Детский дом. Бригадир пути. Глава девятая

В железнодорожном училище выпускные экзамены стали настоящим праздником. Мы трудились в поте лица: готовили чертежи, расчеты, пояснительные записки. Преподаватели ходили радостные, возбужденные, помогали всем. Наш мастер Вербицкий постоянно был с нами, давал практические советы, учил. Экзамены сдали все, выпуск прошел на торжественной ноте.
И вот я держу документ, в плотной синей обложке, где черным по белому написано:
"… присвоена квалификация "Бригадир пути". Радость. Гордость. Сила. Я - рабочий человек, мужчина, твердо стою на ногах. И как предсказывал Иван – направление в Ясиноватский железнодорожный узел. Лечу на крыльях к брату, показываю… Мы снова на "виадуке". Наблюдаем формирование товарных составов, движение вагонов с "горки"69; знакомый визг тормозных башмаков, удары, скрежет металла, гудки маневровых…
- До чего здорово, Вань. Я очень люблю нашу "горку". Смотри как бегут вагоны: тот – туда, тот – сюда, тот остановился, сейчас ба-бах! Смотри, почти сформирован состав… эх, моя дорогая "железка".
- Хочешь работать?
- Да, хочу.
- Молодец! Поработай с годик, стань рабочим и многое-многое для тебя прояснится. Во-первых, ты будешь в бригаде, вокруг простые люди, трудяги, семейные и холостые, ребята и девчата, одним словом – коллектив. Каждый что-то умеет, обладает знаниями, житейским опытом. Семейные постоянно думают о своих детях, решают денежные проблемы. Ребята живут свиданиями, танцами, розовыми мечтами, а девчата – это кокетство и лукавство.
Во-вторых, ты почувствуешь себя взрослым, самостоятельным, получишь заработанные деньги, распределишь их, и жизнь станет такой удивительной и прекрасной. Появится жажда деятельности, ты понимаешь меня?
- А откуда ты все так знаешь, Вань?
- Да я же не один год в бригаде работал, мы с тобой рабочий класс! Вот ты почувствовал радость, глядя на эти движущиеся составы, вагоны, локомотивы, на этот бесперебойный ритм. Но управляют всем этим люди. Присмотрись, во-о-о-н те перебегающие, догоняющие фигурки. Это они создают тот самый ритм, формируют, выстраивают, направляют поезда. Иди к людям, теперь ты самостоятелен, владеешь хорошей профессией, сможешь обойтись без меня.
- А ты куда, Вань?
- Ну что ты спрашиваешь? Я уже говорил… мне нужно лечиться. Вылечусь – тогда продолжу учебу, и мы снова будем рядом.
- А я собираюсь поступать в лесотехнический институт.
- Куда, куда? В лесной?
- Да, а что тут такого. Я люблю лес, природу.
- Что-то я раньше не слыхал об этом твоем увлечении?
- Ты мне сам сказал – будь самостоятелен, принимай правильные решения, вот я и принял первое решение.
- Ну, "Алеша с Бухареста", не ожидал от тебя… умница. А что ты думаешь по поводу института инженеров железнодорожного транспорта? Ведь тебе нравится эта профессия.
- Да, я думал об этом. Узнавал, какие там вступительные экзамены. Боюсь, что не сдам. Уж больно много предметов: сочинение, математика, физика – это мне не одолеть.
- Так и в лесном тоже самое, разве не знаешь?
- Знаю, но как-то душа лежит, тянет меня туда.
- Силен ты, паря. Замахнулся высоко. Я, конечно, очень рад, но думаю что ни в какой институт ты поступать не будешь.
- Как так! Ты же мне столько говорил…
- Дорогой мой малыш, а знаешь ли ты, что ни в одном вузе тебе не выжить? Вспомни… четыре года тому ты начал свой студенческий путь в техникуме. Сколько продержался? Год, два? Ты продержался один месяц и, употребляя твое любимое словечко, смылся. А сейчас предстоит учиться и жить, в вузе, пять лет. И еще – впереди армия, отсрочки не дадут. Да и я не хочу слышать ни о какой отсрочке. Я мечтал стать солдатом…
В Дебальцево, дошел до призывного пункта, "молился", чтоб меня забрали в армию… но, комиссовали. Тебе не понять, что такое слабость, болезнь, неполноценность. Это страшно в молодые годы. Это смерть. Меня могли спасти только солдатские погоны, но я до них не дошел. Потом достал военное обмундирование и долго ходил в нем на работу. Хотелось показать всем, что я силен… жестокая, несправедливая жизнь карает ни в чем не повинных людей. Одним все, другим – ничего, а сколько замученных, убиенных…
Иван говорил, глядя куда-то вдаль.
- Малыш! Ты так мало знаешь о жизни. Тебя ожидают падения и взлеты, ложь, фальшь, блуждания в лабиринте, сильнейшая борьба за выживание. Ты скоро останешься один, нужны бицепсы, сила, ловкость… только армия может спасти тебя, военное училище. Там оденут, накормят, будут учить. Ты станешь полноценным человеком, настоящим мужчиной. Подумай и готовься.
