.
Когда все проголосовали и даже, для скорости, не стали рассаживаться возле костра, то Николай наклонился и поднял пиджак. Василий осветил горящей веткой овощи лежащие на земле возле бутылки водки.
Результат оказался ошеломляющим. На земле лежало пять помидорин!
Все переглянулись и дружно достали свои огурцы. Лишь у Николая в кармане еще лежал и помидор, но его он решил не показывать.
Быстро приговорив литровую бутыль, мужчины устало побрели по влажной от росы траве в сторону деревни. Шли молча, как бы обдумывая сегодняшний вечер, лишь то там, то тут вспыхивали яркие огоньки от горящих сигарет. Каждый думал о своем: кто о тете Лиле, кто о Мэрилин Монро, кто о тете Клаве из сельмага, а Николай думал о своей жене Людмиле. У Николая единственного из всех мужиков жена обладала внушительным бюстом, не меньшим, а, пожалуй, и большем, чем у перечисленных поп- и кино див. Разве что, может у «тети Лили» груди были больше? Кто знает кроме Михаила, но спрашивать сейчас об этом было излишне. У остальных же мужиков бабы были плоскими, как опавшие и шмякнувшиеся о землю груши, поэтому Николай и воздержался при голосовании, прочие же проголосовали за мечту, которой, пожалуй, уже не суждено будет сбыться.
Давайте и мы наполним бокалы живительным шипучим напитком и выпьем за большие сиськи! Право, Господь знал, когда создавал женщину, какие части ее божественного тела будут радовать глаз сильной половины человечества. Воздадим хвалу Господу и женщине отныне, присно и вовеки веков.
Аминь.

* * *

-  Э,- э, - э. Эй! Стой! Мужик! Стой!!!
- Ну, стою, что дальше?
- Что дальше, что дальше! Ишь какой прыткий выискался, - руки в ноги и бежать. От меня не уйдешь! Где киллер?
- Кто, простите?
- Киллер где: Ты же сам написал: «он поднял винтовку и посмотрел в оптический прицел. До появления клиента оставалось около минуты». Ну?
- Что, ну?
- Твоих рук дело?
- Моих.
- Где киллер?!
- Да, причем здесь киллер, Господи боже мой!
- Это я у тебя спрашиваю: куда киллер делся?
- Куда, куда! Сидит у себя на чердаке и дожидается жертву, - вот куда!
- Так, понятно! Он сидит, жертву дожидается, а ты мне про сиськи байки рассказываешь! Как это понимать?
- Понимайте как хотите, а мне идти надо.
- Идти? Идти ему надо! Сейчас ты у меня пойдешь, собачий сын, писатель поганый, изверг! Граждане, вы поглядите на этого писаку! Сволочь написал сначала, что на чердаке сидит киллер, а потом про сиськи все мозги запачкал. Ну, скажите, разве это справедливо? Граждане, я деньги за книгу про киллера заплатил, а он про сиськи! А как называется? А? Криминальная драма! О! А он про грудь!
- Надо было прочесть не много, прежде чем покупать!
- А я что? Я по твоему болван? Я прочитал: « Киллер поднялся по лестнице на чердак». Ты писал? Ну? А дальше про сиськи!
- Надо было дальше читать! Ну, я пошел.
- Пошел? Пошел! Я тебе сейчас пойду, я тебе поганцу всю твою жидовскую морду разукрашу. Гражданочка, подержите мою сумку, сейчас я этому кобелю рога пообломаю! Ах ты сукин  сы…
- А – а-а-а-а-а-а!!! Люди добрые! Убили! Мужичка-то убили! Помогите! Милиция!!! Караул!
- Ну, я пошел пожалуй. А то, киллер, - киллер! Убийцу ему подавай. Ну что, получил?!
Дурак!
Уж лучше бы про сиськи.
Подожди, так вот же про сиськи, читай!






 



.               



 

Ты обнулила все счета, доставшие тебя по жизни.
С небес слепая маята, крупою сыплет, ветром виснет,
на голых плечах, обгоревших закатами, стынет вечер,
запутавшись в праздности дней.
Мы с тобою вдвоем, обвенчались с утратами,
 Разорвав наши души до самых корней.
Позади одиночество, стонет морщинами,
на иссохшем лице, где блуждает рассвет.
Саблезубые молнии стали причинами,
оглянутся назад, где тебя больше нет.
Посмотреть и понять,  для чего созидания
Где лежит та черта, за стеной, где  печаль,
             опечатана дверь в миражи мироздания,
             за которой таится небесная даль.
Белой, лунной дорогой. Запутавшись в локонах
ты уйдешь навсегда, где Аида посты.
 Улыбнись на прощанье, принимая безропотно,
              все страданья свои и любовь
 Да сожги за собой все мосты.






                АГДАМ И ЕВА

А дело было так. Навалившееся на поселок теплое утро, не застало его жителей врасплох. Казалось, что они просто не заметили, что с отрывного календаря упал очередной лист и, лето потеряло целые сутки, столь желанные и необходимые любому ленинградцу, вынужденному большую часть года поеживаясь от сырости, ветра и мороза, поглядывать на небо и поругивать Создателя Небесного и основателя города земного, за горькую участь доставшуюся им ни зашто, не прошто, а лишь по чье-то дурной воли. Этот июль выдался аномально теплым для северного города. Воздух, в иные дни, прогревался до отметки в тридцать три градуса, и не обласканные таким вниманием жители, изнывали от высокой влажности и температуры. Все реки, озера и Финский залив, были забиты под завязку. Мороженное, лимонад и минеральная вода, в одно мгновение испарилась с прилавков магазинов, как в Ленинграде, так и по области. Возле пивных ларьков образовались же такие очереди, которых старожилы не помнили уже очень давно, а молодежь не видела и вовсе. Но, видно наш народ склонен быстро привыкать, как к хорошему, так и плохому, поэтому, привыкнув за несколько дней к жаркой погоде, стал инфантильно поглядывать на небесную канцелярию и ожидать чего дурного от ее сотрудников. К девяти утра в пятницу тринадцатого дня месяца, основная масса обитателей поселка давно проснулась и разбежалась по своим делам в разные стороны. Работающие горожане, отгуливающие отпуска в иные времена года, либо еще не успевшие пойти в оные, вынуждены были просыпаться ни свет не заря, и хватая наскоро приготовленный бутерброд с диабетической колбасой и костромским сыром, запивая на ходу сгущенным кофе из жестяной банки, устремлялись жидкими потоками в сторону железнодорожной станции, сливаясь в полновесную людскую реку возле вокзала. На запруженную  пригородную платформу, к прибывающим электричкам в сторону города, людские волны накатывали с регулярной частотой до половины восьмого, и спали лишь к началу девятого, когда основная часть рабочих и служащих уже давилась и задыхалась в переполненных вагонах и тамбурах железнодорожных гусениц. Те же, кто оставались на платформе, были либо граждане работающие неподалеку от поселка, либо нетерпеливые купальщики, стремящиеся занять на пляжах Финского залива, наиболее комфортные и удобные, с их точки зрения, места. Преимущественно, это были молодые люди, студенты, школьники старших классов и отдыхающие в местном пансионате. К ним примыкали  не обремененные орущей и вопящей толпой внуков, внучатых племянников и просто отпрысков соседей по участку, пенсионеры, чинно ожидающие пригородных поездов, поглядывая презрительно на веселящуюся молодежь, сквозь линзы солнцезащитных очков, приобретенных по случаю, в привокзальном павильоне, торгующим различными курортными товарами. Здесь можно было приобрести: надувные матрацы, ласты, маску и трубку для ныряния, плавки и купальники из Прибалтики, подводное ружье и набор шампуров для шашлыка, детские костюмчики и платья для дам, из хлопчатобумажных тканей из Вьетнама и республик Средней Азии. Выбор был не велик, но в Ленинграде и такой ассортимент показался бы в диковинку. Рядом с галантерейным павильоном сосуществовал аналогичный по дизайну и отделке, - пивной. Удивительно, но сие заведение не пользовалось особой популярностью, как у жителей поселка, так и у обитателей здравниц и пансионатов. Пиво стоило тридцать пять копеек, почти как и бутылочное в магазине, а качество его оставляло желать гораздо лучшего, за эти деньги. Тем более, что буквально в ста метрах от него, стоял, только что припаркованный автофургон из Сестрорецка,  и торговал жигулевским пивом местного пивзавода по цене, соизмеримой с разливной прогорклой и прокисшей бурдой, подаваемой в павильоне, покрытом разноцветной (в основном зеленой и малиновой) гофрированной  пластмассой. На поросшем травой каменистом холмике, неподалеку от бара сидели несколько мужиков и, разложив на газете нарезанную кусочками скумбрию холодного копчения, потягивали пиво и мерно беседовали о чем-то заоблачно далеком и не понятным для желающих погреть свои кости на песчаных пляжах Солнечного, Репино или Курорта, в зависимости от возраста и социальной группы. Молодежь стремилась в сторону Зеленогорска, люди постарше и с детьми, предпочитали Курорт, там ближе к морю и инфраструктура чуть продвинутее, хотя сами пляжи гораздо грязнее, а вода в море возле прибрежной полосы, вся покрыта зеленой тиной и мертвыми комарами-самцами. Сказывалась непростая экологическая обстановка на пляже и с близостью всевозможных предприятий Сестрорецка, сливающих различные отходы промышленного производства во множество ручьев и речушек, впадающих в залив. Не смотря на это, здесь же, вблизи прибрежной полосы, располагался пансионат «Дюны», в котором отдыхали преимущественно жители Ленинграда и области, да и те, в летний период предпочитали черноморские здравницы, курорты и грязелечебницы, убогому северному пейзажу и неустойчивой ленинградской погоде. В период летних отпусков пансионат был заполнен лишь на половину, его деревянные корпуса постепенно обветшали и рассыпались, по его запущенным аллеям гуляли отдыхающие на пляже горожане, сновали стайки раскрасневшихся карапузов, в поисках лотков и тележек с мороженным и продвинутые в медицине граждане, устремлявшиеся с различными емкостями к кембрийскому источнику минеральной воды, якобы способствовавшей улучшению пищеварения и очистке почек и печени от зашлакованности. Вода была желтоватого цвета, едва соленой и маслянистой на вкус, но пользовалась повышенным спросом, особенно в жаркие дни, когда у источника выстраивались очереди, соизмеримые с очередями за пивом и квасом возле железнодорожной платформы.  И  лишь по осени и в начале зимы «Дюны» заполнялись приезжими со всего Северо-Западного региона Советского Союза. Вдоль берега поодиночке и немногочисленными группами можно было встретить чахоточного вида людей, собирающих ракушки и разноцветную гальку, кормящих реющих над свинцово-черными волнами залива, кричащих бакланов и чаек, взирающих в бесконечную даль продуваемого всеми ветрами пространства, носящего имя их Родины. Тоскливое зрелище, признаюсь я вам. Впрочем, от работающих жителей поселка и тех, кто предпочитает в столь ранний час отправиться на пляж, вернемся к большей части его обитателей, не занятых, в настоящий момент,  по службе и отдавший свой выбор не праздному времяпровождению, а занятиям с детьми, работой на приусадебном участке и просто культурным отдыхом, к коим можно отнести: рыбалку, поход за грибами, чтение популярной литературы в шезлонге или гамаке, а так же посиделки с братьями По-разуму в различных живописных уголках уютного пригородного поселка. От станции, попрощавшись на время с уехавшими и отъезжающими, с продавцами и покупателями, с мужчинами, пьющими пиво со скумбрией холодного копчения возле пивного павильона, пассажирами роящимися на автобусной остановке, жаждущими добраться до своих садоводств, двинемся в глубь поселка, направляясь к его сердцу, которым является центральный магазин и прилегающая к нему площадь. Едва не доходя до магазина, возле футбольного поля, на котором паслась большая, коричневая корова с белыми пятнами на правом боку и груди, а так же две серых козочки с розовыми сиськами и длинными загнутыми назад рогами, сидело несколько продавщиц разнообразной зелени и ягод. У них молодые хозяйки, пришедшие в магазин за продуктами, в основе своей представляющие приезжих, снимающих дачу на летний период, за копейки покупали петрушку и укроп, чеснок и ревень, черную смороду и крыжовник, клубнику и малину. Не сказать, что бабки были особливо жадными до денег, но цену держали стойко, и на уступки шли лишь к полудню, когда поток покупательниц спадал, а солнце начинало припекать столь сильно, что земля начинала парить. Напротив стихийного мини-рынка, чуть поодаль друг от друга, находились два ларька: газетный и пивной. Коммунисты недурственно усвоили законы жанра и понимали чаяния и воззрения даденного им в подчинение народа. Хлеба и зрелищ, аксиома рожденная и посеянная в Римской империи прекрасным образом проросла на византийской почве и расцвела пышным цветом в советском огороде. Жаждущие и того и другого граждане, взяв в пивном ларьке кружку янтарного, чуть мутноватого напитка, присаживались тут же на бревнах и достав из кармана, сложенную пополам газету «Советский Спорт», принимались штудировать последние спортивные новости, перманентно прикладываясь к холодной кружке. Ларьки открывались довольно рано и поэтому, к девяти утра возле них можно было найти лишь поздно встающих отпускников, не спешащих на пляж интеллигентов, местных гопников и молодежь, праздношатающуюся по поселку в поиске приключений на свою задницу. Обойдя стороной группу подвыпивших, вернее опохмеляющихся граждан, мы окажемся на лабазной площади. Сам центральный магазин с хозяйственными пристройками и подсобными помещениями, представлял из себя обычную букву «Пе». Главное здание чуть возвышалось над остальными пристройками, и в нем велась торговля исключительно гастрономией и бакалеей. Если говорить слегка подробней и расфасовать все по полочкам, то, купить в главном здании можно было колбасу и сыр, копчености и сосиськи, крупы и макаронные изделия. На полках вдоль стены располагались банки с тушенкой, завтраком туриста, сгущенкой, фаршированными перцами, зеленым горошком и томатами в собственном соку. Отдельную строку в этой песне занимал вино- водочный отдел, на прилавках которого стояли разные коньяки, водки и вина. Совершенно не напрягаясь и никуда не торопясь, можно было выбрать напиток на любой цвет и вкус, главное чтобы в кармане звенело серебро и медяки, а в кошельке завалялись помятые бумажки. Глаза разбегались от различных марок водок и вин. Здесь стояли  «Столичная», «Охотничья», «Перцовка» и «Зубровка» в экспортном исполнении. Армянский и дагестанские коньяки от трех звезд до «ВК», токайское вино и литровый «Вермут» из Венгрии. Отдельно, как-то одиноко, устроился возле окошка «Vanа Tallin», чуждый эстонец непонятным образом оказавшийся в славянской компании.   Чуть ниже размещалась продукция попроще, но пользующаяся наибольшим спросом. Полулитровые бутылки водки для внутреннего потребления и «малыши» ютящиеся возле их старших собратьев. Марочные вина и номерные портвейны, «Агдам» и «Изабелла», сухое и столовое, аперитивы и настойки радовали глаз местных и приезжих покупателей. Вот с пивом было посложнее. «Колос» и «Жигулевское», «Московское» и «Мартовское» редко гостили в ящиках, выставленных возле прилавка. Болгарские сигареты и «Беломор» блоками лежали возле кассы, рядом с бутылочным квасом и лимонадом типа «Буратино», «Колокольчик» и «Крюшон». Спустившись по ступенькам из гастронома, мы справа от себя увидим павильон с надписью «Мясо-рыба» и сюрреалистическими картинками на стеклах, чем-то напоминающие лубочные открытки загробной жизни, с единственной разницей только в том, что на открытках прошлого века в небе парили ангелы и святые отцы, а на картинах и трафаретах соцреализма над советскими тружениками кружились осчастливленные коровы, овцы и домашняя птица. Что касается рыбы, то она как по Салтыкову-Щедрину: «сама выбрасывается на берег, прямо в руки трудолюбивому крестьянину». При посещении павильона «Мясо-рыба», радужное настроение мгновенно улетучивалось вместе с пернатым скотом, и хозяйкам оставалось лишь, почесывая затылок, выбирать либо жирные, заметно увядшие, куски свинины, либо здоровенные мослы с тонкой мясной прослойкой. Печень, почки и ливер всегда были в наличии, хотя порой, выглядели весьма неприглядно. Мясо можно было спокойно прикупить и довольно приличное, к примеру шею или свиной бок для шашлыка, с небольшой переплатой, но для этого надо состоять в дружбе с продавцом или рубщиком, или, что гораздо разумней, с заведующей магазина. В рыбном отделе выбор был побогаче и посвежей. Морской окунь, пикша, треска, ледяная и, безусловно, минтай. Здесь же продавалась селедка слабой соли, треска горячего копчения, скумбрия и ставрида холодного, а так же банки с морской капустой, килькой в томатном соусе, сайрой и шпротным паштетом. Возле прилавков никого нет, магазин уже как час работает, и все более-менее приличное сметено с его прилавков и лотков. На бетонной ступеньке, возле выхода курит грузчик в перепачканной пылью и кровью черной робе. Мясо и рыбу ему таскать не разрешают, нельзя по санитарным нормам и каким-то своим внутренним торгашеским предрассудкам, зато выбрасывать картонные коробки и иной мусор, входит в его обязанность, что он и делает, вывозя хлам на помойку, через поселковый «Бродвей» и сжигая его на кострище аккурат за общественным туалетом(!). Кроме вывоза мусора, грузчик кормит дворовых собак и кота Ваську, который развалился и греется на солнышке, не обращая внимание на снующих возле псов, они давно уже знакомы и относятся друг к другу весьма инфантильно. Иногда, ближе к вечеру, грузчик бегает в гастроном и покупает для продавцов коньяк или водку, в зависимости от того, насколько удачным была торговля в настоящий день. Это своего рода игра, между заведующей и мясниками, все обо всем знают, но делают вид, что нет. Вероятно, за этим кроется какая-то политика, ведь в случае чего, можно и предъявить зарвавшемуся продавцу некие весомые аргументы. Но, обычно дело до этого не доходит, коллектив здесь сплоченный и приезжает в поселок на лето (весь магазин работает вахтовым методом, снимаясь из города на весенне-летний период, словно стая перелетных птиц, и возвращаясь в Ленинград в самом начале осени) ) не для внутренних разборок, а для получения скромных грошей и принятие воздушных и солнечных ванн. Вот грузчик понес очередную кипу коробок на помойку, а мы пройдем мимо бочки с квасом, возле которой никогда нет недостатка в страждущих и изнывающих от жары покупателей. В метре от нее уже установили сетку, в которую вскоре, судя по всему, завезут дыни и арбузы, во всяком случае, уборщица уже тщательно намывает ее деревянные полы. Мимо проходит мужчина с двумя сумками пустых бутылок, одной сумке пивные и винные, в другой бутылки из-под молока и кефира. Он проходит мимо автобусной остановки, пересекает шоссе и встает в очередь, представляющую собой разнообразный контингент местного люда, расположившегося кто как возле приемного пункта. Сдача посуды это серьезное мероприятие, могущее растянутся на несколько часов. То у приемщика кончится мелочь, то вовремя не подвезут нужную тару, то он неожиданно объявит перерыв и пойдет с приятелями пить вино на берегу протекающей ниже реки, на глазах у парящихся и потеющих граждан, мечтающих поскорее сдать стеклотару и исчезнуть, раствориться в раскаленном воздушном пространстве. Да. Квас мы пить не станем, как и не встанем в огромную очередь за мороженным, состоящую в своей основе из молоденьких мам и их отпрысков. Ларек с мороженным находится слева от гастронома и наряду с молочным отделом пользуется наибольшей популярностью среди местных жителей, сказывается специфика контингента покупающих в данном месте и в данное время. К вечеру, несомненно, все изменится, и основной наплыв покупателей устремится в гастроном, благо сегодня пятница да еще и чертова дюжина. Лоток с мороженным, пользующийся столь большой популярностью, периодически закрывается, вызывая роптание и волнение в нестройных, но многочисленных рядах любителей сладкого лакомства. Банальность этого процесса ясна даже младенцу. Продавщица постоянно отлучается, разменивая  «серебряные» монетки и рубли на медные копейки. Пломбиры, сливочное, крем-брюле, эскимо и фруктовое стоят так, что с каждой покупки продавцу приходится давать сдачу одной, двумя либо тремя копейками. Мелочь расходится мгновенно и вот уже поначалу слышится зычный голос продавщицы, призывающей готовить мелкую разменную монету, затем приглашающей без очереди тех, у кого имеется в наличии «медь», а затем закрываются ставни раздаточного окошка и, тучная продавщица, следует мимо недовольно шумящей толпы в кондитерско-молочный отдел магазина. Кстати, ночью в ларьке мороженщицы  можно купить водку и вино, которой приторговывает грузчик из мясного отдела, живущий при магазине, дороже на двадцать, пятьдесят копеек в зависимости от содержимого флакона, но зато во внеурочное время. В овощной отдел, расположенный в левом флигеле от гастронома, мы заглядывать не станем, товар там залежалый и неприглядного вида, а отправимся вслед за продавцом мороженного в отдел, где торгуют хлебом, конфетами и молочными продуктами. Если за хлебобулочными изделиями, как и за сладостями очередей обычно не наблюдается, то в молочный отдел привычное столпотворение. Вологодское масло, сметана, творог и разливное молоко разбираются, как горячие пирожки в морозный вечер возле станций метро в Ленинграде, сказывается, опять же, специфика  покупателей. Население поселка ежегодно увеличивается в разы в летний период, за счет приезжих из города, снимающих комнаты, веранды или сараи, в массе своей представляющих, как говорилось выше, бабушек и мам с малолетними детьми, основными потребителями молочной продукции, коей завозится не так много, и посему являющейся дефицитом, наряду с мясом и бутылочным пивом. Кроме того, идиотизм ситуации заключается в том, что весь развесной товар: масло, сметану и творог, необходимо предварительно взвесить и лишь потом оплатить покупку в кассе, тем самым создавая толчею возле касс и прилавка. Грузные продавщицы неспешно отпускают молочные продукты, перманентно переругиваясь с покупателями, а у кассиров, как обычно, не хватает мелочи для сдачи. Кроме того, регулярно возникают свары в очередях, по поводу тог, кто за кем стоял или нет. Достается, в основном, юным помощникам хозяек, которых старшее поколение стремится оттеснить в хвост, особенно когда сметана, молоко или творог заканчиваются. Ругань, слезы и потерянная в давке мелочь, не самое ужасное, что происходит в молочном отделе. Иногда случаются и настоящие трагедии. Так не далее, как на прошлой недели, во время давки в очереди скончался от сердечного приступа пенсионер, не выдержав напряжения и духоты, царящей в помещении. Но, не стоит о грустном, все же на дворе лето, жара и хорошее настроение, потому что, молодая женщина купила все то, что планировала приобрести сегодняшним утром и набив доверху две матерчатых сумки, торопливо возвращается домой, размышляя, проснулся ее мальчик или еще спит.
                * * *               
Белокурая, женщина поставила бидон с молоком на подоконник напротив кондитерского отдела и убрала маленький коричневый кошелек в тряпичную, черную сумку. Вроде бы купила все, подумала она, на всякий случай заглядывая в бумажку-шпаргалку, разворачивая свернутый вчетверо тетрадный листок с записями. Выйдя на улицу, она решила съесть мороженного и встала в очередь. Купить сыну фруктовое или нет, размышляла она, машинально оглядываясь по сторонам, ища глазами знакомых. В поселке ее семья снимала дачу уже несколько лет, и за это время сумела обрасти внушительным кругом знакомых. В основном сближали общие интересы и проблемы. Почти у всех приятельниц были маленькие дети, приблизительно одного возраста, а значит и единые заботы и тревоги. Обойдется с утра, решила женщина на счет покупки сыну фруктового лакомства за семь копеек, отсчитывая продавщице мороженного пятнадцать медяков на крем-брюле, после обеда сбегает и сам себе купит. Решив, что идти с двумя сумками и бидоном с молоком, при этом поедая мороженное, ей будет не удобно, женщина встала в тень, возле мясного  отдела, и принялась деревянной палочкой отколупывать еще прилично замороженную массу. Какие планы на сегодняшний день? Для начала, надо вскипятить молоко, как бы оно не оказалось кислым, подобно тому, что принес мальчик два дня назад. Ведь специально наказывала ему спросить у продавщиц, а он точно в облаках парит, все из головы вылетает, едва за ворота выйдет. Уж и на бумаге ему пишу, пишу, а толку никакого, словно тяпа-растяпа. Впрочем, он здесь совсем не причем, поймала она себя на мысли, вытирая с голубого халатика каплю быстро изнемогающего и тающего от жары мороженного. Продавцам необходимо продать товар, а то, что из него каши не сваришь, на это им глубоко наплевать, такова наша система. Так что зря я виню мальчика, он тут не причем. Она улыбнулась краешками губ, представляя, как разметавшись на маленьком узком диване, сопит ее «сокровище». Доев крем-брюле и облизав руки, она выбросила бумажный стаканчик в мусорное ведро, стоящее позади мясо-рыбного магазина и, вытерев руки носовым платком, подхватила свои авоськи и пошлепала в сторону дома, размышляя о том, какие у нее намечены на сегодня дела. Вскипятить молоко, выстирать постельное белье, приготовить обед на три дня и достать из погреба свинину, вечером на дачу приедет муж из города, и наверняка они с мужчинами решат организовать на завтра шашлыки. Муж у женщины работал в городе, и приезжал в поселок, повидать родных, лишь в пятницу вечером на два с половиной дня, чтобы утром в понедельник вновь отправиться на службу. Мотаться каждый день на работу, как это проделывали многие обитатели поселка, они, когда-то, на семейном совете решили, что это не экономно и не целесообразно. Ну какой, к лешему, смысл приезжать на дачу каждый вечер, чтобы посидеть во дворе, покурить с мужчинами, а с утра пораньше, наспех перехватив бутерброд и кофе, спешить на семичасовую электричку, а потом париться в ней до самого Финляндского вокзала, чтобы выйдя из одной железной гусеницы, пересесть в другую, на этот раз подземную. Здесь никаких сил не останется на работу, не физических ни моральных. Что же касается любви, то им и тех трех ночей, что проводили они в объятиях друг-друга, хватало на целую неделю вперед, тем более, что скоро у мужа отпуск и они почти целый месяц проведут его втроем, в поездках на пляж, в походах за ягодами и грибами. Кстати, надо после обеда, когда жара чуточку спадет, сходить с мальчиком за черникой, набрать хотя бы пол-литровую баночку, чтобы съесть ее перед сном с творогом и сметаной, запивая прохладным молоком. Жаль, что мальчик наотрез отказывается пить козье, говорят, что оно гораздо полезнее коровьего, тем более, что домашнее, парное. Но оно, бр-р-р, действительно ужасно пахнет и весьма специфично на вкус, к тому же у сына появляются какие-то прыщики на коже, когда он его пьет. Надо, спросить у Татьяны, все-таки она педиатр, должна в этом разбираться, ехать же из-за этого в этот каменный мешок совсем нет никакого желания, да и аллах с ним с этим молоком, мальчик и так, тьфу-тьфу-тьфу, растет довольно крепким и здоровым. Женщина поставила сумки и бидон с молоком на траву, встряхнула руками, постояла с минуту и продолжила свой путь. Благо идти от магазина до дома всего-то метров четыреста. Проходя мимо соседского дома, и здороваясь с ковыряющейся в огороде хозяйкой, она вдруг подумала, а не приготовить ли ей на обед зеленые щи из щавеля. В такую жару холодный щавелевый суп был бы как раз кстати. Конечно, можно было бы купить квас и сделать окрошку, чему отдавали предпочтение большинство ее приятельниц, но она недолюбливала ее, впрочем, как и холодный борщ из маринованной магазинной свеклы, останавливая свой выбор на супах приготовленных на основе мясного бульона, благо сахарную косточку удалось вчера купить, простояв при этом целый час в очереди, до открытия магазина. Возле деревянной калитки с, прикрученном к ней алюминиевой и медной проволоками, почтовым ящиком, женщина взяла сумки и бидон в одну руку, проверила содержимое «почты» и, достав из него несколько газет, прошла во двор. Двухэтажный деревянный домик весь утопал в зелени. Прямо перед домом, вдоль забора росли акация и сирень различных цветов. В основном это была традиционные светло-фиолетовые и бледно-розовые кусты, но хозяйка где-то раздобыла и иные сорта цветистого кустарника. Особенно женщине нравились белоснежно-белые и изумрудно-бирюзовые гроздья, росшие как раз напротив ее окна. Акация уже давно отцвела и цветки превратились в зеленые продолговатые плоды, из которых ребятишки, да порой и взрослые, делали различные свистульки и пищалки. То и дело, то там, то здесь, раздавалась всяческая какофония многообразных трелей, давящая на барабанные перепонки и распугивающая местных собак. Во дворе, слева от дома, росла огромная береза, причудливым образом, у самого корня, разделявшаяся на три ствола. Прям «Три березы на Плющихе», вспомнила женщина свое первое впечатление от увиденного ею дерева. Мужчины в самом начале лета, когда за одним столом собирались все дачники и хозяева участка, после обильных возлияний решали вдруг устраивать дурацкие соревнования, кто быстрее доберется до одной из трех макушек березы. По команде деда Сергея, обхватив стволы руками, с голым торсом и в тренировочных штанах с отвисшими коленями, муж вместе с Олегом и Александром, подбадриваемые улюлюкающей толпой болельщиков, издавая разнообразные, порой неприличные звуки, устремлялись ввысь к звездам «А мой-то, как Гагарин, - говорила Полина, с ужасом наблюдая, как Олег с ловкостью кошки взбирается по черно-белому стволу, опережая остальных участников» «Так он здесь и весной и осенью тренируется, - оправдывался раскрасневшийся и, ободравший все пузо, муж, неловко спрыгивая с дерева, так и не добравшись до его вершины. – Его надо лишить премиального стакана!» И подхватив своих жен под руку, обняв детей, все участники возвращались за праздничный стол, означавший открытие летнего сезона. За столом еще долго обсуждались все перипетии давешней обезьяньей гонки, как называла ее женщина, и лишь уложив в десять вечера детей и сыграв несколько партий в «японского дурака», принимались за танцы под вынесенную на крыльцо радиолу, из которой лилась старая добрая музыка Утесова, Шульженко и других советских артистов. Из новых женщине понравилась девушка по имени Алла Пугачева с песенкой про «Арлекина» и ансамбль «Песняры», зато она терпеть не могла Валерия Леонтьева с его заунывно-депрессивной композицией «Там в сентябре», вызывавшей неприятные ассоциации с возвращением в город, в квартиру к свекрови, с которой у женщины были отвратительные отношения. Мальчик тоже переживал неприязнь матери к бабке и относился к ней с презрением, хотя из любви к отцу старался не выпячивать свои негативные чувства к старой карге. Впрочем, к чему сейчас думать о бренности бытия, когда еще столько времени предстоит провести на даче, в замечательном месте карельского перешейка, среди лесов, озер и полей, в центре мироздания и промежутке несбыточного счастья. Сразу за трехствольной березой, на которую Санька прикрепил все-таки скворечник, правда скворцы или иные какие птицы его так до сих пор и не обжили, возле сарая с углем, которым хозяева зимой отапливали свой дом, за невысоким заборчиком находился малинник и погреб, где все жильцы хранили свои скоропортящиеся продукты, наподобие холодильника. В сезон августовских дождей погреб обычно заливало сточными водами и женщине приходилось надевать резиновые сапоги, спускаясь в него, чтобы достать на завтрак или обед масло, сыр, кастрюлю с рассольником  или стеклянную банку со сметаной и творогом перед сном. Малина еще только отцвела и на кустах едва завязались плоды, зато росшая посреди малинника яблоня, вся была покрыта маленькими яблочками, которые регулярно склевывали всякие мелкие птицы, типа коростелей или пичуг. Слава Богу, птиц в поселке предостаточно, следовательно и за экологию волноваться пока не стоит. Вот и сейчас прямо перед женщиной прыгает трясогузка, отбивая дробь своим длинным хвостом по песчаной дорожке, ведущей к летней кухне на которой женщина готовит еду, вместе с другими дачницами. Поставив сумки с продуктами возле разделочного стола, женщина взяла бидон с молоком и прошла на кухню. Огонь в керогазе никак не зажигался, и ей пришлось доливать из жестяной полупустой пятилитровой канистры через розовую пластмассовую воронку тягучий, янтарного цвета и специфического запаха керосин. Чуть прикрутив колесико «больше-меньше», женщина вновь чиркнула спичку и веселое голубое пламя, с желтыми и оранжевыми язычками на гребешках, забегало по всей длине фитиля. Поставив на одну конфорку чайник с водой, а на другую трехлитровую алюминиевую кастрюлю, женщина налила в нее молоко из бидона и, выйдя из кухни, принялась разбирать купленные продукты. Когда вскипит молоко, надо пойти посмотреть, как там мальчик, не описался ли опять, как давеча. Женщина горько вздохнула. В самом начале июня он перекупался со своими товарищами в еще холодной речке и застудил мочевой пузырь, отчего иногда писался в постель. Врач в Сестрорецке сказала, что это не страшно, выписала какие-то таблетки и посоветовала делать лечебные сборы из трав и цветов, которые росли на поселковых полях и лужайках в изобилии. Сорвав с кустов, нависавшей над столом ветвей каринки, несколько темно-синих ягод, женщина принялась разбирать принесенные продукты и размышлять о том, чем бы занять сегодня мальчишку, чтобы тот не шлялся бесцельно по двору, либо безобразничал с соседскими сверстниками. Увлекшись изучением надписи на упаковке с итальянскими макаронами, что были для нее в диковинку, пожалуй, впервые она купила импортные «spuiggate’s» произведенные в капиталистической стране, отстояв многометровую очередь, женщина чуть не проворонила молоко, поставленное на огонь. Правда, на керосинке стояла лишь контрольная проба, позволявшая убедиться в свежести продукта, и поскольку молоко не свернулось, то она выплеснув пробу в блюдце для котов, заполнила кастрюлю оставшимся в бидоне и вновь поставила ее на огонь. Сегодня сварю геркулес, решила она, протягивая руку к полке, на которой стояли стеклянные банки с различными крупами, и снимая с нее двухлитровую посудину с хлопьями овсянки. И вариться каша быстро, и для желудка полезна, особенно для мальчика, который так плохо ест. Сняв с огня вскипевший чайник, она поставила на его место маленькую кастрюлю, специально предназначенную для варки каши, высыпала в нее две горсти геркулеса и залила водой, вернув банку с овсом на прежнее место, после чего спустила в погреб принесенные из магазина сметану, творог, сливочное масло и четыреста грамм говяжьих сарделек, и вернувшись на кухню, принялась наблюдать за процессом закипания молока. Странно, уже начало десятого, а никто из остальных дачников еще не появился, подумала она, машинально наливая вскипевшее молоко в кастрюлю с набухшими хлопьями овсянки. Выключив огонь на одной из конфорок керогаза, она приоткрыла крышку на кастрюле с молоком, чтобы скорее остывала, и, выйдя из кухни, вновь сорвала себе несколько ягод каринки, которую так любили обдирать клесты и синички, каждое утро встречая хозяйку шумным, веселым гомоном. Когда каша была готова, то женщина сняла с гвоздя, вбитого в дверной косяк, сшитые ей же прихватки для посуды, взяла в одну руку чайник, а в другую кастрюльку с овсянкой и, оглянувшись вокруг, ничего ли она не забыла? направилась в сторону дома. Входная дверь была распахнута и привязана веревочкой к стенке, чтобы не хлопала от внезапных порывов ветра, дверь в коридор она отворила мизинцем той руки, в которой была кастрюля с кашей, а дверь в комнату просто толкнула плечом, благо так открывалась вовнутрь. В комнате было душно, не смотря на то, что перед походом в магазин, она распахнула окно, выходящее в огород и повесила на него анти-комариную сетку. Конечно, воздух через нее практически не поступал, но заиметь целый сонм мух и комаров, ей совсем не улыбалось. Поставив кастрюлю и чайник на деревянные дощечки, она посмотрела на диван, на котором спал ее мальчик, с головой накрывшись одеялом, и лишь его тощая попа в голубеньких трусиках, вызывающе, торчала наружу. Женщина не преминула воспользоваться этим вызовом и тихонько шлепнула по худющему огузку. Мальчик вздрогнул, сбросил с головы одеяло, едва приоткрыл глаза, тут же их закрывая, ослепленный утренним солнцем, потянулся, зевнул и распахнул свои глазенки. Доброе утро, соня, ласково сказала женщина, накрывая на стол. И хватит отвечать мне на своем тарабарском языке, ты не с Медяковым общаешься, вспылила она, услышав его невнятное бурчанье, быстро просыпайся и марш в туалет и умываться, завтрак уже на столе. Пока мальчик ходил на улицу, она наспех позавтракала и полезла под кровать, чтобы достать из чемодана, в котором хранилось постельное белье и нательные вещи, чистые простыни, наволочки и пододеяльники, сегодня вечером они с мужем будут спать на свежем, пахнущем полем и ветром белье, да и маленькому сорванцу надо заменить его «писули» Что-то он быстро вернулся, оглядываясь на входящего сына, подумала женщина, наверняка опять в малиннике писал. Увижу, обязательно отшлепаю как следует, а то взяли манеру, как никого нет, так рядом с домом ссать. «Доешь, переоденься и вынеси грязную посуду!» Надо пока хоть халат и рубашки выстирать, а то уже того и гляди загнивать начнут, а постельное пока просто замочу, перед обедом постираю. Оставив мальчика одного в комнате, женщина вышла из дома. Бросив тарелку с чашкой в тазик с мыльной водой, женщина добавила в него из чайника кипятка, потрогала воду, удовлетворенно кивнула, и оставив кипу постельного белья на соседнем столике, прошла на кухню, браня себя за то, что забыла поставить на огонь кастрюлю, чтобы разогреть воду для стирки. Конечно, за те сезоны, что она жила здесь, выработалась привычка производить все определенные действия автоматически. Готовишь еду, не забывай поставить на керосинку какую-нибудь кастрюлю или чайник, чтобы заранее подогреть воду для мытья грязной посуды. Собираешься стирать белье, будь любезна, поставь на огонь восьмилитровое ведро. Поначалу это тяготило женщину, привыкшую к городской жизни с горячей водой и канализацией, но постепенно все это вошло в норму, в будничность, в обыкновение и она просто перестала обращать внимание на неудобства, проводя свои действия на автомате, от этого и злилась на себя, запамятовав заранее разобраться с водой. Заглянув в белое, эмалированное ведро, в котором находилась питьевая вода, она обнаружила, что ее осталось на самом донышке, и вздохнув, женщина взяла ведро и пошла к колодцу, благо вырыт он был, аккурат, перед самым домом. Остановившись возле кустов сирени, она сорвала одну веточку и понюхала. Терпкий, ароматный запах резко ударил в нос и защикотал ноздри. Женщина сморщилась, потерла нос тыльной стороной ладони и чихнула. Точно, к пьянке, решила она, вставляя цветок в волосы, запихнув его под серебристую заколку, стягивающую русые копны, не дающие им залезать на глаза. Слава Богу, но дружеские посиделки у них были благопристойными и довольно мирными. Случались, конечно, и небольшие эксцессы между подвыпившими мужчинами, особенно между Олегом и Александром, но и они носили не скандальный характер, а так пустячные перебранки, о которых забывалось уже на следующий день. Ну и верно, к чему вся эта ругань, когда живем вместе уже не первый год, и, тьфу-тьфу-тьфу, собираемся еще прожить здесь не мало. А какие наши годы, едва за тридцать, вся жизнь еще впереди. Размышляя таким образом, женщина набрала из колодца воды, захлопнула дверцу и повесив на нее крюк, чтобы не лазили пришлые, возвратилась назад. Проходя мимо веранды, она заметила в окошке Марью Ивановну и, улыбнувшись, кивнула ей в ответ на приветствие старушки. Две бабки Марьи снимали здесь дачу с конца пятидесятых годов и считались старожилами. Обе пенсионерки были инвалидами по болезням связанными с ортопедией. У Марьи Ивановны одна нога была короче другой на добрых десять сантиметров, и она передвигалась по поселку в специальных ботинках, один из которых имел специальную платформу выравнивающую положение тела во время ходьбы. Передвигалась щуплая, невысокая старушка довольно бойко, не ощущая никакого дискомфорта от своей неполноценности. Марья Михайловна, как абсолютная противоположность своей сводной сестре, была грузной, высокой бабкой, перемещавшая свое бренное тело по грешной земле при помощи костылей, с аристократическим флером и достоинством, как дворянки из рассказов Тургенева или Толстого. У нее были хрупкие кости, женщина не помнила название этого заболевания, хотя пенсионерки и регулярно сообщали о своих болячках, рассказывая остальным дачникам о своей пролетевшей молодости. То, что в Михайловне было что-то из прежней, неведомой ныне жизни, женщина почти не сомневалась, глядя, как она гордо несет свой крест, высоко подняв подбородок, выпятив полную грудь и светясь каким-то невидимым, тайным огнем, исходившим от нее на окружающий мир. Ивановна была более приземленной и простоватой, да и образ у нее был именно такой, - гувернантки, горничной, служанки, тогда как старшая сестра играла роль госпожи, помещицы, дворянки. Не смотря на это, жили они очень дружно, хотя частенько переругивались и бранились по-стариковски добродушно, но довольно едко. Мальчишки очень любили просиживать в дождливые вечера на веранде у бабок, слушать их рассказы о прошлом и наблюдать, как старушки проникновенно и азартно режутся в карты. Лучших картежниц чем они было не сыскать во всей округе, и женщина с некоторой тревогой замечала, как горели глаза у мальчика, когда Марья Михайловна учила его играть в дурака. На выходные к старухам приезжали такие же древние бабки и, они дружно чаевничали на веранде, проводя время за разговорами и картами. Ставя ведро на огонь, женщина заметила, как прошмыгнул мимо кухни ее мальчик, вероятно, направившись на поляну. Она выглянула в окошко, так и есть, направился за калитку «Ой, привет Ева, ты безусловно спать мастерица! Давно уже! И в магазин сбегать успела, сына покормила, сейчас вот стирать собралась. Да уж, конечно, какие твои годы, и не говори. Твой то когда приезжает? Неужели, ну с тебя магарыч! » Женщина рассмеялась и пошла к тазу с замоченным бельем, с легкой завистью наблюдая за тем, как молоденькая соседка с бесшабашной легкостью и в тоже время аристократическим шармом, несет свое римское тело, с наброшенным на него хлопковым халатиком, едва закрывающем интимные места, по земле. Еще раз улыбнувшись, вспоминая свою юность, женщина вздохнула и взяла в руку коробку со стиральным  порошком. Вот женится, родит детишек, тогда уже не побегает по улицам с голой задницей, беззлобно подумала она и приступила к стирке.
                * * *
Втянув в себя теплый воздух, исходивший из-под одеяла, он произнес заспанным голосом: «Доброе утро, мама!» Мальчик еще раз потянулся, откинул одеяло и встал с диванчика. Надев на себя лишь маячку с утенком на груди, так сказала мама, он сунул ноги в шлепанцы, стоящие возле двери, и постоянно потирая заспанные глаза, вышел из комнаты. Пройдя по темному коридору, он распахнул дверь и оказался в кишащей от мух прихожей. Высунув голову на улицу и убедившись, что во дворе никого нет, он пересек двор и открыв калитку, зашел в малинник, чтобы справить малую нужду. Этому его научил Лешка, который всегда так поступал, чтобы не бегать в туалет, находящийся на заднем дворе. Сорвав еще неспелую ягоду, он с кислой миной, разжевал ее и сплюнул. Тьфу, какая гадость, совсем никакого вкуса, а трава-травой, как говорит мама. Не обращая внимания на кружащую вокруг осу, вероятно, еще не до конца проснувшись, мальчик спешно умывается и чистит зубы зубной пастой «Чебурашка» с запахом банана. Вытерев лицо и руки, полотенцем висевшим на крюке, прибитом к стенке летней кухни, он заглядывает в помещение и не найдя ничего интересного, нехотя, вразвалочку возвращается в дом. Эх, мама такой сон прервала, про пиратов! Надо будет пацанам рассказать, когда увидимся. Войдя в комнату он проходит к столу и садится на табуретку, поглядывая на мать, которая достает чистое  постельное белье из чемодана, спрятанного под кроватью. Спросить у нее про купанье или нет, размышляет он, наблюдая за матерью, и пронося мимо рта ложку с горячей кашей, которая шлепается ему на ногу, обжигая кожу на ляжке. Ой! Главное, чтобы мама не заметила его неловкости, а то опять наругивать станет. Справа от него, на краю постели лежит приготовленная мамой одежда. Тю, опять эти дурацкие синие шорты и панамка. Ну, что я, маленький ребенок, что ли? Мальчик кивает головой в ответ на указание матери, убрать за собой и вынести посуду на улицу. Плавок он среди приготовленных вещей не замечает и огорчается. Значит мама будет занята целый день, станет возиться со своим ужином! Классно, что папка сегодня приезжает, вечером точно пойдем купаться на речку. Папа все время так делает, а утром в выходные ведет его умываться на перекат, где летают стрекозы и через камни перепрыгивает рыбка-уклейка. Ой, забыл, ведь вчера тетя Ева приехала, можно ведь и с ней сходить на речку, или, если мама не будет против, даже на озеро. На озере вода такая теплая, и тетя Ева любит там загорать почти тысячу часов подряд! Главное, чтобы мама разрешила. Доев кашу, мальчик надевает шорты и рубашку с коротким рукавом, водружает на бритый под полубокс череп белую «девчоночью» панаму, допивает свой чай и ставя пустую кружку на тарелку из-под каши, прижимая к телу несет это все на улицу к летней кухне. Вспомнив по дороге, что забыл надет сандалии, он было решает возвратиться, но передумывает и доносит грязную посуду до тазика с теплой водой, в котором мама ее будет мыть. «Спасибо, мама!» Не дожидаясь ответа, он несется обратно в дом, чтобы сменить обувку и отправится на поиски приключений, как приснившиеся ему пираты. Интересно, а в нашей речке могут быть спрятанные клады, ведь наверняка и в наших местах обитали всякие, кра-а-аважадные  разбойники! Медяк еще дрыхнет, а так хочется ему рассказать про свой сон. Ух ты, а как на улице-то жарко! Мама все же заставила надеть эту дурацкую панаму, уж лучше бы ту, папину кепку с козырьком и надписью на не-русских буквах. Хорошо, что Ирка не видит, а то верно бы дразниться начала: «У-ти, какой маленький мальчик! Ты кашу всю доел, карапуз!» Конечно, ей можно, ей уже тринадцать, и ее мама не такая строгая, как у меня. Эх, куда податься? Барсик, брысь! Вот, неугомонный котишка, все время норовит на стол взобраться. Чем бы позаниматься, пока приятели еще не проснулись? Тьфу, камень в сандалий попал. Ух-ты, а как скамейка нагрелась, даже попу обжигает. Надо попросить у мамы разрешения снять носочки. Ой, бабочка. Это, как дядя Олег говорит – «вредительница» и еще прибавляет нехорошее слово. Ха-ха, он думает, что я маленький и не понимаю, что оно обозначает. То же мне, нашел глупыша! Интересно, а мы пойдем сегодня на речку? Надо спросить у мамы, когда она белье постирает и полоскать пойдет, а то сейчас начнет ругаться, чтобы я не приставал к ней с «дурацкими вопросами». Пойду ка я в огород, посмотрю, когда у деда горох вырастет. Вон, у дяди Саши уже подрос, он вчера вечером принес целую горстку стручков, а мама заставила руки идти мыть. Пока я в умывальник воды набрал, да мыло из травы выковырял, да вытирался, так эти братья Медяковы весь горох слопали, оставили самые тонюсенькие стручки, а один, ва-а-аще, с червяками! Интересно, а на этих червяков можно плотвичку поймать? Надо у папы спросить, когда он из города приедет. Вон, божья коровка! Божая коровка, улети на небо, там твои детки… Улетела. Смешно все это. Ну, как там на небе могут котлетки быть? Тьфу, опять эта крапива. А вон та почернела. Это мне дядя Олег посоветовал, говорит: «ты на нее пописай, она и зачахнет». Не обманул. Я вчера вечером пописал, перед сном, а сегодня верхние листики уже почернели. Во, какая у человека моча опасная! Тю, а горох у мамы совсем тощий, как дедушка Сергей, Иркин деда. Он весь такой белый и худой, как глист. Это так его Ирка называет. О, клубничина какая! Жалко, что видно хорошо, мама заметит. Она всегда все замечает, и ругается, если я случайно ее съем. Будет за ухо драть и ругаться: «А вечером, с творогом, что мы будем кушать?» Ну, а если мне сейчас хочется, почему я должен ждать до вечера? Ладно, пойду на полянку, может, возле болотины земляничка есть? Ой, сачок забыл, надо было ту стрекозку поймать, у которой глазища во-о-от такие а-агромные, как бусы у тети Евы. У тети Евы есть белые и зеленые бусы, такие красивые и большие! Ей их дядя Игорь подарил, ее муж. Она с ним недавно поженилась. Ой, чуть на землянику не наступил. Ничего себе, какая смешная! Ха, как сердечко. Надо Ирке об этом рассказать, она точно такую не видала. Тьфу, кислая какая и клопом пахнет! Эти вонючки лесные клопы так по-дурацки пахнут, что просто хоть стой, хоть падай. Так мама говорит. Интересно, а взаправду если в болотину свалиться, то тина на дно утянет и умрешь? Я боюсь, что когда мама ходит за водой, чтобы грядки поливать, то ее может утянут вместе с ведром в болотину. Ой, вон стрекозка! Какая смешная! А вон еще! А эти дерутся, что ли?  Чего он ей за хвост уцепился? Черт, веток поблизости нет, а то я бы их прихлопнул для коллекции. Ладно, в третий раз, а то мама ругать начнет: «куда ты подевался!» Вон она, с тазиком с бельем идет «Привет, мам! Нет, я на речку не хочу! Хорошо, я во дворе возле скамейки посижу» Совсем позабыл спросить, когда пойдем купаться «Мам, ма!» Не слышит, с тетей Ниной соседкой нашей разговаривает. Не хочу к ним подходить. Тетя Нина наябедничала маме, что я к ним в черную смородину забрался и все ягоды помял! Да, оманывает она. Вракушки все это! Я всего-то три грозди и успел сорвать, это Лёшка Медяков, как начал рвать всю подряд! Я его предупреждал, что надо тихонечко и поскоренько, а он не послушал, вот нас тетя Нина и засекла. Он вредная такая, чего с ней мама общается? Тьфу, в этой дурацкой панамке еще и жарче, чем с голой головой. Пока мама не видит, можно хоть голову проветрить. Ну, когда этот Лешка проснется? Вечно он дрыхнет до десяти часов. Пойти что ли  жучков разноцветных пособирать в цветной крапиве? Не-а, не буду! Я на запрошлой недели целющий коробок набрал, так они все сдохли и замутнели. А зачем они не живые нужны? С ними скучно, а для коллекции они не подходят, больно все одинаковые, не то, что стрекозки. Пойду куриц покормлю, надо крошки с кухни принести. Ой, тетя Ева! Здрастье! А вы куда? А мы купаться пойдем? А можно на курорт? А, мама пошла бельё полоскать, а потом будет обед готовить. Тетя Ева, а я курочек хочу пойти покормить. Да ну их, они такие вонючие, а Васька все время бодаться лезет! А когда?  Хорошо, я у мамы спрошу! До свидания! Тьфу, ну конечно, увидимся. Тетя Ева, а вы видели жучков разноцветных около туалета, где цветочная крапива? А когда? Пока! Так, мы же купаться пойдем? Тетя Ева, а вы уже позавтракали? А когда? Хорошо, пойду курочек кормить! Тетя Ева наверное сейчас пойдет умываться под бочкой с водой, которую для нее специально дядя Олег сделал. Мне тоже разрешали насос трогать, туда-сюда, качаешь, а водичка из ручья в бочку наливается. Тяжело ужасно! Руки потом болят, но дед Сергей говорит, что это хорошо, мускулатура вырастет, как у взрослых дяденек. Ой, лягушка поскакала в редиске. Уходи прочь! Всю редиску потопчет своими большими лапками. А я их не боюсь, даже в руки могу взять. Это не жабы, они все в пупырках и противные такие. Лешка говорит, что если на жабу наступишь, то сразу дождь пойдет и громыхать молния начнет. А, ну их, я их не боюсь, но не люблю! А мы с Лешкой Медяковым один раз одну лягушку надули, как воздушный шарик. Нас этому тетин Евин муж научил. Он шашлыки ели на поляне и водку пили, тьфу. А потом он подошел к Лешке и показал, как лягушке в попу надо соломинку вставить и дунуть. Я поймал о-о-огромну-у-ю лягушатину, во-о-от такущую,а он подошел и говорит, хотите я вам шарик из нее сделаю? Я честно не поверил ему, а Лешка закричал, давайте, давайте! Тетя Ева ему сказала, чтобы он прекратил издеваться над животными и учить детей всяким гадостям, но дядя Игорь шлепнул ей по попе и сказал, что он не сильно ее надует, и она не лопнет. Лешка потом сказал, что дядя Игорь имел ввиду надуть тетю Еву, а не лягушку. Он такой все знает и пошлый. А я не знаю, как тетю Еву надуть можно? Хи-хи! Ей тоже в попу соломинку вставить надо? А тетя Ева красивая такая, как моя мама, только молоденькая еще, у нее детей нету. Ой, а ведь она сейчас под душ пойдет! Ух ты! Пока мамы нет, пожалуй стоит позырить, как она титьки и письку мыть будет. Мы с Медяком уже два раза следили за нею из сарая с сеном. У нас там лежанка сделанная. Правда там жарко и воняет, но зато там никто не найдет, когда в войнушку играем. И в дождик там классно! Залезешь в сарай, ляжешь рядом со стенкой и смотришь в щелочку, как дождик поливает, и как мама и тетя Женя, мама Медяка, ищут нас везде и кричат, на наших пап, чтобы они не курили на кухне и не «играли в литрбол». Это значит, что папы купили водку и выпивают ее в летней кухне возле погреба. Они почти каждое воскресенье, если дождик идет, усядутся на кухню и давай водку пить! Тьфу! Я никогда пить водку не буду, не хочу быть пьяным, как дядя Олег, Иркин папа. Он как с нашими папами выпьет, так сразу ругаться матом начинает, говорить всякие плохие слова! Я их даже вспоминать не хочу. Мама говорит, что во всем водка виновата, когда человек становится дураком, как свинья. Папа так не пьет, чтобы быть «как свинья», только краснеет весь и спать идет, а утром купаться идет на речку. Мама на него иногда ругается, но не сильно. Он хороший, мой папа! Вон, тетя Ева сходила пописала и теперь пошла в бочке воду смотреть. Сейчас мыться пойдет, надо скорее в сарай бежать! Там этот дурной Черныш лаять начнет! Не люблю я собак, так и знайте! Они все время лаются, когда ямы в огород к соседям залезаем. Лешка на Черныша палкой замахнется, а тот хвост подожмет и в будку убегает. А я когда в него камнем кинул, так он так разлаялся, что ели удрать успели. Лешка говорит, что его нельзя боятся, тогда он лаять не станет, а станет ластиться, если ему косточку дать. Я ему дал один раз, мне папа посоветовал, так Черныш чуть мне пол руки не оттяпал! Как амкнет, пасть раскрыл, и цап! Еле-еле руку убрать успел, а папка смеется, какой ты трусишка! Вон Черныш дрыхнет в тени своей будки. Тихо, тихо! Только голову поднял и забрехал. А еще муху зубами хотел цапнуть, он всех цапает. А сейчас запарился и отдыхает в тенёчке. У него бочок болит, он с другими собаками подрался около магазина. Там их огроменная стая, наверное тысяч сто! Они все время там лаются, я поэтому и боюсь в магазин ходить один, когда мама за молоком посылает. Черныш! Черныш! Ты на меня не лайся, я в тебя камнем кидаться не стану! Хороший, Черныш, маленький! Вот гадость какая! Козы и здесь свои катышки накакать успели. А молоко у них какое вонючее, бр-р-р! Хорошо, что мама перестала меня им поить, а то оно такое противное. Вот блюха-муха, сена сколько навалили, наверное наше место все забили до самой крыши. Придется нам с Лешкой новую норку себе строить. Тьфу, наелся этой соломы, а еще она и за шиворот напопадала, щас колоться начнет и чесаться. Ну, ничего, пойдем на речку смоюсь весь. А свежая сена пахнет лучше, чем другое. От того какой-то кислятиной-козлятиной воняет. Ой, чуть на гвоздь не ободрался! Столько сена, что и не видно ничегошеньки. Вон тама и стенка, где наша с Лешкой лежанка была, пока ее травой не насыпали. Где-то тут старое покрывало спрятано, чтобы не так колюче было на сене валяться. Ой, чуть палец не уколол! Все, наконец-таки и стенка. Надо сена несколько примять, чтобы удобнее лежать было. Интересно, а сколько мама будет белье поласкать? Как бы не начала меня «хвататься». А, ерунда, она еще его вешать на поляне станет. Ой, а вона она, все еще с соседкой разговаривает. Она уже с речки идет или еще только туда топает? Наверно еще туда. Нужно было пойти с нею, а то ведь совсем из башки вылетело, мы ведь вчера с Лешкой донку на щуку поставили, а вдруг там огроменная щучища попалась, вот такущая. Мальчик представил себе рыбину размером способным охватить  его воображением и захихикал, нарисовав в голове картину, как удивятся знакомые парни, увидав его с такой добычищей. На самом деле, ему еще не разу не удалось поймать даже щуренка, а ведь так хотелось. Хотелось похвастаться перед папой, который привозил с залива из «окуневой бухты» бо-о-ольшу-у-ущих рыбешек: горбатых окуней с черной спиной и злющими зубами, плотвичек с серебристой чешуей, которая все время прилипала к рукам и одежде, сопливых ершей, норовивших больно уколоться об ладошку и больших судаков, примерно таких, как щука, нарисованная его фантазией. Мальчик вспомнил, что забыл выпустить вьюнов, на которых пытался поймать огромную щуку, он оставил в банке возле сарая, и они, наверняка, сдохли от жары и противно пахли. Ему было совсем не жалко «миножек», как называл их Медяк, просто он не любил ловить их в ручье возле Белоостровской улицы. Нужно было залезать в холодную воду ручья и высматривать в бурлящем потоке черные спинки вьюнов. Ловить их было очень просто, они либо присасывались своими ртами ко всяким разным камешкам и железякам, лежащим на дне, либо просто извивались в прозрачной чуть желтой водицы ручья. Мальчику не нравилась это занятие по одной причине, он страшно боялся пиявок, которые так и кишили в холодной воде. С какого рожна он с таким испугом и неприязнью относился к этим в сущности безобидным обитателям водоемов, он не знал, по всей видимости напугал кто-то из сверстников, или мимоходом услышал разговор взрослых о медицинских пиявках, вгрызающихся в кожу и сосущую человеческую кровь. Представив себе вместо щуки огромную пиявку, мальчик поежился и сморщил физиономию. Ну, где же тетя Ева? Научил его подсматривать за голой соседкой, естественно Медяков. Хотя он уже наблюдал в поселковой бане, в которую они ходили вместе с его и Лехиным папой по выходным, как взрослые мальчишки смотрели через дырочку в женское отделение. Дело в том, что в маленькой сельской бани оба отделения и женское и мужское, разделяла лишь обычная деревянная дверь, с облупившейся от влаги и тепла водоэмульсионной белой краской. Взрослые мальчики и дядьки проковыряли гвоздем дырку в двери и подсматривали на всякие сиськи, попы и писи. Дырочку регулярно замазывали пластилином или замазкой коричневого цвета, забивали деревянными палочками, но ничего не помогало, дырку расковыривали вновь. Когда взрослые уходили в парилку, либо сидели в предбаннике и пили пиво, то мальчишки заглядывали в дырочку по очереди, смеялись и трогали свои писи, которые становились больше и краснели. При этом парни говорили всякие слова про тетенек, что даже думать о них не хочется. Сам же мальчик первый раз увидел голую тетю Еву, когда Леха подозвал его как-то вечером и сказал на ухо, что: «если ты, лопоухий, хочешь посмотреть на сиськи тети Евы, то срочно необходимо бежать в сарай с сеном, потому что, сейчас она уже приехала из города и должна пойти мыться после своей работы». Мальчику очень хотелось посмотреть на голую тетю Еву, но он обиделся на то, что Леха назвал его лопухом, а потом нужно что-то наврать маме, которая запрещала вечером уходить со двора. «Если убежишь со двора, то моментально ляжешь в кровать!» Мама строгая, она никогда не разрешает надолго уходить от ее глаз. Вон, Лешка везде уже побывал, и ничего с ним не случается, а со мной все время какие-то штучки случаются, всюду набедокурю, как баба Маша говорит: «Бедовым ты малыш будешь, тяжело тебе с твоим беспечным характером и тонкой душой» А мама говорит, что я типичный хулиган, - «ленинградская шпана» Она не ругаючи говорила, а просто так, чтобы баба Маша меня не защищала. «Решайся - настаивал Леха – Хочешь сиськи посмотреть, большущие такие, тогда решайся или идешь со мной, или беги к своей мамке» Он выбрал голую тетю Еву. Они забрались в сарай, на то место, где в последствии устроили свой штаб, прильнули к довольно широкой щели в дощатой стене, выходящей на внутренний дворик возле курятника и козьего хлева, и затаив дыхание принялись ждать появления тети Евы. Ой, а вон и тетя Ева возле бочки. Сейчас кран открутит и раздеваться станет. Фу-х, прямо дыхание перехватило, что будет! Правда в тот вечер ничего путного увидеть не удалось. Лешка постоянно толкался, а их головы стукались друг об дружку так сильно, что бренчало не только у него в ушах, но и казалось звон разносился по всему сараю и его ближайших окрестностях. Кроме того, тетя Ева стояла под струей воды, повернувшись к ним попой и мальчишки смогли лишь мельком разглядеть ее огромные титьки и черный треугольник волос между ног, хотя и эта картина так возбудила их, что они еще некоторое время никак не могли прийти в себя, от переизбытка впечатлений и нахлынувших чувств. Мальчик даже с ужасом ощутил, что его пися напряглась и увеличилась в размерах, а в самом низу живота возникла непонятная тяжесть, в голове зашумело и глаза вылезли из орбит. Тогда он постеснялся спросить у Лешки, испытал ли тот такие же чувства, глядя на голую попу тети Евы, но Медяков после сам признался, что у него «х.. стоял» Мальчик не любил плохих слов, но промолчал, потому что, он и сам делал плохо, подсматривая за голой тетенькой. И вот теперь представилась возможность, не толкаясь и стукаясь головами с приятелем, при ярком солнечном свете последить за тем, как моется тетя Ева. Когда она открыла воду и потрогала ее пальчиком, он затаил дыхание, предчувствую нечто необычное. Лицо загорелось, дыхание участилось, внизу живота вновь возникло сладостное жжение и он прильнул к щели, наблюдая как тетя скидывает с себя шелковый халат и снимает розовые трусики. Повернувшись к ниму лицом, тетя Ева погладила свою обеими руками огромную грудь и улыбнулась. Огромные коричневые соски смотрели на него и он не мог отвести глаза от ее тела. Его писька затвердела и уперлась в стенку сарая. Между тем, руки тети Евы скользили вниз по ее телу, пока не остановились возле черного треугольника волос, расположенного между ее ног. Вдруг, она резко повернулась и встала под струю воды, подняв руки вверх и вздрагивая всем телом, выплевывая попавшую в рот воду. Мальчик оторвался от щели, спустил шорты и посмотрел на свое хозяйство, как называла его писю мама. Писька увеличилась вдвое, покраснела и как-то странно подрагивала, готовая вылезти из кожи, как камера в футбольном мячике, когда порвутся стягивающие ее оболочку нитки. Сердце отчаянно билось, и он вновь прильнул к стенке. Тетя Ева намыливала свое тело мочалкой.
