Враги народа

Поздняя осень,  кое - где по берегам уже появился лёд, на красивейшей сибирской реке Моня заканчивается сезон молевого сплава леса. На берегу, у костра, сидят промокшие до нитки и промёрзшие  до  костей женщины. Это бригада сплавщиков леса,   состоящая из репрессированных, осуждённых по 58 статье - за измену Родине,- обвинённых в связях с фашистами и с  бандеровцами: – эстонок, латышек,  литовок,  западных  украинок и  белорусок.  Все  «западэнки»,  так называют их местные,  довольно молодые и ещё пока здоровые, все они – враги народа. В послевоенные годы их везли в Сибирь на лесозаготовки  эшелонами,  тысячи  озлобленных,  униженных, раздавленных  огромными  сроками  людей. Столько  проклятий  в  свой  адрес  Сибирь  ещё  не  слышала. 
Задача этой интернациональной бригады  - обеспечить свободный проход леса, по их пяти километровой дистанции,   сталкивать в воду застрявшие на берегу и на отмелях бревна, и не допускать образования заломов из проплывающего мимо леса. Для этого у каждой имеется специальный, укороченный и утолщенный багор,  и одна плоскодонная,  дырявая лодка на  вёслах. В бригаде  десять человек, бригадиром у них русская,  шустрая и весёлая  бабёнка, по прозвищу   Анька Чёрт - Баба, на вид ей лет 30,  из бывших  «ЗК»,  отсидела по уголовной статье 5  лет,  и теперь она здесь, на поселении, еще на 10 лет. На пальцах левой руки у нее наколка «АННА»,  на пальцах правой руки «ВОВА», на запястье,  на фоне уходящего за горизонт солнца, выколото большими буквами «СИБИРЬ».  Когда у Аньки спрашивали  любопытные бабы, – кто такой этот Вова и где он сейчас,  она,  смеясь,  отвечала:-  Вова,- это кочегар с лопатой, он выколот у меня на жопе, на правой булке, а на левой булке, выколота куча угля и  когда я иду, Вова подкидывает мне в жопу уголек, для  ускорения.  Больше про Вову у нее не спрашивали.
         У костра стоит ведро с горячей, речной,  водой  в ней плавают листья и ветки смородины, которая здесь растет повсюду,  а  также   припасённые с  лета  белоголовник и душица – это сибирский чай,  но сейчас о нем никто не думает. Анька наливает всем по кругу из  алюминиевого  чайника «наркомовский» спирт. Для этого случая у нее имеется мерный,  сто граммовый,  медный стаканчик,  бабы по очереди пьют,  кто- то  сразу залпом, кто-то  подставляет свою кружку и разводит спирт водой из реки. Не пьющих здесь нет. Кто- то уже затягивает песню, на непонятном языке, кто- то начинает плакать.  Анька,  смеясь,  рассказывает, как она соскользнула со  скользкого  бревна в воду, когда они разбирали залом: - Бабы, у меня сегодня и манда воды нахлебалась,- другая смеётся - «моя тоже пузыри пускала».
Только успели они допить, из леса, верхом на белом красивом жеребце, к ним подъехал начальник сплавного участка, в белом полушубке, в начищенных до блеска  хромовых сапогах,  в военном галифе, слегка поддатый, и сходу, не слезая с коня, закричал:
             -  Ну,  чё  расселись падлы, а ну,  быстро в воду, разбирать залом, суки, фашистки не добитые. - Анька ему в ответ:
                - Чего ты разорался, половину дистанции уже зачистили, до трусов промокли, ты  бы лучше спирту привез,  а то уже неделю не выдавали.
Начальник, не слушая доводов  бригадира, продолжает их материть и обзывать последними словами. Тогда Анька берет прут и со всей силы бьет жеребца по крупу, тот с испугу, и от боли,  заржал как сумасшедший, и резко,  рывком, рванул вперед, седок с трудом удержался в седле, только каракулевая шапка слетела с головы, и покатилась по берегу.  Начальник развернул жеребца на Аньку и заорал:
               - Ну, сука,  счас  затопчу! -  Анька бросила прут, схватила багор и говорит:
               - Давай,  герой, рискни. -  Тот не рискнул, соскочил с коня, поднял свою красивую шапку и не жалея  хромовых сапог, распинал костер в воду, пошвырял туда же баб, и с  матюками - «ну, сучки, я  вам устрою», - поскакал к другой бригаде. Бабы, покатываясь от смеха, однако  заметили,  что ни спирта,  ни выходных им теперь, точно  не светит. Анька тоже  смеётся:
       – Не  ссыте,  бабы, ни чё  он нам  не сделает, правда  Галка? - как бы  призывая подтвердить ее слова, обратилась она к одной  бабёнке. Та пожала плечами:  - А  я  то, откуда знаю.   - Зато я знаю, - ответила ей Анька.– Вы только сами языки не распускайте, - предупредила она бригаду. А она действительно знала то, чего не знали другие. Еще  как- то летом, она,  по надобности, зашла в кусты и  приловила  начальника с Галкой - хохлушкой, которая так скулила, что они не  услышали,  как к ним подошла Анька, и громко сказала:  - Бог на  помощь, гражданин начальник.-     Галка пулей улетела в кусты, а с начальником у них состоялся такой разговор:
         -Ты, Анна, сама понимаешь,  языком не  болтай, не в твоих интересах,- натягивая штаны,  сказал он.
       –А ты за мой интерес не пекись, язык за зубами я держать могу, гражданин начальник, но при одном условии - если ты будешь себя правильно вести.            
- Ну и сука же ты, Анька,- сказал он ей, -  она в ответ:
         –Ты даже не догадываешься,  кобель,  какая я сука, а  ты у нас - коммунист,  орденоносец, семейный мужик,- и  чтобы нагнать на начальника  больше   жути,  она добавила: - Она - враг народа,  а за связь с врагом народа,  ты сам знаешь, что бывает.
Галка,  молодая женщина,   довольно  симпатичная, про  таких   говорят,- "кровь с  молоком",- в Сибири оказалась за  то, что ее  родственники были  бандеровцами, прятались по лесам и убивали «москалей», а  сама  она  во время оккупации   сожительствовала с  немцами. Она сама рассказывала, что немцы приходили к ней  и по двое, и по трое, она всех принимала,  за это они ее щедро одаривали, и продуктами, и вещами.  Галка рассказывала об этом со смехом,  она была довольна собой и этого никогда не скрывала. Бабы говорили, что у нее не  "все дома", намекая на ее  глуповатость,  но никто ее особо не осуждал, потому, что сами были не без греха.  Бабёнка  она была веселая и  безвредная, в бараке у нее была своя комната, гражданин начальник постарался, всегда чистая и даже уютная. При других обстоятельствах она бы, наверняка, могла быть хорошей женой и матерью. Мужики про нее говорили: – Наша Галка всем хороша, главное – безотказная, как русская "трёхлинейка". Молодые парни ходили к ней часто,  она всем была рада, иногда только скажет:  - Хлопцы, та я ж ще не вечерила,-  те быстро разбегаются по домам и тащат ей, кто шмат сала, кто бутылку самогона, кто ещё  что-нибудь  сопрёт  из дома, так  что, проблемы питания и выпивки у неё никогда не было. Когда местные бабы  пытались её укорять, она,   смеясь,  говорила: - Та нэхай копаются,  щё  вони  моий  сраци  зроблють.