После недолгого молчания Иван продолжал:
- Ты начал боксировать, езжай во Дворец Спорта "Шахтер", запишись в секцию бокса и трудись, до седьмого пота трудись, тогда я буду спокоен за тебя… Думаю, что это лучший выход. Кто нас поднимет? Кто нам поможет? Да что я говорю? Ты твердо стоишь на ногах, нужно только сделать правильный выбор. Хоть одному… доползти до Вершин.
Я молчал и слушал. Мне было тревожно, не все услышанное поддавалось пониманию. Видимо, требовалось время, чтобы до конца осознать эту горькую истину брата.
Через несколько дней, в составе студенческого строительного отряда, Иван уехал в колхоз. Я пришел во Дворец спорта и был принят в секцию бокса. Тренер сказал: "Реакция есть, левая развита хорошо, но торс слабый. Надо развивать, бегать, прыгать, хорошо кушать".
Мне очень хотелось работать и зарабатывать свои деньги.
И вот, мой первый выход. Небольшая бригада, в основном взрослые женщины, бригадир – молодой парень. Он сразу сказал:
- Ты учился на бригадира, грамотный значит. Назначен ко мне старшим путевым рабочим. Не лезь куда не следует, не мешай мне работать. Уважай простой рабочий класс, мы тут не такие уж ученые.
- Я как раз уважаю, уже давно хотел стать рабочим.
- Вот и хорошо. Да, тебе нет восемнадцати, будешь работать по шесть часов и только в дневную смену.
- Да я… да как же так… мне нужно заработать…
- Мое слово – закон! А я законы знаю. Сколько народу покалечено, не хватало еще малолетку угробить… все! Иди к тете Поле, она дело знает.
Я ушел. Тетя Поля – женщина в летах, суровое обветренное лицо, твердый, но добрый взгляд, чем-то смахивает на крепкого мужика.
- Будем работать на стрелках, - объяснила она, - пока на простых, а потом на "англичанках"70. Сейчас не беда, а вот зимой… только успевай поворачиваться.
На этом вся "наука" закончилась. К концу недели я понял всю бессмысленность моего назначения в эту бригаду. "Разве это работа? – думал я, - скребки, веники, лопаты… а я изучал путеразборочные машины Балашенко, капитальный ремонт пути, замену рельсов, шпал. Надо ехать в родное училище".
Приехал, на месте оказался "мука". Я к нему:
- Владимир Робертович, как же так, учился, хотел настоящим делом заняться, а тут… это не для меня. Дайте направление в другое место, на другой участок.
- Да ты понимаешь, головушка твоя садовая, ваши назначения согласованы, что тут изменишь?
- Я согласен в Ясиноватой, но только в Путевой машинной станции, там интересная работа.
В ПМС номер семь? Жить в вагонах? Там очень тяжелая работа! Придется недосыпать, недоедать.
- Я учился два года, готовился к трудностям, ну а вагоны – моя жизнь. Очень прошу вас, Владимир Робертович.
- Ладно, позвоню, поговорю с кем надо. Иди пока работай.
Вскоре меня оформили переводом, в путевую машинную станцию.
У самого вокзала целый вагонный поселок. Играют дети, лают собаки, бегают кошки, висит белье.
"Вот это интересно! Настоящая жизнь".
Я попал в механизированную колонну номер два. Начальник – серьезный мужчина средних лет в железнодорожной форме – бросил мне в лицо:
- До зарезу нужны толковые бригадиры пути, а тут пацана прислали. И откуда вас таких берут? Пойдешь к мастеру Оноприенко, он определит тебя.
Мне не очень понравилась такая встреча, но что было делать – не вырос до бригадира.
Меня поселили в одном вагоне с молодыми рабочими. Кроватями служили мягкие диваны, те же, что в обыкновенном пассажирском, все такое родное.
И началась та самая жизнь, о которой я мечтал. Жаркий август, горячий воздух, горячие рельсы, приятный специфический запах "железки". Мы, раздетые по пояс, измазанные как черти, собираем новый, только что проложенный, путь. Давно прошли путеразборочная машина, "хоперы-дозаторы", путеукладчик, теперь наша очередь. В руках электро - шпалоподбойки, напоминающие отбойные шахтерские молотки. Вздрагивают руки, весь корпус тела, растут бицепсы. Слышится: "Давай, мужички, давай бабоньки! Надо успеть уложиться…" Пот заливает глаза, взгляд падает на грудь, на мышцы рук – они как будто подросли. Жми, вдавливайся в щебень, даешь "окно"!
«Вот, что я изучал: новые рельсы, железобетонные шпалы, машины и механизмы». Мощнейший энтузиазм, азарт… я люблю тебя, родная железка!
- Об-е-е-е-д!
Забыта усталость, улетучился шум, стоявший до сих пор в ушах, мы несемся к небольшому пруду.
- Ну молодежь! Ничего их не берет, - слышится вслед. – Да на них пахать и пахать.
Прошел первый поезд, на малой скорости, доносится его прерывистый гудок. А мы барахтаемся в прохладной воде.
- О-о-о! Лафа! Кайф! Силища! Ура! – кричат со всех сторон.
Приехала столовая. На столах красные помидоры, огурцы, жареная картошка, со всех сторон голоса, смех. Лица радостные, возбужденные, красивые, загорелые – рабочий класс.