                * * *

Господи, ну, хватит уже! Солнечные лучи просто дразнили ее, когда она поворачивалась на левый бок и утыкалась лицом в подушку. Ладно, поваляюсь еще минут десять и буду вставать, решила она зевая и потягиваясь, раскрыв глаза и рассматривая разводы на потолке, появившиеся после ливня и грозы, бушевавших на позапрошлой недели. Ее ладное, тугое тело все наполненное влекущей энергией молодости, запахами полевых цветов и трав, звенящими перекатами прозрачных ручьев, раскатами гулкого грома, переливами грибных дождей и отблесками серебряных молний, жаждало любви так, как мечтает о корке хлеба голодный голубь, бездомная собака о брошенной чьей-то доброй рукой, обглоданной кости, пустынник о глотке родниковой воды, а подсолнух о солнечном луче, входящим в его плоть и приносящем надежду на бесконечность продолжения рода. Досчитав до одного, Ева вспорхнула с постели и как была, в чем мать родила, подбежала к окну и распахнула его настежь. В комнату ворвалась утренняя свежесть, запахи укропа и яблонь, козьего навоза и прелого сена, дух болотной тины, долетавший до нее от болота за участком, тяжелого раскаленного воздуха, плавящегося на глазах и стонущего под давлением своей несостоятельности. Хорошо что она взяла отпуск именно сейчас, подумала девушка, рассматривая свое лицо в зеркале, висевшем рядом с раскрытым окном. То, что  кто-то увидит ее в неглиже, совсем не смущало Еву, что естественно, то не безобразно, рассуждала она, ловя на себе похотливые мужские взгляды, когда проходила в короткой улице по ленинградским или поселковым улицам. Женщина должна нравиться, она должна возбуждать в мужчинах нестерпимое желание, рождать в них любовь, считала она, сидя в кинотеатре и сентиментально вытирая соленые слезы, глядя на очередную романтическую киноленту. Она была еще слишком молода, жизнь казалось ненаписанной книгой, не просмотренным фильмом, недоеденным эклером из кондитерской возле Финляндского вокзала. Возле окна жужжали пчелы и осы, с шумным  гомоном веселились птицы, природа скрипела и изнасилованная жарой приступала к обыденной жизни. Вот черт, Ева углядела возле носа маленький розовый прыщик и нахмурившись, принялась выдавливать его ногтями. Проделав эту хирургическую операцию, она еще раз внимательно оглядела каждый миллиметр своего лица, высунула язык, и убедившись, что он розовый, а не белый или серо-буро-малиновый в крапинку, удовлетворенная поднялась со стула и повернулась к большому зеркалу, возле входной двери. Возле него она вертелась гораздо дольше, любуясь сама собой, оценивая попеременно свою высокую, тугую грудь, довольно сносную талию, она мечтала иметь такую же, как у Людмилы Гурченко, ну хотя бы, как у Анастасии Вертинской. Разглядев еще один прыщик, на сей раз на округлой заднице, она недовольно покачала головой и полезла в тумбочку за кремом. Наверное о травинку укололась, решила она, растирая покрасневшее место стрептоцидовой мазью, совершенно не уверенная в том, что мазь предназначена именно для этих целей. Повертевшись еще минут двадцать возле зеркальной поверхности стекла, она обнаружила на левом соске волос и пинцетом, лежавшим сверху на тумбочке, безжалостно вырвала его. Ева очень гордилась своей грудью, которая достигла уже четвертого номера и выглядела просто потрясающе. Нет, конечно, у нее все тело, как у богини, но ее грудь особенно притягивала мужские взоры. Незря Игорь так любил целовать ее, присасываясь к то одному, то к другому соску, словно младенец. Ева улыбнулась, вспоминая, как Игорь дурачился, облизывая ее сиськи, и тут же темное облако пробежало по ее челу, при мысли о будущем муже, так она полагала. Ну, когда он наконец вернется! Ей так хочется любви, что ночами приходиться выть на луну, как голодной волчице, и заниматься мастурбацией в огороде под душем. При мысли о мужчине соски напряглись, в промежности возникли спазмы, внизу живота появилась тяжесть. Ева тяжело задышала, лаская свою грудь левой рукой, а правой трогая набухший клитор. Еще мгновение и она. Нет, Ева сбросила с себя оцепенение и вожделение исчезло вместе с ним. Вот пойду под душ, там и займусь онанизмом! Интересно, а Игорь занимается им, или нашел «временную жену», как говорят у них. При мысли об этом, она вздохнула, нашла под подушкой кружевные розовые трусики с белой оторочкой, надела их и решив, что лифчик ей не к чему, набросила на плечи халат и, захватив щетку и болгарскую зубную пасту, выскочила из комнаты, едва не стукнувшись головой о косяк. Спустившись с чердаки по скрипящей, неудобной лестнице, она распахнула входную дверь и отдалась всей своей жаждущей плотью раскаленному, знойному воздуху, как старому, доброму любовнику, встреченному ей случайно после тысячелетней разлуки. Правда, у нее никогда не было никаких любовников, и вообще, между нами, она прижала указательный палец правой руки к губам, словно сберегая свой секрет от «тайного воздыхателя», Игорь был ее первым мужчиной в этой жизни. И хотя случилось это довольно давно, но за это время она ни разу не изменила ему, хотя таких возможностей было несметное число, всякие ловеласы и доморощенные «Ромео» постоянно обращали на нее внимание и выказывали интерес к ее персоне, особенно в институте и на работе, а еще летом на пляже и, в общем, везде, где только она не появлялась. В метро ей дарили цветы неизвестные кавалеры, в электричке угощали клубникой, неведомые пассажиры, на пляже бегали за холодным лимонадом загорелые, фигуристые купальщики, но Ева была неприступной, она ждала своего Адама и была верна, данному ему слову, когда они прощались с ним на Московском вокзале больше двух лет назад. Игоря забирали в армию, куда-то в Среднюю Азию, и Ева ужасно переживала по этому поводу. В общем-то, она переживала бы в любом случае, поскольку любила своего мальчика, но в момент расставания, она четко почувствовала накативший на нее тяжелым катком, ужас, взявшийся из ничего, но не исчезавший долгое время. Эта внезапность, настолько выбила ее из колеи, что она едва не завалила сессию и не вылетела из института. Лишь мать с отчимом, да подруги помогли собраться и постепенно прийти в себя. Когда же, в конце прошлого года они узнали, что Советский Союз ввел свои войска в Афганистан, для выполнения интернационального долга, то Ева едва не свихнулась, предвидя худшее, тем более, что письма от Игоря и так приходившие не часто, вдруг на время исчезли совсем, а когда появились вновь, то содержание их стало каким-то другим, сухим и невзрачным, хотя Игорь всегда посылал ей живые и солнечные письма. Сбросив с себя пелену грустных воспоминаний и накокетничавшись с природой, Ева направилась в туалет, оставив полотенце и зубную щетку возле умывальника. Соседка уже за работай, подумала она, заметив снующую возле кухни подругу. Бедная, трудится как пчела с утра и до вечера, а ведь еще и беременная. Об этом она сама сказала, когда мы ходили с ней в Дюны за фитилями для керосинки. Ох, Ева машинально провела ладонью по груди и подумала, что и ей все это предстоит: и вынашивать, и рожать, и кормить, и воспитывать. Странное чувство страха внезапно возникло в груди и еще долго не отпускало ее из своих объятий. А сможет ли она, вот так жить? Ведь, по сути, надо поставить на себе крест и посвятить жизнь другим людям, пусть и самым близким и родным. Способна ли будет она на такое? «Привет!» Ева поздоровалась с приятельницей, перекинулась парой ничего не значащих фраз и пошла дальше по делам. Надо будет предложить ей взять с собой ее охламона на озеро, чтобы не путался под ногами и не мешал матери. Похвалив себя за это, Ева открыла дверь в покосившийся на бок деревянный гальюн и, сонм черно-зеленых мух с дребезжащим гулом вылетел ей навстречу. Ева брезгливо поморщилась, хотя давно привыкла к дачным неудобствам, но для себя отметила, что пора уже сказать Жене, чтобы она посыпала туалет хлоркой, хоть чуть почище станет, да и запах на время исчезнет. Возвращаясь из того места «куда царь пешком ходил», как любила говаривать Марья Михайловна, Ева заметила мальчика, который что-то рассматривал на пригорке, сразу за полянкой возле огорода. Какой он смешной, этот лопоухий мальчишка! Нет, я хочу девочку. Ева вздохнула. Чего-то она размечталась не на шутку, быть беде, как говаривала ее бабка, когда будучи еще маленькой, Ева шалила или выдумывала всяческие волшебные истории. У всякой сказки печальный конец, и не потому, что добро всегда побеждает и от этого сказка становится слишком предсказуемой, правда на то она и сказка, поймала она себя на нестыковке понятий. Но все равно, главное, что сказка заканчивается и начинается быль, и от этого иногда становится очень грустно. Ну, почему не написать бесконечную сказку, которую можно было бы читать всю жизнь. Представьте, сначала ее читают вам ваши бабушки и родители, а потом вы читаете ее своим детям и внукам, и так продолжается бесконечно. Так ведь это и есть жизнь, вдруг поймала она себя на банальной мысли. Так ведь по сути своей, наша жизнь и есть эта бесконечная сказка, которую человечество читает уже множество веков. И не всегда она бывает веселой, чаще грустной и тревожной, как ожидание бури в спокойном море, но она продолжается в наших детях, внуках и правнуках, и так будет бесконечно. Ева остановилась и затрясла головой, стараясь выбросить из головы глупые мысли, внезапно посетившие ее мозги. Вероятно это от длительного воздержания, подумала она и твердо решила заняться онанизмом после чашки кофе с молоком. Зачерпнув ковшиком воды из оцинкованного ведерка, стоящего возле умывальника, она налила в него воды, выбросив при этом осу, оказавшуюся в воде, и приступила к утреннему туалету, краем глаза наблюдая за действиями соседки, суетившейся возле таза с бельем. Закончив, Ева спустилась в погреб и взяла с полки масло и сыр, не забыв прихватить бутылочку американской «Пепси-колы», появившейся в магазинах аккурат перед московской Олимпиадой. На бутылке были нарисованы пять разноцветных колец и талисман, - смешной коричневый медвежонок. Знакомая звонившая в Москву, рассказывала, что в столице Олимпиады продается еще «Фанта», газированный напиток со вкусом апельсина, и один ее знакомый обещал привезти, попробовать, правда только после того, когда игры закончатся. Так ведь они еще не начались, вопрошали нетерпеливые дамы, но приятель был тверд и неуступчив, как крымские скалы. Кстати, Ева с равнодушием относилась и к олимпийским играм и к их бойкоту западными странами, и внезапно возникшей «пепси-колой». Бегают, прыгаю, дерутся на ринге, ну и что, что от этого изменится, начнут выпускать за границу «железного занавеса»? Ева поймала себя на мысли, что если она и дальше будет слушать «вражьи голоса», то станет таким же диссидентом, как Олег, недавно сообщивший всей даче о смерти Высоцкого. В советских средствах информации ни фига, а по ВВС уже передали о его кончине. Направившись уже было к дому, Ева вдруг поняла, что у нее нет кипятка и вернувшись попросила его у соседки, заодно поинтересовавшись у той, не будет ли она против, если она заберет мальчика на озеро до обеда, и получив положительный ответ, мысленно подмигнула маленькому сорванцу и виляя задницей, как заправская Софи Лорен в фильме «Брак по-итальянски» направилась к дому, умудряясь держать в руках столько различных предметов, включая горячий чайник. Да, грудь у меня пока поменьше чем у итальянской кинозвезды, размышляла она, поднимаясь по лестнице в свою комнатку под самой крышей, но зато я гораздо стройней этой актриски. В душе, девушка конечно завидовала всяким Тейлор, Лолобриджидам и Денев, но это не было той поедающей самого себя черной завистью, это была грустная зависть, грустная от того, что в ее стране пробиться на вершину славы практически невозможно, тем более учитывая ее родословную. Прабабушка у Евы была грузинской княжной, а учитывая сущность нашего рабоче-крестьянского государства, на людей с голубой кровью всегда поглядывали с недоверием и подозрением. Конечно, она не будет ведь сидеть за пульманов в секретной лаборатории и проектировать атомные ракетоносцы, не будет разрабатывать космические аппараты и новые танки, но везде в Союзе правит мафия, это она четко усвоила, даже без помощи западных голосов. Есть партийная мафия, есть военная мафия, кгбэшная, но это ее особе не касалось, зато она постоянно сталкивалась с торговой, милицейской и преподавательской. Что и не говори, сколько раз ей намекали на то, что любая проблема решается за пять секунд, стоит лишь переступить через свою гордость и провести немного времени с мистером «Х» в ресторане, студенческой столовой или привокзальной забегаловке. Она тут же вспомнила анекдот на эту тему, про будущую актрису, которая рассказывает подруге о том, как один знаменитый режиссер предлагал ей роль в своем фильме. «И он предложил мне роль на заднем плане и без слов» «А ты?» «Я? Ха-ха! Я рассмеялась ему прямо в яйца!» Представив эту картину, Ева брезгливо поморщилась и вздохнула, понимая, что такого она себе никогда не позволит, а посему никогда не станет звездой. Бросив туалетные принадлежности на неубранную кровать, она приготовила себе парочку бутербродов, девушка насыпала в чашку растворимый кофе, приобретенный по случаю розыгрыша продуктовых наборов на маминой работе, добавила сгущенного молока и, облизав губы, выглянула в окно. Она все время ловила себя на мысли, что обязательно первой увидит своего Игоря, возвращающегося из армии. По дорожке сновали люди, в основном торопившиеся на пляж, но ее мужчины, естественно, на тропинке не было. Допив кофе и оставив на столе надкусанный бутерброд с сыром, Ева достала из ящика комода новые трусики, бросила их в целлофановый пакет, где дожидались мыло и шампунь, и не захлопывая за собой дверь, выпорхнула на улицу. Возле забора, она едва столкнулась лбами с мальчиком, бесцельно болтавшимся по участку, поджидая своего закадычного приятеля Медякова. Привет малыш, ты это куда собрался? Куриц кормить? Ну, какой ты хозяйственный. Нарви травки и заодно коз покорми. Ха-ха, и чего ты так Ваську боишься. Нет, он не такой. Каких жучков, это которые в крапиве? Нет, пожалуй я не пойду их смотреть, ты их мне потом покажешь. Купаться? Конечно, пойдем. Нет, малыш, на пляж сегодня не поедем, давай рванем на озеро, хочешь? Да, конечно, поговорю с твоей мамой, только душ приму, ты далеко не убегай. Да, я ее видела. Когда вернется, тогда и решим все проблемы. Ева потрепала мальчика по волосам и направилась к импровизированному душу. Ой, как бочка нагрелась, вода, вероятно, кипяток. Девушка повернула кран и подставила ладонь. Пожалуй, сойдет. Тьфу ты, черт, мочалку на кухне оставила. Ева положила мыло на столик и вернулась за шампунем и мылом. Соседка уже ушла на речку полоскать белье. Взглянув на разделочный стол, она отметила, что мама мальчика приготовила продукты для заправки супа, вон и косточка лежит, размораживается, значит агитировать ее присоединиться к ним, бесполезно. Жаль, втроем было бы веселее. Барсик, а ты не заглядывайся на чужое, сказала она коту, отиравшему ее ноги своей мордочкой, у тебя молочко в блюдце. Погоди, вот хозяйка вернется, она тебе чего-нибудь вкусненького обязательно даст. Пообщавшись с котом, Ева прошла по участку, срезая угол, и остановилась возле импровизированной душевой кабинки, скинула с себя халат и вновь открыла воду и, сняв трусики, встала под струю, задернув полиэтиленовую занавеску, чтобы с улицы ее не было видно. Вода приятно ласкало тело, Ева провела ладонями по груди, животу и ляжкам, повернувшись лицом к стенке сарая. Глупындра, улыбнулась она, ощутив на себе чей-то пытливый взгляд. Девушка догадывалась, кто так внимательно наблюдает за ней. Ну что ж, пусть мальчик смотрит, в конце концов, когда-нибудь и у него будет своя «ева», да и мастурбировать так гораздо приятней, возбуждение и так охватившее ее плоть станет еще сильнее и ярче. Интересно, а что он чувствует сейчас глядя на нее, этот несмышленый мальчик? Ева намылила мочалку и принялась нежно тереть свое тело, слегка повернувшись боком к сараю и выпятив попку, с белой полоской от трусиков посредине ягодиц. Положив мочалку на столик, она повернулась лицом к стенке и стала ласкать свою грудь, теребя пяльцами соски. Возбуждение все сильнее и сильнее охватывало ее и, правая рука соскользнула вниз и коснулась вагины. Затем указательный палец коснулся твердого, набухшего клитора и, слегка согнув колени, она принялась водить по нему рукой, постепенно уплывая в сладкие грезы, удаляясь от действительности. Ева представляла себе, что это не ее рука, а язык Игоря вонзается в ее плоть, раздвигая своим твердым, острым кончиком ее половые губы. Видение было настолько ярки и реальным, что она застонала, представляя уже, что мужчина гладит ее щель своим ставшим стальным пенисом. Давай, входи скорей, шептала она в момент, когда перед глазами поплыли радужные круги и в голову ударил невиданный поток вожделенного вакуума. Она щипала соски на своей груди все сильнее и сильнее, движения правой руки убыстрялись и становились гораздо агрессивнее, тело напряглось и покраснело, ноги задрожали. Давай, давай сильней шептала она невидимому мужчине, его голос становился звонче с каждой секундой, пока, наконец, не превратился в крик. О-о-о-о! Да, да, да!!! Внезапно тело дернулось несколько раз, правая рука обмякла, хотя левая продолжала скользить по груди. Голова закружилась и Ева открыла глаза, отдуваясь и переводя дыхание. Сердце билось с такой бешенной скоростью, что того и гляди выскочит из груди. Девушка выдохнула в последний раз и, левая рука так же беспомощно, как и другая,  свалилась с грудей, покатившись вдоль тела, как снежный комок с катальной горки. Внезапно, Еве стало стыдно, что она проделывала все это на глазах у мальчика, который даже не достиг еще половой зрелости, но чуть позже это чувство прошло, смылось потоками теплой воды из бочки и просочилось в песок. Мальчику наверняка интересно было наблюдать за ее действиями, ведь не зря он  так шумно дышит за стенкой сарая. Любопытно было бы посмотреть на него в этот момент, когда он впервые увидел такую сцену. Когда возбуждение спало окончательно, девушка смыла с себя оставшуюся пену, выключила воду и взяла в руки полотенце. Вытиралась она довольно долго, а когда пришла очередь вытереть живот и ниже, то она вновь почувствовала нарождающуюся похоть. Нет, я скоро не выдержу этой муки! Ну, когда же наконец приедет Игорь? Не торопясь одеться, она простирнула свои розовые трусики и отжав из бросила на столик. Вытащила из целлофанового пакетика новые, теперь белые, кружевные с уточкой на интимном месте, как у малышей, она еще раз повернулась к сараю и отметила для себя, что из щели за которой только что была черная тень, пробивался солнечный луч. Мальчик досмотрел свой детский утренник и смылся, раззванивать по всему свету, какое удивительное представление он увидал и какие чувства пережил. Конечно, он обо всем доложит Лешке и скоро у нее будут уже два зрителя, а не один. Нет, пожалуй, это уж слишком, решила она, пускай их не будет не одного, кроме ее любимого, который вот-вот должен вернуться домой. Ева повесила трусы и полотенце на веревку, натянутую рядом, повернула кран, перекрыв воду и, застегивая свой узкий и короткий халатик, раздвинула полиэтиленовую занавеску. Спектакль закончился, актеры удаляются в гримерку.
                * * *
Да, так и было. Хотя в тот год вступительные экзамены были сдвинуты, в связи с олимпийским турниром по футболу на стадионе имени Кирова, абитуриентов отнюдь не убавилось. Сказать, что в городе было засилье иностранцев, он не мог, хотя людей в чудных одеждах, смешных нарядах, непонятным наречием и говором, ему не приходилось встречать ранее никогда. Что впрочем и не удивительно, ведь на дворе лишь самые начала восьмидесятых. Кстати, не так было много «серых» людей с одинаковыми лицами, в единообразных костюмах, прическах а-ля Юрий Гагарин, с рациями в руках и оттопыренными полами пиджаков. Нет, конечно, где-то их было видимо-невидимо, к примеру возле зарубежных консульств, железнодорожных вокзалов, в Пулково, немногочисленных гостиницах, пригодных для приема иностранных гостей, и естественно вблизи главной спортивной арене Ленинграда – стадиона имени Кирова. Но это было так далеко от него, что он просто и не думал обо всех этих людишках с их заботами, радостями и трудностями. Иностранцев опекали довольно плотно, хотя и были они, в большинстве своем, представителями дружественных нам стран (как известно стало еще в начале года, США и их империалистические прихвостни, бойкотируют нашу Олимпиаду из-за ввода ограниченного контингента советских войск в Афганистан), но все же, руководство ожидало отдельных провокаций несознательных граждан развивающихся стран, вылазок одурманенных пропагандой польских представителей профсоюзов и наших, доморощенных, диссидентов. Он никогда не видел не тех, не других, не третьих, и кроме того, что какой-то доктор Хайдер голодает в Вашингтоне ради борьбы за мир, не ведал ни о чем. Конечно, присутствие большого числа чекистов на Невском и узловых станциях метро, порой раздражало его, но все же, мысли были не о том. Ему предстояло сдавать экзамены в институт, который указал его деспотичный отец, второй секретарь московского райкома КПСС, и ослушаться его выбору он не мог даже подумать, хотя, если положить руку на сердце, душа к точным наукам, к физике и математике у него не лежала со школьной скамьи. Поднявшись по эскалатору, он вышел из вестибюля станции Горьковская и намеченным взглядом определив, снующих возле станции, оперативников и мажоров, свернул налево и по Александровскому парку пошел в сторону Планетария и Мюзик-холла. Время еще было раннее, и навалившаяся на город жара, не так плавила тела и мозги, как во второй половине дня. Торопиться в институт не было особого смысла, списки сдавших экзамены вывешивают в десять утра, а сейчас было лишь восемь двадцать. То, что он мог провалиться, эта мысль даже не посещала его, и не потому, что он считал себя вундеркиндом, нет, отнюдь, в своих способностях он понимал не менее любого здравого человека, просто мать намекала, «что папа переговорил с кем-то из вузовского руководства», да и сам он из-за страха попасть в Вооруженные Силы страны, старался как мог. Пройдя по тенистым аллеям парка, под какофонию различных звуков, начиная от скрежета трамвайных вагонов, и щебета птиц, и заканчивания лаем собак и визгом немногочисленных детишек и их мам (все же город существенно почистили и тех кого могли вывезти за его пределы постарались это сделать). Пройдя по полупустынному Сытному рынку, он заглянул к знакомому азербайджанцу Азизу, его ровеснику, торгующему здесь из-под полы гвоздиками. К его удивлению, а может даже радости, Азиз был на своем рабочем месте, но цветами не торговал, просто беседовал с толстой торговкой по имени Марина. Впрочем, даму звали как-то иначе, но когда-то по осени она представилась этим имение, так оно к ней и прилипло. Поздоровавшись со знакомым и перекинувшись парой не значащих, дежурных фраз, он предложил азерботу сходить в «Чебуречную» расположенную аккурат напротив входа в его институт, и в которой готовили восхитительные хазани и чебуреки. Кроме того, не смотря на жару можно было выпить по стаканчику «Агдама» или «Колхети», в зависимости что будет в меню. Азиз долго ломаться не стал и, сказав что-то толстой Марине на своем языке, проследовал за юным абитуриентом, без пяти минут студентом Ленинградского института точной механики и оптики. В небольшом и уютном кафе было, как обычно, прохладно и спокойно. Студенты находились в стройотрядах, на каникулах и черт знает где, местные аборигены не особо жаловали это заведение предпочитая пивную на Пушкарской или пельменную на Сытинской, и хотя крепкое там не разрешалось, но ведь мы-то догадываемся, что если очень хочется, то можно. В пельменной он был зимой, когда приезжал к знакомым жившим возле «Ленфильма». Гадюжник был отменный, отчего-то пахло не пельменями, а квашенной капустой, но водка из рукава, порция пельменей со сметаной и стаканчик чая, сделали свое дело, и морозная Ленинградская ночь расцвела иными красками и запахами. На утро они с приятелем посидели в «Пушкаре» выпили по три кружки пива с соленой соломкой и ставридой холодного копчения, нарезанной на блюдце жирными кусками, потом был пивной кабак в подвальчике на Кировском проспекте, а закончилось все в отделении милиции на улице Скороходова. Так что, можно сказать, район знал достаточно сносно, еще до того момента, когда указующим перстом, папаня определил его дальнейшую участь, хотя бы на ближайшие пять лет. С «чебуречной» он познакомился чуть позже, этим летом, когда посажал подготовительные курсы для поступающих в Вуз. Скорешившись на них с одним парнем, таким же балбесом как о сам, они пару раз заглядывали сюда, принюхиваясь к экзотическим запахам восточной кухни, а когда распробовали хазани, восхитительно приготовленные шеф-поваром армянином лет шестидесяти, то стали частенько наведываться в это заведение, и по-взрослому позволяя себе к горячим блюдам, горячительные напитки. Конечно, на коньяк денег не хватало, но на двести грамм «адмама» за 51 копейку, наскрести можно было почти всегда, а если пошарить по карманам партийного папани, то хватало и на два стакана «белого крепкого»! Заказав два по двести вина и две порции чебуреков, молодые люди сели за небольшой деревянный столик возле окна, отделанными  какими-то витражами с восточной экзотикой но советской тематикой. Пригубили и стараясь не облиться вытекающим из чебуреков бульоном, приступили к позднему завтраку. Выпили по второй порции, доели второй чебурек. Ну вот и все, можно и разбегаться по своим клеткам, кому на рынок, а кому… А ему-то куда? Ему-то и деваться то сейчас совершенно некуда! Он нахмурился и наморщил лоб. Все школьные  приятели тоже сдают экзамены, те кто уже сдал отправился либо на дачу, либо на юга. Азиз наотрез отказался продолжить «банкет», сославшись на загруженность на рынке, уходя сунув ему в карман коробок с коноплей, куреньем которой ребята иногда баловались от случая к случаю.. Что же делать ему, со стаканом во-лбу, с деньгами в кармане и тоской на душе, без одежд, в неглиже, и щемящим чувством одиночества, словно глоток недопитого вина на дне стакана, вдруг возникшая рана, безразличного творчества, бытия. Пития, голубого тюльпана на окне в витраже и на грани стакана, в смятой салфетке, крошках еды, где там я, где-то ты? Солнечный луч за окном, сквозь стекло, а за спиной стена из снега и льда, и не холодно и не тепло, а так, ерунда. Стакан «Агдама» и отсутствие всяческих перспектив, на хоть малое развлечение в едва разродившемся дне, не вызвали у юноши никаких сильных эмоций, так же как и побег знакомого азербайджанца на свою не хитрую работу. Юноша посмотрел на круглые часы висевшие напротив раздаточного окна и зафиксировал в мозгу цифру 9 часов двадцать минут. Опьянение не приходило, хотя злоупотреблять алкоголем он стал уже довольно давно, по его меркам, где-то около года. Наверное, с переходом в десятый класс. Переведя взгляд с циферблата часов на барную стойку, он безразлично стал разглядывать светловолосую, неприятную барменшу, похожую на скукожившуюся селедку, с одутловатым красным лицом, прядью волос, вылезавших из-под кокошника, золотым зубом с правой стороны, неприятно поблескивающим, когда буфетчица разговаривала с кем-то из кухонных рабочих или с редкими клиентами, которые заходили сюда чтобы пропустить стаканчик вина. Плотно завтракать присаживались не многие, во-первых не дешево, а во-вторых, в пельменной через квартал можно было вдоволь объесться за меньшую сумму денег и не теряя времени, пока повара выполнят ваш заказ. Парню торопится было некуда, и еще раз взглянув на часы, на сей раз -  наручные, он встал и подошел к барной стойке, стараясь не смотреть в лицо опухшей буфетчице. «Еще двести «Агдама» и хазани с двумя кусочками хлеба». Он вытащил из кармана помятую трешку и положил на фарфоровое блюдце. Буфетчица, повернув голову на сорок градусов, прокричала на кухню про принятый заказ, взяла из стопки чистый граненный стакан, откупорила бутылку вина и налила парню, поставив стакан перед ним. После отсчитала сдачу, и попросив подождать, когда приготовится мясо, предложила присесть за прежний столик. Парень поблагодарил, ссыпал мелочь в карман, не пересчитывая, наметанным глазом определив, что обманула она его лишь на четыре копейки. Ругаться в такую жару, в такой скучный день было сверх цинично и недостойно его, и он удалился к своему окну., тем более, что он слегка нервничал по поводу своей оценки за экзамен по математике. Письменную работу он написал тяп-ляп и надеялся лишь на то, что то пример из-за которого у него больше всего болела душа, он верно списал у какой-то пигалице, которая крутила перед ним своей попкой еще со времен подготовительных курсов. Девка явно его домогалась, но была не в его вкусе, и лишь тогда, когда он понял, что плывет на экзамене ко всем чертям, то стал отчаянно выказывать девушке знаки внимания и духовную близость. «Отличница», как он окрестил ее для себя, в конце-концов докончила со своим заданием и буквально «на флажке» передала ему решение его задачи. Хотя он был и не совсем идиотом в точных науках, то, что он увидел на исписанным мелким девичьим почерке листке, поначалу повергло его в тихий ужас. От отчаяния, он даже хотел выбросить листок и сдать работу в том виде, в котором смог дорешать сам, но подумав и прикинув, что хуже уже не будет, наскоро переписал вариант решения к себе на листок и сдал преподавателю. Ждавшую его возле аудитории девушку он проигнорировал, сделав вид, что торопиться по какому-то срочному дело. Вот и теперь, дожидаясь любимого мяса с луком и болгарским кетчупом, отхлебывая вино из холодного стакана, он прикидывал, а правильно ли он поступил, переписав решение, которое было явно не идеально. Его позвали к раздаточному окошку и сам повар армянин передал ему на поднос две тарелки с ломтиками черного хлеба и вилкой с ножом и тарелку с жаренным мясом и кетчупом с луком. Юноша поблагодарил, сглотнул слюну и вернулся за свой столик. Во время приема горячей пищи и употребления вина, тревога куда-то испарилась и в вестибюль института он зашел в твердом расположении духа и довольно трезвой памяти. Возле вывешенных на стенке возле гардероба листков с результатами прошедших экзаменов, толпились такие же как и он абитуриенты. Он не стал влезать в толпу, а решил подождать несколько минут и сходить покурить в вестибюль. Вытащив из кармана пачку «Опала», он достал сигарету и закурил. Внезапно мимо прошла заплаканная «помощница». Он хотел что-то крикнуть, спросить, в чем дело, но сдержался и равнодушно продолжил вдыхать и выдыхать дым. В конце-концов, кому какое горе, может у нее живот болит? В душе то он догадывался, что причина слез иная, что возможно, отвлекаясь на помощь ему, девушка сама где-то напортачила и сама не верно решила свои задачи. Но, это ведь ее выбор, а не его, он ведь лишь только пару-тройку раз попросил ее помочь ему и всего-то. Короче, никаких угрызений совести он не испытывал, и выбросив окурок в пепельницу пошел к гардеробу. Нашел свою фамилию он довольно быстро и удивился, увидев напротив ее оценку в четыре бала. Значит, задачу она решила верно, надо было хоть спасибо ей сказать. Да, а ведь он вспомнил и ее, смешную фамилии чем-то созвучную с «чебурашкой2. Он еще раз протиснулся к листку, пробежал глазами по фамилиям и нашел фамилию девушки. Что ж, так распорядилась судьба, он пожал плечами, и вылез из толпы страждущих подростков. Напротив фамилии его спасительницы было написано «неуд». Неприятный холодок пробежал по его душе, но только и всего. Она баба, не поступила в этот раз, поступит на следующий год, ей ведь в армию не идти. А его, в случае неудачи, как питдать забреют на два года служить родине. Конечно, папаша мог бы посуетиться, в случае чего и поговорить с кем надо на тему отсрочки призыва, но сама эта мысль разговора с отцом вызывала у него чувство страха и отвращения. Все, все хорошо, решил он и вышел на улицу. С жарой и выпитым вином, мерзкий осадок расплавился в терпком, тягучем воздухе, и он пошел куда глаза глядели. А глядели они на остановку 33 трамвая. Он решил съездить в ЦПКиО и прогуляться по его аллеям, заодно покататься на катамаранах и посетить летний ресторанчик, благо как-то раз уже бывал в оном с приятелями по весне. Трамвая пришлось ждать довольно долго, вероятно перед олимпийскими играми их реставрировали, красили, обновляли, чтобы не ударить в глаз перед многочисленными туристами и любителями спорта, мечтавшими посмотреть столь захватывающее зрелище. Сам же он был к спорту равнодушен, и даже отказался от халявного билета на какой-то футбольный поединок, типа ГДР – КНДР. Дурак, недоумевали приятели, мог бы загнать его за приличные деньги. Плевать, мне до лампочки! Он был инфантильным и безразличным юношей, так до сих пор и не понявший, чего же он хочет от этой жизни. В данную минуту, он хотел уединения и легкого развлечения, а вот какого, он и сам не знал. Он плыл по течению жизни, как тот кусок дерьма, проплывавший под деревянным мостом через Малую Невку, на который он смотрел, стоя на мосту, наблюдая за рыбаками, удившими рыбу возле входа в парк. На картонной вывески с названием парка и схемой расположения различных объектов и игровых зон, на его территории, красовалась эмблема Московской Олимпиады-80, - пузатый коричневый медвежонок, приветливо улыбающийся участникам и гостям. На левом берегу, возле двух рыбаков, таскавших приличных подлещиков на глазах редких посетителей парка имени Кирова, по песчаной дорожке проехал конный наряд милиции. Он вспомнил, что такие конные патрули применялись на стадионе Кирова в Приморском парке Победы, когда бушующая толпа болельщиков штурмом брала едва поспевавшие подходить на остановки, трамваи. Парень улыбнулся, припомнив занятную сценку, случившуюся пару лет назад, когда они с одноклассниками пошли на футбол, вроде бы с «Араратом». Так вот, когда милиция и конная и пешая, рассеивала толпу возбужденных болельщиков возле трамвайного кольца, какой-то ухарь прижег конскую залупу окурком сигареты. Что тут случилось, просто уму непостижимо. Конь встал на дыбы и заржал, словно дикий, необъезженный мустанг. Не ожидавший такого поворота событий, милиционер сидевший у него на спине, вылетел из седла и шлепнулся в бушующее море полупьяных болельщиков. Жаль, их тогда оттерли от места событий и не дали досмотреть сценку до конца. Но в «Вечернем Ленинграде» была крохотная заметка на эту тему, в которой говорилось о каких-то провокациях со стороны одурманенных западной пропагандой элементов. Но, мы то все видели, как было на самом деле, хоть повеселились после позорной ничьей «Зенита». А главное конь, прямо как на скульптуре «Медного всадника», только там царь чего-то рукой машет, а здесь мельтон обеими граблями вертел в разные стороны и орал при этом благим матом. Постояв еще с минуту, пока дымилась сигарета, парень полез в карман брюк и вытащил из него мелочь. Входной билет стоил 10 копеек, если прокатиться на катамаране, то еще 30, ну и останется больше двух рублей, для посещения местного кафе. Нет, напиваться он не собирался, да и разве это для его здоровья доза. Нет, просто делать было абсолютно нечего, а отметить успешную задачу экзамена было просто необходимо, такова уж традиция, родившаяся еще в десятом классе. Выбросив никчемный билет, он прошел по тенистым аллеям в сторону Елагиного дворца, туда где располагалась станция проката катамаранов и лодок. Конечно, можно было взять лодку, но она дороже, да и управляться с ней он толком не умел и стеснялся случайных взглядов, брошенных с ухмылкой в его сторону, прогуливающимися девушками и парнями. Нет, катамаран, он привычней, да и кататься на нем особого ума не требовало. Пруды с лодками и катамаранами, тоже не отличались особой перегруженностью, часть людей загорала на травке возле них, часть сидела в тени вековых деревьев, а кое-кто предпочитал более подвижный отдых. Метрах в двадцати от кассы на белой деревянной скамейке сидела молоденькая девушка, и даже, по его понятиями, весьма симпатичная. Можно было бы, конечно, предложить ей прокатиться на катамаране вместе, но стеснительный с детства и просто аллергик на любой отказ, он не решился на сей благородный поступок, и сдав в залог свои часы, подаренные отцом год назад на шестнадцатилетие, он взял билет и пошел к катамарану, на который ему указал служащий станции. Девчонка, меж тем, явно тяготилась своего одиночества и никого не ждала, поточу что, когда он проплывал мимо него, призывно улыбнулась ему, и даже, а может показалось, махнула ему рукой. Он покраснел и отвернулся. В свои шестнадцать с огромным хвостом лет, он был девственником, хотя как и остальные парни хвастался своими победами на сексуальном фронте. На самом же деле, он и целовался то с девчонками только два раза, да и то, как-то так неумело, что девчонки откровенно хихикали над ним, потешаясь над его робкими попытками «целоваться в засос». Он до сих пор, о стыд то какой! Не знал, как это делается. Самое страшное, что он не знал, куда деть язык во время поцелуя, а спросить у партнерши элементарно стеснялся. Так что, говорить об его успехах на любовном фронте можно было с огромной натяжкой, а про секс, вообще, лучше и не говорить вовсе. При этой мысли, он вновь покраснел, еще пуще разозлился на симпатичную девчонку, которая скрылась за поворотом дорожки и решил пойти в кафе и выпить стакан вина. Почти не боявшийся ни мужиков, ни пацанов его возраста, да и старше, он комплексовал перед слабым полом и топил свою слабость, свой недостаток в вине и злобе, хотя в душе и не был скотом. Тем паче, что пареньком он был видным, даже в чем-то симпатичным, и одноклассницы частенько заглядывались на его возмужавшую фигуру и покрывающееся пухом симпатичное лицо. Но, все это в прошлом, вероятно, скоро он станет студентом и тогда начнется новая жизнь, тогда он точно переспит с женщиной и поймет, что же это за странное чувство, когда сперма вылетает из члена во влажную девичью плоть. Он сдал катамаран, не добрав до конца положенного времени добрых полчаса, застегнул на руке часы, сорвал травинку, зажав ее зубами, чтобы часто не курить и направился к фанерному павильону, расположенному в минутах десяти ходьбы от лодочной станции. Травинка оказалась горькой и чем-то пахла, и он выплюнул ее изо рта.

 
                * * *
Етитская сила! Хамась протер глаза, повернул голову на шум, доносящийся из соседней комнаты, решив, что бабка готовит завтрак, потянулся, сдернул одеяло состоящее из разноцветных лоскутков и подошел к окну. Погода стояла великолепная, жаркая и сухая, а это плохо. Придется идти на болото за травой, там она влажная и сочная и приятно пахнет тиной. Хамась жрал траву с младых ногтей, терпя издевательства поселковых мальчишек, но ничего с собой поделать не мог. Даже бабка вечно ругалась, видя его зеленый рот, едва лишь только он сбегает во двор «по-маленькому». Бабка у него была настоящая, фирменная ведьма, с клеймом. На щеке и единственным желтым клыком, торчащим с левой стороны и придававшей плотной старушке устрашающий вид. Дедок напоминал старичка-лесовичка, маленький, щуплый с жидкими седыми волосами и такой же белой бородкой. Родители были прямой противоположностью друг друга, но жили ладно, мирно и весело, переругиваясь лишь вовремя игры в дурака, в которого резались каждый вечер всей семьей. Родителями Хамась называл бабушку и дедушку, потому что, ни мать ни отца отродясь не видел, да и не знал, были ли они на самом деле. Соседи же считали, что он порождение ведьмы и лешего, а бабка с дедом знавшие об истинности его зачатия, все скрывали от порядочных граждан, прикрываясь расхожими фразами: об отце алкоголике, а матери безалаберной девчонке, зачавшей ребенка в тринадцать лет и оставившей его на попечение своих, не совсем нормальных родителей. Так это или не так, интересовало меньше всего самого Хамася, который дожил до своих пятнадцати лет, и не смотря на некоторые странности, вполне сносно общался с окружающими сверстниками и взрослыми, хотя в школу не пошел, имея какую-то удивительную справку с печатью, на белом листе с разноцветными разводами, гордился ее, чем вызывал зависть местных парней, вынужденных ежедневно зубрить какие-то дикие формулы, изучать пестики и тычинки, помнить в каком году была война с Наполеоном и какова формула соляной кислоты. Все это было настолько далеко от Хамася, что он втихую посмеивался над мальчишками, жуя свежее сорванные стебли какой-то травы. Еще Хамась умел выть. Не просто так, как воют нормальные люди, которые получили тумаков от родителей или приятелей, а по-звериному, по-собачьи. Он выл так, что у окружавших его замирал дух. Особенно в лесу, бывало порой так страшно, особенно девчонкам друзей, когда собирая чернику или бруснику, они слышали жуткий вой, скорее стон и плачь, одинокого зверя, доносившийся со всех сторон света, исходивший откуда-то изнутри земли и в тоже время, сливавшийся с горизонтом и уходивший ввысь к небесам. Девчонки прижимались к своим кавалерам, а те тискали их за набухавшие груди и нежно шептали на уши разные приятности. Ведь они то знали происхождения этих звуков, ведь именно они просили Хамася повыть чуть-чуть, чтобы их милые создания переполошившись бросились искать защиты у своих благородных и мужественных рыцарей. Хамась никогда не отказывал, даже не оттого, что отказ грозил ему побоями и тумаками, а просто от оттого, что был он добр с самого рождения и одинок со времени зачатия, и помочь ближнему своему почитал за честь, и всегда стремился к этому, будь-то просьба повыть в темном лесу, будь-то просьба постоять на шухере, пока пацаны будут воровать клубнику в соседнем садоводстве, будь-то взять всю вину на себя из-за того, что кто-то из его сверстников впервые в жизни напился и заблевал всю родительскую кухню. Хамась был ненормальным мальчишкой, вечно забитым и затюканным, с бегающими маленькими мышиными глазками, грязными черными волосами с прямым пробором посредине, большими ушами и носом, жиденькой черной бороденкой, клочьями выпиравшей из разных частей лица, скрипучим голосом, невнятной дикцией, словно мямлил что-то, а не говорил, но с большим добрым сердцем и чистой душой. Мальчишки издевались над ним, над его штопанной-перештопанной одеждой, а жили они очень бедно, над его манерой жевать разную траву, над его смешной речью, надо все пожалуй, к чему можно было привязаться и чем он отличался от ровесников. Взрослые же с сочувствием и теплотой относились к парню, вероятно чувствуя в нем какую-то внутреннюю силу, доброту, благородство, тем более, в отличии от своих отпрысков, они знали кое-что из биографии Хамася. Надев на босую ногу черные стоптанные полуботинки, подаренные ему отцом Верки, он завязал тесемку на штанах, служащей ему ремнем и пронесся мимо бабки, суетящейся возле керосинки, едва не сбив старую каргу с ног. Родители были без ума от парня и он отвечал им взаимностью. А как они резались по вечерам в карты, это надо было видеть! С шутками, прибаутками, переходящими в стычки и, порой, войсковые операции, с кровопролитием и выносом раненых с поля боя. Каждая партия рождалась как шедевр, как песня, и никому не позволено было испортить ее, никто из окружающих не был допущен до игры, даже его подруга Вера, отец которой частенько подбрасывал Хамасю и старикам деньжат, либо просто помогал по-соседски по дому. Игра это святое, это как молитва, как тайная вечеря, а все остальное это от лукавого. Соседи смеялись над их фетишем, но относились сдержанно и спокойно, пока Хамась не связался с местными ровесниками и не начал выпивать. Вот курить он отказался сразу, по каким-то внутренним убеждениям, а выпить стаканчик «Кавказа» или «Рубина», то почему бы и нет? А на счет курения, это строго. Говорили, что он был из какой-то секты «некурящих баптистов». Но, мало ли кто что мог придумать тогда, когда в мозгах горели мартеновские печи, выплавлялись тонны чугуна и стали, вырабатывались миллионы центнеров хлопка и космические корабли бороздили. Мало ли, что было тогда. Хамась бежал пописать на задний двор и пожрать травы, без которой не мог прожить не дня, как без воды и воздуха. Отлив возле покосившегося, вросшего в землю сарая, в котором хранился мотоцикл хозяина дома, Вериного отца, Хамась по привычке облизал засохшие губы и спустился к болотцу, позади двора. Распугивая лягушек и местную флору, он спустился к самой воде и выдрал несколько стеблей осоки, с белым, сочным корневищем. Очистив корешки от грязи, он засунул траву в рот и затомился, зажмурившись и улыбаясь чему-то своему, сквозь узкие щелки глаз глядя на солнце. В такие мгновения мир казался Хамасю таким цельным и волшебным, что хотелось расправить крылья и полететь, что Хамась и сделал. Он взобрался на сосну, почти на самый верх, поглядел сверху вниз на опушку леса, на дома вдоль болотины, на поле перерытое окопами и спрыгнул. Падение оказалось болезненным, но обошлось без травм и прочих неприятных последствий. Эх, опять не удалось полететь, огорчился Хамась, но ничего, он обязательно полетит, ведь он делал это миллион раз. Правда, только во сне. Он отряхнулся, поднял с травы оставшиеся стебли осоки, откусил корешок и побрел км дому. Должно быть, бабка уже сварила картошки, а дет заварил крепкого чая – чифиря. Это был каждодневный завтрак. Кряхтя, словно дед, Хамась поднялся по скрипучей лестнице к себе на чердак, и столкнулся лицом к лицу с бабкой, тащившей с кухни большую чугунную сковородку с яичницей, что случалось только по большим праздникам. Неожиданно он вспомнил, что сегодня же у нее день рождения. Хлопнув себя полбу он стремглав скатился по лестнице вниз и помчался в огород, где росла посаженная им специально для этого случая –роза. Еще в самом начале июля, лазая с местными пацанами по чужим огородам, в поисках клубники, он заметил одинокий розовый куст возле парника с рассадой огурцов и томатов, и выдрал его с корнем. Позже, посадил его на своем участке и бережно ухаживал за ним, надеясь, что цветок не погибнет. Роза и вправду, выросла и распустилась алой шапкой, посредине высокой крапивы и репейника. Огородом давно никто не занимался, еще с тех пор, как ушла из жизни прежняя хозяйка их дома. Хамась рассчитывал, что бабка, практически, ослепшая на оба глаза, не заметит это алое чудо в зарослях зеленых сорняков, и его подарок станет для нее сюрпризом. Бабка же, сразу же углядела изменившейся «пейзаж» за окном, но вида не подавала, улыбаясь в белые усы, когда глядела за тем, как внук тайком от всех пестует «аленький цветок», правда не догадываясь, его предназначение. Дед же высказал вообще крамольную вещь, что Хамась выращивает розу для того чтобы просто слопать ее, как лопал остальные растения, они даже однажды повздорили меду собой вместе наблюдая из окошка, как внук таскает с болота воду и поливает растение. И вот настал тот день и час, когда тайне суждено было раскрыться. Раскладывая шкварчащую еду по алюминиевым тарелкам, шипя словно она сама яичница, на деда норовившего урвать себе порцию поболе, бабка едва не выронила из рук сковородку, когда сияющий медным тазом Хамась, появился со шкодливой улыбкой на лице и цветком в руке. Хамась, меж тем, вытер рукавом фланелевой старой рубахи свой зеленый от осоки рот, шагнул к бабке и чмокнул ее в щеку, протягивая шикарный цветок. Какой я счастливый, размышлял он, наблюдая за реакцией обомлевшей старухи. «С днем рождения!» - проскрипел он и бухнулся на табуретку. У старухи из глаз посыпались слезы, величиной с горошек из консервной банки, подаренный старухе соседкой, за связанные ей из козьего пуха шерстяные носки. Бабка родилась в начале года, аккурат перед крещеньем, а сегодня был день рождения самого Хамася, о котором он всегда забывал. Меж тем, довольный отрок, с умилением наяривал горячую яичницу, перемигиваясь с дедом, исподволь наблюдая за обомлевшей старухой. Раскрыть «страшную тайну» внуку, бабка все никак не решалась, боясь спугнуть то маленькое счастье, которое так и изливалось из его светлой души. «Ничего, - решила она – вечером за партией в дурака, она расскажет ему истинность нонешнего торжества и подарит футболку с символом Олимпиады, которую по случаю купила в магазине возле железнодорожного вокзала, получив свою скудную пенсию на почте возле автобусного кольца на Сестрорецк. Хамась, тем временем, заглотил яичницу, сделал несколько глотков горячего чая и выскочил из-за стола, поблагодарив старуху за завтрак. На самом деле, он никуда не спешил, он просто боялся спугнуть тот счастливый миг, ту радость, вдруг заполнившую всю малюсенькую комнату вместе с солнечным светом. Делать Хамасю было абсолютно нечего, его приятели просыпались гораздо позже, после ночных посиделок в лесу возле пылающего костра. Каждонощный ритуал ночных бдений, вошел в их кровь и плоть вместе с молоком матерей, сиживавших когда-то возле горящих головешек, сотни лет назад со своими будущими мужьями и отцами нынешних «пионеров». Парни пекли сворованную часом ранее картошку, пили «Белое крепкое» и угощали девчонок свежеукраденной клубникой, не забывая при этом проверять наличие у девиц сисек и иных прелестей. Местные ребята рано становились мужчинами в поселке, в результате вот таких ночных заседаний. Кто-то бренчал на гитаре, заставляя Хамася подпевать, что тот с большим удовольствием и делал, не имея при этом слуха, про его трухлявый голос и говорить нечего, вызывая при этом шутки и смех всех присутствующих. Но Хамась совершенно не обращал на это никакого внимания, понимая весь абсурд ситуации, дурачился и веселился вместе со всеми, подгоняемый на подвиги винными парами. Несколько раз он порывался рассказать друзьям о том, что умеет летать, что было неправдой, но боялся опозориться и того, что в случае неудачи над ним будет смеятся его тайная любовь - Верка, такая бесбашенная девчонка, как и он сам. Однако, если парни засиживались возле костра до первых петухов, то Хамась к полуночи уходил домой, поскольку старики рано ложились спать и запирали дверь на крюк. Конечно, можно было переночевать в лесу или у кого-нибудь на сеновале, но он просто не хотел обижать немощную бабку, которая не смотря на кажущуюся бодрость с каждым годом чувствовала себя все хуже и хуже. Поэтому-то по утрам он бесцельно шлялся в одиночестве по поселку, иногда прогуливаясь в лес в поисках сыроежек и съедобной травы, которую выискивал как больной пес. Трава лечила его неокрепшую юношескую душу, успокаивала нервы и утоляла боль, внезапно возникающую где-то внутри совсем близко к сердцу. Иногда он ходил на вокзал и встречал и провожал проезжавшие мимо электрички, мечтая сесть и уехать куда-нибудь в неизвестные другим места, но понимая скудным умом, что рельсы когда-то обязательно закончатся тупиком. Поскольку, семья нищенствовала, то у них даже не было в городе телевизора, и путешествовал он не вместе со всеми жителями СССР в передаче Сенкевича, а по картинкам из журналов и газет, а чаще во снах и фантазиях. Все-таки я молодец, похвалил он себя, припоминая лицо ополоумевшей бабки, когда он протянул ей розу. То, что она была ворованной, Хамась давно забыл, считая, что именно он выпестовал и вырастил ее, оберегая от бурь и ветров, которых, на самом деле, этим летом не случилось ни разу. Стоп! Хамась хлопнул себя полбу, ведь надо же сбегать окунуться на речку, а заодно и Веру позвать с собой, она боялась купаться одна, страшась что ее утянет на дно водяной дядька, водившийся в их местах. Хамась тоже верил в водяного, хотя над их страхами и потешалась вся округа. Спорить с невежами было бессмысленно и он не утруждал себя вступать в полемику с приятелями, и лишь ухмылялся, когда друзья издевались над его причудами, вероятно поэтому он и не рассказывал им о своей способности к полету словно птица зяблик, фотографию которой он видел в детской энциклопедии у Булкина, соседа по участку. Веерка же знала об этой его способности, но никому не рассказывала, потому что сама этого действа не видела и боялась, что ее сверстницы  поднимут на смех. Точнее, она видела один раз, как Хамась раскачавшись на макушке высоченной березы, росшей возле обрыва реки неподалеку от излучины, свалился с нее в воду, отчаянно размахивая руками, словно желторотый цыпленок, у бабки Маши. Вера искренне хохотала, глядя на это чудо-действо, но когда мокрый кавалер выплевывая воду изо рта с сияющей улыбкой вылез из реки, она сдерживая позывы смеха, кивал головой, подтверждая то, что она видела собственными глазами, как он летал словно птица зяблик. Потом они вместе выжимали его брюки и «пиждак» с заплатами на рукавах, доставшийся ему от деда по наследству, и Веерка украдкой смотрела на его дырявые трусы из которых торчал его приличного размера член. Хамась, как и Веерка был девственник, да его и не тянуло на секс, хотя парни и подбивали его на то, чтобы он занялся любовью с кем-нибудь из девчонок постарше, которые прознав про величину его мужского достоинства, были готовы отдаться «дурачку» ради спортивного интереса. Но, Хамась был влюблен в Веру, а та еще не созрела для настоящей любви, была угловатой, плоской и тощей девочкой-подростком, с отвисшей нижней губой, за что и получила кличку – «Губа», на которую никогда не откликалась и страшно злилась на подруг и Хамася, который веселился вместе со всеми, наблюдая как лицо девушки заливает красная краска. Хамась покрутился возле занавешенных окон подружки примерно минут пятнадцать и решив, что она дрыхет после ночных посиделок, отправился на речку в гордом одиночестве. Возле его любимого места на излучине никого не было, прыгать с обрыва рисковали не многие, лишь его сверстники и некоторые взрослые, дно был все усеяно корягами, да и мелко там было, можно спокойно повредиться или сломать чего-нибудь, поэтому он разделся до семейных дырявых трусов и прыгнул в холодную воду. Повторять подвиги с березой, он не решился, не потому, что порядком струхнул в тот раз, а просто не перед кем было показывать свою молодецкую удаль. Сам-то он знал о своих способностях к полету, но тратить впустую данную Богом энергию он не желал. Побарахтавшись в воде пару минут, он поднялся на пригорок, выжал трусы, повернувшись спиной к тропинке, так на всякий случай, одел брюки и натянул на мокрое тело неизменный серый пиджак. В любую жару он не вылезал из него, от того и был бледный и белый, в отличии от загоревших приятелей. Лишь лицо его было покрыто коричневым загаром да шея, кисти рук и та часть груди, которую не закрывала одежда. Таких придурков было всего двое в поселке, он да Лимон, недавно вернувшийся из армии. Тот тоже болтался в любую жару в меховой шапке, отчего его как-то раз забрали в милицию в галантерейном магазине  Сестрорецка, решив вероятно, что он просто уволок шапку из отдела меховых изделий. Но, разобравших что к чему, отпустили, покрутив пальцем у виска и делая понимающую физиономию. А Лимону было пофиг, как и молодому Хамасю, он ходил в десантной майке, американских джинсах (!) и пыжиковой шапке на голове, гордо выпятив грудь. На него никто не обращал внимания, ну ходит себе, и пусть, лишь бы не баловал. Подтрунивать над Лимоном решались не многие, поскольку можно было нарваться на неприятности, все же десантная закалка давала свои плоды. Злые языки говорили, что он выпал из самолета во время учений, а парашюта на нем не оказалось, вот и стукнулся головой об землю, но одно был обыкновенный треп, Лимон был повернутым с детства, и все удивлялись, как его такого, взяли в элитные войска. Впрочем, в Советскую армию гребли всех подряд и плешивых и убогих, стране нужны были войны, враг стоял у ворот и проклятые американцы все время затевали какие-то провокации на кубинской границе и в африканских джунглях. Хамасю же армия не грозила, хотя до восемнадцатилетия было еще долгих три года, он имел белый билет, с каким-то мудреным диагнозом, чего его совершенно не заботило. Посидев немного на краю обрыва, наблюдая как плескается в речке уклейка, он встал, отряхнулся, сорвал несколько столбиков щавеля м, пожевывая его, направился по тропинке в сторону магазина, решив для себя, пойти на вокзал , понаблюдать за электричками, пока не начался большой перерыв в их хождении и не проснулись корешки. Выйдя нак шоссе возле объезда, старый деревянный мост через ручей решили обновить, построив капитальный каменный, и от того, дорогу пустили в объезд по крутому склону, чем вызвали неудовольствие немногочисленных счастливых обладателей легковых автомобилей и водителей рейсовых автобусов до второго озера. Возле зеленого дома он заметил двух малышей, оживленно беседовавших о каких-то своих секретах. Поравнявшись с мальчуганами он потрепал одного из них по светлым волосам. При его приближении, парни таинственно замолчали и потупили взгляд «Привет, Медяшкин! - весело сказал Хамась и протянул другому веточку шевеля – на лопай, витамин С». Услышав в ответ тихое спасибо, он осклабился беззубый зеленым ртом и продолжил свой путь на вокзал.
                * * *
Ё-п-р-с-т! Цирк развалился, а звери разбежались. Игорь выпивал уже второй день подряд и  никак не мог добраться до Поселка. Ленинград его встретил не ахти как, все-таки город готовился к принятию участников олимпийских соревнований по футболу, а не участника вторжения в соседнюю страну в рядах ограниченного контингента Советских войск. Повесив в шкаф парадку, усевшись на телефон, Игорь пробовал дозвониться до приятелей, но, как назло, никого дома не было. У Евы тоже никто не снимал трубку. Она на даче, догадался солдат и, приняв холодный душ, горячей воды по обыкновению не наличествовало в летний период, переодевшись в штатское, он оставил записку родителям, с утра отвалившим на природу, отправился на вокзал, решив что военкомат подождет с его появлением. На улице парило, но не так, как в стране из которой он сегодня вернулся. Вернее, из Афгана он вернулся уже несколько дней назад, но попасть в родной город было не так-то просто, для этого следовало пробежаться по нескольким инстанциям, связанным с гэбухой. Игорь не возмущался, понимая весь сучизм ситуации. И хотя идеологические службы страны старались не покладая рук, войны возвращались из мусульманской страны разбитыми и подавленными, попавшими по воле партии в такую мясорубку, что и не пожелаешь лютому врагу. Прожив всю жизнь в мирном государстве, как полагалось считать, Игорь и не мог себе представить, что его страна вновь станет воевать, причем на чужой территории. То, что это была настоящая война, он понял с первых же дней пребывания в ДРА, едва их самолет из Ташкента приземлился на аэродроме в ООО. О том, что здесь творится, пацан даже не задумывался, поскольку оказался на войне в числе первых ее участников. Конечно, все уже знали о знаменитом штурме «Альфой» дворца Амина, о том, что Советский Союз в максимально короткие сроки наращивает группировку своих войск в стране, но о том, что это за страна и то, что ему придется убивать людей, Игорь не мог представить и в кошмарном сне. Самое удивительное было то, что он выжил, а еще поразительней было то, что он вот сейчас, в данную минуту, не испытывал никакой ненависти к «духам», как тогда на войне, зато жестоко ненавидел начальство и своих сослуживцев из Средней Азии. Урюки не только были ссыкунами и гадами, но еще и предателями. Конечно, так было не поголовно со всеми, но нескольких эпизодов ему хватило на оставшуюся жизнь. Если же говорить об офицерах, то штабные крысы показали свою полную не компетенцию, сравнимую с преступлением, чего не скажешь о полевых командирах, многие из которых положили свои жизни вместе с рядовыми из-за рас****яйства командиров. Никогда не интересовавшийся большой политикой, мужчина только сейчас задумался о том, насколько хрупок наш мир, и как можно в одно мгновение разрушить сложившееся представление о нем, и что важнее о своем государстве. Нет, конечно, были и другие, которые чувствовали себя на войне как рыба в пруду, которые хвастались перед товарищами и гордились каждым убитым ими моджахедом, но ему эта бойня претила. Конечно, адреналина в крови было предостаточно, и Игорь от пуль не бегал, но и не лез на рожон, как покойные братья по оружию, с кавалерийскими замашками врывавшиеся в горные аулы афганцев, и получавшие свои свинцовые поздравления от местных жителей. Афганцы темный народ, живущий еще в прошлом веке, где совершенно другие понятия и традиции, не понимал наших воинов, пришедших с освободительной миссией. Традиции и устои менять категорически не желал и сопротивлялся с таким остервенением, что даже совершенно безбашенные люди понимали, что влезли они в такое дерьмо, из которого обратная дорога будет весьма нелегкой и тернистой. Другое дело урюки из Узбекистана и Таджикистана, те оказались в своей тарелке, не все конечно, но были и такие, которые спокойно изъяснялись и понимали местное наречие и нравы, а посему частенько подставляли своих славянских собратьев под афганские снаряды и пули. Были и те, кто переходил на сторону моджахедов и поворачивал оружие против бывших товарищей, причем это были не только чурки и урюки, но и представители всех народностей Союза. Жизнь частенько оказывалась дороже, чем честь мундира и верность присяге. Но ведь никто пока не наказывал генералов за отдание преступных приказов и неподготовленные войсковые операции. Отчет перед партийным начальством о локальных победах, был гораздо важнее, чем несколько безобразно потерянных жизней солдат и офицеров, в результате стратегических просчетов и тупости руководства. На этой войне каждая часть воевала за свой маленький кусочек территории и что творилось на соседнем участке люди узнавали только из речей политруков и сводок доходивших до них по различным каналам. Ходили слухи, что на стороне духов воюют американские спецназовцы, и что война эта, на самом деле, война с Америкой а не с Афганистаном, но лично Игорь за все время проведенное в этой стране не встретил не одного доказательства присутствия на вражеской стороне инструкторов или солдат вооруженных сил США. Вероятно, они были, но скорее всего сидели где-то в штабах и руководили сопротивлением не из блиндажей и горных  селений, а из удобоваримых мест, сносных для проживания.Игорь вспомнил один из самых страшных эпизодов, случившихся на этой войне. Господи! Прости, помилуй, спаси и сохрани! Во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Мне остается только ежесекундно молиться и надеяться, что Господь не заберет меня сейчас, как взял уже семерых товарищей. Сука, откуда у духов взялся этот ёб… снайпер. Надо же так влететь, даже башку высунуть невозможно. Когда занимали это село, даже представить себе не могли, что могут возникнуть такие проблемы. Да какие в жопу проблемы, когда семь трупов! Васька, но ведь мы что-то должны придумать! Думай голова, думай. Перестреляв пол аула, включая стариков и детей, мы влетели в этот ёб… дом и все, аллах акбар. Как он материализовался, уму непостижимо. Только Витька вышел на крыльцо, как упал с пулей во лбу, словно срубленная молодая осина. Ёб… в рот! Кольку он забрал следом, буквально через мгновение, и мы поняли, что так просто война не делается. В этом доме, вероятно какого-то богатого афганца, а может служившего для местных жителей чем-то вроде сельсовета, либо молельного  дома, окна выходили именно на восток, где ютились обугленные остовы спаленных хижин. Вертолетчики разх…или все село капитально и казалось, что нам осталось лишь зачистить его слегка и все. На тебе, все! То что духи войны, в этом я убеждался уже не раз, но в том, что они еще и умные и так здорово умеют вести позиционные бои, откровенно говоря не ожидал. Честное слово, поначалу, мы даже не предполагали, что это один человек, думали что там целая банда моджахедов, а вон как оно вырисовалось. Витька находился в глубине комнаты, в том месте где солнечный свет падал на глиняный пол. Он только прошел в угол, решив посмотреть что находится в массивном шкафу, и как-то странно дернулся и упал. Я грешным делом, подумал, что он просто поскользнулся или споткнулся на вывороченном взрывом гранаты полу, но все было куда страшнее. Эта сволочь попала ему в печенку и Витек еще мучался несколько минут, а Лешка подбежавший к нему на помощь, рухнул рядом с прострелянной головой, причем пол башки вместе с мозгами оказались на том самом шкафу, к которому направлялся Витька. Этот пидор стрелял патронами 5.45, со смещенным центром тяжести, х.. его пойми. Господи, спаси, помилуй! Господи сохрани! Слава Богу что у него нет гранатомета. Сержант Вахид сам виноват, он бросился к окну с автоматом наперевес. Куда он палил, по облакам что ли? Гимнастерка поплыла кровавым пятном на ржаной материи и диссонсировала с улыбкой на его небритом лице. Я почти с первого взгляда невзлюбил сержанта, но в этот момент, глядя на его улыбку, невольно прослезился, вспоминая его слова о том, что настоящий джигит должен умирать с улыбкой на устах. Аллах тебе в помощь, Вахид! Васька, мы должны вычислить где он, иначе останемся здесь, вместе с остальными. Рустам и Сулим вроде бы и не высовывались, но дух вычислил их по теням и уложил одной пулей, словно бабочек насадил на булавку для гербария. Господи, прости и помилуй! Господи, сохрани меня, меня и Василия Сергеевича! Понял, Васька, я тебя понял! Расстегнув ремень, Василий стал начищать бляху песком. Нам нужно зеркало, чтобы понять где находится снайпер. Выглядывать из окна, да что там, голову оторвать от пола, равносильно попаданию в ад моментально. Этот гад вероятно перемещается среди обгоревших хижин и понимает, что мы напуганы, да откровенно говоря, попросту обосрались. Васька молодец, хотя я тоже допер бы до этого в конце то концов. Самое ужасное, что рация валяется вместе с Витьком на входе и дотянуться до нее нет никакой возможности. Хотя бы этим стрекозлам сообщили бы, пусть еще разок ракетами долбанули бы по селу. Господи, спаси, помилуй и сохрани! Васька закрепляет бляху на шомпол от автомата и, перевернувшись на спину, подносит ее к окну. Нет, он не высовывает ее окончательно, потому что попытка может быть только одна, эта сволочь мгновенно разобьет наше зеркало, едва лишь заметит его солнечный отблеск. Я уже приготовился вскочить на ноги, едва Васька скажет, что засек паршивца, и ****..ть из подствольника по снайперу. Проверив все по сотому разу, мы молча смотрим друг на друга, и Василий поднимает бляху на необходимый уровень, чтобы увидать дымок от вылетевшей пули. Плохо только, что очень ограничен обзор, и снайпер попадет в бляху раньше, чем мы сумеем засечь его. Господи, помоги нам! Господи! Бляха дернулась и отлетела в сторону улыбающегося Вахида, но того мгновения пока наше зеркальце смотрело нашими глазами в мир, хватило мне для того, чтобы определиться с тем, откуда плюется этот дух. Совершенно ничего не соображая, я вскочил на колени и нажал на курок. Граната разорвалась именно в том месте, откуда стрелял снайпер. Рухнув на пол, вдруг он не один, я молча наблюдал, как Васька пол за бляхой, чтобы проверить еще раз точность моего выстрела. Вероятность того, что душман не купится на наш трюк еще раз, была, по нашему мнению, минимальна, и мы спустя некоторое время, решили что я попал. Ползком, я добрался до двери и шарахнул по разрушенному, обгоревшему дому из Витькиного подствольника еще раз. Прождав бесконечность, мы наконец решились встать в полный рост. Да, все шло к тому, что я накрыл его, приплюсовав к земле. Мы вышли из дома и пригибаясь к земле, бросились к тому месту, где находился наш убийца. Гранаты разнесли в клочья тело снайпера, Васька лишь поморщился, глядя на его вывороченные кишки и оторванную половину головы. Мы постояли над погибшим противником несколько секунд и пошли к ущелью, куда должны были подкатить наши БТРы. Васька связался по рации с парнями и вызвал их к нам. Ребята заберут нас и помогут с трупами погибших товарищей. Господи, спасибо тебе, ты спас нас! Господи! Стряхнув с себя пыль воспоминаний, Игорь взял из секретера сберегательную книжку и положил ее в сумку. Наличных денег оставалось лишь на кружку пива, пирожки и билет на электричку. Ну, пятак на метро он отложил отдельно, в задний карман брюк. Хотя, если он снимет с книжки деньги, то эта заначка не понадобиться. Выйдя из парадной, он прошел через арку и очутился на пустынной улице, на которой прошло все его детство. За пару лет ничего в городе не изменилось, разве что, перед олимпиадой чуть-чуть подрезали деревья возле проспекта, да слегка покрасили фасад райкома партии, светло-бежевой краской придав ему чуточку веселости, что ли, посредине однотипных серых «хрущеб». В сумке из кожзаменителя, перекинутой через плечо, он вез Еве подарок из Афгана 000. Пройдя мимо поликлиники, он вышел на параллельную улицу и оказался возле двух пивных ларьков, стоящих здесь с незапамятных времен. Знакомый запах прокисшего пива, сырости и мочи, резко ударил в нос, вызывая ностальгические воспоминания. Странно, почему он вчера не заглянул сюда, когда ходил в магазин за водкой? Возле ларьков, по обыкновению, толпились страждущие, но знакомых он не встретил никого. В левом ларьке торговали «жигулевским», в правом «колосом». Хотя оба сорта пива стоили одинаковые двадцать две копейки и разливались из одной бочки, в правый ларек народу было гораздо больше. Игорь не раздумывая долго, встал в ту очередь, которая была короче. Как бы не попасть в перерыв электричек, размышлял он, ковыряя носком ботинка мокрую почву, раздраженный действиями продавца, который открывал пивной кран сначала едва-едва, а когда кружка наполнялась на половину, добавлял напора и из соска выплескивалась голимая пена, в результате чего, покупатель вынужден был дожидаться, пока она отстоится и продавец дольет пива до определенной риски, либо получив то что дадено, сдувать пену и довольствоваться половиной кружки. Таких дураков находилось не много, люди предпочитали дожидаться отстоя пены, и от того очередь двигалась черепашьими шагами. Наконец, не выдержав, Игорь подошел к окошку и бросив на влажный поднос три гривенника, сказал продавцу, чтобы он налил ему «большую без сдачи», но побыстрей. В очереди начали роптать, но продавец, получивший табош в восемь копеек, встал на сторону война, и безропотно налил ему целую кружку, при этом наклонив ее под углом к струе, тем самым пуская пиво по стенке, в результате чего, пена образовывалась в минимальном количестве. В очереди кто-то грязно выругался по поводу сексуальных наклонностей Игоря, но тот сдержался и не отвечая на хамство, молча взял свою кружку и отошел в сторону. Он научился не давать волю эмоциям на этой сраной войне, неужели он позволит себе их всплеск по какому-то пустяку? Разбежались! Меж тем, продавец выглянул из приоткрытой двери и предложил ему воблу за пятнадцать копеек. Игорь поблагодарил, но отказался, не хотелось чтобы от рук пахло рыбой, итак Ева явно будет не довольна, что от него исходит запах алкоголя. При мыслях о ней, он вздрогнул, просто не представляя себе, как они встретятся и что будет в дальнейшем. Афганистан настолько перевернул его представление о жизни, что он периодически просто боялся самого себя. Даже вчера, когда они бухали с отцом на кухне, когда уставшая мать пошла отдохнуть, он заметил, что батя настороженно относится к его изречениям по поводу выполнения нашей страной своего интернационального долга. Не сказать, что отец был закостенелым коммунистом, но все же политику партии одобрял и негативно относился к американцам и НАТО. Несомненно, с Евой они не будут обсуждать правильно ли поступило наше руководство, отправив своих граждан на эту войну, но все же ему потребуется какое-то время, чтобы адоптироваться к мирной жизни. Еще в середине семидесятых, ему попался роман какого-то американского автора про войну во Вьетнаме, где рассказывалось о переживаниях и сомнениях, солдата вернувшегося с этой кровавой бойни. Не смотря на помощь различных психологических и социальных служб, которыми Америка была наводнена просто по самую крышу Белого Дома, парню ничего не помогло, не психоаналитики, не родители с друзьями, не любовь. Выжженная напалмом земля сожгла и его сердце и он застрелился. Конечно, можно было бы сослаться на разницу в менталитете американцев и русских, в сущности обеих войн, в их праведности и справедливости, но ведь люди они почти все одинаковые, и вряд ли мы уж так сильно отличаемся от тех же янки. Он поймал себя на крамольности своих мыслей и предпочел переключится на что-нибудь другое, к примеру на спорт. Но, никакие олимпийские соревнования не лезли в голову, впрочем, к его ужасу, как и невеста. Он думал о ней как-то отстраненное, как видение из прошлого, материализуется ли оно или нет, это еще бабушка на двое сказала. Допив пиво и поблагодарив продавца, он улыбнулся матюгавшему его мужику и пошел в сторону станции метро. Он пересек проспект Героев, переименованный в Ленинский, но он по привычке называл его по-старинке. Прошел по улице Зины Портновой, непреминув заглянут по дороге в «мутный глаз», но не для того, чтобы опять выпить пиво, а просто в надежде хоть здесь встретить кого-то из своих. Но в баре сменились даже халдеи и помочившись в вонючем туалете, он вышел и продолжил свой путь к метро «Автово». Возле Красненького кладбища как обычно торговали веками и искусственными цветами, он обогнул торгующих старушек и, перейдя через железнодорожные пути идущие из лесного порта куда-то в глубину городского чрева, свернул на Автовскую улицу к сберкассе, чтобы снять со своей сберкнижки хотя бы пару сотен рублей, чтобы устроить Еве и остальным дачникам небольшой праздник. У него на книжке лежало порядка полутора тысяч рублей, заработанных им еще до призыва в Вооруженные Силы. В сберкассе тоже народу практически не было. Город словно вымер, размышлял он, выходя из кассы, улицы пустынны, в магазинах ноль, разве что, у пивного ларька обычная суета, но здесь можно сослаться на жару, впрочем, вероятно именно погода так повлияла на горожан и одни из них свалили на море, а другие коптились в душных квартирах, в которых было гораздо прохладней, чем на раскаленной улице. Правда, отец намекал вчера за рюмкой, что было негласное распоряжение ЦК, во всех городах, где будет проходить Олимпиада, навести соответствующий порядок и очистить городские улицы не только от нежелательного элемента в виде малочисленных диссидентов и многочисленных алкоголиков, но и от бесцельно шляющихся детей, студентов и прочих шалопаев. Пригородные лагеря, пансионаты и профилактории и санаториями были заполнены под завязку, а неохваченных граждан попросили поменьше высовывать свои носы на улицу, особенно в центре города. Автово вряд ли можно было назвать «центром» и поэтому конспиралогическая теория отца не слишком убедила Игоря. Скорей сказывалась жара, решил он, спускаясь в прохладный вестибюль метрополитена, где они и познакомились с Евой возле театральной кассы, около четырех лет назад. При мысли о встрече с Евой, лицо его потемнело и он вновь погрузился в раздумья. Как они встретятся, что будет дальше? Пирожки на Финляндском вокзале были не такими вкусными, как те, что продавались возле метро, но все равно восхитительным воспоминанием из детства. Опустив в автомат две монетки, Игорь взял выплюнувшийся из его чрева билетик, и пошел к расписанию посмотреть когда отправляется ближайшая электричка. Было еще рано и народу на вокзале было очень мало. Это во второй половине дня, электрички будут брать штурмом, а сейчас Игорь спокойно доедал свои пирожки с мясом возле пустого вагона, зеленогорской электрички, отправляющейся в ленинградский пригород через четырнадцать минут. Зайдя в вагон, выбросив промасленную бумажку от пирожков в урну возле фонарного столба, он положил сумку на деревянную скамью и сел рядом, облокотившись локтем о подоконник и прикрыв глаза. Как встретит его Ева и какой она стала за эти долгие два года. Те фотки, которые она посылала ему в армию, говорили о том, что она заметно поправилась и стала настолько сексуальна, что сперма так и бомбила его мозг, как наши сушки горные аулы на афганской земле. Господи, спаси, помилуй, прости и сохрани! Я люблю тебя, Господи!