Но бабы её предупредили - если она будет принимать женатых мужиков – спалят хату.
 Она их успокоила: - Тю, та на щё   мэни ти  кабэлюки стари,  колы в мэни  хлопцив  богато.
Однажды  она отпросилась у начальника съездить в город   на колхозный рынок, купить поросёнка. Пораньше пришла в гараж, чтобы   узнать,  кто из шоферов и когда поедет в город. Мужики давай расспрашивать, что за нужда у неё в городе, Галка рассказала,  что надумала  прикупить поросёнка. Один из шоферов ей говорит:- Галка, зачем тебе  ехать в город, у меня есть поросёнок, правда, он без ушей. -  Она,  не поняв  намёка, говорит: - Та хиба ев  бы,  нихай без ухи.
Мужики, которые сразу  поняли,  о чем идет  речь,  и  еле сдерживались, тут чуть не попадали на пол от смеха. Тут и до Галки дошло, на какого "поросёнка" ей намекают, она тоже рассмеялась, обозвала всех - «дурнями и кабэлюками», и вышла из конторки. Через некоторое время поросенок у неё все же появился, нормальный, с ушами и с хорошим аппетитом, Галка была очень довольна.
В 1953-м  году, незадолго  до своего ареста и последующего расстрела – как врага народа, - Лаврентий Павлович Берия, успел объявить амнистию, многие враги народа были реабилитированы и, получив свободу,  начали уезжать из Сибири на родину. Одной из первых уехавших была Галка-хохлушка.
Но было немало и  тех,  кто решил остаться. Когда появилась возможность переписываться с родственниками, которые сообщали, что дома у них разруха и голод, что людей силком загоняют в колхозы, многие  не захотели покидать сытую, и  ставшую теперь  вольную для них Сибирь, которую они,  ещё совсем недавно, проклинали.
Остался в Сибири и Иван Поплавский с женой Яниной, своей землячкой,  тоже из западной Белоруссии,  которую здесь  все звали Нинкой, и двумя дочками, появившимися уже здесь, в Сибири. В 1946-м году он был осуждён по 58 статье и приговорён к 20 годам. В начале 47 -го года, таких  как он, собрали в один эшелон и депортировали в Сибирь.  Здесь их распределили по лесозаготовительным посёлкам, выдали топоры и лучковые пилы, и полетели на землю вековые Сибирские кедры, и лиственницы. Народу прибывало столько, что уже не хватало бараков, многие строили землянки и в них жили. Тайга как- то быстро наполнилась криками людей,  ржанием лошадей и треском падающих лесных великанов. Таких объемов  лесозаготовок,  какие выдавали враги народа, Сибирь ещё не знала - это были миллионы  кубических метров, весной, когда  сходил лед, и брёвна  сбрасывали в реку,  начинался молевой  сплав. Лес плыл сплошным потоком,  можно было перейти с одного берега реки на другой и не замочить ноги. Казалось, что это огромная змея, состоящая из брёвен, медленно, извиваясь между гор, ползёт  к устью.
В те годы, на местных  начальников, сыпались ордена и премии как из рога изобилия, а   потом, когда враги народа начали уезжать,  и объёмы лесозаготовок резко упали, для них халява закончилась. Однажды зимой, когда Иван со своим помощником подпиливали огромный кедр,  им на головы упала большая ветка, и поскольку тогда ни о каких защитных касках не могло быть и речи, оба оказались в краевой больнице с тяжелыми черепно-мозговыми травмами. Иван перенес две операции и пошел на поправку, а  его помощника не спасли. Когда Иван  вышел из больницы, его перевели на «легкий труд», в столярку. Мастеровой мужик,  с  руками растущими откуда надо, он мог делать все - кедровые  бочки, оконные рамы, двери и гробы, которых в те годы требовалось немало.  Но  была у них с женой одна слабость-водка. Янина иногда жаловалась бабам:
-Иван у мяне такой нервенный стал, как напьется, так рубашки  рветь - говорила она эти слова именно через букву «е»,  видимо,  на  белорусский манер.
Когда они уходили в загул,  бывало, что на несколько дней,  Ивана было просто не узнать, он становился злым и грубым, ругался,  и обвинял в своих бедах всех подряд, выгонял семью из дома, грозился спалить здесь все, к чёртовой матери. Но больше всего на свете он ненавидел – коммунистов и советскую власть. Накануне ноябрьских праздников в поселке  была традиция - резать свиней, заготавливать на зиму мясо и сало. Иван позвал двух мужиков из своей бригады, помочь:  - Свинья большая, боюсь один не отдюжу. Ну а за помощь – как водиться - свежина и магарыч. Мужики пришли с утра, со своими паяльными лампами, чтобы быстрее шел процесс опаливания, но когда Иван выгнал свинью из загона, они чуть не  обалдели – «слушай, да это медведь какой-то, а не свинья, может,  лучше  стрельнём ей в глаз или за ухо?». Иван  отверг их советы: - Ну, чо забздели, пульнуть я и без вас мог  бы, а чтобы сало было без крови, надо резать.  Вы токо задния ноги свяжитя и дяржитя ,  а я тут усё сделаю.-  И действительно все прошло гладко,  Иван и здесь проявил себя как большой специалист, но все же позже, когда они заводили паяльные лампы, руки у мужиков слегка тряслись.  Работал Иван быстро, легко и даже весело. Опалив тушу до черноты,  они облили ее горячей водой, плотно укутали разными тряпками, чтобы шкурка у сала была мягкая: - Ну, а теперь, - сказал Иван, - пока она там парится,  трэба соблюсти традицию.-  Пока он паяльной лампой  поджаривал  похожее на лопату, свиное ухо, Янина принесла на тарелке хлеб-соль, бутылку самогона и поставила все прямо на тушу, как стол. Иван, налил всем по полстакана, отрезал, от ставшего золотистым уха, по небольшому куску и произнес тост: - Ну, дасть Бог,  не последняя, - видимо, имелась в виду и свинья, и стопка.
Технологический процесс  по  разделке  свиней, у него был отработан до мелочей,  перевернув уже  обмытую и очищенную тушу на  спину, он  начал  быстро, но аккуратно, работать,  острым  как  бритва,  ножом - так, кишки в  оцинкованную ванну, кровь в  бак,  Янька  потом   из  них  сделает  вкуснейшую  кровяную  колбасу, даже  содержимое кишок  в дело,  всё  на  грядку,  Янька  весной   там  посадит огурцы,  мясо в  кедровую  бочку,  сало в  ящик - всё должно «дозреть» за 2-3 дня, а уж потом на засолку. Всё отработано, всё четко, было видно, что  эта работа была Ивану в радость.
Отрезав с  бочины  очередной кусок сала, он, обращаясь к своим помощникам, сказал: - Мужики, я сало до смерти люблю, -  и,  поднеся к лицу кусок ещё парного сала, начал с наслаждением натирать им лоб, нос, щёки, и даже шею. Мужики, хохоча, заявили,  что   за  это, непременно, нужно накатить ещё граммов по сто, на что Иван ответил: - Погодите мужики, надо усё делать по порадку, хотя у меня самого слюни текуть,  счас  Янька  нажарить свежины, - это, как правило, лучшие куски мяса с салом и печень, - и тогда, чо по сто, по двестя  хлебанём.