Пришло время получать первую заработную плату.
- Вам сто два рубля. Распишитесь, вот здесь.
Я поблагодарил девушку и вышел на широкую улицу города. Солнце сияет, все вокруг улыбаются, а я шагаю и тоже улыбаюсь.
"Перво-наперво пойду в магазин музыкальных инструментов, посмотрю баян. Как давно я мечтал о трех рядном баяне "Креминне"!.. Буду играть, Иван порадуется. А как на свидание идти? – Нет костюма, хорошей рубашки… а вокруг такие девчонки?"
Эти мысли начали преследовать меня, как только пришел на рыночную площадь. В музыкальном разные инструменты – глаз не оторвать. Особенно красивы баяны. Но цена – сто десять. "Надо занимать, а как жить дальше? Опять занимать? Нет, пойду в "готовую одежду".
Костюм мне очень понравился.
- С какой ткани этот костюм?
- Это лен с лавсаном, хорошо чистится, гладится. Вам… тебе подойдет. Цена – восемьдесят четыре рубля.
"Да, нужен такой костюм. Тогда можно с этой длинноногой гулять. И мама у нее такая интеллигентная, аккуратная, как моя любимая Тамара Константиновна. Но как быть? Баян… так хотелось…"
- Ну что, берешь? Или денег нету?
- Деньги на костюм есть. Но я так мечтал купить баян.
- Вот чудак. Да ты оденься, станешь совсем другим… парнем. На свидание можно, на танцы. А на баян еще заработаешь.
- Беру.
Через некоторое время продавец вручила мне пакет, с улыбкой на лице.
- Счастливого свидания.
Я поблагодарил и понесся к железной дороге, а там… по шпалам, скорей в вагон!
Костюм был по мне. В зеркале отражался совсем другой человек, похожий на меня. "Не хватает красной рубашки и красных носков, еще бы узенький галстук… ладно, куплю со следующей получки".
У нас был клуб, настоящий, с библиотекой и хорошим залом. Я давно посещал библиотеку, танцевальный зал; не знаю, что больше меня привлекало? Возможно – маленький читальный зал, а может быть сцена?
Как раз шла подготовка к какому-то празднику. Ну как тут пройти мимо? Мне дали на выбор: танцевальный номер, музыкальный, или чтение детских стихотворений. Я выбрал "От двух до пяти" Корнея Чуковского. Начал готовиться. На репетиции приходила симпатичная длинноногая девчонка. Не задиралась, но и не боялась ребят. Говорили, что живет где-то в центре города. Не помню, как мы познакомились, но помню, как в первую встречу поссорились. Шли черед наш вагонный поселок, она показала на самый "начальственный" вагон и сказала: "Там работает мой папа, он начальник колонны номер два…" Я не дал ей договорить:
- Так ты Архипцова Лариса, дочь большого начальства, богачка?! Отваливай, я с такими не вожусь. Она обиделась и ушла. А я продолжал ходить на репетиции и засматривался на эту, скромно одетую "богачку". Однажды увидел ее маму. "Зачем я ее обидел? Простая девчонка и мама такая же…"
В новом отутюженном костюме я был тем, «что надо». Рисовался, выпячивая грудь, строил из себя взрослого рабочего парня. Но во время выступления, на концерте, все очень смеялись и, как мне показалось, надо мной. Уж очень петушиный вид: в чужой красной рубашке и такого же цвета носках. "Петушок – гребешок", - донеслось до меня.
Все стало противным: и улыбающиеся лица зрителей, и понравившаяся мне девчонка, и весь этот праздник… Решил смыться и больше никому на глаза не показываться. Спустя час, у моего жилища, меня остановили. Мать и дочь.
- Мы приглашаем тебя на обед.
- Меня? Да я… не знаю… не очень… одет…
- Не надо стесняться, в любой одежде ты нам нравишься. Да, Лариса?
Та покраснела и спрятала лицо за спину матери.
- Хорошо, я приду.
Тут же поднялся в вагон, скинул эту противную петушиную рубашку, носки, одел свое, простое.
Архипцовы жили рядом с техникумом, этот центральный проспект мне был хорошо знаком. Поднимаюсь на четвертый этаж. "Лишь бы самого начальника не было дома", - пронеслось в голове.
Меня встретила Лариса, пригласила этаким гимназическим жестом:
- Мама ждет, стол накрыт.
Я очутился среди тишины и уюта. Большой книжный шкаф, ковровые дорожки, много цветов, простор – все это приятно радовало глаз.
- Кушаем то, что есть в доме, - подала голос мама. – Меня зовут Зинаида Иосифовна.
Она не просто улыбалась, а с нежностью смотрела на меня.
Я тоже назвал свое факсимильное имя.
- Я знаю твою историю, не всю, разумеется. Заместитель директора училища рекомендовал тебя моему мужу.
- О, я так доволен, что переведен в ПМС. Здесь самый лучший рабочий класс. Как вкалывают! И вообще – интересный народ.
- А ты не боишься тяжелой работы?
- Нет, не боюсь. Мужчина должен формироваться в труде, доказать, на деле, свои способности, стремиться к вершинам, ну и качать мышцы.