                * * *
Женщина скривила рот. Лида, хозяйка соседнего участка постоянно жаловалась ей на то, что ее мальчик вместе с Медяковым регулярно забираются к ней в кусты смородины и рвут ягоды. Упирала она больше даже не на то, что дети обдирают смороду, а мотивировала свое недовольство тем, что они ломают и калечат сами кусты, которые чернеют, хиреют и перестают плодоносить. Женщина молча выслушивала упреки престарелой соседки, думая про себя, ну когда же она заткнется наконец. Престарелая Лида жаловалась всем и вся по поводу и без него, лишь бы хоть как-то скрасить свое одиночество. Из-за склочности характера она постоянно ругалась со своими дачниками, и те не жили у нее более одного сезона. Сын Вадим тоже недолюбливал мать, по той же причине и редко наведывался из своей городской квартиры к матери в поселок. Соседка всегда была такой сварливой и душной, и лишь, ныне покойный, муж каким-то образом уживался с ней. Пообещав Лидии разобраться со своим отпрыском и строго наказать его, женщина подняла с земли тазик с бельем и пошла на ручей, полоскать белье. Мостки на ручье находились в низине, метрах в ста от их участка и регулярно ломались в период весенних паводков и продолжительных летних дождей. Сейчас же из-за жары, уровень воды в ручье значительно упал и, для того, чтобы прополоскать белье, приходилось снимать босоножки и вставать в воду, которая не прогревалась даже в самые жаркие дни. Поставив тазик с бельем на мостки, женщина потрогала ногой прозрачную воду и поежилась, представляя, что придется стоять в ней по щиколотку добрых пятнадцать минут, затем скинула босоножки и придерживаясь левой рукой за перила шагнула в ручей. Взяв из таза детские трусики, она начала полоскать их в воде, размышляя о том, как ей придется наказывать сыны, который постоянно умудрялся вляпываться в какую-нибудь мутную историю. То они с Лешкой Медяковым мучили кошку бабы Зины, загнав ее на яблоню и испугав так, что бедная тварь наотрез отказывалась слезать с дерева. То отвязали козу бабки Тани, и та забредя в ольховник, свалилась в воронку от снаряда и блеяла на весь поселок, как очумелая, пока Саша не вытащил ее оттуда. А недавно, вообще, произошел эпизод, от которого у женщины до сих пор кололо под сердцем, когда она вспоминала об этом. Улучив момент, пока мать стояла в очереди за керосином, с которым иногда случались перебои, сорванцы убежали на лесную поляну и забрались в землянку, вырытую старшими мальчишками. Ну, забрались и забрались, и все бы ничего, но Медяков решил разжечь в ней огонь, как в песне, и поиграть в индейцев, для этого утащив с кухни коробок со спичками. На улице начался ливень, и огонь, слава Богу, никак не занимался, вода с потолка земляного сооружения сложенная из веток и обложенная дерном, текла пряма на отсыревшие пучки соломы. Нет конечно, мальчишки не задохнулись бы от дыма, тем более не угорели бы от угарного газа, дело обстояло гораздо страшнее. Прямо возле входа старшие мальчишки, подростки типа Хамася и Булкина, спрятали большую авиационную бомбу времен финской зимней войны, которая не разорвалась и пролежала в земле добрых сорок лет. Такого добра в поселке было видимо не видимо, начиная от патронов к различному виду оружия, самого стрелкового оружия, гранат, мин и снарядов. Присыпав свою находку комьями земли, подростки покинули свое убежище, намереваясь подорвать страшное оружие ближе к вечеру, устроив для местных и дачников праздничный салют, и в этот момент в землянку забрались малыши, решившие поиграть в Чингачгуков, не подозревая насколько близко они находятся от смерти. Выручил дождь, заливавший огонь, одинокий грибник, проходивший мимо по тропинке и заметивший тонкую струйку дыма, сочившуюся из земли и сама женщина, вернувшаяся с канистрой керосина и не нашедшая своего мальчика. Все эти обстоятельства и помогли избежать трагедии. Женщина направилась искать юных следопытов, встретила Хамася и попросила его помочь ей в поисках. Тот, вероятно, догадался, где следует искать маленьких головорезов и рванул в лес, где и встретил дядю Мишу, который погонял перед собой двух вымазанных в грязи и траве индейцев, покрикивая на них, как на несмышленых телят. О том, на сколько близка была смерть, женщина никогда бы не узнала, Хамась не из таких, который продает будущих следопытов, но то, чему суждено было случиться, - произошло. Буквально на следующий день при попытке взорвать авиационную бомбу погиб Костя, подросток живущий сразу возле магазина, не успевший вовремя спрыгнуть в траншею, вырытую сверстниками специально для этого случая, и оставшимся пришлось признаться в содеянном. Весть о трагедии мгновенно разнеслась по всему поселку и, через какое-то время, мальчик признался матери, что был в той самой землянке и разжигал костер. Напившись валерьянки, женщина с большим трудом пришла в себя и жестко отлупила своего шалопая, строго настрого запретив ему покидать пределы участка без сопровождения взрослых. Правда, через какое-то время ее сердце слегка подтаяло и она стала позволять ему выходить за калитку перед домом и на полянку перед болотом, ловить столь любимых им стрекоз и бабочек. Еще через какое-то время, территория охвата увеличилась и мальчик мог гулять до речки, ходить в ближайший лесок, ну, и само собой, выполнять обязанности по ведению домашнего хозяйства, в переводе на русский язык, ходить в магазин за молоком, творогом и сметаной. Надо бы сегодня сдать молочную посуду, подумала женщина, выжимая последнюю майку мальчика. Пускай потрудиться, пока еще не так сильно парит, а потом, пожалуй, отпущу его с Евой на озеро, ходит весь затюканный такой, несчастный, аж сердце сжимается, когда он смотрит на тебя такими тоскливыми щенячьими глазенками. Женщина вспомнила смешную рожицу сына и улыбнулась, бросила белье в таз, поднялась на мостки, сполоснула ноги, вставив их в босоножки и подхватив таз, направилась в сторону дома. Пожалуй, когда сдаст посуду, пускай купит себе мороженное, сегодня как раз его любимое – фруктовое за семь копеек, а она пока займётся приготовлением обеда и ужина. Хорошо бы и Медякова с ним вместе отравить, вдвоем все же  веселей, да и вряд ли они откапают возле магазина что-нибудь ужасное. Пройдя мимо стога сена, пересекая лужайку со скошенной для коз травой, женщина прошла на участок и поставила тазик с выжитым бельем возле натянутых на столбы веревок, специально предназначенных для этого самого дела. Белье высушенное на природе, на свежем воздухе, обдуваемое всеми ветрами, впитавшего в себя запах леса, трав, свежесть воды, обладало таким ароматом, что и гладить его после этого становилось жалко. Женщина принялась развешивать белье, когда заметила вывернувшего из-за угла сарая своего мальчика, всего красного как кумач и явно чем-то озабоченного. Она окликнула сына. Тот вздрогнул и обернулся. «Опять что-то замышляет» - подумала женщина, или уже где-то набедокурил. Она позвала его к себе, собираясь рассказать о разговоре с бабой Лидой, выяснить его замыслы, и отправить в ларек, чтобы сдать шесть бутылок из под кефира и ряженки, дабы последние не занимали лишнего места на кухне. Пока сын смешно хлопая глазами, приближался к ней, она решила, что не будет корить его за сломанные кусты смородины на участке бабы Лиды, а просто пошлет в магазин. Хватит уже ей постоянно шпынять парня, а то вырастет тряпкой, как Олег и будет вечно прятаться за мамину юбку. Пусть с ним папаша проводит воспитательные беседы, а то ловко устроился, приедет на выходные, попьет, погуляет, полюбит и вновь в город. Нет уж, пускай занимается своим любимцем. При мысли о муже сладостно потянуло внизу живота и она подумала, что, пожалуй, стоит родить еще одного ребенка, на этот раз обязательно девочку, такую же смешную и симпатичную, как у товарки Татьяны. Ее Юлька была просто настоящая куколка, такая пухленькая, озорная девочка с курносым носиком и большими глазищами. Когда-то мальчик дружил с ней, но не вынес насмешек сверстников, дразнивших ребят женихом и невестой. Глупындра, подумала женщина и неожиданно для себя, крепко прижала сына к телу, тот обхватил ее за талию и хлюпнул носом, а она даже забыла поинтересоваться откуда-то это он чапает с таким таинственным видом. Волна нежности к мальчику накатила и захлестнула ее, и они стояли так обнявшись несколько минут, мама и сын словно одни посреди этого огромного мира. Наконец, волнение спало и она выпустив ребенка из объятий, как обычно добавив в голос металлических ноток, велела ему взять из комнаты сумку, забрать с кухни бутылки и «дуть» их сдавать. Мальчик кивнул, подняв на нее раскрасневшиеся глаза. Она решила, что парень расчувствовался от нежного прикосновения матери, но ошиблась, причиной покраснения век была не любовь к матери, а аллергия на перепрелое сено в сарае, когда он наблюдал за моющейся тетей Евой, но женщина об этом ничего не знала и восприняла это по-своему. «Мороженное себе купи!» - крикнула она вдогонку мальчишке, кривыми ножками улепетывающем от нее выполнять полезное и заодно приятное задание. Подхватив пустой таз, она повесила на шею связку бус, состоящую из оставшихся прищепок и пошла вслед за сыном. Все-таки, что он делал возле сарая? Решив, что ловил своих «говняных» жучков или просто ходил писать, она заметила Еву закрывавшую кран на трубе идущей от насоса к бочке в водой. Еще раз позавидовав молодой соседке, обладавшей столь привлекательной внешностью и фигурой, женщина подождала ее на тропинке возле забора, решив выяснить, когда и куда Ева собирается пойти загорать, чтобы приготовить мальчику с собой обязательный набор «купальных» продуктов. Женщина давно обратила внимание, что для детей главным, вернее, одним из главных атрибутов удачного похода на пляж, будь то поездка в Курорт или поход на озеро и реку, является неизменная трапеза после принятия водно-воздушных ванн. Да что там детишки, порой казалось, что все отдыхающие на пляже финского залива только и занимались тем, что чистили яйца сваренные вкрутую, резали дольками помидоры и огурцы, ели бутерброды с сыром и колбасой и запивали все это различными прохладительными напитками, начиная от холодного чая и заканчивая «Байкалом» и пивом. Более тяжелый алкоголь загорающие предпочитали употреблять при иных погодных условиях. Едва добравшись до свободного пространства на кусочке песка возле кромки воды и расстелив на нем свои покрывала, и дети и взрослые мчались к воде и в зависимости от ее температуры, принимали водные  процедуры. Взрослые предпочитали, обняв покрытые гусиной кожей тела своими руками, не спеша доходить до «вам по пояс будет», окунаться и уже сбалансировав температуру воды и воздуха в своем теле-термометре, спокойнее проделывать не близкий путь до пустяшной глубины, чуть выше груди, а затем сделав несколько широких взмахов руками проплыть несколько метров в грязной, покрытой кусками тростника и донной тины водой, и развернувшись на спину полежать на ее поверхности, щурясь от солнца. Детишки же сломя голову бросались в теплую возле берега воду, норовя обязательно обрызгать зябнущих на ветру взрослых, и с веселыми криками и воплями окунались в зеленые волны. Купались все по-разному, зато после этого приступали к трапезе, словно сиамские близнецы. Кто-то не успев обсохнуть начинал суетиться возле сумок с продуктами, кто-то «накрывал поляну», кто-то бежал за холодным пивом либо квасом, а дрожащие как цуцики дети, с посиневшими от холода губами, клацали зубами, наблюдая, как взрослые готовят еду, чтобы побыстрее засунуть в рот дежурный бутерброд с сыром и запихнув следом целое куриное яйцо, смачно сдобренное солью, запить все это теплым лимонадом и обязательно из горлышка, как настоящие взрослые дядьки. Поначалу, женщину это действо не то чтобы раздражало, но эта всенародная трапеза не доставляла ей особого удовольствия, тем более, что не все убирали за собой после еды очистки, объедки, пустую посуду и многочисленные стаканчики. Но, потом и она втянулась во всеобщую «жратву на пляжу» и никогда не забывала приготовить для мальчика что-нибудь поесть, даже если он ходил купаться на местное озеро. Вот и сейчас, она разговаривая с Евой о ее планах, судорожно гадала, чтобы дать мальчику в дорогу. Мимо проковыляла в туалет Марья Ивановна, вынося ночные горшки, а следом прошествовала Марья Михайловна, опираясь на костыль, но гордо неся свое грузное тело. Перекинувшись со старушками несколькими ничего не значащими фразами, женщины двинулись к летней кухне, та, что помоложе, приготовить себе на скорую руку маску для лица из овсяных хлопьев, а мама мальчика, собрать сына на озеро и приступить к приготовлению обеда. Ева собиралась пойти на озеро до обеда, и женщина могла спокойно заняться делами по дому, не отвлекаясь на то, чтобы постоянно присматривать за своим оболтусом, тем паче, что судя по распахнутым окнам, проснулся его приятель Лешка, и теперь за ними нужен глаз да глаз. Хозяйский сын весь день до возвращения родителей с работы, трудились они в Сестрорецке на оружейном заводе, был отдан на откуп сам себе. Конечно, и женщина и Ева и старушки приглядывали за ним, но с возрастом мальчишка становился все более независимым и самостоятельным, справляться с ним становилось все сложнее и сложнее. Женщину это не очень радовала, поскольку известно на счет заразительности дурных примеров, что и доказывал регулярно ее мальчик. Она уже несколько раз хлестала его крапивой, когда тот нарушал запреты наложенные на него из-за непотребных выходок. Женщина не была чинушей и мегерой, но просила сына все же соблюдать рамки приличия и не брать дурной пример с Медякова, тем более, что выслушивать претензии к поведению сорванцов, приходилось именно ей, поскольку Женя возвращалась с работы уставшая и сразу же занималась домашними делами. Времени чтобы выслушивать жалобы соседок у нее просто не было. Женщина же вынуждена была отдуваться за двоих. Но так же как и к трапезам на пляже, она скоро и привыкла к этой своей обязанности, и стала относиться к ней более прагматично, частенько просто пропуская весь разговор мимо ушей. Словесный поток превращался в те моменты просто в равномерное сотрясание воздуха и какие-то клокочущие звуки, словно в суповой кастрюле закипала вола. Конечно, суть вопроса она улавливала моментально, а вот все остальное пропускала мимо, предпочитая размышлять о чем-то более приятном, нежели выслушивать заунывные россказни о том, что ее мальчик в очередной раз стрелял из рогатки по синичкам и дразнил соседскую собаку, кидая в нее камнями. Конечно, мальчику после этого доставалось «на орехи», но наказания не были столь суровыми, как прежде, когда она на каждый «донос» в его адрес, отвечала соответствующими репрессиями. Вообще-то, она часто признавалась себе, что не знает, как правильно воспитывать сына. Сама она выросла без отца, погибшего в конце войны, за семь месяцев до ее рождения. Ее мать больше не вышла замуж и одна воспитывала дочь, стараясь дать то, чего не получила сама. Сгорела она довольно быстро, так что, в возрасте Евы женщина оказалась одна-одинешенька на белом свете и если бы не двоюродная старшая сестра и немногочисленные подруги по работе в школе, женщина работала учительницей русского языка и литературы, то она бы свихнулась от одиночества и тоски. В двадцатишестилетнем возрасте, она встретила на дне рождении подруги своего будущего мужа. Не сказать, что она влюбилась в него без памяти, но мужчина был обходителен, вежлив, даже чуть-чуть галантен, напоминая ей актера Ефремова из московского театра «Современник». Служил будущий супруг в каком-то закрытом КБ и про свою работу рассказывал не очень охотно, но зарабатывал прилично, много не пил, да и вообще, вел себя достойно. Единственным его недостатком -  была его мать, порядочная стерва, сразу же не влюбившая «нищенку» с окраин, и постоянно выказывающая ей свое «фе». Сразу после свадьбы, молодые разменяли ее комнату и квартиру супруга, на жилплощадь большим метражом и переехали в один из спальных районов Ленинграда. Поскольку у мужа отец так же погиб на фронте, но в другую войну, то жить они стали втроем. Как говориться, жить да поживать, да злобы наживать. Ненависть свекрови к невестки была настолько сильна, что порой казалось, даже воздух ленинградской квартиры весь пропитан этой дрянью. Рождение мальчика не изменило ситуацию, мать мужа почти не помогала по хозяйству и не ухаживала за малышом, предпочитая проводить досуг с подругами по работе, поэтому когда им предложили снимать на лето комнатку в дачном поселке неподалеку от Ленинграда, женщина не секунды не раздумывала и готова была имдти на любые трудности и лишения, лишь бы не видеть свекровь хоть несколько месяцев в году. Едва только школа закрывалась на летние каникулы и учителя разбегались по отпускам, как их семья отправлялась в поселок и жила там вплоть до двадцатых чисел августа, когда в школе начинались педсоветы, собрания и подготовка к новому учебному году. Кроме всего, нужно было обходить врачей с мальчиком перед детским садом, а теперь и перед школой, и дело это было совсем не простое, поскольку в город одномоментно возвращался весь отдохнувший Ленинград и очереди в поликлиниках были весьма внушительными. Все, все, хватит о грустном, все это будет потом, только через месяц с хвостиком, а может всего лишь через месяц и опять этот кошмар. Что же касается воспитания мальчика, то она все делала так, как считала нужным, хотя порой и всплакивала, в темном углу комнаты, когда понимала, что делает что-то совсем не так и опускала руки от бессилия. Муж легче справлялся с воспитанием отпрыска, но поскольку видел его гораздо реже, а летом-то и вообще, самую малость, то не особо влиял на становление характера мальчика. Удивительное заключалось в том, что ее подруги, особенно здесь в поселке, часто корили женщину за то, что она чересчур строга с мальчиком, что часто слушает бесполезных и глупых советов представителей старшего поколения и не дает парню свободы. «Мужики, они как птицы, - доказывала ей Марина, стоя в очереди за говяжьими сардельками – если ты ему с детства крылья подрежешь, то он так и будет всю оставшуюся жизнь болтаться между небом и землей, оставаясь не рыбой, ни мясом. Что ты его постоянно шпыняешь по поводу и без него, ты погляди ему в глаза, он ведь как волчонок, весь съежился, зажался, словно оплеухи ждет, а не материнской ласки. Ему только семь, а ты хочешь, чтобы он вел себя как Вова Ульянов и мыл за собой «голубую чашку» и складно говорил сестре и брату о нравственности и прилежании. Плюнь ты на эту коммунистическую пропаганду, у тебя растет замечательный пацан, только крылья ему не подрезай, поверь, не взлетит, всю жизнь тебя костерить будет, никогда не простит» Женщина раздраженно выслушивала наставления приятельниц, но все равно поступала так, как считала нужным, да и муж соглашался с ней в том, что мальчику вольности не к чему, пусть с младых ногтей приучается к дисциплине и порядку. Муж мечтал сделать из сыны морского офицера, и единственным препятствием для этого, по его мнению, было слабое здоровье отпрыска. Она не разделяла позицию мужа на счет флотского будущего мальчика, но предпочитала держать свое мнение при себе, до совершеннолетия ребенка еще уйма времени, многое может поменяться. Женщина вышла из кухни и обнаружила возле калитки своего сына и Медякова, возбужденно болтающих о чем-то, вероятно, весьма важном и интересном. Сумка с пустой посудой стояла возле забора. Все, останется без мороженного, решила она и направилась к треплющимся мальчишкам.
                * * * 
Зеленоротый прошел мимо. «Спасибо», - пробурчал едва слышно мальчик, беря из рук Хамася столбик щавеля. Вот жвачное животное, повторил он про себя когда-то услышанные от дяди Игоря слова, по поводу пристрастий Хамася к лопанью разной травы. А Медяков называл его просто – коровой. Еще собирая на кухне пустые бутылки из-под кефира и простокваши, и складывая их в сетчатую сумку специально предназначенную у родителей для этих целей, мальчик заметил, что окно у Лешки распахнуто настежь, а занавески болтались снаружи. Значит Медяк, наконец проснулся, и может удастся уговорить его прогуляться с собой до приема посуды, а то, там наверняка очередь большая, и ждать придется не десять минут. Вдруг он согласится, вдвоем ведь всегда веселее, как у настоящих друзей из фильмов про Тимура и его команду. Мимо прохромала Марья Ивановна, мальчик заглянул в окошко, наблюдая за старухой выносящей ночные горшки. Такие взрослые, а писают как мы – дети, подумал он, заметив на тропинке маму и тетю Еву, которые разговаривали о чем-то своем. При воспоминании о том, что он видел тетю Еву голой, у мальчика покраснело лицо и слегка задрожали колени. Но это была какая-то иная дрожь, доселе неизведанная и непонятная. Он смотрел на разговаривающих трех женщин, к маме и тете Еве присоединилась Марья Ивановна, и размышлял, рассказывать Лешке о том что он видел или скрыть от него, храня в груди эту тайну. Ладно, посмотрю, как Медяк себя вести станет. Если опять будет задираться и смеяться над моими шортами и панамой, то никогда ему ничего не расскажу, до самой смерти! Мальчик решительным жестом, отверг все поползновения приятеля, выудить из него страшную военную тайну, про голую тетю Еву, при этом едва не сковырнув в подоконника бутылку с подсолнечным маслом. Вздрогнув от испуга, когда стеклянная бутыль чуть-чуть не рухнула на керосинку, он прислонил ее к стеклу и взяв пустую посуду, вышел из кухни, в поисках своего боевого товарища. Впрочем, искать последнего долго не пришлось, он при спокойно сидел за столом перед малинником и ковырялся вилкой в тарелке с яичницей, мотая голыми ногами, ха-ха, он тоже был в шортах! и вертя головой в разные стороны, что-то напевая себе под нос. Мальчик подошел к столу, встал напротив завтракающего Медяка и поздоровался, услышав в ответ привычное «здоровее видали», этому научил Лешку дядя Олег. Он вечно такой непутевый, вместо «доброе утро» говорит всякие гадостливые вещи, которых наслушается из разговоров взрослых дяденек. Он и матом ругаться умеет, но произносит плохие слова шепотом, наверное боится, что его взрослые услышат и наругают или крапивой высекут, как тогда, когда мы кошку мучили. Мама у Лешки была на работе, и папа тоже работал, поэтому он был предоставлен «сам себе», как говорила моя мама, хотя его мама, тетя Женя, просила всех взрослых тетенек приглядывать за ним, чтобы он чего-нибудь не отмочил и не отчебучил. Я не знаю, что означают эти слова, но наверное связанны с тем, что Лешка может, к примеру, дом спалить или козу зарезать, так говорил дядя Саша, когда трепал его по пшеничным волосам на поляне вечером, когда взрослые дядьки готовили шашлыки и пили водку. Они всегда часто делают шашлыки, почти каждую неделю, или даже две. Мы помогаем им делать из поленьев щепочки и дядя Саша с моим папой разжигают в мангале огонь. Мангал это такая железяка, специально сделанная дядей Сашей для приготовления шашлыков. Пока дяди разводят огонь, мама, Лешина мама, тетя Ева и тетя Полина, мама Ирки-зазнайки, навздевывают на шампуры куски мяса, лука и помидоров. «Навздевывают» так научила всех говорить Лешкина бабушка, которая совсем старая и на поляну не ходит, они сидят за столом возле малинника вместе с Марьей Ивановной и Марьей Михайловной, пьют вино «Кагор» и ждут, когда им принесут готовый шашлык. Я не очень его люблю, он очень горячий и кислый, а после него горько во рту и хочется пить. А утром еще может и живот заболеть, если переешь мясо или поджаренного на углях хлеба. Хлеб гораздо вкусней шашлыка, но быстро превращается в угольки, не успеешь и глазом моргнуть, как говорит дядя Олег, когда ищет свою водку, а ее уже нет, потому что кончилась, или тетя Полина вылила ее в мангал, чтобы огонь горел лучше. Зато дядя Олег, даже когда пьяный, умеет самовар сапогом раздувать. Поставит свой кирзовый сапог, в котором из армии вернулся на крышку самовара и начинает его двигать, вверх-вниз. А потом вставит такую специальную трубу, кривую, как клюшка для игры в хоккей и из самовара дым густой валит, прямо на всех дяденек и тетенек. А тетя Женя и тетя Ева кричат ему «Прекрати безобразничать!», а дядя Олег смеется. А меня мама ругает, чтобы я не лез под дым, а то пропахну весь, и в комнате дышать нечем будет. Но, меня Ирка научила, надо тихонечко вытащить из кармана ладошку, сделать фигу, из трех пальцев, и тихонечко приговаривать: «куда фига, туда дым. Куда фига – туда дым!» И дым от самовара обязательно будет направляться в сторону твоей фиги. Правда не понятно, а если все высунут свои фиги и будут повторять: «куда фига!», то куда дым пойдет, или он растеряется и станет подниматься вверх? Надо посоветоваться с Иркой, она уже взрослая, в четвертом классе учится, должна знать, что тогда будет происходить, когда мы все достанем свои фиги. «Пойдешь со мной, посуду сдавать?» - поинтересовался мальчик, наблюдая, как Медяков осушает здоровенную кружку с козьем молоком, и морщась от того, что сам не переваривает эту гадость. Лешка не отвечает, а лишь пожимает плечами. «Мороженное привезли, фруктовое, - мальчик все еще надеялся, что приятель составит ему компанию – Мне мама сказала, мое любимое, за семь копеек!» Весть о фруктовом мороженном, нисколько не взволновала Медякова и он инфантильно продолжал ковырять вилкой в тарелке с яичницей. Мальчик, постоял с минуту и решив, что от этого «олуха царя небесного» ничего путного не добьешься, взял с земли свою сумку и направился к калитке. Возле нее его остановил крик Алексей, сообщавший ему о том, что он сейчас заберет из сарая пивные бутылки и пойдет вместе с ним к магазину. «Мне батька давно просил, сдать из ящика все бутылки из-под пива», - сообщил Медяков, выбросив остатки яичницы в малинник, и беря кружку и тарелку в одну руку, потащил это все на кухню. Мальчик остался ждать его возле забора. Мимо двора на велосипедах проехали две взрослые девочки, которых он несколько раз встречал возле магазина и купаясь на озере. Они были уже совсем большие и даже, она сам это видел несколько раз, курили сигареты с мальчишками. Нет, он никогда не станет курить, давно решил для себя мальчик, как и пить эту горькую водку. Однажды он умудрился попробовать этой гадости и помнил, как плохо было во всем его юном теле. В прошлом году, сидя на коленях у отца за общим столом, отмечался чей-то очередной день рождения, и народу набралось столько, что свободных мест не оказалось, и взрослые папы посадили своих детишек к себе на колени, он случайно перепутал рюмки с водкой и лимонадом «Буратино», запивая проглоченную ложку винегрета, которую мама только что запихнула ему в рот, и ошалел от неожиданности. Дыхание перехватило, из глаз полились слезы, а к горлу мгновенно подступили позывы рвоты. Он поначалу не понял, отчего знакомый с раннего детства лимонад, оказался таким горьким и противным, и лишь когда его папа взглянул на сыны, а потом на пустую рюмку, которую тот держал в руках, то ситуация за столом прояснилась. Мальчику дали выпить настоящего лимонада, мать отвела его в сторонку и заставила сунуть два пальца в рот. Он исходил слюной и слезами, а взрослые смеялись и шутили над его неловкостью. После этого он и решил, что алкоголь навсегда останется для него запретным плодом, как и сигареты, табачный дым которых вызывал у него головокружение и боли внизу живота, где-то возле пупка. Вскоре из дома выскочил Медяк и бросился к сараю, где его папа и дядя Олег хранили разные инструменты: лопаты, косы, вилы, рубанки и другие нужные вещи. Там же возле кучи угля, которым топили дом в конце августа месяца, когда ночи становились холодными и старушки сильно замерзали, в деревянных ящиках лежали пустые бутылки из-под пива и водки. Бутылки из-под водки Леше родители сдавать не разрешали, говорили, что это не занятие для детей, а бутылки из-под лимонада и пива, сдавать дозволялось, тем более, что накапливались они после праздников очень быстро, а стоили почти как и молочные – по двенадцать копеек, а те по пятнадцать. Медяк нагрузил почти целую тележку пустой посудой, на целое огромное состояние! и потащил ее к калитке. Возле забора он остановился и принялся рассуждать, что же он сможет купить на эти свои тыщи денег. Пока мы стояли и размышляли, мимо прошел Хамась и протянул нам веточки щавеля. Хамасю уже пятнадцать, но он «дебил», так называет его Ирка и дядя Олег. Я не знаю значения этого слова, но по-моему оно обидное и ругательное, поэтому я никогда не называю Хамася вот так. Лешка тоже относится к нему дружелюбно, потому что, он показывал нам грибные места возле дома, а еще водил в землянку да-а-аленко-о-о в лес, где взрослые мальчишки играли в карты и индейцев. Хамась хороший, только все время жует траву, оттого у него рот весь зеленый. А еще, когда они выпивают со своими друзьями, то он поет каким-то сумасшедшим голосом и шатается, как какой-то дурачок. Ой, мама, сейчас наругается, за то, что я до сих пор никуда не пошел! «Сейчас иду, мам. Я просто Лешу ждал, пока он бутылки на телегу погрузит»  Да Медякову везет, вон сколько у него пустых бутылок, и мамка не будет у него отчет спрашивать, сколько захочет мороженного купить, столько и слопает. Везет Лешке, он почти всегда днем один, никто его не наругает, никто за калитку выходить не разрешит. Мама и тетя Ева могут его маме пожаловаться, но та все равно просто махнет рукой, поругается на него, если есть повод и простит, она не такая, как моя мама. Мальчик моментально вспомнил, сколько дней этим, едва перескочившем через середину, летом он был наказан по различным поводам. Залезли в землянку во время дождя и пытались разжечь индейский костер, - три дня не выходил из дома, а потом почти целую неделю не покидал территорию участка. Издевательства над животными можно объединить в одно большое наказание, - рубцы на попе от резинового удлинителя, которые не проходили до того момента, пока не появились новые, после того, как мальчик украл у матери из кошелька железный рубль с головой дедушки Ленина. Это был самый страшный поступок в его жизни, как и наказание, которому он подвергся после проведенному матерью расследованию. В магазин привезли сильно-сильно вкусную халву, не такую как обычно – серого цвета по рубль восемьдесят, а такую темную, почти коричневую с орешками внутри. Ирка купила себе сто граммов этого лакомства и дала мальчику попробовать маленький кусочек, правда в котором орехов не оказалось. Но, все равно, халва показалось ему такой вкуснятиной, что он принялся выпрашивать у мамы: «купить хоть одну щепотку, иначе она вся закончится» Мать была категорична в своем отказе, ссылаясь на нехватку денег и то, что мальчик и так не обделен во всяких вкусностях. Тогда мальчик решился на ужасный поступок. Конечно, можно было ссылаться на то, что его вовсю подговаривал Медяк: «стырить у мамки деньги, а она все равно ничего не заметит», можно было найти еще массу причин, но он сам понимал, что совершает воровство, когда доставал из маминой сумки с цветами ее коричневый кошелек и вытаскивал из него тяжелую железную монетку. Если бы он взял не рубль, а копеек двадцать, то, возможно, это сошло бы ему с рук, но пропажа рубля обернулась для него трагическими последствиями. После чего, он купил себе целых двести граммов халвы на сорок четыре копейки, килограмм стоил два двадцать, слопал ее в одиночестве, в кустах возле объезда, а оставшиеся пятьдесят шесть копеек положил под небольшой кусок от асфальта, валявшийся перед участком, как раз напротив их окон. Халва в таком количестве оказалась не столь вкусной, как он думал вначале, но все равно, он мог позволить себе слопать целых двести грамм, огромный коричневый кусок с белыми орешками, и это придавало ему капельку мужественности, поскольку, в душе он понимал, что мама рано или поздно заметит пропажу денег и подумает на него. Когда мать позвала его в дом, они строили на поляне шалаш вместе с Иркой и Медяковым, то он сразу же догадался по ее голосу, что сейчас произойдет что-то страшное. Предчувствия его не обманули! Мать была скора на расправу, гораздо чаще, чем на проявления любви. Судя по тому, с каким выражением лица смотрели на него тетя Ева и тетя Женя, мать Медякова, он понял, что мать в страшном гневе и пощады от нее не жди. Долго врать и запираться он не умел, да и аргументы матери в виде резинового удлинителя для розетки, оказались гораздо весомее всех его оправданий. Едва зажившие после последней экзекуции части тела, вновь покрывались малиновыми рубцами, он кричал, плакал и просил прощения, но мать была неумолима. С остервенением и злобой, она методично охаживала его тело тяжелым шнуром, попадая при этом по рукам, ногам, спине и попе, и ругаясь разными плохими словами. Наконец, выместив на нем свою злобу, она убрала удлинитель под кровать и зыркнув на ревущего отпрыска с такой ненавистью, словно это был не ее сын, а какой-то мерзкий червяк или лесной вонючий клоп, хлопнув дверью вышла из комнаты, бросив на прощанье, что: «Он запомнит этот рубль на всю жизнь!» Прошло уже больше месяца, а он действительно помнил тот страшный пасмурный день, когда вышел весь синий от кровоподтеков из дома в туалет, и с какой жалостью смотрели ему вслед тетя Ева и тетя Полина, а Марья Михайловна качала головой и бормотала себе под нос какие-то слова, про «бедное дитя» и «неадекватность наказания, содеянному». Он понимал, что теперь все будут показывать пальцем на его шрамы и обзывать – вором. Но, к его удивлению, его плохой поступок вскоре забылся, даже мать перестала смотреть на него так, что у него холодело внутри и душа убегала в пятки. В конце-концов, он пообещал при всей даче, что больше так поступать не будет, что он станет хорошим и послушным. Слезы лили из его глаз, как весенние ручьи, струились по намокшей голубой рубашке, падали на землю и просачивались вовнутрь ее,  когда он произносил эти слова, и на всю жизнь разучился просить прощения у кого бы то ни было! Конечно, он простил свою маму, потому что любил ее, как любит родителей любой ребенок, конечно, он больше не разу не залез в ее кошелек, конечно, он старался изо всех сил стать хорошим, но у него это никак не получалось. То там, то здесь вылезали на свет его неблаговидные действия и поступки. Он вновь сидел одиноко во дворе, когда его сверстники играли в прятки на поляне, в лесу напротив дома или шли гурьбой купаться на реку. Единственной его привилегией был поход в магазин и простаивание огромных очередей за молоком, маслом, сметаной и творогом. Это конечно очень скучно, думал мальчик, но куда веселей, нежели сидеть на скамейке возле погреба и читать книжки про всяких хороших мальчиков и девочек, помогающих взрослым бороться за счастливое будущее последующих поколений. Он запомнил эту фразу из какой-то книжки про Ленина и понял, что сам-то он не хотел бы бороться за счастливое будущее каких-то поколений, а хотел бы жить сам, есть мороженное, купаться в заливе, ходить с папой за грибами и на рыбалку, кататься с друзьями на велосипеде и гулять на улице без панамки. Хотя сегодня он не был наказан, но стоять в длиннющей очереди в приемный пункт рядом с туалетом, ему не очень хотелось, и он был очень доволен, что уговорил Лешку сходить к магазину вместе с ним, все же вдвоем гораздо веселее. Лешка сопел и ругался, таща за собой невысокую самодельную тележку, со сломанным передним колесом, из-за чего она постоянно заворачивала с тропинки в кусты или норовила шлепнуться в канаву. Наконец, мальчик решил помочь приятелю в его нелегком труде и стал толкать тележку ссади. Один раз, Медяков так сильно дернул за веревку, что телега выскочила из-под рук мальчика и он шлепнулся коленками на гаревую дорожку, едва не разбив свои шесть бутылок. Медяков ехидно хихикал, а ему было так обидно, что он ведь помогал своему другу, а тот поступил с ним совсем не по товарищески. Внутри у мальчика вскипала обида и превращалась в злость. Он поставил сумку с бутылками на землю, подошел к приятелю и толкнул его руками в грудь. Тот покраснел, надулся как индюк, выпустил из рук веревку от телеги и толкнул мальчика в плечо, при этом обзываясь всякими плохими словами. Мальчик чуть не заплакал от обиды, когда услышал от друга нехорошие слова про свою маму, и схватив его за талию обеими руками, поставил подножку и повалил его на траву. Так они и катались по свежескошенной траве в течении нескольких минут, ругаясь друг на друга, и мутузя различными частями тела. Победителя эта схватка не выявила, судья, в лице Василия Ивановича, соседа по участку, объявил ничью и прекратил бой. Отряхаясь и отдуваясь, молодые петушки, не глядя друг на друга, не спеша направились в сторону приемного пункта. Такие стычки случались между ними довольно часто, особенно в тот год, когда родители мальчика впервые появились в поселке. Лешка хоть и был старше на целый год, но оказался слабее мальчика и постоянно уступал ему в борьбе и драках. И если, поначалу, мальчик побаивался его, задиру и хулигана, то в дальнейшем частенько первым устраивал потасовки и «лез на рожон». До серьезных столкновений и размолвок их стычки не доходили, но и противостояние никак не унималось, особенно в присутствии Ирки или Маринки, которая нравилась обоим мальчикам. Конечно, провокатором в основном выступал Медяк, тем более, что знакомые взрослые парни, всегда принимали его сторону, но научившись единожды давать сдачу, мальчик уже не боялся своего закадычного приятеля и спокойно реагировал на любые действия Лешки, направленные на разжигание ссоры между ними. Разбитые колени и локти, не становились серьезным препятствием на пути их закадычной дружбы. Вот и сейчас, они сидели рядом под невысокой лиственницей, росшей возле приемного пункта посуди, и рассуждали о том, хорошо или нет подсматривать за взрослыми тетеньками, когда они голыми моются и выставляют напоказ свои прелести. Мальчик все же решил поделиться с приятелем своими впечатлениями от увиденного им тела голой тети Евы. Самое удивительное заключалось в том, что его рассказ не произвел на Лешку должного впечатления, как на него самого, хотя он и не стал рассказывать тому, что творилось с его писькой. Зато, Медяк поведал ему, что видел, как писала Ирка, а потом показывала ему свою писю. Судя по рассказу Лешки, письки у Ирки и тети Евы были совершенно разными, у одной такая лысая и с щелью посреди, а у тети Евы словно черный треугольник с розовой дырочкой посередине. Позже выяснилось, что Медяков тоже показывал Ирке свою письку и та даже хлестала прутиком по нему, отчего пися становилась твердой и красной. Мальчик не стал говорить, что с ним случилось примерно тоже самое, без всяких ударов прутиком по ней, но с сожалением подумал, что опять ему не повезло и он не мог внимательно посмотреть на Иркину письку, так не похожую на письку тети Евы. Мальчику и в голову не могло прийти, что все дело в элементарном волосяном покрове, которым со временем покроется и влагалище его старшей подруги Ирки, да и у него самого пушок появится не только под носом, но и еще кое-где. Все это будет, будет чуть позже, а сейчас, мальчики стоят в очереди среди старушек, стариков и всяких дяденек, от которых исходит неприятный запах мочи, прокисшей капусты и алкоголя. Не трезвый приемщик, то и дело уходит из павильона, якобы менять деньги, и возвращается обратно все пьянее и пьянее. Дядя Яша знает мальчиков, и обманывает их «по божески», как говорит бабушка Таня, всего на три – пять копеек, зато незнакомым достаются куда более жалкие крохи. Мальчики забыли уже и про ссору и про женские прелести, они думают только о том, когда, наконец, эта толстая бабка в сиреневом платке, сдаст свои бутылки и позволит им выставиться на прилавке. От жары не спасает тень от лиственницы и берез, растущих на поляне возле кострища для сжигания мусора. Детей может спасти только маленькая кружка кваса за три копейки и стаканчик фруктового мороженного за семь. Все, бабка сдала свои бутылки, и мальчишки выставляют свои. Через пять минут будет и квас и мороженное. 
                * * *
И с этой пошлости я начинаю свой день, подумала девушка. Фи! Поболтав с женщиной и Марьей Ивановной, Ева решила сходить к магазину и позвонить в город, благо телефон в будке починили, после того, как какие-то подонки разломали аппарат и оторвали телефонную трубку. Заглянув в почтовый ящик, и не найдя в нем долгожданного письма от любимого, она вытащила ворох газет, которые выписывали хозяева дачи, Ева бросила их на стол возле малинника и пошла в дом. Поднявшись в свою комнату, она бросила пакет с банными принадлежностями на кровать, сняла с себя халатик и села перед зеркалом, любуясь на свое отражение и, одномоментно злясь на то, что ей приходиться самой удовлетворять свою похоть, своими руками ласкать эту грудь, ноги, промежность. Переведя взгляд на фотографию Игоря в солдатской форме, висевшую рядом с зеркалом, она вздохнула. Когда же он наконец вернется, капризно произнесла она, наморщила лоб и решила, что надо обязательно накрасить ногти и на ногах тоже. И вправду, не идти же к магазину звонить, с не накрашенными ногтями и в самой что ни наесть боевой индейской раскраской. Она улыбнулась кончиками рта, думая о том, что она уже стала рассуждать словами мальчишек, постоянно играющих в этих идиотских индейцев. Она, кстати,  тоже  свозила ребят в Сестрорецк, где в кинотеатре «Курортный» они смотрели какой-то фильм про этих самых краснокожих. Гойко Митич в роли Чингачгука был, конечно, великолепен. Она даже поймала себя на мысли, что была бы не против отдаться его сильному, мускулистому телу. Впрочем, кино ей не понравилось, было довольно примитивным, банальным и скучным. Она даже не досидела до конца сеанса, и сообщив мальчишкам и Ирине, что подождет их на улице, упорхнула из зала и слетала в косметический магазин рядом с «муравейником», где приобрела несколько видов помады и немецкий тональный крем «Флорена». Поездка в город оказалась удачнее, чем ожидалась, и Ева простила красномордого индейца, что тот отказался принять ее ласки, увлекшись боем с бледнолицыми завоевателями. Вот и теперь, Ева вытащила из ящика трехстворчатого зеркального трюмо несколько видов различной помады и прикидывала, в какой цвет покрасить та-а-а-кой чувствительный рот, в просто алый или малиновый с блеском. Она поднесла к носу малиновую помаду и вдохнула носом ее клубничный запах. На вкус она тоже отдавала клубникой. Алая помада не обладала таким ярко-выраженным вкусом и запахом, и Ева решила воспользоваться именно ей. Стоп, это в последнюю очередь, сначала надо заняться бровями, вон волосинка торчит, ну, совершенно не вписываясь в общий имидж. Ева взяла пинцет и ловко проредила брови. Затем, помассировала себе лицо и наложила на него маску из распаренного геркулеса, точнее из его хлопьев. Никогда не пользовавшаяся косметикой мать мальчика, постоянно поражалась, как быстро расходится у Евы овсяные хлопья, наивно полагая, что она их ест. Когда же Ева объяснила женщине истинное предназначение овса, то та только развела руками. Девушка понимала ее, разница в десять лет, в эту эпоху оказывается огромным и непреодолимым барьером между поколениями, хотя в остальном их взгляды часто совпадали. Когда маска из геркулеса засохла на лице, Ева приступила к обработке ногтей на ногах. Ваткой с ацетоном, она смыла остатки оранжевого лака, слегка обработала их пилкой и достала перламутровый лак, с едва-едва бледно-розовым оттенком. Повертев его перед глазами, и решив, что к ее белой юбке он подойдет как не кстати, она приступила к нанесению лака на ногти, при этом от старания высунув свой розовый язычок и напевая песню «Гив ми, гив ми…» из репертуара ансамбля «Абба» Если с ногтями на пальцах ног она управилась довольно быстро, не прошло и двадцати минут, то с ногтями на руках, повозиться пришлось серьезней и обстоятельней. Самым противным было то, что из-за смены воды с городской на поселковую, ногти стали более хрупкими и ломкими, и их приходилось тщательно очищать, промывать и обрабатывать, чтобы сохранить их длину и красоту. На это Ева ни сил ни времени не жалела, отчего провозилась с ними почти целый час. Лак лег довольно ровно, и она еще несколько минут трясла руками и дула на пальцы, пока он наконец не засох. Если с юбкой она уже определилась, то вопрос о том, что одеть наверх пока решен не был. Порывшись в ящике платяного шкафа, она вывалила на постель кипу разноцветных кофточек и блуз. Прикидывая их к телу, одну за другой, она, наконец, остановила свой выбор на светло-бежевой рубашке с разноцветными вставками в районе плеч, и скошенными короткими рукавами. Эту блузку ей подарил один ее воздыхатель, кстати из милиции, сказавший, что экспроприировал ее у торговцев, спекулирующих различными шмотками возле «Гостиного Двора». Про знаменитую «галеру» Ева знала не понаслышке, сама ходила туда пытаясь купить себе зимние сапоги. Ей показали одни югославские, темно-малиновые на высоком каблуке. Но, к сожалению, размер оказался слишком велик, для ее миниатюрных ножек. Ева вертела блузку перед собой, представляя, как эффектно она будет выглядеть в ней среди всех этих клуш с малыми детьми. Неожиданно она плюхнулась на ворох своего белья и закрыла лицо красивой блузкой. «Господи, дожила! – подумала она, жалея себя всеми фибрами израненной души – Уже в магазин иду или звонить, а наряжаюсь, как пигалица! Господи, ну когда он приедет, когда мои мучения кончатся, и мы поедем в город, и пойдем в театр, и будем гулять по Невскому, и пойдем в «Север» или в «Метрополь» Она резко встала, сбросила с себя нахлынувшую грусть-печаль и ужаснулась, вся блузка была в овсяных хлопьях от маски на лице. Ева разозлилась еще больше и принялась ругать себя и свои девичьи мозги, почем зря. Немного успокоившись, она достала из ящика небольшую щеточку для одежды и, за пять секунд, очистила блузку от белых разводов оставшихся от геркулеса. Потом, налила в тазик воды, специально нагревавшейся на солнце со вчерашнего вечера, и смыла с лица овсяную маску. Тональным кремом она решила не пользоваться, поскольку предстоял поход на озеро и купание, и в этом случае, крем был не к чему, а запасы его таяли нестерпимо быстро, поэтому надев белый бюстгальтер, прекрасно приподнимавший ее высокую грудь еще выше, набросила блузку и принялась красить губы алой помадой. Затем слегка подвела глаза и чуть-чуть придала своим ресницам пышность, едва проведя по ним щеточкой с черной тушью. Этого будет вполне достаточно, для путешествия до телефонной будки и обратно.  Застегнув блузку, Ева еще несколько минут вертелась перед зеркалом, размышляя о вечном, а не выглядит ли она, как  размалеванная курица? либо девочка с Приморского шоссе стоящая возле памятника солдатам погибшим в советско-финской войне, возле Сестрорецка, и жаждущая от останавливающихся почтить память павших соотечественников чухонцев, получить немного марок за некие услуги. Еву передернуло, от этих сравнений, и мгновенно позабыв о них, она принялась выбирать себе обувь. Перепробовав несколько вариантов, она благоразумно решила, что не стоит портить свои милые ножки, а следует надеть обычные «шлепки» или белые босоножки с оторванными сзади хлястиками. Уж на обувь никто смотреть не станет, согласилась она сама с собой, вставляя ноги в разбитые, но все еще симпатичные, босоножки. Йоптель - моптель! Свалив нательное белье обратно в ящик шкафа, она убрала лаки и помады в трюмо, достала из кожаной сумочки полиэтиленовый кошелек с картинкой какой-то заграничной полуголой дамы  на пляже, кстати, тоже подарок одного знакомого студента, еще с того самого времени, когда эти кошельки пользовались спросом, высыпала из него мелочь и убрала его обратно в сумку. Мелочи набралось больше чем на рубль, а двухкопеечных монеток было аж целых пять, так что позвонить хватит не только Игорю, но и парочке городских подружек. Может вытащу их на пляж или сама смотаюсь в город на следующей недели, решила она, ссыпая мелочь в расшитую бисером маленькую тряпичную сумочку, и захлопывая за собой дверь. «Тьфу, черт! – Ева выругалась, развернулась и шагнула назад – Очки оставила на столе. А как при таком солнце без ее любимых черных очков в золотистой оправе? Да просто никаким образом!». Сообщив женщине, что идет звонить, Ева спросила, не надо ли ей что-нибудь в магазине. «Моего там пошукай,- ответила женщина. – Чего-то они больно долго бутылки сдают!» Ева кивнула и направилась было к калитке, но тут заметила в окне на веранде Марью Михайловну, которая манила ее к себе рукой. Делать было нечего, придется зайти. И скинув с ног босоножки, Ева распахнула дверь на веранду к старушкам. В нос ударил привычный запах плесени, лекарств и дряхлости. Чего не говори, а на двоих бабкам было за сто пятьдесят лет. На веранде, пропахшей столетиями, располагались две кровати вдоль стен, круглый стол возле окон, на котором неизменно стояла ваза с букетом полевых цветов: ромашек, колокольчиков и незабудок, которые регулярно приносили старушкам мальчишки, три стула с потертыми сиденьями, прямоугольный столик с туалетными принадлежностями и шкаф, с нарядами обеих постоялиц. Возле двери были развешаны на просушку пучки зверобоя, лечебной ромашки и еще какие-то целебные травы, названия которых Ева не знала. Марья Михайловна сидела на низком стуле с дугообразной спинкой и раскладывала на пожелтевшей, выцветшей скатерти пасьянс, жестом приглашая девушку присесть рядом. Пока Марья Ивановна готовила нехитрый завтрак из кукурузной крупы и заваривала чай с черничными листьями, у Марьи Михайловны возникло желание поболтать по душам с девушкой, а заодно и показать свое мастерство в гадании на картах. Ева, как современная молодая и образованная женщина, комсомолка и атеистка, не верила во всякие гадания по рукам, на картах и прочую хиромантию, но, все же, в тайне надеялась, что существуют в мире люди, способные предсказывать будущее, хотя бы и с помощью различных вариантов гаданий, на разнообразных предметах. Вот Полина, Иркина мать, так та чуть ли не свято верила во все предсказания и пророчества, а еще любила разгадывать сны. Почти каждое утро встреча с ней сулила, непременно, долгий разговор обо всем, что ей приснилось и какие последствия можно ожидать, разгадав таинство сновидений. Еве же либо вообще ничего не снилось, либо снились эротические картинки, обсуждать которые она не с кем не стремилась, уж слишком фривольными были видения. Что же касалось карт, то пускай старушка потешится, соглашалась в душе девушка, авось и выплывет где-нибудь рациональное зерно, вылезет наружу сермяжная правда. Тем временем, уловив тревогу в глазах девушки, «дворянка» уже раскладывала карты на столе, переводя взгляд то с них на Еву, то наоборот. Разложив пасьянс, старушка задумалась и покачала головой, не произнося не слова «Опять какая-нибудь белиберда выпала – подумала Ева, ехидно щурясь, рассматривая выпавшую комбинацию – Вечно у нее всякие несуразицы выскакивают на раздаче» Марья Михайловна в тот момент, перекладывала карты из одной стопки в другую, беззвучно произнося себе под нос какие-то заклинания, а может попросту матерясь, коей мастерицей была с самого начала века. Наконец, смешав карты в кучу, она вновь стала тасовать их, явно неудовлетворенная предыдущим раскладом. Ева не решалась спросить у нее, в чем вышла закавыка, да и сама старуха на сей раз, не была склонна к старческой болтовне. Разложив карты по новой, Марья Михайловна внимательно оценила расклад и снова смешала колоду. «Мигрень замучила и духота, - сообщила она Еве, недоуменно наблюдавшей, как бабка убирает карты в стол. – Ты ближе к вечеру зайди, тогда я соберусь и погадаю тебе по-настоящему!» Еву поразили ее слова, поскольку она не помнила не единого раза, когда бы старушка не разъясняла выпавший на данный момент карточный расклад. «Видно дрянь какая-то выходит, - решила девушка, прощаясь с расстроенной «гадалкой» и надевавшей на ноги свои босоножки. – Я обязательно загляну к вам вечером» «Будь аккуратнее, дитя мое, - только и сказала в ответ, раздосадованная дачница. – Серой пахнет, где-то нечистый бродит, неподалеку» Ева не поняла, причем здесь запах серы, но на всякий случай, решила, аккуратней обращаться с керосинкой и спичками, соотнеся слова гадалки к вероятности возникновения пожара в результате неосторожного обращения с огнем. Ведь сера была только на головках спичек и более нигде, логично резюмировала она слова Марьи Михайловны и прикрыв за собой дверь на веранду, спрыгнула с крыльца на землю, внутренне насмехаясь над своими предубеждениями и страхами. Захлопнув за собой калитку, Ева свернула на тропинку и пошла в сторону магазина, ловя на себя взгляды проезжающих по шоссе велотуристов, наматывающие свои километры на пути к Пасторскому озеру, у которого был намечен их слет, посвященный открытию московских Олимпийских игр 1980 года. Об этом велопробеге напечатала не только сестрорецкая, но и ленинградская пресса, от того Ева и знала про его существование. Возле моста через ручей она остановилась и застегнула ещё одну пуговицу на блузке, уж больно вызывающе торчала ее грудь, многочисленные знакомые могут не так понять ее, и начнутся всякие пересуды, мол, мужик вот-вот вернется из армии, а она… Впрочем, ей было наплевать, она честно ждала его два года, а выглядеть сексуальной и красивой ей никто запретить не мог, не зря же родители нарекли ее таким чудным именем – Ева! Буквально сразу же за мостом, на пересечении шоссе с улицей Последнего пути, как в шутку называли – Тупиковую, Еве встретился Лимон, так же служивший в десанте, но где-то на просторах отечества, вернувшийся на дембель еще до того, как наша страна начала войну в Афганистане. Лимон был в белоснежной футболке и расклешенных, потертых на коленях и заднице, джинсах. На сей раз на его голове не красовалась меховая шапка, вероятно, что при такой жаре, его отбитые мозги, плавились самодостаточно смачно и не требовали дополнительной поддержки воздействия внешних факторов. В отличии от многих, особенно парней, девушка относилась к Лимону с сочувствием и теплотой, и он отвечал ей тем же. Вот и сейчас, столкнувшись с ней, он, первым делом, выразил восхищение ее внешним видом и ласково потрепал ее за кончик носа, говоря о том, что не пристало женщине ждущей своего мужчину из армии, ходить по улицам в таком вызывающем, сексуальном виде. Еве польстили слова повернутого «апельсина» и она, даже, спросила у него, как считает он, когда отпустят со службы Игоря. Лимон почесал затылок, в упор рассматривая ее грудь, при этом думая абсолютно не о ней, а о горах в преддверии Памира и кратко ответил: «Сегодня!» Услышав это слово, Ева вздрогнула и выпучила глаза на лицо Лимона. Она не поверила своим ушам, чтобы тот вот так коротко и четко, дал ответ на абсолютно бессмысленный и бредовый вопрос в нашей советской действительности. Его «сегодня» так потрясло Еву, что она даже перестала обращать внимание на его дебильную улыбку, на его пустой взгляд, обычно, проходящий через нее, как нож сквозь масло, не оставляя в душе никаких эмоций. Сейчас было все по-другому. Девушка вдруг поверила его словам. Вероятно, так сошлось множество различных обстоятельств: ее утренний эротический душ, с обомлевшим зрителем, неудачное гадание Марьи Михайловне со словами о запахе серы, еще какие-то мелкие детали, и вот теперь, короткое единственное слово, сказанное Лимоном, обрушило все ее душевное равновесие в одну секунду. У Евы потекла тушь. Хорошо, что она вспомнила про солнцезащитные очки, потому что ходить по улицам, пускай даже какого-то дачного поселка, с черными подтеками на глазах было бы не солидно для любой уважающей себя дамы, тем более, для такой как она. Вытащив из сумочки платок и зеркальце, Ева навела более-менее приличный порядок под глазами и пошла в сторону магазина, поскольку дальнейший разговор с Лимоном был бессмысленным, вытащить из него хоть пару внятных слов, не удавалось почти никому. С кем же молчать, Лимону было все равно, он и в одиночестве себя недурно чувствовал, и улыбнувшись вслед уходящей девушки, мужчина засунул руки в узкие карманы американских джинсов и повернувшись, пошел обратно к дому, словно и выходил-то на улицу только ради встречи с девушкой, чтобы сообщить ей грустную весть о том, что Игорь уже сегодня появится в поселке. Спроси у него кто-нибудь из тех, считающих себя здравомыслящими людьми: «А откуда у тебя, дружок, такая достоверная и совершенно-секретная информация?», он бы лишь горько улыбнулся и пожал плечами, глядя своими голубыми глазами в небесную даль, такого же волшебного цвета. Ева поднялась по дорожке и очутилась на торговой площади перед лабазом. Народ уже успел продрать глаза, особенно его юная часть, и сновал из одного отдела гастронома в другой, перманентно останавливаясь возле бочки с квасом, либо у окошка с мороженным. Еву интересовала телефонная будка, и она пошла в направлении ее. Один телефон был по-прежнему сломан, судя по тому, что возле другой будки стояла очередь из трех человек. Девушка пристроилась в конец, обратив свой взор на противоположную сторону дороги, где находился приемный пункт, ища глазами мальчишек. Ага, вот Медяк носится возле кострища с раскрытым ртом, размахивая руками, а вот и мальчик сидит на пеньке возле лиственницы, обхватив ладонями пухлые щеки. Увидев мальчиков, Ева вспомнила, что решила приготовить себе на обед окрошку, а посуду под квас, как обычно, оставила дома, поэтому стоило подойти к ребятам и попросить у них парочку пустых бутылок. Переминаясь с ноги на ногу, девушка слизала почти всю помаду на губах, прикидывая, что ей стоит сделать: дождаться подхода своей очереди, позвонить в Питер и потом подойти к мальчикам, либо наоборот, сначала подойти к ним, взять у них посуду, а после стоять в очереди и ждать того момента, когда телефон освободиться. Разорваться было невозможно, а все шло именно к этому, потому что, ее очередь подходила, и Лешка уже ухватился за веревку своей телеги и подкатывал ее к приемному окну. Когда же мальчик стал доставать из своей сетки бутылки и выставлять их на прилавок, нервы у Евы сдали, и она плюнув на подошедшую очередь, рванула через дорогу, едва не попав под колеса рейсового автобуса, шедшего до садоводств, расположенных возле Второго озера. Водитель покрутил указательным пальцем у виска, и что-то крикнул вслед пробежавшей перед его машиной девушки, и многие внутренне согласились с ним. Женскую душу понять невозможно, что же касается логики ее поступков, то об этом и говорить нечего, в связи с отсутствием логика, как таковой! Медяков, как обычно, принялся выкобениваться, вот юный хапуга, и требовать за две лимонадных бутылки тридцать копеек, зато мальчик безропотно отдал свои, чем вызвал недовольство приятеля. Какой он смешной, добрый и затюканный малыш, подумала Ева, протягивая ему деньги. «Ты маме не говори, что я у тебя купила две бутылки, - сказала ему на ухо девушка. – Мне они не нужны, я вылью квас и тебе отдам, сдашь их, а сдачу возьмешь себе. Договорились?» Лицо у мальчика покраснело и одновременно просияло. Видно, дурачок, не может понять, хорошо ли он поступает или нет, и не достанется ли ему на орехи. Эх, глупыш! «Да, за это потащишь мои бутылки сам, - добавила она, чтобы развеять сомнения мальчика, в правильности его поступка. – И дождитесь меня возле мороженного, домой вместе пойдем!» Выдав детям ценные указания, Ева вернулась к телефонной будке, где вновь образовалась очередь. Но, какой-то мужчина в салатного цвета спортивных брюках, пропустил ее перед собой, пояснив остальным, что «девушка стояла здесь, и отлучилась по важному делу», при этом кивая головой в сторону кирпичного туалета, находящегося возле павильона приема стеклотары. Ева покраснела и даже чуточку обиделась на сердобольного дядечку, выставившего ее в неприглядном свете. Впрочем, длинные гудки в телефонной трубке отвлекли ее от всех мыслей на свете, и она вновь вспомнила слово, произнесенное Лимоном, но теперь оно не казалось ей таким близким и реальным. Оно расплывалось в удушливом воздухе, как бы растворялось, исчезало, словно легкое белое облачко, в небесной пустоте. Ева повесила трубку и поблагодарив сердобольного мужчину в зеленых панталонах, пошла занимать очередь к бочку с квасом. Мальчишки уже крутились возле окошка с мороженным, и она велела Медяку купить ей «сахарную трубочку», протягивая мальчишке двадцать копеек. «А ты, - командовала она детьми, как королева своими мушкетерами, - Купи мне литр кваса. И шустро!» Ей хоть как-то надо было развеяться, сбить то внезапно нахлынувшее дурное настроение, и дети для нее в тот момент, были наилучшими помощниками. Когда «сахарная трубочка» нарисовалась в ее руке, а второй мальчик, аккуратно тащил бутылки с квасом, Ева скомандовала «вперед», и взяв у ребенка сумку, видя как тот мучается, слизывая языком свое фруктовое мороженное в бумажном стаканчике, но не решаясь сказать тетке, что так ему есть неудобно, громогласно сообщила о том, что через час они отправляются на озеро купаться. Медяков никак не отреагировал на ее слова, похоже он не собирался идти загорать, зато глаза у мальчика радостно заискрились и рот расплылся в счастливой улыбке. Градус настроения у девушки тоже пополз вверх.   