Когда всё было распределено,  палати,  на которых как на операционном столе, была разделана туша, убраны,  Янина позвала всех к столу - «у хату». Мужики, уже в предвкушении  предстоящего застолья, однако, неспешно зашли с начала в баню, смыть с рук запёкшуюся кровь, перекурили и только потом пошли в дом.
Рассаживаясь,  они нахваливали хозяйку, что так вовремя соорудила такой стол, в центре стояла большая, с высокими краями, сковорода, наполненная кусками мяса и печени, с обжаренным луком, рядом, чугунок с парящей картошкой, тарелки с солёными огурцами, и квашеной капустой. Иван, налил из трех литровой банки четыре стакана самогона, и сказал: - Ну, мужики,  будем! – и спокойно, не  в  захлёб,
выпил. Мужики поддакнули, дескать - будем,- выпили, крякнули,  хороша -
зараза, потянулись  за закусками. Опять похвалили хозяйку, за хрустящие огурчики да сочную  капустку,  она же, польщённая похвалой – от Ивана - то с роду не дождёшься, смутилась,- да вы ешьте-пейте,- выпила четверть стакана самогона и, сославшись на то, что ей нужно покормить скотину,  ушла. Иван, тем временем наполнил опустошенные стаканы,- дескать, между первой и второй  промежуток небольшой, снова выпили, закусили,  и,  закурив папиросы, заговорили «за жисть».
- Слыхали,  мужики, Никита опять какую-то реформу затевает.
- Да  слыхали,  разве чё путное они затеют, в стране бардак, людям  жрать  нечего, а они всё реформы какие-то делают.- Иван снова налил, мужики предложили выпить за присоединившуюся к ним хозяйку, все выпили, и уже только занюхав выпитое, продолжили дискуссию:
-Вот при Сталине, был порядок, всё было и цены каждый  год,  ко  дню  его рождения,   снижали, а эти,  что творят?- сказал один из  мужиков, и решил закончить свою речь недавно услышанным стихотворением:-
                «Дорогой товарищ Сталин,
                На кого ты нас оставил!
                На Никиту подлеца,
                Нет ни хлеба, ни винца…»
Изрядно захмелевший и молчавший до сих пор Иван, перебив рассказчика, резко сказал;
-Да  ебав я вашего Сталина,  ебав я вашего Ленина, одних тока коров было 12, да коней, да свиней,  усё суки отобрали.
Налив в очередной раз,  он ни с кем не чокаясь, выпил залпом и,  не закусывая, закурил. Мужики последовали его примеру, потом один из них спросил:
-Так ты из-за этого здесь оказался?
Помолчав немного, Иван ответил:
-Да не, нетока, помню, летом  у 42-м  годи,  к нам на хутор,   ночью, пришли бандиты…
-Немцы что ли?
-Да яки немцы,- партизаны, один говорит батьке: - Нам лошадь нужна.
Батька говорит: - Хлопцы,  не могу я вам отдать коня, его даже немцы не забрали.
Тот говорит: - Значит немцам не надо, а нам надо, ну давай, показывай, что там у тебя есть.
Один хлопец, молодой как я, остался у хате и командует мамке:
-Давай, быстро собери,  что-нибудь  пожрать.
Я ему говору: - Ничёго нету, самим ёсть нечего, а он с размаху, прикладом, как  дасть мне у морду, ну я и закатився. Когда очухался, мамка голосит - батьку убили, коня увели, усё  забрали и утекли.
-Утром из деревни приехал староста с  хлопцами и сказал,  что нам надо поехать в комендатуру для допроса, что оставаться на хуторе нам нельзя. Староста был наш кум, помог нам переехать в деревню, а через неделю наш хутор спалили партизаны. Потом, когда батьку схоронили, я и пошёл в полицию... Помолчав, как будто что-то вспоминая, добавил:
-Бывало, поймаем партизана, убьём, сядем покурам…
Янина перебила его: - Мужики, да не слухайте вы яго, ён как напьеться, дак абы что болтаить, а ты Иван, доболтаишься, вот возьмуть, да посодють тебя.
-Да куды уж ищо!- возмутился он.
-Куды-куды, за кудыкину гору.
Мужики, выкурив по папиросе,  засобирались по домам,  благодаря  хозяев за гостеприимство. Иван встал:
- Ладно,  мужики, но без посошка не отпущу,- налил всем по полстакана, чокнулись, выдохнули из себя  воздух, и выпили залпом.
Иван распорядился:
-Приготовь там мужикам по куску.
-Уже усё готово,- ответила Янина, принесла два куска мяса, завёрнутых в газеты и вручила мужикам, те ещё раз поблагодарив хозяев, изрядно шатаясь,  направились к выходу:- Ну, Иван,  ты,  если что, зови. Лампы мы потом заберём, - и вышли из дома.
А Иван с Яниной ушли в загул, на неделю, пока не закончился самогон.
За это время мясо и сало,  они его так и не посолили, позеленело, и  протухло, так  что Янине пришлось  его,  потом варить, и скармливать оставшемуся в живых поросенку.
Весной,  в  начале  апреля,   руководство  сплавной  конторы   объявило,  что – «в  связи  с  приближающимся  днём  рождения  В.И. Ленина,   работники  строительного  участка  выступили  с  инициативой   накануне  знаменательной  даты  провести  коммунистический  субботник»,- а  поскольку   в  очередной  раз  "горел" план  по лесозаготовке  было  решено  провести  субботник  на  верхнем  складе  лесосеки,  который  находился  в 150  километрах от  посёлка,  чтобы  помочь  лесорубам  выполнить  план.
Ехали до лесосеки на старом, ушатаном  «Кавзике»   часа 4, выпивали, курили, возмущались, мол, - «что за дела,  на коммунистический субботник, никто из коммунистов не поехал».
- Мужики, нас  гонят в тайгу  как стадо баранов, а сами  эти  " краснокожие  пауки" остались, якобы они  будут  убирать территорию вокруг конторы, мы  счас  будем план выполнять, а они премии получать,- распалялся  уже изрядно захмелевший  мужик из "плотницкой" бригады, по прозвищу - Журналист. Это прозвище прилипло к нему после того, как он, по просьбе парторга, написал  небольшую заметку  в местную газету о том,  что – «… мы, советские  плотники строительного участка, вдохновлённые решениями съезда народных депутатов, приняли решение,- взять на себя повышенные обязательства и под руководством партийной организации сплавной конторы, завершить пятилетку за три года». Мужики, его коллеги – плотники, не оценили и не поняли его душевный, и творческий порыв, и при совместном праздновании  дня  получки, об этом ему прямо заявили. Как он позже не пытался объяснить мужикам, что такие слова он и писать- то, без ошибок, не умеет, бригада, в полном составе,  "его"  заметку осудила.