- Интересно. Откуда такие устремления?
- От Ивана. Брат у мня здесь, вот в этом техникуме, что у вашего дома. Он мой учитель и спаситель.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи нам. Оказывается и наставник свой есть.
- Мама, дай человеку поесть. Я хочу показать ему свои книги и пластинки.
- Ну, хорошо, хорошо, кушайте дети. Я посмотрю на вас со стороны.
Она поднялась и вскоре ушла на кухню.
- А мама у тебя хорошая.
- Да, моя мама замечательная, но болеет.
Мы пересмотрели все богатство Ларисы, помечтали о будущем. Мне очень импонировало то, что она увлекается иностранными языками и хочет учиться в инязе71. Я признался, что тоже люблю языки, хотел бы заниматься. Потом, вдруг, заговорили о морских путешествиях.
- Ты знаешь, я мечтаю к двадцати пяти годам, обогнуть Огненную Землю на таком паруснике, как плавал Кук, или оказаться в Бермудском треугольнике.
- А я не знаю что за треугольник такой?
- О! Это так интересно. Там гибнут корабли. Иногда исчезают команды, а корабли и шхуны "вслепую" продолжают свой путь в океане…
- О чем вы так интересно беседуете?
- Мама. Мы путешествуем в океанах. Вокруг одни тайны…
- Тебе на сегодня хватит. А я хочу поговорить с молодым человеком.
Мне пришлось передать свою повесть последних лет. Больше говорили об Иване.
- Его надо спасать и чем быстрее. На днях поговорю с хорошим врачом, кроме того, будем искать путевку на Кавказ. Возможно, удастся перевести в Молдавию, года на два.
- Это было бы здорово. Но он не согласится.
- Я все возьму на себя. Воспитанный, добрый юноша ответит на доброту.
Мы тепло попрощались, с Ларисой – как с давним другом.
- Будем путешествовать? – она улыбалась.
- Будем обязательно.
- Тогда каждый день к нам.
- Нет, я такому не научен. Изредка, по праздникам, к тому же мне надо быть ближе к брату.
Обеспокоенный тем, что давно не видел Ивана, я пошел в техникум. Никто не знал где он. Ни в тот, ни в следующий день я не нашел брата. Помня его наставления о том, что "мной заниматься поменьше, не предпринимать никаких мер, а спокойно работать и учиться", я успокоился и продолжал трудиться. Жизнь в вагонах почти ничем не отличалась от "общежитейной", разве что ребята слишком увлекались девушками. Это были даже не увлечения, а просто сожительство. Вопрос ставился просто: "Хочешь – идем, а не хочешь – не приходи". И девчата приходили. Обычно в такие вечера я уходил или уезжал в центральный парк культуры и отдыха имени Щербакова, что в городе Донецке. Там, рядом с парком, мой Дворец Спорта. Но ребята все чаще приставали ко мне, затрагивая мое мужское достоинство. Им обязательно хотелось, чтобы я раздел хоть одну девчонку и взял ее. Особенно усердствовал Язгин Сёмка, бывший жэушник. Он сожительствовал с Веркой, женщиной в годах, и был мне крайне противен. Я видел его по вечерам, когда он входил в вагон и по утрам – когда выходил. Восемнадцатилетний юноша с обрюзгшим лоснящимся лицом, таким же брюшком, похожий на обожравшегося буржуя. Я не боялся его, но и не мог еще уложить этого крупного самца, мои боксерские удары были еще слабы.
Они не то чтобы издевались, а учили "уму-разуму". Мои доводы, что чистая дружба, свидания, радость встреч и расставаний – это самое прекрасное в жизни, они отвергали.
- Ты мужик и обязан брать девку. Во-о-о-н сколько их здесь: молодые и старые, полные и худые – бери кого хочешь. А они все хотят и ждут. Товар, понимаешь? Зря гибнет товар. А за тобой Тайка глазками так и стреляет, так и стреляет… И девка хороша, ничего не скажешь. Ты будешь первый у нее. И послушай, чудак: если не ты, то другой возьмет.
Приближалось воскресенье и ребята со всех сторон наседали на меня. Тайку я знал, мы оба были юны, чисты и наши разговоры касались только прекрасного. До сих пор я не присматривался к ней, как к "товару", да и вообще ни к кому не присматривался. Теперь присмотрелся, заметил шрамы от ожога, портившие ее лицо, тонкую стройную фигурку и очень милую улыбку.
"Разве можно такую девчонку "портить"? Ей мольберт и кисти в руки, она само милосердие. А что если…"
В субботу я доложил ребятам, что завтра возьму Тайку.
- О-о-о! Да ты мужиком становишься. Это по нашенски. Мы организуем комнату, а может быть зал.
- А зачем зал? Там же светло, вообще ничего не получится.
- Эти девственники ничего не соображают. Да в просторном зале на полу только и жарь!
Действительно, на второй день ребята организовали почти что зал – нашу комнату отдыха.
- Там просторно, телевизор и стулья не помеха, - толковали они.
- С утра, мы вас закроем и до самого обеда делай что хочешь. Понял, паря?