                * * *
Крестовский остров так же задыхался от жары. В стандартном летнем павильоне, где располагалось кафе, было душно и бросалось в глаза, отсутствие посетителей. Впрочем, в этом нет ничего неестественного, немногочисленные отдыхающие, предпочитали проводить время на свежем воздухе, возле загаженных водоемов, в парке аттракционов и на колесе обозрения, останавливая свой выбор не на  горячей закуске и вине, а на мороженном и холодном лимонаде. Юноша подошел к стойке и взял в руки засаленное меню, лежавшее рядом с прейскурантом спиртных напитков, и мельком взглянув на буфетчицу, углубился в перечень подаваемых горячих блюд и холодных закусок. Жрать особо не хотелось, существовало желание что-нибудь выпить, но обычно в таких заведениях закусь прилагалась в качестве обязательного довеска к алкоголю, поэтому и приходилось выбирать нечто на зуб. Тем временем, молоденькая, светловолосая «хозяйка стойки» с постным выражением лица, скептически поглядывала на посетителя. Баба была вызывающе красива, но в тоже время, в ее внешности было что-то отталкивающее, нечто от барыги, торгашки, хапуги, что юноша из интеллигентной, партийной семьи, не переносил на дух. Он, мальчик голубых кровей, никогда раньше не смотрел так свысока на людей из обслуги, из плебса, но сегодня что-то переклинило в башке и возникло желание, унизить девушку. Юноша даже не почувствовал, не понял откуда, из каких глубин возникло оно, но что-то темное, страшное рождалось в его груди, в тот момент, когда буфетчица с ехидной улыбкой взглянула на него. Может, эта размалеванная, самодовольная торговка заставила его вспомнить заплаканное лицо той угловатой, но милой абитуриентки, спасшей его на вступительном экзамене и завалившейся самой, ведь подспудно он чувствовал вину, за ее провал. Возможно, врожденная боязнь красивых женщин и стеснительность, вызывали чувства неуверенности и преображались в неприязнь, в чувство собственной неполноценности. Он не понимал этого и оттого злился. Простая мысль, о том, что девушке было скучно и одиноко одной за стойкой, что он просто мог понравиться ей, что она так же как и он чувствовала себя неуверенно, поскольку лишь недавно устроилась на работу в сферу обслуживания и не знала, как вести себя с посетителями, даже не могла прийти ему в голову, и развернуть мозги в другую сторону. Нет, все же взгляд заплаканной, несостоявшейся студентки внезапно возникший перед глазами, завиноватил его окончательно и перерос в агрессию, которую стоило срочно залить, загасить чем-то соответствующим моменту. Юноша выбрал молдавский розовый портвейн и на закуску люля-кебаб с салатом из квашенной капусты и брусники. «Стакан молдавского, - сказал он, стараясь не смотреть в глаза девушки, - и вот это, - он ткнул пальцем на строчку в меню» Эта сучка, вновь ухмыльнулась и, бархатным голосом, попросила его показать паспорт. Это был удар ниже пояса. За тот год, что они с приятелями взяли в привычку посещать различные питейные заведения, такой казус произошел с ним впервые. Будь на его месте кто-то другой, то отнесся к этому вопросу буфетчицы: как к милой шутке, счел бы это признаком неуверенности девушки или обыкновенным флиртом, он же воспринял его как вызов. Да, на стене за стойкой висела надпись с запретом продажи спиртных напитков лицам моложе восемнадцати лет, но все понимали, что это обычная формальность и не обращали на запрет никакого внимания. Мысль о том, что неопытная буфетчица просто боится подставы со стороны руководства, КРУ или иных проверяющих организаций, просто не пришла ему в голову. Юноша вспыхнул, как пучок сухой травы и с ненавистью посмотрев на девушку, выдавил из себя: «Дома оставил» Девушка пожала плечами, развела руки и посмотрела на него, одаривая обворожительной улыбкой. Он воспринял ее, ничего не означающий жест, как вызов и еще пуще краснея, грязно выругался и направился к выходу, столкнувшись в дверях с молодым человеком, входившим в заведение. Их взгляды встретились, и в воздухе заискрило. Юноша не считал себя трусом, тем более, что владел навыками восточных единоборств, занимаясь некоторое время в секции карате, которая открылась около полугода назад на стадионе рядом с домом. К счастью, его противник не был настроен столь же агрессивно, как он и возможный конфликт сдох даже не зачавшись. Вернее, словесная дискуссия возникла возле входа в кафе и продолжилась на улице, но кончилась раскуриванием «трубки мира», которую изображали сигареты «Ньюпорт», любезно предложенные незнакомцем. В процессе разговора, выяснилась причина, чуть было не повлекшая за собой банальное выяснение отношений, и новый знакомый предложил легко решить эту проблему. Парень оказался старше юноши на год с мелочью и имел с собой паспорт, что и сняло вопрос покупки бутылки «Тамянки» само собой. Обедать в кафе юноша категорически отказался, и молодые люди решили распить вино на природе, прямо напротив закусочной. Тут же, неподалеку, они сперли граненый стакан из автомата с газированной водой, купили два пирожка с ливером за десять копеек, и отправились на полянку между кафе и лодочной станцией. Юра, как звали нового приятеля, оказался жителем пригорода Ленинграда, и оказался в ЦПКиО совершенно случайно, спонтанно, как и сам юноша. Работал он на заводе в городе и осенью готовился отправиться на службу в армию. К спиртному относился спокойно, но никогда не отказывался выпить и пообщаться в приятной компании, коей счел их образовавшийся дуэт. Когда встречаются два незнакомых человека, едва не вступивших в конфликт и найдя достойный выход из сложившейся ситуации, то тема их беседы настолько неосязаема и расплывчата, что болтает их разговор по бурным волнам эфира из стороны в сторону, словно утлую лодчонку незадачливого рыбака в бушующем океане мироздания. Предметом разговора стали: женщины, образование, работа, армия, олимпиада и прочая ерунда. Юноша вспомнил, как ездил с отцом сюда позапрошлой весной, когда в Ленинграде гостил чехословацкий «Луна-парк», и предложил Юрию прогуляться по территории в поисках развлечений, рассказывая знакомцу о своих впечатлениях от посещения зарубежной забавы. Юра внимательно слушал рассказ, вставляя в него различные восклицания, типа: «ну и х…», «и за такие деньги», «лучше бы на колесе обозрения прокатились» Идея прокатиться на колесе понравилась парнишке, тем более, что вино прилично ударило в голову, и он предложил «заполировать» вино у пивного ларька и после оседлать «Чертово колесо». Пол-литровая кружка жигулевского легла такой тяжестью на неокрепший организм будущего студента, что весь дальнейший ход событий выпал из его головы, заволакивая мозг хмельным туманом. Он смутно помнил и колесо обозрения, и вновь пивной ларек, и поездку в метро, и какой-то железнодорожный вокзал, и пригородную электричку, в вагоне которой он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Парень открыл глаза и невидящим взглядом уставился в накатившую реальность. «Не проспи свою станцию» - говорил ему высокий молодой человек в голубой футболке и черной сумке через плечо. Память восстанавливалась мучительно долго, обрывки воспоминаний о сегодняшнем утре, калейдоскопом прыгали в мозге, не давая сосредоточиться. Когда же электричка стала притормаживать перед остановкой, он поднялся с деревянной скамьи и постепенно приходя в себя, шатаясь двинулся к выходу. Оказавшись на платформе, он нашел глазами скамейку и присел на нее, подставляя лицо освежающему ветру, едва врывавшемуся в знойное воздушное пекло между двумя полосками высоких тополей, высаженных вдоль железнодорожного полотна. Голова проветривалась довольно быстро, и вскоре, по обрывочным воспоминаниям он уже смог кое-как восстановить картинку сегодняшнего утра. То, что день находился в самом разгаре, говорили стрелки на наручных часах юноши. Кстати, первым делом он ощупал свои карманы, проверил их содержимое и убедился, что все деньги и пропуск в институт находятся на месте, что означало, что у Юрия не было намерений ограбить его или сделать какую-то гадость. Позже он вспомнил, как их  с новоиспеченным приятелем не пустили покататься на колесо обозрения, посчитав, что молодые люди недостаточно трезвы, для столь опасного мероприятия. Тогда Юрий предложил ему поехать на пляж в Солнечное и снять там баб. Идея пришлась по вкусу парнишке, и он охотно согласился с предложением старшего товарища. Далее следовал провал в памяти, лишь некие обрывистые фрагменты поездки на метро, потом на восьмом троллейбусе, который завез их в какое-то железнодорожное депо, где возле двухэтажного барака, они пили спирт отдававший вкусом и запахом ацетона, с тремя рабочими из Азербайджана и двумя девчонками, одна из которых, почему-то, сидела у него на коленях и целовала в шею. Он машинально провел рукой по месту предполагаемого поцелуя, и нащупал небольшую потертость, какое-то вздутие, вероятно возникшее от засоса. После опять провал, затем железнодорожные пути, и вроде бы, смутные очертания здания Финляндского вокзала. Куда они ехали, более-менее он вспомнил, но вот куда подевался Юра, память категорически отказывалась сообщать ему эту информацию. Неужели он проспал Солнечное и уехал неизвестно куда, потеряв по дороге своего компаньона? Где я нахожусь, ядрен батон, задал он себе очередной вопрос, уже окончательно протрезвев. Юношеский организм достаточно быстро справился с травившими его сивушными маслами. Он встал, уже не шатаясь, и пошел в сторону небольшого вокзала, расположенного слева от платформы, на котором красовалась надпись «****ский остров». Ох, ничего себе, допился, решил он, протирая глаза, никак не желая поверить в реальность происходящего, чтобы в нашей стране, да такое название у населенного пункта! Нет, казуистика какая-то, надо спросить у людей, благо на соседней платформе их находилось порядочно. Но, вместо того чтобы свернуть налево, ноги повели его в противоположную сторону, получив указания из воскресшего мозга, который среагировал на сигнализацию глаз, засекших по правую сторону платформы павильон с нарисованными на его пластмассовых, щитовых стенках красных раков и желтых пивных кружках, со стекающей по их бокам обильной белой пеной. Во рту кошки обильно нагадили, а амбре из смеси ацетонового спирта, вина и пива, заставляло все живое вокруг, либо сторониться странное существо, либо замертво рухнуть на землю, лишь прикоснувшись к ядовитому запаху. Возле входа в пивной зал, он заметил несколько молодых мужиков, среди которых был и тот, в голубой футболке, разбудивший его в электричке. Мужчины сидели на пригорке возле павильона, и разложив на газете очищенные куски вяленной рыбы, пили пиво и оживленно беседовали. Всем им явно за двадцать, подумал юноша, и в свою компанию они меня, бесспорно, не возьмут. Что ж, не велика забота, главное чего-нибудь попить, чтобы утолить жажду и сориентироваться в каком таком «****ском» месте я нахожусь. Кружка пива в павильоне стоила всего на три копейки дороже чем в любом ленинградском ларьке, а набор со ставридой холодного копчения тянул на тридцать копеек. Плевать, решил он и вытащил из кармана мятый рубль, вероятно такой же свежести, как его нынешнее лицо. Пока бармен отсчитывал сдачу и наливал в кружку пиво, он наконец выяснил, где находиться в настоящий момент, и каково истинное название данного поселка. Конечно, без чертей здесь не обошлось, иначе ему вряд ли привиделось настолько похабное название, столь достойному поселению, на станции которого останавливался сам рабочий Иванов, сиречь Ульянов – Ленин, скрывавшийся неподалеку в шалаше возле озера Разлив, и строчившего июльскими вечерами свои революционные прокламации сидя на пне, после того, как налопается здешних поганок и мухоморов, запив из озерной водой с зеленой тиной. Как верный сын своего отца, значительной партийной шишки, он люто ненавидел все советское и коммунистическое, а при одном упоминании имени Ильича, у него возникали рвотные позывы. Вероятно, в детстве его слегка перекормили икрой и колбасой из райкомовских спец -распределителей и чтением книг про всяких ходоков, печников и голубые чашки, хотя отказаться от предоставленных его семье привилегий и благ, он был не готов. Залпом осушив бокал с пивом, так, что сперло дыхание, а глаза вылезли наружу, он решил повторить, и спокойно выпить вторую кружку с копченой рыбой, притулившись где-нибудь на природе, воле забора стадиона, расположенного позади павильона. Из динамиков доносилась песня Пениса Мягкого про олимпиаду. Тоска! «в спорте есть соперники, в спорте нет врагов» - продолжал гундосить эстонский певец. Как фальшив наш мир, как лживо все, что мы говорим и делаем. Он почти никогда не разговаривал с отцом по поводу политики СССР, а уж об идеологии и заикаться не решался. Это с секретарем-то по идеологии районного комитета партии. Вообще-то он никогда не увлекался политикой, никогда не лез в школьные активисты и даже в комсомол вступил не в самых первых рядах одноклассников. Да, то что без коммунистической религии никуда не деться, это он прекрасно понимал, имея перед глазами пример отца, но и рвать на жопе волосы, стараясь обязательно становиться во всем первым и лезть на рожон, как его бывшие из некоторых приятелей, он не стремился. А к чему это? Ведь он, точнее, его волосатая лапа, могла бы устроить так, что ему бы и делать ничего существенного не требовалось. Плыви себе спокойно по течению, а русло укажет партия, Ане говоря уже о предоставлении плавательных средств. Он был апатичным и инфантильным, до поры до времени, пока к ним в школу не пришла новая учительница, она же директриса, по истории, и тут началось. Началась такая идеологическая накачка, что порой он просто ненавидел всех этих коммунистических вождей, начиная от Маркса с Лениным, и кончая Суслова и Брежнева. Директриса заставляла учить наизусть «Три источника и три составных части марксизма», устраивала дополнительные занятия, где заставляла зубрить основные этапы, периоды и вехи из жизни страны начиная с какого-то из ранних съездов РСДРП. Его мучили по ночам «детская левизна» и «Великий перелом», он не мог смотреть без тоски в глазах на количество съездов этой партии, в которою ему предстояло вступить в будущем. От различных дат, подвигов, достижений рябило в глазах, а от троцкистов, зиновьевцев и врагов народа началась настоящая бессонница. Именно тогда, в конце девятого класса, он понял простую вещь, чем сильнее и тупее заставлять человека любить свою Родину,  общество, город, район, друзей и прочее, тем сильнее появляется отторжение, возникает трудноизлечимая аллергия на все это. Он даже как-то раз пытался поговорить с отцом, на эту тему, опасаясь, что может стать «внутренним диссидентом», но разговора не получилось, отцу как обычно в тот период было не до отпрыска, он вел непримиримую борьбу с секретарем по промышленности города, по какому-то значительному поводу. В эти моменты к нему лучше было не соваться с дурацкими вопросами, поскольку отец представлял из себя комок оголенных нервов и метал громы и молнии во все, что только встречалось на его пути. Тогда, он стал слушать «вражьи голоса», и пытался найти там ответы на вопросы, которые ставила перед ними жизнь в Союзе. То «голоса» здорово глушились, да и то что вещалось по их волнам, мало цепляло его. Разве что Сева Новгородцев «город Лондон Би Би Си», настраивали на какой-то позитивный лад, хотя передача была музыкальная и не особо давила на мозги, своей идеологической направленностью. Он отхлебнул пива, сунул в рот кусок ставриды и принялся размышлять о том, что же ему делать сейчас. То, что надо сваливать из этого …ского острова, у него сомнений не возникало, но вот только куда? Ехать в Солнечное на пляж, одному не хотелось, а возвращаться в душный город, просто не было сил. В конце-концов, экзамен по математике он сдал, и имел моральное право, расслабиться. Вот только сообщить бы не мешало родичам, о результатах экзамена. Он еще раз приложился к кружке и огляделся по сторонам. Возле пивного зала по-прежнему сидели молодые парни и шумно о чем-то беседовали, попивая пенистый ячменный напиток. По дороге к станции сновали различные люди, заглядывая в магазин возле бара, покупая в ларьке, возле магазина, какие-то кренделя и бутерброды, и направляясь к платформам. На черно белом полосатом сооружении, по форме напоминающем козлы для пилки дров, и означающем на самом деле – тупик, сидело странное существо, непотребного вида. Вернее, абитуриент конечно видел таких экземпляров в городе, особенно возле Сытного рынка, когда заходил в гости к Азизу, только те были возрастом значительно старше этого чудика, сидевшего на черно-белом козле и размахивающего ногами. Парнишка был в темном пиджаке на голое тело, серо-буро-малиновых брюках и каких-то жутких башмаках на босу ногу. Волосы у него были длинными, как у Ирины Понаровской и грязными, до такой степени, что сверкали на солнце от засаленности, как те подлещики, лежащие на деревянном ящике рыбака, который стоял возле огромного вяза неподалеку от автобусной остановки. Юноша посидел еще чуть-чуть, допил пиво и, занеся пустую кружку в пивной павильон, двинулся на ватных ногах, по направлению к странному волосатому существу, сидящему на козлах, словно птичка на жердочке. Он подошел к парню со спины и прислушался. Тот что-то распевал себе под нос, целиком и полностью отдавшись песне и не замечая окружавшую его среду. Подождав пару минут, пока парень прекратить свои музыкальные изыски, абитуриент окликнул его. Тот, вздрогнул, очнулся от заворожившего его летнего очарования и обернулся, лупая небольшими мышиными глазками. Парню на вид было лет четырнадцать – пятнадцать, хотя на лице его виднелись клочья волос. Толи борода уже растет, толи грязь заплесневела, подумал юноша и поинтересовался у волосатого, не в курсе ли он, есть ли здесь поблизости телефонный аппарат. Парень скривил рот в идиотской улыбке, а по иному и не скажешь, и скрипучим до отвращения голосом ответил, что позвонить можно из помещения станции вокзала, и там есть городской телефон. Построение фразы на счет «помещения станции вокзала» настолько понравилось будущему инженеру, что он даже взбодрился слегка и, чуть помявшись, спросил у парня, где здесь можно прикупить бутылочку вина, чтобы отпраздновать их случайное знакомство. Парень оживился, и что-то защебетал на своем птичьем языке, но потом  слегка стух, заявив, что вино можно купить неподалеку в магазине, но там сегодня стоит злобная продавщица, которая людям до восемнадцати лет спиртное не отпускает. «Неужели ничего нельзя придумать? – юноша, видя желание волосатика выпить, нарочно пересчитывал в руках помятые рубли и звенел мелочью. – Может, попросить кого-нибудь? Ты подумай, дружище» Дружище и так напрягал все свои извилины, пытаясь придумать, как найти выход из сложившейся ситуации. Тем временем, абитуриент, оставив того размышлять над проблемой в одиночестве, прошел в здание вокзала, в котором пахло так же, как в предбаннике бани на Марата, и увидел телефонный аппарат прикрепленный к выкрашенной в синий цвет кирпичной стенке, возле которого и висела та замечательная фотография рабочего Иванова с кратким экскурсом в историю, появления этой личности в данном месте, на горе всему регрессивному человечеству. Юноша поморщился и засунув в щель аппарата пятачок, принялся накручивать телефонный диск.
                * * *
         
Лето, ах лето, - пропел Хамась, ухмыляясь, наблюдая за реакцией мальчишек, медленно двинулся дальше по тропинке, ведущей в сторону магазина. Длинные, сальные волосы высохли довольно быстро на такой жаре и свисали слипшимися птичьими перьями доставая до плеч, засыпанного пургой перхоти пиджака. Может быть, Хамась представлял себя неким индейцем из племени сиу, невиданными путями и судьбами, оказавшимся в этой глуши, променяв родные американские прерии на жалкие российские травы в области большого города. Хамась так же, как и мальчишки всего большого Советского Союза был увлечен борьбой индейцев Северной Америки с английскими и французскими поработителями, и мечтал встать плечом к плечу с Гойко Митичем и прочими «чингачгуками». Жажда приключений в этом возрасте, наверное, душила и звала всех советских пацанов на подвиги или преступления, как в фильме «Пацаны», который Хамась умудрился поглядеть в Сестрорецке, проникнув в зал без билета, как настоящий индеец, забравшийся по водосточной трубе в вестибюль кинотеатра, где приятели поджидали его, как заговорщики, предварительно открыв одно из окон. Единственное, что тогда уже смущало Хамася, было то, что он особо не помнил, чтобы индейцы напивались как свиньи, и лишь после этого, с гиканьем и гаканьем, запрыгнув на необузданных мустангов, мчались по необъятным прериям с жаждой мести и справедливости в сверкающих очах. Местные же ребята, его друзья, выпивали довольно регулярно, хотя бы раз в неделю, и выпив вина их тянуло на подвиги. Подвиги были соответственны сложившимся обстоятельствам и ситуации. Они либо дрались с парнями из садоводств, либо обносили участки с клубникой, смородиной и прочими ягодами и фруктами, в зависимости от того, что созревало в тот момент. Правда, а это было чаще всего, приятели, выпив вина, сидели возле костра, играли в карты и на гитаре, щупали подружек, а кто постарше и уводили девчонок в соседние кусты. Хамась любил играть в карты и пить вино, девчонки его не интересовали, как и музыкальные изыски приятелей, научившихся бренчать на расстроенной гитаре заунывные песни. В тот сезон модными были песни про «сигарету прима» в исполнении Маринки и «гоп-стоп», которую орал на весь костер Яшка-еврей. Иногда посещавшие их костер более взрослые ребята, выпивали крепче, но не парней не девчонок не обижали, а усаживались в кружок, брали у мальчишек гитару и пели песни умершего едва-едва Высоцкого. Кстати, Хамася не обижали еще и потому, что он понравился одному хмурому парню из взрослой компании по имени Виталик, который несколько лет просидел на зоне и был восхищен умением Хамася играть в карты. Как не старался бывший зек обыграть неоперившегося подростка в карты, у него ничего не получалось, не считая конечно тех моментов, когда Вит мухлевал и жульничал. Хотя, когда он передергивал и прятал карты «в рукаве», Хамась кричал истошным скрипучим голосом, что отказывается играть с жуликом. Его открытость, бескомпромиссность и откровенное сумасшествие сходили ему с рук, и даже стали некой охранной грамотой, при общении с более сильными и злыми сверстниками. Правда, били Хамася регулярно, по поводу и без него, просто так, чтобы не забывал почем фунт лиха. Часто били до крови, благо любое прикосновение к его длинному носу чьего-нибудь кулака, грозило обильным кровотечением, связанным с высоким головным давлением у подростка. Но обычно, все заканчивалось довольно быстро и без особых осложнений. Тем более, что Хамась быстро бегал, не смотря на несоответствие его одежды к легкоатлетическим забегам, а тем более, его стоптанные башмаки без шнурков, вряд ли могли соревноваться с новенькими кроссовками из нейлона и замши, приобретенные родителями подростков для своих чад в длиннющих очередях ДЛТ, Гостиного Двора, Пассажа и прочих магазинах, где иногда «выбрасывали» югославскую или чехословацкую спортивную обувь. Но, как оказалось, наличие супермодных кроссовок и футболок с надписью «Tallin 1980» и картинкой развивающихся на ветру парусов, не добавляло не скорости ни парусности их обладателям, страх и желание уйти от неправедной расправы для жертвы, оказывались сильнее жажды крови у охотников. В общем, Хамась чувствовал себя настоящим индейцем, не смотря на старенький серый пиджак и стоптанные башмаки, не смотря на ветер гуляющий в пустой голове и вечно жующий зеленый рот. У него было сердце Данко, про которого он даже не подозревал, и он готов был вырвать его из груди и осветить путь попавшим в беду людям, но они об этом не догадывались, поскольку, тоже слабо помнили про рассказы старухи Изергиль, записанные в конце прошлого века Максимом Горьким, будущим пролетарским писателем, а в тот момент, бродягой, пьяницей и голодранцем, как большинство народных талантов на Руси. Прошло уже столько лет, уже свергли царское иго, уже победили в Великой войне, уже построили развитой социализм, и вот-вот встанем на пороге новой эры, - эры коммунистического процветания, а все ходят-бродят по стране неприкаянные юродивые и чудные люди, готовые по первому зову выдрать свое горячее сердце на благо людям. Людям их сердце нафиг не надо, было бы в магазине говяжье, нам и это сойдет. Нет, Хамась никогда не думал об обо всей этой ерунде, он просто жевал свою траву и хотел доказать всем, что умеет летать. Удивительная вещь, не умеющий читать, он умудрился вычитать в каком-то научно-популярном (!) журнале статью о паранормальных способностях человека и мгновенно поверил ей. Особенно запомнилось ему то место, где автор публикации рассказывал о том, что каждый человек умеет летать, но просто не догадывается об этом. Да, люди не умеют летать, как птицы, но от этого ничего не меняется, на то они и люди, чтобы не быть птицами. В публикации говорилось о связи времен, о бесконечности пространства, о корреляциях во времени, о таинствах возникновения всего живого на земле, о поступательности движения в развитии человечества. Хамась ничерта не понял, хотя перечитывал порванный листок несколько раз, вероятно, вся суть была в продолжении, которого у него не оказалось, но сумел понять главное, - человек умеет летать, он просто обязан летать и нет такой силы, способной остановить его в этом стремлении подняться над миром. Поговорить на эту тему оказалось не с кем. Приятели попросту издевались над ним и предлагали потренироваться в полетах, пару раз прыгнув с высоченных сосен или берез. Его старики крестились и испуганно пучили глаза, когда он пытался поднимать в разговорах за игрой в карты эту тему. Дед даже вспомнил слова из какой-то советской комедии про царя Ивана Грозного, который рассказывал какому-то очкарику о том, как посадил на бочку с порохом одного холопа, возомнившего себя способным летать яко птицы. Хамась обозвал царя дураком, дед стукнул кулаком по столу, бабка перекрестилась, на том дискуссия о возможностях человека к полету завершилась боевой ничей, каждый остался при своем мнении. Веерка, лишь она верила в способности Хамася, хотя и хихикала в кулак, видя его потуги. Девушка по кличке «губа» просто считала, что ее кавалер еще не готов к сему действу, вспоминая при этом летчика Гагарина. Хамась любил и уважал первого космонавта планеты, но пытался объяснить своей пассии, что речь идет о совсем другом полете, который возможно осуществить безо всяких вспомогательных средств: ракет, аэропланов, воздушных шаров и дельтапланов. Скорее, Хамась говорил о полете души, о чем-то божественном, неосязаемом и недоступным для понимания в современном мире, но толком объяснить этого не мог, злился, ругался, жрал траву, словно парнокопытное животное и пил с приятелями вино, мечтая взлететь. Однажды, он и вправду взлетел, он даже четко помнил это ощущение полета, когда он распластав руки, как птица зяблик парил над своим домом, при этом видя свое тело, мирно дремавшее на старой кушетки, со сломанными ножками. Он летал, он был бесконечно счастлив от ощущения этого полета, но… Но, оказалось, что это был сон. Нет, он не верил в это, потому что, четко помнил все нюансы, все тонкости своего воспарения над землей. Он даже испугался, что может умереть, поскольку ощущал, что связывает его с реальностью лишь тонкая серебряная нить, которая соединяет его парящего и его лежащего на постели. Мысли о душе даже не приходили ему в голову, поскольку в Бога он не верил, и считал свою бабку, похожую на ведьму, пережитком прошлой жизни, доставшейся в наследство от темных времен царизма и церковных казуистик. Что же касалось того аспекта, что он регулярно жевал всяческую зелень, то умные люди объясняли сей факт, отсутствием в организме подростка необходимых для развития тела и мозга витаминов, а дураки считали, что Хамась обыкновенная обезьяна, которая слишком рано обрела человеческий облик, и лишь один Лимон, бывший десантник, как-то рассказал парню о существовании в природе некой травы, позволяющей человеку летать. Лимон не уточнил, что это за трава и где ее искать, но Хамась поверил в его слова и стал пробовать на зуб любое попавшееся на глаза растение. К его разочарованию, нужная травка так и не попадалась парнишке, но он не унывал и свято верил, что обязательно отыщет ее, рано или поздно, но отыщет. Всю жизнь находясь в замкнутом пространстве определенного социума, отдельно взятого пространства, он понимал, что ограничен не только в познании мира, но и в передвижении по нему. На планете существовали тысячи континентов и сотни стран, десятки народов и народностей и много-много растений и птиц, но та травка, которая способна помочь человеку подняться над землей, преодолеть ее притяжение, по его разумению, росла в единственном экземпляре и найти ее было совсем не просто, протирая штаны в поселке в тридцати километрах от Ленинграда. Эта травка, как птица-зяблик была прекрасна и недоступна. Как-то Хамась поделился своим горем с Булкиным, и тот посоветовал ему забраться на стог сена тетки Тани и попробовать поискать там. Причем, говорил он это с таким жаром и сопричастностью к таинству, что Хамась поверил ему и полез на огромный стог, возвышавшийся на поляне, позади дома, где проживали мальчик и его мама, где квартировала Ева и ее жених Игорь, где обитал Медяшкин с родителями. Сначала Хамась никак не мог решить, стоит ли ему просто выдергивать из стога различные травинки и пробовать их на вкус, хотя он ведь не знал, какой вкус должен быть у травки, способной поднять его над всем миром, поэтому вариант отпал сам собой. Но, ведь что-то надо было делать! Поначалу, он все же надергал засушенных стебельков различных трав, скомпоновал их, рассортировав предварительно и завернув в газету отнес домой, убив на это целый день, весь исколовшись и перепачкавшись. КПД был невелик, тем более, что он не знал, достаточно ли для полета одной травинки или необходимо определенное количество, да и как проверить, та ли эта трава или нет. Друг Булкин посоветовал съедать сначала по одному стебельку и встав на бревно, возле сарая просто прыгать вверх, размахивая, для верности, руками. В результате эксперимента выяснится, что самый дальний полет и покажет им ту траву, которую стоит собирать и накапливать для более глобального решения проблемы полета. Хамась тщательно приготовился к этому «экскременту» предварительно тщательно рассортировав все свои гербарии. Когда первые попытки были проделаны и обливавшийся потом Хамась, лежа на земле смотрел своими голубыми глазами в серое пасмурное небо, многочисленные зрители, о которых он даже не догадывался, расположившиеся в кустах на противоположной стороне болотины, катались по влажной траве, и еле-еле сдерживали накатывавшиеся регулярно позывы смеха и удушья от него. Хамась был настоящим клоуном, он так исступленно верил в свое ремесло, что не один «Карандаш» или «Рыжий» не вызвали бы столько восторга у публики, сколько он, тем более, что представление было бесплатным, режиссер Булкин добродушно позволил публике наслаждаться зрелищем на халяву, обещая продолжения спектакля, но вот тогда-то, за копейку малую. Не ведая о том, что за ним наблюдает не менее десяти пар глаз, Хамась разворачивал очередной обрывок газеты, помеченный каким-то ему лишь одному понятными знаками, со следующим экземпляром растения, засовывал его в рот, тщательно пережевывал и, встав на край бревна, с диким воплем, размахивая руками и суча ногами как велосипедист, отталкивался от оного и парил, парил наш зяблик над землей десятые доли секунды. Возможно, этот полет, точнее один из них и мог показаться вечностью, но Булкин, еле державшийся на ногах от распиравшего его смеха, и зрители в кустах, считали иначе и могла на спор, безо всякой травы, и прыгнуть дальше и в воздухе продержаться чуть больше времени. Но, проделать это так, как проделывал ЭТО Хамась никто из них не смог бы ни за что на свете, имея он цирковое или актерское образование. Так «летать» мог лишь человек свято верящий в то, что он способен на ЭТО, что ЭТО возможно и неоспоримо. «Надо топлива добавить – глубокомысленно сообщил Булкин Хамасю, обсуждая разбор полетов. – Может, среди этого сена и есть необходимая нам для полета трава, но, наверняка, твой вес слишком велик и топлива для воспарения недостаточно» Хамась согласился с мудрым приятелем и продолжил сбор своего гербария. Правда, бабка Таня как-то подозрительно стала поглядывать на него, когда он кружил по полдня неподалеку от вожделенного стога. (Подумать о том, что друг предал его, рассказав бабке о том, что он таскает у нее сено с целью подвергнуть голодомору ее коз, Хамась представить не мог и продолжал дергать из него травинки) Десять дней усилий не привели ни к какому результату. Взбеленившаяся бабка стала кричать и прогонять Хамася, тряся на него сучковатой палкой-костылем, грозя подключить к его травле своего зятя – дядю Сашу, который мог и по шее накостылять. Хорошо, верный Булкин подсказал выход, что надо не по одной травинке дергать, не один стебелек тащить, а хватать сразу целый пук и волочь его на поляну и там разбирать, тогда производительность труда возрастет в тысячи раз и желаемый результат будет достигнут в многократно более сжатые сроки. Хамасю идея понравилась, но он наотрез отказался выдирать из стога клочья сена посреди дня, предложив сделать это ближе к полуночи. На следующий вечер зрители тщетно ждали обещанного представления, актер был пьян и цирк закрылся. Нет, Хамась не напился в тот день, просто его сильно поколотил вчера вечером дядя Саша, случайно оказавшийся возле стога сена из которого птица-зяблик пыталась выдрать пук травы. Парнишка даже подумать не мог о том, о чем знал весь поселок, ну и ладно, ну и пускай так будет, пускай, Каждый из тех, кто смог преодолеть все это становился кем-то, а те, кто подло вставлял им палки в колеса, издевался и глумился над их идеями, порывами, мечтаньями канули в лету, и знаем мы об их существовании лишь потому, что жили они в одно время с теми кого травили, унижали и втаптывали в грязь. После того случая, Хамась прекратил воровать сено у бабки Тани, а стал больше гулять по полям, лугам, лесным опушкам. Каждый урок идет в прок. Время шло, но вожделенная травка так и не находилась. Тогда Хамась решил изменить тактику и стал ждать. Ждать какого-то знака свыше, какого-то случая, который поможет ему в его изысканиях, поможет переломить ситуацию и достичь цели. Ведь он то знал, он знал о существовании серебряной нити, знал об ангелах охранявших его тело и душу. Возможно, где-то в глубине души, он свято верил в существовании Бога, как верила его бабка, но отчего-то боялся  этой веры и не позволял своим эмоциям выходить наружу. Полет возможен, а с Богом можно и подождать, чуть позже, надо в себе разобраться, надо сидеть на вокзале и ловить знаки, вглядываясь в лица приезжающих в поселок людей. С чего он вдруг решил, что именно на вокзале он встретит того, кто откроет ему глаза? Бабкины сказки вряд ли могли повлиять на него столь значительно, скорее дело было в его безумных снах, воспринимавшихся им как явь. Ведь не зря он мгновенно поверил прочитанному впервые в жизни тексту, протащил его через все сознание и, уперевшись в стену отторжения и непонимания, еще пуще уверовал в естество того самого существования. Вокзал же, по его уразумению, был тем самым местом в котором пересекаются все пути в этом поселке и лучшего места для встречи чего-то нового просто не найти. Нет, конечно, они ездили с приятелями по всей финляндской железной дороге, бывали в Сестрорецке, Зеленогорске, Комарово, а как-то умудрились добраться до самого Выборга, заигравшись в карты на горе щебня в товарном вагоне поезда, следующего из какого-то карьера ленинградской области в сторону финской границы. Обычно, они часто катались на «товарняках» спрыгивая с вагонов в тех местах, когда состав сбавлял ход перед очередной пассажирской станцией, либо попросту перепрыгивали на встречный поезд, шедший в сторону Ленинграда. Но, в тот раз сделать этого никто не решился, памятуя о той трагедии, случившейся накануне, когда Мишка не рассчитав траекторию своего полета и скорость движения поезда, просто влип в просмоленный железнодорожный столб на перегоне между Солнечным и Репино. Зрелище было настолько жутким, что все орава парней целую неделю ходила по поселку сама не своя, словно нахлебавшаяся браги, украденной у деда Андрюшкина, которую он хранил в подвале своего дома. Время вылечило неокрепшие мальчишеские души, но боязнь осталась, и поэтому, когда поезд не сбрасывая скорость уносил их от поселка, никто так сигануть с него и не решился, предпочитая спокойно спрыгнуть в Выборге и возвратиться назад живыми и здоровыми. В общем, бывал он много где, но почему-то верил в то, что именно на поляне перед вокзалом встретит того, кто поможет ему в его беде. А то, что это была для него беда, он не секунды не сомневался, ведь только лишь взлетев над суетой и обыденностью, он смог бы познать непознанное и узнать таинство своего рождения, а возможно и увидеть своих родителей, которых не видел никогда. Эта странная идея занозой засевшая в его несовершенном мозге, не давала ему покоя с тех пор, как Веркина мать в сердцах крикнула ему, что родился он от ведьмы и козла, а сам он исчадье ада. Конечно, мама Веры позже извинилась перед Хамасем, объяснив свою несдержанность обидой на мальчишку, который портил ее дочку и дурным образом влиял на нее, но те слова брошенные ему в упрек навсегда влипли в его душу. Об этом он никогда никому не рассказывал, боясь насмешек и злопыхательств приятелей, а вдруг его прародители и вправду нелюди? По поселку давно уже гуляла история про парня оттрахавшего козу бабки Лимона. Парень, имя которого Хамась не помнил, забрался ночью в хлев, и надев молоденькой козочке на задние ножки валенки, чтобы эти самые ножки не расползались во время полового акта, всадил ей свой член по самое вымя. Бедная козочка так блеяла, что разбудила своими воплями дом, где жила бабка Лимона. Увидав такую зверскую картину, старуха пришла в нечеловеческую ярость и воткнула парню в ягодицы, валявшиеся неподалеку, вилы. Эффект был грандиозен, как гроза за окнами! Парень так вставил козе, что бедняга сдохла от такого соития. Нет, как сдохла, ведь тогда не могла же она принести потомство, рассудил здраво Хамась и поковырял в носу, увидев парнишку, приблизительно его возраста. Тот сидел возле пивного павильона и рассматривал местность. Внезапно, они встретились взглядами и, Хамась отчего-то почувствовал удар по глазам, словно неведомая и невидимая волна прошла через него. От этого теплового удара, он даже на мгновенье, перестал болтать ногами и распевать песню про олимпиаду, подпевая эстонскому певцу Теннису Мягги. Это знак, понял Хамась и увидел подтверждение своей догадки в том, что парень, отнеся пустую пивную кружку в павильон, направился в его сторону. Подойдя к нему, тот поинтересовался двумя вещами, где находится телефон и можно ли купить вина и сполоснуться, смыв с себя грязь прошедшего дня. Хамася удивило не то, что парень спросил о вине и звонке, а то, что он говорил о дне, который только достиг своего пика, как о прошедшем, глядя на него своими пустопорожними карими глазами, занавешенными тюлями и прочими занавесками. Он сказал парню, что позвонить он сможет из здания вокзала, которое находится напротив, а на счет вина… Хамась почесал голову и задумался, памятуя о том, что в магазине сегодня работает Людка, а она никогда не продает малолеткам. Ладно, вон Игорь сидит с Вадиком, попрошу у них.
                * * *
 Мнительностью Игорь не страдал, но не минуты не сомневался в своей правоте, в том, что не послал Еве телеграмму о том, что он демобилизовался. Во-первых он устроит ей сюрприз, а во-вторых. Да, про измену он даже и не думал, как может эта коза изменить ему, тому человеку, которому отдавалась с таким вожделением, страстью и болью. Познакомились они почти четыре года назад, в пригороде Ленинграда, названия которого, отчего-то память не сохранила. В начале сентября, отдел, одного из многочисленных ленинградских КБ, в котором он работал старшим техником, неожиданно выгнали на картошку в область, вместо привычного похода на овощную базу. Игорь полагал, что той осенью его загребут отдавать долги Родине в виде службы в рядах вооруженных сил великой державы, хотя бронь заканчивалась лишь через год, и не отказывался от любых предложений начальства поколымить где-нибудь на стороне. Овощебаза за отгул – пожалуйста, колхоз в июле на пару недель – нет проблем, поездка на сбор урожая,- да будьте любезны, лишь бы количество отгулов прирастало в его трудоднях, как некий продукт в закрома Родины. Погода была мерзкая, и одевая утром ветровку и резиновые сапоги, он представлял, как им с приятелями по работе, придется ковыряться в кучах гнилой картошки под проливным дождем. Славно, что они с Сергеем словно предчувствуя прорыв трубы в небесном водопроводе, заранее затарились, прикупив в поездку пару флаконов «Сибирской». Мать вечером нажарила котлет и, в добавок, сделала несколько бутербродов с сыром, все это, вкупе с полутора литровым термосом наполненным чаем с лимоном, оставляли надежду на то, что поездка в пригород на уборку урожая не приведет ни к каким неожиданностям и не повлечет за собой непредсказуемые отрицательные последствия, в виде простуды, гриппа или иной болезни. Но, Игорь заболел и заболел серьезно, возможно впервые в жизни. Он влюбился в одну белобрысую студентку, отряд которой занимался переборкой овощей в соседнем ангаре. Поначалу, все шло своим чередом и не предвещало никаких катаклизмов. В электричке шедшей в направлении Петродворца с Балтийского вокзала, они с Сергеем и еще одним парнишкой из соседнего отдела, приговорили одну из двух бутылок «Сибирской» и купили в тамбуре, когда мимо них прошла шумная толпа молоденький девчонок, весело щебетавших друг с другом о предстоящей битве за урожай. Внезапно для самого себя, он выхватил взглядом из толпы проходящих девиц, одну белокурую симпатягу. Толи девушка почувствовала на себе его взгляд, толи просто случайно обернулась, но их взгляды встретились и, стрела Амура поразила сердце старшего техника из одного ленинградского КБ. Это длилось всего лишь мгновение, какой-то миг, он даже не успел толком разглядеть лицо девушки, в память врезались лишь белые волосы, собранные сзади в конский хвостик и белозубая улыбка на загорелой физиономии. Девушка отвернулась, продолжая трепаться с подружками и прошла вперед по вагону, вместе с ней прошло оцепенение, но осталась перед глазами ее сладкая улыбка и осветленные перекисью волосы. Игорь был высоким и симпатичным молодым человеком, и недостатка в женской ласке и тепле не испытывал, но так, чтобы влюбится по серьезному и сразу, не предполагал и не рассчитывал, полагая, что строить серьезные отношения с девушкой стоит лишь после службы в армии, а до этого возможен лишь легкий флирт, лишенный взаимных претензий и обязательств. А тут, как обухом по голове! Он даже поблагодарил Бога, в которого не верил, что девушки так быстро прошли мимо, не остались в вагоне и не дали ему шанс, познакомится с приглянувшейся блондинкой. Вскоре, туман рассеялся и Игорь пришел в себя, понимая, а может быть, оправдываясь, что не бросился следом и не познакомился с понравившейся девушкой, тем, что в его жизни еще случится много таких красавиц и не стоит распускать сопли из-за одного «чудного ведения», как это делал столь нелюбимый им великий русский поэт. Серега что-то без умолку болтал о прелестях нынешней осени, столь богатой на урожай грибов, парнишка из соседнего отдела, молча кивал говорящему, а Игорь повернулся к окну и глядел, сквозь облепившие его дождевые слезинки, на проносящиеся мимо вагона поля и перелески, с ухмылкой и грустью вспоминая о внезапно окутавшем его незнакомом чувстве, силясь понять, что же это было на самом деле. Вышли он где-то на остановке, не доезжая станции «Красные зори» и принялись искать глазами старшую даму, ответственную за их предстоящую работу. Сергей довольно скоро отыскал небольшую кучку инженеров, техников и прочих представителей интеллектуальной элиты общества, которой страна все никак не может найти достойного применения, бросая то на один, то на другой участок работ, затыкая этой прослойкой, образовывающиеся то здесь то там экономические, социальные и человеческие дырки, да, ну и поделом им, нефиг из себя умных корчить, у нас страна рабочих и крестьян, а интеллигенция пускай в стороне постоит, посмотрит, как мимо стройными рядами марширует победивший класс коммунистов и беспартийных. Вот так таки и есть. Игоря больше интересовала довольно приличная, шумная ватага молодых людей, вывалившая из передних вагонов и так же столпившаяся на платформе. Сквозь пелену моросившего мелкого дождика, разглядеть молодых людей поподробнее, не представлялось возможности, но все же он неотрывно глядел на толпу, с надеждой непонятно чего в ней увидеть. Внезапно, у него кольнуло в сердце, ему показалось, что он заметил всю ту же озорную, белозубую улыбку на симпатичном лице, солнечным лучиком пробивавшимся посреди иных серых фигур-облаков, обвенчанных с небесными потоками. Дождь смыл эту улыбку, так же внезапно, как и солнечный луч, возникший из-за туч, пропал и замер в небесной тишине, не о тебе, не обо мне, а просто так, о вышине и чем-то невообразимом, неощутимом и большом, как облака, сказав – пока, до скорого свиданья, досвиданья, но не прощай, еще не выпит чай, не съедена котлета, забыто это лето, но осень красная тем временем  в пути, не упусти свой верный шанс, любовь что впереди, гляди и помни, как сладка она, но пули льют не только из говна, и есть отлитая специально для тебя, одна она, но тишина, что вдруг возникнет после встречи с ней, не сколько не важней, той тишины, что поселилась в сердце в данный миг, что вдруг возник от солнечной улыбки, все той звезды, которую искал и вдруг нашел, и стало хорошо, но помнить должен только ободном, что каждая река заканчивается дном. Игорь понял, что несет какой-то бред, и что ему всего лишь почудилась улыбка прекрасной незнакомки, помотал головой, приходя в себя и присоединился к братьям и сестрам овощеводам. Ведь надо же кому-то убирать то, что навыращивали наши доблестные труженики сохи и мотыги. Интеллигентная прослойка проследовала по платформе за старшей дамой, которая разговаривала с каким-то щупленьким мужичком в коричневой куртке из кожзаменителя, подпоясанной широким ремнем и черной фетровой шляпе, не к селу не к городу, покрывавшей его грушевидную репу. Да, на природе, на уборке урожая невольно заговоришь с плодоовощным акцентом. Спускаясь с платформы, Серега сразу же заметил лабаз, на котором крупными буквами красовалась надпись «Гастрономия». «Это знак свыше» - философски заметил он, подмигивая Игорю, намекая на то, что напьются они сегодня капитально, поскольку в магазине с таким названием просто не могло не продаваться бухло, которое придется им как раз кстати, поскольку одной банки «Сибирской» на предстоящий день явно недостаточно. Игоря не столь сильно занимал этот вопрос, больше волновало то обстоятельство, что шумный молодняк двигался в туже сторону, что и вели их старшая гусыня и шляпа с грушевидной башкой. Где-то там в глубине своего сознания или под ним, Игорь уже понял, что сегодня непременно произойдет что-то важное в его жизни и изменит в ней весь ход дальнейших событий. От станции до ангара с наваленной в нем мокрой и грязной картошкой шли минут двадцать и, Игорь постоянно смотрел впереди себя на ораву веселящейся под дождем молодежи. Тут он поймал себя на мысли, что ведь и он сам их ровесник, и не понятно в силу каких причин зачислил себя в старики. Может быть от того, что работал в КБ уже два года, окончив судостроительный техникум и пожелавший «распределиться» в конструкторское бюро, а не идти вкалывать мастером на завод имени Жданова, что находился неподалеку от дома. Нет, студенческая жизнь совершенно иная, нежели бытие советского инженера, к коим он, безусловно, себя причислял. Веселая, разгульная, вольготная и совсем не такая, как в техникуме. И хотя в Союзе студенты не чувствовали себя настолько свободно, как из зарубежные сверстники, но капельки духа той дореволюционной России все же сохранялись и в советских высших образовательных учреждениях. Он знал это не понаслышке, поскольку крутил одно время роман с одной девочкой из Технологического института. Девушка была из Белоруссии и поэтому жила в общежитии, где Игорь и потерял свою девственность в ее комнате на третьем этаже, во время очередного посещения своей пассии. Все случилось так неожиданно и даже совсем не романтично, как виделось ему. В общаге проходила дискотека и, проникнув в помещение через черный ход, в такие вечера в общежитие пускали только по студенческим билетам, Игорь оказался один на один со своей дамой в ее комнате, соседка по номеру веселилась под музыку «Бони-М» в актовом зале на втором этаже. Игорь был возбужден от выпитого вина, интимной обстановки и жарких поцелуев симпатичной бульбашки. Когда же он, наконец, смог расстегнуть на ней бюстгальтер и впиться губами в ее огромные, затвердевшие соски, шаря руками по ее упругому заду, она откинулась на подушку и сказала, пусть и с придыханием, но абсолютно циничную в тот момент фразу: «Хорошо, я тебе дам, любимый, но только сосать не стану!» Хмель не выветрился у него из головы, как следовало бы ожидать, после такого признания, и он взял ее, как она просила, при этом не почувствовав того кайфа, которого ожидал от первого соития. Зато, вопреки своему отказу в миньете, о чем он и не просил, Лиля сразу же после того, как он кончил и вышел из нее, вцепилась устами в его пенис и, чмокая, чавкая и издавая иные, но подобные звуки, заставила вновь подняться члену и сосала его исступленно долго, пока, наконец, он не выдал ей в рот тугую струю взбесившейся спермы. Вот и пойми после этого женщин, размышлял Игорь, возвращаясь домой на метро в семь часов утра, после бессонной ночи проведенной в объятиях не берущей в рот студенткой, после того, как она, под утро, чуть не откусила ему детородный орган, который отказывался подниматься, не смотря на все желания и потуги любвеобильной девушки. Вспомнив Лилю, он невольно пришел в легкое возбуждение, памятуя о том, какие пируэты они выписывали у нее в постели в течении тех месяцев, пока были вместе. Расстались они довольно мирно, без истерик, просто Лиля заканчивала институт и ей предстояло сделать выбор, либо уезжать по распределению в какую-то глушь, хотя и на родину в Могилев, либо остаться в Ленинграде, но став при этом ленинградкой, то бишь принять предложение прыщавого аспиранта с выпученными глазами и стать его законной супругой. Лиля выбрала второй вариант, поскольку рассчитывать на то, что ее юный Ромео (Игорь был младше дамы на пять лет) предложит ей не только свой х.., но и сердце с пропиской не приходилось. Серега вернул его в действительность, предложив выпить за начало работы. Игорь не стал отказываться, поскольку на душе было муторно неспокойно. Водка при определенных обстоятельствах помогает созданию душевного равновесия и ускоряет ход времени, если ей не злоупотреблять и не пить на голодный желудок, и поскольку парни не переходили грани дозволенного, то пятьдесят грамм с котлетой и помидором совсем не портили данной обедни, а наоборот, способствовали поднятию духа и производительности труда. Все сломалось ближе к полудню, когда водка закончилась и захмелевшие хлопцы решили отправить гонца в местный лабаз. Тянули все по честному, на спичках, и идти выпало парнишке из соседнего отдела. Тот вздыхая и кряхтя, словно его отправляли на эшафот, скособочив унылую мину на раскрасневшемся лице, направился к воротам ангара, когда Игорь, неожиданно для себя, остановил его и предложил «слетать» самому. Парень с радостью отдал деньги, а Сергей покрутил пальцем у виска, намекая окружающим на то, что с Игорем случился внезапный пасмурный удар. Он даже прочитал лекцию нескольким сотрудницам о том, что в природу существуют, как солнечные, так и лунные и даже дождливые удары. Конца этой ахинеи Игорь уже не слышал, поскольку месил грязь, шлепая по лужам в сторону сельской лавки. Поднявшись по деревянным ступенькам и открыв дверь в «Гастроном» Игорь обомлел, потому что, возле прилавка стояла та самая белобрысая девчонка, которая так приглянулась ему в пригородной электричке. Хотя девушка стояла к нему спиной и что-то бурно обсуждала со своей подружкой, он сразу же почувствовал, что это именно она. Не смотря на то, что он был уже слегка навеселе, покупать бухло при даме он не захотел, а стоять пень-пнем в полупустом магазине было неприлично, поэтому он направился к выходу, когда его окликнул женский голос. Уши у Игоря загорелись, как праздничные огни на Ростральных колонах в торжественные для страны дни, и он обернулся, чувствуя, как пунцовой краской покрываются его щеки. Их взгляды (а это была, естественно, она) встретились и, тут уже заискрило на полную катушку. Девушка тоже зарделась и, смущенно улыбнувшись, попросила Игоря добавить четырнадцать копеек, поскольку им не хватало (внимание!) на три бутылки «Ркацетели». Просьба симпатичной кареглазой, как он успел заметить, девушки раскрепостила Игоря и он, широко улыбаясь, словно выиграл в «Спортлото», полез в карман за деньгами. Нет, конечно, он даже не посмотрел на ту мелочь, зажатую в тряпичную перчатку, которую протягивала ему красавица, вытащил из кармана ветровки четвертной, купил дамам заказанное сухое, а себе попросил бутылку «Столичной». Со стороны его широкий жест, может и выглядел как-то по жлобски, но две нищие студентки оценили его с восторгом, накупив на свои гроши, собранные всем девичьим коллективом конфет «Раковая шейка» и шоколадное печенье «Садко». Обратно возвращались вместе, непринужденно болтая на разнообразные темы, обсуждая «кремлевских старцев», новый фильм Гайдая и вычурность западной моды, меняющей макси на мини, дудки на клеши и наоборот. Оказалось, что студентки из института культуры трудятся в соседнем с корабелами ангаре, и, расставаясь, молодые люди договорились встретиться через часик и перекурить вместе их знакомство. Перед прощаньем Игорь поинтересовался, как зовут столь милое, неземное создание. Девушка кокетливо прикусила верхнюю губу и потупив глаза, ответила – «Ева». «А меня Адам» - сказал Игорь, полагая, что блондинка смеется над ним. «Нет, ты что - вступилась за подругу вторая студентка – ее и вправду зовут Ева. Можем студенческий показать!» «Я верю – улыбнулся в ответ на жаркие заверения в своей правоте, милых студенток Игорь и представился, пожимая протянутую Евой руку в грязных хлопчатобумажных перчатках – тебя иначе и не могли назвать». Бурный роман, начавшийся дождливым осенним днем в пригороде Ленинграда, стремительно развивался и походил на сочинения Кафки или Илиеску. Молодые люди встречались каждый божий день, перезнакомились со всеми друзьями, несколько раз порывались подавать заявления в ЗАКС, но согласившись с доводами родителей, решили повременить со свадьбой до момента возвращения Игоря из армии, служба в которой неизбежно надвигалась на него, как весенняя гроза на задыхающийся от зимней пыли проснувшийся город. Сняли дачу в поселке они совершенно случайно, сев на электричку на Финляндском вокзале и решив сойти на приглянувшейся им станции, с симпатичным названием. Было второе июня, Ева сдавала сессию и после очередного экзамена по английскому языку, молодые люди задумали отметить ее пятерку на природе, в совершенно незнакомом для них месте. Автобус второго маршрута, прямо от института довез их до вокзала, Ева выбрала выборгское направление, и они купили билет до Комарова, но вышли, не доезжая до поселка две станции. Тут же у вокзала, Игорь разузнал, где в поселке находится магазин, и влюбленная парочка направила свои стопы к нему, чтобы купить бутылку «Шампанского», нехитрую закуску и что-нибудь вкусненького на десерт. Затарившись, ребята прошли по какой-то дорожке, свернули на какую-то тропинку, прошли через густые заросли ольхи и оказались на солнечной поляне, где стрекотали кузнечики, порхали бабочки, кружили стрекозы и жужжали под ногами пчелы. Вся поляна была усеяна разнообразными цветами и напоминала своими узорами старинные фрески готических соборов, которые Ева видела в глянцевых альбомах на предмете под названием культурология. Игорь был не настолько утончен, как его половинка, и воспринимал ковер из травы и цветов, просто как прекрасное место, где можно нехитро отдохнуть и даже… И даже заняться любовью. Чем молодые люди и собирались заняться спустя час, после того, как шампанское шумело в голове, а тела стонали от вожделения. Игорь уже расстегнул на Еве цветастую блузку и намеревался стащить лифчик, как увидел приближавшегося к ним мужчину с косой в руках. Слава Богу, что не баба, пронеслось у него в мозгах, когда темный силуэт косаря, заслоняя солнце, остановился в нескольких шагах от них. Ева застегивала пуговицы на блузке, а Игорь поднял руку к глазам, щурясь от солнца, пытаясь разглядеть подошедшего. Дядька с косой, поняв, что расположился некорректно по отношению к  отдыхающим, сменил диспозицию, отойдя чуть в сторону, и теперь Игорь смог рассмотреть своего визави. Мужчина был явно постарше его, но с первого взгляда определить его возраст не представлялось возможным. Он был высок, коренаст, в чем-то красив. Черные, вьющиеся волосы растрепались на ветру и слипшись от пота, торчали в разные стороны. Лицо было открытым и приветливым, черные густые брови, глаза такого же темного цвета, большой чуть приплюснутый нос, а широкая улыбка на нем, лишь дополняла картину увиденного. На нем была синяя рубаха с длинным рукавом, мышиного цвета портки, по-иному о его брюках и не скажешь, а на ногах резиновые сапоги. Его внешний вид, отнюдь не смутил молодых людей, они разом подумали об одном и том же, что мужчина вышел на покос с раннего утра, пока не спала роса на траве, и утомившись, вздремнул где-то под кустом, под мирный шум листвы и обитателей луга. Так оно и оказалось на самом деле. Мужчину звали Александр, и он рассказал любовникам, что живет здесь уже шесть лет, как демобилизовался из армии, что у его тещи есть козы, и он, как примерный зять кормит не только свою жену и маленького сына, но и тещиных козлов. «А у вас, как я погляжу – улыбнулся сквозь легкую рыжеватую щетину Александр – медовый месяц» «Что-то типа того – не смущаясь, ответила Ева, машинально проверяя  правильность расположения застегнутых на груди пуговиц – Неужели так заметно?» Александр еще шире растянул в улыбке рот и кивнул головой. Слово за слово, и вскоре молодая пара уже пила козье молоко во дворе двухэтажного зеленого дома, сидя на длинной скамье возле малинника и невысокой яблони. Жена Александра оказалась невысокой, полноватой женщиной с приятным лицом и добрыми глазами. Именно она и предложила ребятам снять у них одну из пустующих комнат, за чисто символическую плату, что горожане с удовольствием и сделали. Вот таким вот чудесным образом, Ева и Игорь стали дачниками в поселке с удивительно звучным названием, и проводили здесь каждое последующее лето, вернее одно, поскольку следующей весной Игоря забрали в армию, и Ева квартировала одна, не считая тех дней, когда к ней в гости приезжала мама или подружки сокурсницы. Игорь встал с деревянной скамейки и направился к выходу. Поезд прошел переезд и до его остановки оставалось две минуты. Тут его взгляд упал на молодого парнишку, сопящего возле окна и пускавшего во сне слюни. Он вспомнил, как садились в вагон двое молодых пацанов, но один из них куда-то исчез, пока он и сам задремал, под мерный стук колес. Игорь подошел и потормошил парнишку за плечо: «Эй, боец, не проспи свою станцию!» Парень дернулся и приоткрыл глаза, Игорь прошел в тамбур. Жара на перроне была еще похлеще чем в Ленинграде и Игорь решил зайти в пивной павильон, который никуда не испарился за два года его отсутствия, и выпить кружечку холодного пива. Возле него он встретил старого знакомого Вадика с парочкой неизвестных ему людей. Игорь поздоровался и Вадик, узнав его, с радостными воплями бросился к нему на шею, хотя они никогда ранее не были близки. «Говорят, ты там был» – Вадик многозначительно мотнул головой куда-то в сторону и подмигнул «Где?» - Игорь сделал вид, что не понимает суть вопроса «Где, где – Вадик оттопырил нижнюю губу – в Караганде! В Афговнистане, конечно!» Каким образом информация о том, что он воевал, просочилась в небольшой поселок под Ленинградом Игорь понять не мог, но предположил, что тут не обошлось без его благоверной. «Вранье все это – солдат отрицательно помотал головой – я служил в Кушке, в Туркестанском ВО» Судя по выражению лица Вадика, тот не поверил его словам, но наседать на дембеля не стал, а просто пригласил к ним в компанию, попить пива с рыбкой, а заодно отметить его возвращение к мирной жизни. Взглянув на часы и прикинув, что минут двадцать ничего не изменят в этом мире, Игорь принял предложение местного аборигена и присоединился к мужчинам, расположившимся как раз напротив пивного зала, на невысоком холмике из камней и земли, служившим для любителей пенного напитка летним кафе на лоне природы
                * * *