Приехав на  место,  бригаду Ивана распределили на раскряжёвку  хлыстов,  и когда  трелёвочный трактор вывез из  лесосеки первый воз, Иван, отцепив  чокеры  от троса  лебёдки, увидел, что стальное кольцо чокера попало на гусеницу, и когда трактор начнёт движение трос может намотаться на гусеницу. Он крикнул трактористу, чтобы тот не сдавал назад, а сам подлез под трактор и попытался выдернуть трос.
 Тракторист, - это был сосед Ивана, оглянулся через плечо в заднее окно трактора,  и никого не увидев, резко сдал назад, и  правая  нога Ивана оказалась раздавленной между гусеницей и бревном. Иван закричал  от жуткой боли, перекрикивая рёв трактора, мужики подбежали к трактористу, матеря его последними словами, но пока до него дошло, что он натворил, пока он прогнал трактор вперёд, Иван уже потерял сознание. Искалеченного Ивана бегом занесли в тот же автобус, на котором час назад они приехали, и автобус рванул по тайге до ближайшего посёлка, который был в 30 километрах от лесосеки. Мужики, которые сопровождали Ивана, пытались жгутом перетянуть ногу выше колена, но кровь всё хлестала, заливая грязный, заплёванный, весь в окурках пол автобуса.
Спустя несколько месяцев Ивана,  с ампутированной выше колена ногой, выписали из краевой больницы, куда его позже перевели из поселковой, и когда нога окончательно зажила, ему, за счёт сплавной конторы, сделали  протез. После этого случая пить они с Яниной бросили, в раз и навсегда. Иван,  не привыкший сидеть без дела, срубил из круглого леса, который предоставила сплавконтора, красивую баню. Мужики, которые ходили проведывать Ивана,  и  иногда,  когда он просил о чём-то,  помогали ему, потом говорили, что такого идеального сруба, с углами «в лапу», больше ни у кого в посёлке нет.

В 1970- м  году, вся страна готовилась торжественно отметить 25  лет  со Дня  Победы в Великой Отечественной  войне.  Накануне  9 Мая, в кабинете парторга леспромхоза, Семёна Терещенко,  раздался телефонный звонок. Выяснив, что у телефона именно  тот,  кто нужен,  секретарша сказала: - С Вами будет говорить военком.- После короткого приветствия военком поинтересовался: - «как идет подготовка к празднованию Великой Победы».- Семён  начал докладывать, что всем участникам войны разосланы пригласительные открытки, что торжественная часть пройдет в клубе, с вручением участникам войны ценных подарков, а в завершении – концерт местной самодеятельности.
- Так, хорошо, мне всё ясно.  Здесь вот какое дело – сказал военком - мы хотим, во время торжественной части, вручить вашему односельчанину, –  Скоробогатову Даниилу Фёдоровичу,  орден Славы…
- Кому  – кому? -  перебив военкома, не веря своим ушам, переспросил Семён.
- Вы что, плохо меня слышите? – не привыкший к тому,  чтобы его перебивали, раздражённо спросил военком и ещё раз повторил сказанное.
- Какой ещё орден, врагу народа? – выдавил из себя Семён, - он же, по 58 статье, отбыл 10 лет в Норильске,- за измену родине,- вы что там, с ума  посходили? -  да он даже  беспар…
-Вы с кем  разговариваете?! -   рявкнул  военком -  я  сам  приеду и  буду  лично вручать  орден  Скоробогатову -  Вам  ясно? -   и в  трубке,  ошеломлённого от  услышанного  парторга,  раздались  короткие  гудки.
- Ты что расшумелся? – спросил военкома его заместитель, майор, присутствующий при разговоре.
- Нет, ты представляешь? – он нас считает сумасшедшими.  Сам этот парторг  всю войну просидел на "брони", на лесозаготовке,  и ещё заявляет – «какой орден врагу народа»,- возмущённо ответил военком,- сам фронтовик, был дважды ранен, дошёл до Праги, и закончил войну в звании капитана.  Конечно,  он был в курсе того, что  ему сказал  парторг  леспромхоза.  Накануне, по его приглашению, Данька, как его  называли в посёлке,  был у него в кабинете и военком ему сообщил, что из Москвы пришли документы, что он - «…гвардии сержант,  Скоробогатов Даниил Фёдорович, в 1944-м  году, был награждён орденом Славы  III  степени, за то, что, из  стрелкового оружия, сбил вражеский самолёт…».
-  Я Вас, от всей души,  поздравляю, как говориться, награда нашла своего героя и  если вы не возражаете, мы  хотим вручить Вам орден, в торжественной обстановке, в вашем клубе, 9 Мая.
Данька опешил,  не до конца понимая того, что сказал военком, а  тот,  видя его замешательство, с  улыбкой сказал:
- Ну, так как, Даниил Фёдорович, не возражаете?
- Да, ну нет, не возражаю, - протянул Данька – только как же это, через столько – то лет, не понимаю.
- Ну, что ж тут не понятного, видимо «там»  дошла очередь и до  ваших документов, вот всё и обнаружилось, - включился в разговор заместитель, –  Вы,  где воевали-то?
-  В  начале  под  Москвой, был 7 ноября на Красной площади, на параде, в сентябре  41-го  года призвали,  а в октябре мы были уже в Москве.
- Сталина-то видели? – спросил военком.
- Да издали, толком- то и не разглядел, а вот голос  хорошо слышал, - ответил Данька,   и,   видя  интерес офицеров, приободрился, раньше-то он ни кому и не рассказывал об этом, продолжал: - Попали мы в 16-ю  армию, к Рокоссовскому…
- А орден Красной Звезды за что заслужили? – перебил его майор.
-Весной, 42-го  года, немцы прижали наших миномётчиков,  ну, те  драпанули и миномёты бросили, комбат их чуть было не расстрелял, ну,  а мы их обратно отбили.
- Да, Даниил Фёдорович, не особо-то вы разговорчивый, вроде всё вот так запросто у вас, - сказал военком с улыбкой.
- Товарищ подполковник у нас тоже фронтовик, только воевал на другом фронте, - сказал  майор.
- Я в 43-м  году призывался, я - то  вас  моложе, - ответил военком.
-  А я и вовсе  призывался,  когда война уже закончилась,- сказал как бы с сожалением заместитель.
- Даниил Фёдорович, ну а самолёт- то,  как же сбили? – ведь это умудриться надо.
- Да я,  честно говоря, и сам не знаю,  случайно  как- то получилось, - начал рассказывать  Данька. – В начале 44-го  года, зимой,  мы на марше были, ну и когда шли   из-за  холмов,  прямо на нас, вылетели два самолёта, ну, мы врассыпную, по падали  кто куда, смотрим, они разворачиваются, и снова заходят на нас,  смотрю, один идёт ну  прямо на меня.  Я присел на колено, прицелился и стрельнул, по началу,  подумал,  что промахнулся, потом смотрим,  он,  где - то через километр, врезался в холм и загорелся, видно в летуна я таки попал. Тут комбат подбегает и орёт: - Кто стрелял?! – мужики, кто рядом  были,  указывают на меня –   Данька стрелял.-  Комбат ко мне: - Ты стрелял? – Я, - говорю. Комбат: -  Ну,  молодец, мать твою,  ну герой, твою мать, - это ж надо, такую дуру  завалил. Сегодня же представление на орден напишу.