Воскресный день выдался солнечным, приветливым. Наш "поселок" проснулся в хорошем настроении. Бегали детишки от вагона к вагону, полным ходом шла стирка, слышались радостные голоса женщин. Мне было также хорошо, но и тревожно. Я искал Тайку и чуть-было не упустил ее: девушка направлялась в город. Не без труда я отговорил ее от этой прогулки и предложил посидеть у телевизора, в комнате отдыха.
- Почему я должна проводить выходной в душном вагоне?
- Ну… я назначаю свидание. Чтоб никто нас не видел, поговорить надо.
- О чем же?
- О любви.
- О! Это интересно. Мальчишка мечтает о любви.
- А ты разве старуха. Такая же девчонка.
- Мне уже восемнадцать, ясно тебе?
- Ну ладно, очень прошу.
- Хорошо, поговорим и помечтаем, но недолго.
В комнате отдыха было пусто. На нас сиротливо смотрел телевизор. Мы включили его и занялись пустяковыми разговорами. Тайя заинтересовалась моими познаниями в поэзии и попросила, чтобы я прочитал что-нибудь. Мне пришло в голову пушкинское посвящение Анне Керн, затем я прочитал несколько стихотворений из тютчевской любовной лирики, которые привели мою подружку в восторг. Я подсел к ней ближе и обнял за плечи. Продолжая декламировать, попытался поцеловать в щечку. Она сорвалась с места, милое до этого личико превратилось в строптивое.
- Думаешь, не догадываюсь, зачем ты меня затащил сюда? И не слыхала, как закрыли дверь? Все знаю и слышу. На! Не выйдет.
Она сунула мне под нос фигу.
- Мальчишка, недоросток! Я не боюсь тебя!
Она продолжала свою унизительную тираду, но я уже не слушал. Последнее слово "недоросток" задело. Откуда-то восстали злость, желание драться. Тайка уже поднялась и шла к закрытой двери. В одном прыжке я настиг ее и, сам того не ожидая, завалил на пол. Тут же бросился на нее сверху, начал хватать то за юбку, то за блузку.
- Ах ты волчонок… дурак… сопляк! Я тебе покажу сейчас свои коготки. Узнаешь Тайку.
Она запустила мне в лицо свои "коготки". Стало больно, пришел азарт драки. Нет, у меня не появилось сексуальное влечение, не взыграла кровь, не было страсти. Было желание взять верх над противником, который не испугался меня, да еще претендовал подмять меня, да еще девчонка! Ну, нетушки!
Мы сцепились в едином клубке. Тайка оказалась сильной, ловкой, старалась почаще быть сверху и побольше нанести царапин. Я не хотел уступать, да и не посмел бы. Этот клубок двоих зверят катался от одной стенки к другой, задевая стулья, которые с грохотом падали. Казалось – этой драке не будет конца. Вдруг, Тайка резким движением обнажила грудь и выкрикнула:
- На, бери меня! Я честная. Ты победил. Ты такой же, как все!
Я сел около нее, с горящим лицом, в изорванной рубашке, чертовски уставший…
Смотрю на прекрасную девственную грудь, два золотых шара, переливающихся под солнечными лучами, манящие и дающие великую силу. Во мне поднимается новое, неизведанное доселе чувство красоты, достоинства, защиты. Мне хочется любоваться этим сказочным видением и охранять его.
- Ну как, не дорос еще до меня?
- Дорос? Не дорос? Да ты не та девчонка, чтоб отдаться за просто так. А я насиловать не научен, мне это претит.- Я это поняла давно. Ты хороший парень. Только вы, молодые, много о себе воображаете, не учитываете, что девушка по своему развитию идет впереди на два-три года. Тайя привела себя в порядок и продолжала.
- Я созрела и могу отдать себя любимому, только любимому. Но такого нет. А ты слишком юн и до любви тебе еще расти.
- Да, я в этом деле ничего не понимаю… но ты…
- Не перебивай, дай высказаться до конца. Я хочу такой любви, чтобы лететь на свидание как птица. Увидеть Его и дрожать. Обниматься, целоваться, бежать босиком по зеленой траве. Отдать ему все, целовать все, до каждого рубца на теле. Испить все, до последней капли. Я хочу быть богиней, и чтобы со мной был бог…
После паузы она продолжала:
- Тебе не хотелось брать меня. Тебя толкнули ребята. Они давно ищут подходы ко мне, как это у вас называется: "товар налицо и его надо вовремя взять". Ты же решил поиграться со мной и доказать им… Так?
- Точно! Я еще решил защитить тебя от них. Теперь все будут думать, что мы уже… ну, понимаешь… никто не будет приставать.
- Я тебе нравлюсь?
- Да, очень.
И лицо со шрамами?
Ты красивая. Зачем ты сюда приехала? И вообще, такая заумная девчонка здесь, в ПМСе?
- Ушла от мамы. Уж слишком строга она у меня. А я хочу сама собой командовать и зарабатывать деньги. Понимаешь, я была слабенькой, вечно плакала, все с красками возилась, рисовала. Долго думала и наконец, решилась вкусить настоящей жизни.