Нахмурившись, женщина подошла к болтающим шалопаям и исподлобья взглянула на своего сына. Еле сдерживаясь, чтобы не накричать на мальчика, она грозно сдвинула брови и сжала и без того тонкие губы так, что они превратились в тоненькую ниточку, чего ее чадо боялось больше всего на свете. После, отвернувшись, обиженно зашагала прочь, понимая всю нелепость сложившейся ситуации. Марья Ивановна, знававшая толк не только в игре в карты, но и воспитании детей часто отчитывала ее за то, что она уж слишком серьезно относится к ребенку, предъявляя к нему претензии, как к сформировавшемуся, взрослому  человеку. Марья Михайловна, в свою очередь, лишь высоко поднимала свои тонкие брови и с высоты своего роста упрекала свою сестру в попытке той, влезть в чужую частную жизнь. У «барыни», как называла ее женщина, своих детей отродясь не было, да и относилась она к подрастающему поколению без особой симпатии, считая, что дети лишь достигнув определенного возраста, становятся полноправными членами общества, достойные проявления к ним внимания со стороны своей персоны. С какого возраста с ними можно вести диалог, Марья Михайловна не уточняла, но предпочитала беседовать с кошками и собаками, нежели с мальчиками и девочками. Марья Ивановна, полная противоположность, наоборот, любила детей и постоянно угощала их всякими булками и вафлями. Женщина много раз просила старушку не делать этого, поскольку после сладкий слоек и рогаликов, мальчик плохо обедал и ужинал, а в его возрасте гораздо важнее горячий суп с овощами или рыбные котлеты с пюре, чем ромовые бабы и конфеты «Гулливер». Марья Ивановна потупив рожу, делала виноватое лицо, и по-стариковски кивала головой, но не прекращала кормить мальчика печеньем и карамелью. Правда, как-то раз, втихую, она сунула мальчику в рот овощную котлету из моркови, репы и ревеня. У мальчика началась такая диарея, что остановить смогли только на третий день, после того, как старушка рассказала врачам из Сестрорецка рецепт приготовления своих чудесных котлет. Бабки страдали запорами, и регулярно готовили себе всякие блюда для улучшения пищеварения, типа свеклы с кефиром или винегрет с козьим молоком. В тот раз старушки приготовили паровые котлеты, и это кушанье так понравилось Марье Ивановне, что она решила дать полакомится котлетой мальчикам, тем более, что запрета на котлеты женщина ей не давала. На беду, во дворе бесцельно болтался лишь один мальчик, наказанный женщиной за какую-то мелкую провинность, а Медяков гонял на велосипеде со старшими приятелями на соседней улице. Итог этого мероприятия: у мальчика понос, старушка в трансе, женщина в истерике, а Медяков поймал рыбу весом в четыреста грамм! И все же, общаться с Марьей Ивановной доставляло женщине большее удовольствие, чем с ее надменной сестрой. Женщина, вообще, в силу специфики своего характера, больше тянулась к простым людям, чем к тем, кто «витает в облаках и говорит слишком заумные фразы». Казалось бы, должно быть все наоборот, ведь ее специальность говорила скорей о перекосе в иную, противоположную сторону, ан нет, все происходило с точностью наоборот. Скорее у нее был некий комплекс, который особенно проявлялся при общении с интеллигентными людьми, вышедшими из иной среды нежели она. Все свое детство и юность, видя вокруг себя бедность и нищету, женщина с легкостью находила общий язык с дворниками и кухарками, и терялась даже среди своих коллег по школе. Комплекс неполноценности, впитанный с материнским молоком, тяжким грузом лежал на ее хрупких плечах. Красивая, умная, бойкая и веселая, она всегда была готова к тому, что кто-то подденет ее или скажет что-то такое, чего она не сможет перенести. Вот ей уже за тридцать, а она все не может забыть эпизода конца пятидесятых, когда ее, отличницу, обозвал какой-то двоечник и хулиган, но сын состоятельных родителей, - дочерью шалавы, от которой пахнет гнилыми овощами. Все верно, рыдая, думала она, проклиная войну и всех мужчин вкупе с ней, мать работает на овощебазе, обычной работницей, от нее пахнет гнилыми овощами и луком, отец пропал без вести в конце войны, а как к таким относились те, кто козырял отцовскими медалями в то время и говорить незачем. Жизнь, казавшаяся пусть тяжелой, но светлой и удивительно доброй, рассыпалась в один момент, как карточный домик. Она поняла свое место в этом несправедливом мире. Да у нас страна развивающегося социализма, да, Никита Сергеевич Хрущев пообещал всем советским людям, что через сорок лет они будут жить при коммунизме, но легче почему-то от этого не становилось. Уже учась в институте имени Герцена, она отказывалась принимать внимание сокурсников и предпочитала проводить время в библиотеке, дома либо в гостях у старшей сестры Нины. Стройная, светловолосая, красивая девушка заставляла парней страдать и совершать всяческие глупости ради того, чтобы только привлечь ее внимание. Но она твердо не собиралась делить свое ложе с ними, считая их инфантильными и пустыми. Годы шли, текла вода, время кончилось тогда, скоро возраст подойдет, замуж вряд ли кто возьмет, мама стариться, болеет, кран прогнил, плита ржавеет, нет в квартире рук мужских, где искать тебя жених. Мать о смерти намекает, сердце стонет и вздыхает, внуков хочет посмотреть, поиграть и обогреть, все болячки вмиг пройдут, женихи лишь не идут. Годы тикают неспешно, снег растаял, в вода вешних, солнце весело играет, снег сошел и сердце тает. Той весной слетел с небес, к ней на грудь не злобный бес, ангел изменил натуру, поразив стрелой Амура, хватит старой девой слыть, пора на свадьбу платье шить. Цветы, подруги, слезы только, прокричали гости  «горько!» И брачное ложе ждет не дождется, невеста, как персик, и мужу неймется. И первая брачная ночь опустилась, свеча догорела, тарелка разбилась. И только под утро она помолилась, пожелав, чтобы дочка родилась. Господь внял словам дамы, аки есть агнец, и вот вам итог, появился засранец. Шкодливее нет на земле сорванца, сильней оказалась просьба отца, и ей воевать с этим ада исчадьем, придется до самого, видно, конца «Ты погляди на Лешку – говорила женщине Марья Ивановна – ведь хулиганит? Да, хулиганит, безобразничает, ну и пускай! А когда ему еще по деревьям лазить, да портки рвать? Кода станет таким, как Олег, когда дети по лавкам еду просить будут? Нет, милая, ты своего-то больно уж не обижай, ведь такой славный и добрый постреленок, а вечно ходит с красными глазами. Вчера Барсика пнул нагой, правильно, не хорошо. Так ты объясни ему, что животных грех обижать, ведь они сдачи дать не могут. Пусть в зоопарке руку в клетку ко льву сунет, посмотрим что с ним станется. Попробуй понять его и донести до еще слабенького ума, а ты сразу за крапиву или за прут хватаешься, да на ключ его в доме запираешь. Он что, приехал на дачу воздухом дышать да сил перед зимой набираться, или сидеть возле окна в душной комнате и вытирая слезы смотреть, как мальчишки гоняют в футбол напротив окна, специально подбитые Медяком, чтобы подразнить мальчонку!» Все я прекрасно понимаю, хотелось ответить женщине, но она молча чистила картошку для супа, стараясь не впутываться в долгу дискуссию со старушкой, которая могла часами разглагольствовать на тему детства. Отношение к мальчику у нее, действительно, было неоднозначное. Она любила его, как, наверное, любит свое чадо любая мать, но абсолютно не могла понять его душу. Воспринимать как должное все его поступки, она просто не могла, поскольку считала, что характер будущей личности закладывается с младых ногтей, и если ребенка не направлять в нужное русло, то из него может вырасти черт знает что. Парадокс ситуации заключался в том, что выросшая без отца, она просто никогда, до замужества, не знала мужской ласки, и не представляла себе, как следует обращаться с мужчиной, пусть и совсем пипеткой, как прививать ему те светлые чувства, которые вели ее по жизни. В школе с учениками все было гораздо проще, дети просто обожали ее, за твердость и требовательность, с одной стороны, и мягкость и справедливость, с другой. Не было у нее конфликтов и с мальчишками, хотя они были куда старше и, хулиганили совсем по взрослому. Когда она понимала, что просто не в силах справиться с кем-то из разгильдяев, то вызывала родителей провинившегося в школу, и просила их, обратить внимание на поведение их отпрыска. Иногда, когда ничего не помогало, она просто плакала в учительской, оставшись после уроков, вспоминая тот отвратительный момент из детства, когда ее оскорбил один мальчик. Жаловаться или делиться с мужем, своими проблемами она не старалась, гордо считая, что сама выбрала себе профессию и сама должна тащить на себе этот крест. Мать и учитель переплелись в ней настолько прочно, что общаясь с мальчиком, она порой ловила себя на том, что разговаривает с ним в настоящий момент не как мать, а как учительница, причем учительница старших классов. Она по-женски даже ревновала своего ребенка к Еве, поскольку мальчик настолько привязался к девушке, что мог слушать ее часами, играть с ней в различные игры днями напролет, скучать, когда та отлучалась в город. Еве проще, она молодая, безответственная, в смысле того, что на ней не лежит обязанность, чтобы мальчик был накормлен, напоен, обут и одет. Она могла увести его в лес за ягодами на целый день, не позаботясь даже о том, чтобы взять с собой термос с чаем и несколько бутербродов. И что в итоге? Мальчик возвращается домой весь испачканный в чернике, усталый и довольный, а на вопрос «как он так, не кушал ЦЕЛЫЙ день», отвечает: «Мы так с тетей Евой обожрались(!) ягод, что я, наверное, сейчас просто лопну» смотрит на Еву и заливается смехом. Ну что здесь можно сказать?! Вот и сейчас, собираются идти купаться, а ведь, наверняка, даже воды с собой купить не догадаются. Впрочем, она сама позаботится обо всем и сделает им с собой что-нибудь перекусить. Марья Ивановна, тем временем, продолжала рассказывать о своем младшем сыне, которые погиб, попав под поезд сразу после войны, когда эшелоны с победителями возвращались с западного фронта, и вся страна выбегала встречать своих сыновей. Женщина сочувственно кивала, слушая этот грустный рассказ в тысячный раз. Что поделать, так судьба распорядилась. Из дверей веранды выглянула голова Марьи Михайловны и младшая сестра замолчала и стала суетливо домывать посуду в тазике с теплой водой. Голова, ничего не сказав, исчезла, но старушка больше не донимала женщину своими разговорами, она всю жизнь побаивалась сестру, хотя иногда и спорила и ссорилась с ней, но такое случалось крайне редко, да и в большей степени, во время игы в покер или подкидного дурака. Но, за игрой в карты, кто из нас не вскипал как самовар и не выходил из себя? Даже детишки, когда собравшись перед сном за столиком в летней кухне, играли в детские карты с картинками изображающими различные виды птиц, зверей и рыб, и ведущих на них фотоохоту различных людей. Конечно, приучать ребятишек с детства к азартным играм, женщина, как мать и учитель, считала делом неправильным, но ведь надо чем-то занять ребятню, когда взрослые сидят за столом и по-взрослому беседуют, перемежая крепкие напитки с не менее крепкими словечками. Такое случалось не часто, но иногда бывало, особенно когда напивался Олег и начинал задирать Александра. Тогда женщина и Женя уводили Ирку, Лешку и мальчика на летнюю кухню, приносили им конфеты, пирожные, ягоды и лимонад и оставляли заниматься самими с собой. Ссоры заканчивались либо лазанием по березе, купанием в мелком ручье, где она полоскала белье, либо танцами под радиолу. Обычно, ссоры в серьезные конфликты не перерастали, хотя сын и зять бабки Тани люто ненавидели друг друга с тех самых пор, как Сашка встретил Женю и появился в этом доме. Женщина прошла на кухню и открыв крышку кастрюли, посмотрела, не выкипел ли бульон для супа. Убедившись, что все в порядке, она взглянула на ручные часы, подвешенные на гвоздик возле окна. До обеда еще уйма времени, пожалуй, стоит сделать купальщикам в дорогу несколько бутербродов, а то не ровен час, сейчас вернуться из магазина. Выйдя из кухни, женщина высыпала картофельные и морковные очистки в помойное ведро, вымыла руки и, стряхнув с них остатки воды, спустилась в погреб, чтобы достать продукты. В этот момент до нее донесся звонкий голос ее мальчика, который о чем-то вещал невидимым собеседникам. Этот голос впервые услышала она в палате для рожениц терапевтического института, когда после утомительных и тяжелых родов, лежала в ней с температурой под сорок градусов и благодарила Бога, что эти мучения закончили. Не смотря на то, что у нее внезапно поднялась высокая температура, акушеры сообщили новоявленным мамочкам, что сейчас им принесут детишек на кормление. Какое кормление, отказывался понимать расплавленный мозг, но раз так надо. И вдруг где-то в коридоре среди какофонии голосов до нее донесся тот самый звонкий, девчачий который она услышала и сейчас. Это мой, подумала она тогда и от усталости закрыла глаза. Когда к ее постели поднесли маленький, перепеленованный комочек, у нее даже не оставалось сил, для того, чтобы поднять веки. То, что родился мальчик, она уже знала, ей сообщили об этом сразу, после того, как малыш появился на свет. Ничего, подумала она в тот миг, следующей будет девочка. Ребеночек поступил очень гуманно по отношению к роженице, он  отказался есть и мирно сопел в две дырки. Какой он страшный, подумала женщина, весь какой-то скукошенный, сморщенный и непонятно какого цвета, толи синий, толи малиновый, а толи пятнистый. Она закрыла глаза и уснула. Открыв глаза, она вздохнула и стала доставать с полки продукты. Голоса меж тем приближались, и кроме голоса своего отпрыска, она услышала голос Евы и Медякова. Когда она вылезла из погреба, то ее чадо уронив под ноги сумку из под посуды, упоенно что-то рассказывал Еве, не забывая при этом регулярно окунать деревянную палочку в бумажный стаканчик и подносить ее ко рту. При этом он уже умудрился весь перепачкаться, как свинья. Женщина вздохнула и покачала головой, поставила на стол яйца, овощи , масло и сыр, вытерла о передник руки и направилась к разглагольствующему ребенку. Ева просто писала от смеха, а тот, видя такое внимание, еще пуще распалялся. Вот как надо общаться с детьми, подумала женщина, немного ревнуя к девушке, но понимая, что именно так и следовало бы ей попытаться воспитывать своего мальчика. Нет, по челу пробежала тучка, подружкой я его быть не собираюсь, хватит того, что у него уже есть приятель, - его отец. Двух друзей будет многовато, для одного ребенка, так можно к бедламу скатиться, а не к нормальной советской семье. Вот рожу девочку! Она вдруг испугалось этой мысли, хотя еще минуту назад вспоминала, как лежа в палате после родовой терапии думала о втором ребенке. Пока у них с мужем что-то не получалось, но вера с годами не проходила, а лишь укреплялась, что девочка обязательно должна появиться на свет. Заметив приближающуюся мать, мальчик, по видимому, забыл о чем вел рассказ, глазенки у него расширились, словно заметили что-то удивительное, рот так и остался раскрытым на полуслове, а рука с палочкой для мороженного, двигаясь по инерции, пролетела мимо рта и накормила растаявшей массой правую щеку. Женщина рассмеялась. Мальчик, поняв, что его не будут не за что ругать, рассмеялся вслед за матерью своим звонким голосом. Вероятно, именно такой смех должен был быть у Джельсомино из сказки Джанни Родари, которую она читала мальчику когда ему было лет пять. Женщина послюнила пальцы, не нащупав платка в кармане халата, и вытерла сыну испачканную щеку. «Квасу хочешь?» - спросила Ева, доставая из сумки молочную бутылку, наполненную на половину коричневым хлебным напитком, остальное они втроем выдули по дороге. Женщина, решив сыграть сегодня Белоснежки, а не Фрекен Бок, с охотой глотнула теплого кваса, и бросила в карман мелочь, протянутую ей мальчиком, даже не пересчитывая ее. Она не устроила ему нагоняй, за то, что он купил мороженное и весь перемазался. Пусть, все еще будет, а сейчас, она будет доброй мамашей. Послав сына переодеваться, она принялась обсуждать с Евой их предстоящий поход на речку. «Знаешь – сказала девушка – Пожалуй, мы сходим лучше на озеро, там мельче, ребенку проще, и мне комфортней, не надо постоянно следить за ним, да и вода там теплей» «Куда уж теплей – ответила женщина – Нарезая сыр толстыми полосками. Я когда белье полоскала, по колено в воде стояла, так даже не почувствовала. Обычно же, ты знаешь, вода так и обжигает. Смотри сама, тебе выбирать. Я бы пошла на речку, там где перекат, и ближе и вода почище. На озере и коровы моются, и народу вечно столько, что приткнутся некуда, как на пляже в Курорте» «Ничего – Ева, отхлебнула квасу и поставила бутылку на стол – Я знаю там одно местечко, там не людей ни коров. Только слепней много, но это вряд ли испортит нам водные процедуры. Кстати, может и ты подвигнешься с нами?» «Минут на десять, на речку, я бы сходила, а на озеро не потащусь, надо ужином заниматься» «Понимаю – улыбнулась Ева – сегодня ведь пятница. Нет, я хочу сегодня понежится, по полной программе, уж больно погода хорошая, вдруг опять дожди начнутся, ты же знаешь нашу питерскую погоду» Глаза у нее на миг погрустнели, но она быстро взяла себя в руки. Женщина, заметив перемену возникшую на мгновение в лице девушки, решила не задавать дурацкие вопросы о том, когда вернется домой ее суженный. Не вовремя такой вопрос, не в тему. Звякнул велосипедный звонок, это Лешка собирался куда-то отправится в путешествие. Не смотря на уговоры мальчика и Евы, он наотрез отказался идти с ними на озеро, предпочитая активный отдых, тупому лежанию на пляже. Медяк не умел плавать и от того, боялся воды, хотя уверял, что просто не любит впустую барахтаться в озере. Видно он в родителей пошел, которые так же не жаловали водные процедуры. Сашу еще можно было затянуть на реку, в перерыве после застолья  и смены блюд, а Женя не купалась никогда, вероятно стесняясь своей полноты. «Далеко не уезжай!» - крикнула ему  вслед женщина, иногда следившая за Лешкой, когда бабка Таня мучалась мигренью. Ответом ей был шелест листьев на трехствольной березе, облюбованной для своих игрищ великовозрастными дядьками, как называла мужчин Ирина. «Кстати – подумала в слух Ева – А может Ирку с собой взять, ты не знаешь, где она?» «Убежала к подружке – ответила женщина, относя ковшик со сварившимися яйцами к рукомойнику, и обдавая их холодной водой – Они там куклам платья шьют, им баба Таня разноцветных лоскутков надавала, а мать с работы мулине принесла, вот их теперь вожжами на улицу не вытащишь» «Вернется, скажи ей, на всякий случай, что мы на озеро пошли, пускай покричит, захочет - найдет» - Ева поставила пустую бутылку из-под кваса на хозяйственный стол и пошла в дом, переодеваться. Женщина вспомнила, что забыла сказать мальчику, чтобы он достал подстилку для загоранья и двинулась следом за девушкой. Бульон в кастрюле весело кипел, заправка была приготовлена, оставалось только нарвать щавеля. Да, надо оставить пару яиц на суп, подумала женщина, вытирая мокрые руки о подол халата и проходя в прохладный дом. Мальчик встретился ей в полумраке прихожей, похоже забывший обо всем Ир игравший с котом. «Мам – опережая ее, сказал он – Представляешь, я подхожу к комнате, а возле дверей сидит Барсик и лапой пытается дверь открыть. Я ему кричу «Кыш!», а он мяукать начал. Знаешь, мам, он наверное мышь учуял. Помнишь, дядя Саша говорил, что подполом мыши появились, вот видно одна из них и пробралась в нашу комнату. Точно – он повысил голос – Вспомнил! Я как-то ночью проснулся и слышу, как кто-то скребется возле моего дивана. Я тапком по полу стукнул, а из под него раздался такой тоненький, тоненький писк «Пи-пи-пи!». Представляешь, мам!» «Ну, ты и фантазер у меня – женщина потрепала его по коротким пшеничным, выгоревшим от долгого нахождения на солнце, волосам, обняла за плечи и посмотрела в глаза – Ну, признайся, что обманул» «Нет, взаправду – сын глядел на нее не мигая, и в глазах его горели веселые, смешные угольки, как у обыкновенного, маленького выдумщика – Так оно и было!» «Врунишка – женщина щелкнула его по маленькому, облезшему от загара, носику – Весь в отца» И они вместе, дружно рассмеялись. Не слушая больше щебет своего чумазого чада, вернее, слушая его в пол уха, женщина прошла в комнату, и стала собирать сына на пляж. Может, стоит предложить Еве в Курорт съездить? Впрочем, пускай сама решает, не девочка уже давно. Положив на диван две пары плавок, женщина сложила пополам подстилку и сунула ее в полиэтиленовый пакет. Полотенце давать не стоит, на солнце скорей высохнет. Мальчик выбрал голубые плавки, и стал их одевать, зеленые она убрала обратно в чемодан. «Возьмешь с собой трусики – наставляла женщина сына – Перед тем, как будете возвращаться, переоденешься, чтобы письку не натерло. Понятно?» «Понятно – ответил мальчик – Я что, маленький что ли, с одного раза не пойму» Женщина посмотрела на мальчика и удивилась, а ведь он и вправду уже большой. Господи, как быстро летят годы, еще вчера красно-синий комочек, а сегодня уже маленький мужчина. На глазах у женщины выступили слезы.
                * * *
Ого, вот это да! Ничего себе, мама даже не наругалась, а наоборот. Здорово! Жаль, конечно, что Медяшкин с нами не пойдет, но и все равно. Пускай на велике гоняет, а я лучше плавать буду учиться, а то за прошлое лето так и не смог. Ой Барсик! Привет кошка! А я купаться иду с тетей Евой! Вот глупый, все еще боится меня после того, как я его палкой под из-под стола вытаскивал. Ну, что ты, глупындра, как мама говорит. Кис-кис-кис. Дурачок, опять под бабы Танину тумбочку забрался, сейчас я его оттуда достану. Шаги, наверное мама идет! Мальчик успел подняться с пола и отряхнуть от пыли коленки. Скрипнула дверь и в темном коридоре, возник силуэт матери. Кот, почуяв, что опасность прошла, вылез из своего укрытия. Мама, а я тут с Барсиком, он наверное мышь почуял! Странная какая-то мама сейчас, даже не ругается, а смотрит как-то странно и немного грустно. Как я люблю свою маму! Ты знаешь, а я подхожу к двери, а он скребется и открыть ее пытается. Нет, честно, я не вру! Вот, и дядя Саша говорил, что у нас под полом появились мыши. Конечно, я не стану пугать свою маму и рассказывать ей, что на самом деле там не простые мыши появились, а огромные крысы, размером, наверное, больше чем Барсик. Нет, мам, я сам слышал, как мышки ночью скребутся. Нет, не обманываю. Я проснулся как-то раз ночью, и слышу тоненький такой голосок и писк пи-пи-пи. Ну, чего она смеется, я ведь все взаправду говорю, а она не верит. Ну и что, что фантазии, никакие это не фантазии, просто вы взрослые ничего не понимаете, вы все время смотрите куда-то не туда. Ладно, пойдем. Я хороший, и ты у меня хорошая. Мама, дай в щечку поцелую. Мальчик сидел на стуле, сняв футболку и смотрел, как мать роется в бельевом чемодане в поисках его плавок и трусиков. Покрывало это глупое тащить придется, я бы и на траве мог поваляться, а у тети Евы есть такое о-о-о-гро-о-о-менно-о-о-ое, что на нем может сто человек преспокойно лежать. Мы в прошлый раз с Иркой под этим покрывалом от дождя спасались. Тетя Ева скомандовала: «Ну-ка марш под плащ-палатку. Ноги в руки и бегом к дому!» Я еще тогда подумал, а как можно взять ноги в руки, а потом побежать? Я попробовал, и лишь только грохнулся в грязную лужу. Странно, оказалось, что тетя Ева просто пошутила, а надо было схватить одеяло из которого сделана подстилка за краешки, со всех трех сторон, нас ведь с Иркой трое было, натянуть его на голову и быстро, быстро бежать домой. А я, курам на смех, стал ноги в руки хватать. Это я специально, честно признаюсь, хотелось тетю Еву повеселить, она тогда такая грустная была, даже все время платком глаза вытирала. Мама вон уже достала трусики и синюю маячку с зеленым велосипедом. Ой, мам, а можно я на велике поеду купаться? Почему нельзя, а вдруг тетя Ева разрешит? Ладно, я понял, ведь я уже большой, вон какие мускулы. Мальчик сжал в локте руку и стал трогать свои тонкие ручки. Когда они с папой ходили утром в выходные дни умываться на речку, то папа всегда заходил по колено в воду, чистил зубы, обливался речной водой и трогал свои руки возле плечей. У меня очень хороший и красивый папа. Жаль только, что он приезжает к нам на дачу только на выходные, мы могли бы с ним на рыбалку, на грибалку, это он так говорит, ходить. Правда, скоро у него отпуск будет, уже чуть-чуть остается, мне мама сказала, и он обещал взять нас с Лешкой и его папой, дядей Сашей, за грибами на карьер. Вот это зыко! Надо просыпаться в четыре часа, потом подкрепляться бутербродами и сгущенным кофеем, одеваться, как настоящие делают взрослые грибники, и долго-долго идти в лес к карьерам. Я не знаю, карьеры это наверное там, где была война! Мы в прошлое лето ходили туда с мамой, папой, тетей Евой, Иркой и еще Танька увязалась из соседского дома. Но мы ходили собирать брусничку и черничку, и поэтому до самого карьера шли по тропинке. Далючища страшная, я так устал, особенно ноги, так болели около коленок, что просто жуть какая-то. А карьер огромные такие, с синей водой. Она сначала, возле берега, где камыши растут, такая теплая и прозрачная, а потом становиться вся темнее и темнее, а там где глубинища, так там она просто черная такая, как земля. Я походил босиков около воды, мама купаться не разрешила, и даже меня чуть не утопили зыбучие пески. Да, взаправду! Есть такие пески, они как болотина, попадет туда человек и обратно никак не выбраться будет, если ему кто-нибудь руку не подаст или палку не протянет. А еще, я видел там щуку, огромную, как моя рука, даже как две. Она подплыла к берегу, как бревно, и смотрела на меня своими большущими глазами. Я хотел схватить палку и попробовать наколоть ее, как это делают индейцы из племени сиву, но они вильнула хвостом и поминай как звали. Мальчик вздохнул, и стал переодеваться. Он выбрал голубые плавки, свои любимые, которые мама сшила ему на машинке этой весной, долго обмеряя его живот рулеткой. Нет, носочки одевать не стоит, я в одних сандалетах пойду. Вот еще, я ведь уже взрослый, ты разве не видишь, мам?! А еще, когда мы ходили на карьер, то папа показывал противотанковые рвы, они были такие все высокие и на них тяжело было забираться. А дальше, виднелась вода, вся черная-черная, наверное она еще с войны осталась такой черной, когда наши с немцами воевали. Мы с папой ушли от «девок», он их так называл, и пошли смотреть грибки. А когда мы взобрались на рвы, то он показал мне, какие они огроменные и большие, а ещзе сказал, что на следующий год, то есть сегодня, он покажет мне настоящий ДЗОТ, не тот который стоит у нас на соседней улице, тот разрушенный весь, а другой, который в лесу. Там наверное до сих пор люди живут. Вообще, у нас в поселке много чего после войны осталось. Вот например, мне Хамась патроны показывал самые настоящие. Он пульки и гильзы начищал и они становились блестящими и рыжими. А еще мне Хамась показывал патрон с целым капсулём. Если по этому капсулю гвоздиком ударить, то патрон выстрелит и может кого-нибудь убить. Хамась большой, он мне говорил, что в лесу видел настоящий скелет человека. Обещал показать, если я никому об этом не скажу, как настоящий индеец. А зачем я буду рассказывать, а что, дурашка что ли? Мальчик застегнул сандалии и взял, протянутую матерью сумку с покрывалом и сменными трусами. «Пойдем, возьмешь с собой перекусить!» Мальчик вздохнул, тащить тысячу километров такую тяжесть, и тетя Ева наверняка, всучит ему свою сумку с книжкою и подстилкой. Тетя Ева никогда с собой кушать не берет. Она говорит, что на природе нужно питаться тем, что вокруг, а не набивать желудок всяким Г. Она так и говорит, «всяким Г». Но, я то знаю, что это такое, она про говно имеет ввиду! Ага, я тащи, а потом тетя Ева все слопает и попросит меня, как друга, не говорить об этом маме, а то она меня больше никуда не возьмет. Да мне и есть не хочется, просто тащить тяжело. А тетя Ева идет и улыбается. Хотя у нее на глазах одеты черные очки, я все равно вижу, как она улыбается краешками губ. У нее красивые губы, такие большие-большие. Она когда улыбается, чтобы никто не видел, то она только их краешки чуть-чуть приподнимает и у нее  на щеках появляются ямочки. Тетя Ева очень красивая, наверное, даже, как моя мама! Мам, я посижу на скамейке, подожду здесь! Медяк уже гоняет с мальчишками на велике где-то на Рощинской. Ему туда тетя Женя запрещает ездить, а он все равно туда ездит. Он такой, он совсем непослушный. Жалко, что не с кем будет поиграть на озере. Тетя Ева опять загорать уляжется и будет книжку читать. Мам, а может я удочку возьму? Ну, ладно, ладно, я просто пошутил. Там такая мелкотища, что даже мальки не клюют. Вот когда мы с папой на карьер ходили, то там наверное щуки огромные водятся. Я одну видел, впрочем, это просто было большое полено. Мальчик вздохнул, ловя на обмане сам себя. Но, папа говорил, что во рвах, действительно, можно поймать щуку, только надо ставить донку или жерлицу. Ну, когда эта тетка Ева придет. Хи-хи-хи! Я когда ее сиси увидел, то просто так и обалдел. Она когда моется, то всегда лифчик снимает, совсем меня не стесняется, просто попой поворачивается. Вот когда Медяков вместе с нами, то она никогда не раздевается, а Медяков злится, когда я ему рассказал, что видел тетю Еву голой. Он даже научил меня подглядывать за ней, когда она умывается под бочкой. Это так душ у нас называется. Я не люблю мыться под душем, лучше уж в баню идти. Хотя в парилке так жарко, что просто нос обжечь можно, а когда на ступеньки встанешь, то прямо пятки так и обжигаются, до самых костей. А папа с дядей Сашей еще возьмут таким большим ковшиком, зачерпнут воды и прямо в печку бросают. Потом, оттуда пар как повалит, и жара такая начинается, что даже уши чуть-чуть не загораются. Нет, там лучше мыться из тазика на мраморной скамейке. Вот мама целый пакетище с едой тащит, тяжелый наверное, как сто тысяч тонн! Ага, и тетя Ева вышла с большущей сумкой. Мам, а где мой круг, тот, который как голубой рак. У тети Евы в сумке? Да я знаю, давайте сумку, тетя Ева. Мальчик скорчил недовольную рожицу, и повесил на плечо тряпичную сумку тети Евы. Мама попросила тетю Еву, следить за мной, чтобы я много в воде не плескался, а то замерзну, как цуцик. Интересно, а что это за животное цуцик? Наверное весь такой, как крокодил, ха-ха! Мальчик взял свою сумку в левую руку, а правую руку протянул девушке. Та посмотрела на его измученное лицо, рассмеялась и забрала у него из руки сумку с покрывалом и продуктами. Тетя Ева, а у вас мыши есть? Ха-ха, ну чего вы такая трусиха, они ведь такие маленькие! Мама у меня тоже боится. А я нет! Правда, правда! Вот я вчера одну поймал и. Мальчик запнулся, не зная, что сказать дальше. Тетя Ева как-то подозрительно смотрит. Да, вспомнил, поймал я малюсенькую мышку и она описалась. Нет, это не интересный рассказ, надо что-то пострашнее выдумать. Тетя Ева, тетя Ева, а вы знаете, что я еще огроменную крысу видел! Честное слово, вы у Медяшкина спросите, он подтвердит. Мы с ним на помойке червяков копали, а она как из ящика выскочит, вся такая черная и глаза огромные и зубы, вот такие. Мальчик попытался показать тете Еве, какой огромной оказалось животное, и сумка слетев с его хрупкого плеча, упала на тропинку. При этом что-то звякнуло и из сумки потекла какая-то жидкость. Тетя Ева всплеснула руками, охнула и подняла сумку с земли «Ну что ты наделал – обиженно, сказала она, поджав губы – весь купальник теперь в пепси-коле, как же я теперь загорать буду?» Мальчик готов был расплакаться, зачем он принялся сочинять про эту глупую крысу? Но, тетя не стала даже ругаться, а сказала, что из-за пустяков не стоит вешать нос, а надо держать хвост пистолетом «Жалко, что лимонад разбился – грустно произнесла она – мы с тобой засохнем от жажды» А мне мама в сумку морс сделала, нам хватит, я только самую капельку попью! Но, тетя Ева поступила куда разумней. Она просто свернула с тропинки на шоссе и купила в магазине бутылку лимонада «Буратино» «На, юный следопыт – сказала девушка, протягивая мальчику мокрую сумку из которой вытряхнула стекла от разбившейся бутылки – неси поаккуратней, а купальник на солнышке высохнет. Выше нос, расскажи лучше про страшную крысу» А страшно не будет? Тетя Ева не обиделась, и у него отлегло от сердца, и он с упоением продолжил выдумывать историю про страшную тварь, увиденную на помойке. Тетя Ева идет и улыбается, наверное ей нравится, как я придумываю. Она всегда говорит, что я такой выдумщик, что когда-нибудь из меня выйдет неплохой сочинитель и сказочник. Нет, но я ведь все взаправду говорю, только самую чуть-чуточку придумываю, на мизинчик, нет, даже с ноготок. Мама всегда говорит строгим голосом, а ну-ка высуни язык! Я высовываю, а она начинает смеяться и говорить, что я врунишка. Неужели по языку можно узнать, что человек обманывает? Придем на озеро, спрошу об этом у тети Евы. Вот оно озеро, большущее, почти как море, на которое мы с мамой и папой загорать издием. Ну, может быть, оно совсем не много поменьше, и по нему не плавают корабли. Я в прошлый раз видел, как по морю плыл кораблик, малюсенький-малюсенький, словно игрушечный. Он просто очень далеко плыл и поэтому казался маленьким, а на самом деле он огроменный, даже выше чем дом, в котором я живу в Ленинграде. Мы с папой ездили на Неву и смотрели корабли на параде. Они стояли на воде и были все разукрашены разноцветными флажками, и фонариками, как елки на новый год возле метро. А еще я был на крейсере «Аврора» который стрелял из пушки по царю, когда дедушка Ленин революцию сделывал. Только папа говорил дяде Саше, что он плохой, и угробил Россию, так раньше называли нашу страну. А в книжке про мальчика Володю Ульянова написано, что он любил животных и всегда говорил только правду. Мальчик вздохнул. Да, а я не всегда говорю правду, не стану я таким, как дедушка Ленин, хоть папа и говорит, что он не очень хороший дяденька. Они прошли мимо толпы лежащих на траве и купающихся в озере взрослых и детей, свернули на узкую тропинку, прошли по ней вдоль озера и вышли на небольшую полянку, окруженную со всех сторон деревьями и кустарникам. До острова, находившегося посредине воды, было рукой подать. Мальчик подошел к воде и потрогал ее. Бррр! Горяченная, как кипяток! Вот, сплавать бы на остров, только тетя Ева не разрешит, она боится, что круг может сдуться и я утону. Я тоже не хочу утанывать. Тетя Ева расстелила подмокшее покрывало и сказала, что раз я разбил лимонад, то сам и буду загорать на нем, а она будет лежать на моем. Потом она прополоскала в воде и  повесила свои трусики и лифчик на кустики, чтобы они высохли чуть-чуть и вытащила мне моего резинового рака, чтобы я его надул «Иди купаться – сказала она, снимая с себя свой цветастый халатик, который надела специально для пляжа – а я пока буду принимать солнечные ванные, авось и купальник высохнет» Слепенев налетело, наверное тыща, как кусаются больно, и чесаться нет мочи, даже если захочешь, вокруг пепелище, такое загара дать взять и не хочешь. Вода как кипящая ложка в стакане, от сломанной кружке, что так не устало, зачем это озеро блещет руками, когда даже в рот ничего не упало. Красивые травки, жучки и стрекозы, летают вокруг, даже глазом не видно, везде коромыслом ольха перепугом, свисает над чьими то глупыми мыслью. Торчит у ствола с перепуга дорога, молчит обезвоженной негою лето, и я между ними, и смерть у порога, не дремлет, а может быть, просто не смыслет. Вот солнечный луч пролетел из рассвета, куда-то упавший на зеркало тины, ведь есть после этого что-то такое, что между водой и какой-то плотиной. Все мы здесь на время, всего лишь на сутки, но утки над озером не проститутки, летят и кричат вы опять в полынье, закончится время когда-то во сне. В том сне где нет боли и страсти, где выпали вниз все лихие напасти, где Бог рассказал что нет жалобы там, где куплен и выпит был мерзкий «Агдам».Барахтался мальчик возле берега очень долго, а когда вылез из воды, то обомлел. Тетя Ева лежала на подстилке голая, даже без трусиков, и грела свою спину и попу. Мальчик покраснел и тихонько подошел к своей подстилке, которая успела высохнуть, под палящими лучами полуденного солнца «Искупался? – тетя Ева подняла голову и сняла очки. Губы ее расплылись в улыбке – Принеси мне водички и побрызгай на спину, пожалуйста!» Вот это да, тетя Ева совсем голая! Мальчик испытал те же чувства, которые пришли к нему, когда он подглядывал за ней, моющейся под бочкой. Он набрал воды в ладошки и, проливая ее, прибежал обратно, но донес лишь маленькую капельку «Малыш – сказала девушка сонным голосом – Ты возьми в моей сумке пластиковую бутылку, набери в нее воду и попрыскай на меня, а то ты так, в ладошках, будешь до захода солнца бегать. А потом разотри, как следует, чтобы загар впитался лучше» Мальчик молча кивнул и принялся выполнять распоряжение тети Евы. В ее сумочке, действительно, лежала пластмассовая бутылочка в виде пупсика, на которой было написано «Шампунь с розовым маслом» Ничего себе, разве розы не цветы? Как можно масло из розы сделать? Впрочем, мальчика этот вопрос взволновал лишь на мгновение, перед ним стояла куда более серьезная задача, предстояло спасать тетю Еву, иначе ее может захватить тепловой удар, как сказала она. В бутылочку вода плохо наливается, почему-то, воздух – бултых, раз и опять никак не идет. Мальчик тряс ее и так и сяк, наконец, бутылка наполнилась на две трети и он помчался к сгорающей от жары девушке. Ой, какие у тети Евы красивые ножки! Мальчику больше всего на свете нравились женские ноги, точнее ступни «Ой, не щекотись! – тетя Ева, оторвала голову от земли и посмотрела на мальчика, который склонившись над ее ногами, чуть ли не облизывал ей пятки – Давай и спинку тоже, не забывай» Мальчик с сожалением расстался с пальчиками на ногах и кряхтя стал подниматься выше по телу. Вот так, теперь мы здесь потрем, теперь попу. Ой, теперь попа! Мальчик почувствовал, что когда его руки коснулись, вернее еще только приближались к женской заднице, как тетя Ева слегка задрожала и напряглась, и одновременно с ней, у него набухла и затвердела пися. Тщательно водя руками по, казавшейся ему бесконечной, попе тети Евы, мальчик никак не мог отвести взгляд от того места, где кончались ноги и начиналась попа. Медяк говорил, что видел у Ирки письку и она как щёлочка такая, а какая у тети Евы? Чтобы не забивать себе голову глупыми вопросами, мальчик вылил всю воду на спину тети Евы и побежал к озеру снова за водой. На этот раз, он поступил разумней, и не утопил бутылку сразу всю под водой, а лишь наклонил ее так, чтобы вода затекала в горлышко и не создавала из воздуха пробку. Когда он вернулся назад, то тетя Ева лежала на спине и слегка раздвинула ноги, так, что он мог видеть, то, что же находиться у нее там, где черный треугольник, который оказался простыми волосиками «Ну, что ты встал, как вкопанный – сказала тетя Ева – Спинку мне полил водичкой, давай теперь и животик, а то как же так получается, одна половинка спасена от солнечного удара, а вторая пусть страдает?» Мальчик часто задышал и принялся поливать ногой женские ноги «Ты сними трусики – неожиданно сказала тетя Ева, беря очки левой рукой и глядя на мальчика, нечего здесь стесняться, пусть сохнут на кустах, у нас тут будет пляж для нудистов» А кто такие нудисты? Это зануды, что ли? Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! Тем не менее, мальчик последовал совету тети Евы и снял трусы, повесив их на кусты, рядом с совершенно сухим купальником тети Евы. Он вернулся и стал старательно натирать ее ноги, стараясь не смотреть на грудь и на то место, между ногами, которое у Ирки похоже на щелочку между пальцев. Когда он приблизился к ее животу, то почувствовал на себе ее взгляд сквозь очки. Он посмотрел на ее лицо и покраснел. Он увидел ее письку! Она была похожа на ту, про которую рассказывал Медяшкин. Такая розовая, как ракушка, которую как-то привез папа, вернувшись с другого моря, не такого как у нас. Только ракушка была вся с волосиками, возле ее. Мальчик запыхтел и пропустив эту часть женского тела, поднялся чуть выше, в район пупка. Здесь было не лучше, поскольку сразу за ним возвышались две большие подушки с розовыми кнопочками. Мальчик посмотрел на грудь тети Еву и едва не вспотел. Он даже лежа в сарае и подглядывая за моющейся тетей, не испытывал такого возбуждения. А можно ее сиси водой намазывать? Он не решался задать тете Еве этот вопрос и водил рукой по телу, стараясь не касаться груди. Наконец, он собрался и коснулся рукой ее левой груди. Тело девушки дернулось, словно от разряда электрического тока, а ее рука схватила его за, отвердевшую, письку и сильно сжала ее «Садись на меня и три сильнее – сказала тетя Ева – Я пока посплю» Но письку из руки не выпустила, сжав ее так, что даже яичкам стало чуть-чуть больно. У мальчика закружилась голова, он не понимал, что с ним происходит, и просто сильно сжимал обеими руками большущие груди тети Евы. Какие у нее твердые стали эти коричневые кнопочки на сиськах! А как они вкусно пахнут! Ой, больно! Сейчас тетя Ева мне писю точно оторвет! Мальчик думал так, все сильнее сжимая женскую грудь, но сказать тете Еве, что ему больно он не решился, боясь, что она проснется и не разрешит больше мять и сжимать ее сиси. Они такие красивые!
                * * *
Повиливая бедрами, как зарубежные манекенщицы, Ева поднялась к себе на чердак, собрала свои купальные вещи и посмотрела на себя в зеркало. Нет, красится не стоит, разве только губы подправить. Она облизала их и достала из сумочки помаду. Впрочем, зачем ей это, ведь на озере никто не заметит. Ага, так я и подумала! Дудки, обязательно накрашусь! Она улыбнулась, вздохнула, шмыгнула носом, вспоминая своего солдата и приоткрыв слегка рот, начала красить помадой губы. На подоконник села какая-то птичка, которую Ева никогда раньше не видела. Вся серенькая но кончики крыльев покрытые всеми цветами радуги, словно павлиний хвост. Ева тут же придумала ей название – «павлинка». Докрасив губы, девушка взяла свой любимый купальник, купленный на «галёре» прошлым летом. Лиф был малинового цвета, а трусики черные, с серебряным отливом. Нет, сразу надевать не стану, переоденусь на озере, и она положила купальник в сумку. Следом запихнула огромное покрывало, которое стащила со своей постели, пластиковую бутылочку из-под шампуня, туалетные принадлежности в шелковом кошельке с молнией застежкой, и вроде бы все. Да, надо не забыть взять из погреба бутылочку пепси-колы. Про еду она даже не думала, во-первых мальчику мама столько наложит, что за целый день не слопаешь, а во-вторых, Ева повертелась перед зеркалом и вздохнула, толстею не по дням, а на глазах. Ах! Грудь высокая такая, как фиалка луговая, вся колышется от неги, как мечта порвавшись в снеге, от луча звезды погасшей, не взлетевшей, а упавшей. Далеко, далёко, ближе, ниже окон, выше крыши, там где птицы не летают, где весной сосульки тают, где в жару вспухают почки, где любовь дошла до точки, за которой нет возврата, где услада, там расплата, там дремота, там потеха, крикнешь громко, нету эхо. Там где между ног тревога, полынья, а не дорога, стонет плоть в ложбинке тонкой, нитью белой но не звонкой, как струна на балалайке, вставь, попробуй, поиграй-ка! Плоть страдает, грудь вздыхает, сердце мучается в теле, пульс не слышан, еле-еле пробивается сквозь кожу, день за год, а кто моложе? Нет любезный, мой дружище, поменять тебя на тыщу, вот таких же обормотов, что хотят тебя до рвоты, до желанья застрелиться, в хлам напиться, удавиться, тех готовых ради секса без ножа достать до сердца, много их, но ты один, мой слуга и господин, повелитель и насмешник, захлебнувшись в водах вешних, и воскресший не откуда, не Иосиф, не Иуда, так парнишка с перекрестка, как актер у дна подмостка, не ступивший на крылечко, как невеста без колечка, закатившееся в спешке, в щель, паркета. Головешки, догорают в печке русской, а в душе тепло, не пусто. Петь душе, но не поется, он вернется, и тогда, вот тогда она поскуда так напьется, наебется, что чертям не снилось даже, впрочем, все, замолкну, даже, грудь хотя и высока, но тоска и здесь тоска! Ева вздохнула и, накинув на себя шелковый халатик, так возбуждавший всех поселковых мужиков, стала спускаться вниз по лестнице. Мальчик сидел на скамейке и махал ногами. Мать напила ему сумку до краев, она точно ненормальная, тут на всю дачу еды хватит. Кстати, хорошо, что не забыла его круг, валяется в сумке еще с того раза, когда под дождь попали в Курорте. «На, дружище – Ева протянула мальчику свою огромную сумку и рассеялась, видя какую рожицу скорчил он, глядя на сумку – Ничего, привыкай, ведь ты мужчина, а я девушка. Мальчики всегда должны за дамами ухаживать!» Ладно, вот его сумку я точно возьму, а то ведь он не доберется до пляжа. Кстати, чуть про лимонад не забыла. Ева сбегала, спустилась в погреб и вернувшись, сунула мальчику в сумку бутылку пепси-колы. Взявшись за руки, они пошли на озеро. Женщина смотрела им в след, словно прощалась с нею навсегда. Странно, но у меня такое же чувство, словно вижу все это в последний раз. Бр-р-р! Спала видно плохо. Мальчишка балагурил без умолку и ей было интересно слушать, как строится ход его мыслей. Прыгает с одного на другой, то мышки у него, а то крысы, ну фантазер! Ева старалась не смеяться, видя с каким серьезным лицом мальчик рассказывает ей только что выдуманные истории. Вот тебе и раз! Сумка слетела с его плеча и грохнулась на землю. Да и все бы ничего, да только лимонад разбился, вот черт, весь купальник липкий. Ну, это ерунда, постираю, повешу на кустики, высохнет быстро. Людей там нет, могу и так поваляться, ребенку все параллельно «Так, постой здесь, я в магазин сбегаю» Благо до него рукой подать. Потом они шли еще минут двадцать, пока не уперлись в громадное блюдце озера. На пляже, возле тропинки, народу было столько, что не то что яблоку, но и груше было бы негде шлёпнуться. Ничего, Ева знает укромный уголок, который редко кто посещает, а кому охота идти вдоль берега по кочкам и корягам, сквозь камыши и осоку, где ползают змеи, чтобы дойти до поляки где уютно и здорово нежиться на солнышке. Решив, что купаться пока не стоит, Ева прополоскала залитый лимонадом купальник, повесила его на кусты и достала мальчику его круг в виде какого-то морского чудовища. Мальчик уверял, что это рак, она поддакивала, но сомневалась в его правоте. Когда он убежал купаться, она не долго думая, сняла с себя всю одежду и легла на покрывало. В конце то концов, он еще совсем ребенок, а тем более, еще не ранее как утром, он подглядывал за ней, наблюдая как она умывалась, и о ужас, мастурбировала возле бочки. Да, а интересно посмотреть, он хоть возбуждается при виде голой женщины? Вот сейчас и проверим это. Ева сняла очки и опустила голову на подстилку, повернувшись в сторону озера, от которого дул легкий и прохладный ветерок. Интересно будет посмотреть на первую реакцию мальчика, когда он увидит ее. То, что мальчишка впадет в ступор, она не ожидала, и решила помочь ему, попросив полить на нее водой, чтобы не засохнуть от жары. Тот охотно согласился, не отрывая взгляд от ее тела. Да, похоже что либидо у него уже присутствует. Ева вдруг почувствовала, что возбуждается она сома, когда мальчик начал обливать ее водой и втирать жидкость в кожу, по ее просьбе. Господи, по моему я схожу с ума, ведь он совсем ребенок, а я позволяю ему такое. Надо срочно прекратить этот спектакль, но вместо того, девушка повернулась на спину и предстала перед ошеломленным взором мальчугана во всей своей прелести. «Набери в пластиковую баночку воды – сказала Ева чуть дрожащим от возбуждения голосом – И полей мне на грудь» Мальчик сбегал на озеро за водой, она заставила его снять трусики и увидела маленький, но напрягшийся пенис. Как странно и стыдно, подумала она, а когда он коснулся ее укромного места, натирая его мокрой ладошкой, когда он сжал в кулачках ее набухшие соски, то она не выдержала и схватила его за член. Он был размером с мизинец, красный и со вспухшими синими прожилками вен. Мальчик еще сильней сжал ее грудь и она застонала, понимая, что она делает что-то ужасное. Мальчик, тем временем уселся ей на живот и отставив прочь бутылку с водой, обеими руками мял ее груди, доводя ее до исступления. Нет, это не возможно, я сейчас кончу! «Все хватит – Ева отпустила его член – И стащила со своего тела. Принеси мне купальник!» Мальчик не понимая, отчего у тети Евы голос стал таким жестким, все еще возбужденный с напряженной писькой, принес ей лифчик и трусики. «Забудь об этом – Ева наконец пришла в себя – Мы просто поиграли с тобой в баню» Ничего себе, поиграли в баню, сама была в таком возбуждении, что если бы могла, то занялась бы онанизмом, но воскресший разум не позволял ей сделать это. Мальчишка тоже постепенно пришел в себя, хотя еще некоторое время с раскрасневшимися глазами, искоса поглядывал на девушку «Пойдем-ка искупаемся – предложила Ева, чтобы как-то скрасить неловкость ситуации и превратить все в что случилось в игру – А потом перекусим» Мальчишка с радостью согласился, взял свой круг и потрусил вслед за тетей Евой. Купались они долго, пока Ева окончательно не пришла в себя. Выйдя из воды, она позвала мальчика и направилась к подстилкам, стараясь не думать о том, что же случилось с мальчишкой десять минут назад. Неужели в таком юном возрасте, он уже может возбуждаться от прикосновения к женскому телу? Но, ведь он ходил еще недавно с матерью в женскую баню и ничего такого, как я понимаю, не возникало. Надо поинтересоваться у его матери, не замечала ли она за ним, проявления неадекватных действий в подобных ситуациях. Ладно, пожалуй хватит думать об этом, надо посмотреть, что там нам вкусненького приготовили. Ева вытащила из сумки банку морса, пару вареных яиц, бутерброды с сыром. Женщина не забыла положить соль в пузырек из-под каких-то таблеток с лекарствами и нож. Из своей сумки Ева достала несколько помидорин, два яблока и черный хлеб «Ну, Ихтиандр – сказала она – Лопай не спеша, и кепку на голову одень, а то напечет» «А кто такой Ихтияндер?» – мальчик чистил яйцо и смотрел на девушку так, что Еве стало неловко от этого взгляда. Ну, вляпалась, дура! Впрочем, просто ей следовало увлечь мальчика своим рассказом, чтобы он позабыл о том эпизоде, с игрой в баню. Случилась эта история много-много лет назад, в совсем другой стране, начала она свой рассказ, ловя себя на мысли, что совсем не помнит содержание романа «Человек-амфибия». Жил был один профессор и у него был сын, который заболел воспалением легких и должен был умереть, но профессор отрезал у него испорченные легкие и пришил вместо них акульи жабры, потому что, других легких в наличии у него не оказалось. К своему стыду, Ева не читала роман Беляева, а рассказывала эту историю по фильму участием Анастасии Вертинской и Михаила Казакова. Фамилию актера, игравшего главного героя, она напрочь забыла, как и имена всех героев фильма, за исключением самого Ихтиандра. Впрочем, когда она поняла, что не помнит толком вообще ничего, то предложила мальчику вместе с ней сочинить эту историю, про человека-рыбу и тот охотно согласился, дав волю своей фантазии. Сочинительство так захватило мальчика, что вероятно он позабыл про эпизод с баней, и полностью отдался игре воображения. Это Ева почувствовала потому, что он перестал скользить глазами по ее груди и животу, а принялся летать где-то в облаках своих фантазий. Наконец, когда рассказ про Ихтиандра подошел к счастливому концу, и все пираты были повержены, а Чингачгук с Ихтиандром веселились в морском замке профессора Плешнера, то мальчишка изъявил желание посмотреть, а не живет ли Ихтияндер у них в озере. Ева разрешила, предупредив, чтобы он оставил свой круг и не пытался без него плыть в глубину «С кругом ты не сможешь нырять – вспомнила она эпизод из жизни – И не сможешь посмотреть под воду». Мальчик не возражал и, охотно согласившись с ней, взял в руку копье, которое вырезал ножом из прутьев ивы, росшей возле воды, и направился на поиски человека-амфибии. Эпизод же с кругом случился с ней и ее знакомым мальчиком, лет пятнадцать назад на Черном море, куда они ездили отдыхать с родителями во время их летних отпусков. Еве было лет шесть, а сыну знакомых ее родителей около семи. Вот однажды, они направились на пляж в Ялте купаться, но их отцы сбежали от жен, решив «сполоснуть горло» стаканчиком сухого вина, продававшегося в бочках, прямо возле места для купанья. Пока мужчины заправлялись сухим, дамы решили вывести своих чад к воде. Ева пошла дрызгаться и строить замки из песка, рядом с прибрежной полосой, а мальчик надул спасательный круг и решил поплавать чуть подальше от земли. Далеко заплывать ему мама не разрешила, и он, в сущности, плескала неподалеку от девочки, благо глубина на море начиналась почти с первых шагов, в отличии от Финского залива, где для того чтобы окунуться, следовало пройти в грязной воде не один десяток метров. Ева возилась с мокрым песком, мальчик плавал в десяти шагах от нее, а их мамы, позабыв обо всем на свете, проникновенно о чем-то вели беседу, в нескольких метрах от кромки воды. Мальчишка, которого звали Лёня, все время подбивал Еву «плюнуть на свои куличики и присоединиться к нему», но Еве было интересней создавать различные причудливые сооружения, чем барахтаться на мелкоте, все время давясь соленой водой, которая норовила попасть не только в рот, но еще и лезла в нос, глаза и уши, от чего становилось не очень комфортно. Надоев упрашивать вредную девочку, поплавать с ним, Лёня решил показать ей свое мастерство в нырянии. Ева даже некоторое время хохотала, когда он неистово болтал своими тощими ногами, над поверхностью моря, когда остальные части его тела были скрыты под водой. Когда же его ноги несколько раз сильно дернулись и перестали шевелиться, то девочка крикнула ему, чтобы он, перестал нырять и всплывал. Но мальчик не отзывался на ее просьбу. Повезло юному ныряльщику только потому, что на пляже случайно оказался  доктор, сделавший ему искусственное дыхание и массаж сердца. Если бы не он, то мальчик Лёня нырял бы со своим кругом и по сей день, только в ином мире и водном пространстве. Как выяснилось позже, из его сбивчивого рассказа, когда он «нырнул», то круг, плотно обхвативший талию, не пускал его тело вниз, заставляя болтаться в воде, словно поплавок для рыбной ловли. Выправить же положение и перевернуться, оказавшись головой на поверхности, Лёня не смог, для толчка не хватало точки опоры. Поначалу, он ужасно сильно махал ногами, веселя своими па девочку, но когда воздух кончился, и он набрал полные легкие воды, то движения ногами прекратились, и девочка, испугавшись закричала своим мамам, что случилось что-то страшное. Когда мальчишку вытащили из воды, то он был весь сине-зеленый, изо рта текла вода, а тело деревенело прямо на глазах. Если бы не случайно оказавшийся на пляже врач из Симферополя, то та поездка имела бы печальные последствия. Именно поэтому, Ева не разрешила мальчику взять с собой круг, памятуя о том эпизоде из детства, стоять же возле воды и следить за мальчишкой, девушке совершенно не хотелось. Лучше понежиться на солнышке, пока природа дает такую возможность. Когда вернется из армии Игорь, она обязательно уговорит его отправиться на юг «дикарями», это так здорово, когда ты не привязан к какого-нибудь одному месту, а можешь путешествовать по всему Крыму куда и когда угодно. Будучи еще студенткой младших курсов, они с мальчишками и девчонками, несколько раз практиковались в таких походах, без денег, но с палатками, без еды, но с гитарами, без любви, но с мечтою о ней. Кстати, Еву совратил однокурсник именно в одном из таких путешествий, напоив сухим вином и объяснившись в любви, он так возбудил ее, тыкая своим восставшим членом ей в ляжку, что она с легкостью отдалась ему, не думая о последствиях. С мальчиком они расстались почти сразу после возвращения в Ленинград, потому что, у него была какая-то безумная любовь и ради нее он был готов свернуть любые горы, но лишь испортил Еву и только. Впрочем, Ева совсем не обижалась на него, понимая, что рано или поздно с ней это должно случиться. Конечно, представлялось это ей куда более романтично, хотя и на ночном пляже романтики хватало. До встречи с Игорем, Ева поменяла не один десяток мужчин, относясь к сексу, как к еде, ко сну, к прогулке, как к маленькому, романтическому приключению, которое нельзя воспринимать слишком уж серьезно. И лишь когда в ее жизни появился он, то она наконец поняла, что значит для нее его ласки, его поцелуи, его грубая мужская плоть. Это была любовь и Ева отдавалась ему с таким восторгом и радостью, что забывала в тот миг обо всем на свете, в отличии от прежних мужчин, с которыми так редко расслаблялась. То же, что случилось сегодня на пляже, было лишь последствием того, что она не разу не переспала с мужчиной за долгих два года, пока Игорь был на службе. Возможностей было хоть отбавляй, но что-то сдерживало ее, от непродуманного поступка. Иногда ей казалось, что Игорь просто догадается обо всем, при первой же встрече и никогда не простит ей измены. Конечно, все это были обыкновенные предрассудки, но Ева не хотела испытывать судьбу и терять того, которого так долго искала. Сердце подсказывало ей, что ждать осталось совсем не долго, и скоро она налюбится всласть, за все долгих два года, которые вынуждена была ласкать сама себя. Вернулся мальчик, неся на острие своего копья какую-то жестяную банку. Сначала, Ева хотела попросить его, чтобы он выбросил прочь свою добычу, но потом решила, что эта банка так же важна для ребенка, как ей ее духи или помада, тем более, хорошо, что он достал ее из воды, не дай Бог, кто-нибудь поранил бы ногу. «Переодевай трусы – сказала Ева, размышляя, как поведет себя мальчик – И повесь их на кусты». Мальчик кивнул, так и не успев сообщить ей, что же это за добычу он выудил со дна озера. Повернувшись к Еве боком, мальчик снял плавки и надел чистые трусики. Стесняется, значит понимает, что то что произошло необычное в его жизни и об этом не следует говорить в слух. Пожалуй, не стоит напоминать ему об этом эпизоде, он сам все понимает и будет держать язык за зубами, потому что, ему сейчас стыдно за то, что тетя видела его ненормальные глаза, держала в руке его возбужденную письку. Полученный впервые  сексуальный опыт, он пронесет по жизни, вспоминая взрослую женщину, позволившую ему трогать такие места, которые он сможет коснуться, только достигнув половой зрелости, да и то, через некоторое время «И что это за трофей – спросила девушка, когда мальчик натянул на себя трусики – Сокровища Атлантиды?» Пропустив новое имя мимо ушей, мальчик принялся взахлеб рассказывать тете Еве, что же за штуку он добыл на самом дне озера. Ева слушала, в раздумье, и не переставала удивляться, откуда у детей столь бурная фантазия. Когда человек переступает ту черту, за которой начинает понимать, что глупости говорить не удобно, что некоторые поступки противоречат общепризнанной морали, что черное – это черное, а белое-белое. Силясь вспомнить себя в его возрасте, Ева не смогла ничего похожего припомнить, чтобы яркой страницей врезалось в память. Хотя нет, пожалуй, один эпизод она вспомнила, когда с подружкой в семилетнем возрасте, наблюдала за мальчишкой из соседнего дома, который занимался онанизмом в подъезде на первом этаже. Ева с подружкой спрятались около подвала и смотрели, как сосед вытащил из брюк свой член и стал мастурбировать. Мальчику было лет четырнадцать и он достав из кармана какую-то фотокарточку, принялся теребить свой пенис. Еву уже тогда поразило то, как сильно увеличился в размерах его член, и как долго он тер его в ладони, пока, наконец, не выдавил из него тонкую струйку жидкости. Облегчившись, мальчишка пришел в себя, возбуждение спало и он бросился прочь из парадной, услышав шорох возле подвала, роняя скомканную фотографию на грязный пол. Когда девочки выбрались из своего укрытия и Ева подняла фотографию, то они увидели нечеткое изображение голой женщине, в промежность которой был вставлен такой же, как у мальчишки член, только куда больших размеров. Только потом, при солнечном свете, они разглядели, что женщина просто сидела попой на ногах дядьки, лица которого не было видно, а только волосатые руки, державшие женщину за грудь и пенис, наполовину заправленный женщине в щель. Еву эта картинка совсем не взволновала, тем более, что она была черно-белая и размазанная, куда более сильное возбуждение вызвала та сцена, когда мальчишка красный как пионерский галстук, пуская слюни и сопя, словно паровоз, водил по своему отростку рукой. Мальчик же между тем, воодушевленно рассказывал Еве о том подводном мире, который он наблюдал, нырнув «на самое глубокое дно в озере». То, что он увидел Ихтиандра, не вызывало у нее никаких сомнений, скорее, она удивилась бы, если бы он кроме ржавой банки из-под морской капусты, не увидел бы ничего интересного. Надо скорее рожать своего, ведь дети, это так прикольно. Ева смотрела на мальчика, вещавшего о подводном мире и улыбалась в душе, представляя себе, как держит в руках маленький розовый комочек, который станет зваться ее сыном или дочкой. В отличие от мамы мальчика, она не комплексовала перед мужчинами, и не мечтала иметь непременно девочку, считая, что мальчишки даже более интереснее в юном возрасте, нежели будущие дамы. Внезапно на тропинке появилась знакомая фигура Ирки, дочери Полины и Олега. Вероятно, куклам платья сшили, с подружкой переругались, и девочка решила искупаться вместе с ними. Что в сущности, так и было, за исключением одного, что мама звала мальчика домой. Ева удивилась такому повороту событий и достала из косметички маленькие часики. Ей казалось, что прошло только около часа, но на часах было без четверти два. Мальчику надо обедать, тут уже спорить бессмысленно, в этом женщина непреклонна.