 - Потом, вскоре после этого, мы с отделением были в разведке, попали в засаду, немцы  пол отделения нашего  положили, а нас в плен взяли. Работал  «там»,  на ремзаводе,  потом в шахте, а в декабре 44-го  года, наши  же,  «рокоссовцы»   нас и освободили. В особом отделе армии мне сказали: – Раз работал на немцев,  значит,  работал против нас, в плен ты  сдался добровольно, поскольку не был, ни  ранен, ни  контужен.- Потом, был трибунал, дали 10 лет  без права переписки и привезли  обратно, в Сибирь, почти домой, и за казённый счёт, - закончил он улыбаясь.
- Да-а,- протяжно произнес военком,- ну что ж,  Даниил Фёдорович,  значит, договорились? 9 Мая, я лично, вручу вам заслуженную награду.
Данька поблагодарил  офицеров и вышел из кабинета.
- Ты представляешь? Столько лет  человек живёт с клеймом – "враг народа", да какой он к чёрту враг, - возмущённо сказал военком. Данька вышел во двор, где на лавочке его ожидала жена, его Аннушка,- всю свою жизнь он называл её только  так и никак иначе.
- Ну что, говори скорее, что им от тебя нужно-то,- заторопила она  его.
- Ну что, орден хотят дать,- видя её изумлённое лицо, он рассмеялся.
-Какой орден,  Данилушка, -  она называла его только  этим  именем, - ты же никогда мне ничего про это не рассказывал.
Военком,  оставшись один в кабинете, подошёл к окну, открыл форточку и закурил. Видя,  как жена взяла Даньку под  руку,  и они не спеша пошли по улице, он подумал, - ведь и она живёт все эти годы с клеймом - " жена врага народа".
Познакомились они в 1935-м  году, когда вместе со своими родителями, молодыми специалистами,  приехали в Сибирь, организовывать леспромхоз. Сдружились быстро, может потому, что друзей – подруг их  возраста  было мало, но вышло так, что везде они были вместе,  и в школе, и в играх, и на рыбалке.
Весной 1941-го  года,  они поженились, а осенью,  Данька ушёл на войну. Из редких писем от своей Аннушки он знал, что 1 февраля 1942-го  года, у него родился сын, Вася, что он полная копия своего отца, что дома у них всё хорошо, пусть он ни о чём не переживает и скорее, с победой, возвращается домой.
Вернулся домой Данька, осенью 1953-го  года, отсидев в лагере 8 лет, он был амнистирован и,  успев на один из последних пароходов, навигация на севере заканчивается рано,  и через 2 недели он  был уже в городе, откуда осенью, 12 лет назад, уходил на войну.  Ещё день добирался он до своего посёлка и уже поздно  вечером, постучал в дверь своего дома. Какое - то  время спустя он услышал голос матери: - Кто там? – он, внезапно охрипшим голосом, как ему показалось,  закричал:                - Мама,- это я! – но мать  ничего не расслышав, повторила: - Да кто там? – справившись с волнением, он произнес:
- Это я, Данька, мама открой.
После короткой паузы, он услышал за дверью - ой- ой – потом дверь  широко  распахнулась и мать, не веря своим глазам, увидела своего Даню. Он  стоял,  широко улыбаясь и она, обессиленная, повалилась, и повисла у него на шее.
- Данюшка -а,  да как же это,- слёзы и стон не давали ей говорить, - мы же…  получили…, что… «пропал без вести, в 1944- м  году»,  Данюшка,  сыночек мой.
Он,  прижимая мать к себе и пытаясь её успокоить, повторял: - Мама, мама, ну, так вот получилось, ну всё, ну всё, я уже дома.
Мать, будто боясь опять  его  потерять, вцепилась в руку сына и только теперь разглядела: - Да ты же весь седой, прямо весь  белый, сыночек. Я же так часто видела тебя во сне, а тут, ничего мне не подсказало. – Не много  успокоившись,  она запричитала: - Ой, ну что ж ты не раздеваешься?  - Данька заулыбался: - Мам, ты же меня не отпускаешь.
- Раздевайся, раздевайся сыночек, я сейчас поставлю погреть, покормлю тебя, ой, ну как же это, - причитала она. Данька, теряя терпение, всё же спросил: - Мам, где Аннушка, у неё  всё хорошо?
- Да, да – ответила мать – у неё всё хорошо, вчера она ко мне забегала, хлеба да вот молока, занесла.
- Так она что, не здесь живёт? – спросил Данька и  почувствовал, как ком подкатил под горло.
- Давай сынок, садись, поешь, потом я тебе всё расскажу.
- Нет, мама, сначала расскажи,- как у вас тут?
Всю ночь они проговорили, мать много плакала,  рассказывая, плакал и Данька, не в силах больше  сдерживать себя.
- Аннушка, не поверила извещению о том, что её  Данилушка  пропал без вести и с 44-го  года, когда пришло извещение, она ждала, надеялась и верила, что муж её, вернётся. В 46-м году, на её запрос, пришёл ответ из Москвы, подтверждающий извещение, а она продолжала ждать. В том же, проклятом 46-м году, осенью, умер их сынок,  Васенька,  подавился кедровым орешком и задохнулся. В 47-м году, по направлению от леспромхоза, Аннушка поступила в педагогический техникум и два года жила в городе, а когда закончила,  вернулась, и теперь работает учителем младших классов в поселковой школе. В позапрошлом, 51-м году, она всё же вышла замуж, за Семёна Терещенко и живёт теперь со своим мужем на соседней улице, возле гаража.
Данька, не раздумывая ни минуты, порывался пойти туда, прямо сейчас, среди ночи, но мать с трудом его уговорила дождаться хотя бы утра. В 7 часов утра, Данька уже стучал в дверь дома, где жила его Аннушка, её муж сидел за столом, завтракал, собираясь на работу.
- Ну,   кого там  несёт, в такую рань - иди, открой,- раздражённо сказал он жене, она подошла к двери, откинула крючок и когда дверь распахнулась, она вскрикнула и, отшатнувшись от двери,  попятилась  назад,  впуская в дом   столь раннего гостя.   Потом истошно закричала и бросилась на шею своему  Данилушке.
Он крепко прижал к себе её трясущееся тело и сказал:
- Аннушка, я пришёл  за тобой, пойдём домой.
Её новый муж, ошеломлённый всем происходящим у него на глазах, в его доме, встал из-за   стола,  и начал было говорить: - Анна, ты… - но Данька  его остановил:               
           - Слушай,  мужик, сядь на место и закрой рот, я пришёл  за своей женой, - сказал  он спокойным голосом,  и  видимо, настолько убедительно, что тот не произнёс больше ни слова. И они ушли.