- Не одобряю. Ты девчонка, беззащитная, рано или поздно обманут, насилуют… Вот я тоже рвусь в настоящую жизнь, а где она, какая она – не знаю. Знаю одно – надо быть человеком, сеять добро, помогать слабым.
- Я люблю тебя!
- Что ты Тайка, не плачь. Мы будем хорошими друзьями, я тебя в обиду не дам.
- А ты дружишь с Ларисой, дочерью нашего начальника.
- Ты и это знаешь?
- Да чего тут не знать. В нашей "деревне" все на виду.
- Ладно, будем с тобой хорошими друзьями.
Так мы расстались. Где оборвался путь этой славной девушки, а может счастье улыбнулось? – не знаю.
Ребята сказали, что крещение состоялось, посмаковали эту "житуху" и с тех пор от меня отвязались.
Снова за беспокоили мысли о брате? "Мне-то живется неплохо, а каково ему?" Решил обойти все больницы. Целый субботний день ездил на трамваях, ходил пешком, устал основательно. Но узнал, что Иван давно лежит в областной больнице имени Калинина.
"Как же так, - думал я, - он мне втолковывал, что следует со студенческим отрядом в колхоз, а сам… куда уехал? Прошло почти два месяца, начался октябрь, а он все не отзывается, почему? Он никогда не скрывал ничего от меня, а теперь? Что же случилось?"
На следующий день я появился у проходной главной больницы области. В приемном отделении долго искали по книгам учета больных. Дежурная сказала:
- Да его увезли, кажется в Мариуполь, к морю.
- Он в Одессу собирался, это я точно знаю.
- Вот-вот, в Одессу.
Но другая женщина, в белом халате, еще раз полистала книгу и сказала:
- Тут он, сейчас покажу, враз с этого окошечка видать отделение.
Я был потрясен, увидев брата. Не бледный, а белый какой-то, измученный.
- Ну вот, нашел меня "Алеша с Бухареста".
Он улыбнулся, и от этой улыбки мне стало еще больней.
- Сейчас принесу одеяло и мы расположимся на траве.
Пока Иван шел туда и обратно, я осмотрелся. Осень позолотила деревья, пожелтела трава, но ее пышный ковер все еще держался.
"Так грустно вокруг, так тяжело", - подумал я.
Вскоре мы уже сидели на этом ковре и мирно беседовали. Я поведал Ивану все последние события, шаг за шагом. Он очень оживился, слушая мой рассказ о работе на железнодорожном участке Ясиноватая – Чаплино. Вместе со мной восхищался моим успехам. Немного огорчился, узнав о моей дружбе с Ларисой и моих посещениях этого милого семейства. Одобрил мои устремления к культурной жизни и спорту.
- А с учебой? Что решил? Ведь в следующем году уже поступать. Выбор необходимо делать сейчас, пока военкомат не поставил на учет и не определил род войск.
- Я бы в моряки пошел. Пусть тебя это не удивляет, ибо это моя вторая мечта, еще с детдома. Считаю, что если идти в армию, или поступать в военное училище, то ближе к морю. Рвануть, так на сто баллов!
- Слишком смело и высоко замахнулся. Думай земными категориями, приземлись. Куда бы ты ни поступал – сдавай экзамены на четыре и пять, тогда наверняка поступишь.
- Иван? Ты мой родной брат. Самый лучший человек в моей жизни, мой учитель… Я… я хочу знать о тебе все. Хочу знать правду.
После этих слов мы долго смотрели друг на друга.
- А что тут знать? Я не доживу до своих двадцати четырех, вот и вся правда. Хотел многого, хотел как все, но эта ноша оказалась слишком тяжела. Да ты знаешь мой путь по Донбассу – он нелегок. Но все, что добыто – добыто своими руками. В этом я чувствую свою силу, свою правду. Я знал, что болею неизлечимой болезнью, но не сдавался, не обращал внимания, а трудился. В человеке заложены колоссальные возможности, это почти "перпетуум-мобиле" – неугасающий генератор, и только с распадом белковой структуры он угасает. А чтобы он не угасал – необходимо трудиться. Здесь постоянно действует закон сохранения и превращения энергии. Вырабатываются такие виды энергии, как тепловая – во всех клетках организма, это наш саморегулятор. Информативная – возникает при восприятии информации, это работа нашего мозга. Транспортная и моторная – "занимается" доставкой и распределением, созданием моторных операций. Это наш самый главный двигатель. Труд формирует также защитные свойства организма. Укрепляет иммунную систему клеток. Вот на это я надеялся. Я не ждал исцеления, но очень хотел продержаться хотя бы пять – десять лет. В последнее время подружился с девушкой, чуть не сблизился с ней. Но… понимаешь… я совсем не могу… ничего уже не могу…
Иван с грустью смотрел на меня.
- Я не плакал и никогда не заплачу. Свою судьбу знаю и от нее не уйти. Нам рано плакать, "Алеша!..", мы с тобой одолеем эту проклятую, горькую и замечательную жизнь. Не она будет управлять нами, а мы ею. Ты продолжишь наше дело. Сумеешь поступить в морское – поступай, шагай по морям и океанам! Не хватит силенок – иди в танкисты. Все наши братья были танкистами, и я тоже хотел… Не останавливайся на достигнутом, "вгрызайся" в большую науку. К тридцати годам одолей вуз, выучи хотя бы один иностранный язык, а к сорока выйди на кафедру. Это должно стать твоей программой, твоей жизнью.