                * * *
Реальность оказалась таковой, что к сожалению, дозвониться до города не представлялось возможным, телефон слетал на короткие гудки при наборе пятой цифры номера. Сделав еще несколько попыток, юноша плюнул на пол, добавив от себя грязи в не чистое помещение вокзала, в котором некий рабочий делал остановку, чтобы отправиться либо в Разлив, жрать мухоморы, либо в Финляндию, спасаться от царской охранки. Слава Богу, сейчас не начало двадцатого века, и за нами никто не охотится в стране победившего социализма. Он вытащил пять копеек из аппарата, сунул медную монетку в кармин и вышел на свежий воздух, лишь мельком взглянув на расписание движения электричек. Времени куча, когда вернусь, тогда и вернусь. Интересно, даже если этот олух найдет спиртное, то что мы с ним будем делать на такой жаре? Впрочем, как я уже убедился, свинья всегда грязь найдет, даже там, где ее не может быть по определению. Ведь я же каким-то образом оказался здесь, а не в Ленинграде с приятелями, сидящими где-нибудь в «Жигулях» или «Висле». Хотя, чувствует моя задница, здесь тоже можно отдохнуть и весьма продуктивно, во всяком случае, на троечку с плюсом постараться следует. Юноша посмотрел в сторону павильона, в котором минуту назад покупал пива, ища глазами волосатого дегенерата, обещавшего помочь ему с досугом. Да, черт с ним, даже если и свинтит куда-то, то в крайнем случае разузнаю у местных, где можно искупаться, а после отправлюсь восвояси. Впрочем, похоже, что это он машет мне рукой. Юноша заметил черный силуэт в светлом проеме между изгородью огромных тополей и остовами павильонов и магазинов. Перейдя через железнодорожные пути, молодой человек убедился, что его догадка была верна. Действительно, силуэт, по мере его приближения, материализовался в патлатого подростка с зелёным ртом, длинным носом и скрипучим голосом. Подойдя к нему ближе, будущий студент, еще раз оглядел его прикид, и поразился тому, как можно болтаться, пусть и загородом, в таком виде и в такую погоду. Конечно, многие ходят в своих поселках и в тренировочных штанах с отвисшей тканью на коленках, и в драных башмаках, с оторванными каблуками или с носками просящими кашу, в висящих по щиколотку майках с дыркою на спине, но чтобы подобного рода одежда находилась одномоментно на одном индивидууме, казалось не просто экзотично, а  вульгарно. Может, он «хиппи волосатый», как говорит герой Евгения Леонова своему собутыльнику, после возвращения из вытрезвителя,  в фильме «Осенний марафон»? А может, панк какой-нибудь, типа тех, которые раскрасили нам весь дом своими знаками «пацифик»? Пожалуй, не то и не другое, скорее просто местный дурачок. Маловат он для панков и хипарей, да и вряд ли знает об их существовании. «Договорился – между тем, сказал ему волосатик – Мужики продадут бутылку вина, и даже без наценки». Он махнул головой в сторону четырех мужчин, сидящих возле входа в пивной павильон, среди которых был тот, кто разбудил его в электричке, и таким образом, оказался невольным сподвижником его приключений в этом поселке. «Отлично» – сказал юноша и полез в карман за деньгами. «Ты лучше сам подойди – неожиданно парнишка отказался сбегать за вином – Я сказал им, что это тебе нужно. Мне они как-то не ахти как». Что ж, раз пошла такая пьянка, - режь последний огурец! «К этим что ли?» «Вон к тому, что в желтой футболке – парень показал пальцем на нужного мужчину – Он свою обещал продать». Между тем, мужчины мирно беседовали о чем-то своем взрослом, и не обращали никакого внимания на двух малолеток, вдруг так внезапно возжелавших выпить портвейна. Юноша понимающе кивнул и двинулся в сторону сидящих на пригорке людей. Парняга, разбудивший его в электричке, даже не поглядел в его сторону, остальные были не менее инфантильны, лишь «продавец» вскользь заметил, что пить «Агдам» в такую погоду вредно для здоровья, может вино в мозгах забродить и кирдык приключится. Юноша что-то буркнул себе под нос, стараясь не огрызаться и бурно не выражать свои негативные эмоции, по поводу глупых домыслов деревенских недотеп, а лишь протянул два двадцать и взял бутылку вина, с оторванной наполовину этикеткой. Между тем, мужчина вернул ему обратно двугривенный и сказал: «Ты с Хамасем не пей, он еще молодой, да и с головой у него не очень» «А кто это?» – юноша сразу понял, о ком идет речь, но притворился, что не догоняет смыл слов мужчины. «Дурку мне не валяй – мужчина потер ладонью щеку, поросшую двухдневной щетиной – Он же за тебя вино просил». «Просил – нашелся парень, глядя на наколки на руке говорившего – Так ведь для меня, а не для себя». «Ты меня понял» - мужик не склонен был вступать в дискуссию с подростком, а сделал вид, что разговор завершен и повернулся к своим собеседникам. Юноше так же было не резон топтаться возле этой компании, он развернулся и пошел в сторону вокзала, где возле тупика дожидался его тот, кого мужчина назвал Хамасем. Двигаясь в его сторону, юноша несколько раз сделал ему знак рукой, чтобы тот не приближался к нему, а догнал чуть позже возле вокзала. Хамась все понял и юркнул в кусты, чтобы через минуту вынырнуть в ста метрах от прежнего места нахождения и, перемахнув через несколько рядов рельсов, оказаться возле вокзала быстрее чем юноша, шедший по прямой. Глядя на его глупую рожу, юноша еще раз подумал, что впервые встретил в своей жизни такое чучело, чем-то напоминающий вороненка выпавшего из гнезда, которого он пнул ногой прошлой весной и чуть не поплатился за этот поступок, едва спасшись от налетевшей на него стаи ворон, норовивших долбануть его в голову своими стальными клювами. Хамась между тем, набил полный рот какой-то травой и глупо улыбаясь, хлопал веками на узких глазах. «Куда пойдем?» - спросил тот, когда юноша подошел ближе. «Там где вода» - ответил он, даже не утруждая себя поинтересоваться, отчего у парня такое прозвище. В конце-концов, ему в классе тоже придумали не слишком приличную кличку, ну и что с того, ведь не рассыпался он и не сгорел со стыда. Какая разница. «Можно пойти нам речку – сказал Хамась, почесав затылок – А можно на озеро, но там народу, наверное, очень много» «Что ближе?» «Озеро – ответил парень и махнул рукой куда-то в сторону шоссе, по которому ехали редкие легковушки и грузовики – до него рукой подать». Юноша кивнул в знак согласия, и они двинулись по узкой тропинке, бегущей вдоль трассы. Озеро оказалось примерно в два раза больше открытого бассейна находящегося неподалеку от станции метро «Политехническая», в котором будущий студент купался с одноклассниками в конце мая, отмечая последний звонок. На импровизированном пляже, людишек набралось, действительно, тьма и бухать посреди этой толпы было западло, тем паче, что у юноши не было с собой плавок, вот если бы на острове, что вырисовывался почти посередине водной глади. Он предложил своему напарнику доплыть до него, и отдохнуть в спокойной обстановке. «А с одеждой что делать?» - поинтересовался Хамась, стесняясь сказать, что больше десятка метров проплыть вряд ли сможет, тем более со своими шмотками в руках. «С собой возьмем – невозмутимо ответил юноша – Свяжем в узелок и всех делов». Хамась с испугом посмотрел на него, представляя, что плыть придется метров сто, загребая одной рукой, а в другой держать над водой одежду. К счастью для него, выход нашелся. Он вспомнил, что неподалеку в камышах была спрятана старая лодка, которую Булкин и Чугун сперли у какого-то дачника, возле вокзала и приволокли на озеро на тележке в самом конце июня. Лодка была дырявой и почти сгнившей, но если из нее постоянно вычерпывать воду, то до острова доплыть не представляло особого труда, тем более, что Булкин недавно смастерил для нее весло, присобачив к обструганной палке пластмассовую фигулину, оторванную от павильона где принимали пустую посуду. Сообщив об этом новому другу, Хамась повел его за собой вдоль берега. Лодка и вправду была вытащена на берег в камыши, и в ней даже появились сидения, в виде двух- покрышек от какого-то автомобиля. Юноша скептически посмотрел на это чудо кораблестроения, но ничего не сказав, взялся обеими руками за нос плавсредства и принялся сталкивать его в воду. Хамась бросился помогать ему. После того, как они уселись в чахлое суденышко, юноша взял в руки нечто, отдаленно напоминающее весло, и принялся грести. Лодка нехотя двинулась, покачнулась, едва не зачерпнув левым боком воду, но выправилась и поскользила по зеркальной глади в сторону темного острова. Хамась непрерывно вычерпывал с днища воду, сочившуюся изо всех щелей, не смотря на то, что Чугун несколько раз покрывал его гудроном, соскобленным ими с асфальта возле объезда. С песнями и матюгами они через десять минут достигли острова. Лодка уткнулась носом в высокий, поросший камышами и папоротником берег, распугивая каких-то маленьких птичек. Остров был молчалив и пустынен. Путешественники, с грехом пополам, высадились на него, при этом Хамась едва не утопил свой старый башмак, завязший в потрескавшейся прибрежной грязи. Тут же на молодых людей набросилось целое сонмище комаров, невесть откуда взявшихся в такую жару. Впрочем, в тени, даже при такой температуре было прохладно и кровососущие чувствовали себя вполне вольготно «На той стороне островка есть небольшая полянка – сообщил Хамась, отмахиваясь от мошкары – Там и  место для костра имеется, да и купаться дам лучше, меньше тины и травы» «Ну, брат, с костром ты конечно, погорячился – ответил парень – Но что касается солнечной полянки, то это в тему, а то эти звери совсем озверели!» Хамась двинулся в глубину островка, и юноша последовал за ним. Вскоре, перед их взором открылась небольшая лужайка, упиравшаяся одним концом в водную гладь. Ничего, подумал юноша, скидывая с себя одежду. Если бы не слепни, то было бы и вовсе прекрасно. Хотя, нет на земле такого места, где что-нибудь кому-нибудь не досаждало. Юноша брезгливо посмотрел на белое, худое тело напарника и с удовлетворением отметил, что не зря занимается гантелями каждое утро. Конечно, до хваленых качков из западных фильмов, которые он смотрел по видеомагнитофону у своего приятеля, ему далеко, но по сравнению с этим «бухенвальдским крепышом» он выглядел истинным Геркулесом. Но вот затем, юношу ждало огромное, жесткое и чувствительное  разочарование. Когда Хамась снял свои рваные трусы, то взору абитуриента предстал здоровенный фаллос, по сравнению с которым его член выглядел карликом. Тут уж природу не переплюнешь, качай мускулатуру, не качай ее, а *** больше не станет. Этакий дурацкий комплекс неполноценности, вновь возник у юноши. С бабами все плохо потому что, маленький хер, подумал он. Вот, у этого козла, здоровенный, как у зубра, и ему на все наплевать. Хочешь, траву жри, не хочешь ходи в мятом пиджаке в тридцатиградусную жару и ничего тебя не волнует. Юноша, пытавшийся было стянуть трусы, постеснялся и обозлился. Все один к одному. Весь день наперекосяк. В кафе в городе нахамили, возле Финбана девки обсмеяли, а еще вспомнилась одноклассница. Эта сучка Алла с огромной грудью, как-то вильнув задницей, подошла к нему и сказала: «Зайчик, ты так смотришь на мою грудь, что я просто воспламеняюсь от твоего взгляда. Никак ты меня хочешь?» Девушка жила с мужчинами, наверное, класса с восьмого и гордилась этим, подбивая одноклассниц на подобные подвиги. Юноша покраснел, отводя свой вожделенный взгляд от девичьих сисек и промолчал в ответ. «Так у тебя и хуй есть? – с изумлением произнесла Алла и рассмеялась – А потрогать-то его можно, али это антикварная вещица?» Тут он не выдержал и отвернулся, затаив обиду на большегрудую красотку на всю оставшуюся жизнь. Честно говоря, ей, похоже, было наплевать на все его обиды, и она до последнего подкалывала юношу, не давая спуска. Вот если бы у меня был большой пенис, мечтательно думал юноша, то Алка не позволила бы себе издеваться над ним. Он так бы вставил ей, что она визжада бы и стонала, как свинья на вертеле. Да, вот у этого дебила хрен что надо. А если у Хамася член встанет, то ведь он будет размером с бутылку «Агдама». Вспомнив про вино, юноша понял, что ему не хватает в настоящей ситуации. Привычка заливать все неудачи вином, возникла не у него первого, не у него последнего. Единственное, что было неуместно в данный момент, то что какая к черту неудача иметь член размером меньше чем у слона? Какая разница, ведь дело совсем не в этом. Как говорила Маша, лучшая подружка Юли Шер, соседки по лестничной площадке: «Главное не сколько у тебя сантиметров, главное сколько раз ты сможешь воспользоваться своим прибором в настоящий момент!» Девушки, они, вообще, любительницы обсуждать половые органы у мужчин. Вон та же Юля, кареглазая красавица, рассказывала, что у ее мужа хрен не очень большой, но зато толстый, как у бегемота. А Маша говорила, что у ее подружки у мужа, такой длинны, что она даже стесняется с ним ездить на пляж, потому что, он длинный, но тонкий словно глист, и смотрится в трусах, будто моток ниток. Юноша слушал эти девичьи байки и вздыхал, ведь у него не как у бегемота, не моток ниток, а фиг знает что. Хамась, между тем, засунул в рот очередной пучок травы, на этот раз оказавшийся щавелем, и смотрел на юношу, как собака на хозяина. Этот взгляд понравился юноше, и отвлек его от грустных мыслей про хуи. В конце-концов, он еще не разу не был с женщиной, и когда это произойдет, то он поймет, на что способен. Впрочем, он не сомневался, что способен на многое. Так, сейчас пьем вино, потом купаемся, загораем и к дому. Вот и вся программа до тишины в ушах и спелости слив. Золотистая пробка на бутылке открылась со звуком «пукс» и юноша приложился к горлышку. Вино текло по подбородку, ручьями лилось по груди, но он не замечал этого, отхлебывая не большими глотками янтарный напиток. Длилась эта процедура несколько минут, а на витрине оказалась чешуя от кильки. Хамась удивился, что хлебал он долго, но выпил лишь грамм сто пятьдесят. Они на кострах за пару глотков осушали почти половину бутылки, а здесь. Выплюнув траву, он взял протянутую бутылку и сделал глоток. Все верно, граммов двести, как не бывало. Юноша с отвращением отвел глаза и сплюнув, пошел к воде. «Да – он вдруг вспомнил про коробок с травой и спросил у Хамася – у тебя папирос нет?» «Вообще-то я не курю, но в пиджаке есть какие-то папиросы». Он подошел к своей одежде, бережно сложенной на желтой траве и вытащил из кармана мятую пачку «Шипки». Юноша чертыхнулся, ведь ему нужно было совсем другое. Впрочем, чтобы забить косяк, пойдет и эта макулатура. Бросившись в теплое озеро, юноша сделал несколько взмахов руками, выплюнул изо рта попавшую воду, перевернулся на спину и мерно дыша отдыхал, на подушке темной воды, слегка покачиваемой легким ветерком. Хамась плескался возле берега и кричал, что не умеет плавать. На мне-то что до него, умеет не умеет, байда все это, захочет, так научится. Где-то неподалеку слышался звонкий голос ребенка. Юноша перевернулся на живот и поплыл к острову. Вино слегка растопило слипшийся в кальку мозг и придало бодрости. Хуй с ним с хуем Хамася, главное перебороть свою стеснительность и сломать комплекс неполноценности. Выйди на берег, он помотал башкой, как болонка, стряхивая с себя воду и вдруг замер. На берегу, там откуда доносился голос мальчишки он увидел женщину. Из-за высокой травы поднялась белокурая дама и стала снимать с себя одежду. Юноша напрягся, вглядываясь в происходящее. А небо дохлое и пахнет как треска, а на душе тоска, тоска, тоска. В глазах темно, как в жопе у слона, а там она. На берегу, в гранатовом кругу из лепестков цветов, окружностей мостов, игристого вина воздушных пузырьков, и ты готов. Готов прижаться к этим пышным формам, что так манят, зовут к тупым реформам, души и тела с теми куполами, что не вблизи, а где-то между нами, на той церквенки к коей не добрался, что комсомольским листиком в кармане сжался, и фейс контроль на паспорте впечатан, и понимешь что не зря зачат он, для той ошибке где готов растаять, что тот снежок, воткнувшись в память, из детства, где висит тревогой, большая белая широкая дорога, по ней идешь ты и легка судьбина, потом машина, а за ней кручина, что повезет быстрей по топкой колее, в тот зыбкий мир, что плачет обо мне. Вот эта девушка твоя судьба гляди, да только смирно стой, смотри не упади. Держись за воздух, он не подведет, лишь только черт мозги, ****, ебет, ебет. Когда женщина, или девушка, юноше было все равно, сняла с себя бюстгальтер и обнажила грудь, то он застонал. Нет у Алки Были сиськи не меньше, но они скрывались за коричневым платьем с черным фартуком, а здесь. Метрах в тридцати от них стояла такая роскошная женщина, с такой ослепительной фигурой, что юноше стало не хорошо и он вновь потянулся к бутылке. Хамась следом за ним вылез на берег и тоже взглянул в ту сторону, куда смотрел юноша. «А, это Ева – равнодушно сказал он и протянул руку за бутылкой, которую юноша держал в руке – Она живет возле моего дома». Не один мускул не шевельнулся на его члене, когда он смотрел на голую женщину, в отличие от юноши, который горел желанием не только изнутри, но и с наружи. Может он импотент? Подумал юноша, отворачивая взгляд от берега озера. В конце всегда есть свет, даже если это свет в тоннеле. Кстати, а не покурить ли нам травы, возле воды и не посмотреть на мир не в свинцовых штанах, а в воздушных трусиках на зыбком теле. Юноша полез в задний карман брюк в поисках коробка с анашой. «Давай свою «Шипку» - сказал он Хамасю, который отнес полупустую бутылку в тень – Сейчас курнем немножко» Хамася, которого срубало с обыкновенных сигарет, не заряженных дурью, даже представить себе не мог, к каким последствиям приведет его курение этой самой травы. Он равнодушно смотрел на манипуляции, которые проделывал юноша, забивая косяк. Конечно, если бы это был «беломор», то все было бы гораздо проще, но фиг с ним, и с этим справимся. Стучаться в двери травы, сидя у зеркальной глади озера, оказалось довольно просто, как два пальца об асфальт. Вот первая затяжка, вот выдох через нос. Вот оно и поперло, доской по шершавым мозгам. Так, еще одна, задержим дым подольше в легких, затем опустим его в желудок, слегка подождем и выпустим обратно в легкие, а чуть погодя, тонкой струйкой через свернутый в трубочку рот на мать природу. Курил он уже не в первый раз. Азиз, привыкший к конопле с раннего детства, научил его этому занятию несколько лет назад. Особого кайфа в этом не было, но все-таки что-то в этом прикольное происходило. Хотелось сладкого, а затем кислого, иногда какие-то картинки возникали перед закрытыми глазами, иногда вдруг пробивало на смех. Тащиться, как говорил азербайджанец, по полной программе не получалось. У того перло так, что он парил над землей, чувствуя себя легким перышком в мироздании. Сделав еще пару затяжек, юноша передал сигарету Хамасю, а сам поднявшись с земли в полный рост, взглянул в сторону берега, где отдыхала прекрасная Ева с каким-то ребенком. Хотя на горизонте никто не вырисовывался, юноша кожей чувствовал, что девушка там за травой, лежит голая и смотрит в бесконечные небеса. Мультфильмы говоришь? Поинтересоваться чуть больше о том, кто эта девушка, чей это ребенок, как хорошо знает ее Хамась, юноша просто не догадался, а может постеснялся расспрашивать о том, которую видит в первый и последний раз в жизни. В его вопросе не было бы ничего предосудительного, но вино и трава делали свое дело. Он замкнулся в прошлых обидах и с неприязнью стал смотреть и на Хамася и на тот берег озера, где загорала неизвестная Ева.
                * * *
    Случилось все как-то спонтанно, само собой. Не то, что Хамасью приглянулся новый знакомый, просто ему было скучно париться целый день на вокзале, встречать и провожать электрички и размышлять по поводу того, найдет ли он, наконец, ту вожделенную травку, которая изменит процесс его сознания и поможет взлететь над миром, не прибегая при этом к каким-либо воздухоплавательным аппаратам. Поэтому, когда юноша подошел к нему и предложил чего-нибудь выпить, то он, не то чтобы с особой радостью, но согласился, помня о том, что сегодня у бабки День рождения. Юношу он видел впервые в поселке, но ему было все равно, плохих людей он не встречал за всю свою недолгую жизнь, а с хорошим человеком отчего бы не опрокинуть рюмку-другую. На вид, приезжему было чуть больше лет, чем Хамасю, но все равно недостаточно, чтобы им продали спиртное, и поэтому он проявил инициативу и решил обратиться к знакомым мужчинам, выпивавшим пиво прямо перед пивным залом возле вокзала. Хамась знал  всех с младых ногтей, и поминал их только добрым словом, хотя, к примеру, Вадим иногда откровенно издевался над ним, заставляя жрать крапиву и чертополох. Но, Хамась зла не держал, рассуждая логично, на сколько мог, что пьяный человек дурнее любого трезвого недоумка. Разница в возрасте была довольно солидной, и когда мужики начинали употреблять горячительные напитки, он еще, как говориться, пешком под столом ползал. Это сейчас, по истечении десятка лет, на него смотрели уже, как на взрослого подростка, которому позволено выпить рюмочку вина или кружечку пива. Поэтому Хамась без боязни подошел к беседующим мужчинам и попросил помочь, приобрести бутылочку какого-нибудь вина. Бритому мужику, в котором он узнал демобилизовавшегося жениха Евы, было все равно, они не слишком хорошо были знакомы друг с другом. Вадик так же проявил инфантилизм, буркнув себе под нос нечто похожее на «попробую» и лишь Генка зло поглядел на Хамася. Хамась пьяный становился невнимательным и часто допускал оплошности, а сегодня он нужен был Генке абсолютно тверезым. Все дело в том, что сегодня была, как известно, пятница, и Генка ждал богатых гостей. Обычно в выходные дни к нему на дачу приезжали различные люди и развлекались совсем не по-советски. В доме у Генки было подпольное казино, на блатном языке-«катран», где представители торговли, ресторанного бизнеса, таксисты и иные богатые люди могли оторваться всласть, получив удовольствие от общения с приятными людьми и проиграть честно заработанные тысячи рублей. Генка был тертый орех, и впервые попал на зону еще по-малолетке. Как известно, наши исправительные учреждения не наводят падших на путь истинный, а скорее еще глубже вгоняют из в болото правонарушений и преступлений. Так случилось и с Генкой, он не встал на путь исправления, а опустился на самое дно греха. Кроме всего прочего, была у него страсть к игре в карты на деньги. И если в малолетней зоне все было как-то по мальчишечьи, «ссека», «очко» потом мордобой и ШИЗО, то во взрослых зонах он кое чему научился у старших товарищей. Впрочем, Хамась обо всем этом подробно не знал. Он знал лишь, что на даче у бывшего уголовника имеется несколько комнат, в которых хозяин и сотоварищи вытягивают деньги с различных толстопузых «лохов», как называл тех Генка. Кроме того, в доме имелся бильярдный стол и кабинет, где проигравший всегда мог снять стресс в объятиях вызванных из Ленинграда профессиональных жриц любви. Больше Хамасю знать не полагалось, да он и не совал свой длинный нос в чужие дела, а честно выполнял свою работу, играя роль уборщика-идиота, мальчика на побегушках. Скажите, кто сможет понять откуда следует ждать опасности, находясь под винными парами, если видишь перед собой солидных дядек с солидными украшениями, а между ними снует какой-то малолетний дебил, с абсолютно глупым выражением лица и вечно жующим какую-нибудь траву. Генка приметил Хамася совсем недавно и поразился его способностям играть в карты. Все началось с того, что «взрослые» пришли на костер к «детям», поглядеть, чем занимается их будущая смена, и Генка предложил сыграть Булкину или Кольке, Хамась уже не вспомнит сейчас, в «буру» на щелбаны. Те не отказали старшему товарищу, впрочем, понимая, что результат будет не в их пользу. Когда через  некоторое время мальчишки выли от шишек на лбу, Хамась попросился в игру. Генка скептически оглядел это жвачное животное, поинтересовался откуда этот шнырь тут нарисовался, и получив ответ, что это свой парень, сдал карты. Хамась пробивал щелбаны тихонько, как-то по-детски, но рожа у Генки распухала не от этого унижения, а от того, как вот такое травоядное, с такой легкостью обыгрывает его, такого матерого «каталу». Ему даже пришла на ум мысль, а не «передергивает» ли мальчишка, и не «шулерит», но сыграв с ним с десяток партий, он понял, что тому просто фантастически везет в карты. Он пробовал сменить игру, но результат оказывался прежним. Кончилось тем, что они уселись играть в обыкновенного «дурака» и тут Хамась почти всегда выигрывал. Замышлявший уже в то время открыть свой притон Генка, сразу прикинул, что курица несущая золотые яйца сама пришла к нему в руки, стоит только покормить ее и обогреть. Он стал шефствовать над мальчишкой, приносить какие-то вещи, давать бабке деньги на еду и житьё-бытьё, охранять его от ровесников, строго предупредив всех, чтобы не один волос не упал с его головы. Но, Хамась не был бы Хамасем, если бы не плевал на всё. Его волновал полет, поиск чудесной травы, а не велосипед «Орленок», кроссовки «Пума» и жирный кусок свинины на ужин. Нет, он конечно поддался влиянию Генки, уговорам бабки о том, что дядя Гена поставит его на ноги (знала бы старуха, чем занимается внук на даче у доброго «крокодила Гены») и согласился по пятницам играть в карты со знакомыми «доброго дяди», но наотрез отказывался брать те деньги, которые ему полагались за выигранные коны. Я на интерес играю, а не на деньги. Генка еще больше уважал несмышленого юнца, и боялся, что кто-то из его недругов просто «перекупит у него парня», найдя какой-то особый подход к его нездоровой душе. Если бы он знал, про его чудачество с травой, про жажду полета и поиски своих корней, то вероятно, он скосил бы всю траву в округе, построил бы воздушный шар и раскопал бы всю подноготную Хамася, но, к его сожалению, эта информация была для него не доступна, хотя любой пацан в поселке, знал о ней, пускай не полностью, но в общих чертах. Казалось бы всего один шаг и Хамась твой до мозга костей, ан нет, не сделать этого шага Генке, никогда. Кстати, именно поэтому он так неодобрительно отнесся к просьбе Хамася на счет бутылочки вина. Сегодня пятница, и он нужен ему абсолютно трезвым  Ожидался приезд какого-то грузинского авторитета, и игра предстояла быть довольно серьезной и денежной. Тем не менее бутылку «Агдама» продал, правда не Хамасю, а тому юноше, который банковая на банкете, предупредив, чтобы Хамася не трогал и не спаивал. Юноша сделал Хамасю жест руками, чтобы тот «исчез», назначив встречу в укромном месте за железнодорожными путями. Хамась с легкостью скрылся в кустах, пробежал вдоль путей несколько метров, перемахнул через несколько железнодорожных полотен, и очутился в условленном месте даже раньше, чем юноша добрался до него. Предстояло сделать выбор, где распить бутылку вина. То, что Хамась обязательно хотел поближе познакомится с юношей, не вызывало у него никаких сомнений, а для того, чтобы разговор стал душевней и откровенней, он давно понял, что хорошее местечко и бутылочка вина, наилучшие друзья для этого предприятия. Когда парень поинтересовался, где здесь можно смыть городскую пыль и поселковую грязь, то Хамась принялся прикидывать, куда лучше податься: на речку или на озеро. На речку было выгодней, она не широкая, не глубока и там есть дерево с которого он так любил нырять. Но, на озере вода теплее, да и находится оно в нескольких ста метрах от вокзала. С озером сложнее, там на пляже народа много, а вид для купания у него не соответствовал нормам социалистической морали, - трусы все в дырках. Но, вот если бы куда-нибудь в укромный уголок. Парень выбрал озеро и они направились к нему, рассказывая друг другу всякие случаи из личной жизни. Вернее, в основном, говорил Хамась, а парень кивал в ответ и внимательно слушал. Хамась как всегда нес всяческую ахинею, и интеллигентный абитуриент с усмешкой внимал его трепу. За то время, пока они добрались до озера, Хамась успел рассказать ему сотню баек из жизни жителей поселка. Буквально, каждый куст, каждая лужа содержала в себе смысл и исток его россказней. Вот к примеру тот дом, вещал Хамась, в прошлом году мы с приятелями полезли в него ночью за клубникой. А хозяин не спал, и когда услышал, что кто-то бродит по его огороду, он вышел из дома и спустил с цепи свою овчарку. Хамась рассмеялся, вспоминая произошедший эпизод. Мы бросились в калитке, а я вырвался вперед, я вообще, очень не плохо бегаю. Так вот, и вдруг, возле самой калитки, Булкин делает мне подножку и я падаю, оставаясь позади всех. Лежу и думаю, все хана мне пришла, сейчас пес заживо загрызет. Хамась вновь заливается смехом, словно рассказывает отрывок из фильма «Пес Барбос и необыкновенный кросс». Придя в себя, отдуваясь, он засовывает в рот какую-то травину и продолжает повествование. Все дело в том, что собака пробегает мимо него, не трогая лежащего на земле мальчишку, а вцепляется в штанину того самого Булкина, который сделал ему подножку. Тут я быстренько поднимаюсь и сигаю через забор, а Булкина тащат в милицию и ставят на учет в детскую комнату. Правда весело? – спрашивает Хамась, и получив удовлетворительный кивок в ответ, продолжает молоть всякую чушь. Мелет он без умолку, лишь о своем заветном не слова, бережет. Ведь, вдруг это и есть тот человек, который поможет найти ему столь желанную и долгожданную траву для полета. Вот когда они выпьют, когда языки развяжутся на полную катушку, он поведает незнакомому юноше всю свою заветную историю, как на духу. А сейчас, пока можно рассказывать разные смешные истории из жизни, как очутились в Выборге, как заблудились в лесу и чуть не утонули в болоте, как ловили рыбу и нашли немецкую мину. Погода прекрасная, настроение хорошее, разве можно в такой момент говорить о чем-то серьезном? Но, у юноши вдруг возник вопрос: «Отчего мужик в наколках не разрешает Хамасю с ним выпить?» «Просто я в карты умею играть – без задней мысли, которых у него отродясь и не было, ответил Хамась – А Гена любит на деньги играть» Вероятно, парень смекнул, что дальнейшие откровения Хамася не уместны в настоящей ситуации, больно грозно глядел на него мужчина в наколках, и перевел разговор на другие темы. Народа на пляже не очень большого озера, как пару открытых бассейнов возле стации метро «Политехническая», оказалось довольно много, и юные собутыльники принялись прикидывать, куда же им уединится, тем более, как оказалось, юноша тоже не имел с собой плавок. Пока Хамась размышлял что к чему, внимание городского привлек остров, находившийся почти посередине озера. «А как мы до него доберемся?» «Просто, свернем одежду. Возьмем ее в одну руку и подгребая одной, легко доберемся до нужной точки. Главное, чтобы там не было людей, а то как-то неудобно…» Все хорошо, размышлял Хамась, но проплыть такое расстояние, он не смог бы и с двумя руками, не говоря про одну. Когда-то в раннем, раннем детстве, он видел один фильм про Чапаева, и помнил, как тот переплывал какую-то речку при помощи одной руки, поскольку, вторая была раненой. И что из этого вышло? Был чапай, да весь утонул. Хамась не был готов к таким подвигам, и поэтому своевременно вспомнил о лодке, которая была спрятана в камышах, метрах в двадцати от пляжа. Он с радостью сообщил об этом своему новому другу, как искренне считал он все больше и больше проникаясь любовью к городскому юноше. «Что ж – сказал тот – Пойдем поглядим» Лодка, действительно, оказалась в том месте, на которое указал Хамась. Правда, лодкой ее можно было назвать с большой натяжкой, но то, что проплыть на ней каких-нибудь сто метров они смогут, юноша не сомневался, о чем и сообщил Хамасю. Эту лодку Булкин, Чугун и Хамась обнаружили на участке какого-то дачника, так в поселке местные называли тех, кто лишь недавно приобрел здесь шесть соток, и кроме строительного вагончика или дохлой сараюхи ничего не имел. Откуда на его участке появилась эта прогнившая посудина ребят не интересовало, они просто решили, что эти доски бесхозные и решили их конфисковать, благо самого хозяина в данный момент поблизости не наблюдалось. Чугун организовал тележку, и под вечер, когда сумерки уже не дают разглядеть лица людей, а лишь расплывчатые силуэты пугают путников своей бестелесностью, они разобрав часть штакетника для прохода, выволокли лодку с территории участка. Не смотря на свою кажущуюся дряхлость и ветхость, посудина оказалась довольно тяжелой, так что, мальчишкам пришлось изрядно попотеть, чтобы погрузить ее на телегу. То, что у лодки практически отсутствовало днище, ребят мало заботило, главное были борта и нечто похожее на нос и кормовую часть. Перевезя свое плавсредство к озеру, они побоялись оставить его возле центрального пляжа, хотя купающихся в то время было не сыскать, слишком холодно, а рыбаки предпочитали ловить окуней и ершей, уходя подальше в сторону леса, где поглубже и вода почище, и перетащили ее на руках на одну маленькую полянку, где и решили соорудить небольшую верфь. На следующий день Чугун принес из дома несколько досок и молоток с гвоздями, Булкин с Хамасем полдня отдирали от асфальта недавно залитый в щели гудрон, и складывали его в ржавое ведро. По логике мальчишек, щели стоило забить досками, а жатем залить разогретым на костре гудроном, заделав таким образом мелкие дырки. Юные судостроители с энтузиазмом взялись за работу, и перебив все пальцы на руках, перемазавшись в смоле, словно черти, к концу второго дня решили, что их творение готово к спуску на воду. Каково же было их разочарование, когда спущенная на воду лодка, мгновенно дала течь. Пришлось начинать все по новой. Но, разве в этом возрасте существуют такие вершины, которые не доступны юным путешественникам? Вновь набивались другие доски, снова плавился гудрон, опять посудина спускалась на воду. Неделя упорного труда не прошла даром, и в один из июньских дней их «поБЕДА» мерно покачивалась на мелкой ряби озера. К этому времени, Булкин смастерил нечто похожее на весла, были притащены покрышки со свалки возле бетонного завода, заменяющие сиденья, и даже удочки в полной оснастке и наживка для ловли рыбы была приготовлена. Но, едва вся команда судостроителей матюгаясь заняла свои места в затхлом суденышке, как с днища вновь засочилась вода. Хамась сбегал на ближайшую свалку, которую устроили возле озера отдыхающие, и принес оттуда пару банок, чтобы вычерпывать поступавшую воду, юных мореплавателей было уже не остановить. Правда, все кончилось так, как и должно было кончиться. Энтузиазма в морских путешествиях хватило ровно на один раз. Ни рыбы они не поймали, не управляться с лодкой не научились, к тому же, попали под проливной дождь, и кое-как пришвартовавшись к берегу, чертыхаясь затащили свое произведение в ближайшие камыши и благополучно забыли о нем. И вот сегодня Хамась вспомнил про лодку, которая как ни кстати пришлась ему и его другу в тему. С грехом пополам, они добрались до острова, на котором, к их радости никого не было, втащили нос лодки на топкий берег и отправились загорать и пить вино. Хамася удивил взгляд юноши, когда он рассматривал его дырявые трусы с прорехой между ног, но он лишь посмеялся про себя, считая что его новый друг просто ошалел от того, что он, Хамась, носит такие рваные трусы. Потом они выпили по стаканчику вина и полезли в воду. Хамась не умевший толком плавать, весело барахтался возле берега, придаваясь всем радостям жизни, а городской юноша, проплыв несколько метров, вдруг вернулся и уставился на берег. Хамась взглянул в сторону его взгляда. Из-за камышей возвышалась фигура Евы, соседки по дачам, причем Ева была совершенно голой. Ну и что, подумал Хамась, ну голая женщина, а что в этом такого? Они когда с приятелями и их девчонками ходят на речку купаться, так тоже раздеваются до нога. Пожалуй, только его Веерка, да и он сам, если тверезый, стараются этого не делать. Хотя подружки его приятелей, постоянно подтрунивают над ним и просят показать им его член. Член? Ну, член, чего они в этом нашли. У каждого мужика есть такой же, да и не только у мужика. Вон, у козла бабки Тани тоже есть пенис, так ведь они не бегают смотреть на него и даже не интересуются, когда он трахается с козочками. Да и на коровье вымя парни как-то не заглядываются, а ведь оно такое большое, и пользы от него побольше, чем от девичьих грудей. Коровьи сиськи хоть молоко дают, а за бабские, дергай не дергай, никакого удовольствия, лишь только охи и вздохи. Юноша поинтересовался у Хамася, что это за диво-дивное на том берегу, и Хамась в двух словах объяснил ему, кто эта девушка и что за ребенок рядом с ней. Он хотел еще присовокупить к своему рассказу, что один из тех мужчин, к которым они подходили с просьбой о помощи в приобретении вина, является Евиным женихом, но не стал этого делать, сочтя эту информацию никчемной и пустой. Хамася никогда не интересовал вопрос, кто с кем спит, и кто кого любит. Что же касается женского тела, то он не считал выдающиеся формы чем-то из ряда вон выходящим. Вон, у его бабки сиськи висят до пупка, так что, гордиться теперь этим. Парень же как завороженный смотрел на женщину до тех пор, пока она не исчезла за камышами. Они сделали еще по глотку и юноша предложил покурить травы. Вот оно, подумал Хамась, я ведь так и знал, что встречу кого-то на вокзале, который откроет мне истину и укажет путь, угостив травой. И хотя Хамась практически не курил, его сызмальства тошнило от табачного дыма, он с превеликим любопытством наблюдал, как юноша проделывал какие-то манипуляции с сигаретой, пачка которых случайно оказалась в его пиджаке. Неужели я пришел, чего так долго добивался? Юноша сделал пару тяжек, выпуская дым через нос и протянул сигарету Хамасю. Хамась осторожно взял сигарету, понюхал ее резкий запах дыма, который не походил не на один из тех запахов сигарет, которых ему доводилось вдыхать раньше и затянулся. Придурок без кожи, скелет без костей, с обугленной рожей,  парит чародей. Над лесом и пашней, одетыми в сон, найти день вчерашний, пытается он. Не сможет найти он, и так удивиться. Ему суждено только завтра родиться. Вначале он ощутил только страшную горечь во рту и мгновенную сухость, но затем что-то ударило его в мозг и он почувствовал, что улетает куда-то, либо проваливается во что-то неведанное и доселе непознанное. Да, это она, это та трава, которую он так долго искал.    
                * * *

Таким образом, получалось, что мужиков сидящих рядом с Вадиком он знал не очень хорошо. Вот этот усатый – Генка, который весь в перстнях и прочих наколках, практически не общался с ним, за тот год, что они снимали здесь с Евой дачу. Он вообще с недоверием относился к уголовникам, тем более, что про Геныча ходило много разных нехороших слухов. И хотя тогда, два или три, Игорь уже успел позабыть, года назад, открытых конфликтов между ними не было, но всегда чувствовалось какое-то напряжение, всегда сквозила какая-то отчужденность. Да и сталкиваться с ним приходилось всего несколько раз на кострах у родников, куда водил их Сашка, для ознакомления с местной достопримечательностью, ну и для того, чтобы аборигены получше узнали молодую Ленинградскую пару и не особо таращили глаза на красивую фигуру Евы. Третьего мужика, Игорь видел второй раз в жизни. Тогда, до Афгана, они вместе ездили на рыбалку в Ушково, и всей толпой на трех надувных лодках в легкий шторм, запутались в якорями в трале. Погода была жуткая, ветер страшный, волна даже для залива весьма приличная, а им угораздило встать именно на том месте, где находился рыбацкий трал. Отстояв пол часа на баке и нихрена не поймав, ребята стали сниматься с якоря, а тут – накуся выкуси. На двоих надувных «Нырках» якоря пришлось обрезать, поскольку они настолько сильно запутались в сетях, что вытащить их без опасения за свою жизнь возможностей не было, и лишь этот красномордый сухощавый мужик, на своем «б» до последнего боролся за спасение своего хозяйства. Кончилось дело тем, что ему все же удалось поднять на борт свой драгоценный якорь. Он и запомнился Игорю своей упертостью, немногословностью и какой-то щемящей тоской в глазах. Больше они не разу не встречались. И вот теперь, по прошествии трех лет Игорь смотрит на эти задернутые тоской глаза и вспоминает артиллерийского полковника, который фактически спас им жизнь, когда они преодолевали перевал возле Пешовара. Их БМД попали в засаду, а «вертушки» проскочили мимо. Казалось, что сейчас с ними настанет кердык, но артиллерийский полковник, он наже не помнил его фамилии, единственным орудием с двух прямых попаданий смог сделать невозможное, он не только вызвал лавину, которая отрезала маджахедов от наших ребят, но и сумел уничтожить их ПЗРК имевшийся, как раз у духов в единственно числе. Потом уже вернувшиеся вертолеты доделали начатое полковником. Того тогда здорово контузило и он лежал возле БТРа и смотрел своими зелеными глазами в небо и бормотал что-то о том, что никогда не хотел быть артиллеристов, а всегда мечтал быть моряком. В подтверждение своих слов, он порывался спеть несколько морских песен, прочесть стихи собственного сочинения. Лицо у него было перекошено, из ушей шла кровь, но он зычным, командным голосом продолжал отдавать приказы. Вот такие же зеленые глаза были и у третьего участника сегодняшней встречи. Глаза с тоской по небесам и мутной тиной на ресницах. Что же касается Вадика, то он был хорошим приятелем Александра, и часто захаживал к ним на участок. Он был очень говорлив и любил выпить и поиграть на гитаре. Они не единожды приходили к ним с женой на шашлыки, выпивали, травили анекдоты, пели песни Высоцкого и Визбора, под ненастроенную гитару. Игорь поймал себя на мысли, что говорит о том, что было каких-то два с половиной, три года назад, как о времени которого не было или когда случились эти события, то по земле еще бегали динозавры. Вадик, кстати, был очень неплохим грибником, и именно с его подачи, Игорь узнал о нескольких затерянных в лесной глуши местах, о которых не знал даже Сашка. Именно на них, он собирал наиболее большой урожай белых грибов и маслят. Игорь потряс головой, чтобы стряхнуть с себя шелуху воспоминаний и принес себе кружку пива. Мужики меж тем, чистили больших вяленых подлещиков и обсуждали предстоящую олимпиаду. Игорь присел и прислушался к разговору, иногда вставляя в него свои реплики. Обсуждение сводилось в основном к тому, что нам наплевать что американцы объявили бойкот олимпийским играм, главная интрига заключалась в том, смогут ли наши боксеры накостылять вечным друзьям-соперникам кубинцам. Вадик был глубоко убежден, что Рыбаков и Высоцкий обязательно уделают своих оппонентов, что Теофило Стивенсон уже старикан, и вообще не дойдет до финала. Генка же наоборот, уверял, что кубинцы хорошо готовы, просто как не когда, и сделают наших на раз. Другие команды вообще не брались в расчет. Еще всплывали имена пловца Сальникова, сможет ли он побить мировой рекорд на полуторке, болгарских тяжелоатлетов, бегунов, прыгунов и прочих легкоатлетов. Лишь когда разговор зашел о спортивной гимнастике, то глаза у мужчины, имени которого Игорь не вспомнил, загорелись и он стал говорить о румынской гимнастке Наде Каманечи с во-о-о-т такими сиськами. При мысли о сиськах у Игорь засосало в одном месте, и он вспомнил о своей Еве. Как там она? Где там, она здесь, рядом, надо только подняться с земли, попрощаться с мужиками и пройдя с километр обнять свою любимую. Но что-то его держало, не пойми что. Может быть то, как они купили себе на роту жену в одном кишлаке? а потом уходя продали ее другим бойцам, потому что, родители невесты отказывались забирать ее обратно? А может то, что он в поезде из Москвы успел переспать с немолодой, пьяной проводницей, которая называла его сынком и гладила по голове, во время интимной близости. Ему было неудобно, если Ева заглянет к нему в душу и поймет, что даже в армии, на войне он был ей не верен. Потихоньку потягивая пиво, Игорь постепенно приходил в себя и все больше и больше втягивался в разговор. Конечно, его не слишком заботили успехи наших атлетов на предстоящих играх, хотя сам он и увлекался в детстве борьбой, но сам по себе спор не о чем, вот ведь в чем вкус всего происходящего разговора. Мы делим шкуру неубитого медведя, думал он о том, когда Вадик спорил с Генкой о том, сумеет сборная СССР по баскетболу переиграть Югославов или нет. Самое смешное, что никто не сомневался, что в отсутствии американцев в финале баскетбольного турнира встретятся именно эти две команда. Оказывается и в спорте все предсказуемо, как в учебнике по истории КПСС. Ленин сказал, что революции быть, - она ***к и свершилась, Сталин прошептал, что враг будет разбит и победа будет за нами, - так и произошло. Только вот Хрущев, похоже, повременил с построением коммунизма к 80 году, но что-то похожее уже близится. Осталось только поставить Афганистан на колени, сбросить на США парочку атомных бомб и все, мы опять на белом коне летим к чарующим просторам коммунизма. А то, что в стране бардак твориться, так это не вина Никиты Сергеевича, это уже Леонид Ильич с его «многосисячной толпой советских женщин» и «сиськами-масиськами» докатил страну до рупора. Нет, ведь до армии Игорь не был таким злым, он искренне и горячо любил свою родину, партию, правительство. Что-то сломалось там за памирскими горами, что-то надломилось в нем. Когда он видел, как наши сжигают целые аулы с мирными жителями, а в отместку душманы посылают женщин-смертниц, обвязанных тротиловыми шашками, в самую гущу наших войск. Это там он видел, как по ошибке, наши летчики расстреливали своих, завязших в горном ущелье и сдавленных с двух сторон маджахедаами. Нет, мир не сойдет с ума, и не перевернется, просто на душе так мерзко иногда, что хочется лечь на траву, заснуть, забыть обо всем и проснувшись обновленным, воскликнуть: «Здравствуй новый, добрый, светлый мир. Я пришел, чтобы принести тебе любовь, так дай же и мне ее, хоть чуть-чуть!» Будто почувствовав настроение Игоря, Вадик прервал свой бессмысленный спор с Генкой по поводу того, получит ли Василий Алексеев золотую медаль или нет, и обратился к нему. «А твоя-то совсем одомашнилась. Ни на какие костры не ходит, не с кем не гуляет, вечно либо возится с малышней во дворе, либо с соседками по участку что-то затевает. Ну и бабу ты себе нашел, прирожденная жена. Ты бы ей хоть чуть-чуть погулять дал, а то гляди – он с ухмылкой наблюдал за реакцией Игоря на его слова – походит с тобой в женах, а потом надоест ей с тобой нянькаться, найдет помоложе, до побогаче» Зрачки у Игоря сузились и если вначале, он с одобрением воспринял слова приятеля, то последняя фраза ему совершенно не приглянулась. Поняв, что малость переборщил, Вадик обнял его за плечо и принялся нести всякую чушь. «А может выпьем за встречу?» - предложил Генка. «Я не против» - согласился Вадик. Игорь и мужик, которого, оказывается, звали Сергей, неопределенно пожали плечами. В это момент к ним подошел Хамась и попросил купить бутылку вина. Генка напрягся, что немало удивило Игоря, не знавшего полного расклада в их игре, зато Вадик сказал, что сделает это без проблем, поскольку у него в кармане завалялась бутылка «Агдама». «Только пускай твой приятель сам придет за ней» - сказал Хамасю Генка. Тот кивнул и убежал, а через минуту перед взором Игоря предстал тот парень, которого он будил в электричке. Он хотел спросить его, не ошибся ли тот адресом, и не пропустил свою станцию, но не стал вмешиваться в их разговор с Генкой, который суровым тоном говорил юноше, чтобы Хамась в их попойке участия не принимал. Парень согласно кивал, и переминался с ноги на ногу. Наконец, получив долгожданную бутылку, он исчез с горизонта в направлении вокзала. Вероятно, поедет обратно или куда там еще, что проехал или не доехал, подумал Игорь и забыл про него, не обращая внимания, как недобро смотрит вслед юноше Генка. «Молодежь подрастает – вскользь бросил Вадик и продолжил развивать свою тему по поводу, а не выпить ли им «беленькой» по поводу демобилизации Игоря и их встречи. – Чего брать будем?» Конечно, Игорь понимал, что Ева не одобрит того, что он приедет к ней с мерзким запахом алкоголя изо рта, но думал, что девушка поймет его. Ева никогда не одобряла его пристрастия к алкоголю, но ведь он никогда и не злоупотреблял по-настоящему, так, разве что горло промочить. Да и познакомились-то они, тогда на картошке, не совсем в трезвом виде. Игорь не был предрасположен к алкоголизму, свою меру знал, и на всех вечеринках и праздниках всегда вел себя адекватно. Скорее, он мог сказать будущей супруге, что когда она хватит лишний бокал шампанского, то ведет себе не в меру раскованно, но и он на это закрывал глаза, зная, что девушка любит его и кроме легкого флирта не позволит себе чего-то экстраординарного. Слова же Вадима о том, что она ведет в поселке затворнический образ жизни, только подтверждал это. Поэтому, раз уж встретил парней, то почему бы не посидеть, не поговорить о том, что случилось здесь, пока он отдавал свой долг Родине. Вадик сходил в пивной зал и взял у бармена, из под полы, бутылку «Охотничьей» и пару холодных беляшей на закуску. Народу на платформе, возле вокзала, у магазина тем временем прибавлялось и прибавлялось. Люди торопились использовать жаркие летние дни по их прямому назначению. Пока не наступил обеденный перерыв в движении электричек, следовало успеть уехать на залив. Генка, тот тоже было предложил отправиться «бухать» на озеро, но Игорь категорически отказался от этой идеи. Если зависнешь где-нибудь, то это до самого вечера, а Игорь собирался пойди домой через час, максимум через два. В конце-концов у него впереди еще уйма времени, пока он вновь не пойдет на работу. Куда вот только идти? Возвращаться обратно в свое КБ ему не очень хотелось, а вот в милицию? Он знал, что многим отслужившим в армиям, поступали весьма лесные предложения из МВД. Так, его старый знакомый, еще до того, как он сам пошел служить, устроился на работу в ГАИ и был этим весьма даволен. Игорь думал над тем, что если они с Евой поженятся, то обязательно родят детей и ему надо будет содержать семью. Одно дело, когда вдвоем, она молодая, он молодой, оба работают, никаких хлопот и забот, гуляй себе на полную катушку, а когда остепенишься, обзаведешься потомством, то тогда извини, что-то придется оставить в прошлом. Игорь совсем не жалел о том, что и он из разряда вольных слушателей, перейдет в разряд «женатиков», он даже мечтал об этом, что совсем не свойственно мужчинам в его возрасте. Как учили многие старшие товарищи, что надо нагуляться до дури, чтобы эта дурь вышла из тебя и больше не свербила мозги и не тянула на подвиги. Нет, Игорь не из таких, которых тянет на подвиги, он хочет стать семейным человеком, построить дом, посадить дерево и вырастить много-много детишек. Конечно, таким хозяйственным как Александр ему не стать никогда, да и особым желанием он не горел, косить траву для коз, ковыряться в огороде и при этом пахать на заводе. Кем он будет потом, он не задумывался, но твердо знал, что место свое в жизни он займет твердо и прочно. Между тем Вадим разлил по стаканчикам водку и предложил выпить за «нашего солдата, вернувшегося с войны!» Он постоянно намекал, что знает про Игоря что-то такое, что не знали иные присутствующие. Игорь молча чокнулся со всеми, не проронив не слова в ответ и по прежнему не желая рассказывать всю подноготную своей службы. Евка точно что-то ляпнула языком на счет своих домыслов, и молва покатилась по всему поселку. Правда был еще один вариант. Это мог сделать Вовка-гебешник, живший от них за три дома, который был сведущ во всех делах которые происходят в стране и за ее пределами, но этот вариант был менее реален, Володя был скрытым, угрюмым чекистом, и на вечеринках, которые случалось проводить вместе, больше слушал чем говорил. Точнее, он, вообще, ничего не говорил, а только слушал и ухмылялся в свои рыжи усы. Его не любили и слегка побаивались, но все время приглашали на все праздники. Страх перед ГБ так сильно проник в сознания наших людей со времен Берии и Сталинского террора, что и сейчас его никак было не вымести из людских душ, никакой поганой метлой. С первым отделом Игорь сталкивался еще на гражданке, а едва попал в армию, то ощутил весь пресс этой системы на своей шкуре. Чекисты совали свой нос во все дела, и в казарму и в каптерку. Впрочем, и дворец Амина брали в некотором роде чекисты. Их группа «Альфа» как ходили слухи, взяла его с таким мастерством, что даже америкосы восхищались мужеству русских парней. В конце-концов, чего я так зациклился на словах Вадика, пускай говорит все что хочет, лишь бы Еву не трогал и их семейную жизнь не полоскал. «Я пожалуй приторможу- сказал Игорь Вадиму, когда увидел, что он хочет повторить по новой – Лучше пива дерябну, а то от нашего, ленинградского отвык за два года» Вадик возражать не стал, а лишь предложил ему сходить не в пивной зал, а повернуть за угол, где шустрые ребята из Сестрорецка уже выставили свои ящики с холодным «жигулевским» пивом. Игорь прогулялся до указанного места, в надежде встретить хоть одно знакомое лицо, но среди разновозрастной толпы знакомых не наблюдалось. Впрочем, пятничное утро и не сулило ничего иного, мужики на работе, женщины с детьми, кто-то купается и загорает, а кто-то ковыряется в своем огороде. Он особо-то и не торопился ближе к дому, поскольку полагал, что Ева, наверняка, отправилась в Солнечное или Курорт, она такая любительница поваляться на солнышке и покрасоваться своим телом перед посторонними мужиками. Игорю даже нравилось, ловить восхищенные мужские взгляды на теле своей любимой девушки.  Правда раз он как-то чуть было не подрался в Солнечном с одним подвыпившим «стариком» который уж больно рьяно выказывал свои знаки внимания Еве. А когда то приволок ей подтаявшее мороженное, то Игорь не выдержал и швырнул «Сахарную трубочку» мужику в лицо, чем вызвал огромное неудовольствие Евы и упреки в том, что он ничерта не понимает и не умеет вести себя на людях. В тот день, фактически из-за пустяка, они крепко повздорили, и Ева потом еще долго упрекала Игоря в несдержанности и мужланстве. «Мужичок был слегка на бровях, ну, понравилась ему красивая девка, ну, захотелось ему сделать ей приятное. Что в этом такого? Он же видел, что я с тобой, и не делал никаких скабрезных предложений. Поверь мне, Гоша, когда тебе будет столько лет, сколько ему, тебя так же потянет на подобные подвиги. Это же природа, от нее не убежишь, не скроешься. Все человечество тянется к прекрасному! И ты должен гордиться, что этот несчастный принес и захотел угостить мороженным именно твою девушку, а не какую-нибудь иную, загорающую поблизости!» После этого Игорь никогда не позволял себе проявлять даже малейшую ревность по отношению к ней, даже если она назло ему, флиртовала с кем-то из его приятелей. Давай, давай, думал он, ночью в постели я отомщу тебе за все страдания сегодняшнего вечера. Итак, не заметив не одной знакомой физиономии, Игорь вернулся к знакомым, которые, в его отсутствии, вновь принялись спорить про Олимпиаду. Посидев еще немного с парнями, Игорь понял, что все, дошел до точки, больше не может откладывать своей встречи с любимой. Сделав несколько глотков свежего, холодного пива, он сказал несколько дежурных фраз мужикам, пожал всем руки и двинулся в сторону дома. Если Ева уехала на пляж, то вернется она не раньше часов четырех, а то и пяти, тогда он переодевшись, летние вещи с тех пор оставались в шкафу на даче, всегда сможет вернуться к мужикам и отдыхая с ними, поджидать любимую на вокзале. Если же она дома, то он сейчас же затащит ее в постель и будет любить ее за все те два года, что провел без нее. Поселок похоже спал летаргическим сном, пока он отсутствовал, лишь лица людей изменились со старых на новые, а так, все как было два с половиной года назад, когда осенью они уезжали отсюда. Все такие же разноцветные дом, все те же деревянные заборы. Ни одной новой постройки, ни одного шага вперед. Нет, количество автомобилей заметно возросло. Появились новые «Жигули» и «Запорожцы». Растет благосостояние советских людей. Смешно сказать, но на «рыночной площади» так же без перемен, все те же старухи, все тот же ассортимент товаров. Игорь купил для Евы кулек красной смороды и подошел к газетному ларьку, посмотреть свежую прессу. Все тот же набор газет и все врут! Прочитать хоть в одной из них, малую толику того, что твориться в Афганистане, попросту невозможно, лишь про наши успехи на трудовом фронта, а про потери на фронте ином ни гу-гу. Можно прочесть про успехи в спортивных достижениях, рекорды по надою либо оплодотворению свиноматок, но о том, что из Афгана на Родину везут цинковые гробы – прочитать невозможно. Стоп, сказал себе Игорь, так можно свихнуться, надо отвлечься от того кошмара, надо просто любить свою Еву и она, и только она поможет мне справиться с воспоминаниями о прошедшей войне. Отключив на мгновенье мозги, Игорь переключил их на иной режим восприятия действительности, и принялся рассматривать журнал «Работница» который Ева иногда приносила домой. Вернув журнал киоскеру, он прошел мимо пивного ларька, вышел на площадь перед магазином, подошел к бочке с квасом, купил себе большую за 6, выпил лишь до половины, остальное выплеснул в сточную канаву, встал, внутренне помолился, попросив у Бога прощенья за все грехи, что совершил за эти долгие два года. Выдохнул воздух, поправил наплечную сумку и стал спускаться к дому. До Евы оставалось каких-то двести метров.