Семёна Терещенко,  Данька  знал хорошо, он помнил, как ещё  в конце 30-х годов, когда  по всей стране  стали устраиваться социалистические соревнования, повсюду начали появляться «стахановские» бригады, Семён, тогда,  комсомольский активист и бригадир комсомольско-молодёжной  бригады лесорубов, выступил с рационализаторским предложением, по новому методу валки леса.  Он, с присущим ему  комсомольским задором,  доказывал, что  его метод  позволит лесорубам всей страны,  многократно увеличить производительность труда, а лично он,  берёт на себя обязательство -  перевыполнить норму  выработки в 10 раз.   "Новизна" его метода заключалась  в том,  чтобы стоящие на корню деревья,  только  подпиливать, а потом,  по «принципу домино»,   валить их  с одной стороны так, чтобы они ложились в одном направлении. Руководство леспромхоза, с одобрения  выше стоящего руководства, дескать,  свой, местный  рекордсмен – «стахановец» не помешает, инициативу поддержало. Бригаде выдали новые топоры и  пилы,  выделили участок хорошего леса, на пологом склоне горы, у подножия которой рос сплошной кедрач, местные мужики,  многие годы там заготавливали орех на зиму, а выше по склону стояли могучие сосны. Выждали время, когда установилась тихая,  безветренная погода и созданная, ради такого  случая,  комиссия, скомандовала Семёну –  Вперёд!   
С  раннего утра и до  позднего вечера бригада начала подпиливать лес, где – то на  2/3 диаметра ствола, где – то запиливая по всей окружности. Нарушив технологию валки, бригада, намучившись с вытаскиванием пил из пропилов, подвергаясь постоянному риску,  начала  робтать. Семён,  уловив настроение бригады, во время короткого перерыва на обед, провёл воспитательную беседу, в том  духе,  что - «комсомольцы, идущие на рекорд,  должны уметь преодолевать временные трудности, что Стаханову,  добывать уголь в шахте  было  гораздо труднее, чем им сейчас». На конец, через 3 дня, бригада достигла  отметки,  сделанной комиссией, и Семён доложил, что они готовы начать валку  и,  получив - «добро»,  они,  длинными шестами,  начали толкать деревья под гору. Треск и шум,  от падающих  друг на друга деревьев,  разносился по тайге, распугивая всю таёжную живность, на несколько километров. Когда всё стихло, стоящие на горе члены  комиссии и бригада,  увидели панораму, напоминающую место падения «тунгусского метеорита», - много деревьев упало, но много осталось стоять, многие деревья упали не  так,  как  планировалось,  из-за  этого  образовалось множество завалов. Однако члены комиссии, которых 3 дня усердно спаивали спиртом, составили и подписали акт,  о том, что – «бригадир лесорубов, Семён Терещенко, осуществил рекордную валку леса,  и перевыполнил норму в 10 раз…».  Семён  получил орден и денежную премию, начальники тоже получили свои награды. Позже Семён написал книгу,  на 20 страниц, она вышла   тиражом  в 1000 экземпляров,  под  названием – «Как я валил лес», там автор  делился своим опытом  валки леса.  Эта книга, потом,  долгое время   хранилась в школьном музее,  в  витрине, под стеклом.
 Подобраться к наваленному Семёном лесу, сразу, не смогли, слишком большими оказались завалы и ни людских, ни лошадиных  сил, разобрать их, не хватило. Зимой тоже – лошади  проваливались и  вязли  в глубоком снегу,- а потом, лес начал синеть, и на него, как вороньё на падаль, напали короеды, и он быстро потерял свою товарную ценность. Потом началась война и о нём вспоминали только местные, они говорили: - Такой лес загубили. Твари!
После возвращения домой, Данька работал на лесозаготовке. Любая работа, после лагерной, была  для  него в удовольствие и в радость.   Весёлый, с лёгким характером, не озлобившийся на людей, на жизнь, он, со своими  шуточками - прибауточками,  везде был душой компании. Когда он  куда- то входил, снимал с головы шапку и здоровался:- Доброго здоровьица всем, - люди начинали улыбаться и говорить, что будто свет включился в помещении. Проработав на лесозаготовках 15 лет, Данька начал болеть, дали о себе знать и фронтовые ранения, и плен, и лагерь. После того, как он вышел на работу,  с  очередного  больничного,  его перевели, с его согласия, на конюшню,  рассыльным конюхом. В  конце 60-х годов  в леспромхозе  ещё оставались две лошади -  огромный, лохматый  мерин по кличке  Вольт,  потомок ещё  тех,   "репрессированных"  эстонских тяжеловозов, которые, в своё время  вынесли всю тяжесть  лесозаготовок и,  старая, заезженная,  грязно - серой  масти,  вечно хромающая  кобыла,  по кличке  Венера.
   Вольт  был закреплён за бригадой Аньки  Чёрт-Бабы, на нём возили на стройку брус, доски, кирпич, а Венеру использовали на перевозке более  мелких грузов.  Знакомиться со своей  Венерой,   Данька  пришёл,   прихватив с собой булку хлеба и обильно  её  посолив, за долго до начала работы. Поздоровался с ней, представился  и,  видя,  что привлёк её внимание, начал отламывать от булки небольшие куски хлеба, и на  ладошке,  подносить  к её губам.  Пока  Венера пережёвывала угощение,  Данька внимательно её осмотрел и сразу обнаружил причину её хромоты – это был большой, затвердевший,  нарост на копыте. Вместе, с постоянно подпитым,  ветеринаром -  эстонцем, они специальными ножницами его удалили, всё зачистили, провели дезинфекцию и забинтовали копыто. За всё время операции Венера не издала ни звука, стояла смирно, лишь мелкая дрожь пробегала по её  коже. Когда всё было закончено, Данька, поглаживая её по лбу, сказал: -  Ты  просто молодец, всё стерпела и даже  никого не лягнула,-  потом, посмотрев  ей в глаза, восхищённо добавил: - Матерь – божья!  Какие  же красивые у тебя глаза.-  Действительно, глаза у Венеры были необычайно красивые – большие, серые, с ярко-голубыми,  эллипсовидной формы  зрачками и такими же  большими ресницами.
Не теряя времени даром, Данька, занялся ремонтом стойла, - заменил сгнившие доски, отремонтировал перекошенные дверцы, на пол натаскал  опилок,  а  сверху  постелил свежую солому. После обеда, он очистил стены от одеревеневшей грязи и, разведя принесённую из дома известь, принялся за побелку стен. Вечером, когда он завёл Венеру в конюшню, она  не могла поверить своим глазам, даже не сразу узнала своё стойло, приятно пахнущее свежей соломой и высыхающей известью.
- Ну, вот, - сказал он ей, - давай располагайся, отдыхай, а завтра  мы с тобой поедем на речку, купаться.- Перед тем как уйти, он погладил её,  снова похвалил, попрощался и ушёл домой.
Оставшуюся одну, Венеру, переполняли эмоции - столько событий сегодня произошло и все они связаны с её новым хозяином. Ей нужно было срочно  с кем – то поделиться, но её старый, верный  друг,  Вольт, ещё не вернулся с работы, а кроме изредка пробегающих у неё под ногами крыс, в конюшне больше никого  не было.
Сегодня она поняла, что своего бывшего, вечно пьяного, орущего на неё матом, избивающего её до крови, то кнутом, то тяжёлой палкой, - этого, прости Господи,  хозяина - идиота, она больше никогда не увидит. Её новый хозяин,- этот красивый человек, с абсолютно  белой «гривой», с такими тёплыми руками, наговоривший ей столько комплиментов за день, сколько она не слышала за всю свою жизнь, он больше никому не позволит над ней издеваться, а она будет ему во всём  послушной и покорной.  Она твёрдо  решила, что теперь, с сегодняшнего дня,  она будет полностью соответствовать своему громкому  имени, и никто ей в этом не помешает.