Иван замолчал, стал смотреть куда-то вдаль.
- Нам выпала трудная доля, нашу семью разорили; отца, по сути, изгнали на чужбину, всех раскидали по свету. Ты многого не знаешь, а я знаю. Такая же участь постигла сотни тысяч людей, простых тружеников, добротных хозяев. По всей России, начиная от Балтийского моря до Тихого океана, лагеря. Все это было в недалеком прошлом, но прошлое прочно сидит в настоящем, оно придет и в будущее. Придет своей злостью, величайшим невежеством, унижением и оскорблением. Люди станут чужды друг другу, будут обманывать, грабить и воровать. Многих захлестнет волна обогащения.
Мы с тобой были на кладбищах, какие они? Убогие, заброшенные, никому не нужны. Ты и не подозреваешь, что их уже разоряют, особенно еврейские. Настанет время, когда на кладбища будут совершать нашествия и все подвергнется глумлению, торгу. Ты застанешь это время. Мы с тобой посетили многие театры, кто туда ходит? Учителя да самая незначительная часть интеллигенции. Более половины залов пустуют. А кто приходит ныне в церковь? Только старые и слабые люди. Они ищут покоя и уединения, они еще верят в исцеление души, наивные. Кто попрал наши храмы и кладбища? Кто загнал народы в резервации и превратил в скот? Кто вершил все это зло? Зло…. Сумасшедшая сила, данная человеку от природы, его инстинкт и защита. Нет добра, нет веры, нет бога в душе – остается инстинкт. Он рушит все преграды, ему неведомы доброта, скорбь, милосердие. Великое зло принес фашизм. Он сумел затмить людям сознание, "даровав" сказочные богатства. Идите, берите, вам все дозволено. Вседозволенность питает зло, утраивая его энергию. Великое зло пришло к нам, давно. Еще похлеще, поискусней уничтожали, омертвляли, втаптывали в землю. Кого? Что втаптывали? Добро, честь, достоинство, не говоря уже о свободе.
Так кто же они, эти вампиры, принесшие столько зла? Где они? Они вокруг нас, в каждом втором и третьем. Лишенные чувства гуманности, милосердия, скорби – они не знают дороги на кладбища, к Богу, церковь не для них. Спасение больных, калек, брошенных стариков и детей не для них. У них своя истина: власть над человеком, богатство, себялюбие. Воруют, покупают, продают, постоянно думают как добыть денег – это и вся наука…
Человек… дерьмо, несовершенство… он не достоин жизни на этой прекрасной Земле.
Двуногие – звери, со звериными инстинктами, ты для них нищий, инородное тело. Есть рубль – иди сюда, нет – вон отсюда. Пинком дадут и засмеют.
Я хотел, чтобы ты подрос и хоть чуть-чуть понял эту жизнь, разобрался в людях. Научился различать добро и зло… теперь я вижу, что ты, малыш, кое-чему научился, имеешь твердые убеждения, видишь свой путь в этих джунглях. Теперь я знаю, что дело мое не погибнет. Запомни, я скоро умру, это неизбежно. Но где бы я ни был: в Донецке, Одессе, у сестры в Карпатах, где бы ни застала меня смерть – твердо стой на ногах, ни шагу в сторону. Готовься и поступай в вуз, упорно карабкайся к вершинам… Когда тебе будет очень туго, когда достигнешь вершин – придешь ко мне, поговоришь, посоветуешься и порадуешься.
Я – твой брат, помни это…
Иван не надолго замолчал. Затем продолжил:
- Иди в церковь, побудь рядом с народом, почувствуй дыхание предков, послушай прекрасную песнь божественного хора. Я так любил этот хор в детстве. Посмотри на горящие свечи. В них дух усопших, души наших предков. Это они всегда добывали огонь и при ярко-красных, желтых и оранжевых языках пламени совершали свои языческие обряды. В огне – их души, в огне – наши души. Неси в себе огонь, согревайся этим теплом, отдавай часть тепла страждущим. Помогай сиротам, дели с ними кусок хлеба. Никогда не будь жадным и не стремись к обогащению… да и все в могилу не потащишь… Не плачь, малыш, слезы не помогут. Стань на ноги и шагай. Не останавливайся на половине пути. Полагайся только на самого себя. Я верю в тебя, малыш. Я люблю тебя…
Услышанное еще больше потрясло меня. В ответ я не находил никаких слов.
"Что же делать? Что предпринять? Как его спасти? Чем помочь?" – эти мысли не выходили с моей головы всю рабочую неделю. Все валилось с рук, появилось чувство полного одиночества и беззащитности. Нет, я не плакал, а только глядел в даль, в безвестность. "Что там? Что меня ожидает? Как теперь без Ивана?"
Я пришел к нему еще раз и дал клятву. И поклялся дойти до Вершин… сражаться до последней капли крови… завершить Его дело. Пообещал найти могилу отца. Пообещал приходить как он велел, советоваться, подниматься с этого ада в Дантово чистилище.72
Больше я не видел своего брата – ни живым, ни мертвым.