                * * *
Утро плавно перетекало в полдень. Когда-то она даже представить себе не могла, что станет мамой и у нее подрастет сын. Боже, как быстротечно время. Что ждет впереди это чумазое сокровище, которое кажется ей то совсем глупым, несмышленым цыпленком, а иногда она ловит себя на мысли, что рассуждает-то мальчик, словно взрослый мужчина. Да, хватит сантиментов, пора заниматься делами, а то, так можно целый день просидеть на диване и всхлипывать, предаваясь воспоминаниям, вдыхая терпкий аромат травы забвенья. Что там у нас? Так, зеленые щи. Черт, вылетело из головы, все я для них приготовила. Картошку почистила, яйца сварила, бульон поставила. Тьфу, осталось только сходить в огород и нарвать щавеля. Или я уже его нарвала? Что-то не нравится мне все это. Надо сходить к врачу, чует мое сердце, что я беременна, да и месячных уже третью неделю как нет. Конечно, это может быть связано с различными факторами, но вот и подташнивает вроде, и склероз и ноги опухать начали, соски побаливают. Ох ты, прекрати себя накручивать, ты просто устала, замучалась повседневной рутиной дел, соскучилась по мужу. Тьфу, ведь сегодня пятница, наверняка мужики что-нибудь решат затеять, надо пойти мясо из погреба вытащить, пускай размораживается, фиг их знает, вдруг завтра шашлыки решат сделать или Александр заставит всю дачу лепить пельмени. О, это любимое занятие и молодых и старых. Даже Марья Михайловна не брезгует и с удовольствием, переругиваясь с сестрой, вылепляет из теста разнообразной формы пельмени. А что тут говорить о малышне, и мальчик, и Ирка и даже Медяков-младший, который всегда нехотя относится к любой работе, с удовольствием мастерят свои кусочки из мяса и теста. Самое занятное для детей, это делание «сюрпризов». Вот тут разгорается настоящая война, кто из них будет класть в тесто вместо фарша черный перец, кто тертый чеснок, а кто речной песок. Каждый норовит взять эти обязанности на себя и каждый раз искренне радуется, что творение его рук достается именно его родителям. Ах дети, дети! Да, ладно, надо подниматься, ведь у меня еще белье не стирано. То сейчас на таком солнышке мгновенно высохнет, так что, я до вечера и со второй партией управились. Женщина встала с дивана, взяла с собой чашку из под чая и вышла из комнаты. На улице жарило так, что она подумала, как бы мальчишка опять не обгорел, ведь загар прилипал к нему за пять секунд, как к его отцу. Бывало, еще до рождения мальчика, поедешь в гости к брату мужа в Ригу, покупаться, да культурно отдохнуть, так не проходит и пары дней, а муж уже весь красный как рак. Все рижане такие бледные, даже болезные, а этот выделяется посреди толпы, как Вентспилский маяк. При воспоминании о поездках в Ригу, женщина на мгновенье застыла на месте и расхохоталась. Один эпизод был по настоящему забавным. Брат мужа-Гена, сумасшедший в смысле рыбной ловли, потащил их со своей супругой на рыбалку. Та долго отказывалась, объясняя свой отказ тем, что ей нужно устроить маленькие постирушки. «Там и постираешь» - отрезала глава семьи, и мы дружно отправились в окрестности Риги, совсем не далеко на какое-то озеро. Мужики взяли удочки и пошли ловить рыбу, а мы со свояченицей принялись за стирку белья. Когда все было готово, то мы повесили оное между двух небольших березок и пошли готовить мужьям закусь, после окончания удачной рыбалки. Вправду говоря, не поймали они ни… чего, но пришли братья довольно веселыми. Потом мы кушали всякие овощи, жарили на костре куриные крылышки, купались. Когда же предстояло возвращаться назад, свояченица пошла снимать белье и ужаснулась. Половина, да что там половина, добрые две трети наших простыней были съедены козами. Я сама было не поверила, если бы не увидела всю картину своими глазами. Конечно, козы не съели простыни целиком, а только в некоторых местах порвали их и пожамкали, но для дальнейшего использования они явно не годились. Оказалось что, несколько этих животных, пасшихся неподалеку, решили полакомиться листьями молоденьких березок, между которых мы протянули веревку, на которую повесили белье. Вот вместе с зелененькими листочками на корм для домашнего скота пошли и наши простынки. Женщина улыбнулась, вспоминая свою молодость, вздохнула и пошла по направлению к кухне, где ее уже поджидала Марья Ивановна с испуганным лицом и бешено вращающимися глазами. Что-то случилось с Марьей Михайловной, подумала женщина и поспешила по направлению к старушке. Оказалось все гораздо страшнее. Кто-то утопил нашего Барсика, причем сделал это не где-нибудь, а в нашем колодце. Марья Ивановна пошла набрать воды, а когда зачерпнула ведро и стала вытаскивать ведро, то ей показалось, что оно слишком тяжелое, ведь по обычая, она не зачерпывает больше половины ведра, поскольку в ее возрасте, и крутить, и переливать, а потом нести такую тяжесть до дома весьма проблематично. На все уговоры соседей по даче, сделать это самим, старушка отказывалась, видно следуя тайному приказу своей старшей сестры. Так вот, когда она вытащила, с огромным трудом ведро на поверхность, то сразу же заметила, что в ведре плавает какое-то животное. Поначалу, Марья Ивановна решила, что это крыса и испугалась, но поскольку на ней были ее очки с огромными диоптриями, то она разглядела знакомый окрас и поняла, что это всеобщий любимец, их кот Барсик. Женщина мгновенно бросилась к колодцу и убедилась в правоте слов старушки. Утопленником был Барсик. Вот мальчик-то расстроится, ведь он так привязался к этому коту, хотя враждовал с ним постоянно. Но, главное было не это, главным было то, что теперь эту воду нельзя пить, и придется ходить «За тридевять земель» на колонку, что весьма не просто, не то что для старух, да даже и для Евы. Придется выделять детям молочные бидоны, чтобы они помогали родителям, в доставке живительной влаги. Завернув кота в холщевый мешок, женщина отнесла его на задний двор, и решила, что чуть позже похоронит его, пока мальчик не узнал об этом, не стоит тревожить его неокрепшие нервы. Скажу ему, что Барсик просто потерялся и скоро вернется, пусть мальчишка надеяться, а котов и значит котят в окрестностях видимо-невидимо, надо Женю попросить, она принесет, будет мальчишкам новая забава. Взглянув в свое ведерко, женщина вздохнула, воды осталось на самом дне, да и старушкам надо бы принести, не зря же Марья Ивановна ходила за водой. Женщина взяла свое ведро, ведерко соседок и направилась на колонку. До колонки путь чуть дальше магазина, и таскать тяжелые ведра не такое веселое занятие. По дороге, возле белого каменного дома, она встретила бабку Хамася, которая стояла возле ворот и о чем-то судачила с очередной соседкой. Женщина хорошо знала эту семью, а сам мальчишка был ей весьма симпатичен, хотя странный он какой-то. Сколько раз ему соседи предлагали нормальную одежду, а он походит денек в обновках, а на следующий день, глянь, а он вновь в своем поношенном пиджаке и залатанных брюках. Вечно нечесаный, вечно чумазый и постоянно жует траву. Не зря его называют «жвачное животное». Женщина кивнула старушкам и в ответ услышала от бабки Хамася, что у ее внука сегодня день рождения. Интересно, сколько ему лет: четырнадцать, пятнадцать? Его возраст был настолько не определен, что посторонний человек мог дать ему и все двадцать. Щетина клочьями торчит в разные стороны, легкий пушок под носом. Впрочем, сколько бы лет ему не было, мне кажется, что он никогда не повзрослеет. Про таких в школе говорят УО, то бишь умственно-отсталый., что-то типа Дауна. Сколь не живи, а на лицо дите-дитем. Женщина поздравила бабку с рождением внука и пообещала подарить какую-нибудь футболку, ну нельзя же в такую жару ходить в плотном пиджаке, так и сопреть недолго. Вот с такими мыслями, она дошла до колонки, где встретила еще одну знакомую, тоже учительницу, и рассказала ей о несчастии с котом. «Да, жестокие у нас люди – вздохнула в ответ та – Вон у нас позавчера, кто-то березку перед домом сломал. Скажи мне, ну кому понадобилось губить молоденькое дерево? Не понимаю я нынешнее поколение» Женщина не стала втягиваться в дискуссию, подумав лишь о том, что дерево мог сломать и взрослый человек, а не обязательно подросток. Напился кто-нибудь, да со злости и решил напакостить соседям. Это водка, будь она проклята, во всем виновата. А может машиной кто-то задел, сейчас вон сколько автомобилей развелось, что становиться страшно за детей, когда они играют в пятнашки или казаков-разбойников возле дороги. Растет благосостояние советского народа, вон и муж подумывает чтобы встать в очередь на приобретения машины. Правда стоять надо не меньше десяти лет, к этому времени и сын уже взрослым станет, но тот уперся, хочется ему «жигуль» вот и вынь да полож. С перерывами, с остановками, она, наконец, принесла ведра домой, выслушав россыпь благодарностей от Марьи Ивановны, которая все сокрушалась в связи с гибелью кота. Выглянула Марья Михайловна и крикнула, что она только что гадала и выпала очень плохая комбинация, поэтому «милочка, зови своего домой». Эти все гадания, претили женщине, она видела в картах только игру и не более, а все то, что там бабки, всякие цыгане и прочие шарлатаны пытались высмотреть в раскладе выпавших пиковых дам и бубновых королей, так это все предрассудки и верили в это только очень мнительные люди. Женщина гадалкам не доверяла, но на всякий случай запомнила фразу брошенную «графиней» и решила, что как только во дворе появится Ирина, то она попросит ее сбегать на озеро и позвать мальчика домой, тем более, что бульон почти был готов, осталось положить в него картошку и заправить напоследок щавелем. Поставив ведро на кухню, предварительно наполнив рукомойник водой, она спустилась в погреб за мясом. Мясо было отменное, сочное, без единой жилки и косточки. Мясник Толик специально отрубал ее для нее, поскольку дружил с их семьей уже несколько лет, и сам много раз участвовал в дружеских посиделках за обеденным столом с водкой, шашлыком и самоваром. Обведя взглядом полки, женщина подумала, что ей еще надо захватить с собой, чтобы не спускаться в погреб в очередной раз, но ничего так и не придумав, она вышла из него и закрыла за собой дверь. Возле кухонного стола появилась хозяйка дома баба Таня, которая была совсем уж древней старухой, выходящей на улицу лишь по большой нужде. Старая то она старая, но глаз у нее был наметан отменно, и из ума она не вышла, все видела, все примечала, и посмеиваясь беззубым ртом задавала свои вопросы или давала советы. Вот и сейчас, заметив в руках женщины кусок мяса, она тут же сообразила, что на даче назревает очередной праздник, а значит ее зять и сын будут между собой ругаться. Кстати, бабка Таня постоянно принимала сторону Александра в его спорах с Олегом. Больно много пил Олег, совсем плохой стал. И бабку Таню жалко, и Олега с Полиной, и дочку Иришку. Когда же Олег был тверез, то он был просто загляденье, и мастер на все руки и добр и отзывчив. Пообщавшись с хозяйкой, поинтересовавшись ее самочувствием, женщина пошла вслед за ней, проверить не высохло ли белье. Нет, еще влажное. Если гладить прямо сейчас, то это в самый раз, а если оставлять на потом, то оно начнет пахнуть. Жаль, что у нее не сто рук, она бы с большим удовольствием погладила чуть влажное белье, чем после возиться с пересушенным. Но, рук у нее не сто, и она решила оставить белье на веревке. Хорошо, что проверила белье, подумала она, потому что, тут же заглянула в огород и нарвала щавель. Щавель был весь пожухший и изъеденный жучками. Ну ничего, для щей и такой сойдет. Она выдрала из земли несколько стебельков, сорвала гроздь красной смороды, сунула ее в рот и вернулась назад на кухню. Интересно, сколько они еще будут загорать? Впрочем, это и без того известно, Ева может валяться возле воды до тех пор, пока мурашки по коже не побегут. Нет, стоит позвать Иришу, чтобы она привела мальчика на обед. Хотя, она вроде надавала им еды вполне прилично. Нет, все равно, Ирку надо попросить сбегать за мальчиком. Нарезав картошки, она бросила ее в бульон, потом поставила на керогаз чайник. Вроде бы на данный момент все дела сделаны, можно присесть и чуть-чуть отдохнуть, тем более опять начало подташнивать и ломить спину. Она села в тенек перед домом и стала вспоминать, когда же у нее на самом деле в последний раз были месячные. С этим шутить нельзя. Вон, в первый раз, когда залетела, так чуть коньки не отбросила. Хорошо вовремя сходила к гинекологу, и та определила, что это внематочная беременность, что грозило весьма серьезными осложнениями. Так что, если все верно, следует на следующей неделе съездить на Счастливую и провериться, что со мной и как. Мальчика брать с собой не стоит, попрошу Еву, она с удовольствием с ним посидит. Э! А если вернется Игорь? Вот, действительно, про него то она совсем забыла. Девка совсем извелась, дожидаясь своего суженного. Чует мое сердце, что скоро он появится здесь. Значит, придется брать с собой в город мальчика, Что ж, пусть прогуляется маленько, в конце-то-концов, через полтора месяца все равно придется возвращаться в эту квартиру в Ленинграде, к любимой свекрови. При мысли о свекрови, женщину затошнило еще больше. Нет, точно, похоже, что я беременна. Интересно, как отнесется к этому известию муж, ведь он в некотором смысле, персона весьма педантичная и привык планировать все заранее. Ах ты привык, вдруг завелась женщина, тогда пользуйся презервативами, а не лезь ко мне ночью, когда я сплю и не могу сопротивляться твоим ласкам. В этот момент скрипнула калитка и появилась Ирина, неся в руках какую-то скроенную из лоскутов сумочку, которую женщина раньше не видела. «Откуда это у тебя? – поинтересовалась она, понимая, что сразу же просить девочку сбегать на озеро за сыном было бы не тактично с ее стороны – Какая красивая, дай посмотреть!» Девочка с нескрываемой гордостью протянула, явно свою поделку, и принялась разглядывать лицо женщины, стараясь оценить заранее ее реакцию. Дети, они настолько чувствуют каждую фальшивую ноту, каждый неверный взгляд, что порой кажется, что лучше психоаналитиков чем они в мире нет. Впрочем, женщина была в этом уверена на сто процентов, вспоминая как вел себя мальчик, когда у них с мужем случались недомолвки и даже ссоры. Он подходил то к одному из родителей, то к другому, и молча, одним лишь взглядом, старался их помирить. Сумка была сшита из разноцветных кусочков разнообразной ткани нитками мулине. Было видно, что рукодельница очень прилежная и старательная барышня, поскольку все было очень аккуратно, стежок к стяжку. Женщине сумочка действительно понравилась. «И кто эта мастерица, что сшила такую красоту?» - безо всякой иронии спросила она, видя, как девочка краснеет на глазах. «Дай-ка я сама догадаюсь – продолжала подыгрывать девчушке женщина, внезапно для себя придумав, как будет проще уговорить Ирину сходить на озеро – Это твоя мама!» Девочка раз улыбалась и отрицательно закрутила головой. «А кто же тогда, ума не приложу?» «Я сама – пропищала девочка, еще гуще покрываясь пурпурным цветом – Мы с подружкой все утро ее сшивали. А кроить ее бабушка помогла» Ага, подумала женщина, эта та мымра, которая вечно жалуется на моего мальчика. Добрая соседка! Но вслух лишь похвалила прилежность и умение юных рукодельниц, а потом, как бы невзначай, попросила Иру об одном одолжении. Передать послание ее сыну. А чтобы все это выглядело правдоподобней, она назначила девочку главным почтмейстером поселка, поскольку у нее такая красивая сумочка. Как известно, все почтальоны ходят «с толстой сумкой на ремне», но поскольку у нее она самая красивая, а не такая обычная, как у всех почтальонов, то ей предстоит выполнить важное поручение, и позвать сына домой обедать, а заодно посоветовать тете Еве не особо перегреваться на солнышке, а по возможности, а может и вместе с ними, возвращаться домой. Девочка приняла лесть и правила игры, и с готовностью согласилась выполнить важное поручение. То, где обычно купается тетя Ева, Ириша знала не понаслышке, поскольку сама много раз ходила с ней на озеро. Ну, вот и славно, подумала женщина, когда Ира чуть ли не бегом, бросилась выполнять ее просьбу. Надо будет ей мороженное купить или «Гулливера». Женщина довольная, что не пришлось долго уговаривать девочку, которая была со свойственным ее возрасту гонором, хотя ласковая и добрая, пошла на кухню, чтобы проверить, готова ли картошка в супе, и если да, то посолить его и бросить щавель, и выключив огонь оставить томиться с закрытой крышкой. Чайник уже почти наполовину выкипел и она, недовольная своей забывчивостью, плеснула в него ковшик воды. Вдруг внутри у нее похолодело, она поняла, что за ее спиной стоит незнакомый мужчина. В поселке давно ходили слухе о каком-то маньяке, который насилует и убивает женщин. Никто в эти слухи не верил, но не могли же они возникнуть на пустом месте. Этот некто стоял молча и даже не дышал. Хорошо, что в руках есть ковшик, в крайнем случае ударю ему по морде, а потом закричу. На ватных ногах женщина повернулась и обомлела, перед ней стоял Игорь. Евин Игорь, которого она уже и забыла как ждать! «Тьфу ты, дурак – вместо приветствия, сказала женщина, переводя дух – Так ведь и в могилу можно свести!» «Здравствуй – сказал возмужавший Игорь – Ты как обычно у плиты» Они обнялись, и она чмокнула его в щеку. Ее неприятно поразило, что от него пахнет алкоголем, но выглядел он совершенно трезвым, загоревшим и возмужавшим. За тот год, что они прожили вместе с Евой на даче, все очень сблизились, притерлись друг к другу, и первый год его службы его отсутствие заметно сказывалось на их компании. Потом все как-то попривыкли, что Ева одна, и вот теперь, вся компашка в сборе. Ведь не зря я размораживала мясо, подумала женщина, разглядывая погрубевшее лицо солдата, сегодня предстоит знатная попойка. А уж за Еву я как рада, так рада. Вот если чуть пораньше он пришел, то они бы вместе с Иришкой пошли за нашими купальщиками. Игорь достал из сумки лазуритовые бусы и протянул женщине. Та покраснела, поскольку привыкла получать подарки только на день рождения или новый год. «Спасибо – промямлила она – К чему это, Игорек, ведь небось они дорогие. Оставь лучше Еве, она так тебя ждала!» «Не боись пехота – пробасил Игорь – Для нее мы тоже кое-что припасли. Кстати, а она дома?» «Они с сыном на озере купаются» «С сыном – лицо Игоря аж позеленело- Чего-то она мне не о каком сыне не писала» Женщина рассмеялась. «Хватить валять дурака, пустомеля. Ты же знаешь, что у меня сынок подрастает, али может забыл за два года?» «Так ты четче выражайся – цвет лица у мужчины принял нормальный, обычный цвет – А то, как ляпнет Они с сыном загорают. Вот и думай после этого, толи она скрывала от меня, что родила сына, пока я нес службу, чтобы сделать папе сюрприз толи нагуляла на стороне, пока я, опять же нес службу. Вот так» Они оба расхохотались. Как из-под земли появились Марья Ивановна и Марья Михайловна и взяли солдата в плотное кольцо, осыпая его всяческими поздравлениями и любезностями. Подарки для старух, как поняла женщина, не входили в его план и он лишь только рассыпался в благодарностях и интересовался, по старой памяти, состоянием их кишечника. Это был любимый конек обеих бабушек и они надолго завладели юношей, буквально не давая ему вставить слово. Наконец, вырвавшись из цепких рук старушек, Игорь подошел к женщине и поинтересовался, когда собираются возвернуться домой купальщики. Женщина объяснила ему, что десять минут назад попросила Ирину сбегать на озеро и привести сына. «Ну, а Ева, как ей в голову взбредет, ведь она же не знала о твоем возвращении. Ты бы хоть телеграмму послал» «Сюрприз хотел сделать» - ответил Игорь. «Так возьми и сходи за ней сам» «Да я уж, пожалуй, и не вспомню, где находится это озеро. Подожду, а если что, то ты же отпустишь своего следопыта со мной, чтобы он показал их вигвам – вспомнил он, как они играли с мальчишками в индейцев – Я правильно рассуждаю?» «Ты не голоден? – вместо ответа спросила женщина – У меня зеленые щи сварены» «Да нет, спасибо – сказал Игорь – Поднимусь к себе, переоденусь, а то взмок весь» «Ну, жди тогда, пока дети вернуться. А то давай, поешь супчика» Но Игорь уже направился к дому.
                * * *
Фу-х! Какие сисички у тети Евы! Как все? Сейчас принесу. Мальчик слез с горячего и наэлектролизованного тела девушки и побежал за купальником, который высыхал на кустах. Возбуждение возникшее в его теле исчезало не слишком быстро, но испарялось соразмерно прошедшему времени. Не успела тетя Ева скрыть свою грудь под тканью купальника и сказать мальчику, что все это была игра в баню, а он мыл ее по-взрослому, как мальчик, практически, внял ее совету и забыл о случившемся. Тем более, что тетя Ева предложила искупаться вместе, а это значит, что он может на своем «раке-мураке» заплывать на са-а-а-мую середину озера. Какая тут может быть игра в баню, разве это интересно, вот плавать на глубине, вот это зыко! Когда-нибудь через много лет он будет с вожделением вспоминать о том, как исследовал тело взрослой женщины, можно сказать, получал первое сексуальное крещение, которое запомнит на всю жизнь. Возможно этот день он станет переломным днем в его жизни, поскольку он всю жизнь будет искать себе свою Еву. Все вероятно так и случится, но это будет не скоро, а сейчас он еще совсем ребенок, хотя и возбуждающийся от вида, а тем более, прикосновения к женским прелестям. Говорят, что мужчины всю жизнь ищут для себя подругу жизни, непроизвольно проецируя кандидатуру на свою мать. Возможно. Но, мальчик всю жизнь будет искать себе женщину достойную той, с которой играл он в баню тысячу лет до того, как вырос и созрел, превратившись в мужчину. А сейчас все забыто, они идут плавать до середины озера, кстати, там могут водиться огромные сомы, которые хватают людей и утягивают их на дно. Так говорил дядя Саша, который никогда не ходил купаться. Медяшкин смеялся и говорил папке, что он просто боится и не умеет плавать, а дядя Саша злился, снимал с себя одежду, оставаясь в больших синих трусах, почти до самых колен, и прыгал в воду. Но, доходил только до колен, а потом махал рукой и возвращался назад. «Холодная вода здесь, да и про сома страшного рассказывают, который спит на дне озера. Вы-то мелкота, от ваших плесканий он не проснется, а вот если я волну подниму, то он точно начнет шевелить огромными усищами» «Пап, подними волну»- кричал Лешка. «Дядя Саша ну пожалуйста, подними волну, разбуди сома» - упрашивала Ирка. А мальчик испуганно стоял возле кромки воды и боязливо думал, что если дядя Саша разбудит сома, то ведь сом может утащить на дно и его, и маму, и папу. И слезы наворачивались на его голубых глазах. А дядя Саша обнимал его за хрупкие плечи и обещал, что не станет будить сома, и мальчик может спокойно плавать, только возле самого берега. Мальчик радостно кивал, вытирал кулачком слезы и бежал в воду вслед за Иркой и Медяхой с криками «Мы все инейцы Чингачгуки и никаких сомов не боимся!» С тетей Евой он тоже не боялся сома, хотя сердечко-то у него дрожало, как осиновый листок, когда он поглядывал в черные водв озера. Интересно, а на заливе тоже сом живет или какое-нибудь морское чудище. Как по его заказу, тетя Ева рассказала ему историю про дяденку который жил под водой по имени Ихтяндерь. Он даже подавился яйцом, слушая ее рассказ о том, как тот дружил с обитателями морских глубин. Интересно, а сомом он тоже дружил? Тетя Ева про сома не упоминала, а лишь, как мама заставляла его есть всякие бутерброды, огурцы и яйца, чего он совсем не любил. Вот мор, это зыко, а если бы еще и мороженное было. Когда пойдем обратно, обязательно попрошу тетю Еву пройти мимо магазина. У меня в кармашке шортиков в кармашке лежит десять копеек, я их нашел возле бочки с квасом. Тетя Ева никогда маме не скажет, что мы с ней лопали мороженное без ее разрешения. Тетя Ева моя лучшая подруга, не то, что это глупая Ирка «Тетя Ева – спросил мальчик – А Ихтияндер на кого похож?» «На тебя малыш – улыбаясь ответила тетя Ева – только не маленького, а на такого, которым ты станешь когда вырастешь. Давай лопай, а потом беги ищи, там в воде, наверняка, есть кое-что, что подскажет нам с тобой больше об Ихтиандре» Мальчик чуть не подавился, засунув целиком половинку огурца в рот, покраснел и закашлялся. А тетя Ева рассмеялась! Вот мама начала бы ругаться и бить ладошкой по спине, знаете, так всегда делается, когда человеку что-то попадет не в то горло. Да, у всех людей не одно горло а много, может даже три. Одним горлом он пьет, другим кушает, а третьим. Мальчик задумался, не придумав еще, для чего служит третье горло. Потом забыл об этом, проглотил огурец, запил морсом, который мама сделала из ягодок которые он сам собрал и спросил у тети Евы, можно теперь идти на озеро. Тетя Ева разрешила, только сказала, чтобы мальчик надел сухие трусы, а потом она проверит, если они будут мокрыми, то значит он нарушил их договоренность не заходить далеко. А как же тогда в воду-то смотреть, если не наклоняться. Ведь трусики все равно намочатся, даже если я буду стоять там где только по коленки? Тетя Ева согласилась, но предупредила, что если мальчик обманет ее и пойдет на глубину, то она больше не возьмет его с собой. Мальчик с радостью пообещал, что глубже чем по трусики заходить не станет. Нет, ну а что там на мелкоте можно найти, там даже мальки не плавают, а уж искать следы Ихтияндра, так это и вовсе чепуха на постом масле. Жалко, что маску специальную не взяли с собой, в которую можно смотреть на то, что творится под водой. Мальчик с отцом купили такую в павильоне возле вокзала. Она конечно дурацкая, потому что, в ней нельзя дышать носом, а ртом он дышать не любил. А когда еще если к этой маске прикрепить желтую трубку, то вообще, просто не понятно, как папа плавает с этой маской под водой. Тем более, что в ней ничегошеньки не видно, она все время потеет. А папа, знаете, как плавает зыко. Он мне даже ракушки привез с другого моря, даже с окияна. При воспоминаниях о раковине которая похожа на письку тети Евы, мальчик на мгновенье опьянел, и даже тяжело задышал, но это состояние длилось несколько секунд, фантазии растаяли в перламутровом воздухе и превратились в серебристую глад озера, к которому подходил он в поисках сокровищ подводных царей. Как назло ничего похожего на то, что здесь находились какие-то подводные жители. Разве вот эта консервная банка, какая-то она больно уж золотая. Может, это настоящее золотое сокровище. Вон улитка. Нет это ее домик, а она уже выросла большая и убежала, а в этот домик заберется ее детеныш. Мальчик выбросил домик улитки обратно в воду и побежал к тете Еве. Тетя Ева с восторгом восприняла его находку, и даже поверила, что это не простая консервная банка, а настоящее сокровище из «аталтиды» и его обязательно надо показать маме. «А на самой глубокой глубине озера – верещал мальчик – Там целый пиратский корабль, весь набитый различными стрелами и луками. И все из золота. Нет, честное слово. Правда-правда» «Я же просила тебя на глубину не заплывать – сердито сказала тетя Ева, сдвинув брови – Ты же помнишь историю про сома, которую дядя Саша рассказывал!» «Я забыл – виновато ответил мальчик, но не переводя дух, продолжил рассказывать про свои подводные приключения. Даже не удосужившись придумать, как же он там был на самой глубокой глубине. Вероятно, под впечатлением о рассказе про Ихтиандра, возомнил себе, что тоже может дышать под водой – А там и акулы есть!» Тетя Ева, неожиданно, схватила его рукой за пятку, так, что он вздрогнул «Это тебя Акула укусила!» И они оба весело расхохотались. Потом они рассказывали друг другу разные страшные истории. У тети Евы истории получались скорее смешные, чем страшные, а мальчик старался выдумать такую, чтобы тетя Ева и вправду испугалась. Та дрожала и пряталась под покрывало, когда он говорил про чертей и кротов, смешивая в голове множество сказок, которые слышал от матери и отца, начиная от «Дюймовочки» и заканчивая «Лесной тролль». Зимними вечерами, когда мама проверяла тетрадки своих учеников, отец читал ему Андерсена, братьев Гримм, Пушкина и сказки народов мира. От обилия героев, добрых и злых, коварных злодеев и прекрасных рыцарей, в голове у мальчика была такая каша, что он все время путал доброго героя и злодея, и поэтому его страшилки очень веселили тетю Еву, хотя та, по сюжету, должна была дрожать от страха, и забираться под покрывало. «А мы еще пойдем купаться? – спросил мальчик, с надеждой заглядывая в глаза девушки – Ведь уже сто тыщ лет прошло и я весь высохся. Ты же обещала, тетя Ева!» Тетя Ева разрешила, ура! Едва он вскочил на ноги, чтобы бросится за своим раком, как из-за кустов раздался Иркин голос. «А тебя мама домой зовет, обедать!» Мальчик обернулся. Ирка была в розовой шапочке с прорезями для кос, синей маечке до пупка и красной юбке. Через плечо у нее весела какая-то дурацкая пестрая сумка, сшитая из тряпок. Мальчик с ненавистью посмотрел на старшую подружку, понимая в душе, что она не в чем не виновата, ее просто послали передать ему слова матери. Но, тетя Ева не была бы тетей Евой, если бы не разрешила детям искупаться в последний раз «Ух-ты, какая у тебя модная сумка – сказала тетя Ева Ирке, протягивая руку и беря в нее рукоделие – Классная вещица. Давай меняться. Я тебя свою отдам, а ты мне свою?» А какую – глаза у Ирки загорелись – Ту, которая с большими пуговицами?» «Нет, - рассеялась тетя Ева – Та мне сомой пригодиться, да и велика она для тебя. Вот эту» Она показала Иришке на полиэтиленовый пакет, в котором лежала ее косметика «Не-а – Ирка обиженно поджала губы – Такие в магазине можно купить, а как у меня нельзя» Какая она глупая, подумал мальчик, понимая, что тетя Ева просто шутит. Шутит! Дубина стоеросовая, а еще с медяком в баню играет. Вот знали бы они, как мы с тетей Евой играли в баню! Его так и подмывало кому-нибудь рассказать, что произошло с ним сегодня, но он дал тете Еве честное слово, что никогда и никому не расскажет об их игре и твердо обещал себе, что сдержит свое слово. Между тем, тетя Ева скомандовала детям6 «Быстро в воду. Даю вам пять минут, а потом сразу же домой!» «А вы – спросила Ирина – Вы с ними пойдете?» «Куда?» - не поняла тетя Ева «Купаться и домой» «Пожалуй – тетя Ева надвинула на лоб свои солнцезащитные очки – я еще полчасика позагораю. Еще рано» Она взглянула на свои часики, которые лежали возле, на покрывале и прикусила губу. Что она там увидела, мальчику было все равно, главное, что он еще может побарахтаться в воде и посмотреть, как эта глупая Ирка учится плавать «по-собачьи». Сам-то он плавать не умел, хотя пытался копировать отца, который в его представлении плавал лучше всех на свете. Из всех дяденек, что ходили с ними купаться, плавали только папа и тетин Евин муж – дядя Игорь, но он сейчас в армии, поэтому его папа чемпион! Ирке уже десять лет и она надевает на грудь тряпочку, называемую купальник. Тетя Ева даже не стесняется его и показывает свои бо-о-ольшу-у-ущие сиски, а эта малявка, как взрослая. Тьфу-ты-ну-ты! Ирка барахтается возле берега, пытаясь проплыть хоть пару метров, а мальчик работая ногами как моторчик, быстро удаляется от берега на своем раке, пока не слышит грозный голос тети Евы. Тетя Ева добрая, но если ее постоянно обманывать, то она может наказать. Мальчик понимает, что сейчас ему не поздоровиться и стремительно возвращается обратно. Тетя Ева не кричит на него, как мама, она просто говорит тихим голосом, что он подвел ее, ведь она запретила ему отплывать далеко от берега, и поэтому она понижает к нему свой уровень доверия на еще одну единицу. Мальчик обиженно надувает губы. Это у них игра такая, в уровень доверия. Если он или Медяков ведут себя хорошо и во всем слушаются тетю Еву, то они «настоящие друзья», если кто-нибудь из них сделает по отношению к ней или к кому-нибудь еще, плохой поступок, то уровень доверия снижается до «друзья», потом «знакомый», «незнакомый» , «пустышка» и так далее. У мальчика уровень доверия никогда не опускался ниже отметки – «друзья», хотя, остальные тетеньки и мама тоже, считали его настоящим хулиганом, почище, чем Лешка. Кстати, у Лешки Медякова уровень доверия доходил до самого низкого – «Я тебя не замечаю». И вот теперь у него будет – «знакомый». Мальчик чуть не расплакался, хотя понимал, что сам во всем виноват и пенять тут ни на кого нельзя. Но, все равно, было так обидно, ведь они даже в баню с тетей Евой играли. Но ничего, он соберется, будет совершать только хорошие поступки, и тетя Ева опять будет считать его «Настоящим другом». Выйдя на берег, мальчик попытался было оправдаться, но тетя Ева так посмотрела на него, что он понял, что это бесполезно. Мальчик тяжело вздохнул. Вот так, теперь он не «друг», а просто «знакомый». Сдув своего рака, он хотел положить его в сумку, но тетя Ева сказала, чтобы он бросил его на кусты, он высохнет и она сама принесет его домой. Тем временем, Ирка переоделась в соседних кустах, вот дура! Мальчик, от злости на себя, даже выругался, что прежде позволял себе очень редко, и они приготовились к дороге домой. Неожиданно для самого себя, он подбежал к тете Еве и крепко обнял ее и поцеловал в щеку. По его щекам катились огромные, размером с мамины бусы слезы. Тетя Ева холодно отстранила его, хотя он видел, что глаза у нее набухли и что она вот-вот, и расплачется. «Я приду через полчасика – взяв себя в руки, сказала она – Добирайтесь без приключений». Мальчик взял свою сумку, которая стала заметно легче, и постоянно оглядываясь назад на тетю Еву, которая расположилась на покрывале вниз животом, расстегнула купальник и, повернув голову в сторону солнца, сняла очки с затемненными стеклами. Ирка бодро шагала впереди, неся свою дурацкую сумку, как погремушку. Мальчик отчего-то так был зол на подругу, что практически не разговаривал с ней до самого переезда, и лишь когда они встали у закрытого шлагбаума, поведал ей историю про Ихтияндра, который может дышать под водой, а как нормальный человек жить не может, поэтому он спит в ванной и кушает рыбу. А еще есть целая подводная страна на дне нашего озера, он забыл как она называется и придумал ей имя «Страшнонтида», вероятно, имея в виду, что там на дне очень страшно и жутко. Показывать консервную банку он не стал, девчонки глупые, понял он уже тогда, они ничего не смыслят в сокровищах и всяких настоящих пиратских штучках. Останавливаться возле киоска с мороженным он тоже не решился, хотя ему так хотелось потратить свои десять копеек и купить, все-таки, себе фруктовое мороженное, тем более, по обыкновению оно очень быстро кончалось. Эта точно все маме расскажет, размышлял он, когда они проходили мимо магазина, девочки они все ябеды и вредины. Вот бабушки Маши они добрые, тетя Женя и Полина, они хорошие, а тетя Ева, она его любимая подруга. Она так ему и говорила: «Мы с тобой малыш, друзья не разлей вода. Я тебя очень люблю!» Как он плохо поступил, что обидел тетю Еву, когда она придет домой, он обязательно извинится перед ней и подарит ей букет цветов, которые нарвет сейчас же на полянке за домом, вот только покушает. Ирка что-то говорила ему в ответ, но он не слушал ее, он думал про сегодняшний случай на озере, про игру в баню, про Ихтияндра, про страшных чудовищ живущих в стране, название которой вылетело из памяти, про рыбок которых едят акулы, а главное, о том, что как здорово он придумал, что придумал нарвать для тетя Евы цветов. Он знал одно место, правда мама запретила заходить за болотину, но он ослушается сегодня ее приказа и обязательно сходит к осоке и нарвет там большущих-пребольшущих фиолетовых колокольчиков. Их очень мало там растет и он их дарит только маме на День Рождение. Но, сегодня он сорвет их все и подарит тете Еве и попросит у нее прощение. Тетя Ева очень добрая, она не будет на него долго злиться и они снова станут друзьями. С этими светлыми мыслями мальчик и Ирка зашли во двор дома. Мальчик с изумлением остановился, а Ирка бросилась на шею дядьке. Точно, он хоть и был тогда совсем маленьким, но помнил дядю Игоря, который учил их с Медяком надувать лягушек, вставляя им в попу соломинку, за что, тетя Ева всегда на него ругалась и грозила ему кулаком. Ура! Дядя Игорь вернулся, значит. Мальчик запнулся. Это означало, что тетя Ева больше не станет ходить с ним купаться, не станет играть с ним в разные игры, не станет рассказывать вечерами истории про страшных комаров, которые такие большие, пряма как люди. Мальчику взгрустнулось, но все равно, как здорово, что дядя Игорь вернулся с войны. Тетя Ева теперь не будет иногда замолкать во время разговора и глядеть куда-то в небо. Дядя Игорь ее муж и они скоро поженятся. «Ну, что ты встал, воин – донесся до него бас дяди Игоря, приводя сознание в нормальное состояние, выводя из ступора – Не хочешь мне пожать руку?» Мальчик стеснительно подошел к здоровенному дядьке и протянул ему свою тоненькую ручонку. Дядя Игорь крепко пожал ее. «Да ты настоящий мужик – констатировал он, обнимая его левой рукой за плечи и прижимая лицо к своему торсу – А вымахал-то как, прям Геракл» «Ты уж скажешь – вступила в разговор мать, а потом обратилась к сыну – Быстро мыть руки и обедать, а потом покажешь дяде Игорю, где вы с тетей Евой загораете» «А я тоже могу – влезла Ирка – Я знаю, где они купаются» «Нет уж – сказал дядя Игорь – Мы мужской компанией встретим даму, раз она собирается еще погреть свои косточки на солнышке» Мальчик бегом бросился к умывальнику, помыл с мылом руки и побежал в комнату. Надо быстро-быстро съесть обед и успеть нарвать цветов и подарить их тете Еве прямо на озере, а то потом ей будет не до него. Хорошо, что суп уже остыл, и мальчик проглотил его за считанные минуты. Пюре с котлетой, он просто слизал с тарелки и весь перемазался. Мама даже не стала ругаться на него за это, а он не болтал, как обычно за столом, рассказывая ей про свои впечатления. Когда они с тетей Евой и дядей Игорем вернуться с озера, он обязательно расскажет ей и про Ихтияндра, и про подземную страну и много всякой всячины, а теперь он очень торопиться. «Переоденься – сказала мать, доставая из чемодана чистую маечку – А весь перезюзюкался, как поросенок» «Спасибо мама – мальчик встал из-за стола и обнял мать – все было очень вкусно» «Какой-то ты странный сегодня – заметила женщина – Пей компот и иди, дядя Игорь наверное заждался» Мальчик переоделся и вышел на улицу. Дядя Игорь, действительно, ждал его сидя на скамейке возле малинника и куря сигарету. Надо было придумать повод, чтобы сбегать на заветную полянку, и мальчик сказал дяде Игорю, что хочет в туалет. «Давай, давай, воин – миролюбиво ответил тот – Я как раз докурю» Мальчик бросился по тропинке, пробежал мимо туалета, выскочил с территории участка и через полянку и болотину, побежал к заветным колокольчикам. Едва добравшись до высокой осоки он обомлел. Прямо над ним, высоко в небе, как ему показалось, летел огромный комар, про которого рассказывала тетя Ева. Этот комар спускался, приближаясь прямо к нему. Мальчик съежился и с испугом закрыл лицо руками. Рядом с ним что-то грузно шлепнулось на землю. Мальчик открыл глаза и испугался еще больше. 
                * * *
Хреновая из меня подружка! Ева еле сдержала слезы, глядя, как огромная слеза текла по раскрасневшейся щеке мальчугана. Зачем я такая жестокая, ведь он такой милы, такой добрый ребенок. Ребенок, ведь этим то и все сказано. Когда я позволила повести ему с собой, словно взрослому мужику, даже не подумала, что ведь он даже не достиг половой зрелости. Его эрекция это не то, что происходит у мужиков при виде голой бабы. Скорее, мое тело он воспринимает, как тело матери. Нет, конечно, он по настоящему возбудился и я это чувствовала, как дрожал в моей руке его маленький пенис. А с каким вожделением он мял мою грудь! Это природа, от нее никуда не денешься. Может, мальчишка представляет, фантазирует себе что-то совсем иное, а может, это то самое, о чем подумала я. Ну, почему он не взрослый мужик, я бы точно отдалась ему, не смотря на то, что вот-вот должен вернуться этот засранец Игорь. При мысли об женихе, Ева закрыла глаза и представила, как они будут любить друг друга ночи напролет. Она никогда раньше не считала себя сексуально озабоченной дамой, во всяком случае, все намеки и предложения посторонних мужчин, или не замечала вовсе, или с ходу отвергала. Игорь у нее единственный и неповторимый, остальное швах. Что же на нее нашло сегодня. Сначала утром мастурбировала под душем, на глазах у изумленного мальчика, затем просто по-свински вела себя на пляже, позволить мальчику гладить ее по всем интимным местам. Когда она вспомнила, как он проводил ладошкой по ее влагалищу, у нее аж круги пошли перед глазами, до чего это было по настоящему сексуально. Теперь она понимала тех женщин древнего Рима, которые предпочитали иметь в своих любовниках юных подростков. Но, то половозрелые юноши способные на совершение полового акта, а ведь здесь совсем сопляк. Господи, не покарай меня за это, но ведь еще немного и я попросила бы его чтобы он потыкал своим членом мне между ног! При этих мыслях она намокла. Коснувшись рукой влагалища, она поняла, что еще несколько дней и она не выдержит и отдастся первому встречному бугаю. Ей надоело заниматься онанизмом по несколько раз в неделю, она хотела любви и ласки, теплоты мужских ладоней на теле и твердого, пылающего пениса у себя внутри. Она тяжело вздохнула и перевернулась на живот, чтобы не искушать себя и не подвигнуть к мастурбации. Вначале, она пыталась отвлечься и почитать, благо прихватила с собой Ремарка «Черный обелиск», которого ей подсунул кто-то из знакомых, она даже не помнила его имени, только знала, что он был безумно влюблен в нее. Она всегда считала этого немецкого писателя, не таким озабоченным как Мопассан или Боккаччо.  Но и тут случился конфуз, в первой же главе, на второй страницы она читает, как герой романа наблюдает за женой мясника, которая каждое утро торчит в своем окне «в чем мать родила». Дойдя до отрывка: «Лиза продолжает стоять у окна, у нее черная челка, подстриженная как у пони, дерзко вздернутый нос, и она поводит грудями, словно изваянными из первоклассного каррарского мрамора, точно какая-нибудь тетка, помахивающая погремушками перед младенцем. Будь у нее вместо груди два воздушных шара, она так же весело выставила бы их напоказ» Ева захлопнула книжку и бросила на траву. Особенно ее задели слова про «погремушки, которыми какая-то тетка трясет перед младенцем». Разве Ева не занималась сегодня все утро тем же самым? Только если у Ремарка это образ, то здесь все было на самом деле. Ева, действительно, демонстрировала мальчику (!) свои прелести, и получала от этого сексуальное удовольствие. Нет, похоже, что без онанизма не обойтись. Она принялась вспоминать, как они занимались любовью с Игорем. Перебрав в голове множество эпизодов, она остановилась на том, как затащила любовника в ванну в тот момент, когда у ее подруги отмечали юбилей, и в квартире той  народу больше чем звезд на небе. Это был экстремальный секс, поскольку гости все пребывали и пребывали, и каждый норовил помыть руки перед тем, как сесть за стол. Но ванна была занята. Самое веселое заключалось в том, что дверь в нее не закрывалась! Каждую секунду в ванну заглядывала чья-то голова и с ошалевшим, от увиденного взглядом, тихим голосом извинялась и захлопывала за собой дверь. Этот эпизод скорее рассмешил Еву, а не возбудил, поэтому она стала перебирать другие более эротичные моменты. Когда они трахались в Финском заливе, а мимо туда-сюда прохаживались купающиеся? Нет, в настоящий момент это тоже не возбудило Еву. Странная какая-то штука. Маленький мальчишка так заставил трепетать ее плоть, что она могла кончить едва прикоснувшись пальцами к клитору, а все то, что казалось ей суперсексуальным не вызывало должных эмоций. Неужели, з0а этих долгих два года, она истощила весь свой запас эротических фантазий? Нет, ведь сегодня утром все получилось. Но, тут Ева поймала себя на мысли, что получилось, похоже, именно из-за того, что мальчик смотрел на нее сквозь щель в сарае, она знала об этом и делала это для него. Вот дура, надо было с детьми домой возвращаться, чего здесь вылеживать, все не в масть, как говорит Марья Михайловна, когда сводная сестра открывает прикуп, во время игры в тысячу. Впрочем, наверное позагораю еще минут двадцать, искупаюсь и двину к дому, у самой уже в животе заурчало. Кстати, ведь у нас еще кое-что осталось из овощей. Ева поднялась св подстилки, потянулась, поводя грудями, как ремарковская Лиза и наклонившись, принялась шарить в сумке с остатками еды. Внезапно, она почувствовала на своем теле чей-то взгляд, но встав в полный рост, прикрыв грудь руками, на всякий случай, так никого и не заметила. Но, она явственно ощущала на своем теле чей-то взгляд. Причем это был похотливый, вожделенный, страстный взгляд кобеля, яйца которого распухли от накопившей2ся в них спермы. Еве стало немного страшно, она даже подумала, что стоит собраться и пойти домой, но вскоре это чувство исчезло, растворилось в горячем воздухе, и она подумала, что это всего лишь плод ее бурных фантазий. Женщинам свойственно преувеличивать степень опасности, как впрочем и недооценивать. Что ж, будем считать, что в данный момент, она это чувство преувеличила. Ева разбила оставшееся яйцо, порезала перочинным ножиком помидор, высыпала на обрывок бумаги соль из стеклянной мензурки, предназначенной для каких-то химических опытов, и принялась обедать. В отсутствии Игоря, она питалась шаляй-валяй. Если с утра она еще заставляла себя сварить геркулесовую кашу на воде, часть пуская на маску для лица, то в обед она вообще могла ничего не есть, а на ужин выпить чашку чая с кексом или вафлями. В промежутке между завтраком, обедом и ужином, она, правда, постоянно ела разнообразные овощи и фрукты, которые можно было приобрести в наших магазинах, или те, что угощали ее многочисленные поклонники и соседи по даче. Лишь тогда, когда на даче устраивался какой-нибудь «сабантуй» с пельменями или шашлыками, тогда она позволяла себе, оторваться по полной программе. Дачные вечеринки, это было, вообще, что-то. Женщины готовились к ним, как к праздникам. Закупали продукты за неделю до банкета, поднимали на уши всех знакомых, сколь чем-то могущих помочь приобрести: мясо, копченую колбасу, красную рыбу и прочую снедь. С самого утра, обычно по субботам, весь участок превращался в армейскую полевую кухню. Задействованы были все, от мала до велика. Даже Ева, большая любительница поспать, поднималась на час раньше и трудилась вместе со всеми. Детей отправляли в магазин за свежим хлебом и батонами. Олег готовил дрова для мангала и закупал спиртное плюс лимонады. Отец мальчика разделывал красную рыбу, резал твердокопченую колбасу, сыр и вскрывал банки со шпротами, сайрой и килькой. Александр занимался мясом, поскольку никому это действо доверить не мог. Кроме того, следовало очистить шампуры от появившейся грязи и налущить щепы для самовара. Старшее поколение убирало двор, поднимая такие пыльные бури, что все соседние участки знали, что у нас сегодня пьянка. Женщины готовили праздничный ужин. Евгения, на правах хозяйки и обладательницы духовки, пекла пироги с капустой и саго с яйцом. Полина чистила картошку, морковку, свеклу и прочие овощи. Мать мальчика занималась приготовлением различных салатов, типа «оливье», «мимоза» и делала винегрет. Еве доставалась самая тяжелая, на ее взгляд, работа, она резала зелень: укроп, петрушку, лук и другие. Кроме всего прочего, кто-то постоянно бегал в колодец за водой, которая мгновенно заканчивалась, едва доходила до хозяек. Кто-то убегал смотреть, не разбежались ли куда-нибудь дети. Но, ведь нужно было еще и периодически кормить участников сего действия. Тогда объявлялся обеденный перерыв, и хозяйки тащили свои кастрюли на керосинки и керогазы, разогревали супы и второе и почивали своих домочадцев. Лишь Ева ничего себе не готовила, она так наедалась, пока резала эти дурацкие укропы и петрушки, что казалось, до шашлыка она не доживет. Ну, а как же еще. Стоишь у стола, режешь лук, а тут тебе и редиска, и морковка, и помидоры с огурцами. Пойдешь относить женщине лук, а тут ее муж колбасу кромсает и сыр, но разве тебе насильно в рот не запихают пару кусков финского сервелата или голландского сыра. Вот так, и есть. Все идут супы лопать да говяжьи сардельки, а Ева садится на скамейке, ни жива не мертва, и сидит отдувается. Глаза выпучит, резинку на юбке чуть приспустит и обалдевает над собой. Когда все отобедают, то действо готовки и поглощения сготовленного, возобновится с новой силой. Вот у Жени дошли пироги и всем надо обязательно попробовать, не мало ли соли, не слишком много дрожжей в тесте, не сыровато ли оно. Потом все пробуют «оливье» и винегрет, от которых мало что остается. Копченую колбасу, красную рыбу и сыр уминают так, между прочим, лузгая сочные ломтики словно семечки. Ну, это и к лучшему. К вечеру, к шашлыку не остается ничего лишнего, не считая конечно шпрот, кроме помидор, огурцов и зелени. Шпроты тоже найдут свое применение. Пока трещат дрова в мангале, пока раскрасневшийся от жара воздуха и огня Александр, словно сталевар стоит возле мангала и управляется с углями, пока отец мальчика руководит процессом насаживания кусочков свинины, помидор и лука на шампура. Олег разносит мужчинам по рюмке холодной «Столичной» извлеченной специально для этого действа из холодильника, держа в одной руке водку, а в другой кусочек черного хлеба со шпротиной. Вод так и исчезает последняя лишняя деталь в спектакле под названием: «У нас сегодня шашлычок». После шашлыка и обильного возлияния, следует чай из самовара с кусочком торта из ресторана «Север», всеобщее купание в речке, лазание по деревьям, танцы и карты. Наутро все просыпаются бодрыми, опухшими и подверженными первыми признаками депрессивной дисфункции организма. Рассол поможет мужикам, а что же делать, бабы нам? Пойти на речку освежиться, попозже чуть, воды напиться, кому поможет молоко, тем паче козье, не того, сегодня квас в гостях пригож, эй Леш иди, и ты хорош. Мороженое есть не стоит, лишь пучить станет от него, столь колоритное оно. Какая стирка, к черту каши, сегодня девки дети ваши, гуляют так, как Бог пошлет, везет вам, мой все не идет. Совсем уже старухой стала, мне триста лет, и вам не мало, но вон у вас детишек тьма, а у меня зима, зима. Как она в таком виде будет своего суженного встречать? Он же мигом сбежит от нее, коровы толстой. Так бывало только на праздники, а в остальные дни, Ева ела меньше чем птички, живущие на яблоне перед ее окном. Вот и сейчас, ну что там, парочка яиц, да помидорка с огурчиком, да горбушка круглого черного хлеба, вот и все. Правда, она с подозрением заметила, что женщина что-то уж больно бойко суетилась на кухне. Так сегодня же пятница, у нее муж приезжает, вот она и старается. Еве стало смешно, когда она подумала, что вот так же будет суетиться, встречая своего Игоря после работы. Дудки! Фигушки с маслом! Что будет на столе, то и съест, а специально готовить, она категорически не станет. Впрочем, вздохнула Ева, время все расставит на места, время покажет. Собрав скорлупу от яиц и шкурку от огурца, она оказалась горькой, в целлофановый пакет, Ева бросила его в свою сумку. Надо не забыть выбросить его в мусорку возле магазина. Потом долго искала свои часы, помня, что положила из на край подстилки, но нашлись они там, где им и следовало быть, в косметичке. Время было три часа. Надо окунуться и чопать к дому. Солнце палит по-прежнему, и будет продолжаться это безобразие до вечера, да и вечер обещает быть чрезвычайно душным. На небе ни одной тучки. Ну и лето выдалось в этом году. Вернее последняя неделя в июле. А ведь июль не достиг даже своего экватора, обычно жарит-то во второй его половине. Собрав все вещи в сумку, Ева решила искупаться и возвращаться на дачу в купальнике, как обычно делала возвращаясь с Курорта или Солнечного. Завязав тесемки малинового лифчика на спине, она подошла к воде. На «пляже» народу стало не много меньше, видно людишки тоже пошли поправлять запасы килокалорий, потерянных за время возлежания на пузе возле воду. Ева положила на смятый камыш свои солнцезащитные очки и вошла в воду. Просто окунуться и домой или сплавать к острову, размышляла она, переминаясь с ноги на ногу и отгоняя от себя слепней, которые являются здесь главной бедой. Ладно, сплаваю к озеру, решила она и с криком «ОХ!» бросилась в воду. Вода за это время настолько прогрелась, что Еве показалось, что она плавает в бассейне СКА в Ленинграде, благо, что хлоркой не пахнет. Правда, чем дальше от берега вода слегка понижала свою температуру, вероятно, здесь более холодные глубинные воды смешивались с поверхностными и создавали иной микроклимат. Не доплыв до острова метров двадцать, Ева слегка устала и решила отдохнуть. Перевернувшись на спину, она легла на поверхность воды и зажмурившись, прислушалась. До ее слуха донесся плеск воды. Внезапно, у нее закололо в ногах, признак страха. Она вспомнила, что ей почудился чей-то неприятный похотливый взгляд на своем теле, и перевернулась на грудь. Метрах в пяти от нее плыл, судя по всему, молоденький парнишка, держа направление к ней. Ну, это ерунда, у нее прошел мондраж и она спокойно повернула в сторону своего места. Тем не менее, пловец догнал ее и подплыл перед ней, мешая ее дальнейшему продвижению. Молоденький совсем, лет шестнадцать-семнадцать, решила Ева, пообщаться ребенку захотелось. Так и оказалось. Юноша, постоянно выплевывая воду изо рта, пытался возбудить к себе интерес, представился и стал рассказывать всякие байки, как говориться «за жизнь», и в какой-то момент в его бесцветных глазах она прочитала желание. Мал еще подумала Ева и в тот момент юноша подплыл к ней вплотную и схватил за грудь. Причем не за купальник, а именно за голые сиськи, поскольку купальник он умудрился стащить за две секунды. «А сиськи у тебя классные! – сказал юноша с придыханием, сплевывая воду – И твердые такие» Вот вляпалась, подумала Ева, вот что сейчас делать? Начнешь орать, вырываться, возьмет и утопит, вон у него глаза какие бешенные, но не болтаться же здесь в воде с его руками на моей груди, тем более, что он так мнет их, словно это тесто, а не живое тело. Попробовать поговорить с ним, уговорить? Тем временем, юноша заплыл ссади и так сжимал ее грудь, мял ее, дыша так громко, что взлет авиалайнера из аэропорта в Пулково показался бы шепотом. Еве даже почудилось, что он поцеловал ее в шею, а когда она почувствовала, что его твердый член уперся в ее купальник, то она поняла, что намерения у мальчика серьезные. Самое удивительное, что еще полчаса назад мечтавшая о мужике и обещавшая себе отдаться первому встречному, если Игорь не приедет, Ева не испытывала никакого желания к сексу, а юноша вызывал у нее отторжение, скорее даже отвращение, нежели хотение. Она всегда балдела, когда мужские руки касались ее сосков, она начинала дрожать и тяжело дышать, и даже как-то подумала, что вот если это будет длиться больше трех минут, то она отдастся любому без зазрения совести. Зная эту свою слабость, она никого к груди не подпускала, за исключением Игоря, и вот сейчас, парень уже в течении пяти минут мнет ее грудь, а она холодна, как лед. Нет, конечно, если он станет меня убивать, я ему дам, решила она, почувствовав, что отвязаться от парня не удастся. «Что тебе надо? – наконец, решила Ева спросить, хотя тут и ежу было понятно, что хочет от нее этот юнец – У меня муж на берегу» «Мне все равно – простонал парень, действительно, целуя ее в шею, и одной рукой гладя по животу – Я хочу тебя!» Мама! Он так возбужден, да к тому же от него за версту несет алкоголем. Главное, чтобы не был маньяком, про которых то и дело судачат тетки. «У меня месячные – Ева выбрала тактику обороны, стараясь уговорить парня, хоть отлипнуть от ее тела, а то он так повис на ней, что она еле-еле удерживается на поверхности воды и уже «слопала парочку огурцов» - Давай в другой раз» Что я несу, ну кто в эту чушь поверит? Может, следует подыграть ему и показать, что тоже желает его, а потом. Потом дать кулаком в слюнявую рожу или схватить за яйца и оторвать их! План был бы, может, и не плох, но Ева была по натуре трусихой и боялась, что если она окажет хоть какое-нибудь сопротивление, то он, точно, ее утопит, отказавшись даже от насилия. «Ты хоть слезь с меня – сказала Ева – А то я уже устала держать нас двоих, я же тебе не лошадь. Парень слегка разжал свои объятия, но зато, рука, не занятая тереблением ее сосков, забралась в трусы и достигла ее гордости. Вот сейчас его пальцы проникнут внутрь, вот он ковыряет там. Еве стало больно, и она вскрикнула. Ее крик, еще сильнее возбудил юношу, чего она и ожидала, и он чуть ли не порвал ей половину влагалища. «Поплыли к берегу – простонал он  старая дура, подумала Ева, на острове с ним справится будет еще сложнее, чем в воде, бычок-то похоже здоровый. Ох, дура какая, ну куда меня понесло!? Главное, чтобы он был один. Ну, дам ему один раз, может, кончит и отпустит. Главное, чтобы не маньяк и один. Ох, какая же я дура «Хорошо – сказала Ева - поплыли на остров, только ты убери свои руки, а то ты мне влагалище так расцарапал, что я не смогу тебя принять» Парень подчинился ее требованиям и убрал руки с грудей и промежности, но зато, схватил одной рукой за волосы и поплыл рядом, словно возница с морской кобылицей. По дороге Ева сделала несколько попыток уговорить его отпустить ее, честно пообещав встретиться с ним в иной обстановке и отдаться по полной программе. Парень был неуступчив и не приклонен, чего и следовало ожидать. Вырываться было бесполезно и последние метры они проплыли в тишине. Ева первой вступила на берег и к своему ужасу увидела, одежду разбросанную по всей поляне, посреди которой стояла початая бутылка вина, судя по этикетке «Агдама». Самое ужасное, что на поляне находится еще один мужик. Групповичок, выдохнула она. Такой чести она еще не удостаивалась. Парень подтолкнул ее к середине поляны. Вдруг, луч света проник в темное царство страхов Евы. Этим мужиком был Хамась. Хамась, милый, спаси меня!
                * * *
Циклоп травоядный поплыл, подумал юноша, наблюдая, как Хамась, прикрыв один глаз и прислонившись к дереву, стал петь «песни нанайских мальчиков». Юноша взял у него из руки сигарету с конабисом и затянулся. Возле берега, где расположилась полногрудая девушка, раздавались детские голоса. Он выглянул из-за кустов. В воде плескалось двое детей. Затем последовал суровый женский окрик, и дети выбрались на сушу. Юноша затянулся еще раз и отхлебнул из горлышка вина. Трахнуть бы эту бабу и дело с концом! Вскоре щебет детских голосов, доносившийся до его уха, стал удаляться. Все, ушли, со злостью сплюнул юноша, и повернулся в сторону Хамася, который прекратил завывать, а поднял глаза к небу и уставился в одну точку. Приходнуло парна конкретно. Обернувшись, юноша к своей радости заметил стоящую женщину. Ее торс возвышался над высокой травой, а налитые груди аж сверкали на солнце, возбуждая его воображение. Внизу живота у него вскипало такое вожделение, которого он не испытывал еще не разу за все свои семнадцать лет. Женщина исчезла, но юноша, как старый охотник, продолжал смотреть в ту сторону. Наконец, спустя несколько минут, она, уже в купальнике, подошла к воде и встала у кромки озера. У юноши заколотилось сердце. Похоже, что сейчас она пойдет купаться. Похоже, что дети ушли. Похоже, что у меня появился щанс, наконец, стать мужчиной. То, что женщина вряд ли отдастся ему добровольно, он даже не думал. Его мысли вперед гнал не разум, а огромная глыба похоти, несшаяся под откос его задурманенного травой и вином сознания. Девушка вошла в воду, обтерла тело водой и посмотрела в его сторону. Он отшатнулся, хотя понимал, что увидеть его из-за кустов она не могла. Лишь бы она поплыла, лишь бы не ограничилась обтиранием, молил он. И женщина, как бы поддаваясь его желанию, бросилась в воду. Причем, поплыла она в сторону острова. Все, этот шанс я не упущу, решил юноша, и тихо вступив в воду, поплыл по направлению к девушке, когда та, перевернувшись на спину, принялась принимать водно-воздушные ванны. Подплыл он к ней, почти не слышно. Лишь за несколько метров до себя, она видно почувствовала, что находится не одна, и перевернулась на живот. Их взгляды встретились. А она, действительно, Ева, не врал Хамась, подумал юноша, восхищаясь красотой женщины. Конечно, она старше его на несколько лет, но как говорили его приятели: «*** ровесников не ищет». Она испугалась и это не плохо, значит, с ней больше никого нет. Юноша подплыл к девушке и попытался заговорить, но та, словно воды в рот набрала. Тогда он не выдержал, подплыл вплотную и засунул руки под купальник, ощущая в своих ладонях ее огромные, мягкие груди. Эти побольше будут, чем у Алки, вспомнил юноша привередливую одноклассницу, которая вечно издевалась над ним. Юноша сжал ее грудь и застонал. Как он хочет засадить этой Еве свой член, так, чтобы порвать ее пополам, чтобы дойти до самого сердца. Он все мял и мял ее грудь. Она не пыталась кричать и отбиваться, что несколько снизило накал его страсти, но соски, эти большие соски в его пальцах, вновь добавляли энергии. Наконец, они перебросились несколькими фразами. Девушка лепетала что-то про мужа, про месячные, но он не слышал ее слов, он только чувствовал себя, свою плот. Он заплыл ссади и принялся шарить левой рукой по телу, целуя ее в шею, стараясь вызвать в ней ответный огонь. Но, ее голос был холоден, как лед, а тело не дрожало от истомы и вожделения, как его. Тогда он проник в святая-святых, во влагалище, пытаясь засунуть палец как можно дальше, минуя клитор прямо туда, где скоро будет его член. Неужели она не чувствует, как он уперся в ее трусы, готовый разорвать ей купальник. Наконец, она сдалась и согласилась плыть с ним на остров, чтобы слиться в порыве единой страсти. С сожалением, он выпустил из руки ее огромную грудь и взяв за волосы, на всякий случай, поплыл рядом. Когда они вышли на берег, он еще раз с восхищением оглядел ее фигуру. Она не попыталась бежать, он крепко держал ее за космы, да и бежать было не куда. Хамась лежит никакой, а ведь она знает его, подумал юноша, могут проблемы возникнуть. Так и произошло. Девушка закричала Хамасю, чтобы тот помог ей, но парень был где-то далеко, в иных мирах, и навряд ли адекватно воспринимал происходящее вокруг. Тогда, поняв, что ее участь неизбежна, девушка смирилась и опустилась на траву и зло посмотрела на юношу. «Ну, давай – сказала девушка, снимая с себя купальник и ложась на траву – только сделай это поскорей» Юноша торопливо стянул трусы и встал перед ней на колени, играя бедрами, поводя своим членом из стороны в сторону. Девушка брезгливо посмотрела на его отросток и раздвинула ноги. Он бросился на нее сверху, сжимая груди в руках, пытаясь найти ее губы и тыкаясь членом между ног, стараясь попасть в заветную щель. В теории он был силен, но на практике полный ноль. Девушка отворачивалась от его поцелуев, но ноги не сжимала, а лежала молча, как бревно. Несколько раз попытавшись проникнуть в ее лощину, парень приуныл, ощущая, что эрекция и возбуждение начинают спадать. «Ну, помоги же ты мне – завопил он – Я сейчас сума сойду!» «Ты меня захотел насильно, вот сам и отдувайся – ответила Ева, со злорадством замечая, что у парня плохо с либидо – Может ты просто меня не хочешь?» Да, он издевается, решил парень и сунул ей во влагалище сразу три пальца. Там было сухо, как в аравийской пустыне. Он принялся тереть ее клитор. «Мне больно – спокойно сказала он, поняв, как надо действовать – Передохни, и попробуй еще раз» «В рот, возьми его в рот! – взвыл юноша, наблюдая, как исчезает эрекция – Соси сука» И тут Ева допустила ошибку, сообщив юноше, что его грязный огрызок он пусть засунет в рот своей маме. Это была непоправимая ошибка. Юношу опять унизили, указав на недостаточный размер его пениса, сказав, что это жалкий огрызок, а не достойный мужчины хуй. Он вытащил руку из ее влагалища и ударил ее наотмашь по лицу. Она дернулась, но лишь зло выругалась в ответ. Это вновь возбудило настырного юношу, но и вторая попытка войти в нее, окончилась неудачей. Едва коснувшись ее половых губ, член опадал и сжимался как комок тающего снега в руке. Тогда она нагло рассмеялась ему в лицо. «Да у тебя братец большие проблемы с потенцией – сказала девушка – надо бы к врачу сначала, а потом насилием заниматься» Он вновь ударил девушку, на этот раз кулаком, разбив ей губу. Потекла кровь. Он попытался сунут, полуобмякший член ей в рот, но она плотно сжала губы, и разжать их не представляло возможности. При этом все время приходилось контролировать ее руки, опасаясь, как бы она не вцепилась своими острыми ногтями ему в мошонку. Них… не получается, чуть не плача подумал юноша. Надо Хамася позвать. И плевать, что он знает эту шлюху, я изобью его так, что он мать родную забудет. Ударив девушку еще, на этот раз кулаком в живот, он вскочил на ноги и бросился к Хамасю. У него-то огромный хуй, пускай он ее трахнет, глядишь и у меня получится. Хамась находился в прострации. Юноша принялся трясти Хамася, бить его ладошками по щекам, натирать ему уши, постоянно оглядываясь назад, чтобы не упустить добычу. Но Ева не поднималась. Видно удар по печени был на столько силен, что боль скрутившая девушку, не позволяла ей подняться. Наконец, Хамась пришел в себя, уставившись на юношу стеклянными глазами. «Хамась, ты меня понимаешь – сказал юноша, поднимаясь с колена – Помочь сможешь?» «Что надо сделать – проскрипел Хамась, когда сознание вернулось к нему в мозг – Мы домой плывем?» «Дай слово, что выполнишь мою просьбу – ответил юноша, памятуя о том, что Хамась знает эту шалаву – И не будешь задавать лишних вопросов» «А что случилось-то – Хамась потер слипшиеся глаза – Что такое» Юноша отошел чуть в сторону и показал Хамасю на девушку лежащую скорчившись на траве. Девушка была голая и красивая и чем-то напоминала Еву «Помоги мне трахнуть эту сучку!» Хамась с трудом поднялся, еще раз протер глаза и узнал Еву «Нет – он отчаянно замотал головой и завыл, как блаженный – Нет, никогда» «Но ты же дал слово – пытался убедить его юноша – Дал, держи!» Но разговаривать с Хамасем было бесполезно, тот уперся рогом и не отступал. Тогда юноша плюнул на него и попробовал вновь залезть на стонущую девушку. Перевернув ее с бока на спину, от смочил слюной свои пальцы и смазал ей влагалище, другой рукой он дрочил свой член, чтобы тот принял подобающий вид. Когда ему показалось, что член твердый словно гранит, а влагалище открыто, для входа в него, он лег на бездыханное тело девушки и принялся, с помощью обеих рук, вставлять в него свой член. Все, пошло, пошло, еще чуть-чуть и он войдет в нее и тогда. Он отпустил руки и впился ими в ее грудь, пытаясь еще больше поднять градус своего возбуждения. И вот, когда казалось, сейчас она откроется и все будет здорово, девушка дернулась и его член, так и не войдя в ее влагалище вылетел из него и мгновенно обмяк. Вне себя от ярости, юноша принялся наносить жестокие удары по все частям этого прекрасного тела. Досталось и Хамасю, который пытался заступится за Еву, закрыть ее своим телом. Хамась отлетел в сторону, встал, бросился вновь на юношу, но тот ударом ноги в лицо, вырубил пацана на несколько минут. Ах ты сучка! Ах ты ****ь! Ведь надо же, почти получилось, почти вошел, а ты! Он бил, бил, бил ее по Лицу, превратив его в кровавое месиво, по огромным грудям, сделав из них груши, по животу. Наконец, он успокоился и передохнул. Мысль о том, что сейчас он творит, не разу не поселилась в его сознании, он думал только о том, что у него опять ничего не получилось и во всем виновата природа, наградившая его таким маленьким хуем. Вон Хамась, все еще не придет в себя, дрянь, помойная крыса, ни пить, не курить не умеет, а хуй огромный. Да что же это такое. Нет, но ведь я почти вошел в нее. Сука! Он пнул полумертвое тело. Взгляд его упал на бутылку «Агдама» и он осклабился, заметив, что в ней еще плещется влага. Юноша подошел к бутылке, допил до конца ее содержимое, повертел в руках, думая, куда бы запустить ее, но тут его взгляд упал на распластанное на земле тело девушки. Ее ноги были вызывающе раздвинуты в разные стороны, а покрасневшая ****а так вызывающе глядела на него, улыбаясь своими кроваво-красными губами. Вот куда я пожалуй пристрою бутылку. Юноша, похоже, перестал понимать, что он творит, он подошел к девушке, опустился перед ней на колени и вставил горлышко бутылки во влагалище. Потом, чуть поднажал и задвинул бутылку глубже. Полумертвое тело девушки чуть дернулось. «Ах, вот что тебе нравиться – сказал юноша вслух – Получай ее всю!» Он встал и пнул ногой по дну бутылки, которая почти целиком вошла в тело девушки. Тело дернулось, она застонала , захрипела и затихла. Он еще несколько раз ударил по донцу, но девушка больше не подавала признаков жизни. Внезапно, возбуждение спало, он замер и вдруг, осознал, что он сейчас натворил. Он еще раз взглянул на окровавленное тело девушки, заметил, как тонкая струйка бурой жидкости вытекала из того места, куда от только что забил бутылку «Агдама». У юноши ёкнуло сердце, задрожали колени и руки, и он рухнул на траву, обхватив руками голову. Боже мой, нет, это не я, это был кто-то другой. Это Хамась сделал, а не он. Разум медленно восстанавливался, пытаясь бороться со страхом и охватившим его ужасом. Как это могло случиться? Почему он? Нет, сейчас не до ответов на глупые вопросы. Что делать, вот главный вопрос. Спрятать теле девки? Столкнуть его в воду и сваливать, как можно скорей. Меня здесь никто не знает, никогда не видел. Тот мужик возле вокзала? Так пойди, докажи. Хамась! Вот тот, кто может повредить ему. Но, Хамась куда-то смылся. Как он мог так быстро скрыться незаметно, да еще прихватить с собой одежду? Хамась! Надо найти Хамася и… И его придется убивать. Впрочем, к чему это? Этому дурню может, конечно, и поверят, но пока он все внятно расскажет, пока промычит что-нибудь связанное, времени пройдет уйма. Главное, выбраться с этого острова, главное, выбраться с этого поселка, главное, чтобы сбежавший Хамась не привел людей, которые окружат остров. Мысли юноши, как тараканы на бегах, неслись вперед, опережая одна другую, и он попросту не понимал, что следует ему делать. Он сел, огляделся. Девкой заниматься некогда. Он, кстати, больше так и не решился взглянуть в ту сторону, где лежало тело. Может, попробовать перебраться вплавь и уйти лесом? И наплевать, что он не знает этих мест, главное, поскорее свалить с этого проклятого острова. Он увидел, валявшуюся неподалеку пачку «Шипки». Все из-за этой проклятой травы, будь она неладна. Ладно, надо сваливать отсюда и поскорей. Прострация заканчивалась, он вновь обрел частички разума, который выручал его в различных ситуациях. Все, конец, надо сваливать. Где же Хамась: Он никак не мог найти Хамася, который только что лежал вон там, возле той осины. Он оглядел лужайку, и шмоток его не было тоже. Черт, он сейчас возьмет лодку и поплывет на берег. Без лодки ему до берега не добраться, он ведь плавать не умеет. И как я мог упустить этого говноеда. Юноша схватил свои шмотки, скоро натянул брюки, ботинки и, набросив рубаху, бросился в ту сторону, где была лодка. Хоть островок был совсем крошечным, он, убей бог, не помнил, куда они с Хамасем затаскивали лодку. В какие-то камыши, но с какой стороны и где. Он помнил, что продирались они сквозь какой-то кустарник, какие-то деревья. Но, где это. Мозг работал в бешенном ритме, если Хамась сумеет добраться до берега, то ему конец. Придется скрываться в лесу, что находится на берегу. Да, какое там скрываться. Это все, это конец. Тут и папа не поможет. Мысли юноши запутались в голове в огромный клубок и он с горящими глазами, стал бегать по острову в происках того места, где они спрятали лодку. Даже если Хамась уже в ней, до один он далеко не уплывет. И вообще, тишина, слышно как поют птицы и стрекочут кузнечики, а плеска весел на воде нет. Он еще раз прислушался. Голоса доносились откуда-то издали, прогремела электричка по рельсам, переезжая через мост. Нет, Хамась не мог так быстро испариться с острова, он где-то здесь, притаился. Что делать, искать его или лодку? Логика подсказывает, что лодку и тогда, тогда если все так, то Хамась, не умеющий плавать, останется на острове, а он спокойно доберется до станции и свалит из этого проклятого поселка. Ну где же они вытащили лодку на берег. Где-то в кустах, где ольха и береза, где гнилые пни и валежник. Где то место. Юноша, словно медведь–шатун, стараясь не поранится об острые ветви сухих осин, принялся обследовать берега острова, где по его предположению, могла находиться лодка. Заросли были настолько густыми, что он, вероятно, мог уже несколько раз пройти мимо того места, где находилась лодка. То, что лодка никуда не делась, он уверовал по причине того, что Хамась физически не мог бы добраться на ней один до берега, за этот короткий промежуток времени «Хамась – в полголоса крикнул юноша, не ожидая ответа, но, надеясь, что тот испугается и выдаст себя – Хамась!» Тишина. Он затаил дыхание и лег на землю, приложив к ней ухо, как это делали актеры в фильмах про индейцев. Сообразив, что он попросту сходит с ума, он встал, отряхнулся и громко крикнул: «Хамась, сволочь, я знаю, что ты здесь, лучше откликнись. С твоей Евой все нормально. Да, я был не прав, я слегка побил ее, но сейчас она спит. Проснется, вот совсем скоро и мы отвезем ее на берег. Хамась, у меня папа работает в райкоме. Хамась, у него огромные связи, он устроит ее в лучшую свердловскую больницу в Ленинграде. Хамась, она будет лучше, чем была. Хамась, я ведь только слегка поколотил ее и все. Я пошутил, я не хотел ее насиловать, просто… – он запнулся, понимая абсурдность этих заявлений. Даже если Хамась не видел, как он вогнал ей бутылку «Агдама» во влагалище, то он же защищал ее, когда я ее бил. – Хамась, дружище, я был не прав, но с ней все будет хорошо. У меня папа работает а горкоме КПСС он все может, он отправит ее в Москву, в лучшую кремлевскую больницу, где лечат наших вождей! Хамась, но откликнись ты, наконец. Сволочь! Сволочь! Если я найду тебя, то задушу, оторву твой хуй и запихаю тебе в рот. Хамась, дружище, но откликнись, ну, пожалуйста!» Нет, конечно, все это бесполезно, вот так стоять и вопрошать к небесам. Надо найти лодку и сваливать. Надо разыскать лодку и сваливать «Хамась, ты дурачок – вновь завопил он, спустя некоторое время – Я нашел лодку и уплываю, а ты останешься здесь один, вместе с трупом этой бесстыжей девки! Ты понимаешь это, Хамась! Ты или сдохнешь здесь с голодухи, либо тебя найдут и пришьют тебе убийство. Ведь на острове остаешься только она и ты. Дурак ты, Хамась! Я предлагаю тебе реальный вариант. Поплыли отсюда вместе, мы же с тобой, как братья. И вино вместе пили, и травку курили. Тебе понравилась конопля, Хамась? Я могу достать тебе гору плана и ты будешь балдеть целыми днями. Хамась, ты слышишь меня!? У меня спрятан целый мешок высококачественной конопли из Чуйской долины. Хамась, я подарю его тебе!» Он хотел еще что-то крикнуть, но тут замер, увидев, что из высокой травы, возле берега, торчит нос их затхлого суденышка. Как же он мог позабыть, что они чуть не увязли в трясине или тине возле острова, когда выгружались на берег. Все, нафиг мне теперь ты нужен, Хамась, дружище. Подыхай здесь вместе со своей Евой. Ей наверное очень понравился размер моего члена, который я вставил на прощание. Юноша подбежал к лодке и попытался столкнуть ее в воду. Но, лодка лишь покачивалась из стороны в сторону, завязнув в зыбком грунте. Он утроил усилия. Лодка слегка подалась назад. Он впрыгнул в нее и принялся раскачивать из стороны в сторону, стараясь сделать так, чтобы под его тяжестью, и от вибрации, она сома пошла бы вниз. Это ему не слишком удалось, но все же, когда он выпрыгнул из лодки и снова приложился к ней, упираясь ногами в корень какого-то дерева, то на сей раз, посудина сдвинулась на добрых двадцать сантиметров. Эх, если бы был Хамась, то мы бы эту тварь за две секунды спустили бы на воду. Промучившись, тем не менее, минут двадцать, юноша сумел столкнуть лодку с берега. Теперь она мерно покачивалась на покрытой тиной воде. Весь перемазавшись, он наконец, взобрался в нее и стал вычерпывать воду, которой набралось довольно прилично, за столь малый промежуток времени. Вычерпав часть воды, он выбросил одну из покрышек в воду, чтобы облегчить ход лодки и взялся за весло. «Прощай Хамась, ты проиграл! – прокричал счастливый юноша и принялся отгребать от берега – Что б ты сдох, вместе со своей Евой!» Евой! Евой! Отразилось от берегов эхом. До спасения оставалось несколько десятков метров.