Наконец с работы вернулся Вольт, она обрадовано подала голос, но он, уработавшись за день, быстро уснул, а Венера снова погрузилась в свои мысли и, уже  тоже засыпая,  она  озорно подумала:- Вот только влюбиться в этого человека на старости лет мне и не хватало.
Утром, Данька с ветеринаром, осмотрели рану, порадовались, что всё хорошо зажило, но Данька настоял на том,  что повязку, от попадания пыли, нужно  пока оставить. Запрягая Венеру в облегчённую повозку, Данька посвятил её в то, что им предстоит сегодня сделать – съездить в кузницу,  забрать новые  чокеры, на складе ГСМ  загрузить бочку солярки,  для  дизеля - генератора, и всё это,  до обеда, нужно  отвезти бригаде сплавщиков, на "запонь",  которая  находилась   в 3-х километрах от посёлка. 
Приехав на "запонь", Данька увидел, что все сплавщики заняты на разборке заломов, разгружать повозку не кому, и он,  оставив её у конторки, распряг Венеру, и повёл её   на речку, как он  и обещал, купаться. Спустившись с берега, он, прежде чем войти  в воду, снял с ноги Венеры повязку, чтобы потом, перевязать рану  сухим бинтом. День был жаркий, вода уже прогрелась и Данька, видя, что Венера ведёт себя  совершенно спокойно, начал поливать её  из оцинкованного ведра, намыливать  спину, и бока,  хозяйственным мылом, и большой щёткой счищать присохшую грязь.
Венера, принимая водные процедуры, была на вершине блаженства, не смотря на то, что ей было немного больно, когда расчёсывали гриву, она, конечно же, понимала, что красота требует жертв. Видя своё отражение в воде, она осознала, что теперь она Богиня не только в душе, но и внешне, и этим своим преображением она обязана ему, своему - Даниилу.
Сплавщики,- это была теперь уже бывшая Данькина бригада, пообедав, разместились  отдохнуть  на нарах,  в своей большой, добротной  избе, срубленной ещё репрессированными, и рассчитанной на проживание 30-ти человек. В избе был  большой стол, с лавками по обеим сторонам, и двух этажные нары, вдоль стен.
Один из сплавщиков, развалившись на нарах,  рассказывал: - Мужики, я тут в журнале «Вокруг света», прочитал статью, что где-то в Индии, живут такие мужики, у которых по 50 рук. Я чё подумал - вот бы парочку таких мужиков к нам в бригаду, мы бы дали им в каждую руку по лучковой  пиле и по топору, и пусть бы они наяривали – лес валили и сучки срубали, а мы бы только успевали его оттаскивать.
-Не, мужики, представьте, что будет,  если они забухают и в  каждую руку  возьмут по стакану водки, всё, крандец полный, нам ничего не достанется,- заметил другой  прагматичный, мужик.
- Дак они же там, вроде как, не бухают.
-Ага, не бухают. Где это ты видел, чтобы мужики в тайге не бухали?
-Да,  тогда это  хреново, а так - то было бы не хило…
В это время дверь  распахнулась, и в избу вошёл Данька, по своему обыкновению, снял фуражку, и сказал: - Доброго здоровьица вам, мужики.
Мужики откликнулись – и тебе не хворать, Данька, - тут же начали,  посмеиваясь над ним,  интересоваться -  как, мол, тебе на новом месте, не надумал ещё вернуться в бригаду?
- Нет, мужики, я теперь со своей Венерой  до гробовой дощечки буду, - ответил   Данька  и, видя, что на столе, на развёрнутых газетах – «Правда», остались недоеденные куски хлеба, огурцы, и прочая зелень, он спросил: - Мужики, если вы не будете это доедать, пусть тогда Венера доест? – мужики ответили: – Да пусть доедает, нам не жалко.
Данька открыл дверь, завёл Венеру в избу и она начала сметать со стола все, что на нём было. Мужики ещё не успели возмутиться, такому вероломству, как Венера, медленно подняв  хвост, начала справлять естественную нужду прямо на пол. Данька с криком: - Венера! Венерка, что ты делаешь?! – попытался было руками зажать то место, под хвостом, откуда валились конские шары, но не тут - то было. Венера, сквозь его пальцы, продавила все, что в ней на тот момент было.
Сплавщики, суровые ребята, с матюками и со смехом,  повставали со своих мест и напустились на Даньку: - Ну, мать твою,  ты догадался, мы – то думали, что ты всё соберёшь, да вынесешь ей на улицу.- Если бы на месте Даньки был кто-то другой, мужики бы, точно, морду  набили. Данька, вытолкав свою Венеру на улицу, руками выбрасывая в дверной  проём  кучу,  смущённо оправдывался: - Мужики, вы уж  извините, кто ж знал- то, что так получится, вы только не ругайтесь, я сейчас здесь  всё уберу и пол вымою.
Закончив с уборкой, Данька подошёл к Венере, которая всё это время понуро  стояла в сторонке. Она стояла, низко опустив голову, готовая провалиться сквозь землю, от стыда, корила себя за то, что позволила себе расслабиться, от всеобщего внимания, лишь на минуту, что сама опозорилась и опозорила, его, своего - Даниила. Поглаживая её  по спине, Данька сказал: - Венера, ты уж прости меня, ради Христа, это я, старый  дурак, во всём виноват.
Вернувшись в конюшню  уже под вечер   Данька застал там компанию  выпивающих  мужиков  которым, уже  изрядно захмелевшая,  Анька Чёрт-Баба рассказывала, как она, в прошлую пятницу,- это был  женский банный день, мылась в бане вместе с  Тамаркой, по прозвищу - Синица -  в  профиль, она действительно, была похожа на эту птицу, из-за своего большого живота и не большого роста.
Анька с Тамаркой, когда-то,  были близкими подругами - обе из  бывших  «ЗК», обе работали на лесозаготовках, в одной бригаде, обе одинокие, но после реабилитации,  Тамарке  удалось устроиться учётчицей в контору и  они сразу же  стали злейшими врагами.
- Мужики,- говорила Анька,- у неё пи**а, как хомут у моего Вольта, не вру, ей Богу, - забожилась она, под  хохот поддатых мужиков, видимо,  мысленно  сопоставивших эти, не вероятные, размеры.
Увидев подъехавшего Даньку, она тут же переключилась на него: - Здорово, Данька, ты что,  покрасил Венерку,  что ли?  Ну, вы теперь стали  прям  похожи друг на дружку, прям парочка, как  "хер да  гагарочка", не,  ну   правда  же,  мужики, подтвердите. Данька, ты  не обижайся, но вы, с Венерой, точно похожи, как родственники,- заключила она, под мужицкий смех.
Данька и не думал на неё обижаться, не в его  это  было  характере,  распрягая  Венеру, он смеялся вместе со всеми. Он и сам видел, что после того, как он отмыл свою  Венеру, она стала такая же  белая, как и он. Но прозвище, куда же без него, Анька Чёрт-Баба им всё же присвоила, теперь, видя едущих Даньку с Венерой, люди говорили: - Вон,  "шерочка с  машерочкой",  поехали.