Незаметно пролетела зима. Никаких изменений в моей жизни не произошло, если не считать того, что еще раз навестил Мануиловку, побывал у Чижика. Дважды приезжал к Васендиным – Грише и Клаве, стал читателем областной библиотеки имени Н.К.Крупской, продолжал занятия во Дворце спорта "Шахтер" и иногда встречался с Ларисой. Она называла меня своим братом. Наконец-то я стал совершеннолетним – мне исполнилось восемнадцать.
Весна-красна, весна надежд и любви – она уже стучится во все двери и призывает, будоражит, играет, одухотворяет. Я радуюсь весне. Я уже свой в городе – "вокзалец". Наши владения простираются от вокзала до Грачевки, и почти до Машзавода. Во Дворце культуры – машзаводцы, за железной дорогой – грачевцы. А в парке, на танцплощадке мы, вокзальцы. Никому не уступаем, никого не подпускаем. Появление грачевцев – это драки "стенка на стенку", иногда с ножами.
Со своими новыми друзьями – Витькой-"радио" и Серым я иду во Дворец культуры Машзавода. Серый говорит:
- Там сегодня будет свалка, мы решили завалить грачевцев.
Пришли, гуляем, так, ничего особенного. Разве что девчонки пытаются танцевать новый танец "Летку-еньку". Вокруг крики, шум, потасовка – началось. Под белыми стенами Дворца идет отчаянная схватка.
- Мы вас отучим ходить сюда, деревня!
- А мы вам покажем, что такое грачевский кулак!
Вдруг:
- Гады, режут, за-ре-за-ли!
Этот неистовый крик остановил дерущихся. Кто-то лежит, кровь.
- Живой?
- Живой. До свадьбы заживет.
Появилась милиция, все тут же разбежались.
Мне было интересно с Витькой-"радио". Он обложил всю комнату приемниками, передатчиками и усилителями. Вечно куча пацанов, тысяча вопросов и ответов, восторг и мечты. Днем не выходили в эфир, а по ночам весь мир наш – Белград, Рим, Мадрид, Париж, Лондон. Иногда до Африки добирались, "ловили SOS". Иногда приезжала милиция и служба пеленга73. Витя прятал большую антенну, усилитель и доказывал свою невиновность. "Мы не хулиганим в эфире, мы просто слушаем музыку". На самом деле хулиганили, еще как!
У меня появилось желание сделать самостоятельный выход на танцплощадку, в костюме, при галстуке. А почему бы нет? Совершеннолетний, да и кого там бояться?
Встретили чужаки, без особого восторга. Для начала взяли за ноги, перевернули вниз головой и хорошо потрясли, точнее тряханули. Нет, не головой о землю. Просто, ребятам не хватало мелочи на билеты, дензнаков. Ну, просьба у них такая, такой подход. Монеты с меня посыпались.
- Не густо. Щенок, вокзалец!
Я не ответил, принял нормальное положение и, видя что передо мной мелюзга, сделал выпад, как учили на тренировках. Один лег. Неплохо для начала. Но на меня налетели, сбили с ног и давай пинать. А обувь остроносая, модная. Защищаю глаза и зубы, они мне очень даже пригодятся. Пресс хороший, не пробьют. Лицо привыкло к ударам, потерпится.
- Брось его, щенка вокзального, падаль, он был тогда с машзаводцами. Ему на сегодня хватит.
Ушли, я с трудом поднялся. Знакомая боль, весь испачкан, галстука нет. Пошел к пруду, ополоснул лицо, привел себя в порядок.
Ссадины и раны оказались серьезными. Болел живот, в районе печени, и меня положили в Ясиноватскую городскую больницу. Смотрюсь в зеркало, поднимаю губу – все иссиня-красное, месиво. Под глазами тоже кроваво-синие "картинки". Хорош.
Пришли ребята, хохочут.
- Тебя приняли за "фраера". Ну и решили "крылышки почистить". К тому же у грачевцев пополнение. Но их власть не надолго. В эту субботу мы нанесем сокрушительный удар. Выходи и в бой!
- Не пойду. Я дал клятву одному человеку… К тому же Авдеевский райвоенкомат призывает.
- Ну как хочешь. Мы за тебя "отработаем".
Ребята поработали на славу. Уложили почти всех грачевцев. Я был отомщен.
В военкомате признали годным только в Сухопутные войска. Огорчился, но примирился. Танкисты входят в состав сухопутных…
- У нас нет разнарядки в танковое, - пояснил мне майор. – Только высшее инженерное артиллерийское училище.
- Мне это не подходит. Мои братья – танкисты и мое место там.
- Здесь не выбирают. А то можем послать солдатом и не туда, куда пожелаешь.
"Да, с военными не поговоришь, придется соглашаться".
- Я согласен, оформляйте.
Покидаю Ясиноватую, уезжаю с Донбасса. Прощаюсь со всеми новыми друзьями – ребятами и девчатами. Особенно теплое расставание с Ларисой. Обещаю писать, приезжать. Со слезами прощаюсь со Славой Гуровым. Беру адреса. "Вернусь ли я когда-нибудь сюда?.."