                * * *
Череда дней менялась с калейдоскопической скоростью, а Хамась шел по какой-то лесной тропинке, жевал траву и пел песню о том, как прекрасно жить на свете, когда знаешь о том, когда наступит твой конец. Эта была старинная песня. Он не помнил, где впервые он услышал ее, но она глубоко врезалась в его память и он всегда напевал ее, когда ему было хорошо и светло на душе. Дорога была извилистой и не ровной. Ее постоянно пересекали различные ручьи, топи, хляби, болота, горы, пустыни и полупустыни. Хамась с легкостью обходил любые препятствия, перепрыгивал мелкие речки, переплывал широкие озера, что же касается всяких возвышенностей, то он просто не замечал их на своем пути. Из его зеленого рта раздавались скрипучие звуки песни, рассказывающие о рождении смерти. Оказывается, что смерть тоже рождалась в каждом из нас, росла, мужала, крепла, матерела. И когда она созревала и становилась той самой смертью, о которой знаем все мы, то человек, в котором она была зачата умирал, но при этом умирала и сама смерть. Это была очень глубокая, философская песни и Хамасю очень нравился куплет, а песня тянулась бесконечно, как жизнь, о том, что один человек решил убить в себе смерть пока она не набрала вес, пока не заматерела и не превратилась, собственно, в смерть. В общем, он захотел задушить ее в зародыше, чтобы потом обрести вечную жизнь. Для того, чтобы убить в себе смерть, что только этот человек не делал. Он и принимал различные яды, он резал себе вены, он бросался с горы в пропасть, он сжигал себя на костре, но смерть никак не хотела сдаваться. Она только росла, здоровела и становилась все могущественней и сильней. Тогда человек плюнул и перестал с ней бороться, решив, что смерть сильней его и борьба с ней бесполезна. Он сел на придорожный камень и сказал себе, что надо жить. И тут же умер. Вот какая была песня, которую пел Хамась переступая через маленькие ручьи и перелетая через крутые горы. Он мог бы спеть массу таких и подобных этой, песен, но постоянно забывал слова и вообще, он не знал, что он Хамась. Он был просто некто, который идет по извилистой тропинке шириной в несколько метров, а вокруг него рос огромный папоротник и кричали разные птицы. Куда шел Хамась, который не знал, что он Хамась, он не знал, но знал, что идет в правильном направлении, потому что, его звал откуда-то оттуда, туда куда он не знал зачем идет, какой-то голос, чей это голос, он тоже не знал, но знал, что этот голос зовет его, значит он ему нужен, тому, которого он не знал, но знал, что он его зовет, потому что, он ему нужен. Хамась шел по узком ему нужен. Хамась шел по узкои                у горному перевалу и справа от него плескалось безбрежное море, освященное двумя солнцами. Одно солнце было наверху, прямо над его головой, а второй внизу, у самой кромки воды, где начинался закат. Там где кончался рассвет, там было второе солнце, которое над головой. Пройдя по перевалу и видя, как тысяча дельфинов выпрыгивают из воды, приветствуя его, и миллионы китов пускают фонтаны воды, воздавая ему дань уважения, он прошел по узкому коридору, между двух скал и оказался в густом лесу. Где его чуть не разорвали несколько злобных псов. Он закричал, как раненый олень и взобрался на дерево. Но, тут показались охотники и отогнали собак прочь, а Хамась, который не знал, кто он такой, слез с дерева и продолжил свой путь дальше. Впереди у расселины показался ручей, в которым человек с лицом Бога ловил разную рыбу. В основном в его сети попадались различные ерши и пескари, но человек с лицом Бога не унывал, потому что, это и был сам Бог, который, как известно, был рыбак. Бог сказал Хамасю, «отведай рыбы, сын мой, и ступай дальше, там ждет тебя тот, кого ты никогда не видел, но которого знаешь, как себя самого и ищешь всю свою жизнь» Хамась, который не Хамась, а неизвестно кто, отведал рыбу, предложенную человеком похожим на Бога, который и был Богом, поблагодарил его, обмыл ему ноги и пошел дальше, как советовал бородатый старик, искать того, кого он не знает, но ищет, не видел, но хочет найти. Хамась шел, переступая через горы и обходя пригорки, переплывая ручьи и болота, и перешагивая через моря. Хамась шел так долго, что стер в кровь ноги и они все сочились кровью, а когда кровь сворачивалась и застывала, то превращалась в рыбью чешую. Пока он шел, ногти на ногах выросли до такого размера, что стали длиннее пальцев на ногах. Загрубели так, что стали лапами, как у страусов, с когтями как у орлов. День сменял ночь, осень весну, зима шла сразу после весны, а лета не было вовсе, потому что, оно спало где-то далеко за горами, где было два солнца, одно на закате, а второе на рассвете. Оба солнца никогда не встречались друг с другом, но постоянно находились вместе над линией горизонта, поэтому, для того, кто выдавал себя за Хамася, это было весьма странным и не понятным явлением природы. Как так может быть, два солнца находятся на одном небосводе и никогда не встречаются вместе? Хамась и не Хамась думал над этим вопросом целый год, но так и не сочинил об этом не одной мало-мальски приличной песни.  Зато, он сочинил песню о том, что два человека если любят друг друга, то никогда не смогут друг друга понять, потому что, любовь она такая штука, которая не дает человеку здраво мыслить и постоянно застилает глаза розовою кисеей. Это была старинная монгольская песня, которую Хамась или тот, который не знал, кто он такой, сочинил накануне, сидя у костра и глядя, как языки пламени пожирают дрова. Вот так и любовь, пел Хамась, съедает человека дотла, оставляя лишь пепел и золу, и что только смерть, которую человек так пестует всю жизнь, способна успокоить человечье сердце и скормив ее земляным червям, придать покой душе. Хамась был большой философ, наверное даже круче чем дедушка Ленин, которого он встретил тут недавно, пару веков назад, сидящего на пне и жующего поганки. Все философы, рано или поздно начинали грызть гранит науки и жевать поганки, но дедушка Ленин делал это особенно изящно, оттопырив мизинец на правой руке и залезая при этом на пень. Хамась, который не совсем-то и Хамась, а черт знает кто, слышал об этом давно, от своего приятеля, но он никогда его не видел и не знал даже, как его зовут. Эти знания передавались с помощью телекинеза и хаотичных вибраций подкорки головного мозга. У Хамася мозгов не было, впрочем, как и у того, кто выдавал себя за Хамася. Хамась все знал с самого рождения, хотя не знал, кто он и жив ли он или еще не рожден. Можно было бы предположить, что не Хамась, это вообще не Хамась, а нечто, но он этого не знал, потому что, пел сейчас песню про то, что всякая дорога ведет туда, куда ты захочешь по ней пройти. Он уже спел почти все свои песни, и про смерть, и про любовь, вот только про дорогу он стал петь сейчас, потому что, ему вдруг почудилось, что он приближается к конечной цели своего многолетнего путешествия по узкой тропинке шириной с сотни километров, через моря и горы, через реки и водопады, через леса и поля. Нет, конечно, это был Хамась, потому что, рот у него был зеленым от съеденной в окрестностях травы, а ноги походили на куриные или страусиные лапы, с когтями как у сокола. Лицо у Хамася округлилось, а нос вытянулся и отвердел так, что он мог выковыривать им из коры деревьев всяких жучков и гусениц и есть, заедая сочной травой, росшей в этих местах в изобилии. Хамась никогда не уставал, а если уставал, то ложился на землю и укрывался листьями папоротников. В конце-концов, ему надоело постоянно рвать папоротник и он привязал его к своим рукам, и когда два солнца, которые никогда не встречались на горизонте, словно люди, переставали светить и становилось холодно, он обнимал себя руками с привязанными к ним папоротниковыми листьями и ему становилось тепло. Вскоре, тело его обросло шерстью, как у мангуста и он перестал чувствовать холод, но листья папоротника, так прочно въелись в его плоть, что он даже не делал попытки отодрать их от рук. Хамась стал частью природы, по которой шагал с высоко поднятым клювом, как у птицы и ногами, как ноги у страуса. Он хотел бы сочинить еще одну, самую главную и важную песню, но не знал, о чем ее можно сочинить, потому что, он уже пересочинял все песни, которые только были на свете. Это были песни разных народов и они были очень древними, но Хамась сочинил их совсем недавно, поэтому, древнее их быть не могла быть не одна из спетых им ранее. На пятнадцатый день пути Хамась наконец понял, что скоро он придет туда, куда стремился прийти всю свою жизнь. Но куда это туда, он не знал, он чувствовал это своей звериной шкурой, своими страусиными ногами и носом словно клювом с руками папоротниками. Дорога стала уже, лес вокруг него перестал хлестать его по морде своими еловыми лапами, ручьи под ногами стали прозрачней и впереди показалась солнечная поляна, освященная двумя солнцами, которые, наконец-то, сошлись вместе. Впереди находился стеклянный замок, больше похожий на аквариум для золотых рыбок или на клетку для райских птиц. У Хамася, а это был, несомненно, он, гулко застучало сердце, он достиг цели своего бесконечного путешествия, длившегося пятнадцать лет. Сейчас он должен увидеть того, кого никогда не видел, но был его плоть от плоти. Бог ведь он никогда не врет, тем более такой, который накормил его пескарями и ершами. Хамась остановился, выплюнул изо рта застрявшую между зубов гусеницу, поправил папоротниковые листья на руках и запел песню о путнике, который пришел к дому, который искал всю жизнь. Ведь эту древнюю песню он не пел ни разу, он даже не знал, что она существует. Местами, стеклянный дворец, больше похожий даже на курятник, а не на аквариум или птичью клетку, был отделан такими же пластмассовыми гофрированными листами, что и павильоны возле вокзала, того, что видел Хамась, который все же не совсем теперь Хамась, в самом начале своего долгого путешествия по узкой дорогу, становившейся вдруг широкой тропинкой, где текли горы и возвышались над лесом ручьи, где в глубоком ущелье светила луна, заточенная туда по прихоти хозяина двух солнц, встретившихся впервые на горизонте, хотя миллиарды лет не замечавшие друг друга, где моря выходили из океанов и сливались в одну большую реку, где злобные цепные псы, загнавшие его на дерево и отогнанные охотниками, вдруг превратившимися в нагих дев, водивших хоровод возле костра, где догорала последняя головешка надежды на то, что на этот раз не родится наконец смерть, а если и родится, то родится мертворожденной, как рождаются жившие в утробе матери дети, но не успевшие сделать глоток воздуха, потому что, змея смерть опередила жизнь и развившись стремительней, в чреве матери, стянула пуповиной слабое тельце, где любовь совсем не любовь, потому что, любовь это дружба, а дружба никогда не станет любовью, лишь ненависть, непонимание и недоверие могут зваться любовью, потому что, они никогда не перерастают в дружбу, которая губит любовь отнимая у нее самое главное, отнимая восторг и интригу, превращая радость и печаль в рутину, а боль в повседневную скуку, завернутую в листья папоротника, который цветет лишь один раз в сто лет, поэтому тот кто видит его цветение никогда не рождается, потому что, всем людям на земле не дано знать число сто. Сто это такое мистическое число, что Хамась, выплюнувший изо рта траву, за всю свою не долгую жизнь не разу не смог до него досчитать не сбившись по пути, ведущим по узкой тропинке в сто метров шириной, между двух утесов, возвышающихся посередине моря, в котором плещутся отблески двух солнц, никогда до сего дня не встречавшихся на небосводе, потому что, одно из них закатное солнце, а второе рассветное, и хотя они, оба, двое, но третьего не дано, поскольку здесь нет ночи, а значит луна, спрятанная создателем в глубокую пропасть совсем не к чему, как нечему волноваться, когда на грядке всходят сорняки, ведь их сожрут ночные мотыльки, кружащие над лампой в темноте, когда оба солнца ускользают за линию горизонта, и перестаешь ощущать дыхание времени, которое может дышать лишь тогда, когда рассветное солнце уже на закате, а закатное еще купается в море, которое застыло миллионы лет назад, потеряв это самое дыхание времени, этот свежий бриз, переходящий в бурю, где мятежный, одинокий лист папоротника никак не может обрести покой, потому что, покой это есть жизнь, а жизни ведь нет, как таковой, потому что, вместе с ней родилась смерть и достигла своего могущества и величия, гораздо раньше, чем предопределила дальнейший ход, задушенного в утробе матери, времени. Таким образом, Хамась все понял, что из его песен невозможно выбросить не одного слова, потому что, эти слова вложил в его уста тот человек, похожий на Бога, который и есть Бог, ловящий рыбу в чахлом ручье, протекающем между двух гор, название которых Хамась не знал, да и к чему ему знать, то, что никому не интересно. Человек пытлив, его ум стремится к совершенству, поэтому Хамась и предпочитал не думать, что число сто настолько непредсказуемо, что даже цифра пятнадцать стоит в нем в самом начале, а не в конце, так зачем же знать, что такое сто, когда постоянно сбиваешься и не можешь без слез досчитать до конца, а конца не видать, потому что, вслед за цифрой пятнадцать идет цифра восемь, но упавшая на траву, и валяющаяся на граве, как змея укусившая себя за хвост и больше не способная передвигаться. Хамась стоял перед стеклянным курятником и размышлял над тем, а зачем он пришел сюда, ведь он спел все древние песни, которые только знал и слышал когда-то, которые впитал с молоком матери. Хамась вдруг понял, что он понял, зачем он пришел сюда. Он понял то ключевое слово, которое никогда не звучало в старинных песнях которые он только-только сочинил. Он узнал его среди миллионов других слов, это было слово МАТЬ. Для чего Хамась искал всю свою жизнь эту самую траву, которую нашел в самом начале конца пути, там где гудят поезда, там, где стоят два павильона отделанные пластмассовыми листами, такими же, как на одной стороне этого стеклянного замка, похожего больше на загон для птиц, или стойло для рыб. Именно эти знаки, показали Хамасю, что он достиг цели своего путешествия, а все песни на свете, которые он спел, дали понять ему ключевое слово, которого не было в тех древних песнях, разных народов вселенной, потому что, они его не знали. Они все знали слово отец, потому что, отец это Бог, тот человек, который угостил его рыбой, но они не были знакомы со словом мать, потому что, она не дала им не рыбы, ни мяса, вообще, ничего не дела, разве, что превратила ноги в страусиные с огромными когтями, как у сокола или орла, но в птичий клюв, а папоротник врос в плоть. Хамась где-то слышал об этом замке, но не знал где, потому что, он не мог о нем слышать, поэтому и спросить было не у кого. Но, тем не менее, он зачем-то пришел сюда, спев все песни и лишь в последней строчки, последнего куплета, поняв, что пришел сюда найти свою мать, которую не видел никогда в жизни. Все его бесконечное путешествие оказалось таким простым, что он прослезился. Все, что он видел и слышал, всех тех кого встречал, включая псов, загнавших его на дерево, и нагих дев водящих хоровод возле кострища. Человек, похожий на Бога, рыбачивший в пересохшем пруду, разве он прямо не сказал косвенным языком, куда и зачем он идет, разве не намекал ему, потчуя слегка протухшими пескарями, что идет он не туда куда знает, а туда куда должно идти, а значит он придет туда, достигнув цели. Вот он и пришел к этому загону для скота, для которого даже заплаты нормальной, стеклянной найти не смогли, а украли из павильона у вокзала, где ждало его начало всех начал. Хамась помялся с ноги на ногу, возле стеклянной двери, из-за которой ничего не было видно. Звонка на двери нет, да и двери-то, в сущности тоже, какая-то оконная фрамуга, влезть в которую можно только согнувшись в три погибели, словно в курятник. Хамась попробовал протиснулся туда, но у него ничего не вышло. Тогда он принялся кричать благим матом, как дьякон в церкви, когда ему прищемили яйца дверью. Эту историю Хамась хорошо помнил, потому что, никогда о ней не слышал и даже не знал, кто такой патриарх. На его зов, из фрамуги, возле кафельного пола, высунулась голова седой женщины, точнее сказать, высунулась седая голова, старухи. «Чего тебе надобно старче?» «Я пришел – сказал смиренно Хамась, снимая с головы шапку ушанку, которой у него отродясь не было – чтобы найти свою мать» «Я твоя мать – ответила женщина – разве ты не узнаешь меня?» «Нет – честно признался Хамась – ведь я никогда тебя раньше не видел» «Ну, что, поглядел – сказала женщина – и что?» «Как что – удивился Хамась – ты даже не обнимешь меня, ведь ты моя мать!» «Мать живет в царстве живых – разозлилась старуха и захлопнула фрамуга – а это царство грез» Говеное какое то царство грез вышло, Хамась почесал затылок. Где же мне искать мать? А как теперь выйти отсюда, неужели ему предстоит проделать весь этот жуткий путь обратно, прыгая через горы и леса, проползая под реками и шагая по морям. Неужели он опять будет сидеть на березе, спасаясь от псов и есть вонючих пискарей, которых угостит его человек похожий на Бога. Нет, он не хочет этого. Хамась стал стучать в стеклянную дверь, которой не было и орать: «Хамась, еб твою мать! Очухивайся, наконец!» Ведь Хамась он и не Хамась то никакой на самом дела, он вообще никто, и не откуда. «Хамась, просыпайся!» Это говорил уже не он. Хамась раскрыл глаза и луч солнечного света брызнул ему в лицо. Сознание постепенно восстанавливалось, хотя голова была тяжелой и ужасно болело в районе висков. Ну и дурь он курил, а нафига? Думал взлететь. Он вспомнил, все вспомнил. Напротив него стоял юноша и бил его ладонями по щекам. Хамась глупо улыбнулся и отвел его руку. «Я все соображаю!»   Тут до его сознания дошло, что просит от него юноша и он взглянул мимо него. В груди у него похолодело. На земле, распластанная как лягушка, лежала Ева. Хамасю стало страшно и он закричал. Юноша ударил его несколько раз по лицу и вновь полез на девушку. Хамась довольно быстро очухался, и встал, когда же этот изверг принялся избивать Еву, то бросился на него раз, два, три, но в итогу, получил сильнейший удар ногой и потерял сознание. А ведь это было счастье, что он лишился чувств, потому что, понял находясь в забытье, он понял свое путешествие в мир грез, и понял, для чего он живет и что следует делать в данный момент. Справиться с этим бычком он не сможет, зато он сможет позвать на помощь, если успеет. С гудящей головой, Хамась перекатился метров на пять в сторону, где лежала его одежда, без нее он не сумеет выполнить свою миссию. Не глядя на Еву и распластанного на земле юношу, видно притомившемуся от своих зверств, Хамась надел штаны и пиджак, натянул ботинки и пополз туда, где росла единственная высокая на острове береза, Он с легкостью взобрался на самую макушку и не о чем не думая, потому что, времени рассуждать просто не было, приказал себе ЛЕТИ, и полетел. Он летел неуклюже, тем более, что у него болела рука, которую юноша повредил ему при драке. Он летел не очень высоко над замлей, постоянно борясь с потоками воздуха, движущимися в разных направлениях в зависимости от высоты полета. Он не восторгался тем, что всю жизнь знал, что умеет летать, он торопился, он должен сообщить, что происходит на острове. Хамась не рассчитал своих сил, и до дачи, где жила Ева добраться не сумел, рухнув буквально в ста метрах от нее. И он ослеп, в последние мгновения своего полета, потому что, почувствовал, как обрывается серебряная нить связавшая его с этим миром, поэтому не мог видеть, как к нему подбежал мальчик и наклонился над ним. «Хамась, это ты? – спросил мальчик, трогая его разбитое тело – Ты летать умеешь?» «Там на острове, посреди озера – сказал Хамась и из горла у него пошла кровь. Фразу он закончил уже задыхаясь от крови, которая клокотала в горле и пеной выходила наружу – убивают Еву, Скажи всем об этом» Хамась затих, дернулся и сжался, как эмбрион в утробе у матери. Мальчик потрогал Хамася, пытаясь разжать ему рот, но только перемазавшись в крови, пустился на дачу, забыв про цветы, рассказать обо всем дяде Игорю.
                * * *       
Шмыгая носом, Игорь курил, положив ногу на ногу. Целых два года он ждал этой встречи, и вот она не за горами. Он представлял их встречу, как Ева, вначале ехидно улыбнется краешками губ, как умеет только она, а потом стремительно бросится к нему, с криком «ЛОВИ!» и усядется на руки, обняв его за шею. Как она поцелует его в губы, сначала тихонько и нежно, потом чуть сильнее, потом засосет его и сама задрожит, как огонь у гаснущей свечи. Он будет держать ее на руках, а она обхватив его шею, будет шептать ему на ухо всякие слова. Она долго не захочет слезать с его рук, и начнет обижаться, словно дитя, когда он попробует поставить ее на землю. Он и сам не прочь держать ее на руках вечно, но эта вечность тоже когда-то закончится и все же придется опустится. Но, только для того, чтобы побыстрей добраться до дома и заняться любовью. Как Ева умеет любить! О, если бы кто-нибудь знал это. О, Ева была такая выдумщица, что другой такой во всем мире не сыскать. Чего только стоит то, какие места для секса она выбирала. Игорь постоянно перебирал их в памяти, и никогда не мог упомнить всех. От банального сеновала и постели, до полного народа пляжа и не запертой ванной на Дне Рождении у подруги, когда во время соития постоянно появляются новые зрители. Вообще, Игорю казалось, что Еве нравилось, чтобы все видели, как они любят друг друга. Иногда, идя где-нибудь по улице, она вдруг останавливалась, обнимала его за шею и целовала в губы долго и протяжно. А людской поток вынужден был огибать с дух сторон это возникшее неожиданно препятствие. Зато, если им делали замечания, особенно пожилые люди, то она всегда извинялась, и впредь обещала вести себя пристойно, при этом крутя кукишами возле талии. Игорь смотрит на дорогу, по которой идут люди. За то время, пока он служил, контингент заметно помолодел, хотя, что не говори, старикам вездн у нас почет. Поселок расположен в очень удобном месте, и от Курорта одна остановка на электричке, и до Солнечного, тоже одна. Курорт он больше для семейный пар с детьми, а Солнечное считается молодежным пляжем. Вот так и получается, что весь поселок запружен людьми всех поколений. Причем, снимают тут люди дачи по несколько лет, а то и десятков, поскольку со снабжением здесь все прекрасно, с экологией, тоже, вроде, как проблем не наблюдается, тогда почему бы и не пожить здесь летом в свое удовольствие. Все таки здорово, что они с Евой вышли после ее экзамена именно на этой станции. Именно здесь, мы зачнем нашего будущего ребенка. Конечно, Ева будет кричать, что она хочет обязательно девочку, я конечно, соглашусь, но обязательно, заделаю ей пацана, вон, хотя бы такого, как мальчишка. Игорь улыбнулся, представляя, каким он будет важным, когда станет отцом. А про Еву, так вообще и говорить не стоит. Беременность сделает ее еще краше и она родит самого красивого мальчика на свете. Ну, ладно, не надо эмоций! Пускай будет девочка, мы ведь все равно на одном не остановимся. Правда, Ева! Вон, Генка домой пошел и машет рукой, мол, заходите со своей, но только не сегодня. Игорь кивает в ответ, понимая, что сегодня в Генкином «казино» большая игра. Генка все уже успел поведать корешам, сидя за кружкой пива у вокзала. Чего-то мальчишка долго ходит, видно приспичило, улыбается Игорь и вновь придается воспоминаниям. Вот идет она походкою летящей, в сапогах резиновых на босу ногу, чувствуешь себя не настоящим, как пилот в нелетную погоду. Грудь колышется, как волны на приливе, красный свитер, телогрейка и косынка, где ты был Адам, где твой звенящий, голос посреди пустыни царства Инков. Скуден мир, под сенью колыбели, где во веки не было младенца, ярки краски вашей акварели, да и их не дотянуть до сердца. Сердце, что разбилось за порогом, где дорога пыльная клубится, где любовь не ведая тревоги, мечется, порою веселится. Веселиться братья не к кручине, пусть веселие пойдет по кругу, мы ли разве столько не любили, что разлив хоть все, останется друг другу. Станция, не помню уж какая, деревенька, старики, старухи, продавщица, видимо бухая, конский ржач, да комары и мухи. Узкая тропинка между сосен, ягоды черники и брусники, пара мужиков на сенокосе, как святые в римской базилике. Где бы ни были они в гостях иль дома, в отпуске, в саду, на сенокосах, не укрыться от любви безмозглой, все равно, воротишься в засосах. Ее тело, грудь, глаза, ложбинка, та что между ног обосновалась, паучком плетется паутинка, их же жизнь иною нитью прялась. Прялась той серебряною ниткой, данную им от рожденья Богом, что проводит скользкою дорогой, по полям и весям жизни зыбкой. По лугам, где спали мы не зная горя, по верфям, где плачут корабли не видя моря. По дороге лунной, бесконечной, приводящей к царству сновидений, тех семнадцати упущенных мгновений, завершенья юности беспечной. Под дождем пройдем и под грозою, снегопад лишь волосы укроет, волк завоет, вьюга, та подхватит, хватит господа, отходит поезд и билеты и застелены кровати. И купе в простуженном вагоне, и охотники, что вроде на привале, чистят ружья и бурчат о воле, ту вовек что право не видали. Чистят ружья, поезд мчится в поле, положи мне голову на плечи, млечный путь запутался от боли, молоко пролив на эту вечность. Глупо ждать подарков от природы, грозовые тучи опустились, ты ко мне на плечи примостилась, я же стал хранителем погоды. Из туч свинцовых в тишине, дождь огненный прольется, глупых мыслей стадо, по хлевам загонит, спи моя колдунья, жизнь, она как выстрел, коль отлита пуля, не беги. Догонит! Щурясь глазами на солнце, Игорь заметил, как из дома вышла мама мальчика «Вы все еще здесь – сказала она и спросила – А где мой?» Не успел он ответить ей, как из-за кухни выскочил мальчик. На него страшно было смотреть. Волосы дыбом, глаза на выкат и полны от страха, рука в крови. Мальчик подбежал, но не к матери, а к Игорю и заикаясь рассказал, что с ним приключилось на поляне. Мать, конечно не поверила ему, хотя сама перепугалась от его вида, а вот Игорь воспринял все за чистую монету. Он мгновенно вскочил на ноги и бросился в сторону поляны. Он знал то место, где росли эти большие колокольчики, василькового цвета. Мальчик побежал за ним следом, женщина, волей не волей, вынуждена была присоединиться к процессии. Игорь никак не мог найти тело Хамася, хотя, конечно весь этот рассказ мальчика выглядел, мягко говоря, неправдоподобно. Если бы он пришел и сказал, а то прилетел, рассказал и умер. Но, что-то подсказывало Игорю, что мальчишка говорит правду, уж больно испуган он, да и кровь на руке откуда. Вероятно, он придумал только то, что Хамась прилетел. Игорь оглянулся. Прямо перед полянкой, где росла осока и колокольчики росли несколько больших осин. Вот оттуда и мог спрыгнуть Хамась, большой любитель лазать по деревьям. Естественно, что при приземлении Хамась ушибся и у него пошла носом кровь. Мальчик коснулся его и испачкался, а когда побежал на дачу, сообщить информацию, то Хамась встал и ушел. Единственная загвоздка заключается в том, откуда Хамась узнал о том, что происходит на озере и почему не пришел во двор и не рассказал обо всем сам, нормальным способом. Может, кто-то хочет, чтобы он на время покинул участок? Может, это Евин розыгрышь! Как я сразу не догадался. Ведь Хамась видел меня на станции, и встретив на озере любимую, сообщил ей об этом. Та, разозлившись на то, что я сижу у вокзала с мужиками и пью пиво, решила меня разыграть, вот таким дурацким способом. Да и все бы хорошо, но ведь они из мальчика могли заиеу сделать, вон, как пацан перепугался, аж лица на нем нет.  Игорь даже не заметил, как рядом оказался мальчик и искал глазами тело Хамася, не решаясь спросить у дяди Игоря, куда подевался Хамась. «Ты можешь показать, где вы загорали? – спросил Игорь мальчика, но понял, что ребенок находится в таком состоянии, что следует поберечь его психику. – А Ира может?» Тот кивнул. «Я сбегаю в одно место – предупредил Игорь, подошедшую женщину – Успокой своего, и будь с ним не слишком строго. Я думаю, что он не придумывал ничего, просто с ним кто-то сыграл злую шутку и я попробую сейчас выяснить, кто этот, кто» Игорь соображал, мгновенно просчитывал все мыслимые и не мыслимые ситуации, несясь по направлению к Генкиному дому. Если бы не война, то Игорь просто бы не волновался, сочтя все за розыгрыш, с падением Хамася с небес, с последующим его исчезновением. И все это глупая шутка его избранницы, приревновавшей к мужикам и пиву. Но, какой-то внутренний голос говорил обратное, и гнал вперед. Что-то возле сердца, как прошедшая шальная пуля, кричало ему о том, что ни Хамась, ни, тем более несчастный мальчишка не соврали. Трагедия вполне уместна в данной ситуации. Конечно, лучше бы это придумала все Евка, и все это оказалось бы ее глупой шуткой. За то, что она перепугала таким образом мальчика, и она и Хамась ответят по полной программе. Хамасю дюлей надаю, а суженную всю ночь заставлю вертеться подо мной, как юлу. Ну, Ева, погоди, баба Яга против! Вспомнил Игорь популярный детский мультфильм, увиденный вчера по телевизору, выпущенный специально к олимпийским играм. И все же что-то гнало его вперед, что-то шептало ему на ухо, что на озере, действительно, произошло или происходит что-то ужасное, невиданное им раньше. Наконец, Игорь подбежал к Генкиному дому. Генка стоял возле забора и о чем-то разговаривал с Ольгой, его племянницей. «Геныч, срочный разговор» – крикнул Игорь, кивая головой на Ольгу. «Оля отойди, - сказал Гена – что стряслось?» «Нет времени, брат – задыхаясь скороговоркой говорил Игорь – Мне нужна твоя машина и обрез» «Нет проблем – кивнул Генка, даже не поинтересовавшись для чего и почему. Раз человек просит, то значит ему это надо. Это не нынешние шелудивые пакостники. Игорь прошел Афган, а тем более, судя по его взгляду, стряслось что-то страшное, иначе он не просил бы обрез, о котором знали всего три человека в поселке – куда едем?» «Ты остров на озере знаешь? – спросил Игорь, прыгая в салон, когда Генка вывел машину на дорогу – То, что у вокзала?» «Нет проблем» «Отлично, тогда Ирку брать не будем – сказал Игорь, осматривая обрез и патроны – Гони, брат, на полную, за все отвечаю я!» Они подъехали к пляжу на озере, Игорь выскочил из машины и уставился вперед. До острова было метров триста, а то и больше. Черт, зря я не взял Ирину с собой, хоть бы показала то место, где они были. Тут он заметил, что народ на пляже куда-то исчез, словно испарился. Он поначалу не понял, в чем дело, но потом до него дошло, что в руке он сжимал обрез, да и видок у него был не хуже, чем у хваленого Рембо. «Что ты стоишь, как истукан – крикнул из машины Генка – Поехали, я подвезу ближе!» Игорь вновь прыгнул в машину и они рванули. Хотя мысли Игоря были далеко от действительности, он все же заметил, что Генка делает. Он совсем не жалеет машину, а ведь это совсем новенькая «трешка», да и досталась она ему не за пять копеек. Между тем, машина пробуксовывала, потом вновь дергалась с места, выдавая из-под колес фонтаны грязи, мчась вдоль озера, ломая молоденькие березки и едва не срываясь в водную гладь, спокойного, как танк озера. Наконец, они засели по полной программе. Колеса увязли в грязи, которая доходила до днища, и Игорь выбравшись из машины, по болотной жиже побежал вперед, оставляя Генку у автомобиля. До острова оставалось метров семьдесят. Игорь крикнул «Ева!», «Ева!» но никто не отозвался, до него лишь донесся всплеск весел. Где-то находилась лодка, причем, похоже, что с противоположной стороны озера, поскольку он не видел ее. Если все верно, то это так и есть. Игорь, не раздеваясь, как был в хлопчатобумажных брюках и шелковой рубашке, бросился к воде. Доплыть до острова, делом было для него плевым. Он поднял обрез над головой, намотав на мизинец мешочек с патронами, и бросился в воду. Главное, чтобы успеть! Он даже не думал о том, что это всего лишь фантазии маленького мальчика, который перегрелся на солнце и заболел головой. Нет, после Афганистана, он привык доверять, в первую очередь себе, и если он чувствовал нутром, что что-то не так, то он бросался именно туда, где это происходило. Еще пару дней назад, он не думал, что вновь возьмет в руки оружие, но что-то ему подсказывало, что это произойдет. И вот это случилось. Если бы он не прошел Афган, то, наверняка, счел бы рассказ мальчика бредом. Но, то что он видел там, многим из наших сограждан покажется неестественным, ирреальным миром. Но, ведь это случилось с ним, и он прошел через все. На остров он выбрался возле небольшой полянки. Отряхнулся и… Он видел своих фронтовых друзей, корчащихся от боли и молящих Бога поскорее забрать их к себе, либо друзей – пристрелить их, чтобы спасти от безумной боли. Они видел трупы духов, наших бойцов. Он такого навидался за эти пол года, которые провел в ДРА, но то, что предстало перед его глазами сейчас, он не увидит больше никогда. Нет, ничего особенного Ева не представляла, таких он насмотрелся и до Афганистана в криминальных сводках или в газетах. Нет, тут совсем иное, тут родное, тут больное, тут под сердцем притаилось, горем, радостью разбилось, в мозг вошло, как Еве в плоть, береги ее Господь, там где встретимся мы с нею, королевою моею, где нет горя и беды, дай Господь, стакан воды. Горечь в глотке запершила, смерть меня заворожила, лучше бы меня, заразу, привлекла к рукам бы сразу, как вернулся, как не спешно, ехал к ней, с надеждой грешной, как остался на вокзале, что, куда и где сказали, отчего не побоялся, нет, за славою не гнался, уповал на Бога много, Бог спустил меня с порога, в землю вмял, застыв лицом, меня считая подлецом. Ты Господь наш вселюбивый, что ж ты падла машешь ксивой, не коси ты под мента, и так слепая маята вцепилась в грудь и не отнять, не облудить, не запоять. Смотреть туда где бескончность, лежит в крови, где бессердечность стоит у изголовья каша, ты хочешь есть? так жри, папаша! Смотри, старик не поперхнись, ты тянешь ввысь, а смотришь вниз. Нет больше в мире этом Евы, любви моей и королевы, к которой так не торопился, пивка напился, и побрился. Ты горделив, смелее братва, но Ева, Господи, мертва. Игорь подбежал к изуродованной девушке и дрожащей рукой, в Афганистане его руки дрожали только в самом начале, прикоснулся к артерии на шее. Пульса не было, но тело было еще теплым, хотя и начинало остывать. Значит ее убили совсем недавно. Игорь уже без всякого мандража, как профессионал, оглядел тело любимой, заметил вбитую во влагалище бутылку. Насрать на следаков, решил он и вытащил ее от туда. Бутылка знакомая, и … Игорь вспомнил лицо этого слащавого подонка, которого разбудил, получается, на свою беду при подъезде электрички к поселку. Игорь поставил бутылку рядом с телом Евы и превратился в слух. Кто-то отчаянно бил веслами по воде, совсем неподалеку от острова. Игорь не сомневался, кто этот кто-то. Даже, если это не этот ублюдошный юноша, то во всяком случае, это убийца Евы, это и к гадалке не ходи. Игорь продрался сквозь, цепляющие его за взмокшее тело ветви деревьев и кустов к кромке острова, и увидел, как метрах в сорока от него отчаянно загребал веслом, тот самый юноша, про которого он вспоминал минутой назад. Игорь убрал руку с обрезом за спину и крикнул парню6 «Привет, дружище, ты далече собрался?!» Даже с такого расстояния было видно, как побелело лицо у гребца. Сомнений не оставалось, это подсказывало ему его собачье чутье, которое он приобрел на войне. Хамась, юноша, бутылка «Агдама» и тело Евы, вот и все, что складывалось в единою строчку стихов, где нет слов, а есть лишь буквы, которые больше нельзя сложить в слова. Карточный домик рухнул, не от дуновения ветра, а по чьей-то злой воле. Игорь не спеша вставил патрон в патронник. «Плыви сюда, дружище – крикнул он, помахивая перед собой сжатым в руке обрезом – Мы ведь с тобой так и не познакомились» Запах кала достиг его носа даже быстрей, чем парень успел что-то сказать. Он отчаянно продолжал работать веслом, раскачивая лодку так, что того и гляди она зачерпнет води и перевернется. Игорь вскинул ружье и выстрелил. Юноша рухнул на дно лодки. Боишься, гаденыш, усмехаясь, подумал Игорь. Ну, полежи, подумай. Он стрелял не в человека, а так, совсем близко к его голове, совсем рядом, для того, чтобы тот понял серьезность ситуации в которую попал. «Давай, поднимайся, не прикидывайся дурачком! – крикнул Игорь, вставляя новый патрон в обрез – следующий может быть твой, если ты не воротишься назад» Лодка покачнулась и юноша, неожиданно для него, плюхнулся в воду. Он хочет добраться до берега вплавь, прикрываясь лодкой, понял Игорь, оценив сообразительность юного  дарования. Это исключено, дружище, здесь так не играют. Юноша плыл к тому берегу, где стояла машина Генки, а тот, вероятно, видел все происходящее и уже был готов встретить новоявленного адмирала. Правда, Генки на берегу Игорь не видел, но не сомневался, что матерый уголовник где-то рядом «Эй, ты, - крикнул Игорь, заходя в воду по колени, чтобы видеть в воде отражение тела юноши, спрятавшегося за носом лодки – я считаю до одного, на слово раз я стреляю» Лодка мерно двигалась по глади озера. И что же дальше? Как жить, если нет больше того, ради кого выживал в этой проклятой войне? Ведь только ради нее и стоило быть тем, кем стал, стоило выживать. А сейчас-то что? Евы больше нет, а он стоит со стволом и размышляет. Вот, дружок, я тебя вижу, вон рябь на воде, а вот и тень от твоей дырявой, теперь, башки. Игорь нажал на курок. Раздался всплеск. Тут, с берега, к которому стремилась причалить лодка, высунулась голова Генки, который закричал: «Ну, зачем ты так, я бы взял его тепленьким!» Прости, братишка, не сложилось. Игорь помахал ему обрезом и показал рукой, мол, езжай, я за ствол расплачусь. С этим выстрелом из него вытек весь жизненный сок. Он вдруг ощутил себя человеком не то что без одежды, но и без кожи. Евы нет, а сидеть из-за этого ублюдка…К чему вся эта суета. Нет Евы, ее больше нет! Поначалу, он, как дурак, решил, что это Евина забава, розыгрыш. По щекам Игоря текли слезы, он рыдал, рыдал по мужски, в голос, как не рыдал даже, склоняясь над братьями погибшими на войне. Почему он не пошел к ней сразу, ведь он успел бы предотвратить трагедию. Впрочем, любые оправдания не приемлемы. Время нельзя повернуть вспять. Теперь ничего не исправить и надо спешить. Надо быстрее бежать к ней, пока она не ушла слишком далеко. Игорь вернулся к лежащему на траве телу Евы. Даже в смерти она прекрасна. «Я люблю тебя, девочка моя!» Он встал перед ней на колени, наклонился и поцеловал в разбитые в кровь, полуоткрытые, холодеющие губы. Поцелуй получился долгим, словно вся прожитая ими вместе жизнь. Затем он лег рядом с ней, и вставив очередной патрон в патронник, выстрелил себе в висок. Еще несколько часов они так и лежали вместе, он и Ева, обнявшись в последних смертельных объятиях, пока не появились милиционеры, вызванные перепугавшимися завсегдатаями озерного пляжа. Перед участковым предстала такая картинка. Он, она и бутылка «Агдама».

                ___

Эпилепсия вроде, как закончилась и мальчик плакал, уткнувшись в колени матери, которая никак не могла понять, зачем он придумал эту историю про Хамася, и почему Игорь поверил ему. И откуда у него на руке кровь, ведь она все внимательно осмотрела и не нашла не одной ранки. Мальчик всхлипывал, а женщина гладила его по мягким, коротким волосам. Счастье ты мое, но что же ты такой у меня непутевый. Придумаешь историю, а потом так в нее поверишь, что самому горько становиться. Мальчик поднял голову и уставился на нее заплаканными глазами «Мама, это правда. Это Хамась прилетел. Он сказал – он опять заревел, но вскоре собрался и закончил фразу – тетю Еву убивают» Мальчик вновь уткнулся к ней в подол. Сколько они так просидели в сырой низине, где росли самые красивые колокольчики в поселке, которые он дарил ей на день рождения, женщина не знала, только спустя какое-то время, на тропинке показалась Вера, подружка Хамася и соседка по дому. Она вежливо поздоровалась, хотела было пройти мимо, но неожиданно решила подойти. Увидев ее, мальчик поднялся с земли и рассказал ей свою историю. Неожиданно для женщины, Вера-Губа поверила рассказу мальчика, как поверил и Игорь. «А где он упал – спокойно спросила она – покажи место» Мальчик сделал несколько шагов в сторону и показал туда, где была смята трава. Как думала женщина, здесь спал какой-нибудь местный пьяница. Вера наклонилась и стала осматривать землю. Через мгновенье, она воскликнула: «Так вот же он!». Женщина вздрогнула от испуга, а девочка, уже девушка, подняла со смятой травы маленькую серую птичку. Мальчик смотрел на лежащую на ладони серенькую пташку и слезы текли по его щекам. «Мертвая». «Это зяблик – пояснила Вера, которая, казалось, обладала просто железными нервами – это и есть Хамась». Юродивый, - птица?! В такой ситуации нервы женщины не выдержали и, она разрыдалась вместе с сыном. Следом не выдержало сердце у Веры. Если бы какой-нибудь случайный прохожий шел по тропинке спустя десять минут, то мог бы наблюдать такую впечатляющую картину. Вокруг свеженасыпанного холмика земли с маленьким деревянным крестиком, связанным из веток, полосками бересты, взявшись за руки, воют, подняв свои лица к небесам: мальчик лет семи, девочка – четырнадцати, и женщина, которой за тридцать. И чего дурью-то маются, а может, сектанты какие. Пожмет прохожий плечами и пойдет по тропинке дальше.
                * * *
Явственно выходило, что навалившееся на поселок теплое лето, не застало его жителей врасплох. Казалось, что они просто не заметили, что с отрывного календаря упал очередной лист и, лето потеряло целые сутки, столь желанные и необходимые любому ленинградцу, вынужденному большую часть года поеживаясь от сырости, ветра и мороза, поглядывать на небо и поругивать Создателя Небесного и основателя города земного, за горькую участь доставшуюся им ни зашто, не прошто, а лишь по чье-то дурной воли. Этот июль выдался аномально теплым для северного города. Воздух, в иные дни, прогревался до отметки в тридцать три градуса, и не обласканные таким вниманием жители, изнывали от высокой влажности и температуры. Все реки, озера и Финский залив, были забиты под завязку. Мороженное, лимонад и минеральная вода, в одно мгновение испарилась с прилавков магазинов, как в Ленинграде, так и по области. Возле пивных ларьков образовались же такие очереди, которых старожилы не помнили уже очень давно, а молодежь не видела и вовсе. Но, видно наш народ склонен быстро привыкать, как к хорошему, так и плохому, поэтому, привыкнув за несколько дней к жаркой погоде, стал инфантильно поглядывать на небесную канцелярию и ожидать чего дурного от ее сотрудников. К девяти утра в субботу четырнадцатого дня месяца, основная масса обитателей поселка давно проснулась и разбежалась по своим делам в разные стороны. Работающие по «черным субботам» горожане, отгуливающие отпуска в иные времена года, либо еще не успевшие пойти в оные, вынуждены были просыпаться ни свет не заря, и хватая наскоро приготовленный бутерброд с диабетической колбасой и костромским сыром, запивая на ходу черным кофе из жестяной банки, устремлялись жидкими потоками в сторону железнодорожной станции, сливаясь в полновесную людскую реку возле вокзала. На полупустую  пригородную платформу, к прибывающим электричкам в сторону города, людские волны накатывали с регулярной частотой до половины восьмого, и спадали лишь к началу девятого, когда основная часть рабочих и служащих, вынужденных трудиться в выходной, уже давилась и задыхалась в переполненных вагонах и тамбурах железнодорожных гусениц. Большая часть людей, оставались на платформе, были либо граждане приехавшие в поселок из Ленинграда с утра пораньше, либо нетерпеливые купальщики, стремящиеся занять на пляжах Финского залива, наиболее комфортные и удобные, с их точки зрения, места. Преимущественно, это были молодые люди, студенты, школьники старших классов и отдыхающие в местном пансионате «Дюны» -пенсионеры. К ним примыкали  не обремененные орущей и вопящей толпой внуков, внучатых племянников и просто отпрысков соседей по участку, моложавые пенсионеры и люди среднего возраста, чинно ожидающие пригородных поездов, поглядывая презрительно на веселящуюся молодежь, сквозь линзы солнцезащитных очков, приобретенных по случаю, в привокзальном павильоне, торгующим различными курортными товарами. Здесь можно было приобрести: надувные матрацы, ласты, маску и трубку для ныряния, плавки и купальники из Прибалтики, подводное ружье и набор шампуров для шашлыка, детские костюмчики и платья для дам, из хлопчатобумажных тканей из Вьетнама и республик Средней Азии. Выбор был не велик, но в Ленинграде и такой ассортимент показался бы в диковинку. Рядом с галантерейным павильоном сосуществовал аналогичный по дизайну и отделке, - пивной. Удивительно, но сие заведение не пользовалось особой популярностью, как у жителей поселка, так и у обитателей здравниц и пансионатов. Пиво стоило тридцать пять копеек, почти как и бутылочное в магазине, а качество его оставляло желать гораздо лучшего, за эти деньги. Тем более, что буквально в ста метрах от него, уже стоял, припаркованный автофургон из Сестрорецка,  и торговал жигулевским пивом местного пивзавода по цене, соизмеримой с разливной прогорклой и прокисшей бурдой, подаваемой в павильоне, покрытом разноцветной (в основном зеленой и малиновой) гофрированной  пластмассой. На поросшем травой каменистом холмике, неподалеку от бара сидели несколько мужиков и, разложив на газете нарезанную кусочками скумбрию холодного копчения, потягивали пиво и мерно беседовали о чем-то заоблачно далеком и не понятным для желающих погреть свои кости на песчаных пляжах Комарова, Солнечного, Репино или Курорта, в зависимости от возраста и социальной группы. Молодежь стремилась в сторону Зеленогорска, люди постарше и с детьми, предпочитали Курорт, там ближе к морю и инфраструктура чуть более развитая, хотя сами пляжи гораздо грязнее, а вода в море возле прибрежной полосы, вся покрыта зеленой тиной и мертвыми комарами-самцами. Сказывалась непростая экологическая обстановка на пляже и с близостью всевозможных предприятий Сестрорецка, сливающих различные отходы промышленного производства во множество ручьев и речушек, впадающих в залив. Не смотря на это, здесь же, вблизи прибрежной полосы, располагался санаторий «Дюны», в котором отдыхали преимущественно жители Ленинграда и области, да и те, в летний период предпочитали черноморские здравницы, курорты и грязелечебницы, убогому северному пейзажу и неустойчивой ленинградской погоде. В период летних отпусков пансионат был заполнен лишь на половину, его деревянные корпуса постепенно обветшали и рассыпались, по его запущенным аллеям гуляли отдыхающие на пляже горожане, сновали стайки раскрасневшихся карапузов, в поисках лотков и тележек с мороженным и продвинутые в медицине граждане, устремлявшиеся с различными емкостями к кембрийскому источнику минеральной воды, якобы способствовавшей улучшению пищеварения и очистке почек и печени от зашлакованности. Вода была желтоватого цвета, едва соленой и маслянистой на вкус, но пользовалась повышенным спросом, особенно в жаркие дни, когда у источника выстраивались очереди, соизмеримые с очередями за пивом и квасом возле железнодорожной платформы.  И  лишь по осени и в начале зимы «Дюны» заполнялись приезжими со всего Северо-Западного региона Советского Союза. Вдоль берега поодиночке и немногочисленными группами можно было встретить чахоточного вида людей, собирающих ракушки и разноцветную гальку, кормящих реющих над свинцово-черными волнами залива, кричащих бакланов и чаек, взирающих в бесконечную даль продуваемого всеми ветрами пространства, носящего имя их Родины. Тоскливое зрелище, признаюсь я вам. Впрочем, от вынужденно работающих жителей поселка и тех, кто предпочитает в столь ранний час отправиться на пляж, вернемся к большей части его обитателей, не занятых, в настоящий момент,  по службе и отдавший свой выбор не праздному времяпровождению, а занятиям с детьми, работой на приусадебном участке и просто культурным отдыхом, к коим можно отнести: рыбалку, поход за грибами, чтение популярной литературы в шезлонге или гамаке, а так же посиделки с братьями по-разуму в различных живописных уголках уютного пригородного поселка. От станции, попрощавшись на время с приехавшими и отъезжающими, с продавцами и покупателями, с мужчинами, пьющими пиво со скумбрией холодного копчения возле пивного павильона, пассажирами роящимися на автобусной остановке, жаждущими добраться до своих садоводств, двинемся в глубь поселка, направляясь к его сердцу, которым является центральный магазин и прилегающая к нему площадь. Едва не доходя до магазина, возле футбольного поля, на котором паслась большая, коричневая корова с белыми пятнами на правом боку и розовой груди, а так же одна их серых козочек с розовыми сиськами и длинными загнутыми назад рогами, сидело несколько продавщиц разнообразной зелени и ягод. У них молодые хозяйки, пришедшие в магазин за продуктами, в основе своей представляющие приезжих, снимающих дачу на летний период, за копейки покупали петрушку и укроп, чеснок и ревень, черную смороду и крыжовник, клубнику и малину. В течении летнего периода, ассортимент у продавцов менялся, но неизменным оказывался их состав. Не сказать, что бабки были особливо жадными до денег, но цену держали стойко, и на уступки шли лишь к полудню, когда поток покупательниц спадал, а солнце начинало припекать столь сильно, что земля начинала парить. Напротив стихийного мини-рынка, чуть поодаль друг от друга, находились два ларька: газетный и пивной. Коммунисты недурственно усвоили законы жанра и понимали чаяния и воззрения даденного им в подчинение народа. Хлеба и зрелищ, аксиома рожденная и посеянная в Римской империи прекрасным образом проросла на византийской почве и расцвела пышным цветом в советском огороде. Жаждущие и того и другого граждане, взяв в пивном ларьке кружку янтарного, чуть мутноватого напитка, присаживались тут же на бревнах и, достав из кармана, сложенную пополам газету «Советский Спорт», принимались штудировать последние спортивные новости, перманентно прикладываясь к холодной кружке. Ларьки открывались довольно рано, даже в выходные, и поэтому, к девяти утра возле них можно было найти лишь поздно встающих отпускников, не спешащих на пляж интеллигентов, местных гопников и молодежь, праздношатающуюся по поселку в поиске приключений на свою задницу. Обойдя стороной группу подвыпивших, вернее опохмеляющихся граждан, мы окажемся на лабазной площади. Сам центральный магазин с хозяйственными пристройками и подсобными помещениями, представлял из себя обычную букву «П». Главное здание чуть возвышалось над остальными пристройками, и в нем велась торговля исключительно гастрономией и бакалеей. Если говорить слегка подробней и расфасовать все по полочкам, то, купить в главном здании можно было колбасу и сыр, копчености и сосиски, крупы и макаронные изделия. На полках вдоль стены располагались банки с тушенкой, завтраком туриста, сгущенкой, фаршированными перцами, голубцами, зеленым горошком и томатами в собственном соку. Отдельную строку в этой песне занимал вино- водочный отдел, на прилавках которого стояли разные коньяки, водки и вина. Совершенно не напрягаясь и никуда не торопясь, можно было выбрать напиток на любой цвет и вкус, главное чтобы в кармане звенело серебро и медяки, а в кошельке завалялись помятые бумажки. Глаза разбегались от различных марок водок и вин. Здесь стояли  «Столичная», «Охотничья», «Перцовка» и «Зубровка» в экспортном исполнении. Армянский и дагестанские коньяки от трех звезд до «ВК», токайское вино и литровый «Вермут» из Венгрии. Отдельно, как-то одиноко, устроился возле окошка «Vanа Tallin», чуждый эстонец непонятным образом оказавшийся в славянской компании.   Чуть ниже размещалась продукция попроще, но пользующаяся наибольшим спросом. Полулитровые бутылки водки для внутреннего потребления и «малыши» ютящиеся возле их старших собратьев. Марочные вина и номерные портвейны, «Агдам» и «Изабелла», сухое и столовое, аперитивы и настойки радовали глаз местных и приезжих покупателей. Вот с пивом было посложнее. «Колос» и «Жигулевское», «Московское» и «Мартовское» редко гостили в ящиках, выставленных возле прилавка. Болгарские сигареты «Ту-134», «Опал», «Вега», появившиеся перед Олимпиадой финские «Салем», «Ньюпорт», «Мальборо»  и, наш доморощенный «Беломор» блоками лежали возле кассы, рядом с бутылочным квасом и лимонадом типа «Буратино», «Колокольчик» и «Крюшон». Спустившись по ступенькам из гастронома, мы справа от себя увидим павильон с надписью «Мясо-рыба» и сюрреалистическими картинками на стеклах, чем-то напоминающие лубочные открытки загробной жизни, с единственной разницей только в том, что на открытках прошлого века в небе парили ангелы и святые отцы, а на картинах и трафаретах соцреализма над советскими тружениками кружились осчастливленные коровы, овцы и домашняя птица. Что касается рыбы, то она как по Салтыкову-Щедрину: «сама выбрасывается на берег, прямо в руки трудолюбивому крестьянину». При посещении павильона «Мясо-рыба», радужное настроение мгновенно улетучивалось вместе с пернатым скотом, и хозяйкам оставалось лишь, почесывая затылок, выбирать либо жирные, заметно увядшие, куски свинины, либо здоровенные мослы с тонкой мясной прослойкой. Печень, почки и ливер всегда были в наличии, хотя порой, выглядели весьма неприглядно. Мясо можно было спокойно прикупить и довольно приличное, к примеру шею или свиной бок для шашлыка, с небольшой переплатой, но для этого надо состоять в дружбе с продавцом или рубщиком, или, что гораздо разумней, с заведующей магазина. В рыбном отделе выбор был побогаче и посвежей. Морской окунь, пикша, треска, ледяная и, безусловно, минтай. Здесь же продавалась селедка слабой соли, треска горячего копчения, скумбрия и ставрида холодного, а так же банки с морской капустой, килькой в томатном соусе, сайрой и шпротным паштетом. Возле прилавков никого нет, магазин уже как час работает, и все более-менее приличное сметено с его прилавков и лотков. На бетонной ступеньке, возле выхода курит грузчик в перепачканной пылью и кровью черной робе. Мясо и рыбу ему таскать не разрешают, нельзя по санитарным нормам и каким-то своим внутренним торгашеским предрассудкам, зато выбрасывать картонные коробки и иной мусор, входит в его обязанность, что он и делает, вывозя хлам на помойку, через поселковый «Бродвей» и сжигая его на кострище аккурат за общественным туалетом(!). Кроме вывоза мусора, грузчик кормит дворовых собак и кота Ваську, который развалился и греется на солнышке, не обращая внимание на снующих возле псов, они давно уже знакомы и относятся друг к другу весьма инфантильно. Иногда, ближе к вечеру, грузчик бегает в гастроном и покупает для продавцов коньяк или водку, в зависимости от того, насколько удачным была торговля в настоящий день. Это своего рода игра, между заведующей и мясниками, все обо всем знают, но делают вид, что нет. Вероятно, за этим кроется какая-то политика, ведь в случае чего, можно и предъявить зарвавшемуся продавцу некие весомые аргументы. Но, обычно дело до этого не доходит, коллектив здесь сплоченный и приезжает в поселок на лето (весь магазин работает вахтовым методом, снимаясь из города на весенне-летний период, словно стая перелетных птиц, и возвращаясь в Ленинград в самом начале осени) ) не для внутренних разборок, а для получения скромных грошей и принятие воздушных и солнечных ванн. Вот грузчик понес очередную кипу коробок на помойку, а мы пройдем мимо бочки с квасом, возле которой никогда нет недостатка в страждущих и изнывающих от жары покупателей. В метре от нее уже установили сетку, в которую вскоре, судя по всему, завезут дыни и арбузы, во всяком случае, уборщица уже тщательно намывает ее деревянные полы. Мимо проходит мужчина с двумя сумками пустых бутылок, одной сумке пивные и винные, в другой бутылки из-под молока и кефира. Он проходит мимо автобусной остановки, пересекает шоссе и встает в очередь, представляющую собой разнообразный контингент местного люда, расположившегося кто как возле приемного пункта. Сдача посуды это серьезное мероприятие, могущее растянутся на несколько часов. То у приемщика кончится мелочь, то вовремя не подвезут нужную тару, то он неожиданно объявит перерыв и пойдет с приятелями пить вино на берегу протекающей ниже реки, на глазах у парящихся и потеющих граждан, мечтающих поскорее сдать стеклотару и исчезнуть, раствориться в раскаленном воздушном пространстве. Да. Квас мы пить не станем, как и не встанем в огромную очередь за мороженным, состоящую в своей основе из молоденьких мам и их отпрысков. Ларек с мороженным находится слева от гастронома и наряду с молочным отделом пользуется наибольшей популярностью среди местных жителей, сказывается специфика контингента покупающих в данном месте и в данное время. К вечеру, несомненно, все изменится, и основной наплыв покупателей устремится в гастроном, благо сегодня суббота. Лоток с мороженным, пользующийся столь большой популярностью, особенно в выходные дни, периодически закрывается, вызывая роптание и волнение в нестройных, но многочисленных рядах любителей сладкого лакомства. Банальность этого процесса ясна даже младенцу. Продавщица постоянно отлучается, разменивая  «серебряные» монетки и рубли на медные копейки. Пломбиры, сливочное, крем-брюле, эскимо и фруктовое стоят так, что с каждой покупки продавцу приходится давать сдачу одной, двумя либо тремя копейками. Мелочь расходится мгновенно и вот уже поначалу слышится зычный голос продавщицы, призывающей готовить мелкую разменную монету, затем приглашающей без очереди тех, у кого имеется в наличии «медь», а затем закрываются ставни раздаточного окошка и, тучная продавщица, следует мимо недовольно шумящей толпы в кондитерско-молочный отдел магазина. Кстати, ночью в ларьке мороженщицы  можно купить водку и вино, которой приторговывает грузчик из мясного отдела, живущий при магазине, дороже на двадцать, пятьдесят копеек в зависимости от содержимого флакона, но зато во внеурочное время. В овощной отдел, расположенный в левом флигеле от гастронома, мы заглядывать не станем, товар там залежалый и неприглядного вида, а отправимся вслед за продавцом мороженного в отдел, где торгуют хлебом, конфетами и молочными продуктами. Если за хлебобулочными изделиями, как и за сладостями очередей обычно не слишком велики, то в молочный отдел привычное столпотворение. Вологодское масло, сметана, творог и разливное молоко разбираются, как горячие пирожки в морозный вечер возле станций метро в Ленинграде, сказывается, опять же, специфика  покупателей. Население поселка ежегодно увеличивается в разы в летний период, за счет приезжих из города, снимающих комнаты, веранды или сараи, в массе своей представляющих, как говорилось выше, бабушек и мам с малолетними детьми, основными потребителями молочной продукции, коей завозится не так много, и посему являющейся дефицитом, наряду с мясом и бутылочным пивом. Кроме того, идиотизм ситуации заключается в том, что весь развесной товар: масло, сметану и творог, необходимо предварительно взвесить и лишь потом оплатить покупку в кассе, тем самым создавая толчею возле касс и прилавка. Грузные продавщицы неспешно отпускают молочные продукты, перманентно переругиваясь с покупателями, а у кассиров, как обычно, не хватает мелочи для сдачи. Кроме того, регулярно возникают свары в очередях, по поводу тог, кто за кем стоял или нет. Достается, в основном, юным помощникам хозяек, которых старшее поколение стремится оттеснить в хвост, особенно когда сметана, молоко или творог заканчиваются, что в выходные дни, случается особенно часто. Ругань, слезы и потерянная в давке мелочь, не самое ужасное, что происходит в молочном отделе. Иногда случаются и настоящие трагедии. Так не далее, как на прошедшей недели, во время давки в очереди скончался от сердечного приступа пенсионер, не выдержав напряжения и духоты, царящей в помещении. Но, не стоит о грустном, все же на дворе лето, жара и хорошее настроение, потому что, молодая женщина с красивыми, но припухшими отчего-то глазами, купила все то, что планировала приобрести сегодняшним утром и набив доверху две матерчатых сумки, торопливо возвращается домой, размышляя, проснулся ли ее благоверный и смог ли помочь ребенку, пережить, случившийся в его жизни стресс. Скорее шок, от которого сын оправиться не так быстро. Вспомнив о произошедшем, женщина вздохнула, машинально, перекрестилась и подхватив авоськи двинулась в сторону дома. Может быть, время и остановилось, но жизнь-то продолжалась.