Утром, 9 Мая, Данька проснулся рано, потихоньку, чтобы не разбудить свою Аннушку, встал с кровати и вышел на кухню. Заварил крепкий чай, достал из серванта пригласительную открытку-книгу и в очередной раз  начал читать, напечатанный на пишущей машинке, текст:
«Уважаемый Даниил Фёдорович!
Сердечно поздравляем Вас с Днём Победы в Великой Отечественной войне.
Желаем Вам здоровья и долгих лет жизни. Приглашаем Вас принять участие в
Торжественных мероприятиях, которые начнутся в нашем клубе, в 12 часов.
Администрация».
 
Первый раз в своей жизни Данька получил такое  «поздравление-приглашение». Он вчитывался в каждое слово, после чего делал остановку, и начинал читать следующее слово.
- Как приятно осознавать - думал он,- что люди о тебе помнят, что теперь он может  пойти,  вместе со всеми  фронтовиками, на этот праздник, что он  теперь не будет,  9 Мая, оставаться дома и находить себе занятие в огороде.
Он вспомнил ребят, из своего взвода, - «интересно, где они сейчас, живы ли»,- вспомнил своего комбата, - «вот ведь, оказывается, не обманул комбат с орденом»,- его тогда  просто не успели вручить,- ведь  они  всё время  наступали, всё время были бои.
Допив, уже остывший чай, он пошёл в баню,  натаскал  воды, растопил печку,
- «сегодня на праздник он пойдёт чисто вымытым и начисто выбритым».
Ровно в 6 часов утра, из громкоговорителя, закреплённого на фронтоне клуба, грянул гимн Советского Союза. В звенящей утренней тишине, нависшей над посёлком,
над  рекой, над тайгой он звучал особенно  торжественно и волнительно.
После гимна зазвучали песни о войне, в исполнении любимых Данькой артистов, - Марка Бернеса, Людмилы Руслановой  и Леонида Утёсова.
В 11 часов жители посёлка  начали собираться возле клуба. Все уже знали, что сегодня их Даньке будут вручать орден и всем хотелось при этом присутствовать. Конечно, будут чествовать и других фронтовиков, но все понимали, что основное внимание будет приковано к человеку, который, на протяжении стольких лет,   был,  не заслуженно, лишён всякого внимания, и при этом, ни когда, ни единым словом, ни кого не упрекнул, ни кому  не высказал своей обиды.
Торжественная часть началась с минуты молчания, в память о не вернувшихся с войны односельчанах, их было много, школьники зачитывали всех, поимённо. В списке   среди тех, кто не  вернулся, были и Данькин отец, и отец его Аннушки.
Потом военком зачитал приказ: - «О награждении участников войны юбилейными  нагрудными знаками - «25 лет Победы в Великой Отечественной войне», фронтовики поднимались  на сцену, военком вручал им награды, а ценные подарки, вручать попросили заведующую клубом, вместо,  внезапно заболевшего, парторга. Каждому награждённому,  школьный  духовой оркестр, играл туш. Последним на сцену военком пригласил Даньку. Зал, забитый  до отказа, казалось, что пришли все, от мала до  велика, затих, наблюдая за тем, как  он,  взволнованный и смущённый  от  такого  внимания людей, поднимается на сцену. Таким своего Даньку люди увидели в первые, кто-то,  не удержавшись,  удивлённо воскликнул: - Во  даёт, Данька!
Перед ними, на сцене,  стоял высокий, красивый человек, в чёрном костюме, белой рубашке, в начищённых  чёрных ботинках. Аннушка убедила его  и накануне,  они съездили в город  и,  потратив на поиски целый день, всё же купили всё необходимое.
Когда военком зачитал приказ: - «О награждении, Скоробогатова  Даниила Фёдоровича, орденом Славы III степени и нагрудным знаком –"25 лет Победы в Великой  Отечественной  войне"»,- весь зал встал и начал аплодировать, все, вдруг осознали, что ни какой он не враг народа, а даже наоборот, их Данька, самый настоящий герой. Был в зале один человек, который ему не аплодировал,- это была его жена, его  Аннушка. Она стояла, в самом конце зала, приложив руки к губам, чтобы не разрыдаться в голос, и слёзы текли по её щекам. Она смотрела на своего  мужа и не могла им налюбоваться.
Военком, прикрепив награды к его  пиджаку, взял двумя руками его руку и сказал: - Поздравляю Вас,  гвардии сержант, с заслуженными наградами, я понимаю, что Вам пришлось пережить. Простите нас, всех.
Данька, смущённо, лишь повторял: - Спасибо, спасибо вам всем, - он даже не почувствовал, как из глаза выкатилась слеза и предательски заблестела у него на щеке.   Вечером, к ним пришли их друзья, обмывали  награды, по фронтовому обычаю,  много шутили, пели свои любимые песни. Уже за полночь, проводив гостей, Данька подошёл к жене и,  обняв её за талию, усадил к себе на колени.
- Аннушка,- сказал он ей, -  ты у меня такая  умница, спасибо тебе за всё.
- Ладно тебе,- улыбнувшись, она поцеловала его в щёку,- иди-ка спать, мой герой, а то утром  рано  вставать,- он не стал возражать, только  попросил её  постелить ему на веранде. Она заметила, что по ночам ещё холодно и надо бы  взять два одеяла.
- Ни чего,- ответил он,- зато, на свежем воздухе, быстрее протрезвею.
Утром, как всегда, Аннушка  первым делом  привела себя в порядок, приготовила завтрак и,  мельком глянув на часы, удивилась, что муж до сих пор ещё не  встал. Она зашла на веранду, присела на край дивана, на котором он спал, отвернувшись лицом к стене и положив  руку на оголённое плечо, повернула его к себе,  в следующий миг она  закричала не человеческим голосом – Данилушка-а-а!
Приехавшая бригада скорой помощи,  констатировала - смерть - на носилках погрузили тело к себе в машину и уехали.
Хоронили Даньку, так же как и чествовали, всем посёлком. На могилу установили памятник, в виде пирамиды, покрашенный краской  серебрянкой, на вершину памятника приварили красную звезду. Токарь, умелец, выточил из металлической болванки  круглую рамку, под  фотографию, из  пластины «нержавейки»  сделал табличку, на ней выгравировали надпись:
                «СКОРОБАГАТОВ
                ДАНИИЛ ФЁДОРОВИЧ»
                «1922-1970»
Сидевшие на поминках бабы, говорили: - Хороший мужик был, Данька, пусть земля ему будет пухом, и смерть ему  по блату  досталась, во сне. Смотри,  как он всё подгадал,  и костюм новый с ботинками купил, и орден получил, и ни какого  разора он Аньке не  нанёс.
На 9-й, поминальный день,  пришли Данькины друзья. Ветеринар, опрокинув  в себя  пару стопок водки,  сказал:- Мужики, даже не знаю,  как быть, надо говорить Анне  или нет.  Сегодня утром, Данькина Венера,  сдохла.  Первые дни, она, прямо как дикая была, ни кого к себе не подпускала, ни чего не пила и не ела, а  потом   легла, и больше не встала.