Порочное занятие

                1

     Через час привезли ещё больных, человек пятнадцать, не меньше. Одни лежали на носилках, уставшие, обессиленные жарой и длительным перелётом, в ожидании санитаров, которые по команде дежурного по госпиталю должны были перенести их в одно из лечебных отделений. Было заметно, что двух, по-видимому, сильно лихорадящих, мучила жажда, и они то и дело облизывали сухие потрескавшиеся губы, мечтая о глотке вожделенной влаги. Другие воспринимали носилки скорее как обузу, и при первой же возможности, как только сопровождавший их эвакуатор вышел на улицу покурить, встали и теперь зондировали взглядами хорошенькую медсестру, совсем ещё юную практикантку, заполнявшую медицинские карты и старавшуюся не обращать на их взгляды внимания. Похоже, что она именно старалась, ибо просто не обращать внимание было невозможно: слишком откровенно и настойчиво эти пары глаз в неё впивались. Но вот подоспела помощь в виде второй медсестры, постарше, и часть взглядов переключилась на неё, хотя некоторые умудрялись пялить глаза одновременно на обеих девушек. Вероятно, это были поднаторевшие в своём деле зенитчики, или танкисты-наводчики, способные держать на мушке сразу несколько целей, и теперь свои военные навыки они апробировали в мирной обстановке.
 
     Через четверть часа эвакуатор, получив от дежурного врача заполненные истории болезни с указанием, кто в какое отделение определён, скомандовал санитарам:
 
     - Этих двух в четвёртое отделение, остальных в девятое, да поживей.

     Для отрыва носилок от пола санитарам потребовались дополнительные усилия, поскольку прикованные к медсестрам взгляды, по-видимому, обладали ещё и магическим свойством цепляться за окружающие предметы, дабы сделать вынос носилок, если не невозможным, то, по крайней мере, затруднённым. Впрочем, натренированные руки санитаров легко разорвали эти невидимые нити, и носилки двинулись в пункты своего предписания – в четвёртое и в девятое.

     - Барышни, до скорого! – гаркнул эвакуатор, шагнув в раскрытую дверь за санитарами.

     Та, что была постарше, Раиса, крикнула ему вслед:
 
     - Брось так шутить! Ещё, что ли, работы сегодня подкинешь? Тогда с тебя причитается, Григ!

     - Это с лётчиков причитается – они везут, – попытался неуверенно возразить из почти уже закрытой двери Григ, он же Григорий.

     - Не знаю я никаких лётчиков, - отрезала Раиса. - Из-за кого мне жизнь мёдом не кажется, так это из-за тебя! Короче, входной пароль «кофе», ферштейн?
 
     По проклюнувшейся обратно голове эвакуатора было похоже, что слово «ферштейн» ему было даже более ферштейн, чем «кофе», запах которого он сам уже подзабыл и сейчас плохо себе представлял, где можно достать, говоря словами замечательного сатирика "дюфисит", тем более, за какие-то час-полтора, прежде чем он снова просигналит у ворот госпиталя. Но строгий взгляд, исходивший от женщины, расположение которой ему очень хотелось заполучить, заставил эвакуатора послушно кивнуть, и он тотчас же исчез за дверью.

     – Как моя смена, так аврал! - вздохнула Раиса, попеременно то сжимая, то разжимая кулак, словно, в руке её был кистевой эспандер, а на самом деле борясь с писчим спазмом. - У девчонок за смену два-три, ну от силы пять больных поступит, и все до обеда. У меня же… Как вечер... Вернее, как ночь…

     -  Днём тихо, а ночью лихо… – донёсся из санпропускника голос санитарки четвёртого отделения тёти Нюры. Санитарки должны были забирать вещи поступающих на лечение больных и относить их на хранение в вещевой склад госпиталя.

     - Уже позвонила в четвёртое? Молодец, шустро! –  подмигнула Раиса младшей дежурантке, делая акцент на последнем «о».– Слушай, Лидочка, подойди к ней, - шепнула она на ухо помощнице, - не хочу сцепляться с ней... языком.

      Лида вопросительно посмотрела на Раису.

      - С ней... Потом... - Раиса отмахнулась, дав понять, что сейчас не расположена к разговору на эту тему.

     – Кабы ночью не обходы, всё водили б хороводы, - не унимался санпропускник, словно, ожидая ответной реакции.

      «Ответная реакция» не заставила себя ждать.
 
     – Тётя Нюра, тётя Нюра, ну какая же вы… - полетел в санпропускник пароль.
 
     - Придержала б язычок – попадёшься на крючок! – послышался отзыв.

     Состязаться в оральных упражнениях с тётей Нюрой было делом изначально провальным, ибо арсенал её экспромтов вмещал, как минимум, получасовой запас зарифмованных колкостей, замешанных отнюдь не на самой приятной для выбранной жертвы тематике. Цель словесной перепалки сводилась, по сути, к одному: испортить жертве настроение, желательно, до конца рабочего дня, а ещё лучше в самом начале дежурства. Кулинарный рецепт предлагаемых блюд был таким: к двум фунтам правды добавлялось три галлона версий, миксером взбивалось полдюжины вымыслов с десятком гипотез, затем полученная смесь приправлялась унцией предположений, после чего в тембр голоса встраивались язвительно-пренебрежительные интонации, и - налетай, пробуй угощеньице!


     Карьерная лестница тёти Нюры, а если называть вещи своими именами, бабы Нюры, включала следующие ступени: лифтёр, вахтёр, контролёр, гардеробщица, сметчица, буфетчица, почтальон, надомная кухарка, а теперь вот - санитарка. Она только что разменяла шестой десяток, в голову всё чаще стало постреливать, в том числе, всяким вздором, руки дрожали, словно, при находке случайно оброненной неумышленным благодетелем двадцатипятирублёвой купюры, а ладони потели при виде швабры, которая,  хоть и не была метлой, но всё же наводила на мысль об альтернативном методе ускоренного перемещения между лечебными отделениями, особенно в столь любимое для неё ночное время. Ей не довелось служить в полиции нравов и даже знать о существовании таковой, но, вероятно, благодаря таким, как она, бдительным и досужим особам, этой самой полиции – нравов - и было суждено однажды появиться на свет с благой целью: истреблять в зародыше малейшие поползновения мужских и женских особей к неподобающим играм в неподобающих для того местах. «Заболел – лечись, а здоров – катись!» - любила говаривать баба Нюра, вернувшись с вещевого склада с амуницией больных, подлежащих выписке. И хотя она почти не смыслила в медицине, зрелый и опытный глаз всегда верно подсказывал ей, когда пациента ещё нельзя, а когда уже можно гнать взашей.

to be continued